Ю. П.
(Исторический очерк)
Один из учёных на VI археологическом съезде в Одессе в 1884 году пытался установить мнение, что имя «Чёрного моря» будто бы дано было этому водоёму вследствие существовавшего в глубокой древности в Малой Азии обыкновения придавать сторонам света эпитеты: зелёного - востоку, красного - югу, белого - западу и чёрного (куш) - северу, а так как Чёрное море находилось на севере относительно первобытных обитателей означенной срединной земли, то оно от этого - куш и получило будто бы своё название.
Как бы не занятно подобное сближение, но оно не может удержаться в науке уже потому, что имя «Чёрного» у этого моря новейшее, не далее эпохи падения Римской империи и появления на сцене истории новых народов, ныне современных, предками которых оно и переименовано таким образом из Понта эвксинского (т.е. моря гостеприимного), очевидно, не без причины(1). Замечательно, что рядом с именем Чёрного существовали и другие названия этого моря, как-то: русского, сурожского, хазарского (у некоторых арабских авторов, связывавших его при посредстве меотийских болот с Каспийским, - т.е. хазарским по преимуществу) и даже весьма вероятно варяжского (таковым именем называлось понятие, выражаемое словом Океан или Окружающее море у арабов, древних греков и могло быть у нас; по крайней мере, на карте П. Весконте 1318 г. залив Ак-мечеть в Крыму, севернее Евпатории, назван варяжским (varango limena), но, однако, имя «черного» возобладало над всеми другими именами, у всех соседних разноязычных народов, называющих его, каждый по своему, - Чёрным же.
Названо оно так, очевидно, не вследствие случающихся на нём бурь, потому что, по справкам, оно не бурливее других морей, например, Балтийского и Каспийского, и притом на нём, если следовать не по портам, а поперёк или на «перевал» моря, то не трудно ускользнуть от опасного волнения, если, например, подняться с кораблём к тому берегу, с которого дует ветер, например, к малоазийскому, если дует SW или кавказскому, если случится N0 и т.п.
Эти благоприятные физические условия моря заставляют считать его самым неповинным в своём зловещем названии и побуждают нас обратиться со своими розысками к другим источникам. Присматриваясь к характеристике говоров соседних народов, мы находим, что, например, у русских существовали три понятия: Белый царь, белопашцы, обелённый, белая челядь (т.е. рабыни) и чёрный народ, чернь; в старину же были Белобог и Чернобог. Все тюркские народы называют русского царя Ак-падишах, у кочевников высшее и низшее сословия именуются белой и черной костью. Некоторые народы Средней Азии называются: платящие подати - поколением чёрного барана, а не платящие - белого барана.
Во всех определениях словом белый обозначается понятие более или менее свободного, радостного, а словом чёрный - понятие несвободного, злополучного.
Применяя этот вывод к воде, мы находим Белое и Чёрное моря, Белое озеро, Ак-денгиз и Кара-денгиз, Белобережье и множество Белых и Чёрных речек, Ак-су и Кара-су.
Имея в виду вышеозначенное определение чёрного как несвободного, злополучного, мы, не задумываясь, усматриваем его и в наименовании «Чёрного» моря.
Во-первых, это море фактически может быть заперто как для того или другого его прибрежного народа, так и для всякого вне лежащего мореходнического, заперто тем народом или государством, которое будет владеть Босфором и Дарданеллами. Конечно, каждый сильный народ будет добиваться для себя свободного хода сквозь эти проливы, но это не исключает той мысли, что эти проливы как могли запираться в старину, так будут находиться всегда в возможности повторения подобного деяния и в будущем.
Пресловутая троянская война, конечно, не велась единственно за прекрасную Елену, как думала еще недавно простодушная, не просветлённая критикой история. Она, очевидно, велась за свободу прохода на кораблях в Чёрном море к берегам обширного скифо- кавказского мира. В этом удостоверяет нас то, что, по всем сказаниям древности, эта война случилась после похода аргонавтов на Колхиду. Троянцы, после этой добычливой экспедиции, весьма естественно могли желать наложения пошлин или своего участия в выгодах открытых греками сношений и, как жительствовавшие прямо на берегах Дарданелльского пролива, или полную возможность настаивать на заявленном праве, а греки, конечно, могли не соглашаться на подобный делёж, и вот, - война! А прекрасная Елена, конечно, могла представиться не более, как только отводящим глаз предлогом.
