Главная » Алфавитный каталог авторов » М » Транснациональные меньшинства бросают вызов межгосударственной системе: мегрелы, армяне и мусульмане в Абхазии и вокруг нее

Кимитака Мацузато

Транснациональные меньшинства бросают вызов межгосударственной системе: мегрелы, армяне и мусульмане в Абхазии и вокруг нее (I)

Основное внимание автора сосредоточено на условиях существования в Абхазии транснациональных этнических группировок (мегрел, армян и мусульман). Во многом их положение обусловлено влиянием транснациональных организаций — таких как Армянская Апостольская Церковь и турецкое Управление по религиозным делам Диянет. Транснациональные акторы, играющие значительную роль в регионе, во многом независимы от государственной политики своих стран.

Введение

Исследователи толкуют грузино-абхазские отношения последних двух десятилетий в контексте биполярной конфронтации этнических грузин с абхазами, которым якобы оказывает поддержку Россия. Только в последнее время стали появляться работы, демонстрирующие важную роль в абхазской политике транснациональных меньшинств — мегрел, армян, русских и других представителей славян [Trier et al. 2010; O'Loughlin et al. 2011; Matsuzato 2009]. Социологическое исследование О'Лафлина и его коллег, проведенное в Абхазии в марте 2010 г., показало, что среди этнически абхазских респондентов независимость республики поддерживает 79%, в то время как за ее присоединение к России высказывается лишь 20%. Напротив, 51% местных армян, которых традиционно считают единомышленниками абхазов, надеется на вхождение Абхазии в состав России, тогда как жить в независимой республике предпочли лишь 44% из них. Последнюю точку зрения поддержало целых 48% мегрел, которых принято считать грузинской субэтнической группой; мнения остальных абхазских мегрел разделились с незначительным перевесом сторонников воссоединения с Грузией (около 15%) и противников присоединения к России — менее 10% [O'Loughlin et al. 2011, p. 31 — 33]. Эти данные показывают, что Абхазию правильнее рассматривать не как биполярный социум, в котором пророссийски настроенные абхазы доминируют над не-абхазами, отчасти грузиноори-ентированными (именно, мегрелами), а скорее в качестве магнитного поля полиэтнических интересов и стремлений.

В этом эссе мы сфокусируемся на трех абхазских транснациональных меньшинствах — на мегрелах, армянах и мусульманах, дабы выяснить их роль во внутриполитической жизни Абхазии и в абхазо-грузинских отношениях. Важным фактором этого анализа является наличие (как в случае с армянами и мусульманами) либо отсутствие (как у мегрел) зарубежного отечества или внешних покровителей.

После августовской войны 2008 г. Армянская Апостольская Церковь, турецкий Диянет (Управление по религиозным делам) и российский Совет муфтиев начали открыто покровительствовать абхазским армянам и мусульманам, тогда как Грузию и ее Православную Церковь (ГПЦ) трудно отнести к числу защитников абхазских мегрел. Правда, правительство Грузии рассматривает последних в качестве грузинского субэтноса и выступает с протестами, если находит, что права жителей Гальского [1] района нарушаются. Однако, с другой стороны, Тбилиси склонен относиться к абхазским мегрелам скорее как к предателям, которые добровольно вернулись на «оккупированную территорию». Особенно непримиримо здесь относятся к мегрелам, которые работают в силовых структурах и местных органах власти Гали — в годы президентства Э. Шеварднадзе эти «коллаборационисты» часто становились мишенью для грузинских партизанских отрядов «Белый легион» и «Лесные братья». Президент М. Саакашвили прекратил оказывать поддержку этим группировкам, но аресты и похищения мегрел, состоящих на службе правительства Абхазии (эти похищения часто приписывают грузинским спецслужбам [Trier et al. 2010, p. 47 — 48]), продолжались до августовской войны 2008 г. Абхазские власти не дают разрешения ГПЦ на работу с православными Гальского района. Грузинская Церковь, в свою очередь, не желает совершенствовать свою деятельность в мегрельской среде и рассматривает разговорный мегрельский язык не более чем диалект грузинского [2]. Все это показывает, что одной из особенностей положения мегрел всегда было и есть то, что оспаривается само их существование как самостоятельной этнической группы. Но в Абхазии мегрелы из этой двусмысленности своего положения умеют, как это ни парадоксально, извлечь политические дивиденды.

Дмитрий Горенбург, выясняя причины радикальных и повторных колебаний этнического состава жителей северо-западного Башкортостана (в основном пропорции между башкирами и татарами) с середины XIX в. и до постсоветской эпохи, приходит к заключению, что эта неустойчивость вызывалась статусами и привилегиями, которые государство предоставляло группам населения с тем или иным этнонимом; при этом личная самоидентификация оставалась неизменной, а чередовались только смыслы этнонимов [Gorenburg 1999] . Ситуация с гальскими мегрелами во многом схожа с вышеописанной: те, кто стремится подчеркнуть многонациональный характер Абхазского государства, делают акцент на них как на самостоятельной этнической группе и на их интеграции в Абхазское государство; те же, кто особенно озабочен проблемами безопасности Абхазии, рассматривают их как грузинский субэтнос или внутриабхазскую «пятую колонну» Грузии.

Абхазские армяне и мусульмане, счастливо имеющие внешних покровителей и не страдавшие подозрениями в принадлежности к враждебной нации (грузинам), прошли иной путь к утверждению в послевоенной Абхазии. Пожалуй, лучше всего их положение можно обрисовать через модификацию формулы «тройственных уз» («triadic nexus»), предложенной Роджером Брубэйкером [Brubaker 1995]. Брубэйкер анализирует обострение межэтнической ситуации в Хорватии в конце 1980-х — начале 1990-х гг. через призму синергии трех факторов: (1) «национализирующее» государство [3] Хорватии, которое не могло не волновать (2) транснациональное сербское меньшинство, имеющее (3) родину вовне (Сербию) [4]. Для модификации модели Брубэйкера ради ее применения к Абхазии следует иметь в виду, во-первых, что и «социалистический интернационализм» (в значении дружбы народов), и концепция «титульной нации», свойственные социалистической национальной политике, в Советском Союзе укоренились глубже, чем в Югославии. Пережитки советского интернационализма ограничивали простор свободных действий «национализирующих» государств. Придя к власти, Звиад Гамсахурдия, в отличие от Франьо Туджмана, оказался вынужден положить в сукно свой прежний лозунг «Грузия для грузин» и в 1991 г. попытаться наладить отношения с Абхазией. Точно так же общественное признание концепции «титульной нации» ограничивало притязания национальных меньшинств в постсоветских государствах. Абхазские мегрелы и армяне соглашаются с доминированием в политической жизни страны абхазов как титульной нации и не увлекаются протестным движением, подобно хорватским сербам [5].

Во-вторых, если в бывшей Югославии титульная нация пришла в конфликт с национальным меньшинством, в результате которого возникла биполярная конфронтация (сербов с хорватами или словенцами), то в Абхазии проживают различные транснациональные меньшинства, имеющие свою родину вовне. Поэтому Абхазия придерживается той же модели государственного строительства, что и Приднестровье, и этим обе они отличаются от моноэтничных Нагорного Карабаха и Южной Осетии. В годы нарастания сепаратизма и последовавших гражданских войн лидеры Абхазии и Приднестровья выдвинули лозунг строительства многонациональных государств в качестве легитимизации своей борьбы с бывшими странами-сюзеренами (соответственно, Грузией и Молдавией), которые, по их представлениям, пошли по пути создания моноэтничных государств.

Третья нужная модификация триединой модели Брубэйкера применительно к абхазской ситуации должна исходить из того обстоятельства, что транснациональные меньшинства могут рассчитывать на поддержку не только родственных государств (Армении, Турции или России), но и со стороны таких негосударственных транснациональных акторов, как Армянская Апостольская Церковь, турецкий Диянет и российский Совет муфтиев. Как убедится далее читатель, эти государства и транснациональные акторы не всегда разделяют их интересы и опасения. Дабы избежать смешения государств с транснациональными акторами, в дальнейшем я назову государство-покровителя «родиной вовне», а зарубежного негосударственного покровителя «зарубежным патроном».

Таким образом, на основе системы Брубэйкера мы намерены проанализировать взаимоотношения между различными транснациональными меньшинствами (абхазскими мегрелами, армянами и мусульманами) с «многонационализирующим» государством (Абхазией), а также с их родинами вовне и c зарубежными патронами.

Причерноморье и транснациональные акторы

Прежде чем приступить к изучению указанных национальных меньшинств, следует напомнить, что связанные с ними проблемы важны не только в контексте грузино-абхазских отношений, но и для характеристики макрорегиональной ситуации в Причерноморье в целом. Специалисты в области международных отношений продолжают изучать роль государств в мировом масштабе, часто игнорируя региональный контекст. Между тем очевидно, что если в одних регионах доминирующими акторами и дальше будут выступать государства, то ситуацию в других станут определять способные к эпистемологической манипуляции транснациональные акторы. Вышедший в 1970 г. сборник статей под редакцией Роберта О. Кеохэйна и Джозефа С. Ная поставил на исследовательскую повестку дня транснационализм в лице различных транснациональных акторов, включая Ватикан, международные профсоюзы и революционные движения [Keohane, Nye 1970]. В 1995 г., четверть века спустя, Томас Риссе-Каппен с соавторами сосредоточились на деятельности транснациональных корпораций и международных неправительственных организаций, одновременно попытавшись выяснить условия, при которых приобретают значимость транснациональных акторов. Риссе-Каппен критиковал Кеохэйна и Ная за понимание взаимоотношений государств и транснациональных акторов как антагонистической игры [Risse-Kappen 1995]. Хотя оба упомянутых сборника приобрели эпохальное значение для изучения мировой политики, их авторы оставались в равном неведении относительно «географии» своих теоретических построений. Концепция Риссе-Каппена и его коллег о гармонии межгосударственных отношений с транснациональными, очевидно, была основана на опыте Европы, США и Японии, имеющих за плечами долгую национально-государственную историю. Изучая транснациональную политику в Причерноморье, мы приходим к заключениям, отличным от выводов Риссе-Каппена, не претендуя, однако, на открытие какой-то общемировой политической тенденции нынешнего столетия.

