Юрий Крохин
Статьи:
Созвездие Искандера
Лет десять назад мне посчастливилось познакомиться с Фазилем Искандером.
Позвонил в его квартиру - он жил тогда в писательском доме возле метро "Аэропорт" - и точно проглотил кол. Дверь распахнул одетый по-домашнему - в темном свитере и спортивных брюках - автор "Созвездия Козлотура" и "Пиров Валтасара", добрый мудрец из Чегема. "Козлотура" я когда-то читал в "Новом мире", "Пиры" - в машинописи, и радостное чувство свободы, иронического очищающего восприятия действительности осталось в памяти навсегда. Наверное, из-за остолбенения при виде живого классика и вопросы мои были, как я теперь понимаю, не слишком оригинальны. Фазиль Абдулович, словно не замечая моего смущения, отвечал терпеливо и подробно. Интервью получилось, и даже было напечатано без малейшей правки в одной популярной столичной газете. Сработала, видимо, магия имени писателя...
Потом еще не раз бывал у Фазиля Абдуловича по журналистским надобностям; писал о его произведениях, привозил в радиостудию Дома звукозаписи на улице Качалова для участия в передачах, снимал вместе с Юрием Кувалдиным телевизионный фильм о писателе, встречался с ним на литературных вечерах. Не уставал восхищаться достоинством и простотой, с которыми Искандер держался в любой обстановке, в любом окружении. И уж, конечно, с нескрываемой гордостью показывал друзьям книги с автографами Фазиля Абдуловича, каждый раз предельно лаконичными, но теплыми - ну, например, "Юре - с любовью, без слов". Понимаю, что у каждого автора есть определенный набор, так сказать, текстов надписей на книгах, но так радовало, что это - мне лично! Беседовать с писателем стало полегче, но всякий раз, приближаясь к его дому, ощущал неодолимое волнение: сейчас увижу Искандера!
Он не очень-то жалует нахрапистую журналистскую братию: кто-то когда-то переврал его слова или бездарно сократил, по поводу чего Фазиль Абдулович заметил как бы про себя: "Меня Твардовский не правил..."
А в день присуждения ему Государственной премии Российской Федерации диктор радио сообщил, что таковой удостоен абхазский писатель Фазиль Искандер. Вроде бы и не ошибка, но сам Фазиль Абдулович утверждал определенно: "Я писатель юга России". В тот день мы с Юрием Кувалдиным отправились поздравить писателя, который, впрочем, весьма сдержанно относится к разного рода наградам, званиям и пр. Антонина Михайловна, жена Искандера, приготовила нехитрую закуску, расположились на тесноватой кухне. Толковали о литературе, о творчестве хозяина дома. Пили за здоровье Фазиля Абдуловича, за его семью, тем более что с нами за столом сидел сын писателя, маленький Сандрик...
Окончив в Сухуми русскую школу, Искандер приехал в Москву и поступил в Библиотечный институт, который потом стал называться институтом культуры. Но, как юмористически вспоминал писатель, скоро понял, что проще и выгодней самому писать книги, чем заниматься классификацией чужих, и перешел в Литературный институт.
- В молодости я писал только стихи, - рассказывает Фазиль Искандер. - И при этом всерьез полагал, что буду писать их всю жизнь. Причем длительное время находился под влиянием Маяковского. А прозу начал писать лет в тридцать. Как раз в то время издали Бабеля. Я прочитал и был ошеломлен "Конармией", одесскими рассказами. И тогда понял: принципиальной разницы между прозой и поэзией нет. Новеллы Бабеля это, в сущности, стихи в прозе. Выходит, и в прозе можно оставаться поэтом...
Интересно, что занявшись сочинением прозаических вещей, стихи Искандер не оставил и не оставляет до сих пор. В вышедшем несколько лет назад поэтическом сборнике нашел такие строки:
Нет, не знал я одиночных камер
И колымских оголтелых зим.
Маленькими, злыми дураками
Я всю жизнь неряшливо казним.
