Главная » Алфавитный каталог авторов » С » Ш. Салакая. Статьи

Шота Салакая

Статьи:

• Развитие науки в Абхазии: прошлое и настоящее
• Обрядовый фольклор абхазов
• Предисловие к роману И. Г. Папаскири «Женская честь»

РАЗВИТИЕ НАУКИ В АБХАЗИИ: ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

Абхазская наука, как и вся национальная профессиональная культура абхазов, сравнительно молода. Хотя традиционная культура этого народа, и материальная и духовная, отмечена чертами глубокой древности и самобытности, профессиональная культура, включая сюда в широком смысле слова и науку, и литературу, и искусство, стала развиваться лишь в последние полтора-два столетия, что, в первую очередь, связано с вхождением края в российское историко-культурное пространство (1810 г.). Именно в эти годы зародилась и абхазская письменность, без которой говорить всерьез о развитии профессиональной культуры, к высшей форме которой принадлежит и наука, вряд ли возможно.

Думается, уместно здесь вспомнить о том, что науке известны небезынтересные гипотезы относительно наличия у древних абхазов своей оригинальной письменности. Речь идет о дешифровке известным ленинградским (питерским) ученым, профессором Г.Ф. Турчаниновым надписи на небольшой каменной плите, случайно найденной при строительстве частного дома в пригороде Майкопа в начале 60-х годов прошлого столетия и датируемой им XIII-XII веками до н.э.

Правда, дешифровка эта не получила единодушного признания в научном мире: она имеет как своих сторонников, так и оппонентов. Конечно, было бы весьма лестно, если бы предположение ученого получило неопровержимое подтверждение: в таком случае письмо это оказалось бы самым древним на всем постсоветском пространстве. Однако мы хорошо понимаем, что данная дешифровка не что иное, как гипотеза, пусть и научная, тем не менее гипотеза. А вот реальная, доподлинно известная нам абхазская письменность на русской графической основе возникла, как сказано выше, лишь в начале 60-х годов XIX столетия (алфавит П.К. Услара, Тифлис, 1862 г.).

Наука как определенная система знаний об окружающей действительности в целом и об отдельных ее отраслях в условиях Абхазии складывается сравнительно поздно, уже в советские годы. Однако задолго до этого, начиная еще с 30-40х годов XIX века, зарождаются зачатки научных знаний, связанные как с подвижнической деятельностью местных краеведов, любителей-энтузиастов, так и с неизменным интересом, проявляемым заезжими именитыми учеными и путешественниками к этому экзотическому краю и к его древнему аборигенному населению. К первой категории относятся такие местные интеллигенты-краеведы как, С. Званба, К. Мачавариани, П. Чарая, Д. Гулиа, А. Чочуа, С. Чанба и др., ставшие известными своей просветительской и краеведческой деятельностью еще до революции, а некоторые из них (например, Д. Гулиа, А. Чочуа, С. Чанба…) в советские годы выросли в крупных научных, культурных и общественных деятелей. А ко второй категории мы причислили бы таких русских ученых, как П.К. Услар, И.А. Бартоломей, Н.Я. Марр, Н.М. Альбов и другие, которые активно содействовали становлению абхазоведения как науки не только непосредственными своими исследованиями, но и неутомимой научно-организационной деятельностью.

В этом отношении особое место в истории науки и общественной мысли Абхазии принадлежит славному роду Вороновых, насчитывающему уже несколько поколений знаменитых ученых и общественных деятелей, начиная от старшего среди них Н.И. Воронова, ученого обществоведа – сподвижника А. Герцена, Н. Огарева, Н. Чернышевского, организатора издательского дела на Кавказе («Сборник сведений о кавказских горцах», «Сборник статистических сведений о Кавказе», газета «Кавказ» и др.), обосновавшего имение «Ясочка» в горном историческом абхазском селе Цабал (Цебельда) еще во второй половине XIX в. (1874 г.). Традиции отца достойно продолжил его сын Ю.Н. Воронов – ученый биолог, отдавший много сил и энергии изучению флоры Абхазии. А уже в наше время представителем этого славного рода, перенявшим эстафету от знаменитых предков, выступил их не менее знаменитый праправнук Ю.Н. Воронов – крупный ученый-археолог, обогативший абхазскую (да не только абхазскую, но и всю кавказскую) историческую науку рядом фундаментальных исследований и отдавший свою жизнь непримиримой борьбе за освобождение родной для него Абхазии от национальной и колониальной независимости.

XIX – начало XX века в истории абхазской науки был периодом зарождения и становления, периодом накопления фактического банка, сбора и публикации полевого этнологического, археологического, лингвистического, фольклорного материала, приобретающего впоследствии характер ценнейшего первоисточника. С этой точки зрения, наибольший интерес представляют этнографические этюды С. Званба, фольклорно-этнографические и лингвистические материалы А. Иоакимова, В. Гарцкия, Н. Джанашия, К. Мачавариани, П. Чарая, Д. Гулиа, и, конечно же, богатая коллекция фольклорных записей, произведенных так называемым «Бзыпским комитетом» по поручению и под непосредственным методическим руководством академика Н.Я. Марра в 10-х годах XX столетия, ныне хранящихся в Санкт-Петербургском отделении архива Российской Академии наук (частично они были опубликованы лишь в 60-х годах молодым тогда фольклористом, ныне академиком АНА С.Л. Зухба).

После установления советской власти в Абхазии, как и все другие отрасли экономики и культуры, абхазская наука (и гуманитарная, и естественная) встала на путь наиболее интенсивного и планомерного развития. Создаются первые научные организации: Абхазское научное общество (АБНО, 1922 г.) и Академия абхазского языка и литературы (1925 г.). Последняя – по инициативе академика Н.Я. Марра. Ее председателями попеременно были А.М. Чочуа и Д.И. Гулиа.