Причерноморье является одним из новых пограничных регионов, окружающих евразийский «хартлэнд» [Mackinder 1919], который возник в результате углубления связей между периферией бывшего советского блока с соседними регионами [Matsuzato 2010с]. Активность транснациональных акторов типична для всех пограничных регионов, но в Причерноморье есть особенности, отсутствующие в иных местах. Во-первых, в качестве гигантских транснациональных акторов здесь действуют православные и дохалкедонские (армянская и сирийская) церкви и исламские сообщества. Это — наследие прошлого, когда Черное море являлось внутренним морем сначала Византийской, а затем Османской империй. В качестве другого примера доминирования религии в новом пограничье укажем на роль ислама в регионе, который может быть назван Малой Центральной Евразией и включает Центральную Азию, Афганистан, Пакистан и китайский Синьцзян. В то же время в других новых пограничных регионах невозможно обнаружить признаков влияния религиозных сообществ на макрорегиональный политический процесс — местное сотрудничество в Прибалтике, в регионе Баренцева моря, в Центральной Европе и в Северо-Восточной Азии, например, питают исключительно светские интересы. Возможно, что восточноазиатскому партнерству способствует конфуцианство, однако лидеры Китая, Японии и Южной Кореи редко ссылаются на свою конфуцианскую общность. Ранее изучая межнациональную роль православных церквей в Абхазии, Транснистрии и в Северной Осетии, я пришел к заключению, что православие не менее транснационально, чем католицизм и ислам [Matsuzato 2009; Matsuzato 2010b]. Настоящая работа посвящена транснациональной деятельности в Абхазии и вокруг нее ислама и Армянской Апостольской Церкви — одной из дохалкедонских церквей.

Второй особенностью Причерноморья является все большая «транснационализация» политического процесса, несмотря на кажущееся возрождение в регионе холодной войны. В частности, военно-политическая конфронтация вокруг непризнанных причерноморских государств интерпретируется в контексте соперничества России и трансатлантического альянса (6). Однако такая интерпретация не всегда отражает существо политического соперничества локальных акторов. Скорее, это местная обманчивая особенность — не более чем манера публичной полемики, направленная на привлечение внимания к проблемам региона великих держав.

Третьей характерной чертой Причерноморья является обилие в нем малых постимперских государств. На протяжении XX века этот регион последовательно пережил коллапс трех империй — Российской в 1917, Оттоманской в 1922 и советской в 1991 г. Поскольку страны — наследницы Оттоманской и советской империй не сумели создать гомогенные национальные государства, на их пространстве возникла мозаика трансграничных национальных групп — русских, украинцев, армян, болгар, молдаван, мегрел, аджарцев, гагаузов, помаков (болгарских мусульман) и так называемых черкесов (7). В XX веке Северо-Восточная Азия также не раз переживала развал империй (китайской Цин в 1911 г. и японской в 1945 г.), однако в отличие от Причерноморья Китайская Народная Республика сумела сохранить за собой территорию всей бывшей империи Цин (за исключением Внешней Монголии), а четыре гомогенных национальных государства — Япония, Северная и Южная Корея и Тайвань — сложились на развалинах японской империи. Поскольку их, повторяю, возникло всего четыре, даже наименее крупное из них — Тайвань — насчитывает 23 млн. жителей. В свою очередь, в Причерноморье население только четырех государств (России, Турции, Украины и Румынии) превышает 10 млн., а в семи (в Грузии, Армении, Молдове и еще в четырех де-факто независимых государствах) не достигает и пяти миллионов. Эти малые государства не могут существовать экономически и политически самостоятельно, и это создает почву для транснационального взаимодействия.

Если свести все вышесказанное воедино, то этот синтез будет выглядеть так: (1) важность религии, (2) отношение великих держав к региону как к геополитически очаговому, фокусному при одновременном «встречном» стремлении малых государств региона путем соответствующего нарратива привлечь к себе еще большее внимание в мире и (3) мозаика этносов и религиозных сообществ заставляет предположить, что в Причерноморье транснациональные акторы не только сильны, но и способны к эпистемологической манипуляции.

Мегрелы

Не имея внешнего покровителя, мегрелы, однако, извлекают выгоды из своей неопределенной этнической принадлежности. Современный грузинский народ есть продукт интеграции различных субэтносов: картлийцев и кахетинцев (эти восточные группы составляют ядро современных грузин), мегрел, сванов, имеретинцев, аджарцев (исламизированных грузин) и др. Установив контроль над Кавказом с помощью картлийцев и кахетинцев, Российская империя, а затем и Советский Союз сильно способствовали процессу ассимиляции вокруг восточных грузин. Мегрелы и сваны имеют собственные языки, вместе с грузинским выделившиеся из протогрузинского языка во втором - третьем тысячелетиях до н.э. из одной языковой группы, однако ни тот, ни другой так и не признаны литературными [Suny 1994, p. 4]. Отличия грузин от мегрел столь велики, что грузины плохо понимают мегрельский, тогда как сами мегрелы двуязычны и в своем кругу продолжают говорить на родном языке.

В сентябре 1993 г. гальские мегрелы бежали на грузинский берег Ингури вместе с грузинскими войсками, но невыносимые условия здешних беженских лагерей заставили их вернуться на родину в Гали сразу после прекращения огня в том же 1993 г. Властям Абхазии оказалось непросто выработать по отношению к ним последовательную политику. Дело в том, что поголовное возвращение гальских мегрел может превратить абхазов Абхазии в национальное меньшинство на своей родине. Серьезной проблемой оставалась и вышеуказанная — считать ли мегрел грузинским субэтносом или же самостоятельной народностью (в последнем случае их было бы легче интегрировать в абхазское государство). После вооруженного конфликта в Гальском районе в мае 1998 г. [Antonenko 2005] власти Абхазии начали проводить то, что Сергей Маркедонов назвал «новой восточной политикой» [Маркедонов 2006, с. 115; см. также: Trier et al. 2010], начав с территориальной реформы. Реформа урезала территорию Гальского района, который передавался под контроль ООН, миротворцев СНГ, Абхазии и Грузии, расширяла границы Очамчирского района и включала в состав наиболее депрессивного в Абхазии района Ткварчели, путем его территориального увеличения, значительное славянское население. Одновременно абхазские власти начали призывать мегрельских беженцев к возвращению на родину, пуская в оборот следующий, к примеру, дискурс:

«Мегрелы отличаются от грузин. Мы сражались с последними, но не с первыми. Начиная, по крайней мере, с XIX века мегрелы составляли исконное население юго-востока Абхазии, тогда как грузины, которые начали селиться в районах к западу от Гали (таких как Очамчира, Сухуми и Гагры) после 1937 г., были искусственными мигрантами, перемещенными из внутренних горных районов Грузии для грузинизации Абхазии. Если во время грузино-абхазской войны гальские мегрелы соблюдали нейтралитет, то близлежащие грузинские деревни фактически оказались превращены в военные базы Грузии, которые абхазские войска были вынуждены уничтожать. Мегрелы имеют законное право вернуться, но репатриация других грузин будет зависеть от степени грузино-абхазского доверия в будущем»8.

Вопрос о том, сколько мегрел в итоге вернулось в Гали, остается дискуссионным. Результаты переписи населения Абхазии, состоявшейся в 2003 г., едва ли заслуживают доверия. Департамент государственной статистики Абхазии настолько затянул публикацию ее итогов, что многие абхазы, не говоря уже о людях других национальностей, уверены, что эти результаты были сфальсифицированы в пользу титульной нации (абхазов). Из общего населения республики в 216 тыс. человек абхазы, мегрелы и армяне, по официальным данным, составляют соответственно 43,8%, 21,3% и 20,8% [Unrepresented Nations]. Очевидно, что доля абхазов преувеличена. В самой Абхазии многие уверены, что на самом деле число абхазов, мегрел и других (среди которых превалируют армяне) в республике примерно одинаково, причем такая оценка совпадает с данными, которые Департамент статистики Абхазии опубликовал в 1995 г.9.

Демографический «вес» представляет собой главный ресурс абхазских мегрел. На президентских выборах 2004 г. именно горячая поддержка гальских мегрел обеспечила победу Сергею Багапшу, при том, что ему противостоял Рауль Хаджимба, в пользу которого высказался и тогдашний российский президент В. Путин, и первый президент самой Абхазии Владислав Ардзинба, назвавший его своим преемником [Skakov 2005; Мацузато 2006; Matsuzato 2008]. На протяжении своего первого президентского срока (2005 — 2010) Багапш постоянно подчеркивал, что Абхазия есть многонациональное государство, тогда как оппозиция под руководством Хаджимба пыталось разыграть национальную карту. В итоге в 2010 г. Багапш одержал убедительную победу, опираясь на активную поддержку мегрел и армян.

Занимая «место стержня» в абхазской политике, мегрелы в то же время остаются двойственными по своей идентичности. По возвращении в Гали многие из них не отказались от грузинских паспортов и не пытались получить абхазские. Их допустили к участию в референдуме 1999 г. о независимости, в президентских выборах 1999 и 2004 гг., парламентских 1997, 2002 и 2007 гг. и в выборах местных органов власти. Для участия в них мегрелам было достаточно предъявить не паспорт, а лишь вид на жительство. Школьные учителя говорят по-грузински, а не по-мегрельски, поскольку этот, последний, язык не является литературным. Грузия продолжает снабжать гальских школьников бесплатными учебниками. На практике это означает, что, отучившись в Гали, молодой человек может продолжить образование исключительно в Грузии. Вплоть до последнего времени финансирование многих гальских школ и больниц шло не из абхазского, а из грузинского бюджета [Комиссия вынесла 2009]. Молодые гальцы служат в абхазской армии, но высшее образование предпочитают получать в Грузии.