Злые дураки, коих хватало среди литературного начальства и шефов идеологических "инстанций", в самом деле преследовали и донимали писателя. Независимый нрав Искандера, свободная речь его прозы, категорическое неприятие компромиссов, - все раздражало чиновников агитпропа и Союза писателей. В 1979 году несколько литераторов - В. Аксенов, А. Битов, Вик. Ерофеев, Е. Попов, Ф. Искандер и другие - предприняли неслыханно дерзкую попытку подготовить бесцензурный альманах. "Кому-то может показаться, что альманах "Метрополь" возник на фоне зубной боли, - писали в предисловии составители, упомянутые выше писатели. - Это не так. Детище здоровое, и у всех авторов хорошее настроение. "Метрополь" дает наглядное, хотя и не исчерпывающее представление о бездомном пласте литературы..."
Фазиль Искандер в альманахе был представлен двумя новеллами, входившими в корпус романа "Сандро из Чегема" - "Маленький гигант большого секса" и "Возмездие". Участие в "Метрополе" сильно осложнило отношения Искандера с властями. Тем более что американское издательство "Ардис" выпустило вскоре крамольный альманах.
Как-то один умник высказался в том смысле, что в "Метрополе", кроме стихов Беллы Ахмадулиной, и восхищаться нечем.
- Я с этим совершенно не согласен, - прокомментировал эти слова Фазиль Абдулович. - В этом альманахе, помимо Ахмадулиной, собрано много интересных авторов, с произведениями которых читателей мог познакомиться и испытать немалое удовольствие. В "Метрополе" не было острых политических произведений, к чему мы целенаправленно стремились, потому что надеялись легально издать его здесь.
К чему я вспомнил эту давнюю историю? Да к тому, чтобы читатель еще раз убедился, что Фазиль Искандер всегда был и остается верен себе, своему представлению о положении писателя в обществе, его роли в духовной жизни страны. Ситуация почти повторилась, когда в 1991 году Искандер заканчивал работу над новой книгой - "Человек и его окрестности".
"В последний раз я ее переписал перед самым путчем, - вспоминал писатель. - Я был еще в постели, когда жена сообщила мне о случившемся. Первой моей мыслью было - кончено, теперь ее никто не напечатает. Придется опять, как в случае с "Сандро", публиковать ее за границей..."
Путч оказался дешевым фарсом, книга Искандера, слава Богу, вышла, и о ней-то и шла речь во время моей первой встречи с писателем. Интерес Искандера к личности Сталина воплотился в известных главах "Сандро". А на страницах "Человека и его окрестностей" возник...Ленин. Ну, если быть точным, не Ленин, а его полусумасшедший двойник, безумный профессор, всю жизнь создававший обстоятельнейшую лениниану, которая оказалась не нужна советским владыкам - ни Хрущеву, ни Брежневу.
"Ленин как-то проходил мимо. Ну фанатик, ну рационалист, думал я, тут нет глубокой тайны личности...С месяц я его упорно читал. Это было нелегкое чтение, в том смысле, что трудно было преодолеть скуку. Он чертил бесконечные круги, а иногда и виртуозные зигзаги конькобежца, но все это происходит на одном уровне, на одной плоскости..." Так Искандер описал свое проникновение в суть учения вождя мирового пролетариата. Что, казалось бы, можно к этому добавить? Да ничего добавлять и не надо, просто прочитать ироническое повествование, как некий человек настолько сжился с дорогим ему образом, что временами чувствовал себя Лениным и рассказывал совершенно фантасмагорические вещи, которые, впрочем, вполне возможны в нашей непредсказуемой стране...
В книге "Человек и его окрестности" вновь возникает дядя Сандро, и это дало мне повод спросить Фазиля Абдуловича, не является ли новая вещь своего рода продолжением "Сандро из Чегема".
- Меня упрекали в том, что это попытка повторить "Сандро", - заметил писатель. - Но это совершенно другая вещь, хотя в одном месте Сандро и возникает. У меня вообще творчество циклично, поэтому появление прежних героев закономерно...
