В. Гатцук
Абраскил
(Абхазское предание *)
Со всех сторон света набегали на землю Апсны жадные шакалы-чужеземцы. Шли они низкими болотами берегов, переходили через снежные хребты гор, плыли по волнам морским. И было от них народу великое разорение: от плуга брали враги всех быков; от дома — все, что стоило унесть; от семьи — всех молодых и красивых. А нивы жгли и топтали конями; сады вырубали под корень...
В то тяжкое время жила на вершине горы Охачкуа старая ведунья Хырпса, мудрая в знании трав и кореньев, искусная в гадании по звездам.
С холодной каменной вершины своей сошла она в теплую плодородную Апсны, что при море; не убоялась старуха злых чужеземцев, что, словно хищные звери, рыскали там. От селения к селенью шла она, из дома в дом переходила, и речь ее повсюду была такая:
— Вот приближается время, давно предреченное; время, когда народу Апсуа дано будет — скинуть с себя ярмо чужеземцев. Родится сын у девицы, не знавшей мужа; будет велик тот юноша духом и силою, и сможет он защитить народ свой от лютых врагов и освободить родную землю... Бойтесь только, чтоб не погубили его изменою люди из сильных родов Асуба и Кацуба, чтоб не извели его желтоволосые и светлоглазые!
* * *
Берегом реки идет богатый и сильный Гих Урсан из рода Асуба, берегом пенистого потока, мчащегося с Цебельды, по ущелью, к безпредельному морю. И видит Гих Урсан: череп головы человеческой несется водою; быстро несет поток изсохшую кость и бросает ее на берег к ногам Урсана. Поднял череп Гих и так молвил в раздумьи:
— Тоже был человек! А теперь что? Кусок негодной кости, не страшный и мухе?..
Отвечал ему сухой череп:
— Когда был я живым, — гибли от моей руки сотни... Теперь от меня погибнут тысячи из твоего рода Асуба, и тысячи сродников твоих Кацуба будут рыть землю ногтями, боряся со смертью...
— Лжешь ты, сгнившая кость! — молвил в ответ неведавший страха Урсан. И с теми словами, разложив на берегу костер, сжег в огне череп, и пепел кинул в поток...
Той порою вышла на берег реки дочь Гиха Урсана, прекрасная девица Маниджан. С кувшином на плече вышла она, чтобы набрать воды для дома.
— Ах, как мне пить захотелось! — сказала она, наклонившись к воде. Зачерпнула рукою бежавшую струйку и выпила... А в той струйке — был пепел вещаго черепа...
* * *
От того пепла родился у девицы в свой срок сын. И было дано ему имя — Абраскил.
С холодной каменной вершины горы Охачкуа вновь сошла старая ведунья Хырпса в теплую землю Апсны, что при море. Из селенья в селенье, из дома в дом переходила она, возвещая:
— Радуйтесь, люди Апсуа! Уже родился от девицы, не знавшей мужа, защитник нашей родной земли, борец за нашу свободу. Ты, род Азра, больше всех терпящий беду, береги своего освободителя, чтоб не извели его изменою злые Асуба и Кацуба, не погубили его хитростью светловолосые!...
До слуха Урсана из рода Асуба дошли те речи старой ведуньи, и сказал себе Гих Урсан, умевший ладить с чужеземцами, отвращать их жадность от своего достояния, направляя ее на чужое добро:
— Не говорит ли старуха о сыне моей дочери? Он растет не так, как другие дети: месяца еще ему не минуло, а он с виду уже — как годовалый. Не нажить бы беды от него, рожденного без отца, нашему славному роду Асуба и Кацуба, соплеменникам нашим...
И взяв от груди дочери сына ее Абраскила, не смягчился суровый Урсан ее слезами: снес младенца в чащу дальнего леса и там покинул его одного, безпомощного, на съедение зверям. Убить внука своего рукою не мог он.
