Предисловие
Предлежащий труд содержит в себе памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы, в подавляющем своем большинстве неизвестные и малоизвестные ученым, исследующим письмо или интересующимся этими вопросами. Некоторые из памятников, хотя и видели свет, печатались в журналах, не везде и не всем доступных. Именно это обстоятельство позволило мне решиться вторично поместить здесь ряд надписей, опубликованных ранее.
Вопросами истории письма у нас в Советском Союзе интересуются не только ученые. Письмо как признак этнической зрелости является одной из самых ярких черт культурной истории народа, и поэтому интерес к его памятникам в нашем многонациональном государстве волнует умы самых широких масс.
Вот почему, когда интерпретируется и публикуется тот или иной новый памятник письма, будь он абхазский, осетинский или черкесский (адыгский), интерес к нему проявляют не только специалисты, но и народная интеллигенция всех профессий.
Книга состоит из четырех глав, каждая глава содержит в себе несколько очерков. Первая глава включает в себя письменные памятники вновь открытого мной колх(ид)ского (древнеабхазского) письма — Майкопскую и Сухумскую надписи. Сухумская публикуется впервые; что касается Майкопской, то об этом интересном памятнике письма древних абхазов-колхов и древнейшем письменном памятнике Кавказа вообще многие читатели коротко уже знают из сообщений в печати. Полностью исследование о Майкопской надписи было напечатано в «Вестнике древней истории»,(1) журнале специальном, распространяющемся только по подписке и поэтому не до всех доходящем. Это исследование публикуется здесь с небольшими дополнениями.
Моя палеографическая интерпретация Майкопской надписи как памятника, исполненного вариантом древнейшего финикийского письма (так называемого псевдоиероглифического библского), получила свое признание в лице крупных специалистов Советского Союза и заграницы. В пользу этой интерпретации в соответственных отзывах и письмах в мой адрес высказались акад. В. В. Струве, акад. И. И. Мещанинов, семитолог проф. И. Н. Винников, эллинист проф. И. М. Тронский, первооткрыватель библского письма историк и археолог проф. М. Дюнан (Франция),(2) исследователь библских текстов проф. А. Ирку (Австрия).(3) Мое краткое сообщение об этой надписи опубликовал журнал Archeologia (Paris),(4) а реферат — Institut fur griechisch- romische Altertumskunde (Berlin, DDR) в своей Bibliotlieca Classica Orientalis.(5)
Специалисты абхазской истории и языка профессоры 3. Анчабадзе, Г. Дзидзариа, Ш. Инал-Ипа, К. Шакрыл подтвердили абхазский язык надписи. Не обошлось, конечно, и без инакомыслящих. Не разделяет моей интерпретации и языковой принадлежности Майкопской надписи
------------------------------
1 1965, № 3, стр. 97—108; 1966, № 2, стр. 82—98.
2 Письмо от 6 февраля 1966 г.
3 Письмо от 5 января 1966 г.
4 № 12, 1966, р. 52.
5 № 2, 1968, S. 88—90.
3
проф. И. М. Дьяконов (6) (Ленинград). Тот универсализм, который в своей статье демонстрирует И. М. Дьяконов в области знания им теории и истории письма, оказывается на поверку подчас недостаточным и оторванным от опыта.
Не соответствует в полной мере действительности утверждение И. М. Дьяконова (стр. 100), что «протобиблским(7) письмом писали всегда (выделено мною, — Г. Т.) по горизонтальным строкам, но никогда — по столбцам и графам (сегментам)». Достаточно взглянуть в «Byblia Grammata» М. Дюнана на фрагмент стелы на стр. 81, чтобы убедиться в том, что писали и по вертикальным столбцам, сверху вниз.