Великий чегемский эпос Искандер писал на протяжении полутора десятилетий. Задуманный как пародия на плутовской роман, "Сандро" разросся до масштабов саги, вобрав в себя бесконечность и многообразие жизни. И потому, спросив Фазиля Абдуловича о заветной мечте, не удивился его ответу:
- Такой заветной мечтой для меня было написание "Сандро из Чегема". Это, может быть, главное мое произведение. Сейчас я бы не сказал, что у меня имеется зрелый план какой-то большой работы. Может, такой план придет. Но пока его нет, я просто пишу стихи, рассказы.
Перемены в стране не могли не отразиться в творчестве Фазиля Искандера. Журнал "Знамя" несколько лет назад опубликовал весьма своеобразную вещь - "Думающий о России и американец", жанр которой определен как диалог - горький, ироничный, точно отражающий нынешние российские реалии, где действительно воруют и при этом - думают о России!
- Ваша последняя вещь, - спросил я Фазиля Абдуловича о "Думающем о России...", - не похожа на прежние произведения. Что это, поиски новых форм?
- Я из числа тех писателей, - говорит Искандер, - которые специально никогда не ищут формы, скорее, форма меня находит, и я подчиняюсь ее законам. Так "Думающий о России и американец" вдруг написалась в диалогах, может быть, тут была тоска по сжатости. Мне показалось лишним их комментировать. Получилось что-то похожее на пьесу...
Искандеру не свойственна публицистичность, его куда больше занимают вечные этические проблемы. Но в одной из новелл появляется философ Сократ, который высказывается о политике и ее, так сказать, творцах. Политика, считает древний мудрец, это точка жизни, наиболее удаленная от вечности и потому наиболее приближенная к дуракам. Политика - это вино для дураков. Политиков, утверждает Сократ (читай - Искандер), можно уподобить игрокам в кости, за которыми наблюдает толпа, половина которой болеет за одного, другая - за другого. Если тот, на кого делали ставку, проигрывает, он разводит руками: видите, я проиграл. Вот если бы я выиграл, вам бы хорошо жилось...
Ущербность и неблагородство стоящих у власти и рвущихся к ней писатель объясняет ослаблением религиозного сознания, общим для всего мира. "Мир недостаточно религиозен, чтобы преодолеть свои страшные противоречия, и как результат, власть - у людей, не знакомых с понятиями нравственности", - говорит Искандер.
Зная благоговейное отношение Искандера к Пушкину, напомнил ему слова Достоевского о великой загадке, которую поэт оставил нам отгадывать.
- Как вы ее отгадали для себя?
- Думаю, великая загадка состоит в том, что Пушкин был самый гармонический поэт в мире, уж, во всяком случае, в России, поэт кристальной чистоты, высочайшей естественности, равной которой нет в нашей литературе.
Мы живем в государстве, где все страшно дисгармонично - и это в течение столетий. И здесь появился идеальный гармонический художник. Нет ли в этом какого-то радостного намека нам, что, в конце концов, мы придем к гармонии?
На этой светлой ноте и закончим рассказ о Фазиле Искандере, выдающемся российском писателе, которому 6 марта исполнилось 75 лет.
Пиры Искандера
Писатель только следует голосу, который диктует ему рукопись.
Ф. Искандер
Детские впечатления, как известно, самые сильные. Художнику же особенно необходимо сохранить в себе безоблачный мир детства, когда все выглядит лучше, чище; деревья - выше, небо - синее, люди - добрее и сильнее. Эта непосредственность и чистота восприятия бытия отличают Фазиля Искандера, и сам он не раз замечал потребность детской веры в разумность мира.
Он и создал собственный мир - по своим законам и меркам, как хороший портной шьет костюм: нигде не тянет, не жмет, все удобно и соразмерно. Это гармония света и радости - даже когда Искандер повествует о событиях грозных и невеселых.
Мир Искандера довольно строго очерчен географически: Москва, город, в котором писатель живет уже давно, - лишь место, где нашлось достаточно времени, чтобы неспешно вспоминать родные края. А художественная вселенная - там, на благодатных берегах теплого моря, где буйная растительность и древние горы.
