Г. К. Шамба
Статьи:
Новые археологические материалы из Ачандара
Весной 1990 года в высокогорном селе Ачандара Гудаутского района житель поселка Цоухуа Абгаджаа Шалико во время рытья канавы у себя во дворе наткнулся на остатки древнего погребения. Здесь ему удалось собрать несколько золотых бусин и другие предметы, о которых сообщил автору этих строк. Позже мы доисследовали место находки, где дополнительно вскрыли множество предметов погребального инвентаря. Но прежде, чем рассказать об этих находках, несколько слов о древностях Ачандара.
В специальной литературе отмечалось местонахождение палеолитических орудий в этом селе (4, с. 18). Начиная с эпохи бронзы, на северо-восточной окраине села, в поселке Хабъю, сооружались дольмены - своеобразные каменные усыпальницы, относящиеся к числу древнейших архитектурных сооружений Кавказа. Несколько таких ачандарских дольменов уже обследовано (2. с. 112).
Из Ачандары происходят и многочисленные археологические предметы бронзы и железа, особенно колхидско-кобанской культуры, эпохи, когда их развитие достигло наивысшего расцвета, создавая неповторимые по форме гравированные топоры с изображением фантастических животных в виде лошадей, собак, рыб с изображением разного рода геометрических фигур астральных знаков и т.д., символизирующих земные реалии небесные светила. Кстати, такой могильник был раскопан здесь же на холме Цооухуа (5, с. 260 - 263; 14, с. 26).
Одна из древностей Ачандара - это известное во всей округе святилище Дыдрипш, которому люди по сию пору поклоняются с незапамятных времен. Клятва, произнесенная перед святилищем, нерушима. На солидный возраст святилища указывает в какой-то мере найденный у его алтаря бронзовый топор, которому примерно около 2700-3000 лет. Несколько лет назад у подножья горы, где расположено святилище, обнаружен железный топор в виде секиры. Подобные топоры находились в употреблении племен Абхазии в VII-VI вв. до н. э. (22, с. 153; 28, с. 77), а за ее пределами - в пространстве к северу от Урарту, включая бассейн реки Кубань.
На витринах сельского краеведческого музея, которым руководит Алексей Басович Хагбэ, экспонируются бронзовый топор, цалда из железа, очень напоминающая хорошо датированные цалды из эллинистического слоя Эшерского городища; еще и другая необычная цалда с двулезвийными краями. Она выявлена местным крестьянином во время вспашки поля. Список ачандарских древностей можно приумножить, но вернемся к вышеупомянутым новым находкам.
Итак, открытие имело место в поселке Цоухуа, на вершине холма, возвышающегося на правом берегу реки Чбаарта - левого притока р. Дахуарта. Холм протянулся с юга на север, приблизительно на 800 м., при средней ширине 35-40 м. Крутые его склоны, особенно восточный и южный, делают местность труднодоступной. Можно полагать, что такая естественная защищенность от натиска неприятеля превратила холм в местопребывание человека, по крайней мере, с эпохи бронзы. Чрезвычайная насыщенность холма остатками древних предметов позволяет отнести эту возвышенность к разновидностям крепостей-городищ колхидско-кобанской эпохи типа холма Верещагина в с. Эшера (12, с. 18, 178; 19, с. 28). На Ачандарском холме Цоухуа зафиксирован также могильник развитого средневековья с захоронением через трупоположение, а в одном случае в погребальной яме лежали три; человеческих черепа (6, с, 31-33).
Наш раскоп - 11x16 м был заложен в середине холма, там, где в начале 1990 г. были найдены остатки погребения с золотыми украшениями. В итоге, на раскопанной площади мы выявили одно потревоженное погребение, а за его пределами --два боевых железных топора с отбитыми обухами VI-V вв. до н. э.; часть серебряного браслета с зооморфной головкой (рис. 1, 14); золотая бусина - подвеска в виде бараньей головки (рис. 1, 7); бронзовый листик со сквозным отверстием от кольчуги; обломок бронзового листа с изображением какого-то животного, тело которого покрыто насечками, имитирующими волосяной покров. Здесь же найдены обломок кабаньего клыка; 14 фрагментов от чернолаковых сосудов VI-V вв. до н.э.; обломок ручки от импортной амфоры и т.д. Находки располагались на глубине 30-40 см от современной поверхности. Тогда же были найдены три черешковых наконечников стрел раннесредневековой эпохи, что еще раз подтверждает Длительное время проживания человека в этом регионе.
Погребение № 1. Глубина залегания -- 0,35 м. Находилось примерно в 10 м от западной окраины холма; погребение грунтовое, без каких-либо следов гроба или каменной выкладки. В могиле сохранились лишь кости от грудной клетки и черепа. Судя по этим останкам и расположению сопровождающего инвентаря, погребение принадлежало женщине не более 25 лет (определение антрополога П. К. Квициния). Костяк лежал головой на северо-запад. Вещи располагались следующим образом: справа от черепа лежал сильно фрагментированный черный обоженный сосудик, от которого сохранились лишь отдельные невыразительные стенки. В области правого уха найдена золотая серьга (рис. 1,10); вокруг шеи - ожерелье из золота (14 шт.) и бронзовых (38 шт.) бусин (ряс. 1, 8, 15). У левого плеча - фрагмент тонкого листового золота и обломок витой шейной гривны (рис. 1, 13, 13). В 20 см к северо-востоку от черепа, лежал обломок втулки от железного копья (рис. 1, 16).Погребение № 2; обнаружено в 8 м к юго-востоку от могилы № 1. Сюда мы относим предметы украшения исключительным из золота, выявленные хозяином дома во время строительных работ. Это одночленная фибула, 6 бусин-подвесок в виде бараньей головки, две шаровидные бусины и перстень-печать с зооморфным изображении. Как видно, эти находки могли быть связаны с захоронением, тем более, что они происходят из та же глубины, что и предыдущее погребение.
Анализ вещевых находок.
Находки из погребения № 1. Бусы бронзовые. Как уже отмечалось, в области шеи покойницы найдено ожерелье из 38 бусинок (рис. 1, 15). Бусины имеют усеченную биконическя форму с широкими отверстиями. Размеры одинаковые - 80 на 110 мм, при ширине отверстия 60 мм. Следует отметить, что две из этих бусинок снабжены петельками. По форме и paзмерам они повторяют бронзовые бусы ил двух грунтовых пoгребений могильника Гуадиху (23, с. 29-30, рис. 11; с. 42, рис. 21). Более того, и в погребении Гуадиху присутствуют две бронзовые бусины с петельками, подобные найденным в рассматриваемом погребении. Общность ачандарского и гуадихского погребений прослеживается не только в моде, но и обряде захоронения: и там, и здесь покойницы были положены голова в одном направлении - на северо-запад. Бронзовые бусы, найденные как в ачандарском, так и в гуадихукском захоронении были в спаянном, не расчлененном виде или же лежали отверстиями к отверстиям. В качестве прототипа можем указать целый ряд примеров из древних могильников Абхазии, в том числе бронзовые бусы из Красномаякского могильника. С последним связан бронзовый пояс с зооморфной головкой, относящийся к VIII-VII вв. до н.э. (23, с. 114-115, табл. XXV 11 23). Таким образом, основная масса украшений ачандарского погребения № 1 типично местного производства восходящей к своим прототипам эпохи бронзы и раннего железа.
