Спартак Жидков. 1989: год неповиновения

Спартак Жидков

1989: год неповиновения

Предпосылки. Каждый, кто заинтересуется подробностями грузино-абхазского конфликта, не сможет пройти мимо событий 1989 года, безусловно положивших начало новому отрезку истории обоих народов и наметивших тот путь, по которому ей предстояло развиваться в ближайшие годы. В памяти жителей Абхазии 1989 год остался как рубеж, на котором ушло и не вернулось былое спокойствие, искусственное согласие уступило место откровенной настороженности, а лояльность – самосознанию. Но не меньшее значение имеет изучение событий 1989 года для понимания процессов, разворачивавшихся в то время и в Абхазии, и в Грузии. Сегодня, перед тем как говорить о подробностях, нужно еще раз вспомнить, что столкновения 1989 года в Абхазии были неизбежным следствием подъема грузинского национального движения, и что в свою очередь этот подъем был так же неизбежен, предопределен глубоким кризисом Советского Союза, возникшим в разгар грандиозной геополитической борьбы сверхдержав.

Мы не будем говорить о взаимоотношениях Абхазии и Грузии в докоммунистическую эпоху, когда периоды независимого соседства и взаимного подчинения регулярно сменяли друг друга. В нашем случае интерес представляет структура взаимного подчинения грузин и абхазов в рамках Советского Союза. В империи Романовых почти не было национальных автономий, большевики создали сразу два типа: автономные и союзные республики. Пятнадцать «союзных» наций впоследствии образовали независимые государства; некоторые автономии тоже стремились к этой цели, но безуспешно. Грузия была второй по числу автономий союзной республикой после РСФСР; Абхазская АССР в течение всего ХХ века представляла для грузин наибольшую ценность. Абхазия, в 1921 году получившая статус союзной республики в награду за поддержку большевиков, потеряла его десять лет спустя в процессе упорядочения вышеописанной схемы. С тех пор не было десятилетия, в котором не происходило бы крупных выступлений абхазов, желавших восстановить прежний статус или по крайней мере выйти из состава Грузинской ССР. 1931 год был ознаменован национальным сходом против упразднения Абхазской ССР; 1949-й – выступлением против движения грузинских переселенцев, достигшего пика в 40-е годы; 1957-й – новыми беспорядками, начавшимися со схода в селе Моква. Важное значение имели выступления 1967 года, возможно, предотвратившие ликвидацию автономии Абхазии и Аджарии – к 50-летию Октябрьской революции, под лозунгом укрепления «дружбы народов» (грузины попытались объявить абхазскую автономию, вслед за аджарской, «конфессиональной», т.е. религиозной).[1]

События 1978 года пришлись на первое правление в Грузии Эдуарда Шеварднадзе (1972–1985) и привели к значительному расширению культурной автономии абхазов. Спокойствие царило в Абхазии десять лет, до конца 80-х гг., когда борьба за отделение нескольких союзных республик от Советского Союза стала одним из главных факторов кризиса великой коммунистической империи.

Грузия вместе с тремя республиками Прибалтики шла в авангарде борьбы за выход из СССР, что само по себе было трудным предприятием; перспектив скорой и действенной поддержке Запада, к выгоде которого объективно велась эта борьба, не было. А это значило, что грузинским неформалам[2] следовало в тот период полагаться только на собственный народ. Вовлечь широкие массы в свою кампанию можно было одним путем – поднять агитацией волну национализма, посеять его семена в сознание всех и каждого, объединить нацию общей идеей и тем самым сплотить ее в борьбе за независимость. Только через разжигание национализма в Грузии была возможна демократическая революция, и только по этой причине требование выхода из состава СССР стало желанием всей грузинской нации. Пропаганда национализма была обречена на успех. В течение столетий грузинское государство существовало именно как «малая империя». Захват соседних, «жизненно важных», территорий в сознании грузинского народа ассоциировался с процветанием. Впоследствии, когда Грузия попала под твердую власть Российской империи, это стремление к микроколониальной политике стало еще более отчетливым.

Именно таким образом слабые на первый взгляд неформалы, объединившиеся затем вокруг Гамсахурдия и ориентировавшиеся на западные ценности, через несколько лет добились независимости для Грузии. Запад «отблагодарил» Грузию, позволив бывшему коммунистическому лидеру Шеварднадзе подавить националистов-диссидентов, а их лозунги превратить в инструмент политического обихода. Но пока что такой развязки никто не предвидел. Главной и единственной опасностью, которой боялись грузины, были возможные репрессии со стороны Москвы (хотя по большому счету советские силовые органы почти не противодействовали грузинскому движению).

Пока что, к концу 1980-х гг., для осуществления своих целей грузинским неформалам было необходимо пропагандировать национализм, а это в свою очередь неизбежно должно было отозваться эхом в грузинских автономиях, иначе говоря, привести к этническим конфликтам. И прежде всего в той автономной республике, обладание которой было для Грузии наиболее важно, где были сосредоточены богатые экономические ресурсы (цитрусовые, чай, табак, лес, курорты, гидроэнергетика и т.д.) и эксплуатация которых была жизненно необходимым условием уже обещанного процветания в будущем. Этой республикой и была Абхазия.

Но все развитие событий в Абхазии (а затем и в Южной Осетии) 1988–1989 гг. ясно показывает, что грузинские неформалы не только понимали, какую реакцию встретит их ультрапатриотическая пропаганда в автономиях, но и сознательно, собственноручно направляли зарождающуюся волну в сторону автономий, призывая грузин подавить, подчинить абхазцев и другие национальные меньшинства, пока они еще не заговорили о своих правах в полный голос. Это был классический политический прием: для того, чтобы завоевать популярность, влияние, вес в своей нации или государстве, борющаяся за власть группировка разворачивает внешнюю экспансию, классическим примером чему были в свое время крестовые походы. С таким явлением связана и гибель державы царицы Тамары, когда Джелал ад-Дин, последний хорезмшах, пытался джихадом против грузин объединить мусульман, опустошил Грузию, надеясь превратить ее в плацдарм для сопротивления монголам, но не преуспел и погиб при обстоятельствах, весьма сходных с концом Гамсахурдия. Сегодня в Грузии вряд ли помнят, с каким подтекстом (благородная цель – борьба за собственную свободу) неформалы толкали грузин на покорение Абхазии.

Наглядным свидетельством того, что уже в 1988 году грузинские неформалы рассчитывали развернуть борьбу за независимость через «крестовый поход» против национальных меньшинств (находя негласную поддержку у партийной номенклатуры, представители которой были прежде всего грузинами, а затем уже коммунистами), стало появление в газете «Комунисти» (печатный орган ЦК Компартии Грузии) от 3 ноября 1988 года программы развития грузинского языка. Она, естественно, появилась под давлением националистов – как самая безобидная уступка. Но именно после ее публикации межнациональные отношения в Грузии резко и необратимо обострились.

Обнародование программы развития грузинского языка вкупе с некоторыми другими публикациями имело для развития конфликта в Абхазии важное, если не ключевое значение. В невинной на первый взгляд массе позитивных и рациональных предложений не могли все же потеряться пункты, предусматривающие обязательное изучение грузинского языка во всех негрузинских школах, введение экзаменов на знание грузинского языка для поступающих в вузы гуманитарного профиля, придание грузинскому языку статуса государственного во всех учреждениях. Даже позднейшее требование звиадистов увязать знание грузинского языка с правом на получение гражданства уже независимой Грузии было куда более справедливым. В упомянутых публикациях содержались требования перевести все без исключения школы на грузинский язык и разрешить создание частных негрузинских школ в качестве альтернативы. Это были уже скорее провокации, но своей цели они достигли, тем более что писались и говорились совершенно серьезно. Никто не сомневался, к чему приведет реальное воплощение этой внешне благопристойной программы: автоматическому разделу всей массы населения на знающих и не знающих грузинский язык и дискриминации практически всех негрузин на работе, в образовании, в повседневной жизни. Планируемая грузинизация ударила бы по интересам всех национальных меньшинств, разрушила устоявшиеся взаимоотношения в обществе, не говоря уже о том, что делала весьма сомнительными завоеванные долгой борьбой вольности абхазов и осетин. Для подчиненных Грузии наций все это означало возмутительное, несправедливое посягательство на их автономию, для остальных этнических групп – неоправданное, унизительное ущемление их прав в пользу бездарностей, спекулирующих на своем национализме.

Итак, стратегия грузинских неформалов уже сейчас обещала им не только положительные результаты – сплочение нации, но и отрицательные – консолидацию их потенциальных противников. Подавляющее большинство негрузинского населения (русские, армяне, турки, греки, украинцы и т.д.) начали поддерживать естественных врагов грузинских ультрапатриотов, начиная с КПСС и советской армии, кончая национальными движениями автономий, что особенно четко проявилось в Абхазии, где с 18% абхазов объединились все прочие негрузины – в целом 55% населения республики. Грузинские демократы тем самым еще до начала конфликта сделали своими противниками тех «не наших», которые в принципе не возражали против самоопределения Грузии и не собирались противодействовать грузинам в решении судьбы своей страны. Но пойти по другому пути, пути всеобщей справедливости, для неформалов было гораздо сложнее и во всяком случае не сулило такого широкого и ясного понимания со стороны грузинского народа. Таким образом, с самого начала ставка была сделана на численное превосходство грузин внутри своей республики и тем самым – на силу и принуждение.

Что еще могли придумать диссиденты-интеллигенты, с трудом выбравшиеся из тюрем и ссылок и увидевшие в горбачевской перестройке возможность осуществить свои планы, может быть последний в жизни шанс? И что могло вернее объединить грузинский народ и поднять его на борьбу против коммунистической системы, в которой он все же нашел весьма приемлемую форму существования? Все остальные события были лишь закономерным следствием этой фатальной неизбежности.

Значение. Масштабы столкновений 1989 года далеко уступали и по числу жертв, и по ожесточенности резне в Сумгаите 1988-го и в Фергане 1989-го. Главное противостояние разворачивалось на уровне сравнительно мирных, гораздо более цивилизованных акций. По сравнению с событиями грузино-абхазской войны 1992–1993 гг. могут со стороны показаться не слишком значительными беспорядками. Тем не менее подробности событий 1989 года представляют собой интерес как в аспекте истории грузино-абхазских взаимоотношений, так и в качестве наглядного примера той эволюции, которую претерпевали национальные движения по мере становления постсоветского государства.

В Абхазии и Грузии именно на 1989 год пришелся тот период, когда и национальный конфликт, и борьба за создание суверенного государства разворачивались почти исключительно на уровне общественности: с одной стороны – интеллигенции, с другой стороны – народа. В то время как власть имущие, начиная с компартии и кончая мафией, оставались преимущественно на периферии национального движения, интеллигенция и народ составляли его ударную силу – и в Абхазии, и (особенно) в Грузии. Следующим этапом было создание иррегулярных вооруженных формирований, ставших опорой национальных лидеров, выделившихся из интеллигенции, так же как формирования – из массы народа. В Грузии этот процесс усложнился «реакцией» – возвращением к власти коммунистов, сменивших идеологию и титулатуру.[3] Но общий расклад сил изменился не при перевороте Госсовета, а позже. На последнем этапе мы видим подчинение армии правительству и превращение парламента, интеллигенции и общественности в фактических исполнителей его воли.

В 1989 году все было еще совсем не так. В это время в борьбе за национальные права не было еще других сил, кроме общественности, несравнимо слабой перед советской властью, которая по-прежнему считала крамолой проявление любого патриотизма, кроме советского. Это был год, когда в политической жизни решающее значение имело слово пробудившегося народа, когда именно его мнение определяло расклад сил, когда была важна позиция каждого человека в отдельности. Разница в должности и влиянии не так уж много значила внутри массы, сознательно отвергнувшей рамки старого порядка и выражавшей – больше делом, чем словом – неверие в справедливость и расторопность официальной власти. Итак, 1989-й можно назвать годом общественного мнения, в чем бы оно ни выражалось – в научно-публицистических статьях, сидячих забастовках или побоищах с применением арматуры и огнестрельного оружия.

Начало. Как и следовало ожидать, обострению этнического конфликта, насчитывавшего несколько вспышек только в советскую эпоху, предшествовал период скрытого развития. В условиях, когда в советских средствах массовой информации проблема межнациональных отношений принадлежала к запретным темам, о которых можно было говорить лишь искусными туманными намеками, волей-неволей населению приходилось напряженно прислушиваться к слухам и сплетням о намерениях враждебной нации.

Растущее напряжение, в свою очередь, стимулировало к действию национальную интеллигенцию. Новые возможности увидели в перестройке не только грузины: абхазская интеллигенция начала со своей традиционной тактики коллективных писем. Датированное 17 июня 1988 Абхазское письмо XIX-й партконференции тайно составлялось еще тремя годами раньше; теперь же его подписали 60 представителей абхазской общественности, главным образом деятелей науки и культуры. Итак, реакция абхазцев на зарождающуюся в Грузии волну не заставила себя ждать.

«Письмо шестидесяти» представляло собой всестороннее изложение, в форме исторической справки, претензий абхазцев к властям Грузинской ССР. Особенно подробно рассказывалось о том, как откровенно и без сомнений в своей правоте грузинские большевики использовали все свое влияние в советском правительстве еще во времена Ленина, дабы преодолеть сопротивление абхазцев и превратить Абхазию из союзной республики в автономию. Заканчивалось письмо просьбой о восстановлении Абхазской ССР. Естественно, что ни один грузин от «Письма шестидесяти» в восторг не пришел, но пока что грузинские неформалы не могли, а грузинские коммунисты не считали необходимым подавить абхазское движение. Письмо, как и следовало ожидать, результатов не имело, но показало грузинам, что от абхазцев им следует ждать сопротивления, причем под лозунгами преодоления сталинского наследия, вполне соответствующими советской идеологии. Сами грузины тоже ссылались на незаконность завоевания Грузии большевиками в 1921 году; но в 1988 году для Кремля это был не аргумент.