Война с греками Ксеркса и Дария и поход последнего в Скифию, вспомоществуемые сперва финикийцами, а потом малоазийскими греками, могли иметь одной из главных причин также установление свободного прохода в Чёрное море и господство на этом водоёме. С этим заключением будет согласоваться составление при Дарии первой описи Чёрного моря (перипл Скилакса), и основанием Дарием в земле будинов знаменитого четвероугольника крепостей, который, видимо, надлежит усматривать на Керченском полуострове, где этот четвероугольник приписывается учёными босфорским царям, тогда как последние могли быть не более как возобновителями укреплений, а не первыми авторами их. Тогда с этим приурочиванием будет согласовываться и предварительная перед походом посылка с флотом в Скифию сатрапа Каппадакии Ариярамна, откуда он вывел большое число пленных и в том числе брата царя Скифарха - поход, направленный, согласно догадке другого учёного Ф.К. Бруна, скорее к Керченскому проливу, чем к другому побережью Скифии.
Во время войн Александра Великого с Персией колхидяне являются одними из немногих союзников великого царя, а потому владение Босфором, как связующим путём, прочно помещалось в руках македонян. При его преемниках понтийские цари овладевают киммерийским Босфором - Керчью, и вместе с завоеванием римлянами Фракии и всей Малой Азии передают им во власть и владение в Крыму - Пантикапею.
Во времена римлян флот из 40 судов постоянно крейсировал по Чёрному морю для защиты торговли.
Но истинное значение черноморских проливов было оценено только Константином Великим, когда этот император перенёс на берега византийского Босфора столицу греко-римского мира. К этому избранию, может быть, побудила его Пантикапея, бывшая столица греко-скифского мира также на берегах киммерийского Босфора. Но, во всяком случае, с этой минуты Чёрное море оказывается фактически запертым или произвольно открываемым по согласию владетелей Царьграда.
Так, в истории мы читаем, что, по договору византийского императора Эммануила с генуэзцами в 1180 году, генуэзцам позволялось торговать всюду, исключая Россию и Азовских портов(2).
В последующих трактатах с итальянскими республиками итйль- янцам запрещалась непосредственная торговля с Россией и татарами: им не дозволялось плавание по Чёрному морю далее устьев Дуная и Трапезунда без именного разрешения императора(3) - воспрещение, за которым, впрочем, и следить было трудно.
Когда же императоры запретили русским въезд в Царьград, думая этим обеспечить свою складочную торговлю, то итальянские купцы ездили навстречу русским до устья Дуная, часто даже по этой реке поднимались до Киева. Между иностранными гостями, торговавшими в Киеве в XII веке, Карамзин (т. III, гл. 3) упоминает и о венецианцах.
Для Египта в XIII веке пропуск в Чёрное море открывался за особые подарки(4). Что же говорить о временах более близких к нам, когда всё международное значение Турции стало выражаться, главным образом, в том, что эта наследница Византии оказывается сидящею на проливах, смыкающих Чёрное море со Средиземным. Ведь это особенное счастье России явилось в безмерности её пределов, при которых будущее развитие сухопутных путей исключает настоятельную надобность в приобретении путей морских, так как, очевидно, что если только со временем явятся железные дороги всюду окрест нас, например, от Тифлиса, через Каре к Иерусалиму и лежащему за ним Акабскому заливу Красного моря, затем от Закавказья через Персию к Персидскому заливу Индийского океана, из Закаспийского края в самую Индию, и, наконец, из внутренней России к Амуру, с ветвью к Пекину, то, очевидно, значение Босфора для нас, как пока единственно-выгодного торгового пути, отодвинется на второй план. Но в древности русский народ не был так велик, другие соседние с Чёрным морем народы также, а потому для предков наших и для многих соседей их открытие или закрытие пути по Чёрному морю имело непосредственный, жизненный интерес, вследствие чего они, видя это море несвободным для беспрепятственного плавания, иначе и не могли его назвать, как морем Чёрным.
Но к этим естественным причинам прибавлялись и другие, усугублявшие это зловещее название, которые мы и рассмотрим.