Серьга-подвеска из золота - найдена в области плавого уха, состоит из двух полуокружий, разделенных между собой горизонтальным пояском. К нему вертикально припаяны стерженьки-выступы, увенчанные зернью в виде пирамидки. Такой же пирамидкой завершается нижняя часть стержня. В свою очередь эта половина шарика покрыта двумя рядами треугольнИКОВ-ПИРАМИДОК (в одном ряду - 9, в другом - 13), каждая из которых украшена зернью. Верхнее полушарие серьги ограничено тонкой проволокой. Вторая (верхняя) половина серьги украшена двумя рядами ПОЯСКОВ из мельчайших треугольников, также укрошенные зернью. Длина серьги вместе г колечками 4-9 мм, при .диаметре 13 мм, пес - 6 гр. (рис. 1, 10). Кстати, орнамент на подвеске-сережке в виде пирамидки, покрытой зерныо, довольно часто представлен на местных памятниках поздней бронзы и раннего железа (14, с. 157, табл. VIII; с. 16: 14, с. 14, с. 174, табл. VIII).
Ближайшую аналогию ачандарской золотой серьги мы имеем в Казбекском кладе (7. с. 28129, табл. V, 35-36), датированном VI-V вв. до н.э. (23, с, 114), По форме и технике исполнения ачандарский экземпляр напоиминает золотую серьгу из Вани, которая по мнению первооткрывателя этого памятника, принадлежала представителю богатого сословия (24. с. 37, табл. XXTI, 4; 24, с. 24, табл. VI, 13). Узор, использованный на подобных серьгах, т. е. обильное применение зерни и раскладка системы треугольников, считаются местного, восточно-причерноморского, происхождения (8, с. 41, №11). Весьма сходную золотую бусину мы имеем среди богатых захоронений Сачхерского района, датируемую чернолаковым лекифом концом V -IV вв. до н.э. (19, с, 49, §., табл. IV, 4). По мнению исследователя этого памятника, интересующая нас серьга местного происхождения, выполнена на восточный лад. Несколько отделенную аналогию мы видим среди золотых украшений Пичвнарского .погребения в Аджарии, где в детском захоронении последней четверти V в. до н.э. наедены две золотые бусины (11, с. 60. 94, табл. XXI, 1).
Бусы золотые, 13 экз. (рис. 1, 8). Найдены в области шеи покойнкцы. По форме делятся на два типа: шаровидные и ребристые. В обеих; случаях бусины полые. Шаровидные имеют гладкую поверхность, состоят из двух половинок, соединенных между собой с помощью пайки; размеры 6-7 мм в радиусе. Ребристые бусины тоже состоят из двух половинок, напоминают биконическую форму. Они также соединены между собой с помощью пайки. Вес одной бусины 0,8 гр. Поиски аналогов ачандарских бус приводят прежде всего к украшениям красномаякского могилььника в женской могиле, где представлены бусы абсолютно такой же формы (23, с. 276-277, табл. XXXIX, 4, 8). На основании сопровождающего чернолакового килика красномаякское погребение №1-2, где находились интересующие нас бусы, датируется третьей четвертью V в. до н.э. (8, с. 181, 408). Помимо красномаякского могильника, такие же бусы происходят из Ванского городища, где они датируются V-IV вв. до н.э. (16, с. 8; 27, с. 144, 23, 32-33), и Сачхере (19, табл' ХХХШ, 1).
Исходя из вышесказанного, мы считаем, что рассматриваемое нами погребение № 1 относится к последней четверти V- началу IV в. до н. э.
Находки, связанные с погребальным комплексом № 2, объединяют 10 золотых предметов. Они собраны на площади около 1 кв. м, на глубине второго штыка, и поэтому мы считаем, что предметы принадлежали одному погребению. Оттуда происходят фибула, фигурные бусы, перстень-печать.
Фибула из золота Светловатого цвета (электра) с ромбовидной уплощенной спинкой; игла, являющаяся продолжение дужки у своего зарождения образует один виток. Иглодержатель-приемник сплюснут с загибом в одну сторону; щиток покрыт ромбовидными узорами, строго по краям нанесены косые насечки в один ряд, посередине и вдоль щитка проходит елочный или паркетный узор; на противоположных краях внутри щитка выбиты два кружочка и четыре попарно расположенных полукруга в форме полумесяца. Продолжение дужки ot щитка с обеих сторон украшено косыми насечками. Длина вместе с иглой - 4-5 см, высота - 1,5 см, вес - около 5 гр. (рис. 1, 9). Почти такой же формы две фибулы (одна -- бронзовая, другая - серебряная), найдены в Красномаякском погребении № 12 с чернолаковым сосудом конца V-нач. IV вв. до н. э.(23, с. 77, табл. XXXIX, 728); а бронзовая - в ранне-античном слое Эшерского городища (29, с. 23, табл. 1 XXIV, 10). Такая же серебряная фибула выявлена в кремационном погребении № 1 Сухумской горы среди типично местных украшений (10, с. 54-55, рис. 25). Сопоставление ачандарской и сухумской фибул дает основание считать, что оба эти украшения по всей вероятности, изделия одной мастерской. Генетичееки они восходят к одночленным бронзовым фибулам колхидск - кобанской культуры, хорошо иллюстрируемым находками Куланурхвского (22, с. 151), Ткварчельского (33, с. 64), Южно - осетинского (Тлийского) (21, с. 142-143) могильников и др. материалами Северного Кавказа (13, с. 226, 464, 487, 489).
Подвески-бусины в виде бараньей головки - 6 экз. четко переданы изящные, вперед выступающие крутые рога, глаза, морда и рот животного. Состоит из двух продольных частей, спаянных между собой; в области шейки два' сквозных отверстия для продевания нитки. Длина 160 -180 мм при высот! 76-77 мм, (рис. 3, 1), вес 7 г; 6 экз. Точно такая же золотая бусина-подвеска найдена в красномаякском могильнике, кета! ти, тоже в женском погребении вместе с чернолаковым скифосом конца V-IV вв. до н.э. (23, с. 274, 278, табл. XXIX, 15).
В арсенал распространения подобных бусин-подвесок входят два памятника Вани (15, с. 8) и Сачхери (19, табл. 11,2) соответственно датируемые в пределах V-IV вв. до н.э.
Следует отметить, что эти бараньи головки, хотя и не на иного, но различаются по величине. Так, даже среди ачандарских находок длина подвески из погребения № 215 мм, тогда как длина такой же формы бусины, происходящей оттуда же, 13 мм; золотая подвеска из Красного маяка - 13 мм, это означает, что интересующие нас бусы-подвески изготовляли в разных формочках. По-видимому, существовало несколько мастерских златокузнечества. Другой вопрос об истоках рассматриваемых нами подвесок в виде бараньих головок. Тот, кто знаком с памятниками северо-западных районов распространения колхидско-кобанской культуры эпохи бронзы и раннего железа, знает, что образ круторогого животного, в особенности барана, козы, тура и т. д., нашел широкое воплощение в изделиях того времени. Подтверждением тому являются замечательные бронзовые фигурки из Мгудзурхва, Лыхны-Бамбора, Абгархук (14, табл. JV, XXI, I XXII); Эшера (12, табл. XII, I; 25, с. 139, рис. 15), а также глиняные фигурки из Тамыша (2, с. 9-126, рис. 13, 4), Гагида (26, с. 70-72), Ткварчели (33, рис. 23).
