КОЛХИДА НА РУБЕЖЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
ВВЕДЕНИЕ
В географическое понятие «Колхида» входит все Восточное Причерноморье, т. е. современные Абхазия и Западная Грузия. С севера Колхиду ограничивает Главный Кавказский хребет, с востока и с юга - Лихский и Месхетинский, через которые издавна вели многочисленные перевальные пути, соединявшие Колхиду с Северным Кавказом и Восточным Закавказьем. Со склонов хребтов, окружающих Колхиду, стекают многоводные реки. Самые крупные - Риони, Ингур, Кодор и Бзыбь. Большая часть Колхиды покрыта горами. Центральные же приморские области до сих пор местами еще сильно заболочены. Как и в древности, главные пути сообщения проходят на стыке равнины с холмистыми предгорьями. Здесь располагаются и важнейшие населенные пункты. История многих из них насчитывает сотни, а то и тысячи лет.
Наиболее доступна Колхида с запада, откуда вдоль южного берега Черного моря издавна проходила самая удобная сухопутная дорога, соединявшая Колхиду со Средиземноморьем. Уже в раннеантичную эпоху Чёрное море - главный путь в Колхиду. Особенности географического расположения этой страны оказали влияние на судьбу населявших ее народов в первых веках новой эры. К VI в. Колхида приобретает исключительное в глазах сильнейших империй того времени качество, которое с особой силой подчеркнуто в обращении лазских послов к шаху Хосрову: «Через нашу землю вам можно будет иметь сообщение с Римским (Черным - Ю. В.) морем, и, построив на нем корабли, ты, государь, без всякого труда сможешь доплыть до царского двора византийского; ты в промежутке не встретишь никакого препятствия. Присовокупим и то, что после этого от вас будет зависеть, чтоб соседственные варвары ежегодно опустошали земли Римские: ведь вам хорошо известно, что область лазов (Колхида - Ю. В.) была им до сих пор оградою со стороны Кавказских гор». [74, 113].
Мы начнем рассмотрение истории Колхиды со сведений, сохранившихся в трудах Флавия Арриана, уроженца вифинского города Никомедия, человека с незаурядными способностями (крупного полководца, талантливого администратора, автора книг). Ему принадлежит до десятка значительных трудов, среди которых можно назвать «Поход Александра Великого», «Описание Индии», «Об охоте», «Диспозиция против аланов», «История Парфии» и особенно интересный для нас «Перипл Понта Евксинского» («Объезд Черного моря»). Последняя работа - весьма оригинальное явление среди такого рода литературы. Написанная в форме письма, адресованного им-
294
ператору Адриану (117-138), она содержит помимо обычных географических и этнографических наблюдений сведения военно-политического характера, а также значительные мифологические экскурсы. Появившись в результате поездки Флавия Арриана вдоль берегов Колхиды в период с 134 по 137 г., эта работа является наиболее достоверным и полным источником для изучения исторической ситуации в Восточном Причерноморье в эпоху расцвета Римской империи. Управляя в 131-137 гг. по поручению императора Адриана крупнейшей малоазийской провинцией Римской империи Каппадокией, Флавий Арриан совершил свою поездку с целью усиления обороны римлян в Восточном Причерноморье, в частности против алан, располагавшихся севернее, за перевалами через Главный Кавказский хребет. «Перипл Понта Евксинского» сохранял свое значение вплоть до середины V в., когда этот труд был с незначительными дополнениями переписан автором, не оставившим своего имени и известным нам поэтому лишь как Псевдо-Арриан или Аноним.
Все перечисленные в «Перипле» Арриана народы - лазы, апсилы, абасги, саниги, как и сами римляне, появились под этими своими названиями в Восточном Причерноморье на рубеже двух эр, заняв ту обширную территорию, на которой прежде проживали многочисленные племена гениохов и колхов и располагались города греков-колонистов. В первой главе книги читатель получает возможность пройти по Колхиде маршрутом Флавия Арриана, проследить кратко начальную историю всех этих народов в I-V вв. При этом сведения Арриана всюду, где это возможно, дополняются сооб-щениями большого числа римских, византийских и древнегрузинских авторов (Плиния Секунда, Клавдия Птолемея, Юлия Капитолина, Зосима, Аммиана Марцеллина, Приска Панийского, Джуаншера и многих других).
В VI в. Колхида, став местом кровопролитных персо-византийских войн, привлекала внимание наиболее видных историков Византии эпохи Юстиниана, сохранивших для нас массу интересных фактов из жизни лазов, апсилов, абасгов и других племен, обитавших в Восточном Причерноморье. Среди этих историков в первую очередь необходимо назвать Прокопия Кесарийского и Агафия Миринейского [79, 148-242].
Прокопий Кесарийский - выдающийся историк VI в. Незаурядный политический деятель и искусный дипломат, занимавший высокие посты в администрации империи, Прокопий обладал ярким литературным талантом, широким для своего времени научным кругозором и большой любознательностью. Он родился в городе Кесарии Палестинской. Однако даты его рождения и смерти неизвестны. В 550 г. он закончил два своих главных труда - многотомную «Историю войн Юстиниана» и «Тайную историю». Спустя шестнадцать лет Прокопий написал «Трактат о постройках Юстиниана». В своих работах Прокопий стремился следовать сформулированному им самим принципу, согласно которому «речи ораторской подобает сила, поэзии - вымысел, истории - истина» [73, 6].
295
Агафий Миринейский (536-582) был большим почитателем и достойным продолжателем Прокопия. Он родился в городе Мирины в Малой Азии, а затем жил в Константинополе. Будучи адвокатом и поэтом, Агафий лишь в зрелом возрасте решился стать историком. Его труд «О царствовании Юстиниана» не был закончен из-за преждевременной смерти автора. «Писание истории, - утверждал Агафий, - является делом величайшим, святейшим, стоящим выше всякого другого занятия» [2, 69]. В предисловии к своей книге Агафий писал: «Какую бы похвалу или позор ни вызывали события, все же не подобает насиловать историю и приукрашивать случившееся» [2, 9].
Описанию событий персо-византийских войн в Колхиде на основе сведений Прокопия и Агафия посвящена основная часть второй главы данной книги. Здесь же приводятся данные, содержащиеся в византийских и древнегрузинских источниках, о событиях VII—VIII вв., когда Колхида подверглась многократным нашествиям арабов и складывалось Абхазское раннефеодальное государство.
В источниках часто мелькает таинственная система укреплений, называемая Клисурой. Она давно привлекает внимание исследователей. Одна из интереснейших страниц истории Колхиды связана с принятием лазами и их соседями христианства, которое оказало огромное влияние на местную духовную и материальную культуру Много споров вызывает и социальная история Колхиды, в частности вопрос о времени перехода к феодализму. Анализу источников и объектов материальной культуры в связи с указанными проблемами посвящена третья, заключительная глава этой книги.
Автор доводит рассмотрение истории Колхиды до VIII в., т. е. до того момента, когда рубеж к средневековью, наконец, оказался взятым и вся дальнейшая история Колхиды уже бесспорно может быть связана с феодальной формацией. Далеко не все вопросы истории Колхиды во II—VIII вв., рассмотренные в этой работе, можно считать решенными. Во многом наука все еще находится на стадии формулирования более или менее обоснованных гипотез, подтверждение которых новыми фактами или доказательство их несостоятельности - дело будущего.
296
ГЛАВА I. ПЕСТРОТА ПЛЕМЁН И НАРОДОВ
«Бесчисленны были тут смены народов...»
Прокопий Кесарийский.
I-V вв. в истории Колхиды характеризуются в первую очередь все усиливающимися контактами с римским, а затем византийским культурным миром. Одним из наиболее положительных моментов этого сближения является множество интересных сведений о местных племенах, сохранившихся в трудах античных авторов. Анализу этих сведений посвящена значительная литература (Г. А. Меликишвили, 3. В. Анчабадзе, М. П. Инадзе, Н. Ю. Ломоури, Л. А. Ельницкий и многие другие). Данные письменных источников подтверждаются и дополняются археологическими материалами, представляющими собой незаменимый источник по истории ремесла, торговли, культурных взаимосвязей, религии и т. д. В этом отношении особенно важны результаты исследований Понтийского Лимеса и прилегающей к нему территории (А. М. Апакидзе, О. Д. Лордкипанидзе, В. А. Леквинадзе, П. П. Закарая, М. М. Трапш и др.).
1. СТРАНА ЛАЗОВ
Бурные события I в. до н. э. привели к нарушению экономической и политической стабилизации в центральных районах Колхидской низменности, к уничтожению и опустошению большинства ее центров, резкому сокращению и перемещению населения, что способствовало появлению в ней различных горных племен, живших до этого в условиях родового строя в более южных, горных районах. Именно тогда, по-видимому, ряд чанских и других западногрузинских племен проникли в прибрежную полосу Юго-Восточного и Восточного Причерноморья [84, 365]. Среди этих племен наиболее значительным и известным в позднеантичную эпоху стали лазы. О них впервые упоминает Плиний Секунд [47, 856] в 70-х годах I в. Он говорит о нахождении лазов вблизи устья реки Апсар (ныне Чорох). Затем Мемнон [47, 361] (I-II вв.) называет лазов в числе народов, занимавших внутренние области Понта. Флавий Арриан [47, 396] застает их между зидритами, территория которых, входившая в тот момент в состав Иберии, располагалась юго-западнее и, возможно, юго-восточнее современного Батуми, и апсилами, локализуемыми к северу от Фасиса (ныне река Риони).
В I-II вв. на исторической карте Колхиды появился ряд названий, указывающих на присутствие в этом районе и других, родственных лазам, западногрузинских племен. В этом отношении интересно упоминание Плинием Секундом реки Роан (Риони) и прилегающей к ней области Кегритика во Внутренней Колхиде [47, 858]. Здесь мы впервые сталкиваемся с современным названием крупнейшей реки Колхиды «Риони». Первоначально
297
так именовалось, по-видимому, ее верхнее и среднее течение до слияния с Квирилой. Со временем «Роан» вытеснило более древнее название - «Фасис». Видимо, слово «Риони» (Роан) в сопоставлении с названиями некоторых европейских рек (Рейн, Рона и др.) указывает на его индоевропейское происхождение. С Кегритикой же тесно связаны названия «Эгриси» и «Эгрисцкали», под которыми в древнегрузинских источниках понимались Лазика, в первую очередь, ее восточные районы вокруг Кутаиси и протекавшая здесь река Роан до слияния с Фасисом. Интересные данные о лазах сообщает географ Клавдий Птолемей, современник императора Марка Аврелия (161-180): «Приморскую часть Колхиды населяют лазы, вышележа-щие местности - манралы и народы, живущие в стране Экректике» [47,478]. «Страна Экректика» - это, несомненно, плиниевская Кегритика, населенная эграми, в названии которых, как и манралов, угадывается современное название мегрелов (мингрелов), [64, 366] занимающих и теперь близкое к указанному Птолемеем положение. Если у Плиния Секунда в Центральной Колхиде упоминаются города Тиндарида, Киркей, Кигн и Сурий, явно отражающие ситуацию последних веков до нашей эры, [37, 236], то у Птолемея [47, 78] на этой территории называются уже совершенно иные населенные пункты - Мехлес (вероятно, связан с именем махлиев, или махелонов-макронов, живших до этого к юго-западу от Апсара), Задрида (видимо, связан с зидридами, жившими до этого у устья Апсара) и ряд других. Появление в Колхиде множества новых названий, [37, 93] вероятно, связано с упомянутым выше перемещением сюда эгро-лазских племен. Этот процесс отмечен косвенно и Флавием Аррианом, который писал, что древнее наименование «Апсара» - «Апсирт» «потом... было искажено окрестными варварами, подобно тому, как искажены и многие другие названия» [47, 392].
После II в. из письменных источников исчезают все перечисленные названия, за исключением Лазики, включавшей как область приморских лазов, так и манралов и эгров. В IV в. Лазика мыслилась уже как некое единое образование, охватывавшее всю низинную и предгорную Колхиду, прилегавшую к Фасису (Риону).
Согласно Флавию Арриану [47, 396], первый из известных лазских правителей, Маллас, получил знаки царской власти от императора Адриана. Следовательно, лазы в 30-х годах II в. уже целиком находились в сфере политического влияния Рима. В источниках упоминаются и некоторые другие цари лазов. Так, римский источник начала IV в. Юлий Капитолин, перечисляя деяния императора Антонина Пия (138-161) сообщает, что «он дал лазам царя Пакора» [47, 977], т. е. Бакура. Аналогичное иранское имя в тот же период носил и один из армянских царей. Лукиан Самосатский (род. около 125 г.) в своем произведении «Токсарис и дружба», рассказывая о сватовстве скифского царевича Арсакома к Мазее, дочери боспорского царя, в числе «женихов, царей и царевичей» называет и некоего Тиграпата, правителя лазов [47, 436]. Византийский автор Георгий Сюнкелоз сообщает, что
298
Септимий Север (193-211) силой подчинил Колхиду (т. е. Лазику), вероятно, с целью замены неугодного правителя.
В середине III в. Колхидское побережье подвергается опустошительным набегам готов, пытавшихся взять штурмом римскую крепость у устья Фасиса [47, 708]. Не исключено, что готы в этот момент как-то соприкоснулись и с лазским населением побережья. В конце III в. лазы оказывают безуспешное сопротивление вторгшимся в Колхиду войскам боспорского полководца Савромата [64, 381]. Однако очень скоро (в конце того же III в.) положение в Восточном Причерноморье стабилизируется - сюда возвращаются римские гарнизоны.
В 324-330 гг. император Константин основывает на рубеже Малой Азии и Европы новую столицу Римской империи - Константинополь. Близость столицы к Кавказу, через который издавна в малоазийские провинции совершали опустошительные набеги кочевники, заставила администрацию империи обратить особое внимание на укрепление своих позиций в Лазике. Одним из первых шагов в этом направлении стало включение Лазики в состав одного из наместничеств Римской империи, в которое, как сообщает историк Зосим, вошло «все поморье от Памфилии до Трапезунта и укреплений на Фасисе» [47, 712].
В IV в. население Колхиды переживает период тесных контактов с Византией, отразившихся на всех сторонах жизни края. Лазы все больше привлекались на службу в византийскую армию, где подчас занимали высокие должности. Историк Евнапий Сардиец (345-420) рассказывает о некоем Сувармахии, начальнике телохранителей, который «более всякого другогс» был верен Евтропию - константинопольскому консулу конца IV в. Колоритный рассказ о Сувармахии ярко рисует нравы позднеримского общества. По словам Евнапия, этот начальник телохранителей «пил вина больше, нежели мог вместить, но все-таки его желудок, благодаря привычке и сильным, свойственным юности телесным упражнениям, все переносил... Выпив или не выпив, он всегда был пьян, но умел скрывать свое опьянение: хотя и ходил шатаясь, но старался не падать... и удерживался на ногах. Он был царского рода, настоящий колх из живущих выше Фасиса...» [47, 600].
Известный римский историк того времени Аммиан Марцеллин (330-400), говоря о народах, которые в 362 г. направили императору Юлиану посольства с просьбой, «чтобы им позволено было спокойно жить в пределах родных стран, платя ежегодно обычную дань», упоминает также представителей «тех дальних стран, где изливается в море река Фасис», т. е. Лазики [47, 1005]. Следовательно, еще в начале 60-х годов IV в. Лазика входила в число данников Рима. В 368 г. римские легионы дошли до Куры, в результате чего Иберия была разделена на две области: западную - ближайшую «к Армении и лазам», - попавшую под власть римского ставленника Савромака (Саурмага) и восточную, где утвердился проирански настроенный Аспакур (Вараз-Бакур). Излагая подробности этой войны, Аммиан сообща-
299
ет, что персы, опустошая Армению, преследовали армянское войско вплоть до ущелий «высоких гор, составляющих границу наших (римских - Ю. В.) владений и земли лазов», где затем войска скрывались пять месяцев [47, 1016]. Как видно, тогда Лазика не мыслилась как римская территория, но там, однако, римляне и их союзники могли спокойно скрываться.
Не исключено, что именно с конца 60-х - начала 70-х годов IV в. сложились отношения Лазики с империей, о которых Прокопий Кесарийский, автор VI в., сообщает: «Лазы, народ, прежде населявший Колхиду, считался подвластным римлянам потому только, что по смерти их царя римский царь посылал преемнику его украшения верховной власти. Впрочем, они не платили римлянам никакой дани и не были у них в повиновении. Царь лазов обязан был охранять своими подданными границы и не допускать, чтобы враждебные гунны с Кавказа, смежного с их областью, вторгались через Лазику в римские владения. Они стерегли границы, не получая от римлян ни денег, ни войска, они не следовали за ними в походы...» [74, 106-107].
Видимо, этот договор заключен в преддверии страшных гуннских нашествий. Не требуя от лазов дани и участия в римских походах в другие области, римляне взамен хотели использовать стратегическое положение крепостей Лазики на ключевых путях Колхиды, ведущих к перевалам, чтобы лазы бесплатно выполняли функцию римских пограничных войск.
Понятно, что отмеченная форма зависимости Лазики от Рима, а затем от Византии ложилась тяжелым бременем на лазов, которым пришлось сдерживать натиск врагов империи, попутно опустошавших страну и изничтожавших защитников крепостей. Народное недовольство находило свое выражение в сепаратистских настроениях, подогревавшихся подступившей к Лазике с востока Персией. В середине V в., в период правления императора Маркиана (450-457), между Византией и лазами произошел серьезный конфликт, о котором сообщает современник событий историк Приск Панийский [47,694]. Незадолго до этого лазский царь Губаз сделал попытку внести изменения в традиционную форму управления страной. Он передал часть своей власти сыну. В результате во главе Лазики оказалось два правителя - сам Губаз и его сын. Раздел Лазики, вероятно, исподволь санкционированный Ираном, шел вразрез с интересами империи в этом районе.
Летом 456 г. византийские войска вторглись в Центральную Колхиду. Как сообщает испанский хронист Хидатиус, начало войны для византийцев было весьма успешным. Грузинский автор XI в. Джуаншер раскрывает содержание этого успеха: «В то время вышли греки из Абхазии, так как греки владели всей территорией ниже Эгрисцкали, и захватили (земли) от Эгрисцкали до Цихе-Годжи» [45, 146]. Под Цихе-Годжи подразумевается Археополь - крупнейшая крепость Лазики, а под Эгрисцкали, как выше указывалось, Рион до слияния его с Квирилой. Здесь лазы оказали византийцам стойкое сопротивление. Сохранилось описание одного из эпизодов этой войны, также, вероятно, принадлежавшее Приску Панийскому: «Лазы, вы-
300
копав ямы и воткнув в ямы копья, закрыли остатки этих ям тростниковыми плетнями и древесными ветвями, не имевшими прочного основания, но скользившими под напором тяжести; сделав над ними насыпи, распахав землю с обеих сторон и засеяв ее пшеницей, они обратили римлян в бегство». [47, 847].
Пока в Константинополе обсуждались варианты дальнейших военных действий, Губаз отправил посольство к персам. Последние, занятые борьбой с гуннами, отказали лазам в помощи. Тогда Губаз отправил в Константинополь послов с предложением о мире. Там их встретили доброжелательно, однако поставили условие: или «сам царь снимает власть, или отнимает царство у сына, так как нельзя им обоим владычествовать над страной вопреки старинному уставу». Тогда Губаз предпочел уступить престол своему наследнику. Сам же, сложив с себя полномочия, снова послал гонцов в Константинополь с просьбой не поднимать против лазов оружия. В ответ император повелел Губазу лично явиться в Константинополь и доложить там о своих намерениях. Губаз согласился, но потребовал, чтобы византийский полководец Дионисий, ранее, видимо, воевавший с Губазом, сопровождал его по пути в Константинополь и обеспечил безопасность. Дионисий выехал в Лазику.
Далее в документах содержатся неясности: то ли война византийцев с лазами продолжалась почти десять лет, то ли еще раз попытался Губаз заключить мир с персами. Во всяком случае, в Константинополь, как сообщает тот же Приск Панийский, он с Дионисием прибыл вскоре после страшного пожара в городе, случившегося 2 сентября 465 г. О Губазе говорится, что одет он был «в персидское платье» и окружен телохранителями «по мидийскому (персидскому - Ю. В.) обычаю». Царедворцы «сначала сделали ему выговор за восстание, но потом отпустили ласково: он подкупил их льстивыми речами и тем, что носил знаки своего христианства» [47, 695]. Персидская одежда и символы христианства были в то время, вероятно, одинаково чужды лазам, но в сложившейся обстановке представлялись Губазу единственно возможным средством продемонстрировать протест и вместе с тем лояльность византийцам.
Картину взаимоотношений Лазики с Римом в конце IV- первой половине V в. интересно дополняет рассказ византийского историка VI в. Менандра о Сванетии: «С того времени, как правили римскою державою Феодосий, а персидскою - Уаран, до императора Льва и до Пероза... князь Суании был в повиновении у лаза и внесен в книгу для платежа ему дани. Лаз получал от него произведение пчел, кожи и другие тому подобные предметы. По кончине князя суанского управлявший лазами избирал преемника власти усопшего. Между тем писал он к императору римскому о случившемся. Император отвечал ему письменно и приказывал вручить знаки верховной власти над Суаниею, кому он хочет, лишь бы только суану...» [13, 353-354].
301
Таким образом, власть лазов над Суанией регулировалась империей. Сваны, занимавшие верховья Риони, образовали как бы буфер между ла-зами и северокавказскими народами, часто вторгавшимися в Колхиду. Возложив на Лазику обязанность охраны перевальных путей, византийцы приказали ее царям, выполнявшим фактически функцию наместников империи, контролировать и благонадежность сванских правителей. Осуществлено это было, по-видимому, путем заключения двустороннего договора, согласно которому и сваны получили реальную выгоду. Речь идет об обязанности лазов снабжать Суанию хлебом. «В то время между царем лазов и Мартином, вождем находившегося в Лазике римского войска, - пишет Менандр, - возникли неудовольствия, вследствие которых из Колхиды не было посылаемо в Суанию обычного пособия, состоявшего в пшенице, которую по введенному обычаю царь колхийский доставлял сванам. Досадуя на то, что были лишены установленной получки, сваны дали знать персам, что передадут им свою страну, если они вступят в нее» [13, 338]. Последнее сообщение, правда, отражает события уже VI в. Однако близкая ситуация сложилась и в период правления Льва I (457-474), когда, как сообщает Приск Панийский, в 468 г. «У римлян и лазов была сильнейшая вражда с племенем сванов» [47, 697].
Из-за отсутствия продовольствия византийцам пришлось покинуть крепости Свании, предварительно, вероятно, с помощью сванского вождя Махена расправившись с местными проперсидскими элементами. Во всяком случае, последовавшая затем попытка персов и иберов занять Сванию оказалась безуспешной - Махен призвал на помощь византийцев, отряд которых на этот раз под руководством полководца Гераклея вновь разместился в сванских крепостях. Когда же персы и иберы были отвлечены в другое место, Махен «отослал вспомогательный отряд обратно, затрудняясь доставлением ему продовольствия». Спустя некоторое время персы вознаме-рились отнять у сванов их крепости. Махену снова пришлось посылать в Константинополь с просьбой прислать вспомогательный отряд, на этот раз из числа «солдат, охранявших границы подвластных римлянам армениев» [47, 697]. Судя по всему, византийцам часто приходилось посылать отряды регулярной армии к лазам, сванам и их соседям, которые старались при удобном случае уйти в сторону от обременительной обязанности охранять свои границы от врагов Византии.
Таким образом, согласно источникам, вплоть до 60-х годов V в. Лазика и расположенная северо-восточнее Свания продолжали находиться в за-висимости от Византии. Здесь периодически размещались византийские гарнизоны. Любая попытка местных элементов выйти из-под контроля Византии подавлялась, а вторжения персов и подвластных им иберов, как и северокавказских варваров, успешно отражались. В 70-х годах того же века ситуация здесь, однако, изменилась.
В первой половине - середине V в. в Лазике, особенно в ее восточных
302
районах (Эгриси), усиливается влияние Персии, основным проводником интересов которой здесь были восточногрузинские правители. Такая обстановка в сочетании с трудностями, постигшими Византию в тот период, облегчила завоевание Эгриси, предпринятое в начале 70-х годов V в. картлийским царем Вахтангом (465-502). Джуаншер сообщает, что Вахтанг, известный под прозвищем Горгасал (от персидского горг - «волк» и cap - «голова»), дважды в период императора Льва I с интервалом в несколько лет вторгался в Лазику. Последняя война длилась три года и завершилась кровопролитной битвой, в которой Вахтанг убил византийского полководца Поликарпоса. В результате, как свидетельствует тот же Джуаншер [45, 157], во владения Картли были включены «крепости Абхазии вплоть до Цихе-Годжи». Называя в данном отрывке Эгриси Абхазией («Апхазети») Джуаншер, писавший в XI в., пользовался современной ему географической номенклатурой: ведь в IX—X вв. под Абхазией подразумевалась вся нынешняя Западная Грузия. Так же нужно понимать и упоминаемый в летописи «Абхазский путь», которым Вахтанг шел в Колхиду. Это была наиболее прямая и удобная древняя дорога, шедшая по отрогам гор вдоль северной окраины Колхидской низменности от Мамисонского перевала и от перевалов Лихского хребта до района современного Сухуми и пересекавшая территорию раннесредневекового Абхазского царства. Вахтанг, пройдя перевалами из Осетии, вышел к Кутаиси, а затем направился к Цихе-Годжи, где и завершил свой победоносный поход.
Далее Джуаншер передает содержание мирного договора, заключенного Вахтангом Горгасалом с византийским императором. Последний, отметив, что территория «от Эгрисцкали до реки Малой Хазарии (современная река Кубань - Ю. В.) есть граница Греции со времен» Александра Македонского, согласился при условии женитьбы Вахтанга на его дочери отдать ей в приданое территорию «от Эгрисцкали до Клисуры», а остальную «Абхазию», т. е. приморскую Лазику, Апсилию, Абасгию и Санигию, оставил себе [45, 177]. Эриставом этой новой картлийской области, объединившей Эгриси и Сванию, стал некий Самнагир. Здесь в 484 г., когда Вахтанг начал войну с Персией, он оставил своего пятилетнего сына Дарчила (Дачи). Сюда Вахтанг вер¬нулся после поражения, которое нанесли ему персы в конце V в.
Таким образом, хотя Византии и пришлось пойти на определенные уступки в распределении сфер влияния в Колхиде, однако вскоре их компенсировало открытое выступление Вахтанга против персов. Земли же между Эгрисцкали и Клисурой, согласно Джуаншеру, перешли сначала по наследству к Мириаду, сыну Вахтанга от жены-гречанки. Эти земли выменял у него затем старший сын Вахтанга Дачи [45, 203-205]. На этом сведения о правлении в Эгриси потомков Вахтанга Горгасала обрываются.
Изучение материальной культуры лазов еще только начинается. Особенно ощутимо отсутствие данных о рядовых поселениях лазов, их могильниках, своеобразии керамики, оружия, украшений. Постоянное вмешатель-
303
ство империи, ее стремление контролировать самые важные в стратегическом отношении пункты страны привели к тому, что, судя по публикациям, большинство предметов, найденных при раскопках таких больших крепостей внутренней Лазики, как Археополь или Родополь, принадлежит к формам, широко распространенным в странах вокруг Черного моря. Это или местные разновидности римско-византийских вещей и посуды, или частично привозные изделия. Верхушка лазской знати перенимала черты римского быта, окружала себя предметами иноземной роскоши или их местными вариантами.
Первой половиной - серединой III в. датируется погребение, найденное вблизи Сарапаниса (село Клдеети). В нем обнаружено шесть золотых пластинчатых подвесок, украшенных зернью, разноцветными камнями, фигурками птиц, оправленная в золото гемма с изображением мужчины, золотые браслеты, несколько дуговидных фибул застежек, одна из которых украшена альмандином, золотые монеты - подражания статерам Александра Македонского [62]. Весь комплекс, за исключением нескольких деталей, носит ярко выраженный причерноморский характер, указывая на то, что внутренние районы Колхиды испытывали влияние античной культуры. Близкий к кпдеетскому набор фибул обнаружен в соседнем селе Бори вместе с кесарийскими серебряными монетами. Можно отметить также несколько железных сарматского типа мечей с кольцевидными навершиями, найденных в погребениях у села Дзеври вместе с римскими монетами II в. [76, 84-94]. Во многих пунктах Внутренней и Приморской Колхиды (Брили, Уреки, Цихисдзири) найдены серебряные чаши, кувшины, кубки, блюда, ложки и другая типично римская металлическая утварь I-III в. [63].
Замечательное женское захоронение, относящееся уже к концу IV в., открыто в 1942 г. в Уреки. Здесь вблизи устья реки Супсы на невысокой гряде, тянущейся в двухстах-трехстах метрах от полосы морского прибоя, во время земляных работ обнаружена вертикально стоящая амфора. Под ней оказался складной железный стул, глиняный сосуд и обломки стеклянных сосудов. Рядом лежали разнообразные бусы - агатовые, янтарные, сердоликовые, хрустальные, стеклянные; большая овальная брошь с подвесками и крупным агатом в золотой оправе; две золотые серьги, украшенные гранатами; золотые подвески; золотой футляр для хранения амулета или иголки; золотые и серебрянные перстни с геммами (на них изображены Гермес с Фортуной и голова Сераписа); серебрянный нож, которым пользовались при еде моллюсков и раков; два золотых массивных браслета с рубиновыми вставками; до пятидесяти золотых шестиугольных бляшек; несколько серебряных проволочных фибул; золотая и семь серебряных монет, выпущенных при императорах Адриане, Каракалле, Септимии Севере и Таците. Весь комплекс этих предметов типичен для римско-ранневизантийского культурного мира. Многие изделия носят ярко выраженный севернопричерноморский характер. Вместе с тем простые серебряные фибулы Урекской
304
находки принадлежат к местному, колхидскому варианту этих застежек, который уже в III в. хорошо представлен находками во Внутренней Колхиде (Клдеети и др.) [49].
Одним из важных источников по истории Лазики того периода являются монеты, обнаруженные здесь как в кладах, так и в погребальном инвентаре. Среди кладов, зарытых после 222 года нашей эры, особенно интересны Сепиетский (там, из трехсот семидесяти монет лишь одиннадцать оказались кесарийскими драхмами, а остальные - римскими денариями) и Экский (из его девятисот семи монет семьсот семьдесят одна была отчеканена в Кесарии Каппадокийской, а остальные в Сирии, Риме и Александрии [31]. Кесарийское же серебро «служило основным средством обращения в той части Колхиды, которая находилась в зависимости от римлян и контроль над которой осуществлялся через приморские крепости» [23, 24]. В IV-V вв. в Колхиде широко распространяется византийская монета, поступавшая сюда по-прежнему через приморские крепости. Местных монет в Лазике не выпускалось.
2. СТРАНА АПСИЛОВ
Первое упоминание об апсилах находим у Плиния Секунда, который утверждал, что в 70-х годах I в. они находились восточнее Себастополя, по соседству с санигами [47, 858]. Флавий Арриан [47, 396] пишет, что апсилы занимали территорию к северу от лазов, царем же у них в то время был Юлиан, получивший знаки царской власти от императора Траяна (98-117). Основываясь на показаниях источников, можно полагать, что в I-II вв. апсилы заселяли значительную часть Колхиды от районов, прилегавших с севера к Фасису (окрестности Археополя) до Себастополя (современный Сухум) [21, 137-140]. Вдоль побережья Апсилии Флавий Арриан называет следующие пункты: выйдя из Фасиса, римский корабль миновал сначала устье реки Хариент, затем остановился на время в устье реки Хоб (ее обычно отождествляют с современной рекой Ингуром), миновал судоходную реку Сингам (возможно, современная река Окуми), потом реки Тарсур (ныне река Моква), Гипп и Астлеф (вероятно современный Кодор), расположенные уже в половине дня пути от Себастополя. «На пути от Гиппа, - пишет Флавий Арриан, - вплоть до Астлефа и Диоскуриады нам были видны Кавказские горы, по высоте ближе всего подходящие к Кельтическим Альпам; нам показывали одну вершину Кавказа - имя вершины Стробил, - на которой, как передают мифы, Прометей был повешен Гефестом по приказанию Зевса» [47, 396-397].
К сожалению, в последующее время (II—V вв.) апсилы в источниках почти не упоминаются. О них довольно скупо писали лишь известный римский грамматик Элий Геродиан, один из фаворитов императора Марка Ав-
305
релия (161-180) (вторая половина II в.), а затем Стефан Византиец и Псевдо-Арриан (V в.). Зато много данных по истории и культуре Апсилии можно найти в материалах археологических исследований, в первую очередь касающихся Военно-Сухумской дороги [4; 8; 77; 78; 85]. Наиболее богатым и густонаселенным районом Апсилии в III—VI вв. становится современная Цебельдинская долина, через которую проходил путь на Северный Кавказ, несомненно интересовавший римлян с момента их утверждения на побережье. Не случайно Флавий Арриан посетил расположенный у начала этого пути Себастополь сразу же после кровопролитной войны с аланами, вероятно пользовавшимися и этим путем в своих набегах на римские провинции в Малой Азии. О ранней ориентации апсилов на Рим говорит не только римское имя их вождя, но и то обстоятельство, что Юлиан получил знаки царской власти раньше, чем вожди соседних лазов, абасгов и санигов [64, 372].
Одна из наиболее ярких находок на территории Южной Апсилии - погребение в селе Тагилони, принадлежавшее, возможно, кому-нибудь из рода Юлиана. Там было найдено много золотых изделий - замечательная голова оленя с ветвистыми рогами, бусы, бляшки, серебряные сосуды - стакан, чаши, кубок, блюдце, кольцо, обломки бронзового кувшина, железные конские удила и другие предметы, относящиеся к рубежу I-II вв. [5]. Несколько довольно бедных захоронений, связываемых также с апсилами, обнаружено в Чхорцху, расположенном в ущелье реки Хоби. Покойников тут сжигали; их прах затем ссыпали в небольшую урну-горшок и вместе с вещами умершего [железными ножами, бронзовыми украшениями (фибулы, браслеты)] опускали в могилу. Могильник здесь использовался до конца III в. [21, 135]. К тому же времени (IV-III вв.) относится и ряд интересных захоронений, обнаруженных в 1968 г. в селе Лиа Цаленджихского района [82]. Покойники лежат на спине, тела их обложены булыжниками. В погребениях обнаружены глиняные вазы с полым поддоном и горшки, железные мечи сарматского типа, римские фибулы, пряжки и монеты императоров Тиберия (14-37) и Люция Вера (161— 169). Могильник этот продолжал функционировать и позднее, в IV-VI вв.
В тот же период вдоль Военно-Сухумской дороги, в Цебельде, население явно увеличивалось. Здесь уже обнаружено свыше трех десятков крепостей, поселений и могильников того времени. Анализ материалов более трехсот захоронений апсилов с успехом компенсирует отсутствие письменных источников [21]. Со второй половины II в в Апсилии в большом количестве распространялась римская, главным образом кесарийской чеканки, монета, о чем, в частности, свидетельствует клад свыше пятисот монет, найденный в селе Герзеул. В III—V в. в Апсилию поступало большое число античных изделий (амфоры, стеклянная посуда, различные украшения, предметы вооружения и т. д.), многие из которых тут же внедрялись в производство местными ремесленниками, чутко реагировавшими на все изменения в материальной культуре Причерноморья. Амфоры и кувшины, фибулы-застежки и щиты, пряжки и перстни - все это, попав сюда из-за моря,
306
тут же перенималось, перерабатывалось, давая самобытные, только для этой территории характерные варианты. Во второй половине IV - начале V вв. вдоль перевального пути возникает несколько крепостей, среди которых особое место занимал Цибилиум - гл. крепость Апсилии, расположенная на двух утесах, обращенных стометровыми обрывами к ущелью крупнейшей реки Абхазии - Кодору. Ее монументально построенные из крупных известковых блоков стены и башни, с высеченными на них греческими буквами арки и амбразуры, кирпичные своды - все говорит о теснейших связях с позднеримской и ранневизантийской архитектурой. Появление таких крепостей на территории Апсилии и соседней Лазики должно рассматриваться как результат стремлений империи организовать оборону подступов со стороны Северного Кавказа к ее малоазийским провинциям и в первую очередь к Константинополю.
В отношении социальной структуры своего общества апсилы были еще достаточно консервативны - у них сохранялись основные черты родового строя [21, 98-104]. Каждый из населенных пунктов Апсилии объединял большое число (до нескольких сот) людей, находившихся между собой в различной степени родства. В окрестностях Цебельды такие поселения приобретали городской облик, в то время как родовая организация вступила уже в период распада. На местных могильниках хорошо видно, что общие участки, принадлежащие большим патриархальным семьям апсилов, уже прочно поделены между малыми семьями. Но в погребениях такого могильника еще нет заметных следов имущественной дифференциации: вероятно, все семьи, обитавшие на поселении, были равноправны. Только между самими родовыми поселениями могла углубляться разница в экономическом положении. Это видно из того, что чем ближе поселения к морю и к трассе торгового пути, тем они значительнее и богаче. Интересно, что если для абсолютного большинства апсилийских общин был характерен обычай класть ъ женскую могилу орудия труда - мотыгу, веретено (от которого сохранялось глиняное пряслице), то в одном женском захоронении у крепости на горе Шапка таких изделий не найдено. Зато женщины этого поселения, судя по обилию украшений, в большей степени уделяли внимание своей внешности. Это различие в погребальных обычаях может отражать определенную специализацию родов в рамках единого племени. В то время, как население большинства периферийных поселений Апсилии занималось непосредственно производством средств существования, один род (главный?) менее других участвовал в производительном труде, играя зато более важную роль в военных делах племени и получая взамен часть излишков, скапливавшихся у соседей.
Апсилы, как и другие восточнопричерноморские племена, были язычниками и потусторонний мир воспринимали достаточно конкретно. Они считали, что умершие вновь возрождаются и заняты в загробном мире тем же, чем и при жизни: мужчины сражаются, женщины украшают себя, обрабаты-
307
вают землю, хозяйничают. С благой целью облегчить покойникам первые шаги «на том свете» родственники ставили в могилу сосуды с питьем и пищей, оставляли там одежду, украшения, оружие как принадлежащие покойнику при жизни, так и пожертвованные ему во время похорон. В одной из могил найдена золотая заупокойная пластинка-амулет, покрытая рядами знаков магического значения, среди которых греческими буквами переданы слова: «Иао», «Адонай», «Саваоф», «Сет», и «Ра» (чтение Ю. Г. Виноградова). Иао Яхве в позднеантичную эпоху был главным богом гностицизма, Адонай - его второе имя, Саваоф - греческое искажение древнееврейского «Яхве Цваот», что означает «бог воинства (небесного)», Сет и Ра - имена древнеегипетских божеств. В центре лицевой пластинки обращает на себя внимание магический знак в виде ряда - видных букв, перечеркнутых линией. Этот знак связан с астральным культом. Наборы гласных букв, магические знаки и имена древних божеств по представлениям позднеантичного времени усиливали действенную силу амулетов. Как видно, эти модные амулеты «восточного» происхождения получили распространение и в Апсилии. Для выводов о социальном строе апсилов особенно важно, что каждый мужчина рассматривался ими в первую очередь как воин. Два метательных копья, топор или меч, щит, лук и стрелы, иногда боевой конь - вот основной набор признаков местных мужских захоронений, указывающих на то, что апсилы в рассматриваемый период находились все еще на уровне «военной демократии».
3. СЛАВНОЕ ПЛЕМЯ АБАСГОВ
Племя абасгов появляется на исторической арене во II в. Вот что о нем говорит Флавий Арриан: «С апсилами граничат абасги; у абасгов царь Ресмаг; этот тоже получил свою власть от тебя (от Адриана - Ю. В.). Рядом с абасгами саниги, в земле которых лежит Себастополь» [47, 396]. Описывая затем побережье за Питиунтом (современная Пицунда) и Нитикой (современная Гагра), Флавий Арриан упоминает реку Абаск [47, 397], которую исследователи сопоставляют с современными реками Псоу или (скорее) Хашупсе. Поскольку название этой реки нельзя воспринимать отдельно от самих абасгов, то можно думать, что уже во II в. они занимали обширную территорию между современными Сухуми и Гантиади. Можно полагать также, что абасги (как и апсилы за полстолетие до того) выделились из крупного многоплеменного гениохийского объединения соанов-санигов, на рубеже новой эры занимавших всю Северную Колхиду. И хотя Флавий Арриан был уже хорошо осведомлен об этом, он все еще продолжал связывать Себастополь с территорией Санигии. Любопытно, что такое представление существовало и в VI в. - Прокопий Кесарийский отмечал, что приморской частью страны санигов «издревле владели римляне. Для их (т. е. санигов - Ю. В.) устра-
308
шения они выстроили два приморских укрепления, Себастополь и Питиунт» [72, 383].
Во II—V вв. абасги неоднократно встречаются в трудах древних авторов. Элий Геродиан упоминает абасгский народ в Скифии [47, 487]. Псевдо-Орфей (IV в.) в своем произведении «Поход аргонавтов» называет «славные племена колхов, гениохов и абасгов» [47, 593]. В последнем случае абасги выступают в числе народов, действительно широко известных в античном мире. Они фигурируют и в «Мученичестве святого Орентия», написанном в IV в. и повествующем о событиях рубежа III—IV вв., когда император Диоклетиан (284-305) будто бы инструктировал правителя абасгов Ригвадина в отношении высланных в Питиунт христиан. Упоминает абасгов и Феодорит, епископ Кирский (390-457), в своей «Речи IX о законах», в которой говорит об обычаях народов, находившихся в тот период под властью Рима: «Многие, даже приняв узду рабства, не могут жить по законам своих поработителей. Ведь ни пограничные с египетскими Фивами эфиопы, ни многочисленные племена измаильские, ни лазы, ни санны, ни абасги, ни прочие варвары, подчинившиеся господству римлян, не заключают друг с другом договоров по римским законам» [47, 625].
Имеющиеся источники недвусмысленно говорят о том, что Абасгия во
II—V вв. находилась в сфере политического влияния Рима. В конце II в. почти в центре Абасгии, на месте греческого Питиунта была построена мощная римская крепость, в которой размещался не только значительный гарнизон, но и, по-видимому, центральное командование целой группы гарнизонов, расквартированных в Северной Колхиде. В середине III в. Питиунт, а следовательно, и близлежащие поселения абасгов подверглись опустошительному нашествию готов. Однако в начале IV в. Питиунт не только встал из развалин, но там было построено значительное число новых башен и других сооружений. Во второй половине IV - начале V в. появились достаточно мощные укрепления в Гагре и в Новом Афоне (Трахея), сооруженные византийцами или при их непосредственном участии.
Достаточно широко распространено мнение, что Абасгия, как и соседняя Апсилия, в конце IV-V вв. входила в состав Лазского царства. При этом обычно ссылаются на Прокопия Кесарийского, в VI в. писавшего, что абасги «издревле были подданными лазов» [72, 382], и на этом основании даже римские крепости Питиунт и Себастополь иногда рассматриваются как города лазов. Но судя по обстановке того времени, а также по подробным свидетельствам источников VI в., зависимость Абасгии, Апсилии (и других мелких политических образований Колхиды) от Лазики могла быть скорее номинальной, в виде временных союзнических отношений, выгодных обеим сторонам. О том, что в V в. абасги и лазы независимо друг от друга подчинялись Византии, говорит и приведенная выше цитата из труда Феодорита Кирского. В IV в. большое число абасгов стало уходить на службу в римскую армию, в которой на рубеже IV-V вв. складываются даже целые
309
воинские подразделения абасгов (Ala prima abasgorum), хотя и не исключено, что в последнем случае это название было присвоено римской когорте особо отличившейся на территории Абасгии. Об облике же материальной культуры Абасгии II—V вв. говорит пока довольно ограниченное число фактов.
Исходя из картографирования известных сегодня памятников позднеантичного времени на территории Центральной Абхазии, можно предположить, что в ближайших окрестностях Себастополя в тот период совершенно отсутствовало население. Зато достаточно густо были заселены горные долины в глубине ущелий рек Гумисты, Келасуры, Мачары. Граница между апсилами и абасгами, судя по данным археологии, проходила в горах по реке Келасури. Поселения же абасгов обнаружены автором в ущелье Гумисты (Каманы, Отсюш) и в ряде пунктов Бзыбской Абхазии, что в общих чертах совпадает с указаниями античных источников.
Наибольшей известностью пользуются руины крепости Трахеи на вершине Иверской горы в Новом Афоне [78, 90-96]. Основные конструктивные особенности свидетельствуют о том, что ее построили либо византийцы, либо местные, абасгские мастера, прошедшие необходимую подготовку. Крепость занимает исключительно важное в стратегическом отношении положение. Она расположена в месте, где непроходимые горы подходят вплотную к морю, оставляя лишь небольшую прибрежную полосу, по которой могут проходить значительные отряды воинов. Анакопийская гора - не только прекрасный пункт для наблюдения за передвижением неприятельских кораблей. Она имела зрительную связь с Апсилией и Себастополем через их передовые рубежи и, вполне возможно, посредством системы небольших сторожевых постов также с Питиунтом. Это показывает роль Тра-хеи для Абасгии и византийцев.
Значительное число укрепленных и неукрепленных поселений этого и несколько более позднего времени известно в ущелье Гумисты [15, 53-56]. На поселении Каман-I где кроме абазгской найдено несколько обломков и апсилийской посуды, сохранились развалины башни, сложенной из крупных гладкообработанных блоков. Судя по находкам в башне и вблизи нее, местное население широко пользовалось кроме местных глиняных сосудов привозными амфорами и стеклянной посудой. Через этот пункт проходит древний путь, начинающийся на берегах Сухумской бухты, а затем через перевалы Доу, урочище Псху и Санчарский перевал, выводящий на Северный Кавказ. Исходя из имеющихся еще пока скудных данных, можно полагать, что на территории Абасгии отсутствовали такие значительные поселения, крепости и могильные поля, какие характеризовали Апсилию. Родовые поселки абасгов представляются небольшими, как правило, неукрепленными, типично сельскими. Число их к концу периода, однако, заметно возрастает.
Небольшое число находок характеризует и могилы абасгов. Известно погребение (село Ачандара), в котором обнаружены кувшин, железные на-
310
конечники копий и дротиков, нож, точильный камень, серебряный браслет и ажурная бляха, скорее всего от римской сумки. Нередки находки боевых топоров и мечей, фибул причерноморских форм, римских монет.
Несколько лет назад в селе Аацы (Гудаутский район) была найдена халцедоновая гемма, на лицевой стороне которой выбито изображение Зевса-Сераписа на троне и с орлом на руке, а на обороте - надпись греческими буквами: «Иао Сабаоф Адонай Мармааноф». О значении первых трех слов говорилось выше при упоминании золотой пластинки с надписью из Цебельды, последние два слова - искаженные арамейские «господин господств». Подобные геммы были широко распространены во многих районах позднеантичного культурного мира, где греки и эллинизированные аборигены были падки на магические амулеты «восточного» происхождения.
4. В ЗЕМЛЕ САНИГОВ
В III-II вв. до н. э. в окрестностях Диоскуриадц под эгидой соанов скла-дывается довольно мощное объединение племен из числа гениохов, в предантичный период занимавших все Западное Закавказье [36, 19]. Интересные сведения о соанах сохранил Страбон, который утверждал, что они, «пожалуй, даже первые (из местных народов) по силе и могуществу. По крайней мере они господствуют над окрестными (народами), занимая вершины Кавказа, те, что над Диоскуриадой. У них есть царь и совет из трехсот мужей, а войско они набирают, как говорят, даже в двести тысяч, ибо все население отличается воинственностью (даже) не (будучи) в строю. Рассказывают еще, что у них потоки сносят золото и что варвары собирают его при помощи просверленных корыт и косматых шкур. Отсюда-то и сложилась, говорят, басня о золотом руне... Соаны употребляют яды для наконечников (и еще какие-то снадобья, которые) удивительно мучают своим запахом даже раненных неотравленными стрелами» [47, 276]. Говоря об этническом окружении Диоскуриады, Страбон сообщает: «Эта же самая Диоскуриада служит... и общим торговым центром для народов, живущих выше ее и вблизи. Сюда сходятся, говорят, семьдесят народностей, а по словам других писателей, нисколько не заботящихся об истине, даже триста; все они говорят на разных языках, так как живут разбросанно, не вступая между собою в сношения вследствие самолюбия и дикости...» [47, 274].
