Абхазская интернет-библиотека Apsnyteka

А. Джонуа. Журчащий родник (обложка)

Алексей Джонуа

Об авторе

Джонуа Алексей Несторович
(1920-1989)
Абхазский советский писатель. Род. 7.V.1920, в с. Члоу Очамчирского р-на Абхазии. Чл. Коммунистич. партии с 1947. Род. в крест. семье. С 1956 — редактор лит. журн. «Алашара». Начал печататься в 1937. Опубл. сб. стихов: «Утренняя заря» (1949), «Во имя Родины» (1953), «Присяга» (1956), «Поток» (1958), кн. «Рассказы» (1961), повесть «У партизанского костра». Их гл. темы — трудовые будни сов. людей, подвиги сов. патриотов на фронтах Отечеств. войны, послевоен. преобразования в Абхазии. Соч.: Арҩаш, Aҟya, 1958; Ажәабжьқуа, Aҟya, 1961; в рус. пер. — Антология абх. поэзии, М., 1958.
(Источник: Краткая литературная энциклопедия. - М., 1962-78.)

А. Джонуа

Журчащий родник

Стихи

Перевод с абхазского

Советский писатель
Москва 1965

Алексей Несторович Джонуа родился в 1920 году в селе Члоу Очамчирского района, в абхазской крестьянской семье. Окончил Сухумскую среднюю школу и поступил в Госпединститут имени Горького. В 1940 году прервал учение, как многие его сверстники, и надел солдатскую шинель. Во время войны Алексей Джонуа сражался в рядах регулярной Советской Армии, был в окружении, в плену, откуда бежал и провоевал до 1944 года в партизанском отряде на Украине. Демобилизовавшись, снова поступил в Сухумский пединститут, который окончил в 1947 году.
Стихи Джонуа начал писать еще в школе. Первый сборник вышел в Абхазском издательстве в 1949 году. За ним в 1953 году второй сборник «Во имя родины» и третий «Присяга» — в 1956 году. В 1958 году вышел сборник избранных стихов Джонуа.
Настоящая книга — первый сборник А. Джонуа, изданный на русском языке.


СОДЕРЖАНИЕ

Осень.  Перевел  А.  Межиров
Горы,  горы  мои...  Перевел  Г. Валиков
Ауаз  махаджира.  Перевел  В.  Державин
Мост.  Перевел  Г.  Валиков
На  берегу  Ингури.  Перевел  Г.  Валиков
Дуб.  Перевела  В.  Звягинцева
«Чудо».  Перевел  А. Кронгауз
Юность  отцов.  Перевел  Е.  Елисеев
«Совершив  добро...»  Перевел  Г.  Валиков 
«Не завел  часы...» Перевел  Г.  Валиков 
На колхозном рынке. Перевела  В.  Потапова
Ботанический  сад.  Перевел  В.  Луговской
Горный  поток.  Перевел  Е.  Елисеев
Сборщица  чая.  Перевел  Л.  Длигач
Песня  кузнеца.  Перевел  Л. Длигач
Дни  славы.  Перевел  Л.  Длигач
У  зеркала.  Перевел  Г.  Валиков
В  день  рожденья.  Перевел  Г.  Валиков 
Шахтеру.  Перевела  В.  Потапова
«Избежать его  не сможет...» Перевел Г. Валиков 
Абхазия.  Перевел  Г.  Валиков
Поэту.  Перевел  Л.  Длигач
Первая любовь. Перевел Л.  Длигач 
«Месяц  выдался  что  надо!..»  Перевел  Г.  Валиков 
«Славлю  верной  дружбы  руку...»  Перевел  Г. Валиков
Мой  ачангур.  Перевел  Г.  Валиков
Первый  сборник.  Перевел  Е.  Елисеев
Прибой  весны.  Перевел  Г.  Валиков 
«А  вот  собака  злая...»  Перевел  Г.  Валиков
«За  правду — грудью  стой, держись...»  Перевел  Г. Валиков
Награда.  Перевел  Е.  Елисеев
«Из  темной  сутолоки  гор...»  Перевел  Г.  Валиков 
Ночь  над  моим  селом.  Перевел  Г.  Валиков
Родничок  мой, родничок... Перевел  Г.  Валиков
Кодор.  Перевел  Г.  Валиков
«Блещут утренние росы...» Перевел  Г.  Валиков
Судьба  моя...  Перевел  Г.  Валиков
«Рано  разбужу  я  утро...»  Перевел  Г. Валиков
«На  стенке  в  рамке  темной...»  Перевел  Г.  Валиков  
Пока  что...  Перевел  Г.  Валиков
Верность  (легенда).  Перевел  Г.  Валиков


ОСЕНЬ
В холодке колхозного сарая
Груда тюкового табака,
Каждый лист, как свечка восковая,
Отливает золотом слегка.

Почернели гроздья винограда,
Собраны орехи, и с дерев
Бронзовые клочья листопада
Падают, дотла перегорев.

Над полями труд неугомонный
Властвует с рассвета дотемна,
Зреют апельсины и лимоны,
Терпким соком даль напоена.

И в большой корзине кукуруза
На плетеном днище прилегла.
И арба, скрипучая от груза,
Шествует по улицам села.

Дышит поле синее, сквозное,
На серпах ломаются лучи,
Листья кукурузные от зноя,
Как ладони наши, горячи.

Урожай на славу и на милость,
Но с погрузкой быть настороже:
Только бы арба не подломилась
Доски прогибаются уже.

Выгнута широкая дорога,
Словно изобилья щедрый рог,
И течет как будто бы из рога
Урожай к амбару на порог.

И крылатый стяг соревнованья,
Что под небом осени парит,
О победах воли и дерзанья
Истинную правду говорит.