Перстень-печать. Овальной формы, со щитком, с изображением правой стороны, тулова животного, с открытой пастью (бобр?). Местами поверхность тулова покрыта густой сетью полос, имитирующих шерсть. Размеры щитка - - 10x20 мм. Из-за полома щита мы не можем судить о ее форме. Учитывая, что ачандарская печать сделана из зoлотa, можно полагать, что она принадлежала местной знати, поскольку изделия из золота к серебра, как правило, принадлежали правящей верхушке, и нет сомнения, что печать отражала высокое положение ее владельца среди соплеменников и имела официальное (правовое) или, во всяком случае, общее назначение, которое было в ведении должностного лица. Отнесение ее к кругу личных печатей, противоречило бы общепринятым закономерностям древних обществ, в которых личные печати выглядели проще, техника изготовления была более низкого уровня (16, с. 116). Отсюда следует, что ачандарские золотые украшения выполнены по заказу местных вельмож, а исполнители могли быть заезжие мастера-греки.
Ачандарские находки позволяют также пересмотреть и некоторые другие вопросы в нашей историографии. Так, Г. А. Меликишвили, имея в виду общий уровень развития древнеабхазских племен, даже начала нашей эры, писал: "Местное Население сравнительно мало соприкасалось с развитыми государствами того времени. Внутреннее развитие в этих скудных горных областях не могло идти быстрыми темпами" (18, с. 374).
В свете вышерассмотренных раскопочных материалов Ачандара и других синхронных памятников Абхазии (Сухумская гора, Гуадиху, Красный маяк, Эшера, Бамбора и др.) нетрудно заметить, что жители этих краев еще в середине I тыс. до н.э. по своему имущественному положению не сутупали соседям, в том числе жителям центральной Колхиды (Вани, Сачхери, Пичвнари), а в военном деле даже превосходили последних. В то же время археологически фиксируемая общность погребального обряда и инвентаря могильников позволяет говорить об этнической, стало быть, языковой общности жителей Абхазии того времени. Похоже, что носители культуры названных могильников Абхазии входили в ту часть территории Восточного Причерноморья, где по словам Геродота проживали "соседи Колхов до Кавказского хребта" (Геродот, 111, 87). Спустя почти четыре века после Геродота в пространстве от Диаскуриады до Питиунта и далее на северо-западе, Страбон и Помпоний Мела (I в.) продолжали видеть племена с мифологизированным названием "гениохи" ("возничие"), у которых были свои цари, тираны, скптухи ("жезлодержатели") и т.д.
Поэтому вряд ли будет ошибкой отнести вновь найденные ачандарские украшения и другие предметы, орудия труда и оружия к материальной культуре гениохов. Последние, как известно, лежат в основе образования раннеабхазских княжест апсилов, абазгов, санигов и миссимиан со своими базилевсами - царями.
Использованная литература:
1. Анчабадзе 3. В. История и культура древней Абхазии - 1964
2. Бжания В. В. История археологического изучения памятников энеолита и ранней бролзы в Абхазии. В кн.: Материалы по археологии Абхазии. - Тбилиси, 1967.
3. Бжания В. В., Бжания Д. С. и др. Работы в с. Тамыш. В кн.: Археологические открытия в Абхазии 1986-1987 гг. Тбилиси, 1990.
4. Воронов Ю. Н. Археологическая карта Абхазии. - Cyxуми, 1969.
5. Воронов Ю. Н., ГУНБА М. М. Новые памятники колхидской культуры в Абхазии. - Советская археология, 1978, № 2.
6. Габелия А. Н. Могильник Цоухуа. - В кн.: Археологические открытия в Абхазии 1980 г. - Тбилиси, 1982.
7. Гагошидзе Ю. М. Материалы к истории златокузнечества Грузии (1 пол. I тыс. до н.э.). -- В кн.: Вестник госмузея Грузии, ХХХII-В, - Тбилиси, 1976.
8. Он же. Украшения грузинской женщины. - Тбилиси, 1981
9. Иванов Т. Античная керамика из некрополя Аполлонии. - кн.: Аполлония. - София. 1963.
10. Каландадзе А. Н. Археологические памятники Сухумской горы - Сухуми, 1954.
11. Кахидзе А. Ю. Античные памятники Восточного Причерноморья. - Батуми, 1975.
12. Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, 1. - Тбилиси 1949
13. Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М. 1960
14. Лукин А. Л. Материалы по археологии Бзыбской Абхазии. - В кн.- Тр. отд. перв. общ. гос. Эрмитажа, I. -- Ленинград, 1941.
15. Он же. Эшерская находка. - В кн.: Тр. Абх. инст. ЯЛИ, XXVII, - Сухуми, 1956.
16. Лордкипанидзе О. Д. Город-храм Колхиды, М. 1984.
17. Лордкипанидзе М. Н. Колхидские печати-перстни V - III вв. до и. э. - Тбилиси, 1975.
18. Мелинишвили Г. А. К истории древней Грузии. - Тбилиси, 1959.
19. Надирадзе Д. Ш. Саирхе -- древний город Грузии. Тбилиси, 1990.
20. Соловьев Л. Н. Следы древнего соляного промысла близ г. Сухуми и Очамчира. - В кн.: Тр. Аб. госмузея, I. - Сухуми, 1947.
21. Техов Б. В. Центральный Кавказ, в XVI-X вв. до н.э. М., 1977.
22. Трапш М. М. Труды, 1. -- Сухуми, 1970.
23. Трапш М. М. Труды, 2. -- Сухуми, 1969.
24. Хоштария Н. В. Археологические памятники Западной Грузии. В кн.; Археология Грузии. - Тбилиси, 1959.
25. Цитланадзе Л. Г. Археологические памятники Хеви (Казбекский клад). Тбилиси, 1976.
26. Цвинария И. И. Разведочные работы в селе Гагида Гальского района Абхазской АССР. - - В кн.: Вопросы арх. Абхазии. - Сухуми, 1989.
27. Чкония А. М. Золотые украшения Ванского городища. - В кн.: Вани VI. - Тбилиси, 1981.
28. Шамба Г. К. Древности Эшера. -- Сухуми, 1980.
29. Он же. Эшерское городище. Тбилиси, 1980.
30. Он же. Очерки по археологии Абхазии. Сухуми, 1983.
31. Он же. Раскопки древних памятников Абхазии. Сухуми, 1984.
32. Он же. Археологические памятники Абхазии. Сухуми, 1988.
33. Шамба Г. К., Шамба С. М. Археологические памятники верховья р. Галидзга. -- Тбилиси, 1990.
