Ольга Винокурова
О Тамаре Шакрыл
С Тамарой Шакрыл. После войны
- А вот теперь ты будешь работать с настоящей абхазской националисткой, - как-то даже несколько торжествующе одна из сотрудниц "Дорогой редакции" передала мне пухлую папку с завязочками. Признаться, меня смутило такое словесное сопровождение. А когда я прочитала название - я и вовсе впала в депрессивную задумчивость. Потому что ничего не поняла из этого названия.
Я уже писала как-то, что издательство, в котором я работала, выпускало, в том числе, и очень серьезные научные работы. Если я правильно помню, название звучало так: "Морфология синтаксических образований в абхазском языке по материалам высказывающей (истинноностной) речи". Я осторожно поперебирала уложенные внушительной стопкой листы бумаги. Было очевидно, что работа мне "не по зубам", хотя у нее имелся научный редактор, который давал "зеленый свет" этому исследованию, тем самым разделяя с автором ответственность за выход книги. Мне и корректору предстояло лишь вычитать рукопись, а мне еще нужно было в уголке первой страницы написать: "В набор", поставить подпись и дату. Мне всегда нравилось несколько волнительное ощущение, с которым я выводила заветные слова, хотя, конечно, моя роль в таком благословении чужого труда была достаточно скромной. Но все-таки было приятно. Особенно, если книга получалась интересной.
И вот, листая порученную моим заботам новоявленную рукопись (подозреваю, что она хранилась в анналах редакции не один месяц и даже год), я испытала чувство беспомощности. В этой работе я очевидным образом поучаствовать не могла, потому что не могла вникнуть в суть текста. И я совершила ошибку, в которой потом признавалась автору: я стала пытаться "собирать мнения" и по поводу работы, и по поводу автора. Это было непрофессионально. Но мнения меня потрясли еще больше. Что-то приглушенно-скандальное прорывалось в атмосфере, сопровождающей мой вынужденный опрос. Настал час принимать какое-то решение. Оно было компромиссным и малодушным : не берусь, так как не могу быть полезной ввиду полного непонимания. (Как вычитывать текст, в котором ты ничего не понимаешь?) Теперь предстояла личная встреча.
Миловидная женщина весьма зрелого возраста в глубоком трауре спокойно выслушала меня. Согласилась со мной. И тут же пригласила в гости на "чашечку кофе". - "Как? - изумилась я. Я же отказала Вам ?" - "Ну и что? - хладнокровно ответила мне она. - Разве это должно мешать нашему личному общению?" Так я впервые оказалась в квартире Тамары Шакрыл, совсем недалеко от издательства, на центральной улице города. Меня потрясла скромность обстановки. Честно говоря, не помню тем этого нашего первого "кофепития" на маленькой кухоньке, но каким-то чудесным образом я стала работать над рукописью, и наши встречи стали практически ежедневными.
Книга вышла. По ходу работы мне пришлось созвониться (под очень пристальным вниманием автора) с научным редактором - известным языковедом Панфиловым. "Выход в свет такой книги делает честь вашему издательству", - проговорил он. Но никаких отзывов на это неординарное для абхазской науки событие, насколько я знаю, не последовало. Не знаю, подхватил ли кто-нибудь тему, которую разрабатывала Тамара Шакрыл в языкознании, есть ли у нее ученики. К тому времени я уже была в курсе непростых профессиональных отношений между автором книги и ее коллегами по цеху. Но я не буду вторгаться в эту область. Отмечу лишь, что несколько лет Тамара Шакрыл была без работы и практически без средств к существованию - на попечении своей сестры. Незадолго до войны я задумала несколько интервью с автором книги "Морфология синтаксических образований..." по поводу этого направления в языкознании, чтобы как-то приблизить, популяризировать его "в народе". Но не случилось. Морфология - в значении "структура". То есть структура, построение речевых фраз в некоторых пластах разговорного абхазского языка, которую Тамара Шакрыл сопоставляла с аналогами языка Аристотеля. Так, возможно, не достаточно точно, сформулирую я направление иследований, которыми занималась Тамара Шакрыл.
Была ли она националисткой, какой мне ее представили в начале нашего знакомства? Уверенно скажу - "нет". Но у нее было две страсти в жизни (в тот период, о котором идет речь) - это ее наука и ее народ. Или ее народ и ее наука. Если ситуация того требовала, она откладывала в сторону рукописи и "занималась политикой". И в этих ипостасях она не знала ни полутонов, ни компромиссов. Не беру на себя смелость озвучивать ее позицию по тем или иным вопросам. Она была личностью такого масштаба, что имела право на собственное мнение. А свое мнение она могла высказывать только сама.