Мухус, наверное, не больше Джефферсона, а вся Абхазия размером с Иокнапатофу; но есть нечто, что роднит их больше, чем величина территории. Просто и то, и другое пространство создано вдохновением и памятью. Единственный владелец и летописец округа Иокнапатофа сказал как-то, что крошечная почтовая марка его земли стоит того, чтобы писать о ней всю жизнь. Фазиль Искандер мог бы повторить слова Уильяма Фолкнера - настолько точно выражают они доминанту его творчества. Таково, видно, свойство таланта: прикасаясь, как Антей, к пятачку своей почвы, описывая ее людей, быт, нравы и легенды, подниматься к вечным, всечеловеческим темам. И куда бы ни заносила его судьба, действие произведений разворачивается по преимуществу на родине: у Джойса - в Дублине, у Бунина - в России, у Искандера - в Абхазии. Неизбежные при этом "сквозные" образы, варьируемые так и эдак сюжеты, словом, некоторые самоповторы - суть продолжение достоинств, когда, следуя некоей магической спиралью, характеры все усложняются, проблемы слой за слоем исследуются все глубже...
Искандер емко и исчерпывающе определил эту спираль (или, если угодно, пружину) своей главной, Большой книги - "Сандро из Чегема": история рода, история села Чегем, история Абхазии и, наконец, весь остальной мир, как он видится с чегемских высот...
Величие замысла позволяет продолжать грандиозную абхазскую сагу бесконечно...
- Волею судеб вы, Фазиль Абдулович, оказались в русле классической литературы, в мире христианской культуры. Что для вас значат эти понятия?
- С детства я говорил по-русски. Дома с мамой беседы шли по-абхазски, но между собой мы, дети, говорили по-русски. Я вообще всю жизнь думал по-русски. А определяющим для человека является тот язык, на котором он думает. В русскую жизнь окунулся, учась в русской школе, в институте в Москве, работая в газетах Брянска и Курска. С христианской культурой несколько сложнее.
- Почему?
- Мой внутренний мир развивался под влиянием патриархальной абхазской действительности. Отсюда и "Сандро" - в конечном итоге ностальгия по этому миру. С другой стороны, еще в детстве прочитав "Песнь о вещем Олеге", христианское мировоззрение я впитывал бессознательно. Плакал над эпизодом прощания Олега с конем. Это, разумеется, не первое знакомство с русской поэзией, но пушкинские строки пронзили меня до основания. Всю мировую культуру я воспринимал через русскую, ибо на других языках не читал никогда. Я осваивал христианскую культуру, ее основы, мировоззрение, сам того не ведая, быть может, мало задумываясь о религиозных началах. В наши дни очень пережимают по части того, что чуть ли не все русские писатели (почему-то более всего в этом смысле разговоров о Пушкине) были сознательными христианами, православными. Думаю, с определенными оговорками это больше относится к Достоевскому, с другими сложнее. В художественном творчестве религиозные мотивы наиболее плодотворны, когда выражаются опосредованно, без навязывания. Как и любые другие теоретические воззрения.
Вещи, с которыми прозаик Искандер явился читателю (прежде всего в "Новом мире" Твардовского), имели поразительный успех. Трудно сказать, что здесь сыграло первостепенную роль: абхазский (кавказский) колорит? Свежесть интонации? Обаятельно-лукавая ирония (и самоирония)? Секрет, мне кажется, в том - и это-то безошибочно почувствовал читатель, - что его рассказы и повести были начисто лишены малейшего привкуса конъюнктуры. На потребу дня - ничего! Автор словно очертил вокруг себя меловой круг правды и отрубил: сюда не вторгайтесь, это мой мир!
Показателен в этом смысле один из весьма привлекательных персонажей Искандера - Виктор Максимович из "Стоянки человека". Повесть построена в форме рассказов, монологов, исповедей самого героя; завершающего авторского слова, его оценок мы как бы не слышим. Рассказчик (автор) представляет нам Виктора Максимовича: чудаковатый строитель "махолета", своего рода мухусская достопримечательность. А уж потом, виток за витком, фигура укрупняется, каждый последующий эпизод проясняет черты личности. Вся его жизнь - подтверждение его кредо, "идеи чести". Каждый случай, поведанный героем, - схватка с трусостью, низостью, ложью. И не сказать, что Виктор Максимович всегда выходит победителем. Но у него есть, как ныне говорят, безусловные нравственные императивы.