Но не сделали худа дикие звери Абраскилу: серая волчица отнесла его в свое логовище и, вскормив его молоком своим, дала ему быстроту волчьего бега и ловкость волчьей ухватки. Пятнистый барс, взяв Абраскила от волчицы, передал ему свою смелость и неутомимость. От черного медведя получил он его силу... Так повелел лесным зверям владыка их, Аджвепшаа Абна-Инчваху, бог в лесах обитающий.
* * *
С холодной каменной вершины горы Охачкуа спустилась старая ведунья Хырпса; в чащу темного леса проникла она, — словно падучая звезда, пронизывающая тьму,- и, возведя Абраскила на высоту Уарцаху, открыла взору его всю землю Апсны.
— Вот, гляди, Абраскил, сын Неведомого: твоя родная земля пред тобою! Дана тебе хитрость волка, смелость барса и сила медведя, чтоб сошел ты и изгнал оттуда жадных шакалов — чужеземцев. Избивай рыжеволосых, предавай смерти светлоглазых; они враги твоего народа. Твоими же врагами, врагами, тебе опасными, будут сильные роды Асуба и Кацуба, предающие землю Апсны чужестранцам: их злобной хитрости опасайся больше всего... Нужен конь тебе, нужно оружье. На вечерней заре, пред заходом солнца сойдешь ты на берег безпредельного моря, там, где высокие скалы далеко вдались в волны. Морскую кобылицу, выбивающую ногами сухую пыль со дна морского, кобылицу с белым жеребенком, у тех скал подстережешь ты. Поймай и укроти жеребенка, — он будет тебе боевым конем, конем Арашем, летающим на крыльях, как быстрый орел. Добудь коня, — он покажет тебе и оружие.
* * *
На вершине скалы, далеко вдавшейся в море, лежит Абраскил, притаившись. Словно волк, высматривающий добычу, сторожит он морскую кобылицу, — как выплывет она с белым жеребенком из неведомых бездн морских. Подобно пестрому барсу, кидается он сверху на жеребенка, вынырнувшего следом за матерью... Громко крикнул, жалобно заржал белый жеребчик и помчал богатыря; быстро помчал, кидаясь в стороны, вверх, поднимаясь и падая камнем в глубь моря, — чтоб сбросить с себя тяжкое бремя. Но крепко жал его тело коленями могучий Абраскил, железной рукою сдавливал он шею коня, — и конь покорился: тихо поплыл к берегу, повинуясь воле господина.
— Волею бога, мне, тебя отдавшего, приказываю я тебе, конь, сын морской пены, — молвил тогда Абраскил своему белому коню: — укажи мне место, где хранится оружие древних богатырей, то, скованное из священного железа оружие, которым суждено владеть мне, Абраскилу, сыну Неведомого, — чтобы мог я поразить им сильных врагов моей родной земли, светлоглазых, рыжеволосых...
Отвечал богатырю его конь, крылатый Араш, рожденный от пены волн морских:
— Здравствуй много лет, господин мой, могучий Абраскил! По силе твоей я узнал тебя и буду тебе верным слугою, ибо предречено мне судьбой покориться силе Абраскила, рожденного девицей, не знавшей мужа.
И погрузившись в море, проник Араш в пещеру, что под прибрежными скалами Уардану; под скалами, от подножья до половины залитыми волнами. В той беспредельно огромной пещере нашел Абраскил себе по руке и плечу богатырское оружие: щит, шлем и тяжелую кольчугу, и меч, и копье, скованные из священного белого железа богом Джуар-Абна-Ирчшаа, богом, в недрах земли обитающим.
* * *
Как снежный обвал, что, падая с гор, ломит и валит все на пути своем, как грозная буря, — дочь черных туч, — что несется над морем, бросая пену его к небу,— так промчался Абраскил по земле Апсны, с севера и до южного края. Как снопы соломы, кидал он, грудами, мертвые тела врагов, — светлоглазых и рыжеволосых; избивал без счету людей из родов Асуба и Кацуба, предавших чужеземцам родную землю.
И трупы их, без погребения, велел сбрасывать в море.