Будет год обильного обильней,
Будет полдень светлого светлей...
Виноградный сок течет в давильне,
Люди возвращаются с полей.


ГОРЫ, ГОРЫ МОИ...
Горы, горы мои, дымные громады,
Вы как замки, вы как башни крепостей,
Вы как стены неприступнейшей ограды
Над цветением Абхазии моей.

Горы, горы мои, всё, что есть у горца,
Всё у вас он перенял как верный сын:
У потоков взял он грозное упорство,
Вдаль заглядывать учился у вершин.

Горы, горы мои, вечные крутизны,
Тропы, скалы да провалы пропастей,
Долголетней одаряете вы жизнью,
Жить как нарты горных учите людей.

Горы, горы мои, темные граниты,
Вы священны, как надгробия бойцов.
Камни ваши — будто памятные плиты
Над покоем наших дедов и отцов.

Горы, горы, вы, как воинская клятва,
Как присяга, нерушимы и чисты.
И взмывая над вершинами крылато,
Песни мужества рокочут с высоты.

И взращен я вами, горы, и обласкан,
С малых лет мне ваши внятны голоса.
Тут потоки напевают по-абхазски,
По-абхазски травы шепчут и леса.

И судьбою вам, и песнею обязан,
В неоплатном перед вами я долгу.
Горы, горы мои,сердцем к вам привязан,
Потому и оторваться не могу.


АУАЗ МАХАДЖИРА*
Навсегда расстаемся. Меня не вини ты, родная,
Моя мать, моя родина, в страшный прощания час.
Я у мачты стою и, слезами ее обливая,
С тяжким грузом на сердце тебе говорю: «Ауаз».

Всю любовь и все мысли навеки я здесь оставляю —
На твоем берегу, где, волнуясь, бушует прибой,
Горсть земли я на сердце кладу и ее обещаю
Сохранить на чужбине до часа кончины глухой.

Эту горсть в час кончины рассыплют над грудью моею.
Успокоюсь душою тогда я и мирно усну.
А как сбросишь ты цепи — пусть ветры, над землями вея,
Пропоют мне, что радость пришла и в родную страну.

Даже кости мои не забудут тебя, хоть в глубокой
Они яме истлеют, смешаются с прахом навек.
Пусть, увидев мой череп, узнает мой правнук далекий,
Кем же был и откуда умерший давно человек.

Не горюй обо мне, мягкосердая мать! Не скрывает
Сын твой правды, что в Турцию ныне неволей плывет.
Много с семьями нас, махаджиров, теперь отплывает
С горькой песней, летящей над ширью бушующих вод.

Так прости же, Абхазия! Мы покидаем с печалью
Берег твой. Но взойдет твое солнце, чтоб вечно сиять.
Ты, счастливая, будешь за дальнею сгинувших далью
Сыновей своих в песнях, в преданьях своих вспоминать.

-----------------------------
*  Ауаз — последнее прошение уходящего навсегда, умирающего. Махаджирами называли абхазцев, которые в 70-х годах прошлого века переселялись или обманом, происками тюркофильски настроенной знати, не желавшей союза с Россией, были увезены в Турцию.


МОСТ
Легко идется по мосту,
Все ближе берег тот.
Река грохочет на версту,
О сваи шумно бьет.

А подсчитай-ка, сколько нас
Проходит по мосту.
И день, и ночь, и в ранний час
Всегда он на посту.

Иду к заречным берегам,
Шаги мои тихи.
И в лад волнам, и в лад шагам
Слагаются стихи.

Иду и думаю о том,
Как широка река...
А перекинется ль мостом
К тебе моя строка?


НА БЕРЕГУ ИНГУРИ
Река была неукротима.
Играя силой удалой,
Вертела камни и крутила
В водовороте под скалой.

И вновь неслась остервенело,
Не уставая вихри вить.
И ржала дико и ревела...
Кто мог ее остановить?

Кто мог бы выйти ей навстречу,
Смирить ее и обуздать?
Ингури бешеной перечить
Лишь нарту было бы под стать...

А он и был таким как надо,
Хоть и пришел не из былин,
Реке поставивший преграду
Эпохи нашей исполин.

В работе весел и неистов,
Неудержимых полон сил,
Он вышел на берег скалистый
И песней горы огласил.

Он был могуч и, ставя стену,
Шагнул реке наперерез...
Оно светло и дерзновенно,
Его творенье, — ИНГУРГЭС.


ДУБ
Под горным ветром, старый и суровый,
Стоишь ты, дуб, у Панау-горы.
Под ярким солнцем скрученной подковой
Свисает со ствола лоскут коры.

Вершины — что невесты под чадрами,
Семья косуль резвится на скале,
Дым парохода — тучкой над волнами,
А берег тонет в солнечном тепле.

Ты очень стар. Наверное, ты слышал
Гонимых махаджиров плач и зов.
Ты помнишь? Вырос папоротник, пышен,
На пепелище сирых очагов.

Сегодня здесь звучат иные песни!
Здесь молодой Абхазии приют!
Взгляни же, дуб: столетний твой ровесник
Седой старик и юн и счастлив тут.
 

«ЧУДО»
Говорит старик старухе:
— По деревне ходят слухи, —
В десяти верстах отсюда
В Очемчире бродит чудо.

Ей старик, собрав терпенье,
Растолковывает:
— Чудо землю и каменья
Пережевывает,
В землю зубьями колотит,
Пасть такая — вмиг проглотит...

А старуха с недоверьем.
— Мы не верим суеверьям,
Только темные старухи
В наше время верят в слухи...
 
В это самое мгновенье
За окном —
Землетрясенье,
Грохот,
Лязг,
Раскаты грома
И, огромней адомбея*,
Кто-то замер возле дома,
Занеся над крышей шею.
Пасть разинул этот кто-то
Чуть пошире, чем ворота.
Кто?

