Главная » Алфавитный каталог авторов » А » Трансформация грузино-абхазского конфликта: переосмысление парадигмы

Нателла Акаба, Ираклий Хинтба

Трансформация грузино-абхазского конфликта: переосмысление парадигмы

1. Введение

Нателла Акаба

1.1 Актуальность, теоретическая и практическая значимость исследования

Нельзя не отметить, что за последнее десятилетие появилось немало исследований, посвященных грузино-абхазскому конфликту. Однако создается впечатление, что авторы большинства из них отдают предпочтение описанию хронологии событий и отчасти – возможных сценариев будущего. В то же время, истоки и предпосылки данного конфликта все еще недостаточно глубоко проанализированы, чему, вероятно, в значительной степени способствует господствующее среди международных посредников и медиаторов убеждение, что пора оставить прошлое историкам и сосредоточиться на будущем. Подобные взгляды неоднократно озвучивались официальными представителями ООН, ОБСЕ, Группы Друзей на грузино-абхазских переговорах, а стремление абхазских и грузинских исследователей проанализировать причины и характер конфликта не находило у них понимания. Такой подход представляется глубоко ошибочным, и, по-видимому, именно он является одной из ключевых причин того, что грузино-абхазские переговоры, как и мирный процесс в целом, потерпели полную неудачу.

Очевидно, что невозможно рассчитывать на трансформацию или урегулирование конфликта и нахождение некой приемлемой для всех заинтересованных акторов модели в том случае, когда нет полной ясности относительно природы и истоков противостояния и того, вокруг чего, собственно, разворачивается конфликт. Каждая из сторон имеет свою собственную интерпретацию событий прошлого и свое собственное видение будущего, которые не только не совпадают между собой, но, напротив, вступают в острое противоречие. Трудно, а то и невозможно, представить себе успешный диалог в ситуации, когда грузины видят в случившемся в 1992 - 93 гг. «руку Москвы», спровоцировавшей абхазо-грузинскую войну для того, чтобы сохранить Тбилиси в орбите своего влияния, а абхазы те же трагические события единодушно оценивают как апофеоз национально-освободительной войны абхазского народа и реализацию своего законного права на самоопределение.

Есть немало оснований для того, чтобы отнести данный конфликт к числу трудноразрешимых, что, соответственно, требует отхода от традиционных методов урегулирования конфликтов. Такие факторы, как асимметрия сторон, глубокие исторические корни конфликта, большие человеческие потери, понесенные сторонами в ходе военных действий, высокая степень вовлеченности всего населения Абхазии, сопровождающаяся острой поляризацией позиций сторон и наличием «образа врага» в лице другой стороны конфликта – все это диктует необходимость обращения к концепции трансформации конфликта. Последняя нацелена не на активизацию внешних факторов и посреднических усилий, а, в первую очередь, на преобразование взаимоотношений, интересов и целей различных групп внутри самих обществ, находящихся в состоянии конфликта.

Целью данного исследования является анализ природы и истоков грузино-абхазского конфликта в его динамике, т.е. до и после августа 2008 г., а также выявление причин неэффективности официального переговорного процесса. Представляется полезным также определить место и роль заинтересованных игроков, их собственных интересов, что особенно важно ввиду продолжающихся попыток определенных кругов Грузии представить абхазскую политическую элиту, как и общество в целом, в качестве безвольных российских марионеток. Очевидно, что без максимально честного, деполитизированного анализа и переосмысления всего прошлого опыта абхазо-грузинских взаимоотношений невозможно выработать новые подходы к урегулированию данного конфликта, особенно, с учетом сложившихся после августа 2008 г. новых реалий. Упомянутые выше новые реалии открывают как новые возможности для установления долгосрочного мира в регионе, так и порождают новые вызовы безопасности в региональном масштабе. Сложившаяся ситуация требует от политиков и от экспертного сообщества тщательного анализа и выработки соответствующих форм реагирования на происходящие изменения. В идеале данное исследование могло бы стать импульсом к выработке некоей новой парадигмы переговорного процесса.

1.2 Методология

Одной из задач данной работы является проведение сравнительного анализа восприятия природы, истории и последствий грузино-абхазского конфликта абхазским экспертным сообществом с одной стороны, и сложившихся в научной литературе оценок, мнений и суждений по данной проблеме c другой. В феврале – марте 2010г. Ардой Инал-Ипа и Лианой Кварчелия было проведено исследование общественного мнения относительно причин и следствий грузино-абхазского конфликта, а также тех изменений, которые произошли после августа 2008 г. В рамках упомянутого исследования было проведено 11 углубленных интервью и две фокус группы. Среди опрошенных - политологи, член Парламента, активисты НПО, участники боевых действий периода грузино-абхазского конфликта 1992-1993 гг., журналисты и правозащитники. Интервью были взяты у мужчин и женщин, принадлежащих к разным возрастным группам. Респонденты различались и по своим политическим взглядам. Фокус-группы проводились с молодежью, представителями экспертного сообщества и НПО. Всего в опросе приняли участие 29 человек.

Полученные данные были обобщены и нашли подробное отражение в данной работе, наряду с результатами политического и научного анализа ряда официальных документов, научной литературы. Авторы высказывают также свои личные точки зрения, наблюдения, и оценки.

2. Восприятие природы, истоков и последствий грузино-абхазского конфликта до августа 2008 г.

Нателла Акаба

Стало привычным рассматривать грузино-абхазский конфликт в контексте распада СССР. Хотя, данное эпохальное событие, несомненно, явилось мощнейшим катализатором эскалации этого конфликта и его перехода в вооруженную стадию, нельзя игнорировать тот факт, что серьезные абхазо-грузинские противоречия и межэтнические трения существовали еще тогда, когда СССР казался несокрушимой твердыней. Ведь абхазы были едва ли не единственным народом на советском пространстве, представители которого периодически выходили на массовые акции протеста против грузинской политики, которая, по убеждению абхазов, была нацелена на подавление абхазской национальной и культурной идентичности.

И, хотя важнейшие решения принимались в Москве, абхазская элита и по сей день, придерживается мнения, что Грузинской ССР, занимавшей в СССР относительно привилегированное положение, удавалось проводить свою собственную ассимиляционную политику в отношении Абхазии. Абхазские выступления имели место в 1957,1964, 1967, 1978 гг. а в 1989 г. произошло первое вооруженное столкновение между абхазами и грузинами, приведшее к человеческим жертвам. Если в ряде других советских автономий до конца 80-х гг. межэтнические трения хотя и присутствовали, но открыто не проявлялись, то абхазские выступления принимали форму открытого противостояния политике Тбилиси. Москве приходилось частично учитывать и удовлетворять требования абхазов, направленные на сохранение и развитие абхазского языка, открытие Абхазского университета, национального телевидения и т.д., хотя Союзный центр старался не поощрять более радикальные требования абхазов, в частности, о выходе Абхазской АССР из состава ГССР и восстановления статуса, которым Абхазия обладала до 1931 г.

В СССР этнонационализм считался серьезным нарушением коммунистических норм и не поощрялся, что позволяло грузинскому руководству интерпретировать абхазские требования о сохранении традиционных абхазских топонимов, развитии абхазского языка и культуры как проявления национализма и отклонение от «генеральной линии КПСС», за что многие представители абхазской интеллигенции подвергались гонениям даже после смерти Сталина. С началом горбачевской политики гласности и демократизации, сдерживаемые прежде националистические настроения в самой Грузии, выплеснулись на страницы газет и городские площади, а нападки на абхазскую автономию и самих «абхазских сепаратистов» стали неотъемлемым элементом грузинской общественной жизни, что не могло не встревожить абхазов. Оскорбительные высказывания в адрес негрузинского населения, вплоть до требований ограничить рождаемость, призывы к отмене всех автономий в Грузии – все это нагнетало напряженность в Абхазии.

Открытое письмо группы грузинских литераторов от 1989 г. стало своеобразным барометром настроений определенной части грузинского общества в отношении абхазов. В нем, в частности, говорилось: «Используя нашу тысячелетнюю доброту и с нашего вежливого согласия, пару веков назад с Северного Кавказа к нам пришли адыгейские племена (апсилы и абазги). Мы пригрели их на нашей грузинской земле...Пришелец из-за гор, покрывший мхом нашу национальную плоть, оспаривает нашу землю» 1. И это далеко не единственное публичное высказывание подобного рода. Надо сказать, что в абхазской среде такие лозунги воспринимались со всей серьезностью и передавались из уст в уста, обостряя ощущение угрозы национально-культурной идентичности и неопределенности будущего.

На наш взгляд, грузино-абхазский конфликт в определенной степени является конфликтом на социокультурном и ментальном уровне, что придает ему особую остроту и яркую эмоциональную окраску. Речь идет в первую очередь о различном понимании грузинами и абхазами своего места в быстро меняющемся геополитическом пространстве. Для абхазов крайне важно, вопреки набирающим силу процессам глобализации, оставаться частью Кавказского мира, сохраняя открытыми границы с республиками и регионами Северного Кавказа (прежде всего границу по р. Псоу) и осуществляя через них культурные, человеческие, экономические и иные контакты. Стремление Грузии всячески дистанцироваться от России неприемлемо для абхазов уже потому, что отдаляет их от наиболее близких в языковом и культурном отношении адыгов и других кавказских этносов. Понятие «кавказская идентичность» для абхазов наполнено реальным содержанием, и позволяет ощущать себя более сильными и защищенными. При этом значительная часть абхазской элиты отождествляет Абхазию с Европой и высоко ценит европейскую культуру.

В данном случае речь может идти о нескольких уровнях идентичности – абхазы, кавказцы, европейцы. Для грузин (по крайней мере, так утверждает грузинская политическая элита) исключительная принадлежность Грузии Европе неоспорима, и главным вектором развития для Грузии был и, по крайней мере на данном этапе, остается евро-атлантический. А относительно кавказской идентичности в Грузии, на наш взгляд, присутствует некоторый скепсис. Как до начала, так и в период грузино-абхазской войны 1992-93 гг. и после нее многие представители грузинской общественности недоуменно реагировали на лозунги и заявления абхазов о кавказском и абхазо-адыгском братстве, явно сомневаясь в их искренности.

Учреждение Конфедерации народов Кавказа со столицей в г. Сухум в 1991 г. было воспринято в Грузии в лучшем случае с иронией, а Шеварднадзе назвал эту организацию «бумажным тигром». Ряд грузинских деятелей культуры, в частности, крупный грузинский писатель Чабуа Амирэджиби, позволяли себе весьма неуважительные высказывания в адрес адыгов и других кавказских этносов 2. Приходилось слышать от грузин, проживавших в Абхазии, недоумение в связи с активизировавшимися в начале 90-х гг. связями абхазов с северокавказцами: «Неужели эти мусульмане для вас ближе, чем мы, грузины, с которыми вы столько лет живете рядом!». И по сей день в общественном мнении Грузии существует убеждение, что северокавказские добровольцы являлись на самом деле наемниками, т.е. воевали за вознаграждение, что не соответствует действительности. В то же время, нельзя не отметить, что время от времени из Тбилиси звучат лозунги о кавказском единстве. Как указывает Г. Нодия, «грузины иногда претендуют на некую особую роль на Кавказе, и иберо-кавказская идея... была весьма популярна при Гамсахурдиа – это можно рассматривать как своеобразный постимпериализм»3. Естественно, такие модели единого Кавказа, где Грузии принадлежала бы доминирующая роль, совершенно не устраивают абхазов, видящих главную угрозу своей этнокультурной идентичности именно в Грузии.

Если говорить о глубинных причинах конфликта, то большинство абхазских (и не только) исследователей считает, что в центре его стоит проблема идентичности. Абхазы воспринимают грузинскую политику в отношении своего народа, как покушение на само существование абхазского этноса. Отрицая по сути дела существование абхазов как самостоятельного этноса, как это делают ряд грузинских идеологов, и пытаясь внушить абхазам, что они - грузины, последние посягают на идентичность, являющуюся одной из базовых потребностей человека. Даже в тех случаях, когда за абхазами признается право на собственную идентичность, то их право на территорию, т.е. Абхазию, отрицается, что выглядит нелогично. Как отмечает бельгийский ученый М.Тео Янс, территория в смысле место происхождения или отечества является «краеугольным камнем идентичности». Этот же автор полагает, что когда члены этнонациональной группы ощущают угрозу территории, которую они считают своей, «их реакция может быть гневной», и в такой борьбе ни одна группа не готова пойти на компромисс 4.

Известно, что в период социальных потрясений, к числу которых, несомненно, относится распад СССР и крах коммунистической идеологии, как правило, резко возрастает роль национального самосознания. Как иронично выразился швейцарский ученый Т. Флайнер, национализм является высшей и последней стадией коммунизма. Этническая идентичность, как известно, является одной из форм идентичности, роль которой резко возрастает в условиях, когда девальвируются другие идентичности, например, государственные, гражданские и иные, как это имело место в период стремительной дезинтеграции СССР. И в такие периоды люди обращаются к своей этнической идентичности, которая тесно связана с такими базовыми понятиями, как безопасность и право на участие. Вопреки утверждениям некоторых радикальных либералов, большинство людей в современном мире не готовы отказаться от своих групповых идентичностей.

Многие историки берут за точку отсчета в грузино-абхазском конфликте период после Русско-Кавказской войны, когда, в связи с репрессиями царской администрации, до ¾ всего абхазского населения вынуждены были покинуть свою родину. Нередко грузинские историки и политические деятели выражают недоумение тем обстоятельством, что, хотя репрессии в отношении абхазов и их депортацию осуществляла русская администрация, абхазы склонны в гораздо большей степени винить в своих бедах грузин, чем русских. На самом деле это имеет свое объяснение: хорошо известно, что в карательных акциях царской администрации против абхазов, черкесов и других кавказцев на определенных этапах участвовали и грузины, хотя сегодня в Грузии этот факт многими опровергается. Однако хорошо известно, что, хотя Грузия и была в тот период российской колонией, однако, в отличие от абхазов, отнесенных царской администрации к категории «виновного населения», грузины были причислены к «лояльному населению». Грузинская аристократия была допущена к царскому двору и военной службе, в то время как абхазские дворяне, возмущенные потерей своих привилегий, вместе с представителями «низших» сословий участвовали в выступлениях против самодержавия. В этот период в грузинской прессе развернулась кампания, целью которой было переселение грузин на опустевшие земли абхазов. Грузинские просветители и пуб­лицисты агитировали грузинских, особенно мегрельских, крестьян переселяться в Абхазию, при этом по возможности стараясь препятствовать переселению русских, например, ссылаясь на то, что климат в Абхазии подходит только картвелам: «...Лучше всех в Абхазии устроились переселенцы из Рачи, Имеретии и Мегрелии...Остальные жители так и не смогли привыкнуть к климату Абхазии и приспособиться к этой земле как рачинцы, имеретинцы и мегрелы»5 . В эти же годы Г. Церетели писал: «Нашему народу (грузинам – Н.А.) в десять раз более необходимо расширение и переселение, чем выходцам из России...Все сочувствующие нашей стране должны проявить больше стараний, чтобы на опустевшие места побережья Черного моря направить наших бедных сельских людей»6 .

Один из доводов в пользу того, что грузины имеют особые права на переселение в Абхазию, был высказан Н. Джанашиа, напомнившим, что, поскольку «на этой земле грузины неоднократно проливали кровь и своим мужеством прославляли знамя Великой России», правительство (России – Н.А.) должно поселить здесь грузин, а не греков, пришедших из-за гор 7. Понятно, что желание использовать драму абхазов в интересах своей нации выглядело в глазах абхазов неприемлемым со стороны соседнего кавказского народа. Таким образом, абхазы и грузины оказались «по разные стороны баррикад» и, как считает грузинский исследователь Т. Гордадзе, именно махаджирство четко разделило абхазов и грузин. Он же указывает, что классификация народов по принципу лояльности Российской империи постоянно менялось, так что «лояльные» грузины позже перешли в разряд «нелояльных», в связи с чем в 1900 г. специальным указом грузинским переселенцам было запрещено покупать земли вАбхазии 8.

Оценка последствий грузино-абхазской войны 1992-93 гг. является еще одним предметом серьезных разногласий для сторон конфликта. Для абхазских исследователей изгнание грузинских оккупационных сил и последовавший за ним исход значительной части грузинского населения является справедливым результатом национально-освободительной борьбы народа и реализацией неотъемлемого права народа Абхазии на самоопределение. Отношение к грузинской общине Абхазии с началом войны 1992-93 гг. окрашено в негативные тона: по мнению большинства абхазов, они должны были выступить вместе с абхазами против тех, кто вошел в Абхазию на танках, кто обстреливал сухумские пляжи с военных вертолетов, убивал и грабил гражданское население. Особенно болезненно воспринимают многие абхазы то, что среди местных грузин нашлись и такие, кто встречал грузинских гвардейцев цветами и шампанским. Поэтому особого сочувствия к своим бывшим соседям и друзьям грузинской национальности в абхазском обществе не наблюдается.

Как известно, в грузинской литературе распространено мнение, что драматический для Грузии исход войны был предопределен вероломной политикой российской политической элиты, которая, по убеждению большинства грузинских исследователей, однозначно занимала проабхазскую позицию и помогала абхазам. Относительно последнего в абхазской научной литературе нет полного единства взглядов. Ряд абхазских историков видят картину несколько иначе: вопреки широко распространенному обывательскому мнению, политика официальной Москвы в отношении Абхазии в начале 90-х гг. не была проабхазской.

Надо учитывать, какова была в тот период ситуация в самой России – острое противостояние между президентом Ельциным и его «командой» с одной стороны и Верховным Советом во главе с Р. Хасбулатовым с другой. В поисках своей новой идентичности, Россия и ее политическая элита были заняты внутренними дебатами о своих национальных интересах и пути развития. Поскольку Закавказье всегда являлось для России зоной жизненно важных интересов, Кремль принял активное участие в происходящих в Грузии событиях – способствовал свержению Гамсахурдиа и возвращению в Тбилиси Шеварднадзе, активно вмешался в окончание военной стадии грузино-юго-осетинского конфликта. Более того, есть веские основания полагать, что на начальном этапе военной операции Грузии в Абхазии Кремль оказывал Грузии как военную, так и политическую поддержку (достаточно вспомнить передачу по Ташкентскому соглашению значительной партии советского вооружения в мае 1992 г. Грузии, хотя последняя, не являясь на тот момент членом СНГ, не должна была получить оружие).

Вообще, как указывает эксперт Московского фонда Карнеги Дм. Тренин, в тот период российские военные играли весьма важную роль в Закавказье, они же установили «тесные контакты буквально на всех уровнях со своими коллегами в Грузии». Хорошо известно, что генерала П. Грачева и Т. Китовани (последнего Дм. Тренин называет «могущественным соперником Э. Шеварднадзе»), связывали «особые отношения»9. Вполне вероятно, что, помимо прочего, Москву раздражала чрезмерная активность абхазов в плане создания Конфедерации народов Кавказа со столицей в Сухуме, контакты лидеров абхазского национального движения со своевольным чеченским лидером генералом Дудаевым. Поэтому, согласно мнению известного абхазского историка Ст. Лакоба, на начальной стадии грузино-абхазской войны Москва намеревалась преподать урок абхазам и другим кавказским «сепаратистам». В подтверждение этого он приводит несколько убедительных фактов. В частности, когда 14 августа 92-го грузинские войска вошли в Абхазию, Ардзинба тщетно пытался связаться с Б. Ельциным, однако, начальник охраны президента РФ А. Коржаков отказывался пригласить к телефону, неизменно отвечая: «Борис Николаевич в море». Попытки связаться с другими представителями российского руководства также оказались безрезультатными.

Ст. Лакоба цитирует также фрагмент российско-грузинского Коммюнике, подписанного в ходе Дагомысской встречи 24 июня, согласно которому правоохранительные органы Грузии и России обязуются решительно пресекать деятельность «незаконных военных, полувоенных и самовольно образованных отрядов и групп на территории под их юрисдикцией» 10. А то жесткое давление, которое Кремль оказывал на Вл. Ардзинба 3 сентября 1992 г., во время Московской встречи, безоговорочная поддержка Б. Ельциным Э. Шеварднадзе во всех его требованиях, вызвало в абхазском обществе бурю негодования. Однако со временем под давлением внутренних и внешних обстоятельств, Москва несколько скорректировала свою политику в отношении Абхазии, что отнюдь не означает, что российское руководство уже тогда смирилось с перспективой отделения Абхазии от Грузии.

2.1 Мнение экспертов по данному вопросу

Хотя в последние десятилетия тема грузино-абхазского конфликта, его причин и истоков была одной из наиболее обсуждаемых в абхазском обществе, как стало ясно из проведенного опроса, единого мнения на сей счет в обществе нет. Вот лишь некоторые из вариантов ответов на вопрос о природе данного конфликта:

- Этнополитический конфликт, т.к. грузинский националистический проект оказался неприемлемым для абхазов, а цели абхазского и грузинского обществ несовместимы;

- Этнополитический конфликт, порожденный противоречием между двумя принципами международного права – правом нации на самоопределение и принципом территориальной целостности;

-Природа конфликта политическая, но впоследствии на основе политического конфликта возникло межэтническое противостояние. Именно политика грузинизации – закрытие абхазских школ, давление на язык и культуру - отразилась в сознании, повлияла на взаимоотношения обычных людей;

- Конфликт ресурсных интересов, когда речь идет о территориях, природном и людском потенциале. Часто эти ресурсные интересы выражены не прямо и непосредственно, а через политические и идеологические цели;

- Природа конфликта комбинированная, но первый слой психологический. В основе - ложные представления и отношения: отношение грузин к земле Абхазии, как к своей; сформировавшиеся внутри грузинского общества ложные представления о том, что абхазы – это грузины, что у абхазов не было государства; отрицание того факта, что абхазы и грузины – это два разных народа.

И все-таки чаще всего респонденты называли данный конфликт этнополитическим, хотя и существование нескольких источников конфликта также отмечалось. С другой стороны, были высказаны и мнения, согласно которым основа конфликта имела не комплексную, а только политическую, этническую или экономическую природу, а имеющиеся разноплановые проблемы наслаивались уже позже. Так, например, респонденты, считающие, что источник конфликта лежит в политической плоскости, обосновывали свое мнение тем, что в предвоенной Абхазии был довольно высокий процент смешанных грузино-абхазских браков, что было бы маловероятно при чисто этническом противостоянии. Многие респонденты особо подчеркивали проблемы, связанные с идентичностью, с необходимостью ее отстаивать и защищать.

Относительно времени зарождения данного конфликта мнения также расходятся. Фигурируют исторические периоды от средних веков до развала СССР. Однако, в реальности, разброс мнений среди большинства респондентов не так велик, как представляется на первый взгляд, т.к. многие, отвечая на данный вопрос, имели в виду различные фазы конфликта. Одни респонденты говорили об исторических предпосылках или латентной фазе конфликта, другие - об активном его проявлении или даже о военном противостоянии. Часть респондентов считает последствия Кавказской войны главным источником конфликта, тогда как другие видят его в сталинских репрессиях. При этом опрошенные соглашались с тем, что в Абхазии, в отличие от других регионов, репрессии 30-х гг. носили не только общий антигуманный, но и конкретный анти-абхазский характер. Трое из респондентов настаивали на том, что грузино-абхазский конфликт впервые был осознан во времена грузинского меньшевизма, а предшествовавшие этому периоду события не носили характера межнационального противостояния.