Правда, эти первые научные организации не были еще в достаточной степени обеспечены соответствующими, теоретически подготовленными кадрами. В них были объединены главным образом любители-энтузиасты, краеведы, педагоги-практики, хозяйственные руководители. Привлекались специалисты и из других республик и областей.

Развернулась в широких по тем временам масштабах экспедиционно-собирательская, научно-исследовательская и издательская деятельность. Изучались не только проблемы истории и культуры, но не в меньшей степени и состояние экономики, природных условий, производительных сил, флоры и фауны Абхазии. Материалы публиковались в «Известиях» и «Трудах» АбНО. А также в специальных тематических сборниках и в виде монографических исследований. Таковы, например, труды Д.И. Гулиа «История Абхазии», «Абхазский общественно-терминологический словарь», «Божество охоты и охотничий язык у абхазов» и др. В 20-х годах опубликованы первые профессиональные нотные записи абхазских народных песен, включенные в сборники композитора-этнографа К. Ковача «101 абхазская песня» и «Песни кодорских абхазов» и т.д.

Все это было очень важно и нужно, но все-таки деятельность любителей-энтузиастов не могла подменить собой профессиональную науку. Нехватка профессиональных кадров особенно остро чувствовалась в области общественных наук. Необходимо было в спешном порядке воспитать научные кадры с основательной академической подготовкой. В этом отношении неоценимой оказалась помощь, безвозмездно оказанная академиком Н.Я. Марром Республике Абхазия. Под его руководством два молодых, талантливых выпускника Ленинградского института востоковедения (Арсений Хашба и Виктор Кукба) прошли полный курс аспирантской подготовки, защитили первыми среди абхазов кандидатские диссертации в области абхазской филологии и в начале 30-х годов вернулись в родную республику и возглавили научную абхазоведческую работу в республике.

Уже с 30-х годов в коллективе Абхазского института работают такие ученые, как А. Фадеев, А. Олонецкий, И. Аджинджал, И. Антелава, К. Шакрыл, Х. Бгажба, Г. Дзидзария и др., многие из которых впоследствии стали ведущими специалистами в различных отраслях науки, их имена широко известны не только в Республике Абхазия, но и далеко за ее пределами.

Несмотря на тяжелые военные и послевоенные годы исследовательская работа в стенах этого института никогда не затухала. В эти годы коллектив института пополнился такими учеными-абхазоведами, как Ш. Инал-ипа, З. Анчабадзе, Б. Шинкуба, М. Трапш, Л. Акаба, Ц. Бжания, А. Куправа и др.

Подготовка профессиональных кадров-абхазоведов значительно усилилась, начиная со второй половины 50-х и 60-х годов XX столетия. Кадры готовились, главным образом, в Москве, Тбилиси, Ленинграде и других научных центрах бывшей Страны Советов. Именно воспитанники этих научных центров составили основной костяк коллективов и Абхазского института, и Сухумского госпединститута (ныне Абхазского госуниверситета). К ним относятся языковеды: Ш. Арстаа, Л. Чкадуа, сестры Е. и Т. Шакрыл, сестры В. и С Амичба, Р. Гублия, Н. Аршба, В. Конджария, В. Кварчия, Л. Хагба, А. Хециа; литературоведы и фольклористы: С. Зухба, М. Ласурия, В. Цвинария, З. Джапуа, Дж. Адлейба, В. Бигуаа, В. Дарсалия, А. Аншба, Г. Гублия, В. Авидзба, В. Когония, Р. Капба, Д. Аджинджал, А. Ашуба; историки, этнографы, археологи: Б. Сагария, О. Бгажба, Г. Шамба, В. Ардзинба, Ю. Воронов, Л. Шервашидзе, Л. Хрушкова, Х. Аргун, С. Шамба, Г. Лежава, Г. Амичба, С. Лакоба, М. Гунба, Е. Малия, Ю. Аргун, Т. Ачугба; искусствоведы: А. Аргун, А. Кация; экономисты: Б. Ашуба, Р. Лагвилава, О. Шамба, А. Гулиа, З. Шалашаа, В. Кварчия; юристы: Т. Шамба, Г. Колбая, С. Смыр и др.

Многие из названных ученых, к сожалению, уже ушли из жизни, другие продолжают плодотворно работать в стенах АбИГИ, АГУ. на ответственных государственных постах в Республике Абхазия и за ее пределами.

Во всех отраслях абхазоведения имеются значительные успехи. Созданы обобщающие коллективные труды, а также индивидуальные фундаментальные монографические исследования. Однако, далеко не все проблемы еще исчерпаны. Из публикаций в области абхазоведения в первую очередь должны быть названы такие обобщающие труды, как: «Грамматика абхазского языка», «Русско-абхазский словарь», «Толковый словарь абхазского зыка» в 2 т., «Очерки истории абхазской литературы», «Очерки истории абхазской АССР» в 2 т.; «История Абхазии» (учебник), а также такие монографии крупнейших абхазоведов: Г.А. Дзидзария «Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX в.», Ш.Д. Инал-ипа «Абхазы», З.В. Анчабадзе «История и культура древней Абхазии», «Из истории средневековой Абхазии», Х.С. Бгажба «Бзыбский диалект абхазского языка», М.М. Трапш «Труды» (в 4 т.), Ш.К. Арстаа и Л.П. Чкадуа «Грамматика абхазского литературного языка» и мн. др.

Картина абхазской науки была бы, несомненно, однобокой, ущербной, если бы ее ограничили только рамками гуманитарных дисциплин. В Абхазии успешно развиваются и естественные науки: медико-биологические, сельскохозяйственные, физико-математические и технические науки. Основы некоторых из них были заложены еще в XIX в., как, например, знаменитый Сухумский ботанический сад (1840 г.), на базе которого впоследствии вырос ныне успешно функционирующий Институт ботаники АНА.