Старуха прямо к двери,
А старик лукаво вслед:
— Ну, теперь ты в слухи веришь?
Или скажешь, чуда нет? —
А старуха возле дома
Усмехается:
— Это чудо по-другому
Называется.
Нам, старухам, по газете
«Чудеса» знакомы эти.
Не напрасно ходят с шумом —
Не лопата вам...
Удивить старуху вздумал
Экскаватором!

---------------------
*  Адомбей — горный зубр.


ЮНОСТЬ ОТЦОВ
Нам юность нелегко далась.
Мы юность брали с боя.
Она доносится до нас,
Как море в час прибоя.
А помыслы ее чисты,
Черты не огрубели...
Любимая!
Так это ты
Во фронтовой шинели?!
Мы не расстанемся с тобой
Ни явью и ни снами.
Труба зовет. «И вечный бой...»
И наша юность с нами.
Ей и теперь
Среди юнцов
Доверят бригадирство...
Гордитесь юностью отцов,
Она вам пригодится!


*  *  *

Совершив добро, хитро
Не намекай о том.
И без того добро
Не обернется злом.

О плате за добро
Не ставь вопрос ребром:
Оно не серебром
Вернется, а добром.
 

*  *  *

Не завел часы — и вот:
Стали возле двух.
И проспал бы я восход,
Если б не петух,
Не застал бы в вышине
Ясную звезду,
Ту, что указала мне
Путь, каким иду.


НА КОЛХОЗНОМ РЫНКЕ
В Сухуми идешь по колхозному рынку,
Дивясь изобилью осенних садов.
Душистого меда высокую кринку
Теснят на прилавке корзины плодов.
 
Подернута черная гроздь «изабеллы»
Лиловым налетом, и трудно постичь,
Как вырос такой ароматный и спелый,
Такой удивительно крупный качич*?

— Отведай! — кричит мне, приветлив и весел,
Старик продавец, усмехаясь в усы.
Он множество яблок румяных отвесил
И желтые груши кладет на весы.

Колхозники об урожае высоком
Не зря позаботились в этом году.
Вот персик, наполненный сладостным соком,
Как солнечный полдень в сухумском саду.

Домой горожанин уносит в корзине
Всех красок осенних торжественный пир.
Хозяйке по сердцу душистая дыня,
И синие сливы, и сладкий инжир.

Взгляните на смуглый румянец Макрины.
Недаром толпится народ у стола.
Впервые она собрала мандарины
И в город на ослике их привезла.

Гигантскую тыкву растили с любовью.
Картофель насыпан в тугие мешки.
В соседстве с оранжевой крепкой морковью
Лежат фиолетовые кабачки.

Вот лобио подле капусты кудрявой,
И перец душистый — отрада южан.
С ним рядом, для острой и пряной приправы,
Лежит на прилавке чеснок и рахан.

Там — купишь баранью отличную тушу,
А здесь — молодой наливают маджар.
Играет вино, веселящее душу,
От солнца в бутылке пылает пожар.

Есть в нашем краю виноградные лозы.
На пастбищах тучные бродят стада.
Великим богатством владеют колхозы.
Растет нерушимое братство труда.

------------------------
* Качич — сорт винограда.


БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Вот предо мною растенья, —
Точно зеленые крылья,
Мирной и сладостной тенью
Влажную землю укрыли.

Вот величавой стеною
Мощно встают кипарисы,
Вот с гималайской сосною
Шепчется дуб густолистый.

В рощах бамбуковых вешний
Ветер, веселый и синий,
Взор очарованный тешат
Гроздья лиловых глициний.

А к эвкалиптам вплотную
Пальмы из дальней Флориды.
Пальмы! В Сухуми вторую
Родину обрели вы!

Здесь африканские травы,
Заокеанская флора.
Здесь мексиканка агава
Рядом с самшитом суровым.

Листья душистых магнолий
С веточки сочной и зыбкой
В лица глядятся — в окно ли —
С необычайной улыбкой.

Липа раскинула ветви
В тысячелетнем величье,
В кроне ее неприметны
Гнездышки малые птичьи.

Здесь в густолиственном шуме
Зреет народа богатство,
Пестует город Сухуми
Солнцем овеянный сад свой.


ГОРНЫЙ ПОТОК
Он прославился бездельем,
А иным внушал он страх.
Хвастунишкой безыдейным
Он прослыл у нас в горах.
Он летит — добро бы с пользой!
Рушит скалы без труда.
А по мне, уж лучше ползай,
Только б не было вреда!..
Лишь ребенку тут неясно,
Что терпенью есть предел:
Обуздали тунеядца,
Чтобы людям порадел.
Сила дивная в потоке
До поры заключена!
И раздвинул он потемки,
Намолол он тьму зерна.
Он уж больше не подонок!
Другом входит он в жилье:
Он корову вам подоит,
Он же выгладит белье,
Вы замерзли — он погреет,
Вы не бриты — он побреет,
Словом, стал незаменим!
Сколько бед наделал, право,
Но теперь дурная слава
Уж не числится за ним.
До чего он стал послушен,
Образумился злодей:
«Ладно, — думает, — послужим
Лишь бы все как у людей!»


СБОРЩИЦА ЧАЯ
Она поет нежнее птицы горной,
Девичий голос трепетен и чист,
Подобна серне легкой и проворной,
Она идет, срывая чайный лист.

Ее глаза — зеленых звезд осколки,
А брови удивительно густы.
Вонзило солнце острые иголки
В обрызганные росами кусты.

Туман покинул дальние откосы.
Поля в дремоте дышат горячо.
Она поет, ее тугие косы
Сползают, словно змеи, на плечо.

Поток стремглав летит с горы Ерцаху*,
В нем блещут отраженные огни.
По быстроте, по страсти и размаху
Ей водопады горные сродни.