Важно подчеркнуть, что практически каждый респондент назвал 1937-ой год как время, которые остается в сознании каждого абхаза символом политики по уничтожению абхазской нации. Именно 1937-ой год, полагают они, стал двигателем абхазского протеста. Интересно отметить, что, наряду с трагедией уничтожения под видом «врагов народа» абхазской интеллектуальной элиты, многие респонденты особо эмоционально оценивают репрессии, которым подвергся абхазский язык. Вот две характерные цитаты: «Это был самый жуткий период, когда абхазы чувствовали себя в подавленном состоянии...,когда для того, чтобы поговорить друг с другом по-абхазски, приходилось прятаться в школьном туалете или подсобке - настолько люди боялись проявить свою идентичность». Вот слова другого респондента: «На Украине тоже была русификация, но никогда учителя не били учеников, а здесь, когда абхазские дети пытались на переменах говорить по-абхазски, грузинские учительницы били их линейкой по голове или по руке».

Ряд респондентов упоминали и привилегированное положение Грузии в СССР, особо отмечая факт присоединения к ГССР части территорий ряда республик Северного Кавказа в период депортации карачаевцев, балкарцев и ряда других северокавказских этносов. Отмечалась личная роль грузина Сталина в формировании такого отношения к Грузии. Вот одна из цитат: «Многие деятели культуры, лизоблюдствуя перед Сталиным, хлынули в Грузию и начали воспевать действительно яркую грузинскую культуру. Но у грузин закружилась голова и до сих пор она кружится. Отсюда и высокомерие, и ощущение вседозволенности».

Говоря о главных движущих силах данного конфликта, многие опрошенные выразили мнение, согласно которому абхазское национально-освободительное движение было реакцией на негативное воздействие со стороны Грузии. Так, согласно одному из респондентов, действия грузин заставляли абхазов быть более организованными, чтобы противостоять угрозе. Некоторые другие респонденты отмечали особый эмоциональный накал абхазо-грузинского противостояния: «...везде давил общий советский механизм, который предпочитал лакировочную национальную самобытность. Но при этом русские никогда не говорили чеченцам, что их не существует. А грузины по теории Ингороква пытались вовсе отрицать существование абхазской нации. Мне кажется, что на советском пространстве такого больше не было. Никому никогда не говорили, что их нет..., и это придавало дополнительную страстность конфликту, личностную обиду» - заявил один из респондентов.

Ряд респондентов отметили, что идея независимого абхазского государства, которая сегодня представляется такой естественной и неизбежной, серьезно появилась в повестке дня только во время войны: «Вспомним 1989-1991 гг. В этот период Абхазия понимала, что шансов на независимое государство мало, и первоначально речь действительно шла о расширении автономии, о федеративном устройстве Грузии, о чем Сухум готов был вести переговоры еще в июле 1992 года. В значительной степени действия самого Тбилиси подтолкнули Абхазию к тому, чтобы идти до конца... На определенном этапе можно было бы договориться, однако, грузины, уверенные в превосходстве своих позиций, в помощи Запада и лояльности России в лице Ельцина, были крайне несговорчивы и не шли ни на какой компромисс».

Практически все респонденты были едины во мнении, что главным негативным последствием конфликта стала война, хотя, согласно мнению одного молодого участника, конфликт имеет и позитивный характер: «...Если бы этот конфликт не перешел в наивысшую свою фазу – фазу военного противостояния - возможно, для нашего этноса это вылилось бы в еще более тяжелые последствия». Говоря об итогах конфликта, некоторые респонденты сами задавались вопросами: Используем ли мы выпавший нам исторический шанс? Справимся ли с трудными задачами строительства государства? Сможем ли выполнить миссию субъекта истории? Один из респондентов, оценивая итоги, сказал: «Для меня конфликт не решен, и еще неизвестно, что будет. И мы должны думать о том, какие последствия еще могут быть впереди». Особое место занимает и следующее высказывание: «Хотя независимое государство многие воспринимают как конечную цель, это лишь инструмент для динамичного развития общества в целом. А как мы воспользуемся этим инструментом, зависит только от нас».

Интересно отметить, что такое важное последствие конфликта, как исход грузинского населения из Абхазии затронули всего два респондента: «Изменение демографической ситуации – очень важное последствие. Тяжело говорить, позитивно это или негативно. Позитивно то, что мы не в меньшинстве, хотя предпочтительней было бы, чтобы прирост был бы либо за счет нашей диаспоры, либо за счет естественного прироста населения. Но соревноваться с тем потоком переселения (из Грузии – Н.А.), который происходил, нам было бы очень сложно. Проблема беженцев как дамоклов меч еще очень долгое время будет висеть над нами. Поэтому нельзя сказать, что мы эту проблему решили». Другой респондент этот вопрос затронул следующим образом: «Грузинские беженцы понимают, что нет никаких гарантий, что они вообще когда-нибудь вернутся в Абхазию».

Возможно, молчание на тему беженцев большинства опрошенных объясняется тем, что данная проблема постоянно стоит в повестке дня официальных переговоров, а во внутриполитическом дискурсе она практически не присутствует. Проблемы Гальского района также были упомянуты всего 1-2 раза. Скорее всего, речь не идет о каком-то табуировании данной темы, однако, тот факт, что в данном исследовании эти острые проблемы практически не звучали, требует объяснения. Возможно, доля ответственности за такое индифферентное отношение к этой чувствительной теме лежит на властях Абхазии, поскольку никакой четко артикулированной политики в отношении Гальского района, выстроенной в соответствии с национальными интересами Абхазии и соответствующей международным стандартам, пока не выработано.

3. Общие характеристики позиций сторон

Нателла Акаба

Говоря об основных игроках в контексте данного конфликта, логично предполагать, что речь идет об Абхазии и Грузии, как сторонах противостояния. Но у Тбилиси на сей счет иная точка зрения: согласно официальной грузинской позиции, Абхазия вообще не рассматривается как самостоятельный игрок, а лишь как послушный исполнитель воли России. На протяжении десятилетий такую точку зрения усиленно навязывали грузинскому обществу, что препятствовало пониманию глубинных истоков конфликта. Достаточно привести одно из высказываний Э. Шеварднадзе в дни штурма Сухума абхазскими силами в конце сентября 1993 г.: «Имперские силы разыграли конфликт в Абхазии. Сухуми еще вчера можно было спасти. Только Россия могла сделать это, и мы просили Россию о помощи! »[1]. Приходится констатировать, что правительства и президенты в Грузии меняются, но основные постулаты грузинской политики по отношению к Абхазии остаются неизменными. И уже в наши дни продолжается линия на игнорирование собственных интересов абхазской стороны и подмену их привычными мифами о наивных простаках абхазах и коварных русских. Так, чрезвычайный и полномочный посол Грузии в Великобритании Г. Бадридзе уверен, что «Россия одурачивает абхазов», и ее истинная цель состоит в том, чтобы аннексировать данную территорию[2].

В «Отчете правительства Грузии по полномасштабной агрессии РФ против Грузии», подготовленном в январе 2010 г., говорится, что именно Москва инспирировала этническое противостояние «в созданных советской властью грузинских автономиях, где уже заранее была подготовлена благодатная почва путем формирования и культивирования местных сепаратистски настроенных элит. Абхазская политическая элита настолько была зависима от России, что даже не смогла адекватно воспринять и оценить предложенный грузинским руководством паритет, основанный на сокращении представителей грузинской национальности в Верховный Совет автономной республики»[3].

В действительности нельзя полностью исключать, что коммунистические лидеры в Москве использовали в своих интересах недовольство абхазов существующим положением, но вряд ли им это удавалось бы, если бы сам Тбилиси проявил готовность понять вполне реальные нужды и опасения абхазов, а не демонстрировал неуважительное отношение к стремлению абхазов сохранить свою этнокультурную идентичность. Все это лишь усугубляло негативные стереотипы последних и подкрепляло их уверенность в том, что основой грузинской стратегии по отношению к абхазам является идея о безусловном верховенстве и превосходстве грузинской нации и государства над абхазами во всех отношениях.

Ниже приводятся некоторые стереотипы относительно данного конфликта, широко и неоднократно озвученные как грузинским официозом, так и некоторыми политиками оппозиционного спектра:

- Абхазы фактически живут на грузинской земле, поскольку Абхазия является неотъемлемой частью Грузии, как Имеретия или Кахетия. И, поскольку абхазы пользуются гостеприимством и радушием грузин, они должны быть благодарны истинным хозяевам этой земли;

- Грузины – древнейшая и культурнейшая нация на земле, а абхазы еще недавно даже не имели своей письменности. Поэтому миссия грузин состоит в окультуривании абхазов, которым к тому же грозит обрусение;

- Грузино-абхазский конфликт искусственно сконструированн третьей силой, т.е. Россией, которая использовала для своих подрывных действий абхазскую элиту, состоящую на службе у Москвы. Многие рядовые абхазы хотят тесных отношений с грузинами и негативно настроены по отношению к России;

- Абхазы, как малочисленный народ, не имеют ни правовых оснований, ни реальной возможности для создания свого полноценного государства. Следовательно, для них самый лучший путь – быть в составе Грузии.

В реальности в грузинском обществе бытуют и гораздо более радикальные точки зрения, но в данном контексте они были сознательно опущены, поскольку даже приведенные выше позиции вызывают у абхазов резкое неприятие.

Сложившиеся в грузинском массовом сознании представления относительно абхазов со всей очевидностью демонстрируют, что важнейшей предпосылкой грузино-абхазского конфликта являлся неравный статус сторон. Поэтому, говоря об абхазской позиции, надо, прежде всего, иметь в виду, что борьба абхазов была направлена против существовавшего формального неравенства между абхазами и грузинами. Более или менее уравнять права абхазов и грузин можно было, по мнению многих представителей абхазской политической элиты того времени, в реформированном горбачевском СССР. Собственно говоря, никакой иной альтернативы для автономий и не существовало, кроме как повысить статус автономий до уровня союзных республик.

При этом наивно полагать, что абхазы питали особую привязанность к Советскому Союзу. В апреле 1990 г. Съездом народных депутатов СССР, отчасти под давлением депутатов от автономных республик, включая Вл. Ардзинба, был принят Закон «О порядке решения вопросов, связанных с выходом Союзной Республики из СССР». С вводом в действие этого закона автономные единицы получали право на проведение собственного референдума в случае, если союзная республика, в состав которой они входят, принимает решение о выходе из СССР[4], хотя в реальности этот закон так и не заработал. Как справедливо отмечает историк Д. Фурман, «абхазы — маленький народ, для которого речь идёт не просто о независимости, о стремлении к равному статусу с другими народами, но об этническом выживании. Маленький абхазский народ мог поддерживать своё существование в особых "тепличных" условиях СССР, где фиксированный статус автономии охранялся всей мощью тоталитарного государства, а выборы ничего не значили. Но в демократической Грузии, основанной на принципе: "один человек — один голос", поддерживать его невероятно трудно, почти невозможно»[5]. Таким образом, дело не в какой-то особой приверженности абхазов коммунистической идеологии, а в остром чувстве культурно-демографической незащищенности в условиях пост-советской действительности. Хотя, справедливости ради надо отметить, что многие беды абхазов происходили как раз в результате «ленинско-сталинской национальной политики».

Формальное и фактическое неравенство крайне негативно воспринималось абхазами, поскольку на ментальном уровне они не считали и не считают, что грузины в чем-то (кроме численности) превосходят абхазов. Поэтому весной-летом 1992 г. и возник проект равносубъектной федерации, разработанный и предложенный группой абхазских юристов, но категорически отвергнутый Тбилиси. В ответ на отказ грузинского руководства рассматривать абхазские предложения, был предпринят следующий шаг: учитывая, что Грузия в одностороннем порядке отменила действие Конституции 1978 г. и восстановила действие Конституции 1921 г., в июле 1992 г. «абхазской фракцией» Верховного Совета Абхазии, составлявшей простое большинство, было восстановлено действие Конституции Абхазии 1925 г., согласно которой Абхазия имела тот же статус, что и Грузия. Это решение, в буквальном смысле слова, было принято Грузией в штыки. Символично, что грузинские войска были введены на территорию Абхазии 14 августа 1992 г., т.е. именно в тот день, когда «абхазская фракция» Парламента вынесла на обсуждение вышеупомянутый проект «Об основах взаимоотношений между Абхазией и Грузией».

Как ни парадоксально, но лишь оказавшись в статусе стороны открытого конфликта, абхазы в какой-то мере решили проблему равенства с грузинами. Как отмечает А. Инал-Ипа: «К сожалению, противостояние, конфликт, война стали теми условиями, в которых неравенство, несмотря на различие в силе, сглаживается...Таким образом, исключительно в контексте конфликта, Абхазия стоит как бы на одной доске с противником»[6].

Любой конфликт не является чем-то статичным и неизменным, он динамичен и многомерен. Так, грузино-абхазский конфликт начинался в большей степени как статусный по форме, и политическая борьба разворачивалась вокруг вопроса о том, где после распада СССР будут приниматься решения, затрагивающие интересы Абхазии – в Сухуме или Тбилиси. Политическое руководство в Тбилиси, активно участвовавшее в развале СССР, в то же самое время стремилось сохранить советскую иерархическую систему в том, что касается нахождения Абхазии в составе Грузии. Как уже упоминалось, в период правления Гамсахурдиа абхазам и грузинам удалось достичь компромисса относительно распределения мест в Верховном Совете Абхазии, согласно которому абхазы получали 28 мест, грузины 26, а представители других национальностей 11. Хотя многие грузинские политики рассматривали этот шаг как значительную уступку со стороны Тбилиси, простые подсчеты показывают, что данный компромисс был достигнут не столько за счет грузинского депутатского корпуса, сколько за счет избранников других национальностей – русских, армян, греков и др.[7]

Однако, вопреки ожиданиям многих абхазов, после свержения Гамсахурдиа и возвращения Шеварднадзе радикальный национализм в Грузии стал набирать силу, а в Тбилиси и среди грузинского населения Абхазии все громче звучали требования покончить с таким «привилегированным» положением абхазов. При этом очевидно, что, даже обладая большинством мест в законодательном органе автономии, невозможно было принимать серьезные решения без согласия Тбилиси. Со своей стороны лидеры абхазского национального движения, следуя примеру других советских автономий, не собирались и далее признавать юрисдикцию Тбилиси и боролись за повышение политического статуса Абхазии. И это вполне объяснимо, если вспомнить, что «парад суверенитетов» затронул в начале 90-х не только союзные, но и автономные республики: достаточно вспомнить знаменитую фразу Б. Ельцина в адрес российских автономий: «Берите столько суверенитета, сколько сможете!». Поэтому столь жесткая, даже жестокая реакция Тбилиси на требования абхазских лидеров была в глазах абхазов неадекватной и не соответствующей духу времени. Ведь абхазы были убеждены, что они, как и грузины, имеют право на свободу и независимость, и считали вопиющей несправедливостью, что грузины, реализовавшие свое право на самоопределение, воспринимают вполне естественное стремление абхазов к независимости, как нечто противозаконное.

Война с ее огромными человеческими, духовными и материальными утратами изменила очень многое во взаимоотношении грузин и абхазов. Ю. Анчабадзе указывает: «Противоречия политических элит, будучи перенесенными на уровень массового сознания, не могли не вызвать нарастание чувств этнической неприязни, которые, будучи отягощены потерями и жертвами начавшейся войны, привели к углублению негативных эмоций, оформившихся в стойкую взаимофобию, когда всё этнопротивоположное воспринимается как враждебное, ненавистное, неохраняемое никакими нравственными или моральными законами, а следовательно с необходимостью подлежащее уничтожению и разрушению»[8].

Но даже и после окончания войны, несмотря на всю горечь и обиды, уступая давлению официальной Москвы, крайне обеспокоенной развитием событий в Чечне, в 1997 г. абхазские лидеры практически согласились на модель взаимоотношений, представлявшую собой мягкую федерацию («Общее государство» или «Союзное государство»), хотя в абхазском обществе такой вынужденный компромисс был подвергнут острой критике. Но Тбилиси отказался от этого варианта, т.к. грузинское руководство было уверено, что при поддержке Москвы сможет добиться еще больших уступок от Абхазии. И действительно, хотя в Тбилиси сегодня об этом как-то подзабыли, после окончания военных действий в сентябре 1993 г. Кремль оказывал беспрецедентное давление на Сухум. Как отмечает С. Маркедонов, до августа 2008 года официальный Кремль признавал территориальную целостность грузинского государства. «В 1994–1999 годах Москва в полном объеме осуществляла блокаду Абхазии. Более того, в 1996 году Россия вместе с Грузией подвигла Совет глав государств СНГ на принятие санкций по отношению к сепаратистским образованиям, и вплоть до 1998 года жестко давила на Сухуми, "принуждая" Абхазию к принятию плана общего государства с Грузией»[9]. И лишь по мере того, как Москва убеждалась в том, что Грузия окончательно сделала свой выбор не в пользу России, а абхазская политическая элита вполне определенно проявляет пророссийские симпатии, политика Кремля относительно Абхазии стала постепенно смягчаться.

В то же время после принятия в конце 1999 года парламентом Абхазии «Акта о государственной незави­симости Республики Абхазия» поле для политических компромиссов с Тбилиси сузилось до минимальных размеров.

Как и всякое небольшое сообщество, Абхазия моно­литна в стремлении не допустить возврата к предвоенной ситуации, что, по сути дела, и лежало в основе всех предложений Западных посредников (напр., «План Бодена»). При этом, на протяжении всего переговорного процесса, т.е. до августа 2008 г. международные посредники никак не могли понять, почему абхазы отвергают всякую возможность остаться в составе грузинского государства. На самом деле ответ прост: весь предыдущий исторический опыт убеждает абхазов в том, что под сенью грузинской государственности им грозит неизбежная культурно-языковая ассимиляция и утрата идентичности. Вряд ли в Абхазии могут считать случайным совпадением тот факт, что, как только Грузия обретала государственную независимость или относительную свободу действий, ее политика в отношении абхазов и юго-осетин тотчас же приобретала характер агрессии или демографической экспансии. Так было в 1918-21 гг., в конце 30-х гг. в. и начале 90-х гг. ХХ в. В коллективной памяти народа зафиксировалось последовательное снижение государственно-правового статуса Абхазии (Советская Социалистическая Республика в 1921 г. и Автономная Республика в составе Грузинской ССР в 1931).

Апогеем такой репрессивной политики стало массовое заселение абхазских территорий грузинскими переселенцами, закрытие абхазских школ, уничтожение абхазской интеллигенции. Хотя иногда приходится слышать от грузинских коллег, что это не грузинская политика, а большевистско - сталинская, нельзя не отметить, что репрессии против абхазов осуществлялись руками грузинских чекистов и коммунистических функционеров, а попытки абхазов противостоять им были охарактеризованы как проявление абхазского национализма. Трудно не согласиться с грузинским этнологом Г. Нижарадзе в том, что грузинское происхождение Сталина сыграло большую роль и «усилило традиционно характерные для грузинского характера гипертрофированное чувство чести и доминантность, но уже не на индивидуальном, а на коллективном «мы» уровне»[10].

3.1 Мнение экспертов относительно основных акторов в конфликте

В ходе упоминавшегося выше экспертного опроса был задан следующий вопрос: «Кого бы вы назвали основными игроками, которые уже сыграли или продолжают играть решающую или важную роль в ходе грузино-абхазского конфликта, в переговорном процессе, а также в послевоенном развитии Абхазии?». Спектр полученных ответов отражает достаточно большой разброс мнений от утверждения о важной роли Абхазии, без участия которой не удавалось решить ни один вопрос, до полного отрицания не только роли Абхазии и Грузии, но и роли России, которые представляются лишь объектами влияния западной политики.

Главными акторами были абхазы и грузины. Но помимо абхазов и грузин, русскоязычное население тоже представляло очень важный фактор. Поддержка русскоязычного населения борьбы абхазов за независимость сыграла важную роль;

Для Абхазии важным игроком был Северный Кавказ. На третий день войны по радио к абхазам обратился Дудаев и сказал: «Мы с вами, мы вас поддерживаем», и это было очень важно;

Помимо основных игроков – Грузии и Абхазии к конфликту в разное время подключались разные игроки, сначала Россия, потом Соединенные Штаты. Сейчас ситуация изменилась, Россия стала главным игроком;

Главные игроки – грузины и абхазы, затем следует Россия, затем США, европейцы в отличие от американцев ведут себя сдержаннее, затем идет Северный Кавказ, а потом уже такие страны, как Турция и другие державы Ближнего Востока, которые лишь косвенно могут повлиять на конфликт;

Помимо Абхазии и Грузии велика роль России. Эта роль неоднозначна на разных этапах вызревания и развития конфликта. Не так очевидна роль Турции, но ее заинтересованность в урегулировании конфликта по грузинскому сценарию ощущалась и во время войны, и после. Вовлечены и страны Запада, поддерживающие территориальную целостность Грузии;

В порядке важности первой нужно назвать Грузию. Затем западные страны, которые поддерживают Грузию. Хотелось бы надеяться, что два основных игрока в этом процессе – это Абхазия и Грузия. Но, к сожалению, на сегодняшний день можно сказать, что в большой степени Россия сама участвует в конфликте, и Грузия зависима от внешних игроков;

Главный игрок – Грузия, которая на арене Абхазии столкнула интересы великих держав;

Главные игроки – это Запад (не столько Европа, сколько США) и Россия с их взаимоотношениями здесь в регионе;

Первые и главные участники – державы, включенные в раздел мира на сферы влияния, а не Грузия и Абхазия. Они запустили механизм. А потом в эти действия уже включились остальные, в первую очередь Грузия. Между грузинами и абхазами было противоборство, противостояние, именно они понесли наибольшие потери, но не они были основными игроками;

Главный игрок – Запад, вернее политика, которая была направлена против Советского Союза, а обострение конфликта и война – это уже последствия этой политики;

Косвенным участником этого конфликта можно считать все мировое сообщество, все те страны, которые, несмотря на существующие конфликты, поспешили признать государственность Грузии в границах Грузинской ССР;

Среди высказанных суждений особое место занимает мнение, согласно которому большую роль в данном конфликте играли не отдельные страны, а глобальные экономические процессы, в частности, рост цены на нефть. Совершенно противоположное мнение высказал другой участник опроса, считаюший, что роль влиятельных внешних игроков демонизируется, тогда как грузино-абхазский конфликт – это «такой внутренний междусобойчик». Ниже идет перечисление основных акторов, вовлеченных в грузино-абхазский конфликт:

Абхазия

Как выразился один респондент, в геополитическом разделении есть большие игроки - большие магниты, и мы (абхазы – Н.А.) должны были к кому-то пристать. Получилось, что в этом геополитическом пространстве, кроме России, до нас никому нет дела. Если мы и были орудием в руках России, то при этом имели свои собственные цели и понимали, что мы - орудие, но сегодня наши интересы совпадают. Несмотря на блокаду, Абхазия не противопоставляла себя России. Даже в самые трудные дни, когда Россия давила на Абхазию, в Абхазии не было очевидных антироссийских настроений. Есть понимание того, что Россия большая страна, что она может захватить и включить насильственно или добровольно в свои территории и управлять тобой и навязывать свое. Но зато нет опасения, что она когда-нибудь будет претендовать на нашу этническую идентичность.