В это же самое время в Абхазском государственном университете (АГУ) начались процессы, которые в самом скором времени привели к поляризации по национальному признаку и в следующем году разорвали его надвое, что, как известно, и стало формальной причиной самых крупных столкновений 1989 года. Грузинские диссиденты всегда стремились опереться на студенческую молодежь, и ее интерес к политике проявился довольно рано. В мае 1988 года было создано грузинское студенческое общество «Цхуми», в программу которого входило изучение истории и культуры, проблем экологии, топонимики, грузино-абхазских взаимоотношений. С той же примерно программой в октябре было создано абхазское общество «Анакопия». Декларируемые дружба и сотрудничество этих обществ не могли скрыть сути – резко возросшего интереса студенческой молодежи к национальному вопросу.

Осенью 1988 года грузинские неформалы-патриоты развернули в Грузии широкомасштабную акцию протеста. Начался решающий этап борьбы за национальную независимость республики, и именно в этот период она обрела характерные для последующих лет черты. Резко усилилась пропаганда антисоветских и антирусских настроений; в грузинской прессе начали появляться антиабхазские публикации. Центр тяжести политического напряжения медленно, но верно стал смещаться в сторону Абхазии. Вояжи лидеров грузинских неформалов в Абхазию заметно участились, и вскоре здесь начали возникать и разрастаться их партийные ячейки. В ноябре 1988 года в абхазском университете появилось отделение Всегрузинского Общества Руставели (созданного в Тбилиси двумя годами раньше) под председательством профессора Отара Чургулия, примерно тогда же в Абхазии была образована местная организация Общества Ильи Чавчавадзе. В ее руководство вошли грузинские преподаватели и студенты АГУ. В первых числах декабря 1988 года грузинские неформалы уже попытались устроить массовое шествие вглубь территории Абхазии под знаменами меньшевистской Грузии. Этой акции местные власти не дали состояться в полном масштабе, но 3 декабря 1988 года на митинге в здании ГИСХа (Грузинского института субтропического хозяйства), организованном Обществами Руставели и Чавчавадзе, уже звучали антиабхазские и антирусские лозунги. Тогда же впервые начались разговоры о создании в Абхазии филиала Тбилисского государственного университета путем раздела АГУ. В ГИСХе, превратившемся затем в один из оплотов грузинских ультрапатриотов в Сухуми, преобладали грузины; в то же время АбНИИ – Абхазский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы – был доменом абхазской интеллигенции. Она и предприняла встречный ход.

Процесс создания Народного Форума Абхазии «Аидгылара» («Единение») развивался по двум основным линиям. Первая представляла собой движение патриотической молодежи, зародившееся еще в апреле 1987 года в Пицунде, где проводилась неделя творчества для молодых деятелей искусства. Здесь и возникла идея создания Союза Творческой Молодежи. У его истоков стояли Геннадий Аламия (Ломия), Нодар Чанба, Арда Инал-Ипа, Леонид Еник, Диана Ахба, Иоланта Отырба, Даур Миквабия, Мушни Хварцкия, Гиви Смыр, Сурам Сакания, Алина Ачба, Светлана Корсая, Рауф Барциц; все они были выпускниками российских вузов, представляли собой младшее поколение абхазской интеллигенции (среди них можно было встретить и грузин, пытавшихся примирить «своих» с абхазцами; таким был Гия Джанашия, один из активистов СТМ). На 80-е годы пришелся расцвет культурной жизни Абхазии, и именно он отчасти дал импульс политическому подъему. Разумеется, главным фактором было изменение политического климата в СССР, связанное все с тем же усилением центробежных сил. За основу устава СТМ был взят прибалтийский образец.[4]

Первое значительное выступление Союза Творческой Молодежи (летом 1988 года) было направлено против строительства на реке Гумиста экологически вредного завода жидких кристаллов. Акция протеста во время визита руководителей Грузии на место строительства во многом способствовала отказу от проекта. В сентябре 1988 года СТМ организовал в Сухуми мирное шествие по проспекту Руставели (будущей Набережной Махаджиров) в память о массовой эмиграции абхазов и адыгов во время Кавказской войны. Шествие, в котором приняло участие несколько тысяч человек, проводилось в Абхазии впервые, и в то время имело значение как утверждение единства кавказцев и адыгских народов в частности. Поэтому грузинские власти относились подозрительно даже к такому скромному мероприятию. Активу СТМ на первых порах пришлось приложить немало усилий, чтобы переубедить 1-го секретаря обкома партии Бориса Адлейба. По его мнению, в республике не было насущной необходимости ни в создании политических объединений, ни в каких-либо стихийных акциях.

Эту точку зрения, хотя и по другим мотивам, долгое время разделяли и многие сотрудники АбНИИ, которые главным образом и составляли «старший эшелон» национального движения. Но к концу осени 1988 года они также перешли к активным действиям. Одним из первых, кто понял необходимость и начал пропагандировать идею политического движения, был и будущий председатель Народного Форума Алексей Гогуа. Начало НФА как таковому положил договор писателя Джумы Ахуба с сотрудником АбНИИ Бочей Аджинджалом о создании инициативной группы. Ее первое собрание прошло 21 ноября 1988 года в здании Союза писателей Абхазии в Сухуми. В состав инициативной группы входили Зураб Ачба, Олег Дамения, Нодар Чанба, Роман Чанба, Рауф Эбжноу, Тарас Гицба, Игорь Мархолия (Марыхуба), Валерий Кварчия, Боча Аджинджал, Владимир Зантария, Валерий Гамгия, Роман Гвинджия. На собрании присутствовали 1-й секретарь обкома Борис Адлейба, Председатель Президиума Верховного Совета Валериан Кобахия, Председатель Совета Министров Отар Зухбая – словом, все руководство Абхазской АССР. Нельзя сказать, чтобы им очень нравилось намерение собравшихся создать политическую организацию, нарушавшее привычную официальную жизнь. Во всяком случае, вначале собрание едва не закончилось ничем, и художник Валерий Гамгия, один из главных «зачинщиков», едва ли не по одному возвратил его участников обратно в зал. В итоге было решено создать Народный Фронт (позднее – Народный Форум) «в поддержку перестройки и демократизации». 13 декабря 1988 года в государственной филармонии состоялся учредительный съезд. Председателем Народного Фронта стал писатель Алексей Гогуа (избранный еще 21 ноября и утвержденный на съезде). Николай Джонуа возглавил русскую, Геннадий Аламия – абхазскую редакцию газеты «Аидгылара». Абхазское национальное движение разворачивалось тем быстрее, чем больше вовлекались в альтернативную кампанию местные грузины и мингрелы.

Союз Творческой Молодежи несколько месяцев существовал параллельно с Народным Фронтом, и его представители – Нодар Чанба, Арда Инал-Ипа – входили в президиум «Аидгылара». Постепенно НФА вобрал в себя активистов СТМ, и последний добровольно уступил лидерство «старшему эшелону» во имя единства в борьбе с грузинами. Некоторые не пожелали войти в НФА в знак несогласия с его тактикой: они считали, что ему необходимо быть более активным и более терпимым, уделять больше времени работе как с абхазским, так и с грузинским населением, ибо последнее знало о деятельности «Аидгылара» почти исключительно со слов грузинских активистов и заранее было настроено враждебно. Нельзя сказать, что попытки найти общий язык с грузинами могли бы остановить антиабхазскую кампанию, во всяком случае попытки диалога с лидерами грузинского движения были отвергнуты последними. Однако политика диалога и компромисса позже возобладала и позволила оттянуть войну до 1992 года, когда сложилась более благоприятная для Абхазии обстановка.

После зимних каникул грузинское студенчество снова активизировалось как в Абхазии, так и в Грузии. 18 февраля 1989 года прошел несанкционированный митинг в Тбилиси, на котором грузины обвиняли абхазов в притеснениях грузинского населения; 20 февраля – митинг в ТГУ с тем же содержанием; 25 февраля в Сухуми, Тбилиси и других городах Грузинской ССР – траурные манифестации в знак скорби об уничтожении независимой Грузии большевиками в 1921 году. Масштабы акций неформалов и растущая поддержка их самой активной частью грузинского населения, в том числе интеллигенцией, породили ощущение реальной возможности отделения Грузии от Советского Союза и подтолкнули абхазцев к решающему шагу.

18 марта 1989 года на общенациональном сходе абхазского народа в селе Лыхны, где собралось до 30 тысяч человек, в присутствии руководителей компартии и советских органов было принято Обращение с просьбой о восстановлении Абхазской ССР. Просьба была аргументирована теми же доводами, что и «Письмо шестидесяти», опиралась на историческую справедливость и коммунистические доктрины. Под Обращением подписались 1-й секретарь Абхазского обкома партии Борис Адлейба, Председатель Президиума Верховного Совета Валериан Кобахия, Председатель Верховного Совета Константин Озган и почти все другие влиятельные республиканские деятели абхазской национальности. Текст Обращения подписывали и в других городах и селах республики, так что в целом под ним поставили подписи 35 тысяч человек, из них 5 тысяч – неабхазов. Затем оно было отправлено в Москву, на имя Генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева, главы Совета Министров Николая Рыжкова и руководителей главных научных центров, начиная с Академии наук СССР. Таким образом, и в Абхазии национальные интересы взяли верх над партийными. Поляризация возрастала стремительно, но пока еще не охватила всей массы населения. И манифестации, и беспорядки оставались из ряда вон выходящими событиями, в них не были вовлечены широкие слои грузин и абхазов, и тем более прочие этнические группы: абхазцы пока еще не доверяли им, а грузины сознательно их отталкивали.

Вряд ли можно утверждать, что Кремлю уже тогда было выгодно поддержать абхазское национальное движение в качестве противовеса грузинскому. Чтобы сохранить Грузию в составе СССР, Москва должна была не раздражать грузин, а напротив, идти на максимальные уступки, чтобы предотвратить распространение антисоветских настроений на всю грузинскую нацию. Поэтому обсуждать абхазское Обращение, пусть даже всенародное, никто в Москве не стал. Реакция грузин, как проживавших в Абхазии, так и приехавших из Тбилиси неформалов, была незамедлительной. 25 марта 1989 года, на следующий день после публикации Обращения в газете «Советская Абхазия», грузины собрали в Сухуми 20-тысячный митинг, на котором обрушились с критикой на «сепаратистов» и потребовали наказать всех должностных лиц, подписавших Лыхненское Обращение. В листовке, распространяемой Обществом Ильи Чавчавадзе, содержался призыв заменить «истинной правдой» «наши ложные взаимоотношения с абхазскими сепаратистами», которые «незаконно и бессовестно требуют ослабить и без того изуродованную Грузию, в этом им оказывают поддержку некоторые подонки грузин, предательские действия которых достойны всяческого всенародного порицания».[5]

27 марта в выступлении на сессии Верховного Совета в Тбилиси Лыхненское Обращение осудил и 1-й секретарь ЦК КП Грузии Джумбер Патиашвили. 29 марта он официально призвал грузинское население к спокойствию, а 30-го прибыл в Сухуми, где грузинские студенты потребовали встречи с ним под угрозой голодовки. На встрече, где присутствовали по 30 студентов-абхазов и грузин, последние потребовали снять ректора АГУ, абхазца Алеко Гварамия, и выгнать с работы абхазских преподавателей, подписавших Лыхненское Обращение. Патиашвили призывал всех к порядку, но предложить какое-либо, хотя бы отдаленно удовлетворительное решение многовекового конфликта партийное руководство не было в силах ни при нем, ни после. Брожение распространялось все шире и шире, и самая активная часть абхазского населения, раздраженного наплывом эмиссаров из Грузии, их лозунгами, пропагандой и угрозами, уже была настроена так же воинственно, как и грузины.

Апрельские события. Еще за три-четыре дня в МВД, в обкоме и в правительстве Абхазии знали о подготовке 1 апреля грузинского митинга в селе Леселидзе.[6] Знали об этом и руководители «Аидгылара», и абхазцы в целом. На митинг в Леселидзе, как уже повелось, отправились представители грузинских неформалов и посланцы из Тбилиси, которых местные грузины развозили на автобусах сухумских автобаз. Место для проведения митинга было выбрано не случайно: грузины хотели подчеркнуть, что Леселидзе – крайняя западная точка именно Грузии, а не Абхазии, и что зона города Гагра была, есть и будет грузинской землей. Это не могло не вызвать возмущения абхазского населения даже помимо выступлений на митинге 1 апреля, которые также не дышали любовью к абхазцам. И нет ничего удивительного в том, что именно это мероприятие привело к первому столкновению. Еще за день до его проведения Варлаам Шадури, 1-й заместитель министра внутренних дел Грузинской ССР, попросил у председателя НФА Алексея Гогуа личной встречи, на которой убеждал его, что митинг продлится лишь час и ни минутой дольше, и что он будет проведен «для проформы», так как властям нужно удовлетворить амбиции грузинских неформалов. Шадури просил НФА содействовать в недопущении столкновений, Гогуа предупредил, что никаких гарантий дать не может, особенно если митинг продлится дольше, чем обещано.

Грузин на митинге в Леселидзе насчитывалось 150 – 200 человек. Трибуна была оцеплена русскими солдатами, а к митингующим постепенно подходили местные абхазцы, собравшиеся послушать речи ораторов и уже раздраженные ими до крайности. Кроме того, на трассе от поселка Бзыбь до Нового Афона собралось несколько групп абхазцев, знавших заранее о грузинском митинге. Утром 1 апреля в Гудауту приехал председатель Верховного Совета Абхазии Валериан Кобахия, чтобы выяснить, как развиваются события. Вместе с другим руководителем-абхазцем, 1-м секретарем Гудаутского райкома партии Константином Озганом, он выехал в сторону российской границы. Они встретились с абхазскими пикетчиками, а затем подъехали к Леселидзе; к этому времени митинг продолжался уже более часа. Кобахия и Озган потребовали у стоявшего в стороне от трибуны Шадури немедленного прекращения выступлений; Шадури уступил, сознавая реальность назревавшего столкновения. Поднявшись вместе с Озганом на трибуну, Шадури призвал грузин разойтись. Его предложение было встречено весьма скептически, и выступавший в этот момент лидер диссидентов Мераб Костава продолжал речь, однако Озган сорвал микрофон, и на этом митинг окончился.