(Опубликовано в: Актуальные проблемы истории народов Кавказа. Сухум, 1996, с. 48-57)
(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
Об одном раннеэллинистическом захоронении представителя древнеабхазской знати из с. Эшера
Летом 1968 года сотрудники Абхазского института ЯЛИ им. Гулиа АН Грузинской ССР проводили археологические работы в с. Н. Эшера Сухумского района на правобережье реки Гумиста. Был вскрыт ряд интересных археологических памятников, связанных с античным городищем, о существовании которого писали в свое время М. М. Иващенко (1), Б. А. Куфтин (2) и М. М. Трапш (3). Среди выявленных особое место занимает богатое захоронение названное нами "погребением воина-жреца".
Учитывая исключительно важный характер погребального комплекса в изучении истории материальной и духовной культуры населения ранне-эллинистической эпохи Абхазии мы считаем необходимым ввести их в научный оборот.
Погребение было вскрыто в 120 м с.-в. от Эшерского городища, на восточной стороне современного т. н. армянского кладбища. Поводом к началу земляных работ на этом участке послужило сообщение местного жителя Хозара Капикяна о частых находках древних предметов на названном холме.
Он передал нашей экспедиции фрагментированную золотую обкладку шаровидной бусины и семь стеклянных бус (табл. II, 5), происходивших, видимо, из разрушенных погребений. Четыре трапециевидной формы бусины из синего стекла повторяют форму бусин, раскопанных на Луговском могильнике VI в. до н. э., являющихся продукцией переднеазиатских стран (4). По словам того же находчика, на этом месте был найден фрагментированный бронзовый шлем и несколько золотых "колец" (перстень?) с человеческими изображениями; золотая крупная серьга, состоящая из большого диска с многочисленными привесками, ныне утерянные находчиком.
Раскопанное нами погребение располагалось у края дороги, где по выступающим черепкам нетрудно было определить его местонахождение. Видимо, оно относилось к числу незначительных остатков некогда существовавшего здесь могильника.
Погребение не имело сверху каких-либо признаков насыпи. Оно представляло собой типичное грунтовое захоронение с обрядом трупоположения, на спине, руки располагались на животе. Голова, также как и вся могильная яма была ориентирована на ю.-з., т. е. в сторону моря. Костяк почти не сохранился. Длина могильной ямы 260 см, при ширине 110 см, глубина залегания 0,55 - 0,60 см, в зависимости от наклона рельефа.
По месту выбора захоронения, ориентации могилы, обряду погребения и т. д. рассматриваемое погребение относится к местным традиционным грунтовым могилам, неоднократно засвидетельствованным на могильниках древней Абхазии (5).
Погребенному было положено большое количество предметов из коих число сохранившихся превышает несколько десятков.
В расположении вещей прослеживалась следующая картина: большие сосуды находились у ног покойника, малые вокруг головы, а оружие по бокам и в области талии и таза.
Посуда: Двухручный кувшин (табл. I, 7а) типа амфоры, плоскодонный, буроглиняный с плотной песочной обмазкой. Он имеет короткую, но довольно широкую шейку с отогнутым наружу венчиком и сердцевидным туловом. Шейка украшена тремя врезными поясами, нанесенными до обжига. Основания дугообразных вертикальных ручек выполнены в виде звериной лапы с тремя когтевидными выступами по обе стороны. Примерная высота 0,40 - 0,50 см, высота устья 18-20 см, дм. дна 12 см, толщина стенки 1 см. Аналогии мы не встречали. Рядом с этим сосудом лежала на боку сильно раздавленная тяжестью земли остродонная амфора из местной красно-коричневой глины (табл. I, 5). Ручка в сечении имеет овальную форму, высота ножки около 5 см. Как неоднократно отмечалось в специальной литературе, подобные амфоры из т. н. "коричневой глины" имели широкое распространение в исторической Колхиде (6) и за ее пределами (7) еще с IV в. до н. э. Если до сих пор было принято называть их южнопонтийскими (8), то с учетом массовости их нахождения в Колхиде и недавно проведенные петрографические анализы дают основание считать местом производство амфор из т. н. "коричневой глины" Колхиду (9) в географическом понятии которой входила и собственно Абхазия.
В пользу этого говорят и другие археологические открытия в нашем крае, в частности, как установил М. М. Трапш на рубеже IV-III вв. до н. э. в районе Красного маяка примерно в 4 км восточнее Эшерского городища функционировала печь для обжига керамических изделий (10). Иными словами, время возникновения рассматриваемого погребения и время существования Красномаякской керамической печи относится примерно к одному периоду.
Рядом с амфорами был поставлен оригинальный ритуальный сосуд (табл. I, 6; II, 2), состоящий из трех узкогорлых кувшинчиков, соединенных между собой сквозными отверстиями в туловах и общим дном. Этот тройной сосуд имел высокую цилиндрической формы полую внутри ствол ножку. Он изготовлен из темно-коричневой глины, залощенной сверху сургучным цветом. Общая высота 20 см, средней дм., тулова кувшинчика около 8 см (из трех один фрагментирован). Насколько нам известно, всего лишь один такой сосуд, происходит из материалов, добытых М. М. Трапшем в 1952 г. рядом с Сухумом на могильнике Гуад-иху (погребение № 39), датированное IV в. до н. э. (11). Разница между ними состоит в том, что на Гуадихинском экземпляре отсутствует ножка столь характерная для Эшерского сосуда.
Нельзя не отметить большое скопление столовой и парадной посуды у головы погребенного. Здесь находилось более чем десять сосудов среди которых лишь три оказались импортными черно-лаковыми изделиями. К числу местной продукции относятся два горшка (табл. I, 8), две миски (табл. I, 4, 19а) и крышка с петлей (табл. I, 9); кувшинчик красноглиняный (табл. I, 7, 10), тонкостенный с приземистым туловом трубчатым горлышком и слегка расширяющимся устьем. Ручка в разрезе плоскоовальная, высота около 12 см, дм. дна 6,5 см, наибольший дм. тулова - 10,2, дм. венчика - 5 см; они относятся к тем типам кувшинчиков, которые были выявлены в 30-х годах нашего столетия в Эшера на холме Верещагина и в Очамчире, считающихся местными изделиями (12). Мало чем отличается от этой формы кувшинчика сосуд, засвидетельствованный раскопками М. М. Транша в 1951 г. на Сухумской горе в погребение № 1, совместно с колхидским топором VIII - VII вв. до н. э. (13), что говорит о длительном хронологическом диапазоне их существования.
Горшочек лепной грубой отделки со сглаженной шероховатой поверхностью баночной формы, плоским дном, выпуклой срединной частью и слегка расширяющимися снаружи венчиками, обжиг неравномерный. Высота 112 см, дм. устья 12,7 см, толщина станки - 0,6 см, дм. дна около 10 см (табл. I, 8) 2 экз.
Миска лепная буроглиняная с расширяющимися кверху стенками, бортик загнутый во внутрь, с плоским утолщенным дном, высота 15 см, дм. дна 9 см, дм. устья около 18 см, толщина дна около 1 см (табл. I, 4).
Рис. 2.
Крышка сосуда (по-видимому, от горшка) с петлевидной ручкой у основания, с широким раструбом, стенок, края округлены. Высота 9 см, дм. устья 11,5 см, толщина стенки 8 см (табл. I, 9).