В советские годы в Республике Абхазия был основан ряд крупных научных институтов всесоюзного или республиканского значения, такие, как: Институт экспериментальной патологии и терапии Академии медицинских наук СССР (на базе Сухумского обезьяньего питомника), Сухумский физико-технический институт, Институт акустики (ныне Гидрофизический институт), Институт курортологии, Всесоюзный научно-исследовательский институт чая и субтропических культур (ВНИИЧиСК), Сухумская опытная станция Всесоюзного института растениеводства и др.

Каждый из этих институтов функционировал как самостоятельное научное учреждение, подведомственное всесоюзному или грузинскому республиканскому отраслевому министерству или головному научному центру в Москве, Тбилиси, Ленинграде, Краснодаре и т.д. В них работали или продолжают работать десятки и сотни крупных ученых, таких как Б. Лапин, А. Колаковский, В. Старцев, М. Максимов, Г. Айба, Р. Швангеридзе, Л. Айба, С. Бебия, А. Марколия, Ш. Джалагония, З. Шевцова и др. Широкой известностью и за пределами республики пользуется имя абхазского математика, ректора Абхазского госуниверситета, академика А.А. Гварамия.

После распада СССР положение в науке, как и во всех других областях экономической, политической и духовной жизни Абхазии, резко изменилось. С одной стороны, долгожданная и желанная национальная и социальная свобода, за которую отчаянно и самоотверженно боролся народ и в годы меньшевистского господства в крае (1918-1921 г.г.), и практически беспрерывно в течение всех советских лет, а с другой стороны, страшная экономическая разруха и политическая неопределенность, усугубленные продолжавшейся годами экономической, идеологической, информационной блокадой со стороны окружающего мира, создали в стране нестабильное, напряженное социально-экономическое и политическое положение, которое, конечно, сказывалось отрицательно на всех сферах жизни, в том числе и на науке.

После фактического отложения Абхазии от Грузии в результате грузино-абхазской войны 1992-1993 г.г., научные учреждения Абхазии, ранее принадлежавшие всесоюзным или республиканским ведомствам, оказались разобщенными, разрозненными, представленными самим себе, так сказать, без ведомственной крыши над головой. Необходимо было, прежде всего, сохранить эти коллективы, их богатую исследовательскую материально-техническую базу и научный потенциал, что нелегко было осуществить в условиях страшной экономической разрухи и объявленной молодой республике экономической и политической блокады.

Наиболее оптимальным, если не единственным, выходом из сложившегося положения было признано создание Академии наук, которая объединила бы под своей крышей все научные учреждения республики. И буквально через два месяца с небольшим после окончания грузино-абхазской войны Верховный Совет Республики Абхазия принимает Постановление о создании Академии наук (12 декабря 1993 г.). Однако в тех тяжелых экономических, финансовых условиях быстро решить вопрос этот не удалось, пришлось несколько отодвинуть сроки его исполнения. И тем не менее в марте 1997 г. Президент Республики Абхазия издает указ «Об образовании Академии наук Республики Абхазия». Был создан Оргкомитет, который провел необходимую работу по подготовке и проведению учредительного собрания Академии. Объединенным Ученым советом разового функционирования с участием членов отраслевых академий наук Российской Федерации 30 октября 1997 года был избран первый состав действительных членов (академиков), членов-корреспондентов и иностранных почетных членов Академии наук Абхазии. Первым президентом Академии стал известный ученый языковед Ш.К. Арстаа, вице-президентом Г.Г. Айба, ботаник по специальности. После учредительного собрания еще дважды проводились выборы в Академию наук.

В настоящее время Академия состоит из 3 отделений: 1) Отделение гуманитарных и социальных наук, 2) Отделение физико-математических и технических наук и 3) Отделение биологических, сельскохозяйственных наук и наук о Земле. Академия издает свой ежегодный печатный орган «Вестник АНА».

В последние годы науке уделяется больше внимания и со стороны руководства Республики Абхазия. Принят «Закон о науке и научно-технической политике» (август 2005 г.), учреждена Государственная премия Республики Абхазия им. Г.А. Дзидзария в области науки. Ее лауреатами стали ведущие ученые Абхазии: Ш.К. Арстаа, Л.П. Чкадуа, Г.К. Шамба, С.М. Бебия, В.Е. Кварчия, В.Ш. Авидзба, Ю.Д. Анчабадзе, Ю.Г. Аргун, Е.М. Малиа, Я.А. Экба, Р.С. Дбар.

Знаковым событием в научной жизни республики было признано заключение «Соглашения о научно-техническом сотрудничестве между Российской Академией наук и Академией наук Абхазии», подписанное президентом РАН С.Ю. Осиповым и президентом АНА Ш.К. Арстаа в ноябре 2005 г. На базе этого соглашения значительно расширяется сотрудничество научных учреждений Академии наук Абхазии с головными научными институтами России, особенно республик Северного Кавказа и стран СНГ, в т.ч. и с Республикой Армения.

Литература

Авидзба В.Ш. Абхазский институт гуманитарных исследований: прошлое и настоящее// Новая Евразия: Россия и страны ближнего Зарубежья, № 13, М. 2002, с. 40 – 49.
Арстаа Ш.К., Салакая Ш.Х. Академия наук Абхазии: История, структура, деятельность// Ж. «Кавказские научные записки», М., 2009, № 1. С. 16-20.
Бгажба Х.С. К истории Абхазского института // Труды Абхазского институтата ЯЛИ им. Д.И. Гулиа. Вып. 32, Сухуми, 1961. – С. 197 –204.
«Вестник АНА» (Сухум, 2005, №1, С. 7 – 50)
Дзидзария Г.А. Расцвет науки // Абхазская АССР в братской семье советских народов. Сухум, 1972. – С. 119 –132.
Салакая Ш.Х. Центр абхазоведения. Сухум. 1982.
Салакая Ш.Х. К истории создания Академии наук Абхазии // Вестник АНА, №1, 2005. С. 7 – 11.
Турчанинов Г.Ф. Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы. – Л., 1971. С. 11 – 34.