«Аидгыларцы» попросили Шадури задержать участников митинга в Леселидзе на то время, пока они не уговорят разойтись абхазских пикетчиков. Но еще не все абхазцы успели уйти с трассы, когда к селу Бзыбь около 16 часов дня подъехал автобус «Икарус» с вывешенными из окон трехцветными флагами независимой Грузии. Для грузин эти флаги символизировали государственную независимость в годы существования Грузинской Демократической республики, для абхазцев – оккупацию и уничтожение их государства войсками этой самой республики. Абхазцы потребовали от грузин в автобусе убрать флаги и не выкрикивать националистические лозунги. Грузины, как и следовало ожидать, отказались, тогда абхазцы обрушили на автобус град камней; они били стекла палками и металлическими предметами, вытаскивали трехцветные знамена и рвали их. Находившиеся в толпе милиционеры, особенно абхазцы, не выказывали особого служебного рвения. Охранявшая автобус по дороге в Леселидзе милиция, которую возглавлял Шадури, на обратном пути почему-то уже не сопровождала манифестантов. Но прибытие подкрепления ГАИ позволило автобусу выехать из затора, и он на большой скорости направился к Сухуми.

Вдогонку за «Икарусом» поехали три легковые машины и один автобус КАвЗ с абхазской молодежью. Им удалось еще раз преградить «Икарусу» дорогу у поворота на Лыхны, но сотрудники ГАИ вновь расчистили ему дорогу. У железнодорожного вокзала в Новом Афоне автобус снова встретила толпа абхазцев, и повторилось то, что только что произошло у Бзыби. Когда «Икарус» под охраной милиции уже добрался до Сухуми, на Лыхненском повороте близ Гудауты абхазы атаковали другой автобус, на котором грузинские студенты ехали с похорон. Этот автобус был даже обстрелян из ружей (несколько раз на пути до Сухуми), а около Эшеры водитель Гудаутского АТП по фамилии Дбар гнался за ним на тяжелом грузовике и пытался столкнуть под откос. Наконец, вечером во дворе Сухумского ГОВД, куда проехал этот же автобус, его пассажиры вновь подверглись нападению и угрозам со стороны собравшихся абхазцев (против них были впоследствии возбуждены уголовные дела). В первом автобусе было ранено 12 грузин, во втором – 9.

Обстоятельства столкновений 1 апреля показательны как своей ожесточенностью, так и своей беспорядочностью. И абхазцы, и грузины демонстрировали непримиримую враждебность ко всем без разбора представителям противостоящей нации, способность на крайние проявления неприязни. С другой стороны, нет сомнений, что если бы абхазы действовали не стихийно, а следовали конкретному плану, пассажирам автобусов пришлось бы плохо, в то время как среди грузин не было не только убитых, но и тяжелораненых.

На следующий день, 2 апреля, грузинское студенчество и общественность, собрав к 13 часам толпу на углу улиц Лакоба – Фрунзе, двинулись через проспект Мира, парализовав движение, по Сухуми к ГИСХу, где Мераб Костава, Зураб Чавчавадзе (жители Тбилиси), Нугзар Мгалоблишвили, Дмитрий Джаиани, Борис Какубава, Джони Латария (жители Абхазии) организовали митинг, главным образом против Лыхненского Обращения, а также и в связи с событиями предыдущего дня. В Хеивани и других грузинских селах вокруг Гагры грузины 2 апреля провели свои сходы, требуя наказать абхазцев, участвовавших в столкновениях у Бзыби, отстранить от должностей руководство города Гагра и Абхазии в целом.

В тот же день по призыву грузинских неформалов забастовали водители автотранспортных предприятий, с 3 апреля перестали выходить на линию автобусы. Все новые социальные группы вовлекались в этническое противостояние. 3 апреля забастовали студенты грузинского сектора АГУ и ГИСХа, школьники-грузины в десяти школах Сухуми (2,5 тысячи из 6,2). Студенты требовали пресечь «антигрузинскую деятельность» газет «Советская Абхазия», «Бзыбь», «Абхазский университет», прекратить недавно введенное преподавание истории Абхазии в школах, включить в программу экзаменов для поступающих в АГУ предмет истории Грузии, снять с должности Озгана и возбудить уголовное дело против него в связи с нападениями на автобусы 1 апреля, разогнать ректорат АГУ, уволить абхазских преподавателей за «политическую близорукость», т.е. за подписание Лыхненского Обращения.

4 апреля прошел 4-тысячный митинг грузин в городе Гали – опять-таки против Лыхненского Обращения, а также с требованием наказать троих абхазцев, арестованных за нападение на автобусы, и лишить абхазского писателя Баграта Шинкуба звания лауреата литературной премии имени Руставели. 5 апреля началась забастовка машинистов паровозного депо. Ряд мелких провокаций (закрытие школы №1 в Гагре под предлогом ожидаемого нападения абхазцев, срыв указателей с абхазскими названиями) подогревали напряжение в Абхазии. Но еще быстрее оно нарастало в Тбилиси, где с 4 апреля студенты ТГУ и медицинского института начали голодовку у Дома правительства. Так начался знаменитый митинг на проспекте Руставели – под антиабхазскими лозунгами, которые уже на следующий день были вытеснены антисоветскими. В глазах манифестантов это отвечало логике: одни искренне полагали, что выступления абхазов инспирированы Москвой, другие надеялись создать такое впечатление у окружающих. Лидеры грузинских неформалов, почувствовав, что им удалось овладеть вниманием нации, несомненно считали этот митинг важным этапом в антисоветской борьбе, и не ошиблись.

В Сухуми в эти же дни (4 – 5 апреля) попытки коллектива АГУ, главы Верховного Совета Валериана Кобахия и министров народного образования и внутренних дел Грузии Гурама Енукидзе и Шоты Горгодзе уговорить бастующих студентов вернуться в аудитории окончились неудачей. 6 апреля грузинские студенты предъявили ультиматум о немедленном наказании всех руководящих работников, подписавших Лыхненское Обращение. Тогда же ими было впервые официально выдвинуто требование о создании в Сухуми филиала Тбилисского Государственного Университета.

Видя, какой размах принимает антисоветская кампания в Тбилиси, Джумбер Патиашвили вслед за неформалами попытался переключить общественное внимание на Абхазию и пожертвовать абхазской партийной верхушкой, удовлетворив тем самым часть требований демонстрантов. Тем самым он показал бы, что грузинская компартия намерена охранять национальные интересы и пресекать все попытки изменить статус Абхазии. 6 апреля Патиашвили снова появился в Сухуми, и на созванном пленуме обкома партии Борис Адлейба был снят с должности 1-го секретаря. На его место был назначен абхазец Владимир Хишба, бывший заместитель министра охраны природы и лесного хозяйства Грузии, десять лет проживший в Тбилиси. Он был типичным представителем той части абхазской партийной верхушки, которая обеспечивала себе спокойную жизнь лояльностью к грузинскому начальству. В другой обстановке и он, вероятно, подписал бы Лыхненское Обращение, но сейчас, сев в кресло разжалованного Адлейба, все свое пребывание на посту руководителя Абхазской Компартии он больше всего опасался навлечь на себя неудовольствие Тбилиси.

Но и снятие Адлейба не успокоило грузин, а только вдохновило их на новые выступления. Причем если в Тбилиси непрерывный митинг на проспекте Руставели почти полностью превратился в антисоветский, то в Абхазии параллельно с ним продолжались акции именно против абхазов и их «возмутительной» инициативы – Лыхненского схода. На митинге в Гульрипше народный депутат Верховного Совета СCCP Акакий Бакрадзе поощрял студентов продолжать бойкот занятий. В Сухуми забастовали заводы «Сухумприбор», кожкомбинат, химзавод, табачная фабрика, завод газовой аппаратуры, галантерейная и кондитерская фабрики, другие предприятия, где преобладали рабочие-грузины. 8 апреля грузины провели митинги в Гульрипше и Гали, 9 апреля – в Сухуми и Гагре. Даже в эти дни на митинге у Дома правительства в Тбилиси раздавались помимо прочего требования об упразднения абхазской автономии.

Среди демонстрантов на проспекте Руставели царили воодушевление и уверенность в себе, но над Тбилиси уже собирались тучи. 8 апреля советское командование по призыву грузинского руководства стянуло в столицу подразделения бронетехники и части спецназа, и на рассвете они начали разгон толпы. Подробности ставшей нарицательной трагедии известны. Спецназовцы – бойцы-профессионалы, обученные действовать в любых условиях и бороться с опасными преступниками, видели в грузинских студентах избалованную «золотую молодежь», которая все предыдущие месяцы самонадеянно демонстрировала презрение к советским военным – «русским ванькам». Сами они, воспитанные советской идеологией, в свою очередь не понимали патриотизма «туземцев», которыми для них были и грузины. При разгоне погибло 19 грузин, около двухсот было ранено, большей частью задавлено своими же, в панике топтавшими друг друга. Причиной, подтолкнувшей грузинских коммунистов призвать советские войска, был страх провиниться перед Кремлем, крайне недовольным неудержимым подъемом национального движения. Грузинским коммунистам несказанно хотелось утихомирить свой народ, ради этого они почти всегда поддерживали грузинских «экстремистов» против абхазских, лавировали и пытались примирить конфликтующие стороны по принципу «пускай начальство думает». Но грузинские диссиденты, чтобы не упустить инициативы, ни разу, вплоть до своего прихода к власти, не остановились на достигнутом. А у грузинских коммунистов не было (главным образом вследствие общего кризиса СССР) ни авторитета, ни силы, а попытка привлечь силу из Москвы обернулась фиаско – побоищем 9 апреля. После этих событий грузинские коммунисты уже почти все время плыли по течению.

Новый этап конфликта и раскол АГУ. После разгона демонстрации у Дома правительства командующий Закавказским военным округом Игорь Родионов попытался установить в Грузии жесткий полицейский режим, но всеобщее возмущение грузин, которых поддержали российские демократы, быстро заставило силовиков отступить. Михаил Горбачев осудил избиение демонстрантов и переложил вину на военных, которые якобы превысили свои полномочия. По всей Грузии прокатились акции протеста. Цель грузинских неформалов была достигнута: нация поднялась на борьбу. Но и в Абхазии, где грузинами уже были поставлены конкретные цели, они не собирались останавливаться. Они видели, что от грузинской Компартии, дискредитированной трагедией 9 апреля (Патиашвили сразу же после нее ушел в отставку, прочие выражали раскаяние и скорбь) им не следует ожидать ни активной помощи, ни противодействия. Между тем первая волна антиабхазской кампании не достигла своей цели, тем более отставка Адлейба никак не означала аннулирования Лыхненского Обращения. Поэтому после 9 апреля все усилия грузинских националистов в Абхазии были сконцентрированы на создании филиала ТГУ. Грузинские студенты АГУ и часть грузинских преподавателей после 9 апреля категорически отказались появляться в здании университета и развернули кампанию за скорейшее открытие филиала. Эту задачу считали важной все местные грузины, так как в Абхазии студенчество шло в авангарде борьбы с абхазами, а открытие филиала должно было представлять собой новый этап в укреплении грузинского преобладания, «культурный крестовый поход». Тбилисскую молодежь создание филиала соблазняло перспективой совмещения учебы с веселой курортной жизнью, притом условия учебы «на передовой» в борьбе с «сепаратистами», конечно же, обещали быть куда более вольготными, чем обычно. Абхазцы знали, что открытие филиала означает наплыв столичной молодежи, новую волну грузинизации автономной республики. Все это им вовсе не было нужно.

На коллегии МВД Абхазии 12 апреля констатировалось, что обстановка в республике контролируется; грузинское студенчество не устраивало беспорядков, убедившись на тбилисском опыте, что неформалы переоценили свои силы. Фрондирующие грузинские преподаватели и студенты ежедневно собирались в районе православной церкви в Сухуми, здесь постоянно находилось от 100 до 500 человек; к ним стали присоединяться школьники (многие – просто из «спортивного интереса»). Вопрос об университете власти игнорировать не могли. Легко объяснима кажущаяся странной концентрация конфликта вокруг высшего учебного заведения. Это станет особенно понятным, если учесть, что государственная идеологическая система СССР оставалась к тому времени неизменной, а в советскую эпоху развитие национальной культуры было по сути единственным официально разрешенным и формально поощряемым способом реализации права народов на самоопределение.

Всеобщее возмущение против русских, охватившее Грузию после 9 апреля, заставило Москву отказаться от попыток раздавить диссидентов; стало ясно, что с ними придется считаться. Через восемь дней после тбилисских событий (17 апреля) был отменен комендантский час, через сорок дней выпущены вожди неформалов. В Абхазии грузины приободрились еще быстрее. 15 апреля 2,5 тысячи грузин провели в Сухуми траурное шествие от церкви к скверу на улице Маркса; время от времени у церкви проводились митинги. 21 апреля с манифестантами в Абхазии провел переговоры председатель Совета Министров Грузинской ССР, 29 апреля – сменивший Патиашвили новый глава Компартии Грузии Гиви Гумбаридзе. Переговоры были безуспешны. 6 мая группа грузинских студентов абхазских вузов организовала большую сидячую забастовку вначале у здания Совета Министров, прямо под памятником Ленину у парадного входа (откуда их уговорили уйти), затем – у парадного подъезда Сухумского драматического театра имени Константинэ Гамсахурдия. В забастовке принимало участие около 70 человек, с транспарантами и плакатами приходили митинговать колонны грузинских граждан. Депутат Бакрадзе призывал студентов бастовать до последнего, поскольку их акция есть проявление воли всего грузинского народа. 11 мая к ним присоединились рабочие-грузины с завода «Оргтехника», кожкомбината, химзавода, табачной фабрики, рыбозавода и т. д. Число бастующих достигло 2 тысяч человек.