На отлогий мягкий берег вышли из волны дочери Морского Царя; двенадцать прекрасных девиц приблизились к Абраскилу, отдыхавшему после боя, — и так ему молвили:
— Не возносись, удачею, витязь племени Апсуа, удачей, посланной тебе богами! Вот, ты сквернишь дом нашего отца, бросая труп врагов твоих в море, — и гневен наш сильный отец. Ты оскорбляешь землю, мать всего рожденного, не возвращая ей мертвые тела ее детей... Поступай же по закону, при создании мира установленному, не то отвратят от тебя боги свою милость.
Но не послушал гордый богатырь Абраскил дочерей моря; над словами их посмеялся, так им ответив:
— Дочери моря, летающие между облаками! Ветер — владыка вашего ума, буря — госпожа вашего рассудка. Берегите, девушки, советы для печенья хлеба, а угрозы — для малых ребят... Не мне, Абраскилу, избраннику бога богов, им внимать... Полной чашей пью я вино битвы, я медом боя упиваюсь, — и ничто не удержит меня в моем размахе...
И отлетели от него дочери Морского Царя; печальные спустились они в отцовский подводный чертог... От гнева Царя кипит морская пучина; белоглавые волны, гремя, ударяют, о скалы; далеко на отлогий берег выносят они тела убитых...
* * *
С запада, от морского прибрежья мчится витязь Абраскил, боец за родную землю; на восток к вершинам Панау направляет он путь свой, как ветром сметая пред собою врагов; кости их хрустят под ногами коня, крылатого Араша, трупы их грудами лежат непогребенные. Убегают в свои дальние земли желтоволосые и светлоглазые; в глухих дебрях лесных скрываются роды Асуба и Кацуба, предавшие родину чужеземцам...
Даль, зеленокудрая дева, дочь Царицы-Земли, стала пред Абраскилом, выйдя из бездны. Грозен был вид ее; на челе ёе черные тучи, в очах ее сверкающие молнии:
— Непогребенными телами вскормил ты семиглавого змея-дракона, злодей Абраскил. Тучен змей, гнется под тяжестью его грудь матери-Земли; дрожат, опускаются горы; качаясь, поднимаются долины... Как болото, зыблется твердь земная, когда ползет Семиглавый... С гор сползает он теперь на твою, Абраскил, родную землю; и погибнет приморская Апсны, опустившись под ним; и волны моря покроют ее!
* * *
С вершины горы Охачкуа сходит древняя ведунья; к подножью горы, в темный лес она вступает, — где стоит Абраскил один, опустив голову на руки, томимый отчаяньем: не знает он, как спасти от гибели родину-мать...
— Вот, трехструнная шедегекуа **, — молвила ему мудрая старуха Хырпса. — Медом небесных пчел, сладким медом, разведенным в росе, сшедшей в жаркий полдень с седьмого прохладного неба, — овлажняю я уста твои, Абраскил. И пусть, снизойдет на тебя дар, усыпляющей песни, песни, что тихий сон навевает, что клонит к сладкой дремоте... Ты запоешь, — и под песню твою, под рокот струн тех волшебных, дракон погрузится в забвение сна... Ободрись, Абраскил! Вспомни, что меч твой рубит и крепкую сталь!
* * *
Задумал я спеть те песни, что пел Абраскил. Но слова тают на устах; как полая вода, разливаются речи, сбегая с языка; словно капли о камень, разбиваются они о зубы...
А много песен я знал: их пел, бывало, отец под свист сабли, что точил он о камень; пела их мать под жужжание прялки... Падали песни с росой на меня, когда шел я лесною тропинкой; их ломал я и в чаще кустов; меж цветами и травами песни срывал я... Слышал песню я в голосе диких зверей; песню мне шелестели деревья; их мне волны несли вместе с пеной своей; навевал мне их ветер в ущельи... Их сносил из-за туч мне сверкающий луч...
Но не спеть мне, — что пел Абраскил!
На камне песни, на утесе отзвуком он стал. Струны в лад звучат под его рукою.