Произвольно и субъективно утверждение И. М. Дьяконова (стр. 101), что в Майкопской надписи, «как можно видеть по фотографиям с надписи и ее эстампажа . . . знаки разбросаны довольно беспорядочно в пределах каждой графы и установить порядок их чтения затруднительно». В надписи, без центральной части, где нет библских буквенных знаков, шесть сегментов (граф, по И. М. Дьяконову). Первый справа имеет форму треугольника, остальные пять — параллелограммы. Строки размещаются, как и в библском письме, по горизонталям справа налево и в одном случае по вертикали сверху вниз. Сверху вниз строятся и лигатуры. В первом сегменте, несомненно из-за треугольной его формы, первая строка полезла вверх, но остальные две идут горизонтально одна под другой, не совсем прямолинейно. Это зависело от искусства резчика и формы плитки. Ср. в некоторой части аналогичный случай в размещении строк на спатуле («Byblia Grammata», 79), на стороне Ь, где нижние две строки едва не заходят слева одна на другую, явно из-за треугольной формы спатулы. Во втором и третьем сегменте имеется по одной горизонтальной строке, а в четвертом две, также горизонтальных. Только в пятом сегменте этой стройности с виду нет: одна строка при лигатуре идет сверху вниз, а вторая — горизонтально справа налево. В шестом сегменте три горизонтальных строки, причем последняя, неполная, указывает на основное направление письма всего памятника справа налево. Рассматривать строки шестого сегмента нужно, повернув плитку на 90° против часовой стрелки, отнюдь не по моему «произвольному допущению», как старается представить этот факт И. М. Дьяконов. К этому обязывает хабит и положение тех букв, которые встречались в предыдущих сегментах. Следует знать, что резчик располагает строки надписи как это ему удобно при работе.
Вызывает недоумение утверждение И. М. Дьяконова (стр. 101), что, судя по опубликованной мной фотографии и имеющемуся у него карандашному эстампажу, в Майкопской надписи «знаки, во всяком случае вырезались (здесь и ниже разрядка И. М. Дьяконова) слева направо (левая часть штриха всюду шире и глубже), и, следовательно, их нужно, вероятно, и читать в порядке, обратном общему направлению, избранному Г. Ф. Турчаниновым». Никакого широкого и более глубокого штриха слева в знаках надписи на поверку не оказывается, а по фотографии судить о ширине и глубине штриха вообще невозможно. Фотографирование Майкопской надписи делалось при освещении справа сверху, и потому широкий блик (а не штрих) получился слева. Если эту же надпись снимать при освещении слева сверху, то широкий блик будет уже справа. Это знает всякий, кто знаком с техникой фотографирования надписей. К тому же И. М. Дьяконов имел и имеет полную возможность судить о характере резьбы не по фотографиям, а по самой надписи, которая хранится в Ленинграде, в музее Института этнографии АН СССР (отдел археологии, инв. № 6550). Глубина и угол резьбы штриха, как известно, не зависят от направления письма, и, кстати, в Майкопской надписи более широкий срез, там, где он имеется при некоторых знаках, оказывается как раз не слева, а справа. Иначе говоря, приведенная выше аргументация И. М. Дьяконова не имеет под собой никакого основания.
Ничем не подкреплено утверждение И. М. Дьяконова (стр. 100), что «протобиблское письмо по своему дукту для лигатурного письма не приспособлено». Если он предполагает, что этому мешает фигурность знаков письма, то можно взять для сравнения весьма фигурное глаголическое славянское письмо. Оно прекрасно справлялось с лигатурой. Дело конечно не в дукте письма, а в том, что лигатура появляется в более поздний, зрелый период письма. Так, в арамейском письме, по утверждению специалистов, лигатура появляется примерно в V в. до н. э. при первых памятниках IX в. до н. э. В славянском глаголическом письме, если считать его началом VIII—IX вв., она есть уже в конце X—начале XI в. Майкопскую надпись я считаю памятником по отношению к псевдоиероглифическому библскому письму относительно поздним и к тому же оригинальным изводом, и появление здесь лигатуры для меня неудивительно. В своих
--------------------------
6 ВДИ, № 2, 1966, стр. 99—104.
7 Терминология «протобиблское письмо» у И. М. Дьяконова соответствует употребляемой мною «псевдоиероглифическое библское».
4
рассуждениях И. М. Дьяконов всюду забывает, что Майкопская надпись рассматривается мной как извод псевдоиероглифического библского письма, и ставить знак равенства между собственно псевдоиероглифическим библским и майкопским письмом не следует.
Не согласуется ни с практикой дешифровки, ни с знанием абхазского языка утверждение И. М. Дьяконова (стр. 103), что «сам выбор языка вызывает ряд сомнений — в абхазском языке имеется около 60—80 согласных фонем, а между тем все знаки в дешифровке Г. Ф. Турчанинова выражают только те согласные, которые отражены позднейшим финикийским алфавитом, где их имелось 22». Во-первых, при дешифровке или интерпретации письма я никогда не выбираю языка, а после правильного определения дукта и хабита знаков письма язык сам свободно входит в текст. Древнеадыгский язык в Майкопскую надпись, например, никак не входит.