Знаменательно и то, что дорогой, по-видимому, писателю персонаж признается, что верит в Бога, и это - простое следствие, как он замечает, научной и человеческой корректности. И, добавлю я, первооснова его этических констант.
- Хочу спросить вас о Библии.
- Это самая феноменальная книга! При всех ее длиннотах - и одновременно божественной простоте. Вдруг встречается такая мудрая фраза, что десятки раз перечитаешь ее, прежде чем поймешь. Я не согласен с Розановым, что Ветхий Завет - это бесконечность, а Евангелие - тупик. На мой взгляд, Евангелие - сгусток всего лучшего, что есть в Библии, - и безмерный океан.
- Евангелие было любимым чтением Достоевского, который, как никто из русских писателей, созерцал "обе бездны", терзаясь и стремясь к Богу. Вы испытывали его воздействие?
- Возможно, подсознательно. Читал "Преступление и наказание" - и волосы становились дыбом. Страшное потрясение! Удивлялся его гению, умению смотреть далеко вперед. Поразительна его метаморфоза - от революционного нетерпения петрашевца до глубочайшего христианства. Но "своим" писателем Достоевский для меня все же не стал. Сомнения героев Достоевского потому и достигают такой грандиозной мощи, что это борьба с собственным безверием. Знаменитый монолог Ивана Карамазова, предшествующий "Легенде о Великом Инквизиторе", для меня убедительнее, чем сама "поэта". Великие и страшные слова произносит Иван: если для достижения мировой гармонии нужна слеза хотя бы одного невинного ребенка - он отказывается принять такую гармонию, "возвращает билет". Мне думается, что если Толстой завершил мировую литературу минувших веков, то Достоевский начал новую, как Эйнштейн физику.
...Искандер, как мне представляется, нередко пользуется своего рода дедуктивным методом. Выдвинув некий, иногда комический, постулат, подкрепляет его "забавным случаем", а то и целой вереницей анекдотов, выдумок. Двигаясь таким образом от общего к частному, Искандер убеждает читателя в незыблемости своих тезисов и добивается эффекта абсолютной подлинности.
Его книга "Человек и его окрестности" начинается словами: "Юмор - последняя реальность оптимизма". И словно в подтверждение этой реальности в книге возникают персонажи прежних произведений - дядя Сандро и Автандил Автандилович, а также... Ленин. Не стану пересказывать инвективы и декларации мнимого Ильича, важнее объяснение писателя, почему он к этой личности обратился, ибо и оно оказывается дедуктивным тезисом, на который нанизано все повествование.
Ленин (или его сумасшедший двойник, или самозванец - Бог весть?!), появившийся в Мухусе и проповедующий в ресторане за чашкой кофе, эту реальность оптимизма не принимает, с юмором у него обстоит неважно...
Не стану, впрочем, утверждать, что Искандер абсолютизирует свой прием. Он подчиняется законам, писанным им самим, и при необходимости преступает их.
- А повесть "Пшада" - это продолжение романа о дяде Сандро?
- Я воспринимаю ее, пожалуй, как нечто самостоятельное, хотя герой - тоже чегемец. Старый генерал, он перед смертью вспоминает, как в Будапеште застрелил двоих пленных. Как могло случиться, что он убил безоружных?... Такие вот трагические темы властвуют сегодня надо мной. И все-таки надеюсь писать вещи с юмором, с нежностью к людям, что более свойственно моей натуре.
Одно из самых поразительных творений Искандера - "Рассказ мула старого Хабуга". Прием, прямо скажем, опробованный, и не раз. Взять хотя бы "Верного Руслана" Г. Владимова. Но у Владимова - такова его художественная задача - люди и события ограничены рамками понимания пса. Искандер избирает иной путь. Его мул, по сути, наделен человеческим сознанием. В "устах" животного сконцентрированы суждения здравого смысла. Ведь ум среднего мула, если верить "герою" рассказа, выше ума среднего человека. "Ход" Искандера - найти такую позицию своей кинокамеры, фиксирующей события, которая наилучшим образом позволяет обозреть происходящее, дать наиболее обширную сфокусированную панораму.