Несколько близких по звучанию к соанам племенных названий приводит в своей «Естественной истории» Плиний Секунд. Так, он сообщает: «В Колхиде царствовал Ээтов потомок Савлак, который добыл... огромное количество золота и серебра в земле племени суанов и вообще в своем государстве, славном золотыми рудами» [47, 883]. Явно географическое, а не политическое значение названия «Колхида» и связанный с ним мифологический налет, факт скопления находок монет Савлака (II в. до н. э.) в окре-
311
стностях Диоскуриады, где располагались соаны Страбона с их золотоносными реками, - все это позволяет думать, что Савлак был в первую очередь племенным вождем соанов-суанов. Далее Плиний упоминает племя саннов, живших по соседству с фтирофагами-шишкоедами, локализуемыми обычно в окрестностях современной Пицунды. Затем он пишет, что река Хоб (современный Ингур) протекает через область суанов [47, 858]. Не исключено, что и соаны, и санны, и суаны в приложении к северо-западной Колхиде являются вариантами одного и того же местного названия племени, широко известного позже как саниги. Их, кстати, упоминает Плиний в окрестностях Себастополя к северо-западу от апсилов. Вероятно, соанов имел в виду и Мемнон [47, 361], когда писал, что ставленник Митридата Клеохор в 70-х годах I в. до н. э. бежал из Синопы к «лазам и санигам», т. е. скорее всего в Диоскуриаду, бывшую одним из оплотов Митридата. К западу от Дарьяльского прохода Плиний помещает суавов - «племена, незнакомые с культурой, однако умеющие добывать золото в рудниках» [47, 867], рядом с которыми располагает множество гениохийских племен, занимающих все пространство до берегов Черного моря. Поскольку суавы помещены Плинием в том же районе, где в VI веке византийские источники помещают сванов, можно полагать, что суавы и сваны - одно и то же. Клавдий Птолемей (II в.) рядом с гениохами локализует крупное племенное объединение сванно-колхов [47, 476], в которых, скорее всего следует видеть предков современных сванов и мегрелов, заселявших в это время центральные и восточные районы Колхиды.
Объединение соанов, по-видимому, не носило прочного характера - уже в третьей четверти I в. наметился его распад на отдельные племена, среди которых первыми в поле зрения античных авторов попадают апсилы. В первой половине II в. к западу от апсилов дифференцируются абасги. Название соанов, сохраненное в форме саники или саниги, в этот период по традиции еще связывалось с населением окрестностей Диоскуриады-Себастополя, но реально уже обозначало только жителей современных Сочинского, Адлерского и частично Гагрского районов. Об этом свидетельствует сопоставление сообщений Флавия Арриана и Псевдо-Арриана. Первый из них о санигах во II в. писал: «Рядом с абасгами - саниги, в земле которых лежит Себастополь; царь санигов Спатаг получил царство от тебя (императора Адриана - Ю. В.)» [47, 396]. Западную границу санигов Арриан проводил по реке Ахеунт (современная река Аше, западнее Сочи). Псевдо-Арриан в V в., приведя те же сведения, затем дополнил их следующим очень важным замечанием: «Итак, от реки Ахеунта до реки Абаска живут саниги» [47, 663]. В том же веке Стефан Византийский упомянул санников как некое «скифское племя, живущее в соседстве с абасгами». На территории собственно Санигии Арриан указывает ряд географических пунктов, которые с помощью поправок Псевдо-Арриана могуг быто связаны с современными названиями. Как указывалось, под Абаском вероятно,
312
подразумевается современная река Псоу или, скорее, Хашупсе. Находившуюся западнее реку Боргис (иначе Брухонт Мизиг) логичнее всего сопоставить с современной Мзымтой, а реку Масаитику - с Мацестой. Очертив границы позднеантичной Санигии, мы можем теперь с достаточным основанием говорить об облике материальной культуры и о некоторых других сторонах жизни ее населения.
В 1960 г. при строительстве санатория в поселке Лоо, к западу от Сочи, было найдено очень богатое захоронение в каменной гробнице. При погребенной оказалось несколько серебряных сосудов, свыше двухсот золотых пуговок, нашивок, бусин, подвесок, золотые серьги, футляр для иголки, флакон для благовоний, перстень. Здесь же обнаружили стеклянный сосуд с греческой поминальной надписью, изготовленный в Александрии Египетской, и серебряную застежку-фибулу (подобные были распространены на рассматриваемой территории в III в.) [17, 73-75]. Большинство золотых изделий из этого погребения находят соответствия в продукции боспорских мастерских начала нашей эры, представлявшей особую смесь античных и сарматских форм, а также в ряде изделий римско-парфянского круга, обна-руженных на территории Колхиды (Клдеети, Гонио и др.). Не исключено, что часть находок из Лоо происходит из римских центров Восточного и Южного Причерноморья, в середине III в. подвергшихся опустошительным набегам готов, к которым могли присоединиться и жители Санигии, имевшие глубокую, восходящую к гениохам традицию морского разбоя.
Весьма интересно и погребение воина, обнаруженное в 1961 г. в Мацесте [84]. Воину положили железный меч, глиняный кувшин, стеклянный сосуд, великолепный серебряный кубок с рельефными изображениями, три серебряные монеты, отчеканенные в Кесарии Каппадокийской в период правления императора Траяна, и другие изделия. Погребение, исходя из формы меча и фибулы, датируется III в. В 1942 г. на Красной Поляне при рытье окопа обнаружили также захоронение воина, а при нем - железный меч, три наконечника копий, боевой железный топор, истлевший деревянный шит, снабженный по римскому обычаю бронзовой позолоченной центральной частью - умбоном, серебряное блюдо с изображением персидского вельможи, охотящегося на медведей, три серебряные монеты, из которых одна была с именем императора Адриана. Блюдо из захоронения в Красной Поляне относится к наиболее ранним памятникам сасанидского искусства. В однострочной надписи, сохранившейся на внешней стороне блюда, говорится о том, что первоначально это блюдо принадлежало Варахрану, царю Кермана и, следовательно, изготовлено в 262-274 гг. Время же краснополянского захоронения - не ранее IV в.
Эти и другие материалы свидетельствуют о широких экономических и культурных связях населения Санигии главным образом с Римом и Боспором. Поступлению импортных изделий в Санигию способствовал старинный перевальный путь, шедший от побережья через Воронцовку в обход
313
теснины Ахцу на Красную Поляну и дальше на Северный Кавказ. В Красной Поляне найден и глиняный кувшин, относящийся к продукции апсилийской мастерской IV в., который указывает на реальные связи санигов с апсилами. В IV в. на территории Санигии византийцы строят ряд укреплений (Мохора, Бага), способствовавших усилению контактов местного населения с античным миром.
5. «ПОНТИЙСКИЙ ЛИМЕС»
I-V века - это то время, когда, по словам Прокопия Кесарийского, «легионы римских войск занимали все местечки по побережью от Трапезунта до страны сагинов» [72, 383-384]. Руины древних стен в накоплениях берегов, тысячи черепков посуды на пляжах, ржавые мечи в витринах музеев, скудные строки из десятки раз переписанных манускриптов остались потомкам на память о былой концентрации разума, сил и средств, вложенных в Кавказское побережье Черного моря Римом и Византией. В своем стремлении защитить малоазийские районы империи, а затем ее столицу от постоянно вторгавшихся через Колхиду врагов античная цивилизация затратила огромные материальные и духовные усилия на укрепление этих отдаленнейших уголков Понта. Захватив сначала чужую территорию - ограниченные площади приморских крепостей-кастеллов - империя вскоре проникла во все сферы жизни местных племен, приспосабливая и наращивая их скудные возможности на выполнение стратегических задач, возложенных на «Понтийский лимес». Под лимесом, как известно, подразумевается организация обороны римских имперских границ, которая включала в себя сторожевую службу специальных воинских подразделений, а также строительство различных фортификационных сооружений и коммуникаций (дорог). «Понтийский лимес» как часть организованной обороны восточных границ Римской империи был впервые выделен В. А. Леквинадзе [56].
Римские гарнизоны в Колхиде появляются сразу же после размещения императором Веспасианом (69-79) в одной из северо-восточных провинций империи в Малой Азии - Каппадокии - двух легионов - «XII Фульмината» и «XVI Флавиа», а со времени Адриана еще одного - «XV Аполинарис», инженеры и рабочие отряды которых сразу же были посланы в Колхиду. В I-III вв. римские гарнизоны приморских крепостей Колхиды находились в подчинении малоазийских сил империи; главное командование этих сил располагалось в городе Кесарии Каппадокийской. Позднее (IV-VBB.) гарнизоны стали подчиняться дуку Армении. Его власть распространялась на пограничные войска того района, который совпадал в своих границах с прежней, к этому времени упраздненной провинцией Каппадокией. В конце V- начале VI в., когда там организуется провинция Полемоновский Понт, ей в подчинение передаются колхидские укрепления византийцев.
314
К югу от современного Батуми, в селе Гонио, находится один из редчайших неразрушенных памятников римской крепостной архитектуры - крепость Апсар [50]. Упоминание о ней впервые мы находим у Плиния Секунда [47, 856]. Известно даже имя одного из первых начальников местного гарнизона - Марсий Плеторий Целер. В Ноле (Италия) найдена его надгробная плита с надписью, в которой говорится, что умерший командовал отрядами в Апсаре. В момент посещения Апсара Флавием Аррианом здесь находился мощный гарнизон, насчитывавший от тысячи до двух с половиной тысяч легионеров [47, 393].
Крепость Апсар имеет прямоугольную в плане форму, что характерно для большинства римских укреплений. Ее размеры 194x245 м, а площадь внутри стен охватывает около пяти га. Стены укреплены восемнадцатью башнями различной конструкции. В крепость ведут четыре входа в соответствии с двумя взаимно пересекающимися главными улицами. Возле ворот в специальных утолщениях с внутренней стороны стен устроены лестницы. По ним легионеры поднимались на боевую платформу, венчающую стены. Последние сложены панцирной кладкой из прекрасно отесанных плит. Боевая платформа защищена высокими зубцами. В конструкциях стен, ворот и башен можно найти немало соответствий с римскими укреплениями Северной Африки, Сирии, Аравии и Балкан. Из всех крепостей «Понтийского лимеса» Апсар ближе всех расположен к непосредственным границам Римской империи. Он контролировал исключительно важный узел дорог со множеством ответвлений. Недаром в одном из источников Апсар прямо обозначен как «проход».
В 60-х годах III в. в связи с нападением северо-причерноморских готов римский гарнизон на некоторое время покинул Апсар. Стены крепости подверглись сильному разрушению. «На востоке... все было безвластно и беспомощно», - писал в этой связи римский историк Зосим [47, 709]. В конце III—IV вв. в Апсаре были проведены значительные восстановительные работы, стены, прежде имевшие ширину до 2,3-3,1 м , получили надстройку толщиной 1,6 м, входы в башни были сужены. Видимо, эти работы завершили в период правления императора Валента (364-375), после чего Апсар временно переименовали в Валентию [52, 10]. В VI в. Апсар переживал упадок. Прокопий Кесарийский по этому поводу писал: «В древности этот город был многолюдным, его окружала могучая стена, украшен он был театром и гипподромом и всем остальным, что обычно указывает на обширность и значение города. Теперь же от всего этого не осталось ничего, если не считать фундаментов зданий» [72, 378].
В результате кратковременных раскопок, проводившихся в 1961 г. под руководством Д. Хахутайшвили, внутри стен Апсара обнаружены фундаменты жилых построек, колоннада, остатки водопровода; многочисленные обломки глиняной посуды и черепицы I—VII вв. Очень интересен клад золотых изделий, найденный в 1974 г. вблизи крепости [67]. В числе более чем
315
трех десятков предметов массивная чаша, чеканные фалар с изображением дерущихся зверей, медальон, браслеты, подвески и, наконец, литая скульптура юноши. Все это - замечательные образчики позднеантичного искусства. Они, вероятно, были зарыты кем-то из жителей Апсара при нападении на крепость готов в середине III в.
Примерно в двадцати пяти километрах к северу от Апсара вблизи развалин ранневизантийской крепости Петры (поселок Цихисдзири) найден римский кирпич со штампом, в котором упоминаются строительные отряды двух легионов - «XII Фульмината» и «XV Аполинарис». Не исключено поэтому, что во II-III вв. в этом районе было построено ныне неизвестное римское укрепление, служившее форпостом на подступах к Апсару [56, 87].
Отсюда до устья реки Фасис и одноименной крепости около сорока пяти километров. Впервые римскую крепость в Фасисе упоминает Флавий Арриан, который оставил нам ее весьма подробное описание «Отсюда мы, - писал полководец после посещения Апсара, - приплыли к Фасису... из всех известных мне рек имеющему самую легкую воду и притом необыкновенного цвета. В легкости ее можно убедиться посредством взвешивания, а еще из того факта, что она плавает поверх морской воды, не смешиваясь с ней... Можно было, погрузив сосуд в верхний слой воды, зачерпнуть пресной, а если опускали сосуд в глубину, то соленой. Впрочем, весь Понт имеет воду более пресную, чем внешнее море, и причиной того являются впадающие в него реки, неизмеримые по численности и величине. Доказательством ее пресного вкуса... служит то обстоятельство, что приморские жители водят весь свой скот на водопой к морю, и он пьет с очевидным удовольствием... При входе в Фасис на левом берегу стоит статуя фасианской богини: судя по внешнему виду, эта богиня - скорее всего Рея: в руках она держит кимвал, у подножия ее седалища находятся львы и сама она сидит так же, как фидиева Рея в Афинах в храме Матери. Здесь же показывают якорь корабля «Арго»: железный не показался мне древним, хотя по величине он и не похож на нынешние якоря и имеет несколько отличную форму... но здесь показывали старинные обломки какого-то другого, каменного якоря... Сама же крепость, где помещаются четыреста отборных воинов, мне показалась весьма сильной по природным свойствам местности и расположенной на месте, очень удобном для защиты плавающих здесь. Вокруг стены проведен двойной ров; оба они широки. Прежде стена была земляная и на ней стояли деревянные башни, но теперь и стена и башни построены из обожженного кирпича; она построена на прочном фундаменте, на ней поставлены военные машины, одним словом, она снабжена всем необходимым для того, чтобы никто из варваров не мог даже приблизиться к ней, не говоря уж о невозможности угрожать осадой находящемуся в ней гарнизону. А так как и сама гавань должна была представлять безопасное убежище судам, а также и все места, которые вне укрепления населены отставными военными и некоторыми торговыми людьми, то я решил от двой-
316
ного рва, окружающего стену, провести другой ров до самой реки, который окружит гавань и дома, стоящие вне стены» [47, 394-395]. В 1834 г. известный французский путешественник Ф. Дюбуа де Монпере зарисовал здесь схему прямоугольной в плане (примерно165х170 м) крепости с четырьмя башнями по углам. Несколько лет назад эта крепость была разрушена при строительстве.
В 60-х годах III в. Фасис был осажден готами, которые, по сообщению Зосима, «пристали вблизи Фасиса, где, как говорят, было построено святилище фасианской Артемиды и дворец Ээта. Сделав безуспешную попытку взять святилище, они пошли прямо на Питиунт» [47, 708]. В конце III в., когда северопричерноморские племена во главе с Савроматом вновь вторглись в Колхиду, Фасис уже не упоминается. Судя по всему, римский гарнизон его покинул, как и многие другие крепости на побережье. В IV-V вв. о присутствии в Фасисе римско-византийского гарнизона в источниках также ничего не сказано. Однако он продолжает играть роль значительного торгового и культурного центра. Об этом свидетельствуют слова Фемистия, крупного государственного деятеля второй половины IV в. (в 384 г. он был, между прочим, префектом Константинополя); «Я и сам... снял жатву риторических речей в местности, гораздо более захолустной, чем эта, и не в культурной и эллинской, а на краю Понта вблизи Фасиса. Но все-таки столь варварскую и дикую страну сделали эллинской и чертогом муз мудрость и доблесть одного мужа, который поселившись среди колхов и армян, учил не стрелять из лука, не метать дротики и не ездить верхом сообразно с воспитательными нравами соседних варваров, а заниматься риторикой и отличаться на эллинских праздничных собраниях» [47, 588]. В VI в. крепость в Фасисе снова стала функционировать.
Не исключено, что следующая укрепленная база римлян находилась в двадцати пяти киломерах к северу от Фасиса, вблизи устья Ингура (древний Хоб). Флавий Арриан отмечает в своем «Перипле»: «...въехали мы в реку Хоб, где и стали на якоре. А почему мы остановились и что здесь сделали, это объяснит тебе латинское письмо» [47, 395]. К сожалению, письмо это не сохранилось, и мы можем лишь гадать, отдавал ли Арриан здесь распоряжения о строительстве крепости или занимался выяснением возможностей добычи золота.
В тридцати километрах к северу-западу от Хоба Флавий Арриан упоминает «судоходную реку Сингам» [47, 395]. Во второй половине II в. здесь уже появился населенный пункт, который Клавдий Птолемей называет «Сиганей» [47, 477]. На рубеже 111—IV вв. тут, в Зиганисе, был похоронен Кириак, сосланный вместе со своими братьями в Абхазию императором Диоклетианом за приверженность к христианству [53, 190]. На рубеже IV-V вв. в Зиганисе стояла «Вторая когорта Валента», т. е. отряд, насчитывавший примерно четыреста легионеров [52, 10].
В 1969-1971 гг. на территории современного села Гудава под руковод-
317
ством П. П. Закарая и В. А. Леквинадзе на месте предполагаемого Зиганиса проводились археологические раскопки, в результате которых была вскрыта восточная стена прямоугольной в плане (примерно 120x120 м) крепости [32]. Стена, возведенная на насыпном валу, сложена из крупного голыша на известковом растворе. В целом это сооружение производит впечатление менее монументального, чем все известные римские крепости Восточного Причерноморья, что объясняется, вероятно, присутствием вокруг его сплошных заболоченных пространств, создавших дополнительный естественный рубеж. В крепости найдено большое число керамических изделий, стеклянная посуда, медные монеты, чеканившиеся в период правления императора Константина (306-337) и Лициния (307-323).
В селе Илори, расположенном в десяти километрах севернее Гудавы, та же экспедиция обнаружила древние кирпичные стены и сопутствующие материалы IV-V вв. Можно полагать, что и здесь в тот период находилось небольшое позднеримское укрепление, служившее лишь форпостом на подступах к Зиганису с севера и не нашедшее поэтому упоминания в древних письменных источниках [32, 152].
На северо-западной окраине современного районного центра Очамчира вблизи устья реки Моквы, упоминаемой Флавием Аррианом под названием Тарсура, в верхних слоях античного города Гиенос еще в 30-х годах В. А. Куфтиным, М. М. Иващенко и Л. Н. Соловьевым обнаружены керамические изделия и другие материалы позднеримского времени. Особенно интересны круглые кирпичи, свидетельствующие о том, что в IV-V вв. в Гиеносе находилась римская баня с гипокаустической системой отопления [18]. Рядом недавно выявлены остатки мощной булыжниковой стены, также, вероятно, относящейся к римской крепости. Через Гиенос осуществлялись тесные торгово-экономические контакты с апсилами, материальная культура которых хорошо здесь представлена керамическими изделиями.
Если от Илори до Гиеноса всего десять километров, то от последнего пункта до Себастополя - древнейшего римского укрепления в Северной Колхиде, о котором впервые упоминает Плиний Секунд в 70-х годах I в., - сорок пять [47, 858]. Себастополь был конечным пунктом плавания Флавия Арриа-на, который по этому поводу сообщал: «Миновав Астлеф (Кодор? - Ю. В.), мы раньше полудня прибыли в Себастополь, двинувшись, от Хоба... Поэтому мы в тот же день успели выдать жалованье солдатам, осмотреть коней, оружие, прыганье всадников на коней, больных, хлебные запасы, обойти стену и ров» [47, 395-396]. О пребывании Флавия Арриана в Себастополе говорит также надпись на камне, найденном в конце прошлого века В. И. Чернявским в районе Сухумской крепости. В сильно поврежденной временем надписи шла речь о какой-то строительной деятельности Флавия Арриана в Себастополе.
В последующие века крепость многократно упоминается в источниках. О ней писали Ипполит Портский (III в.), Евсевий (IV в.), Стефан Византийс-
318
кий (V в.). На рубеже IV-V вв., как сообщается в одном из римских документов, известном под названием «Нотиция дигнитатум», на этом месте стояла Первая Конная когорта Клавдия [56, 84]. Византийский гарнизон в Севастополе находился до 542 г.
В 1958-1959 гг. сохранившаяся под асфальтом Сухумской набережной часть Себастополя исследовалась несколькими экспедициями, которые возглавляли А. М. Апакидзе, О. Д. Лордкипанидзе, В. А. Леквинадзе, М. М. Трапш, Л. Н. Соловьев и Л. А. Шервашидзе. В ходе этих раскопок были выявлены стены трех крепостей [76; 86]. Древнейшая, имевшая в плане форму параллелограмма со сторонами примерно в сто метров занимала площадь около гектара, что соответствует размерам римских нумериальных крепостей, рассчитанных на гарнизон в двести-триста солдат. От этого укрепления сохранились полностью северная стена и лишь частично западная и восточная. Углы крепости имели закругления, что спасало их от разрушения тараном. Остальная часть крепости теперь разрушена морем. Не исключено, что это именно те стены, которые когда-то обошел Флавий Арриан.
После пожара и краткого запустения, вызванного во второй половине III в. нашествием готов, первая крепость обросла башнями и контрфорсами, а рядом построили вторую прямоугольную крепость со стороной сто сорок метров. Ее стены толщиной до двух метров сложены из грубообработанных гранитных валунов на прочном известковом растворе. В кладке стен отмечены трехслойные кирпичные пояса. Фундамент покоится на деревянных сваях, укреплявших болотистый грунт. Сохранилось две башни: одна - в средней части стены, а другая угловая, на которой теперь находится ресторан «Диоскурия». Поскольку обе они выступают в сторону моря, а культурные накопления с колодцем, фундаментами жилых домов, печью для обжига глиняных изделий, обнаружены к северу от нее, можно надеяться, что вторая крепость Себастополя морем еще не разрушена и целиком находится под более поздней Сухумской крепостью. Размеры этой второй крепости вполне соответствуют численности когорты - около пятисот легионеров.
Уже во II в. римляне с целью охраны подступов к Себастополю построили на одном из холмов в двух километрах северо-западнее еще одно укрепление. Сохранились здесь остатки стены и одной связанной с нею прямоугольной башни. Башня Одынец - под таким названием известен этот памятник теперь в литературе. Здесь вплоть до VI в. почти без перерывов стоял гарнизон. Тарная, столовая и кухонная посуда, светильники, стеклянные бокалы, монеты - далеко не полный перечень изделий, которыми пользовались жившие здесь солдаты [76, 313-315].
Питиунт - наиболее хорошо изученная сегодня римская крепость в Восточном Причерноморье. Она расположена в пятидесяти восьми километрах к северо-западу от Себастополя. Флавий Арриан упоминает здесь лишь стоянку. Впервые Питиунт как римская крепость описывается в «Новой истории» Зосима в связи с событиями второй половины III в. В 252 г.,
319
когда и другие северопричерноморские племена «стали опустошать все, что было на пути, жители побережья Понта удалились в глубь страны и в лучшие укрепления, а варвары прежде всего напали на Питиунт, окруженный огромной стеной и имевший весьма удобную гавань. Когда Сукессиан, стоявший во главе местного гарнизона, выступил с бывшими там силами и прогнал варваров, то скифы (готы - Ю. В.), опасаясь, чтобы гарнизоны других укреплений, узнав об этом и соединившись с Питиунтским отрядом, не уничтожили их окончательно, захватили какие могли суда и с величайшей опасностью удалились домой, потеряв под Питиунтом многих из своих. Жители побережья Эвксинского Понта, спасенные... искусными действиями Сукессиана, надеялись, что скифы, отбитые указанным способом, никогда больше не осмелятся переправиться. Но когда Валериан (римский император, правивший в 253—260 гг. - Ю. В.) отозвал Сукессиана, дал ему должность при дворе и вместе с ним занялся делами Антиохии и ее заселением, скифы снова взяли у боспорцев суда и переправились в Азию (и после неудачной попытки взять штурмом Фасис. - Ю. В.) ...они пошли прямо на Питиунт. Без малейшего затруднения взяв это укрепление и вырезав бывший в нем гарнизон, они двинулись дальше...» [47, 708]. Позднее Питиунт упоминается епископом Феодоритом Кирским в связи с описанием злоключений Иоанна Златоуста, умершего в 407 г. по пути в Питиунт, куда он был сослан. В этот период, по словам епископа, Питиунт представлял собой «крайний предел Понта и римской власти, соседний с самыми дикими варварами» [47, 622]. В первой четверти IV в. в Питиунте основывается древнейшая в Восточном Причерноморье епископская кафедра - имя епископа питиунтского Стратофила упоминается в числе участников Никейского собора 325 г. На рубеже IV-V вв. в Питиунте была расквартирована Первая Счастливая когорта Феодосия, состоявшая из пятисот легионеров [56, 85]. Римско-византийский гарнизон покинул Питиунт лишь в 40-х годах VI в.
Свыше двадцати пяти лет в Питиунте ведутся раскопки. С 1952 до 1974 г. ими руководил А. М. Апакидзе, затем Г. А. Лордкипанидзе. Здесь выявлено большое число памятников, представляющих яркую картину жизни гарнизона крепости на протяжении нескольких сот лет [11; 12], Первоначально здесь возвели кастелл - укрепление прямоугольной в плане формы (140x170 м), занимавшее площадь до 2,4 га. В начале IV в. стены крепости, разрушенные готами, уже восстановили, укрепили большим числом башен, из которых угловые имели веерообразную в плане форму, характерную для архитектуры эпохи Константина I. Кроме того, с востока большое пространство было окружено стеной, образовавшей канабу - место, где жили отставные легионеры со своими семьями. Значительные строительные работы проводились здесь и в V в.
На территории основной крепости раскопано большое число разнообразных построек, среди которых особенно монументален преторий - здание, где размещалось, по-видимому, командование североколхидской группы римских
320
гарнизонов. Восточные ворота кастелла были, как и ворота Рима, с выступающими полукруглыми башнями [56, 86]. Четко вырисовывается картина готского нашествия - следы пожаров, спрятанные в тайниках вещи жителей Питиунта, в том числе клад из пяти массивных золотых браслетов и перстня с геммой. Развалины бань, зданий, украшенных мозаикой, тысячи обломков керамических изделий, простой гончарной и краснолаковой столовой посуды, кухонной утвари, черепицы и кирпича, различные орудия труда, предметы одежды, многочисленные монеты, часто находимые в виде кладов, - все это свидетельствует о богатой событиями жизни гарнизона Питиунта.
На территории канабы Питиунта раскопан древнейший из известных в Восточном Причерноморье христианский храм. По мнению В. А. Леквинадзе, многогранная изнутри и снаружи апсида имела внутри выделенный промежуточными опорами обход, характерный для поминальных базилик IV в. [53]. Проводя раскопки этого храма, И. Н. Цицишвили выделил в его основании остатки меньшей, более древней церковной постройки начала IV в., которую он связывает с кафедралом Стратофила [12, 118]. Пол большого храма был украшен замечательной мозаикой, включавшей композиции с центральной пальмой - символом мученичества, с оленями по сторонам фонтана, символизировавшими христиан и христианское учение, разнообразные геометрические фигуры, наконец, греческую надпись «В молении за Оре... и его дом». Она, как полагают, имела отношение к старшему брату Кириака, похороненному в Зиганисе. Он жил в период правления императора Диоклетиана. Орентий, вероятно сириец по происхождению, был римским воином и убежденным христианином. Одолев в единоборстве вождя варваров, он обеспечил победу римлянам в одном весьма важном сражении. За отказ принести в честь этой победы жертву языческим богам Орентия сослали вместе с братьями в Питиунт. По дороге туда из Армении, где он подвергся жестоким пыткам, Орентий умер. Его похоронили в Ризии - римском укреплении на пути от Трапезунта к Апсару [53, 190].
В двух километрах к северо-западу от Питиунта, вблизи озера Инкит, обнаружены остатки оборонительной стены с пристроенной к ней круглой башней. Найденные в ней археологические материалы показали, что башня функционировала довольно большой период времени - от II до VI в. На одном из найденных здесь кирпичей виден штамп с отметкой легиона, вероятно связанного с рабочим отрядом одного из каппадокийских легионов, принимавших участие в строительстве оборонительных сооружений на территории и в окрестностях Питиунта [56, 87]. Инкитская башня соответствует по своему положению Башне Одынец у Себастополя, что указывает на единый стратегический замысел во взаимном расположении кастелл и вспомогательных укреплений, защищавших подступы к первым с северо-запада.
Флавий Арриан [47, 397] упоминает в районе современной Гагры пункт Никита (Стеннитика - в сочинении V в.), который раньше назывался Триглитом. Здесь еще в 30-х годах нашего столетия Л. Н. Соловьевым
321
и И. Е. Адзинбой в основании русской крепости XIX в., отстоявшей на семнадцать километров от Питиунта, обнаружены остатки позднеримского кастелла размером 90x70 м. В средней части восточной стены и теперь сохранилась арка ворот, сложенная из крупных хорошо отесанных блоков. Время постройки кастелла относят к IV в. [56, 88].
В двадцати километрах северо-западнее Гагры, в поселке Гантиади (древнее название «Цандрипш»), на берегу моря вблизи известной базилики VI в. в 30-х годах Л. Н. Соловьев еще застал остатки огромной крепости с квадратными башнями, на территории которой находили краснолаковую посуду IV V вв. Не исключено, что здесь в тот период находился еще один из неизвестных пока узлов «Понтийского лимеса».
Приблизительно в семидесяти километрах от Питиунта, на западной окраине города Сочи, у устья реки Мамайки, расположены развалины крепости, в конце XIX столетия известной под названием «Мамай-Кале». Ее характеризуют типичные для римских кастеллов прямоугольный план и кладка стен из крупных блоков, а две башни сходны с угловыми в Апсаре. Не исключено, что это Мохора - позднеримская крепость, упоминаемая на рубеже IV-V вв. в составе «Понтийского лимеса» [56, 88-89].
К северу от Мохоры Псевдо-Арриан в V в. говорил о крепости Бага, которую можно локализовать в поселке Чемитоквадже вблизи устья реки Годлик. Здесь сохранилось значительное укрепление треугольной в плане формы. Общая длина стен около семисот метров, а толщина до двух. Стены укреплены шестью огромными квадратными башнями. И, наконец, наиболее отдаленная от Центральной Колхиды крепость, также входившая, вероятно, в «Понтийский лимес» в IV-V вв., - сильно разрушенное укрепление на берегу моря в селе Ново-Михайловском (нынешний Туапсинский район Краснодарского края), где локализуется древняя Никопсия.
Таким образом, в Восточном Причерноморье в конце I - начале VI в. существовала сложная система прибрежных римских укреплений и корабельных стоянок. Если в середине I в., по словам древнееврейского историка Иосифа Флавия, мир на всем Черном море поддерживался с помощью трех тысяч тяжеловооруженных легионеров и сорока военных кораблей [47, 335], то с началом строительства «Понтийского лимеса» общая численность римских солдат стала резко увеличиваться, достигнув к моменту расцвета «лимеса» (IV - первая половина V в.) только в Восточном Причерноморье пяти-шести тысяч воинов, занимавших свыше полутора десятков крепостей на сравнительно небольшом участке побережья в четыреста километров. «Понтийский лимес» особенно в сочетании с возникшей в V-VI вв. внутренней предгорной (ущельной) линией крепостей на территории Абасгии (Трахея), Апсилии и Мисиминии (Цибилиум, Шапка, Тцахар, Бухлоон) и Лазики (Археополь, Родополь, Сарапанис, Сканда и др.) представлял собой на протяжении нескольких сот лет грандиозный оборони -
322
тельный рубеж на путях вторжений со стороны Северного Кавказа и Восточного Закавказья к малоазийским провинциям империи и ее столице.
Из века в век сменяли друг друга на черноморских берегах Кавказа легионеры. Многие навсегда так и остались лежать в этой земле. Длинные вечера за игрой в кости, постоянное ожидание нападений, радостные встречи кораблей, привозивших с далекой родины вино в амфорах, различные побрякушки для солдатских жен, распоряжение о переходе на новые рубежи - этими и другими событиями была полна жизнь причерноморских гарнизонов. Крепли связи с соседними народами - лазами, апсилами, абасгами, санигами. Последние доставляли на рынки возле крепостей различные продукты, беря взамен ожерелья, пряжки, оружие и постепенно осваивая греческий язык. Они учились строить крепости, делать дамасскую сталь, женились, подобно своим вождям, на римлянках и отдавали замуж за легионеров своих женщин. Один за другим подходили к крупнейшим восточно-черноморским портам торговые корабли, купцы искали проводников, договаривались о безопасном проезде через перевалы на Северный Кавказ или в Восточное Закавказье.
Империя, возведя ценой огромных средств и бессчетного числа человеческих жизней «Понтийский лимес», невольно втягивала местное население в сферу влияния античного мира. Безопасность римских гарнизонов обеспечивалась не только путем наращивания живой силы и боевых средств. Империя была вынуждена способствовать формированию на подступах к «лимесу» более сложных и стойких политических и экономических организмов, ставших серьезными заслонами на путях иноземных вторжений. Тесный контакт с одной из самых развитых, ведущих держав того времени не проходил бесследно для экономического и социального развития Колхиды. Он мог способствовать дальнейшему расслоению местного общества на классы. Но именно связь с империей и с ее военными интересами несла Колхиде особые опасности и тяготы.
323
ГЛАВА II. В ГУЩЕ ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ
В VI веке Колхида становится ареной персо-византийских войн. Основные сведения о причинах, ходе и результатах этой борьбы сосредоточены в трудах византийских историков Малалы, Прокопия Кесарийского, Агафия Миринейского и Менандра Протиктора. Разбор этих данных и степени их достоверности содержится в трудах С. Н. Джанашиа, Г. А. Меликишвили, Г. К .Гозалишвили, С. Г. Каухчишвили, Н. Ю. Ломоури, В. А. Леквинадзе,
3. В. Анчабадзе, М. М. Гунба, а также в двухтомном труде «Очерки истории Грузии». Во всех этих и других исследованиях отмечается исключительно важное значение основных положений и фактов, сохраненных древними историками, в частности в отношении локализации местных племен и народов, крепостей и дорог, в отношении различных событий политической истории Колхиды в это бурное время и т. д. Исследователи отмечают неполноту и определенную противоречивость этих источников в вопросах расселения местных племен, уровня их хозяйства и культуры, что вполне объяснимо - свои труды эти историки писали на основе военных донесений и рассказов византийских солдат, видевших эти места во время военных действий и большой опасности для местного населения. В целом значение этих источников трудно переоценить, поскольку это «наши основные и чуть ли не единственные источники для данного района» [68, 202]. Древнегрузинские авторы (главным образом Джуаншер) касаются истории Колхиды рассматриваемого времени лишь эпизодически, при описании событий царствования Вахтанга Горгасала в V в. н. э. и нашествия арабов в VIII в. н. э., причем помимо достоверных данных эти источники «включают массу явно легендарного материала» [68, 14]. В этой главе все имеющиеся источники цитируются с максимальной полнотой, попытка же отбора достоверных исторических фактов произведена в третьей, заключительной главе этой книги.
1. ЛАЗИКА ПЕРЕХОДИТ К ПЕРСАМ
Постоянная угроза нашествий кочевых народов, в первую очередь гуннов-эфталитов, привела к тому, что между 337 и 502 гг. Иран и Византия жили друг с другом в мире. Однако уже при императоре Анастасии и особенно Юстине I (518-527 гг.) угроза войны между ними стала ощущаться все явственнее. Соответственно, если раньше Иран и вмешивался в дела Лазики, но еще весьма опосредственно, главным образом, через картлийских правителей, то сразу после гибели Вахтанга Горгасала (502 г.) влияние персов усилилось не только в Картли, но и в Лазике, где в тот период персы присвоили себе издавна принадлежавшее римским, а затем византийским императорам право утверждать новых лазских правителей. Первым, по свидетельству византийского историка Малалы [46, 263-264], утвержденным
324
шахом Ирана правителем Лазики был некий Замнакс. Юстин воспользовался его кончиной в 522 г. для укрепления своих позиций в Колхиде. Он тайно вызвал сына Замнакса Цафия в Константинополь, где условием получения знаков царской власти и дальнейшей поддержки Византии поставил принятие Цафием христианства, а также в соответствии с древней традицией предложил ему в жены дочь одного из знатных византийских сановников. Цафий принял все условия и был провозглашен царем лазов. Любопытно описание одежды молодого лазского правителя - «римская» корона и белая шелковая хламида - мантия, вместо порфиры - золотая «королевская» дощечка с изображением бюста императора, исполненным синей краской, вышитая белая туника, украшенная золотом и пухом, также с изображением императора Юстина; сапоги красного цвета, украшенные «по персидскому обычаю» жемчугами; расшитый жемчугами пояс. Цафий и его жена Валериана, которая вышла за него замуж по принуждению, после долгих уговоров, получили на прощание много ценных подарков и так отправились в Лазику [46, с. 264-265].
Юридически оформленное возвращение Лазики в сферу преимущественного византийского влияния вызвало серьезную озабоченность у персов. Как раз в это время между шахом Ирана - Кавадом I (488-531) и Юстином начались переговоры о мире. Одной из важнейших причин разногласий между персами и византийцами на переговорах оказался вопрос о Лазике. Примечательно, что Кавад от своих представителей требовал не касаться Лазики, дабы не завести переговоры в тупик. И действительно, как только персы заявили о том, что византийцы «насильственно и без всякого на то права владеют Колхидою, которая ныне называется Лазикою и, которая издревле была подвластна персам» [73,132], византийские послы, выразив свой протест, сорвали переговоры.
В том же, 523 г. картлийский царь Гурген, воспользовавшись недовольством населения, не пожелавшим перенимать иранский обычай погребения (персы бросали своих покойников в поле на съедение собакам и птицам), поднял восстание. Он обратился к императору Юстину за помощью. Юстин послал в Лазику полководца Петра, чтобы тот оказал Гургену содействие. Этого, однако, оказалось недостаточно. Гурген все-таки потерпел поражение и бежал в Лазику, а оттуда в Византию [73, 143-148]. Персы же вообще упразднили царскую власть в Картли, подчинив ее своим чиновникам.
Усиление позиций Ирана в этом районе заставило Юстина ввести в Лазику регулярные части византийской армии и занять ключевые позиции, в том числе и пограничные с Иберией крепости Сарапанис и Сканда. По словам Прокопия Кесарийского, это было сделано по той причине, что сами «лазы отказались от охраны страны своей». На лазов была возложена обязанность снабжать гарнизоны продовольствием, однако вскоре они отказались и от этой службы. Теснимые нуждою и персами византийцы, нако-
325
нец, оставили Сканду и Сарапанис, которые тут же заняли гарнизоны персов [73, 149-150]. Это случилось в самом начале правления императора Юстиниана I (527-565), сменившего Юстина.
Не исключено, что крепости потеряли из-за неблаговидного поведения упомянутого выше Петра. По словам Прокопия, этот полководец «был чрезвычайно жаден к деньгам и обходился со всеми весьма нагло» [74, 108]. Юстиниану пришлось отозвать Петра, а вместо него послать в Лазику других военачалыников, среди которых особенно выделялся Иоанн Цив. Он, как сообщает Прокопий, «вышел в чины из самого низкого и неизвестного рода и достиг военачальства только тем, что был самый дурной человек и самый способный находить средства к получению незаконных выгод [74, 108]. Таким образом, Иоанн только ухудшал отношения византийцев с лазами.
Свою деятельность в Колхиде Иоанн начал с постройки крепости Петры, которая должна была служить основной базой византийских военных сил в Лазике, а также резиденцией главнокомандующего всеми силами империи в этом районе, в обязанность которого помимо организации обороны против персов входил и контроль над поведением царя Лазики. Вероятно, тогда же возникла и небольшая крепость Лосорион, упоминаемая Прокопием в числе построек Юстиниана в Колхиде. Это укрепление локализовано недавно к югу от Петры, на северной окраине современного Батуми [52, 17]. Оно имеет прямоугольную в плане форму с выступами на углах, тем самым весьма напоминая византийские крепости VI—IX вв.
После сооружения Петры, сообщает Прокопий, положение лазов ухудшилось: «Уже не было более позволено купцам привозить в Колхиду соль и другие товары, необходимые для лазов, или у них что-нибудь покупать. Иоанн завел в Петре так называемую монополию, сделался торгашем, за-ведующим всем торгом, сам все покупал и продавал колхам не по обыкновенным ценам, а по тем, какие сам назначал» [74, 109]. Дурная слава о деятельности Иоанна вышла далеко за пределы Колхиды - даже армянские послы обращались к шаху Ирана Хосрову I (531-579) с такими словами в адрес Юстиниана: «Не он ли поставил римского начальника над царем несчастных лазов?.. Мы и несчастные лазы можем служить ближайшим примером (злодеяний Юстиниана - Ю. В.)» [74, 24].
В 528 г. персы безуспешно пытались прорваться во внутренние районы Лазики. Цафий с помощью византийских войск заставил их вернуться обратно в занимаемые ими Сканду и Сарапанис, а в 532 г. в соответствии с заключенным между Византией и Ираном «вечным миром» персам пришлось оставить и эти укрепления. Лазы тут же, как пишет Прокопий, «уничтожили эти крепости до основания, чтобы персы не могли воспользоваться этими укреплениями против них» [72, 418]. Вскоре Цафий умер. Царем лазов стал сначала его брат Опсит, а затем сын Цафия и его жены-гречанки - Губаз II. Не выдержав многочисленных притеснений и главным образом
326
длившейся почти десять лет «экономической блокады», лазы решили обратиться за помощью к Хосрову.
Прокопий Кесарийский сохранил нам содержание речи одного из лазских послов при встрече с Хосровом, которая может быть весьма интересной и как образчик древних дипломатических документов, и как источник, колоритно передающий ситуацию в Лазике того периода. «Если какой-нибудь народ, вопреки долгу, пристал к чужим, - говорил лазский посол, - отпадши от прежних друзей своих, и потом действием благоприятного счастья опять обратился к ним по воле своей, то ведай, величайший царь что это лазы. Колхи и персы быв издревле союзниками, оказывали друг другу взаимные услуги, о чем свидетельствуют многие письменные памятники, которые имеются у нас и доныне хранятся в царском дворе твоем. Впоследствии наши предки, потому ли, что вы об них не радели, или по какой-либо другой причине - мы в том сказать ничего верного не можем, заключили союз с римлянами. Ныне же мы и царь Лазики предаем себя и землю нашу в полное ваше распоряжение. Мы только просим вас рассудить следующее: если бы колхи предавались вам, не претерпев никакой от римлян обиды, по одному своему неблагоразумию, то вы могли бы отвергнуть их просьбу, в той мысли, что они никогда не будут вам верны, ибо то, каким образом люди нарушили дружбу, может служить мерою тому, как они будут хранить ее с другими. Но если мы были римлянам друзьями только по имени, в самом же деле были только верными рабами их; если мы претерпели от них, как от тиранов, ужасные притеснения, то примите нас, прежних союзников ваших; владейте, как рабами, теми, которые прежде были друзьями вашими; изъявите всю свою ненависть жестокому тиранству, воздвигнутому на нас нашими соседями. Вы тем исполните долг справедливости, которую персы по обычаю праотцов всегда защищают. Тот не может еще назваться справедливым, кто сам не обижает никого, если при том он не защищает обижаемых другими, когда это от него зависит. Здесь кстати упомянуть о злодейских против нас поступках этих проклятых римлян. Они оставили царю нашему только вид царского достоинства, а сами присвоили себе власть во всех делах. Царь, подвергшись участи служителя, страшится повелевающего ему воеводы. Они приставили к вам многочисленное войско не для того, чтобы держать нас в заключении и завладеть нашим достоянием. Изыскивая жесточайшие средства к отнятию у нас нашей собственности, вот, государь, что они придумали касательно необходимых потребностей жизни. Они заставляют нас против воли нашей покупать у них все для них излишнее и ненужное; полезнейшие же для них произведения Лазики они покупают у нас, но только на словах, ибо цены как продаваемым, так и покупаемым ими вещам, устанавливаются по воле этих правителей наших. Таким образом, вместе с самонужнейшими вещами отнимают они у нас и все золото, и этому действию дают благовидное название торговли, тогда как в самом деле это поступок самовластный и насильствен-
327
ный. Нами теперь управляет начальник-торгаш, который в силу власти своей пользуется нашею бедностью под видом торгового оборота. Таковы причины нашего восстания против римлян... Теперь мы скажем вам, какую пользу вы получите, приняв просьбу лазов. Вы присоедините к Персидской державе царство древнейшее и тем усилите значение вашего господства. Через нашу землю вам можно будет иметь сообщение с Римским морем, и, построив на нем корабли, ты, государь, без всякого труда можешь доплыть до царского двора Византийского; ты в промежутке не встретишь никакого препятствия. Присовокупим и то, что после этого от вас будет зависеть, чтоб соседственные варвары ежегодно опустошали земли римские: ведь и вам хорошо известно, что область лазов была им до сих пор оградою со стороны Кавказских гор» [74, 110-113].
Хосров с удовольствием выслушал эту речь, дал обещание защитить лазов и затем стал расспрашивать о состоянии колхидских дорог, поскольку слышал, «будто и одному человеку налегке трудно проходить по этой стране, чрезвычайно гористой и на большом пространстве покрытой частыми и густыми лесами» [74,114]. Лазские же послы обещали Хосрову пока-зать персам наиболее удобную дорогу.
В 540 г. Хосров нарушил «вечный мир» с Византией и год спустя вторгся со стороны Картли через Зекарский перевал в Лазику. Лазы указывали персам дорогу. Последние продвигались вперед без сопротивления. Они рубили высокие и густые деревья, валили их в овраги и делали дорогу вполне удобной. Вскоре персы подошли к центру Лазики, где их ждал царь лазов Губаз. Он поклонился Хосрову «как своему государю и передал ему себя со столицею и всей лазийской землею» [74, 119]. Лазы, однако, понимали, насколько опасно вести Хосрова и его войско по северному берегу Фасиса через Мухирисис - наиболее плодородную и заселенную часть Лазики. Поэтому, сославшись на отсутствие мостов через Фасис, они от Родополя двинулись по южному безлюдному его берегу и вскоре достигли Петры, где стояли основные силы византийцев.
Петра представляла собой, несомненно, сильное укрепление, расположенное на перекрестке важнейших дорог, соединявших Колхиду с малоазийскими провинциями империи. Прокопий пишет: «Город Петра неприступен, потому что с одной стороны огражден морем, с другой - крутыми скалами, которые со всех сторон над ним возвышаются: от них он получил и имя свое. Одна дорога, и то не очень широкая, так как над нею висят огромные утесы, ведет к городу по ровному месту. Первые основатели города... провели по дороге от одного утеса до другого длинную стену и на обоих краях ее построили по башне, не так как принято делать, а следующим образом: в середине строения не оставили они нигде порожнего пространства, но от самой земли на чрезвычайную высоту выстроили обе эти башни из огромных связанных между собой камней, так что ни таран, ни другое орудие не могли потрясти их» [74, 121].