Акция продолжалась с 6 по 14 мая. Требование студентов об открытии филиала обсуждалось на бюро Сухумского горкома и Абхазского обкома партии; убедительных оснований для его создания найдено не было, но забастовки на предприятиях подтолкнули руководство Грузии сделать уже запланированный шаг. 14 мая 1989 года Совет Министров Грузии издал Распоряжение («в связи с особым положением», создавшимся в Абхазском университете и «в целях нормализации обстановки») об организации в Сухуми, на базе грузинского сектора АГУ, филиала Тбилисского государственного университета.

Информация о Распоряжении Совета Министров была зачитана в специальном выпуске Грузинского телевидения вечером 14 мая, но сам текст этого документа не стал достоянием гласности. Акция грузинских студентов немедленно прекратилась, но поднялись абхазцы. На следующий день 15 мая огромная толпа абхазцев заполнила площадь Ленина и все прилегающие улицы, в митинге приняло участие не менее 15 тысяч человек. Теперь для абхазцев судьба университета стала вопросом принципа. Представитель «Аидгылара» Сергей Шамба даже выступил с требованием вообще переместить грузинский ГИСХ за пределы Абхазии. Явившись на митинг, новый первый секретарь Хишба публично заявил, что филиал ТГУ создан не будет, а решение о нем носит фиктивный характер и призвано успокоить грузинских студентов и уговорить их закончить учебный год. Абхазцы сильно подозревали, что «успокоить» власти стремятся именно их, но текст Распоряжения скрывался от общественности, так что пришлось пока что поверить Хишба на слово. Грузинские студенты тем временем уже начали занятия в здании школы №1 в центре Сухуми; преподаватели уже поделили должности в будущем филиале, шла борьба за перетягивание части студентов из русского сектора в грузинский. Государственные экзамены и защита дипломов состоялись в новом филиале в предельно сжатые сроки (25 мая – 5 июня) и на весьма льготных условиях.

К этому времени патриотические выступления в грузинской прессе переросли в ожесточенную пропагандистскую войну. Грузины, в чьих руках находилась печать союзной республики, имели несомненные преимущества, тем более что выступала против абхазцев и грузинская партийная интеллигенция. Внимание и сочувствие московских демократов к грузинам, сдержанность коммунистических властей после 9 апреля, популярность неформалов в грузинском обществе позволяли им вести свою кампанию почти беспрепятственно. Тогда уже сложилась традиционная грузинская пропагандистская концепция, почти не менявшаяся при последующих режимах. Появилась теория о существовании в Абхазии двух видов абхазов – «апсуа», которыми называли собственно абхазов, и «грузинских абхазов», этнически и лингвистически составляющих якобы одно целое с грузинской нацией. Этим последним грузинская пропаганда приписывала создание средневекового Абхазского государства. Убедительность и единодушие, с которыми пропагандировалась эта версия – одна из многих, призванных доказать право Грузии на Абхазию, – не раз делали свое дело. Множество сторонних наблюдателей приняли и разделили позицию грузин, согласились и с их обвинениями в адрес абхазов как простых исполнителей воли Кремля. Но в Абхазии грубость и беззастенчивость грузинской пропаганды, как уже говорилось, играли против самих грузин: сочувствие к ним национальных меньшинств падало, негодование абхазцев росло.

Сухумские грузины между тем удовлетворились ненадолго, и 19 мая все в том же составе (студенты, учащиеся и педагоги, преподаватели АГУ и ГИСХа) прошли шествием от церкви до сквера по улице Маркса. Число их возросло по дороге до тысячи человек; в сквере жгли свечи, собирали деньги на постройку мемориала в память погибших 9 апреля, а пока что здесь был установлен стенд с портретами погибших. Тогда же в городе распространилась листовка, возвещавшая о проведении 26 мая – в день провозглашения независимости Грузии в 1918 году – факельного шествия и большого митинга с требованием о выходе Грузии из состава СССР. 21 мая на площади Конституции в Сухуми прошел женский митинг (1,5 тысячи человек). Его резолюция содержала требования: создать в Сухуми аллею памяти погибшим в Тбилиси, прекратить преследования Костава, Гамсахурдия и других вождей неформалов, считать нападения абхазцев на автобусы 1 апреля не хулиганством (как это было объявлено официально), а националистической акцией, добиваться согласия властей на то, чтобы солдаты и осужденные из Грузии проходили службу и отбывали заключение на территории Грузинской ССР и т.п.

В целом грузинские манифестанты в Абхазии, – как и раньше, но более четко, – вели борьбу одновременно и за независимость Грузии, и против попыток абхазцев отложиться от нее. Часть абхазских ученых сегодня склонна видеть главной и единственной целью грузин разгром абхазского национального движения. Грузинские комментаторы хотели бы доказать, что единственной задачей неформалов являлось отделение от СССР и создание независимого демократического государства. Ни то, ни другое мнение нельзя признать правильным. Маятник нагнетания национализма, запущенный грузинскими неформалами и с каждым взмахом (Тбилиси – Абхазия и обратно) набиравший размах, не остановился от удара 9 апреля только потому, что каждый раз получал возможность вновь набрать ускорение в Абхазии. Здесь разжигание страстей было легким (ввиду численного превосходства грузин) и обещало большие перспективы. Полное подчинение абхазцев и Абхазии должно было многократно возвысить популярность неформалов в Грузии; грузинские коммунисты в абхазском вопросе втайне были на их стороне, – и живущие в Абхазии грузинские активисты, умело руководимые из Тбилиси, старались как могли.

Десятитысячный грузинский митинг 26 мая на площади Конституции в Сухуми происходил одновременно с такими же сходами в Гагрском, Гульрипшском и Гальском районах, насчитывавшими от 1,5 до 4 тысяч человек. Трехцветные знамена меньшевистской Грузии были вывешены на площади Конституции и телебашне в столице Абхазии, над многими зданиями и учреждениями, где преобладали грузины. И снова звучали требования прекратить уголовные дела и публично извиниться перед лидерами грузинских ультрапатриотов, а с другой стороны – признать грузинский язык государственным в Грузии и в Абхазии, наказать руководителей, подписавших Лыхненское Обращение, и еще много лозунгов в том же духе. Абхазцы, как и следовало ожидать, не могли оставаться просто наблюдателями. Вечером 26 мая несколько сотен абхазцев и с ними милиционеры абхазской национальности подошли к площади Конституции. Абхазцы начали срывать меньшевистские флаги; грузины хотели воспрепятствовать силой, но уступили вмешавшейся милиции (тем более что их митинг, не разрешенный властями, милиционеры дали провести беспрепятственно) и сами сняли оставшиеся знамена. В ночь с 26 на 27 мая грузинские преподаватели и школьники установили во дворе школы в Очамчире мемориальную плиту опять-таки в память 9 апреля. Абхазцы выступили против водружения плиты, и противостояние началось и в этом городе (4 тысячи абхазцев против 1 тысячи грузин у Очамчирского райисполкома). Компромисс нашел грузинский священник из села Илори: памятник был поставлен на земле Илорского храма.

Все это время абхазские события оставались неизвестны широкой общественности СССР. И в Москве, и во всем мире в эти месяцы было известно только про 9 апреля. Поэтому выступление представителей Абхазии на I съезде народных депутатов СССР, к которому в это время было приковано внимание всей советской общественности, имело значение не просто прорыва информационной блокады, но перевода конфликта в принципиально иную плоскость. 31 мая, в день формирования комиссии по расследованию событий 9 апреля в Тбилиси, абхазские депутаты настойчиво просили позволить одному из них выступить с трибуны на следующий день. Выступление Владислава Ардзинба длилось 15 минут, но по содержательности оно превзошло все речи грузинских депутатов и сочувствующих им деятелей. Ардзинба перечислил претензии к официальному Тбилиси и поставил под сомнение правоту грузинских демократов, которую последние уже почти успели доказать. Конфликт перешел в сферу официальной политики.

Абхазцы в самой Абхазии в мае – июне 1989 года прежде всего требовали обнародовать текст правительственного Распоряжения от 14 мая, в котором недвусмысленно говорилось, что филиал ТГУ создается не до нового учебного года, а для постоянного функционирования. Республиканскому руководству, так же как и коллективу самопровозглашенного филиала в 1-й школе, содержание документа было хорошо известно, и чем больше слухов доходило до абхазцев, тем больше росла напряженность.

15 июня 1989 года в тбилисской газете «Молодежь Грузии» появилось объявление о приеме документов абитуриентов в Сухумский филиал ТГУ. 21 июня в здании Политпросвещения рядом с обкомом партии состоялось собрание абхазских преподавателей АГУ, представителей общественности и обкома партии, на котором абхазцы впервые услышали полный текст Распоряжения. До новых вступительных экзаменов оставались между тем считанные недели, и абхазцы решили не уступать. Партийные руководители пообещали решить проблему в пользу единства АГУ на следующем бюро обкома 22 июня – и во второй раз не сдержали слова. Тогда активисты Народного Форума «Аидгылара» в тот же день начали акцию протеста в здании городской филармонии (22 июня – 3 июля). Абхазцы требовали от руководства предотвратить раздел АГУ и обратиться в Верховный Совет СССР с просьбой прислать депутатскую комиссию для решения вопроса. Они решили не расходиться с площади до тех пор, пока не прибудет депутатская комиссия из Москвы.

Первое требование было выполнено 24 июня: совместное постановление Абхазского обкома партии, Президиума Верховного Совета и Совета Министров Абхазской АССР объявило раздел АГУ недопустимым «с точки зрения интернационального воспитания студенческой молодежи». В Москве тоже стало ясно, что спор о филиале ТГУ – совсем не бюрократическая тяжба, и в Абхазию начали отправляться представители Совета Министров и Верховного Совета СССР.

29 июня в актовом зале АГУ прошла встреча коллектива университета с 1-м заместителем председателя Госкомитета по народному образованию, министром СССР Феликсом Перегудовым и министром народного образования Грузии Гурамом Енукидзе. От руководства автономии присутствовали 1-й секретарь обкома партии Владимир Хишба и заместитель председателя Совмина Вячеслав Цугба. Перегудов и Енукидзе признали «неприемлемым» существование филиала ТГУ в Абхазии, но конкретных мер по решению вопроса они предложить не смогли. В ночь с 29 на 30 июня в присутствии прибывшего Гумбаридзе и Перегудова состоялись переговоры абхазского и грузинского секторов АГУ. Ни те, ни другие не хотели уступать, и официальные власти могли лишь уговаривать обе стороны не отвергать переговоров в будущем.

Важно подчеркнуть, что эти диалоги и на правительственном уровне, и между представителями интеллигенции, и научными работниками, и старейшинами в те летние месяцы были уже практически безрезультатны. Даже в тех случаях, когда они приводили к каким-либо компромиссным решениям, при первом же обострении стороны возобновляли спор и начинали выдвигать свои аргументы с исходной точки. И в правительстве, и в среде интеллигенции, и тем более на уровне широких масс населения национальная вражда сохранялась, а в данный момент нарастала. И это было обусловлено не ошибками или злой волей местных властей или лидеров общественных движений, а единственно политической ситуацией, складывавшейся в это время в Абхазии, Грузии и во всем Советском Союзе.

3 июля 1989 года из Москвы прибыла депутатская комиссия Верховного Совета (Михаил Монго – председатель, Людмила Батынская, Вячеслав Иванов, Людмила Перелыгина). Акция протеста в филармонии была прекращена. Очень скоро, выслушав доводы обеих сторон (встретившись с коллективами АГУ, ГИСХа, представителями абхазцев в лице «аидгыларцев», других национальных общин), депутаты приняли сторону абхазов. Создание филиала было признано нецелесообразным. 4 июля в здании АГУ прошла встреча комиссии с коллективом университета, 5 июля – новые переговоры представителей абхазского и грузинского секторов под эгидой депутатской комиссии. Было решено объявить о приеме абитуриентов в АГУ на три сектора – абхазский, грузинский и русский, а затем разработать новую структуру АГУ. Но этот вариант никак не удовлетворял грузин, и преподаватели грузинского сектора предпочли просто игнорировать решение депутатской комиссии. Они рассчитывали опереться на студенчество, общественное мнение и самое главное – на воинственно настроенное грузинское население. Подспудный накал национального противостояния летом 1989 года достиг такой степени, что Министерство внутренних дел Абхазии (по указанию «сверху») провело изъятие у населения охотничьего оружия. Оно было складировано в городских отделениях милиции. Доподлинно неизвестно, существовал ли у грузин к этому времени план действий, но цели были совершенно очевидны: помериться силами не в дискуссиях, а на баррикадах, где численное превосходство грузин сыграло бы решающую роль.

6 июля, когда московская депутатская комиссия выехала в Тбилиси, в русской и абхазской газетах «Советская Абхазия» и «Апсны Капшь» было опубликовано объявление о приеме абитуриентов в единый АГУ. Но редактор грузинской газеты «Сабчота Абхазети» Тамаз Чочия опубликовал также и объявление о приеме в филиал ТГУ. Приемные экзамены были назначены на 16 июля 1989 года. Днем 7 июля абхазцы начали собираться у обкома, вечером того же дня – в филармонии; к полуночи здесь появились члены руководства – Владимир Хишба, Валериан Кобахия, Отар Зухбая, Зураб Эрквания. Хишба начал объяснять, что во всем виноват редактор Чочия, допустивший «грубую политическую ошибку», но беспомощность и нерешительность высшего руководства вызвали крайнее раздражение у абхазцев. Несколько часов шли очень неприятные для первого секретаря переговоры; наконец, при согласии руководства, председатель «Аидгылара» Алексей Гогуа выступил с обращением к Горбачеву от имени собравшихся и всей абхазской нации – с требованием ввести в Абхазии особое управление с прямым подчинением Центру. Это требование не было чем-то новым: именно так немногим раньше карабахские армяне просили включить Нагорный Карабах в состав РСФСР до окончательного определения его статуса. Но грузины хотели видеть и видели в просьбе абхазцев попытку отторжения, с помощью Москвы, «неотъемлемой части Грузии».