Удостоверительно в истории мы узнаём, что здесь весьма с глубокой древности производилась торговля невольниками. Конечно, человеческое рабство, согласно исследованиям Шатобриана, современно началу человеческой цивилизации и было повсеместно, а, следовательно, охватывало и скифо-кавказский мир. Пророк Иезекииль, перечисляя нации, торговавшие со столицей Финикии - Тиром, говорит последнему: «Жители Ионии, Тувала и Мешеха торговали с тобою, продавая тебе души человеческие и медные сосуды» (гл.27, 13). Учёные единогласно подразумевают под именами «Тувала» и «Мешеха», Закавказье, где рудники меди и обилие медных сосудов составляют характеристическую черту страны и ныне. Но торговля невольниками, конечно, развивалась в здешних странах с появлением на берегах Чёрного моря греческих колоний, и сознание этого распространено было и в древности. Например, Страбон пишет, что от троянской войны одинаково потерпели, как побеждённые, так и победители. Домашнее достояние последних погибло от долговременного отсутствия, а на долю каждого досталась лишь незначительная добыча. Таким образом, говорит он, лица, оставшиеся в живых, вышедшие из опасностей, как неприятели, так и эллины обратились к морским разбоям; первые доведены до этого разорением, а вторые стыдом, так как каждый из них рассуждал: стыдно быть так долго в отсутствии и возвратиться домой с пустыми руками(5). Вот начало торговли невольниками, как промыслом. Всякое установление человеческое может держаться только тогда, когда есть способствующие к тому обстоятельства. Обстоятельствами, способствовавшими к развитию торговли невольниками на Чёрном море были: с одной стороны, крепостнические государства древнего мира, требовавшие множество рабов, а с другой - грабительские наклонности самих прибрежных жителей рассматриваемого нами водоёма.
Рабство в самых обширных размерах составляло основание государственного права древней Греции и Рима. Например, в Греции во времена Димитрия Фалерейского, в Аттике на одного свободного приходилось 20 человек рабов, а из 400.000 жителей Афин было только 21.000 свободных граждан. Во времена Сенеки кто-то предложил в римском сенате о различении рабов от свободных одеждою, и предложение это, как опасность, было отвергнуто: до этого боялись показать воочию преобладающую численность рабов(6). Без рабов не обходился ни грек, ни римлянин даже в незначительных селениях, не говоря о городских центрах. Рабы служили исполнителями по всем родам человеческих потребностей своих господ, а впоследствии и по всем родам человеческой деятельности в государстве. Восстания рабов неоднократно потрясали самоё могущество империи. Зато от рабства же и последствии его и пали и древние Греция и Рим. В Рим свозились рабы со всех окраин, начиная от Испании, Ливийских пустынь, Колхиды и Дуная, но едва ли не главным поставщиком их являлось наше Чёрное море.
Здесь опять, вслед за войнами с понтийскими царями Митридатом и его преемниками, развилось местное морское разбойничество, о котором сохранились известия древних. Тацит (истор. III, 47) и Страбон (XI, гл. 2, §12) в подробности описывают суда понтийских и кавказских пиратов, именовавшиеся греками камарами - имя, в котором, быть может, сохранилось отзвучие Кимер, Кимерян, Кимерийский Босфор - и которые удобно выдерживали морское волнение, и, имея две кормы, одинаково способны были и к наступлению и к отступлению, а при этом удобно вытаскивались на берег. Об охранном крейсерстве римлян мы уже упомянули.
Кроме того, об этих местностях повествуется: Геродот (кн. III, 97) рассказывает, что обитатели Колхиды и соседние с ними жители Кавказа не платили определенной дани персидскому царю, но сами между собою условились посылать ему через каждые 5 лет в дар 100 мальчиков и 100 девочек, что ведётся ещё и в настоящее время, замечает Геродот.
Абазги претерпевали, пишет историк VI века Прокопий Кесарийский(7), невыносимое притеснение от великой жадности своих властителей. Оба царя их, заметив красивого и хорошо сложенного мальчика, тотчас же отнимали его от родителей и потом, оскопив, продавали по выгодной цене в римскую империю. Отцов же немедленно предавали смерти, дабы император, услышав жалобы которого-нибудь из них, не наказал за оскорбление, нанесенное сыновьям и дабы не иметь возле себя людей подозрительных.
Таким образом, статность сыновей была для них несчастием, и они бедственно погибали по причине роковой красоты детей своих. Большая часть евнухов у римлян, замечает Прокопий, и даже при императорском дворе, родом абазги.
Этот же историк в «Описании персидской войны» (II, 28) говорит, что лазы за пшеницу, хлеб и другие произведения платили византийцам кожами, невольниками и пр.
