Главная » Алфавитный каталог авторов » П » Пицунда

Вас. Немирович-Данченко

Пицунда

У берега стояло несколько заранее приготовленных лошадей.
Сели — и в ущелье.
С полчаса — все глушь да дичь... Но вот показались изгороди, опушенные розовыми лепестками нарциссо-цветных анемон, славших нам навстречу свой благоуханный привет. Вот какой-то сад чуть-чуть наметился вдали. Только и различаем ближе к нам стриженое «шапкой» дерево, увешанное гирляндами винограда. На одну минуту дохнули на нас прелестные скабиозы, крупные голубые цветы которых расстилались тут же. Весь лужок перед саклей был усеян ими. Какой-то мальчонка, с глазами больше его самого, и вьющимися локонами черных, как смоль, волос, безжалостно топтал цветы и боролся с маленьким белым козлом, что, по-видимому, доставляло бесконечное наслаждение его сестричке, еще меньше, с глазами еще больше и кудрями еще завивистее... Она хлопала микроскопическими ладошками, выкрикивала что-то, видимо, ободряя несколько струсившего козленка, и в восторге обратилась ко мне, воспевая, вероятно, похвальный спич братишке своими пухлыми, точно пчелой ужаленными, губками. Я до того загляделся на эту идиллию абхазской долины, что и горы забыл... Уж очень комична была солидная важность козла, который точно дело делал, подставляя свой упрямый лоб маленькому шалуну и уморительно потоптывая в землю копытцами...
Плетневая сакля была тут же, но самая жалкая, бедная. Зверолов-зырянин в тундре устраивается богаче по отношению к домашнему обиходу его жилья; хотя, разумеется, для того же зырянина, запирающегося на всю долгую зиму в свою избу, невозможна ни та благоухающая чистота, какую мы встретили в этой нищенской лачуге, ни то изящество обращения с гостем, которое абхазцы [впитали в себя с молоком матери]. В самом деле, странствуя по Кавказу, я не раз имел случай убедиться, что неуклюж и грязен бывает только раб или сын раба, не сумевший сбросить с себя еще этого наследия своих отцов и дедов. Человек свободный — не бывает неповоротлив, груб. Возьмите вы любого крестьянина, — грузина, абхазца, горца, — как он красив, ловок; как он сумеет всюду и при всякой обстановке отстоять свое достоинство, не растеряться, не ударить в грязь лицом!.. И в этой бедной семье абхазского поморья мы встретили такой изящный прием, как и в других местах горного Кавказа... Обитатель этого шалаша нисколько не стыдился своей бедности, и владетельный принц едва ли мог бы принять нас с таким же достоинством и радушием, как этот полудикарь.
— Мы живем бедно... Не [строим каменных домов]. Тепло!..
И действительно, плетеные стены, свободно пропускающие благоуханный воздух, — гораздо лучше каменной темничной кладки, возведенной точно для того, чтоб внутри ее копились смрад и духота от бесчисленных, плодящихся там, поколений...
Шалаш, куда вошли мы, был только началом абхазского поселка или, лучше, починка. За полверсты — стояла другая лачуга, от нее сажень за полтораста третья.
Четвертая в сторону забилась, пятая на верхушку холма забралась и закуталась там от постороннего взгляда в зеленое облако дубовой рощи... Всего — хижин двадцать, а разбросалась верст на восемь. Абхазец выбирает жилье по душе, мало думая о необходимости скучиваться. В центре починка — оглоданные временем развалины
большой круглой башни. Очевидно, основание ее было несколько больше верхушки. Узкие бойницы начинаются сажень за пять от земли. Здесь вся эта абхазская деревушка спасалась, когда ей грозило нашествие джигетов с севера или сванетов с запада. Разбойничьим шайкам этим оставалось только одно удовольствие — сжечь все хижины, истребить сады, угнать скот, который еще не успели спрятать хозяева, и поджигитовать и помолодечествовать перед башней... в почтительном расстоянии от ее бойниц, откуда сыпались на грабителей мелкие пульки или, ранее — острые стрелы защитников.
Несколько пооглядевшись, я заметил, что хижина абхазская, куда мы пристали, состоит из двух половин, разделенных таким же плетнем. Отделение прекрасного пола здесь не так педантично наблюдается, как в других мусульманских странах. Красивая абхазка сидела в углу, вместе с сестрой, которая только лицо свое завесила, да и то так, не по необходимости, не потому, чтоб это было в обычае, а чтоб показать, что и мы-де приличия знаем. Из-за перегородки мычала корова, даже пахло навозом.
Окошечки такие, что едва-едва кулак просунешь. Да и не надо: свет сквозь стены сакли отлично проходит: и воздуху полный доступ. Часто хижинки строются совершенно круглые.
Какие микроскопические коровы здесь! Я даже засмеялся, увидев одну тощую у хозяина. Наш годовой теленок, пожалуй, больше будет. Кормиться их прямо в лес выгоняют. Надзор очень плохой... Абхазцы богаты воображением. Нигде так прочно не живет предание старины, так поэтично не рассказываются былины. Мир сказок здесь — почти мир действительности. Никто и не сомневается в их непреложной реальности. Абхазец до сих пор и магометанин, и христианин, и язычник. Рядом с верой в Магомета он благоговеет перед крестом и остается верен культу своих языческих богов.
Удивительно красиво умеют абхазцы повязывать себе голову башлыком, служащим им вместо шапки. В этом их отличие от черкесского костюма... Замечательно красив и строен кажется этот полудикарь, когда он стоит перед вами подбоченясь и опершись одним плечом на ружье. Стройный стан, смелое лицо, развязность, даже некоторый аристократизм приемов делают его хорошим сюжетом для картины.
Мы долго не могли оставаться в одинокой лачуге абхазского починка. Пароход дал свисток, нужно было торопиться. А там, с палубы, опять этот ряд веющих диким величием гор, опять эти сизые ущелья, залегающие между ними в поэтическую глушь страны, за передними горами видны несколько туманные вершины других, а на третьем плане едва-едва показываются или, лучше, слегка отделяются из голубой дымки смутные очертания самых дальних гигантов...
Быстро оставляем мы за собой всю эту красоту, и жаль оторваться от нее, сердце болит о том, что нет возможности самому исходить каждый уголок этой дивной Абхазии.
И чем дальше, тем она лучше и краше...
Горы отступают все дальше и дальше от берега... Перед нами уже, словно зеленые облака, круглятся и расстилаются рощи и леса... Пологий мыс врывается вперед, уходя далеко в море... Зеленые облака на нем еще более скучиваются... Растительность как бы хочет здесь развернуть всю свою невиданную роскошь. Точно волшебный сад какой-то... Солнце обливает золотым блеском этот передний план картины, оставляя во тьме горы, составляющие фон ее... Даже море кажется каким-то изумрудным, отражая в покойном зеркале своем изумрудную зелень... Между деревьями мелькает что-то круглое, какое-то красное строение с конической крышей...

1880


(Печатается по изданию: Абхазия в русской литературе. - Сух., 1982, с. 26-29.)

(OCR - Абхазская интернет-библиотека.)