Главная » Алфавитный каталог авторов » М » Шестьсот девяносто вторая страница

Климентий Минц

Шестьсот девяносто вторая страница

Воспоминание

На этой странице в Советском энциклопедическом словаре (Москва, 1980) я нахожу следующую информацию:
«Лакербай Мих. Ал-др. (1901—1965), абх. сов. писатель. Комедии «Потомок Гечей» (пост. 1940), «В овраге Сабыды» (пост. 1941), сб. «Абхазских новелл» (1957), работы об абхазском театре, фольклоре.»
Прочитав о моем старом друге из Абхазии в энциклопедическом словаре, я, конечно, был несказанно рад, но почувствовал острую, душевную необходимость дополнить эти скупые строчки живыми страницами моих воспоминаний об этом интересном писателе и примечательной личности.
В начале тридцатых годов мне пришлось поработать в кинематографии с Михаилом Александровичем Лакербаем. Его величество Случай познакомил нас в Москве, у Никитских ворот, в бывшей церкви Большого Вознесения, где венчался великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.
В этом помещении — через сто лет — целый день раздавался треск пишущих машинок и было шумно, как на базаре в выходной день. Здесь хозяйничала молодая кинематографическая организация «Востоккино».
Вскоре после моего возвращения в Москву из Средней Азии, окончив свою работу на национальных киностудиях в Туркменистане и в Таджикистане, я был приглашен руководством «Востоккино».
Беседа состоялась в кабинете главного редактора или начальника сценарного отдела (не помню точно). Меня представили молодому человеку лет тридцати. Это был очень стройный, худощавый гражданин, в скромной одежде, с очень вдумчивыми и проницательными глазами. Правда, мне показалось, что он, увидев меня, был несколько растерян, даже... смущен, а может быть, в некоторой степени разочарован. Это был Михаил Лакербай.
«Но отчего?» — подумал я. Видимо, ему рассказали о моих кинематографических экспедициях по Средней Азии, в пустыню Каракумы, в Хиву, Бухару, Самарканд, на Памир. И, вероятно, Михаил Лакербай, с присущей ему писательской фантазией, надеялся встретить нечто вроде таких знаменитых путешественников, как Миклухо-Маклай или Пржевальский!.. А в кабинет вошел совсем молодой человек, без бороды и усов. Было мне в то время двадцать четыре года, но на вид нельзя было дать больше восемнадцати лет.
Это и обескуражило Лакербая. Я почувствовал в его глазах некоторое недоверие, но он, будучи человеком чрезвычайно деликатным и отменно воспитанным, скрыл свое разочарование. Позднее он сам признался мне в этом, когда мы уже вместе работали, подружились и я гостил у него в родном селе — в Мерхеулах, очаровательном уголке Абхазии, неподалеку от Сухуми.
Но вернемся на некоторое время в Москву.
Мы вышли из служебного кабинета руководства «Востоккино». Нас обязали через день-два дать ответ: договорились ли мы о совместной работе над сценарием или нет?
Вот об этом и состоялся у нас генеральный разговор на одной из скамеечек уютного Тверского бульвара. Лакербай рассказал мне о теме будущего фильма. Выяснилось, что «Востоккино» собирается поставить историческую картину под условным названием «Махаджиры» — изгнанники — о массовом переселении крестьян из Абхазии в 60—70 годах девятнадцатого века.
Эта тема меня не взволновала, тем более что я тяготел к комедии, а это была трагедия, но Лакербай возразил, заметив, что настоящая трагедия без шута не бывает, и напомнил при этом Шекспира.
Этот довод моего одаренного собеседника, будущего соавтора по кинематографической работе меня не убедил. Увлекло другое, а именно: замечательные рассказы Лакербая о своей родине у Черного моря... Я почувствовал интерес не только к истории Абхазии, но и душевное любопытство, и более того, симпатию к моему новому знакомому...
Не скрою от вас, любезный читатель, что место действия уже переместилось со скамейки на Тверском бульваре в кавказский подвальчик на улице Горького. Должен признаться: к концу затянувшегося обеда, переходящего по времени в ужин, я категорически заявил: «Нам нечего больше делать в Москве. Поехали в Абхазию!.. И как чеховские три сестры восклицали: «В Москву! В Москву! В Москву!», так и я, увлекшись чудесными рассказами и притчами Лакербая о своей родной Абхазии, — как он ее называл, Апсны, — поднимал бокал: «Едем, дорогой, в Сухуми! В Сухуми! В Сухуми!»