Во-вторых, обилие согласных фонем в современном абхазсг;ом языке (как и в соседних адыгских) считается специалистами явлением вторичным, более поздним. По моим наблюдениям над языком Майкопской надписи, в ней еще нет такого большого многообразия звуков. В-третьих, бытовое письмо никогда не отражает фонематического состава языка, даже в наше время, когда в Советском Союзе алфавиты создавались на строго научной основе. Это тем более верно, если бытовой алфавит создается стихийно, самими народными массами, «без устроения», как говорил черноризец Храбр. В-четвертых, Майкопская надпись по краткости своего текста не выявляет всех букв колх(ид)ского алфавита. Наличие нескольких оригинальных букв, отличных от псевдоиероглифических библских, показывает, что оно не дублировало всех знаков этого библского письма. Были свои звуки, были и свои знаки. Сколько их было, пока неизвестно. Псевдоиероглифическое библское письмо к тому же нельзя отнести к позднему финикийскому, а в Майкопской надписи, исполненной вариантом псевдоиероглифического библского письма, знаков позднего линейного финикийского письма только 4—5 из 22. Об этом четко и ясно сказано в моем исследовании.
Текст Предисловия не позволяет мне останавливаться на всех рассуждениях И. М. Дьяконова, но я не могу не задержаться еще на одном. Автор утверждает, что, читая надпись, «можно при известном трудолюбии получить осмысленную фразу на любом языке, в том числе и на абхазском» (стр. 104). Как сказать, но только при тех знаниях абхазского языка, библского письма и техники эпиграфического исследования, которые продемонстрировал в своей статье И. М. Дьяконов, ему едва ли следовало пускаться в подобного рода сентенции.
Не разделяет моего взгляда на Майкопскую надпись и историк-кавказовед проф. Л. И. Лавров (Ленинград).(8) Я приветствовал бы выступление историка, если бы оно велось с позиций научного подхода к фактам языка, так как лингвистическое знание историком Северного Кавказа одного или двух местных языков было бы хорошим поводом для обмена мнениями, но, к сожалению, этого нет. Л. И. Лавров отрицает возможность лингвистической реконструкции форм и слов методом сравнительно-исторического изучения фактов, приведенные им примеры случайны и свидетельствуют только о бытовом знании некоторых слов языка, поэтому вступать с ним в полемику по языковым вопросам я считаю излишним.
Отвечу в меру моих возможностей на основные исторические его рассуждения. «Известно, — пишет Л. И. Лавров (стр. 203), — что в районе нынешнего гор. Майкопа н е н а х о д и л и с л е д о в д р е в н е г о г о р о д а (выделено мною, — Г. Т.), хотя этот район неплохо изучен археологами. Поэтому естественно настораживает заявление Г. Ф. Турчанинова, что в Майкопской надписи будто бы говорится о „городе Ах“ или „А(и)а“, который находился в районе Майкопа и „имел важное торговое и стратегическое значение"». Прав ли Л. И. Лавров? Предоставим слово археологам, которое, ввиду его важности, приводится in extenso. «В 1963 г. при исследовании зоны Майкопской находки Адыгейским научно-исследовательским институтом и Абхазским советом Грузинского общества охраны памятников культуры были найдены черепки посуды, обнаружен на древней Белореченской трассе глубокий искусственный ров вокруг холма, свидетельствующий о наличии здесь древнего поселения. В 1964 г. объединенная экспедиция . . . раскопала в усадьбе М. В. Нечая (где была найдена Майкопская плитка, — Г. Т.) небольшую площадь вдоль изгороди (шурфы и длинные траншеи) и обнаружила много черепков лепных и гончарных керамических сосудов, костей животных местного поселения (Коэшевское) с керамикой колхидского типа . . . Анализ керамического материала, аналогии прикубанских городищ и могильников, наличие импортной керамической посуды . . . позволяют датировать Коэшевское поселение концом IV—III в. до н. э. Майкопская плита происходит из более древнего поселения. Район Майкопа хорошо известен замечательными памятниками культуры эпохи энеолита, бронзы,
---------------------------
8 СЭ, 1967, № 2, стр. 203—205.
5
раннего железа (знаменитый Майкопский курган, Келермесские курганы и др.), поэтому вполне допустимо, что Майкопская плита местного происхождения. Дальнейшие раскопки должны выявить синхронные ей культурные слои».(9)
К сожалению, дальнейшие раскопки более глубоких слоев на месте находки плитки и раскопки на древней Белореченской трассе не производились из-за отсутствия средств, но даже то немногое, что было сделано, говорит не в пользу утверждения Л. И. Лаврова.