И, наслаждаясь ароматным чаем,
Мы вспоминаем сборщицу всегда.
По праву мы героем величаем
Того, кто в поле не жалел труда.

------------------------
*  Ерцаху — самая большая гора в Абхазии.


ПЕСНЯ КУЗНЕЦА
Вздох мехов и взмах руки.
Пляшет молоток Самсона.
Звон железа вдоль реки
Эхо повторяет сонно.

— Посильней мехи тяни,
Пламя раздувай, не мешкай! —
На веселые огни
Богатырь глядит с усмешкой.

— Надо сбить с железа спесь!
Как железо ни упорно,
Но его смягчает здесь
Пламя яростного горна.

До обеденной поры
Можно, при такой сноровке,
Сделать чудо-топоры
И серпы отличной ковки.

Раскаляется металл.
По бруску ударю снова,
Чтоб горячий сноп взлетал
Из-под молота стального.

Кузница озарена
Брызгами огня живого.
Песня звонкая слышна,
Ловко выгнута подкова.

Жарким золотом пыля,
Молот учащает взлеты.
— Пусть пойдет пахать поля
Новый плуг моей работы.

Подводи скорей коня —
Все готово для джигита.
Можешь прочно у меня
Подковать коню копыта.

Конь рванул — и был таков,
Пыль клубится по дороге,
И следы моих подков
Отпечатывают ноги.

От огня я весь в поту,
Но в труде моя отрада,
Молот блещет на лету,
Гул несется в гущу сада.

Пролетает вдоль реки,
Раздается в роще дальней.
Бойко пляшут огоньки
Над веселой наковальней.

Посильней мехи тяни!
Над косой и над лопатой
Потружусь я в эти дни.
Пусть помогут вам они
Урожай собрать богатый.


ДНИ СЛАВЫ
Враг подбирался к могучим Кавказским хребтам,
Он как лавина над горным навис перевалом.
И старики стали яростны не по летам,
И молодежь закалялась в огне небывалом.

Кони горячие мчались, грызя удила,
Быстрые искры из скал высекали подковы,
В бешеной пене вода по ущельям текла.
Старцы и юноши к подвигам были готовы.

Сталью разящей на солнце сияли снега,
Жарко пылала войны раскаленная топка.
Наше оружие метко разило врага,
В пропасть вела его каждая горная тропка.

Бились отчаянно люди Советской страны,
Удаль и ловкость в сраженьях они проявляли,
Вместе со всеми и Грузии гордой сыны
Грудью встречали врага на родном перевале.

С гребней и склонов кавказских встревоженных гор
Трупы захватчиков в черную бездну летели.
Сотни орудий громовый затеяли спор,
Пули свистели в немолчной военной метели.

Мы победили, хотя и жестокой ценой.
Нашим единством отброшены вражьи оравы.
Яркое солнце горит над Советской страной —
Солнце великой, немеркнущей славы.


У ЗЕРКАЛА
Стою у зеркала на днях...
А волосы — как снег.
Седоголовый на меня
Взирает человек!

Да, голова седым-седа,
Весьма-таки седа...
А что поделаешь? — года.
Но это не беда!..

Вот и глядит он на меня —
Ни весел, ни сердит.
А в  общем целом, как родня,
Сочувственно глядит:

Я шаг назад — и он назад,
Я улыбнусь — и он.
Я отвожу смущенный взгляд
И он уже смущен.

Я  — чуть вперед, и он вперед
Слегка  потянется.
Вот я умру — и он умрет...
А  что останется?

Я  вот добру стремлюсь служить,
А он  —  вослед за мной.
А стану я впустую жить? —
На  мне позор двойной!

Нет, не к лицу впустую жить,
Жить надобно с огнем!
И можно многое свершить,
Тем более — вдвоем!

А то, что седы мы уже,
Так это не беда.
Уж мне-то ведомо: в душе
Он парень хоть куда!

Ну что ты, глупое стекло,
Твердишь о седине!
Вот если б ты взглянуть могло,
Что там — во глубине...


В ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Был день рожденья у меня,
Подарков нанесли.
И вот, смеясь и гомоня,
Лишь поутру ушли.
А  я  в  рассветной этой мгле
Усну теперь едва ль.
Смотрю, как рядом на столе
Узорится хрусталь.
А сквозь резной его узор,
Нежданно замерцав,
Остро посверкивает взор
Граненого лица...
И кто додумался хрусталь
Тащить в подарок мне?
Гляжу, а ваза не пуста —
Цветок на самом дне.
Держу подарок дорогой,
Теперь уж не до сна.
Он выбран девичьей рукой.
А что, если... она?
Она!.. Мне нрав ее знаком,
Она — наверняка!
Но сердце знало ли о том.
Что делала рука?
А сердце знало или нет,
Что робкая душа
За нею бросится вослед,
Все встречное круша,
Что встрепенется человек —
Сбывается мечта!..
И зреет праздник в голове —
Не этому чета.


ШАХТЕРУ
В Акармаре, около Ткварчели,
Мы с тобой пасли овец и коз.
Здесь отары прятались в ущелье
От осенних бурь и летних гроз.

Вспомни, мой ровесник смуглолицый,
Как мы ночью, лежа у костра,
Сказки и пастушьи небылицы
Слушали до самого утра.

Как на дне холодной Хириквары
Был нам каждый камешек знаком.
Мы поток стремительный и ярый
Вброд перебегали босиком.

На Джантойских неприступных склонах
Мы вдвоем пасли своих козлят.
Плотная стена лесов зеленых
Привлекала восхищенный взгляд.

Недра гор от сонного покоя
Пробудил веселый гул кирки.
Не узнаешь прежнего Джантоя:
Там растут и крепнут рудники.