Кавказ спустя 20 лет: геополитика и проблемы безопасности. — Владикавказ, 2011. — С. 303-308.

(Перепечатывается с сайта: http://www.kavkazoved.info.)
________________________________________________

ОБРЯДОВЫЙ ФОЛЬКЛОР АБХАЗОВ

У разных народов в зависимости от характера хозяйственных занятий в разное время на первое место выдвигались различные виды обрядовой поэзии. Если семейная обрядовая поэзия в главнейших своих чертах почти у всех или, по крайней мере у большинства, народов однотипна, то этого нельзя сказать в отношении поэзии, связанной с хозяйственной деятельностью. У народов, основным занятием которых было земледелие, естественно, наибольшее развитие получила календарно-земледельческая обрядовая поэзия, у тех же, которые были связаны в основном с охотой, на первый план выдвигаются охотничьи песни, и т. д.

В абхазском фольклоре, несмотря на то что создатели его еще издревле были знакомы с земледелием, как об этом свидетельствуют многочисленные археологические и этнографические материалы, календарно-земледельческая поэзия занимает совершенно незначительное место или во всяком случае она не дошла до наших дней, осталась незафиксированной. Многочисленные обряды, связанные с земледелием и скотоводством, как правило, не сопровождаются особыми, созданными специально для этого случая песнями или иными поэтическими произведениями, а ограничиваются лишь молитвами, словесными формулами весьма общего характера, произносимыми иногда жрецом, но чаще хозяином, главой семьи, и обращенными к покровителям различных отраслей хозяйства.

Другое дело - охотничья поэзия. Для абхазов, как и многих других горцев Кавказа, до недавнего времени охота оставалась одним из излюбленных занятий, а в глубокой древности она была несомненно основой всей хозяйственной деятельности наших предков. Этим и объясняется, что у абхазов, как и у других охотничьих народов, охота выработала целый институт обрядов, запретов, ограничений, вплоть до создания особого жаргона, так называемого лесного, или охотничьего языка (абна бызшэа). С этнографической точки зрения охота у абхазов довольно обстоятельно изучена как дореволюционными, так и советскими исследователями.1

Покровителей охотников и всей дичи в абхазском языческом пантеоне представлено божество Ажвейпшаа, которого часто смешивают с Айргь. Об этих божествах III. Иыал-Ипа пишет: "Согласно верованиям, существуют две спаянные группы божеств: покровителей лесов, дичи и охоты. Это Айргь (Аэргь) и Ажвейпшаа, которым поручено стеречь дичь. Живя в лесах, они ведут обыкновенную семейную жизнь, причем Ажвейпшаа предпочитают брак с девами из родственного божественного рода Айргь. Об этом свидетельствуют слова песни: "Айргева дева -невеста Ажвемшаа" (Аиргьаа ртыпха - Ажэемпшьаа ртаца)., У Ажвейпшаа есть вечно юные дочери, которые доят оленей и лосей. Они инода вступают в любовные связи с охотниками, лишая их тем самым права жениться. Без милости Айргь и Ажвейпшаа ни один человек не может убить зверя, причем они допускают убийство только тех зверей из своего стада, которых сами уже съели и вновь оживили".2

Записаны могочисленные варианты мифологического предания о том, как охотник попадав в семейство Ажвейпшаа, и те в честь гостя режут косулю (серну, тура, оленя, иногда кабана), а затем, после угощения, тщательно собирают все кости, покрывают их шкурой и ударом волшебной палочки оживляют только что съеденное животное, которое бежит обратно в стадо. На следующий день, охотясь в горах, охотник подстреливает оленя, в котором по приметам опознает того самого оленя (тура, кабана и т. д.), который накануне был зарезан в честь него и съеден, а затем оживлен богом охоты Ажвейпшаа.

Глубоко веря в реальность таких мифологических преданий, охотники пытались задобрить покровителя дичи жертвоприношениями и песнями, в которых просили "не пропускать мимо них той дичи, которя уже съедена самим Ажвейпшаа, и не заманивать к тем, которые им еще не съедены" (букв. "не съедены, не выпиты"). Еще С. Званба отмечал, что главным способом умилостивления божества охоты было жертвоприношение: "Приготовляясь к oxoтe, партия охотников одной деревни или околотка делает складчину и, купив одного козла или барана, выбирает место в лесу для жертвоприношения. Каждый из охотников бросает ладан на уголья и просит лесного бога, чтобы он уделил ему из своих стад то, чего охотник желает".3

На охоту, особенно в горы, ходили группой, обычно по 3-4 человека, в отдельных случаях - больше, причем охота продолжалась в течение нескольких дней, а иногда неделями. Для ночлега строили балаган или же ночевали в естественных пещерах, гротах.

Перед отправлением на охоту и особенно вечером на месте ночлега, в балагане (в пещере, гроте), охотники обращались к богу охоты с песней, содержащей мольбу и заклинания сделать предстоящую охоту удачной.

Приведем некоторые образцы охотничьих обрядовых песен, посвященных Ажвейпшаа и Айргь, в подстрочном переводе. Вот1 одна из наиболее популярных песен о покровителе охоты:

О, Ажвейпшаа, наш владыка,

Освещающий высокие скалы ясным солнцем,

Да пусть наша группа встретится с общей радостью,

Тысяча лет ей пусть сопутствует удача (букв, "пусть

ждут ее дичь, животные"). Заклинаем тебя ясным небом, Чтоб ты к нам отнесся добродушно, Чтоб наш утренний выход и обеденное возвращение были счастливы и удачны.4

Но не только общими пожеланиями ограничиваются охотники в своих заклинаниях. Далее они конкретизируют выраженную в начале в общей форме мольбу прося у покровителя дать им:

Если медведя - то лапы скалою,
Если кабана - то шерсть щетиной,
Если косулю - то резвую (прыткую),
Если серну - то пятнистую,
Если тура - то необыкновенного,
Если оленя - то с ветвистыми рогами (букв. с пятнадцатью, шестнадцатью ветвями, и т. д.).5

После удачной охоты охотники обычно благодарят Ажвейпшаа за покровительство, просят и впредь не оставлять, их без внимания:

О, всевышний Ажвейпшаа, владыка могучий,, То, что ты нашей группе дал, уже съели, Просим, чтоб ты обрадовал нас новой до жгчей. За те дары, чем наделил ты нашу группу,
Говорим тебе "спасибо",
О, ри-ра, о, наш ублажатель!