«Нельзя согласиться с Г. Ф. Турчаниновым, — пишет далее Л. И. Лавров (стр. 204), — будто район Майкопа в XIII в. до н. э. входил в состав Колхидского государства. Во-первых, не доказано, что такое государство в ту пору существовало. Во-вторых, известия о Колхиде единогласно помещают ее в Закавказье. В-третьих, следовало бы помнить, что до присоединения Кавказа к России ни одному государственному образованию не удавалось утвердиться на обоих склонах снежной части Кавказского хребта».
Из данного декларативного заявления Л. И. Лаврова неясно одно: почему, когда речь идет о памятнике XIII—XII вв. до н. э.,(10) «следовало бы помнить» историю Кавказа времени присоединения его к России. Это «напоминание», как мне представляется, к Майкопской находке никакого отношения не имеет.
Относительно того, что существование Колхидского государства в XIII—XII вв. до н. э. не доказано, я позволю себе для краткости сослаться только на одно место из книги академика АН Грузинской ССР проф. Г. А. Меликишвили. Он пишет: «В конце XII в. до н. э. ... в Юго- Восточном Причерноморье начал образовываться крупный союз колхидских племен, превратившийся вскоре в прочное и сильное объединение, которое распространило свою гегемонию на большое пространство Юго-Восточного и Восточного Причерноморья. В этом должны мы искать причину образования в качестве обозначения данной обширной территории общего собирательного названия "Колхида". Так как несомненно, что здесь существовало политическое образование, носящее это наименование (ассир. Килхи, урартское Кулха), то распространение его названия на столь обширную территорию могло быть следствием того, что данное образование являлось самым могучим на этой территории и распространило свою гегемонию на ее значительную часть»(11).
Для меня оказалось совершенно неожиданным, что Л. И. Лавров, весьма аккуратный в использовании для нужд своих работ даже самых мелких газетных заметок, обошел молчанием этот труд. В нем с отсылкой на конкретные источники и исследования других авторов Колхиде XIII—XII вв. до н. э. уделен не один десяток страниц.
Декларативно, к сожалению, и другое заявление Л. И. Лаврова о том, что «известия о Колхиде единогласно помещают ее в Закавказье». Поскольку, как это было видно выше, Л. И. Лавров считает недоказанным существование Колхидского государства в XIII—XII вв. до н. э., нужно думать, что он в данном случае разумеет Колхиду не как политическое объединение, а как некое историко-географическое понятие более позднего времени.
Относился ли район Майкопа XIII—XII вв. до н. э. к территории Колхиды или нет? Все данные говорят за то, что относился. По археологическим материалам Причерноморская территория Колхиды с конца III и не менее как до середины II тысячелетия до н. э. была тесно связана с районом Майкопа реалиями материальной и духовной культуры. Я имею в виду так называемую Майкопскую и дольменную культуры, из которых последняя, будучи тесно связана с первой, в дальнейшем перекрывает ее. Литература вопроса здесь более чем достаточна, список ее занял бы несколько страниц, и она, как я полагаю, должна быть известна Л. И. Лаврову.
Далее Л. И. Лавров пишет: «Как историк я не могу согласиться с утверждением Г. Ф. Турчанинова, будто бы этническая территория абхазов задолго до начала нашей эры включала часть Северного Кавказа и даже часть Крыма. Свой вывод он обосновывает сопоставлениями прикубанских и крымских топонимов со сходными абхазскими терминами» (стр. 204).
В цитируемом месте Л. И. Лавров прямо не говорит, каким народом или народами была заселена интересующая нас территория в XIII—XII вв. до н. э., но из дальнейшего изложения его заметки видно, что она занималась адыгами, так как появление абхазской топонимики в нынешнем Краснодарском крае он относит ко времени позже XIII в. нашей эры, когда, по его словам, часть адыгов отсюда «переселилась на освободившиеся земли на востоке и образовала нынешнюю Кабарду, а другая временно заняла степи между реками Кубанью и Доном» (стр. 205).
---------------------------
9 П. У. Аутлев, П. А. Дитлер, М. М. Трапш. Раскопки в районе гор. Майкопа в 1964 г. в связи с находкой Майкопской плиты. Материалы сессии, посвященной итогам археологических и этнографических исследований 1964 года в СССР, Баку, 1965, стр. 101—102.
10 Майкопская находка мной датируется этим временем.
11 К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, стр. 214 и др.