Геройскую песню он начал; громко запел, с силой ударив по струнам, — всколыхнулось глубокое море, дрогнули горы, полные железом; в песок рассыпались крепкие скалы; как трава, гнутся столетние дубы.
Песню жизни запел Абраскил, — веселую, звучную песнь. На скалу медведь влезает, чтобы песней насладиться; волк бежит, проснувшись; ястреб мчится, ястребят в гнезде покинув; из-за туч орел спустился; из воды поднялись рыбы. Все ликует, счастьем жизни обаянное — трепещет...
Песню сна, песнь тихого отдыха начинает певец. Сладко журчат струны, словно прохладный родник в зное пустыни; тихо катятся мерные речи песни, как осенние листья, что легкий ветер несет по дороге... Вот, месяц лег за горной вершиной; вот ясное солнце склонилось на грудь румяной зари... Пестрый барс, припавши к ногам Абраскила, тихо мурлычет и щурит в дремоте глаза; малые пташки уснули на плечах певца, подвернувши головки под крылья; остановились ручьи в журчащем теченьи; ветви свои опустили деревья...
Серой тучей, беспредельно огромным обвалом, полз чудище-змей с горного склона к берегу моря. Песнь Абраскила застигла Семиглавого, — когда пламя из пастей его, огромных, как пещеры Ачкы-Тызго, жгло уже рощи прибрежья. Вперед вытянуты семь длинных шей, грузное тело опирается на откосы гор, чешуйчатый хвост — на ледяных вершинах. Так застигла змея, усыпляющая песнь, так и заснул он...
И под бременем его опустилась тогда горная твердь: на две горы, глубоким ущельем распалась вершина; большая долина вогнулась на склоне, и семью теснинами выбегает из нее в море теперь река Бзыбь...
Мечом своим, наследьем древних богатырей, рубит Абраскил чудище-змея. На куски разрубает он тело и на месте предает огню, заваливши кострами из деревьев. Семь лун и семь дней с ночами горели костры; сгорел семиглавый змей; пепел сгоревшего тела ветер подхватил и развеял. Но вина Абраскила пред матерью-Землею все ж пала и на его родину, на теплый край Апсны: из того змеиного пепла родились зловредные мухи, несущие заразу, и комары, в жалах своих таящие яд семи злых лихорадок...
* * *
В глубине горы Псху, — там, где сквозь нее протекает в море быстрая река Мчих, — в тех подземных пещерах, собрались родичи Асуба и Кацуба, избегшие гибели от руки Абраскила; сошлись рыжеволосые и светлоглазые чужеземцы, что спаслись от мести героя. На совет собрались они: как им избыть грозной беды? Говорили мудрейшие из них, но не нашлось им спасенья в мудрости людской.
Тогда из вод быстрого Мчиха поднялись дочери Морского Царя, девы-богини, оскорбленные Абраскилом; из тьмы таинственных пещер выступила Даль, зеленокудрая дочь Царицы-Земли, разгневанная им. Явились они людям и вещали:
— Великой гордостью своей прегрешил сын Неведомого пред Царем Моря и Владычицей Земли. Просите их люди покарать вашего злодея, приносите им щедрые жертвы.
Принесли люди жертвы: больших быков и тучных баранов закололи во множестве, и усердно просили Царя Моря и Владычицу Земли спасти их от гибели. Так людям ответили боги:
— Неугодна нам и несносна гордость Абраскила, родившегося от девицы Маниджан, дочери Гиха Урсана из рода Асуба. Но волею бога богов — силен Абраскил; крылатый Араш не даст ему погибнуть, если не станет союзником нашим, врагом Абраскила, бог ветров Джуар — Мызырь, держащий в своем кожаном мехе бури и направляющий ветры. Его молите и склоняйте жертвами.
* * *
Гордостью несказанной вознесся Абраскил, истребив чудовище-змея: не преклонялся он пред богом богов, высоко поднимал голову пред меньшими богами; едучи, рубил свисшие над дорогой виноградные лозы,— чтобы ни перед чем не склониться.