Видишь в окнах солнечные брызги?
Нoвoй жизни славные творцы
На высоких берегах Галидзги
Возвели просторные дворцы.

Мой ровесник мужественный, стройный,
Родине под стать растешь и ты.
Что ни день — твой молоток отбойный
Подрубает новые пласты.

Со стихией неустанной споря,
Ты увлекся страстною борьбой.
Сколько силы в молодом шахтере,
С лампочкой спустившемся в забой!

Золотом отсвечивая черным,
Жаркий твой поблескивает взгляд.
Отраженным огоньком задорным
Черные пласты во мгле блестят.

Семилетка в солнечном Ткварчели —
Это горы нового угля.
С ним скорей придет к великой цели
Наша плодоносная земля.


*  *  *

Избежать его не сможет
Ни один из нас.
Надо мной, конечно, тоже
Смертный грянет час.

О, когда б не на авось мне
В тот последний час
Знать:  а что же удалось мне
Совершить для вас?


АБХАЗИЯ
У земли моей две краски —
Зелена и золота,
И цветет она, как в сказке, —
Вековечно молода.

Тут  зима  не спорит с летом —
Вдоволь солнца им дано.
Растеклось оно по веткам,
В гроздьях теплится оно.

Вижу,  чую, примечаю,
Узнаю его везде —
В  апельсинах, в листьях чая,
В  камне, воздухе, воде.

И  на  пляжах побережных,
И  на  плитах площадей,
И  на лицах у приезжих
Золотеющих людей.

Много песен тут поется.
А  поется  в них о том,
Что Абхазия и Солнце
Общим заняты трудом.


ПОЭТУ
Кто лезет без лестницы на небеса,
Чтоб только не видеть земли,
Кто в райские жаждет забраться леса,
Чтоб жизнь оставалась вдали,

Кто вечно склоняет мечты и цветы
И нудно мусолит строку,
Кто  даже  при  виде  живой  красоты
Мгновенно впадает в тоску,

Кто вечно в надзвездной парит высоте,
От всех отгорожен стеной,
Кто полон презренья к земной суете
И брезгует жизнью земной,

Кто цедит слова о весне и любви
Из горестно сомкнутых уст, —
Тот жалок, поэтом его не зови —
Он внутренне беден и пуст.

Мы  знаем, поэт настоящий привык
Народному зову внимать,
Перо его  — остро отточенный штык,
Он родину любит, как мать.

А те, кто оторван от почвы родной,
Чья песня в бою не слышна,
Как смутные тени пройдут стороной,
Забудутся их имена!


ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Она  озарила  мне  сердце  при  первой  же  встрече,
Тяжелые  косы  спадали  на  тонкие  плечи,
Она  опоила  меня  изумительным  ядом,
Но  я  рассказал  ей  об  этом  лишь ласковым взглядом.

Впервые  изведал  я  чувство,  подобное чуду,
И,  что б ни случилось,  любимой  своей  не  забуду.
Вдвоем  па  пригорке  недолго  мы пробыли  с  милой,
Но чувство  мое  нарастало с  невиданной  силой.

А  как-то  я  встретил  ее  на  плантации  чайной
И  робко  молчал,  осчастливленный  встречей случайной.
Побегами  чая  она  наполняла  корзину,
И  косы тугие  па  стройную  падали  спину.

Она  покраснела,  мы  взорами  встретились  снова,
Но все же друг другу опять не сказали ни слова.
Недолго  вдвоем  оставались  мы  с  девушкой  милой,
Но чувство мое нарастало с невиданной силой.

В суровом бою, где взрывался снаряд за снарядом,
Увидел я милую с воином раненым рядом:
Хоть мины гудели, стучали осколки о каску,
Она продолжала спокойно свою перевязку.

Я сразу узнал ее в грубой походной шинели,
С крестом нарукавным, — а пули о камень звенели...
Мы взгляды скрестили. Она меня тоже узнала,
Но слов не хватало, а времени было так мало, —

Река полыхала, на воздух взлетела плотина...
Но мы победили, со славой дойдя до Берлина.
Мы нашу страну отстояли в боях и походах.
Приехала девушка летом в Сухуми на отдых.

Я милую сразу узнал, и она меня тоже;
И я перед ней свое сердце открыл не без дрожи.
Глазами она отвечала на все — не устами;
И молча мы с ней обменялись живыми цветами.


*  *  *

Месяц  выдался  что  надо!
Гордо  я  иду домой.
Все  семейство  будет  радо — 
Вот  он, заработок  мой!

Пересчитывать  монеты
Нет особенной  нужды:
Ни  гроша  чужого  нету,
Всё за  честные труды.

Получаю  за  работу,
Не за  здорово живешь.
А  работал  я  до  пота,
Солью  пахнет  каждый  грош.

Кто  живет  на  белом  свете
Не  во  имя  барыша,
Гордо  ходит  по  планете
И  чиста  его душа.


*  *  *

Славлю верной дружбы руку — 
Наше братство, люди!
Если друг поможет другу,
Бедности не будет.

Если хочешь жить счастливо,
То живи для друга.
С ним дели и день тоскливый,
И часы досуга.

Помогай работе друга,
Не жалея пота
Изобилия порука —
Дружная работа.


МОЙ АЧАНГУР
Друзья б не собрались ко мне
И вечер был бы хмур,
Когда б не грянул в тишине
Мой звонкий ачангур.

Но он молчал бы, как немой,
Я б не играл на нем,
Когда б сегодня счастье в мой
Не заглянуло дом.