На другой день с нами был заключен договор на сценарий исторического фильма «Махаджиры».
Столица Абхазии произвела на меня чарующее впечатление. Видимо, очень многое изменилось с тех пор... Ведь прошло 53 года! Возможно, я и не узнал бы теперь былого Сухума... Но тогда меня поразило количество чистильщиков сапог на улицах города. Сапоги начищали с таким отменным мастерством, жонглируя щетками, что обувь блестела и в нее можно было заглядывать, как в зеркало. А на шоссе и дорогах, подъезжая к Сухуми и к другим городам республики, трудно было, почти невозможно, проехать мимо духанчиков. Из дверей выскакивали хозяева — один с подносом в руках, со стаканчиком вина и ломтиком крестьянского сыра, другой с веселым лицом подтанцовывал по пыльной дороге, наигрывая на апхярце (абхазской двухструнной скрипке)...
Ну как было не зайти! В те времена еще не знали такого слова, как «сервис!» Сейчас это понятие широко в ходу, но, к сожалению, пока не вызывает радостных ассоциаций.
Вспоминаю с чувством глубокой благодарности: идешь по абхазскому селу, захотел пить, подойдешь к забору, попросишь у хозяйки воды, но угостит она прохожего не водой, а обязательно вином.
Шло время. Я знакомился с Абхазией, а Лакербай уже начал нервничать: «Не пора ли, Климентий, начинать писать сценарий?» — «Рано, дорогой, я еще не готов. Нужно кое-что почитать, а главное: поездить по стране».
В краеведческом музее, куда меня сводил Лакербай, было много интересного. Но среди других экспонатов мое внимание привлекла фотография одного старика... Насколько я помню, по фамилии — Шапковский, ста сорока восьми лет!
Было это в 1932 году. Следовательно, он прожил все эти тридцать два года двадцатого столетия. Целиком отхватил сто лет девятнадцатого века! И мало того, шестнадцать лет восемнадцатого столетия!
Значит, Шапковский был старше Пушкина на пятнадцать лет! Комментарии излишни. Остается только удивляться.
Но мне и Лакербаю надо было писать сценарий. И конечно, такой долгожитель, как Шапковский, мог быть незаменимым персонажем. Во времена махаджиров ему было около 80 лет. В годы этих исторических событий он не только был современником массового переселения абхазских крестьян в Турцию, но и мог быть участником этой народной трагедии. Во всяком случае, если даже Шапковский и не был махаджиром, то, как их современник, мог бы нам рассказать свои воспоминания.
Мы надеялись, что Шапковский обогатит наш сценарий любопытными эпизодами и такими примечательными подробностями, которые не выдумать и без которых нет подлинного искусства.
В этом отношении жизнь богаче фантазии писателя! Ведь еще Достоевский писал, что действительность гораздо фантастичнее того, что может нам представить романист.
В этом отношении меня также убеждали рассказы Михаила Лакербая о жизни абхазского народа, почерпнутые из легенд, сказаний, воспоминаний долгожителей. И только через несколько десятков лет, прочитав «Абхазские легенды»
Михаила Лакербая, я понял, что еще в начале тридцатых годов писатель был на подступах к этой замечательной книге.
Кстати, вернемся еще раз в краеведческий музей. Там нам рассказали о пребывании знаменитого французского писателя Анри Барбюса в Абхазии и о его поездке в гости к долгожителю Шапковскому.
Мы отложили изучение музейных материалов к нашему сценарию и на другой же день отправились по Военно-Сухумской дороге (если я не ошибаюсь, так она называлась) в село, где свои долгие-долгие годы жил еще загадочный для нас Шапковский.
Фантазируя живописной горной дорогой о будущем сценарии, о его героях, о сюжете, мы, естественно, очень надеялись на встречу со знаменитым старцем. С ним мы связывали самые радужные надежды. Уж кто-кто, а он в нашем представлении был «живым музеем»!..
Чем больше я проводил свое время с Михаилом Лакербаем, тем крепче становилась наша дружба, тем сильнее нравился мне этот скромный человек, чрезвычайно учтивый, отменно любезный, с чувством собственного достоинства. Лакербай был совершенно лишен какой-либо чванливости, фанфаронства и фанаберии.