328
В приморском поселке Цихисдзири до сих пор видны живописные развалины древней Петры. Здесь сохранились и оба «утеса», и соединяющая их двойная стена с башнями. У внешней стены изнутри ряд прямоугольных выступов - контрфорсов, перекрытых арками, поверх которых когда-то шла боевая платформа. Стены охватывают пространство размером около 1,5 га. Они были усилены прямоугольными и полукруглыми выступающими башнями. Крепостные ворота оформлены по сторонам изображениями крестов, выложенных кирпичом. Внутри крепостных стен выявлены цистерна для засола мяса, имевшая размер 20x5 м, развалины бани и несколько храмов. Древнейший храм датируется 40-ми годами VI в. и, вероятно, является свидетелем сражений византийцев с персами [38].
Хосров, подойдя к Петре, поднялся на холм, чтобы лучше наблюдать сражение. Сперва он послал к крепости своего полководца Аниаведа с частью войска для выяснения обстановки. Иоанн Цив, узнав о приближении персов, запретил своим воинам выходить за крепостную ограду и показываться на стенах. Затем, сосредоточив большие силы в районе ворот, Цив повелел им в молчании ждать. Аниавед, подойдя к стене и не обнаружив византийских солдат, решил, что они покинули крепость. Сообщив об этом Хосрову, он стал готовить лестницы для подъема на стены. Он был уверен, что возьмет крепость без сопротивления. Хосров послал большую часть войска с распоряжением взобраться на стены и проломить запертые изнутри ворота тараном. Но не успели персы приступить к осуществлению своего замысла, как по приказу Иоанна византийцы сами открыли ворота и внезапно напали на персов. Многих они перебили, а таран захватили. Аниавед с частью своего войска сумел вырваться из общей свалки и бежал. Хосров пришел в сильную ярость и повелел распять Аниаведа за то, что тот «дал себя обмануть военною хитростью невоенному человеку, такому торгашу, как Иоанн» [74, 120]. После этого Хосров сам возглавил осаду Петры.
На следующий день персы пошли на приступ. Сначала они осыпали защитников крепости тучей стрел. Однако византийцы, находившиеся в более выгодном положении, наносили большой урон штурмующим сверху, осыпая их стрелами, которые посылали с помощью луков и метательных машин. Не исключено, что Петра выдержала бы осаду персов, но моральный дух ее защитников был сломлен гибелью Иоанна, которого стрела поразила в шею. Лишь наступление темноты помешало персам в тот день использовать свое преимущество. Наутро они решили применить хитрость и тайком сумели провести подкопы под одну из башен, из основания которой затем выломали множество камней и, заполнив образовавшуюся пустоту под башней дровами, подожгли. В результате башня рухнула, освободив нападающим подход к стене. Византийцы тут же начали переговоры о сдаче, Хосров обещал сохранить им жизнь и имущество. Он пожелал забрать лишь богатства Иоанна, которые тот скопил за много лет своей «монополии». В Петре укрепился персидский гарнизон [74, 121].
329
Взяв Петру, Хосров направил большое войско в Северную Колхиду с целью захватить укрепления Себастополиса и Питиунта. «Когда об этом заблаговременно узнали римские солдаты, - сообщает Прокопий, то, предупреждая врагов, они сожгли дома и до самого основания разрушили стены и, без малейшего промедления сев на суда и переправившись на противолежащий материк ушли в город Трапезунд. Правда, они причинили ущерб Римской империи разрушением этих крепостей, но этим же они доставили ей и большую пользу, потому что враги не смогли завладеть этой страной» [72, 384]. Узнав, что византийцы покинули Себастополь и Питиунт, персы вернулись в Петру. Но Юстиниан пошел на хитрость, послав своего полководца Велисария с небольшим отрядом на территорию самой Персии, и Хосров с частью войска поспешно покинул Лазику.
В 545 г. военные неудачи в Италии и тяжелое экономическое положение страны заставили Юстиниана пойти на заключение мира с Ираном. На переговорах послы, как пишет Прокопий потребовали «возвращения римлянами селений, находящихся в Лазике, и утверждения мира на прочнейшем основании» [74, 204]. Мир был заключен, но персы сохранили за собой право держать гарнизоны в Лазике. Воспользовавшись передышкой, Хосров стал укреплять позиции в этом районе, полагая, по словам Прокопия, что «обладая Лазикой, персидское государство не будет более терпеть разорений от уннов (гуннов - Ю. В.), смежных с нею; что, напротив того, он будет в состоянии легче и с меньшим трудом напускать уннов на римскую державу когда бы им вздумалось: ибо область лазов не что иное, как передовое укрепление против кавказских варваров. Более всего полагал он, что обладание Лазикою будет персам полезно в том отношении, что они из этой страны без всякого труда будут в состоянии нападать сухим путем и морем на лежащие при Понте Эвксинском места, покорить Каппадокию и соседственные с нею Галатию и Вифинию и быстрым нашествием взять саму Византию, не встречая нигде сопротивления» [74, 209].
2. ПОХОДЫ МЕРМЕРОЯ И ХОРИАНА В ЛАЗИКУ
После 545 г., ко всеобщему удовольствию, во взаимоотношениях Византии и Ирана наступил период относительного спокойствия, нарушавшегося лишь эпизодическими конфликтами. В Лазике между двумя великими державами шла своеобразная «война во время мира» [40, 333]. Лазы, испытав тяжесть персидского правления, стали снова искать покровительства Византии.
Как отмечал Прокопий, Хосров «вовсе не полагался на лазов, потому что этот народ по выступлении римлян из Лазики не терпел персидской власти. В самом деле, - пояснял историк, - персы более всех других народов своеобычны и в образе жизни чрезвычайно суровы, к нравам и обыча-
330
ям их очень трудно приноровиться, приказания их невыполнимы. Разность их образа мысли и жизни особенно ощутительна для лазов, которые более всех народов привержены к христианской вере» [74, 209-210]. Власть персов пагубно сказалась и на многих сторонах экономической жизни страны. Если раньше такие важные продукты, как соль, отчасти хлеб, вино в Лазику доставляли корабли византийцев, увозившие взамен кожи, невольников и другие товары, то теперь лазы были лишены этой выгодной торговли. Неудовольствие лазов стало известно Хосрову, которому «показалось самым полезным немедленно умертвить лазского царя Губаза, весь народ лазский переселить, а Лазику заселить персами и другими народами» [74, 210].
Осуществление своих замыслов Хосров начал с того, что отправил весной 549 г. в Лазику большое количество корабельного леса якобы для сооружения боевых машин на стенах Петры и отряд из трехсот «храбрейших персов» под руководством Фавриза, которому поручил «умертвить Губаза самым скрытным образом». Лес был доставлен в Лазику, но во время сильной грозы он сгорел дотла. Фавриз же, придя в Лазику, попытался сговориться «с одним знатным лазом, по имени Фарсанс, которого ненавидел и преследовал Губаз. Для виду лаз согласился помочь персам, а сам отправился к Губазу и все ему рассказал [74, 215-218].
Губазу ничего не оставалось, как обратиться за помощью к Юстиниану. В своем послании он просил императора «простить лазам их прежние проступки и оружием содействовать им освободиться от владычества мидов (персов - Ю. В.), ибо колхи одни не были в состоянии отразить их силы» [74, 218]. Юстиниана это известие весьма обрадовало, и он тут же послал в Лазику семитысячное войско под командованием Дагисфея, а также тысячный отряд цанов. Под стенами Петры войско объединилось с отрядами Губаза. Началась осада крепости. Персы, однако, защищались мужественно и были хорошо снабжены припасами. Осада затянулась.
Хосров, узнав о случившемся, послал на выручку осажденным многочисленную конницу и пехоту под предводительством полководца Мермероя. Губаз посоветовал византийцам выставить против персов заслоны в узких проходах по левому, южному берегу Фасиса, а сам со своими воинами поспешил в восточную, правобережную Лазику, чтобы не пустить персов в Мухирисис - наиболее заселенную часть своей страны в окрестностях Кутаиса (современный Кутаиси).
Достигнув намеченного пункта, Губаз заключил договор с аланами и савирами. Они обязались за большое вознаграждение охранять восточные границы Лазики и опустошить Иберию, дабы не дать возможности персам вступить на эту землю. Однако денег, чтобы расплатиться с аланами и савирами, у Губаза не было, поэтому он обратился к Юстиниану с просьбой выплатить ему жалованье, которое до вступления персов в Лазику он получал, занимая, должность силентария при дворе императора. Юстиниан согласился и вскоре послал «народу савирскому обещанную сумму, а Губазу
331
и лазам денежный подарок». Одновременно он отправил в Колхиду большое войско под руководством Рекифанга Фракийца, «человека разумного и отличного воина» [74, 239].
Между тем Дагисфей, по словам Прокопия, «молодой человек, совершенно неспособный вести войну с персами» [74, 232], вместо того чтобы преградить путь Мермерою в указанных ему Губазом теснинах, послал туда всего сотню солдат, а сам продолжал осаждать Петру. Персы отбивали атаки византийцев с невиданным упорством. Дагисфей же не торопился - так был уверен в скорой победе. Он послал Юстиниану письмо, в котором писал, какие подарки должен пожаловать ему и его брату император за взятие Петры. Затем Дагисфей начал вести подкоп под стены. В одном месте стена рухнула, однако за ней оказалась каменная стена какого-то дома. В проломы, образовавшиеся в стене на месте другого подкопа, устремилось пятьдесят византийцев с криками: «Царь Юстиниан победитель!» Отряд возглавлял армянин Иоанн, его отец (Фома) по приказу Юстиниана строил многие укрепления в Лазике. Во время сражения Иоанн был ранен, а солдаты его отряда, не дождавшись поддержки от своих, погибли или спаслись бегством [74, 234].
Частое упоминание в источниках воинов негреческого происхождения в составе византийского войска неудивительно. В византийской армии служили наемниками представители многих соседствующих с империей народов: славяне, анты, гепиды, лангобарды, готы, аланы, савиры, армяне, лазы, абасги и многие другие.
Чувствуя, что в такой обстановке долго не продержаться, начальник персидского гарнизона Мирран отправился к Дагисфею. При этом он наговорил Дагисфею «много льстивых и обманчивых речей» и обещал сдать крепость. Дагисфей поверил ему и с этого момента вообще больше не предпринимал попыток штурмовать крепость.
А тем временем Мермерой уже вошел в Лазику. По словам Прокопия, «он не хотел идти населенными местами Лазики, чтобы не встретить тут какого-нибудь препятствия, так как он спешил спасти Петру и заключенных в ней персов» [74, 234]. Вскоре он достиг теснин, охраняемых сотней византийцев. Те оказали ему отчаянное сопротивление, уничтожив свыше тысячи персов.
Наконец, византийцы не выдержали и укрылись на вершинах окрестных гор. Узнав о приближении персов, Дагисфей снял осаду Петры и двинулся к Фасису, бросив лагерь со всеми пожитками.
Осажденные в Петре персы, видя такое поспешное отступление византийцев, сделали вылазку с намерением ограбить лагерь. Однако их опередил отряд цанов, которые, истребив многих персов, ограбили лагерь и ушли на юг, в родные пределы. Лишь на девятый день после бегства Дагисфея к Петре подошел Мермерой со всем персидским войском. По свидетельству Прокопия, «нашел он в крепости всего триста пятьдесят человек
332
раненых и неспособных к военной службе и только полтораста здоровых и невредимых. Все прочие погибли. Оставшиеся в живых не бросали мертвых за стену, и хотя зловоние душило их, но они все сносили с невероятным терпением, чтобы не обнаружить большого числа погибших и тем не умножить бодрости римлян к продолжению осады» [74, 236]. Тяжесть их положения усугубил религиозный запрет закапывать покойников в землю. Трупы пришлось держать непогребенными в условиях летней жары в тесном пространстве крепости.
Обращаясь к своим войскам, Мермерой, с издевкой над византийцами говорил, что «их держава достойна слез и плача, ибо они дошли до такого изнеможения, что никаким средством не могли покорить сто пятьдесят персов, не ограждаемых стеною» [74, 237]. Вслед за этим Мермерой приступил к восстановлению стен Петры. Не имея времени для заготовки извести и строительных материалов, он распорядился наполнить песком парусиновые мешки, в которых персы привезли в Колхиду свои припасы, и заложить проломы в стене. В восстановленной таким способом крепости Мермерой оставил три тысячи отборных воинов с большим запасом продовольствия и боеприпасов, а сам двинулся в восточные районы Колхиды. Дойдя до гор, он принялся грабить расположенные здесь поселки лазов в надежде заготовить дополнительное продовольствие для гарнизонов Петры. Однако награбленного не хватало даже для прокорма его тридцатитысячного войска. Поэтому Мермерой решил совсем покинуть Колхиду, оставив здесь пять тысяч воинов под командою некоего Фавриза, в обязанность которому вменил грабеж местного населения, за счет чего они должны были питаться сами и снабжать съестными припасами Петру. Отряд Фавриза обосновался в Восточной Лазике и приступил к возложенной на него задаче
Один именитый лаз, по имени Фувелис, сумел убедить Дагисфея в необходимости преследовать уходящих персов. Двухтысячный отряд византийцев двинулся по южному берегу Фасиса, нанося небольшой урон персам. Когда основные силы Мермероя ушли из Колхиды, Губаз сообщил о местонахождении отряда Фавриза Дагисфею, который с основными своими силами двинулся вслед за передовым отрядом по левому берегу Фасиса на восток, пока не дошел до того места, где на противоположном берегу реки его ждал Губаз. Перейдя через брод, известный только одним лазам (окрестности Родополя?), он объединил свое войско с византийским.
Вскоре византийцам и лазам удалось поймать двух персидских разведчиков. Те сообщили, что поблизости стоит лагерем отряд персов, охраняющий подходы к месту, где находилось основное войско Фавриза. Неожиданно напав на этот отряд, византийцы и лазы большую часть персов уничтожили, а остальных взяли в плен. Затем объединенное войско Дагисфея и Губаза устремилось к основному лагерю персов. Дальнейшие события Прокопий описывает так: «Римляне и лазы сверх чаяния напали на персов до рассвета, между тем как одни спали, другие, хотя и пробудилисъ,
333
лежали на своих постелях, голые, и не были в состоянии обороняться. Большая часть их была истреблена; некоторые пойманы живые; в числе их один из военачальников; немногие, в темноте, спасались бегством. Римляне и лазы овладели станом и захватили все знамена; им досталось много денег и оружия, также множество лошадей и лошаков. Продолжая далеко преследование, они достигли до Иверии, где истребили еще несколько попавшихся им в руки персов...» [74, 242]. Победителям досталось много муки и продовольствия, завезенного персами из Иберии, оружие и другая, военная добыча. Так завершился поход Мермероя на исходе лета 549.
Неудачи Хосрова, всякий раз оборачившиеся потерей многих воинов и средств, вызывали недовольство у его приближенных. «Поэтому, - пишет Прокопий, - вернувшись в родные пределы, они, правда очень скрытно, бранили Хосрова и называли его губителем народа персидского. И как-то раз, возвращаясь из страны лазов, где они испытали ужасные страдания, они собирались открыто восстать против него и покончить с ним, предав его жестокой смерти» [72, 393-394]. Хосрову, однако, удалось «льстивыми речами» уговорить наиболее влиятельных из недовольных. И понимая, что главное в его положении - это победы, он в следующем, 550 г. направил в Лазику огромное войско под начальством полководца Хориана. В то же время он организовал поход туда северокавказских аланов. На этот раз персы решили начать с завоевания наиболее заселенных районов Лазики и вторглись в Мухирисис. Дойдя до правого берега реки Гиппос (современная Цхенискали), они стали здесь лагерем.
Дагисфей и Губаз решили, не медля, атаковать персов. Однако в рядах нападавших к тому времени не было единства. Вот что сообщает по этому поводу Прокопий: «лазы не пожелали стоять с римлянами в одних рядах... они все воспылали желанием идти первыми один на один против врагов, чтобы римляне в этом деле не внесли смущения в их ряды, не будучи охвачены одинаковым с ними рвением и жаждой подвергаться опасности» [72, 395-396]. В результате строй лазов и римлян перед сражением выглядел так: первыми шли всадники лазов, выстроенные фронтом, а позади на значительном расстоянии следовала конница византийцев под командованием гепида Филегага и армянина Иоанна, сына Фомы. Следом шла пехота римлян и лазов, направляемая Губазом и Дагисфеем. Хориан же послал им навстречу тысячу хорошо вооруженных персов, а за ними двинул основные силы, оставив в лагере лишь небольшую охрану. Дальнейшие события развивались не так, как было запланировано: «Шедшая передовым отрядом конница лазов... рассказывает Прокопий, - наткнувшись внезапно на передовые отряды врагов... не вынесла даже вида их и, повернув тотчас коней, без всякого порядка стала отступать и стремительно, гонимая врага-ми, смешалась с римлянами» [72, 397].
Появление византийцев остановило натиск персов. Оба передовых отряда, став друг против друга на определенном расстоянии, решили по
334
древнему обычаю помериться силами и устроить единоборство богатырей. Римляне выставили Артабана, задолго до того перебежавшего от персов к армянам. Он убил сто двадцать персов, тем самым доказав свою преданность византийцам. Артабан, взяв с собой двух воинов, вышел на середину свободного пространства. Персы выставили свою тройку наиболее сильных и доблестных воинов. При стычке Артабан сразу же поразил своего противника копьем, сбросив его с коня. Второй перс нанес Артабану удар мечом в голову, но неудачно, задев лишь область уха. В следующий миг он также упал, получив смертельную рану под ребро от одного из спутников Артабана, гота по происхождению. Напуганный столь быстрой гибелью своих товарищей, передовой отряд персов отступил, чтобы дождаться Хориана с основным войском.
Подошедшие основные силы персов и византийцев вступили в рукопашный бой. Филегаг и Иоанн, понимая, что не сумеют выдержать натиск преобладающей конницы персов, и принимая во внимание, что конница лазов рагромлена, нашли выход из положения: соскочили с коней и заставили то же самое сделать византийцев и лазов. Образовав фалангу, они единым фронтом выставили против врага копья. Кони персов, напуганные остриями копий и шумом щитов, поднимались на дыбы и вносили сумятицу в ряды нападающих. Стрелы летели сотнями и с той и с другой стороны, но римлянам удавалось лучше скрываться за своими щитами. Исход боя решила одна из византийских стрел, которая, по словам Прокопия «выделившись из целой тучи, вонзилась в нижнюю часть шеи» Хориана и «тотчас же окончила дни его жизни» [72, 399]. Хориан упал с коня на землю. Увидев это, персы дрогнули и устремились к лагерю, преследуемые византийцами и лазами. Прокопий описал такой эпизод сражения, который несколько задержал наступавших у ворот лагеря: «Но тут один из аланов, выдающийся смелостью духа и силою тела и исключительно искусно умеющий посылать стрелы той и другой рукой, стал в самом узком месте прохода в лагерь и оказался, сверх ожидания, непреоборимой преградой для наступающих. Но Иоанн, сын Фомы, подойдя к нему очень близко, внезапно поразил его копьем, и таким образом римляне и лазы овладели лагерем» [72, 399].
Так печально для персов закончился поход Хориана. Второй персидский отряд, направлявшийся по старой дороге, снабдив гарнизон Петры продовольствием, не решился вступить в бой с византийцами и сразу же покинул Лазику. Отношения же между Губазом и Дагисфеем резко ухудшились. Губаз направил к Юстиниану послов, которые оклеветали Дагисфея, возведя на него обвинение в предательстве и в сговоре с персами - именно этим, по их утверждению, объяснялась медлительность полководца при осаде Петры. Юстиниан, поверив им, приказал заключить Дагисфея в тюрьму, а в Колхиду послал дополнительные войска во главе с Бенилом, Одонахом, Бабой и Улигагом, назначив верховным главнокомандующим всех византийских войск полководца Бесса, гота по происхождению. Бесс был широко
335
известен своей неуемной жадностью. Он руководил обороной Рима. Когда на город напал вождь готов Тотила и среди населения начался голод, Бесс, по свидетельству Прокопия «продавая хлеб все дороже и дороже, богател; эти цены ему диктовала нужда голодающих. И весь погрузившись в эти заботы о продаже, он больше не обращал внимания ни на охрану стен, ни на другие меры предосторожности» [72, 313]. После падения Рима готы нашли «много богатства... в домах патрициев, но особенно много, где было логово Бесса; этот проклятый демон, - заключает историк, - бессовестно собрал для Тотилы груды золота за хлеб, эту цену голода» [72, 316]. Когда в Лазику вернулся Бесс, ему перевалило уже за семьдесят. Это был старый и невероятно толстый человек.
3. У СТЕН ТЗИБИЛЫ И ТРАХЕИ
Бегство византийцев из-под стен Петры при приближении Мермероя не замедлило сказаться на настроениях других зависимых от Византии народов (абазгов и апсилов), колебавшихся, чью сторону принять - Ирана или империи. В этом отношении показателен пример Абасгии. Прокопий Кесарийский сохранил немало интересных фактов из истории Абасгии, перешедшей в 550 г. на короткое время на сторону Ирана.
«Эти абасги, - пишет Прокопий, - издревле были подданными лазов, начальниками же испокон векон они имели двух из своих соплеменников; из них один властвовал над западной частью их страны, другой занимал восточную. Эти варвары еще в мое время почитали рощи и деревья. По своей варварской простоте они полагали, что деревья являются богами» [72, 382].
Упомянутые правители абасгов, пользуясь своей властью, придумали довольно своеобразный способ обогащения. Они отнимали у своих соплеменников красивых мальчиков, оскопляли их и за большие деньги продавали византийским вельможам. «Поэтому, - отмечает Прокопий, - большинство евнухов у римлян и главным образом в царском дворце были родом абасги» [72, 383]. Абасгские властители жестоко расправлялись с родителями несчастных мальчиков - тут же убивали их, дабы последние не пытались отомстить за отнятых, изуродованных и проданных за море детей.
Став императором, Юстиниан, как сообщает Прокопий, послал в Абасгию евнуха, абасга Евфрата. Он передал, что император «решительно запретил их царям на будущее время лишать кого-нибудь из этого племени признаков мужского пола, железом насилуя природу... Тогда же император Юстиниан воздвиг у абасгов храм богородицы и, назначив к ним священников, добился того, чтобы они приняли весь христианский образ жизни» [72, 383]. Народ сначала с большой радостью воспринял приказ Юстиниана. Оба царька, пытавшиеся противиться новому порядку, были низложены. Абасги решили жить без правителей.
336
Историк Евнапий сообщал, что «до принятия абасгами христианства римские императоры убивали всех преступников у них», т. е. судопроизводство у абасгов в отношении наиболее тяжких преступлений, особенно тех, которые затрагивали интересы империи в этом районе, находилось в руках византийских чиновников. В качестве одной из уступок за принятие христианства абасгами «Юстиниан дал им слово, что никого из них не будет подвергать смертельному наказанию». Тот же Евнапий утверждал, что Евфрат, посланный Юстинианом в Абасгию с целью введения там христианства, имел поручение «собрать несколько детей и привезти их в Константинополь, где император устроил школу для обучения их грамоте и разным наукам. Из этих же абасгов состояла и внутренняя стража Юстиниана» [7, 45].
Вскоре, однако, абасги на короткое время вернулись к прежней форме управления. Дело в том, что в Абасгии находилось довольно большое число византийцев из числа отставных солдат, расселившихся по многим местным населенным пунктам. Как только Абасгия утратила самостоятельное управление, они, по словам Прокопия, «сочли возможным присоединить эту страну к владениям Римской империи» [72, 400]. Новые порядки, введенные в Абасгии византийцами без согласования с ее исконным населением, вызвали в среде последнего негодование. Воспользовавшись затруднениями империи в войне с Ираном за Лазику, абасги снова выбрали себе царьков - Опсита в восточной части страны и Скепарну в западной - и призвали на помощь персов. Иранский полководец Набед, вторгнувшись летом 550 г. в Лазику, не решился вступать в сражение с Бессом, а попытался сначала закрепиться в Апсилии. Эта страна располагалась, по словам Прокопия, у «берега, принадлежащего уже Европе», на противоположной Петре стороне залива, в который впадал Фасис. «В этой стране, - продолжает историк, - есть крепость, в высшей степени укрепленная; местные жители называют ее Тзибилой. Один из знатных людей у лазов, по имени Тердет, который носил у этого народа название так называемого «магистра», поссорившись с царем лазов Губазом и став его врагом, тайно вошел в соглашение с персами, что передаст им укрепление» [72, 403]. Судя по всему, это произошло в тот момент, когда персидское войско во главе с Набедом двигалось в Абасгию. Приблизившись к Тзибиле, Тердет значительно опередил персов и вместе с сопровождавшим его отрядом лазов вошел в укрепление, где апсилы приняли его без всяких подозрений, так как еще ничего не знали об его измене. Когда персидское войско подошло к крепости, ее ворота оказались открытыми, а Тердет выполнял роль гостеприимного хозяина. «Вследствие этого, - пишет Прокопий, - мидяне стали думать о захвате под свою власть не только Лазики, но и Апсилии» [72, 403].
Апсилы послали гонцов с известием о случившемся к византийцам и лазам, прося у них помощи, но те, отвлеченные «волной вокруг Петры», не смогли сразу послать войска в Апсилию. Не исключено, что именно в Тзибиле скрывалась Феодора, жена Опсита (в прошлом царя лазов и дяди Гу-
337
база), Феодора была римлянкой, «так как издавна, - объясняет Прокопий, - цари лазов посылались в Византию, и с согласия императора вступая в родство с некоторыми из сенаторов, брали в их семьях себе законных жен» [72, 400]. Набед захватил Феодору в плен и, оставив в Тзибиле небольшой отряд персов, ушел в Абасгию. Здесь он пробыл недолго, взял в качестве заложников шестьдесят мальчиков из самых знатных семей абасгов и двинулся назад. Вместе с Набедом в далекую Персию помимо Феодоры и заложников отправился один из абасгских царьков, Скепарна, которого Хосров пригласил к себе для переговоров.
Вот что произошло с оставленным в Тзибиле отрядом персов. «У начальника этой крепости, - рассказывает Прокопий, - была жена родом из Апсилии, очень красивая лицом. В эту женщину внезапно безумно влюбился начальник персидского войска. Сначала он пытался соблазнить ее; когда же он увидел, что не имеет успеха, то без всякого колебания он применил насилие. Приведенный этим в яростный гнев муж этой женщины ночью убил его самого и всех тех, которые вошли с ним в это укрепление, оказавшихся невинной жертвой страсти их начальника, и сам завладел укреплением. Вследствие этого апсилы отпали от колхов, упрекая их в том, что они не захотели оказать им помощи, когда они подвергались насилию со стороны персов» [72, 403].
Прокопиевская Тзибила локализуется на месте так называемого Цибилиума, огромной крепости, расположенной в четырех километрах восточнее центра современного села Цебельда в Кодорском ущелье [21, 32-34]. В 1977 г. здесь начаты значительные раскопки, выявившие и соответствующий слой середины VI в. Поверх цементного пола в одном из помещений, прилегавшем ко входу в катапультную башню, найдены обгоревшие бревна, обрывки кольчуг и панцирей, множество наконечников стрел, топор, уздечка и другие вещи, лежавшие в том беспорядке, который оставляет не мирная жизнь, а сражение. Здесь же на полу оказалась серебряная иранская монета Кавада I, которая наряду с некоторыми другими вещами позволила связать весь этот комплекс с моментом пребывания персов в Тзибиле. Исключительно редкий и интересный случай, когда археологам удалось найти непосредственные следы тех событий, сведения о которых оставлены в древних источниках! Видимо, бой был жарким, горели деревянные перекрытия комнаты, с шумом падали охваченные пламенем двери. Через только что пробитый пролом стены апсилы забрасывали стрелами персов, оттесненных к башне. Кому-то из обреченных принадлежала монета, которую победители затем не смогли разглядеть в золе пожарища. Комната пустовала недолго. Снова появляется деревянная крыша, сооружается площадка для очага и накапливается слой остатков, насыщенный обломками амфор, лощеных кувшинов и устричных раковин - выразительный след пребывания в крепости византийского гарнизона, для которого издалека привозились вино и «дары моря».
338
Вскоре после ухода Набеда Бесс по распоряжению Юстиниана отправил в Северную Колхиду морским путем большое войско во главе с Улигагом и Иоанном. Узнав о приближении византийцев, второй абасгский правитель, Опсит, стал готовиться к сражению. Он собрал в своем укреплении, которое находилось вблизи моря на границе между Абасгией и Апсилией, «всех абасгов». «За пределами апсилиев, - пишет Прокопий, - при входе в пределы абасгов, есть место следующего рода: высокая гора, начинающаяся от Кавказского хребта и все понижающаяся, заканчиваясь как бы лестницей, тянется вплоть до самого Эвксинского Понта. У подножия этой горы еще в древности абасги выстроили очень сильное укрепление, по величине наиболее значительное. Здесь им всегда удавалось отражать нападение врагов, которые ни в коем случае не могут преодолеть неприступности этого места. Есть один только проход, ведущий в это укрепление и в остальную страну абасгов, по которому нельзя идти людям даже по двое в ряд... Над этой узкой тропой тянется очень отвесная и грозная в своей суровости скала, идущая от лагеря до самого моря. Это место и носит название, достойное этого отвесного обрыва: люди, говорящие здесь по-гречески, называют его «Трахеей» - сурово-кремнистым» [72, 401].
Достигнув пограничного между апсилами и абасгами района, византийцы высадились на берег и двинулись в сторону Трахеи сухопутным путем параллельно морскому берегу. Когда они добрались до того узкого места, о котором упоминалось выше, то «увидели над собой вооруженных и в боевом порядке абасгов, стоявших над этой тропой... вдоль всего обрыва» [72, 401]. Решив, что лобовая атака принесет большие потери, византийские полководцы разделили войско на два отряда, один из которых под командованием Иоанна перебросили морским путем к западу от того места, где скалистая гряда Трахеи подходила к берегу. Затем, распустив знамена, оба отряда византийцев устремились на абасгов, которые, «увидя врагов, на-седающих на них с двух сторон... в полном беспорядке обратились в бегство и стали отступать от этого, места все дальше и дальше», совершенно не вспоминая, как пишет Прокопий, «о выгоде для них их родных гористых местностей» [72, 401- 402].
Далее события разворачивались следующим образом. Византийцы, преследуя абасгов с двух сторон, многих захватили в плен или убили. Они добежали до ворот укрепления абасгов, которые еще были открыты. «Сторожа, - сообщает Прокопий, - не решались заложить ворота, принимая еще своих, убегавших сюда. И вот преследующие, смешавшись с бегущими, ворвались в ворота, одни, гонимые жаждой спасения, другие - стремлением захватить укрепление. Найдя ворота еще открытыми, они вместе устремились в них. Сторожа у ворот не могли ни отделить абасгов от неприятелей, ни закрыть ворота, так толпа давила на них. Таким образом, абасги, с радостью почувствовавшие себя внутри своих стен, оказались взятыми в плен вместе со своим укреплением. Но и римляне, полагавшие,
339
что они победили врагов, оказались здесь перед еще большей трудностью. Так как дома абасгов были многочисленны, отстояли друг от друга на близком расстоянии и, кроме того, были окружены со всех сторон своего рода стеною, то абасги, взойдя на них, защищались изо всех сил, поражая врагов в голову, охваченные, с одной стороны, опасением и страхом (перед римлянами), а с другой - жалостью к своим женам и детям и чувством безвыходности своего положения, пока римляне не додумались поджечь дома. И вот, подложив огонь со всех сторон, они наконец одержали победу. Правитель абасгов Опсит с небольшим отрядом сумел бежать и удалился к жившим поблизости гуннам, в пределы Кавказского хребта. Остальным досталось на долю или вместе с горевшими домами обратиться в пепел, или попасть в руки неприятелей. Римляне взяли в плен жен начальников со всем их потомством; стены укрепления они разрушили до основания и всю страну опустошили жестоко. Так окончилась, - заключает историк, - попытка абасгов отпасть» [72, 402].
Относительно локализации Трахеи не существует единого мнения - одни исследователи пытаются сопоставить ее с древнейшим слоем крепостных стен в Гагре, другие же доказывают, что она находилась на вершине Анакопийской горы в современном Новом Афоне, где до наших дней сохранились стены небольшого (90x30 м) укрепления VI в. Последнее утверждение представляется нам более вероятным. Во-первых, потому, что описание «высокой горы» полностью соответствует облику хребта Ажьамгва, тянущегося в сторону Нового Афона и ступенчато спускающегося к морю. При этом Анакопийская гора, действительно, если смотреть с востока, оказывается как бы лежащей у подошвы Ажьамгва. Во-вторых, потому, что Гагрская крепость, являясь типично византийской постройкой, находится в низине на самом берегу моря. Из описания же Прокопия следует, что укрепление абасгов располагалось на довольно значительном расстоянии от моря в «гористых местностях». Свое название Трахея получила от скалы, которая тянулась от крепости до «самого моря». Каждый, кто видел Анакопийскую гору с востока, обращал внимание на суровую скальную полосу, спускающуюся от нагорной крепости к Псырцхинскому водопаду. И, в-третьих, потому, что местное название горы и крепости на ней - «Анакопия» (от абхазского анакуап - «изрезанная, извилистая гористая местность»), - известное в источниках с VIII в., значит то же самое, что и греческое слово Трахея - «гористая», «сурово-кремнистая» (по-видимому, перевод абасгского наименования).
Не исключено, что в VI в. конфигурация береговой линии в районе современного Нового Афона была несколько иной и берег проходил на несколько десятков метров ближе к горам, чем теперь. Весьма вероятно, что устьевая часть Псырцхи была (на месте нынешних прудов) сильно заболоченной и непроходимой. Отметим также, что все удобные броды через реки Абхазии находятся у выходов этих рек из известняковых теснин. Во всех
340
этих случаях древняя дорога из Апсилии в Абасгию и в крепость должна была проходить около того места, где теперь стоит храм Симона Кананита.
Покорив абасгов, византийцы двинулись в Апсилию. Подведя тысячный отряд воинов к стенам Тзибилы, Иоанн вступил в переговоры с апсилами. «Многими дружескими речами и обещаниями ему удалось привлечь их на свою сторону без всякого сражения и вновь сделать подданными лазов» [72. 403]. Этот рассказ позволяет понять хитрую и жестокую политику византийцев по отношению к народам Колхиды. Всячески подчеркивая зависимость апсилов, мисимиян, абасгов и сванов от царей лазов, византийцы хотели выступить перед этими племенами не как фактические оккупанты, а как союзники и доверенные лица лазов. Показательно, что не войско Губаза вернуло Тзибилу в «подданство» лазам, а отряд византийцев, посланный Бессом и затем расквартированный в Тзибиле [72, 432]. Постоянно напоминая о давней зависимости племен Колхиды от лазов, византийские авторы VI в. ни разу не сообщают о том, как же лазы устанавливали и поддерживали свой суверенитет. Зато неоднократно пишут о том, как зорко греческие военные следили, чтобы абазги или апсилы не вышли из-под этой зависимости. Имперские власти сознавали, что для надежной охраны восточной границы недостаточно гарнизонов и системы крепостей. Им нужен был прочный союз с воинственным населением вдоль границы. Поэтому византийцы стремились создать иллюзию у апсилов, мисимиян, абасгов и сванов, будто те, защищая интересы империи, только выполняют союзнические обязательства в отношении царя лазов. А царь лазов, упрочивая свой авторитет среди соседних племен, способствовал укреплению обороны империи. Таковы были тайные расчеты византийцев, но нередко их нарушали сами жители Колхиды.
4. ВЗЯТИЕ ПЕТРЫ
Вскоре после своего приезда в Лазику Бесс приступил к осаде Петры, в которой засело две тысячи триста воинов. В распоряжении же Бесса было шесть тысяч византийцев и их союзников. Прежде всего он приказал разрушить канаву, по которой к крепости стекала вода с соседней возвышенности. Взяв через несколько дней пленных, Бесс узнал от них, что вода продолжает поступать в крепость. Тогда византийцы, разрыв землю под разрушенной ими канавой, обнаружили на определенной глубине еще один водопровод, который они немедленно уничтожили.
Затем византийцы стали делать подкоп. Для этого было пригодно лишь то место, где раньше Дагисфей обрушил часть стены; только здесь, по словам Прокопия, стены Петры стояли на насыпном грунте, в остальных местах они были построены на прочной скале. Оставленный тут Мермероем гарнизон не терял времени даром и к началу новой осады полностью восстановил стены крепости, применив своеобразную конструкцию. «Запол-
341
нив пустое пространство гравием, они положили на него толстые бревна, обстругав их и сделав совершенно ровным; они связали их друг с другом так, чтобы зазоры были возможно шире; сделав их основанием вместо фундамента, они искусно над ними возвели всю постройку укреплений» [62, 408]. Когда византийцы, ничего не знавшие об этом, закончили подкоп, к их полному недоумению бревна со стоящей на них стеной опустились плавно вниз, сведя на нет многодневный труд. А подвести к стене таран оказалось невозможно из-за крутизны склона. Византийцы стали в тупик.
Положение изменил сражавшийся на стороне византийцев отряд гуннов-савиров. Они пришли к Петре через Лазику с Северного Кавказа, чтобы получить «известную сумму золота», присланную сюда Юстинианом в качестве платы за участие в военных действиях. Когда савиры увидели, что византийцы не могут найти выхода из положения, они, по свидетельству Прокопия, «придумали такое приспособление, какое ни римлянам, ни персам, никому от сотворения мира не приходило в голову». Савиры заменили бревенчатый щит тарана укрытием из переплетенных ветвей и шкур, облегчив его. После чего вполне достаточно было сорока воинов, чтобы действовать тараном и прикрывать себя от ударов врага. Подведя к стене три скрытых таким способом тарана, византийцы начали приступ. Персы же стали наполнять имевшие у них сосуды серой, асфальтом и «маслом Медеи» (нефтью), которые затем поджигали и сбрасывали на нападающих из деревянной башни, специально поставленной ими над стеною напротив таранов. Те византийские воины, которые стояли возле таранов и длинными шестами с железными крючьями вытаскивали из стены расшатанные камни, стали теперь своими шестами очищать крыши таранов от зажигательных сосудов. Но они опасались, что долго не выдержат стремительного темпа работы.
В этот напряженный момент в сражение вступил сам Бесс, личным примером воодушевляя штурмующих. «Будучи человеком более семидесяти лет от роду, - пишет Прокопий, - расцвет которого остался далеко позади, он первый взошел на лестницу» [72, 409]. За ним на стены устремились многие воины. Однако персы упорно отбивались, сталкивая византийцев вниз. Вскоре и сам Бесс был сброшен с лестницы. «Тогда, - пишет историк, - поднялся ужасный крик с обеих сторон, бросали в него свои копья, но его телохранители тотчас же стали вокруг него, с шлемами на головах, все одетые в панцири, сверху защищаясь еще поднятыми щитами; стоя друг с другом бок о бок, они устроили над ним как бы крышу, совершенно скрыв от опасности своего вождя... Огромный шум стоял от копий, непрерывно бросаемых врагами и ломавшихся о щиты и о другое оружие, все кричали и тяжело дышали» [72, 410]. Тучному Бессу трудно было подняться на ноги, к тому же мешали тяжелые доспехи. Поэтому он приказал оттащить себя подальше от стены. Как только Бесс стал на ноги, он тут же снова устремился к штурмовой лестнице.
342
Персы, почувствовав, что долго не смогут выдержать такого напора, предложили Бессу остановить бой и дать им возможность сдать крепость. Однако византийцы не доверяли персам, поэтому продолжали штурм. Вскоре часть подрытой раньше стены рухнула, - образовался широкий пролом. Одновременно поднялся сильный южный ветер и подул в лицо защитникам, бросавшим сосуды с зажигательной смесью. Ветер перебросил огонь на деревянную башню, вспыхнули горючие смеси, и все бывшие в башне солдаты погибли в пламени. Исход боя, однако, решил героизм неоднократно упоминавшегося уже Иоанна, который с небольшим отрядом армян поднялся по отвесной скале там, где персы считали крепость неприступной, и внес расстройство в ряды осажденных, убив известного своей силой персидского воина. Этот бой оказался последним для Иоанна - перс нанес ему смертельный удар в голову камнем, пущенным из пращи. «Этот человек, - писал об Иоанне Прокопий, - проявил удивительные подвиги храбрости в битве с врагами» [72, 412].
Вскоре основная часть крепости оказалась в руках византийцев. Пятьсот персов укрылись в акрополе, свыше тысячи человек пало в бою. Семьсот тридцать воинов (из коих лишь восемнадцать не было ранено) попало в плен. Победителям досталось по пять комплектов вооружения на каждого, огромное количество продовольствия - хлеба, соленого мяса, бобов, уксуса и других продуктов, заготовленных персами на несколько лет. Но самое удивительное, что увидели в крепости византийцы, - вода, спокойно вытекающая из водопровода. Оказывается, Хосров был настолько предусмотрителен, что сделал водопровод трехэтажным «ту воду,- пишет Прокопий, - которая ведет в город он разделил на три части и, сделав очень глубокий ров, соорудил три водопровода, один на самом низу рва, заложив его камнями и навозом до середины рва; тут он скрыл второй водопровод, а сверху выстроил третий, так что он пошел поверх земли и был видим всеми» [72, 414].
На следующий день византийцы предложили персам, засевшим в акрополе, сдаться. Но те отказались, решив, по словам Прокопия, погибнуть с доблестью. Византийцы снова пытались уговорить осажденных, обращаясь к ним с такими словами: «...нет храбрости в том, чтобы противиться непреодолимому, нет разумности не хотеть подчиниться победителям... Если зло непреодолимо, то оно тем самым ведет к признанию невиновности тех, кто ему подчинился... Как своих сотоварищей по оружию мы жалеем вас, стремящихся к смерти, мы щадим вас; в том, что на жизнь вы смотрите как на что-то преходящее и относитесь к ней с равнодушием, мы должны сочувствовать вам, так как таков закон и у нас, римлян и христиан» [72, 415]. Но персы, как пишет Прокопий, «даже краем уха не хотели слушать этих речей: сознательно став глухими, они делали вид. что ничего не слышат». Тогда византийцы, потеряв терпение, подожгли акрополь, но и огонь не смог выгнать оттуда персов, которые сгорели заживо, «вызвав этим величайшее удивление в римском войске.4. Всех пленных Бесс отправил к императору с
343
известием о победе, а стены Петры разрушил, чтобы здесь враги больше не могли доставлять византийцам неприятностей, за что император «воздал ему великую хвалу» [72, 415]. Произошло это, видимо, ранней весной 551 г.
5. ВТОРОЙ ПОХОД МЕРМЕРОЯ
В те весенние дни 551 г. во главе семидесятитысячного войска Мермерой во второй раз вступил в Колхиду. Войско состояло в основном из всадников. За ним шествовало восемь слонов. Почти за десять лет своего пребывания в Лазике персы дорогу из Иберии, «бывшую - по словам Прокопия, - вследствие покрытых лесом обрывов и непроходимой чащи зарослей в ужасном состоянии, покрытую лесами столь густыми, что раньше, казалось, по ней нельзя пройти даже пешему налегке, - сделали настолько ровной, что не только вся их конница прошла почти без всякого труда, но они могли вести с собой в походе по этой дороге и слонов в любом количестве» [72, 416]. Вместе с персами шло и вспомогательное четырехтысячное войско савиров.
В Лазике им противостояло двенадцатитысячное войско византийцев; девять тысяч человек заняли укрепления в устье Фасиса, а три тысячи составляли гарнизон Археополя, который был «первым и самым значительным городом у лазов» [72, 416]. Гарнизон в Археополе возглавляли Одонах и Баба, войско в Фасисе - Бенил и Улигаг. К последним вскоре присоединился Вараз. Он привел с собой восемьсот тзанов (цанов). Бесса же в Колхиде уже не было. «Он, - сообщает Прокопий, - больше уже не хотел подвергаться трудам, но, удалившись в область Понта и Армении, всячески заботился собрать доходы со своей провинции, и такой своей мелочностью он вновь погубил дело римлян. Если бы он тотчас же после победы... по взятии Петры пошел в пределы лазов и иберов и, захватив находящиеся там теснины, укрепил их, то... персидское войско не могло бы пройти в область лазов» [72, 417].
Узнав о падении Петры, Мермерой двинулся сначала в Восточную Лазику, где захватил северные проходы из Иберии в Колхиду. В то же время он восстановил крепость Сканду и оставил в ней гарнизон. Затем повернул назад и подошел к Родополю, где также разместил небольшой гарнизон, занявшийся восстановлением разрушенных до того лазами укреплений. Далее Мермерой с основными силами перешел вброд Фасис (имеется в виду Квирила), а затем Рион, тогда считавшийся притоком Фасиса. По правому берегу Риона Мермерой направился в сторону Археополя. Выяснив обстановку в западных районах Лазики, Мермерой решил сначала атаковать византийцев, стоявших у Фасиса. «Пройдя очень близко под стенами Археополя, - пишет Прокопий, - он, издеваясь, приветствовал находящихся там римлян и задорно, по-мальчишески заявил им, что он скоро к ним
344
вернется. Он сказал, что ему хочется сначала потолковать с теми римлянами, которые стоят лагерем у реки Фасис. Римляне в ответ сказали ему, чтоб он шел, куда хочет, но заявили, что если он встретится с находящимися там римлянами, то к ним он не вернется» [72, 418]. Когда, однако, византийцы, стоявшие у Фасиса, услышали, что персы приближаются, они сели на приготовленные корабли и переправились через Фасис. С собой они забрали лишь часть провианта, остальное же сбросили в реку. Застав пустой лагерь, Мермерой страшно разгневался и сжег все постройки. Затем он повел свое войско назад к Археополю.
Мермерой решил штурмовать Археополь с наиболее доступной стороны - в районе нижних ворот. Сопровождавшим его савирам он повелел изготовить как можно больше таких же стенобитных машин, какие построили их сородичи при осаде Петры. Затем Мермерой послал на штурм крепости со стороны обрывов отряд доломитов - представителей горного племени Персии. Они умели «очень хорошо и быстро, - по словам Прокопия, - лазать по стремнинам и вершинам гор, как будто они бегают по гладкой равнине. После чего Мермерой двинул свои силы на приступ. Впереди двигались слоны, со спин которых персы стоя, как с башен, хотели поражать врагов. Одновременно к стенам были подведены тараны. Завязался отчаянный бой. Тучи стрел, копий и дротиков, по словам историка, закрыли небо. Византийцы понесли ощутимый урон. «Со всех сторон, - продолжает Прокопий, -дела римлян были плохи, везде грозили им опасности, и они испытывали самые тяжелые бедствия» [72, 420].
Тогда византийские военачальники Одонах и Баба собрали защитников на площади позади главных ворот и обратились к ним с речью: «...Людям, которые отчаялись в спасении, есть одна только возможность спастись - не надеяться ни на какое спасение; ведь тех, кто чересчур любит жизнь, по большей части неизменно постигает гибель... Пока мы защищаемся от врагов здесь, за укреплениями этих стен, как бы мы смело ни сражались, дело нашего спасения не на очень твердом основании... Всякий же раз, когда происходит рукопашный бой, результат его зависит от воодушевления, а вместе с храбростью является и победа... Кто победил врагов в рукопашном бою, на все остальное время избавившись от опасности, будут пользоваться полной безопасностью» [72, 420-424]. Затем Одонах и Баба приказали открыть ворота и быстро вывели свое войско на поляну перед крепостью. Византийцы, внезапно напав на персов, обратили их в бегство. «К тому же, - сообщает Прокопий, - один из слонов, раненый, как говорят одни, или сам по себе пришедший в беспокойство, повернул назад, не слушая приказов, стал строптивым, сбросил с себя тех, кто на нем сидел, и ворвался в строй других слонов. Варвары бросились от него бежать, а римляне с тем большим бесстрашием преследовали их по пятам и избивали» [72, 422]. Все персидское войско вместе с отрядами савиров и доломитов отступило. Византийцы одержали блестящую победу. На поле сражения
345
осталось лежать до четырех тысяч убитых, в том числе три персидских военачальника. Византийцы захватили четыре знамени, которые они сразу же отправили в Константинополь Юстиниану.