И сказал Абраскилу владыка ветров, бурный Джуар — Мызырь:
— Вот, враги твои приносят мне щедрые жертвы, умоляя меня стать их союзником на погибель тебе. Я силен, весьма силен. Семь ветров с семи сторон света — мои послушные рабы. По слову моему, они вырывают с корнями вековые дубы; повелю я, и дыхание их, — как веянье крыл пестрой бабочки. Холод, леденящий кровь, и жар, иссушающий грудь — в моей власти. По воле моей движутся тучи; повелю я, и они орошают землю благодатным дождем, либо оставляют ее на жертву жгучему солнцу... Покорись, Абраскил, сын Неведомого; поклонись мне и принеси дар твой: под охраной милости моей нe страшны тебе никакие враги.
Но ослепленный гордостью, отвечал богатырь владыке ветров; кичливые речи молвил он Джуар — Мызыру:
— Не хвались силою, — моя сила не меньше твоей. Спроси слуг твоих, ветров, всюду летающих, если сам ты не слышал моих песен. — Я пел — и море вздымалось, горы тряслись на подножьях, леса к земле приклонялись... Пусть можешь ты это. Я же больше могу: под песню мою, под рокот струн моей шедегекуа, все погружается в сон, все — в моей власти! Нет, Джуар-Мызырь, подчинись лучше ты мне. Я не буду врагом твоим и без жертвы.
Тогда отвратил от Абраскила лицо свое владыка ветров. Гневный, слетел он к Царю Моря и Царице-Земле. И молвили боги:
— Теперь в нашей власти гордец Абраскил, и кары от нас не избегнет!
* * *
Бушует, пенится море. Белоглавые волны, как горы огромные, мчатся на берег, — и с теми волнами выходят бессмертные слуги Морского Царя. Страшной, сверкающей ратью, грозно гремящей идут они на Абраскила. И дрогнуло сердце героя: не гнет он уздою голову коня в сторону вражеской рати... Быстрым фазаном взвился Араш, орлом он несется, — и стал на горе Уарцаху, на той дикой, скалистой вершине.
Из недр Матери-Земли поднимаются ее слуги; из бездонных пропастей, из таинственных пещер выходят они, как рати муравьев черных. И растут и растут. И, словно мрачная туча, несется их войско на Абраскила... Стать силою против бессмертных он не решился и повернул голову коня к морю назад. На дальний морской берег перелетел крылатый Араш; здесь отдохнул, пока стекались туда рати Царя, — и, вновь поднявшись, умчался на другую горную вершину...
Роды Асуба и Кацуба собрались на совет: как захватить Абраскила? Силен герой, — не поддастся он руке смертного; неутомим крылатый Араш, — словно птица перелетает он от моря к горам и с гор на берег морской... И сказал старый Джомлат Адзюбжа, хитрый знахарь из рода Кацуба:
— Все пойдемте на высокую гору Уарцаху, чтобы встретить там Абраскила, когда бог ветров подхватить на полете крылатого Араша-коня и принесет его с всадником к нашей засаде. Свежие кожи быков, мягкую глину и воду возьмите с собою... Старый мой разум окрылен мудростью самого бога подземного царства; Джуар-Абна Ирчшаа внушил мне замысел хитрый.
* * *
С берега моря, избегая рати Морского Царя, летит Абраскил на крылатом Араше к дальней горе Оштену, покрытому вечным снегом. Как чайка, распластав белые крылья, несется Араш... Но развязал Джуар-Мызырь свой кожаный мех и освободил бурный северный ветер. Страшной холодною бурей взревел тот, почуяв свободу; ударил в крылья Араша, и подхватил его, и понес, словно сорванный лист серебристого тополя. К вершине Уарцаху мчит Северный крылатого коня, над нею несет... Крылья свои сложил Араш, на вершину быстро спустился, — и пал с размаху навзничь: скользнули его железные ноги по коже разостланной, по коже, покрытой мокрою глиной... Разбитого, тяжело раненного хьатают враги Абраскила: стальными цепями куют, крепкими ремнями стягивают его тело. И ликуют быстроногие родичи Асуба, радуются люди из сильного рода Кацуба, торжествуют рыжеволосые, веселятся светлоглазые чужеземцы, стоя над бессильным, беспомощным телом...