И когда, через много лет, я познакомился с его книгой абхазских новелл — «С горсткой родной земли» (М., 1972)  , я понял его глубже, как человека, влюбленного в свой народ. Традиции этого славного народа были издревле связаны с понятием аламыс — нравственным кодексом абхазцев. Но об этом я скажу несколько позднее... Так как мы уже, дорогой читатель, подъезжаем с Михаилом Лакербаем к тому самому человеку, который жил в двадцатом, девятнадцатом и даже восемнадцатом столетии!
Трудно себе это представить, но это было именно так!
Дорожные разговоры настолько подстегнули нашу фантазию, что я сказал Михаилу: «Чем черт не шутит?! В 1829 году Александр Пушкин был на Кавказе, и... его мог встретить Шапковский... Ему тогда было сорок пять лет, а Пушкину еще только тридцать!
Ведь могла же в те давние времена случиться вот такая необыкновенная встреча:
«Два вола, запряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я у них. «Из Тегерана». — «Что вы везете? — «Грибоеда».
«Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис», — так записал Пушкин свою необычайную встречу с автором комедии «Горе от ума» в своей книге «Путешествие в Арзрум».
Так что и Шапковский, по своему возрасту, мог быть и махаджиром, и даже встретить на Кавказе Пушкина. Все могло произойти за сто сорок восемь лет жизни Шапковского. Еще Марк Твен писал: «Нет на свете ничего такого, что не могло бы случиться!»
Ну вот, наконец, и дом знаменитого абхазского долгожителя. Родные сообщили ему о приезде гостей из Москвы. Старик отдыхал, но, как только мы появились, он встал и довольно бодро подошел ко мне почти вплотную, приложил ладонь козыречком ко лбу и пристально всматривался в меня старческими глазами, как будто бы я маячил далеко в море на утлом паруснике.
После обычных вопросов о здоровье, о семье, о Москве, о дороге я попросил Лакербая спросить у Шапковского о махаджирах, но ничего ценного об изгнании абхазских крестьян с родной земли в Турцию старик нам не рассказал. Возможно, что ему изменила память.
Тогда Лакербай начал расспрашивать достопочтенного долгожителя о русских на Кавказе в двадцатые годы прошлого века, надеясь на его величество Случай... А вдруг была встреча с Пушкиным?.. Возможно, и была, но Шапковский не мог знать ничего об этом человеке... Все наши фантастические версии и романтические прогнозы, свойственные молодости, рухнули.
Неожиданно я увидел, что лицо Михаила Лакербая было в самом крайнем изумлении...
— Что? — нетерпеливо воскликнул я. — Встретил Пушкина? — Лакербай с досадой махнул рукой.
— А чего вы так удивились? Что он вам рассказывает?
— О всемирном потопе!.. — ответил Михаил, растерянно разводя руками.
— О всемирном потопе?! — Я невольно рассмеялся и шепнул Лакербаю: — Ничего странного. Человеку сто сорок восемь лет! Сами понимаете... Голова уже не та...
Видимо, проницательный старик, бросив взгляд в мою сторону, понял мои сомнения и улыбнулся...
Лакербай принес свои глубокие извинения Шапковскому, что позволил прервать его рассказ. Наконец, старец закончил свои необычайные воспоминания. Теперь в свою очередь широко улыбнулся Лакербай, весело взглянув на меня.
— Ну, что он там еще рассказал о всемирном потопе? — снисходительно хихикнул я. — Забавно, забавно...
— Видите ли, дорогой Климентий, — ответил мне Лакербай. — Как будто мы с вами в дураках остались... Раньше времени посмеялись!
И Михаил перевел мне с абхазского на русский язык все то, что так длинно и подробно рассказал старик. Это были удивительные воспоминания, и, конечно, не о всемирном потопе...
Оказалось, что дед Шапковского, по самым скромным подсчетам живший еще в семнадцатом веке и умерший в конце восемнадцатого столетия, рассказывал своему внуку-мальчугану о небывалом наводнении в Апсны, как абхазы называют свою Абхазию. Так что наш глубокоуважаемый долгожитель не рассказывал нам легенды и сказки и прочие небылицы, а имел в виду, по всей вероятности, грозное явление природы. Очень возможно, что дед Шапковского был свидетелем этих событий или же слыхав о них — от других абхазцев, от своих отцов и дедов.