Пока основное византийское войско громило врага, оставшиеся в крепости также были заняты важным делом - тушили занявшийся было пожар. По этому поводу Прокопий писал: «Накануне один из лазов, очень знатный в этом племени и обитавший в Археополе, завел переговоры с Мермероем относительно предательства своей родины. Мермерой сказал ему, что ничем другим он не доставит персам большего удовольствия, как если во время штурма стен он тайно подожжет помещения, где был сложен хлеб и другой провиант. Он поручил ему это, считая, что произойдет одно из двух: или римляне, обратив все свое внимание на тушение пожара и занятые им, дадут персам возможность перейти стены, или же, сражаясь на стенах, желая отразить персов, они оставят без внимания эти горящие здания; и если таким образом сгорит хлеб и другие запасы, то они, персы, без большого труда в короткое время возьмут Археополь осадой» [72, 421]. Когда бой у стен был в самом разгаре, лазу удалось прокрасться к складам и поджечь их. Византийцы с большим трудом, но все же сумели потушить пожар и сохранить продовольствие.
Потерпев неудачу под стенами Археополя, Мермерой отступил в Мухирисис. Положение его оказалось тяжелым еще и потому, что войско персов во время трудных переходов и из-за недостатка корма потеряло около двадцати тысяч лошадей. Прокопий пишет, что, находясь в Мухирисисе, персы «обладали большей частью остальной Лазики. Мухирисис отстоит от Археополя на один день пути. В этой области большое количество многолюдных поселков. Из всех земель Колхиды это самая лучшая. Тут выделывается вино и растет много хороших плодов, чего нет нигде в остальной Лазике. По этой стране протекает река по имени Рион; в древности колхи построили здесь укрепление, большую часть которого впоследствии они сами разрушили до основания, так как оно было расположено на равнине и, по их мнению, давало легкий доступ и возможность его завоевать. На греческом языке в то время это укрепление называлось «Котиайон», теперь же лазы называют его Кутаисом» [72, 423-424]. Мермерой решил переждать зиму 551/552 г. в Мухирисисе. Поэтому он приступил к восстановлению укреплений Кутаиси. Не имея достаточно камня, он возвел здесь деревянные стены.
В тот период среди лазов вновь усилились проперсидские настроения. Царь лазов Губаз держал сторону византийцев, ибо Хосров уже давно замышлял его убить. Однако большинство лазов склонялось на сторону персов, по словам Прокопия, не потому, что «они были восхищены персами, но потому, что они стремились при их содействии избавиться от власти римлян, предпочитая из бед те, которых еще не было» [72, 427]. Вблизи Кутаиси находилась сильная крепость Уфимерей, которую охраняли лазы и римляне. Мермерой, обосновавшись в Кутаиси, преградил путь, которым шло
346
снабжение этой крепости провиантом. Путь этот вел в Сванетию и Скимнию. Прокопий замечает, что «если враги занимают Мухирисис, то для римлян и лазов отрезан путь в этой местности». Один из знатных лазов, по имени Феофобий, вступил в тайные переговоры с Мермероем, предлагая ему Уфимерей. Момент был выбран удачно - положение гарнизона этой крепости оставалось весьма тяжелым. «В это время, - сообщает Прокопий, - не было никакой свободы сношений; напротив, персы с полной свободой ходили по всем этим местам, а из римлян и лазов одни скрывались у реки Фасиса, а другие прятались, захватив Археополь или какое-либо другое укрепление в этой местности. Сам Губаз, царь лазов, мог быть покойным, только держась на вершинах гор» [72, 427]. Феофобий явился в Уфимерей и сообщил гарнизону, что все византийское войско потерпело полное поражение, а Колхида находится под властью персов, которыми руководит сам божественный Хосров, пришедший сюда с бесчисленным войском. Услышав это, византийцы и лазы, занимавшие крепость, с радостью согласились ради сохранения своей жизни и имущества отдать персам Уфимерей и освободить путь в Сванетию.
В 551 г. Хосров и Юстиниан заключили новое пятилетнее перемирие. «Многие римляне, - писал Прокопий, - были очень недовольны этим миром... Говорили, что этот договор был заключен, когда власть персов над Лазикой была особенно крепка. Сделано это было с той целью, чтобы в течение этих пяти лет никто не мог их тревожить и чтобы они могли все это время, ничего не боясь и не неся никаких трудов, занимать лучшие земли Колхиды. Поэтому, как говорили, в дальнейшем римляне не смогут во веки веков никакими силами выгнать их отсюда, а для персов оттуда будет легкий доступ к самой Византии» [72, 425]
В следующем, 552 г. никаких серьезных событий в Колхиде не произошло. Лишь однажды Мермерой, услышав, что византийцы и Губаз укрепляют лагерь на Фасисе, устремился с войском туда; однако снова никого там не застал: византийцы уплыли на судах, а Губаз со своими детьми, женой и близкими родственниками бежал в горы. Там, голодая и замерзая, Губаз жил лишь одной надеждой на помощь Юстиниана. Мермерой же, построив много домов в селениях Мухирисиса, переманивал к себе скрывавшихся вместе с Губазом в горах лазов. Самому же лазскому царю он послал письмо, в котором, в частности, писал: «Два качества регулируют у людей ход их жизни, это - сила и благоразумие. Те, которые своей силой превосходят своих соседей, сами живут, как им угодно, и те, которые вследствие своей слабости должны служить более сильным, врачуя свое бессилие разумностью действий, поступают так, как угодно сильнейшим, покорно следуя за ними, и благодаря этому тем не менее могут жить в своей родной стране; и благодаря своей покорности они могут наслаждаться всем для себя желательным, чего им пришлось лишиться из-за своей слабости... Так вот и ты, любезнейший Губаз, если ты думаешь, что сможешь победить персов на
347
войне, не медли, и да не будет у тебя никаких колебаний. Ты найдешь нас готовыми встретить твое нападение в любом месте страны лазов... Но если ты и сам знаешь, что ты не в состоянии сопротивляться силе персов, то, милейший, воспользуйся второй возможностью, припомнив знаменитое «Познай самого себя», и преклонись перед своим владыкой Хосровым как царем, победителем и господином» [72,429-430]. Губаз же продолжал скрываться в горах.
Весной 553 г. Хосров утвердил договор о перемирии с Византией. На полученные от Юстиниана деньги он нанял большое войско савиров и отправил их вместе со множеством слонов к Мермерою. Полководец, воспользовавшись этим подкреплением, попытался вытеснить византийцев из западных районов Колхиды. «Выступив со всем .персидским и гуннским войском, - писал Прокопий, - из Мухирисиса, Мермерой двинулся на крепости лазов, ведя с собой слонов. Римляне нигде не выступали против него в отрытом сражении, но спокойно держались у устья реки Фасиса под начальством Мартина, чувствуя себя в полной безопасности, хорошо защищенные крепкой позицией. К ним пришел и царь лазов Губаз» [72, 432].
Затем Мермерой повел осаду какой-то крепости, в которой находилась сестра Губаза, но безуспешно. Мужество ее защитников и естественная неприступность заставили персов и их слонов отступить. Тогда Мермерой двинулся в Абасгию, однако византийцы, занимавшие гарнизоном главную крепость Апсилии Тзибилу, захватили узкий проход, окруженный отвесными скалами, возможно Трахею, и не пропустили войско персов дальше. Мермерой вынужден был вернуться к Археополю. Повторный штурм этой крепости не принес персам удачи - они бежали под натиском византийцев, снова предпринявших удачную вылазку и убивших при преследовании помимо большого числа персов и начальника савиров. Так Мермерой возвратился в Мухирисис [72, 432].
6. УБИЙСТВО ГУБАЗА
Как сообщал Агафий Миринейский, которому выпало на долю продолжить рассказ Прокопия Кесарийского, Юстиниан сосредоточил к лету 554 г. в Лазике «величайшее и сильнейшее римское войско под начальством лучших своих полководцев» [2, 53], среди которых названы Бесс, Мартин, Буза и Юстин, сын Германа. Мартин со своим войском занимал сильно укрепленный Телефис, который находился на южном, левом берегу Фасиса, напротив впадения в него реки Гиппос (современная Цхенисцкали), в двадцати пяти километрах к югу от Археополя. Это было, вероятно, то же самое место, где десять лет назад сотня византийцев старалась остановить полчища Хосрова, двигавшиеся к Петре. В задачу Мартина входила тщательная охрана прилегающих к крепости проходов. Не добившись успеха в откры-
348
том бою, Мермерой решился на хитрость. Он приказал своим приближенным распустить слух о его болезни. Сновавшие в толпе персов византийские шпионы тут же сообщили об этом Мартину. Через несколько дней было объявлено, что Мермерой умер. В действительности же он скрывался в одной из хижин поблизости. Византийцы это известие восприняли с ликованием. По словам Агафия, им «стало казаться излишним проводить бессонные ночи и чрезмерно трудиться. Вследствие этого, оставив заграждения и труды, которым для этой цели предавались, они стали вести распущенный образ жизни, спя целые ночи, проводя время в лагерях, не делая ничего нужного и прекратив даже высылать разведчиков» [2, 55].
Можно представить, как растерялись византийцы, когда под стенами Телефиса внезапно появился здоровый Мермерой со всем своим войском. Мартин, не медля, отдал приказ об отступлении, а сам раньше других добрался до лагеря, расположенного в полутора километрах западнее. (Там стояло войско под командованием Бесса Юстина). Место это называлась «Оллария» или «Хитрополь», т. е. «горшечный рынок», так как здесь велась торговля гончарными изделиями. В Телефисе задержался лишь Феодор, происходивший, по словам Агафия, «из племен цанов, но воспитанный у римлян, отказавшийся от варварских, хотя и отечественных, нравов и приобщившийся к их более высокой культуре» [2, 55]. Мартин перед бегством поручил Феодору, стоящему во главе пятисот соотечественников, разведать численность и намерения персов. Увидев множество персов, настроенных по-боевому, Феодор начал отступление. По пути он пытался увлечь за собой византийских солдат, которые, забыв об опасности, грабили лазские хижины. Однако не все они вняли приказу Феодора и продолжали бесчинствовать, за чем их и застали персы. Одни солдаты были убиты, другие спаслись бегством. С воплями ворвались они в «горшечный рынок», (внеся тем самым беспорядок в ряды византийского войска. Военачальники, не разобравшись в обстановке, решили с частью обоза оставить занимаемые позиции. «Поэтому, снявшись с равнины, - пишет Агафий, - и увлекая за собой войско, начали постыдное и беспорядочное отступление; бегство прекратилось только тогда, когда добрались до Острова (так назывался укрепленный византийский лагерь, расположенный у слияния Фасиса и Докона - Техури?)... Такой дневной переход совершили эти благородные воины в своем поспешном бегстве» [2, 56]. Сарказм Агафия не случаен - византийцы пробежали около двадцати пяти километров.
Мермерой же, не решившись атаковать Остров и не желая возвращаться через теснины у Телефиса, форсировал Фасис. Он оставил сильный гарнизон в укреплении Оногурис (ныне село Сепиети), которое раньше, по словам Агафия, «создал против римлян в окрестностях Археополя», и двинулся назад в Кутаиси и Мухирисис. Тут Мермерой почувствовал, что серьезно заболел, Тогда он оставил войско в Лазике и поспешно переправился в Иберию. Скончался Мермерой во Мцхете. «Это был человек величайшего
349
ума, - писал Агафий, - сделавшийся виднейшим среди персов, опытнейший в военном деле, мужественный духом. Будучи уже престарелым и издавна хромая на обе ноги, он не мог ездить верхом, но лишения переносил как сильнейший юноша и не отказывался ни от каких подвигов, появлялся часто в строю, носимый на носилках, и этим внушал страх врагам и поднимал дух своих. Распоряжаясь всем должным образом, он одержал много побед» [2, 57]. Бездыханное и обнаженное тело Мермероя в соответствии с обычаями персов близкие вынесли за город и оставили «на растерзание нечистым псам и птицам, которые питаются трупами». Это произошло летом 554 г. Хосров же назначил на место умершего Мермероя «одного из самых знаменитых и знатных своих людей» - Нахогарана.
Позорное бегство византийцев из Телефиса вызвало возмущение Губаза, который направил Юстиниану письмо с изложением всего происходящего. В основном Губаз обвинял в неудачах Бесса, затем Мартина и Рустика, ведавшего в Лазике распределением средств для награждения отличившихся в боях. Юстиниан и прежде был недоволен Бессом, которому следовало до прихода Мермероя укрепить как можно тщательнее все проходы из Иберии в Лазику. Вместо этого Бесс занялся объездом вверенных ему городов и вымогательством у них денег. Теперь Юстиниан, вспомнив и об этом, лишил Бесса власти, конфисковал имущество и выслал в страну абасгов, где тот должен был дожидаться дальнейших распоряжений. Остальных же начальников Юстиниан лишь пожурил, сохранив им должности.
Мартин и Рустик решили отомстить Губазу, который на пирушках их открыто порицал, называл трусами и хвастунами. Прежде всего они послали к Юстиниану брата Рустика - Иоанна с ложным сообщением, будто Губаз замыслил измену и собирается отдать свою страну персам. Выслушав Иоанна, Юстиниан, по свидетельству Агафия, ответил: «Позаботьтесь, чтобы этот человек был здесь». Иоанн же, боясь, чтобы не раскрылась клевета, когда тот приедет, сказал: «Будет исполнено, господин. Однако, что нам делать, если он не пожелает добровольно отправиться сюда?» - «Нужно принудить как подданного, - ответил император, - нужно употребить все средства прислать его сюда». Иоанн тотчас же прервал его: «Если он, принуждаемый, будет сопротивляться, то что сделать с ним?» - «Что же другое, как то, что полагается с тираном; пусть погибнет жалкой смертью», - ответил император. «Следовательно, - сказал Иоанн, - тому нечего бояться, кто его убьет?» - «Нечего, - ответил император, - если погибнет как враг при сопротивлении и непослушании» [2, 71-72].
Затем сказанное Юстинианом было изложено в его письме к начальникам византийского войска в Колхиде. Получив это письмо, Мартин и Рустик решили, что все готово для исполнения их замысла, и отправились, взяв с собой ничего не подозревавших Юстина и Бузу, якобы на переговоры с Губазом по поводу штурма Оногуриса. Губаз вышел к ним навстречу из своего лагеря у реки Хоб, беззаботный, приветливый. «Ведь он шел, - поясня-
350
ет Агафий, - к друзьям и близким, не к врагам, а к защитникам страны от иноземных врагов» [2, 72].
Рустик первым начал разговор. Он потребовал от Губаза взять на себя большую часть хлопот по штурму Оногуриса. Губаз же, напомнив, что только из-за медлительности и распущенности византийцев персы заняли крепость, заявил, что последует со своим отрядом за византийцами лишь после того, как те исправят свои ошибки. Этого только и ждал Иоанн, который истолковал слова Губаза как открытый переход его на сторону персов. Иоанн нанес Губазу удар в грудь кинжалом. Губаз свалился с коня. На земле его добил мечом по голове один из слуг Рустика. Юстин и Буза были поражены и опечалены случившимся. Однако они молчали, полагая, что Иоанн действовал по приказу императора. Охваченные скорбью и страшным негодованием, лазы похоронили Губаза «по своему обряду» и отстранились от всякого участия в войне [2, 73].
Агафий полагает, что лазы справедливы в своем возмущении, и в нем самом просыпается чувство вины перед ними за проступки византийцев. Он считает своим долгом сказать несколько добрых слов в адрес лазов. «Лазы, - пишет Агафий, - народ очень многочисленный и воинственный. Они властвуют над многими другими племенами. Гордясь старым названием колхов, они сверх меры себя возвеличивают и, может быть, не совсем без основания. Среди народов, находящихся под чужой властью, я не видел никакого другого, столь знаменитого, так осчастливленного избытком богатств, множеством подданных, удобным географическим положением, изобилием необходимых продуктов, благопристойностью и прямотою нравов... В настоящее же время колхи совершают морские путешествия, когда это возможно, и извлекают выгоду из торговли. Их, наконец, никак нельзя назвать варварами, и не так они живут, но общением с римлянами они приведены к гражданственности и законному порядку» [2, 73].
Мартин решил брать приступом Оногурис, который в середине VI в. по словам Агафия, носил еще и другое название - «по имени воздвигнутого тут храма святого Стефана». Византийские военачальники и войска, расположившись в Археополе, занялись сооружением машин для метания огромных камней и «черепах» - легких, плетенных из прутьев и накрытых кожей переносных укрытий, с помощью которых намеревались приблизиться к стенам, чтобы начать подкоп. Оруженосцы Юстина в тот момент схватили вблизи Оногуриса перса. Его сильно избили, после чего он сообщил, что Нахогаран уже в Иберии и скоро прибудет в Лазику, а персы, находящиеся в Кутаиси и Мухирисисе, узнав о походе византийцев, перебрасывают силы к Оногурису. Буза предложил выйти навстречу пополнению и уничтожить его. Бузу на военном совете поддержал Улигаг, который привел свою любимую пословицу о том, что сначала надо раздавить пчел, а затем уже спокойно собирать мед. Однако Рустик, пользуясь поддержкой Мартина, настоял на своем варианте - штурмовать всеми силами Оногурис, а навстречу
351
подкреплению выслать лишь небольшой отряд в шестьсот человек под командованием Дабрагеза и Усигарда - варваров до происхождению, но поставленных во главе византийских когорт.
Пятидесятитысячное войско византийцев приступило к штурму Оногуриса. К воротам были подведены тараны. Метательные машины осыпали персов камнями. Летели копья. Персы же, скрытые за зубцами стен, бросали в штурмующих камнями. Вскоре, однако, их сопротивление было подавлено. Византийцы ворвались в укрепление и стали его грабить.
Дабрагез же и Усигард натолкнулись на трехтысячный отряд персов, спешивший к Оногурису. Неожиданное появление на дороге византийцев обратило персов сначала в бегство: они решили, что перед ними основные силы противника. Однако, разобравшись в положении, персы без особого труда из отступающих превратились в преследующих. Уцелевшие византийцы достигли Оногуриса, которым их товарищи уже почти овладели. Агафий сохранил красочное описание дальнейших событий, приведших византийцев к совершенно нелепому поражению. «Произошло так, - пишет историк, - что когда одни стремились захватить, другие старались скрыться. Одновременно и те, кто бежал, и те, кто преследовал неотступно, вместе добежали до остальных римских войск. Когда поднялся громкий крик, все римское войско, бросив осаду и крепость, которая считалась почти взятой, вместе с военачальниками обратились в бегство, не успев задержаться даже на столько, чтобы разобраться в случившемся, узнать, какое число бегущих и какое преследующих, но все неслись стремглав в беспорядочном бегстве, как бы охваченные безумной паникой... Конечно, вся конница римлян в своем быстром беге легко вышла из-под ударов копий. Из пехоты же многие были перебиты, задержанные на мосту реки, называемой Чистой, через которую им нужно было перейти... Они толкали друг друга, и одни тонули в речном потоке, другие же, оттесненные назад, попадали в руки врагов. Со всех сторон доносились стоны, и, может быть, все войско было истреблено, если бы военачальник Буза, услышав крики и вопли и увидев величину опасности, не повернул назад со своей дружиной и, выступив против варваров, не задержал их натиска до тех пор, пока римские войска, с трудом переправившись через мост, не оказались в безопасном месте и не соединились с остальными. В прежнем лагере, который разбили вблизи Археополя, никто не остался, но в страхе пробежали через него, оставили там весь обоз, самые необходимые предметы и предметы большей ценности и скрылись внутри страны, доставив неприятелю не только славную и громкую, но и весьма прибыльную победу» [2, 76].
Вскоре лазы тайно собрались в укромном месте в одном из ущелий и стали совещаться, следует ли им стать на сторону персов или оставаться под властью византийцев. Агафий приводит содержание пространных речей Айэта, призывавшего к дружбе с персами, и Фартаза, настаивавшего на союзе с византийцами. Этот совет - замечательное свидетельство сохра-
352
нения у лазов и в VI в. одной из важнейших черт родового строя - народного собрания.
Айэт доказывал, что убийство Губаза - лишь начало бедствий, которыми византийцы угрожают лазам. «Увяло старое достоинство колхов, - говорил оратор, - и в дальнейшем нам следует уже думать не о том, чтобы повелевать другими... если мы простим это оскорбление, они на этом не остановятся; если мы останемся спокойными, они будут нас оскорблять еще бесстрашнее, ибо они всегда были жестокими по отношению к своим подданным и привыкли презирать своих клиентов. Даже царя они имеют лука- вейшего. Как бы я желал, чтобы у государства колхов была прежняя сила, так чтобы оно не нуждалось в посторонней и чужеземной помощи, но само удовлетворяло бы своим нуждам во всех случаях - в мире и в войне. Теперь же, когда или вследствие различия времени, или вследствие враждебности судьбы или по обеим причинам, мы дошли до такой слабости, что подчинены другим, я считал бы наилучшим покоряться более разумным, которые сохраняют дружбу к своим и верность договорам... персы... одинаково человечны и великодушны, умеют хорошо приспособляться к обычаям соседей...» [2, 78-80].
Речь Айэта воодушевила лазов, которые громко стали призывать к переходу к персам в тот же день. «Ибо вообще свойственно и врожденно толпе, - флегматично поясняет Агафий, - стремиться к новизне и радоваться переменам» [2, 80-81].
Однако возбуждение лазов сумел успокоить Фартаз, по словам Агафия, «человек, пользующийся у колхов исключительным авторитетом, разумный и умеренный, очень популярный». Фартаз говорил: «Слушая эти привлекательные, но обманчивые доводы Айэта, вы не понимаете сами, как вас обманывают... Бесчестно и, сверх того, бесполезно из-за вины одного или, может быть, двух дерзко нарушать общественные законы, которые мы привыкли соблюдать, так легко изменять весь образ нашей жизни, к которому мы так хорошо привыкли, выставлять себя предателями и дезертирами по отношению к тем, которые стоят на страже нашей страны, чтобы мы жили спокойно и безопасно, и, наконец, что является самым нечестивым, отказаться от истинной религии... персы... запретят нам сохранять верность нашей вере, но принудят нас перейти к своей... Я же думаю, что о случившемся нужно сообщить императору и просить его по справедливости покарать главных виновников этого преступления» [2, 81-85].
Предложение Фартаза было принято большинством голосов. Лазы отправили к Юстиниану посольство с просьбой наказать виновных и назначить царем Цате, младшего брата Губаза, который в то время находился в Византии. Юстиниан удовлетворил все просьбы лазов: Рустика и Иоанна заключили в темницах Апсара, а Цате, получив от императора царское достоинство и его знаки (золотую корону, усеянную драгоценными камнями, шитый золотом хитон до пят, пурпуровые сапоги и митру, украшенную
353
драгоценными камнями и золотом, белую хламиду с золотым шитьем и императорской фибулой на плече), вернулся в Лазику, где по этому поводу были устроены пышные торжества. «Когда Цате, - пишет Агафий, - вступил в царском облачении в свою страну, военачальники и все римское войско, вышедшее с приветствием, встретили его с должными почестями. Они шли впереди его, великолепно вооруженные, большею частью конные. Лазы, с трудом оставив свою скорбь, обратившись к радости, провожали его, сменяя друг друга. Со всех сторон звучали трубы; знамена высоко развевались. И было торжество блестящим, горделивым и более праздничным, чем это обычно бывает в царстве лазов. Цате, ставши у власти, взял в свои руки руководство и управлял своим народом, как ему было угодно и как требовал отечественный обычай» [2, 86-87]. Так началась весна 555 г.
7. БИТВА ЗА ФАСИС
В это же время Нахогаран прибыл в Мухирисис и приступил со всей тщательностью к подготовке своего шестидесятитысячного войска к решающему, по его замыслу, наступлению на позиции византийцев в Лазике. Основные силы последних под руководством Мартина и Юстина были сосредоточены на Острове. Отряды византийцев стояли также в Археополе (там командовал некий Бабас), а также, вероятно, в Фасисе и некоторых других пунктах. Кроме того, двухтысячный отряд савиров расположился вблизи Археополя, где ими был построен специальный лагерь с бревенчатыми стенами и хижинами из кольев и шкур.
Нахогаран решил начать военные действия с уничтожения отряда савиров. С этой целью он послал вперед трехтысячную армию искусных бойцов, которые умели сражаться в горах, - дилимнитов, принадлежавших к племени, которое занимало среднее течение реки Тигра. Каждый воин был вооружен копьем, мечом, кинжалом и щитом. Поймав лаза, дилимниты потребовали от него показать им дорогу к лагерю савиров, так как было уже темно. Лаз сначала согласился, но как только они достигли густого леса, сумел воспользоваться темнотой и благополучно скрыться. Он раньше врагов добрался до лагеря савиров, разбудил их и предупредил о грозящей, опасности. Оставшуюся часть ночи савиры бодрствовали. Они устроили засаду на подступах к лагерю. Ворота же оставили открытыми. Дилимниты, проплутав в лесу много часов, наконец к утру достигли лагеря. Уверенные, что савиры спят, они забросали пустые жилища копьями. Савиры же неожиданно с двух сторон напали на них и без труда уничтожили восемьсот человек. Оставшиеся в живых дилимниты пытались отыскать в полутьме дорогу назад. Они долго блуждали по лесу. Савиры и там преследовали их с копьями и мечами. Разбуженный шумом сражения, Бабас, ночевавший в Археополе, до восхода солнца сохранял хладнокровие, и только после того,
354
как разобрался, в чем дело, присоединился со своим отрядом к преследованию остатков отряда дилимнитов. Менее тысячи дилимнитов смогло добраться до лагеря персов [2, 89-90].
Неудача лишь подстегнула Нахогарана. Он подошел к Острову, вызвал на переговоры Мартина и потребовал от него немедленного ухода в Трапезунт. В свою очередь, Мартин рекомендовал Нахогарану убираться в Иберию, поскольку он, Мартин, может вести переговоры только из Мухирисиса. На этом беседа полководцев закончилась, и Нахогаран решил сначала штурмовать крепость Фасис. Глубокой ночью, спустив на воду лодки, привезенные на телегах, и связав их, персы тайно навели мост и перешли на противоположный, южный берег. На рассвете Нахогаран отошел от реки и двинулся к Фасису. Он надеялся взять его со стороны, не защищенной рекой. Узнав об этом, Мартин немедленно приказал снарядить флотилию и отправил часть войска вниз по течению. Однако Нахогаран, предусмотрев такую возможность, на полпути к Фасису преградил реку бревнами и лодками, за которыми стояли слоны. Византийцам пришлось резко изменить курс своих кораблей и выбираться против течения. При этом в руки персов все же попали две лодки, команда которых спаслась вплавь. Оставив Бузу с его войском на Острове, византийцы перешли реку вброд. Сухопутным путем по левому берегу вскоре добрались они до Фасиса, удачно сумев обойти лагерь персов.
Юстин со своим отрядом занял наиболее возвышенную, обращенную к морю, часть города. За ним стоял Мартин со своими полками. В середине заняли позиции Ангила с маврами-копьеносцами, Феодор с тяжеловооруженными цанами и Филомафий с исаврийскими пращниками и копьеметателями. Неподалеку от них расположился отряд солдат из племен лангобардов и герулов, руководимых Гибром. Остальная часть крепостной стены, обращенная на восток, охранялась восточными полками под командой Валериана. Затем, как сообщает Агафий, была сооружена «чрезвычайно крепкая внешняя ограда, которая могла служить внешним укреплением для стены и выдержать первый натиск неприятеля. Военачальники справедливо боялись за стену, так как она была построена из дерева, из-за ветхости была разрушена в нескольких местах. Поэтому они выкопали глубочайший круговой ров, которой так был наполнен водой, вышедшей из берегов, что она скрывала заостренные колья, густо набитые во рву, и делала их незаметными. Так как они направили туда воду из озера, которое называют малым морем (по-видимому, современное озеро Палеостоми. - Ю. В.) и которое имеет исток в Эвксинский Понт, то легко заполнили водой весь ров. Большие грузовые суда, прибоем волн и течением Фасиса весьма близко придвинутые к стенам, имели высоко поднятые лодки, подвешенные к самой верхушке мачт и крепко закрепленные, так что они значительно превышали высоту башен. Наверху расположились воины и моряки, отобранные из наиболее смелых и воинственных, с луками и пращами. Были поставлены там и дальнестрельные орудия» [2, 92-93]. Византийцы сожгли
355
все жилища, гостиницы и прочие постройки в прилегающей к городу местности, чтобы персы не нашли там материалов для сооружения осадных орудий и засыпки рва. Пока в быстром темпе велась подготовка к сражению, византийцам удалось вернуть себе попавшие накануне к Нахогарану две лодки. Их сорвало бурей и принесло течением к стенам Фасиса вместе с находившимися в лодках персами.
Нахогаран сначала решил узнать возможности византийцев. Подойдя со всем войском к Фасису, он осыпал осажденных тучей стрел. Нарушив приказ Мартина не покидать стен укреплений около двухсот воинов под руководством Ангилы и Филомафия открыли ворота и кинулись на неприятеля. К ним присоединился и Феодор с отрядом цанов. Правда, сделал он это не столько по собственной инициативе, сколько из боязни прослыть трусом. Дилимниты, находившиеся ближе других к воротам, тут же взяли византийцев в кольцо, и только отчаянное сопротивление последних позволило им пробиться снова к своим. «Они прошли, - пишет Агафий, - через такую опасность, не отличившись ничем другим, кроме своего бегства и спасения» [2,94]. Отбив эту безрезультатную атаку византийцев, персы стали засыпать ров. Они бросали туда камни, бревна - все, что попадало под руку. Так закончился первый день битвы за Фасис.
Наутро Мартин, понимая серьезность создавшегося положения решил прибегнуть к хитрости, чтобы как-то поднять боевой дух своих солдат. Так неожиданно в центре города появился незнакомец. Он выглядел усталым и измученным долгой дорогой. На глазах у всех он вручил Мартину письмо, которое якобы привез от самого Юстиниана. Громким голосом Мартин зачитал его. В письме говорилось, что на помощь Фасису послано еще одно войско византийцев. Мартин сделал вид, что страшно возмущен таким поворотом дела. Выходит, что вновь прибывающие войска незаконно претендовали на свою долю в добыче, которая достанется победителям, хотя грядущая победа над персами - заслуга присутствующих. Мартин предложил отказаться от помощи и своими силами разбить персов. Солдаты шумно одобрили последние слова полководца. Хитрый план Мартина превзошел все его ожидания - находившиеся в толпе персидские шпионы тут же сообщили Нахогарану о том, что с юга движется большое войско византийцев. Тот, в свою очередь, поспешил послать навстречу византийцам значительный отряд персов, которые, по словам Агафия, «должны были проявить великую бдительность и тщательность в бесполезном деле» [2, 95-96].
В то же время Юстин решил, пишет Агафий, «идти как можно скорее к святейшему храму, который у христиан в большой чести и который находится недалеко от города, и молиться о божественной помощи» [2, 97]. Юстин вместе со своим пятитысячным отрядом конницы совершенно незаметно сумел обойти морским берегом позиции персов, которые всей массой устремились на штурм Фасиса. Разгорелся жестокий бой. «Стрелы неслись до того густо, - писал Агафий, - одна за другой, что своим множеством закры-
356
ли все небо, как будто бы связанные между собою, так что их можно было сравнить с великим снегопадом или сильным градом, обрушившимся при сильнейшем ветре. Другие тащили осадные орудия и метали огненосные снаряды. Некоторые, прикрываясь так называемыми черепахами, топорами рубили стену... Иные пытались подкопать почву и добраться до основания стены и таким образом потрясти и опрокинуть то, что было сплочено и соединено» [2, 97]. Византийцы же забрасывали персов сверху копьями, камнями (их подвозили на повозках), разбивали шлемы и щиты врагов с помощью пращей. С лодок, подвешенных к мачтам кораблей, сыпались стрелы и дротики. Последние были особенно губительны, так как, будучи посланными из специальных метательных орудий, прошивали насквозь всадников вместе с лошадьми. «Поднялся величайший крик, - сообщает историк, - и трубы с каждой стороны издавали воинственные звуки. Персы гремели тимпанами и издавали громкие вопли для возбуждения страха. Ржание лошадей, стук щитов, разрывы кольчуг производили смешанный, но сильный грохот» [2, 97-98].
В самый разгар битвы вблизи города оказался со своим отрядом Юстин. Он возвращался после молитвы. Заслышав шум сражения, Юстин привел свое войско в боевую готовность: приказал поднять знамена и направить основной удар конницы во фланг штурмующих. Этот маневр внес в ряды персов страшную сумятицу: они решили, что прибыла та самая армия, о которой предупреждал Мартин. Левое крыло персидской армии стало распадаться, однако на правом, где было много слонов, она имела явное преимущество. Но и здесь случай помог византийцам выйти из тяжелого положения: оруженосец Мартина, по имени Огнарис, отбиваясь от слона, нанес ему удар острием копья в бровь. Копье застряло глубоко, и Огна- рису никак не удавалось вырвать его из тела разъяренного животного. «Страдая от полученной раны и, сверх того, напуганный болтающимся у глаза дротиком, слон тотчас попятился назад и начал метаться в разные стороны. То, болтая хоботом наподобие бича, он поражал многих персов и бросал их вверх, то, протягивая его в длину, издавал какой-то страшный и сильный крик. Сидящих на нем воинов он сильным толчком сбросил вниз и умертвил, растоптав ногами, наконец, привел в беспорядок все персидское войско, а лошадей, к которым он приближался, приводил в бешенство. С поднятой гривой они противились всадникам. А тех, кого хватали зубами, раздирали и разрывали. Все наполнилось воплями и смятением...» [2, 99].
Воспользовавшись сумятицей на обоих флангах штурмующих, византийцы перешли в наступление. Персы в панике бежали. «Сам Нахогаран, т пишет Агафий, - изумленный неожиданным исходом дела, быстро убегал, грозя всем бичом и приказывая бежать как можно скорее, что они и сами делали» [2, 100].
Сражение завершилось следующим трагическим эпизодом. Еще перед боем Нахогаран послал в окрестные леса около двух тысяч рабов. Они дол-
357
жны были рубить деревья и доставлять в лагерь. Уверенный в своей победе, Нахогаран хвастливо заявил, что, как только те увидят на горизонте огонь и дым, пусть бросают работу и возвращаются в Фасис. Так как огонь и дым, который они увидят, будет означать, что горит покоренный Фасис. Византийцы же, отогнав персов, собрали все стенобитные машины и «черепахи» и подожгли. Несчастные рабы, бросив работу, кинулись, обгоняя друг друга, к Фасису. Там их перебили византийцы. «Так заносчивость губит, - прокомментировал этот эпизод Агафий, - не только своих носителей, но и тех, кто их обслуживает и им подчиняется» [2, 100]. Потеряв под Фасисом свыше десяти тысяч воинов, Нахогаран двинулся назад в Мухирисис, где оставил большую часть конницы под командованием «знаменитейшего мужа» Вафриза, а сам уехал зимовать в Иберию.
Несколько месяцев спустя весть о поражении Нахогарана под Фасисом дошла до Хосрова. Он вызвал к себе Нахогарана и за проявленную трусость предал страшной казни. Нахогарану надрезали у шеи кожу и содрали до пальцев ног, вывернули и, надув ее наподобие кожаного меха, повесили на скале вблизи персидской столицы [2, 127].
Воспользовавшись наступившим затишьем в военных действиях, византийцы организовали суд над убийцами Губаза Иоанном и его братом Рустиком. Разбирательство вел специальный представитель Юстиниана - Афанасий. Он восседал на высоком стуле, одетый в дорогие одежды, такие, какие носили лишь самые выдающиеся византийские начальники. На суде «присутствовали, - по словам Агафия, - люди опытнейшие в скорописи и в умении быстро и ловко расшифровывать написанное, другие служащие, державшие себя сурово и торжественно, опытнейшие в судебных делах, звонкоголосые глашатаи и ликторы. Все они были выделены константинопольским правительством» [2, 102]. То исключительное внимание, которое византийцы придали внешнему оформлению церемонии суда над убийцами Губаза, Агафий объясняет следующим образом: «Когда же судебное дело ведется перед трибуналом, и дело решается с участием двух сторон, и судебные служащие проходят взад и вперед, а виновные каждый по очереди в порядке встают согласно приказанию, когда зрителям будет показана вся торжественность суда и красноречие, поражающее слух, при выполнении всего этого само возмездие будет представлено варварам более суровым и даже, может быть, превышающим меру совершенного преступления. Процедура суда поражает даже самих римских граждан и лишает их душевного равновесия, хотя они часто с этим сталкиваются. Тем большее воздействие будет на варваров, к этому не приученных» [2,103]. У лазов же в то время суд сводился к устранению виновных путем тайной казни. На суде присутствовали в качестве обвинителей «мудрейшие из колхов, уже давно изучившие греческий язык» [2,103]. Было зачитано письмо Юстиниана, в котором тот призывал судей быть объективными в своем решении. Затем выступили обвинители. Их пространная речь произвела
358
огромное впечатление на собравшихся здесь же лазов. Затем слово предоставили Рустику. Он безуспешно пытался представить Губаза предателем. После двойного допроса и открытого разбора аргументов обеих сторон Афанасий приговорил Рустика и Иоанна к смертной казни. «Их провозили - пишет Агафий, - по общественным дорогам, посаженных на мулов, специально для колхов, что было для них предметом любопытного зрелища и напоминанием о необходимости величайшей осмотрительности. Особенно их поражал голос герольда-глашатая, кричавшего громко и пронзительно, призывавшего бояться законов и воздерживаться от несправедливых убийств. Когда же у них были отрублены головы, все прониклись состраданием... Колхи же снова почувствовали величайшее благорасположение к римлянам, восстановив старые к ним отношения» [2, 114-115]. Между тем наступила зима 555/556 г.
8. МЕСТЬ ЗА СОТЕРИХА
Вместе с Цате, новым лазским царем, весной 555 г. в Колхиду прибыл посланник Юстиниана Сотерих. Он привез с собой деньги северокавказским племенам - союзникам Византии. Такая раздача денег, отмечает Агафий, производилась ежегодно «с древних времен». В дальний путь Сотериха сопровождали два его старших сына - Фелагрий и Ромил, едва достигшие совершеннолетия. От крепости Фасис Сотерих отправился в страну мисимиян, которые, по свидетельству Агафия, «были подданными царя колхов, также как апсилийцы». О территории, занимаемой этим народом, у Агафия содержатся достаточно определённые сведения - «живут же они, - сообщает историк, - севернее народа апсилиев и несколько восточнее [2, 87]. Одно из наиболее значительных укреплений мисимиян - Бухлоон (возможно, в районе нынешнего села Пахулани на берегу Ингури. - Ю. В.) - находилось «у самых границ лазов», западная же их граница проходила вблизи крепости Тибелия - ее обычно отождествляют с Тзибилой Прокопия и величественными руинами Цибилиума восточнее современного села Цебельда в Кодорском ущелье, вблизи которого на вершине горы Пскал локализуется и главная крепость мисимиян Тцахар [21, 150]. Связь мисимиян с соседними народами не совсем ясна - их сопоставляют и с древнеабхазскими племенами (в первую очередь апсилами), и со сванами. Агафий, отмечая, что у мисимиян и лазов язык и нравы различны, затем сообщает, что они близки по образу жизни к апсилам. Переговоры с мисимиянами византийцы вели через посредство апсилов, а не лазов или сванов. Важно сведение о том, что Бухлоон был расположен на пути в Аланию, который в более поздних источниках известен как Мидзиамианский (Мисимианский?) и проходил скорее всего по Ингурскому ущелью.
Сотерих, добравшись до Бухлоона, задержался там на некоторое вре-
359
мя. Среди мисимиян прошел слух, будто Сотерих собирается передать Бухлоон аланам, дабы послы более отдаленных народов получали там субсидии и не было бы более необходимости византийским посланникам самим преодолевать трудности дальних горных переходов. Тогда мисимияне направили к Сотериху двух своих самых знатных представителей - Хада и Туана. Сотерих остановился в доме вблизи крепости. Это усиливало подозрения посланцев мисимиян. Они обратились к нему с такими словами: «Ты хочешь нас обидеть, военачальник. Не подобает тебе позволять другим отнимать наше, ни самому этого желать. Если же у тебя нет такого намерения, как можно скорее отсюда уходи и избери себе другое местопребывание. У тебя не будет недостатка в необходимых продуктах: мы все будем доставлять. Здесь же тебе оставаться нельзя никоим образом, и мы не допустим, чтобы ты медлил и оставался здесь» [2, 87]
Сильно разгневался Сотерих за такие речи и, порешив, что «нельзя позволять подданным колхов, которые повинуются римлянам, так неистовствовать против римлян» [2, 87], приказал своим телохранителям избить посланников мисимиян, что те и выполнили с большой старательностью. Сотерих же, не придав серьезного значения случившемуся, беззаботно заснул, не расставив даже караула. Его сыновья, спутники, домашняя прислуга и рабы тоже спали безмятежным сном.
Мисимияне же, не стерпев полученного оскорбления, ворвались в помещение, где ночевал Сотерих, и перебили сначала всех его рабов. Отчаянные крики разбудили хозяина и его спутников. В страхе повскакивали они с постелей, но, расслабленные сном, совсем не могли защищаться. Одни запутались в шкурах; другие беспомощно метались впотьмах, тщетно ра-зыскивая свои мечи; третьи издавали жалобные вопли, не зная, что и предпринять. Мисимияне зарубили Сотериха, его сыновей и большинство сопровождавших подданных. Лишь немногим удалось бежать через заднюю дверь. Мисимиянам досталось все имущество убитых, а также императорская казна.
Когда же страсти улеглись и гнев утих, мисимияне поняли, какой жребий ими брошен, ибо не могли и помышлять о серьезном сопротивлении византийцам своими силами. Недолго думая, они решили обратиться за помощью к персам. Известие о случившемся вызвало гнев и огорчение у Мартина и других византийских военачальников, но они, находясь в предверии битвы за Фасис, не смогли сразу им отомстить. Затем их отвлекла подготовка к новой зиме.
Между тем мисимияне направили к Нахогарану в Иберию посольство из числа наиболее влиятельных своих соплеменников. Скрыв истинную причину своего конфликта с византийцами, они заверили персов в своих давних к ним симпатиях. Они уверяли, что именно за это лазы и византийцы «обливали их грязью». О Сотерихе же они сказали, что тот хотел уничтожить весь народ мисимиян. Основная миссия Сотериха, связанная с разда-
360
чей денег аланам и их соседям, была представлена мисимиянами как бла-говидный предлог, чтобы разделаться с ними. «Поэтому мы умертвили Сотериха и тех, кто явился с ним для указанных целей, говорили послы, - чтобы отомстить за нанесенную нам обиду, и этим дав залог крепчайшей верности персам, перейти к ним с наибольшей славой. Поскольку за все это и в особенности за отпадение на сторону персов римляне не перестанут нас преследовать своим гневом и весьма скоро нападут, чтобы перебить нас всех, поскольку это от них зависит, то подобает тебе, военачальник, принять нас благосклонно, защищать нас и заботиться о сохранении страны, как своей собственной, подчиненной вам, не пренебрегать народом, которому угрожает смертельная опасность, не малым и не темным, но могущим принести величайшую пользу персидской монархии. Ибо вы легко убедитесь, что в военном деле мы опытны и по заключению с вами союза, будем сражаться весьма храбро, и у вас будет местность, расположенная внутри самой территории колхов, - безопасный стратегический пункт, весьма удобный для совершения набегов и являющийся как бы бастионом против врагов» [2, 115]. Нахогаран похвалил мисимиян «за отпадение» от византийцев и пообещал им в случае необходимости прийти на помощь.
Весной 556 г. византийцы стали готовиться к походу против мисимиян. Летом под руководством армянина Бораза и лаза Фарсанта четырехтысячный отряд двинулся на северо-запад. Фарсант по словам Агафия, «был вождем служившей при императорском дворце тагмы колхов» и имел звание магистра, однако, как и Бораз, большим авторитетом не пользовался [2,116].
Путь византийцев лежал через страну апсилов, куда они, по-видимому, от Фасиса отправились морем через покинутый Себастополь. Персы же, узнав о приготовлениях византийцев, двинулись из Иберии и «городков, расположенных вокруг Мухирисиса», по подгорной дороге и, опередив их преградили путь к главным крепостям мисимиян. Не исключено, что, гарнизоны персов заняли и какие-то укрепления апсилов. Вот как об этом пишет Агафий: «Итак, это войско (византийцев, - Ю. В.) с наступлением лета пришло в страну апсилийцев. Когда оно хотело продвинуться дальше, то препятствием ему явился персидский отряд, там собранный... Поэтому римляне, находясь в укреплениях апсилийцев, старались протянуть время, пока не истечет срок жатвы; идти же в боевом строю против персов и соединенных с ними мисимиян считали неосмотрительным и даже весьма опасным. Итак, каждое войско оставалось на месте; ни одно из них .не делало даже попытки продвинуться дальше, но они взаимно наблюдали друг за другом и выжидали, кто двинется первым» [2, 116].
На довольно большом расстоянии от главного лагеря персов разместился отряд из пятисот савиров, прежде сражавшихся на стороне византийцев, а после прекращения военных действий нанявшихся к персам. Они занимали возвышенность с небольшим, вероятно деревянным, укреплением, стены которого были низкими. Когда Максенций и Феодор узнали от
361
своих разведчиков, что савиры, отложив оружие, бездействуют, они послали туда триста всадников. Незаметно подобравшись к укреплению, византийцы окружили его и стали поверх стен бросать в варваров метательные копья, стрелы, камни. Лишь сорок персов смогли спастись бегством. Вскоре к месту сражения подошел двухтысячный персидский отряд и византийцам пришлось отступить к крепости. Уходили они от преследователей двумя путями: по одному на носилках несли тяжело раненого Максенция, по другому двигались византийцы, отвлекая основное войско персов. Таким образом они выручили Максенция и его спутников.
Пока византийцы и персы сдерживали друг друга на границе Апсилии и Мисиминии, Юстин, сын Германа, командовавший византийскими войсками на Острове, направил одного из своих военачальников, гунна по происхождению, Эльминзура, с двумя тысячами воинов на освобождение Родополя. Со времени второго похода Мермероя там находился персидский гарнизон. К моменту прихода византийцев персы, как и большая часть горожан, бродили по окрестностям. Поэтому Родополь был взят без боя. Затем византийцы приступили к прочесыванию окрестностей и истреблению персов. У мирных горожан Эльминзур взял заложников и разрешил им продолжать жить в своем городе. «Так Родополь, - пишет Агафий, - был возвращен в прежнее состояние, вернулся к отечественным нравам и подчинился римскому императору» [2, 118].
С наступлением зимы персы снялись с лагеря и снова отступили в Кутаиси и Иберию, тем самым отказав в помощи мисимиянам, «ибо, - как сообщает Агафий, - отечественными установлениями и нрааами у них не допускается предпринимать зимой продолжительные и трудные заграничные военные походы» [2, 118]. Теперь византийцы могли беспрепятственно продолжить свой поход против мисимиян. Когда они достигли укрепления Тибелия (Тзибила? - Ю. В.), которое отделяло страну мисимиян от апсилийцев, сюда прибыл Мартин. Он хотел сам руководить предстоящими сражениями. Однако этому не суждено было случиться - Мартин тяжело заболел и задержался в крепости. Затем он вернулся в Колхиду. Войско же византийцев под прежним командованием двинулось дальше.