Грузинские преподаватели упорно шли к своей цели. 12 июля «Советская Абхазия» опубликовала мнение комиссии о нецелесообразности создания филиала. Грузинские студенты потребовали опубликовать в «Сабчота Абхазети» комментарий руководства филиала о том, что последний будет существовать. Выпуск этого номера дважды (12 и 13 июля) срывался абхазцами, собиравшимися (числом до 300 человек) у типографии на улице Фрунзе в Сухуми. В 14 часов дня 14 июля Владимир Хишба встретился с делегацией абхазских старейшин, настаивавших, чтобы обком принял меры, т.е. отменил приемные экзамены в «филиал ТГУ». Абхазцы начали собираться у 1-й школы, грузины – на пересечении улицы Маркса и проспекта Мира; к 23 часам 14 июля школа была осаждена толпой в 1500 абхазцев. Бойцы 8-го полка внутренних войск Грузии, накануне переброшенного в Абхазию по распоряжению Тбилиси, с дубинками и щитами оцепили школу и проход к ней. После того, как менее активная часть преподавателей, находившихся в здании вместе с молодежью, покинула школу в течение ночи, к утру 15 июля школа была блокирована полностью.

Столкновения 15 – 18 июля. С началом пикетирования «филиала ТГУ» стало очевидно, что власти республики совершенно потеряли способность сдерживать конфликт своими силами. При национальной неоднородности (в МВД было много и грузин, и абхазцев, министром же был русский Михаил Чулков) органы правопорядка перед лицом взбудораженного народа оказались неожиданно слабы. Многие колебались между профессиональным долгом и национальной солидарностью и во время последовавших столкновений играли скорее роль вооруженных наблюдателей, готовых в случае крайностей защитить слабейшего. И ранее, и впоследствии и грузины, и абхазцы обвиняли милиционеров враждебной национальности в саботаже. Но в целом милиция в эти и последующие дни держалась пассивно, и многие, а особенно абхазцы, надеялись на вмешательство Кремля, желая видеть в нем разумную, справедливую силу.

Что касается грузинских и абхазских национальных организаций, то они хоть и играли роль катализатора, но не имели абсолютного влияния на массы и не могли управлять ими. Активисты «Аидгылара» долгое время старались придать акциям некую организацию. Во время пикетирования школы они назначали дежурных, которые с повязками на руках следили за порядком; но им с трудом и не совсем успешно удалось защитить от расправы начальника абхазского ГАИ Анжапаридзе и начальника Сухумского ГОВД Рапава (последнему все же изрядно досталось при проходе через «живой коридор»). И те, и другие – абхазцы у 1-й школы, грузины в парке Руставели (в трех кварталах от нее и рядом с обкомом) ждали обещанного выступления Хишба – по слухам, собиравшегося подать в отставку, если до 16 часов не будет найдено выхода. День был очень жаркий, все были в напряжении, люди окружали машину каждого крупного начальника, надеясь узнать у него, какое решение примет обком. Весь день 15 июля в Сухуми съезжались абхазцы из других городов и сел, чтобы поддержать своих. На въезде в Сухуми, у кинотеатра «Апсны» грузины (среди них были вооруженные автоматами и ружьями сваны из Кодорского ущелья),[7] сосредоточились 2-тысячной толпой. Заняв проезжую часть, они перекрыли Красный мост и заблокировали город с востока.

Хишба не появлялся на публике; лишь к 18 часам 15 июля 3-й секретарь Абхазского обкома Саид Таркил зачитал приказ ректора АГУ о проведении 20 июля вступительных экзаменов в сухумский филиал ТГУ... в самом Тбилиси. Для абхазцев это означало, что помешать созданию филиала они не смогли. О том, в какой последовательности события разворачивались дальше, нельзя сказать с абсолютной точностью, но обе схватки – в парке Руставели и в 1-й школе – произошли почти одновременно. Первая началась, когда вскоре после 18 часов к толпе грузин в парке Руставели (насчитывавшей несколько сотен человек) подъехала «Волга» с надписью «Апсны» на ветровом стекле, и один из двух сидевших в ней, художник-реставратор Анзор Сакания, внештатный фотокорреспондент газеты «Аидгылара», начал фотографировать собравшихся. Грузины набросились на Сакания, избили его и отняли фотоаппарат; владелец машины Заур Торчуа пытался выехать из толпы, но не смог и тоже был ранен, грузины били по машине «руками, ногами, а также мусорным ящиком». Милиционеры, оттесняя грузинских манифестантов, пытались выкатить машину из толпы, когда к парку с криками «Наших бьют!» хлынула толпа абхазцев со стороны 1-й школы (здесь в это время стояло несколько тысяч человек). Грузинские милиционеры остановили их на улице Энгельса, но абхазцы повернули и спустились по параллельной улице Пушкина. Абхазцы обрушились на грузин в парке Руставели и в короткой, но ожесточенной драке сломили их сопротивление, прижали к морю и заставили бежать; многие грузины укрывались в здании обкома, некоторые даже бросались в море и спасались вплавь, на территорию военных санаториев ПВО и МВО. Абхазцы преследовали грузин по набережной до гостиницы «Абхазия», а мимо обкома – почти до кинотеатра «Апсны», где стояли сваны. Дрались, как и во всех последующих столкновениях, чем попало: палками, камнями, ветками деревьев, досками, шлангами, железными предметами. В парке Руставели было ранено 40 человек (один грузин умер от ран). Побоище вскоре закончилось: «аидгыларцы», собрав абхазцев, двинулись к 1-й школе, где тем временем также вспыхнула схватка. Осажденные в 1-й школе грузины, дразнившие абхазцев непристойными жестами, немедленно поплатились за это. Абхазцы, уже не обращая внимания на милицию (а большая часть внутренних войск была в тот момент направлена к парку Руставели), взяли школу штурмом; здание было разгромлено, абитуриенты и преподаватели избиты, сейфы с документами абитуриентов выброшены из окон и увезены в неизвестном направлении. Грузины прыгали в окна и разбегались; милиционеры, прикрывая их собой, сумели сдержать нападающих, которые, впрочем, не собирались гоняться за бегущими. «Филиал ТГУ», по крайней мере на сегодняшний вечер, был разогнан. Но было ясно, что сражение только начинается.

Школа была захвачена приблизительно в 19.30 вечера. Когда абхазцы из парка Руставели повернули назад к 1-й школе, на перекрестке улиц Энгельса и Лакоба они столкнулись с солдатами внутренних войск; стуча дубинками о щиты, те попытались преградить путь абхазцам, но были тут же смяты и оттеснены к стене дома. «Аидгыларцы» с трудом остановили манифестантов, загородив собой грузинских милиционеров. В школе тем временем драка уже закончилась, и абхазцы, объединившись, ушли на площадь Ленина, к зданию Совмина. Центр Сухуми был охвачен хаосом, а в западных кварталах той же части города царило спокойствие, по улицам безмятежно гуляли курортники. Но слухи о происходящем в Сухуми уже распространялись по всей республике. Абхазцы ожидали ответного нападения. Толпы грузин уже двинулись на столицу из близлежащих сел: с севера – из Камана, из Шромы, с северо-востока – со стороны улицы Чанба. На всех въездах в город милиционеры, не надеясь на свои силы, сами возводили баррикады, загораживая дороги бревнами, трубами и всем, чем только можно. К ночи в Гальском районе Абхазии и близлежащих районах Западной Грузии начали собираться мингрелы, уверенные, что в Сухуми идет резня грузин, и готовившиеся идти к ним на выручку.

Всю ночь с 15 на 16 июля абхазцы стояли на площади Ленина перед зданием Совмина. В самом здании Совмина, из кабинета Валериана Кобахия, шли телефонные переговоры с Москвой: «аидгыларцы» просили абхазских депутатов – Владислава Ардзинба, Руслана Аршба и Тараса Шамба – добиться немедленного ввода в Абхазию частей внутренних войск СССР. Абхазцы, находившиеся на площади, были готовы обороняться до последнего. Один из лидеров НФА Игорь Мархолия (Марыхуба) сначала предложил распустить митинг, но абхазские лидеры вовремя поняли, что это решение чревато более серьезной опасностью: расходясь с площади в разные стороны, люди неминуемо были бы вовлечены во множество отдельных кровопролитных стычек, и наступил бы полный хаос. Абхазцы начали вооружаться, ломая ветки в парке; женщин поставили ближе к трибунам, в более безопасное место. Настроение руководителей Народного Форума, собравшихся в Совмине и в штабе НФА в помещении союза писателей (в доме Шервашидзе – Зархиди), было подавленным. Одолеть грузин они не рассчитывали и все надежды возлагали на приход советских войск до того, как всю республику охватит междоусобица. Глава МВД Чулков был, по многим свидетельствам, человеком мягким и нерешительным, поэтому воздерживался от каких-либо силовых мер. Абхазские руководители были лично знакомы со многими советскими военными чинами, но ни один из генералов, к которым они обращались в эту ночь за помощью, не соглашался вмешаться без санкции Министерства обороны СССР.

Именно этой ночью сыграли ключевую роль находившиеся в Москве депутаты от Абхазии – они добились срочной переброски в Абхазию советских десантных частей. Без вмешательства третьей силы абхазцы могли бы продержаться не более нескольких дней, ибо численное превосходство и сплоченность грузин и мингрелов (гораздо большая по сравнению с 1992 годом) были слишком очевидны. В Сухуми абхазские манифестанты были фактически окружены и отрезаны от основных районов преобладания абхазского населения, а в самой столице доля последнего не превышала 15%. Еще более грозная опасность надвигалась в это время с востока. Будь у грузин военная техника, как три года спустя, удар был бы намного тяжелее, чем в 1992 году. Высадка советского десанта спасла абхазцев если не от поражения, то от убийственной резни, и именно срочное вмешательство внутренних войск было главной заслугой абхазских депутатов Верховного Совета СССР, которые к этому времени по общему согласию отдавали первое место Владиславу Ардзинба.

Несколько сотен абхазцев стояло и у вокзала Бараташвили; вооружившись палками и ружьями, они ожидали нападения грузин из горных сел. Ночью они действительно были атакованы толпой грузин, вошедших в Сухуми с севера, со стороны Шромы. Эту толпу милиционеры сумели рассеять, но для стоявших у кинотеатра «Апсны» сванов путь в центр города был открыт. До вечера 15 июля сваны блокировали Красный и Белый мосты через реку Беслетка, парализовав движение; они проверяли документы у прохожих, останавливали и оскорбляли абхазцев, заняли кинотеатр «Апсны», установили на нем меньшевистский флаг; в общем беспорядке помещение было разгромлено, мебель и аппаратура переломаны. Поздно вечером они задержали на Белом мосту ехавший из села Кутол на помощь пикетирующим 1-ю школу абхазцам автобус ПАЗ. Сваны (с ними было много и грузин, и мингрелов) забросали автобус камнями, бутылками, заточками, обстреляли его из пистолетов и автоматов, затем драка началась прямо в автобусе, раненых абхазцев вытаскивали на улицу и избивали женщины из окрестных домов. Здесь были убиты двое абхазцев – братья Ласурия. Другая часть сванов (среди них и бежавшие из парка Руставели грузины) выступили на защиту 1-й школы, но подошли к ней примерно в 21.30 вечера, когда давно были эвакуированы грузины и вывезены раненые, а абхазцы и за ними часть милиционеров ушли к Совмину. К этому времени уже стемнело. Три грузовика МАЗ, ехавшие во главе толпы,[8] повернули к расположенным рядом со школой зданиям КГБ и МВД, где началась паника: теперь предстояло уже не останавливать толпу, а оборонять склады оружия. Милиционеры загородили улицу щитами; вооружены они были лишь табельными пистолетами. Грузины, все эти дни старавшиеся подчеркнуть, что милиция (где преобладали их собратья) на их стороне, теперь надеялись захватить оружие, но милиционеры со срочно розданными со склада маленькими автоматами АКС-у очередями в воздух остановили грузовики. Это, несомненно, удалось благодаря доброй воле сванов, не желавших компрометировать грузин из правоохранительных органов. Однако немало грузинских солдат внутренних войск все же пострадало от камней при столкновении; им оказывали первую помощь жители окрестных домов, в том числе и абхазцы.

Отступив от МВД, сваны двинулись прямо к площади Ленина, где в это время находилось около 5 тысяч абхазов; сванов было всего около тысячи, но их превосходство в оснащении не оставляло сомнений. Обнаженные по пояс, вооруженные автоматами, на обвязанных мешками с песком грузовиках, сваны надеялись навести ужас на противника, но первый же взрыв аммонитного заряда, брошенного ткварчельцами, заставил их немедленно остановиться; одна машина врезалась в дерево, другие повернули назад, за отхлынувшей толпой. В панике грузины и сваны разбегались врассыпную, абхазцы гнались за ними до улицы Пушкина, кричали прятавшимся в домах грузинам: «Берия, выходи!». Нового нападения не последовало. Ночью, сразу после того, как милиционеры выстрелами в воздух рассеяли подходившую к вокзалу Бараташвили толпу грузин, группа абхазцев на двух грузовиках подъехала к вокзалу, где грузинские пикетчики, перегородив дорогу трубой, останавливали автомобили для досмотра и забрасывали камнями те машины, которые не останавливались, а прорывались через пикет. Грузины остановили КамАЗ, после перепалки начали бить камнями стекла, абхазцы ответили выстрелами из дробовиков – результатом этой перестрелки было еще трое убитых и несколько раненых.

К трем часам ночи 16 июля в Абхазию прибыли подразделения внутренних войск СССР, которые вошли в столицу и начали занимать ключевые районы. Крупных схваток в Сухуми больше не было. В течение 15 июля в городе погибло семь человек, главным образом во время мелких беспорядочных стычек. Кроме того, грузины сделали попытку помешать прибытию в Абхазию самолетов с советскими военными, следствием чего стало убийство начальника смены Сухумского аэропорта – абхазца Алексея Когония – сотрудником милиции по фамилии Кварацхелия. Однако предотвратить высадку грузинам не удалось. Стоявшие у Совмина абхазцы встретили приход советских войск с облегчением, хотя спецназовцы, не разобравшись, первым делом начали выдворять «аидгыларцев» из здания Совмина. Валериан Кобахия и Игорь Мархолия объяснили проводившему операцию генералу Маркову, что эти люди – «свои» и находятся здесь для охраны; правда, русские спецназовцы всегда относились с подозрением к вооруженным кавказцам. В 9 утра 16 июля Игорь Мархолия вышел к собравшимся у Совмина абхазцам и призвал людей разойтись. К 10 утра площадь опустела.