Соображая эти факты - дань людьми кавказцев персидским царям и продажу абхазскими царями собственных подданных - известный учёный П.К. Услар в «Древнейших сказаниях о Кавказе» (изд. 1881 г., стр. 128 - 130) выводит, что торг людьми не сам собою развивался на Кавказском берегу Чёрного моря, а под влиянием чужестранцев, находивших все свои выгоды в этой торговле, всячески поддерживающих её и успевших разными приманками подавить всякое нравственное чувство в туземцах: покупщики подготовили достойных себе продавцов.
Особенно развилось пиратство на Чёрном море ко времени появления на сцене истории России. В эпических воспоминаниях современных абхазцев и гурийцев сохранились следы указаний на морские набеги этих народов, предпринимавшиеся на судах на те или другие черноморские прибрежья. Собственно, с известий о морских набегах Руси на берега Каспийского и Чёрного морей, о которых повествуют арабские и византийские летописцы, и начинается история нашего отечества. Но эти набеги, очевидно, происходили в виде отпора и возмездия мусульманам за насильства, чинимые в пределах жительства наших предков. В этом удостоверяют стремления урегулировать производившуюся торговлю в договорах Олега и Игоря. Кстати заметить, что в числе этих известий затесалось одно о нападении руссов на Андалузию во времена Олега. Наши учёные под именем этой Андалузии разумеют современную провинцию с этим прозванием в Испании, но, к сожалению, они ещё недостаточно изучили Анатолию, которая также именовалась персинами и арабами Ондулус или Андулус и где, в соседстве долины р. Чороха (Чарега в былинах русских богатырей), они нашли бы все урочища, упоминаемые географом Масуди в передаче «андалусского набега руссов»; напр. именем «Куртуба» и ныне называется несколько гор около Чороха, деревня Ишпилят (Ишпилия - якобы «Испания» по мнению наших комментаторов - sic!) и ныне имеется около Испира и т.д., словом, это известие ни более ни менее, как арабское подтверждение византийских историков, что руссы при Олеге не только нападали на Константинополь, но разграбили жестоко и всё побережье Малой Азии.
Хотя византийцам и удалось сохранить гегемонию на Чёрном море и отразить нападение Святослава и Ярослава Великого, но они понимали будущий рост народившегося гигантского младенца - Первоначальной Руси, и усердно искали по сторонам пособников в задержании этого роста и, по образцу своих предков, вызвавших в V веке из Средней Азии турок (известное посольство Зимарха) для нападения на Персию, они наняли печенегов на Святослава, строили
в земле хазар крепости против руссов (Саркел), входили с хазарскими каганами в родственные связи, и не брезговали даже отравой наших тмутараканских князей. По всей вероятности, они же науськивали на Русь и половцев, так как от последних покупали захваченных русских пленных.
Бесшабашный разгул начался и в невольничьей торговле на Чёрном море, вслед за падением Тмутаракани. Половцы, точно маятник, из года в год стали делать вторжение на Русь и выводить пленных тысячами и десятками тысяч. Нельзя и ныне не возмущаться от души, читая в летописях про этот период нашей истории, как толпы народа, голые, босоногие, с исколотыми терном ногами, бродя по чужим странам, со слезами признавали друг друга «я вот из такого-то города», а «я из такого-то селения», как они были расточаемы по разным странам (см. Лаврентьевская летопись под 1093-1094 гг.), как половский хан Кончак разорил все берега Сулы «ходя пеший и нося котёл за плечами» (Ипат. Лет. Под 1201 г.), и как горестно восклицает певец Слова о Полку Игореве: «Се у Риме кричат под саблями половецкими...». Ещё в 1881 году, в исследованиях своих о начале Руси, мы имели случай предложить догадку, что здесь под словами Рим разумеется загадочная скала около Кисловодска, с высеченными в ней лестничными входами и 42 бутылковидными цистернами, известная Рим-гора, где всего вероятнее была половецкая тюрьма, в которой содержались наши пленники. Теперь мы бы взяли даже на себя ещё большую смелость предложить вопрос: не здесь ли надо видеть ту une fabrique d eunuques, которая усматривается в торговых договорах испанских калифов с Verdun'ом и у географа Мукадаси и которую думают, неведомо почему, видеть во французском городишке Вердюне, а не в Вардане, как называлась также современными арабами р. Кубань и при-Кубанская страна. Ведь здесь мы видели, что сами абхазские цари, по Прокопию, дозволяли кастрацию мальчиков.