И вот старый Хабуг неспешно движется на своем мудром муле в Мухус к сыну, останавливась опрокинуть стакан-другой с друзьями, неизменно приговаривая пожелание "кумхозам" опрокинуться, как этот стакан.
Заметим кстати, что выпивают у Искандера постоянно, процесс этот нетороплив, исполнен достоинства и глубокомыслия. Славный Сандро - один из лучших украшателей стола, веселый и рассудительный тамада. Празднуется рождение нового человека, празднуется приход гостя. Оплакивание умершего также выливается в застолье. Ничего не поделаешь - добрые кавказские традиции!
У Искандера в описании этих пиршеств есть нечто раблезианское. Автор с нескрываемым удовольствием подробно перечисляет угощения, посвящает в таинство их приготовления, со знанием дела оценивает напитки. В зависимости от обстоятельств стол может быть скромным - фасолевая похлебка, мамалыга, чача. Или пышным - когда пирует Большеусый. Впрочем, когда я спросил Фазиля Абдуловича о возможном влиянии Рабле, писатель пожал плечами.
- А как возникла у вас мысль написать рассказ от лица животного?
- Хорошо помню это. В нашем доме мула не было, мул был у моего зятя, деревенского жителя. Он рассказывал, как его отец ездил верхом на муле, что по абхазским обычаям было своего рода вызовом обществу - почему не на лошади? А ему так было удобно. Встречаются же такие самостоятельные крестьяне! И еще зять рассказывал, что когда мулы пасутся вместе с лошадьми и жеребятами и вдруг нападает волчья стая, мулы бесстрашно защищают жеребят. Поразительный факт. Он и стал атомом замысла.
С огромным подъемом работал над этой главой, никогда сам столько не хохотал! Отдельные фразы приходили в самых неподходящих местах. Мы как раз ездили в Грецию, и там я видел множество мулов. Может, и это повлияло. Во всяком случае, я записывал сами собой выскакивающие фразы, а вернувшись домой, сразу сел за машинку.
"Пиры Валтасара", пожалуй, самая известная из новелл, составляющих "Сандро из Чегема".
Кремлевский горец пирует в Гаграх. Это называется - совещание секретарей райкомов Западной Грузии. Идеологические наставления и начало пиршества остаются "за кадром". Сталина, Калинина, Берию, Ворошилова и "второстепенных" вождей мы видим глазами дяди Сандро, когда ансамбль Платона Панцулая вплывает в банкетный зал.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей...
Знал ли Искандер стихотворение Мандельштама, когда сочинял "Пиры"? Вопрос, пожалуй, не требует ответа, ибо главное-то: как все совпало у двух художников!
Искандер сдержан, он осознанно отказывается от нагромождения безумств. Более того, тиран под его пером обретает даже какие-то ну если не привлекательные, то почти человеческие черточки. Да, жесток. Подозрителен. Коварен. Да притом маниакальная вера в собственное избранничество. Но Искандер, создав "поток сознания" вождя, оставил ему даже единственный "шанс" - вообразить себя крестьянином Иосифом Джугашвили, который отказался править Россией...
Вот сидит он за роскошным столом, слушает любимую песню и горестно размышляет. Ведь власть - это такое положение или состояние, когда нельзя любить, ибо как только полюбил - поверил, а коли поверил - жди предательства. Он бесконечно одинок, этот маленький человек с рябым лицом, жестокость и подозрительность выжгли его душу, обрекли ее на страшное изгойство. И даже песня о черной ласточке опасна: размягчает, бередит душу, может, запретить ее?
И таково ли воздействие музыки или неожиданная прихоть Большеусого, - вдруг жалко становится ему им же обиженного Ворошилова. Жаль Сталину и симпатичного ему Лакобу, ведь он знает наперед: Берия сожрет его, а он не защитит - потому что любит. Жалость людоеда. Вот ведь какие парадоксы!