Византийцы, судя по всему, в бой не рвались. Они решили еще раз путем переговоров склонить мисимиян к благоразумному признанию «прежних правителей», т. е. лазов, а через них и Юстиниана, а также к возврату денег, похищенных у Сотериха. Выбрав самых разумных среди апсилов представителей, византийские военачальники отправили их к мисимиянам. Последние, однако, «находящиеся, - по словам Агафия, - во власти злого демона и заслуживающие всякого бранного наименования, которое им могло присвоить справедливое негодование, отбросив и нарушив общечеловеческие законы, немедленно убили послов, хотя они были апсилийцами, их соседями, близкими им по образу жизни, хотя они и не знали и не принимали участия в том, в чем те обвиняли одинаково, римлян и Сотериха, но
362
желали только сделать дружеский, без всякого упрека совет, могущий принести им выгоду» [2, 118-119].
Узнав о случившемся, византийцы были «охвачены бешеным негодованием» и двинулись в глубь территории мисимиян. Тем оставалось надеяться на преимущество труднопроходимых мест, которых в Мисиминии было много. «Есть в этой стране гора, - рассказывает Агафий, - привлекающая внимание, не слишком высокая и возвышающаяся ненамного над местностью, но чрезвычайно крутая, перпендикулярно поднимающаяся вверх, со скалами, обрывающимися во все стороны. Посередине была тесная, плохо протоптанная дорога, трудно доступная даже для одного бесстрашного человека, «так что если бы один человек, стоящий на вершине горы, препятствовал проходу, то враги, даже весьма многочисленные, легковооруженные и такие же ловкие, как исавры, никогда не смогли бы пройти» [2, 119]. Мисимияне не сумели вовремя поставить заслон на пути, и византийцы «заняли вершину и, овладев ею без всякого сопротивления, рассыпались немедленно по более плоской и доступной для лошадей местности». После этого мисимияне «сожгли многие ненужные им укрепления, так как не в состоянии были защищать их, и все собрались в одном, которое казалось им наиболее укрепленным. С древних времен оно называется Тцахар; называют его железным за его неприступность и крепость» [2,119].
На подступах к Тцахару у византийцев с мисимиянами произошла первая стычка. На сотню византийских пехотинцев и всадников напало шестьсот мисимиян. Завязалось ожесточенное сражение с переменным успехом для обеих сторон. Вскоре на одной из ближайших вершин показалось основное войско византийцев - мисимияне были обращены в бегство. На поле боя и по пути к Тцахару осталось свыше пятисот убитых мисимиян. Подойдя к главной крепости мисимиян, византийцы приступили к ее осаде. Долгое время, однако, их усилия были тщетными. Среди византийских полководцев не было единства. Переругавшись между собой, они давали противоречивые указания. Так продолжалось до тех пор, пока Мартин не прислал сюда более известного и опытного военачальника Иоанна Дакика, который незадолго до того по приказу Юстиниана был направлен в Колхиду вместо казненного Рустика. С приездом Иоанна дела у византийцев пошли успешно, и вскоре им удалось нанести мисимиянам жестокий удар.
Недалеко от Тцахара, в местности, надежно защищенной скалами и обрывами, находилось поселение мисимиян. К нему вела единственная удобная дорога через крепость. Другая же - довольно крутая и скрытая тропинка - была известна только самим мисимиянам. Они с трудом спускались и поднимались по ней лишь в случае крайней необходимости. У подножия той горы на влажном и ровном месте было несколько источников. По ночам осажденные стали спускаться к ним за водой. Однажды один из византийских сторожей, по имени Илл, увидел осажденных возле источников. Переждав в зарослях, пока мисимияне наполняют сосуды водой, Илл
363
двинулся следом за ними и дошел до самой вершины торы. Так он обнаружил тропу и узнал число стороживших ее мисимиян.
Иоанн Дакик, выслушав Илла, отобрал сотню самых храбрых и ловких воинов (в том числе Зипера, Леонтия, сына Дабрагеза, Феодора, предводителя цанов) и послал их ночью этой тропой с приказом взять вершину, где стоял дозор мисимиян, закрепиться и подать основным силам византийцев сигнал трубой. После этого они приступят к штурму крепости с противоположной стороны. Илл повел отряд вверх по тропе и, когда они уже почти достигли вершины и увидели у костра семерых спящих и одного дремлющего мисимиянина, Леонтий случайно поскользнулся, упал в лужу и покатился вниз, сломав при этом щит. Разбуженные резким звуком, стражники проснулись, обнажили мечи и стали всматриваться в темноту. Византийцы так и замерли на месте: их ноги буквально приросли к острым камням. Не слышно было даже дыхания. Пламя горящего рядом костра помешало мисимиянам разглядеть что-либо во тьме, а так как ни один звук больше не нарушил тишины, то они вскоре успокоились и «снова возвратились к тому, что им было желательно, и сладко заснули» [2, 122].
Дальнейшие события описаны Агафием исключительно ярко, под свежим впечатлением рассказов солдат - участников сражения под Тцаха- ром. «Тогда римляне, - пишет историк, - напав на них, объятых сном, изрубили как других, так и полубодрствующего, как его кто-то назвал в шутку, и затем, неустрашимо продвигаясь вперед, рассыпались по улицам. Одновременно труба возвестила начало битвы. Услышав это, мисимияне были поражены и неожиданностью и незнанием обстановки. Вскочив с постелей, они пытались собраться и соединиться, выскакивая из разных жилищ. Но римляне, встречая их при выходе и принимая их, так сказать, мечами, произвели страшное избиение. Одни, уже выскочившие, немедленно умерщвлялись, а за ними другие, третьи, так что не было никакого перерыва в избиении, производимом в общей свалке. Многие женщины, вскочив с постелей, с громким плачем, высыпали на улицу. Но охваченные гневом, римляне не пощадили и их. И они, жесточайшим образом изрубленные, явились искупительной жертвой за преступное бесстыдство своих мужей... Одна красивая женщина выскочила с зажженным факелом в руках и была хорошо видима, но и она, пронзенная копьем в живот, погибла самым жалким образом. Из римлян же кто-то, схватив факел, бросил огонь в жилище. Жилища, построенные из дерева и соломы, быстро воспламенились. Пламя поднялось так высоко, что возвестило о происходящем народу апсилийцев и другим более отдаленным. Тогда, конечно, варвары стали погибать еще более страшным образом. Те, кто оставались дома, сжигались вместе с домами, или их давили обрушившиеся постройки. Над теми же, которые выскакивали из домов, нависала еще более верная смерть от мечей. Было захвачено много блуждающих детей, ищущих своих матерей. Из них одних умерщвляли, жестоко разбивая о камни. Другие же, как бы для забавы под-
364
брасываемые высоко и затем падающие вниз, принимались на подставленные копья и пронзались ими в воздухе. И конечно, - заключает Агафий, - римляне не без основания проявили величайшее озлобление против мисимиян как за убийство Сотериха, так и за преступное злодейство по отношению к послам, но, разумеется, не следовало по отношению к детям, которые отнюдь не являлись участниками злодейств их отцов, свирепствовать так жестоко. И этот проступок не прошел безнаказанно» [2, 122-123].
Византийцы, опьяненные победой, улеглись .спать, не выставив даже караула. На рассвете пятьсот вооруженных мисимиян вышли из крепости и убили многих византийцев, а часть обратили в бегство. Византийцы в беспорядке бросились вниз. В лагерь они возвратились израненными, пострадав от неприятельского оружия и от того, что часто падали при спуске на камни. После этого у них пропало всякое желание еще раз карабкаться на эту скалу.
Затем начался штурм самой крепости в том месте, которое было наиболее доступным, - у ворот. Засыпав ров, византийцы построили вблизи стен несколько деревянных домиков-укрытий, откуда стали метать в осажденных дротики и камни с помощью метательных машин. «Варвары от этого тяжело страдали, - пишет Агафий, - были весьма сильно теснимы, но не переставали защищаться. Некоторые из них, пользуясь «черепахами», пытались наступать на римские сооружения, чтобы их разрушить. Но прежде чем они приблизились и должным образом прикрылись, некий Сваруна по имени, славянин по происхождению, метнул копье в не успевшего еще прикрыться и поразил его смертельно. Тотчас же «черепаха» дрогнула и, рассыпавшись, рухнула. Раскрылись и остались без защиты люди, которых римляне легко перебили, поражая копьями. Один из них, однако, спасся бегством и уже приблизился к укреплению, входил в ворота, но тут погиб, пораженный многими стрелами, и, рухнув там, остался лежать на пороге ворот, растянувшись меньшей частью тела вне укрепления, а большей внутри. Мисимияне заметили это и истолковали как неблагоприятное и печальное предзнаменование относительно будущего. Вообще же они уже изнемогали от тягостей и желали вернуться к дружбе с римлянами» [2, 123-124].
Осознав бессмысленность дальнейшего сопротивления, мисимияне отправили к Иоанну послов с просьбой «не губить их поголовно, не уничтожать совершенно народ, уже с древних времен подчиненный римлянам, единой с ними религии, который, раздраженный многими несправедливостями, пытался им противодействовать, но делал это с варварским безумием» [2,124]. Мисимияне заверяли, что они уже сполна заплатили за свои проступки, потеряв большое число построек, не менее пяти тысяч мужчин, еще большее число женщин и детей, «так что немного недостает, чтобы весь мисимийский народ был уничтожен» [2, 124].
Иоанн весьма охотно согласился удовлетворить мольбы мисимиян, поскольку византийцам уже надоело оставаться в этом «пустынном и чрезвычайно холодном месте».Получив заложников и все имущество Сотери-
365
ха, в том числе и императорские деньги в сумме двадцать восемь тысяч восемьсот номисим (примерно сто шестьдесят тысяч рублей золотом), и прибавив к этому большую добычу, Иоанн «разрешил им снова безбоязненно возделывать свои поля и восстановить прежний образ жизни».
9. ПОСЛЕ ТРИНАДЦАТИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ
Вскоре Юстиниан отстранил Мартина от власти и назначил главнокомандующим всеми византийскими войсками в Армении и Колхиде Юстина, сына Германа. Тот получил свое высокое положение в преддверии длительного мира. Многолетние и кровопролитные войны Византии и Ирана подходили к концу. Войну с греками персы проиграли. Последовавшее затем шестилетнее перемирие закончилось в 561 г. заключением мирного договора сроком на пятьдесят лет. Мир принес огромное облегчение народам сбеих величайших держав того времени. Жертвы их во многом оказались напрасными. Иран так и не смог пробиться к берегам Средиземного и Черного морей, Византия же оказалась не в состоянии сломить монополию персов в торговле со странами Дальнего Востока. Хосров вынужден был отказаться от своих притязаний на Лазику, Юстиниан обязался выплачивать Ирану ежегодно огромную сумму в триста тысяч номисим. На некоторое время, впрочем, Ирану удалось закрепиться в Свании, вопрос о которой был окончательно решен в пользу Византии лишь пятнадцать лет спустя.
Как уже говорилось, сваны в VI в. еще обитали в северо-восточном углу горной Колхиды - в верховьях Риона. Путь к ним вел от Кутаиси. Сваны занимали очень выгодную позицию на путях, связывавших Северный Кавказ и Восточное Закавказье с Колхидой. Как сообщает Менандр Протиктор, продолжавший писание истории империи после смерти Агафия, вопрос о Свании остро встал уже в 561 г. на переговорах по поводу заключения пятидесятилетнего мира. Представитель Юстиниана на переговорах Петр стал доказывать права Византии на Сванию на том основании, что в период правления Цафия в Лазике «Суания принадлежала римлянам; римляне обладали Суанами... Некий римлянин, по имени Дитат (Эксисат), был начальником находящейся в той стране римской рати. Между суанами имели пребывание и многие другие римляне. В это время между царем лазов и Мартином, вождем находившегося в Лазике римского войска, возникли неудовольствия, вследствие которых из Колхиды не было посылаемо в Суанию обычного пособия, состоявшего в пшенице, которую по введенному обычаю царь колхидский доставлял суанам» [14, 338-339]. Под угрозой вторжения преобладающих сил персов византийцы вынуждены были вскоре оставить Сванию, уступив ее на время противнику. Из этого следует, по словам Петра, что эта область принадлежала издревле византийцам и что она по праву принадлежит им и теперь. «Если мы самым справедливым образом, -
366
продолжал дипломат, - сделались обладателями Лазики, как с вашей стороны это утверждено, то мы по справедливости должны будем владеть и Суаниею, которая от Лазики зависит» [14, 339].
После заключения мирного договора, в котором вопрос о Свании был обойден, Петр отправился к самому Хосрову, к которому обратился со следующими словами: «...остается еще одна искра; искрою бедствий называю Суанию, грозящую нам великим пожаром неприязни». Петр предъявил Хосрову документы, из которых следовало, что лазские цари «утверждали многих сванских правителей до прихода персов». «Когда мы утверждали и доказывали ясно, - продолжал Петр, - что Лазика издревле была приобретение римское, ты сам возразил, что она принадлежит тебе по праву войны... Ты просто возвратил нам Лазику, как нашу собственность, уступив нам власть над нею. На том же основании мы просим у тебя и Суанию, просим о безвозмездном получении нашей собственности». Хосров же говорил о том, что в Свании правит «царек» и «страною их проходят скифы», т. е. различные северокавказские народы, а суаны, «воры и грабители», живут на вершинах Кавказа, дела у них «самые ужасные и нечестивые», сами они «из сванов сделались персами», Свания - «область незначительная» и не стоит поэтому из-за нее ссориться и предпринимать большие походы. Петр снова говорил о правах византийцев, достал даже из-под хламиды книжку. В нее были вписаны имена лазских царей, которые назначали правителей сванам от времени Феодосия и Уарана до периода правления Льва I и Пероза (458-484). «Я не замедлю, - говорил Петр, - доказать тебе всю истину, как это велось у лазов издревле. Князь Суании был в повиновении у лаза и внесен в книгу для платежа ему дани. Лаз получал от него произведение пчел, кожи и другие тому подобные предметы. По кончине князя суанского управлявший лазами избирал преемника власти усопшего. Между тем писал он к императору римскому о случившемся. Император отвечал ему письменно и приказывал вручить знаки верховной власти над Суаниею, кому он хочет, лишь бы только суану» [14, 348-353]. Хосрову все доводы Петра были не по вкусу, и переговоры снова зашли в тупик.
Вскоре после того, как на византийский престол взошел преемник Юстиниана, его племянник Юстин II (565-578), он отправил в Иран посланника Иоанна Комментиола с двумя поручениями: объявить о своем приходе к власти и возобновить переговоры о Свании. Как сообщает Менандр, «Юстин приказал Иоанну объявить персам, что он согласен купить эту землю, если бы они захотели продать ее. Суания сама по себе земля незначительная; но по выгодному своему положению она весьма полезна для римской державы, потому что препятствует персам нападать через нее в колхидские пределы и разорять их» [14, 360]. Хосров и на этот раз отказался рассматривать вопрос о Свании. Тогда Иоанн попытался самостоятельно, не согласовав с Юстином, привлечь сванов на сторону Византии. Однако в этом он не достиг никакого успеха. Лишь около 575 г. византийцы, наконец, вернули себе и Сванию, разместив в ее крепостях свои гарнизоны.
367
Почти полтора последующих столетия вся Колхида фактически представляла собой византийскую провинцию. С ее политической арены уходят базилевсы - цари, вместо которых появляются патрикии. Отряды лазов и абасгов участвуют в дальних походах византийцев. Они были в числе тех, кто принимал участие в войне Маркиана, племянника Юстина II, против персидского полководца Мирана в 572 г. В 623 г. они вместе с византийским императором Ираклием (610-641), двинувшимся войной на Персию через территорию Лазики, участвовали в его сражениях в Восточном Закавказье. Вскоре, рассказывает Феофан Хронограф, когда «Ираклий решил перенести военные действия в Месопотамию, а затем отступил на Северный Кавказ, лазы и абасги отказались от дальнейшего участия в войне, за что попали в большую беду». Абасги упоминаются и в числе вспомогательных отрядов византийцев в сражении с арабами на берегах Евфрата в 654 г. [7, 70-88],
Контроль над Лазикой, Апсилией, Абасгией Византия по-прежнему осуществляла в первую очередь через свои приморские крепости. В VI—VII вв. Апсар сохранял значение крупной военной базы. По сообщению Агафия, в Апсарской тюрьме провели зиму 554/555 г. Рустик и его брат Иоанн после убийства Губаза. В «Пасхальной хронике», написанной в 30-40-х годах VII в., Апсар упоминается в качестве «пограничной крепости». Византийцы вернулись и в Себастополъ. Прокопий по этому поводу писал: «...напротив Лазики были два укрепления - Себастополь и Питиунт; их уничтожили сами римляне, услыхав, что Хосров спешно посылает сюда войско... Ныне же император Юстиниан этот Себастополь, который был прежде только крепостью, заново весь перестроил, окружил его такими стенами и укреплениями, что он стал неприступным, украсил его улицами и другими пристройками; таким образом, и по красоте, и по величине он сделал его теперь одним из самых замечательных городов» [75]. При раскопках в Севастополе помимо двух вышеупомянутых была найдена: еще одна небольшая прямоугольная крепость с выступами по углам, близкая по конструкции к Лосориону - укреплению, построенному при Юстиниане к югу от Петры. «Великий Себастополь» упоминает в VIII в. Епифан Константинопольский. Важную роль сохраняли и многие другие колхидские опорные пункты византийцев (Петра, Фасис, Зиганис, Питиунт, Родополь и др.), где существовали епископские кафедры вплоть до IX-X вв.
В VII в. ко всем этим многочисленным укреплениям добавляется: Анакопия [57], построенная с помощью византийцев скорее всего в период правления императора Ираклия на месте более древней Трахеи; последняя органически вписалась в ансамбль огромной (450x150 м) крепости, образовав так называемую цитадель. Южная стена Анакопии была снабжена семью башнями, четырехугольными или полукруглыми. Их форма зависела от крутизны склона. Полукруглые стоят на более пологом склоне, куда врагам легче было подвести стенобитные машины. Знаменитый античный архитектор Витрувий еще в I в. до н. э писал, что «башни следует
368
делать круглыми или же многоугольными ибо четырехугольные скорее разрушаются осадными орудиями, потому что удары таранов обламывают их углы, тогда как при закруглениях они, как бы загоняя клинья к центру не могут причинить повреждений». В соответствии с другой заповедью Витрувия были расположены и главные ворота в Анакопии: «Главным же образом следует заботиться о том, чтобы подход к стене при нападении был нелегким, для чего обводить ее (дорогу. - Ю. В.) по краю кручи с таким расчетом, чтобы дороги к воротам вели не прямо, а слева. Ибо раз это будет сделано так, то нападающие окажутся обращенными к стене правым боком, не прикрытым щитом». Их охраняет круглая, сильно выступающая башня с широкими бойницами для лучников. Между второй и третьей башней в стене видна заложенная в древности калитка, через которую во фланг штурмующим главные ворота выбегали отряды осажденных. В стенах двух башен, сложенных из грубо обработанных известняковых блоков, видны восьмирядные кирпичные пояса, служившие для укрепления кладки. Позднее, в VIII в. Ана- копия становится «главной крепостью» Абасгии. Интересные данные о Колхиде середины VII века содержатся в документах, отражающих историю ссылки на Кавказ церковных деятелей - диофисита Максима Исповедника и его друзей апокрисиария Анастасия и Анастасия-инока [7, 62-64; 10, 1— 12]. Апокрисиарий Анастасий описал свои странствия в письме к иерусалимскому монаху Феодосию Гангрскому, который позднее опубликовал письма и другие материалы о жизни Максима Исповедника и его сподвижников. Анастасий рассказывает, что когда они все трое прибыли в «страну христолюбивых лазов» (8 июля 662 г.), их по приказу лазского правителя немедленно разлучили. Полуживого Максима отнесли на сплетенных из прутьев носилках в крепость Схимар, расположенную «вблизи страны аланов», где он вскоре скончался. Обоих же Анастасиев на лошадях отправили - апокрисиария в крепость Буколус, находившуюся в области, именуемой Мисимиана «на границе с аланами, которые эту крепость захватили и удерживают в своих руках», а инока в крепость Скотор, которая находилась в Апсилии «вблизи Абасгии». Спустя месяц (18 июля 662 г.) по приказу того же правителя обоих Анастасиев перевезли в «область Мукурис», откуда уже полуживого? инока отправили в «крепость области сванов», где он спустя несколько дней умер, а апокрисиария поместили в «крепость области Такурис, вблизи Иверии». В сентябре того же года Анастасий был вновь переправлен в область Апсилии и Мисиминии, где по указанию лазского правителя его, изнывавшего от холода, голода и жажды, без необходимой одежды и обуви, гоняли по горам и долинам, после чего заключили в крепость Пустус, расположенную где-то на границе упомянутых областей. В марте-апреле 663 г. тогдашний правитель Лазики был смещен. Новый патрикий освободил Анастасия из крепости и поселил его вблизи своей резиденции в том же районе. Спустя год Анастасия вновь заключили в крепость Пустус.
369
Далее Анастасий сообщает, что в 663 г. правитель Лазики был смещен и бежал в страну абасгов. Правитель последних сочувствовал Анастасию и попросил взамен помощи облегчить условия заключения узника. Лазский правитель согласился, но, как только вернул себе положение в Лазике, сразу же в нарушение договора перевел Анастасия из Пустуса во внутреннюю Лазику в крепость Схимар. Когда Анастасий находился в пути, этот правитель вновь был изгнан, а его место занял «богобоязненный и христолюбивый» Григорий. Анастасий был возвращен и помещен «в крепости, именуемой Тусуме, расположенной выше хутора Мохое, на границе области Апсилии, на востоке Понта, у самой подошвы кавказских гор, близ страны христолюбивых абасгов и племени аланов, около пяти миль от поместил Зихахора, резиденции истинно христолюбивого патрикия и правителя лазской страны» Григория. Здесь Анастасий умер II октября 666 г.
Чтобы как-то облегчить положение Анастасия, в Колхиду прибыл приверженец Максима Исповедника видный диофисит Степан [7, 83]. Однако он направился не в Лазику, а прямо в Абасгию, где его приняли «с большой охотой и любовью». Позднее Степан, «подобно духовному коню, обошел всю Лазику, Апсилию и Абасгию и смело проповедовал как истину, так и новое направление», а затем умер «в доме правителя Абасгии - христолюбивого человека». В 668 г. в Колхиде побывал и Феодосий Гангрский, которому о печальной судьбе Анастасия рассказал следующий правитель Лазики Лебарнук.
С большинством названий областей и крепостей Колхиды, упоминаемых Анастасием, мы уже сталкивались при изложении сведений Прокопия Кесарийского и Агафия Миринейского о событиях середины VI в. Схимар - это, по-видимому, Уфимерей, расположенный севернее Кутаиси на пути в Сванию; крепость Буколус - это Бухлоон, локализуемый в районе современного села Пахулани на берегу Ингури. Область Мукурис - это Мухирисис, наиболее заселенный и плодородный район Лазики вокруг Кутаиси. Крепости Пустус и Тусуме, помещаемые Анастасием вблизи селения Мохои (совр. Моква), локализуются в восточных районах Апсилии. В названии крепости Скотор, вероятно, проглядывает наименование современной реки Кодор. Интересно, что если в середине VI в. византийцы вели переговоры о передаче аланам Буколуса-Бухлоона, то в шестидесятых годах VII в. эта мисимианская крепость уже в руках аланов. В связи с названием Пустус интересно сведение автора VIII в. Эпифана Константинопольского, помещающего в том же районе по соседству с абасгами целый народ «пустовцев». История ссылки в Лазику Максима Исповедника и его сподвижников указывает на полную ее зависимость наряду с соседними Абасгией и Апсилией от Византии, для которой рассматриваемый район, как и прежде, был надежным местом заключения враждебных империи элементов.
Византийская империя в VI - VII вв. вела оживленную торговлю с соседними странами. Первостепенную роль в экономической жизни Византии в
370
тот период играла торговля с Востоком, в том числе и со странами Причерноморья и Кавказа, откуда, как и прежде, византийские купцы вывозили меха, воск, мед, кожи, скот, рабов, а ввозили предметы роскоши, ткани, оружие, зерно, масло, соль, соленую рыбу и др. На территории Колхиды скрещивалось немало торговых путей, интенсивно использовавшихся в этих сделках.
Во второй половине IV в. римский географ Касторий составил карту дорог (Tabula Peutingeriana); в VII в. близкую по содержанию работу проделал анонимный автор из Равенны («Космография»), Согласно этим источникам, один из важнейших закавказских торговых путей из столицы древней Армении Арташата вел к Себастополю через территорию Южной Грузии мимо современных городов Ахалкалаки и Ахалцихе, затем сворачивал к Зекарскому перевалу и выводил по ущелью реки Хенисцкали к Родополю [64, 441]. Это наиболее удобный путь из юго-восточного Закавказья в Колхиду. Его по достоинству в VI в. оценили персы, проводя здесь огромные армии и даже слонов. От Родополя основная дорога вела к Себастополю либо морским путем через Фасис, либо прямо через Археополь, либо чуть севернее, от Кутаиси по подгорной дороге. Другая ветвь пути вела от Родополя на восток к Сарапанису и далее через Лихский хребет в Восточное Закавказье. Весьма важные торговые и стратегические пути вели из Колхиды на Северный Кавказ через перевалы Мамисон, Накру, Клухор, Санчар и Псеашхо, по долинам Риони, Ингури, Кодора, Гумисты и Мзымты.
Северный Кавказ занимал в тот период видное место в торговых интересах империи. Византия заключила союз с аланами, контролировавшими все перевальные пути к западу от Дарьяльского прохода, вдоль которых в VI -VII вв. возникла целая система аланских укрепленных поселений. Византийская дипломатия пыталась использовать и тюрок в качестве посредников в торговле шелком с Китаем. Последние распространяли свое влияние вплоть до Северного Кавказа и враждовали с Персией. Немало смельчаков устремлялось с торговыми целями по сухопутной дороге в Китай, проходившей из Колхиды на Северный Кавказ, оттуда в обход Каспийского моря через Среднюю Азию на восток. Интересные сведения об этих поездках содержатся в «Истории» Менандра Протиктора.
В тот период согдийские тюрки стремились заполучить права свободной торговли шелком на территории Персии. Не сумев добиться здесь выгодных для себя позиций, они стали искать способы торговых контактов с Византией. «Маниах, начальник согдаитов, - пишет историк, - представил Дизавулу (владетель тюрок - Ю. В.), что было бы выгоднее для турков держаться стороны римлян и шелк отправлять к ним для продажи, так как они более других народов употребляют его... Дизавул отправил Маниаха и нескольких турков в посольство к римлянам с письмами, приветствиями и подарками, состоявшими из немалого количества шелку. Маниах пустился в путь. Странствование его было продолжительно. Он прошел многие страны, высокие, близкие к облакам горы, равнины и долины, озера и реки, по-
371
том перевалил через саму гору Кавказ и прибыл, наконец, в Византию...» [14, 371-375].
Юстин II, приняв с большим удовольствием дары тюрок, обласкал их посла и с богатыми подарками отправил назад. Вместе с Маниахом в далекую Согдиану отправился посол Юстина - Зимарх, «полководец восточных городов», киликиец по происхождению. Произошло это в августе 569 г., а в октябре посольство достигло благополучно своей цели. Интересно описание обратного пути Зимарха. Вначале «они ехали крепостями» вместе с владетелем хорезмийцев, с сыном Маниаха и тюркским послом Тагма, потом переправились через реку Оих (вероятно, Сырдарья. - Ю. В.), затем прошли немалый путь до «великого и широкого озера» (Аральское море - Ю. В.), откуда Зимарх ускоренным маршем по сокращенной дороге через пустыню отправил одного из своих спутников Георгия, с письмом к императору. Сам же он шел вдоль берега озера двенадцать дней. Через «трудные места» добрался он до «берега Иха (река Эмба. - Ю. В.), затем Даиха (река Яик. - Ю. В.) и разными болотами прибыл к Атилле (Волга. - Ю. В.)». Затем Зимарх пришел к угурам. Они заверили его в том, что в лесистых местах около реки Кофина засело четыре тысячи персов, ждущих византийцев. Зимарх «прошел по безводной степи, имея при себе мехи с водой. Добравшись до озер, в которых теряется река Кофин», он убедился, что там засады нет, и вскоре, благополучно избежав встречи с неким враждебным племенем оромсухов, достиг Алании. Здесь Зимарх со своими спутниками-византийцами и тюрками был дружелюбно принят владетелем аланов Сародием, который «предупредил Зимарха, чтобы тот не ехал по дороге миндимиянов (мисимиян - Ю. В.), потому что близ Суании находились в засаде персы. Он советовал римлянам возвратиться домой по дороге, называемой Даринской. Зимарх, узнав об этом, послал по дороге Миндимианской десять человек носильщиков с шелком, чтоб обмануть персов и заставить их думать, что шелк послан наперед, и что на другой день явится и он сам. Носильщики пустились в путь, а Зимарх, оставив влево дорогу Миндимианскую, на которую, полагал он, персы сделают нападение, поехал по дороге Даринской и прибыл в Апсилию. Он достиг Рогатории, потом и Понта Эвксинского. Он отправился на судах до реки Фасис и, наконец, прибыл в Трапезунт. Отсюда на общественных лошадях приехал в Византию», в Константинополь, где доложил императору о своем путешествии [14, 375-384].
Материальная культура рассматриваемого времени в Колхиде изучена еще слабо. Исключение составляет Апсилия, откуда уже известно большое число погребений с выразительным инвентарем VI - VII вв. и где начаты систематические исследования поселений того же времени. Местная культура переживала определенный расцвет, умерших в «мир иной» сопровождало большое число вещей, ремесленники снабжали своих соплеменников широким ассортиментом изделий, исполненных как в соответствии с местными традициями, так и под влиянием иноземных, главным образом
372
византийских, форм. Через византийские рынки сюда поступали стеклянная посуда, предметы одежды (например, пряжки с плоской перегородчатой инкрустацией, а иногда и с греческими надписями), серебряные и золотые нательные кресты, разнообразные украшения (в том числе медальон с изображением женской головы и животного, брошь-павлин, серьги замысловатых форм), некоторые виды вооружения, керамика (амфоры, тарелки, кувшины, светильники и др.). В местное производство помимо амфор с перехватом внедрялись, по-видимому, под воздействием соответствующих византийских изделий оригинальные лощеные кувшинчики с высоким узким горлом и тонкой плоской ручкой. Торговые сделки осуществлялись как путем обмена, так и с использованием византийских монет. Судя по эпизодическим находкам в соседних областях, аналогичная картина тесных культурных и экономических контактов с Византией наблюдалась и на территории Лазики, Абасгии и Санигии.
10. НАШЕСТВИЯ АРАБОВ
В 692 г. войска византийского императора Юстиниана II, до того успешно сдерживавшие натиск арабов, потерпели от них поражение. Чтобы купить мир, пришлось отказаться от Армении, вслед за которой арабы захватили и расположенную севернее Картли. Появление сильного противника на восточных границах Лазики и политическая анархия, вызванная острой борьбой за престол в самой Византии в конце VII - начале VIII вв., создали благоприятную обстановку для усиления сепаратистских настроений в Колхиде. Как сообщает историк Феофан Исповедник (752-818) в своей «Хронографии», в 697 г. «восстал патрикий Сергий, сын Барнука, и подчинил эту страну арабам», которые проникли затем в Апсилию и вывели на короткий срок из-под контроля Византии Абасгию. Империи, однако, вскоре без труда удалось восстановить в этом районе прежнее положение благодаря усилиям спафария Льва Исавра, посланного сюда императором в период между 706 и 710 гг. [35].
Феофан пишет, что Юстиниан II отослал Льва Исавра «в Аланию с деньгами, для того чтобы поднять аланов на Абасгию, в то время как арабы завладели и Абасгией, и Лазикой, и Иверией». Прибыв на корабле в Фасис, Лев оставил здесь деньги, а сам в сопровождении нескольких местных жителей, сохранявших верность Византии, отправился в Апсилию, а оттуда, перевалив через Кавказский хребет, прибыл в центр Западной Алании, где его принял местный правитель Итакси. Переговоры с аланами прошли успешно, и вскоре их войско вторглось в горные районы Абасгии, которые они изрядно опустошили. Возмущенные абасги, узнав, что это сделано по указанию Льва Исавра, попытались ему отомстить. Правитель абасгов сообщил Итакси, что деньги, которые Лев оставил в Фасисе, уже взяты оттуда
373
назад Юстинианом II и, следовательно, не могут быть выплачены аланам за их труды. Он просил аланов выдать Льва Исавра абасгам, за что предложил им три тысячи золотых монет. Аланы на это ответили, что выполнили просьбу Льва не из-за денег, а «из любви к императору» и отказались идти на сделку с абасгами. Тогда те предложили за Льва шесть тысяч золотых монет [35, 82].
Аланы решили взять деньги. Льву они сказали: «...давай лучше схитрим, договоримся с ними, что отдадим тебя, и вместе с их людьми отправим наших, обследуем их клисуры (ущелья. - Ю. В.) и нападем на них, опустошим их страну и вам окажем услугу». Лев одобрил такой план, и послы аланов отправились в Абасгию. Там они сообщили, что согласны на выдачу спафария, за что и получили много подарков. Отряд абасгов с обещанным золотом двинулся к границе с аланами, которые, придя ко Льву Исавру, сказали: «Эти люди, как мы предупреждали, явились забрать тебя, - и Абасгия тебя ждет. Так как мы соседствуем с ними, купцы то и дело отправляются к ним. Итак, чтобы не расстроить наш замысел, мы передадим тебя открыто, но, когда вы двинетесь в путь, мы тайно пошлем вслед (своих людей), их убьем, а тебя укроем, до тех пор пока не соберется наше войско, и мы неожиданно не вступим в их землю». Так и случилось. Взяв Льва и его спутников, абасги крепко их связали и повели к себе. Вскоре Итакси сам напал на абасгов сзади и всех перебил, Льва отнял и спрятал. Затем, собрав войско, он двинулся в Абасгию. Внезапно пройдя клисуры, аланы ворвались во внутренние районы Абасгии, разорили их и, взяв много пленных, вернулись назад. Судя по всему, их путь лежал через современные перевалы Санчар и Гудаутский, минуя высокогорное село Псху, где и теперь проходит одна из наиболее удобных транскавказских туристских троп.
Юстиниан II, узнав, что и без денег Лев Исавр успешно выполнил его задание, послал абасгам письмо, в котором сообщал: «Если вы сохраните нашего спафария и отпустите его, не причинив вреда, мы простим вам все ваши прегрешения». Обрадовавшись такому письму, абасги вновь отправили к аланам послов со следующей просьбой: «Мы дадим вам в заложники детей наших, отдайте нам спафария, чтобы мы отослали его к Юстиниану. Но Лев не согласился на это, сказав: «Бог в силах отворить мне врата возвращения, а через Абасгию я не уйду» [35, 83].
«Некоторое время спустя, - пишет дальше Феофан, - отряд ромеев (византийцев - Ю. В.) и армян вторгся в Лазику и осадил Археополь, но, узнав о появлении сарацин (арабов - Ю. В.), отступил. Часть их, числом до двухсот, отделившись, поднялась для грабежа в области Апсилии и жителей Кавказа. Когда сарацины захватили Лазику, отряд ромеев и армян, обратившись в бегство, вернулся к Фасису, а те двести, отчаявшись, остались разбойничать в Кавказских горах» [35, 83].
Аланы, узнав, что вблизи их границ находится отряд византийцев, с радостью сообщили Льву: «Ромеи подошли, ступай к ним». Он не стал ждать,
374
когда растает снег на перевалах (а был месяц май), и, взяв с собой пятьдесят аланов, в специальных снегоступах перешел на южные склоны хребта, вероятно, через Марухский перевал и вскоре достиг лагеря византийцев. На вопрос спафария, где находится войско, они ответили: «Когда вторглись сарацины, они повернулись в Романию, а мы, не имея возможности отправиться в Романию, направлялись в Аланию» [35, 83].
«А была там крепость, - продолжает Феофан, - называемая Сидерон («железная» - Ю. В.), начальником которой был некто Фарасманий, подчинявшийся в то время сарацинам (с армянами он жил в мире)». И вот спафарий обратился к нему через посланцев с такими словами: «Поскольку ты находишься в мире с армянами, заключи мир и со мной: подчинись империи и дай нам возможность добраться до моря и переправиться в Тра- пезунт». Фарасманий отказался, и тогда Лев организовал с помощью части сопровождавших его алан и армян засаду вблизи этой крепости. Он приказал блокировать ворота и хватать всех, кто будет покидать крепость. Таким способам Лев Исавр сумел захватить в плен многих защитников крепости, выходивших из нее на какие-то работы (видимо, на заготовку дров, обработку земли и т. д.). Поскольку крепость была достаточно хорошо укреплена, он не смог взять ее приступом и начал планомерную осаду. Вскоре правитель апсилов Марин во главе трехсот воинов пришел ему на помощь. Узнав об осаде крепости, Марин решил, что в его стране оказалось большое войско. Фарасманий, увидев подошедшее ко Льву подкрепление, обратился к нему со словами: «Возьми сына моего в заложники: я согласен служить империи». Однако ворот крепости он не открыл. Исавр, приняв заложника, обратился к Фарасманию с такой речью: «Как же ты называешь себя рабом империи, если говоришь с нами запершись? Нам нельзя уходить, не завладев крепостью». Далее Исавр дал слово Фарасманию, что войдет в крепость лишь с тридцатью воинами, но, когда тот открыл ворота, спафарий приказал захватить их своим воинам и ввел в крепость весь отряд. Проведя в крепости три дня, он приказал поджечь все постройки и разрушить крепостные стены до основания. «Вспыхнул большой пожар, - пишет Феофан, - и население вышло, захватив имущество, какое только могло унести» [35, 84].
Исследователи считают возможным сопоставлять Сидерон с упомянутым выше укреплением мисимиан Тцахаром. Однако сообщения источников об облике и расположении этих крепостей резко различаются. Тцахар в описании Агафия предстает перед нами незначительным, но зато хорошо защищенным природными препятствиями пунктом с отдельно от крепости расположенным поселением. Сидерон, действительно, подобно Тцахару назван «железным», «сильным» укреплением, однако явно ему уступает в отношении природного окружения. В описании Феофана Хронографа Сидерон предстает укрепленным поселением, в котором располагался немногочисленный гарнизон. Местных жителей больше всего интересовали их
375
собственные поля и имущество, а не проблема обороны крепости. Судя по последующим событиям, Сидерон являлся одним из важнейших центров Апсилии, и, следовательно, его скорее всего можно сопоставить с Тзибилой Прокопия (современным Цибилиумом), который должен был в первую очередь привлекать внимание завоевателей.
Разрушив Сидерон, Лев Исавр «отправился в Апсилию в сопровождении Марина, первого у апсилов, и был принят со многими почестями. И отправившись оттуда к побережью, переправился на противоположный берег и явился к Юстиниану». Так закончилось путешествие по Западному Кавказу одного из видных политических деятелей Византийской империи - будущего императора Льва III (717-741 гг.), родоначальника так называемой Исаврийской династии.
Из рассмотренного отрывка «Хронографии» Феофана можно сделать несколько интересных выводов. Во-первых, Фасис и в начале VIII в. сохранял значение военной базы византийцев - отсюда начал Лев Исавр путь в Аланию; здесь он оставил деньги, которые скорее всего отдал на хранение важному должностному лицу, в свою очередь передавшему их затем посланцам Юстиниана II; сюда бежал от арабов отряд византийцев и армян, осаждавших Археополь. Во-вторых, в рассматриваемый период на территории Колхиды вопреки существующему мнению отсутствовали постоянные арабские гарнизоны. В источнике ничего не сказано о том, кто находился в осажденном Археополе - непокорный ли патрикий Сергий, или отряд арабов, зато подчеркивается, что уже во время этой осады вблизи Археополя появилась армия арабов, которые повторно «захватили Лазику». Нет и прямых упоминаний о присутствии собственно арабских гарнизонов в Апсилии (исключение мог составлять Сидерон, где можно предполагать присутствие небольшого отряда не столько самих арабов, сколько их наемников) и в Абасгии. Примечательны слова абасгского правителя о старинной дружбе Алании с Абасгией, которая, вероятно, стимулировалась в основном интересами Византии. Весьма важны и сведения о популярном торговом пути, проходившем здесь от Черноморского побережья на Северный Кавказ (вероятно, по линии Лыхны - Гудаутский перевал - Псху - Санчар, хотя не исключается и путь от Санчара через Псху и перевал Доу в долину реки Гумисты, где в тот период было довольно густое абасгское население, и далее в Себастополь). Оживленно двигавшиеся по нему купцы не принадлежали ни к абасгам, ни к аланам, поскольку они свободно проходили здесь и в момент ожесточенных столкновений между племенами.
Арабы снова на короткое время проникли в Колхиду в 20-х годах VIII в., когда, по сообщению древнеармянского историка Моисея Каганкатваци, арабский полководец Джеррах ибн-Абдуллах аль-Хакими дважды пытался вторгнуться в Хазарию через «Абхазию», т. е., очевидно, по Даринскому пути через Клухорский перевал. Всякий раз эти походы носили эпизодический характер, однако имели они серьезные последствия. После них в
376
развалинах лежали мертвые поселки лазов и апсилов - жителей угоняли в неволю. Опустевшими казались потравленные поля. Особенно страдали те местности, которые прилегали к главному пути следования арабов (Кутаиси - Археополь - Цебельда). Правда, гарнизоны арабов в местных крепостях задерживались недолго, именно поэтому здесь во второй половине 30-х годов укрывались, в частности, правители Картли, бежавшие от преследования арабов, руководимых Мерваном, прозванным Кру - «глухим» за то, что он не внимал слову советчиков.
Мерван ибн-Мухаммед, двоюродный брат халифа, был одним из самых известных и удачливых арабских полководцев. Он на время одержал победу над Хазарией и заставил ее хакана перейти в мусульманство. Поскольку Византия успешно отражала все попытки арабов подойти к Константинополю со стороны Малой Азии, Мерван решил вторгнуться в Византию в обход Черного моря с северо-запада. Вот почему с шестидесятитысячным войском устремился он сначала в Лазику и Абасгию, откуда намеревался, по-видимому, вдоль побережья выйти в Северное Причерноморье. Об обстоятельствах этого похода древнегрузинский летописец XI в. Джуаншер сохранил следующие интересные сведения: «И когда захватил Мурван власть над Персией и Аравией, - и поднял все племена агарян (арабов. - Ю. В.), он пошел против христиан, разорил и убил, и взял в плен страны Греции и Армении до моря, распростерся множеством своих войск, подобных туче саранчи и мошкары, по странам севера и покрыл место земли. И все владыки и питиахши, родственники эриставов и знать устремились в Кавказ и скрылись в лесах и оврагах. И обошел Кру весь Кавказ, и завладел вратами Дариала и Дарубанда. И разрушил все города, и большую часть всех границ Картли... И когда узнал, что цари Картли и все родственники их ушли в Эгриси, а оттуда перешли в Абхазию, вернулся и стал лагерем в районе Чкондиди (современное село Мартвили - Ю. В.), что по-мегрельски значит «большой дуб». Его лагерь был от Цхенисцкали до Абхазии... Мурван пошел по их следам и разрушил все города и крепости страны Эгриси, и ту крепость трехстенную, которая есть Цихе-Годжи, разрушил и вошел в ограду Клисура. И в приход его был католикосом Табор. И когда вошел Кру в Клисуру, которая в то время была границей Греции и Картли, (он) разрушил город Апсилии Цхум (Себастополь - Ю. В.) и осадил крепость Анакопию, в которой есть икона пречистой Богородицы нерукотворной, относительно которой никто не знает, как она (туда) попала: ее нашли на вершине той горы, к которой с юга подступает море, а с севера - леса болотистые. Были тогда в ней цари Картли Мир и Арчил, а отец их был мертв и похоронен в Эгриси. А эристав императорский Леон ушел в крепость Собга, которая находится на перевале в Осетию (Аланию - Ю. В.). И никто не мог сразиться с Кру, так как войска его были больше и многочисленнее лесов Эгриских... И когда они (Мир и Арчил - Ю. В.) находились в крепости Анакопии, туда пришел Мурван Кру и начал борьбу с этими царями. И было с ними
377
число малое служителей дворцовых... тысяча, а из войск абхазов - две тысячи воинов. Перед рассветом господь наслал на сарацин гнев... и произошли чудеса свыше, громы и молнии, зной южный и дожди сильные и грозные... И поразил их бог болезнью желудка с кровью... И явился той ночью Арчилу ангел, который сказал ему: «Идите и сражайтесь с агареянами, поскольку я наслал на них болезнь, жестоко уничтожающую всех от человека до животного. И как вы выступите (против них), услышите вы из лагеря (врагов) глас горя и плача..». И, как стало светать, стали слышны из лагеря плач и стоны. Тогда они (Мир и Арчил - Ю. В.) выступили с упованием на бога на борьбу с ними и сразились, и дал господь победу малым войскам христиан, и умерло от болезни желудка сарацин тридцать пять тысяч, а от меча - три тысячи. И был ранен Мир в бок копьем, а у христиан в тот день убили шестьдесят человек, а лошадей у сарацин пало, как лес, и бросали их всех в море... Быстро снялись и повернули вспять (арабы), и, когда поднялись к Цихе-Годжи и разбили лагерь свой на двух реках сходных, пошел сильный дождь, поднялись реки и обратилась меньшая река на войско аба- ши и унесла пехотинцев двадцать три тысячи; и обратилась большая река к войскам, лагерь которых в сильно лесистом месте. Некоторые бежали, а некоторые поднялись на деревья, и унесло тридцать пять тысяч коней, и с тех пор стали называться те две реки одна - Цхенисцкали, другая Абаша... И как увидел это все происшедшее с ним Мурван Кру, очень сетовал на себя и на посоветовавших ему прийти в эту тесную, лесистую страну... И прошел безбожный Мурван Кру берег моря, и забрал крепости и города побережья, и разгромил и сделал непроходимой всю страну по морскому берегу, пока достиг города, который есть Константинополь, и стал лагерем там (в месте), которое называется Халкидон; там море узко текущее и нет у него ширины. Поэтому решил неразумный и безумный Кру заполнить (здесь) камнями море и сделать его проходимым, чтобы пешком провести войско свое через море и так взять город Константинополь. Но бог сделал напрасным его намерение: настиг (его) гнев божий, так как лег вечером здоровым, а на рассвете нашли его мертвым, ненавидимого и забытого всеми. И как увидели это войска его, рассеялись и разбежались в свои страны...» [45, 234-238].
В период осады Анакопии арабы нанесли сокрушительный удар по Апсилии. Как сообщает Феофан Хронограф, в том же, 738 г. полководец Сулейман ибн-Исам вступил в Апсилию и осадил Сидерон, где укрылся Евстафий - сын «блистательного патрикия» Марина, когда-то помогавшего Льву Исавру, крепость не выдержала осады. Евстафий был пленен. Потерпев поражение под Анакопией, арабы увезли Евстафия с собой и после неудачной попытки обратить в исламскую веру казнили[7, 93-94]. Интересно, что на всех основных .укреплениях Апсилии отмечены следы одновременных разрушений, которые датируются первой половиной VIII в. В Цибилиуме поверх наиболее поздних (VI - VII вв.) культурных отложений обнаружено огромное число речных булыг весом до двадцати пяти кило-
378
грамм каждая, служивших в качестве катапультных ядер. За четыре километра подвозили осаждавшие эти боеприпасы, с помощью которых были пробиты бреши в стенах. Через них устремились арабы на охваченную пламенем территорию внутри стен, где скрывался апсилийский гарнизон. Ни один человек не вернулся после яростного штурма в крепость, и стены ее, постепенно разрушаясь, скрыли под каменным завалом груды ядер и следы пожарища.
Аналогичная судьба постигла, судя по всему, и важнейшие крепости и поселения лазов, расположенные до того в центральных и восточных районах Колхиды. Уцелевшее население сосредотачивается в северо-западной части древней Лазики между реками Ингури и Цхенисцкали, а на освободившемся пространстве вскоре появляются переселенцы из Восточной Грузии, бежавшие от укрепившихся там арабов.