Несмотря на промегрельскую риторику Багапша, в 2005—2010 гг. ситуация с гальскими мегрелами вновь серьезно осложнилась. Еще до августовской (2008 г.) войны Россия помогала Абхазии в дорожном строительстве. В 2009 г. было проложено прекрасное шоссе, которое связало Гагры с Очамчира, в котором Россия намерена построить военно-морскую базу, однако дорога Очамчира – Гали, разбитая тяжелой военной техникой ООН, а затем и России, по неизвестным причинам остается неотремонтированной.

Понятно, что население Гали ощущает по своему адресу раздражение по причине своей национальности. До августовской войны гальские мегрелы в поисках дешевых продуктов и товаров часто и совершенно беспрепятственно пересекали грузино-абхазскую границу по Ингури на автобусах ООН, но затем пограничный контроль был ужесточен [Trier et al. 2010]. В сентябре 2009 г. «Сухумо-Абхазская епархия» объявила о своем окончательном выходе из Грузинской Православной Церкви (ГПЦ) и о восстановлении средневекового Пицундского ка-толикосата. Эта акция стала потрясением для гальских православных прихожан, которые по-прежнему считали себя принадлежащими к ГПЦ, так как руководитель Абхазской Церкви о. Виссарион, этнический абхаз, с 1990 г. был рукоположен Грузинской Православной Церковью, все это время, хотя и формально, продолжая считаться грузинским священником [Matsuzato 2010c]10 . В итоге Багапш потерял у гальских мегрел популярность образца 2004 года11.

Если бы Хаджимба не продолжал делать ставку на абхазский национализм, в 2010 г. многие мегрелы проголосовали бы за него. Превратившись в их глазах всего лишь в наименьшее зло, Багапш стал еще более зависим от голосов армянских и славянских избирателей.

В мае — июне 2009 г., т.е. еще за полгода до президентских выборов, администрация Багапша усилила кампанию по натурализации гальских мегрел, предупреждая их, что без абхазского паспорта они не будут допущены к участию ни в президентских, ни в каких-либо иных выборах, не смогут получать новые водительские права и что их детей ожидают трудности при поступлении в высшие учебные заведения республики. Сначала правительство ограничивалось административными рычагами воздействия на ситуацию с натурализацией мегрел, действуя при этом на основании Закона о гражданстве 2005 г., но затем осознало необходимость обновления правовых средств. 30 июля 2009 г. группа пропрезидентских депутатов парламента неожиданно потребовала внесения поправки в Закон о гражданстве. По этому закону гражданами Абхазии автоматически являлись лишь две категории ее жителей: во-первых, все этнические абхазы, а, во-вторых, те не-абхазы, кто на момент одобрения референдумом Акта о Независимости от 12 октября 1999 г. прожил в республике непрерывно не менее пяти лет. Всем остальным закон предписывал пройти процедуру натурализации.

Поправка, принятая 31 июля 2009 г., давала преимущество гальским мегрелам: те из них, кто в ответ на призыв Абхазии о возвращении от 1998 г. вернулся в Гали, признавался гражданином Абхазии, даже если к 1999 г. еще не проживал в республике предусмотренных законом пяти лет. В обоснование своей инициативы пропрезидентские депутаты указывали, что гальские мегрелы уже неоднократно принимали участие в референдумах и выборах, служили и продолжают служить в абхазской армии, что многие из них имеют абхазские корни и что поэтому предлагаемая ими поправка явится логическим завершением интеграции населения Гальского района в Абхазское государство. Говорилось и о том, что неясный правовой статус гальских мегрел наносит ущерб международной репутации республики [Тания 2009].

Однако эта поправка немедленно породила проблему равенства прав всех не-абхазов. Один из оппозиционных депутатов указал, что существует множество армян, русских, греков и представителей других национальностей, которых гражданская война и послевоенная нужда заставили на время покинуть Абхазию и которые, не подпадая, таким образом, под требование пятилетнего непрерывного проживания в республике на 1999 г., не могут быть, в отличие от гальских мегрел, признаны гражданами Абхазии. Поспешность принятия новой поправки оппозиция истолковала как предвыборный ход Багапша — убежденный в поддержке гальских мегрел, президент, по их мнению, торопился таким образом юридически консолидировать их голоса. Поскольку поправка откровенно нарушала парламентский регламент, парламент объявил ее недействительной 6 августа 2010 г. В знак протеста против поправки, которая, по его мнению, угрожала государственной безопасности, 18 августа подал в отставку секретарь Совета безопасности Абхазии Станислав Лакоба — известный абхазский историк, кандидат в вице-президенты Багапша в избирательной кампании 2004 г.

Шумиха августа 2009 г. вокруг вопроса о гражданстве мегрел нанесла серьезный ущерб президентскому авторитету Багапша накануне новых президентских выборов. Потерпев неудачу на законодательном поприще, правительство Абхазии продолжило кампанию натурализации мегрел административным путем, однако к 12 октября 2009 г. лишь 3552 жителя Гали (или менее 10% населения района) получили абхазские паспорта [Кучуберия 2009]. В процедурном отношении их натурализация была похожа на фарс. Поскольку абхазское законодательство запрещает двойное гражданство (с Грузией), гальских мегрел просили отказаться от грузинских паспортов в пользу абхазских. На практике дело ограничилось подачей ими соответствующего заявления, которое, однако, само по себе не имело юридической силы. Серьезная процедура предполагала бы подачу каждым желающим личного заявления в Тбилиси с последующим получением официального удостоверения в том, что имярек более не является гражданином Грузии; это удостоверение и следовало бы затем предъявить абхазским властям. Но администрация Багапша не настаивала на прохождении мегрелами подобной процедуры, и похоже, что большинство из них получили абхазское гражданство, имея на руках грузинский паспорт и продолжая, таким образом, состоять гражданами соседней республики.

Характерно, что абхазская оппозиция никогда не называла гальцев мегрелами, для нее они те же грузины. Тем самым оппозиция ревизует доминирующий дискурс официального Сухуми образца 1998 г. о том, что Абхазия «воевала не с мегрелами, а с грузинами». Оппозиция вообще сомневается в лояльности мегрел, указывая, что без их массовой поддержки грузинские партизаны не могли бы вести успешные действия на территории Гальского района в течение целых пятнадцати лет — с момента прекращения огня в 1993 г. и вплоть до 2008 года.

Политический комментатор Лейла Тания отмечает, что политика Абхазии в отношении мегрел по меркам обычной международной «беженской» практики была исключительно, необыкновенно толерантной. Сразу после Второй мировой войны в Европе был взят на вооружение принцип не возвращать беженцев (имея в виду главным образом немцев) к месту их прежнего жительства, а компенсировать их материальные потери денежными выплатами. По ее же данным, если в Косово на протяжении десяти лет после окончания вооруженного конфликта вернулось «всего 389 сербских беженцев», то Абхазия позволила возвратиться в Гали «около 60» тысячам «беженцев-грузин», причем только на основании их личных заявлений. Абхазские власти не стали изучать деятельность каждого из них в годы абхазской войны несмотря на то, что действие международной Конвенции о статусе беженцев 1951 г. не распространяется на военных преступников. Тания полагает, что поправка к Закону о гражданстве, которая почти автоматически превращает гальских мегрел в граждан Абхазии, вызовет критику мирового сообщества за их «насильственную паспортизацию». Она же пеняет абхазским лидерам за попрание «национальной идеологии», результатом чего стал их формальный подход к проблеме гражданства, забвение того, что абхазская война велась «вокруг существования абхазского этноса» [Тания 2009].

Несмотря на фиаско в вопросе о гражданстве мегрел, 12 декабря 2009 г. Багапш выиграл президентские выборы, в первом же туре набрав 62% голосов, тогда как Хаджимба — всего 15%. Апелляция последнего к национальной гордости абхазов, очевидно, не получила сколько-нибудь внятной поддержки среди них самих — абхазы понимают, что единственный путь к выживанию их государства состоит в поддержании дружеских отношений с не-абхазами, включая мегрел. История вокруг мегрел в Абхазии в послевоенный период показывает, что эта трансграничная национальная группа готова сотрудничать с любой властью региона своего проживания. В этом смысле мегрелы оказались близки армянам как национальной группе диаспорного типа, о которой мы поговорим в следующем разделе статьи. В то же время нельзя не отметить, что лояльность абхазских мегрел Сухуму, очевидно, имеет ситуативный характер. Результаты, полученные О'Лафлином в марте 2010 г. о 48% мегрелах — сторонниках абхазской независимости, могли быть совершенно иными, проведи он свой опрос годом раньше — тогда, спустя всего несколько месяцев после августовской войны 2008 г., население Гали страдало от незащищенности и падения жизненного уровня. Итоги декабрьских (2009 г.) президентских выборов показали, что именно мегрело-армянскими голосами, но не разделенными (с оппозицией) абхазскими, определяется имя президента республики. Весьма возможно, что этот опыт, повторявшийся за драматическим событием 2004 года, окончательно консолидирует мегрел в убеждении, что не только абхазы, но и они являются истинными хозяевами абхазской земли.