Россия

Относительно позиций России респонденты высказывали разнообразные взгляды. Так, один из них, рассуждая о степени самостоятельности абхазской политики, сказал: «Конечно, во внешней политике мы ведомы, рассчитываем на поддержку России, но во внутренней политике, даже если мы сегодня в значительной степени и зависим от России, то в будущем не должны зависеть от нее в том, что касается внутреннего строительства, развития наших внутренних институтов». Прозвучали и другие оценки роли России: «Затрудняюсь, куда отнести влияние России, которое сегодня есть в Абхазии – к негативным или позитивным последствиям. С одной стороны, Россия нас признала первой. С другой стороны, и все об этом знают, есть опасность ассимиляции, как бы влияние России не подавило полностью нашу идентичность».

По мнению некоторых, до 1999 года Россия надеялась развернуть Грузию в свою сторону через решение грузино-абхазского конфликта в рамках территориальной целостности Грузии. Но сейчас Россия более реалистично смотрит на ситуацию: Грузия слишком далеко ушла в своем противопоставлении себя российской цивилизации, налицо явное стремление к европейской идентичности, к антироссийской идентичности. В любом случае Грузия уходит, поэтому Россия пошла на радикальные шаги. Как полагает еще один респондент, Россия старалась сдерживать конфликтующие стороны: «не дать абхазам победить до конца, не дать абхазам взять Кодорское ущелье. Но в то же время - не дать грузинам перейти Гумисту, не дать им полный контроль над Абхазией, а быть арбитром, который влияет на обе стороны».

Изменение позиции России по отношению к Абхазии связано, по мнению ряда экспертов, с тем, что сама Грузия стала сильно тяготеть к НАТО, к Соединенным Штатам. И с этим дрейфом ужесточалась позиция России в отношении Грузии, и, соответственно, смягчалась позиция в отношении Абхазии, хотя, скорее всего, признание Абхазии не стояло в российской повестке дня. В повестке дня стояло: удержать этот регион под своим контролем, но когда для этой цели понадобилось признать Абхазию, Россия сделала это. Было высказано и мнение, что, возможно, если Россия пожертвовала бы интересами Абхазии, у нее был бы шанс вернуть Грузию под свой контроль, однако здесь начиналось сопротивление Абхазии, чья позиция была очень последовательной и твердой, несмотря на блокаду. Еще одно мнение: политика России по отношению к Абхазии отражает также и стремление России сохранить лояльность своих подданных на Северном Кавказе. Россия позволила адыгским народам и северным осетинам, которые не смогли сами иметь независимость, реализовать свои политические устремления через независимость родственных народов – абхазов и юго-осетин.

Грузия

Как выразился один из респондентов, «ценная страна с геополитической точки зрения для любой державы, которая имеет интересы на Кавказе, географический центр Кавказа. Грузия, хоть и бедна ресурсами, но зато представляет собой идеальный плацдарм для той страны, которая стремится здесь закрепиться. Кто владеет Грузией, кто оказывает на нее влияние, тот доминирует на Кавказе. И Грузия это осознает, и поэтому она, конечно, желает использовать выгоду своего положения, чтобы подчинить себе Абхазию и Южную Осетию. В свое время в России возникла идея использовать православную Грузию как проводника российских интересов на Кавказе.

Пост-сталинский период оставил одну очень большую проблему – очень сильные русофобские настроения в Грузии. Произошла русификация Северного Кавказа, но с Закавказьем это не получилось. Если бы даже во времена А. Козырева Абхазия вошла в состав Грузии, все равно Грузия активно дрейфовала бы в противоположную от России сторону. Неполиткорректные грузинские лидеры озвучивали то, что политкорректные американцы и европейцы не могли сказать о России. Поэтому Грузия стала абсолютно управляемым орудием в руках США. Обострение отношений Грузии с Россией – повод просить деньги на Западе. Сейчас, когда территории «оккупированы», повод появился надолго.

Европа

Идеи, которые содержатся в европейских подходах к грузино-абхазскому урегулированию, практически не меняются – мирным путем вынудить Абхазию согласиться на вхождение в Грузию. Европа не формулирует свои собственные подходы, а идет на поводу у Соединенных Штатов. Европейские страны всячески ограничивают право граждан Абхазии на передвижение, то есть, нарушают основополагающие права человека. У Евросоюза нет определенной системной стратегии участия в конфликтных ситуациях на Южном Кавказе. Сейчас появляются какие-то проблески, какие-то идеи, но еще недавно Евросоюз практически не был серьезным игроком в регионе.

Но были высказаны и другие мнения, например: Европа не так однозначно негативно воспринимает Абхазию. И то, что европейцы долго не признавали и не признают нас, играет для нас и положительную роль. Перед нами стоит задача убедить их в своей правоте, мы должны искать и находить новые аргументы, другие подходы. Это заставляет нас думать, это создает поле, где формируется политический интеллект Абхазии.

США

Американцы еще со времен Трумэна и Эйзенхауэра считали одной из главных своих задач на мировой арене сдерживание Москвы. В 90-х годах пытались выстроить блок ГУУАМ, и, хотя блок оказался нежизнеспособным, американцы все равно старались построить санитарный кордон вокруг России. Грузии при этом была отведена роль важнейшей части этого кордона. Грузино-абхазский конфликт помешал планам Соединенных Штатов по вовлечению Грузии в НАТО. А кто такие абхазы, и какие у них интересы – вообще никого не волновало, убежден один респондент.

Американцам надо было поддерживать Грузию, поддерживать ее территориальную целостность, но это означало, что конфликт урегулировать невозможно. США не были заинтересованы в разрешении конфликта. И то, что они так сопротивлялись даже не признанию Абхазии, а тому, чтобы переговорный процесс не был ограничен рамками территориальной целостности Грузии, никак не способствовало урегулированию.

* * *

Суммируя все сказанное выше, можно придти к выводу, что грузино-абхазский конфликт является следствием целого ряда причин, среди которых: историческая несправедливость и неравенство, культурно-демографическая незащищенность малочисленного абхазского народа и серьезные политические ошибки грузинского руководства накануне и после распада СССР. Приходится констатировать, что в грузинском общественном мнении, как и в среде политической элиты, все еще преобладают ложные стереотипы относительно причин и природы грузино-абхазского конфликта. Сохраняющаяся тенденция перекладывать ответственность за развязывание войны на Россию является серьезным препятствием для переосмысления прошлого и построения мирного будущего. Надо признать, что в абхазском экспертном сообществе, как и обществе в целом, пока не ощущается потребности обсуждать ключевые проблемы грузино-абхазских взаимоотношений. Вряд ли можно считать случайностью то, что одна из них - проблема грузинских беженцев - не находится в центре общественного внимания. То же можно отнести и к ситуации в приграничном Гальском районе, являющемся во многих отношениях наиболее уязвимой зоной Абхазии. И хотя понимание важности данных проблем для будущего страны присуще многим гражданам Абхазии, системный подход к их решению пока не обсуждается.

В заключение, можно сказать, что серьезные масштабы военных потерь, взаимные обиды и диаметрально–противоположные оценки происшедшего между двумя народами, а также различное видение желаемого будущего затрудняют поиск такой модели урегулирования, которая была бы приемлема для обеих сторон.

4. Основные этапы переговорного процесса (1992-2008): эволюция подходов и анализ результатов

Ираклий Хинтба

Переговорный процесс, последовавший за окончанием кровопролитной грузино-абхазской войны, является предметом значительного числа исследований. В то же время, нам показалось необходимым вновь вернуться к этим сюжетам политической истории Абхазии и Грузии, для того чтобы рассмотреть их с «поставгустовской» перспективы, с учетом «новых реалий», политическая правомерность и законность которых отстаиваются Сухумом и Москвой. Как сейчас может восприниматься эволюция подходов и взглядов участников переговоров, трансформация повестки дня, а также роль внешних игроков в этом процессе?

В этой небольшой главе мы рассмотрим официальный переговорный процесс, предварительно разделив его на несколько этапов. Для этого мы используем, в основном, исторический (хронологический) метод, дополненный элементами политического анализа. На наш взгляд, правомерно выделение семи этапов грузино-абхазского переговорного процесса, что позволяет более четко проследить характер изменений на концептуальном уровне. Несмотря на формальное прекращение переговорного процесса в 2006-2008 гг., мы включаем этот период в рассмотрение, так как и тогда имели место важные латентные переговоры.

4.1 Первый этап (1992-1993): война и зарождение особенностей грузино-абхазского переговорного процесса

Существующие периодизации упускают из виду переговоры военного времени. На наш взгляд, необходимость введения этого периода в хронологию этапов грузино-абхазского переговорного процесса может быть обоснована двумя тезисами. Во-первых, начало грузино-абхазского конфликта в широком смысле не определяется войной 1992-1993гг., которую можно представить в качестве «горячей фазы» конфликта. Поэтому существует сквозная связь между переговорами во время войны и после нее, что, например, подтверждается ссылками на соглашения военного времени в первых документах Женевского процесса. Фактически переговоры после 30 сентября 1993 г. несли в себе отпечаток негативного опыта политического взаимодействия сторон в период войны. Во-вторых, именно в этих неудачных попытках найти политическое решение сложных проблем конфликта определились как основные позиции сторон, так и выкристаллизовалась линия России и Запада на дальнейших этапах переговорного процесса.

3 сентября 1992 г. в Москве состоялись российско-грузинские переговоры при участии абхазских представителей, целью которых было остановить вооруженный конфликт в Абхазии. По мнению абхазских историков, Э. Шеварднадзе был заинтересован в этой встрече ввиду провала грузинского блицкрига в Абхазии и заметного усиления активности абхазских вооруженных сил на фоне ухудшающейся внутренней социально-экономической ситуации и действий непокорных звиадистов в Грузии[11]. В результате непростых переговоров, которые зачастую принимали форму открытого давления на абхазскую сторону (в котором принимал участие не только президент России Б. Ельцин, но и лидеры некоторых северокавказских республик, приглашенные на встречу), В. Ардзинба ставит свою подпись под «Итоговым документом московской встречи». Этот документ, подготовленный занимавшим откровенно антиабхазскую позицию российским МИДом во главе с А. Козыревым, оказался крайне невыгоден абхазской стороне, так как он легитимировал присутствие грузинских войск на территории Абхазии (Ст. 1) и ни единым словом не касался вопроса федерализации Грузии. В ходе блиц-интервью российским телеканалам В. Ардзинба объяснил свою поддержку этого документа необходимостью остановить кровопролитие и геноцид абхазов и других народов, проживающих в республике. Между тем, он дал ясно понять, что в тексте «Итогового документа» есть «подводные камни», а в официальном заявлении от 4 сентября отметил, что «присутствие грузинских войск является главным дестабилизирующим фактором, который, в конце концов, может взорвать хрупкий мир» [12]. Состояние «хрупкого мира» продержалось всего месяц.

Московские переговоры в сентябре 1992 г. заложили основы как неоднозначного, порой подозрительного, отношения абхазской стороны к посредничеству России, так и недоверия к самим договоренностям, навязываемым ей и зачастую шедшим вразрез с ее интересами. Кроме того, именно тогда имел место первый случай непризнания Сухума в качестве полноценной (официальной) стороны на переговорах, ведь только под нажимом В. Ардзинба абхазская сторона была физически допущена за стол переговоров, где обсуждались вопросы, касающиеся ее непосредственно[13]. Все это, а также объективные военные и политические обстоятельства, в дальнейшем вели к укреплению в абхазской стороне ощущения уязвимости, недоверия к партнерам по переговорам Нежелание идти на уступки выросло из опасения, что тактическая гибкость может быть использована против интересов Абхазии.

На фоне военных успехов абхазской армии, выдвинувшейся непосредственно к Сухуму, а также неоднозначной позиции России в отношении исхода конфликта, произошло подписание между абхазской и грузинской сторонами при посредничестве Москвы Соглашения о прекращении огня в Абхазии и механизме контроля за его соблюдением от 27 июля 1993 г. (Сочинское соглашение 1993 г.). На встрече в Сочи абхазская сторона уже обладала статусом равноправного участника переговоров. Подписанное Соглашение в большей степени, нежели Итоговый документ от 3 сентября 1992 г., отвечало интересам абхазской стороны. Оно предполагало поэтапную демилитаризацию зоны конфликта, что означало вывод с территории Абхазии вооруженных формирований Республики Грузия (п. 6), нейтралитет российских войск (п. 7) и значительную интернационализацию мониторинга за соблюдением режима прекращения огня. В соглашении содержался пункт о мерах для возвращения беженцев в места их проживания (п. 6), а также положение о «возобновлении нормальной деятельности законных органов власти в Абхазии» (п. 8), допускавший произвольные толкования конфликтующих сторон[14].

Однако данное Соглашение, несмотря на его относительно компромиссный характер, не устроило обе стороны. В Грузии «значительная часть общественности была потрясена и деморализована... треть грузинских войск, подлежавших выводу из Абхазии, перешла на сторону звиадистов» [15]. Что касается позиции абхазской стороны, то, во-первых, в этом документе не был четко закреплен приемлемый для нее порядок будущего политического устройства, что, в условиях обретения абхазскими войсками относительного превосходства на театре военных действий, могло рассматриваться как крайнее невыгодная для абхазской стороны уступка. Во-вторых, абхазская сторона привыкла делать ставку на свои силы, нежели надеяться на эфемерные гарантии не пользующихся ее доверием посредников. Релевантность последнего утверждения можно подкрепить тем, что, по верному замечанию А. Зверева, на протяжении 1992 и 1993 гг. было неясно, что больше соответствует интересам России: видеть Грузию сильной и единой, или же слабой и расчлененной[16]. Столь неопределенной политику России на Южном Кавказе делало наличие в тот период нескольких центров власти внутри страны, преследовавших разные цели – Президент, Верховный совет, региональные и военные элиты.

Таким образом, неудивительно, что ни один из наблюдательных механизмов не оказался способным обеспечить соблюдение сторонами достигнутых договоренностей. Созданная согласно Итоговому документу от 3 сентября 1992 г. Трехсторонняя Комиссия по контролю и инспекции оказалась нежизнеспособной. Подобным же образом учрежденная на основании Резолюции 858 (1993) СБ ООН 24 августа 1993 г. для проверки Соглашения о прекращении огня от 27 июля 1993 г. Миссия ООН по наблюдению в Грузии (МООННГ) в составе до 88 военных наблюдателей резко приостановила свою деятельность после возобновления военных действий в сентябре 1993 г.

4.2. Второй этап (1993-1994): Московские соглашения в неоднозначном контексте

Данный этап ознаменовался попытками абхазской стороны зафиксировать факт военной победы, повлекшей за собой фактическую независимость Абхазии от Грузии, а также стремлением Сухума не допустить полномасштабного возвращения грузинских беженцев, ввиду отсутствия необходимых для этого условий безопасности, а также опасений относительно конфликтогенности данной меры. Одновременно грузинская сторона старалась максимально смягчить негативные политические и социальные последствия военного поражения, обеспечить возвращение беженцев и использовать политико-правовые и дипломатические инструменты для недопущения политического самоопределения Абхазии. Целью России было усиление своей посреднической функции и, в целом, влияния в регионе. Со своей стороны, Организация Объединенных Наций стремилась к более активному включению в переговорный процесс, что, очевидно, объяснялось желанием некоторых западных акторов уравновесить растущую роль РФ.

Несмотря на установление контроля абхазских вооруженных сил над территорией Абхазии и тяжелое внутриполитическое и экономическое положение в Грузии, Тбилиси не оставлял попыток силового реванша. Как отмечает А. Зверев, в ноябре 1993г. некоторые высокопоставленные грузинские официальные лица заявляли о необходимости нового вторжения в Абхазию[17]. Это происходило на фоне резкого усиления влияния России в Грузии и вынужденного политического сближения этих стран. Эдуарду Шеварднадзе пришлось прибегнуть к помощи Москвы для подавления внутреннего гражданского раскола и сохранения собственной власти. За это Грузии пришлось расплачиваться подписанием Соглашения о статусе российских войск в Грузии (от 9 октября 1993 г.), а также последующим вступлением в СНГ в 1994 г. Не прибавило доверия абхазской стороны к российскому посредничеству заключение Договора о дружбе, сотрудничестве и добрососедстве между Грузией и Россией от 3 февраля 1993 г., который выглядел как подтверждение стратегической ставки России на Тбилиси в грузино-абхазском противостоянии.

На этом фоне в конце 1993 г. под эгидой ООН стартовал Женевский переговорный процесс. В его рамках при участии посредников были предприняты попытки недопущения возобновления военных действий посредством выработки соответствующих гарантий и через размещение миротворческих сил в зоне конфликта. Абхазская сторона закрепила свой статус равноправного участника переговоров, а также добилась определенных дипломатических результатов.

Меморандум о взаимопонимании от 1 декабря 1993 г., в котором стороны обязались «не применять силу или угрозу силы друг против друга на период продолжающихся переговоров по достижению полномасштабного урегулирования конфликта в Абхазии»[18], был прелюдией к действительно важным соглашениям. Они были достигнуты в рамках Женевского процесса к апрелю 1994 года при содействии России и участии ОБСЕ. Наиболее значительным документом является «Заявление о мерах по политическому урегулированию грузино-абхазского конфликта», которое, с точки зрения абхазской стороны, фактически констатировало отсутствие государственно-правовых отношений между Абхазией и Грузией (в документе идет речь о перспективе выработки предложений по воссозданию государственно-правовых отношений). Согласно определенным Заявлением областям совместной деятельности сторон можно было говорить о декларировании по сути конфедеративных отношений между Грузией и Абхазией. Однако ни ООН, ни Грузия так и не признали «абхазской трактовки» этого документа.

Вместе с «Апрельским заявлением» было принято Четырехстороннее соглашение о добровольном возвращении беженцев и перемещенных лиц. Чуть позже, 14 мая 1994г., состоялось подписание уже упомянутого базового Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил. Для разъединения сторон и недопущения эскалации конфликта были введены состоящие из российских военнослужащих Коллективные силы по поддержанию мира (КСПМ), хотя весь предыдущий год разрабатывалась возможность размещения в зонах безопасности международных миротворческих сил либо миротворцев ООН. Изначально абхазская сторона была склонна согласиться на размещение миротворческих сил ООН в зоне конфликта[19]. Однако международные посредники обуславливали это следующими требованиями: признание территориальной целостности Грузии и возвращение беженцев, введение гражданской полиции в Гальский район и размещение международных сил по поддержанию мира по всей территории Абхазии[20]. Данные условия не могли устроить абхазскую сторону, поэтому она предпочла вариант с достаточно абстрактными, но политически приемлемыми положениями миротворческого механизма, предложенного Россией.

Этот этап переговорного процесса, по мнению Сергея Шамба, дал позитивные результаты. «Принятые документы за этот период... являются базовыми, они создали правовую основу для урегулирования конфликта и практическая их реализация могла бы значительно продвинуть переговорный процесс»[21].

4.3. Третий этап (1995-1997): неудача проектов федерализации

Третий этап характеризуется изменением повестки дня переговоров: наметился переход от обсуждения мер и механизмов недопущения военных действий к поиску различных моделей государственно-правовых отношений Абхазии и Грузии. На фоне упадка Женевского процесса происходит активизация самостоятельной роли России в качестве посредника на грузино-абхазских переговорах.

Обсуждение институционального оформления сосуществования Абхазии и Грузии в рамках единого государства имело место еще до начала грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. Речь идет о проекте юриста Тараса Шамба, который, однако, оказался неприемлемым для грузинской стороны. Как известно, 14 августа 1992 г., когда Верховный совет Абхазии собрался для обсуждения этого документа, Грузия ввела войска в Абхазию.

Как верно отмечает В. Чирикба, «допущение абхазской стороной возможности реинтеграции с Грузией было неискренним (незаинтересованным, вынужденным) и может быть объяснено лишь сильным давлением России»[22]. Действительно, Россия, установившая вскоре после окончания войны режим политико-экономической блокады Абхазии, преследовала цель создания «мягкой федерации» в границах Грузинской ССР.

В ходе интенсивных грузино-российско-абхазских консультаций, продолжавшихся на протяжении 1995 г., при участии Специального представителя Генерального Секретаря ООН Э. Бруннера, был подготовлен проект Протокола о грузино-абхазском урегулировании. При обсуждении этого документа В. Ардзинба заявлял, что он не против федеративной модели, но при этом настаивал, чтобы это был «союз двух равных государственных единиц»[23]. В результате Протокол, в котором шла речь о придании Абхазии статуса субъекта Грузинской федерации, все-таки был парафирован абхазской стороной. Это вызвало резкую реакцию Парламента Абхазии, потребовавшего, чтобы абхазская делегация действовала в соответствии с Конституцией Абхазии от 26 ноября 1994 г., согласно которой Абхазия провозглашалась «суверенным демократическим государством», и сняла свою визу с проекта Протокола.

Тем не менее, обсуждение моделей федеративных отношений Абхазии и Грузии было продолжено. В 1997 г. был подготовлен очередной вариант Протокола о грузино-абхазском урегулировании (Московский протокол), предполагавший образование федеративного союза с четко определенными общими и специальными компетенциями его субъектов. По инициативе нового премьер-министра России Е. Примакова абхазская делегация во главе с В. Ардзинба совершает 14 августа 1997 г. беспрецедентный визит в Тбилиси, где подписывает совместное Заявление с грузинской стороной, в котором стороны «заявляют о своей решимости покончить с разделившим их конфликтом и восстановить отношения мирной жизни и взаимного уважения». При этом в документе не содержится упоминания о стремлении к федеративному решению проблемы статуса.

В итоге, Протокол о грузино-абхазском урегулировании подписан не был. Причем подписывать его 17 июня 1997 г. отказалась именно грузинская сторона, «будучи обеспокоенной тем, что в проекте соглашения не говорилось о сохранении территориальной целостности Грузии, и оно оставляло открытым вопрос о праве на отделение»[24]. Однако и для Сухума этот Протокол не был желателен. Абхазская сторона соглашалась рассматривать возможность федеративного решения в основном из-за усиливающегося политического давления России и «Группы друзей», а также вследствие сложного социально-экономического положения в стране. Последнее было вызвано усилением блокады Абхазии в соответствии с решением Саммита Глав Государств СНГ от 1996 г.. Поэтому В. Ардзинба умело использовал общественное недовольство переговорами по федеративной модели, чтобы продемонстрировать России и Западу нелегитимность такой постановки вопроса. Кроме того, по справедливому мнению Б. Коппитерса, «то положение, при котором грузинское военное вторжение, начавшееся в августе 1992 г., так и не было осуждено международным сообществом, а грузинские предложения по созданию федерации не содержали прочных гарантий Абхазии на тот случай, если какое-либо будущее правительство Грузии решится повторить такое вторжение, в значительной мере объясняет отказ абхазской стороны от обсуждения федеративной альтернативы»[25].