Импортная керамика рассматриваемого погребения представлена киликом, чашей и лекифом, позволяющим наиболее надежно датировать погребение.
Килик с двумя вытянутыми ручками с широким устьем. Профилактированная -ножка имеет с внутренней стороны полусферическое углубление (табл. I, 2; II, 2,4). Дно килика украшено штампованным орнаментом, состоящим из двух концентрических кругов выполненных густыми насечками. Внутри круга нанесены четыре пальметки, объединенные врезными кругами и с кружочками в центре. Сосуд покрыт черным лаком с темно-синим отливом, черепок в изломе имеет охристый цвет. Высота килика вместе с ручками 12 см, дм. устья - 13 см. Для датировки нашего сосуда исключительное значение имеет недавно опубликованная статья В. Ф. Гайдукевича об одном чернолаковом изделии Мирмекия (14), орнамент которого с поразительной точностью совпадает с орнаментом эшерского килика. Вместе с тем, в названной работе В. Ф. Гайдукевича устанавливается, что штампованный орнамент, состоящий из круга штрихов ("насечки" с пальметтами применяется с конца V в. до н. э. Разнообразные комбинации этих мотивов удерживались до начала III в. до н. э. Хотя и в последующее время штампованный орнамент употреблялся, но уже без четкости, сильно схематизированно, и что главное, пальметты вышли из употребления (15.) На основании этих наблюдений чернолаковый сосуд с таким же штампованным орнаментом из пальметток, как эшерский килик, В. Ф. .Гайдукевич датирует рубежом IV-III вз. до н. э. или же не позднее 80-х годов III в. до н. э. (16)
Орнамент эшерского килика с абсолютной точностью повторяется и на чернолаковом сосуде, происходящем из Ольвийской агоры (помещение № 5). Последний датируется рубежом IV - III вв. до н. э. (17).
К тому же времени относятся чернолаковые сосуды с аналогичным штампованным орнаментом из раскопок Б. В. Фармаковского в Ольвии и из материалов керченских склепов на Митридатовской горе, выявленные Шкорпилем (18).
Для датировки Эшерского килика определенное значение имеет аналогичный сосуд, найденный близ Керчи в поселке Войкова в гробнице № 79, относящейся тоже к IV-III вв. до н. э. (19)
Эшерский килик напоминает аналогичный сосуд из Очамчира, раскопанный в 1935-1936 гг. М. М. Иващенко и Л. Н. Соловьевым (20).
Другое чернолаковое изделие, происходящее из Эшерского погребения, является лекифом, извлеченным из устья только что рассмотренного сосуда.
Лекиф (табл. I, 3) представляет собой миниатюрный кувшинчик с вертикальной (ручкой, невысокой цилиндрической шейкой и
расширяющимся вверх утолщенным полочковидным венчиком (высота 13 см). О принадлежности его к чернолаковым изделиям можно судить лишь по незначительным остаткам лака с внутренней стороны устья, тогда как он вовсе отсутствует на наружной поверхности. Отсутствие лака на лекифе мы объясняем той причиной, что по всей вероятности поверхность его была в свое время расписана другими цветами, слившимися с основной массой охристого цвета глины кувшинчика.
Известно, что лекифы того времени нередко покрывались белой облицовкой, по которой наносилась роспись, сюжеты которой были связаны с заупокойным культом (21).
Третий чернолаковый сосуд это - чаша-миска на низком кольцевом поддоне, отогнутой кнаружи закраиной и дном украшенным такими же пальметтками как на килике. Такие сосуды не впервые обнаруживаются в Абхазии. Они были засвидетельствованы дважды в Сухуми (22) (23) (табл. II, 1; II, .1, 3).
Оружие. Из Эшерского погребения происходит большое количество боевого оружия: два меча, топор-секира, два ножа, пять железных наконечников копья. Все они изготовлены из железа (табл. I, 11-20).
Двулезвийный меч с поперечным брусковидным навершием. Черенок переходит к клинку под тупым углом. Общая длина 61 см, наибольшая ширина лезвия 4,7 см. Меч лежал в области живота наискось, острием в сторону левой ноги (табл. I, 19).
По нашим наблюдениям подобные мечи встречаются главным образом на территории Западного Кавказа и число их не превышает в настоящее время полудесятка.
Рис. 3.
Ближайшим аналогом эшерского меча служит меч из некрополя Гуадиху, датируемый М. М. Трапшем IV-III вв. до н. э. (24).
Аналогичный железный меч с брусковидным навершием, происходящий из Пашковского могильника № 3 К. Ф. Смирнов относит ко времени не позднее III в. до н. э. (25).
Меч подобный Эшерскому экземпляру был обнаружен еще в 1903 г. в Прикубанье в станице Воронежской и в Елизаветинском кургане IV в. до н. э. (26).
Таким образом, ареал распространения железных мечей с брусковидным навершием охватывает только Западный Кавказ, где они, видимо, являлись одним из излюбленных видов оружия местного населения, причем, как свидетельствуют погребальные комплексы, с которыми они связаны, такими мечами пользовались довольно состоятельные личности.
К совершенно иному типу относится другой меч, происходящий из рассматриваемого погребения. Речь идет о греческом типе махайра с полуколыцевидной вершиной рукояти с заметно расширяющейся в средней части полосой лезвия (табл. I, 16).
Обкладка ручки была изготовлена из древесного материала о чем говорят остатки дерева от рукоятки. Длина сохранившейся части 42,5 см, наибольшая ширина лезвия - 4,7; толщина спинки 0,6 см. Он лежал у правой руки погребенного.
Как известно, махайры широко были распространены в греческом мире, находя применение как в кавалерии, так и в пешем бою (так, они были на вооружении войска Александра Македонского) (27). На основании росписей на вазах и скульптурных изображений- меч-махайра носился с левой стороны на перевязи, проходящей через правое плечо и соединяющейся с верхней частью ножен, посредством двух пряжек и кольца. По-видимому, подобный меч был найден М. М. Трапш в погребении 7(19) (V-III вв. до н. э.) могильника Гуад-Иху. К сожалению, от меча не сохранились ни острие, ни рукоять (28).
По форме рукояти и расширению в средней части лезвия, интересующий нас меч имеет аналогию с керченским мечом из раскопок А. Б. Ашика, 1834 г. близ Карантинного шоссе и датируемый монетой Лисимаха - концом IV или началом III вв. до н. э. (29). Насколько позволяет судить имеющаяся литература, такой меч впервые обнаруживается на Кавказском побережье (30).
К числу оружия, извлеченного из Эшерского погребения, относится и железный боевой топор-секира с удлиненным корпусом, молотковидным обухом с расширяющейся асимметричной формы лопастью и овальной проушиной. Длина его 17 см, ширина лезвия - 20 см, насадочное отверстие 2x3 см. Он находился с левой стороны покойника острием в сторону (табл. II, 11). По своей асимметричной пропорции этот топор несколько напоминает тип колхидско-кобанского бронзового топора "б" по Уваровской классификации (31), "2" по Джапаридзе32 и "СII" по Лукину (33).