6
По мотивам, вынудившим меня выше отказаться от полемики с Л. И. Лавровым по языковым вопросам, оставим в стороне топонимы и гидронимы. Послушаем, что говорят археологи о заселенности адыгами левобережья Кубани. Один из знатоков протоадыгской (протомеотской) культуры Н. В. Анфимов пишет: «Культурное единство городищ и могильников Восточного Приазовья и низовий р. Кубани и аналогичных памятников Среднего Прикубанья дает право считать, что меотские племена с конца VII в. до н. э. и в первые века нашей эры заселяли не только Восточное Приазовье, но и Прикубанье, в чем сходятся в настоящее время все исследователи Кавказа. Меотские городища известны не только по правобережью р. Кубани, которое было во 2-й половине I тысячелетия до н. э. очень густо заселено оседлыми земледельческими племенами, но и на левобережье Кубани и по ее левым притокам. Здесь . . . меотское население первоначально, по-видимому, было не столь значительно, как на правобережье. С I в. н. э. количество городищ в Закубанье увеличивается».(12)
В отдельных случаях проникновение адыгов в левобережье Кубани имело место и в более раннее время, в VII—VI вв. до н. э.(13)
Протоадыги (меоты) в левобережье р. Кубани и на ее притоках были вторичным явлением, а те передвижения абхазов и адыгов, которые Л. И. Лавров датирует XIII в. н. э., к исследуемому вопросу не имеют отношения.
Что же касается абхазских топонимов на юго-восточной оконечности Крыма, которые Л. И. Лавровым отрицаются, то они здесь не случайны, ибо материальные и этнокультурные связи Крыма с Колхидой в интересующее нас время носят характер сложившегося явления.
«Изучение археологических материалов эпохи бронзы и раннего железа предгорного и горного Крыма, — пишет украинский археолог А. М. Лесков, — убеждает нас в том, что во II—начале I тысячелетия до н. э. Крым находился под длительным этнокультурным воздействием племен Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нам представляется, что результатом этого воздействия явилось сформирование локального варианта дольменной культуры в Крыму, а в начале I тысячелетия до н. э. там сложилась таврская культура».
«В связи со сказанным представляются интересными сведения, содержащиеся в античном мифе об аргонавтах. Дионисий Милетский сообщает о двух сыновьях Гелиоса, Персее и Ээте. Персей был царем тавров, а Ээт — колхов и меотов. В дальнейшем дочь старшего из братьев, Персея — Геката — вышла замуж за своего дядю, царя колхов и меотов Ээта. Диодор Сицилийский, повторяя уже известные нам факты, добавляет, что оба брата отличались жестокостью. От него же мы узнаём, что золотое руно охранялось многочисленной стражей „из жителей Таврики“. Это значит, что тавры были ближайшей и надежнейшей охраной царя колхов и меотов, — ведь, по предсказанию, Ээт должен был погибнуть, если чужестранцы похитят золотое руно. Дочь Ээта и Гекаты Медея, помогая Язону в похищении золотого руна, привела аргонавтов к священному участку, попросив на таврском наречии стражу отпереть ей ворота».(14)
Напомню читателю, что текст Майкопской плитки в моей интерпретации отражает одну из сторон легенды об аргонавтах.
На этом я позволю себе закончить мои замечания на заметку Л. И. Лаврова. Размеры Предисловия не позволяют мне большего.
Третьему (а по времени выступления в печати первому) ученому, не согласному с моей интерпретацией Майкопской надписи, археологу проф. Е. И. Крупнову,(15) я имел уже возможность ответить в печати.(16) Существо несогласия заключалось (и остается до сих пор) в том, что Майкопская надпись, датируемая мной XIII—XII вв. до н. э., противоречит теории Е. И. Крупнова о бесклассовом характере общественного строя местных племен в эту эпоху.
Я считал и считаю местное общество этого времени классовым. О наличии в нем глубокой имущественной и социальной дифференциации говорит, как я полагаю, не столько текст Майкопской надписи конца II тысячелетия до н. э., сколько другой факт, более ранний: сосредоточение еще на рубеже III тысячелетия до н. э. внушительных богатств в руках вождя, погре-
-----------------------------
12 Тахтамукаевский могильник. СМАА, II, 1951, стр. 202. — Более обстоятельно этот вопрос изложен им в кн.: Из прошлого Кубани. Краснодар, 1958.
13 См., например: П. А. Дитлер. Могильники в районе поселка Колосовка на р. Фарс. СМАА, II, 1951, стр. 144 и др.
14 Горный Крым в первом тысячелетии до нашей эры. Киев, 1965, стр. 159. Там же отсылки на сочинения античных авторов.
15 См. его заметку: О загадочной Майкопской надписи. ВИ, 1964, № 8, стр. 209.