Как отмечает С. Шамба, подписание данного Протокола могло совершить прорыв в грузино-абхазских отношениях, однако, этого не произошло, в частности, потому, что «достижению прогресса во взаимоотношениях сторон мешает полное отсутствие доверия между ними»[26]. «Укрепление мер доверия», как важнейшая составляющая трансформации конфликта, впервые была обозначена в повестке дня переговоров на следующем, четвертом, их этапе.

4.4 Четвертый этап (1997-1999): встречи по укреплению мер доверия на фоне ухудшения переговорного климата

Этот период отмечен реанимацией роли ООН в процессе урегулирования конфликта, а также началом прощупывания путей решения проблемы в рамках концепции трансформации конфликта. После «майских событий» 1998 г. наблюдается заметное осложнение контекста конфликта

Ранее, в 1997 г. произошло возобновление «Женевского процесса». Согласно грузино-абхазским договоренностям от 17-19 ноября в Женеве, была зафиксирована роль созданной еще в 1993г. международно-политической группы «Друзья Грузии», включающей представителей США, Германии, Великобритании, Франции и Российской Федерации. Было решено, что участники этой структуры могут участвовать во встречах и заседаниях, выступать с заявлениями и предложениями по различным аспектам мирного процесса, включая политическое урегулирование. В то же время подчеркивалось, что они не являются сторонами на переговорах и не приглашаются для подписания документов, согласуемых в ходе переговоров сторонами.

Официальное закрепление статуса Группы Друзей было необходимо, чтобы ввести их в качестве постоянных участников в работу Координационного Совета под председательством Специального представителя ООН, созданного согласно Женевским договоренностям 17-19 ноября. Три рабочие группы Совета (вопросы устойчивого невозобновления огня и проблемы безопасности; беженцы и лица, перемещенные внутри страны; экономические и социальные проблемы) должны были выработать общую программу действий по полномасштабному урегулированию грузино-абхазского конфликта, а также решать текущие практические вопросы. Закрепление приоритетной роли ООН рассматривалась как свидетельство возросшей значимости организации в процессе грузино-абхазского урегулирования.

Однако эффективность этой инициативы ООН и общий климат переговоров были поставлены под удар «Гальскими событиями» мая 1998 г. Тогда активизация деятельности грузинских диверсионных (т.н. «партизанских») групп и полиции, очевидно, готовивших условия для военного реванша Тбилиси, привела к их столкновению с абхазскими военными подразделениями, что вызвало резкое ухудшение военно-политической ситуации и массовый исход в Грузию только недавно вернувшихся жителей Гальского района. Неэффективность наблюдательного механизма ООН проявилась в данной ситуации с убедительной силой. После майских событий МООННГ пришлось испытать на себе критику, как абхазской стороны, так и представителей грузинских беженцев за неспособность предотвращать вспышки насилия. Кроме имиджевого, ООН понесла и экономический урон, так как в ходе боевых действий было уничтожено до 90% восстановленных усилиями УВКБ домов, на которые было потрачено 2 млн. долл. США[27]. Эту ситуацию почти 10 лет спустя Генсек ООН Пан Ги Мун охарактеризовал как «разрыв между мандатом Миссии и ее возможностями»[28]

Активизация ООН была также связана со стимулированием и налаживанием неформального грузино-абхазского диалога и реализацией мер по укреплению доверия – задачами, продекларированными на Женевской встрече в ноябре 1997г. «Майские события» 1998 г. оказались не в состоянии сорвать Афинскую встречу грузинской и абхазской сторон по укреплению доверия, состоявшуюся 16-18 октября 1998 г. при значительном личном участии Спецпредставителя Генсека ООН Ливиу Боты. В качестве содействующих сторон выступали Россия и ОБСЕ, присутствовали представители «Группы Друзей». На следующей встрече в июне 1999 г. в Стамбуле также обсуждались конкретные меры по укреплению доверия между сторонами. В частности, предлагалось развивать сотрудничество на местном уровне, особенно в экономической сфере, организовать встречи политических и общественных деятелей сторон, разработать и создать механизмы регулярного обмена информацией. Рассматривалась возможность сотрудничества по линии правоохранительных органов, которые должны были обмениваться имеющейся у них информацией о любых приготовлениях к противоправным действиям и проводить консультации по мерам, которые следует предпринять совместно для их предотвращения[29].

4.5 Пятый этап (1999-2002): сужение переговорного пространства и изменившаяся роль России

Данный этап характеризуется существенным изменением контекста переговорной ситуации, связанным с всенародным одобрением в октябре 1999 г. Конституции Республики Абхазия и принятием Народным Собранием - Парламентом Республики Абхазия Акта о государственной независимости. С этого момента абхазская сторона отказывалась от обсуждения на переговорах вопроса политического статуса республики, значительно сузив таким образом переговорное пространство. Это дало основание некоторым грузинским экспертам эмоционально заявить: «Акт о независимости Абхазии – конец урегулирования»[30].

Все это происходило на фоне смены политической элиты в России. Политическое возвышение Владимира Путина, сменившего должность председателя ФСБ России на кресло премьер-министра в августе 1999 г., совпало с началом крупномасштабной операции российских войск в Дагестане – фактическим стартом второй чеченской кампании. Сразу же произошло резкое ухудшение отношений Москвы и Тбилиси из-за ситуации в Панкисском ущелье Грузии, где уже в первые недели после начала чеченской военной кампании начали обосновываться бежавшие из зоны конфликта чеченцы, в том числе и боевики, которым руководство Грузии предоставило статус беженцев. Кремль обвинял Шеварднадзе в потакании «чеченскому терроризму» и нежелании навести порядок в Панкиси.

В то же время, если в 1994 г. официальный Сухум попытался поддержать чеченцев (тогда был даже издан указ президента В. Ардзинба о мобилизации в Абхазии, что послужило одной из причин введения российских санкций против Абхазии), то в 1999 г. абхазская сторона не только не предпринимала каких-либо действий, но и была более осторожной в оценках сложившейся ситуации.

Однако чеченская война была лишь поводом к ухудшению отношений России с Грузией. Реальная причина заключалась в усилении активности Тбилиси в «Западном» направлении. В 1999 г. уже шли переговоры по газопроводу Баку-Тбилиси-Джейхан, рассматривались иные формы экономического сотрудничества. В феврале 1999 г. комитет по обороне и безопасности парламента Грузии официально обратился к НАТО с просьбой «защитить суверенитет и независимость Грузии», а в апреле того же года о североатлантических устремлениях Грузии заявил Э. Шеварднадзе[31]. Укреплялось ощущение необратимости движения Грузии в сторону Запада.

Хотя «поворот к Абхазии» не нашел заметного выражения в официальной риторике Москвы, он получил практическое воплощение: облегчение контрольно-пропускного и таможенного режимов на российско-абхазской границе, начало приема заявлений на приобретение российского гражданства, подготовка к запуску железнодорожного сообщения, исключение Абхазии из действия введенного в отношении Грузии визового режима. Ощутимую перемену в позиции и конкретной политике России, которая до 1999г. была на стороне однозначных, порой жестких, решений в пользу восстановления территориальной целостности Грузии, в Абхазии восприняли с надеждой.

В этих условиях 15-16 марта 2001 г. в Ялте состоялась третья встреча по укреплению доверия, где стороны приняли конкретную и достаточно амбициозную программу совместных действий. Однако очередной военно-политический кризис сорвал и эти планы. Вылазка в Верхнем Кодоре в октябре 2001г. отряда чеченского полевого командира Руслана Гелаева, который совместно с грузинскими полувоенными формированиями пытался прорваться к российско-абхазской границе, была осуждена видными представителями гражданского общества Грузии и некоторых оппозиционных политических партий[32], но не вызвала негативной реакции большинства населения Грузии. Данная акция продемонстрировала не только слабость грузинского правительства, которое могло пойти на эту провокацию, в том числе, под давлением «правительства Абхазии в изгнании», но и высветила легитимность силовых способов разрешения грузино-абхазского конфликта в общественном сознании Грузии. Процесс укрепления мер доверия был явно сорван, а смысл и необходимость переговоров поставлены под сомнение.

На этом фоне потерпел неудачу разработанный спецпредставителем Генсека ООН Дитером Боденом документ «Основные принципы распределения полномочий между Тбилиси и Сухуми» (план урегулирования грузино-абхазского конфликта - «План Бодена»), подготовка которого началась с первых дней назначения Д. Бодена на ответственный пост. В этом документе содержалось указание на «особый» и суверенный статус Абхазии в составе грузинского государства, а также положение, гласящее, что «разделение полномочий между Тбилиси и Сухуми будет определяться в том числе на основании декларации мер по политическому урегулированию грузино-абхазского конфликта от 4 апреля 1994 года»[33]. Однако главный посыл документа не допускал двусмысленного толкования. Его достаточно ясно сформулировал сам Д. Боден: «Будущий статус Абхазии, как это сказано в документе, должен быть такой, что Абхазия будет входить в состав грузинского государства... Дело в том, что надо им [абхазской стороне – И.Х.] объяснить концепцию, надо, чтобы они поняли, что все те законные требования, которые они выдвигают, могут быть выполнены в рамках такого решения»[34].

Провал «плана Бодена» был вызван его несоответствием изменившимся реалиям после 1999 г. Кроме того, в нем не учитывалась природа грузино-абхазского конфликта (об этом будет сказано ниже), требующая иных подходов к его разрешению. Неудача этой инициативы продемонстрировала бесперспективность выдвижения каких-либо всеобъемлющих формул разрешения конфликта на фоне отсутствия доверия, а также ощущения абхазской стороной своей уязвимости, во многом усиливающейся из-за упорного нежелания Запада учитывать абхазские интересы.

4.6 Шестой этап (2003-2006): регресс вместо прогресса

К 2003г. стал очевиден кризис переговорного и миротворческого процессов. В этой ситуации Россия попыталась перехватить инициативу у ООН и, возможно, воспользоваться последним шансом на удержание Грузии в сфере своего влияния. 6-7 марта 2003 г. в Сочи состоялась встреча президентов России и Грузии. Абхазский премьер Г. Гагулия был приглашен лишь для ознакомления с результатами встречи. Стороны договорились о реализации крупных экономических проектов, решении вопросов, связанных с открытием сквозного железнодорожного сообщения, идущим параллельно с процессом возвращения беженцев. Для достижения этих целей предполагалось создание соответствующих рабочих групп – явное дублирование структуры и части функций Координационного совета. Важно отметить, что в итоговом документе Сочинской встречи не затрагивается тема политического статуса, осложнявшая достижение каких-либо договоренностей в прошлом.

Часть грузинских экспертов достаточно позитивно отнеслись к сочинским договоренностям, видя в них признак возможного потепления отношений с Россией и надежду на продвижение в направлении урегулирования грузино-абхазского конфликта[35]. Однако Сочинское соглашение 2003 г. так и не было реализовано. Во-первых, это было двустороннее российско-грузинское соглашение, предполагавшее обсуждение связанных с Абхазией проблем без участия собственно абхазской стороны; во-вторых, как показало время, в выполнении этого соглашения не были реально заинтересованы ни Россия, ни Грузия. В-третьих, «Революция роз» в Грузии в ноябре 2003 г. и внутриполитический кризис в Абхазии в 2004 г, вызванный президентскими выборами и закатом «эры Ардзинба», отодвинули эти вопросы на задний план.

Параллельно с попытками России утвердиться в качестве «главного миротворца» на Южнокавказской сцене появляется новый игрок – Европейский Союз. Традиционно Европа не играла существенной роли в грузино-абхазском конфликте, так как основными акторами здесь всегда были Россия, США и ООН. Однако, укрепившись организационно и политически, Европейский союз все настойчивее стал делать заявку на место в числе значимых сил в процессе урегулирования конфликтов на Южном Кавказе. Прорыв в усилении политического присутствия ЕС на Южном Кавказе произошел в 2004 г., когда в Европейское сообщество разом включились десять государств Центральной и Восточной Европы, а также стал следствием выхода этой структуры на Черноморское геополитическое пространство с присоединением Болгарии и Румынии в 2007 г.

«Новизна» Европы как игрока в грузино-абхазском урегулировании – была ее главным преимуществом. Если США и контролируемая ими Группа Друзей Генерального Секретаря ООН по Грузии практически полностью исчерпали лимит доверия абхазской стороны, то Европа, с ее, на первый взгляд, менее тенденциозной и агрессивной позицией, вызывала большую симпатию абхазской стороны. Это отражено, в частности, в плане Президента С. Багапша по урегулированию грузино-абхазского конфликта «Ключ к будущему».

«Ключ к будущему», в котором практически не упоминалась Россия, зато говорилось о заинтересованности Абхазии в «Европейской политике соседства», можно рассматривать как важнейший сигнал Западу, хотявряд ли он является эффективным рецептом урегулирования конфликта. Сумбурный и противоречивый, этот план требует от Грузии признания независимости Абхазии, практически не предлагая ничего взамен (даже по такому ключевому вопросу, как возвращение беженцев). Вполне ожидаемой была реакция на него И. Аласания (в то время советника президента Грузии по вопросам урегулирования конфликтов), заявившего: «Этим «ключом» нельзя открыть никакую дверь». Между тем, озвученные самим же И. Аласания основные положения грузинской «Дорожной карты» мирного урегулирования[36] были так же отвергнуты абхазской стороной, справедливо усмотревшей в предлагаемом федеративном решении проблемы статуса противоречие Конституции Абхазии.

Непримиримость ключевых позиций сторон[37], отсутствие прогресса в деле укрепления мер доверия, снижение динамики миротворческого процесса и интенсивности деятельности ООН в зоне конфликта стали тем фоном, на котором разразились «Кодорские события» 2006 г., положившие конец официальному переговорному процессу. Эти события перечеркнули позитивную динамику, наметившуюся в ходе подготовки Соглашения о невозобновлении военных действий[38].

4.7 Седьмой этап (2006-2008): «переговоры-фантомы» и признание Абхазии

Ввод грузинских вооруженных формирований в Кодорское ущелье Абхазии 25 июля 2006 г. был расценен Сухумом как нарушение всех основополагающих договоренностей[39] и прямая угроза безопасности. Несмотря на заверения официального Тбилиси, что операция носит полицейский характер и цель ее – «восстановление конституционного порядка» в Верхнем Кодоре, абхазская сторона была уверена, что таким образом Тбилиси подготовил плацдарм для последующего нападения на Абхазию. Кроме того, важной задачей Тбилиси было переформатирование конфликта, т.е. через создание «легитимного» властного центра на территории Абхазии продемонстрировать, что конфликт имеет внутриабхазское, межобщинное измерение. Как отмечала тогда эксперт Л. Кварчелия, «передислокация «автономщиков» [«правительство Абхазии в изгнании» - И.Х.] в Кодорское ущелье и заявление о том, что именно они являются «легитимной властью» в Абхазии, сводит смысл переговоров с властями Абхазии к нулю»[40].

«Кодорские события» явились недвусмысленным напоминанием абхазскому обществу, что Тбилиси готов применить силовые методы для возвращения Абхазии в состав Грузии. Переговорный процесс был официально прекращен Сухумом, а отношения Грузии и России опустились до минимальной отметки. После «шпионского скандала» в сентябре 2006 г. Россия ввела против Грузии экономическое эмбарго, прекратила выдачу виз грузинским гражданам, а прервала авиасообщение между Грузией и Россией. Отношения двух стран настолько испортились, что, согласно данным ВЦИОМ, уже в октябре 2006 г. Грузию считали «бандитским государством» 61% опрошенных россиян[41], и лишь 5% опрошенных в ноябре 2006 г. высказались за необходимость возвращения Абхазии в состав Грузии[42].

Эти события происходили на фоне назревающего решения по Косово, поэтому многим «кодорская операция» представлялась как мера Грузии по недопущению реализации в Абхазии ожидавшегося «косовского сценария», тем более, что из России шли недвусмысленные сигналы на сей счет. Так, в июне 2007 г. президент России В. Путин сделал сенсационное заявление о том, что проблема Косово ничем не отличается от ситуаций, сложившихся в Абхазии, Южной Осетии и Приднестровье[43]. Провозглашение независимости Косово 17 февраля 2008 г. и юридическое признание нового государства со стороны ведущих Западных стран были восприняты в Абхазии как «прецедент», в то время как в Грузии, США и Евросоюзе не уставали твердить об «уникальности Косовского случая».

Уже в марте 2008 г. Россия выходит из режима санкций против Абхазии, введенного решением Совета глав государств СНГ от 1996 г., а в июне 2008 г. – вводит железнодорожные войска Абхазию для восстановления и охраны путей сообщения. Все это происходит на фоне резкого ухудшения режима безопасности в зоне конфликта.

В новых условиях Абхазия старалась с одной стороны не допустить новой грузинской агрессии, а с другой проявить большую самостоятельность в условиях возрастающего влияния России. Вплоть до августа 2008 г. мало кто верил в реальную возможность признания Абхазии со стороны России. Более того, в тот период активизировались разговоры о «тайваньском варианте» для Абхазии, который не соответствовал курсу на построение международно-признанного государства. Поэтому отказ от переговорного процесса был по сути формальностью.

Важным нововведением абхазского политического лексикона того времени стало слово «многовекторность». Хотя при этом и декларировалась «приоритетность» российского вектора внешней политики, смысл данного понятия в постсоветских реалиях понятен: постепенный уход от монопольного влияния России и диверсификация внешнеполитических связей. Фактически период с начала 2008 г. по 8 августа того же года был временем упущенных возможностей для стран Запада, которые вполне могли приобрести более весомую роль в грузино-абхазском контексте и даже попытаться перехватить у России инициативу в выстраивании отношений с Абхазией.

Не случайно на этот период приходится рост числа визитов западных эмиссаров в Абхазию. В мае 2008 г. Сухум посетили послы сразу 15 стран ЕС, министры иностранных дел нескольких государств, а в июне с визитом в Абхазию прибыл спецпредставитель ЕС Хавьер Солана. Достаточно позитивные впечатления абхазской стороны от этих встреч прослеживаются в словах Секретаря Совета Безопасности Абхазии С. Лакоба: «Чувствуется, что в подходах Евросоюза к грузино-абхазскому конфликту наметились определенные изменения.... Вполне возможно, что и акценты в отношении Грузии могут быть смещены»[44]. Однако дальше заявлений представителей ЕС о готовности содействовать грузино-абхазскому переговорному процессу дело не пошло.

Свидетельством готовности абхазской стороны к значимым компромиссам можно считать закрытые переговоры Сергея Шамба и Ираклия Аласания по документу о неприменении силы, которые состоялись в Сухуме в мае 2008 г., а также заявления министра иностранных дел Абхазии о рассмотрении возможности замены грузинских вооруженных формирований в Кодорском ущелье международным полицейским контингентом под эгидой ООН. Конечно, оба эти факта могут быть оценены неоднозначно, особенно если вспомнить тайные переговоры по Карабаху, которые привели к отставке президента Армении Л. Тер-Петросяна в 1998 г. Неудивительно, что С. Шамба подвергся тогда критике со стороны патриотически настроенных кругов оппозиции, которые подозревали его в обсуждении невыгодных для Абхазии условий урегулирования грузино-абхазского конфликта. Оппозиция по сей день использует эти сюжеты при формулировании претензий к правящей элите Абхазии, а в 2008 г. возмущалась самим фактом ведения каких-либо переговоров после демонстративного выхода Абхазии из переговорного процесса. Сам С. Шамба уже после признания Абхазии Российской Федерацией, отвечая на обвинения оппозиции, трактовал эти переговоры как попытку выработать гарантии безопасности в условиях ухудшающейся обстановки, а также заявил следующее: «Понимая, что грузины никогда не согласятся добровольно вывести свои войска из ущелья, мы демонстрировали готовность обсуждать разные варианты мирного разрешения проблемы, а параллельно с этим готовили и военную операцию. Никто не собирался сдавать Кодорское ущелье»[45].

Конечно, при анализе переговорного процесса важно учитывать фактор внутриполитической обстановки и борьбы между основными политическими силами. В условиях Абхазии любая внешнеполитическая инициатива становится предметом пристального внимания со стороны конкурирующих политических групп, поэтому реализация тактических шагов, особенно в таком болезненном направлении, как грузино-абхазское урегулирование, значительно затруднена. Однако накануне августовской войны 2008 г. полное отсутствие гибкости продемонстрировал именно Запад, так и не услышавший, или не пожелавший услышать, достаточно четкие сигналы абхазского руководства относительно «многовекторности». Поэтому «план Штайнмайера» по урегулированию грузино-абхазского конфликта, обнародованный в июле 2008 г., в контексте складывающейся ситуации выглядел несвоевременным и оторванным от реальности.

«Пятидневная война» в августе 2008 г. и последовавшее за ней признание независимости Абхазии и Южной Осетии ознаменовали коренную трансформацию грузино-абхазского контекста. В условиях заявленного руководством Абхазии отказа от переговоров с грузинской стороной (оговоренного, правда, возможностью контактов, но только после отставки М. Саакашвили), единственной площадкой, где встречаются представители Грузии и Абхазии, стали Женевские дискуссии, учрежденные согласно Плану Медведева-Саркози. Однако сомнительный статус участников дискуссий, вызванный несогласием Тбилиси с присутствием абхазов и осетин в качестве официальных сторон, не позволяет выработать какие-либо юридически обязывающие документы в рамках этого формата. Позиции сторон не просто различны – они все больше отдаляются друг от друга, равно как расходятся в разных направлениях Грузия и Абхазия.

4.8 Грузино-абхазский переговорный процесс: к оценке результативности

Американский исследователь Дж. Дин выделяет три вида переговоров в зависимости от заинтересованности сторон. Первый вид, когда участники мало заинтересованы в положительном исходе переговоров или безразличны к нему. Второй вид переговоров – это переговоры, в которых стороны, хотя и проявляют интерес к достижению результатов, но достаточно умеренный, к тому же имеющий отношение скорее к общей перспективе. К третьему виду относятся переговоры, участники которых реально заинтересованы в совместном решении проблемы. Безусловно, успешными могут быть лишь переговоры третьего типа.