Одновременно с этими событиями не менее драматично складывалась ситуация в Очамчире. После того, как в столице начались столкновения, десятки грузинских неформалов выехали в Гальский и Зугдидский районы и там рассказывали о резне и погромах грузин, якобы производимых в Сухуми. Эти торопливые, эмоциональные и красочные рассказы стали главной причиной массового пешего похода в Абхазию: мингрелы опасались за жизнь своих родственников и друзей, а опровергнуть дезинформацию никто не мог. В Гальском районе и Мингрелии собрались многотысячные толпы мингрелов и грузин, часть их имела огнестрельное оружие. Единственная трасса из Западной Грузии на Сухуми вела через Очамчиру, и отряд мингрелов, шедший на столицу, был остановлен абхазцами на мосту через реку Галидзга.

Вечером 15 июля (между 21 – 22 часами) по распоряжению абхазского МВД на мосту был выставлен пост из сотрудников милиции и прокуратуры. 1-й секретарь Очамчирского райкома, Сергей Багапш, находился в это время в Сухуми, куда с началом блокады школы были вызваны все первые секретари райкомов. Через мост еще двигался поток машин; силовики досматривали автомобили, задержали жителя грузинского села Кочара, который пытался провезти в багажнике два нарезных карабина. Примерно в 23.30 от водителей, подъезжавших со стороны Гали, стало известно о приближении огромной толпы. За 15 минут до ее подхода абхазцы загородили дорогу двумя груженными щебнем самосвалами МАЗ и фургоном, расставив их на мосту в шахматном порядке, чтобы между ними образовался контролируемый проход. Но именно в это время (около полуночи) из абхазского МВД поступил приказ в очамчирский РОВД: снять пост на мосту через Галидзгу и уйти – что и было сделано. Приказ был дан в соответствии с директивой из Тбилиси, и с этого момента оборону города взяли на себя гражданские ополченцы. Первое столкновение было недолгим. Мингрелы открыли огонь из огнестрельного оружия, абхазцы отбивались – главным образом камнями, но под огнем начали отступать; и все-таки нападавшие, искавшие совсем легкой победы, не решились перейти мост (либо достаточно неглубокую реку) и решить дело рукопашной схваткой. Основная часть вернулась в Гали с телом погибшего в перестрелке жителя села Окуми Гальского района Нури Шаматава (отец его был мингрел, мать – абхазка). Он был ранен в голову примерно в 0.20 ночи (в тот момент, когда на абхазском языке обращался к абхазцам на другой стороне моста) и в 1.10 ночи скончался в центральной больнице Гали. Тело выставили на площади, и эта демонстрация разожгла воинственные настроения гальских мингрелов.

20-тысячная толпа, собравшаяся в центре Гали, начала требовать оружие для похода на Сухуми. Сотрудники гальского РОВД отказывались выдать изъятые охотничьи ружья, часть их была спрятана за городом. Но у мингрелов оставалось и гладкоствольное, и нарезное оружие; из Мингрелии, Сванетии, Гурии, Имерети к ним прибывали подкрепления. Зугдиди, где мингрельское население всегда отличалось особой дерзостью, буквально кипел от разноречивых слухов и воинственных настроений. В Мингрелии еще 15 июля были разграблены склады оружия и боеприпасов Потийского гарнизона и охраны Ингурской ГЭС, всего же с 15 по 20 июля около 50 объектов было атаковано мингрелами и грузинами с целью захвата оружия. Мингрелы снова подошли к Очамчирскому мосту в 5 – 6 часов утра. Добравшийся к этому времени из Сухумского морского порта на катере Сергей Багапш попытался, созвонившись, провести у Галидзги переговоры с 1-м секретарем Гальского райкома Колбая – с тем, чтобы руководство с каждой стороны сдержало своих людей. Но грузинские должностные лица на мосту так и не появились, поскольку предводители похода не желали встречи Багапша с Колбая; абхазская делегация была обстреляна из ружей, и самого Багапша осыпало дробью. Нападавшие совсем не были настроены на переговоры: поход был уже не стихийным, боевики имели общее руководство, их воодушевляли ораторы-неформалы (среди них Мераб Костава), связь держали через радиопередатчики. Мингрелы открыли стрельбу из автоматов, автоматических винтовок, охотничьих ружей; абхазцы тоже отвечали огнем, но выстрелы из дробовиков через мост не были слишком опасны и создавали лишь шумовой эффект.

Сухуми был уже отрезан от Очамчиры пикетами, но трасса на Ткварчели оставалась открытой, и отсюда по просьбе Багапша в Очамчиру был прислан динамит; не надеясь остановить многократно превосходящие силы противника, абхазцы решили взорвать мост. Построенный еще при Николае II, мост устоял при двух мощных взрывах, но грохот на время останавливал нападающих; каждый раз абхазцам удавалось выигрывать время. Мингрелы попытались карьерным грузовиком БелАЗ, видимо, пригнанным с Ингурской ГЭС (на козырьке самосвала был установлен пулемет), сбить преграду; водителю удалось столкнуть с места грузовики, расставленные на мосту. Но абхазцы забросали БелАЗ камнями, выстрелами из дробовиков разбили стекла; водитель выскочил из кабины и убежал назад, а мост был таким образом заблокирован еще сильнее. Затем, когда нападавшие уже начали растаскивать преграждавшие путь автомобили, абхазский предприниматель Анатолий Хибба поставил на мост собственный бензовоз, пустил бензин из цистерны и поджег его. Горящая машина преграждала путь до того момента, когда произошла раздача оружия.[9]

Из Ткварчели на автобусах и автомобилях ехали в Очамчиру абхазцы на помощь оборонявшим мост. Ткварчельский ГОВД уже вскоре после полуночи оказался под угрозой штурма: абхазцы требовали выдать изъятое у населения оружие для защиты Очамчиры и Ткварчели. Начальнику ткварчельской милиции Зурабу Патландзе с помощью чиновников удалось удержать их от нападения, но в 8 часов утра у горкома собралась 4-5 тысячная толпа. Руководству пришлось уступить, выдать из ГОВД две или три сотни стволов охотничьего оружия, а в Очамчиру Патландзе по просьбе Багапша отправил вместе с ткварчельцами 10 милиционеров с 4 автоматами и 6 карабинами. В Очамчире к зданию милиции абхазцы пришли в 6 часов утра. В этом городе изъятые ружья были сложены не в РОВД, а более сухом помещении агропромбанка, расположенном напротив. Милиционеры всю ночь провели в РОВД, отказываясь выйти на мост; к утру среди защитников моста по-прежнему не было ни одного человека в милицейской форме. Прокурор Очамчиры Валерий Гурджуа в последний раз потребовал выйти из РОВД на защиту города, но сотрудники снова отказались это сделать. Гурджуа привел людей к агропромбанку, сотрудник милиции подчинился его приказу и впустил людей в помещение, где находилось оружие. Прокурор лично организовал раздачу ружей (1050 единиц), а начальник отдела охраны РОВД Даур Шларба выдал патроны для них. Абхазцы открыли стрельбу с западного берега, и нападавшие, поняв, что защитники Очамчиры теперь хорошо вооружены, не решались повторять атаки.

В Гали митинговавшие мингрелы продолжали осаждать РОВД, били стекла и обстреливали здание. Приехавший сюда в 12.30 часов 16 июля Сергей Тунгия, исполняющий обязанности заместителя министра внутренних дел Абхазии, распорядился раздать 1200 охотничьих ружей. В Западной Грузии отделения милиции брались с боем; в Зугдиди при потворстве охраны были выпущены из тюрьмы и вооружены все находящиеся там преступники, числом до 180; многие из них после окончания столкновений сами вернулись в тюрьму. Лишь в Гагре сотрудники РОВД внушительной демонстрацией силы (расставив автоматчиков вокруг здания и установив пулемет в окне второго этажа) предупредили попытки нападения. В Гудауте 16 июля абхазцам дали возможность взломать склад, в результате чего им досталось 875 ружей и 36 единиц нарезного оружия. Впрочем, в западной половине республики все эти дни беспорядков почти не происходило, а с прибытием в Сухуми внутренних войск эпицентр противостояния сместился к Очамчире.

Утром 16 июля главной «горячей точкой» оставался мост через Галидзгу, где к моменту подхода спецназовцев с абхазской стороны стояло до 500 человек, с грузинской – во много раз больше (до 20 тысяч). За ночь и утро, при всех попытках прорваться через баррикады, погибли три мингрела, уроженцы Гальского района; с обеих сторон было много раненых.

Отношение к третьей силе, пришедшей в Абхазию 16 июля 1989 года в лице русских спецназовцев, давно уже не было однозначным во всем Советском Союзе, а тем более в Грузии, где проклятье 9-му апреля стало стержнем всей пропагандистской кампании неформалов. Напротив, для абхазцев и еще больше – для русских и других этнических групп некоренного населения присутствие внутренних войск казалось гарантией спокойствия. Впрочем, и грузины знали, что мирному населению спецназовцы ничем не угрожают, и чувствовали, что соображения большой политики не позволят военным слишком круто ответить даже на провокации. Сами спецназовцы по отношению к подчиненным нациям хотели выступать в роли авторитетных и рассудительных хозяев. Они не желали вдаваться в политические тонкости, к чему каждый кавказец стремился всем своим существом, но привыкли силой наводить порядок и обуздывать «экстремистов». Разбираться в национальной политике они предоставляли командирам и кремлевскому начальству. С абхазцами они тоже не всегда находили взаимопонимание даже в эти дни, когда их интересы совпадали в максимальной степени. Но и абхазское население, и советские чиновники, и командиры спецназа были союзниками в желании не допустить резни и торжества грузинских неформалов.

Части советских внутренних войск из Запорожья прибыли в Сухуми в 8.45 утра 16 июля и в 13.30–14.00 на пяти вертолетах высадились на Очамчирском стадионе. Отсюда они сразу же двинулись к мосту. Мингрелы повели себя агрессивно, и в ответ на просьбу о парламентере для переговоров спецназовцы были обстреляны из двух пулеметов (по утверждению некоторых очевидцев, неформалы потребовали от военных сдать оружие). Спецназовцы нейтрализовали стрелявших в лучших полицейских традициях («сделав аккуратно два предупредительных выстрела – так, чтоб рядышком с ним пули щелкнули») и с прибывшим генерал-полковником Юрием Шаталиным, начальником Управления внутренних войск МВД СССР, перешли реку – передовая группа из 30 человек вброд, остальные прямо по мосту. Не успели они достичь противоположного берега, как приехавшие мингрелы и грузины разбежались, расселись по машинам и на большой скорости отъехали по направлению к Гали. У моста остались только местные мингрелы, но и они не сделали ни малейшей попытки сопротивляться спецназовцам. У последних же было так мало сил (их бронетехнику перебросили в Абхазию позже), что они не решились преследовать и разоружать мингрелов. На «грузинской» стороне моста был выставлен заслон, вскоре усиленный батальоном прибывшего из Одессы подкрепления. Другой батальон был отряжен на патрулирование.

В сельских районах противостояние началось (и закончилось) позже, чем в городах; столкновения вспыхнули здесь как реакция на происходящее в столице и носили еще более беспорядочный характер. В первые дни стихийность преобладала с обеих сторон. В то время как в одних районах Абхазии шли ожесточенные стычки, в других царило полное спокойствие. Не только отдыхающие, но и многие жители республики не знали о том, что происходит, или узнали очень поздно. В Сухуми до ночи 16 июля почти все манифестации происходили в самом центре старого города, в прямоугольнике четыре на четыре квартала. Информация распространялась главным образом через слухи, и неизбежные искажения и преувеличения очень часто усиливали ожесточенность. Большинство грузин и абхазцев было убито в локальных столкновениях, и многие – под лозунгом мести за погибших собратьев.

В то время как в Сухуми днем 16 июля установилось спокойствие (хотя город опустел, магазины и транспорт перестали работать, не хватало даже хлеба, но порядок почти не нарушался), на трассе Сухуми – Очамчира пикеты у грузинских и абхазских сел почти парализовали движение. Сухуми был заблокирован толпами грузин со всех сторон: у Маяка, у Ачадары, на Шромской дороге, со стороны Гульрипша стояли пикеты. Абхазцы, приехавшие в Сухуми для участия в манифестациях, оказались теперь отрезанными от своих сел и городов. О том, что грузины дадут им мирно вернуться домой, и речи быть не могло. Даже в Очамчирском районе грузинские пикеты преобладали вдоль трассы. Отдельные машины с зажженными фарами на большой скорости пролетали через опасные места, но немало автомобилей и автобусов было остановлено: пассажиров избивали или брали в заложники и угрожали убийством за кровь родных и близких. В селениях ночью и днем 16 июля грузины собирались в отряды и шли на помощь своим, а если идти было некуда – нападали на абхазские дома, и абхазцев нередко спасали только соседи-грузины. Эти события разворачивались в восточной части Абхазии; к западу от Сухуми было спокойнее, но жители многих сел сформировали отряды самообороны. Фактически республика была поделена на множество самоуправляющихся анклавов. В зоне Гагры стояли только грузинские пикеты, в Гудаутском районе от села Бзыбь до Верхней Эшеры – только абхазские. Нападений на автомобили здесь было меньше. В Гульрипшском районе милиция действовала заодно с грузинами; здесь, в районе Гульрипша, Дранды, у Кодорского моста 16 и 17 июля нападения на автомобили, избиения и драки продолжались уже после того, как в Сухуми и Очамчире был восстановлен порядок. В поселке Агудзера 22 абхазские семьи несколько дней прятались в бомбоубежище. Пострадали от насилия и грабежей и отдельные армянские села в Кодорском ущелье. Обыски, захваты в заложники, избиения сплошь и рядом принимали форму обыкновенного разгула буйствующей толпы. Часть милиционеров, как абхазских, так и грузинских, принимала участие в столкновениях, другие старались по возможности сдержать, остановить побоище, но далеко не всегда успешно.