Хотя нам и не удалось почерпнуть ничего нового или неизвестного о махаджирах для нашего сценария, но встреча с Шапковским осталась в памяти на всю жизнь, как и вся поездка в Абхазию и мое творческое содружество с Михаилом Лакербаем.
Сценарий «Махаджиры» мы писали в Москве. Работать с Михаилом Александровичем было легко, интересно и приятно.
Когда мы закончили с ним либретто сценария, а точнее, взволнованный рассказ о будущей картине, Лакербай увез его в Сухуми и опубликовал в печати. «Махаджиры» заняли два «подвала» на двух развернутых полосах газеты. Не помню — в какой именно газете на русском языке.
Пока мы работали над сценарием, события развивались с быстротой приключенческого фильма. «Востоккино» было расформировано. И сценарий «Махаджиры» повис в воздухе... без киностудии!
Не пропал ли наш совместный труд?
Нет. Он был полезен нам обоим. И, пожалуй, самый чудесный его результат был в том, что мы стали друзьями. Дружба — вот прекраснейший плод этой работы.
Мы продолжали встречаться в Москве. Советовались, давали друг другу свои рукописи и делились в дружеской беседе своими творческими замыслами.
А их в ту пору, в годы нашей цветущей молодости, было много. Я дебютировал в кинематографии комедией «У самого синего моря», поставленной в «Межрабпомфильме» известным тогда кинорежиссером Борисом Барнетом, и, определившись как комедиограф, написал много кинокомедий.
К этому жанру я всячески склонял и Лакербая. Он тоже создал несколько интересных комедий для театра, но на мой взгляд, представлял основной свой творческий путь в роли прозаика.
На этом я хочу остановить ваше внимание, дорогой читатель, и высказать свое суждение.
Михаил Лакербай не один раз рассказывал мне о замысле своей будущей книги «Абхазские новеллы» в Москве...
Я тогда жил па улице Горького, в доме № 3, между гостиницей «Националь» и театром им. Ермоловой, а в те годы — театром имени Всеволода Мейерхольда.
Сейчас этого старинного дома нет. На его месте выстроено новое здание гостиницы «Националь».
Я позволю себе сделать небольшое отступление. И вот почему: Лакербай был наделен писательской любознательностью, интересом ко всему, что его окружало и что в дальнейшем обогатило основной труд этого человека — «С горсткой родной земли».
Его заинтересовал старинный дом, в котором я жил. Ведь этим домом во время наполеоновского нашествия в 1912 году заканчивалась Тверская улица (ныне улица Горького). В этом доме (по преданию) жил квартирмейстер армии Наполеона Анри Бейль (Стендаль). В этом доме позднее были меблированные комнаты «Мадрид и Лувр» с очень сомнительной репутацией.
Все надо было знать моему другу. Его писательские интересы были очень широки и подчас носили исследовательский характер. Не случайно он писал об абхазском фольклоре как литературовед.
И сегодня, вспоминая мою работу с Михаилом Лакербаем, мои встречи, прежде чем писать свои воспоминания, я еще раз внимательно и с интересом прочитал его книгу абхазских новелл «С горсткой родной земли».
Что же это за книга? Каково ее значение в нашей отечественной литературе?
В этой книге девяносто новелл. Но это не просто сборник новелл, а единое произведение. Я бы сказал, своеобразная нравственная энциклопедия абхазского народа.
Эта книга замечательного абхазского драматурга, прозаика могла иметь также другое название: АЛАМЫС!
Что же означает это слово-понятие? Аламыс — это нравственный кодекс, сложившийся у абхазов с древнейших времен, включающий в себя национальное представление о совести, чести, долге, о чувстве собственного достоинства — о всем том, что составляет душевную красоту народа.
Не говоря уже о том, что книга Лакербая читается с неослабевающим интересом, она имеет огромное воспитательное значение именно в наши дни, когда вопросы и проблемы нравственности приобретают первостепенное значение! Даже качество продукции, сервис и сфера обслуживания во многом решается нравственным содержанием гражданина.
Я убежден в том, что среди девяноста новелл Лакербая, есть немало таких, которые украсили бы нашу кинематографию, голубой экран и художественные чтения по радио. Слово за творческими организациями в Тбилиси и Сухуми.

(Печатается по изданию: Рица. Литературный сборник. - Сух., 1986. С. 157-163.)


(OCR — Абхазская интернет-библиотека.)