Армяне

Армяне, ныне живущие в Абхазии и в прибрежной полосе российского Краснодарского края, являются потомками тех, кто избежал геноцида в Османской империи после 1915 года. Эти армяне говорят на западноармянском (анатолийском) диалекте, который отличается от языка самой Армении. В Абхазии армяне в основном проживают в районах Гагр, Гулрипша и Сухума. В 1989 г., на излете существования Абхазской АССР, армяне составляли 14,6% населения республики; к 2003 г. их стало уже 20,8%, или 44 870 человек. Главной причиной столь существенного увеличения их доли в населении республики стал массовый исход грузин, однако и по естественному росту численности армяне превосходят абхазов. Если в Сочи, Адлере (где расположен аэропорт Сочи) и на других курортах российского Краснодарского края армяне контролируют розничную торговлю и такси, то абхазские армяне саркастически называют себя «беднейшей армянской диаспорой в мире». Вместе с тем их представители занимают ключевые позиции в Абхазии — например, вице-спикер парламента, несколько заместителей министров, руководители районного уровня. В Абхазии работают 33 армянских школы. Как их единоплеменники повсюду в мире, абхазские армяне стараются вести себя так, чтобы не вызывать опасений у представителей автохтонной национальности — абхазов.

Большинство абхазских армян идентифицируют себя с Армянской Апостольской Церковью (ААЦ), которая является одной из дохалкидонских (ранее уничижительно называвшихся монофизитскими) церквей. ААЦ имеет по всему миру около 60 епархий, большинство из которых находится за пределами Армении и Карабаха и окормляет армянскую диаспору. В кавказском регионе ААЦ зажата не только между мусульманскими Турцией и Азербайджаном, но ее отношения с христианской Грузией также настолько натянуты, что Грузинская епархия ААЦ до сих пор лишена официального статуса12. Другими словами, ААЦ, как и сами Армения и Карабах, постоянно борется здесь за выживание. Самым надежным ее союзником при этом выступает Русская Православная Церковь (РПЦ), а не дохалкидонские сотоварищи — Коптская, Сирийская, Эфиопская или Индийская Церкви, которые сами слабы и не имеют внешних покровителей. Еще в советские времена многие видные деятели Армянской Церкви учились в духовных академиях Загорска (Сергиева Посада) и Ленинграда (С.-Петербурга). В те годы РПЦ испытывала нехватку валюты, и помощь ей оказывала именно ААЦ, находясь в этом отношении в более благонадежном положении благодаря армянской диаспоре на Западе13. Освященный временем христологический спор дохалкидонцев с православными не влияет на сотрудничество ААЦ и РПЦ, которые в этом случае демонстрируют прагматический подход к догматическим вопросам. Кроме всего прочего РПЦ помогла ААЦ в решении карабахской проблемы, выступая посредником в ее переговорах с азербайджанским Духовным управлением мусульман (ДУМА). Даже простая совместная декларация ААЦ и ДУМА о том, что карабахский конфликт не являлся религиозной войной, явилась огромной помощью со стороны РПЦ обеим сторонам (14).

В 1989—1992 гг., в годы эскалации грузино-абхазского конфликта в Абхазии, местные армяне старались придерживаться нейтралитета, как и всякая национальная группа диаспорного типа, инстинктивно не желая быть вовлеченными в локальный конфликт. Несмотря на это в 1992 г., в ходе начавшейся абхазской войны, грузинские войска в своих зверствах отнюдь не «дискриминировали» армян по сравнению с абхазами. Они одинаково врывались и в армянские деревни, «разглаживали» возделанные поля гусеницами танков и бронемашин, грабили, убивали, насиловали, похищали людей и затем продавали тела убитых их же родственникам (15). У абхазских армян не оставалось иного выхода, как сформировать свой национальный батальон самозащиты, который сражался на протяжении всей войны вплоть до выхода к берегам Ингури. Председатель Верховного Совета Абхазии В. Ардзинба назвал это армянское формирование «одним из лучших батальонов Абхазии» [Абхазия: хроника 1992, с. 92] (16).

В советские атеистические времена армянские церкви в Абхазии были закрыты, и для совершения обрядов крещения и других таинств сюда стали приглашать священников из Сочи и Адлера. В годы войны и сразу после нее армянская община в Абхазии оказалась отрезана от Армении. Это особенно осложнило их религиозную жизнь, поскольку для абхазских армян связаться с католикосатом ААЦ в Эчмиадзине стало очень дорого. Чтобы совершить службу у единоверцев в Абхазии, иерархам ААЦ и простым священникам приходится ехать окольным путем через Москву — грузинские власти запрещают им пересекать Грузию, поскольку их паства не только живет на «оккупированной территории», но и является союзницей «оккупантов». По этой же причине абхазские армяне не могут состоять в Грузинской епархии ААЦ и принадлежат к одной из двух русских епархий Армянской Церкви, именно — к южнорусской. Адлерские священники и жертвователи-бизнесмены, как более состоятельные, чем их абхазские единоверцы, продолжают оказывать помощь абхазской конгрегации ААЦ. Это контрастирует с ситуацией в Приднестровье, православная епархия которой входит в состав Кишинево-Молдавской метрополии РПЦ. Точно таким же образом Кишиневская епархия Римско-католической Церкви руководит деятельностью католических приходов Приднестровья (17). Другими словами, хотя два светских государства — Молдова и Приднестровье — возникли на территории бывшей Молдавской ССР, жителей по обоим берегам Днестра духовно окормляет единый епископат (РКЦ) или метрополия (РПЦ). Это является мощным миротворческим фактором, которого Грузия и Абхазия, увы, лишены [Matsuzato 2009; Matsuzato 2010b]18.

Абхазские приверженцы ААЦ не могут вечно рассчитывать на помощь российских армян, однако изначально было очевидно, что если Армянская Церковь назначит в Абхазию своего постоянного представителя, это вызовет недовольство официального Тбилиси. В свою очередь, выход к морю Армении, блокированной Азербайджаном и Турцией, зависит от доброй воли Грузии. Долгое время Эчмиадзин не решался рисковать интересами Армении ради помощи абхазским армянам. Решение пришло извне. В октябре 2005 г. апостольский нунций (посол) Ватикана на Южном Кавказе Клаудио Гугеротти посетил Абхазию, где встретился с представителями не только непризнанной Абхазской Православной Церкви, но и местных армян19. Будучи ознакомлен с их затруднениями, вызванными отсутствием собственных церкви и клира, он убедил Гарегина II, католикоса ААЦ, направить в Абхазию священника20. В 2006 г. Гарегин II принял решение возложить эту миссию на своего молодого секретаря иеромонаха Тарона (Гуликяна), который и был направлен в Сухуми в качестве духовного пастыря абхазских армян.

Назначение о. Тарона духовным наставником в Абхазию ухудшило отношения между ААЦ и ГПЦ. Однако и без того они оставляли желать много лучшего, и руководство Армянской Церкви не придало реакции Грузинской Церкви большого значения. Начальник Отдела межцерковных отношений католикосата ААЦ епископ Оваким (Ма-нуян) говорил автору этих строк: «нас не интересует реакция "третьей стороны" (подразумевая Грузию) на назначение нашего духовного пастыря для Абхазии». Я, в свою очередь, спросил Овакима, уместно ли рассматривать Грузию в качестве постороннего лица в ситуации, когда Армения как светское государство не признала суверенитета Абхазии. Мой собеседник ответил, что абхазы понимают, что Армения не признает Абхазию только лишь потому, что стоит ей сделать это, как Грузия закроет грузино-армянскую границу и тем отрежет Армению от моря21.

О. Тарон начал свою миссию с закладки церкви в Гаграх — до этого в городе с 18-тысячным армянским населением существовала лишь небольшая часовня. Президент Багапш пообещал выделить в Сухуми стройплощадку для кафедрального собора ААЦ, но о. Тарон на протяжении своего почти пятилетнего (с 2006 по 2010 г.) пребывания в Абхазии не смог закончить возведение даже гагрского храма. Мне он сообщил, что поскольку было бы бесполезно рассчитывать в Абхазии на такие же отношения между священником и мирянами, как в Армении, он пытался стать просто другом местной паствы; катехизис и другие религиозные познания здесь забыты22. Хотя очевидно, что о. Та-рон переоценивает набожность жителей «большой» Армении, следует признать, что приземленный, «курортный» образ жизни населения Абхазии, независимо от вероисповедания и национальности, создает огромные затруднения, с которыми здесь может столкнуться любой религиозный деятель, будь то православный, мусульманин либо апостольский священник.

По словам Хаджика Минасяна, председателя Армянской общины в г. Гагра, самой важной задачей любого объединения диаспоры за пределами Армении является помощь армянским школам. Хотя в Гаграх (по данным на 2009 г.) действует 12 армянских школ, каждую посещает лишь порядка 50—100 учеников, и количество школьников продолжает уменьшаться. В советские времена абхазские армяне могли получать высшее образование в Ереване и возвращаться работать в Абхазию. Теперь же они не вправе пересекать грузинскую территорию, и армянские студенты, которые учатся в Ереване, на каникулы вынуждены приезжать домой через Москву, что для многих армянских семей в Абхазии финансово непосильно. Поэтому и армянская молодежь, и их родители предпочитают получать высшее образование в российских вузах, особенно на юге страны. Но для того чтобы быть принятым в престижный российский университет, абхазскому армянину надо окончить русскую школу. Это ослабляет тягу армянской молодежи к родному языку и в конечном итоге ведет к ее ассимиляции.