11. ЦАРСТВО ЛЕОНА АБХАЗСКОГО
Победа у стен Анакопии имела далеко идущие последствия, которые хорошо осознавали и ее современники. Поэтому не случайно немного позже на том месте, где арабские полчища были повернуты вспять, построили в честь этого события белокаменный храм богородицы. Теперь «с легкой руки» монастырских историков второй половины XIX столетия он связывается с именем святого Симона Кананита.
Вскоре после ухода арабов из Колхиды Льву Исавру, теперь уже в качестве византийского императора, снова пришлось всерьез заняться устройством дел в этом районе. «И была разорена в то время страна...- пишет летописец Джуаншер, - и не находилось больше крова и пищи для людей и животных. И направили посла к греческому царю Мир и Арчил и Леон - правитель Абхазии, и сообщили, что было сделано богом руками их. А он (Лев III - Ю. В.) послал два венца и грамоту Миру и Арчилу и написал им: «Были в Ваше царство доблесть и мудрость в Картли. Теперь, хоть Вы и терпите гонение вместе с нами за служение Христу, но с изменением нашего положения вместе с нами и Вы будете возвеличены...Всем пределам Картли от нас сделан вред, а от царей ее были нам содействия и польза. Теперь это третье служение и польза, положенные ими на престол наш царский в первый раз приняли свет крещения... затем от разорения спасли большой город Понта и между ними и персами сделали мир...Теперь, если бы бог не воспрепятствовал через них этим злым врагам, последние дошли бы до Константинополя» [45, 240]. Оценив столь высоко роль Картли как заслона против вторжений врагов через Восточное Закавказье к пределам Византии, император обращался затем к Леону со следующими словами: «А тебе жалую управление Абхазией, тебе и детям твоим, и потомкам твоим навеки. Но добром уважай народ картлийский, и с этих пор не властен
379
ты вредить ему и границам Эгрисским пока они там сами не выйдут из них». Судя по всему, Византия стремилась к восстановлению боеспособности Восточной Лазики-Эгриси, которая по-прежнему рассматривалась как главный бастион в этом районе против арабов, укрепившихся в Картли. Переслав знаки царской власти Миру и Арчилу, Лев III, учитывая разницу в реальных силах опустошенной Лазики и Абасгии, избежавшей тягот арабского нашествия и сильно расширившейся, по-видимому, за счет присоединения Апсилии и Мисиминии, на определенное время приостановил дальнейшее продвижение своего тезки на восток, передав ему вместе с тем наследственное право на управление подчиненными ему территориями.
Мир не сумел излечиться от раны, которую получил при преследовании арабов. Почувствовав приближение смерти он позвал Арчила и обратился к нему со следующими словами: «Я теперь к - отцам: возьми меня и похорони в могиле вместе с отцами нашими... И нет у меня сына-наследника а имею семь дочерей. Ты теперь наследник дома нашего, царства царя Мириана. И ты сам знаешь, что мы дочерей наших не даем эриставам в жены; или даем царям, или же придет от персов наследник царей, как Пероз, которому Мириан дал дочь свою в жены. Но мы сейчас ослаблены, так как ты без жены, а я - без сына. Теперь (поэтому), как приводили отцы наши в жены дочерей эриставов наших, так дай им дочерей моих и раздели между ними страны Картлийские. Половина тебе, а половина - им. А то, что было у меня, как у старшего, даю тебе, и пусть будет у тебя, как у старшего: Эгриси, Сванетия, Такуэри, Арагвети и Гурия. А Кпарджети и среднюю Мтиулети дай дочерям моим, чтобы они там пребывали в эти злые времена... А ты стой здесь и будь другом греков, пока рассеется тьма эта» [45, 241].
После смерти Мира Арчил позвал Леона и сказал ему: «Пусть благословит тебя господь за все, что ты сделал для нас, когда мы были твоими гостями, и обеспечили нас спокойствием в местах твоих. Но теперь сообщают нам о том, что отстраиваются места наши от Клисуры и выше. Пойду и буду строиться в Цихе-Годжи и Кутаиси. Теперь проси, чего требуется тебе от меня взамен доброго твоего служения». Но Леон сказал: «Дал мне император страну эту наследственно благодаря доброму вашему содействию. Отныне же эта страна является моим наследственным владением от Клисуры до реки Великой Хазарии, куда достигают вершины Кавказские. Включи меня в число рабов твоих, которых ты удостоил сделать сыновьями и братьями твоими. Не хочу доли от тебя, и мое пусть будет твоим!» И тогда отдал Арчил в жены Леону дочь брата своего Гурандухт и венец тот, который греческий царь послал для Мира, и дали они друг другу обет и клятву страшную в том, что не будет вражды между ними и чтобы Леон помогал бы Арчилу во всех делах его» [45, 242-243]. Так Арчил и Леон несомненно с ведома и согласия византийского императора разделили Колхиду на две части, при чем Леон, женившись на дочери Мира и получив царскую корону, оказался уже не столько вассалом, помощником Арчила, сколько фак-
380
тически его наследником в Эгриси. Так наметились, наконец, реальные предпосылки объединения всей Колхиды в единых политических границах.
Конечно, Леон Абхазский своими успехами был обязан не только своим личным, вероятно незаурядным, способностям и свежим силам абасгов, составлявших основу его не слишком многочисленного войска. Немаловажную роль в судьбе Леона сыграли и его близкие родственные связи с византийскими императорами и хаканами Хазарии. Еще в 732 г. Лев III Исавр женил своего сына Константина на сестре хазарского правителя. Примерно в то же время старший брат Леона - Константин Абасгский взял в жены дочь хазарского хакана, которая, по мнению большинства исследователей, была сестрой царевны, отданной за наследника византийского престола [7, 101]. Не случайно Леон в своем ответе Арчилу упоминает одновременно императора и Хазарию - у него по-видимому, были все основания рассчитывать на их поддержку.
Согласно составленному в 1008 -1014 гг. списку правителей Абасгии и Абхазского царства - так называемому «Дивану абхазских царей», Леон I правил сорок пять лет [24, 195]. Поскольку он уже являлся активным участником событий 737-738 гг., время его кончины должно определяться примерно 780-782 гг. Следовательно, Леон I Абасгский является современником византийских императоров Льва III Исавра, его сына Константина V (741- 775) и внука Льва IV Хазара (775-780). На протяжении всего этого периода Византия и Хазария поддерживали самые тесные дружеские отношения, что, несомненно, благоприятно сказывалось и на положении Абасгии. Как сообщал грузинский историк XVIII в. Вахушти Багратиони, Леону Абасгскому еще при жизни Иоанна, сына Арчила (в приведенном выше обращении Мира к Арчилу как будто содержится ясное указание на отсутствие у последнего жены и детей, однако в более поздних источниках упоминается его сын Иоанн, правивший в Эгриси после мученической смерти Арчила примерно в 750 г.), «подчинилась... вся Эгриси и почитала его» [7, 97]. Включение Эгриси в состав Абасгии носило, несомненно, мирный характер. Это событие произошло скорее всего в годы правления Льва IV Хазара, когда Византия была еще достаточно могущественной и могла не опасаться усиления Абасгского княжества [7, 101], и вместе с тем это соответствовало желанию Византии иметь в этом районе буферное государство, стоявшее на пути возможных вторжений со стороны Северного Кавказа и Восточного Закавказья.
Общая атмосфера жизни Колхиды в последние годы правления Леона I прекрасно передана в сочинении древнегрузинского писателя Иоанна Сабанисдзе «Мученичество Або Тбилели», написанном в самом начале 80- х годов VIII в. Здесь, в частности, рассказывается о переезде из Хазарии в Абхазию (Апхазети - так обычно называется в древних грузинских источниках Абхазское государство VIII - X вв. Название «Абхазия» происходит от древнего наименования «Абасгия», трансформировавшегося через грузинский язык) картлийского правителя Нерсе и его свиты, в которую входил
381
молодой араб Або, отвергший ислам и принявший христианскую веру. Иоанн Сабанисдзе пишет: «По прошествии некоторого времени Нерсе стал просить северного (хазарского - Ю. В.) царя отпустить его в страну абхазскую, куда он с самого начала отправил мать, жену с детьми и всех своих домочадцев, а также и имущество свое, ибо страна та была защищена от страха перед сарацинами. Бог укротил сердице северного царя, и он отпустил Нерсе со многими дарами. Когда они прибыли в абхазскую страну, князь той страны принял Нерсе со всеми его приближенными. Нерсе увидел государыню - мать свою, жену и детей своих, все они с радостью возблагодарили бога, что собрались они вместе живыми и благополучно. Когда князь абхазский узнал, что блаженный Або новокрещенный, он очень обрадовался со всем народом своим. Князь, епископ и священники призвали Або и благословили его... Больше всех благодарил бога блаженный Або, потому что нашел он ту страну полной верующих во Христа и никого неверующих не было среди коренных жителей в ее пределах. Ибо границей ее (Абхазии - Ю. В.) является море Понтийское, обиталище полностью христиан, до границ Халдии, в которой находятся Трапезунт, поселение Апсар и Напсайская гавань. И подвластны города те и места слуге Христову, ионскому (греческому - Ю. В.) царю, который восседает на престоле в великом городе Константинополе» [7, 102 -112].
О событиях, последовавших вслед за смертью Леона I, весьма содержательно, хотя и довольно кратко, сообщает нам древнегрузинская летопись «Жизнь Картли» («Матиане Картлисай»), где сказано; «Когда же ослабели греки, отложился от них эристав абхазов, по имени Леон, сын брата эристава Леона, которому была дана Абхазия в наследство. Этот второй Леон был сын дочери царя хазар, и с (помощью) их силы отложился он от греков, завладел Абхазией и Эгриси до Лихи (Лихский хребет, разделяющий Восточную и Западную Грузию - Ю. В.) и назвался царем абхазов» [45, 251]. В более поздних источниках сообщается, что Леон II перенес столицу Абхазии в Кутаиси. При захвате власти в Колхиде он пользовался не только помощью хазар, но и заручился поддержкой эгрисцев. Леон II разделил Абхазское царство на восемь административных округов-областей по этноплеменному принципу [7, 108].
Содержание рассмотренных сообщений можно раскрыть следующим образом. Акад. С. Н. Джанашиа справедливо писал, что приведенное в сочинении Иоанна Сабанисдзе «описание внутреннего состояния Абхазии так и дышит благополучием и рисует силы страны, накопленные в результате предыдущего развития...» [7,103]. Тот, факт, что Леон I назван в этом источнике «князем», а не, как прежде, «правителем», служит указанием на определенные изменения в его положении при общем сохранении провизантийской ориентации. К моменту воцарения Леона II (около 786 г.) Абасгия и Эгриси мыслились как некое единое целое, которое можно было захватить одновременно. Леон II получил власть в Абхазии не по наследству, закон-
382
ным способом, а путем захвата ее с помощью хазар и против воли Византии [26]. Это произошло, вероятно, вскоре после смерти Льва IV Хазара, когда на византийском престоле оказалась его энергичная вдова - императрица Ирина (780-802), последняя представительница Исаврийской династии. В своем неуемном стремлении к власти она не останавливалась ни перед чем. Даже собственному сыну приказала выжечь глаза. Леон II, однако, не сумел надолго закрепиться в Абхазии. Согласно «Дивану абхазских царей», вскоре абхазский престол занял законный наследник Леона I - его сын Феодосий II (701-818). Не исключено, что он использовал поддержку Византии, где в это время пришел к власти Константин VI (790-797), который на короткий срок отстранил от управления государством свою мать. Вероятно, Леон II так и не был признан правителем Абхазии, поскольку имя его отсутствует в «Диване абхазских царей», подобно именам Иоанна и Адарнасе, которые узурпировали власть в Абхазском царстве почти на двадцать лет во второй половине IX в. [7,124].
События последних десятилетий VIII в. способствовали закреплению позиций Абасгии в ее новом качестве. С этого времени в истории Колхиды начинается новая эпоха, связанная с двухсотлетним существованием раннефеодального Абхазского царства, рассмотрение которой выходит за рамки этой книги.
383
ГЛАВА III. КРЕПОСТИ - ХРАМЫ - ГОСУДАРСТВО
В раннесредневековой истории Колхиды особенно интересны эпизоды, связанные с историей городов, с созданием здесь грандиозной системы укреплений (Клисура), с проникновением и распространением на этой территории христианства и с формированием в местной среде феодальных отношений и государственности.
Клисура до недавнего времени сопоставлялась с Великой Абхазской (Келасурской) стеной, расположенной на территории Абхазии (М. М. Иващенко, Л. Н. Соловьев, Л. А. Шервашидзе, 3. В. Анчабадзе, М. М. Гунба и др.). В последнее время было высказано мнение, что Великая Абхазская стена не связана с Клисурой раннесредневековых источников (Т. Берадзе и др.). Сложен вопрос о христианизации Колхиды. Одни исследователи полагают, что официальное принятие христианства произошло одновременно с Картли в начале IV века (С. Г. Каухчишвили, Н. Ю. Ломоури и др.), другие в этом отношении доверяют византийским источникам, согласно которым этот акт датируется для Лазики 523 г., а для Абасгии - 40-ми годами VI в. (Н. А. Бердзенишвили, В. Д. Дондуа, В. А. Леквинадзе и др.). Нет единства и во взглядах на обстоятельства перехода к феодализму. Одни исследователи придерживаются мнения, что феодальные отношения в Колхиде победили к VI веку (С. Н. Джанашиа и др.), другие же отмечают более замедленный (сравнительно с Картли) темп процесса феодализации на этой территории (Г. А. Меликишвили, А. П. Новосельцев), где крупное феодальное землевладение не стало господствующим и в IX - X вв. [65, 145].
Если при рассмотрении первых трех проблем проверка имеющихся сведений византийских и древнегрузинских источников в значительной мере облегчается значительным числом уже исследованных фортификационных и христианских сооружений и достаточно обильным сопутствующим материалом, то в решении вопросов феодализации возможности археологических источников весьма ограничены [68, 16], хотя и здесь, особенно в отношении Апсилии, кое-что можно прояснить и с помощью археологических свидетельств.
1. ГОРОДА И КРЕПОСТИ
В предыдущей главе уже шла речь о поселениях лазов, мисимиян, абасгов и апсилов. Для территории Абасгии и Мисиминии письменные данные еще первенствуют, так как археологическое изучение обоих исторических образований VI—VII вв. только начинается. О том, что археология дала в сочетании с письменными источниками для познания прошлого Апсилии, подробно рассказано в специальной книге [21]. Обратимся теперь к Лазике.
О границах Лазики подробные сведения сохранил нам Прокопий. «От
384
города Апсарунта до города Петры и границ лазов, - сообщает историк, - пути один день. Упираясь в эти места, Понт образует береговую линию в виде полумесяца. Длина пути при переезде по этому заливу-полумесяцу составляет приблизительно пятьсот пятьдесят стадий (около ста километров - Ю. В.), а все, что лежит за этой береговой линией, является уже страной лазов и носит название Пазики» [72, 379]. «Фасис, - продолжает Прокопий, - впадает в конечную часть Эвксинского Понта, на краях залива-полумесяца, на одной его стороне, принадлежащей Азии, находится город Петра, а на противоположной стороне берега, принадлежащего уже Европе, находится область апсилиев» [72, 380]. Поскольку дальше Прокопий сообщает, что проживавшие северо-западнее апсилов абасги находились «за вторым краем этого «полумесячного» залива» [72, 382], можно предположить, что прибрежные районы Апсилии занимали и какую-то часть побережья в пределах упомянутых выше ста километров, достигая районов к югу от современной Очамчиры. Следовательно, можно полагать, что западная граница лазов тянулась на расстояние трехдневного перехода (восьмидесяти пяти - девяноста километров).
«Левая сторона Фасиса, начиная от сей реки до пределов Лазики, простирается на один день пути для доброго пешехода, - продолжает Прокопий - Но эта земля совсем безлюдна. Смежная с ней сторона населена римлянами, которые прозваны понтийскими. На границах той лазийской земли, которая совсем безлюдна, царь Юстиниан построил в мое время город Петру» [74, 227-229].
Вдоль левого берега Фасиса принадлежавшая лазам полоса тянулась до Родополя, который, по словам Прокопия, «первый попадется для тех, кто идет из Иберии в Колхиду» [72, 418]. Таким образом, южная граница Лазики проходила по линии Петра - Родополь - Сарапанис, простираясь на четыре дня пути.
Восточные пределы страны отмечали крепости Сарапанис (Шорапа- ни) и Сканда. За Лазикой «внутри страны, - пишет Прокопий, - лежат области Скимния и Суания» [72, 379], путь к которым вел через Уфимерей - крепость, находившуюся в глубине ущелья Риони, по-видимому, в одном дне пути от Кутаиси. Следовательно, северо-восточная граница Лазики проходила по линии Уфимерей - Сканда - Сарапанис.
На северо-западе Лазика граничила с мисимиянами, которые, по сооб-щению Агафия, занимали «местность, расположенную внутри самой территории колхов» [2, 115]. Наиболее северный пункт, где источниками VI в. зафиксировано пребывание лазов, «у реки Хоб», там находилась последняя резиденция Губаза [2, 72]. Наиболее восточный из известных населенных пунктов Мисиминии - Бухлоон предположительно локализуется в районе современного села Пахулани на правом берегу Ингури, носившего в древности имя «Хоб». По той же реке, по-видимому, проходил один из важнейших транскавказских путей, известный в источниках под названием
385
Мидзимианского, т. е. по-видимому Мисимианского. Поэтому граница между мисимиянами и лазами в VI - VII вв. должна быть проведена по Ингури, причем не исключено, что в Мисиминию входили и какие-то территории по левому берегу этой реки [10, 34].
Очерченная территория была заселена достаточно неравномерно. Прокопий отмечал, что «все населенные места лазов» находятся по правому берегу Фасиса, главным образом в Мухирисисе (вероятно, искажённое груз. Мухуриси), который «отстоит от Археополя на один день пути. В этой области много многолюдных поселков. Из всех земель Колхиды эта самая лучшая. Тут выделывается вино и растет много хороших плодов, чего нет нигде в остальной Лазике. По этой стране протекает река по имени Рион» [72, 423]. Именно в силу этих благоприятных условий персам удалось дольше всего задержаться в Мухирисисе, где можно было пополнить провиант.
«По обоим берегам ее (реки Фасис - Ю. В.), - пишет Прокопий, - Лазика. Но только правый берег до границ Иверии населен туземцами. Все селения лазов находятся здесь, на этой стороне реки; и здесь построены ими разные древние города...» [74, 222-223].
Первым в этом перечне стоит Археополь - по-гречески «Древний город»
- крупнейшее оборонительное сооружение Колхиды. Вот как Прокопий Кесарийский описывает его: «Археополь лежит на очень обрывистом холме; мимо этого города течет река, сбегающая с гор, которые нависают над городом. Нижние ворота его, дорога из которых ведет вниз по склону к подножию холма, не являются вполне недоступными, но дорога, ведущая к ним с равнины, на подъеме является неровной. Верхние же ворота, выходящие на обрыв, являются совершенно недоступными. Местность перед этими воротами покрыта густой зеленью, которая простирается на большое пространство. Так как живущим в этом городе неоткуда получать воду кроме как из реки, то те, которые основали здесь город, провели две стены до самой реки, чтобы им было возможно безопасно отсюда черпать воду» [72, 419].
Отметив в другом месте, что Археополь был «первым и самым значительным городом у лазов» [72, 416], Прокопий затем дал подробное описание сражения между занимавшими крепость византийцами и осадившими их персами [72, 419-423], о чем говорилось выше. Неудачей для персов окончился и второй штурм Археополя [72, 432]. Агафий неоднократно упоминает эту крепость как один из основных опорных пунктов византийцев в Лазике. Перед штурмом Оногуриса здесь находились византийские «военачальники и войска» [2, 74], позднее в нем квартировался «военачальник Бабас, который уже давно командовал римскими войсками, находившимися в Колхиде» [2, 90].
Раскопки в Археополе были начаты в 1930-1931 гг. А. М. Шнейдером, в последние годы их продолжили П. П. Закарая, В. А. Леквинадзе и Н. Ю. Ломоури [33; 34]. Как выяснилось, место для строительства крепости в излучине реки Техури было выбрано древними строителями весьма удачно.
386
Они расположили основные компоненты ансамбля на трех террасах, а доступ на нижнюю треугольную террасу со стороны лежащей к востоку равнины перегородили тройными стенами. Наружная, фасадная стена Археополя - протейхизма - возведена из крупных (до двух метров в длину и полутора в толщину) гладкоотесанных блоков известняка в духе римской кладки opus quadratum. В плане стена образует ряд ступенчатых выступов, в боковых сторонах которых главные ворота и две калитки для вылазок. Параллельно первой стене была построена вторая, двойная, протянувшаяся от обрыва к реке на вторую террасу двумя линиями, разделенными метровым коридором. Стена эта сложена из более мелких грубообработанных камней панцирной кладкой. В двойной стене сохранились обычные ворота, выложенные крупными блоками известняка. Рядом с ними изнутри раскопано караульное помещение, в котором найдены обломки амфор и других керамических изделий, фрагменты железных шлема и панциря, железные наконечники стрел и медная монета Юстиниана I.
Со стороны реки (с юга) нижний ярус крепости был защищен стеной с башнями. Она простиралась до водозаборного туннеля - крытого подземного наклонного лестничного спуска с высокого берега к воде. Последний сложен из крупных гладкообработанных известняковых плит, а нижняя его часть высечена прямо из скалы. Длина туннеля - двадцать шесть метров. С севера мыс оконтуривает обрыв к реке; поэтому древние стены здесь отсутствуют. Пространство первого яруса было когда-то застроено монументальными зданиями. Вблизи водозаборного туннеля раскопаны две ранневизантийских бани с горячим, теплым и холодным отделениями. При расчистке второй бани найден импортный амфориск и обломки керамической плиты с греческой надписью. Рядом с известной уже давно раннесредневековой церковью обнаружены фундаменты большой трехнефной базилики, также относящейся ко времени не позже VI в. При раскопках внутри оборонительных стен найдены в большом количестве обломки амфор с перехва-том и с рифлеными стенками, пифосов, лутериев - больших чаш со сливом, мисок, кухонных горшков, кувшинов, своеобразных «сосудов» с отверстиями в дне, кирпичи, черепица, стеклянная посуда, медные византийские монеты конца V - VI вв., обломки бронзового хороса (люстры) с греческой монограммой, вислая свинцовая печать последнего патрикия Лазики Сергия и другие материалы, датируемые в основном VI в. К востоку от города, за пределами крепостных стен недавно исследовано кладбище лазского населения Археополя. В погребениях найдены крестовидные бронзовые фибулы и золотые кольцевидные серьги с колечком, датирующие могильник V - VII вв. [33а, 112]. Доступ на вторую и третью террасы прегражден с юго-востока мощной стеной, сложенной из крупных, гладкообработанных блоков. Эта стена, ступенчато поднимающаяся по крутому склону, была укреплена шестью башнями, возле каждой из которых с левой стороны видна калитка для вылазок. В одной башне найдены двадцать три золотые визан-
387
тийские монеты императора Маврикия (582-602). Верхняя терраса, представлявшая отдельную вершину, дополнительно была защищена круговой линией стен, сложенных грубой мелкоквадровой кладкой. Здесь сохранились ворота, возле которых раскопано помещение, на полу которого лежали 22 амфоры с перехватом, изготовленные из грубой коричневой глины; аналогичные амфоры в других районах Причерноморья датируются VI в. В северо-западной части этой цитадели высится дозорная башня, в стенах которой отмечено использование четырехрядного кирпичного пояса.
Несмотря на то что Археополь называется в источниках первым и самым значительным городом у лазов, вряд ли он был на самом деле «столицей Лазского царства», как предполагают исследователи [51, 140].
Археополь занимал окраинное, «неестественное» [67а, 135] для столицы положение по отношению к центральному, наиболее заселенному району Лазики, располагавшемуся восточнее. Аргумент, что «лазы при выборе места для своей столицы руководствовались интересами безопасности и поэтому постарались выстроить Археополь подальше от областей, наиболее доступных нашествиям внешних врагов» [51,139], снимается тем, что Археополь ни разу не упомянут в источниках в качестве резиденции лазских царей. Археополь был прекрасно защищен, там постоянно стоял крупный византийский гарнизон, крепость так и не была взята персами, однако Губаз там не появлялся - он находил приют в соседних ущельях и на вершине гор [72, 430].
Лишь одна фраза у Прокопия говорит о том, что Лазика имела какой-то политический центр: «По прибытии войск (персов - Ю. В.) в середину Колхиды царь лазов Губаз приехал к Хосрою, сыну Кавада, поклонился ему, как своему государю, передал ему себя со столицей и всей лазийской землею» [74, 118-119]. Встреча Губаза с Хосровом, судя по всему, произошла в районе Родополя.
Столица лазов в источниках не упоминается, вероятно, потому, что интерес византийских писателей к Лазике был весьма односторонним. Не случайно мы не найдем у них ни одного последовательного систематического описания этой страны. Лазика, как и вся Колхида, интересовала их прежде всего как военный плацдарм. Поэтому в центре византийских сообщений оказались лишь самые важные для защиты имперских владений крепости, а также условия снабжения византийских войск всем необходимым.
Можно предполагать, что столица лазов находилась в центре их наиболее населенной области - Мухирисисе. Прокопий пишет, что «Мухирисис отстоит от Археополя на один день пути. В этой области много многолюдных поселков... по этой стране протекает река по имени Рион; в древности колхи построили здесь укрепление, большую часть которого впоследствии они сами разрушили до основания, так как оно было расположено на равнине и, по их мнению, давало легкий доступ и возможность его завоевать. На греческом языке в то время это укрепление называлось Котиайон, те-
388
перь же лазы называют его Кутаиси... Мермерой со всей энергией решил тогда вновь построить это укрепление, а так как у него ничего для этого не было приготовлено, а кроме того, приближалась уже зима, то он возможно поспешнее заменил деревянными сооружениями обвалившиеся (каменные! - Ю. В.) части укрепления и остался там» [72, 423-424]. Далее Прокопий сообщает, что в восстановленном Кутаиси Мермерой разместил три тысячи персидских воинов, что указывает на значительные размеры крепости. Кутаиси не только находился в центре самой плодородной и густозаселенной части Лазики, но и на пересечении двух чрезвычайно важных путей. Первый из них шел с Северного Кавказа через Сванию по ущелью Риони, другой - из Восточного Закавказья через Лихский хребет. Скитания Губаза по ущельям можно объяснить тем, что его постоянная резиденция, находившаяся в районе Кутаиси, была занята персами. Не случайно, вероятно, Леон II перенес позднее столицу Абхазского царства из Анакопии не в Археополь, а в Кутаиси.
В источниках часто наряду с Кутаиси упоминается и укрепление Мухирисис [2, 53]. Однако, судя по контексту, можно полагать, что в большинстве случаев под Мухирисисом имеется в виду либо сам Кутаиси, либо область, в которой находилась эта крепость [2, 53, 54, 74, 75, 91, 101, 112, 116]. Об этом прямо пишет Прокопий.
Подходы к столице лазов с юга прикрывал расположенный всего в пятнадцати километрах от нее Родополь (по-гречески «Город роз»), О нем Прокопий сообщает, что «был на равнине город по имени Родополь; для тех, кто идет из Иберии в Колхиду (через Зекарский перевал - Ю. В.), он первым попадается на пути. Доступ к этому городу был легкий, и его очень нетрудно было взять приступом. Поэтому за много времени до этого, боясь вторжения персов, лазы разрушили этот город до основания» [72, 418]. В другом месте Прокопий называет его наряду с Мухирисисом «значительнейшим» городом, построенным лазами на «правом» (вернее, левом. - Ю. В.) берегу Фасиса [74, 226]. Агафий сообщает, что «Родополь был городом колхов... взят он был... Мермероем, который поместил в нем персидский гарнизон» [2, 117-118], уничтоженный впоследствии византийцами.
Родополь локализуется на месте современного городища Вардцихе (по- грузински «Город роз» - прямой перевод с греческого - Ю. В.), расположенного на краю высокой береговой террасы вблизи слияния рек Риони, Квирилы и Ханисцкали [51, 147]. Здесь хорошо сохранились оборонительные стены, местами достигая высоты четырёх-пяти метров при толщине до двухтрех с половиной. Сложены они из доставленных издалека мелких, грубообработанных блоков известняка с применением трех- и четырехрядных кирпичных поясов в соответствии с позднеримскими и ранневизантийскими строительными приемами. Протяженность этих стен по периметру до пятисот пятидесяти метров. В восточной части ограды сохранились остатки ворот. Стены укреплены рядом прямоугольных выступающих башен. Одна из них, пристроенная к изгибу стены, образующему тупой угол, имела тра-
389
пециевидную форму. С запада крепость была защищена обрывом, с остальных сторон - глубоким рвом.
С 1968 г. на территории Родополя-Вардцихе ведет раскопки В. М. Джапаридзе. В процессе работ выявлен значительный комплекс каменных построек, уточнены вопросы хронологии памятника. Здесь найдено большое число привозных и изготовленных на месте амфор, обломки красно-лаковых тарелок и чаш, кухонной и столовой посуды, строительная керамика, фрагменты стеклянных сосудов, относящихся к IV - VI вв. Интересно, что крепость возникла, по-видимому, не на месте более древнего лазского поселения, а на совершенно свободной до того территории [30].
Местонахождение Родополя, как представляется, было обусловлено не только чисто экономическими факторами. Мощные оборонительные стены, возведенные по последнему слову строительной техники того времени, делали крепость весьма важным оборонительным рубежом. Здесь пересекались два главных пути, связывавших Восточное и Южное Закавказье с Колхидой. Первый шел на Телефис и далее к побережью Черного моря, до которого от Родополя было три-четыре дневных перехода. Второй вел к расположенному вблизи крепости броду через Фасис. На противоположном берегу Фасиса находился густозаселенный Мухирисис, откуда всего за один день можно было добраться до Археополя. Значение Родополя как хранителя переправы через Фасис хорошо показано Прокопием: «Повернув назад и захватив проходы из Иберии в Колхиду, там, где Фасис представляет возможность переправы, он (Мермерой - Ю. В.) перешел его вброд, равно как и реку по имени Рион... оказавшись, таким образом, на правом берегу Фасиса, он двинулся со своим войском на Археополь» [72, 416]. Не исключено, что Вардцихе имел в ущелье реки Ханисцкали на пути к Зекарскому перевалу укрепленный форпост, располагавшийся на месте или вблизи развалин средневековой крепости Димна. На существование такого опорного пункта, возможно, указывает сообщение Прокопия о том, что византийцы и лазы, разгромив персидского полководца Фавриза, обосновавшегося в районе Родополя (или в нем?), при преследовании персов добрались до Иберии, а возвращаясь назад, «оставили в ущелье (Ханисцкали?- Ю. В.) отряд лазов, дабы персы не могли более снабжать Петру съестными припасами, которые они привозили из Иберии» [74, 242]. О том же районе говорит Прокопий и тогда, когда осуждает византийского полководца Бессу за беспечность после взятия Петры: «Если бы он тотчас же после победы... пошел в пределы лазов и иберов и, захватив находящиеся там теснины, укрепил их, то... персидское войско не могло бы пройти в область лазов» [72, 417]. Отметим также, что император Юстиниан в XXXI новелле пишет, что Родополь наряду с Археополем является наиболее древним и крупным укреплением в Лазике. Все это свидетельствует о весьма важной роли Родополя в системе обороны Лазики.
Подходы к Кутаиси с севера, по-видимому, вдоль ущелья Риони, при-
390
крывала крепость Уфимерей. Прокопий в этой связи писал: «Очень близко от Кутаиси находится весьма сильное укрепление, называвшееся Уфимерей: его охраняли своим гарнизоном лазы со всей тщательностью. В этой охране вместе с ними принимали участие и римские воины... (В Кутаиси - Ю. В.) сидел со своим войском Мермерой, занимая лучшие места Колхиды и мешая неприятелям доставлять провиант в укрепление Уфимерей или пойти в область, так называемую Сванетию или Скимнию, хотя она была им подчиненной. Обычно, - заключает историк, - если враги занимают Мухирисис, то для римлян и лазов отрезан путь в этой местности» [72, 424]. Вскоре благодаря деятельности «непоследнего по известности» лаза с греческим именем Феофобий, «персы овладели укреплением Уфимереем и вполне закрепили за собой власть над страной лазов. И не только одну страну лазов подчинили себе персы, но и Скимнию и Сванию, и таким обра-зом для римлян и царя лазов все эти места от Мухирисиса вплоть до Иберии в силу этого стали недоступны» [72, 428]. Эти сообщения как нельзя лучше подчеркивают значение укреплений Мухирисиса для обороны подступов к Археополю.
Наиболее удаленными на восток укреплениями, входившими в «ущельную» оборонительную систему Колхиды, были крепости Сканда и Сарапанис, стоявшие па путях к Кутаиси и Родополю из Восточного Закавказья. Все эти крепости разделяло по одному дневному переходу. Впервые Сканда и Сарапанис (Шорапани) упоминаются Прокопием в его списке лазских городов [74, 225-226]. Именно сюда направился, узнав о приближении Мермероя, лазский царь Губаз «со всем войском колхов», когда «пошел к границам Лазики, чтоб охранять тамошние теснины» [74, 230]. Узнав о поражении Дагисфея под Петрой, Губаз «все же не устрашился и не оставил охраняемого им ущелья, полагая, что тут вся надежда на спасение» [74, 231]. В том же районе, по-видимому, незадолго до того картлийский царь Гурген и его приближенные, убежавшие от персов, «по прибытии в пределы Лазики... остановились и, будучи защищаемы узкими проходами, удерживали неприятеля» [73, 145-146].
Об обеих этих крепостях Прокопий сообщает следующие подробности: «У лазов возле самых границ Иберии были два укрепления, Сканда и Сарапанис. Расположенные в труднопроходимых местах на отвесных скалах, они были недоступны. В прежнее время лазы с большим трудом охраняли их, потому что в этих местах не растет никаких злаков, и люди доставляли сюда продовольствие, неся его на плечах. В начале этой войны император Юстиниан удалил отсюда лазов и поставил гарнизон из римских воинов. Немного спустя из-за недостатка продовольствия они покинули эти крепости, так как питаться, подобно колхам, долгое время местным пшеном, к которому они не привыкли, они совершенно не могли, того же продовольствия, которое приносили им лазы, совершая длинный путь, им совершенно не хватало. Персы захватили эти укрепления и владели ими; во время пере-
391
мирий римляне вновь получили их в обмен на крепости Бол и Фарангий... Лазы уничтожили эти крепости до основания, чтобы персы не могли воспользоваться этими укреплениями против них» [72, 417- 418]. Однако персы вскоре восстановили и Сканду |72, 418] и Сарапанис [72, 428].
Крепость Сарапанис расположена на окраине современного поселка Шорапани на высоком скалистом мысу у слияния рек Дзирула и Квирила. Какое-то укрепление существовало здесь уже в эллинистический период - оно упоминается Страбоном [47, 275]. Развалины же крепости, упоминаемой Прокопием, говорят о более поздней эпохе. Древнейшие части стен сложены характерной ранневизантийской, так называемой смешанной, кладкой, в которой слои грубообработанных известняковых блоков перемежаются с трехслойными, четырехслойными и пятислойными кирпичными поясами. Часть стен возведена без фундамента на высеченной в скале ступени. Толщина стен от метра двадцати сантиметров до трех метров, а общая длина около пятисот метров. С тыльной стороны стены имели аркаду, на которую опиралась боевая платформа, защищенная снаружи барьером с зубцами. В западной стене сохранился заложенный позднее дверной проем, перекрытый кирпичной аркой. Попасть в него можно было только по приставной лестнице. От той же западной стены к реке круто спускается водозаборный туннель с каменными стенами и кирпичным сводом [51,146].
Северо-западнее, в пятнадцати-двадцати километрах от Сарапаниса, расположена Скандская крепость. Длина ее стен около трехсот пятидесяти метров. Местами также видна смешанная кладка с четырехрядным кирпичным поясом. В юго-восточной части крепости стена не имеет таких поясов, хотя общий характер ее не меняется. Не исключено, что здесь стена была восстановлена персами в середине VI в. От западной прямоугольной башни, имеющей также четырехрядный кирпичный пояс, вниз к протекающему у подножия скалы ручью ведет водозаборный туннель. В отличие от Сарапаниса и Археополя в середине он имеет небольшое расширение - прямоугольное помещение, в котором могли расходиться водоносы [51, 147].
Такой была система обороны центрального района Лазики. К сожалению, пока наиболее изучены археологами большие крепости по его окраинам. Мало известно о столице Кутаиси в V - VII вв. Еще не изучены рядовые поселения и массовые могильники. Исследователи уже давно отметили тесные политические и культурные связи Лазики с римско-византийским миром. Они ярко проявились не только в фортификации, но и в быту населения больших городов (баня по римскому образцу, посуда общесредиземнорских типов). По словам Агафия, многие лазы прекрасно говорили по-гречески [2, 103]. Поэтому, с точки зрения византийца, «их, наконец, никак нельзя назвать варварами, и не так они живут, но общением с римлянами они приведены к гражданственности и законному порядку» [2, 73].
В отличие от центрального района окраины Лазики были заселены слабее. В сохранившихся источниках Лазика предстает страной «чрезвычайно
392
гористой и на большом пространстве покрытой частыми и густыми лесами» [74, 114]. Совершенно безлюдной изображается низинная, особенно приморская часть Лазики. Агафий отмечает, что «в старину жители (Лазики - Ю. В.) были совершенно незнакомы с благами, которые приносит море, они не слышали даже название «корабль» [2, 73].
Почти совершенно безлюдна в описаниях древних Южная Лазика, занимавшая левобережье Фасиса. В этом районе, по словам Прокопия, «лазы не имеют ни городов, ни укреплений, ни заслуживающего какого-либо внимания поселка, если не считать, что раньше римляне выстроили здесь Петру» [72, 380]. В другом месте тот же автор писал, что Мермерой знал, «что по сю сторону Фасиса нет ни одного местечка, кроме Петры, где бы жили лазы» [72, 416]. Однако утверждения Прокопия относительно незаселенности южных районов Лазики не следует воспринимать буквально. Агафий упоминает поселение лазов в районе Телефиса, где находились «жилища лазов», в которых византийцы грабили «хлеб, полбу и прочее съедобное» во время своего отступления к Хитрополю.
Вероятно, лишь сплошные археологические обследования позволят впоследствии нарисовать полную картину заселенности Лазики.
Интересно, что кроме пути вдоль Фасиса, где Мермерой «не находил... никаких припасов», существовала и другая возможность попасть в Восточную Лазику. Прокопий сообщает, что Мермерой «решился идти другой дорогою, горами, где были места населенные, дабы войско могло себя продовольствовать грабежом... Мермерой, достигнув гор, заботился о том, чтобы отсюда снабжать Петру припасами... Но то, что он мог достать на месте, едва было достаточно к продовольствию его войска... и поэтому он не мог послать в Петру припасов в значительном количестве» [74, 239, 240]. Отсюда можно заключить, что в окрестностях Петры, в глубине горных ущелий, существовало по крайней мере несколько пунктов, населенных скорее всего лазами.
Лазские поселения располагались в стенах Родополя и в его окрестностях. Агафий, описывая освобождение этой крепости от персов, упоминает «местных уроженцев и обывателей», которые «скорее благодаря внешнему давлению, чем по собственному вероломству, перешли на сторону персов» [2, 118]. Не исключено, что именно здесь оставил Мермерой пятитысячный отряд персов, которые «обходя малыми отрядами окрестные селения, грабили их» [74, 240].
Восточные окраины Лазики, по-видимому, были заселены слабо. Говоря о районе, где находились крепости Сарапанис и Сканда, Прокопий подчеркивает, что «в этих местах не растет никаких злаков, и люди доставляли сюда продовольствие, неся его на плечах» [72, 417]. Прокопий также сообщает, что охрана Сканды и Сарапаниса издревле поручалась «тамошним жителям, хотя они терпят большой недостаток во всем; ибо тут не родится ни пшеница, ни вино, ни другое какое-либо полезное произведение... Лазы, однако, могли продовольствовать себя, по привычке употребляя в пищу
393
родящееся у них зерно» [74, 160], которое они, судя по контексту, приносили из более плодородных районов.
В источниках, касающихся событий в V—VI11 вв. на территории Колхиды, неоднократно упоминается некая Клисура, представлявшая собой линию оборонительных сооружений византийцев. До сих пор эта линия не локализована с необходимой точностью. Ее название происходит от греческого клейсура. Это слово первоначально означало «ущелье», «теснину», «узкий проход». Со временем византийское командование в пограничных районах империи стало обращать особое внимание на укрепление таких проходов. Вот почему слово «клейсура» применялось не только при обозначении соответствующих элементов ландшафта, но и построенных в этих ущельях крепостей и заслонов. В византийскую эпоху существовало даже специальное звание - клейсурарх - «начальник заставы» в подобном укреплении [73, 148].
Сведения о колхидских Клисурах рассматривались до сих пор, как отмечалось выше, в основном лишь в связи с проблемой Келасурской или Великой Абхазской стены, которую большинство исследователей датировало VI веком на основании в первую очередь созвучия современного названия реки Келасури, где начинается эта стена со словом Клисура. Однако, как показали исследования последних лет, Келасурская стена не имеет ничего общего со строительной деятельностью византийцев в Колхиде, поскольку как по своим архитектурным особенностям, так и в соответствии с обстоятельными сообщениями письменных источников эта стена датируется XVII веком (19). В ходе археологических исследований стены было установлено, что в ее башнях имеется лишь очень тонкий слой культурных накоплений с остатками костров и керамикой, датируемой исключительно позднесредневековой эпохой [9, 12; 33]. Следовательно, вопрос о раннесредневековой Клисуре Колхиды должен решаться другим путем.
Древнейшее сообщение о Клисуре как о какой-то определенной системе пограничных укреплений относится к V в. Речь идет об упоминавшемся выше договоре между византийским императором Львом I и картлийским царем Вахтангом Горгасалом, по которому Вахтанг получил «страну между Эгрисцкали и Клисурой», а «остальную Абхазию... возвратил грекам» [45, 177], так как, согласно заявлению Льва I, вся территория к западу от Эгрисцкали со времени Александра Македонского принадлежала грекам. Незадолго до смерти Вахтанг завещал своим младшим сыновьям, Леону и Мирдату, «ту землю Абхазии, которая расположена между Эгрисцкали и Клисурой», - собственность их матери-гречанки [45, 203-204]. Вскоре после гибели Вахтанга его старший сын Дачи «взял у Мирдата землю Греции между Эгрисцкали и Клисурой, доставшуюся Мирдату после матери, и вза-мен передал ему Джавахети» [45, 205].
Прокопий и Агафий основное внимание уделили описанию «ущельных» укреплений у Петры и Телефиса и в «Археопольскюй области». Кроме того,
394
в их трудах упоминаются «ущелья» вблизи Родополиса, в районе Сканды и Сарапаниса; говорится об укреплениях в противолежащей Родополю правобережной части Фасиса (Кутаиси и Уфимерей), куда через Сванию приводил путь со стороны Северного Кавказа; сообщается о не локализированных еще с достаточной точностью крепостях мисимиан (Бухлоон и др.), охранявших путь по ущелью Ингура; рассказывается об укреплениях апсилов в Кодорском ущелье, и, наконец, о Трахее. Если взглянуть на карту Восточного Причерноморья, то все перечисленные укрепления образуют единую оборонительную линию, выдвинутую перед фасом «Понтийского лимеса» к краям Колхидской низменности, где находятся выходы из окружающих ее ущелий. Рассказывая о строительной деятельности Юстиниана в Колхиде, Прокопий писал, что «он... укрепил все ущелья в этой стране - их обыкновенно называют Клисурами, чтобы, таким образом, перед врагами были заперты все пути в Лазику» [75]. Главными врагами византийцев в этот период были персы. Поэтому они сильно укрепили южные и юго-восточные рубежи Колхиды. Значимость этих рубежей особенно хорошо была прочувствована византийцами, когда лазы привели сюда Хосрова, указав ему дорогу по левому берегу Фасиса. По словам Прокопия, лазы «не хотели показать персам внутренности своей земли, хотя она, как по этой, так и по другой стороне Фасиса везде неудобопроходима; ибо на обеих сторонах возвышаются чрезвычайно высокие скалы, образующие тут длинные теснины. Римляне называют эти проходы греческим словом клисура; но в то время Лазика не была никем охраняема и потому персы скоро пришли под Петру» [74, 230].
Наиболее позднее упоминание о Клисуре содержится также в грузинских источниках, где о ней упоминается в связи с событиями 30-х годов VIII
в., о том времени, когда Мурван-Кру «разрушил все города и крепости страны Эгриси, и ту крепость трехстенную, которая есть Цихе-Годжи (Археополь - Ю. В.), разрушил и вошел в ограду Клисура... И когда вошел Кру в Клисуру, которая в то время была границей Греции и Картли, (он) разрушил город Апсилии Цхум (Себастополь - Ю. В.) и осадил крепость Анакопию...» [45,1, 234, 235].
В рассказах древнегрузинских источников о сыновьях Вахтанга и о нашествии Мурван-Кру противопоставляются центральные земли Лазики («страна между Эгрисцкали и Клисурой», «все города и крепости страны Эгриси») и «Клисура, которая в то время была границей Греции и Картли». «Ограда Клисура» находилась, согласно контексту, где-то возле Археополя (Цихе-Годжи). Подразумевать под этой «оградой» Келасурскую стену в Абхазии невозможно прежде всего потому, что по всем своим конструктивным особенностям и по прямым указаниям письменных источников она, как уже говорилось, связана с XVII в. Не подтверждается и предположение, что ей предшествовала какая-то другая более древняя линия укреплений - археологическими раскопками во всех случаях подтверждена однослойность
395
памятника. Келасурская стена обращена против тех мест, где располагался византийский Себастополис и где находились важнейшие пункты, населенные в V-VIII вв. дружественными лазам и византийцам апсилами. Эта стена идет не поперек, а вдоль пути из легко доступного персам Мухирисиса в Апсилию и Абасгию.
Особую ценность для правильной локализации Клисуры грузинских источников, как представляется, имеют данные Джуаншера о беседе между Арчилом и Леоном. Вот слова Арчила: «Теперь сообщают нам о том, что отстраиваются места наши от Клисуры выше. Пойду и буду строиться в Цихе-Годжи и Кутаиси» [45, 242]. О том, что подразумевалось под районом «от Клисуры выше», сказано чуть раньше словами Мира: «Эгриси, Сванетия, Такуэри, Аргвети и Гурия» [45, 241]. Эта географическая номенклатура, как отмечалось, соответствует уже XI веку, однако, если не принять во внимание Гурию в ее позднейшей локализации, а под Эгриси подразумевать, как это следует из источников, Восточную Лазику - Мухирисис, то район «выше Клисуры» примет достаточно определенные контуры, охватив верхнее и среднее течение Риони, в то время как Клисура охраняла низовье этой реки. Аналогичный вывод следует и из описания похода Мурвана-Кру, который вошел в Кписуру, захватив Археополь.
Под «оградой» ниже «Цихе-Годжи и Кутаиси», служившей «границей Греции и Картли», можно подразумевать лишь какой-то новый византийский «лимес», систему укреплений, заграждавших персам выход к морю через Рионскую долину. Западнее Мухирисиса простиралась до моря область с редким лазским населением, доступ в которую с востока находился под контролем гарнизонов Археополя и византийских лагерей и крепостей Телефис, Хитрополь, Остров. Систему этих стационарных укреплений в труднопроходимых местах, а также различных временных завалов и преград и можно с наибольшим основанием считать клисурой древнегрузинских источников.