Типы таких железных топоров получили свое оформление еще в эпоху раннего железа, и обильно они встречаются в погребениях старшей группы могильника Гуад-Иху (VIII-VI вв. до н. э.) (34).
У левой плечевой кости лежали пять массивных листовидных железных наконечника копья с расщепленными трубчатыми втулками и листовидными формами пера (табл. I, 12-15, 20). Размеры колеблются от 43 до 62 см. Небезынтересно отметить, что столько же копий и тех же типов засвидетельствовано близ Сухуми в одном погребении V-III (35). Как показывают раскопки древних могильников Абхазии, формы этих железных наконечников копий были известны по крайней мере еще с VIII - VII вв. до н. э. (36). По наблюдениям М. М. Трапш железные наконечники копий своим листовидным пером с четким, или слегка выделяющимся срединным ребрам и втулкой напоминают бронзовые наконечники копий древнекавказских типов, изготовленные техникой литья (37). Это предположение, высказанное еще в 1962 г. (подтвердилось новой находкой в селе Нижняя Эшера, состоящей из клада боевого оружия из однотипных бронзовых и железных наконечников копий и бронзовых топоров с клиновидным обухом колхидского типа.
К перечню оружия следует еще добавить два однотипных железных ножа со слегка изогнутым,и спинками, клиновидно суживающимися концами. На одном из ножей у черенка сохранился железный гвоздь для прикрепления планок. Длина сохранившейся части меньшего ножа 15 см, при ширине - 2,6 см, толщина спинки 0,36 см, большой нож-18,5 см, при ширине 2-3, толщина спинки - 0,4 см (табл. I, 17-18). Нож лежал рядом с однолеззийным мечом-махайра.
Среди находок имеется орудие бытового характера- оселок-точилка из темно-серого плотного (песчаника с просверленным концом для подвешивания к ремню. Размеры 1,5x2,2x12 дм, отверстия- 0,8 см; на нем сохранились следы еле заметные от употребления в качестве точилки. Оселок был найден рядом с двулезвий-ным мечом, в области правого бедра погребенного (табл. I, 32).
Украшения. На руках были обнаружены три бронзовые и два железные браслета.
1. Бронзовый браслет изготовлен из круглопроволочной спиралевидной шестивитковой проволоки с обрубленными концами, украшенными с обеих сторон десятью поперечными кольцевидными надрезами. Диаметр проволочного сечения 0,3 см, дм. браслета 6,2 см. Браслет был надет на правой руке (табл. I, 27).
2. Бронзовый браслет круглопроволочный, овальной формы с разомкнутыми концами, лебедевидными головками и схематизированными глазками. Размер 5,4x6,7 см, дм. проволочного сечения 0,3 см - 1 экз. (табл. I, 24-25) найден на правой руке.
Аналогичные украшения были известны из того же села Эшера еще с 1934 - 1939 гг. из раскопок М. М. Иващенко и Б. А. Куфтина и датировались погребальным комплексом раннеэллинским временем (38). Такой же браслет нам был передан Эшерским жителем Д. Накопиа в 1967 г. По словам последнего вещь происходит из разрушенного погребения на Эшерском городище. К этой серии бронзовых браслетов относится еще один браслет с зооморфными концами, найденный во время террасирования склона колхозником И. Багателия в с. Абгархук в м. Тасракуа (хранится в Абхазском институте).
3. Серебряный браслет, круглопроволочный с утолщенными и обрубленными несомкнутыми концами, без орнамента. Частично фрагментирован, размеры 5,7x7 дм. проволочного сечения 0,3 - 0,5 см (табл. I, 23).
4. Железный браслет, круглопроволочный, сильно фрагментированный с обрубленными концами дм. сечения 0,7 - 0,8 см. Два экземпляра (табл. I, 21-22).
Вместе с браслетами на правой руке были найдены 17 стеклянных бус мелкого размера, делящиеся на два типа как по форме, так и по цвету:
1) округленные, голубого цвета с неровными поверхностями, 5 экземпляров. Все бусы имеют одностороннее сверление. Длина бус 0,5-0,6 см (табл. I, 30);
2) бочонкообразные бусины в виде мелкого бисера ярко-черного цвета 12 экз., все однотипные: наименьшая 0,3x0,4 см, наибольшая- 0,4-0,5, дм. отверстия 0,2, низка бус вместе с браслетами украшали левую руку (табл. I, 31);
3) умбовидная бронзовая бляшка с дугообразной петлей у основания для продевания ремешка. Такому предположению не противоречит и место находки предмета в области живота там, где носился ремень (табл. I, 26).
Перстень-печать (табл. I, 28; III, 3). Одной из ярких находок происходящих из рассматриваемого эшерского грунтового погребения является найденная в области фаланг перстень-печать из бронзы. Щиток перстня овальной формы. На нем врезным способом изображена женская фигура влево, несущая на руках пламевидный искрящийся предмет. Четкий и плавный контур фигуры, развевающиеся сзади концы легкой одежды говорят за то, что при ее изготовлении древний скульптор брал за основу греческую иконографию. Но если она держит на руках жертвенный огонь, элемент огнепоклонства-зороастризма, то, видимо, есть основание увязать находку с кругом греко-персидского искусства.
В то же время обращает на себя внимание трактовка лица, выполненная схематично, даже очень грубо. Во всяком случае, наблюдается резкий контраст между изображением лица и изящно выполненным контуром фигуры.
На наш взгляд, оно указывает на почерк какого-то самобытного камнереза. Этому же не противоречит и другой вид орнамента печати - елочный узор - символизирующий почву - путь-дорогу - традиционный излюбленный орнамент древнекавказских гончаров и металлургов.
Если наши предположения верны, то и на эшерской бронзовой печати следует видеть переплетения элементов греко-персидской, с одной стороны, и местно-самобытной традиции, с другой. Размеры 12x17,5 мм. И, наконец, среди вещей, извлеченных из эшерского погребения следует выделить бронзовый скульптурный предмет, относящийся к т. н. мелкообъемному искусству, изготовленный при помощи применения сложной техники литья, ковки и гравировки (табл. I, 33, табл. III, 1).
В ее головной части имеется прямоугольная площадка, украшенная тремя парами бронзовых спиралей. На продолжении каждой спирали выступают схематизированные круторогие бараньи головки. На шейке каждого баранчика висели конической формы колокольчики без язычков с боковыми продольными разрезами. Каждый колокольчик в нижней части опоясан по одному или по два врезными параллельными поясками.
В средней части площадки установлен всадник. Он восседает на жеребце со сплюснутой мордой и длинным хвостом. Ноги животного выполнены в виде двух массивных столбиков. Верховой обеими руками с напряжением держит уздечку. Этот момент хорошо согласуется с общей позой всадника: легкая прогнутость его спины как бы навстречу ветру. Сзади под всадником отходят три ствола с одной поперечной перекладиной, поверхности которых украшены косыми насечками и плетением.
Конечная часть самого предмета завершается трехствольной подвеской, которая была снабжена колокольчиками (сохранились только два). На правой стороне от всадника на крайнем стволе выступает фигура собаки с ошейником и раскрытой пастью и тоже как конь на двух массивных ножках. Левое ухо изображено стоячим, правое - склонившись вниз.