Что же касается песен об Айргь, то они фактически мало чем отличаются от вышеприведенных песен-заклинаний об Ажвейпшаа. Только в данном случае вместо Ажвейпшаа упоминается Айргь и этим ограничиваются все расхождения, а иногда оба божества упоминаются вместе в одной и той же песне.

Это еще раз свидетельствует о том, что у абхазов до конца не выработалось определенное, конкретное представление о божестве охоты. Это божество представлено то в образе глухого старца, главы большого семейства, то в образе чернобородого мужчины Ажвейпшаа, то в образе Айргь, так и не приобретшего какого-нибудь определенного внешнего обличия, а выступающего вообще как воплощение грозных стихийных сил.

Аналогичные покровители дичи и охоты имеются почти у всех соседних народов Кавказа. У адыгских народов (у адыгейцев, кабардинцев, черкесов) - это Мазитха, у грузин-горцев - рачинцев и сванов - Апсат (но чаще богиня охоты Дали), у осетин, карачаевцев и балкарцев - Авсат и т. д. Наиболее глубоко и всесторонне охотничья поэзия изучена у грузин.7

До наших дней дошла в живом бытовании также величальная песня о божестве грома и молнии Афы. Песню эту исполняли, когда громовым ударом был поражен человек или какое-нибудь из домашних животных, а также в некоторых других случаях. С. Званба, впервые описавший этот обряд, сообщает: "Если громовым ударом будет убита скотина, то хозяин ее собирает всю деревню без различия пола, устраивает из четырех столбов вышку такой величины, чтобы на нее не могли вспрыгнуть собаки или хищные звери. Устроив вышку, все присутствующие совершают вокруг убитой скотины пляску, напевая известные слова, именно: одна половина поет хором "Воетла", а другая "Чаупар", и скотину поднимают на вышку. Там она остается на жертву хищным птицам".8 Без песни Афы никакими силами, как уверяют абхазы, нельзя поднять с земли убитое животное.

Обряд этот, известный и многим другим народам Кавказа, описан был рядом авторов еще до революции. В частности, привлекают внимание сведения, даваемые Л. Люлье, Н. Альбовым относительно распространения этого обряда у адыгских народов.

Данный обряд отправляется у абхазов с еще большим усердием тогда, когда молнией поражен человек. По словам Г. Ф. Чурсина, "если молния поражает человека, и он еще остается живым, около него тотчас же устраивают помост из вбитых в землю четырех столбов с перекладинами сверху - ашэамкиат... Затем режут жирного белого козла, и раненого с песней Афы ("Афрашэа") поднимают с земли и кладут на ашэамкиат. Затем, взявшись рука об руку, танцуют вокруг ашэамкиата круговой танец и поют "етлар-чопа", при этом все участники обряда должны быть одеты непременно в белое. Плакать не полагается, все должны веселиться, чтобы не разгневать Афы. После этих церемоний раненого берут с помоста и переносят домой".9

Если человек поражен молнией насмерть, то его также с песней Афы поднимают на ашэамкиат, а затем уже хоронят; в отдельных же случаях, с пением и танцами поднимают и несут хоронить, не устраивая помоста. В прежнее время и здесь, как утверждает Г. Ф. Чурсин, убитого молнией сначала клали на ашэамкиат. а затем уже хоронили.11

Схожие обряды погребения людей, убитых молнией, соблюдались и у других кавказских народов. У черкесов смерть от молний, по словам Люлъе, считается блаженством, и труп предают земле на том самом месте, где он был убит, причем в песне, которая обязательно сопровождает этот ритуал, неизменно повторяются имена Шибле (покровителя грома) и Ялия (искаженное имя Илья).11 Ингуши и чеченцы убитого молнией считают блаженным и хоронят его отлично от других покойников. Оплакивать убитого молнией и у них строго воспрещдется.12 Осетины хоронят убитого на том месте, где его поразил гром, сопровождая весь этот обряд также известной песней "Цоппай". Текст песни таков:

"Цоппай", пусть будет на вас благодать божья, "Цоппай", пусть будет на вас благодать Уациллы, "Цоппай", пусть будет на все благословение пораженного молнией.

Иногда труп убитого молнией кладут на арбу, запряженную молодыми бычками, и предоставляют им идти туда, куда они хотят. Где арба остановится, там и хоронят.11 У карачаевцев и балкарцев при поражении молнией также поется песня, в которой часто повторяется слово чаппа или чоппа.

Моление Афы совершается во всех тех случаях, когда Афы чем-либо проявит себя, удостоит человека своим грозным посещением, причем в любых случаях непременным условием отправления этих обрядов является исполнение песни Афы ("Афрашэа").