ПЕРВЫЙ СБОРНИК
Первый сборник поэта!
Пораженье?
Победа?
Время скажет в свой срок.
Первый шаг — это много,
Впереди вся дорога,
Позади — лишь порог...
Он без стука, без спроса
В мое сердце вошел,
Я сроднился с ним, сросся,
Как с веткою ствол.
Крепни,
Юная поросль,
Набирай высоту!
Шли мы рядом, но порознь,
Как аллеи в саду.
А садовым  аллеям
Много нужно забот!
Нас с тобою лелеял
Один Садовод.
За любовь Садовода
Я жизнь заплачу.
Пусть любая невзгода
Будет нам по плечу.
Первый шаг — очень много,
Первый шаг — очень мало:
Впереди вся дорога,
Позади — лишь начало.
Первый сборник поэта.
А в конце что нас ждет
Пораженье?
Победа?..
Пусть скажет Народ.


ПРИБОЙ ВЕСНЫ
Весна всегда приходит с моря,
Ее прибой неукротим —
Сперва долину до предгорья
Зальет цветением своим,
Потом подножья гор захватит,
Затопит медленной волной,
Потом и склоны их окатит
Своей волной очередной...
Морской прибой, как ни ярится,
Из берегов — ни на аршин.
Весне неведомы границы —
В ней горы тонут до вершин!


*  *  *

А  вот собака злая...
Подальше отступи —
Рычит она и лает
И стонет на цепи.

Ни хлеба и ни ласки
Не примет от людей.
А цепь с надсадным лязгом
Таскается за ней.

И днем уснуть нельзя ей,
И ночью не до сна.
А подойдет хозяин —
Радехонька она...

Прискорбно этой суки
Нелепое житье:
Тому и лижет руки,
Кто заковал ее.


*  *  *

За  правду —  грудью  стой, держись,
Борись за  отчий  край,
За  правду ставь  судьбу и  жизнь,
Все за  нее отдай.

И  пусть  не  выстоишь  в  борьбе,
Падешь, уйдешь  во мрак —
Но люди  скажут  о  тебе:
— Он победил!  — Вот  так...


НАГРАДА
Одна лишь награда
И есть для души —
Всей жизнью,
Всей кровью ее заслужи.
По ней мы нередко
Вздыхаем да стонем,
Но этой награды
Не всякий достоин.
Ее не получишь
В приказном порядке,
В связи с юбилеем,
За выслугу лет.
Знакомства и связи
Помогут навряд ли.
Помрешь — не узнаешь:
Дадут или нет?
Но в мире, пожалуй,
Нет выше награды,
Для этого стоит
Родиться на свет.
Пусть скажут друзья
У могильной ограды:
«Он был Человеком!
И он был Поэт!»


*  *  *

Из темной сутолоки гор
В бурливости ретивой
Несется Бзыбь во весь опор,
Мотая белой гривой.

Она звенит, она ревет,
Ей гулко эхо вторит.
Вперед летит она, вперед,
Спеша в объятья моря.

И над гремучею рекой
Я замираю часто:
И мне бы с резвостью такой
К желанной цели мчаться!

Но вот впадает в море Бзыбь...
Где голос Бзыби?.. Нету.
Меня хоть золотом осыпь,
Не соглашусь на это.


НОЧЬ НАД МОИМ СЕЛОМ
Заискрилась роса, тишина.
Звезды блещут светло, тишина.
Сном объяты леса, тишина.
Спит родное село, тишина.

Задремала гора, тишина.
И луна над горой, тишина.
До зари, до утра — тишина,
Сон царит и покой, тишина.

Лишь реке не до сна опять.
Не уймется река всю ночь:
Хочет мельницу разломать,
Берега свои превозмочь.


РОДНИЧОК МОЙ, РОДНИЧОК...
Хлынет дождик затяжной —
Не мутнеет мой родник,
Нападет палящий зной —
Не мелеет мой родник.

Родничок мой, родничок!..
Все бессильно перед ним.
Не широк и не глубок,
Да зато неистощим.

С вековечных давних пор,
Неуемный как всегда,
Бьется он из сердца гор,
Не иссякнет никогда.


КОДОР
Слежу за бешеным Кодором,
Как, извиваясь между гор,
Бурля по тесным коридорам,
Он хочет выйти на простор.

И как потом, неторопливый,
Течет по ровному пути —
Прямой, широкий и счастливый,
Неузнаваемый почти...

О, не забудь, Кодор мой милый,
Что и велик ты и могуч
Лишь силой гор, одною силой
Ручьев, рожденных среди круч,

Речонок, меленьких до смеха,
Притоков горных областей...
Я знаю, в чем секрет успеха
И рек великих, и людей.


*  *  *

Блещут утренние росы
По полям и по лугам.
Звезд искрящаяся россыпь
Так и стелется  к ногам.

В ожерелье их собрать бы,
Эти капли, по одной,
Подарить его в день свадьбы
Той, что станет мне женой...

Но соперник неуступчив —
Яснолик, золоторук,
Жадно смотрит из-за тучи,
Обирает все вокруг.


СУДЬБА МОЯ...
К звездным возносит высям,
За облака подъемля.
А подразнить замыслив,
Сбрасывает на землю.

И новыми одаряет
Крыльями для полета.
Ласкает, и ударяет,
И все обещает что-то...

Вот ведь судьба капризная
Житье мне дала какое!
И как она только вызнала,
Что сам не хочу покоя?


*  *  *

Рано разбужу я утро,
Не меня — оно.
Приступлю я к делу мудро,
Ведь оно — умно!

Я  в ответе перед делом,
Дело — предо мной.
Я замешкаюсь несмело —
Станет и оно.

Мне дано прославить дело,
А меня — ему.
Я с делами до предела
Честен потому.