Все три изображения - всадник, конь и собака снабжены ярко выраженными фаллическими признаками, что должно говорить о культовом значении изображаемых.
Тут же следует отметить, что внутренняя сторона предмета лишена всякой орнаментации и вообще не отделана. Следовательно внутренняя половина скульптуры оставалась как бы вне поля зрения. Этому не противоречит и изогнутость предмета, которая, видимо, накладывалась на что-то и служила, возможно, верхней частью одежды, скорее всего головного убора. В пользу последнего говорит и условие нахождения предмета. Он лежал в области головы погребенного. Изготовлен методом т.н. утерянной формы. Размеры: общая длина около 27 см, высота всадника 4,5 см, колокольчики вместе с петельками 3,5 см.
По своей форме, способу изготовления и трактовке фигур Эшерская находка имеет абсолютно точную аналогию из с. Бамбора (близ Гудаут) случайно обнаруженной при земляных работах в 1911 г. (39) Вещь была переиздана проф. Б. А. Куфтиным в 1949 г. ошибочно переменив лишь паспорт с указанием вместо Бамбора Абгархук (40). Единственная деталь, отличающая эшерского всадника от бамборского - это фигура собаки, отсутствующая на бамборском экземпляре.
Причину этого отсутствия, видимо, следует искать в идеологической значимости самих предметов. Нужно полагать, что вкладываемое культовое значение эшерского предмета было шире бамборского.
Есть еще третий экземпляр с двумя всадниками, опубликованный тем же А. Л. Лукиным и хранящийся в Киевском музее.
На нем представлены два рядом идущих всадника (41). Как удалось убедительно доказать ему и эта находка должна происходить из Абхазии. В пользу этого говорит поразительное сходство с известными уже нам Эшерским и Бамборским предметами.
Других прямых аналогий вне Абхазии нам не известно.
Говоря о некоторых стилистических параллелях эшерскому предмету нельзя не упомянуть другие бронзовые предметы культового характера, связанные с исполнением различных ритуалов. Например, трактовка головы жреца очень близка к манере исполнения конской головы из Кумбулта (Северная Осетия) (42).
К числу далеких параллелей можно указать целую серию находок из т. н. Казбекского клада (43) сер. I тыс. до н. э.
Первый интерпретатор Бамборского культового предмета А. Л. Лукин видел в образе всадника божество Айтар (44.) Согласно этнографическому материалу из устного народного творчества абхазов Айтар - бог и покровитель домашнего скота (45). По личным наблюдениям известного абхазского этнографа С. Т. Званба, записанным в середине XIX в., Айтар - бог и покровитель домашнего скота, которому пастухи приносят в жертву различные молочные продукты вечером, раз в году, летом (46), а также Айтар - это великий бог обновления природы, размножения и особенно, скотоводства, являющийся главою целой плеяды богов, которые находятся как бы в соподчинении к нему, составляя каждый из них часть, долю его. Согласно культово-религиозным представлениям абхазов еще до недавнего времени Айтар-ду (великий Айтар) возглавлял целый пантеон богов или седьмицу. Ему посвящали праздники Айтар-ныхуара в первый понедельник великого поста. Для этого специально пекли чурек-амгьал. По истечению жертвенного чурека, когда "с полей возвращаются козы, старший в семье мужчина обращаясь к богу произносит молитву, чтобы великая доля великого бога Айтар-Джвабран покровительствовал его стаду, чтобы оно (стадо) никогда не терпело никакого вреда кроме своей старой облинялой шерсти (47).
В праздничный цикл, посвященный Айтар-ныхуа, входит моление Алышькинтр - олицетворяющего божество собаки, доля - великого бога Айтар. Молящийся просит бога Алышькинтр, чтобы он дал ему верных собак, лучших друзей человека и верных сторожей его добра.
Если в образе всадника следует видеть олицетворение божества Айтар, то согласно этому же циклу об Айтар-ныхуа следует предположить в фигуре собаки со священным ошейником в виде напайки валика. В литературе специально отмечалось, что эта деталь на шее собаки лигамитадия - священная повязка (48).
Логично было бы усмотреть в образе Алышкинтр - божество собак и охранительной силы, входящее в седьмицу Айтар (Айтар-бжейтер) (49), а в фигуре жеребца - олицетворение Аеышь-ашьан - божество размножения лошадей, мулов, ослов и т. д. (50), а бараньи головки, выступающие на эшерском культовом предмете, видимо, символизируют божество коз и овец (Цьабран) (51).
Не меньший интерес вызывают идейные стороны других орнаментальных мотивов. Так, двойная спираль S-образной формы - солярный символ - нарастание и убыль луны (52), бег времени (53), колокольчики же могли выступать в качестве оберегов, отгоняющих злых духов (54), орнамент, выполненный косыми насечками, - это путь-дорога, движение светил (55), а изогнутость самого предмета, очевидно, напоминала форму небосвода и т. д.
Таким образом, если объяснение идейного содержания рассматриваемого культового предмета правильно увязано с циклом обрядового праздника Айтар-ныхуара, засвидетельствованным в пережиточной форме пока что у абхазов, тогда в эшерском бронзовом скульптурном памятнике следует видеть культовый предмет как бы двойник божества Айтар - атрибут жреца, которым, видимо, пользовались при исполнении жреческих обязанностей. Так как вещь происходит из индивидуального мужского захоронения, то и она так же как и весь остальной погребальный инвентарь относится тому, кому они были положены. Следовательно, открытое нами эшерское погребение принадлежало жрецу-служителю культа божества плодородия и скотоводства - Айтар. Можно было бы предположить, что и в Бамборский культовый предмет со всадником должен был происходить из знатного погребения. По данным того же А. Л. Лукина, аналогичный культовый предмет со всадником и бараньими головками в свое время был найден в Абгархуке (близ Гудаут) и уничтожен находчиком (56). С учетом этих данных можно предположить, что на территории Абхазии, по крайней мере, во второй половине I тысячелетия до н. э. продолжала существовать довольно состоятельная верхушечная жреческая прослойка со своими особо выделяющимися жреческими знаками, обладавшими по представлению его носителей силой, способной обратить внимание божества, которому молился владелец культового предмета.
В связи с этим интересно вспомнить мнение Е. И. Крупнова и других знатоков материальной и духовной культуры Кавказа о том, что фаллические скульптурные фигурки, встречаемые в древних погребениях и поселениях, связаны с магией, в частности с производственной магией и с культом плодородия или домашнего очага и что, по убеждению древних, существовала таинственная связь между человеком и сверхъестественными силами природы и что эта связь осуществлялась жрецами, являющимися в то же время членами родовой общины (57).
О наличии жреческой касты в древней Абхазии, о представлении их образа в некоторой степени дает суждение терракотовая фигурка жреца с лентовидной полоской через плечо и круглым предметом в виде лепешки на правой руке, извлеченный из культурных слоев римского времени на Сухумской крепости58. Одновременно с этим, если судить по целому ряду предметов эшер-ского погребального комплекса, нельзя не отметить и другую сторону детальности при жизни погребенного в этой могиле, а именно: наличие большого количества разнообразного оружия, в котором присутствуют наряду с местными атрибутами и меч-махайра жреческого типа, являющийся яркой иллюстрацией его военизированного облика, т.е. эшерская могила рубежа IV-III вв. до н. э. принадлежала представителю знати, в руках которого были сосредоточены функции как военного предводительства, так и духовенства, а наличие в погребении чернолаковых сосудов указывает на приобщенность их владельца к эллинской культуре.