Попытки расшифровать термин чоппа на почве какого-либо из кавказских языков пока что не дали положительных результатов. Г. Ф. Чурсин считает термин этот названием древнего божества грома и молнии, общего многим народам Кавказа, которое впоследствии было вытеснено или библейским пророком Ильей (Уацилла), или какими-нибудь местными божествами Афы у абхазов, Шибле - у адыгов и т. д.14 В. И. Абаев в выражении "Атлар чоупар" или "Етлар чоупар", оставляя значение термина чоупар открытым, слово етлар, атлар возводят к осетинскому алдар - князь, владыка, владетель и т. д.15

В обрядовой поэзии абхазов значительный интерес представляет песня о покровителе оспы - Золотом Зосхане (Ахи-Зосхан), При лечении оспы у абхазов, так же как и у грузин, осетин, адыгов и др., не допускалось употребление каких-либо лекарств, так как верили, что этим можно лишь рассердить Зосхана и тем самым усилить болезнь. Вместо лечения, как пишет Г. Ф. Чурсин, ублажают Зосхана, ставят для него угощение, затем собираются около больного, веселятся, играют на апхиарце, танцуют, как бы радуясь прибытию дорогого гостя, поют песнь Ахи-Зосхану, просят его быть милостивым к больному. Считалось, что дом этот посетило божество - Золотой Зосхан. В комнате, где лежит больной оспой, воспрещается разводить огонь и вносить туда кипяченую воду.

Эти правила соблюдаются также и повсеместно в Грузии. В этом доме в течение всего времени, до полного излечения больного, не допускались брань, ругань и даже выражение малейшего неудовольствия со стороны не только членов семьи, но и посетителей. Пели песни, в которых возвеличивали Золотого Зосхана, а иногда и его супругу белую Ханию (Хания Шкуакуа), благодарили за то, что они удостоили их вниманием, осчастливили их своим посещением. Приведем несколько образцов этих песен:
Золотой Зосхан, о, спасибо тебе,
О рыуа рада, о, спасибо тебе,
Золотой Зосхан, мы молим тебя о его (больного) душе.
Белая Хания, о, спасибо тебе,
Золотой Зосхан, о, спасибо тебе! 16
А в другой песне поется:
Какая ж забота у той, кого посетил бог,
Ты прости ей (больной) ее невежество (незнание).
Друзья, дружно подхватите песню,
Ее ангел, весь беленький,
Передает слова пророка:
Нужно одеть ее (больную) во все белое,
Темное (траур) не подносите близко,
Друзья, подхватите дружно песню.
Отмолить ее нужно белым козлом,
Должны соорудить красивый помост,
Должны спеть дружно песню,
Так веселитесь же, пляшите! 17

Или же:
О, атлар-чопа, Темыр квара,
Блажен тот, кого бог посетил, Какая же тягость может быть у тех, К кому бог пришел! Они счастливы, наныкьара...!18

И, наконец, хотелось бы в самых общих чертах коснуться обряда вызывания дождя у абхазов. Первое описание его принадлежит С. Т. Званба, а затем с некоторыми изменениями и дополнениями данный обряд описывают многие дореволюционные и советские авторы (А. Иоакимов, Н. Джанашиа, Н. Джавахишвили, Н. Я. Марр, И. Гарцкия, Г. Ф. Чурсин, Ш. Д. Инал-Ипа и др.).

В своем генезисе, как справедливо полагает Ш. Д. Инал-Ипа, обряд этот, по-видимому, связан с земледельческим культом, является пережитком человеческого жертвоприношения, совершавшегося ради спасения урожая от засухи.19

По сообщению С. Званба, во время засухи нарядные деревенские девушки собирались невдалеке от речки. Одна часть направлялась к речке и устраивала из ветвей плот и сносила к нему сухую солому. Другие наряжали куклу в виде женщины, используя для этой цели большую деревянную лопату. После этого покрывали ишака белой простыней, сажали на него куклу и шли к месту, где устроен плот, и пели следующую песню:
Воды дашь, воды дашь,
Воду дождевую, маргаритку красную,
Сын владыки жаждет,
Немного воды, немного воды!

Придя к речке, снимали с ишака куклу, сажали ее на плот, зажигали наброшенную на нее солому и зажженный плот пускали по течению воды, а ишака заставляли выкупаться в той же речке. В наши дни куклу обычно несут на руках к речке девушки и бросают в воду. Сама песня "Дзиуау" теперь уже полностью перешла в детский репертуар.

Обрядовая песня вызывания дождя у абхазов встречается в двух вариантах. В одном говорится о том, что жажда одолевает царевича и для него выпрашивают у Дзиуау воды. В другом варианте место царевича заступает царевна, для которой выпрашивают воду, а иногда ее самою продают за воду, по-видимому, покровителю водной стихии.

Для вызывания дождя отправлялись и другие обряды, возникшие сравнительно поздно, как например поселковое моление -ацуныхва, когда приносится жертва верховному богу Анцва, "дабы тем выпросить у него дождь". Женщины не могли принимать участия в молении ацуныхва, в то время как отправление обряда Дзиуау было делом одних женщин.20 Обряд не сопровождался специальными обрядовыми песнями.

Обряд вызывания дождя известен многим народам. У адыгских народностей этот обряд носит название Ханце-гуаша или Хансер-гуаша- "лопата-княгиня" ("лопата-хозяйка"). Грузины носят во время засухи куклу Лазаре, армяне - куклу под названием Чоли или Нурин. У всех народов обряды эти сопровождались песнями, основным содержанием которых являлась мольба о дожде.

Опубликовано: Ш.X. Салакая Обрядовый фольклор абхазов // Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. М, 1974, с. 19-26.