Мусульмане
 
Сильное влияние на мусульман Кавказа и Крыма оказывает Турция. Турецкое Управление по религиозным делам Диянет, хотя и представляет суннитов, оказывает помощь в теологической подготовке не только суннитским странам (23), но и азербайджанским шиитам. Зарубежная деятельность Диянета, стартовавшая в 1980-е годы, в основном была направлена на то, чтобы отвратить турецких и курдских эмигрантов в Европе от участия в левацких движениях и группировках. Понятно, что светское правительство приветствовало такого рода деятельность. Окончание холодной войны лишило Турцию стратегического значения как юго-восточного фланга НАТО. Взамен Анкара стала раскручивать собственный образ ценного для США и Западной Европы плацдарма для действий на Кавказе и в Центральной Азии и, одновременно, себя как модели секулярного мусульманского государств для стран своего региона. Турецкая правящая элита и общественность были неприятно поражены, наблюдая, как Евросоюз принимает в свои ряды бывших противников из восточноевропейских государств и стран Балтии, по-прежнему, однако, откладывая решение этого вопроса в отношении самой Турции. Посчитав, что внесли больший, чем другие, вклад в победу в холодной войне, правящие круги Турции начали осознавать бесперспективность дальнейшего пребывания их страны лишь в роли послушного члена НАТО. Именно в такой социально-психологической атмосфере к власти пришла умеренно-исламистская Партия справедливости и развития. Новое правительство Турции стало обращать серьезное внимание на соседние страны Причерноморья, Кавказа и Ближнего Востока, проводя там политику «no problem».

Другим компонентом нового курса Анкары стала ее ставка на «мягкую силу», что, в свою очередь, увеличило значение Диянета. В годы правления Народно-республиканской партии сотрудники турецкого духовного ведомства были не более чем послушными бюрократами. Партия справедливости и развития заменила их независимыми в значительной степени мусульманскими интеллектуалами, что в итоге привело к появлению у Турции в лице Диянета фактически второй (после МИДа) внешней политики. Как член НАТО, Турция не вправе официально признавать Абхазию самостоятельным государством; тем не менее она оказывает ей помощь, поддерживая развитие спорта, культурного обмена и торговли. Отчасти это результат давления со стороны черкесского населения Турции, которое неравнодушно к судьбе своей исторической родины. Черкесское меньшинство в Турции действует строго консолидированно, и местные политики не могут игнорировать его дисциплинированный электорат (24).

Духовную историю Абхазии можно разделить на следующие последовательно сменявшие друг друга периоды: дохристианский; христианский (IV - XV вв.); исламский (XV - XIX вв.); христианско-исламский (со второй половины XIX в. до 1993 г.) и преимущественно христианский (после 1993 г.). В XV в. Османская империя установила свою гегемонию над всем Причерноморьем, и во второй половине XVI столетия православный католикосат был вынужден покинуть прибрежную Пицунду и переместиться в удаленную от моря Имеретию — в знаменитый Гелатский монастырь Богородицы близ Кутаиси. О. Дорофей (Дбар) утверждает, что результатом произошедшей таким образом «грузинизации» церкви стал упадок христианства в Абхазии [Дорофей, иеромонах 2006, с. 10—13]. В середине XIX в., на излете Кавказской войны, когда царское правительство начало осуществлять рехристианизацию Абхазии, многие здешние мусульмане переместились или были насильно переселены на оттоманскую территорию (что вошло в историю под названием «махаджирства»). Задачу рехристианизации Кавказа русское правительство возложило на экзарха Грузии в Тифлисе.

С тех пор и вплоть до абхазо-грузинской войны 1992 - 1993 гг. абхазы часто идентифицировали себя с мусульманами или язычниками, поскольку Православная Церковь в лице сначала (до 1917 г.) грузинского экзарха РПЦ, а затем ГПЦ выступала мощным инструментом ассимиляции негрузинского населения. После абхазской войны абхазский клир создал собственную «епархию», пусть и не каноническую, и угроза церковной грузинизации сошла на нет. В таких условиях после 1993 г. абхазы стали в массовом порядке принимать христианство.

Абхазские христианство и ислам в равной степени несут в себе пережитки язычества. Даже в период господства ислама абхазы не отказывались от употребления вина и свинины, редко совершали паломничества в Мекку и отдыхали не по субботам, а по воскресеньям. Подвергая мальчиков обряду обрезания, постясь и празднуя Курбан-байрам, они в то же время отмечали и христианские праздники [Смыр 1972], которым, в свою очередь, были присущи языческие черты (25).

В отличие от православия абхазский ислам в 1993—2006 гг. переживал упадок. Здешние мусульмане не смогли удержать свой авторитет времен абхазской войны, когда в ней активно участвовали их северокавказские единоверцы. В беседе со мной, состоявшейся в августе 2006 г., Тимур Дзыба, управляющий делами Духовного управления мусульман Республики Абхазия (ДУМ РА), сообщил, что в стране исповедуют ислам лишь двести человек и имеется всего две мечети - в Сухуме и Гудауте. Само его Управление было учреждено только в 1999 г., причем все его сотрудники, включая муфтиев, трудятся на общественных началах, не получая вознаграждения. В 2000-е годы арабские страны и их духовные учебные заведения оставили свое великодушие образца 1990-х гг. и стали требовать плату за обучение молодых людей, прибывающих из Евразии изучать ислам. Турецкий Диянет не мог помочь в этом вопросе абхазским мусульманам, опасаясь недовольства грузинского правительства.

Абхазская Православная Церковь также находится в непростой ситуации: ей не удалось добиться статуса канонической; РПЦ и после августовской (2008 г.) войны продолжает настаивать на ее канонической принадлежности к ГПЦ. В отличие от правительств Южной Осетии и Приднестровья, которые превратили православие в государственную религию, абхазские власти не заинтересованы в его развитии в своих пределах. В частности, В. Ардзинба, председатель Верховного Совета, а затем первый президент Абхазии, как профессиональный востоковед подчеркивал, что, поскольку интегральным элементом абхазской истории и культуры является ислам, православным не следует претендовать на монополию в духовной жизни республики [Православная Абхазия 1993, с. 4]. Если признать, таким образом, что и абхазское христианство вынуждено существовать в не вполне благоприятных обстоятельствах, упадок ислама образца 1993—2006 гг. не может считаться лишь следствием тяжелых объективных условий. Местные лидеры обеих конфессий указывают на несовместимость строгих ограничений ислама (в особенности воздержания от употребления вина и отказа от язычества, неотделимого от идолопоклонства) и с миросозерцанием абхазов, и с вышеупомянутым «курортным» образом их повседневной жизни. На нашей первой встрече в 2006 г. Тимур Дзыба (управляющий делами ДУМ РА) выглядел раздосадованным и уязвленным тем, что, несмотря на свою энергию и очевидный умственный потенциал, он оказался не в состоянии предотвратить упадок ислама, беспрецедентный даже по советским меркам. Сетуя на «либерализм» руководителей абхазского православия, он восклицал: «Нас критикуют за отказ от национальных традиций. Но что за традиция? Полуголые женщины? Пьяные мужчины? Число людей, живущих в Абхазии по закону Христа, еще меньше, чем две сотни здешних мусульман» (26).

Эта унылая картина радикально изменилась в 2007 - 2009 гг. В 2005 г. ДУМ РА подписало соглашение с российским Советом муфтиев под руководством Равиля Гайнутдина, которое вступило в исполнение в 2007 г. Августовская война 2008 г. и последующее признание Россией Абхазии развязало турецкому Диянету руки для оказания помощи абхазским мусульманам. По словам Мехмета Гёрмеза, вице-президента Диянета, ответственного за его международные связи, «признание Россией Абхазии создало новую правовую ситуацию». Мусульмане Абхазии запросили у Диянета помощь по официальным каналам — через свой парламент и ДУМ РА27. Дабы не раздражать Тбилиси, Диянет начал ее оказывать не прямо, а через Фонд вакфов Диянета, который формально является общественной организацией (в отличие от Диянета, государственного учреждения министерского статуса) и соответственно якобы независимой от Диянета. Фонд вакфов Диянета направил в Абхазию пожертвования, собранные во время Курбан-байрама, и для распоряжения ими отправил туда представителя. Президент Багапш до такой степени был удовлетворен, что выразил личную благодарность представителю Фонда. Ни Грузия, ни США, ни страны Евросоюза пока до сих пор не выступали с критикой косвенной помощи Диянета абхазским мусульманам. Турецкое внешнеполитическое ведомство, опасаясь международной реакции на помощь непризнанному государству, просило Диянет не посылать своего представителя в Сухум. Однако, пользуясь тем, что МИД не имеет юридических оснований для ограничения внешнеполитической деятельности Диянета, в турецком Духовном управлении эту просьбу проигнорировали. По причине насильственной христианизации Аджарии взаимоотношения Диянета с Тбилиси даже без проблемы Абхазии натянутые, поэтому вполне понятен его бесстрашный курс (28).

Получив помощь от двух мощных происламских государств, России и Турции, абхазская мусульманская община начала интенсивно развиваться. Растет число принявших ислам, особенно среди молодежи; многие принимают его во время учебы или работы в Москве и продолжают исповедовать по возвращении в Абхазию. Сухумская мечеть полна прихожан, среди которых не только абхазские мусульмане, но и офицеры ООН из мусульманских стран (до их удаления из Абхазии в июле 2009 г.), и миротворцы СНГ из Дагестана, Татарстана и других мусульманских регионов [Амелина 2010].

Начиная с 2007 г. сначала российский Совет муфтиев, а затем и турецкий Диянет начали приглашать мусульманских лидеров Абхазии на различные международные конференции, на которых те узнают о ситуации в мусульманских общинах других стран, одновременно знакомя их с положением дел в своей республике. И Россия, и Турция обещают предоставить молодым мусульманским лидерам Абхазии возможность получить духовное образование. Правительство Абхазии благодарно Абхазской Православной Церкви, которая выступила связующим звеном между православной Россией и Абхазией. Однако, говорит недавно ставший вице-муфтием Дзыба, «в России 25 миллионов мусульман, и именно мы способны стать другим мостом между двумя государствами» (29).

Одной из нерешенных проблем мусульманской общины Абхазии остается строительство мечетей. Диянет, российский Совет муфтиев и президент Чечни Рамзан Кадыров обещают финансировать строительство Соборной мечети в Сухуме. Но правительство республики выделяет для этого площадку на окраине города, с чем ДУМ РА не желает согласиться, претендуя на место в центре Сухума.