16 ВИ, 1965, № 4, стр. 205—206.
7
бенного в Майкопском кургане,(17) при бедности и каменной индустрии рядового поселения Мешоко(18) того же времени и той же культуры, что и богатейший Майкопский курган.
Не могу не отметить, что эти факты Е. И. Крупнов почему-то обходит молчанием.
Заметки Л. И. Лаврова, Е. И. Крупнова и статья И. М. Дьяконова не внесли ничего нового, кроме путаницы, в понимание Майкопской надписи и не поколебали моего мнения. Ныне мою прежнюю позицию решительно поддерживает новая, публикуемая здесь надпись того же колх(ид)ского письма. Она найдена при археологических раскопках 1952 г. в Сухуми, выполнена опять на абхазском языке, как и Майкопская, но относится к более позднему времени (II в. до н. э.). Готовятся к печати: надпись на бронзовой печатке рубежа I тысячелетия до н. э. из с. Синапли Гудаутского района; фрагмент граффито на обломке амфоры II—IV в. н. э. из Сухуми; надпись на пряслице IV—V вв. н. э. из Цебельдинского района; буквенные клейма местных гончаров на керамических сосудах позднего античного времени из Гагрского района и другие памятники.
Вывод напрашивается сам собой: дукт письма и язык Майкопской надписи был определен мной верно; абхазы действительно имели свое оригинальное письмо и пользовались им по крайней мере на протяжении более полутора тысячелетий на обширной территории от Майкопа до Сухума.
Совершенно новую серию до сих пор нечитаемых и потому неизвестных надписей содержит вторая глава книги. Она посвящена памятникам скифо-сарматского (древнеосетинского) письма. Все памятники этого письма являются объектами археологических находок. Большинство из них принадлежит к позднему периоду так называемой срубной культуры.
То, что предки осетин того периода их истории, который датируется I тысячелетием до н. э., были письменными, трудно было предполагать. Но работать было еще трудней, так как постоянно приходилось сталкиваться со скептицизмом к проблеме в ученых кругах. Работа осложнялась и тем, что памятники были малы по объему и довольно редки в тех или иных временных рамках. Мной исследовано их тоже не так много — 17 на тысячелетие; но поскольку арамейский дукт письма их общ, а язык древний осетинский — дигорский в прототипе, и поскольку памятники при их обсуждении получили поддержку иранистов-осетиноведов — можно уже с облегчением вздохнуть и направить дальнейшие разыскания на умножение числа самих памятников, которые должны заполнить «белое пятно» в истории культурного прошлого ираноязычного населения I тысячелетия до н. э. на обширной территории от Восточного Казахстана до берегов Днестра.
Новую серию ранее нечитаемых и также неизвестных составляют и памятники третьей главы книги. Здесь собраны надписи средневекового осетинского (аланского) письма времени с VIII по XIV в. н. э. До публикации этих памятников в данной книге я имел возможность по этому письму обнародовать только один очерк, характеризующий средневековые осетинские (аланские) надписи Маяцкого городища на Дону и средневековые кабардино-черкесские (косожские) надписи из Новочеркасского музея.(19) Публикуя эти надписи, я, на основании четырех аланских и двух косожских, выразил тогда уверенность в существовании в древности осетинского письма арамейского дукта. Весьма приятно сейчас констатировать, что эта уверенность и приемы палеографического исследования маяцких и новочеркасских надписей получили свое полное подтверждение. Ныне на многочисленных примерах читатель может не только представить себе, как выглядит средневековое осетинское письмо, но и видеть те его разновидности, которые развились на почве культурного общения средневековых осетин (алан, ясов) с соседящими народами: косожское письмо надписей на флягах Новочеркасского музея и письмо тюркского населения Саркела на Дону.
Осетинское средневековое письмо охватывало в прошлом широкую территорию. В ареал его распространения попадали Восточный Казахстан, Северный Кавказ, Крым, южнорусские степи, Венгрия. Об этом средневековом письме до моих исследований конкретно ничего не было известно, а самым древним памятником осетинской речи до последнего времени считалась так называемая Зеленчукская плита X в. с надписью греческого письма.
----------------------
17 ОАК за 1897 г. СПб., 1900; ОАК за 1898 г. СПб., 1901; А. А. Иессен. К хронологии «Больших Кубанских курганов». СА, XII, 1950, стр. 157—200.
18 А. Д. Столяр. Мешоко — поселение Майкопской культуры. СМАА, II, 1961, стр. 73—98; А. А.