На склон кремнистого Панау, — где глубокие ущелья рассекают горный кряж, — туда везут враги Абраскила, привязав его сырыми ремнями к его же коню. Там, в чаще колючих кустов, есть устье пещеры, — Ачкы-Тызго зовут ее люди. В ту пещеру внесли обессиленного героя враги и приковали его стальными цепями в дальнем конце переходов.
И Даль, владетельница пещеры, поставлена стеречь Абраскила. Лишь сухой хлеб, при рождении новой луны, давала она в пищу Абраскилу. Так повелели враждебные ему боги, чтоб не исполнилось тело его былою мощью, не разбил бы он свои тяжелые оковы и не вышел бы, — сильный и гордый, — глумиться над властью богов...
* * *
В глубине черной пещеры долго томился скованный герой Абраскил; болела душа его по родной Апсны; сохло сердце его, как земля в июле, от тоски,— без вестей с родины...
С вершины горы Охачкуа в последний раз сходит старая ведунья Хырпса; вроде Абраскилова друга вступает она в дом Созырко Анчбаа, из честного рода Азра.
— Дай весть другу, Созырко. Смягчи его муку. Заключен Абраскил в пещере Ачкы-Тызго, невдали от селенья Чилоу.
И пошел Созырко Анчбаа, верный, старый друг Абраскила. Взял с собою Созырко клубки нитей и светильники, и пищи на семь дней взял он с собою, — не знал Созырко ходов таинственной пещеры Ачкы-Тызго. А извилисты были бесчисленные переходы пещеры, как звериные тропинки в лесу; в непроглядную тьму их то шел, то полз Созырко при мерцаньи светильника. Много бездонных расщелин миновал он счастливо, по кремнистым осыпям соскальзывал вниз, и поднимался по стенам глубоких колодцев... Смело проникал верный друг Абраскила в глубь пещеры, разматывая клубки нити, концом прикрепленной у входа.
Стал гаснуть последний светильник; последний хлеб подходит к концу. Тогда лишь остановился Созырко Анчбаа. И вдруг, издалека слышится голос:
— Ты ль это, друг Анчбаа? Меня ль, Абраскила, ты ищешь?
— Я это, друг Абраскил. Тебя я ищу, — отвечал Абраскилу Созырко.
— Напрасно... На сколько идешь ты вперед,— на столько меня, все дальше, уводят. Пещере же конца нет... Скажи мне: все живут ли на родной нашей земле роды Асуба и Кацуба, предавшие ее чужеземцам? Есть ли еще там рыжеволосые, светлоглазые люди?
— Все живут Кацуба и Асуба; много еще светлоглазых, рыжеволосых топчет нашу родную землю,— отвечал Абраскилу Созырко.
Громко застонал скованный богатырь. Словно гром прокатился голос его по переходам пещеры, — и все стихло... Сколько ни звал друга Созырко, — не откликнулся больше Абраскил: видно, далеко увели его.
На четвертый лишь день после того вышел из пещеры Созырко Анчбаа, держась нити, протянутой от входа. Чуть живой от стужи и голода вышел. А всего пробыл он в бесконечной пещере Ачкы-Тызго семь дней с семью ночами.
1907 г.
* Предание об Абраскиле представляет собою своеобразное и, по-видимому, древнейшее изложение общеизвестного греческого (эллинского) мифа о Прометее. Сходство тем — очевидно. Эта же тема, как известно, развита и в сказаниях грузин о их национальном герое Амиране. Многие ученые полагают, что миф о Прометее создался на Кавказе и отсюда уже занесен в Грецию. (В. Г.).
** Инструмент вроде гитары.
(Опубликовано: ж-л "Южная Россия", 1907, № 2.)
(Печатается по изданию: Абхазия в русской литературе. - Сух., 1982, с. 88-99.)
(OCR - Абхазская интернет-библиотека.)