Внимание Турции к мусульманской общине Абхазии вызвало общественное беспокойство в России. Сразу после того, как Фонд вакфов Диянета начал оказывать Абхазии финансовую помощь, а Дзыба посетил Турцию для обсуждения вышеупомянутого проекта обучения молодых мусульман, российские СМИ сообщили, будто Диянет и ДУМ РА договорились, что Турция направит в Абхазию говорящих по-абхазски имамов [Амелина 2010], то есть намерена действовать там по той же схеме, что и в Крыму. Возможно, что это была предумышленная дезинформация. Пока Россия оставалась единственной соседкой Абхазии, признавшей ее независимость, многие российские политики и СМИ полагали, что Россия имеет законное право «монополизировать» Абхазию в том числе и в части искоренения ее традиционных контактов с Турцией. Но такой сценарий неприемлем для самой Абхазии, которой для сохранения независимости требуется разыгрывать сразу обе - русскую и турецкую - карты.

Заключение

Риссе-Каппен пришел к выводу, что «чем государство слабее внутри- и внешнеполитически и чем менее эффективны международные организации, тем менее релевантны и транснациональные акторы» [Risse-Kappen 1995, p. 310 — 311]. Это заключение основано на осмыслении истории успешного национально-государственного строительства стран Западной Европы, США и Восточной Азии. Однако изучение Абхазии как опытного поля этноконфессионального конструктивизма выявило противоположную картину. Именно — то, что транснациональные акторы могут весьма успешно оперировать и там, где система межгосударственных отношений еще не выстроена. Транснациональные акторы способны бросить вызов государствам даже в наиболее важном для них вопросе о признании или непризнании государственности некоторых из них. Пока «мировое сообщество» настойчиво пыталось игнорировать признание Россией Абхазии, квалифицируя действия Москвы как попирающие закон, турецкий Диянет признал, что этот шаг России создал новую правовую ситуацию, и принялся за дело.

Сказанное совсем не означает, будто взаимоотношения по линии государство – транснациональный актор имеют нулевую результативность. Правда, транснациональные акторы постепенно разъедают принципы межгосударственных отношений, однако тем самым они исправляют ошибки, совершенные межгосударственными институтами, такими как ООН, ОБСЕ и Евросоюз. Трудно пройти мимо почти равнодушного отношения этих последних как к проблеме прав человека в непризнаных государствах, так даже и к вопросу о самом их выживании — не раз повторявшиеся «необъявленные войны» несут в себе прямую угрозу их существованию (30). В этом случае Риссе-Каппен справедливо указывает на «силу убеждения выработанных принципов и ценностей» как на наиболее действенный ресурс транснациональных акторов [Risse-Kappen 1995, p. 309]. ААЦ и Диянет могли позволить себе не опасаться Грузии (за которой стоит НАТО), поскольку были убеждены в моральной обоснованности своей политики.

Международные отношения вокруг абхазских армян и мусульман развивались по схожим сценариям.

1. Внешние покровители (ААЦ, Диянет и российский Совет муфтиев) не могли оставаться безучастными к тяжелой судьбе своих единоверцев в непризнанных государствах, но долго колебались, прежде чем бросили вызов нормам межгосударственных отношений.

2. Поворотной точкой стали события, предшествовавшие августовской (2008 г.) войне, когда ААЦ назначила духовного наставника абхазских армян, а российский Совет муфтиев начал выполнять обязательства, предусмотренные соглашением с абхазскими мусульманами в 2005 г.

3. Августовская война ускорила этот процесс. Турецкий Диянет начал оказывать помощь абхазским мусульманам, причем и Диянет, и ААЦ стали воспринимать Грузию как «третью» (т.е. постороннюю) сторону, не имеющую права вмешиваться в их помощь единоверцам.

4. Все это привело к нарастанию противоречий между перечисленными религиозными организациями и светскими государствами, которые по-прежнему не решались покуситься на нормы межгосударственных отношений; однако при этом вполне возможно, что Министерства иностранных дел Турции и Армении восприняли нарастание дуалистичности внешней политики своих государств как, в принципе, благоприятную почву для продвижения своих национальных интересов.

5. Характерно, что нарушения прав меньшинств в Грузии (ограничение религиозной автономии армян, а также насильственная христианизация мусульман-аджарцев) еще больше укрепили ААЦ и Диянет в стремлении помочь армянам и мусульманам в Абхазии. Это — очередной пример того, как транснациональные акторы могут заставить государства уважать права человека, в нашем случае воочию доказывая справедливость афоризма: «Живущему в стеклянном доме не след бросать камни в соседа».

Абхазские мегрелы, лишенные могущественных внешних покровителей, основной стратегией своего выживания сделали создание изменчивого имиджа собственной этнической принадлежности. Они не могут реализовать свои этнические интересы в рамках национально-государственных принципов и равно не заинтересованы в полном подчинении какой-то определенной власти, будь то абхазская или грузинская. Но в то же время они готовы поддержать любую власть, лишь бы она не принуждала их к подобному самоубийственному выбору. Мегрелы не выказали заинтересованности в искусственном дискурсе абхазских властей относительно своего отличия от грузин, однако не придавая ему серьезного возражения, покуда он обеспечивает их безопасность. Хотя мегрел никогда не покидало убеждение в своей принадлежности к грузинской нации, они не боятся сотрудничать с властями Абхазии, попросту игнорируя предостережения Тбилиси на этот счет.

Политические игры вокруг мегрельского вопроса после прекращения огня в 1993 г. продемонстрировали, что официальный Сухум и абхазская оппозиция не меньшие конструктивисты и инструменталисты, чем сами мегрелы. В зависимости от общеполитической конъюнктуры и взглядов конкретного полемиста одно и то же население Гальского района то «превращалось» из грузин в мегрел, то наоборот. Принимая в расчет структуру демографии республики, правящие круги заявили, что Абхазия может выжить только как многонациональное государство. Дабы дистанцироваться от них, оппозиция во главе с Хаджимба не имела иного выхода, как попытаться разыграть абхазскую национальную карту, однако эта тактика — по причине все тех же абхазских демографических реалий — быстро завела ее в тупик.

Пока светские власти Армении и Турции предавались размышлениям и колебаниям, ААЦ и Диянет на деле бросили вызов межгосударственной системе. По тому же пути пошло и Российское светское государство, заявив о признании независимости Абхазии и Южной Осетии, но этому не следовала РПЦ, которая настаивает на принадлежности соответствующих епархий юрисдикции ГПЦ. Таким образом, обе стороны — и государства, и транснациональные акторы — продолжают придерживаться собственной операционной логики, и согласия между ними нет. Однако эта двойственность может идти на пользу обычным людям, особенно тем, что не по своей вине оказались жителями нестандартных территорий (непризнанных государств), если обе системы — межгосударственная и транснациональная — находятся в состоянии баланса, пытаясь контролировать одна другую.


Примечания

[1] Гальский район, в котором проживает большинство абхазских мегрел, находится на крайнем юго-востоке Абхазии и является пограничным с Грузией. Во избежание путаницы в географических названиях в настоящей статье все они воспроизводятся в абхазской транскрипции (то есть пишу Сухум, а не Сухуми) — с единственным исключением мегрельского названия «Гали», которое по-абхазски звучит как «Гал».

[2] ГПЦ переводит богослужебные книги на ассирийский и абхазский языки, но по-мегрельски, считают руководители этой Церкви, литургия немыслима и противоестественна (Интервью автора с руководителем Отдела внешних сношений ГПЦ архиепископом Давидом (Шарашенидзе); 5 февраля 2008 г., Тбилиси).

[3] Государство, которое считает себя еще неполноценным в качестве национального государства и поэтому старается осуществить максимальное доминирование титульной нации на его территории.

[4] В развитие концепции Брубэйкера Майкл Манн утверждает, что этнические напряженности приобретают тенденцию к превращению в геноцид в том случае, если две этнические группы претендуют на создание своего государства на одной и той же территории (или даже ее части), причем слабейшая из них ведет себя более воинственно, рассчитывая на помощь извне [Mann 2005]. Одновременно Манн порицает Брубэйкера и других этносоциологов за недооценку классового фактора. С его точки зрения, этнические конфликты обостряют не только взаимная сегрегация и культурный разлад; они происходят в случае, когда одна (или обе) стороны начинают ощущать себя объектом чужой эксплуатации, и этнический раскол лишь усугубляет классовый.

[5] Как будет показано ниже, для вернувшихся в Гали мегрел существует множество причин быть лояльными абхазским властям. Во-первых, они принадлежат к «самурзаканской» мегрельской ветви и тем отличаются от мегрел, живущих в самой Грузии. Во-вторых, их возвращение в Гали явилось осознанной демонстрацией готовности жить в непризнанном абхазском государстве. В-третьих, им нет нужды требовать политического равенства с абхазами до тех пор, пока у них есть возможность жить в Абхазии, не отказываясь от грузинского гражданства, учить своих детей на грузинском языке и по грузинским учебникам и более или менее свободно выезжать в Грузию. В-четвертых, президент Багапш тактично благоволил абхазским мегрелам — другими словами, их лояльность отчасти достигнута соответствующей президентской риторикой. Несмотря на вышеуказанные факторы, я считаю самой основной причиной лояльности абхазских мегрелов глубокую индоктринацию между ними советской идеей «титульной нации». На пространстве бывшего Советского Союза можно встретить и другие примеры того же рода. Так, на Украине этнические русские избегают участвовать в столкновениях русскоговорящих украинцев с украинскоговорящими.


Примечания

(1) Гальский район, в котором проживает большинство абхазских мегрел, находится на крайнем юго-востоке Абхазии и является пограничным с Грузией. Во избежание путаницы в географических названиях в настоящей статье все они воспроизводятся в абхазской транскрипции (то есть пишу Сухум, а не Сухуми) — с единственным исключением мегрельского названия «Гали», которое по-абхазски звучит как «Гал».