Она очень любила все дышащее и живущее. Никогда не давала смахивать муравьев со стола (не дай Бог случайно придавить!) Она любовно называла их "мурашишки"и заботливо прокладывала им дорожки на столе с сахаром. Любила юмор, пикантные остроумные анекдоты (никогда не позволяя себе историй личного характера или "переживаний за чужую жизнь" - "сплетен в виде версий").
К примеру, помню такую историю: опоздав куда-то (на экзамен? на зачет?), она, прихватив края широченной юбки-солнца (причем, если в моде была юбка-солнце, то у Тамары Шакрыл это было двойное солнце), она, впорхнув на стол, прошлась по нему с кокетливым: "Прощена?" Она была необыкновенной красавицей в молодости с не сходившей с лица улыбкой. Мне рассказывала известная абхазская поэтесса, как они, студенты местного филфака, ждали появления своей преподавательницы - Тамары Шакрыл. Кто-нибудь караулил ее у окна, а завидев, вещал на всю аудиторию: "Идет! Идет!" Мне нравилось входить с ней в чей-нибудь кабинет. У абхазов есть обычай - вставать, если в помещение кто-нибудь входит (даже если ты входишь десятый раз на день). Когда входила она, в кабинетах не то, что вставали - вскакивали. Она несла себя уверенно, гордо, ее не мог смутить никакой вопрос, любую шутку она парировала, ни на секунду не задумываясь. Любила Искандера, потешаясь над "козлотуризмом" чиновников и не только. Неизменная чашка кофе, сигарета, обувь на высокой платформе. Траур по сыну, который она никогда не снимала - но это было глубоко личное, об этом она никогда не говорила.
Звонишь ближе к 12 дня: "Как Вы?" - "С осла упал", - ее мучили тяжелые мигрени. И тут же: "А почему Вы до сих пор не у меня?" И опять сидим за знакомым столом на кухоньке. Ее Родина, ее народ, мечты о государственности абхазов, многочисленные истории о письмах, об обращениях в разные партийные и правительственные инстанции по этому поводу в разные годы, рассказы об учебе в Москве... Наверно, ее взгляды могли казаться крайне пристрастными, как и все, что она делала. Но я признаю за ней это право. Когда я пыталась "уйти" в сторону общечеловеческих ценностей, беседа затухала. Она никогда не спорила со мной, вернее, не позволяла спорить с собой. Затягивалась сигаретой, смотрела молча и пристально. Но в ответ на очередной свой звонок, я слышала неизменное: "Олюшка, а почему до сих пор не у меня?"
Она погибла несколько лет назад, во время выборов в Абхазии. Я уже давно там не жила. "Шальная пуля, рикошет", - пытались объяснить мне знакомые, которым я обрывала телефоны. "Все. Это конец. Конец всего, о чем она мечтала, чему отдала свою жизнь. За этим последует пропасть", - так думала я, потому что, даже если на сцене в театре висит ружье, в конце пьесы оно обязательно выстрелит. Она погибла от пули, выпущенной кем-то из народа, который она так любила. Но этот выстрел прекратил противостояние. "Она закрыла собой пропасть. Тогда", - так думается мне теперь. И ее народ получил шанс продолжать строить свою историю. Вообще, любовь абхазов к своей земле, к своей Родине, к своей истории не может не поражать. Быть абхазом для абхаза очень престижно. Это априори. Это никогда не подвергается сомнению.
Недавно, перечитывая Пастернака, обратила внимание вот на это: "Кровное, дымящееся и неостывшее вытеснялось из стихотворений, и вместо кровоточащего и болезненного в них появлялась умиротворенная широта, поднимавшая частный случай до общего".
Возможно, национальность - это "частный случай". Это то, что принадлежит носителю той или иной национальности по праву рождения. И есть личности, которые поднимают этот "частный случай" до "общности всем знакомого". Тамара Шакрыл для меня была такой личностью. Я думала раньше и думаю сейчас, что лучшие проявления национального и составляют копилку общечеловеческих ценностей, копилку мировой культуры, становясь "общностью, всем знакомой".Здесь есть хрупкая грань: национального и националистского. Чем выше уровень самосознания в обществе, уровень культуры (не имею в виду просто образованность), тем меньше шансов у национализма.
Наблюдая как бы со стороны, ибо я давно не живу в Абхазии, за перипетиями обсуждения абхазской темы в прессе и в блогах, я не могу не думать о судьбе этого края, потому что он представлен в моей памяти уникальными личностями. Одной из которых, несомненно, является Тамара Шакрыл.
У меня нет ответов, у меня нет советов, у меня есть большое желание и надежда, что "вместо кровоточащего и болезненного " появится "умиротворенная широта, поднимающая частный случай до общности всем знакомого".
============================
(Перепечатывается с сайта: http://olgaww.livejournal.com/8100.html.)