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
_________________________________________________

ПРЕДИСЛОВИЕ К РОМАНУ И. Г. ПАПАСКИРИ "ЖЕНСКАЯ ЧЕСТЬ"

В становлении и дальнейшем развитии абхазской прозы, особенно жанра романа, выдающуюся роль сыграло творчество Ивана Георгиевича Папаскири — первого абхазского романиста, одного из создателей абхазского литературного языка.
Его романы («Темыр», «Женская честь», «У подножья Ерцаху»), дающие реалистическое изображение абхазской действительности советской эпохи, отличаются многоплановым построением, глубиной раскрытия психологии действующих лиц, четким описанием событий. Иван Папаскири известен и своими рассказами, привлекающими читателей силой художественного обобщения, ярким раскрытием общественной и частной жизни,
В детские и юношеские годы будущий писатель прошел суровую школу жизни. Иван Георгиевич родился в 1902 году, в селении Кутол Очамчирского района, в бедной крестьянской семье. Проходили годы, годы нищеты и бесправия. С раннего детства видел Иван нужду как у себя дома, так и в домах соседей. И мальчик помогал матери и отцу по хозяйству. Отец изо всех сил стремился дать образование сыну. Иван Папаскири поступает в Кутольскую начальную школу. После ее окончания ему с большим трудом удается поступить в Сухумскую учительскую семинарию, где в 1921 г. его застает Советская власть. Он становится студентом созданного на базе учительской семинарии педагогического техникума.
В эти годы у Ивана Папаскири пробуждается интерес к литературе. Он принимает активное участие в работе литературного кружка, которым руководили Дмитрий Гулиа и Иуа Когониа. Затаив дыхание, он слушает их рассказы и стихи, и в его голове зреют творческие наброски. Ho произведения впереди, а сейчас — борьба за новую жизнь в родним селе, куда едет Иван Папаскири, окончив техникум. Он печатает в абхазской газете статьи, очерки, стихи, зовущие к свету.
Затем Иван Папаскири едет в Ленинград и поступает в Институт восточных языков. Через несколько лет он возвращается в Абхазию и работает в редакции газеты «Апсны капш» некоторое время ответственным редактором, в Абхазском книжном издательстве.
Большие заслуги И. Г. Папаскири достойно оценены нашим народом и правительством. Он награжден орденами, медалями и различными почетными грамотами, является депутатом Верховного Совета республики.
В абхазскую литературу И. Папаскири вступил уже сложившимся мастером прозы. И это не было случайностью. К творческому успеху он шел постепенно, долго и упорно трудясь над повышением мастерства.
Надо сказать, что тридцатые годы, когда И. Папаскири вступил в литературу, были переломным периодом в развитии абхазской литературы. Богатство тем и образов, рожденных социалистическим строительством, требовали художественного воплощения в больших эпических полотнах.
Первые произведения Ивана Папаскири — роман «Темыр», рассказы «Карвальское ружье», «Кунач», «Телка» и другие, опубликованные в тридцатых годах, принесли автору большой успех и признание народа.
«Темыр (1936 г., выдержавший несколько изданий, в русском переводе— «К долгой жизни») является первым романом в абхазской литературе. С его страниц встают годы коллективизации абхазской деревни, автор показывает коренной переворот в экономическом укладе, в быте и сознании крестьян. В 1967 г. за роман «Темыр» И. Г. Папаскири присужден Диплом имени Д. И. Гулиа.
История трогательной, но осложненной различными обстоятельствами, любви двух молодых людей — Темыра и Зины — раскрывается не просто на фоне социалистического переустройства деревни, но органически сливается с ним, составляя сюжетную основу произведения. Честный, с добрыми от природы задатками юноша из бедной крестьянской семьи, Темыр попадает в сложную драматическую ситуацию: с одной стороны, он искренне любит свою односельчанку, и та отвечает ему взаимностью, но, с другой стороны, выясняется, что отец любимой девушки, Ахмат, является его кровником — убийцей родного брата Темыра. С этого момента начинается мучительная внутренняя борьба. Новая действительность зовет юношу к свету, к разумной жизни, но ей противостоит другая сила, постоянно напоминающая молодому горцу о вековых обычаях — о долге кровной мести, толкающей его в пропасть.
В такой момент особо возрастает роль окружающей среды, под влиянием которой судьба колеблющегося человека может решиться совершенно по-разному. А время это, как известно, было противоречивое, насыщенное ожесточенной классовой борьбой в деревне. Две противостоящие силы, два мира дрались не на жизнь, а на смерть. Новый мир изо дня в день расширял свои владения, но и старый добровольно не уступал своих позиций.
Вот почему ни одна из противоборствующих сторон не преминула поспешить к человеку, оказавшемуся как бы на демаркационной линии, пытаясь склонить его на свою сторону, Однако у Темыра одерживают победу лучшие стороны его характера, он втягивается в общую работу и в конце концов становится активным строителем новой абхазской деревни. Выстрел из ружья, произведенный Михой на свадьбе Зины и Темыра, из того самого ружья, которым в свое время ослепленный князьями и дворянами, темный крестьянин Ахмат убил ни в чем не повинного Мыту, брата Темыра, ознаменовал собой победу в Темыре нового над старым.
Роман И. Папаскири «Темыр», созданный по горячим следам событий 30-х годов и отличающийся глубоким психологизмом, компактностью сюжета стройностью композиции и сочностью языка, был этапным произведением, сыгравшим первостепенную роль в развитии всей последующей абхазской прозы. В абхазской литературе «Темыр» — это такое же явление, как «Поднятая целина» М. Шолохова и «Страна Муравия» А. Твардовского в русской литературе, «Заря Колхиды» К. Лордкипанидзе и «Гвади Бигва» Л. Киачели — в грузинской.
Второе крупное эпическое полотно И. Г. Папаскири — роман «Женская честь», который вышел впервые в 1949 г. под заглавием «Путь Химур» (по имени героини произведения, впоследствии названной Саидой). Затем он был переведен на русский язык, и первые две книги вышли в 1958—1959 годах, третья же книга на русском языке печатается впервые.