(2) ГПЦ переводит богослужебные книги на ассирийский и абхазский языки, но по-мегрельски, считают руководители этой Церкви, литургия немыслима и противоестественна (Интервью автора с руководителем Отдела внешних сношений ГПЦ архиепископом Давидом (Шарашенидзе); 5 февраля 2008 г., Тбилиси).

(3) Государство, которое считает себя еще неполноценным в качестве национального государства и поэтому старается осуществить максимальное доминирование титульной нации на его территории.

(4) В развитие концепции Брубэйкера Майкл Манн утверждает, что этнические напряженности приобретают тенденцию к превращению в геноцид в том случае, если две этнические группы претендуют на создание своего государства на одной и той же территории (или даже ее части), причем слабейшая из них ведет себя более воинственно, рассчитывая на помощь извне [Mann 2005]. Одновременно Манн порицает Брубэйкера и других этносоциологов за недооценку классового фактора. С его точки зрения, этнические конфликты обостряют не только взаимная сегрегация и культурный разлад; они происходят в случае, когда одна (или обе) стороны начинают ощущать себя объектом чужой эксплуатации, и этнический раскол лишь усугубляет классовый.

(5) Как будет показано ниже, для вернувшихся в Гали мегрел существует множество причин быть лояльными абхазским властям. Во-первых, они принадлежат к «самурзаканской» мегрельской ветви и тем отличаются от мегрел, живущих в самой Грузии. Во-вторых, их возвращение в Гали явилось осознанной демонстрацией готовности жить в непризнанном абхазском государстве. В-третьих, им нет нужды требовать политического равенства с абхазами до тех пор, пока у них есть возможность жить в Абхазии, не отказываясь от грузинского гражданства, учить своих детей на грузинском языке и по грузинским учебникам и более или менее свободно выезжать в Грузию. В-четвертых, президент Багапш тактично благоволил абхазским мегрелам — другими словами, их лояльность отчасти достигнута соответствующей президентской риторикой. Несмотря на вышеуказанные факторы, я считаю самой основной причиной лояльности абхазских мегрелов глубокую индоктринацию между ними советской идеей «титульной нации». На пространстве бывшего Советского Союза можно встретить и другие примеры того же рода. Так, на Украине этнические русские избегают участвовать в столкновениях русскоговорящих украинцев с украинскоговорящими.

(6) Вооруженные конфликты продолжаются и в Малой Центральной Евразии, но здесь США, Россия и Китай действуют совместно в том, что они называют «борьбой с международным терроризмом».

(7) В отличие от строго этнографической дефиниции черкесов (народы, говорящие на языках, входящих в абхазо-адыгскую (западнокавказскую) языковую семью) во время массовой иммиграции кавказцев после Кавказской войны с Россией в XIX веке османы не могли отличать этих иммигрантов друг от друга и именовали их без разбора одинаково как «черкесы». Этот «этноним» продолжает быть в употреблении в современной Турции.

(8) Интервью автора с министром иностранных дел Абхазии Сергеем Шамба, 22 августа 2006 г., Сухум, Абхазия; с председателем Гальского районного совета Русланом Кишмария, 25 авг. 2006 г., Гали, Абхазия.
Как мне уже приходилось писать ранее (см., напр.: [Мацузато 2006, с. 150—151]), с исторической точки зрения это довольно спорное утверждение. Но в данном случае важнее другое — то, как абхазские власти пытаются сконструировать категорию «мегрелы». Метод Рэйчел Клогг, которая осознанно отвергает законность этой категории (хотя и согласна, что «многие [абхазы] отличают население Гал[и] от официального Тбилиси»), оставляет место для сомнений. См.: [Clogg 2008].

(9) По этим данным, в 1995 г. в Абхазии проживало 91 162 абхаза (или 29% населения), 89 928 грузин (большинство мегрелы — 28%), 61 962 армянина (20%), 51 573 русских (16%), 8177 украинцев (3%), 3535 греков (1%) и 6947 представителей других национальностей (2%) [Крылов 1999].

(10) 20 сентября 2009 г., то есть в первое воскресенье после появления упомянутой декларации от 15 сентября, в единственной в Гальском районе православной церкви Св. Георгия Победоносца я наблюдал протесты прихожан, которые были возмущены тем, как простой священник, даже не епископ (Виссарион) посмел сделать грандиозное по масштабам заявление о смене подчиненности епархии и восстановлении средневекового католикосата. Этнический абхаз о. Матфей пытался успокоить толпу увещеваниями о том, что они, в конце концов, христиане, для которых политика второстепенна (Интервью автора со священником церкви Св. Георгия Победоносца о. Матфеем (Тужба); 20 августа 2009 г., с. Чубурхинджи, Гальский район, Абхазия).

(11) Исследование группы О'Лафлина показало, что после августовской войны 2008 г. и признания Абхазии Россией абхазские мегрелы оказались настроены более пессимистично, нежели абхазы, русские и армяне. Они опасаются повторения вооруженного конфликта с Грузией, понимают, что имеют достаточно средств только на еду, полагают, что экономическое положение Грузии лучше, чем Абхазии, склонны заявлять о своем собственном опыте как потерпевших дискриминацию по этническому признаку и менее уверены в том, что Абхазия развивается в правильном направлении [O'Loughlin et al. 2011].

(12) ААЦ, как и РПЦ была зарегистрирована как гражданская организация, а не церковь. Помимо этого, ААЦ и ГПЦ полемизируют по вопросу об исторической и юридической принадлежности нескольких церквей.

(13) Интервью автора с сотрудником Отдела внешнецерковных сношений Московского патриархата о. Александром (Васютиным); 18 августа 2010 г., Москва.

(14) Интервью автора с архиепископом Арцахской епархии ААЦ Паргевом (Мартиросяном); 30 августа 2010 г., г. Степанакерт, Нагорный Карабах.

(15) Причина зверств грузинских военизированных формирований на ранних этапах абхазской войны заключалась в том, что Грузия тогда не имела регулярной армии и в Абхазию вторглись независимые «национальные гвардейцы», среди которых был высок процент уголовников. Известный грузинский политолог Гия Нодиа так описывает эту ситуацию: «То, что называлось грузинской армией, на деле представляло совокупность самоуправляющихся (т.е. неуправляемых) подразделений с поэтическими названиями и плохим взаимодействием, в которых бок-о-бок с романтиками-патриотами сражались бандиты... Их постоянные насилия против гражданского населения (и не только абхазов) возмущали местных жителей (включая грузин) и нанесли огромный урон международному имиджу Грузии» [Нодиа 1998, с. 50). Отсутствие дисциплины в этих грузинских полувоенных формированиях предопределило их последующее поражение. Во-первых, пока они занимались грабежами и насилиями, абхазское правительство нашло ценное время для его эвакуации из Сухуми в Гудауту. Во-вторых, не сумев изолировать абхазов, они, наоборот, толкнули всех не-грузин в единый антигрузинский лагерь. В-третьих, как позднее говорил мне вслед за ярким описанием увиденного в первые дни войны Борис Николаевич Пастухов, в те годы замминистра российского МИДа, уполномоченный другим Борисом Николаевичем на урегулирование абхазского конфликта, «абхазы не пай-мальчики. Они отвечали грузинам так, как те того заслуживали» (Интервью автора с Борисом Пастуховым, старшим вице-президентом Торгово-промышленной палаты РФ, заместителем министра иностранных дел РФ в 1992— 1998 гг.; 25 августа 2010 г., Москва).

(16) Интервью автора с председателем Армянской общины г. Гагра Хаджи-ком Минасяном; 21 сентября 2009 г., г. Гагра, Абхазия.

(17) В северной части Приднестровья и Молдовы католики появились после пребывания этих территорий в составе Речи Посполитой.

(18) Медсестра католической клиники, которая существует на польские пожертвования в селе Слобода-Рашковская (Каменский район Приднестровья), говорила мне, что ни она сама, ни ее земляки не воспринимают Молдову в качестве иностранного государства; по ее выражению, это мнение «верхов» (Интервью автора с медсестрой Социально-медицинского центра прихода Римско-католической церкви Св. Каэтана Татьяной Логиной; 30 декабря 2009 г., село Слобода-Рашковская, Каменский район, Приднестровье).

(19) Этот визит вызвал яростный протест со стороны грузинского МИДа, которое потребовало от Гугеротти извинений [Vatican Ambassador 2006].

(20) Интервью автора с духовным руководителем ААЦ в Абхазии о. Тароном (Гуликяном); 21 сентября 2009 г., Гагра, Абхазия.

(21) Интервью автора с начальником отдела межцерковных отношений ка-толикосата ААЦ епископом Овакимом (Мануяном); 28 августа 2010 г., Эчми-адзин, Армения.

(22) Интервью с о. Тароном (Гуликяном); 21 сентября 2009 г., Гагра, Абхазия.

(23)  Например, Диянет отправляет 25 имамов Украине: 22 для служения крымским татарам, по одному — для мусульман в Донецке, Харькове и Мариуполе (Интервью автора с вице-президентом Диянета Турции Мехметом Гёрмезом; 29 марта 2007 г. Анкара; интервью автора с сотрудником Диянета Омером Фаруком Савураном, работавшим в 2006 — 2008 гг. имамом в Крыму; 16 марта 2010 г., г. Анкара).

(24) Интервью автора с Талихом Хватышем — депутатом парламента Абхазии, гражданином Турции и членом парламента Турции в 1999 — 2002 гг.; 23 сентября 2009 г., Сухум, Абхазия.

(25) Например, после пасхальной литургии, которая проводится в древней (X в.) церкви Лыхны, священники вместе с прихожанами отправляются в языческое святилище Лых-ныха. Этот обряд был возрожден в начале 1990-х годов [Крылов 1999].