Участники грузино-абхазских переговоров были нацелены на результат, однако это была «игра с нулевой суммой», когда позиции сторон настолько расходятся, что выигрыш одной из них возможен только за счет поражения другой. По крайней мере, интерпретация сторонами своих целей и интересов предполагала именно это. С одной стороны, это связано с самой логикой переговоров на официальном уровне, особенно когда это касается урегулирования болезненных вопросов конфликта. Как справедливо отмечает Н. Акаба, способность официальных лиц «маневрировать и проявлять гибкость существенно ограничена, т.к. они находятся под сильным давлением внутренних и внешних обстоятельств. Так, они не могут без ущерба для своей репутации понизить планку заявленных ранее требований»[46]. С другой стороны, нормативные рамки, которые задавались для переговоров на первых порах российскими и, затем западными посредниками, предполагавшие предопределенность их результата (восстановление территориальной целостности Грузии), по определению выводили абхазскую сторону за пределы пространства конструктивности и компромисса. Политизация неизменно затрагивала любые вопросы, в том числе и гуманитарные, а неспособность выйти за рамки «статусной телеологии» блокировала любые соглашения.

Несмотря на то, что направленность на достижение осязаемого результата представляет основную функцию переговоров, в современной литературе выделяются и другие функции: информационно-коммуникативная, регуляционная, функция решения собственных внутриполитических и внешнеполитических задач, пропагандистская[47]. Стороны в достаточной мере использовали эти побочные, на первый взгляд, функции переговоров (особенно пропагандистскую и функциональную), зачастую с отрицательными для процесса трансформации конфликта последствиями.

Существует распространенное мнение о неудаче грузино-абхазского переговорного процесса. Однако чтобы говорить об оценке его результативности, необходимо иметь представление о том, что является удачным результатом переговоров. С одной стороны, существуют нормативные цели каждой из сторон, которые в случае этнополитического противостояния практически несовместимы - территориальная целостность против права на самоопределение в виде сецессии. Поэтому переговоры превращаются в «игру с нулевой суммой», по определению предполагающую отсутствие конвенциональности относительно понятия «результат». Что является удачей для одной стороны, предстает в виде потерь и несправедливости для другой. Именно поэтому в ходе переговоров концепция полномасштабного разрешения конфликта не могла быть эффективной, так как отсутствовало конвенциональное представление сторон относительно содержания этого понятия.

Однако, с другой стороны, ценность переговоров зачастую состоит не в достижении неких всеобъемлющих договоренностей и нейтрализации всех противоречий, а в самом факте дипломатического взаимодействия, которое позволяет снизить вероятность рецидивов насильственных способов решения проблем. Кроме того, именно переговоры как состязание идей, аргументов, интеллектуальных концепций позволяют по-иному взглянуть на привычные вещи из вроде бы сформированного идеологического арсенала, апробировать новые подходы и уточнить важнейшие политические вопросы.

Проведенное качественное социологическое исследование, в котором суммированы мнения экспертов по обсуждаемой проблеме, в целом подтверждает наши выводы относительно важности и необходимости переговорного процесса. Однако, несмотря на то, что несколько экспертов видят в признании независимости Абхазии и освобождении Кодорского ущелья именно результат успешной работы абхазских переговорщиков и дипломатов, большинство респондентов признают переговоры недостаточно эффективными. Неэффективность переговоров, по их мнению, была вызвана несколькими причинами:

1. Ассиметричность переговорной ситуации, когда абхазы ощущали уязвимость и не чувствовали себя полноценной стороной переговоров: «Когда одна сторона получает ощутимую помощь извне и ощущает военно-политическое превосходство, переговорный процесс не может быть эффективным».

2. Негативная роль посредников, которые, проявляя заинтересованность в конкретном исходе переговоров, не стимулировали стороны к поиску более гибких подходов и смягчению позиций.

3. Отсутствие доверия между сторонами, что приводило к нарушению достигнутых договоренностей, так как одна из сторон не была уверена в их соблюдении другой стороной. Сюда еще можно добавить фактор периодической эскалации насилия со стороны Грузии (1998 г., 2001 г., 2006 г.), неоднократно служивший причиной срыва позитивных тенденций в отношениях сторон и имплементации достигнутых договоренностей.

Не менее важная причина невысокой эффективности процесса политического урегулирования состоит в неверной трактовке самой природы грузино-абхазского конфликта его основными стейкхолдерами. Данное концептуальное искажение выражается в тенденции рассматривать грузино-абхазский конфликт как политический конфликт[48], затрагивающий узкие интересы элит, «этнических антрепренеров», мобилизующих этничность для достижения своих целей: распределение властных ресурсов, экономических благ, иных ценностей. Причемэти элиты «не выражают культурную идеологию группы или «волю народа»[49]. Предполагается, что подобного рода конфликты возможно и желательно решать через импликацию федеративной модели, так как не существует непримиримых интересов сторон, а для достижения согласия необходимо воздействие на уровне элит - чаще всего через использование внешнего фактора.

Безусловно, грузино-абхазский конфликт неправомерно рассматривать и как сугубо этнический. Сецессионистские конфликты обладают политическим качеством по определению, так как нацелены на достижение политических целей (например, образование независимого государства). Поэтому обозначение грузино-абхазского конфликта как этнического создало бы впечатление, что речь идет о межобщинных столкновениях внутри Абхазии[50], а не о борьбе Абхазии с Грузией как с государством. Немаловажным является то, что стремление абхазов не столько к культурному, сколько к политическому самоопределению должно предполагать инклюзивность данного проекта для других этнических групп, проживающих на территории Абхазии. Таким образом, возникающий на пересечении этничности и политики, или подразумевающий важную роль этнического фактора при достижении политических целей, грузино-абхазский конфликт следует характеризовать как этнополитический конфликт.

Существование конкурирующих концепций этничности – примордиалистской, инструменталистской и конструктивистской – по-разному трактующих природу, характер и политические проявления этого феномена, не отрицает важнейшей функции этничности, обеспечивающей сильную эмоциональную привязанность к определенной общности, характеризующей «Я-образ» каждого человека. Сила этничности на Кавказе, где исторически существовала потребность в мобилизационных стратегиях, особенно велика. Этнические ценности и групповые интересы абхазов обладали такой высокой значимостью, что ни суровые экономические условия послевоенной блокады, ни перспективы экономических благ со стороны Запада, ни разговоры о демократическом благоденствии в составе реформированной Грузии не смогли послужить для них стимулом к отказу от целей своей борьбы. Поэтому, несмотря на критику примордиалистских, или социобиологических, концепций этничности, невозможно отрицать важности фактора этнической идентификации и мобилизации при анализе грузино-абхазского конфликта.

Важно отметить, что этничность – зачастую конструируемая реальность, поэтому, когда мы говорим о столкновении этнических идентичностей грузин и абхазов, то мы подразумеваем конкретный исторический период – XX в. и начало XXI в. Историческая память, культурно-языковые различия, ущемление этнокультурных прав абхазов в течение XX в., конструирование этнической мифологии и символов интеллигенцией и политическим руководством – все это повлияло на формирование современной абхазской этнической идентичности как противостоящей попыткам грузин элиминировать ее основные признаки. Однако это не исключает трансформационных сдвигов внутри мотивационной и ценностной структур абхазской идентичности в исторической перспективе. В то же время, каким бы образом не произошло ее формирование, идентификационные маркеры, мифология и культурно-ценностные символы в этническом самосознании настолько сильны (так же как и в грузинской этнической матрице), что не учитывать этот фактор при анализе причин грузино-абхазского конфликта и поиске способов его разрешения не только антинаучно, но и неверно с практической точки зрения.

Именно потому, что этнополитические и этнотерриториальные конфликты, к типу которых, безусловно, относится и грузино-абхазский конфликт, затрагивают не только и не столько интересы, сколько ценности[51] и характеристики идентичности, перспективы их разрешения всегда оцениваются скептически. Поэтому они требуют иных подходов к урегулированию и разрешению. Чаще всего набор опций для решения подобных конфликтов варьируется от «отложенного статуса» до признания независимой государственности одной из конфликтующих сторон, что, по оценкам большинства экспертов, и было реализовано западными странами в отношении Косово.

5. Изменение контекста грузино-абхазского конфликта после августа 2008 г.

Ираклий Хинтба

Грузино-российский военный конфликт, разразившийся в августе 2008 г., может считаться вполне логичным итогом перманентно ухудшавшихся в последние годы отношений между двумя странами. Согласно официальной грузинской позиции, корни этого конфликта прослеживаются еще с конца 1980-х гг., когда цели демократического развития Грузии оказались несовместимыми с российскими политическими и геостратегическими целями. «В результате Россия, - пишут авторы грузинского правительственного отчета об августовской войне 2008 г., - с самого начала постсоветской эры проводила политику, направленную на подрыв грузинской государственности»[52]. Исходя из этой логики, произошедшая в августе 2008 г. война является лишь одним из открытых проявлений многолетнего «заговора России против Грузии», равно как и «абхазский эпизод» 1992-1993 гг. Абхазская точка зрения на этот счет состоит в том, что события августа 2008 г. и признание независимости Абхазии и Южной Осетии - это закономерный итог несовместимости грузинского национального проекта и этнополитических чаяний абхазов и осетин.

На наш взгляд, любые упрощенные трактовки этого неоднозначного вопроса искажают реальную картину причин и, что не менее важно, последствий событий августа 2008 г. Открытое столкновение Грузии и России, вылившееся в признание независимости Абхазии и Южной Осетии, а также в размещение российских воинских контингентов на территории этих республик, значительным образом повлияло на контекст грузино-абхазского конфликта и грузино-абхазские отношения в целом. Поэтому анализ контекстуальных изменений после августа 2008 г. совершенно необходим для выработки новой парадигмы трансформации грузино-абхазского конфликта.

Методологически оправданным представляется рассмотрение «поставгустовских реалий» на нескольких уровнях: контекстуально-геополитическом, субъектном, с точки зрения западной вовлеченности и российско-абхазских отношений.

5.1 На уровне геополитической ситуации

Геополитическую ситуацию можно определить как существующую расстановку сил в отношениях акторов мировой политики на определенной политико-географической арене. В этом смысле «августовские события» приобрели характер тектонических сдвигов, имевших последствия как локального, регионального, так и отчасти глобального масштаба. В первую очередь, речь идет о возникновении на Южном Кавказе «новых реалий», значительным образом переформатировавших геополитическую ситуацию и связанных с признанием Российской Федерацией и впоследствии рядом других стран независимости Абхазии и Южной Осетии.

В связи с этим изменилась роль России в существующем геополитическом раскладе. Опрошенные в рамках настоящего исследования абхазские эксперты солидаризируются с господствующим в российском официальном дискурсе мнением том, что август 2008 г. знаменовал «возрождение России»: Россия в силах принимать сложнейшие решения единолично, не дожидаясь одобрения других держав; Россия продемонстрировала готовность и способность защищать свои интересы, в том числе с применением военной силы. Здесь возможна дискуссия относительно «силы и слабости» государств в современном мире (сильным может быть признано государство, действующее не военными, а политическими и международно-правовыми методами), но несомненно, что своими действиями Россия подтвердила амбиции великой державы, показав, что Южный Кавказ остается зоной ее особых интересов и доминирующего влияния. Теперь присутствие Москвы в регионе резко усилилось, оно получило необходимую институционализацию, утраченную, в том числе, после решений Стамбульского саммита ОБСЕ 1999 г.

Августовская война вызвала к жизни новый виток противостояния России и Запада, фактически реанимировав определенные признаки «холодной войны». Некоторые абхазские эксперты сравнивают эту ситуацию с Карибским кризисом 1962 г., так как в ходе грузино-российской войны была опасность столкновения сил России и НАТО (в акватории Черного моря появились американские военные корабли), что могло привести к Третьей Мировой Войне. В то же время, в результате войны произошло усиление региональных игроков – не только России, но и Турции, и Ирана. Наблюдается сближение позиций России и Турции, которая, ссылаясь на «конвенцию Монтре», препятствовала пропуску американских кораблей через проливы Босфор и Дарданеллы во время активной фазы грузино-российского противостояния. Турция пытается позиционировать себя в качестве самостоятельного актора, способного влиять на стабильность и безопасность в регионе. У Ирана также появились возможности для обеспечения своих интересов. Тегеран фактически выходит из самоизоляции и пытается возродиться как региональный игрок. Его ресурсы становятся востребованными, что дает Ирану возможность рассчитывать на партнерство с Турцией и Россией. Кроме того, ряд экспертов обращает внимание на важный региональный аспект поставгустовской ситуации – налаживание отношений между Арменией и Турцией, что может повлиять на положение Армении в регионе, а также способно трансформировать контекст конфликта из-за Нагорного Карабаха. Возросли опасения Западных стран относительно возможного всплеска насилия в этой части Южного Кавказа, а также усиления там российского влияния.

Несмотря на то, что августовская война еще сильнее расчертила политико-идеологические и геополитические границы на Южном Кавказе (Грузия, например, все больше «убегает» из исторического региона Южного Кавказа) и, возможно, заложила основы для усиления противостояния России и Запада в будущем, налицо усиление прагматизма в отношениях Москвы, Вашингтона и Брюсселя. С приходом к власти в США администрации Б. Обамы заметны ощутимые перемены во внешнеполитической стратегии Вашингтона («перезагрузка» отношений с Россией), выраженные в приверженности реализму «киссинджеровского» типа. Несмотря на то, что одностороннее признание Абхазии и Южной Осетии вызвало критику со стороны стран Евросоюза, критика эта носила в большей степени риторический характер, учитывая нарастающий объем экономического сотрудничества между Россией и Европой. В итоге, складывается ощущение, что отношения с Россией для Запада настолько важны, что там не готовы жертвовать ими для защиты интересов Грузии[53].

5.2 На уровне субъектов конфликта

Благодаря активным усилиям Грузии, стремившейся найти международно-правовые способы реагирования на события августа 2008 г., последние стали восприниматься значительной частью международного сообщества как переросшие рамки грузино-абхазского противостояния. 23 октября 2008 г. вступил в силу закон «Об оккупированных территориях Грузии», явившийся ответом Тбилиси на признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии и размещение там российских воинских контингентов. Основной идеей данного закона является констатация факта «оккупации Абхазии Российской Федерацией» и установления Москвой «эффективного контроля» над данной территорией. Важным здесь является то, что «эффективный контроль» предполагает ответственность контролирующей страны за нарушения прав человека, происходящих на «оккупированных территориях Грузии». Вполне возможно, что Тбилиси пытается таким образом воспользоваться инструментами международного права для привлечения России к ответственности, в том числе материального характера (например, подача исков в Европейский суд по правам человека, связанных с предполагаемыми нарушениями личных и имущественных прав).

С точки зрения изменения контекста конфликта, этот закон, а также стратегия и тактика грузинского руководства в отношении порожденных событиями августа 2008 г. новых реалий, нацелены на формирование восприятия конфликта как противостояния России и Грузии[54]. Абхазия не рассматривается в качестве стороны (субъекта) этнополитического противостояния, как это было на протяжении постконфликтного десятилетия. Это подтверждается, во-первых, нежеланием Грузии признавать официальный статус абхазской делегации на Женевских дискуссиях; и, во-вторых, отказом подписывать с Сухумом Соглашение о неприменении силы, которое, по мнению официального Тбилиси, должно быть заключено с Российской Федерацией как стороной в конфликте. Более того, с помощью концепции «оккупированных территорий» Грузия пытается «наложить вето» на процесс дальнейшего признания независимости Абхазии. Показательной представляется в этой связи фраза из интервью М. Саакашвили российскому журналу «Власть»: «Если бы даже существовали раньше какие-то шансы международной легализации создания там (в Абхазии – И.Х.) государства, с российской оккупацией эти шансы утрачены»[55]. Логика здесь очевидна: раз территория оккупирована, ее власти отражают не мнение народа, а волю «оккупанта», поэтому нельзя сделать вывод о реальной общественной поддержке идеи независимости от Грузии.

Закон «Об оккупированных территориях Грузии» вновь актуализирует причину неудачи грузино-абхазских переговоров – помещение вопросов экономического и гуманитарного характера в политические рамки. Признавая территории Абхазии и Южной Осетии «оккупированными», этот закон запрещает там любую экономическую деятельность, если она не легализована через грузинскую правовую систему. Данная норма может влиять и на деятельность международных НПО, которые уже получали предупреждения со стороны Министерства реинтеграции Грузии за попытки прямого взаимодействия с абхазскими контрагентами. И хотя в п. 2 ст. 6 Закона есть оговорка, что в исключительных случаях экономическая деятельность может быть разрешена (в том числе, с целью способствования мирному разрешению конфликта), сама формулировка, гласящая, что грузинское правительство декларирует согласие на это, для того чтобы «защитить национальные интересы Грузии», никак не может вызывать положительную реакцию абхазской стороны. Кроме того, ограничивая въезд на территорию Абхазии, кроме как с территории Зугдидского района (п.1, ст. 4), этот закон фактически призывает к изоляции Абхазии, резко снижает возможности экономической, а значит и политической, модернизации и сводит на «нет» любые усилия по трансформации контекста грузино-абхазских взаимоотношений.

Видимо, осознав негативные последствия применения этого закона, а также реагируя на критику Венецианской комиссии Совета Европы, грузинское руководство выступило с новыми подходами, идейной доминантой которых выступает деизоляция Абхазии. Речь идет о «Государственной стратегии по оккупированным территориям: вовлеченность через сотрудничество», принятой на заседании Кабинета Министров Грузии 27 января 2009 г. В этом документе содержатся ряд довольно-таки здравых идей: деизоляция граждан Абхазии, вовлечение их в проекты экономического сотрудничества, открытие образовательных возможностей, приверженность мирному разрешению противоречий. В то же время, при чтении документа становится ясно, что деизоляцию предполагается осуществлять, минуя официальные органы власти Абхазии, фактически выводя население республики из абхазского конституционного поля. Все это направлено на обеспечение принципов, «на которых основана эта стратегия, а именно: территориальная целостность и суверенитет Грузии и задача обеспечения непризнания и окончательной деоккупации»[56]. В разделе об экономическом развитии прямо говорится о том, что это необходимо для усиления интеграционных связей между «частями разделенного общества» для обеспечения восстановления территориальной целостности Грузии. Это, кстати, отражает абхазские опасения, связанные с тем, что укрепление экономических связей между гальским и зугдидским населением может привести к усилению ориентации на Грузию и фактическому отрыву Гальского района от Абхазии. Кроме того, содержащееся в «Стратегии» утверждение, что конфликт носит в первую очередь «внешний» характер отрицательно влияет на его трансформацию: ведь именно абхазское и грузинское общества и соответствующие элиты должны искать пути выхода из противостояния и укреплять взаимное доверие.

Чрезмерная политизация «Стратегии», равно как и неоднозначность Плана действий, делает оба эти документа неприемлемыми для абхазской стороны, что подтвердилось достаточно резкой реакцией на него как официального Сухума, так и общества в целом. Все это происходит на фоне наблюдаемого в последние годы неуклонного снижения интереса к Грузии в абхазском обществе[57]. Данная тенденция вызвана, в первую очередь, тем, что последовавшее со стороны России после августа 2008 г. признание независимости Абхазии и размещение воинских контингентов, сменивших силы КСПМ, в Гальском и Очамчирском районах, создало в массовом сознании ощущение завершенности грузино-абхазского конфликта. Это характеризует один из стереотипов, порожденных августом 2008 г., состоящий в убежденности в отсутствии связи между будущим Абхазии как международно-признанного государства и урегулированием конфликта с Грузией, предполагающий, в том числе, и решение некоторых ключевых вопросов (беженцы, реституция, имущественные права). Налицо понижение значимости конфликта в рейтинге приоритетных проблем для абхазского общества, озабоченного вопросами обустройства своего «жизненного пространства». В новых условиях все больший вес и одновременно с этим неоднозначность восприятия приобретает тема абхазо-российских отношений.

Нельзя не отметить и объективного характера возросшего отчуждения между абхазами и грузинами. Это особенно заметно на примере нового поколения абхазов. За почти 20 лет, прошедших со времени окончания войны, выросло целое поколение молодых людей, не имевших опыта совместного проживания с грузинами на одной территории. С одной стороны, это может послужить естественным способом очищения от напластований исторической памяти и негативных мифологем, но с другой - отдалить народы настолько, что построение добрососедских отношений будет весьма проблематичным.

Если обратиться к мнению опрошенных экспертов, то практически все отметили сохранение неурегулированного статуса грузино-абхазского конфликта после августа 2008 г. На наш взгляд, для подтверждения этого мнения могут быть выдвинуты следующие аргументы. Во-первых, конфликт может считаться завершенным тогда, когда удовлетворены претензии конфликтующих сторон, т.е. ликвидирован предмет конфликта. Однако представления грузин и абхазов относительно ключевых вопросов противостояния (сохранение этнической идентичности, проблема политического суверенитета, вопрос беженцев и внутренне перемещенных лиц) по сути несовместимы. Во-вторых, отсутствие мирного договора между Грузией и Абхазией ставит военно-политическую ситуацию в зависимость от случайных факторов и способствует нестабильности. Несмотря на предоставленные Россией Абхазии гарантии безопасности, многие абхазские эксперты полагают, что ситуация может измениться в случае возможного потепления отношений между Москвой и Тбилиси, а также, если произойдут более масштабные сдвиги в южнокавказской геополитике. Поэтому эти гарантии не воспринимаются многими экспертами в качестве абсолютно прочных.

Среди экспертов существует и весьма специфическая точка зрения о выгодности состояния неразрешенности конфликта как для самой Грузии, желающей привлечь к себе внимание международного сообщества и привыкшей рассчитывать на соответствующую финансовую поддержку, так и для Запада, использующего неразрешенность конфликта для усиления своего активного влияния в регионе. В этом нам видится проявление еще одного стереотипа, господствующего в абхазском общественном мнении, - стереотипа, порожденного глубоким недоверием к намерениям и действиям грузинских и отчасти западных политических элит.

Если обратиться к внутриполитическим тенденциям, то после признания независимости Абхазии было ощущение того, что тема Грузии во внутреннем дискурсе потеряет былой вес. Действительно, во время президентских выборов 2009 г. практически удалось избежать обвинений, связанных с тем, что тот или иной кандидат придерживается прогрузинской ориентации или тайно ангажирован некими «тбилисскими структурами». Однако предшествовавшие выборам события августа 2009 г. резко обострили «грузинский вопрос» в свете болезненной проблемы гражданства. Парламент Абхазии сразу в трех чтениях принял поправки в Закон «О гражданстве Республики Абхазия», которые были восприняты оппозицией как автоматически наделяющие все наличное население Гальского района гражданством Абхазии. Это вызвало резкую реакцию оппозиционно настроенных патриотических кругов, которые вновь вернули на повестку дня тему «предательства национальных интересов». Высказывались суждения о том, что гальцы - это «пятая колонна», «потенциально опасный элемент», что они «по сей день убивают наших людей». В этих условиях правительству Абхазии будет крайне сложно идти на уступки по вопросам взаимоотношений с Грузией и искать новые, возможно компромиссные, способы урегулирования конфликта.