Телефис располагался примерно в пятидесяти километрах южнее Археополя, вблизи левого берега Фасиса, там, где к последнему близко подходят горы [55, 170]. Еще в первый поход Мермероя царь лазов Губаз настоятельно рекомендовал византийскому полководцу Дагисфею «послать войско для занятия и охранения теснин за Фасисом» [74, 230] и тем самым перерезать путь Мермерою, двигавшемуся к Петре. Тот «вместе с войском дошел до теснин. Здесь римский отряд, состоящий из ста человек, защищался твердо и отражал персов, покушавшихся вступить в ущелье... Наконец теснимые толпою персов римляне отступили и нашли убежище на вершинах тамошних гор» [74, 235].
Спустя десятилетие, согласно Агафию, в этом пункте византийцы уже создали (или восстановили) довольно сильную систему укреплений. «Стра- тиг же Мартин, - пишет историк, - засев со своими войсками в Телефисе (это была сильная и весьма укрепленная преграда), тщательнейшим обра-
396
зом охранял проходы. И вообще это место было чрезвычайно трудно пройти. Ибо пропасти и обрывистые скалы, обращенные друг к другу, делали лежащую под ними тропинку весьма тесной, а другого прохода ни с какой стороны не было. Расположенные вокруг поля были чрезвычайно илисты и болотисты, покрыты густыми кустарниками и чащами, так что и одному легковооруженному проход был весьма труден, тем более тяжеловооруженным массам. Сверх того, и римляне не жалели никакого труда и, если находили какую-либо местность недостаточно безопасной, которую, казалось, можно было пройти, ее преграждали бревнами и камнями и постоянно над этим трудились» [2, 54]. В полутора километрах к северо-западу от Телефиса (уже на равнине) упоминается укрепленный византийский лагерь Хитрополь, получивший свое название от находившегося вблизи «горшечного рынка» [2, 55].
В двадцати восьми километрах к северо-западу от Телефиса и в тридцати одном километре к востоку от укреплений Фасиса располагался Остров - хорошо укрепленный лагерь византийцев, о котором Агафий писал следующее: «Местность эта сильно укреплена и трудно доступна, будучи окружена речными потоками. Ибо Фасис и Докон (Техури? - Ю. В.), стекая с Кавказских гор по различным руслам и вначале очень далеко отстоя друг от друга, здесь вследствие изменения местности постоянно сближаются друг с другом, отделяясь небольшим пространством, так что римляне, прорыв новое русло и преградив реку Фасис плотиной, направили его течение в Докон. Таким образом, обе эти реки в восточной части Острова соединяются и окружают местность. Отсюда они делятся, производя разные повороты и изгибы, и охватывают большое пространство» [2, 56].
Напротив Телефиса, на правом берегу Фасиса, как сообщает Прокопий, лазы возвели несколько укреплений, чтобы «неприятели не могли на судах переправиться через реку и вступить на их землю» [73, 226]. В число этих укреплений, по-видимому, входил Оногурис, который упоминает Агафий в следующем контексте: «Мермерой же, придя в Хитрополь..., решил дальше не двигаться и не нападать на Остров... Однако, не считая возможг ным возвращаться в Телефис при тамошнем бездорожье, он бревнами и специально для этого приготовленными лодками соединил берега Фасиса и, создав подобие моста, провел свое войско без всякой помехи. Он разместил персов в укреплении Оногурис, которое раньше создал против римлян в окрестностях Археополя, воодушевил их, ввел туда другие силы, укрепил все, как мог» [2, 57]. Относительно названия «Оногурис» Агафий сообщал: «Местность эта свое имя получила в старину, когда, по всей вероятности, гунны, называемые оногурами, в этом самом месте сразились с колхами и были побеждены, и это имя в качестве монумента и трофея было присвоено туземцами. Теперь же, - отмечает Агафий дальше, - большинством оно называется не так, но по имени воздвигнутого тут храма святого Стефана» [2, 73]. Облик Оногуриса хорошо вырисовывается в описании разыгравше-
397
гося здесь вскоре сражения между персами и византийцами, которые, «придвинув машины, пытались пробить ворота и, окружив всем множеством стены, метали копья. Персы же, прикрываясь зубцами стен, всеми силами отражали их, как это требовала обстановка, осыпая римлян камнями и удерживая внешние укрепления» [2, 75]. Римский военачальник Рустик, привлеченный к суду за убийство Губаза, упомянул в своей последней речи «укрепление Оногурис, выделенное из Археополъской области» [2,112], т. е. рассматривал его не изолированно, а в связи с определенной оборонительной системой, возникшей задолго до описываемой эпохи.
Между Оногурисом и Археополем Агафий помещает еще один укрепленный лагерь, расположенный к западу от моста через реку Чистую (современная Абаша - Ю. В.), в котором сначала была размещена византийская армия, а затем находился двухтысячный отряд гуннов-савиров. В задачу последних входило «тревожить врагов, которые, как предполагалось, должны были здесь проходить, и затруднять им переход, делая его более опасным» [2, 89]. Лагерь этот, по словам Агафия, был окружен валом, увенчанным частоколом. Внутри лагеря находилось множество деревянных укрытий и хижин «из кольев и шкур» [2, 90]. Упомянутая же река Чистая представляла собой довольно значительный рубеж, поскольку византийцы, отступая после поражения под Оногурисом, не могли перейти ее вброд, а скопились у (каменного?) моста. На близость этого лагеря к Археополю ука-зывает тот факт, что во время завязавшегося боя между савирами с напавшими на этот лагерь персами шум сражения разбудил ночевавшего в Археополе византийского военачальника Бабаса [2, 90].
Так описывают историки VI в. укрепления в защищенных самой природой проходах с востока к приморским владениям Византии, вероятно, и входившие в состав Клисуры. В свою очередь, их прикрывала со стороны Ирана союзная римлянам Лазика с ее системой больших крепостей, в которых имперские войска появлялись лишь спорадически, в моменты непосредственной военной угрозы. Особенно большую роль играл в византийской стратегии Археополь, ни разу не взятый персами. Непосредственно примыкая к Клисуре, образуя с нею единую линию протяженностью двадцать пять километров, он был самым прочным узлом в ее рионской системе. Не случайно в «Картлис цховреба» Археополь (Цихе-Годжи) назван не в числе городов и крепостей Лазики-Эгриси, а отдельно от них. Разрушив Археополь, арабы овладели и Клисурой. Вероятно, византийцы стояли в нем не как единовластные хозяева, а как «союзники» лазов в общей обороне от персов. Надо думать, что с точки зрения византийской стратегии и другие крепости Центральной Лазики: Родополь, Кутаиси, Уфимерей, Сканда и Сарапанис - также входили в военную систему византийской Клисуры в качестве ее форпоста. Не случайно все они возникли в период после IV в. - времени, когда столица империи переместилась в Константинополь и сильно возросло значение прочности восточных границ. Римляне должны были спо-
398
собствовать усилению строительства крепостей в Лазике, Апсилии и Абасгии, чтобы создать надежный заслон от кочевых народов.
Сначала они старались переложить все связанные с этим тяготы на плечи союзного им местного населения. И это им удавалось, пока врагом были эпизодически вторгавшиеся кочевники. В VI в. здесь появляются регулярные войска Ирана, по силе не уступавшего Византии. Не сумев заставить лазов исполнять «буферную» роль на восточных границах империи в новых условиях, византийцы были вынуждены использовать здесь и собственные войска, и воздвигнуть новые укрепления в центральной и западной части Лазики. Падение Археополя под ударами арабов и объединение всей Колхиды в единое государство при Леоне I положили конец истории Клисуры.
Чрезвычайно интересные в рамках рассматриваемой проблемы материалы удалось выявить в последние годы на территории Апсилии, где проходил Даринский путь - важнейшая торговая и военная тропа, соединявшая черноморское побережье с Северным Кавказом через Клухорский перевал. Здесь обнаружена ущельная система укреплений, в составе которой находится ближайший в Восточном Причерноморье аналог Археополю - крепость Цибилиум - Тзибила Прокопия Кесарийского. С 1977 г. здесь под руководством автора ведутся раскопки, в ходе которых выявлен уникальный комплекс сооружений (стены, башни, водопровод, баня, известковая печь, храмы, различные жилые и хозяйственные помещения) и яркий археологический материал, анализ которого вносит существенные коррективы в представления об истории Апсилии, а вместе с ней и всего Восточного Причерноморья в VI в.
Одной из важнейших особенностей Цибилиума являются две стены на западном фасаде крепости. На черноморском побережье Кавказа двойные стены имеются в Гагре, в Петре и в Археополе, в северном Причерноморье - лишь в Херсонесе. За рубежом же, на территории, в прошлом входившей в границы Византийской империи, они известны десятками. Наиболее яркий памятник такого рода - двойные стены, построенные императором Феодосием в Константинополе в V веке. Внешняя стена Цибилиума - протейхизма - сложена из гладко отесанных блоков местного известняка; огромные камни, как и в Археополе, уложены правильными рядами. Изнутри в этой стене сохранились основания десяти монументальных арок, поддерживавших когда-то боевую платформу. Аналогичные сооружения имеются в Петре. Вторая, главная стена сложена из грубообработанных обломков известняка, но зато здесь все неровности заглажены раствором с последующей декоративной протиркой по швам кладки. Этот прием (opus incertum) зародился в римской архитектуре еще во II - III вв. н. э. и получил широкое распространение в ранневизантийскую эпоху. На территории СССР он встречен впервые.
Вот башня №1. Обезображенная взрывами кладоискателей, она тем не менее сохранилась на высоту до 13 метров. Благодаря раскопкам и рисун-
399
ку, исполненному в 1907 году археологом А. А. Миллером, тип башни достаточно ясен. Она пятигранна в плане, а такого рода сооружения в количестве нескольких десятков известны за рубежом (Малая Азия, Балканы, Италия, Северная Африка), где все они датируются V-VI веками н. э. Внутри башни хранилище для продуктов глубиной до 7 метров. На гладко обработанных блоках, слагающих его стены, выбиты различные греческие буквы - знаки каменотесов, на дне хранилища - обломки импортных амфор VI в.
Стены башни №2 поражают своей непомерной толщиной - до 3,5-4-х метров! Благодаря этому башня свободно выдерживала отдачу катапульты, стоявшей на ее крыше. С помощью этого мощного метательного устройства каменные ядра весом до 30—40 кг посылались во врага. Основание такой же башни сохранилось у главных ворот Археополя. Внутри нашей башни обнаружены следы двадцати двух костров, сменявших друг друга за короткий промежуток времени, тысячи обломков амфор, пифосов и другой посуды, кости животных, даже раковины от морских моллюсков, гвозди, наконечники стрел, орнаментированные детали луков, - атрибуты нелегкой солдатской жизни. От разрушенных ярусов башни происходят обломки четырехрядного кирпичного пояса, которым были укреплены их стены (кладка типа opus incertum). На поверхности скалы в основании башни найдена изящная глиняная тарелка, покрытая красным лаком - подобные изделия на Афинской агоре датированы зрелым VI веком. А рядом лежал привозной светильник, по своей форме полностью повторяющий изделия того же времени из Северного Ливана.
Башня №3 наиболее монументальна. Стройные арки входов и бойниц, безукоризненная в своей правильности кладка стен, куполообразный свод на 12-метровой высоте, опиравшийся на четыре угловых столба - все это признаки укреплений, возведенных в эпоху Юстиниана в Малой Азии, Северной Африке, на Балканах... Серия выразительных черт (арки входов, пороги, каменные опоры межэтажных перекрытий и др.) сближают это сооружение с башнями Археополя. Лучники в бойницах стояли спокойно, во весь рост, жертву выбирали уверенно, стреляли наверняка. Их же снаружи не замечали. Когда враги скучивались у ворот, из башни через боковую дверь выходил отряд защитников, неожиданно появляющийся во фланге либо в тылу противника. Пока разбирались, кто откуда пришел, темп атаки сбивался, из ворот выбегали другие, и сражение выигрывалось осажденными. На многих камнях метки каменотесов - буквы греческого алфавита и другие знаки. Уже в каменоломне было известно, какие камни где лягут. На месте по этим знакам шла сборка зданий. Столь высокая культура строительства до сих пор в Восточном Причерноморье известна не была.
Рядом с последней башней можно осмотреть древнейшую и единственную в горной Абхазии раннесредневековую баню. Вот раздевалка, за ней по лестнице поднимаемся в помещение, где в углу каменная ванночка для мытья ног, затем еще одна дверь и мы в комнате с полукруглой ванной,
400
рядом с которой резервуар для согрева воды. В стенках ванны сохранился пояс из трех рядов, кирпича. Аналогичные пояса прослежены и в стенах второго помещения. Полы бани выстланы плиткой из местного мергеля, они опираются на кирпичные арки и столбики, образующие подполье бани. Сюда ведут три топочных отверстия, через которые пол бани подогревался. В штукатурке, покрывавшей дно основной ванны, мы нашли обломки нескольких стеклянных рюмок, датированных VI веком. Перед завершением строительства бани рабочие распили амфору доброго вина, а затем разбили рюмки о стенки ванны и залили осколки раствором, благословив таким способом «корабль в плавание».
Напротив ворот с внешней стороны протейхизмы расположена печь для обжига известняка. Массивная платформа, двойной кожух, полки для размещения сырья, топочное отверстие, канал, где когда-то пылали бревна - все здесь оставляет огромное впечатление, особенно если думать, что это древнейший памятник такого рода на территории СССР. Печь в Цибилиуме построена в момент начала строительства, функционировала недолго и после завершения работ была разрушена самими строителями, которые сравняли верхнюю ее часть с землей, чтобы она не служила помехой во время сражений.
Ворота на западном фасаде крепости размещены, как и в Археополе, в боковой стороне выступа протейхизмы. Врагов, к ним стремящихся, можно было обстреливать с трех сторон. Вход представлял собою монументальную арку с широким выложенным плитами порогом, деревянными двухстворчатыми дверьми, оббитыми железом, и бревенчатым засовом. Полированный след от этого засова до сих пор привлекает внимание своим блеском, не потускневшим за полторы тысячи лет.
Уникален водопровод. На 360 метров протянулась его линия вне крепостных стен к скромному, единственному в этом районе родничку на склоне горы Адагуа. Еще 200 метров шла эта линия по территории крепости, давая ответвления в сторону бани и водохранилищ. Желоб водопровода сложен из камня на прочном растворе и обмазан изнутри водонепроницаемым раствором из извести и толченого кирпича. На отдельных участках использовались керамические трубы тонкой выделки, по-видимому, завезенные издалека. Ответвления соединены с основным водопроводом с помощью горловин ранневизантийских амфор, датируемых VI в.
Пережитое Цибилиумом ярко вырисовывается в накоплениях различных изделий и их обломков, оставленных местными жителями, строителями, солдатами гарнизона, завоевателями. Здесь на значительной площади (свыше 600 кв. м) удалось проследить следующую последовательность событий (снизу вверх): а) до IV - V вв. на склонах холма существует поселение апсилов и их кладбище; б) перед началом строительства большая часть почвы была снята до поверхности скалы, лес и кустарники выжжены, большинство могил уничтожено; в) на освобожденной территории возведе-
401
ны основные постройки крепости - стены, башни, жилые, хозяйственные и прочие сооружения; дата этих сооружений определяется найденными в растворе кладки и в штукатурном покрытии изделиями - амфорами из водопровода, бани и стен, датируемыми в других районах Причерноморья VI в., стеклянной посудой того же времени из бани, бронзовой серьгой VI—VII вв. из раствора в толще стены башни №2 - и особенностями архитектуры самой крепости, вводящими ее в круг памятников VI в.: г) все неровности внутри крепости заполняются приносной землей с разновременными остатками, поверх которой легла прослойка раствора, падавшего при оштукатуривании стен: полы в одних помещениях просто утаптываются, в других заливаются раствором, в третьих - выкладываются кирпичом или плитками из местного мергеля; д) после завершения строительства крепость используется короткий промежуток времени, который характеризуется медной монетой Юстиниана I, отчеканенной в 528-538 гг. в Константинополе, импортными амфорами, краснолаковыми изделиями, стеклянными сосудами, апсилийской керамикой, бронзовыми фибулами и др. е) крепость покинута, причем в ней происходят разрушения - кем-то взламываются полы и очажные площадки, верхняя часть стен башни №2 осыпается; ж) летом 550 г. укрепление занимают персы - остатки, с ними связанные, лежат либо поверх следов разрушений, либо прямо на полу еще не загрязненных помещений; это монета шаха Кавада I, отчеканенная в городе Мерве в начале VI в., многочисленные комки кольчуги и пластины от воинских и конских доспехов, удила, цепи, наконечники стрел, - и все это при почти полном отсутствии обломков керамических изделий; поверх этого «персидского мусора» выразительные следы мощного пожара и новых разрушений стен; з) около 550 г. в крепости разместился византийский гарнизон, с которым связана наиболее насыщенная находками часть культурных отложений - десятки тысяч обломков амфор из различных районов Причерноморья и Средиземноморья, апсилийские и привозные пифосы, кувшины, чаши, кухонные горшки, различные изделия из железа и бронзы, стеклянная посуда, устричные раковины; и) как долго находился византийский гарнизон в крепости, сказать пока трудно - в башне №2 мощность соответствующих остатков составила свыше 2-х метров; завершающий этап функционирова-ния крепости характеризуется тонкой прослойкой накоплений с т-образными шарнирными фибулами и обломками местных кувшинов и ваз, дата которых не выходит за рамки второй половины VI - VII вв.; к) крепость заброшена, купол в башне №3 рухнул вниз, стены постепенно разрушились, перекрыв культурные остатки мощным завалом из камня и извести.
Такова история одного из наиболее ярких узлов рассмотренной выше системы ущельных укреплений Колхиды. Основное значение выявленных в Цибилиуме материалов - яркая иллюстрация вещественными памятниками сведений византийских источников, в первую очередь Прокопия Кесарийского, подтверждение высокой точности этих сведений и дополнение их
402
новыми фактами, дающими возможность, наконец, подойти вплотную к правильному пониманию загадки колхидских кписур.
2. ПОД СЕНЬЮ КРЕСТА
Колхида довольно рано соприкоснулась с христианством. В 325 г. в Питиунте уже существовала епископская кафедра, а епископ питиунтский Стратофил принимал участие в проходившем в тот год по инициативе императора Константина I Никейском Вселенском соборе. Питиунтская епископская кафедра появилась почти на двести лет раньше, чем остальные восточнопричерноморские христианские организации. В основе этого, вероятно, лежит популярность Питиунта как места ссылки христиан. Сюда, в этот «крайний предел Понта и римской власти...» как писал Феодорит Кирский, ссылались не только такие известные подвижники, как Орентий и его братья, Иоанн Златоуст, но, несомненно, и многие рядовые христиане. Их приток в крепость оказался особенно сильным на рубеже III—IV вв. Тогда и была заложена основа христианской общины в Питиунте. Вновь организованная кафедра вошла в состав Понтийской епархии.
Появление епископской кафедры в Питиунте, по мнению многих исследователей, привело к широкому вовлечению в сферу христианской религии в том же IV в. представителей местных племен. Предполагается также, что Лазика приняла христианство в качестве официальной религии одновременно с Картли, т. е. в 30-х годах IV в. [13, 20]. Достаточно популярна и та точка зрения, согласно которой «в прибрежных городах Колхиды христианство было распространено главным образом среди пришлого, преимущественно греческого населения. Однако отсюда христианство проникает и внутрь страны... Окончательное утверждение христианства в качестве официального культа в Лазике происходит в 523 г, т. е. позже, чем в Картли» [246]. В этой связи необходимо дать краткий обзор имеющихся материалов о христианстве в Восточном Причерноморье.
Древнейшее упоминание о наличии христианства у лазов относится к середине V в., когда царь лазов Губаз, явившись с повинной в Константинополь, как сообщал Приск Панийский, «подкупил их (царедворцев императора - Ю. В.) льстивыми речами и тем, что носил знаки своего христианства» поверх персидского одеяния.
Византийские авторы (Иоанн Малала, Феофан Исповедник) и «Пасхальная хроника» датируют утверждение христианства в Лазике 523 г. Из источников ясно, что событие это было вызвано не только внутренним развитием самих лазов, а и ускорено извне: навязано им как одно из условий назначения Цафия царем Лазики. С помощью церкви Юстин I и его преемники, несомненно, рассчитывали укрепить позиции Византии в Колхиде. Прокопий и Агафий, описывая события, происходившие спустя двадцать лет пос-
403
ле принятия Цафием христианства, в соответствии с политикой своего пра-вительства стремятся представить лазов и их соседей - мисимиян, апсилов и абасгов - уже законченными христианами. Так, Прокопий пишет, что лазы «более всех народов привержены к христианской вере» [74, 209-210]. В речи на народном собрании лазов Фартаз назвал «самым нечестивым» отказ «от истинной религии и священных тайн» [2, 83]. Однако в тех случаях, когда историки прямо не преследуют политических целей, они описывают население Колхиды еще весьма далеким от христианства. Показательно в этом отношении свидетельство Агафия о том, что убитого Губаза лазы похоронили «по своему обряду», т. е. не по греческому и, возможно, не по христианскому, что в тот момент было, по-видимому, особенно немыслимо [2, 73]. Лазы сами не стремились поддерживать в порядке свой, судя по всему, единственный храм, построенный, вероятно, вскоре после 523 г. По этому поводу Прокопий сообщал: «Бывшую у лазов христианскую церковь, древнюю и уже с развалившейся стройкой, он перестроил и сделал как новую» [75]. Лазские же епископы, резиденция которых находилась, вероятнее всего, в одном из византийских центров на побережье, возможно в Фасисе или Петре, в соответствии с требованиями момента уделяли внимание, по-видимому, не столько обращению в христианство самих лазов, сколько племен, проживавших к югу от Апсара, которым они, как сообщает Прокопий, назначали священников [72, 379].
Согласно церковным хроникам («Нотиция епископатуум» и др.), в VII — IX вв. на территории Центральной Колхиды находилось пять епископских кафедр (Петра, Фасис, Родополь, Зиганис и нелокализованная еще Саисена), объединенных в Лазскую епархию, подчинявшуюся непосредственно константинопольскому патриарху. Каждое епископство должно было, несомненно, обладать своим кафедральным собором. Кроме того, в Колхиде существовали еще, пусть довольно редкие, приходские церкви, а также монастыри.
К крупнейшим раннехристианским храмовым постройкам Колхиды принадлежит кафедрал Петры, построенный по типу эллинистических базилик [55, 176-179]. Его главный зал длиною около двадцати метров делился на три продольных помещения - нефа - рядами столбов, на которые когда-то опиралось деревянное перекрытие с черепичной кровлей. Примыкающий с запада притвор - нартекс - тоже разделен на три части. Стены базилики возведены с помощью «смешанной» кладки (opus mixtum) из мелких грубообработанных камней, перемежающихся многорядными кирпичными поясами. Только выступающая к востоку пятигранная апсида сложена из гладкоотесанных известняковых блоков. Внутри она подковообразна, а ее боковые наружные грани слегка расходятся в сторону базилики. Подобные апсиды характерны для церквей Каппадокийской епархии, а базиликальность плана - для храмов из причерноморских районов, входивших в IV - VI вв. в Понтийскую епархию. Базилика датирована 30-ми годами VI в., т. е. временем сооружения Петры.
404
Примерно в двадцати пяти километрах к северо-востоку от Петры, на полпути к Телефису, в селе Вашнари находится уникальный комплекс фортификационных и культовых христианских сооружений VI в. [58]. Базилика квадратна, с пятигранной апсидой, боковые грани которой расходятся еще сильнее, чем у базилики Петры. Внутри ряды столбов выделяют центральный квадратный зал и трехсторонний обход вокруг него, из которого через пять входов можно было попасть во внешнюю галерею, в пристроенный с запада небольшой притвор и в примыкающий к юго-восточному углу здания баптистерий-крещальню. Стены церкви возведены с помощью римско-византийской «смешанной» кладки. Предполагается, что базилика перекрывалась общей четырехскатной кровлей, более всего соответствующей ее квадратной «концентрической» планировке. Последняя, вероятно, отражает характерные для этой эпохи искания в области создания купольного храма на основе базилики, имевшей обычно простую двускатную кровлю. В крещальне найдена известковая плита с сильно поврежденной греческой надписью, на которой упоминается слово «крещальня». Сюда же вел водопровод из керамических труб.
К северу от базилики обнаружены остатки мартирия - квадратного в плане сооружения, предназначавшегося для хранения мощей мучеников. В большем, западном помещении вашнарского мартирия отправляли поминальный культ мученика, в восточном, разделенном, на три части, когда-то хранился в специальной, кирпичной яме ковчежец с мощами, а по сторонам его находились могилы христиан. Сооружения с аналогичным устройством известны в Херсонесе, Милете и Фасосе. Вашнарский мартирий был окружен глухой стеной, которая служила в качестве опоры для колоннады, украшавшей верхний этаж здания. Здесь найдено шесть венчавших колонны капителей, украшенных четырехлепестковыми розетками и рельефными листьями аканфа. Декор и форма вашнарских капителей восходят к ана-логичным коринфским изделиям V в.
Описанные сооружения занимают юго-восточную часть прямоугольного укрепления, включающего линию стен, сложенных из грубообработанного камня и выступающих внутрь ограды башен с двумя входами в каждой. Ограды с аналогично расположенными башнями в рассматриваемое время были характерны главным образом для церковных дворов (Тебесская базилика в Алжире, Иль-Андеринская, Керратинская и Маркианова базилики в Сирии). Поэтому и вашнарская ограда должна быть связана с «церковной фортификацией» [52, 310-311]. Весь этот комплекс был, в свою очередь, окружен еще одной оборонительной линией стен, идущих по контуру мыса, образованного реками Натанеби и впадающей в нее Скурдеби. Через последнюю речку был перекинут каменный мост, остатки которого видел еще в 30-х годах XIX в. известный французский путешественник Ф. Дюбуа-де-Монпере. Дорога к этому единственному пока на территории Колхиды раннехристианскому монастырю, ибо так логичнее всего рассматри-
405
вать памятники Вашнари, вела со стороны моря к северу от реки Натанеби. С востока помимо стены этот комплекс был защищен глубоким рвом.
Вашнарская базилика и все прилегающие к ней постройки датируются второй половиной VI в. на том основании, что о ней не упоминается в истории войн византийцев с персами, весьма подробно описанной Прокопием и Агафием. У последнего, впрочем есть одно интересное сведение, возможно связанное с рассматриваемым памятником. Речь идет о том моменте сражения за Фасис, когда один из византийских военачальников, Юстин, сын Германа, решил со своим войском «идти как можно скорее к святейшему храму, который у христиан в большой чести и который находится недалеко от города (Фасиса. - Ю. В.), и молиться о божественной помощи» [2, 97]. Дорога к храму вела сначала на юг вдоль моря [2, 97]. Судя по описанию Агафия, Юстин покинул Фасис еще до начала сражения, вероятно затемно, так как в противном случае персы должны были заметить крупный конный отряд византийцев, прошедший вблизи их позиций.
Между Фасисом и Вашнари, правда, довольно значительное расстояние - до тридцати-тридцати пяти километров, однако, поскольку Юстин вернулся к Фасису, когда сражение уже заканчивалась, то можно полагать, что в его распоряжении было восемь-десять часов, т. е. при наличии проторенной дороги он вполне мог преодолеть расстояние от Фасиса до Вашнари и обратно.
В VII—IX вв. в Фасисе существовала епископская кафедра, которая должна была обладать собственным храмом. Следовало бы ожидать, что этот храм располагался в самом Фасисе, а вне города было другое почитаемое культовое сооружение, возможно связанное с христианским мучеником (вспомним мартирий в Вашнари). Но нельзя исключить и иного решения: что роль епископской резиденции Фасиса выполнял сам Вашнарский комплекс.
Ряд интересных исторических проблем связан с базиликой на территории нынешнего села Сепиети, лежащего в нескольких километрах юго-восточнее древнего Археополя [51, 165-167]. Это сводчатое здание с полукруглой апсидой, разделенное двухъярусными аркадами на три продольных помещения - нефа. Укороченные пропорции памятника, небольшая разница в высоте центрального и боковых нефов, отсутствие пилястров, выступающих из продольных стен плит, на которые опирались арки свода, вызывают аналогии с восточными базиликами, распространенными в центральных районах Малой Азии. Своды же у хоров, занимавших второй ярус в боковых нефах, имели форму креста, типичную для раннесредневековых церквей как центральных, так и западных областей Византии. Стены Сепиетской базилики возведены из камня с многорядными (до семи рядов) кирпичными поясами, что для восточных базилик не характерно.
Внутри базилики в одном из проемов верхнего яруса аркады помещена плита с греческой надписью, которую могли прочесть лишь находившиеся на хорах. В ней говорится, что некий Филоктист просит заступничества у св. Стефана. Надпись эту, исходя из особенностей написания букв, датиру-
406
ют VI—VII вв. Это дает возможность с абсолютной точностью локализовать упомянутый Агафием храм св. Стефана в крепости Оногурис, «который, - как сообщает историк, - первым выдержал добровольное истязание за людей, приверженных христианству, и был побит камнями его противниками» [2, 73-74]. Постройка базилики св. Стефана, следовательно, относится ко времени не позднее 20-30-х годов VI в.
Можно было бы полагать, что появление церкви в Оногурисе было связано с принятием лазами христианства. Но - согласно Прокопию, у последних существовал только один храм, капитально перестроенный Юстинианом после войны с Ираном. Если это так, то в базилике Оногуриса должны были бы остаться следы серьезных переделок, чего в действительности здесь не наблюдается. Вместе с тем логичнее предположить что древнейший храм лазов был построен в наиболее густозаселенном районе Лазики, т. е. в Мухирисисе.
Комплекс интересных христианских памятников расположен в стенах Археополя. Уже давно известна сильно обросшая позднейшими пристройками церковь Сорока севастийских мучеников. Она стоит в средней части нижнего яруса крепости [83, 98]. Храм имел прямоугольную в плане форму, выступающую пятигранную апсиду, четко выраженные пастофории - помещения по сторонам апсиды. Стены базилики сложены «смешанной» кладкой, а свод перекрытия выложен камнем. Последняя особенность, как и некоторые другие, связывает малую базилику Археополя со сводчатыми базиликами внутренних районов Малой Азии. Базилика, подобно храму св. Стефана, датируется 20 -30-ми годами VI в. [48].
Рядом с церковью Сорока мучеников недавно обнаружены фундаменты значительно большей по размерам базилики. По своей конструкции она напоминает церковь в Вашнари. План здания также близок к квадрату, у выступающей пятигранной апсиды боковые грани расходятся. Внутреннее пространство разделено на квадратный зал и трехсторонний обход. Стены базилики возведены с помощью «смешанной» кладки. Оба описанных храма в Археополе, по-видимому построены одновременно. Комплекс христианских построек Археополя можно было бы вполне связать с епископской кафедрой, но ее здесь письменные источники, к сожалению, не упоминают.
В Родополе, где в VII - IX вв. находилась епископская кафедра, ни кафедрал, ни сопутствующие ему постройки пока не обнаружены. В другой резиденции епископов VII - IX вв, Зиганисе, располагавшемся в прибрежной части современного села Гудава, к югу от города Очамчира, недавно раскопаны экспедицией под руководством П.П. Закарая и В. А. Леквинадзе фундаменты баптистерия-крещальни [32]. Она представляла собой небольшое прямоугольное здание со слабо выступающей полукруглой апсидой, внутренняя часть которой отделена от основного помещения каменной стеной, образуя бассейн. В развалинах стен найдены антефиксы с изображениями крестов, относящиеся к X в. Они служили для украшения крыши зда-
407
ния. Здесь же обнаружены обломки архитектурных деталей из проконесского мрамора. Они поступали в Причерноморье в V - VI вв. К сожалению, прилегающая к баптистерию территория, на которой мог находиться кафедрал Зиганиса, сильно размыта рекою Окум.
Территория к северо-западу от Зиганиса в церковном отношении никогда не подчинялась лазским епископам. Во всяком случае, в VII -IX вв. здесь существовала автокефальная Себастопольская епархия, соседствовавшая с Лазской и наряду с ней подчинявшаяся Константинопольскому патриарху. Резиденция себастопольского архиепископа располагалась либо в самом Себастополе, либо в его окрестностях, т. е. на территории Апсилии.
При раскопках Себастополя в верхнем культурном слое восточного укрепления было найдено скопление кубиков от стенной мозаики, на основании чего высказано предположение о существовании в этом месте в раннем средневековье христианского храма [86, 175]. Если это действительно так, то его постигла судьба остальной части укрепления, разрушенной морским прибоем.
В окрестностях Себастополя, однако, существует памятник, который по своим размерам и времени постройки вполне мог бы служить кафедралом Себастопольского архиепископа. Речь идет о храме в двадцати километрах восточнее Сухуми в селе Дранда; он прекрасно сохранился до наших дней [71]. Драндский собор относится к крестово-купольным сооружениям на четырех столбах, имевшим в Византии наибольшее распространение в VI - VII вв. Восточный его фасад оформлен снаружи тремя пятигранными выступами - апсидами, заключающими в себе алтари и соединенные с ним боковые помещения - диаконник и жертвенник. В западной части храма им соответствуют два круглых помещения с глубокими полукруглыми нишами. С запада примыкает обширное продольное помещение - нартекс с крещальней в южной части. Храм увенчан куполом, покоящимся на широком низком барабане. Стены храма сложены «смешанной кладкой», - полностью из красного кирпича. Еще в 30-х гг. XIX столетия здесь сохранялась колоннада из проконесского мрамора, украшенная резными капителями. Из Драндского храма происходит алтарная плита с изображением Христа на троне и двух ангелов, иконография и стиль которых указывают на их хронологическую связь с константинопольскими саркофагами VI в. [81, 9]. И еще одна, чрезвычайно любопытная деталь - купол Драндского собора усилен выступающими кирпичными ребрами подобно крупнейшему храму юстиниановской эпохи - Софийскому собору в Константинополе. При недавно проводившихся здесь реставрационных работах обнаружено до двух десятков амфор, датируемых серединой VI в. Судя по всему, строительство собора велось византийскими мастерами, а для производства такого огромного количества кирпича понадобилась, вероятно, не одна обжигальная печь. Выбор места для постройки собора пока объяснить трудно - у нас нет никаких данных о существовании там в тот период какого-либо насе-
408
ленного пункта. Не исключено, что (как и в случае с Вашнарской базиликой) место для создания нового христианского центра подобрали тихое, безлюдное и вместе с тем заметное, вознесенное высоко над обрывом в сторону Кодора.
Согласно Прокопию и Агафию, жившие в этом районе апсилы и родственные им мисимияне в VI в. были уже христианами. Правда, мисимияне признали себя христианами лишь на пороге полного своего поражения - они просили византийских военачальников «не уничтожать совершенно народ, уже с древних времен подчиненный римлянам, одной с ними религии» [2, 124]. В отношении же апсилов Прокопий пишет, что они «подданные лазов и с давних уже времен христиане» [72, 380]. В данном случае Прокопий следует концепции, обусловленной политикой Византии в этом районе. Имперская администрация, по-видимому, еще с конца IV в. стремилась к определенной централизации управления Колхидой. Избрав для этой цели лазского царя, византийцы путем различных договоров и ставя различные условия, а порой применяя даже собственные силы, заставляли соседние с лазами племена (сванов, мисимиян, апсилов и абасгов) признавать над собой власть лазского царя. Последний рассматривался как главный представитель, вассал императора на этой территории. Вспомним гнев, вызванный мисимиянами у Сотериха, который считал, что «нельзя позволять подданным колхов, которые повинуются римлянам, так неистовствовать против римлян» [2,87]. Этим, вероятно, и объясняется причисление всех этих племен к «давним» христианам в силу их подчиненности «христианам»-лазам.
На территории Апсилии (окрестности Цебельды) найдено несколько предметов, которые давали исследователям повод говорить о принятии христианства местным населением уже в IV в. [84]. Речь идет о двух нательных крестах, медальоне с изображением Медузы Горгоны, нескольких пряжках с крестовидной инкрустацией, поздних цебельдинских фибулах с крестовидной дужкой, а также о таких чертах погребального обряда, как западная ориентировка части погребений.
Однако, уже отмечалось [21, 112-116], что в действительности эти атрибуты не могут свидетельствовать о столь раннем проникновении христианства в Апсилию. Нательные кресты, несомненно привозные, типологически связываются с византийскими второй половины VI - первой половины VII вв. Обнаружены они в числе украшений в женских погребениях. Следует отметить, что крест в качестве эмблемы христианства утвердился только в IV в. - наиболее раннее упоминание о поклонении кресту относится к 340 г. [40,161]. Обычай же ношения креста на груди появляется лишь в VI в. Один из древнейших крестов такого рода принадлежал Юстину I. Крестовидная орнаментация пряжек также не может свидетельствовать о раннем проникновении христианства в среду апсилов, поскольку все известные отсюда экземпляры относятся к византийскому импорту VI - VII вв. Изобра-
409
жения христианских крестов на местной керамике появляются также лишь с середины VI в. Языческий погребальный обряд сохраняется у апсилов в неизменном виде до конца VII в., а западная ориентировка покойников, характерная для определенной части семейных могильников, появилась здесь во II - III вв. и, следовательно, также не может быть связана с влиянием христианства.
В 1977-1980 гг. при раскопках в крепости Цибилиум были обнаружены две церкви. Меньшая, вероятно поминального характера, базилика имела полукруглую снаружи и подковообразную изнутри апсиду и прямоугольный в плане (6x6,5 м) зал, куда вели две двери - с севера и запада. Ее стены возведены из слабообработанных известняковых плит, а перекрытием когда-то служили деревянные стропила с возможной черепичной крышей. С запада у этой церкви сохранилась пристройка-нартекс. Второй более значительный по размерам (параметры зала 11x8 м) храм имеет выступающую пятигранную снаружи апсиду и два придела - с запада и юга. Его алтарь был украшен четырьмя песчанниковыми колоннами и преградой, от которой сохранилось оштукатуренное основание. Красной краской по штукатурке изображены три ряда кирпичей. Как ни скромна эта фреска, она, однако, более чем на 400 лет старше раннего слоя росписей в Лыхненском храме, которые до сих пор считались древнейшими в Абхазии. Еще в начале века археолог А. А. Миллер обнаружил здесь известняковую капитель, украшенную растительным орнаментом и изображениями птиц. Подобные капители известны в Малой Азии, где они датируются VI -VII вв. [81, 9]. Конструктивные особенности храма указывают на то, что здесь периодически вел службу епископ. Южный придел состоит из двух помещений - в меньшем сохранились престол и сливное отверстие, в большем находится крещальня, по своей форме имитирующая храм с выступающей восточной апсидой, с кирпичным бассейном в форме креста. Крещальня предназначена для обращения в христианство взрослых язычников и, по-видимому, является тем памятником, где впервые были крещены апсилы. Датируются храмы Цибилиума 30-50-ми годами VI в.
Если в IV - VI вв. единственное на территории Абасгии Питиунтское епископство входило в Понтийскую епархию, то в VII - IX вв. территория Абасгии, как, возможно, и Санигии, - в Себастопольскую автокефальную епархию, причем Питиунтское епископство в этот период в источниках не упоминается. Прокопий сохранил интересные и, по-видимому, достаточно достоверные сведения об истории христианства у абасгов. Сначала среди различных народов, обитавших на склонах западной части Кавказского хребта, он упоминает аланов и абасгов, которые «издревле христианам и римлянам дружественные» [64, 221]. Далее относительно абасгов Прокопий пишет: «Эти варвары еще в мое время почитали рощи и деревья. По своей варварской простоте они полагали, что деревья являются богами» [72, 382]. «При ныне царствующем императоре Юстиниане, - продолжает историк, -
410
все отношения у абасгов облеклись в более мягкие формы. Они приняли христианскую веру... Тогда же император Юстиниан воздвиг у абасгов храм Богородицы и, назначив им священников, добился того, чтобы они приняли весь христианский образ жизни» [72, 383]. Произошло это до 548 г., так как далее Прокопий сообщает, что готы-тетракситы в двадцать первый год правления Юстиниана «прислали в Византию четырех послов, прося дать им кого-либо в епископы... они узнали, что и абасгам император прислал священника» [72, 385]. Интересно, что христианизация абасгов, по Прокопию, была связана с деятельностью присланного Юстинианом его приближенного, евнуха Евфрата, абасга по происхождению. Оба правителя Абасгии при этом, по-видимому, выступили против мероприятий Евфрата, за что вскоре были низложены.
До сих пор с достаточной точностью не локализована церковь, которая была построена по распоряжению Юстиниана в Абасгии. Этот храм следует искать на довольно ограниченной территории между современным Новым Афоном и рекой Абаском, как во II - V вв. называлась река Псоу, или Хашупсе. Исследователями предложено несколько вариантов локализации этого древнейшего храма Абасгии, который должен был находиться в местах наиболее густого расселения абасгов. Так как эти места до сих пор не выявлены, храм связывают то с нагорной церковью Анакопии, то с Пицундским собором, то с Гантиадской (Цандрипшской) базиликой.
Судя по сохранившимся на вершине Анакопийской горы (Анакопия) в Новом Афоне обломкам архитектурных деталей из проконесского мрамора, христианская церковь в Трахее, более поздней Анакопии, должна была появиться в VI в. Находящаяся на вершине горы базилика представляла собой первоначально небольшое однозальное сооружение с выступающей полукруглой апсидой, в которой сохранились три широких окна. Древнейшие части стен храма возведены «смешанной» кладкой. Кирпич использован также в арках оконных проемов. Храм датируется обычно VI - VIII вв. [7, 27].
Много интересных данных о раннехристианских памятниках добыто в результате археологических раскопок в Питиунте, проводившихся под руководством А. М. Апакидзе [12]. На фундаментах упоминавшихся выше базилик, в древнейшей из которых служил в IV в. епископ питиунтский Стратофил, в первой половине VI в. была возведена базилика [53]. Новая базилика имела выступающую пятигранную апсиду, а внутреннее пространство разделялось двумя рядами прямоугольных в сечении столбов на три нефа, причем центральный неф был несколько короче боковых. С запада к основному помещению примыкал нерасчленённый нартекс. Стены храма VI в. возведены «смешанной» кладкой (в апсиде сохранился двухрядный кирпичный пояс). Здесь найдены обломки архитектурных деталей из проконесского мрамора, на одном из которых сохранился обрывок однострочной греческой надписи.
Питиунтская базилика первой половины VI в. представляется в виде довольно большого здания с высоким средним нефом и двускатной, покры-
411
той черепицей кровлей. Более низкие боковые нефы, как и нартекс, имели односкатные кровли. Многогранной апсиде должна была соответствовать самостоятельная пирамидальная кровля. Не исключено, что базилика разрушена в период персовизантийских войн, по окончании которых на том же месте построили еше один храм. Он имеет пятигранную выступающую апсиду, особенность которой заключается в сильной укороченности боковых граней. При возведении нового храма его сместили несколько к западу, до основания разрушили нартекс и вход в более древнюю базилику, сохранившуюся часть которой превратили в усыпальницу.
Недавно на городище вблизи этого храмового комплекса найдена свинцовая вислая печать, на одной стороне которой имеется изображение святой Софии с соответствующей надписью, а на обороте - четырехстрочная надпись, указывающая на принадлежность этой печати некоему епископу Теодору (Феодору). Датируется печать VII в. [12, 341-342]. Она должна была принадлежать или какому-либо неизвестному нам питиунтскому епископу или, скорее, ею было скреплено письмо, адресованное епископом другого города, возможно константинопольским, в Питиунт. Печать, беспорно, свидетельствует о существовании в Питиунте в указанное время крупного религиозного центра.
В десяти километрах к западу от Пицунды, в селе Алахадзы, также вблизи моря, Пицундской археологической экспедицией раскопан уникальный храмовый комплекс [3]. Основу его составляет большая сильно вытянутая в плане базилика, длина которой около тридцати пяти метров. Ее выступающая апсида имеет семь граней, а боковые слегка расходятся. Внутреннее пространство здания расчленено на три нефа двумя рядами массивных прямоугольных в сечении столбов. Главная особенность храма - почти равная ширина здания и его апсиды. Внутри апсидальной части, пол которой был значительно приподнят над уровнем пола основного зала, обнаружены остатки престола, алтаря, а вдоль стен две высокие ступени, на которых когда-то сидели служители церкви. Пол храма был покрыт цемянкой - смесью извести с толченой керамикой. Стены возведены «смешанной» кладкой. В ней помимо рядов известняковых и песчаниковых блоков и многорядных поясов кирпича применялись также своеобразные керамические ящики, заполненные раствором.
Рядом с главной базиликой Алахадзы находятся развалины еще одной, гораздо меньшей по размерам трехнефной и трехапсидной церкви, по форме перекликающейся с более поздними, купольными храмами Абхазии (VIII—X вв.). Строительные материалы, однако (вплоть до такой специфической особенности, как керамические ящики), в обоих храмах одинаковые, что не позволяет их широко разъединять в хронологическом отношении. Храмовый комплекс Алахадзы, вероятнее всего, относится ко второй половине VII -VII вв. Существует давняя традиция, связывающая эти храмы с именем святой Софии.
412
VI в. многие датируют храм, расположенный на территории Гагрской крепости [71]. Однако он относится к типу зальных церквей прямоугольного наружного плана без выступающей апсиды, получившему на рассматриваемой территории распространение лишь с X-XI вв. Стены храма возведены из крупных известняковых блоков, часть которых, вероятно, взята из более древних стен крепости. До начала текущего столетия к востоку от храма сохранялись развалины еще одной возможно более древней, церкви.
В пятнадцати километрах к северо-западу от Гагры, в поселке Гантиади, находится единственная из известных пока в Восточном Причерноморье трехапсидная базилика, у которой пятигранная центральная апсида сочетается с полукруглыми [55,181-86]. В главной апсиде три широких оконных проема. Внутренняя площадь храма разделена на три нефа двумя двухъярусными аркадами. В верхнем ярусе боковых нефов располагались хоры. Когда-то к основному помещению с западной стороны примыкал нартекс. Стены базилики возведены из гладкоотесанных известняковых блоков. До сих пор прекрасно сохранился каменный полусвод (конха) в апсиде, а также свод бемы - пространства между алтарным и основным помещением храма. Остальная часть здания первоначально имела деревянное стропильное перекрытие с черепичной кровлей. В южном нефе находится крещальня с бассейном в форме креста с тремя округлыми концами. Алтарь был украшен оградой из богато орнаментированных плит из проконесского мрамора. На одном из обломков сохранился обрывок надписи ... (АВА) СПАС. Базилика датируется серединой VI в. На каком-то этапе своего существования она была значительно перестроена - убраны вторые ярусы в боковых нефах, черепичная кровля на деревянной основе заменена ка-менным сводом, опиравшемся на каменные столбы, разрушен нартекс.