*  *  *

На стенке
В рамке темной —
Недвижный человек.
Живой и неуемный,
Но замерший навек.
Из темной этой рамы,
Молчком, день изо дня,
Настойчиво и прямо
Он смотрит на меня.
Глядит,
И вижу снова,
Что взгляд его — не пуст.
Так смотрит, будто слово
Слететь готово с уст...
А в жизни был он честен,
Он неуступчив был.
Он тем был и известен,
Что прямоту любил.
Людей насквозь он видел.
Он зорок был и смел.
Он правду в  чистом виде
В лицо сказать умел.
В живых его уж нету —
В тридцать седьмом был взят.
Но бьет в упор с портрета
Прямой и строгий взгляд.
Молчит он...
Но все дольше
Он говорит со мной —
Он говорит мне больше,
Чем из живых иной.
Он много в жизни видел,
Был зорок он и смел,
Он правду в чистом виде
В лицо сказать умел.
Вот и теперь из рамы,
По-прежнему упрям,
Настойчиво и прямо
Глядит он в лица нам...


ПОКА ЧТО...
Поколесил и полетал,
Волной мотало...
А все ж, признаться, повидал
Пока что мало.

Пока что не страшусь дорог —
В разъездах часто.
И не сложил пока что строк
Таких, чтоб хвастать!

А мать, не глядя ни на что,
Зовет «мой мальчик».
Хвалиться нечем... Но зато
Я молод, значит!


ВЕРНОСТЬ
(Легенда)
Давным-давно, как говорят,
Жил человек на свете.
Была жена, и дом, и сад,
Но не рождались дети.

Бродил он сумрачен как тень,
Ничто не утешало.
И, что ни год и что ни день,
Все больше тосковал он.

И он взмолился: — Пожалей,
Пошли мне сына, боже!
Отдам из живности моей
То, что всего дороже!

Что хочешь выбери, творец,
Клянусь: не пожалею.
Но только сжалься, наконец,—
Нет доли тяжелее!..

Проходит в ожиданье год,
Второй и третий минул.
Ждет Пахуала, ждет... И вот
Жена рожает сына.

И посветлело на душе,
Вздохнул отец счастливо.
Младенец рос и хорошел
Родителям на диво.

Но говорят, — а как нам знать,
Что правда в этом деле? —
Однажды, мол, отец и мать
Над зыбкою сидели.

И в тот вечерний тихий час,
В покоя час отрадный,
Раздался строгий божий глас:
— Исполни клятву, раб мой!..

И Пахуала весь народ
К моленью приглашает,
И Пахуала нож берет —
Обет свершить решает.

И, поглядев на облака
С покорностью во взгляде,
Он режет лучшего быка,
Красивейшего в стаде.

И думал он, что свой обет
Исполнил он достойно,
Что ждать беды причины нет,
Что можно спать спокойно...

Но говорят, будто во сне
Вновь голос услыхал он:
—  Я жду обещанного мне,
Будь честен, Пахуала!..

Вскочил несчастный как в бреду
И, пробудясь в испуге,
Поведал всю свою беду
Испуганной супруге.

И долго думали они,
Советуясь и споря.
И темные настали дни
От страха и от горя.

А как-то вечером опять
Раздался голос божий:
-  Мой раб, ты клялся мне отдать
То, что всего дороже!..

Исполни клятву наконец,
Не медли, Пахуала!.. —
Поник в отчаянье отец.
Мать тоже духом пала.

...И вот уж начало светать,
Рассвет поднялся ало.
И разбудила сына мать,
Омыла, искупала.

А Пахуала весь народ
К моленью приглашает.
А Пахуала нож берет —
Обет свершить решает.

А на ковре перед отцом
Нагой малыш смеется.
От солнца жмурится — в лицо
Его целует солнце.

Свежо и весело ему
На утренней поляне.
Не понимая, что к чему,
К отцу ручонки тянет.

А тот, бледнея и дрожа,
Поник в земном поклоне.
С молитвой лезвием ножа
Проводит по ладони.

И вот, молитву сотворя,
Подходит он к ребенку.
Сверкнула искра острия
Над детской шеей тонкой.

И видя страшный этот взмах,
Мать заломила руки.
И поседела на глазах,
И наземь пала в муке...

А Пахуала, щуря глаз,
Одним лишь озабочен —
Чтобы рука не сорвалась,
Чтобы удар был точен.

Чтоб не вильнул кинжал рывком,
Чтоб добро сделать дело —
Провел над мальчиком клинком,
Не задевая тела.

Провел и раз, провел и два
И замер, хмуря брови...
А сам не падает едва,
Весь будто обескровел.

Клинок сверкнул, а взор померк —
Застлало пеленою.
Да разве может человек
Дитя сгубить родное?..

Кто скажет, был ли он готов
К удару роковому,
Когда раздался с облаков
Раскат, подобный грому.

—  Не тронь ребенка! — с высоты
Раздался клич громовый, —
Ты свято верен клятве, ты
Свое исполнил слово!..

И тут с небес, как говорят,
Пал агнец белошерстый.
И соблюден был весь обряд —
Обряд свершенья жертвы.

И пир устроен был потом,
Тревог как не бывало!
И говорили все о том,
Как честен Пахуала.

И все опять пошло на лад,
Пошло своим порядком.
Жила семья, как говорят,
В спокойствии, с достатком.

Коней имели и овец,
И было коз в излишке.
И горд и счастлив был отец
Помощником-сынишкой.

А тот удался молодцом,
Уже входил в работу.
И к морю хаживал с отцом,
И в горы на охоту.

К зиме они уже вдвоем
Стада сгоняли к морю.
Отец души не чаял в нем,
И мать хвалила, вторя.

А время шло. Согбен и сив
Стал старый Пахуала.
Высок был юноша, красив —
Его пора настала...

И вдруг враги как саранча
Нагрянули нежданно.
Свободу родины топча,
Бесчинствуя погано.

И все, кому не ведом страх,
Поднялись для отпора...
А Пахуала был в горах,
При стаде был в ту пору.