Разгул невольничества на Чёрном море ещё более усилился с XII ст. с заменой на сухопутье половцев татарами, а на море - греков генуэзцами и другими итальянцами. Достаточно перечислить только народы, которые являлись сюда за верной и должно быть легкой добычей над невооруженным народом: амальфитяне, венецианцы, генуэзцы, прежние греки; к этому прибавьте особое эмирство в Синопе, которое исключительно существовало пиратством и в степях России грабительских кочевников татар. Генуэзцы, как сообщает современник Иосафат Барбарго, стали предпринимать пиратские набеги даже на Каспийское море, при помощи явного покровительства татар и удобного новонайденного пути туда по Дону и Волге. Спрашивается: как же иначе при таком положении и назвать наше злополучное море, как не Чёрным же?
Но тут, когда Россия, по-видимому, пала вроде бы совершенно, когда центр государства с юга далеко был отодвинут к северу, тут-то и стали проявляться признаки спасенья. Прежде всего, восстало то, что всегда считалось на Руси безответным - сам народ: он образовал казачество от Днестра и до мордовских земель при Волге. Начало казачества относится прямо ко временам татарского нашествия. Путешественник Рубруквис или Рубрук, ехавший через южно-русские степи к Батыю, пишет, что уже в то время он не мог следовать по ночам, потому что выдававшийся ему татарский конвой опасался нападения русских, скрывающихся по балкам и всевозможным закрытиям, и которые, имея по два коня, отбиваемых у татар же, быстро, как туча, нападали на небольшие партии и одиночных людей, и также бесследно исчезали.
Затем появление запорожских и донских чаек на Чёрном море, чаек, устраивавшихся совершенно по типу камаров, описанных Тацитом и Страбоном, произошло точно руководимое высшею волею и глубокою проницательностью. Если сухопутные нападения казачества представляли собой вид отражения силы силою, то морские направлены были прямо против коренного яда, появившегося на Чёрном море со времён троянской войны - против торговли невольниками.
Замечательно, что коренные монголы, даже подчинившие себе Китай, по преимуществу устанавливали своё господство над разными странами и народами, но не занимались торговлею невольниками, как коммерческим предприятием. По крайней мере, мы, примыкая к Монголии всею южною границею обширной Сибири, ничего не знаем про подобную торговлю, известия о которой исключительно относятся до пространства, начиная со средней Азии и до границ бывшей Молдавии. Словом, торговлей этой занимались мелкие народишки, не смогшие вырасти в значительные политические единицы. Видно и в природе человека: хищнические натуры, так же как и мире животных, создаются в меньшинстве.
Интересно различное отношение Европы и России к факту взятия Константинополя турками. В то время, когда европейские государства ахнули и стали пересылаться посольствами друг с другом и с Персией и Египтом, чтобы сообща думать о народившейся силе и дружно предпринять общие меры к её отражению, одна Россия в лице Иоанна III не только не струхнула, но вскоре за этим событием, через особого посла, потребовала от турецкого султана повеления крымскому хану о прекращении хищнических нападений крымских татар на Москву, Польшу и Молдавию, и в высшей степени любопытен ответ Махмет Гирея на это требование в 1522 году: «Не велишь мне пойти на московского и волохоского государей, ино мне чем быти сыту и одету»(8). Этими словами крымские татары произнесли роковой приговор над собою и их вечными союзниками и сподвижниками - кавказскими горцами, которые также не приняли гуманного и даже сентиментального проекта Дюка де Ришелье и генуэзца Скасси, приводившийся в исполнение в 20-х годах нынешнего столетия, чтобы прекратить на Западном Кавказе торговлю людьми и приучить горцев к ... мирной торговле, о чём подробно изложено в путешествии Дюбоа де Монпере.
Историю новейшего, вторичного приближения сплотившейся и расширившейся русской державы к берегам Чёрного моря и на Кавказ мы излагать не будем: она достаточно известна.
Таким образом, окинув взором всю тысячелетнюю историю нашего отечества, и приняв во внимание роковую историю черноморской торговли со времён появления аргонавтов, мы устанавливаем такие выводы:
1) Никому, как единственно России, человечество не обязано в прекращении торга невольниками на Чёрном море, а, следовательно, и на Кавказе и в Средней Азии.