По широте охвата жизненного материала, по глубине и тонкости его образного воплощения роман «Женская честь» не знает себе равного в абхазской литературе. Это крупнейшее произведение охватывает большой промежуток времени — от первых лет коллективизации до первых двух-трех послевоенных лет включительно. Действие его развертывается как в Абхазии, так и за ее пределами, на различных фронтах Великой Отечественной войны, где сражаются многие герои произведения. По признанию автора, с самого же начала роман задуман и реализован как эпическое повествование о судьбе абхазской женщины в годы Советской власти. Если в первом романе автор остановил внимание на судьбе молодого абхаза Темыра, то в центре повествования второго романа стоит женщина, с не менее сложной, драматической судьбой.
Много неожиданных ударов наносит жизнь совсем еще юной Саиде: ее похищают, посягая на ее женскую честь; едва оправившись от этого злоключения, Саида вдруг узнает, что она подкидыш, а это, согласно нормам старого патриархального уклада, считалось несмываемым позором.
Естественно, такие удары не могли не вызвать на какое-то время душевной депрессии у молодой девушки. Этим, в свою очередь, не замедлили воспользоваться Патух, Дамей и др., еще больше усугубляя ее внутренние переживания, сомнения и колебания, пытаясь использовать ее как слепое оружие в своих злодеяниях. В другой обстановке, при иной расстановке сил, вероятно, так оно и вышло бы. Однако к счастью, эти невзгоды приключаются с Саидой в такое время, когда при всей живучести и отчаянном сопротивлении пережитков старого уклада, командные пункты в общественной жизни уже прочно занимают социалистические отношения. Им-то, социалистическому укладу и новым людям (Леварсе, Зауру, Мактине, Караману и др.), обязана Саида победой над собой, выходом на широкий жизненный путь. А путь этот, как в том убедится сам читатель, был длинен и труден, усыпан далеко не одними только розами, но и шипами. Начавшись в горной абхазской деревушке, он пролегает через всю Европу, до самого Берлина, до логова фашистского зверя, а оттуда ведет вновь в Абхазию, в родное село, на колхозные чайные плантации. И горечь личных невзгод, и сладость семейного счастья, и трудности фронтовой жизни, и радость общественного труда — все это испытывает Саида на своем пути.
Писатель сумел показать сложный процесс формирования характера молодой абхазской женщины на протяжении более двух десятилетий; и она выходит победительницей из суровых жизненных испытаний, защитив свои честь и преодолев все удары судьбы. Из робкой и забитой горянки, недоверчиво, с опаской взирающей на социалистические преобразования в деревне, какой мы застаем Саиду в начале романа, она превращается в сознательного, активного строителя и защитника этой новой жизни.
Особый интерес вызывает отношение Саиды к своему злополучному похитителю, отбывшему срок наказания. Арутану. Она выступает на его защиту, проявляя огромное терпение и выдержку, которые увенчивают ореолом высшей человечности, великодушия прекрасный образ абхазской женщины, стоящий в центре романа.
В романе «Женская честь», как в монументальном эпическом полотне, прослежена судьба не одной только Саиды, но и многих других людей с которыми свела жизнь героиню произведения. Крупным планом даны образы передовых людей, окружающих Саиду. Среди таких героев следует назвать прежде всего Леварсу — коммуниста, организатора и председателя колхоза в родной деревне, впоследствии — секретаря райкома партии. В борьбе с классовыми врагами в годы коллективизации, с диверсией и дезертирством в годы Великой Отечественной войны — повсюду Леварса проявляет себя как стойкий и принципиальный коммунист, не боящийся трудностей, снисходительный к друзьям и беспощадный к врагам. Леварса не только брат, но и духовный наставник Саиды. Он окружил заботой и вниманием обиженную судьбой молодую девушку и, не дав ей впасть в отчаяние, направил ее жизнь по единственно верному руслу. Наставляя и морально поддерживая других, Леварса и сам учится у жизни, у народа; одно из основных достоинств его заключается именно в том, что он никогда не отрывается от масс, не проявляет никаких признаков зазнайства и честолюбия.
Несомненно, читатель полюбит и других героев романа: степенного, рассудительного, не лишенного отдельных недостатков, но в целом очень обаятельного Заура; нежную, заботливую Мактину, геройски погибшую на войне; умную, настойчивую Нуцу; верного фронтового друга Саиды Левана и многих, многих других.
Некоторые персонажи вызывают к себе двойственное отношение. Одни из них, совершив однажды преступление, впоследствии становятся на путь исправления и тем самым в значительной степени искупают свои грехи (Арутан, Камуг), а другие же, казавшиеся ранее порядочными людьми, под влиянием различных внешних факторов катятся вниз по наклонной (как, например, Мез). Ярко и детально очерчены образы классовых врагов и их сообщников (Патух, Дамей и др.).
Нужно отметить, что под пером опытного мастера иногда второстепенные или даже эпизодические персонажи выглядят не менее колоритными, чем центральные герои произведения. К таким образам мы отнесли бы добрых старых родителей Леварсы и Саиды, а также секретаря обкома партии, для которого единственная цель — любой ценой и любыми средствами подниматься все выше по служебной лестнице.
И. Г. Папаскири и в «Женской чести» остается верным своей приверженности к острым драматическим конфликтам, какими характеризуются его предыдущий роман и многочисленные рассказы и новеллы, повествующие о жизни абхазских крестьян до революции и в годы Советской власти. Роман читается легко, с увлечением, заставляя глубоко и серьезно задумываться над сложностью жизненных проблем.
Здесь мы не говорим о таких существенных компонентах художественной формы романа, как язык и стиль, о которых, к сожалению, невозможно судить по одному только переводу без знакомства с оригиналом произведения, хотя в целом кропотливая работа переводчика П. Слетова увенчалась успехом.
Издание первых двух книг романа в русском переводе в 1958—59 гг. было встречено всесоюзным читателем с живым интересом. Автор и издательство «Алашара» получили многочисленные отклики и письма с просьбой поведать о дальнейших судьбах полюбившихся героев. Надеемся, что настоящее издание, включающее в себя все три книги романа, будет тепло принято широкими читательскими кругами.

(Опубликовано в: Папаскири И. Женская честь: роман в трех книгах. — Сухум: «Алашара». — 1967. — С. 5—9.)
__________________________________________________