5.3 На уровне внешней (западной) вовлеченности

После августа 2008г. произошло заметное снижение степени интернационализации внешнего присутствия в зоне грузино-абхазского конфликта. Разрушение миротворческого формата, вызванное односторонней денонсацией Грузией 30 августа 2008 г. Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994 г., поставило под сомнение легальность присутствия Миссии ООН (МООННГ) в зоне конфликта. Прекращение мандата Миссии ООН в июле 2009 г. и ее вывод с территории Абхазии имел последствия как социально-экономического (потеря высокооплачиваемых рабочих мест абхазскими сотрудниками миссии, сокращение гуманитарных программ, снижение макроэкономического эффекта), так и политического (резкое сокращение международного присутствия на территории Абхазии, элиминирование важного канала информационной открытости Абхазии, растущая изоляция, появляющиеся сложности с урегулированием правового статуса международных неправительственных организаций, а также агентств ООН – UNDP, UNHCR, UNICEF, действующих на территории Абхазии). Кроме того, неспособность прийти к соглашению о новом формате Миссии ООН продемонстрировала сохраняющуюся непримиримость позиций и отказ от консессуальных стратегий не только сторон конфликта (Абхазии и Грузии), но и внешних факторов, вовлеченных в ситуацию на Южном Кавказе.

Европейский Союз, активизация которого в зоне конфликта наблюдалась с 2004 г.[58], выступил в качестве главного миротворца в грузино-российском противостоянии августа 2008 г. Однако Европе не удалось стать эффективным посредником, пользующимся доверием официального Сухума. Несправедливая с точки зрения абхазской стороны реакция на несанкционированный ввод грузинских войск в Верхний Кодор (2006), жесткая позиция Брюсселя в отношении независимого статуса Абхазии, давление на ряд стран с целью предотвратить признание Абхазии и другие подобные шаги негативно повлияли на уровень доверия к ЕС со стороны официального Сухума. Абхазская сторона категорически отказывается допустить мониторинговую миссию ЕС (EUMM) на свою территорию, мотивируя это, во-первых, положениями «Плана Медведева-Саркози» от 12 сентября 2008 г[59]., и, во-вторых, предвзятым отношением ЕС по вопросу суверенитета Абхазии. Налицо неготовность Брюсселя занять нейтральную по отношению к статусу Абхазии позицию.

Большинство опрошенных абхазских экспертов полагают, что события августа и последовавшие за ними «новые реалии» так и не повлияли на переоценку и изменение подходов стран Запада к грузино-абхазскому конфликту. Запад продолжает игнорировать новые реалии, наступившие после признания независимости Абхазии и Южной Осетии, и пытается использовать старые лекала. Кроме того, международное сообщество изначально не было заинтересовано в разрешении конфликта по абхазскому сценарию, проецируя свои отношения с Россией на Абхазию. Просчеты Запада вызваны и отсутствием серьезного интереса и объективной информации об Абхазии, что препятствует выстраиванию эффективной западной политики в отношении грузино-абхазского конфликта. Все больше стран Запада заявляют о приверженности «политике непризнания» - предложенной Грузией концепции по отношению к политическому статусу Абхазии.

Действия М. Саакашвили в ходе войны, а также усиление в Грузии авторитаризма персоналистского типа в поставгустовский период, повлияли на изменение отношения многих стран к политической элите Грузии. Кроме того, был нанесен удар доселе выигрышному имиджу Грузии как страны, на которую можно сделать ставку в вопросах транзита энергоресурсов, военного присутствия, имиджевой обкатки демократических реформ. Этим вызвано снижение интереса к Грузии со стороны Запада, в первую очередь США, озабоченных проблемами внутренней жизни, а также военными операциями в Афганистане и Ираке.

Одновременно можно предположить, что произошли некоторые сдвиги и в отношении Запада к грузино-абхазскому контексту и переосмысление инструментария воздействия на ситуацию. Правда, это не оформилось пока в четкую стратегию. Некоторые позитивные изменения в отношении Запада к Абхазии могут быть вызваны и такими причинами: определенные достижения демократического развития Абхазии, связанные с существованием политического плюрализма и независимых СМИ, демократической сменой власти, наличием жизнеспособного гражданского общества; стремление Абхазии продемонстрировать, что она не является подконтрольной России территорией и не рассматривает вариант присоединения к России (в отличие от Южной Осетии). Скорее всего, речь может идти о том, что в экспертной среде стран Запада растет осознание ошибочности политики изоляции Абхазии как лишающей ее альтернативы российскому вектору [60]. Это может быть вызвано и тем, что некоторые политики на Западе отдают себе отчет, что Абхазия потеряна для Грузии, поэтому надо сделать все, чтобы она не оказалась потерянной и для Запада. Для этого необходимо обеспечить Сухуму условия для диверсификации внешней политики.

В конце 2009 г. в среде ответственных за Южный Кавказ еврочиновников начали оформляться новые подходы к урегулированию этнополитических конфликтов на Южном Кавказе. Очевидно, что европейцы осознают, что сохранение статус-кво и политики «стратегического терпения» в отношении Абхазии неэффективны с точки зрения трансформации конфликта и не отвечают долгосрочным интересам Запада. Спецпредставитель ЕС по Южному Кавказу Питер Семнеби, к которому в абхазском политическом истеблишменте сложилось неоднозначное отношение, озвучивает концепцию новой политики ЕС, основанной на двух принципах – «вовлечение и непризнание». «Европейский Союз, - отмечает П. Семнеби, - стратегически заинтересован в вовлечении в рамках, очерченных его политикой непризнания. Несмотря на императивность безусловной приверженности ...территориальной целостности Грузии, не менее важно быть гибкими и прагматичными на практике, например, развивая контакты с населением отколовшихся регионов. Только посредством вовлечения ... ЕС может обеспечить альтернативную перспективу для Абхазии и Южной Осетии и убедиться в действенности своей «мягкой силы»[61].

Конечно, для того, чтобы эти идеи оформились в четкий план действий необходимо преодоление не только концептуальных и моральных препятствий, но и сложных политических и процессуальных барьеров, связанных с согласованием соответствующих мер со всеми странами-членами ЕС. Кроме того, не исключено, что указанные европейские планы могут не устраивать Грузию, которая явно стремится «монополизировать» процесс деизоляции Абхазии. Этим может быть вызвана своего рода «игра на опережение» - очевидное стремление Тбилиси поскорее обнародовать и формально закрепить собственную стратегию деизоляции[62]. Учитывая политизированный характер «Стратегии по оккупированным территориям», ее разработчики изначально понимали, что она будет отвергнута абхазской стороной. Таким образом ими достигается несколько целей одновременно: во-первых, сам факт обнародования относительно новых идей по трансформации контекста конфликта будет позитивно оценен на Западе и укрепит представление об официальном Тбилиси как инициативном и нацеленном на конструктивность акторе. Именно поэтому в Абхазии, равно как и в оппозиционных кругах Грузии, отмечается «пиаровский» характер этого документа. Кроме того, у Тбилиси появляется основание для запрашивания существенной финансовых ресурсов для реализации планируемых в рамках стратегии проектов. Во-вторых, несогласие абхазской стороны рассматривать данную стратегию может быть расценено как отказ от идеи деизоляции в принципе и станет негативным сигналом Западу. На самом деле Грузию вполне может устраивать продолжение изоляции Абхазии, так как в этом случае гораздо проще доказывать миру, что это «оккупированная территория», не обладающая признаками самостоятельной государственности. Будучи открытой внешнему миру, Абхазия могла бы развеять эти штампы. И, наконец, таким образом Грузия препятствует возможности прямых внешних контактов Абхазии с Европой, монополизируя» их через свое посредство.

Добиваясь признания Абхазии «оккупированной территорией», Тбилиси стремится не допустить ее реальной деизоляции. Принятое в конце 2010 г. дополнение к закону «Об оккупированных территориях» - «Модальности деятельности неправительственных организаций на оккупированных территорях» - еще одно подтверждение приверженности Тбилиси курсу на полную изоляцию Абхазии.

5.4 На уровне российско-абхазских отношений

Изоляция Абхазии определяет ориентацию политической и экономической активности в направлении России. После признания независимости Абхазии и обеспечения ее безопасности, Москва получила основания для усиления здесь своего присутствия. Подписание 17 сентября 2008 г. Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Российской Федерацией и Абхазией заложило основы для принятия и введения в действие множества соглашений по различным направлениям абхазо-российского сотрудничества. На сегодняшний день заключено более 20 соглашений с Российской Федерацией, охватывающих различные сферы жизни общества. Наиболее важными с точки зрения изучаемого вопроса представляются Соглашение «О совместных усилиях по охране государственной границы Республики Абхазия», Соглашение «Об объединенной военной базе» (18 февраля 2010 г.) и готовящееся к подписанию Соглашение «Об общем таможенном пространстве». Учитывая, что Российская Федерация представляет интересы Абхазии в третьих странах, а также играет роль основного «промоутера» процесса ее признания, успехи Абхазии на международной арене в значительной степени зависят от внешней политики России и ее имиджа.

Усиление российского присутствия и влияние этого фактора на перспективы грузино-абхазского урегулирования в целом, и политическую судьбу Абхазии в частности, представляют важнейшую тему поставгустовского политического дискурса. Эйфория, вызванная решением России признать независимость Абхазии 26 августа 2008 г., постепенно сменяется размышлениями и более серьезным анализом роли и долгосрочной стратегии России в грузино-абхазском контексте.

Политологический анализ Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, заключенного между Абхазией и Россией 17 сентября 2008 г., показывает, что между Сухумом и Москвой возникают отношения конфедеративного типа, не предусматривающие общих органов управления, что позволяет квалифицировать их как «ассоциированные отношения»[63]. Однако, в данном случае, мы имеем дело с более тесным, чем «свободная ассоциация», вариантом интеграции, предусматривающим не только общие экономическое, валютное, таможенное, оборонное пространства, но и синхронизированное законодательство, что отсутствует, например, в практике ассоциированных отношений между США и Маршалловыми островами, Федеративными Штатами Микронезии и Палау.

Ключевым вопросом в этой связи предстает степень независимости абхазских властей в принятии решений. С учетом стремления Грузии доказать, что Россия осуществляет «эффективный контроль» над территорией Абхазии, а официальный Сухум не является суверенным центром власти в Абхазии, ясно, что этот вопрос приобретает дополнительную остроту. Кроме того, неоднозначными представляются установки Москвы относительно широкого международного признания Абхазии. Существует мнение, что оно не в интересах России, так как может привести к постепенному выведению Абхазии из-под российского влияния.

После 26 августа все чаще из официальных уст (многочисленные выступления С. Багапша) стали раздаваться мнения о целесообразности участия Абхазии в интеграционных проектах на пространстве бывшего СССР. В основном, речь шла о необходимости вступления в СНГ, ОДКБ и Союзное государство России и Белоруссии. Конечно, присоединение к СНГ или обретение членства в ОДКБ на данном этапе юридически невозможны, так как для этого необходимо, чтобы независимость Абхазии признали все страны-участницы этих организаций. И мы видим, что позиции большинства постсоветских стран относительно юридического признания Абхазии за последнее время не претерпели изменений в положительную сторону. В то же время, очевидно, что интеграция в существующую лишь на бумаге структуру (союз России и Белоруссии) не принесет Абхазии ощутимых экономических выгод, а с политической точки зрения будет иметь скорее негативные последствия, поскольку в этом случае Абхазия будет восприниматься как часть государственного образования, а не как самостоятельная единица - ведь речь идет даже не о «вступлении в Союз», а о «вхождении в состав Союзного государства». Присутствие Абхазии не реанимирует угасший Союз, но может послужить серьезным контраргументом в споре о том, насколько реальна независимость Абхазии и каковы ее шансы на международное признание.

Опрошенные абхазские эксперты полагают, что неизбежное усиление экономической зависимости имеет тенденцию перерастать в зависимость политическую. В то же время, большинство из них убеждены, что России невыгодно создавать впечатление несамостоятельности Абхазии. Во-первых, это не будет соответствовать геополитическим интересам самой России, так как Москве выгоднее иметь близ своих границ признанное государство, субъект международного права, самостоятельного игрока, члена ООН, который был бы связан с Россией союзническими отношениями и способствовал бы проведению российских интересов в регионе. Во-вторых, это легитимирует решение России о признании, так как подтвердит его обоснованность, как и то, что Абхазия действительно заслужила право быть независимой как современное состоявшееся государство. России важно продемонстрировать жизнеспособность «проекта Абхазии» в противовес западному «детищу» Косово. В-третьих, уважительное отношение к независимости Абхазии послужит позитивным сигналом союзникам России, что поможет Москве усилить лидерство в интеграционных форматах на постсоветском пространстве. В-четвертых, расширение круга стран, установивших дипломатические отношения с Абхазией и, таким образом, поддержавших решение Москвы на фоне обострения отношений с Западом, будет означать и повышение престижа России на международной арене.

Однако в той же абхазской экспертной среде крепнет убеждение, что существует определенная «красная линия», за которую Абхазии будет очень сложно переступить в своих международно-политических амбициях. Россия будет мириться с диверсификацией внешней политики Абхазии, открытии страны для экономического и политического сотрудничества с другими странами (например, Турцией) лишь до тех пор, пока не почувствует угрозу своим интересам в регионе. Образно говоря, Россия должна быть вполне уверенной в том, что, как бы ни развивалась ситуация, она владеет «контрольным пакетом акций».

Отчасти соглашаясь с мнениями экспертов, следует особо отметить важность сигналов, которые подает политическая элита Абхазии как Москве, так и остальному миру. Внутренняя независимость и практика принятия решений, исходя из сформулированных национальных интересов Абхазии, максимальная прозрачность в расходовании выделяемых Россией средств, правильная приоритезация этих расходов с целью создания основ финансовой независимости в будущем, гибкость и способность маневрировать в сложных условиях – все это способно как обеспечить достаточный резерв свободы маневра в отношениях с Россией, так и продемонстрировать Западу открытость к сотрудничеству.

Что касается локальных контекстов конфликта, то присутствие на границе по реке Ингур российских пограничников может быть оценено двояко. С одной стороны, оно может служить ограничительным фактором трансграничного экономического взаимодействия ввиду определенного недоверия к российским пограничникам местных жителей, а также прямого вмешательства России в локальные процессы. Согласно некоторым субъективным оценкам, в последнее время наблюдается интенсификация перемещений через формально закрытую границу. Как нам удалось выяснить в ходе интервьюирования нескольких жителей Гальского района, это вызвано основанным на слухах стремлении людей «успеть до того, как русские окончательно закроют границу». Однако существует и иная точка зрения. Присутствие российских пограничников приведет к укреплению правопорядка в Гальском районе, поэтому есть надежда на упорядочение режима на границе и возникновение более безопасных условий для экономической деятельности. Россия, скорее всего, не будет препятствовать торговле, так как маловероятно, что это может представлять угрозу ее экономическим интересам в Абхазии.

5.5 Некоторые выводы

Резюмируя основные тенденции поставгустовского состояния, можно сделать следующие выводы:

Содержанием политики Грузии в отношении изменившихся реалий после августа 2008 г. стала концепция «деоккупации» и стратегия непризнания, базирующиеся на интернационализации природы и характера грузино-абхазского конфликта и попытках «наказать» Россию через международно-правовые и политические инструменты.Игнорирование этнополитического измерения грузино-абхазского противостояния, выраженное в непризнании Сухума в качестве субъекта конфликта и стороны переговоров, создает препятствия к трансформации контекста конфликта[64]. На фоне сохранения общей приверженность внешних акторов к «старым», неэффективным подходам наблюдаются позитивные изменения в политике Европейского Союза. Срыв данной положительной тенденции может способствовать кристаллизации геополитической ситуации на Южном Кавказе, предполагающей глубинные разломы по линиям международного противостояния. Абхазская сторона практически не подает сигналов относительно разрешения конфликта с Грузией. Грузия отодвигается на второй план, происходит сознательное игнорирование важности диалога и необходимости разрешения все еще существующего конфликта[65]. У опрошенных в Абхазии экспертов не наблюдается свежих идей относительно трансформации конфликта в новых реалиях.Существующая ситуация еще больше отдаляет Абхазию от Грузии, и Абхазию от Запада. Эта тенденция, хоть и воспринимается положительно частью абхазского общества, по своей сути угрожает политическим целям абхазского народа – независимости и международному признанию Абхазии.

6. После августа: урегулирование или трансформация?

Нателла Акаба, Ираклий Хинтба

Ассиметричные этнополитические конфликты, в основе которых лежат ценности и характеристики идентичности, и каким, по нашему мнению, является грузино-абхазский конфликт, достаточно трудноразрешимы. Учитывая то обстоятельство, что Кавказ сегодня представляет собой один из самых милитаризованных регионов, управление конфликтами здесь становится еще более проблематичным. Кроме неразрешенных конфликтов, на Кавказе существуют и другие вызовы: например, рост радикалистских религиозных движений в ряде республик Северного Кавказа, острые социальные проблемы, нестабильность. Как неоднократно подчеркивал Збигнев Бжезинский, во втором десятилетии после окончания холодной войны Кавказ рискует стать тем же, чем в первое десятилетие были Балканы – то есть «евразийскими Балканами», только хуже – из-за высоких ставок в игре, связанной с производством, транзитом и поставками энергии[66].

В то же время, Россия, заключив с Сухумом соглашения «О совместных усилиях по охране государственной границы» и «Об объединенной военной базе», создала надежный защитный барьер обеспечивающий военную безопасность Абхазии. Однако из-за отсутствия системы многосторонних механизмов коллективной безопасности, ситуация продолжает выглядеть довольно сложной, особенно, с учетом того, что после событий августа 2008 г. и выхода Грузии из СНГ были разрушены все выработанные за 15 лет грузино-абхазских мирных переговоров механизмы, и по инициативе Тбилиси денонсированы подписанные сторонами документы. Не менее важно, что взаимное доверие основных акторов, которое и раньше было в дефиците, сегодня серьезно подорвано. Это и многое другое является убедительным аргументом в пользу того, что грузино-абхазский конфликт, как и другие неурегулированные конфликты в регионе, нельзя оставлять без внимания, ограничиваясь вялотекущим и не приносящим никому особого удовлетворения форматом Женевских дискуссий.

После признания Российской Федерацией независимости Абхазии «грузинская тема» все больше оттесняется на задний план в абхазском общественном сознании. Поскольку ощущавшаяся в течение всего послевоенного периода угроза новой агрессии со стороны Грузии теперь в значительной степени потеряла свою актуальность, а официальный Тбилиси старательно тиражирует мнение о том, что Абхазия это всего лишь «марионетка, управляемая из Кремля», большинство граждан Абхазии сегодня не видят смысла в налаживании каких-либо отношений с Грузией.

Что же касается грузинской позиции, то, насколько можно судить, августовский кризис 2008г. так и не подтолкнул грузинскую политическую элиту к переосмыслению политики в отношении Абхазии и Южной Осетии и поиску взаимопонимания с населением своих бывших автономий. Вместо этого, Тбилиси, более или менее успешно используя имидж «жертвы российской агрессии», направил свои усилия на демонизацию России в глазах мирового сообщества, и пребывает в ожидании, когда Запад, наконец, поможет Грузии тем или иным способом решить ее «территориальные проблемы». При этом официальный Тбилиси также практически дистанцировался (по крайней мере, внешне) от самих грузино-югоосетинского и грузино-абхазского конфликтов.

Впрочем, на наш взгляд, такая «стратегия игнорирования» наиболее зримо проявилась и постепенно набирала силу со времени прихода к власти в Грузии правительства Саакашвили, что стало достаточно неожиданным для значительной части абхазского общества. В Абхазии многие полагали, что приход к власти на волне народного протеста против режима Шеварднадзе и поддержка большинства населения дают М. Саакашвили исторический шанс сформулировать более или менее объективную оценку роли Грузии в инициировании войны 1992-93 гг., тем более что новый грузинский лидер и его команда не несли ответственности за те драматические события и могли получить в глазах абхазов и осетин серьезные моральные дивиденды. Но этого не случилось, а после августа 2008 «стратегия игнорирования» проявилась особенно четко.

Очевидно, такое отношение грузинского руководства к Сухуму и Цхинвалу призвано продемонстрировать, что обе бывшие автономии являются послушным орудием в руках Москвы, и не обладают суверенитетом. Как ни странно, при этом, в некоторых кругах грузинского истеблишмента крепнет надежда на то, что очень скоро абхазы разочаруются в России, поймут всю «пагубность» своей пророссийской ориентации и, подобно созревшему плоду, сами упадут в руки Грузии, которая к тому моменту станет демократической и экономически благополучной страной. Не вполне понятно: если абхазы ничего сами не решают и полностью лишены свободы действий, как же они, находясь под контролем России, могут вернуться в «лоно Грузии»?

На самом же деле ситуация в Абхазии значительно отличается от той, которую рисует официальный Тбилиси. Сухум рассматривают Россию как своего стратегического союзника, который в большей степени заинтересован в сохранении незавиcимости Абхазии, нежели в ее поглощении. Вообще альтернатива незавиcимости Абхазии даже не рассматривается ни на общественном, ни на политическом уровнях. Хотя, надо отметить, что последнее явно раздражает некоторых российских политологов и журналистов. Ярким примером такого недовольства является возмущение одного из последовательных критиков политики Сухума М. Колерова: «Абхазия, даже будучи на 190% протекторатом,...все равно не имеет своей целью инкорпорацию в Российскую Федерацию. Максимум — заключение ассоциированных отношений. Абхазия всегда будет отдельным государством со своей отдельной и очень амбициозной бюрократией, которая замешана на успешной борьбе за национальное освобождение...»[67].

Принимая во внимание сложность и многоплановость грузино-абхазского конфликта, а также то, что интересы основных региональных игроковв регионе все чаще вступают в противоречие друг с другом, представляется бесперспективным и далее делать ставку именно на разрешение данного конфликта в условиях непримиримости и противоположности целей сторон. Наиболее оптимальной представляется задача трансформации конфликта или, говоря более точно, трансформации контекста, в котором протекает конфликт (иначе говоря, нужны такие изменения ситуации, которые способны повлиять на восприятие конфликта сторонами). Как отмечает известный конфликтолог Х. Майалл, «трансформация – это процесс преобразования взаимоотношений, интересов, дискурсов» сторон конфликта, это «поступательный процесс, требующий реализации ряда маленьких или больших шагов, а также конкретных мер, в осуществлении которых важную роль могут играть совершенно разные акторы»[68]. Другой крупный теоретик трансформации конфликта Дж. П. Ледерах полагает, что «долгосрочная цель трансформации заключается в том, чтобы утверждать на словах и в действиях приоритет людей и ресурсов на местах»[69]. С этих позиций миротворчество представляется как долгосрочный процесс, конечной целью которого является трансформация системы войны в систему мира, т.е. трансформация контекста, структур, акторов, а также самих проблем (посредством их переформулирования).

К сожалению, приходится констатировать, что сегодня в грузино-абхазском конфликте действуют все факторы, способствующие не трансформации, а углублению конфликта. Ниже приведены эти факторы, сформулированные Клемом Мак-Картни[70]:

Стороны конфликта полагаются на политику с позиции силы.Высокий уровень ненависти и враждебности, который еще более был усилен конфликтом.Недоверие, страх и чувство опасности, ощущаемые сторонами.Безутешная боль и горечь, физические потери, явившиеся следствием конфликта.Проблемы непонимания и плохой коммуникации между сторонами.Отсутствие структур и механизмов для управляемого взаимодействия.Различные взгляды на спорные проблемы и подходы к их решению.