2) В условиях этого позорного для человека промысла кроятся существенные причины сплочения первоначальных племён наших предков в правильное государство или секрет появления России на сцене истории.
3) Чёрное море - не столь малое, чтобы древние государства могли охватить его со всех сторон своими владениями, и не столь великое, как океан, чтобы размерами своими усугубить размер предпринимаемого торгового риска, по своим условиям должно принадлежать неизбежно одной державе, иначе же история не представляет никакого примера прочной гарантии к установлению на нём раз и навсегда непоколебимых законных оснований к развитию цивилизации на его берегах.
4) Стремление австрийцев к Царьграду не только нарушает один из самых важных жизненных интересов России, но становится в разрез со всем смыслом русской истории на юге нашего отечества со времён Олега и Игоря.
-------------------------------------------
1 Древние делили Чёрное море на две части - западную и восточную и, плавая без компаса только лишь вдоль берегов, переезжая это море поперёк, в его суженой части между выдававшимся к северу берегом Малой Азии, вблизи Синопа и Крымом, где с корабля разом видны оба берега (Страбон, 11,5,22). Отсюда всего вероятнее думать, что первоначальные наименования этого моря - эвксинское (гостеприимное) и аксинское (негостеприимное) сперва могли существовать и единовременно: первое для западной половины этого моря, по берегам которой процветали фракийские колонии греков, и второе для восточной, по берегам которой «скифы приносили в жертву чужестранцев, питались юс мясом и употребляли черепа вместо чаш» и лишь впоследствии, после основания понтийцами колоний и по берегам этой восточной части, древние греки имя «эвксинского» могли распространить на всё море (ib. VII, 3,6).
2 Шостак. Ист. черном. торгов. в сред, веках, ч.1. изд 1850 г., стр. 42.
3 Ib., стр. 44.
4 Георгий Пахимер, перевод 1862 г., стр. 162 -163.
5 См. Страбон, III, гл.2, § 13; /, гл.3, § 2; гл.2, § 32; Илиада, II, 289.
6 См. А.Редникова. Невольничество у древних римлян. Отеч. Зап. 1857 г. кн. Х, стр. 635 и др.
7 См.: De bello goth у Stritter, Memor.Popul. IV, 179.
8 См. Истор. и дипломат. Собрание дел, происходивших между российск. Вел. Кн. И крымскими царями, Малиновского 1793 г., в зап. одес. общ. ист. и древн. 1867 г., стр. 233.
---------------------------------
(Опубликовано: Газета "Кавказ", 1888, № 292.)
---------------------------------
Страна пещер
Такой страной мы называем Абхазию, или нынешний Сухумский округ, потому что масса пещер в ней так велика, что это обстоятельство можно принять за один из ее характеристических признаков. По крайней мере, нам известны следующие, считая от северо-запада: около уроч. Гагры, именуемые пещерами св. Ипатия, епископа гагринского; около ур. Пицунда, вблизи устья р. Бзыби, за нагорной сосновой рощей, по-абхазски: Мдырллаг-апе (буквально: глупая ее пещера, т.е. пещера глупой женщины); у верховья реки Мчища, чудно вытекающей из горы и считаемой некоторыми подземным рукавом р. Бзыби; вблизи Сухума, в 8 верстах, известная сухумская сталактитовая пещера; в Цебельде, в скале Каначхир, составляющей отрог хребта Бал, и, наконец, громадная сталактитовая же пещера на левой стороне Кодора, вблизи села Челоу62, уподобляемая некоторыми, по ее значительному размеру, известной мамонтовой пещере в Америке, в Кентоки. Все эти пещеры были обитаемы человеком, о чем свидетельствуют более или менее интересные предания о них, хранящиеся у окрестных жителей. Но между тем, вышеприведенные пещеры далеко не все. Их, наверное, набралось бы в 10 раз больше, если б нашлись неутомимые исследователи, которые задали бы себе задачу осмотреть их и исследовать. Например, основательные данные утверждают, что все плоскогорье, возвышающееся между р. Гумистой, что около Сухума, и р. Кодором, состоящее из известковых гор цементного образования, очевидно, ноздревато, как швейцарский сыр. В этом нас удостоверяют такие данные: против верховья р. Басла или Беслетки, на которой стоит Сухум, в горный хребет, отделяющий долину этой речки от соседней реки Келасуры, видны пещерообразные естественные тоннели, сквозь которые в некоторые старые годы р. Келасура во время