Смещаются временные пласты. Сталин видит себя, мальчика Иосифа, играющего на лужайке и слышащего оскорбительный смех мужчин по адресу матери; этого унижения он не может ей простить. А Сандро вспоминает свою встречу на нижнечегемской дороге с Кобой, спешащим с награбленным добром прочь от погони; взгляд убийцы преследует его всю жизнь...
Тайну величайшего злодея, как назвал Искандер лучшего друга советских колхозников, он, возможно, и не разгадал, но подступил к ней вплотную, ибо поиски вел, пользуясь словами писателя, в окрестностях человека.
- Фазиль Абдулович, все преступления героев Достоевского - сущие пустяки по сравнению со злодействами одного из персонажей вашего "Сандро", Сталина. Как вы полагаете, может быть, истоки его чудовищной жестокости, аморальности коренятся в том, что он, бывший семинарист, как и другие революционеры, отпал от Церкви, от Бога?
- Это очень сложный вопрос. Разве определишь, в какой момент тиран стал тираном? Сочиняя "Сандро из Чегема" и, конечно, не надеясь, что когда-нибудь здесь, в нашей стране, увижу эти страницы опубликованными, я более всего опасался впасть в спекуляцию на ненависти к Сталину. И описал Большеусого на отдыхе, когда он вроде бы и не тиранствует. В глубине души он проигрывает другой вариант собственной жизни - в роли крестьянина Джугашвили...
Невероятная безжалостность могла быть и в самой человеческой природе Сталина. Скорее всего так.
- И все-таки в описаниях кремлевского горца мелькает ваша улыбка. И сам отец народов позволяет себе пошутить. Как, например, в эпизоде рыбной ловли, когда он потчует "ребят из охраны" жареными цыплятами, приговаривая: "Ешьте скорее, пока они не выросли".
- Это буквально цитата! Мне рассказывал об этом один из бывших охранников Сталина. Времена были уже антисталинские, и он, вспоминая лучшие минуты своей жизни, рассказал всю эту историю. Сталин как человек тоже уставал. Ведь мания преследования, насколько я понимаю, не присутствует круглосуточно, - она то охватывает, то отпускает...
"Пиры Валтасара" Искандер охарактеризовал как карнавал сталинской бюрократии. Карнавал - это веселье. В тщательно охраняемом ночном гагринском застолье веселье, правда, какое-то натужное, - вперемешку с ужасом. Читатель-то улыбнется: смешны и жалки тонкошеии вожди, пресмыкающиеся перед диктатором...
Карнавальный смех, по утверждению М. Бахтина, направлен на смену властей и правд, смену миропорядков, в акте карнавального смеха сочетаются смерть и возрождение. В этом действе без разделения на актеров и зрителей возможны самые неожиданные вещи - и они в "Пирах" происходят. Сандро летит к самым ногам вождя, и тот (лично!) наливает ему вина и милостиво разговаривает с танцором. Но непринужденный разговор этот таит смертельную опасность для Сандро, беспечный танцор чует ее опаляющее дыхание - и ловко уходит от беды.
Мы, читатели, вместе с Сандро догадываемся, что этот пир во время чумы - веселье обреченных, ибо все собравшиеся обречены на гибель и забвение. Только народ - а это в данном случае участники ансамбля и дядя Сандро - бессмертен, он выживет, выстоит.
Изящная теория М. Бахтина, я полагаю, помогает понять некоторые формальные и жанровые особенности творчества Искандера. Одна из последних повестей писателя представляет собой диалоги Сократа с абхазским купцом, который посетил его в узилище и беседовал с приговоренным к смерти философом. Итак, возрождение древнего жанра? Сократические диалоги писали Платон, Ксенофонт, Эвклид, Кратон и другие. Этот жанр глубоко проникнут карнавальным мироощущением. Но если подлинные сократические диалоги были своего рода мемуарным жанром, то Искандер искусно стилизует свои беседы с мудрецом древности. Сократовские монологи оказываются наиболее адекватной формой, чтобы изложить собственные воззрения - на поэзию, политику, жизнь их драматические взаимосвязи.
Молодой абхаз спрашивает философа: что такое поэзия? И Сократ (читай: Искандер) гениально просто отвечает: поэзия - это капля жизни в чаше вечности, и иллюстрирует на примере "Илиады". Столь же образно и убийственно точно высказывается Сократ по поводу политики.