(26) Интервью автора с управляющим делами ДУМ РА Тимуром Дзыба; 23 августа 2006 г., Сухум, Абхазия.

(27) Диянет имеет право предоставлять помощь зарубежным мусульманам только после того, как они сами просят на этот счет (этим способом он отводит от себя возможные обвинения в проведении собственной мировой стратегии) и после того, как светское правительство данной страны соглашается с турецким правительством на этот счет. Последнее легко объяснимо, поскольку затем сотрудники Диянета обычно посещают спонсируемую страну с лекциями, финансируют строительство в них мечетей, консультируют местных мусульман в вопросах миссионерства. В противном случае деятельность такого рода была бы истолкована как покушение на духовную безопасность другого государства.

(28) В интервью, состоявшемся 22 марта 2010 г., М. Гёрмез поделился со мной собственными впечатлениями от посещения Аджарии. Еще близ турецко-грузинской границы он повстречал двух старух. На вопрос, что они тут делают, те сказали, что, лишенные возможности молиться в Аджарии, раз в неделю они приходят сюда, чтобы услышать азан (призыв к молитве) с турецкой территории, дабы не позабыть, что они мусульманки. Если верить Гёрмезу, обращение в христианство мусульман ГПЦ проводит даже в аджарских детских садах. В марте 2010 г., когда я беседовал с Гёрмезом, Диянет готовил обращение в международные правозащитные организации с призывом защитить аджарских мусульман. В своем антропологическом исследовании Ма-тиус Пелкманс пытается доказать, что христианизация аджарцев, идущая с 1989 г., имеет естественный характер, однако его описания в общем и целом подтверждают наблюдения Гёрмеза. Например, власти Тбилиси и Батуми мешают спокойно работать аджарскому муфтияту, образованному в 1992 г., постоянно тревожа его обвинениями в коррупции, слабой религиозной подготовке его руководства и даже в шпионаже в пользу Турции. Единственная исламская школа в регионе была преобразована в православную, которую молодые мусульмане вынуждены посещать за неимением другой [Pelkmans 2006, p. 116—118]. Не удивительно, что М. Саакашвили, как в свое время и 3. Гамсахурдиа, добивается христианизации Аджарии, однако даже выходец из известной мусульманской аристократической семьи Аслан Абашидзе, который руководил автономной Аджарией до 2004 г., публично заявляет, что «аджарский ислам медленно умирает» [Pelkmans 2006, p. 112), и сам он стал православным. Грузинский историк Георгий Саникидзе так описывает личные впечатления от полевых исследований в Аджарии в 2003 г.: «Местные власти были готовы на все, лишь бы помешать» его контактам с мусульманами [Sani-kidze, Walker 2004, p. 12]. Пелкманс признает «трудности изучения ислама в государстве, в политике и "высокой культуре" которого доминирует православие» [Pelkmans 2006, p. 143).

(29) Интервью автора с вице-муфтием ДУМ РА Тимуром Дзыба; 18 сентября 2009 г., Сухум, Абхазия. «25 миллионов мусульман в России» — это почти двукратное преувеличение реальной картины, но похожие цифры часто звучат в публичных выступлениях лидеров российских мусульман. Даже В. Путин однажды заявил, что «в России 20 миллионов мусульман».

 (30) В числе прочего я имею в виду странное бездействие Совета Безопасности ООН в первые дни абхазской (1992) и второй юго-осетинской (2008) войн, когда были убиты сотни мирных жителей. Не следует забывать, что вплоть до войны 2008 г. и абхазское, и юго-осетинское правительства тесно сотрудничали с миссиями ООН и ОБСЕ. Станислав Гобозов, лидер юго-осетинской Партии Отечества (которая находится в оппозиции к администрации президента Э. Кокойты), утверждает, что миссия ОБСЕ делала все возможное, чтобы ослабить обороноспособность Южной Осетии, изображая при этом, будто не замечает стягивания «около 40» грузинских артиллерийских батарей к Цхин-валу. После августа 2008 г. осетины справедливо потребовали, чтобы все международные организации, за исключением Красного Креста, покинули Южную Осетию (Интервью автора с одним из руководителей Партии Отечества, деканом инженерно-экономического факультета Юго-Осетинского университета Станиславом Гобозовым; 29 декабря 2010 г., Цхинвал, Южная Осетия).


Литература и источники

Абхазия: хроника необъявленной войны. Ч. 1. 14 августа — 14 сентября 1992 года. М., 1992.
Амелина Я. «Исламизация» Абхазии: дутая сенсация // Чегемская правда. 24.02.2010.
Дорофей (Дбар), иеромонах. Краткий очерк истории Абхазской православной церкви. Новый Афон: Издательство Абхазской епархии «Стратофил», 2006.
Комиссия вынесла свои рекомендации // Чегемская правда. 28.07.2009.
Крылов А. Социальный портрет непризнанного государства // Эхо Абхазии. 1999. 18 мая 1999.
Кучуберия А. В Абхазии будут введены новые паспорта // Кавказский узел. 2009. 20.10. Web http://abkhasia.kavkaz-uzel.ru/ articles/160935//. Последний доступ 10 июля 2011.
Маркедонов С. Непризнанную Абхазию признают // Научные тетради Института Восточной Европы. Вып. 1. Непризнанные государства. М., 2006.
Мацузато К. Патронное президентство и политика в сфере идентичности в непризнанной Абхазии // Асta Eurasica. 2006. 4.
Нодиа Г. Конфликт в Абхазии: Национальные проекты и политические обстоятельства // Грузины и абхазы: Путь к примирению / Ред. Б. Коппитерс, Г. Нодиа, Ю. Анчабадзе. М.: Весь мир, 1998.
Православная Абхазия. 1993. № 18. Ноябрь.
Смыр Г.В. Ислам в Абхазии и путь преодоления его пережитков в современных условиях. Тбилиси: Мецниереба, 1972.
Тания Л. Национальная идеология в зеркале внутриполитического кризиса вокруг поправок к «Закону о гражданстве 2005 г.» // Чегемская правда. 11.08.2009.
Antonenko O. Frozen Uncertainty: Russia and the Conflict over Abkhazia // B. Coppieters and R. Legvold, eds. Statehood and Security: Georgia after the Rose Revolution. Cambridge, Mass., 2005.
Brubaker R. National Minorities, Nationalizing States and External Homelands in the New Europe // Daedalus. 1995. 124. 2.
Clogg R. The Politics of Identity in Post-Soviet Abkhazia: Managing Diversity and Unresolved Conflict // Nationalities Papers. 2008. 36. 2.
Gorenburg D. Identity Change in Bashkortostan // Ethnic and Racial Stadies. 1999. 22. 3.
Keohane R., Nye J., eds. Transnational Relations and World Politics. Cambridge, Mass., 1970.
Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Oilitics of Reconstrucyion. N. Y., 1919.
Mann M. The Dark Side of Democracy: Explning Ethnic Cleansing. Cambrige, 2005.
Matsuzato K. From Belligerent to Multi-ethnic Democracy: Domestic Politics in Unrecognized States after the Ceasefires // Eurasian Review. 2008. 1.
Matsuzato K. Inter-Orthodox Relations and Transborder Nationalities in and around Unrecognised Abkhazia and Transistria // Religion, State and Society. 2009. 37. 3.
Matsuzato K. Cultural Geopolitics and the New Border Regions of Eurasia // Journal of Eurasian Studies. 2010a. 1.
Matsuzato K. South Ossetia and the Orthodox World: Official Churches, the Greek Old Calendarist Movement and the So-called Alan Diocese // Journal of Church and State. 2010b. 52. 2.
Matsuzato K. Canonization, Obedience and Defiance: Strategies for Survival of the Orthodox Communities in Transistria, Abkhazia and South Ossetia // Caucasus Analitical Digest. 20. 7 Oct. 2010c.
OLoughlin J., Kolossov V., Toal G. Inside Abkhazia: Survey of Attitude in De Facto State // Post-Soviet Affairs. 2011. 27. I.
Pelkmans M. Defending the Border: Identity, Religion and Modernity in the Republic of Georgia. Ithaca-London, 2006.
Risse-Kappen Th., ed. Bringing Transnational Relations Back. In: Non-State Actors, Domestic Structure and International Institutions. Cambridge, 1995.
Sanikidze G., Walker E.W. Islam and Islamic Practice in Georgia // Berkeley Program in Soviet and Post-Soviet Studies, Working Paper Series. Fall 2004.
Skakov A. Abkhazia at a Crossroads: On the Domestic Political Situation in the Republic of Abkhazia // Iran and the Caucasus. 2005. 9. 1.
Suny R.G. The Making of Georgian Nation. Bloomingtone and Indianapolis, 1994.
Trier T., Lohm H., Szakonyi D. Under Siege: Inter-ethnic Relations in Abkhazia. L. 2010.
Unrepresented Nations and Peoples Organizations: Abkhazia. Web http://www.unpo.org/members/7854.  Последний доступ  3 февраля 2011 г.
Vatican Ambassador Summoned to Georgian Foreign Ministry after a Visit to Abkhazia // Armenian News. 11.01.2006. Web (www.armtown.com/ news/en/yer/20060111/21140/). Последний доступ 11 октября 2010 г.

 
* * *
 
Настоящая статья подготовлена в рамках исследовательского проекта «Транснациональная политика в Причерноморье: религии, государства и меньшинства» (апрель 2009 — март 2012 гг.), который финансирует Министерство образования Японии. Статья явилась основой для доклада, представленного автором на международной конференции «The Modernization of Russia and Eurasia: Challeges and Opportunities)), которая состоялась в Национальном Ченгчи (политическом) университете (Тайпей) 13—14 ноября 2010 г.


(Опубликовано: Кавказские научные записки (2011) - № 4 (9))

(Перепечатывается с сайта: www.kavkazoved.info.)