Доказательством этого положения является и сам факт места захоронения рядом с античным городищем, изучение которого только начинается.
Используемая литература
1. М. М. Иващенко. Исследование архаических памятников материальной культуры в Абхазии. Тифлис, 1934, стр. 58.
2. Б. А. Куфтин. Материалы к археологии Колхиды, I. Тб., 1949, стр. 5 и след
3. М. М. Трапш. Труды, 2. Сухуми, 1969, стр. 236.
4. Е. И. Крупнов. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960, стр. 293, табл. XIX, II.
5. М. М. Трапш. Памятники Колхидской и скифской культуры в селе Куланурхва Абхазской АССР. Сухуми, 1962, стр. 14; его же. Труды, 2. Сухуми, 1969, стр. 253.
6. О. Д. Лордкипанидзе. Античный мир и древняя Колхида. Тбилиси, 1966. А. Кахидзе. Материалы по истории древних городов Восточного Причерноморья. МАГК, IV, 1965, стр. 87.
7. И. Б. Зеест. Керамическая тара Боспора. МИА, 83, стр. 108, табл. XXVI, 59.
8. Там же.
9. О. Д. Лордкипанидзе. Указ, соч., там же.
10. М. М. Трапш. Труды, 2. Сухуми, 1969, стр. 225,
11. М. М. Трапш. Труды, 2, стр. 248, 262, табл. XXXII; II.
12. Б. А. Куфтин. Материалы к археологии Колхиды, I, табл. X, II, 1949, стр. 33; табл. IV-б. II, 1950, стр. 273.
13. М. М. Трапш. Памятники Колхидской и скифской культуры. Указ, соч., табл. X II.
14. В, Ф. Гайдукевич. Вотив Герея из Мирмекия. В сб.: Культура античного мира. Москва, 1966, стр. 72-73.
15. Там же.
16. Там же.
17. Е. И. Леви. Ольвийская агора. МИА, 50, стр, 60, рис 19, 2.
18. ИАК, вып. 40. 1911, стр. 68, рис. 6-6.
19. С.И. Капошина. Некрополь в районе поселка им. Войкова близ Керчи. МИА, 69, стр. 128, рис. 27.
20. О. Д. Лордкипанидзе. Античный мир и древняя Колхида. Тб., 1966, стр. 80, табл. XXI.
21. В. Д. Блаватский. История античной расписной керамики. М., 1953, стр. 54.
22. В. И. Сизов. Восточное побережье Черного моря. МАК, II, 1889, табл. I, 1.
23. О. Д. Лордкипанидзе. Указ, соч., стр. 80, табл. XX, 2.
24. М. М. Трапш. Итоги арх. исследований в Сухуми в 1951 - 1953 гг. СА, XXIII, стр. 216, рис. 7, 1; его же. Труды, 2, стр. 250, табл. XXXIII, 2.
25. К. Ф. Смирнов. О некоторых итогах исследования могильников местной и скифской культуры Прикубанья и Дагестана. КСИИМК, XXXVIII, стр.152 - 153, рис. 48, 3.
26. Н. В. Анфимов. Меото-Сарматский могильник у станицы Усть-Лабинской. МИА, 23, стр. 168.
27. Н. И. Сокольский. Боспорские мечи. МИА, 33, стр. 130-131.
28. М. М. Транш. Труды, 2. Сухуми, 1969, стр. 247, 250, табл. XXXIII, 3.
29. Н. И. Сокольский. Указ, соч., там же.
30. Как любезно нам сообщил Г. Ф. Гобеджишвили меч-махайра обнаружен им в верховье реки Риони
31. П. С. Уварова. Могильники Северного Кавказа. МАК, VIII, табл. V, 3.
32. О. М. Джапаридзе. Топоры Западной Грузии. СА, XVIII, стр. 285, рис. I, П. 33 А. Л. Лукин. Материалы по археологии Бзыбской Абхазии. ТОИПКГЭ, I, Л., 1941, стр. 33, табл. XIII, 1-2.
33. М. М. Трапш. Труды, 2. Сухуми, 1969, стр. 22, рис. 4.
34. М. М. Трапш. Некоторые итоги археологического исследования в Сухуми в (1951- -1953 гг. СА, XXIII, стр. 208, рис. 1; его же. Труды, 2, стр. 129, табл. XIII, 4.
35. М. М. Трапш. Памятники Колхидской и Скифской культур, табл. XVI.
36. М. М. Трапш. Указ, соч., стр. 47.
37. Б. А. Куфтин. Указ, соч., стр. 64, табл. VI
38. А. Л. Лукин. Указ, соч., стр. 70.
39. Б. А. Куфтин. Указ, соч, стр. 144, рис, 55.
40. А. Л. Лукин. Указ, соч., стр. 70.
41. П. С. Уварова. Указ, соч., стр. 139-151.
42. П. С. Уварова. Указ, соч., табл. XXXVIII, 4.
43. А. Л. Лукин. Указ, соч., стр. 72.
44. Очерки истории Абх. АССР. Сухуми, 1956, стр. 16.
45. С. Т. Званба. Этнографические этюды. Сухуми, 1955, стр. 66, 73.
46. Н. С. Джанашиа. Статьи по этнографии Абхазии. Сухуми, 1960, стр. 23-29.
47. А. Лукин. Ешерская находка. ТАИЯЛИ, XXVII. Сухуми, 1956, стр. 156-159, табл. XI, 1.
48. В районе Ткварчели имеется святилище храм, которому посвящено божество Алышькинтр - храм Лашкьындар. См. об этом Ш. Д. Инал-ипа. Абхазы, 1965, стр. 521.
49. Н. С. Джанашиа. Указ, соч., там же.
50. Его же, стр. 32. См. также Г. К. Шамба. Ахаччарху - древнейший могильник нагорной Абхазии. Сухуми, 1970, стр. 32.
51. А. Л. Лукин. Указ, соч., там же-
52. Б. А. Рыбаков. Космогония и мифология земледельцев энеолита. СА, 1, 1965, стр. 42.
53. Как известно с древнейших времен колокольчикам приписывается сила могущая своим звоном прогонять бесов и болезни. См. Энциклоп. Бракгауза и Ефрона, т. 30, стр. 722.
54. Млечный путь у абхазов именуется буквально "Овечий путь".
55. А. Л. Лукин. Материалы..., стр. 28-29, 108
56. Е. И. Крупнов. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960, стр. 366.
57. М. М. Трапш. Раскопки древнего Севастополиса в районе Сухумской крепости в 1959 г. ТАИЯЛИ XXXIII-XXXI, стр. 242, 4.
(Опубликовано в: Известия Абх. ИЯЛИ, т. 1, Тбилиси, 1972 г., с. 98-112.)