-Стороны конфликта полагаются на политику с позиции силы;

-Высокий уровень ненависти и враждебности, который еще более был усилен

конфликтом;

-Недоверие, страх и чувство опасности, ощущаемые сторонами;

-Безутешная боль и горечь, физические потери, явившиеся следствием конфликта

-Проблемы непонимания и плохой коммуникации между сторонами;

-Отсутствие структур и механизмов для управляемого взаимодействия;

-Различные взгляды на спорные проблемы и подходы к их решению;

Совершенно очевидно, что официальные переговоры или усилия международных посредников не в силах воздействовать на эти факторы. Трансформация конфликта настоятельно требует особого внимания к аспекту внутреннего развития, хотя, конечно, и роль внешних акторов с их интересами должна быть учтена. Такой подход предполагает, среди прочего, глубокий и непредвзятый анализ прошлого, отказ от насилия, изменение неравноправных отношений, расширение пространства для диалога за счет новых акторов и др.

С учетом той возросшей роли, которую ЕС играет в Грузии после «пятидневной войны» августа 2008 г., логично предположить потенциально значительную роль Брюсселя в трансформации грузино-абхазского конфликта. В то же время, указывает А. Миссиролли, политика Евросоюза по отношению к Грузии стала после конфликта еще более запутанной и раздробленной, и ее вряд ли можно назвать сбалансированной синергической политикой (или комплексом мероприятий). По мнению данного эксперта, «эта политика больше связана с бюрократической практикой, особыми национальными интересами и старыми процедурами и форматами, которые так и не удалось изменить, чтобы адаптировать к грузинскому случаю»[71].

С другой стороны, как вполне обоснованно указывает бельгийский политолог Б. Коппитерс, у ЕС есть определенные ограничения в его стремлении сблизить интересы противостоящих сообществ, так как в процессе своей деятельности внешние акторы должны заручиться согласием обеих сторон конфликта. Но при этом, отмечает Б. Коппитерс, правительство международно-признанной Грузии имеет больше возможностей влиять на принятие решений, чем «де-факто» (с точки зрения стран ЕС – Н.А., И.Х) правительства Абхазии и Южной Осетии. Это дает возможность грузинским лидерам по существу установить контроль над деятельностью ЕС по трансформации конфликта с Абхазией и Южной Осетией, что, естественно, не способствует позитивной динамике. Опасаясь того, что в процессе взаимодействия с европейскими институтами властные структуры Абхазии и Южной Осетии могут постепенно приобрести большую легитимность в глазах ЕС, Тбилиси старается ограничить деятельность ЕС исключительно поддержкой НПО в «отколовшихся регионах» и препятствует деятельности, направленной на государственные реформы, поддержку прав меньшинств и другие подобные действия на территории Абхазии и Южной Осетии. «Такое отношение Грузии делает невозможным для ЕС усиление легитимности политических ресурсов некоторых внутренних акторов в этих сообществах или ограничение других», - заключает Б. Коппитерс[72]. А это, как известно, является одной из важных составляющих трансформации конфликта. И все-таки, полагает другой эксперт М. Фричова Гроно, Грузия в настоящее время очень зависит от помощи и политической поддержки Евросоюза, что дает последнему реальные рычаги для воздействия на Тбилиси. Хотя это не смогло предотвратить опрометчивые действия М. Саакашвили в августе 2008 г., теперь, считает М. Фричова Гроно, грузинское руководство осознает, что подобные действия привели бы к прекращению помощи[73].

Однако в реальности приходится констатировать, что политическая элита Грузии пока не проявляет готовности к пересмотру своего отношения к различным аспектам грузино-абхазского конфликта. Пресловутая грузинская «Стратегия» не отвечает ни на один из критически важных для взаимоотношений между грузинами и абхазами вопросов, а делающаяся в ней ставка на «мягкую силу», после всего случившегося между двумя народами, представляется, как и вся стратегия в целом, попыткой произвести впечатление на несколько уставший от грузинского руководства Запад. Со своей стороны Абхазия полагается на военное и экономическое присутствие России, которая все активнее проявляет себя на Южном Кавказе, и грузино-абхазский конфликт рассматривается ею как исчерпанный. В среде же политической элиты, как в Грузии, так и в Абхазии, существует дефицит новых идей и подходов к урегулированию конфликта - идей, основанных не только на поиске внешних союзников и гарантов, но на выявлении внутренних ресурсов мира, на изменении отношения обоих обществ к своему прошлому и настоящему.

И все-таки, как это ни парадоксально, но, на наш взгляд, после признания независимости Абхазии Россией появились новые возможности для трансформации грузино-абхазского конфликта, или, по крайней мере, уменьшения его деструктивного потенциала. Далее будут рассмотрены эти новые опции.

6.1 Общественное мнение по вопросу двусторонних контактов

Если ранее, сразу после признания Абхазии Россией, многие представители абхазского экспертного сообщества считали грузино-абхазский конфликт исчерпанным, теперь такое мнение высказал лишь один из 29-ти опрошенных экспертов. По мнению одних респондентов, конфликт находится в поствоенной стадии, между сторонами не подписан мирный договор, а гарантии безопасности обеспечены третьей стороной. При этом мнения относительно долгосрочности этих гарантий разделились следующим образом: А) эти гарантии долгосрочны и надежны; Б) ситуация может измениться, если произойдет сближение Москвы и Тбилиси; В) даже при существующих гарантиях могут продолжаться военные провокации и в результате будут гибнуть люди; Г) безопасность, обеспеченная только гарантиями России, а не урегулированностью конфликта, создаст для Абхазии угрозу потери суверенитета. Ряд экспертов отметили, что конфликт не разрешен, поскольку у абхазов и грузин разные представления о том, какими должны быть отношения между Абхазией и Грузией. Нет принятой обеими сторонами формулы сосуществования Абхазии и Грузии на данном географическом пространстве.

Учитывая приведенные выше мнения, представляется логичным, что практически все респонденты считают, что переговоры вести надо, хотя допускают это с определенными оговорками. Одни считают, что с нынешним грузинским руководством серьезные переговоры вести бессмысленно, однако продолжать процесс надо, поскольку он предоставляет абхазской стороне определенную международную площадку. Эти респонденты надеются, что более предметные переговоры возможны, если сменится руководство в Грузии.

Другие респонденты считают, что переговоры вести надо, но необходимо изменить формат Женевских дискуссий, поскольку Абхазия в Женеве не представлена как официальная сторона. Но было высказано и иное мнение: формат Женевских дискуссий важно сохранить, поскольку он переводит дискуссии из плоскости двусторонних отношений в сферу коллективной безопасности на Южном Кавказе. Это выгодно Абхазии, поскольку в этом случае она утверждается как региональный игрок, и, если этой площадкой не воспользоваться, то ею воспользуется только Грузия. В целом в связи с переговорным процессом респонденты отметили следующие моменты:

Переговоры - это прямой контакт, поэтому они позволяют непосредственно обсуждать любые вызывающие озабоченность вопросы;Переговоры всегда предпочтительнее, поскольку в это время меньше шансов, что «заговорят пушки». Грузинские стратегии часто строятся на мифах, одним из которых является идея о том, что собственно грузино-абхазских противоречий не существует, и что вся проблема в России. Другой миф связан с надеждой на то, что, когда Абхазия поймет, что Россия может ее проглотить, то она, якобы, захочет вернуться в лоно Грузии. Запад, в свою очередь строит свою стратегию на этих ложных посылах. В связи с этим важно, чтобы мнение Абхазии было слышно на международной арене.Переговоры нужны, чтобы ситуация не ухудшилась. В любом случае, какими бы бесперспективными они сегодня не казались, все равно идет обмен информацией, обсуждаются разные идеи. Ситуация может измениться, и в определенный момент появится благоприятная почва для воплощения этих идей.Прервав Женевский процесс, мы себя не изолируем, потому что Запад и Грузия сегодня в большей степени заинтересованы в переговорах, чем Абхазия, и могут пойти на другие форматы. Респонденты, придерживающиеся данной точки зрения, согласны с тем, что потеря связей с внешним миром еще больше привяжет Абхазию к России, однако, они не согласны с тем, что тайм-аут в переговорном процессе приведет к потере этих связей с международным сообществом.

Отметим, что последний тезис иллюстрирует распространенный миф о том, что все мировые акторы заинтересованы во взаимодействии с Абхазией, тогда как сама Абхазия в этой ситуации находится в привилегированном положении.

Довольно широкий разброс мнений существует относительно того, какие вопросы могут стать предметом переговоров. По мнению всех опрошенных, статус Абхазии ни в коем случае не может быть предметом переговоров. «Продвижения по другим темам также не предвидится, однако, всегда важно знать позицию противника», как выразился один из респондентов. Другие высказывались довольно скептически относительно возможностей обсуждения тех или иных тем:

Любые темы, предлагаемые Абхазией, будут торпедироваться грузинской стороной. Но когда процесс деизоляции Абхазии станет набирать темпы, откроется аэропорт, морское сообщение и т.д., и Абхазия будет наращивать контакты с Турцией, возможно, с Украиной и Белоруссией, то в этом случае грузины вынуждены будут считаться с Абхазией.

Один респондент предполагает, что Грузия, по мере того, как будет уменьшаться донорская помощь из Запада, начнет дрейфовать в сторону России. Пока же Грузия будет спекулировать на плохих отношениях с Россией, доказывая, что Россия – агрессор и оккупант, а Абхазия – абсолютно подконтрольная ей территория. Грузинскому руководству невыгодно, чтобы мир отметил, что во внутреннем развитии Абхазии происходят позитивные процессы.

Некоторые респонденты не видят пока возможностей для заключения двусторонних соглашений, если не будет внешних стимулирующих факторов. «Для абхазской стороны это сейчас не является жизненной необходимостью, поскольку военное присутствие России будет наращиваться, и гарантии безопасности для Абхазии обеспечены».

Говоря о темах, в обсуждении которых заинтересована абхазская сторона, эксперты назвали: а) гарантии невозобновления военных действий, причем это должен быть договор между Абхазией и Грузией; б) вопрос о границах и упорядочении процедур в пунктах пропуска; в) совместное использование различных хозяйственных или иных объектов (напр. Ингур ГЭС), г) упорядочение приграничной торговли;

Ряд респондентов считают, что взаимодействовать с Грузией можно в случае подписания договора о неприменении силы при наличии международных гарантий, после чего можно будет вести разговор по широкому кругу вопросов, включая экономические взаимоотношения. При том, что сегодня граница официально закрыта, за полгода ее пересекли более 18 тысяч человек, в основном, жители приграничных районов. Если будет подписан договор о неприменении силы, число пересекающих границу людей возрастет, а легализация трансграничной торговли, существующей сегодня незаконно, принесет бюджету Абхазии значительные доходы. Было также выражено мнение, что железная дорога может оказаться в сфере взаимных интересов - например, проект Черноморской кольцевой дороги. Если Грузия не будет политизировать проблему и требовать, чтобы все контакты Абхазии с внешним миром осуществлялись через Грузию, то, по мнению одного из респондентов, Абхазия и Грузия могут экономически сотрудничать как Тайвань с Китаем. В то же время другие респонденты считают, что не следует поддерживать с Грузией экономические отношения: «Торговать надо с друзьями, а не с врагами. Поэтому надо выстраивать экономическое сотрудничество с Россией и Турцией».

6.2 Заключение

Итак, обобщая все вышеизложенное, можно прийти к следующим выводам.

1) В результате событий августа 2008 г. на Южном Кавказе сложилась новая реальность, частью которой является радикально изменившиеся контексты грузино-абхазского конфликта и российско-грузинских отношений. Вопреки некоторым иллюзиям, признание Россией независимости Абхазии не привело к разрешению грузино-абхазского конфликта. Официальная же линия грузинской политики, состоящая в отрицании наличия собственно грузино-абхазского этнополитического противостояния, теперь еще более настойчиво сводится к акцентированию лишь «внешней составляющей» - конфликта России и Грузии, в котором абхазам отводится роль управляемого статиста. В обоих случаях отсутствует видение способов не только разрешения, но и трансформации конфликта и, следовательно, создания основ безопасности в будущем.

2) Грузино-абхазский конфликт невозможно урегулировать до тех пор, пока в его основе лежат неравноправные и конкурентные отношения. Следовательно, любые модели урегулирования должны основываться на принципах паритета. Возможно, наиболее эффективным способом разрешения этнополитических противоречий может послужить концепция трансформации конфликта, не предполагающая предопределенного статусного решения, но, в то же время, требующая обращения к реальным потребностям людей и соблюдения их прав. Она также подразумевает необходимость «восстановить баланс в ассиметричных отношениях через процесс осознания, сопоставления, переговоров и развития», чего невозможно достичь в условиях неравноправности на переговорах, изоляции и стигматизации одной из сторон конфликта[74]. К сожалению, именно эти негативные практики в отношении себя испытывала и продолжает испытывать абхазская сторона. С другой стороны, представляется необходимым и официальному Сухуму, вместо игнорирования грузинского, или «конфликтного», вектора внешней политики, быть более инициативным в этом направлении.

3) Как абхазская, так и грузинская сторона, будучи неудовлетворены результатами переговорного процесса, видели причину неудач в неуступчивости друг друга и в неэффективности посредников (Абхазия была недовольна Западом, а Грузия - Россией). В реальности главной проблемой, на наш взгляд, выступает полное отсутствие доверия между сторонами, а также неспособность обоих обществ и политических элит преодолеть отжившие концепции и мифы. Важно найти способ обращения к этим мифам и негативным структурам прошлого с целью сублимировать их отрицательную энергию в позитивные импульсы трансформации конфликта, что может быть реализовано в рамках работы по осознанию прошлого ("Dealing with the Past»).

4) После признания Россией независимости Абхазии возникли некоторые новые опции и условия для трансформации конфликта. Если раньше Абхазия ощущала себя крайне уязвимой, не имеющей надежных союзников страной, то теперь баланс сил в регионе изменился, укрепилась и уверенность Абхазии в том, что стабильность, и, по крайней мере, физическая безопасность населения Абхазии гарантированы военной мощью России. В то же время, такая ситуация провоцирует игноририрование конфликта как такового, снижение его актуальности во внутренних дискурсах. Поэтому в абхазских политических кругах пока не наблюдается готовности к выработке новой внешнеполитической стратегии, прагматично учитывающей изменившиеся геополитические реалии и возможности. Такая стратегия, по нашему мнению, должна способствовать большей открытости Абхазии для внешнего мира при сохранении стратегического партнерства с Россией.

5) Фактор Кодорского ущелья, послуживший пусковым механизмом для обострения в 2006 г. кризиса в грузино-абхазских отношениях и воспрепятствовавший продолжению пусть и неэффективных, но все же небесполезных мирных переговоров, перестал существовать после августовских событий 2008 г., когда грузинские подразделения были вытеснены из Верхнего Кодора. Восстановление Абхазией своей юрисдикции над этой территорией устранило препятствия к возобновлению прямых грузино-абхазских переговоров.

6) Несмотря на то, что Россия воспринимается как стратегический союзник и единственный гарант безопасности Абхазии, интерес абхазов к Европе сохраняется, и не только в силу исторической и культурной притягательности последней, но и в силу того, что т.н. европейские (а скорее, общечеловеческие) ценности имеют немало точек соприкосновения и с абхазскими (кавказскими) этическими нормами. Абхазии необходимо на деле доказать свою государственную состоятельность и приверженность современным стандартам демократии, и обеспечить более эффективную защиту прав человека и прав меньшинств, составляющих полиэтническое сообщество - народ Абхазии. В этом же контексте нужно рассматривать государственную политику отношении Гальского района, которая на сегодняшний день является по нашему мнению слабым звеном как внутренней, так и внешней политики Абхазии. Прошло уже более 10 лет с того дня, когда в Гальский район Абхазии было разрешено вернуться десяткам тысяч проживавших там ранее этнических грузин. Однако в решении вопросов формального статуса возвращенцев так и не появилось больше ясности и последовательности. Руководство и гражданское общество Абхазии совместно с заинтересованными международными агентствами (например, УВКБ) должны приложить больше усилий для неукоснительного соблюдения прав жителей района на основе международных стандартов в области прав человека и законов Абхазии. Также следует не упускать из виду различные механизмы и способы разрешения проблемы беженцев - одной из ключевых с точки зрения трансформации контекста конфликта.

7) Европейский Союз все еще придерживается неэффективных подходов, которые применялись им к ситуации грузино-абхазского конфликта до августа 2008 г. Делая все новые заявления о незыблемости территориальной целостности Грузии, европейские структуры не только не способствуют урегулированию и трансформации конфликта, но и лишают себя возможности выступать в роли нейтрального посредника. Как справедливо указывает Б. Коппитерс, «с абхазской точки зрения идея европеизации давно присутствует в Абхазии, но международное сообщество – ошибочно – настроено на интеграцию Абхазии в Грузию, а не в Европу»[75]. Помимо задачи обеспечения большей политической чувствительности Запада, важно, чтобы абхазское общество не оказывалось заложником определенных геополитических стереотипов. Открытость Абхазии Западу не означает автоматического ущемление российских интересов, особенно на фоне выстраивающейся сегодня новой архитектуры взаимоотношений Москвы, Брюсселя и Вашингтона.

8) Поступающие в последние месяцы из регионального офиса ЕС на Южном Кавказе сигналы о формировании новой стратегии в отношении Абхазии («Взаимодействие без признания») в целом положительно восприняты в Абхазии, однако, имплементация данного плана тормозится малой адаптивностью европейского механизма принятия решений и недостаточной политической волей ключевых акторов. В то же время озвученные предложения об упразднении офиса ЕС на Южном Кавказе, а также приветствие главой внешнполитического ведомства ЕС Кэтрин Эштон грузинской «Стратегии по оккупированным территориям», не внушают оптимизма, поскольку в Абхазии убеждены, что всё это может способствовать прекращению сотрудничества абхазской стороны с ЕС. Для Сухума контакты с Брюсселем на уровне представительства ЕС в Грузии неприемлемы, а позитивное восприятие крупным еврочиновником грузинской стратегии подрывает доверие к европейским планам по деизоляции Абхазии. В случае же успеха стратегии «Взаимодействие без признания» ЕС мог бы сыграть две важные роли: 1. Политического актора, задействованного в трансформации (урегулировании) грузино-абхазского конфликта, 2. Важнейшего инструмента и ресурса политико-экономической модернизации Абхазии. Но для того, чтобы сыграть эти конструктивные роли, Европа должна декларировать «нейтральную по отношению к статусу» позицию, что также поможет ей упрочить свое влияние в регионе.Поскольку эффективное претворение в жизнь европейских планов по деизоляции Абхазии невозможно без встречного движения абхазской стороны, более четкие сигналы со стороны официального Сухума послужили бы катализатором этого процесса. Однако сегодня в Абхазии все реже говорят о многовекторности, в том числе и потому, что в свое время (2006-2008 гг.) Сухум не получили адекватной реакции Запада на свои инициативы. При этом необходимо четко осознать, что укрепление институтов демократии в Абхазии в интересах всех стейкходеров и важнейшее условие трансформации конфликта. Деизоляция Абахзии в этом случае играет ключевую роль.

9) Поскольку эффективное претворение в жизнь европейских планов по деизоляции Абхазии невозможно без встречного движения абхазской стороны, более четкие сигналы со стороны официального Сухума будут свидетельствовать о заинтересованности последнего в этом. Однако сегодня в Абхазии все реже говорят о многовекторности, в том числе и потому, что в свое время (2006-2008 гг.) Сухум не получили адекватной реакции Запада на свои инициативы. При этом необходимо четко осознать, что укрепление институтов демократии в Абхазии в интересах всех стейкхолдеров и важнейшее условие трансформации конфликта.

10) Важным вкладом ЕС в региональную стабилизацию стала бы поддержка процесса подготовки и подписания Соглашения о неприменении силы между Грузией и Абхазией. Это соглашение могло бы, среди прочего, способствовать институционализации международного присутствия в Абхазии, завершившегося с прекращением мандата Миссии ООН в июне 2009г. ЕС мог бы приложить усилия, чтобы повлиять на Тбилиси с целью осознания им необходимости подписания данного документа, который откроет новые перспективы для прямого грузино-абхазского диалога.

11) Очевидно, что усиление роли ЕС не может происходить за счет ущемления интересов России. Учитывая растущий уровень сотрудничества России и ЕС, а также призывы к созданию общей системы безопасности в Европейском регионе, включающем Южный Кавказ, можно надеяться на выработку эффективных механизмов согласования действий ЕС и России по укреплению мира в регионе. Улучшение взаимодействия России и ЕС в интересах Абхазии, поскольку без создания механизмов согласования интересов и конкретных действий ЕС и России реализация любых европейских инициатив будет затруднена. Роль России в регионе исторически и геополитически инвариантна.

12) Представляется жизненно важным для дальнейшего развития Грузии, чтобы грузинское общество нашло в себе силы признать: возврат к прошлым моделям абхазо-грузинских взаимоотношений невозможен ни при каких обстоятельствах. Невозможно, разрушив Советский Союз, сохранить одну из его составных частей – Грузинскую ССР. Лишь научившись относиться к абхазам как к равным, и признав за ними право на самостоятельное развитие, грузинское общество сможет сосредоточиться на созидании лучшего будущего для своей страны и всего региона Южного Кавказа.

Примечания:

1 Газета «Ахалгазрда комунисти» от 6 мая 1989г. (пер. с грузинского).

2 В одном из своих интервью Ч. Амиреджиби заявил: «Абхазы – грузинские племена. А те, кто пришел к нам с Северного Кавказа – всякая шваль, адыгея, убийцы, полудикие племена» (газета «Российские вести», 22 октября 1992 г.).

3 Г. Нодиа. «Конфликт в Абхазии: Национальные проекты и политические обстоятельства». «Грузины и абхазы. Путь к примирению». Сборник статей, М. 1998, стр.26.

4 М. Тео Янс, Персональный федерализм: решение для этнонациональных конфликтов, Практика федерализма. Поиски альтернатив для Грузии и Абхазии, стр. стр. 366 - 367.

5 Газета «Иверия», 1887, № 14.

6 Г. Церетели, «Заселение Джикетии и Абхазии», газ. Дроеба, 1879, № 47

7 Газета «Иверия», 1898, № 51

8 Т. Гордадзе, Морально-идеологические препятствия к урегулированию грузино-абхазского конфликта, в сб.Абхазия – Грузия:препятствия на пути к миру, Сухум, 2000г., стр. 42.

9 Д. Тренин, Интересы безопасности и политика России в Кавказском регионе, в сб. Спорные границы на Кавказе, М., 1999, стр. 111.

10 Более подробно об этом см. у Ст. Лакоба, «Абхазия – де факто или Грузия де-юре?», Саппоро, стр.стр. 37, 42-48.

[1] Интервью Э. Шеварднадзе, газета «New York Times», 27 September 1993.