Формозов. Каменный век и энеолит Прикубанья. М., 1965, стр. 64—158.
19 СА, 1964, 1, стр. 72—87. Перепечатывается здесь с небольшими поправками и дополнениями (см. стр. 67—79).
8
Ныне оказывается, что греческое письмо для предков осетин и их соседей черкесов никогда не было преобразовано в оригинальное собственное письмо. Греческим письмом в осетинской и черкесской среде пользовалась от случая к случаю только социальная знать и священнослужители византийской церкви, притом и те и другие в довольно узких целях: в надписях на печатях, на украшениях, памятных и надгробных плитах. Это были памятники языка, а не письма.
Именно этим письменным памятникам языка и посвящена четвертая, последняя глава данной книги. В этой главе сосредоточены надписи осетинской и черкесской речи. Все эти памятники ранее мной публиковались и обнародованы здесь вторично по тем соображениям, что со времени их публикации прошло в ряде случаев до двух десятилетий, достать эти публикации подчас стало совершенно невозможным, а интерес к ним среди представителей народов, к которым они относятся, до сих пор не только не угас, но возрос. Работы выходят с дополнениями и изменениями, вызванными новыми фактами.
Публикуя труд «Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы», я далек от мысли, что в моем исследовании все идеально и совершенно. Избрана неизведанная область, и ожидать, что все точки над i будут сразу же поставлены, — не приходится. Это особенно касается взгляда на происхождение тех или иных букв. Здесь допустимо поначалу иметь несколько точек зрения, иногда одна другую исключающих, но всегда конструктивно полезных. Существо дела, конечно, не в этом. Важно, чтобы одна и та же буква с учетом ее графических вариантов и с учетом истории и диалектальности речи всегда утверждала один и тот же звук.
В данном исследовании я почти не касаюсь методов и приемов работы над памятниками. Книга имеет целью познакомить читателя с надписями, а не учить его, как нужно заниматься дешифровкой или интерпретацией письма.
Публикуя книгу, хотелось бы, естественно, услышать критические замечания в свой адрес со стороны тех, кто знает представленные здесь языки и письмо, а не «вообще». Беспредметная критика не приносит автору пользы и чаще всего преследует ненаучные цели. Чтобы не быть голословным, приведу один пример. Вошедшие в 4-ю главу данной работы кабардино-черкесские надписи греческого письма, увидевшие свет в 1946 г. и позже, и вошедшие в 3-ю главу этой работы косожские новочеркасские надписи, опубликованные в 1964 г., не нашли в свое время в печати критики со стороны филологов-черкесоведов. Критика пришла только недавно и с нефилологической стороны. Ее высказал уже известный читателю историк-кавказовед Л. И. Лавров в своей работе, вышедшей в 1966 г. Он пишет: «Попытки Г. Ф. Турчанинова прочесть при помощи кабардинского языка некоторые памятники греческой и рунической письменности Северного Кавказа и Подонья не представляются убедительными, так как чтение Г. Ф. Турчанинова содержит большие натяжки, не согласуется с историческими фактами, часто основано на произвольном восстановлении попорченных текстов и не считается с присущим кабардинскому языку богатством согласных звуков, односложных слов, омонимов и близких по звучанию слов». «Показательно, — пишет далее Л. И. Лавров, — что одна из надписей, которую Г. Ф. Турчанинов прочел по-кабардински (из окрестностей г. Черкесска), оказалась безграмотной подделкой под греческую, что вынужден был признать сам Г. Ф. Турчанинов».(20)
О каких фактах идет речь, исторические закономерности кабардинского языка какого времени имеются в виду в том или ином случае, из данного «критического» высказывания абсолютно нельзя понять. Не приведено ни одной строки текста, не показано, что же не отвечает историческим нормам кабардинской речи. И это естественно: Л. И. Лавров не является специалистом-языковедом и конкретно сказать по этому поводу ничего не может.
Действительно, разве можно считать Л. И. Лаврова осведомленным в кабардинском и вообще адыгских (черкесских) языках, если он утверждает, что адыгский нелабиализованный гласный среднего ряда ы передается в арабской графике через 
(21) — букву, отражающую лабиализованный гласный заднего ряда, типа у. Вывод этот Лавров делает из того факта, что адыг. Лахъщыкъу написано по-арабски как 
(в транслитерации: Лакъшукъ). Л. И. Лавров смешивает букву со звуком, хотя претензии его на знание кабардинского языка, как это видно из приведенной выше его же цитаты, весьма большие. Л. И. Лавров, видимо, не знает, что в этом имени мы наблюдаем факт так называемой дистанционной (несмежной) регрессивной ассимиля-
-------------------------
20 Л. И. Лавров. Эпиграфические памятники Северного Кавказа X—XVII вв. М., 1966, стр. 18, где в сноске 40 по поводу поддельной надписи Л. И. Лавровым сказано: «устное сообщение Г. Ф. Турчанинова автору настоящей работы».