Искандер разматывает бесконечный клубок воспоминаний о своей любимой Абхазии, вытаскивает из него все новые и новые сюжеты, причудливо сплетая подлинные события с вымыслом.
- Интересны свойства памяти, моей, во всяком случае. Когда я писал рассказы о детстве, то брал за основу какой-нибудь действительный эпизод. В процессе работы воображение подсказывает многие детали, и в результате забываешь, что в самом деле происходило, а что выдумано...
Особое место в искандеровском карнавале, думается, занимает рассказ "Колчерукий". "Посылом" служит рассказанная еще в "Созвездии Козлотура" история о том, как юный герой оказался в незасыпанной могильной яме. В могилу, предназначенную старику Шаабану Ларбе, по прозвищу Колчерукий, попадают все, кроме того, для кого она вырыта.
Комические ситуации, из которых соткан рассказ, постоянно обыгрывают тему смерти. Сугубо карнавальное начало: из больницы звонят в сельсовет с просьбой забрать умершего Колчерукого, а по приезде в деревню покойный оказывается живым. С совершенно серьезными интонациями Искандер повествует, как развивается ситуация с телкой, приведенной родственником на поминки мнимого покойника, как тот пересаживает с плантации на свою могилу тунговое деревце и какие политические страсти эта пересадка вызывает. В традициях карнавального веселья, жонглируя комическими непристойностями, нарисовал писатель сцену столкновения языкастого Шаабана с престарелым феодалом, следствием которого и стала колчерукость Ларбы.
Финал рассказа смешон - и величествен, как античная драма. Умирающий Колчерукий просит своего друга-соперника Мустафу перемахнуть на лошади через гроб с его телом. Ничего не подозревающий старый лошадник соглашается выполнить последнюю волю - и оказывается посрамлен. Колчерукий, зная лучше лошадиный нрав, рассчитал верно - лошадь не станет прыгать через покойника. В загробном споре он победил. Как тут не вспомнить евангельское "смертию смерть поправ..." Так завершается многолетний спор о первенстве, так завершается жизнеописание Колчерукого, чья судьба, похоже, сколок с судьбы абхазского народа, мудрого, трудолюбивого, насмешливого.
6 марта 1994 года Фазилю Искандеру исполнилось 65 лет. Пришло признание, поистине всемирная известность. Литературные премии сыплются как из рога изобилия, без конца приглашают выступить, просят интервью. Но журналистские беседы все больше, как правило, сбиваются на политику. А с писателем масштаба Искандера надо говорить о вечном - о природе человека, о философии творчества.
- Приблизительно в ваши годы Соммерсет Моэм написал книгу "Подводя итоги". У вас, Фазиль Абдулович, не возникает подобного желания?
- Признаться, нет. Всегда была надежда, что лучшие замыслы впереди. Я полностью выкладывался в работе над "Сандро", книга казалась мне главной. Появлялось ощущение: вроде что-то самое важное сделано. Но итоги подводить не пытался - зачем заглядывать туда, куда, пока жив человек, заглядывать не следует? Поражаюсь людям, которые с пафосом заявляют, что ничего в своей жизни изменить не хотели бы. Я бы хотел переделать многое.
- Ни от чего из написанного не отрекаетесь?
- Ни от чего. Одни вещи обладают большей силой, другие - меньшей. Никогда у меня не было нечестного отношения к чистому листу бумаги. Никогда не пытался никому угодить. И если выходило не слишком выразительно, значит, просто не хватало вдохновения...
...Чтение Искандера - праздник. Праздник доброй, умной, по-настоящему высокой литературы. Общение с самим писателем - а мне выпало такое счастье - праздник вдвойне. Когда-то давно, лет тридцать назад, взяв впервые в руки его рассказы, я принял приглашение, и с неизменной благодарной радостью участвую в пирах, которыми щедро одаривает нас мудрец из Чегема, - в пирах Искандера.
(Перепечатывается с сайта автора: http://yurikroh47.narod.ru/.)