Отмеченная связь Гантиадской базилики с юстиниановской эпохой позволила сопоставить этот храм с той церковью, которая была построена Юстинианом для абасгов. Однако нужно иметь в виду, что, во-первых, эта базилика расположена на самом берегу моря у стен, по-видимому, ранневизантийской крепости. Во-вторых, Гантиади либо занимает крайне западную точку исторической Абасгии, либо вообще находится вне ее территории, в то время как храм абасгов логичнее всего искать в центре их расселения. На территории современного Сочинского района, где располагались во II - V вв. саниги, а в VI в., как сообщает Прокопий, сагины и зехи, наиболее древние христианские памятники также относятся только к эпохе Юстиниана. Речь идет в первую очередь о разрушенной в 60-х годах в парке «Южные культуры» к востоку от Адлера базилике с мозаичным полом. С нею связывается несколько плит из проконесского мрамора с рельефными изображениями крестов, розеток, венков, треугольников с трилистным растительным мотивом, пересекающихся кругов. Как и близкие по характеру изделия из других районов Абхазии (Зиганис, Трахея, Пицунда), эти плиты были доставлены сюда морским путем, вероятнее всего, в 30-60-е годы VI
413
в. [81, 5-7]. Итак, древнейшая христианская община в Восточном Причерноморье появилась на рубеже III—IV веков в Питиунте, в результате превращения его в место ссылки христиан. Наиболее раннее свидетельство о распространении христианства вне стен римско-византийских укреплений - факт ношения знаков христианства лазским царем Губазом в 50-х годах V в. н. э. Этого свидетельства однако достаточно для вывода о проникновении элементов христианства в местную среду еше в IV - V вв. н. э. как в результате контактов между греками-христианами приморских крепостей и рядовыми представителями аборигенного населения, так и через посредство местной знати, получавшей в Константинополе знаки власти, гречанок-христианок в жены и различные должности при императорском дворе. Иных свидетельств о популярности христианства среди аборигенного населения ни в источниках, ни в материальной культуре Колхиды вплоть до 20-30-х годов VI века не известно. Первыми христианство принимают официально лазы (523 г.), затем независимо от них абасги (в 40-х годах VI в.). Со второй четверти VI в. в Восточном Причерноморье начинается интенсивное храмовое строительство, причем церкви строятся не только в стенах византийских укреплений или местных укреплений, строившихся с помощью Византии, но и в значительном от них удалении, придерживаясь однако полосы между приморскими и ущельными укреплениями, контролировавшимися византийцами. Во второй половине VI - начале VII вв. под эгидой константинопольского патриарха в Колхиде складываются две самостоятельные епархии - Лазская и Себастопольская. Эта структура сохраняется по крайней мере до IX в. Политическая стабилизация в Колхиде, наступившая после завершения войны между Ираном и Византией в пользу последней, способствовала широкому распространению христианства в местной среде. Это проявляется как в популярности христианских символов (нательные крестики, изображения крестов на керамике), так и в погребальном обряде (постепенное сокращение инвентаря и стабилизация в ориентации погребенных), отмечаемых вблизи христианских центров на протяжении второй половины VI—VII вв. Быстрому распространению христианства способствовало и ослабление языкового барьера, который успешно преодолевался уже в середине VI века. По словам Агафия, в среде лазов было большое число прекрасно изъяснявшихся по-гречески [2, 103]. В Абасгии этому способствовали многочисленные византийцы-отставники, «уже давно, - как сообщает Прокопий, - расселившиеся среди них (т. е. абасгов - Ю. В.) во многих пунктах» [72, 400]. Но особую роль в быстрой христианизации Колхиды должно было сыграть ее фактическое включение в состав империи [49а, 281]. Христианское духовенство, которое в этот период стало «особым слоем, весьма сильным и влиятельным во всех странах Закавказья» [68, 202], образовало в Восточном Причерноморье крупную прослойку «духовных феодалов, князей церкви», которая в VI - VIII вв. полностью «зависела от Константинополя» [68, 204]. Во второй половине VIII в., когда завер-
414
шилось объединение Колхиды в рамках единого раннефеодального Абасгского (Абхазского) царства, христианство стало его государственной религией.
3. ОТ РОДОВОГО СТРОЯ К ГОСУДАРСТВУ
Уже давно и основательно записано в учебниках, что в «западной части Закавказья... феодальные отношения начали складываться в III - IV вв. и установились к VI в.» [43, 43]. Эта гипотеза, впервые сформулированная С. Н. Джанашиа [29, 67-75], затем получила одобрение и развитие в трудах многих историков (3. В. Анчабадзе, Н. Ю. Ломоури, М. М. Гунба и др.). В последнее время акад. Г. А. Меликишвили обосновывает другую точку зрения, согласно которой аборигенное население Колхиды (лазы и, особенно, апсилы, абасги и др.) стояло на более низком (сравнительно с Картли) уровне социального развития и здесь еще и в VI - VIII вв. господствовали весьма своеобразные формы раннеклассовых отношений [65, 35-52]. На остове данных Прокопия, Агафия и Менандра делается вывод, что в Лазике в VI в. основная масса общинников еще пользовалась личной свободой, а власть находилась в руках военно-родовой знати, в то время, как процесс формирования феодальных отношений и феодальной знати шел крайне медленно [65, 141-145]. У северо-западных соседей лазов (апсилы, абасги и др.) в VI в. известны лишь племенные вожди, в значительной мере ограниченные в своих правах [65,143]. Эта точка зрения нашла развитие в трудах А. П. Новосельцева, согласно взглядам которого феодальные отношения в Западном Закавказье к VIII - IX вв «только начали проявляться» [68, 247].
Жизнь широких народных масс, их социальное положение в Колхиде почти не отражены византийскими историками. Археологически сейчас наиболее полно раскрыта жизнь населения Апсилии. В ней выделяются центральный, наиболее богатый район с густым населением (Цебельда) и периферийные, главным образом приморские районы с довольно редкими поселками. Основное население Апсилии в IV—VII вв. сосредоточивалось в двух десятках поселений с прилегающими к ним обширными кладбищами. Каждое из них представляло собой позже родовой поселок, объединявший пятьдесять, а порой и несколько десятков больших семей, в свою очередь вступивших в полосу распада на малые семьи. В могильниках Апсилии не отмечено сколько-нибудь значительной имущественной дифференциации между отдельными семьями вплоть до VII в., что объясняется правовым регулированием, характерным для родовой организации. В то же время на территории Апсилии отмечена определенная социально-экономическая специализация отдельных родов в рамках племени - население большинства поселений было занято земледелием, скотоводством, различными ремеслами, в то время как один род, по-видимому, освобождался от этих обязанностей. Вместе с тем население последнего пункта являлось
415
главным потребителем большого числа импортных изделий - стекла, золотых украшений и т. д. [21, 98-104].
Обращает на себя внимание воинственный облик всего мужского населения древней Апсилии. Здесь неукоснительно соблюдался уже упомянутый выше принцип - каждый боеспособный мужчина - воин. В «потусторонний мир» апсилиец уходил в полном боевом облачении, часто с конем. Вплоть до VII в. мужчины различных семей внутри рода обладали примерно одинаковым снаряжением. Византийские авторы почти ничего не говорят о расслоении апсилийского общества. Упомянуты только «начальник крепости» и выбранные послами «самые разумные люди из апсилийцев» [72, 403; 2, 44], вероятно старейшины. Итак, и историки, и данные археологии на территории Апсилии пока подтверждают существование следующей иерархии: вождь (базилевсы II в., патрикии VIII в.) - старейшины (главы деревень, начальники крепостей) - крестьяне (они же воины и ремесленники).
Все это позволяет определить социально-политический строй древних апсилов как «военно-демократический». Характеризуя такого типа строй, Ф. Энгельс писал: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни» [1, 164]. Следовательно, в распоряжении науки пока совсем нет данных, свидетельствующих, что уже с IV - V вв. в Апсилии существовали какие-то «господствующие классы», которые могут быть связаны с ранней стадией феодализма.
В еще большей степени этот вывод может относиться к Абасгии. В источниках VI в. она предстает небольшой страной, протянувшейся вдоль моря всего на два дневных перехода и вдобавок разделенной на две области. «Начальниками же, - пишет Прокопий, - искони веков они имели двух из своих соплеменников; один из них властвовал над западной частью их страны, другой занимал восточную» [72, 382]. Правители абасгов, опираясь вероятно, на дружины, с целью обогащения занимались разбоем в пределах собственных владений, захватывая в плен своих соплеменников и в соответствии с давней традицией продавая их в рабство. «Дело в том, - сообщает Прокопий, - что оба этих царя замеченных ими красивых и лицом и фигурой мальчиков без малейших угрызений совести отнимали у родителей и, делая евнухами, продавали в римские земли тем, кто хотел купить их за большие деньги. Родителей же этих мальчиков тотчас же убивали для того, чтобы кто-нибудь из них не попытался в будущем отомстить царю за несправедливость по отношению к их детям и чтобы царь не имел в числе своих подданных людей, для него подозрительных» [72, 382-383].
После крещения абасгов их правители, по-видимому, попытались оказать сопротивление нововведениям византийской администрации и возобновили этот запрещенный Юстинианом, но доходный промысел. Вскоре абасги не без помощи, вероятно, византийских политиков, «низложив своих царей, решили жить на свободе» [72, 383]. Спустя некоторое время в связи с попыткой греков (в поселках абасгов их проживало очень много)
416
присоединить эту страну к Византии абасги снова, видимо, созвали народные собрания и избрали себе царьков. Последние пытались организовать сопротивление Византии, но безуспешно.
Интересно, что источники упоминают в Абасгии только «царей» (всегда под разными названиями:«царьки», «властители», «правители», «начальники» - об одних и тех же лицах) и ничего не говорят о знати, об аппарате господствования. Вероятно, и здесь процесс классообразования еще не был завершен. Упомянутое выше временное освобождение абасгов из-под власти своих правителей, конечно, нельзя рассматривать как переход к феодализму. Скорее его следует рассматривать как протест рядовых общинников против нарождавшегося классового строя [65, 143].
Гораздо дальше зашло расслоение в Лазике. Важную роль в ее социальной жизни играла родо-племенная знать. В источниках упоминается некто из «благородных колхов по имени Фарсанс» [74, 218]; «один из знатных людей у лазов, по имени Тердет, который носил у этого народа название... «магистра» [72, 403]; «один из лазов, очень знатный в этом племени и обитавший в Археополе»[72, 421]; «один из наиболее значительных людей среди них», Айэт [2, 77]; «пользующийся у колхов исключительным авторитетом, разумный и умеренный, очень популярный» Фартаз [2, 81] и т. д.
Эти знатные люди пользовались правом первого голоса на народных собраниях, они были свободны в выборе своей политической ориентации, часто вступали в конфликт с проводимой лазскими царями линией и вместе с тем служили им в нужный момент реальной опорой. Из их среды, по-видимому, формировались царская дружина и свита, среди членов которой в подражание византийскому двору распределялись различные звания вроде «магистра» и т. д. Одним из основных источников удовлетворения потребностей военно-родовой знати лазов являлась торговля с Византией, осуществлявшаяся в основном за счет продажи людей в рабство.
Более ускоренное выделение у лазов и некоторых их соседей (апсилы, саниги) знати хорошо подтверждается наличием большого числа богатых могил II-IV вв., выявленных на побережье и во внутренних районах Колхиды. Однако само чрезмерное богатство этих захоронений говорит о том, что их владельцы жили в период формирования господствующего класса, когда драгоценности были еще не столько средством власти, сколько его атрибутом, и в больших количествах зарывались в землю вместе с мертвыми.
Власть царя лазов, судя по известиям византийцев, также еще довольно демократична, так как сохраняла многие черты, свойственные племенным вождям. Цари проявляли себя как военачальники, смелые воины, источники молчат об их дворцах, сокровищах, придворных церемониях и других атрибутах развитой царской власти эпохи феодализма. Цари принимали живое участие в пирушках, где оживленно болтали со своими подчиненными или с послами соседних народов [2, 71]; их сопровождала немногочисленная, иногда даже невооруженная свита [2, 72]. Конфликты с подчиненными для последних пока не представляли серьезной опасности. Достаточно не попадаться на глаза разгневанному царю - и можно чувствовать
417
себя в сравнительной безопасности [74, 218]. Царский род смотрел на царство как на свою родовую собственность - наследниками престола обычно выступали братья, а не сыновья умершего правителя. После Цафия на лазском престоле оказался его брат Опсит, ему наследовал сын Цафия Губаз, которого сменил брат Губаза Цате, хотя у Губаза и были свои дети [72, 429]. Такова, по словам самих лазов, «непрерывная, нерушимая с древности последовательность царского престолонаследия» [2, 86].
В отношении внешней политики лазские цари, как правило, были зависимы от Византии. По этому поводу лазские послы говорили Хосрову: «Но если мы были римлянам друзьями только по имени, в самом же деле были только верными рабами их... Они оставили царю нашему только вид царского достоинства, а сами присвоили себе власть во всех делах. Царь, подчинившись участи служителя, страшится повелевающего ему воеводы» [74, 115]. Выступая на суде, лазские обвинители утверждали, что Губаз отстаивал «интересы римлян гораздо больше», чем его убийцы; [2, 104]. Любопытно, что Айэт по поводу убийства Губаза сказал, что римляне в этом отношении поступили с лазами «так же, как и раньше» [2, 78]. Затем лазы просили Юстиниана, чтобы он «царем им не назначил какого нибудъ чужеземца и иностранца» [2, 85], что указывает на возможность таких действий со стороны имперской администрации в прошлом. Даже в выборе жен и парадной одежды лазские цари не были самостоятельны. Жен они должны были брать из дочерей византийских чиновников, а по поводу одежды Агафий сообщает, что «пурпурную же хламиду носить царям лазов не положено. Но разрешена только белая» [2, 86]. Показателен также тот факт, что лазские цари занимали одновременно хорошо оплачиваемую должность при дворе византийского императора: Губаз в письме Юстиниану «просил его о присылке денег и о доставлении какого-либо пособия к облегчению участи разоренных до крайности лазов. Он представлял притом, что казна должна ему была жалованья за десять лет, потому что он был прежде причислен к силентиариям двора, и не получал по тому званию никакого жалованья с тех пор, как Хосров вступил в Колхиду» [74, 232].
Деление лазского общества только на три ступени - царь и его род, знатные люди и, наконец, народ - позволяет предполагать, что классовые противоречия еще не достигли здесь той глубины и остроты, как в соседних больших государствах.
Весьма важно свидетельство Агафия о сохранении у лазов такого важного признака родо-племенных отношений, как народное собрание. «Виднейшие между ними люди, - пишет историк, - собрали... в укромном месте в одном из ущелий Кавказа большинство народа... и устроили совещание по вопросу, следует ли переходить к персам или оставаться еще под властью римлян. Тотчас же бьли отвергнуты многие предложения, одни призывающие к одному, другие к другому. Поднялся несказанный и беспорядочный шум, так что даже нельзя было разобрать, кто говорит и что говорит. Тогда их вожди призвали толпу к молчанию и предложили желающим, кто бы они ни были, выступить и изложить в порядке, что нужно делать...». Айэт, «в гневе высту-
418
пив вперед, говорил, как обычно говорят на народных собраниях. Он был более искусным оратором, чем это свойственно варварам» [2, 77]. Когда Айэт кончил, «тотчас вся толпа поднялась с криком и требовала в тот же день перейти на сторону персов... нисколько не заботясь о будущем... толпа беспорядочно требовала ускорить решение... Когда они так шумели, успокоил их возбуждение один человек, по имени Фартаз» [2, 80-81].
К сожалению, археологические данные еще недостаточны для характеристики степени классового расслоения лазского общества. Письменные данные об экономике Лазики противоречивы. Агафий говорит о лазах: «Среди народов, находящихся под чужой властью, я не видел никакого другого, столь знаменитого, так осчастливленного избытком богатств, множеством подданных, удобным географическим положением, изобилием необходимых продуктов, благопристойностью и прямотой нравов» [2, 73]. Прокопий же утверждает, что «у лазов нет ни соли, ни хлеба, ни других произведений; они продают другим народам кожи, меха и невольников и тем достают себе все нужное» [74, 107]. «В земле лазской, - сообщает Прокопий, - нигде нет соли; там не родится ни пшеницы, ни винограда, ни других полезных произведений. Все это привозится к ним на судах из римских поморий; и за все это лазы платят торгующим не золотом, а кожами, невольниками и другими ненужными им товарами» [74, 210]. С приходом в Колхиду персов, сообщает Прокопий, лазы вообще «лишились этих выгод». В этих перечислениях Прокопия только соль, которую ввозили и многие другие народы, действительно принадлежит к предметам первой необходимости. Подчеркиваемая историком «скудность» продовольствия - это и отсутствие привычных для византийца продуктов питания: пшеничного хлеба, греческого вина. Прокопий упоминает у лазов местное пшено и полбу и поясняет, что «лазы, однако, могли продовольствовать себя, по привычке употреблять в пищу родящееся у них просо» [73, 150], которое византийцы не могли есть постоянно. «У лазов возле самых границ Иберии были два укрепления - Сканда и Сарапанис. Расположенные в труднопроходимых местах на отвесных скалах, они были недоступны... В начале этой войны император Юстиниан удалил отсюда лазов и поставил гарнизон из римских воинов. Немного спустя из-за недостатка продовольствия они покинули эти крепости, так как питаться, подобно колхам долгое время местным пшеном, к которому они не привыкли, они совершенно не могли, того же продовольствия, которое приносили им лазы, совершая длинный путь, им совершенно не хватало» [72, 417, 418]. Как показали раскопки в крепости Цибилиум в Апсилии, также и туда, довольно далеко от побережья, византийскому гарнизону доставляли греческое вино в амфорах и даже устриц.
Тот же Прокопий существенно уточняет картину сельского хозяйства Лазики, сообщая, что Мухирисис - «изо всех земель Колхиды это самая лучшая. Тут выделывается вино и растет много хороших плодов, чего нет нигде в остальной Лазике» [72, 423]. Основной сельскохозяйственный район, составлявший ее экономическую базу, был сравнительно невелик. Возможно, именно суровость природных условий на большей части террито-
419
рии Лазики несколько сдерживала темп социального развития, способствуя сохранению пережитков предыдущей общественной формации. «Даже в Лазском царстве, - пишет акад. Г. А. Меликишвили, - процесс феодализации шел медленно. Причиной этому должна быть, например, скудность экономической базы данного региона в ту эпоху. Об этом ряд красноречивых указаний находим мы в византийских источниках, в частности, у Прокопия Кесарийского. Это обстоятельство возможности эксплуатации непосредственного производителя довольно ограничивало. Поэтому военнородовая знать... свои возросшиеся потребности вынуждена была удовлетворять иным путем: облагала данью соседние объединения (это известно по отношению к сванам), прибегала к налетам на слабых соседей (и, порой на соотечественников) с целью захвата пленных и продажи их в рабство» [65, 141-142]. Примерно на том же или на более низком уровне находилась и экономика соседних с лазами народов апсилов, абасгов, мисимиан и сванов.
Византийские авторы ничего не говорят о взаимоотношениях знати и народа. Все же некоторый свет на это косвенно проливают даные об отношениях лазской знати с признавшими ее суверенитет соседними племенами.
Упоминаемая византийскими авторами зависимость апсилов, абасгов, мисимиян и сванов от лазов не была глубокой, и скорее носила символический характер. В источниках ни разу не говорится о каких-либо самостоятельных санкциях лазских царей по отношению к этим племенам. За исключением общей фразы, что абасги «издревле были подданными лазов» [72, 382], практически нет ни одного другого сведения о каких-либо лазско-абасгских контактах. Апсилам ничего не стоило при первом же благоприятном случае объявить о своей независимости.«Вследствие этого, - пишет Прокопий, - апсилы отпали от колхов, упрекая их в том, что они не захотели оказать им помощь, когда они подверглись насилию со стороны персов» [72, 403]. Прокопий, пытаясь соблюсти логику в своих сведениях о власти лазов, далее сообщает о византийском отряде, который к апсилам якобы послал Губаз [72,403], хотя незадолго до этого ясно указал, что войско было послано по приказу самого Юстиниана [72, 400]. Вряд ли мисимияне обладали большей силой, чем апсилы или абасги. Однако, хотя они и были «подданными царя колхов» [2, 87], последний даже не попытался собственными силами подчинить снова мисимиян своей власти. Это сделало четырехтысячное войско византийцев.
В отношении Скимнии и Суании Прокопий писал, что «живущие здесь племена являются подчиненными лазам. Они управляются начальниками из числа местных жителей; и когда для того или другого из начальников наступает роковой час его жизни - его смертный час, то по обычаю, раз навсегда установленному, царь лазов ставит над ними другого взамен умершего» [72, 379]. Однако, как уже говорилось, сваны были связаны с лазами договором, санкционированным Византией еще, по-видимому, в конце IV в., который они по собственной инициативе нарушали, когда влияние империи в этом районе ослабевало. Назначать же сванам нового правителя лазские цари могли, согласно конкретному сообщению Менандра Протиктора, только после согласования соответствующей кандидатуры в Константино-
420
поле. Это еще не отношения господства и подчинения между завоевателем и покоренным, свойственные тлубоко дифференцированному развитому классовому обществу, а отношения внутри союза племен, которые регулировались с помощью внешней силы, создававшей у лазов иллюзию старшего партнера среди своих соседей в рамках этого союза.
Вся сумма письменных и археологических данных о Колхиде подтверждает приведенный выше тезис Г. А. Меликишвили о неравномерностях в социальном развитии отдельных частей Грузии и не дает основания говорить о происшедшей у народов Колхиды в VI в. победе феодальных отношений.
Драматические события VIII в. внесли существенные изменения в ход исторического процесса в Колхиде. Уже в VII в. Абасгия представляла собой единое политическое объединение, во главе которого, подобно Апсилии и Лазике, находился патрикий, игравший здесь роль наместника византийского императора. До нас дошел список первых правителей Абасгии («Диван абхазских парей»), живших в конце VI - начале VIII вв. Вот их имена, - Анос, Гозар, Иствин (Юстиниан), Финиктиос (Филиктос), Бакур, Дмитрий I, Феодосий I, Константин I, Феодор, Константин II и, наконец, брат последнего - Леон I, который правил сорок пять лет [24, 195]. Одному из названных Константинов принадлежала свинцовая вислая печать с греческой надписью «Константин Абасгский», которая была найдена в Питиунте. Такие печати обычно имели лишь византийские чиновники и духовные лица, входившие в административный аппарат империи [41, 7]. Нет оснований говорить о быстрой феодализации абасгов ни ранее, ни в VII - начале VIII вв. Основная масса непосредственных производителей, несомненно, в тот период все еще обладала здесь личной свободой и собственностью на средства производства. Это положение сохранялось и позднее, когда в состав Абасгии были включены обширные территории к северо-западу вплоть до Никопсии, где население стояло на еще более низкой ступени социально-экономического развития [65, 144]. И тем не менее именно Абасгия, в VI—VII вв. еще практически ничем не выделявшаяся на фоне других племенных образований Колхиды от них, объединив всю ее в единых административных рамках, создала на этой территории раннефеодальное государство.
Одной из основных причин усиления Абасгии в первой половине VIII в. стала относительная ее удаленность от основных путей, по которым вторгались арабы в Восточное Причерноморье. Лазика практически превратилась в проходной двор. Неоднократно арабы оказывались и на территории Апсилии. Каждый приход завоевателей оборачивался для местных жителей опустошениями, грабежами, убийствами и массовым захватом пленных. Особенно жестоким было нашествие Мурван-Кру, после которого вся Лазика и Апсилия покрылись развалинами и пепелищами. «И была разорена в то время страна.... - пишет летописец Джуаншер, - и не находилось больше крова и пищи для людей и животных» [45, 240]. Разгром арабов у стен Анакопии избавил Абасгию от всех этих бедствий, сохранил население и экономику невредимыми. В результате патрикий Абасгии Леон I, тезка и близкий родственник (через хазарских царевен) византийского императора Льва III и хазарско-
421
го кагана, превратился в наиболее сильную фигуру в Восточном Причерноморье. Как и прежде, главные интересы Византии в Колхиде сводились к организации надежного заслона на пути возможных вторжений со стороны Северного Кавказа и Восточного Закавказья. В новых условиях империя уже не могла рассчитывать на опустошенные арабами Лазику и Апсилию, выполнявших прежде главную роль по обороне перевалов. Прислав знаки царской власти картлийским правителям Миру и Арчилу, Леон передал им Восточную Лазику. Туда вскоре началось массовое переселение из Картли предков современных имеретин и гурийцев, основавших на лазских пепелищах новые поселки [7, 106]. Сохранившееся после арабского нашествия лазское население группируется в северо-западных районах былой Лазики, образовав этническую основу будущей Мегрелии.
Понимая, что особенно на первых порах Восточная Лазика была не в состоянии выдержать возможные вторжения арабов из-за Лихского хребта, Лев III передает Леону I Абасгскому наследственное право на всю причерноморскую полосу от Никопсии до районов к югу от Фасиса, включив в ее состав Санигию, Апсилию и приморскую часть Лазики до Клисуры, т. е. до линии Археополь - Телефис. Женившись на дочери Мира и получив его царскую корону, Леон I к концу своего правления присоединяет к подвластной ему территории и Восточную Лазику до Лихских гор.
Таким образом складывалась структура будущего Абхазского царства, представляющего собой «многоэтническое государственное образование, в которое наряду с абхазами, сыгравшими в начале ведущую роль в образовании этого царства, оказались включенными представители других племен - на северо-западе адыги, а на востоке и в нейтральных областях картвелы в лице, прежде всего эгрисцев и сванов, коренных обитателей Западной Грузии и затем переселившихся сюда из Восточной Грузии картов, говоривших на грузинском языке» [6, 18].
Помимо поддержки извне Леон имел достаточно твердую опору и внутри своего государства. Нам, правда, пока ничего не известно о «знатных людях» той переходной эпохи. Но они, безусловно, сохраняли и укрепляли свои позиции, постепенно перерождаясь из родо-племенной аристократии в должностных лиц раннефеодального государства. Важной опорой Леона
I, несомненно, была христианская церковь, во время длительного мира особенно укрепившая свои позиции в Колхиде и принесшая Абасгии славу христианского государства. Его главную социальную опору также представляли массы свободных общинников земледельцев и скотоводов. В восточных районах, где переселенцы из Картли образовали довольно большой производительный земледельческий слой населения, основное значение приобрели хлебопашество, виноградарство и садоводство. В северо-западных районах на передний план выходит в тот период скотоводство.
Как показали археологические исследования последних лет в зоне альпийских лугов, в верховьях рек Мзымты, Псоу и Бзыби, в VI-VII вв. начинается повсеместное освоение высокогорных пастбищ Абасгии. С VIII в. аналогичная картина наблюдается и в бассейне Кодора, Моквы, Галидзги, Ин-
422
гури, где пастбища занимали всю субальпийскую зону прежних Апсилии и Мисиминии. Речь идет об ацангуарах (абхазск. «ограды карликов») - комплексах каменных построек, разбросанных по всем высокогорным урочищам южного склона Западного Кавказа. В настоящее время известно около пятисот таких построек, позволяющих сделать вывод, что в VII - X вв. охват кормовых ресурсов высокогорий скотоводческими общинами достиг довольно высокого уровня [20].
Каждый из ацангуарных комплексов состоит обычно из одной или нескольких жилых построек и примыкающих к ним разного рода оград и загонов. Жилище пастуха представляло собой домик с толстыми (до полутора-двух метров) стенами, сложенными из дикого камня без раствора. Полезная площадь таких домиков составляла восемь-десять квадратных метров. Узкий дверной проем, иногда маленькое оконце, двускатная деревянная крыша завершали внешнее оформление жилища. Внутри, возле стен, лежат камни, на которых отдыхали пастухи. В почве сохранились следы многочисленных костров, а вокруг можно найти обломки глиняных сосудов, железные изделия, кости животных и другие следы незатейливой пастушеской жизни. В оградах и загонах содержался мелкий рогатый скот и молодняк. Сотни троп вели из жарких приморских долин через густой колхидский лес к прохладным альпийским лугам с высокими травами.
Повсеместное освоение альпийских пастбищ с помощью сотен капитальных жилых и хозяйственных построек на достаточно обширной территории свидетельствует о высоком уровне местного отгонного скотоводческого хозяйства, намного опередившего в тот период по своей продуктивности абасгское земледелие. Последнее, в своей значительной части еще оставаясь в Абасгии и Апсилии мотыжным, явно отошло на второй план. Именно на VIII в. падает переломный этап в экономическом развитии местного населения, характеризуемый утверждением скотоводческой специализации хозяйства. Этот перелом, несомненно, вызвал общую перестройку экономики Абасгии, вступившей, наконец, на путь раннефеодальной государственности. Не имея в своем распоряжении достаточного количества плодородной земли, абасги нашли выход в отгонном скотоводстве, давшем им тот необходимый прибавочный продукт, который был использован господствующим классом для укрепления государства.
Все сказанное позволяет предположить, что переход к феодализму в Восточном Причерноморье свершился не ранее VIII в. Это событие было подготовлено сочетанием экономических, политических и идеологических процессов, пережитых местными племенами в VI -VII вв. Всесторонний анализ источников в сочетании с данными археологии подтверждает высказанную акад. Г. А. Меликишвили мысль, что «не в высоком, а в низком развитии феодальных отношений, в большей монолитности, в наличии более широкой базы в виде малодифференцированного общества и незакрепощенных общинников следует видеть источник силы абхазских князей: это... сыграло решающую роль в том, что они в VIII в. предстали перед нами объединителями всей Западной Грузии» [65, 144].
423
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В истории Колхиды I—VIII вв. - период тяжелых испытаний, больших экономических, социальных и духовных сдвигов, это также и время дальнейшего укрепления сложившихся еще в эпоху греческой колонизации экономических и культурных связей с наиболее значительными цивилизациями того времени - сначала римской, а затем византийской. Сохраненная живая память о некогда населявших Колхиду народах - предках современных абхазов, мегрелов, сванов - вот одно из следствий этих связей.
Яркие, красочные зарисовки Прокопия и Агафия донесли до наших дней мысли, чувства, переживания людей VI в., так во многом не похожих на наших современников, но удивительно близких нам и понятных.
Соприкоснувшись с удивительно образными и содержательными описаниями событий тринадцатилетней персо-византийской войны, особенно ощущаешь, что восьмисотлетний период истории Колхиды, который рассмотрен в этой книге, крайне скудно освещен письменными источниками. А ведь сколько интересного, неразгаданного таит она в себе! И на помощь должна прийти только археология: в обломках керамических сосудов, в контурах полуразрушенных стен, в почти стёртых временем профилях на древних монетах многое можно увидеть, «прочесть».
Исследование памятников рассматриваемого времени только начинается. Систематически ведутся раскопки в Пицунде и в Археополе, начато изучение Родополя и Цибилиума-Тзибилы. Тщательно фиксируют археологи остатки костров и следы пожарищ; рисуют черепки горшков и проводят металлографический анализ топоров и мечей; наносят на карту следы древних дорог; камень за камнем измеряют фундаменты крепостей, храмов и жилищ. В этой живой, творческой, трудоемкой работе, штрих за штрихом восстанавливающей картины жизни наших предков, пытливого исследователя ждут новые открытия, нужные и полезные не только для ученых, но и каждому интересующемуся историей, ибо там, в глубинах прошлого, уже зрели зерна того, что составляет нашу жизнь сегодня.
1978 г.
Сухум.
424
ЛИТЕРАТУРА
1. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 21, с. 164.
2. Агафий. О царствовании Юстиниана. М., 1953
3. Агрба 3. В. Раскопки раннесредневековой базилики в селе Алахадзы Гагрского района, - «Мацне» (серия истории, археологии, этнографии и истории искусства), Тбилиси, 1972, №3.
4. Амброз А. К. Хронология раннесредневековых древностей Восточной Европы (V - IX вв.), автореф. доктор, дис. М., 1974.
5. Амиранашвили (Болтунова) А. И. Новая находка в низовьях р.
Ингура, Тбилиси, 1935.
6. Анчабадзе 3. В., Дзидзария Г. А. Дружба извечная, нерушимая. Сухуми, 1972.
7. Анчабадзе 3. В. Из истории средневековой Абхазии (VI - XVII вв.). Сухуми, 1959.
8. Анчабадзе 3. В. История и культура древней Абхазии. М., 1964.
9. Бгажба О. X., Воронов Ю. Н. Памятники села Герзеул. Сухуми, 1980. 9а. Бердзенишвили Н. А., Дондуа В. Д. Грузия (Картли - Иберия и Эгриси - Лазика) в III -V вв. - Очерки истории СССР, III - IX вв. М., 1958.
10. Бриллиантов А. О. О месте кончины и погребения св. Максима Исповедника - «Христианский Восток». Т. V. вып. I. Петроград, 1917.
11. Великий Питиунт. Т. I. Тбилиси, 1975.
12. Великий Питиунт. Т. II. Тбилиси, 1977.
13. Великий Питиунт. Т. III. Тбилиси, 1978.
14. Византийские историки (Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Нопнос и Феофан Византиец), перев. С. Дестуниса, СПб., 1860.
15. Воронов Ю. Н. Археологическая карта Абхазии. Сухуми, 1969.
16. Воронов Ю. Н. Диоскуриада - Себастополис-Цхум. М., 1980.
17. Воронов Ю. Н. Древности Сочи и его окрестностей. Краснодар, 1979.
18. Воронов Ю. Н. Гиенос. - СА, 1976, №4.
19. Воронов Ю. Н. Келасурская стена. - СА, 1973, №2.
20. Воронов Ю. Н. О датировке абхазских ацангуаров. - СЭ, 1973, №6.
21. Воронов Ю. Н. Тайна Цебельдинской долины. М., 1975.
22. Гозалишвили Г. К. Борьба между Византией и Ираном за Иберию и Лазику в VI в. - Труды Тбилисского Государственного Университета. Т. XXVI - В. Тбилиси, 1944.
23. Голенко К. В. Денежное обращение Колхиды в римское время. Л., 1964.
24. Гулиа Д. И. История Абхазии. Сухуми, 1925
25. Гунба М. М. Западная Грузия и Византия в VI -VIII вв., автореф. канд. дис. Тбилиси, 1963.
26. Гунба М. М. К вопросу о времени образования Абхазского царства. - ИАИ. П., 1973.
425
27. Гунба М. М. К вопросу о политических связях Абхазии с Византией в IV-V вв. Тезисы докладов VI Всесоюзной конференции византинистов в Тбилиси 13-18 декабря 1965 г. Тбилиси, 1965.
28. Джавахишвили И. А. История грузинского народа. Т. I. Тбилиси, 1965.
29. Джанашия С. Н. Труды. Т. I. Тбилиси, 1949.
30. Джапаридзе В. М. Археологическое изучение городища Вардцихе. - «Археологические памятники феодальной Грузии». Т. II. Тбилиси, 1974.
31. Дундуа Г. Ф. Монетные клады Грузии. (Клады римских монет из с. Эки и Сепиети). Тбилиси, 1979.
32. 3акарая П. П., Леквинадзе В. А. Археологические раскопки в Гудаве в 1971 г. - «Археологические экспедиции Государственного музея Грузии». Т. III. Тбилиси, 1974.
ЗЗ. Закарая П. П., Леквинадзе В. А., Гвинчидзе Г. Г. Отчет работ Нокалакевской археологической экспедиции, проведенных в 1976-1977 гг. - «Археологические экспедиции Государственного музея Грузии». Т. VI. Тбилиси, 1978.
33а. Закарая П. П., Ломоури Н. Ю., Леквинадзе В. А., Гвинчидзе Г. О. Краткий отчет работ Нокалакевской экспедиции. - «Археологические экспедиции Государственного музея Грузии». Т. V. Тбилиси, 1977.
34. 3акарая П. П., Ломоури Н. Ю., Леквинадзе В. А. Краткий отчет Нокалакевской экспедиции 1973. - «Археологические экспедиции Государственного музея Грузии». Т. IV. Тбилиси, 1975.
З5. Затейшвили С. Г. Сведения об аланах в «Хронографии» Феофана. - Древнейшие государства на территории СССР. М., 1976.
36. Инадзе М. П. К истории Грузии античного периода (Флавий Арриан и его сведения о Грузии), автореф. канд. дис. Тбилиси, 1953.
37. Инадзе М. П. Причерноморские города древней Колхиды. Тбилиси, 1968.
38. Инаишвили А. Результаты археологических раскопок Петра - Цихисдзири в 1962-1965 гг. - ПЮЗГ. IV. 1974.
39. Исаков А. И. Цитадель древнего Пенджикенда. Душанбе, 1977.
40. История Византии. Т. I. М., 1967.
41. История Византии. Т. II. М., 1967.
42. История Грузии. Т. I. Тбилиси, 1962.
43. История СССР с древнейших времен до конца XVIII века. М., 1975.
44. История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. I. М., 1966.
45. «Картлис цховреба». Т. I. Тбилиси, 1955 (на груз. яз.).
46. Каухчишвили С. Г. Сведения византийских писателей о Грузии. Т. III. Тбилиси, 1936.
47. Латышев В. В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. - ВДИ. 1947-1949.
48. Леквинадзе В. А. Базилика Археополиса. - ВГМГ. XXX - В. 1974.
49. Леквинадзе В. А. Богатое погребение конца IV в. из Уреки (Грузия). - СА. 1975, №4
49а. Леквинадзе В. А. Вислая печать с именем Сергия из Грузии. - СА, 1980, №4.
50. Леквинадзе В. А. Материалы по истории и архитектуре Апсарской крепости. - ВВ. XX. 1961.
426
51. Леквинадзе В. А. Материалы по монументальному строительству в Лазике. - ВГМГ. XXII - В. 1961.
52. Леквинадзе В. А. Монументальные памятники Западной Грузии I -VII вв., автореф. доктор, дис. М., 1973.
53. Леквинадзе В. А. О древнейшей базилике Питиунта и ее мозаиках - ВДИ. 1969, №2.
54. Леквинадзе В. А. О древнейших оборонительных сооружениях Археополиса - Нокалакеви. - СА. 1959, №3.
55. Леквинадзе В. А. О постройках Юстиниана в Западной Грузии. - ВВ. 34. 1973.
56. Леквинадзе В. А. «Понтийский лимес». - ВДИ. 1969, №2.
57. Леквинадзе В. А. По поводу Анакопийской крепости. - ВГМГ. XXV - В. 1968.
58. Леквинадзе В. А. Раннесредневековые памятники Вашнари. - СА. 1972, 3.
59. Ломоури Н. Ю. Из исторической географии древней Колхиды. - ВДИ. 1957, №4.
60. Ломоури Н. Ю. История Эгрисского царства. Тбилиси, 1968.
61. Ломоури Н. Ю. К истории взаимоотношений Западной Грузии и Византии в VIII - IX вв. - Тезисы докладов Всесоюзной конференции византистов в Тбилиси 13-18 декабря 1965 г. Тбилиси, 1965.
62. Ломтатидзе Г. А. Древний могильник в Клдеети. Тбилиси, 1957.
63. Мачабели К. Г. Позднеантичная торевтика Грузии. Тбилиси, 1976.
64. Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
65. Меликишвили Г. А. Политическое объединение феодальной Грузии и некоторые вопросы развития феодальных отношений в Грузии. Тбилиси, 1973.
66. Мелитаури К. Н. Крепости дофеодальной и раннефеодальной Грузии. I. Тбилиси, 1969.
67. Микеладзе Т. К., Барамидзе М. В. О некоторых итогах полевых исследований в Колхидской низменности в зонах новостроек. «Археологические исследования на новостройках Грузинской ССР». Тбилиси, 1976.
67а. Мусхелишвили Д. Л. К вопросу о центре Эгрисского царства. - «Кавказ и Средиземноморье». Тбилиси, 1980.
68. Новосельцев А. Н. Генезис феодализма в странах Закавказья. - М., 1980.
69. Очерки истории Грузии. Т. I. Тбилиси, 1970.
70. Очерки истории Грузии. Т. II. Тбилиси, 1973.
71. Пачулиа В. П. Исторические памятники Абхазии, их значение и охрана. М., 1968.
72. Прокопий Кесарийский. Война с готами. М., 1950.
73. Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами. Кн. I. СПб. 1876.
74. Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами. Кн. II. СПб. 1880.
75. Прокопий Кесарийский. О постройках. - ВДИ. 1939, №4.
76. Путуридзе Р. В. Позднеантичные археологические памятники Западной Грузии. - МАГК. II. 1959.
77. Трапш М. М. Труды. Т. 2. Сухуми, 1969.
427
78. Трапш М. М. Труды. Т. 3. Сухуми, 1971.
79. Удальцов 3. В. Идейно - политическая борьба в ранней Византии. М., 1974.
80. Хрушкова Л. Г. Моливдовул из Анакопии. -ИАИ. V.1976.
81. Хрушкова Л. Г. Скульптура и декоративная пластика раннесредневековой Абхазии (V - IX вв.), автореф. канд. дис. Л., 1978.
82. Цитланадзе Л. Г. Археологические находки в селе Лиа (1968 г.). - «Друг памятников». 33, Тбилиси, 1973.
83. Чубинашвили Г. Н. Вопросы истории искусства. Тбилиси, 1970.
84. Шамба Г. К. Погребение II века из Мацесты. - СА. 1970. №2.
85. Шамба Г. К. Ахаччархва - древний могильник нагорной Абхазии. Сухуми, 1970.
86. Шервашидзе Л. А., Соловьев Л. Н. Исследование древнего Себастополиса. -СА.1960, №3.
87. Sagi К. Das Problem der pannonischen Romanisation im Spiegel der volkerwanderungzeitli chen Geschichte von Fanegpuszta. - «Acta antiqua» Т. XVII. fasc. 1-2. Budapest, 1970.
88. Fukai S., Horiuchi K. Tag - i - Bustan. Т. II. Tokyo. 1972.
89. Werner J. Nomadische Gurtel bei Persern, Bizantinen und Langobarden. - Atti del convegno international - tema: la civilta dei langobardi in Europa. Problemi atto di scienza e di cultura, guaderno №189, Roma, 1974.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
BB - «Византийский временник». Л., М.
ВГМГ - «Вестник Государственного музея Грузии». Тбилиси.
ВДИ - «Вестник древней истории». М.
ИАИ - «Известия Абхазского института языка, литературы и истории им. Д. И. Гулия». Сухуми.
МАГК- «Материалы по археологии Грузии и Кавказа». Тбилиси.
ПЮЗГ- «Памятники юго-западной Грузии». Тбилиси.
СА - «Советская археология». М.
СЭ - «Советская этнография». М. - Л., М.
428
ПРИЛОЖЕНИЕ № 2
РИСУНКИ И ПОДПИСИ К РИСУНКАМ
429
Рис. 1. Восточное Причерноморье во II-V вв.
Рис. 2. Находки II -V вв. на территории Лазики.
(1-6, 7-14 - Уреки; 15 - Дзеври); Апсилии (17, 18 - Тагилони, 19-36 - Цебельда); 16 - Клдеети; Абасгии (37-41 - Ачандара) и Санигии (42-46 -Лоо; 47-50;52,55 - Сочи; 51, 54 - Красная Поляна; 56-58 Мацеста).
Золотые подвески (1, 2, 42-44), серьги (3), фибула (4), браслеты(5-7), игольник (8), перстень (9), бляшка (10), голова оленя (18) и флакон (45); серебряная фибула (11), часть сосуда (17), серьга (19) и бокалы (30, 57); бронзовая подковообразная пряжка (22), перстень (23), браслеты (24, 25, 40, 49, 50), бляха (41), умбон от щита (51) и зеркало (53); железные мечи (15,18, 29, 55, 56), наконечники копий (16, 37, 54), топор (26) и мотыга (27), стеклянные сосуды (31, 46), глиняные амфоры (14, 34), полый сосуд-бычок (32), ваза (33), кувшины (35, 39, 58), чаши (36,47,48), яшмовые геммы перстней (12,13), точильный камень (38). Масштабы различны.
Рис. 3. Амулеты с территории Апсилии (1 - Цебельда) и Абасгии (2 - Аацы).
1 - золотая пластинка; 2 - халцедоновая гемма.
Рис. 4. Римские крепости на побережье Колхиды.
1 -8 - общий план, фасад и планы ворот, башен Апсара; 9 - клеймо на кирпиче из Цихисдзири; 10 - схематический план Фасиса по Ф. Дюбуа-де-Монпере;
11 - обломок камня с надписью о пребывании Флавия Арриана в Себастополе;
12 - план развалин Себастополя на Сухумской набережной (А - крепость 1; Б - крепость 2; В - крепость 3); 13 - план башни Одынец на подступах к Себастополю.
Рис. 5. Римские крепости на побережье Колхиды.
1 - план Питиунта; 2 - восточные ворота Питиунта; 3 - 4 - обломки кирпичей с метками легионов; 5 - план Нитики (Гагра); 6 - план Мохоры (Сочи); 7 - план крепости на реке Годлик (Бага?); 8 - схема размещения крепостей «Понтийского лимеса» в Восточном Причерноморье и маршрут Флавия Арриана.
Рис. 6. План крепости Петры.
Рис. 7. Персо-византийская война в Колхиде, I -VI в.
2-4 - передвижение войск персов и византийцев в 542, 549 и 550 гг. Условные обозначения: 1 - укрепления; 2 - важнейшие сражения; 4 - маршруты персов; 5 - маршруты византийцев.
Рис. 8. Персидский всадник в шлеме и кольчуге снабжен копьем, луком в футляре, колчаном и щитом; конь закрыт гибким доспехом из пластинок. Статуя шаха Хосрова II (590 - 627) в Так-и-Бустане (Иран). (По рисунку А. К. Амброза.)
451
Рис. 9. План фасадной части Цибилиума.
Рис. 10. Колхидские воины, поданным раскопок в Цебельдинской долине.
Рис. 11. Персо-византийская война в Колхиде.
1 - 4 - передвижения войск персов и византийцев в 551, 553, 554 и 555 гг Условные обозначения: 1 - укрепления; 2 - важнейшие сражения; 3 - маршруты персов; 4 - маршруты византийцев; 5 - предполагаемое место убийства Губаза; 6 - предполагаемое место схода лазов.
Рис. 12. Боевые слоны на шахской охоте. Рельеф рубежа VI -VII вв. В Так-и-Бустане (Иран). (По С. Фукай и К. Хориуши.)
Рис. 13. Византийский солдат. Изображение на броши второй половины VI в. из Фенекпусты (Венгрия). (По К. Шаги).
Рис. 14. Византийский всадник в гибком пластинчатом доспехе. Изображение на блюде из Исола Рицца (Италия), предположительно конца VI в. (По И. Вернеру).
Рис. 15.
1 - передвижение войск персов и византийцев в 556 г; 2 - схема торговых путей, соединявших Колхиду с соседними территориями в VI - VIII вв.; 3 - схема путей Зимарха и Льва Исавра; 4 - схема организации обороны колхидских клисур в IV - VI вв. Условные обозначения: 1 - укрепления; 2 - важнейшие сражения; 3 - маршруты персов; 4- маршруты византийцев; 5-торговые пути; 6- маршруты Зимарха и Льва Исавра; 7 - основная направленность обороны колхидских укреплений IV - VI вв.
Рис. 16. Схема расположения крепостей Трахеи и Анакопии в современном Новом Афоне.
Рис. 17. Арабский камнемет бомбардирует осажденную крепость.
Живопись из Пенджикента (Таджикистан), между 712 и 722 гг. (По А.И.Исакову).
Рис. 18. Крепости Лазики.
1 - общий план Археополя; 2 - план большой бани Археополя; 3 - водоза-борный туннель Археополя; 4 - 5 - план и фасад главных ворот Археополя; 6 - план Родополя; 7, 8 - план Сарапани и фасад его главных ворот; 9 - план Сканды.
Рис. 19. Христианские памятники Колхиды.
1 - план базилики и бани в Петре; 2 - 4 - общий план базилики и мавзолея в Вашнари, резная капитель и реконструкция Вашнарского мавзолея (по В.А.Леквинадзе); 5 - план базилики Оногуриса (совр. Сепиети); 6 - план малой базилики Археополя; 7 - план крещальни Зиганиса; 8 - план Драндского собора; 9 - план церкви в Трахее; 10-капитель из храма Цибилиума; 11,12-серебряный и золо-
452
той кресты из Цебельды; 13 - 15 - изображения крестов на пряжке, пифосе и кувшине (Цебельда).
Рис. 20. Христианские памятники Колхиды.
1 - 4-план базилики IV-VI вв. в Питиунте; 5-14-элементы мозаики Vв. из базилики Питиунта; 15 - план большой базилики Алахадзы; 16 - план Гантиадской (Цандрипшской) базилики; 17, 18 - резная мраморная плита из базилики совхоза «Южные культуры» и капитель из храма в с. Липники (две последние находки в окрестностях Адлера).
Рис. 21. Моливдовулы (свинцовые вислые печати византийских чиновников и церковных деятелей, VII - VIII вв. с территории Абасгии.
1 - печать Константина Абасгского из Питиунта; 2 - печать епископа Феодора оттуда же; 3 - печать эпарха Петра из Анакопии.
453