21 Ук. соч., стр. 54.
9
ции, хорошо известной ученым-специалистам и почти три десятилетия назад описанной для
кабардинского и адыгских языков автором этих строк.(22) Случаев подобной ассимиляции в текстах разного времени и разного письма достаточно много. Возьмем к примеру: Лайук = Лейыкъу(э), имя собственное в косожской надписи № 1 на фляге из Новочеркасского музея (см. здес стр. 76); Touxou — Туку = Тыкъу(э) в Этокском памятнике 1130 г. (см. здесь, стр. 111); Тебсаруко—'Тепсарукъо’ = Тепсэрыкъуэ и многие другие в текстах песен у Ш. Б. Ногма?
Если Л. И. Лавров не хочет признать за мной знания кабардинского языка и фонетики, то, может быть, он не откажет в знании их кабардинскому филологу Ш. Б. Ногма?
Весьма любопытно, что Л. И. Лавров, желая во что бы то ни стало опорочить мои разыскания в области кабардино-черкесской эпиграфики, ставит мне в вину (как это видно из приведенной выше цитаты) то, что я признал подделкой одну из неопубликованных мною надписей греческого письма. Случаи такого порядка в эпиграфике встречаются, и ничего порочащего для исследователя в этом нет. Напротив, подобного рода надписи даже нужно публиковать, с показом, что именно в них поддельно, — что я и собирался сделать, если бы оригинал и фотография с него не погибли в минувшую войну.(23)
После публикации надписей, составляющих данный труд, в моем портфеле остается eще немало памятников, которым «не посчастливилось» войти в эту книгу. Надписи поступают из разных мест и от разных лиц, и я надеюсь, что в недалеком будущем они составят новый том исследований. Я буду весьма благодарен археологам и музейным работникам, если они станут присылать мне фотографии и прориси с известных им или наличных у них памятников, сообщать мне местонахождение тех, которые имеются в других местах, и, конечно, сопровождать эту информацию соответственной документацией, касающейся самих объектов.
Приходится весьма сожалеть, что любезно предложивший свои услуги в качестве редактора этой книги акад. И. И. Мещанинов не увидит уже выхода ее в свет. Он интересовался каждой надписью, как бы мала она ни была, оживленно обсуждал те или иные доказательства, с заинтересованностью вникал в палеографические сопоставления. Он выражал уверенность в том, что предлежащий труд возбудит интерес к поискам и исследованию новых памятников, которыми богаты исторические и краеведческие музеи нашей страны.
Разделяя эту уверенность покойного академика, я позволю со своей стороны надеяться на то, что читатель благосклонно примет этот труд как первый опыт интерпретации памятников письма, казавшихся или еще кажущихся загадочными.
В заключение считаю своим непременным долгом выразить признательность ученым, которые своими советами, просмотром работы в той или иной ее части или в целом способствовали ее совершенствованию. В связи с этим мне всегда приятно вспомнить моих зарубежных и отечественных коллег: М. Дюнана, А. Ирку; В. И. Абаева, Б. А. Алборова, М. И. Исаева; 3. В. Анчабадзе, Г. А. Дзидзариа, Ш. Д. Инал-Ипа, К. С. Шакрыла; А. Н. Кононова, Б. А. Панкратова, И. М. Тронского , И. Н. Винникова, а также археологов В. А. Кузнецова, В. С. Opелкина, Э. В. Ртвеладзе, Л. Н. Соловьева, М. М. Трапш и С. С. Черникова.
Особая благодарность моя абхазам и осетинам всех профессий, внимательным и ревностным слушателям моих эпиграфических сообщений. Через них я всегда остро ощущаю мою живую связь с народными массами и интерес этих масс к науке, которую я представляю.
-------------------------------
22 Грамматика кабардинского языка. М.—Л., 1940, стр. 30, § 35, 5.
23 Количество поддельных надписей того или иного письма оказывается иногда весьма значительным. Как сообщила мне обязательная Э. И. Соломоник, в запроектированном Берлинской Академией наук (ГДР) издании «Корпуса латинских надписей» подделкам будет уделен отдельный том.
10
Скачать книгу "Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы" в формате PDF (25,1 Мб)