Между тем на помощь Очамчире 16 июля отправилось по морю из Гудауты несколько сотен вооруженных абхазцев, чтобы защитить Очамчиру от мингрелов. Среди них были как возвращавшиеся домой очамчирцы, так и жители Гудаутского района. Эту экспедицию организовало руководство Гудаутского района во главе с 1-м секретарем райкома Константином Озганом. Советские военные не желали вмешательства гудаутцев и по рации уговорили их повернуть назад. Но очамчирские абхазцы (96 человек) вечером 16 июля высадились между селами Тамыш и Новые Киндги, где в ночь с 16 на 17 июля тоже произошли столкновения. Прибывшие из Гудауты абхазцы расположились в Тамыше пикетом на трассе, и здесь тоже проверяли наличие оружия у грузин. Председатель Киндгского сельсовета Нодар Начкебия, возглавлявший вернувшихся из Гудауты абхазов, обнаружил в одной из остановленных легковых машин карту Грузии, на которой шариковой ручкой были отмечены районы компактного проживания абхазцев в селах – абхазцы увидели в этом наглядное свидетельство планов грузин в случае всеобщей резни. Начкебия оторвал абхазскую часть карты от грузинской, которую вернул грузинам; абхазская же часть была позже отправлена в Москву и представлена Горбачеву. Тех гудаутцев, которые оказались в Очамчирском районе, затем увезли к себе и спрятали ткварчельцы. Результаты всех этих схваток были, как правило, ничейными; планов последовательных действий не было ни у той, ни у другой стороны. Самый крупный и целенаправленный поход – движение мингрелов через Очамчиру – был остановлен горсткой абхазцев, а новое наступление вскоре пресечено маленьким отрядом регулярных советских войск.

Во второй половине дня 16 июля мингрелы Гальского района и Западной Грузии, вдохновляемые вождями диссидентов из Тбилиси, собрали уже 20 – 30-тысячную толпу и снова двинулись к мосту на Галидзге. При их приближении отступил на очамчирскую сторону отряд спецназа, но столкновений и штурма моста не последовало. Снова начались уговоры. Командующий запорожским спецназом полковник Александр Зубарев лично повез в Сухуми на автобусе десять мингрельских делегатов, желавших убедиться, что в столице все спокойно; к этой группе предлагали присоединиться Мерабу Костава, лидеру грузинских неформалов, но он отказался, опасаясь, что его арестуют советские военные. Между Очамчирой и Сухуми делегаты выходили во многих мингрельских и грузинских селах, беседовали с пикетчиками, в столице вели переговоры с Владимиром Хишба; на следующий день в Очамчире произошла и встреча представителей неформалов с прилетевшим в Абхазию Гиви Гумбаридзе. Ночью 16 – 17 июля происшествий на Очамчирском мосту не было, и с утра 17 июля спецназ уже начал пропускать через мост автомобили после досмотра. Но между Очамчирой и Сухуми еще продолжались стычки. В Гали Мераб Костава по-прежнему призывал на митингах к походу на Сухуми. Днем 17 июля уже в обход Очамчирского моста за Галидзгу проникли группы вооруженной мингрельской молодежи, которая, однако, ограничилась гонками на автомобилях со стрельбой. При появлении сил правопорядка они бросались врассыпную; спецназовцы и милиционеры догоняли их, задерживали и, как правило, почти сразу же отпускали, изъяв оружие.

Во второй половине дня 17 июля произошел новый всплеск воинственных настроений в Гали из-за провокационных слухов, распространенных «черными колготками».[10] Мингрелы и грузины ринулись в здание райкома партии, взяли его штурмом, чтобы добиться «всей правды» от недавно выступавшего перед ними Гумбаридзе, но уже не застали его здесь. К вечеру 17 июля к Очамчирскому мосту вновь подошла толпа мингрелов и грузин. Они потребовали новой встречи с Гумбаридзе, но быстро замялись, когда началась запись фамилий делегатов, и согласились отложить встречу. Противостояние, но уже явно показное, продолжалось. Наконец днем 18 июля к мосту подошли ленинградские части внутренних войск с бронетехникой. Этой стало последней каплей: мингрелы садились на землю и восклицали: «У нас аллергия на БТРы, зачем они здесь?!» К концу 18 июля беспорядки в основном прекратились, и самая крупная вплоть до начала грузино-абхазской войны проба сил закончилась. На 18 часов 18 июля погибло 9 грузин и 5 абхазцев, 380 человек было ранено, в том числе 16 милиционеров и 7 спецназовцев.

Последствия. Призвавшие советский спецназ абхазцы не видели другого выхода, но сами опасались преследований. Военные считали своей задачей пресечение беспорядков, но вопросы правосудия оставляли местным властям, а те по-прежнему были подчинены тбилисскому правительству. «Аидгыларцы» после прибытия внутренних войск не ночевали дома, а лидер Народного Форума Алексей Гогуа подвергся кратковременному аресту. В первые дни и недели после июльских событий силы правопорядка и спецназовцы следили в основном за соблюдением особого режима – фактически комендантского часа, введенного с 23 часов до 6 утра с 18 июля усилиями уже выпущенного Алексея Гогуа. Много людей было задержано именно за нарушения комендантского часа; снова началось разоружение населения. Но чем дальше, тем больше становилось очевидно, что власти при полном одобрении Тбилиси и фактическом согласии Москвы намереваются возложить главную ответственность на абхазцев – участников беспорядков, отдав их на произвол грузинских судов и прокуратур. Москва не хотела ссориться с Грузией и предпочла оставить виноватыми абхазцев, а не грузинских антикоммунистов.

Неудивительно, что растерялись Хишба и его окружение: за неполный год вместо тихого сидения в креслах, спокойного управления курортной республикой они оказались на линии противоборства центробежных и центростремительных сил внутри советской империи, в одной из точек, где столкнулись интересы России и Грузии, а в целом – двух крупнейших в мире военно-политических блоков. Упрекать Хишба за беспомощность вряд ли стоит – просто в меняющейся обстановке республике требовались совсем другие руководители. И они уже появились на горизонте.

Спецназовцы потеряли в Абхазии лишь двух человек убитыми, причем по чистой случайности и в то время, когда столкновения уже закончились. Это произошло 21 июля 1989 года, когда патруль внутренних войск приехал в абхазское село Члоу в глубине Очамчирского района. Солдаты рассчитывали своим присутствием «успокоить» население, но сразу же решили разоружить двоих случайно встреченных людей. Те бросились бежать, а выскочивший из дома абхазец, увидев эту картину, начал стрелять в преследователей из ружья. Как говорилось в одной из официальных сводок, «оба эти лица убежали в сторону леса», а два молодых солдата – курсант и слушатель Ленинградского училища – были убиты. Этот инцидент не оказал сколько-нибудь заметного влияния на ситуацию в республике.

22 июля на пленуме Абхазского обкома был снят с поста 2-й секретарь обкома Михаил Цуладзе, из бюро обкома выведены Кобахия, Зухбая, Цугба, Эрквания. 24 июля в Тбилиси прошла 2-тысячная демонстрация с требованием навести порядок в Абхазии, где «абхазцы режут грузин»; забастовка охватила 33 предприятия Тбилиси. Манифестанты били стекла в здании КГБ и забрасывали яйцами памятник Ленину. Подобные акции происходили и в последующие дни.

Грузинские правоохранительные органы взялись за дело решительно. Грузинские следователи (и ультрапатриотическая печать) стремились представить все действия абхазцев как реализацию заранее разработанного плана, нарисовать картину скоординированной агрессивной акции. Многие абхазцы, обвиненные в участии в беспорядках, скрылись на территории России; даже раненых не отправляли в больницы, а тайно вывозили за пределы автономной республики. Абхазские депутаты Верховного Совета СССР и «аидгыларцы» прилагали все усилия, чтобы защитить и по возможности освободить арестованных, но это удавалось далеко не всегда. С каждым месяцем становились все более активными выступления абхазцев с требованиями передать все заведенные дела в расследование всесоюзным правоохранительным органам – как более или менее нейтральной стороне. Грузины тоже нередко старались подбирать следователей и судей из России, но если были недовольны тем, что русские юристы слишком подробно углубляются в детали, заменяли их на грузинских следователей. Машина правосудия работала медленно, следствие тянулось долго.

Поиски официальных виновников привели также и к отстранению от должности на бюро Абхазского обкома 4 августа 1989 года министра внутренних дел Абхазии Михаила Чулкова, начальника политотдела МВД Минасяна, начальников районных отделений милиции: Сухумского РОВД – Рапава и его заместителя Шенгелия, Очамчирского РОВД – Ахуба, Ткварчельского – Патландзе, Гальского – Цоцонава и всех остальных. Только Гагрский РОВД удостоился похвалы вышестоящего руководства. В эти дни были сняты со своих постов Константин Озган и Сергей Багапш; они не желали уходить, и коммунистическое руководство Грузии не хотело этой отставки, но на каждом грузинском митинге звучали требования убрать Озгана и Багапша, так что в конце концов обоим дали понять, что их отставку, по политическим причинам, видит желательной ЦК КПСС. На их места в Гудаутский и Очамчирский районы были назначены соответственно Игорь Лакоба и Константин Салия. На посту 3-го секретаря обкома Саида Таркил заменил Владимир Авидзба. Озган в самом ближайшем времени был избран секретарем Гудаутского райисполкома. Уголовные дела были возбуждены против ряда сотрудников правоохранительных органов, в том числе очамчирского прокурора Валерия Гурджуа, приказавшего выдать абхазцам оружие для защиты моста. Было очевидным желание властей не политизировать конфликт, а расщепить его на множество уголовных дел.

Забастовки протеста в абхазских городах сперва начались стихийно, в разных городах и на отдельных объектах. 4 августа забастовка охватила предприятия промышленного Ткварчели: многотысячная толпа стояла несколько дней у здания горкома, в городе ожидался сход жителей окрестных абхазских сел. 6 августа в Ткварчели приехал Владимир Хишба: он пытался, по своему обыкновению, успокоить партийный актив и общественность. По требованию митингующих все, о чем говорилось на совещании в горкоме, транслировалось через репродукторы на улицу. Дискуссия длилась несколько часов, раздражение собравшихся росло; речи многих ораторов и в первую очередь самого Хишба освистывались возбужденной толпой, митингующие даже унесли на руках от входа автомобиль Хишба, пытавшегося уехать. В конце концов на первой встрече ткварчельцы все же пошли навстречу руководству республики: было подписано официальное соглашение, по которому забастовка прекращалась с 7 августа. Однако забастовочный комитет объявил, что принимает на себя функции контроля за выполнением требований. Ткварчельцы надеялись, что и локальная забастовка даст свои плоды. Но обещания руководства были слишком неопределенными, а действия грузинских властей явно шли вразрез с успокоительным речами.

В течение августа 1989 года в Абхазию прибывали все новые подразделения советских войск. Участников периодически вспыхивающих на производстве (главным образом в Ткварчели и Гудауте) стихийных забастовок старались нейтрализовать уговорами и обещаниями. Грузинские националисты как в Абхазии, так и в Тбилиси увидели слабость коммунистических властей и необходимость бороться своими силами. Нелегальные и полулегальные организации, печать, интеллигенция подняли новую волну пропаганды, хоть и не столь значительную, как после 9 апреля. Национал-демократическая партия Грузии 15 августа потребовала от властей до 1 сентября радикально наказать абхазцев, угрожая в противном случае акцией гражданского неповиновения. Два района Абхазии с преобладанием грузинского населения – Гальский и Гульрипшский – объявили о переходе в непосредственное подчинение Грузии.

Когда для всех стало очевидно, что грузинские партийные органы явно потворствуют националистам, забастовочное движение в Абхазии вступило в новую стадию. 17 августа забастовочный комитет из 12 человек утвердил и 18 августа предъявил 1-му секретарю Хишба и председателю правительства Анчабадзе комплекс требований из 13 пунктов. В первую очередь бастующие настаивали, чтобы руководство Абхазской АССР добилось от Верховного Совета СССР введения в Абхазии особой формы управления с непосредственным подчинением Центру – Москве и создания комиссии ЦК КПСС и Верховного Совета СССР для изучения причин дестабилизации. Участники забастовки также требовали полностью отстранить от расследования прокуратуры Грузинской ССР и Абхазской АССР, передать следствие по всем делам прокуратуре СССР, отменить распоряжение Совета Министров Грузии от 14 мая об открытии филиала ТГУ. В случае невыполнения этих требований к 25 августа 1989 года, говорилось в документе, «забастовочный комитет Абхазии не будет препятствовать волеизъявлению трудящихся республики на проведение забастовки по всей территории Абхазии».

Этому заявлению предшествовала активная организационная работа. Руководители абхазских забастовочных комитетов из разных городов (наиболее активными были Гагрский и Ткварчельский забасткомы) предприняли усилия для координации действий. Посредниками выступили «аидгыларцы», местом для проведения первой встречи глав забасткомов стал Сухуми. В здании АбНИИ, в редакции журнала «Апсны Аказара», состоялась встреча двух десятков делегатов от всех городов и районов. Тогда и был организован республиканский забастовочный комитет. Возглавить его вначале предложили Владимиру Миквабия, одному из самых авторитетных профсоюзных лидеров города Ткварчели; когда он отказался по состоянию здоровья, председателем республиканского комитета стал один из руководителей забасткома Гагрского района – Артур Конджария из села Бзыбь. Его заместителями стали Владимир Миквабия и Назим Бганба из Пицунды, секретарем – Илья Гамисония.