половодья, по словам абхазцев, переливала избыток своих вод в речку Баслу. Затем, между с. Ольгинским и бывшим укреплением Цебельдинским даже на 5-ти верстной карте показана речка, которой неизвестно ни начало, ни конец, потому что первое вытекает из горы, а второе скрывается в гору Апианча. Но еще интереснее показанная на той же карте текущей, будто бы, всплошь от вершины и до моря, речка Мачара или Маджарка, как ее чаще называют в Сухуме и на месте. Она представляет, кажется, единственный у нас пример реки, текущей многоэтажно, если нарисовать схематически разрез ее течения в виде профиля, а именно: эта река, начиная от водопада Барьял около селения Ольгинского, по-видимому, образовала себе в известковых скалах, поросших лесом, глубокий и широкий, в виде ущелья, поток общего течения, но вода ее, прошедши всего с версту пространства по дну этого ущелья, скрывается под гору, очевидно, в направлении на юго-запад к реке Келасуре, и далее вышеозначенного лотка Маджарского ущелья взору нашему представляется ложе совершенно сухим, не имеющим ни капли воды, а просто сложенным из нагроможденных друг на друга известковых плит и гальки, белый цвет которых местами чересчур резок для глаз. Спустя версты две подобного сухого ложа вы видите впадающую в означенный лоток или ущелье слева речку, текущую с горы Апианча. Речка эта также течет по дну лотка, по-видимому, как обыкновенная горная речка, но, протекши также около версты, она опять скрывается под гору, как и означенная выше первая Маджарка или Барьял, и опять ложе лотка, к вашему удивлению, является сухим и каменистым. Затем, спустя некоторое пространство, в означенный лоток впадает с той же горы Апианча третья речка, в виде малозначительного потока, направляющегося уже к морю, которого и достигает. Судя по количеству воды этой последней речки, несущей немало листьев и растительных остатков, по-видимому, в ней надо усматривать ту речку, которая, протекая без начала и конца между урочищами Ольгинским и Цебельдинским, скрывается под гору Апианча. Сворачивание же вышеозначенных потоков Барьяла и первого притока с Апианчи в сторону, как мы думаем, под гору, к реке Келасуре, удостоверяется тем, что иначе река Маджарка, если бы являлась в низовьи собирательницей всех трех речек вместе, была бы порядочной величины речкой, а не жалкой реченькой. Если только это предположение оправдается, тогда и на соседний с Сухумом келасурский отрог Главного Кавказского хребта надо смотреть как на пустотело-ноздреватый (вспомните вышеозначенные тоннели), и проверить это было бы в высшей степени интересно для науки. Вход же во внутренность этого отрога, вблизи моря, заметен простым глазом со стороны р. Келасуры под самыми развалинами келасурского акрополя. Не забудем, что в соседстве этих развалин, совпадающих с месторасположением столицы Колхиды - Диоскурии, могильники этого значительного городского населения еще не найдены и они, по всей вероятности, скрываются в
недрах того же хребта, на котором начинается стена, тянущаяся на 60 верст на восток к реке Кодору и отмежевавшая территорию диоскурийских владений или «Диоскуриаду» от народов «бали» и «сварни» Плиния-старшего.
Исследовать же вышеозначенную реку Мачару или Маджарку также весьма удобно: дорога от Сухума в сел. Ольгинское шоссированная проложена, между прочим, как раз по круче означенного лотка или Маджарского ущелья, и вы, не слезая с своих дрог (другого экипажа в Сухуме не держат; дроги, впрочем, все рессорны), можете любоваться означенным появлением и скрытием рек. И стоить вам будет наем дрог на сутки, за 23 версты, в Ольгинское и обратно в Сухум, около 5-6 рублей. Но, конечно, для обстоятельного обследования этого явления этого недостаточно: необходимы веревки, крепкие ноги, руки и сапоги, сухая провизия и оружие, может быть кирка и лопатка и, вообще, небольшая, но обстоятельно продуманная экспедиция из 3-4 человек решительных и предприимчивых товарищей.
-----------------------------------
(Опубликовано: Газета "Кавказ", 1891, № 165.)
(Печатается по изданию: Абхазия и абхазы в российской периодике.../ Сост. Р. Агуажба, Т. Ачугба. Кн. 2. С. 207-218, 261-263.)
(Сканирование, вычитка - Абхазская интернет-библиотека.)