[2] G. Badridze, «Abkhazia has been fooled by Russia», http://www.guardian.co.uk/world/russia May 3 2010

[3] http://www.report.smr.gov.ge/

[4] Закон СССР «О порядке решения вопросов, связанных с выходом Союзной Республики из СССР», Ведомости Съезда Народных депутатов СССР И Верховного Совета СССР, 1990, В. 15, стр. 252.

[5] Д. Фурман, Грузия и Абхазия — противостояние двух правд: взгляд историка на процесс мирного урегулирования конфликта, Кавказский узел, Аналитика.

[6] А. Инал-Ипа, Вопрос о земле и другие проблемы грузино-абхазского урегулирования, в сб. Аспекты грузино-абхазского конфликта, № 2, Ирвайн, 2 000, стр. 117.

[7] Привилегированное абхазское представительство в 64-местном Верховном Совете было достигнуто в большей степени за счет т.н. русскоязычного населения, получившего 11 мандатов (17% мест), притом, что армяне, русские и др. составляли около 36-ти % от всего населения Абхазской АССР. 26 грузинских мандатов (около 40% мест) получила грузинская община, составлявшая около 46 % населения. Таким образом, именно интересы русскоязычного населения были в наибольшей степени ущемлены в результате компромисса, хотя эта часть населения отнеслась с пониманием к такому решению, в надежде, что оно поможет сохранить мир в Абхазии.

[8] Ю. Анчабадзе, Грузия-Абхазия: трудный путь к согласию, в сб. Грузины и абхазы. Путь к примирению, М. 1998, стр.111.

[9] С. Маркедонов, Уроки «пятидневной войны», Новая политика, 30.08. 2010: http://www.novopol.ru/text89118.html

[10] Г. Нижарадзе, «Мы – грузины», в сборнике «Защита будущего», М., стр. 121.

[11] См., напр.: Лакоба С.З. Абхазия де-факто или Грузия де-юре? – Sapporo: Slavic Research Center, Hokkaido University, 2001. С. 42-48.

[12] Авидзба А.Ф. Отечественная война (1992-1993 гг.). Вопросы военно-политической истории Абхазии. - Сухум, 2008. С. 185-187.

[13] Авидзба А.Ф. Указ. соч. С. 177.

[14] Кстати, в качестве еще одного аргумента в пользу включения дипломатических событий военного времени в контекст общего грузино-абхазского переговорного процесса можно рассматривать закрепленное в Соглашении намерение сторон безотлагательно продолжить под эгидой ООН и при содействии России «переговоры по Соглашению о полномасштабном урегулировании конфликта в Абхазии» (п. 9).

[15] Зверев А. Этнические конфликты на Кавказе, 1988-1994 гг. / Спорные границы на Кавказе / Под ред. Б. Коппитерса. — М.: Весь Мир, 1996. С. 61.

[16] Там же. С. 58.

[17] Там же. С. 63.

[18] Меморандум о понимании между грузинской и абхазской сторонами на переговорах в Женеве / Конфликты в Абхазии и Южной Осетии: документы 1989-2006 / Составление и комментарии М.А. Волхонский, В.А. Захаров, Ю.Н. Силаев. – М.: НП ИД «Русская панорама», 2008. С. 319.

[19] Доклад Генерального Секретаря о положении дел в Абхазии, Грузия. 3 марта 1994 г. S/1994/253. С. 5.

[20] Там же. С. 4.

[21] Шамба С.М. Переговорный процесс: надежды и разочарования / Режим доступа: http://www.mfaabkhazia.org/documents/stati_i_analiz/peregovornyj_process_nadezhdy_i_razocharovaniya/

[22] Chirikba, Vyacheslav A. Georgian-Abkhaz War. – London: Routledge – Forthcoming.

[23] Ibid.

[24] Абхазия: пути вперед / Доклад Крайсис Груп N° 179 Европа, 18 января 2007 г. С. 10.

[25] Коппитерс Б. Политика Запада в области безопасности и грузино-абхазский конфликт / Практика федерализма. Поиски альтернатив для Грузии и Абхазии / под ред. Бруно Коппитерса, Давида Дарчиашвили, Нателлы Акаба. – М.: Весь мир, 1999. С. 66.

[26] Шамба С.М. Переговорный процесс: надежды и разочарования / Режим доступа: http://www.mfaabkhazia.org/documents/stati_i_analiz/peregovornyj_process_nadezhdy_i_razocharovaniya/

[27] Stewart S. The Role of the United Nations in the Georgian-Abkhazian Conflict / Journal of Ethnopolitics and Minority Issues in Europe, 2003, № 2. P. 17.

[28] Доклад Генерального секретаря о положении в Абхазии, Грузия. 23 января 2008 г. S/2008/38. С. 17.

[29] Стамбульское заявление грузинской и абхазской сторон по выработке мер доверия / Конфликты в Абхазии и Южной Осетии: документы 1989-2006 / Составление и комментарии М.А. Волхонский, В.А. Захаров, Ю.Н. Силаев. – М.: НП ИД «Русская панорама», 2008. С. 429-430.

[30] См. дискуссию в кн.: Материалы грузино-абхазского конфликта. Т. 4. 2000. С. 121.

[31] Edward Mihalkanin, "Abkhazians: A National Minority in Their Own Homeland", in De Facto States: The Quest for Sovereignty / Ed. by Tozun Bahcheli, Barry Bartmann and Henry Srebrnik (London & New York: Routledge, 2004), p. 152.

[32] См. напр.: События в Кодорском ущелье. Октябрь 2001 года / Независимое исследование группы кавказских НПО. – Владикавказ, 2001. С. 66-73

[33] Основные принципы распределения полномочий между Тбилиси и Сухуми («план Бодена») / Режим доступа: http://abkhazia.narod.ru/boden.htm

[34] Интервью Д. Бодена радиостанции «Эхо Москвы» от 17.05. 2002 г. / Режим доступа: http://www.echo.msk.ru/programs/beseda/18478.phtml

[35] См. напр., Круглый стол в редакции «Независимой газеты» 04.07.2003 / Режим доступа: http://www.ng.ru/courier/2003-04-07/9_georgia.html

[36] Тбилиси оглашает основные принципы мирного плана по Абхазии // Режим доступа: http://www.civil.ge/rus/article.php?id=11076

[37] Показательно мнение Д. Дарчиашвили, заявившего в 2006 г.: «Я не вижу в ближайшем будущем какой-либо части грузинского политического общества, которая согласилась бы на независимость Абхазии, так же как я не вижу с абхазской стороны какой-либо политической группировки, которая согласилась бы на отказ от независимости». (Аспекты грузино-абхазского конфликта, Т. 13. «Перспективы для Грузии и Абхазии в контексте черноморской интеграции» / Стамбул, 24-27 июня 2006 г. – Ирвайн, 2007. С. 20).

[38] В конце 2005 г. ожидалась встреча президента Грузии М. Саакашвили и президента Абхазии С. Багапша, чтобы в начале 2006 г. заключить соглашение по неприменению силы и возвращению беженцев/перемещенных лиц. Государственный министр Грузии по урегулированию конфликтов Г. Хаиндрава и министр иностранных дел Абхазии С. Шамба подписали 6 декабря 2005 г. в Сухуме в присутствии Спецпредставителя Генсека ООН Х. Тальявини протокол, заявляющий об их готовности «представить [соглашение] своему руководству для заключительного одобрения и подписания» (Абхазия: пути вперед / Доклад Интернешенел Крайзис Груп N° 179 Европа, 18 января 2007 г. С. 19).

[39] В своих докладах (в частности, от 23 июля 2007 года) Генеральный Секретарь ООН Пан Ги Мун отмечал возросшую активность наземных и воздушных перемещений со стороны Грузии в верхнюю часть Кодорского ущелья и другие факты, которые можно трактовать как свидетельства многократного нарушения Грузией Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 1994 года. Сразу после силовой операции в Кодорском ущелье Совет Безопасности принимает резолюцию 1716, в которой «выражает свою озабоченность в связи с действиями грузинской стороны в Кодорском ущелье в июле 2006 года и в связи со всеми нарушениями Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994 года, а также других грузино-абхазских договоренностей в отношении Кодорского ущелья», и «настоятельно призывает грузинскую сторону обеспечить, чтобы ситуация в верхней части Кодорского ущелья находилась в соответствии с Московским соглашением и чтобы там не находилось никаких войск, которые не предусмотрены этим соглашением». Грузия, официально поддержанная в своих действиях США и Евросоюзом, отрицает факты нарушения Московского соглашения 1994 г. Здесь проявляется неоднозначность позиции ООН. Право Тбилиси на столь своеобразную трактовку происходящего в Кодоре косвенно подтвердил Генсек ООН Пан Ги Мун в своем докладе Генассамблее от 23 июля 2007 г. Поэтому содержавшийся в резолюции Совета Безопасности 1716 от 13 октября 2006 г. призыв привести ситуацию в Кодорском ущелье в соответствии с Московским соглашением от 1994 г. не был услышан грузинской стороной.

[40] http://www.apsny.ru/apsnynews/apsnynews.php?mode=more&more=6883

[41] Россия и Грузия: напряженность не спадает (11.10.2006) / Режим доступа: http://wciom.ru/arkhiv/tematicheskii-arkhiv/item/single/3365.html?no_cache=1&cHash=b3850b5203

[42] Россия и Абхазия: от признания независимости - к принятию в состав федерации? (09.11.2006) / Режим доступа: http://wciom.ru/arkhiv/tematicheskii-arkhiv/item/single/3558.html?no_cache=1&cHash=64b729998a

[43] Путин отметил равные права Косово и постсоветских регионов / Режим доступа: http://www.pravda.ru/news/world/08-06-2007/227621-putin-0/

[44] http://www.abkhaziagov.org/ru/president/press/news/detail.php?ID=10336

[45] Сергей Шамба: В истории нашего государства не было такой формы независимости, как сейчас (23.11.2009) / Режим доступа: http://www.apsnypress.info/news2009/November/23.htm

[46] Акаба Н.Н. Конфликты нового времени / Роль неофициальной дипломатии в миротворческом процессе. Материалы грузино-абхазской конференции (Март 1999 г., г. Сочи). – Ирвайн, 1999. С. 11.

[47] См.: Лебедева М.М. Политические урегулирование конфликтов. – М.: Аспект-пресс, 1999. С. 188-194.

[48] Говоря о причинах конфликтов в Абхазии и Южной Осетии, президент Грузии Саакашвили заявил в своем обращении к народу от 16 июля 2006 г. следующее: «Это не этнические конфликты. Это навязанные нам политические конфликты [выделено мною – И.Х.]. Они связаны с попытками постсоветских сил, пережитков старого советского империалистического мышления, получить контроль хотя бы над некоторыми из соседних территорий – Грузия – это наиболее лакомый кусок, который они хотят проглотить или, по крайней мере, создать Грузии проблемы» (Цит. по: Абхазия сегодня / Доклад Крайсис Груп N°176 Европа, 15 сентября 2006 г. С. 9).

[49] Barth F. The Analysis of Culture in Complex Societies // Ethnos, Stockholm, 1989. Vol. 54. P. 120-142.

[50] Грубо говоря, этнический конфликт – это, например, драка на рынке между торговцами различного этнического происхождения, но не организованное политическое целедостижение.

[51] Согласно теории этнополитического конфликта, «под ценностью в узком смысле понимается нечто принципиально важное для определенного субъекта и его жизнедеятельности, что служит не средством, и не условием, а самоцелью, является выражением идентичности субъекта, с потерей которой исчезает и сам субъект как нечто самостоятельное, самоопределяющееся и достойное признания уважения со стороны других субъектов. Конфликты на почве ценностей, как правило, возникают из-за принудительного навязывания их одним социальным субъектом другому, либо из-за пренебрежительного к ним отношения со стороны другого субъекта. Ценностью может быть территория, ограниченные ресурсы (в том числе власть), статус или духовные ценности (и связанные с ними жизненные установки» (Аклаев А.Р.. Этнополитическая конфликтология: Анализ и менеджмент. – М.: «Дело», 2008. С. 464).

[52] Report by the Government of Georgia on the Aggression by the Russian Federation against Georgia. – Tbilisi, August 2009. P. 114.

[53] В этой связи интересен комментарий грузинского политолога П. Закарейшвили по поводу официального визита президента Грузии М. Саакашвили во Францию 8 июня 2010 г.: «От него [Саакашвили] ждут любой выходки, и единственное, чего хочет Запад, это чтобы Грузия не стала проблемой в контексте отношений Запада и России. Может, именно это мотивировало Саркози на встречу с Саакашвили». Схожего мнения придерживается эксперт Центра по исследованию России и новых независимых государств Института международных отношений в Париже Доминик Фин: «Для Франции более приоритетным является вопрос сохранения и развития отношений с Россией, а не с Грузией... В этих условиях главное для президента Грузии - это получить возможность высказаться и время от времени напоминать миру о себе и своих проблемах». (Михаил Саакашвили прошел сквозь изоляцию // Коммерсант, № 102 (4402) от 09.06.2010).

[54] Такая трактовка существует давно, практически с самого начала 1990-х гг., когда, например, С. Червонная объясняла грузино-абхазский конфликт как попытку России задержать вестернизацию Грузии. В 1998 г. госминистр Грузии Важа Лордкипанидзе заявлял: «Абхазский конфликт - это военный и политический конфликт, затеянный для того, чтобы сохранить Советский Союз, и именно российское правительство за него ответственно» (E. Fuller, 'Quotations of the Week', RFE/RL Caucasus Report 1, 44 (1998)). Между тем необходимо четко отметить, что националистический характер «абхазского проекта» был по определению несовместим с советским интернационализмом и идеологией марксизма-ленинизма, поэтому даже такой вдумчивый этнополитолог, как Джули Джордж, совершает типичную ошибку, когда пишет, что «Абхазское и югоосетинское сепаратистские движения стремились отделиться от Грузии, но остаться в составе Советского Союза» (Julie A. George, "The Politics of Ethnic Separatism in Russia and Georgia" (New York: Palgrave McMillan, 2009), p. 25.). Советский Союз был необходим национальным лидерам Абхазии в инструментальном смысле, но не в ценностном - чтобы оторваться от Грузии, но не строить свою жизнь по советской политико-идеологической матрице. Ардзинба доказал это своей во многом декоммунизаторской политикой после 1993 г. В этом коренное отличие Абхазии не только от «советского рая» Приднестровья, но и от Южной Осетии (в Цхинвале по сей день существует проспект Сталина, что нельзя себе представить в условиях Абхазии, где, например, в первые послевоенные годы были ликвидированы практически все советские названия, а преамбула Конституции РА воспроизводит первые строки Основного закона США). Несмотря на приведенное выше заявление В. Лордкипанидзе, тогда эта позиция не стала знаменем официальной политики Грузии. Показателем того, насколько эта концепция завладела умами после августа 2008 г., может быть резкая трансформация взглядов грузинского исследователя Торнике Гордадзе. В 1999 г. он писал: «Мы считаем ошибочным широко распространенное в Грузии мнение о том, что абхазский кризис – это в основном дело рук России. Без внутреннего напряжения между двумя нашими сообществами все попытки России в этом направлении были бы обречены на провал».. (Гордадзе Т. Морально-идеологические препятствия к урегулированию грузино-абхазского конфликта / Аспекты грузино-абхазского конфликта. Т. 2. Август 1999. С. 55). В этой же статье он говорит о деструктивной роли грузинского национализма в осложнении отношений с этническими меньшинствами (С. 58-64). Тот же Т. Гордадзе уже 10 лет спустя настолько гиперболизирует роль России, что в статье о российско-грузинских отношениях в 1990-е г. абсолютно игнорирует этнический фактор в конфликтах, роль Грузии в их эскалации и инициировании. Он отказывает абхазам даже в минимальной субъектности и наличии национальных интересов, когда говорит, что неурегулированность ситуации в Абхазии была связана с тем, что «там [в Абхазии и Южной Осетии – И.Х.] Россия не желала что-либо уступать» (Thornike Gordadze, "Georgian-Russian Relations in 1990s" in The Guns of August 2008: Russia's War in Georgia / edited by Svante E. Cornell & S. Frederick Starr (New York & London: M.E. Sharpe, 2009), p. 43).

[55] «Я лично за сильную Россию». Интервью с М. Саакашвили // «Власть», № 8 (861) от 01.03.2010

[56] Government of Georgia. State Strategy on Occupied Territories: Engagement Through Cooperation. P. 3 / Режим доступа: www.civil.ge/files/files/SMR-Strategy-en.pdf

[57] В то же время, «грузинская карта» все еще разыгрывается во внутриполитической борьбе.

[58] С этого времени начинается реализация Европейской политики соседства (ENP) в отношении южнокавказских республик, проводимой в рамках общей Стратегии безопасности Европы, утвержденной в 2003 г. В концептуальном документе этой стратегии, в частности, говорится: «Теперь мы должны проявлять больший интерес к проблемам Южного Кавказа, который в установленное время также станет соседним регионом» ("A Secure Europe in a Better World". European Security Strategy. Brussels, 12 December 2003. P. 8. http://www.consilium.europa.eu/uedocs/cmsUpload/78367.pdf).

[59] Во французском варианте Плана Медведева-Саркози содержалась принципиально иная формулировка, нежели в русской версии: если в русском тексте говорится о безопасности «для Южной Осетии и Абхазии», то во французской и английской версиях речь идет о безопасности «в» этих республиках. Это дало основание, с одной стороны, Евросоюзу и Грузии настаивать на распространении мандата мониторинговой миссии ЕС на территории Абхазии и Южной Осетии и, с другой стороны, предоставило возможность Абхазии и России доказывать нелегитимность подобного требования.

[60] В наиболее четкой и убедительной форме эта позиция изложена в статье: Alexander Cooley & Lincoln Mitchell, "How to Save Abkhazia from Being Permanently Absorbed into Russia", in American Interest, Summer (May/June) 2010 (Vol. V, No. 5), p. 69-72.

[61] Testimony by the European Union Special Representative for the South Caucasus, Peter Semneby. U.S. Helsinki Commission Hearing on "Mitigating Inter-Ethnic Conflicts in the OSCE Region" Washington, D.C., May 4, 2010. P. 5.

[62] Liana Kvarchelia. Georgia's "new strategy": What's behind it? 21 JULY 2010 / http://abkhazworld.com/articles/analysis/512-georgias-new-strategy-whats-behind-it-by-liana-kvarchelia.html

[63] Ассоциированные отношения, или «свободная ассоциация» ("Free Association"), - это разновидность конфедерации, или союза суверенных государств. К конфедерациям ассоциированные государства относит, например, известный российский политолог А.И. Соловьев (Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. – М.: Аспект Пресс, 2003. С. 199). Эта форма межгосударственных взаимоотношений основывается на договоре, который заключается между большим и малым государствами и предусматривает основные принципы отношений между ними. Таким образом, ассоциированные отношения определяются: 1) наличием двустороннего договора; 2) сохранением суверенитета и международной правосубъектности обоих государств; 3) приоритетом большего государства в сфере обороны и, частично, внешней политики; 4) финансовым союзом и единой валютой; 5) льготными условиями для получения гражданства; 5) общим таможенным пространством. Фактически, концепция ассоциированных отношений представляет собой существующую практику политического и экономического взаимодействия между странами при сохранении суверенитета участников союза. В мировой практике известны три примера «ассоциированных отношений»: США - Маршалловы острова, США – Федеративные Штаты Микронезии, США – Палау. При этом следует различать собственно ассоциированные государства от зависимых территорий (Пуэрто-Рико, Гума, Гибралтар, Новая Каледония и т.д.). Значительная финансовая помощь, которая предоставлялась США этим трем союзным государствам на безвозмездной основе, может быть сравнима с российскими вливаниями в бюджет Абхазии (Более подробно об «ассоциированных отношениях» см.: Compact of Free Association / http://www.fm/ jcn/compact/actindex.html; Хинтба И.Р. Ассоциированные отношения – модель интеграции для России и Абхазии / Диалог Цивилизаций: Восток-Запад. Материалы VI Межвузовской научной конференции / Под. ред. Ю.М. Почты. – М.: Изд-во РУДН, 2006.).

[64] Примером осознания ошибочности этого подхода может служить цитата из того же выступления Спецпредставителя ЕС по Южному Кавказу Питера Семнеби в Хельсинской комиссии США 4 мая 2010 г.: «Грузино-российская война была несомненно войной между странами, но ее основания заключаются в удручающих межэтнических отношениях [так выделено в оригинале – И.Х.] между грузинами, с одной стороны, и абхазами и югоосетинами, с другой, как результат войн начала 1990-х гг. Эти межэтнические конфликты постепенно стали восприниматься как часть более широкого межгосударственного конфликта и геостратегических сдвигов. Многоуровневость (multi-dimensionality) этого конфликта потребовала от нас воздействия на многих уровнях с целью достичь его разрешения». (Testimony by the European Union Special Representative for the South Caucasus, Peter Semneby. U.S. Helsinki Commission Hearing on "Mitigating Inter-Ethnic Conflicts in the OSCE Region" Washington, D.C., May 4, 2010. P. 1).

[65] См. заявление С. Багапш: «Ситуация, возникшая в стране и вокруг неё в связи с признанием независимости, потребовала от нас внести определенные коррективы во внутреннюю и внешнюю политику государства. Более значимой стала для нас сегодня активная внешнеполитическая деятельность, направленная не на урегулирование конфликта с Грузией, а на признание Абхазии [выделено мною – И.Х.] другими странами как ближнего, так и дальнего зарубежья» // Режим доступа: http://abkhaziagov.org

[66] Цитируется по Antonio Missiroli, «Georgia on the EU's mind», European Policy Center, 14 October 2008, www.epc.eu.

[67] Абхазия вчера, сегодня, завтра — Эксперт Online 2.0 - www.expert.ru , 30 августа 2010.

[68] Майалл, Хью. Трансформация конфликтов: комплексная задача / Этнополитический конфликт: пути трансформации. Настольная книга Бергхофского центра. – М.: Наука, 2007. С. 78.

[69] Lederach J.P. Preparing for Peace: Conflict Transformation Across Cultures (Syracuse Studies on Peace and Conflict Resolution). - Syracuse University Press, 1995.

[70] Clem McCartney, Reframing: a strategy for conflict transformation, Accord, http://www.c-r.org/our-work/accord/comparative-learning/documents/CR_Reframing2007.pdf, p. 3.

[71] Antonio Missiroli, Там же.

[72] Coppieters, Bruno. The EU and Georgia: Time Perspectives in Conflict Resolution / the EU Institute for Security Studies, Occasional Paper #70, December 2007. PP. 17,18.

[73] Frichova Grono, Magdalena, Initiative for Peacebuilding, P. 27.

[74] Подробнее об этом см.у Curle A. Making Peace. – London: Tavistock, 1971.

[75] Б. Коппитерс, Грузино-Абхазский конфликт, в сб. Европеизация и разрешение конфликтов: Конкретные исследования европейской периферии, М., 2005, стр.217.

(Перепечатывается с сайта: http://apsnypress.info.)

(Благодарим Ираклия Хинтба за разрешение опубликовать этот материал.)