Многие региональные лидеры абхазского движения впервые познакомились друг с другом именно на этой и последующих встречах. Начался принципиально новый этап национального движения – в масштабе всей республики с широким участием народа, который теперь следовал не за официальным руководством, а за общественными деятелями. Впрочем, коммунистические организации, особенно в городах с преобладанием абхазского населения – Гудауте и Ткварчели – нигде не отстранялись от забастовочного движения. Достаточно сказать, что представитель города Ткварчели в республиканском забасткоме, Илья Гамисония, был выдвинут партийной организацией завода «Заря». В Ткварчели забастовки поддерживали руководители предприятий, на которых они разворачивались: директор завода строительных материалов Александр Ардзинба, директор ГРЭС – Хута Джинджолия, директор завода «Заря» – Рауль Ласурия, директор АТП-1 – Антон Аршба, и многие другие. 1-е секретари райкомов и горкомов на словах не особенно одобряли действия забастовщиков, но периодически встречались с руководителями забасткомов и обсуждали ситуацию. Еще более открыто выражали свою позицию представители низшего звена партийных и советских органов.

Июльские событие имели еще одно, очень серьезное последствие: они положили начало Конфедерации горских народов Кавказа. Сразу же, как только информация о столкновениях в Абхазии распространилась по Северному Кавказу, не только адыгские народы – кабардинцы, адыгейцы, черкесы, – но и другие кавказцы объявили о готовности идти на помощь абхазцам. Делегаты Народного Форума – Геннадий Аламия, Аполлон Шинкуба и Валерий Гамгия – отправились на Северный Кавказ, объездили автономные республики, и вскоре в Абхазию съехались представители горских народов – по одному делегату от нации, среди них и будущий президент Конфедерации Муса Шанибов. Первая встреча произошла в гудаутском санатории, директором которого был абхазец Анатолий Капба. Национальные движения на Северном Кавказе возникали именно по примеру и подобию Народного Форума «Аидгылара»; теперь же была выдвинута идея создания организации, объединяющей все горские нации. Разъехавшись, делегаты вскоре собрались вновь, и на первом съезде народов Кавказа 26 августа 1989 года была создана Ассамблея горских народов Кавказа. Весь август ходили слухи о возможном движении кавказцев в Абхазию, и возможно, они оказали не меньшее воздействие на обстановку, чем акции протеста абхазского населения, хотя первое воззвание кавказцев было обращено к обоим «народам-братьям» – абхазам и грузинам, и центральное место в нем содержался призыв помириться и протянуть друг другу руки. Республиканский забастовочный комитет установил контакты и с Северным Кавказом; в обращении, отправленном им на съезд горских народов, не содержалось прямой просьбы о помощи, но было ясно, что абхазы уверены в понимании и поддержке.

1 сентября республиканский забастком объявил о невыполнении властями требований, выдвинутых бастующими в августе 1989 года, обвинил высшее руководство Абхазской АССР в выжидательной тактике, и призвал население осудить пассивность правительства. 5 сентября развернулась общенациональная забастовка с уже перечисленными выше требованиями к обкому и Совмину, причем решения о начале забастовки на каждом отдельном предприятии каждый раз принимались на собрании трудовых коллективов на местах. 14 сентября в Гудауте с теми же требованиями объявили голодовку 20 абхазцев, 18 сентября в Пицунде еще 9 человек, и еще 9 – в Гагре. К 20 сентября в общенациональной забастовке участвовало 140 предприятий, на которых работало около 45 тысяч человек.

В Ткварчели 20 – 22 сентября подземную забастовку объявили группы шахтеров в нескольких шахтах (их коллективы еще с 5 сентября принимали участие в республиканской акции, но было решено ужесточить методы забастовки в связи с тем, что в печати и на телевидении Советского Союза о событиях в Абхазии ничего не сообщалось). 23 сентября сидячую забастовку начала группа работников Ткварчельской ГРЭС. В Гагре и Пицунде перестал ходить общественный транспорт, прекратились экскурсии отдыхающих; в Гудаутском районе забастовками были охвачены и колхозы. На встречах с представителями власти, при составлении воззваний и требований абхазы не только озвучивали протесты против репрессий, но снова и снова возвращались к уже давно обсуждавшимся проблемам. Они не желали оставлять «подвешенным в воздухе» вопрос об открытии филиала ТГУ (в конечном итоге он так и не превратился в полноценное учебное заведение, а с началом грузино-абхазской войны вопрос отпал сам собой). В числе требований, хотя и не первостепенных, не раз ставился вопрос о ликвидации ГИСХа, а преподаватели АГУ (абхазцы и их сторонники) официально выражали солидарность с бастующими. Помимо этого, забасткомы на местах многократно выражали негативное отношение к проекту программы развития грузинского языка и требовали сохранить на территории Абхазской АССР абхазский и русский в качестве государственных и русский в качестве языка делопроизводства и межнационального общения.

Абхазцы намеревались не только привлечь внимание московского руководства – они стремились оказать влияние на те реформы государственной системы, которые были запланированы в ходе горбачевских преобразований, но из-за своей половинчатости так и не принесли плодов. В середине сентября Народный Форум Абхазии «Аидгылара» направил Обращение в ЦК КПСС и Верховный Совет СССР, с тем, чтобы привлечь внимание к программному документу ЦК КПСС «Национальная политика партии в современных условиях». Абхазцы указывали на то, что дальнейшие реформы предусматривают сохранение четырехступенчатой структуры национальных образований внутри СССР (союзные республики; автономные республики; автономные области; автономные округа). В Обращении «Аидгылара» такая структура была названа «продолжением сталинских традиций»; указывалось, что намечающееся расширение прав союзных и автономных образований далеко не адекватно и, следовательно, способно лишь усилить диктат союзных республик по отношению к автономным. Выдвигалось предложение о создании «истинной федерации равноправных республик с прямым подчинением одному центру».

Республиканский забастком постоянно собирался, выпускал воззвания и обращения – к народу, к руководству республики и Советского Союза в целом, – а также выполнял роль информационного органа. Впервые за десятилетие в акции протеста было вовлечено такое количество людей, поэтому возникла необходимость в разъяснительной работе. Поскольку в печати июльские события освещались очень скупо, следовало довести информацию до широких слоев населения. Забастовочные комитеты на местах возникали в подавляющем большинстве по инициативе «снизу», но кое-где активистам национального движения приходилось организовывать забасткомы, в частности в Сухуми, где абхазским рабочим было очень трудно вести борьбу из-за преобладания грузин на всех заводах и фабриках. В столице большую работу проделали инженер Заур Бутба и активист из АбНИИ Николай Шенкао. На некоторых предприятиях забасткомы создавались, но сами забастовки так и не начинались из-за того, что рабочие-абхазцы оставались в меньшинстве. В Гульрипшском и Гальском районах, в больших грузинских селах Очамчирского района – Кочаре, Цагере и т.д. пытаться организовать забастовки было бесполезно. Однако в целом общенациональная акция протеста увенчалась успехом, и ее политическое значение было весомым.

Отправившаяся в Москву делегация представителей республиканского забасткома (Илья Гамисония от города Ткварчели, Заур Бутба от Сухуми, Анатолий Капба от Гудаутского и Ладико Сакания от Очамчирского районов) добилась с помощью Владислава Ардзинба встречи с Анатолием Лукьяновым, председателем Верховного Совета СССР, после которой в Абхазию выехала депутатская группа для встречи с бастующими. Это означало выполнение одной из первостепенных целей забастовки: общесоюзные органы власти официально вмешались в процесс расследования. После этого началось свертывание забастовочного движения: руководители «Аидгылара» пришли к выводу, что продолжение забастовок может привести к дестабилизации обстановки, ухудшению жизни населения, может сыграть против всего народа республики и не будет иметь положительных последствий. С этим мнением был согласен и Владислав Ардзинба, всегда остававшийся сторонником тонкой политической игры: он видел, что недалек тот час, когда Москва откажется от политики умиротворения грузинских неформалов. Не все участники забастовок были согласны с этим решением, многие (особенно гагринцы) были готовы бороться до конца и с неохотой пошли на компромисс. Общереспубликанская забастовка окончилась 5 октября 1989 года.

Немалая активность потребовалась в эти месяцы от абхазских депутатов в Москве, на II съезде народных депутатов СССР. Здесь им противостояли депутаты от Грузинской ССР (в их числе был сам Гиви Гумбаридзе), а также множество работающих в аппарате Верховного Совета грузин. Последние помнили о своих национальных интересах и часто «теряли» важные документы, передаваемые абхазцами; грузинские депутаты нередко срывали выступления абхазцев. Однако Ардзинба неоднократно добивался встреч с высшими должностными лицами (что само по себе было непростым делом), вел переговоры, и постепенно абхазская делегация достигла результатов по многим проблемам, в частности, добилась передачи уголовных дел в ведение союзной прокуратуры. По многим делам расследование, уже почти законченное, началось заново. Правда, очамчирский прокурор Гурджуа, которого защищал знаменитейший во всем СССР адвокат Генри Резник, все же был осужден на два года тюрьмы, но амнистирован приказом Горбачева 30 апреля 1991 года – т.е. уже после прихода Звиада Гамсахурдия к власти в Грузии.

До конца года успехи абхазцев были незначительными, но их выступления не давали грузинам воспользоваться своим превосходством в полной мере. И в Ткварчели, и в других городах акции протеста казались безрезультатными – но бесполезными они не были. Забастовки помогли абхазскому населению на практике научиться организованной общенациональной борьбе, как ей выучились грузины полугодом раньше. Именно после этих событий Народный Форум «Аидгылара» окончательно стал ведущей силой в абхазском национальном движении. Многие абхазские региональные лидеры, вскоре проявившие себя как талантливые организаторы в войне за независимость 1992 – 1993 гг., начинали именно с забастовочного движения. Массовые выступления августа – октября 1989 года доказали и жителям республики, и окружающим, что в опасный момент население способно сплотиться и быстро развернуть активные действия в защиту своих прав.

Подводя итоги событий 1989 года в Абхазии, лучше всего остановиться на последствиях июльских столкновений. Следующий период, охватывающий 1990 – 1991 гг., характеризуется уже несколько иными формами противостояния. Июльская схватка – общепризнанная проба сил – выявила сильные и слабые позиции обеих сторон. Для звиадистов, которые видели все больше возможностей мирным путем добиться власти в Грузинской ССР, стало бесперспективным чрезмерное углубление конфронтации. В свою очередь абхазцев 1989 год окончательно убедил в жизненной необходимости организованной политической борьбы, в которой они могли надеяться на сочувствие Москвы тем увереннее, чем больше неудач она терпела в политике «умиротворения». Главным аспектом грузино-абхазских взаимоотношений вплоть до падения Гамсахурдия стало вынужденное стремление найти форму сосуществования, хотя подлинно отвечающий интересам обеих сторон компромисс достигнут не был – может быть, просто потому, что был изначально невозможен.

Редакторы:

Арда Инал-Ипа
Илья Гамисония

Примечания

[1] Аджарцы были этническими грузинами, но омусульманенными в средние века; среди абхазов мусульмане составляли не менее трети населения, однако подавляющее большинство нации было все же христианским.

[2] «Неформалы» – термин, широко распространенный в эпоху перестройки: неформалами называли членов неформальных объединений, как молодежных (от хиппи до рокеров), так и политических. Будем называть их так и мы, чтобы отличать от больших масс народа, принимавших участие в столкновениях, поскольку национализмом были заражены широкие слои населения.

[3] Имеется в виду свержение Гамсахурдия и возвращение к власти Шеварднадзе в начале 1992 года.

[4] В конце 80-х гг. национальное движение активнее всего развивалось в республиках Прибалтики; национальные фронты формально учреждались «в поддержку перестройки».

[5] Здесь, судя по всему, имелась в виду тенденция, которая лишь усиливалась в последующие годы: внутри Абхазской АССР возрастало недовольство местных мингрелов (которые в 1989 году большей частью оставались на стороне грузин) действиями тбилисские неформалов. Мингрелы не без оснований подозревали, что тбилисские ультрапатриоты стремятся использовать их как ударную силу в борьбе против абхазов, чтобы решить собственные задачи. В обращении грузинского студенчества к руководству Грузинской ССР, датированном 5 апреля 1989 года, содержались жалобы на агитацию части ректората и комсомола АГУ, побуждавшую мингрелов просить «зарионских» студентов (Риони – река, отделяющая собственно Грузию от Мингрелии и Абхазии) «не вмешиваться в регулирование грузино-абхазских взаимосвязей в Абхазии». Однако следует помнить, что и среди грузин – как в Абхазии, так и в собственно Грузии – даже в период самого ожесточенного противостояния находились честные и разумные люди, которые пытались противостоять национализму.

[6] После победы абхазов в битве за Гагру в 1992 г. Леселидзе был переименован в Гечрыпш.

[7] Абхазы впоследствии сами признавали, что причиной столь активного вмешательства кодорских сванов – горцев, отличавшихся необузданным характером и привыкших носить и применять огнестрельное оружие – стала неосторожная публикация в абхазских газетах, подчеркивавшая чужеродность сванского населения в этой части Абхазии. Это сильно облегчило грузинам задачу привлечения сванов на свою сторону.

[8] Согласно грузинским свидетельствам, эти грузовики были остановлены ранее на Красном мосту и реквизированы. Люди в толпе разделись по пояс, по одним показаниям – «чтобы отличаться от абхазов», по другим – «чтобы было видно, что мы не вооружены».

[9] Сам Анатолий Хибба был схвачен и убит грузинами при вторжении войск Госсовета в 1992 году, в самом начале грузино-абхазской войны.

[10] «Черными колготками» в Абхазии и Грузии называли фанатичных поклонниц грузинской национальной идеи, а впоследствии – президента Звиада Гамсахурдия, главным образом женщин среднего возраста, неизменных и активнейших участниц всех патриотических митингов.

_______________________________________

(Перепечатывается с сайта: Апсуара.)

Об авторе

Главная » Алфавитный каталог авторов » Ж » 1989: год неповиновения

Спартак Жидков

1989: год неповиновения