Овец да коз в ущелье пас —
Еще держали ноги.
Он о войне слыхал не раз,
В большой он жил тревоге.

Одну надежду он имел,
Одну имел отраду —
Сын вырос, честен он и смел,
Все сделает как надо...

И вот однажды, на ночлег
Придя порою поздней,
Старик услышал — человек
Бредет по тропке козьей.

А пригляделся: не один —
Отряд на склоне горном.
А впереди шагает сын,
Легко идет, проворно.

Нездешних семеро людей,
Измученных, усталых...
Радушно принял он гостей,
Приветливо встречал их.

— Зови друзей своих к шатру,
Тотчас сказал он сыну, —
Давай, сынок, садись к костру,
Сучков сейчас подкину.

Сейчас овчины принесу
И молока согрею.
Какие новости внизу?
Рассказывай скорее...

И начал сын: — Я невредим,
И мать пока здорова.
Хоть и недосыта едим,
Хоть и лишились крова.

В селе заморские войска,
Сильны они и жадны.
Все обобрали до куска,
К ослушным — беспощадны.

Соседи — ну и удальцы! —
Ушли, хотят сражаться.
На что надеются, глупцы?
С кем вздумали тягаться?

А я с пришельцами дружу,
Сам вышел им навстречу,
Где услужу, где провожу,
Ни в чем им  не перечу.

Так мало им! Такой народ —
Спасибо не сказали.
Ведь вот — поставили вперед,
Перед собой погнали.

Им нужен скот, да пожирней,
Барашков, видишь, надо.
Твои годятся, не жалей,
Отдай им наше стадо.

К тому же надо им помочь,
Хотят узнать округу —
Дороги, реки... Я не прочь
Им оказать услугу.

«О будь ты проклят!» — рвался крик
Из сердца Пахуала.
Но крепко зубы сжал старик,
А злоба горло сжала.

И накормил он, напоил
Пришельцев на привале.
Помягче шкуры расстелил,
Чтоб слаще почивали.

И воцарилась тишина,
Уснули нечестивцы.
Уснула в облаке луна.
И звери спят, и птицы.

И вот ни шороха в ночи...
И только в отдаленье
Рыдает, стонет и рычит
Поток, грызя каменья.

И Пахуала, как поток,
Как тот поток гремучий,
Ни спать не мог, ни лечь не мог —
Гнев жег его и мучил.

И долго, сумрачно отец
Сидел, склонясь над сыном.
И тяжко встал он наконец,
Кинжал из ножен вынув.

На семерых врагов своих
Взглянул неумолимо.
Шагнул он к первому из них,
Навис неодолимо.

Отважен был он, хоть и стар,
Бесстрашный Пахуала.
И ловок был его удар —
Рука не сплоховала.

Ни стона не было в ночи,
Никто разбужен не был.
Луна молчит, скала молчит,
Молчат земля и небо...

Их было семеро гостей
Из вражеского стана.
Тут семь нагрянуло смертей —
Всех семерых не стало.

А Пахуала весь горит,
Склоняется к восьмому.
— Пора проснуться, — говорит
Он детищу родному.

— Проснись, пора, мой дорогой!
И тот метнулся сонно
Под окровавленной рукой
С кинжалом занесенным.

— Зачем ты предал свой народ,
Отцу, сынок, поведай.
Как ты посмел позорить род,
Отца срамить и дедов?

Скажи, несчастный, что с тобой?
Зачем с другими вместе
Ты не ушел на правый бой,
Не встал за дело чести?

Как мог врагам страны своей
Служить по доброй воле?
Нам, старикам, на склоне дней
Какую прочил долю?

Ради чего ты дорожишь
Душонкою пустою?
С чего ты за нее дрожишь?
Она плевка не стоит.

Ты трус и раб!  Напрасно мать
На свет тебя рожала!..—
И сыну в грудь по рукоять
Вошел клинок кинжала.

...Из уст в уста, из века в век
Идет легенда эта.
Воспет в ней гордый человек,
В ней мужество воспето.

Я вам поведал все, что знал.
Одно добавлю к слову:
Он сохранился, тот кинжал,
В пещере возле Члоу.

Позор, безвестность, кара ждет
Того, кто честь забудет.
А гордый в песне оживет —
Так было, есть и будет.

------------------------------------------

Джонуа Алексей Несторович


ЖУРЧАЩИЙ  РОДНИК

М.,  «Советский  писатель», 1965,  88  стр.
Тем.  план  вып.  1965  г.  №  660

Редакторы   Е.  С.  Елисеев,  Г.  Г.  Регистан
Художник  Л.  И.  Ламм
Худож.  редактор  Е.  Ф.  Капустин
Техн.  редактор  Ф.  Г.  Шапиро
Корректор  Л.  H.  Морозова

Сдано  в  набор  20/II  1965  г.
Подписано  к  печати  20/IV  1965  г.
А 02748.  Бумага  70Х108 1/32.
Печ. л.  2 3/4  (3,85).
Уч.-изд.  л.  2.03.
Тираж  4 ООО  экз.
Заказ  №  222. 
Цена  13  коп.

Издательство  «Советский  писатель»
Москва  К-9,  Б.  Гнездниковский  пер.,  10

Тульская  типография  Главполиграфпрома
Государственного  комитета  Совета
Министров  СССР  по  печати
г.  Тула,  проспект  им.  В.  И.  Ленина,  109


(OСR - Абхазская интернет-библиотека.)

Некоммерческое распространение материалов приветствуется; при перепечатке и цитировании текстов указывайте, пожалуйста, источник:
Абхазская интернет-библиотека, с гиперссылкой.

© Дизайн и оформление сайта – Алексей&Галина (Apsnyteka)

Яндекс.Метрика