Часть третья
Главы:
ЯЗЫК — ЗОЛОТО, ЯЗЫК — ГРЯЗЬ
И для идущего по жизни крепким шагом человека не всегда дорога бывает гладкой. А если ты еще преуспел в этой жизни — тебя обязательно сопровождают завистники. И потом абхазы говорят: «Язык — золото, язык — грязь». Только разум может вовремя обуздать готовое сорваться с языка дурное слово…
Случилось так, что Касей Хачегогу, признанный и уважаемый в масштабе России и за ее пределами режиссер, испытал в какой-то период своей жизни яд интриг и сплетен и необоснованную критику. Человек гордый и ранимый (а творческие люди такие) — он ушел из родного коллектива. Может, поспешил со своим решением, оставив тех, кого сделал известными своим режиссер-ским талантом? Но что сделано, то сделано. В тот непростой период в его творческой жизни (еще до ухода из театра) режиссер часто задавался вопросом: «Сохраняет ли в себе человеческое достоинство сам актер, уча этому других?» В коллективе возникали проблемы, они были связаны и с творческой усталостью отдельных актеров, и нездоровым соперничеством, и с бытовыми проблемами, и с завистью…
Сам Касей Хачегогу весьма сдержанно сказал об этом: «Было, было, все было… И такое случается со всеми в жизни». Да, вдохновителю Адыгейского театра пришлось оставить Адыгею, не стал он втягиваться в нездоровую борьбу. Видимо, решил, что время рассудит всех. Кстати скажу, что в подобной ситуации в свое время абхазский поэт и прозаик Никуала Квициниа написал:
«Враги, за ваше пью здоровье,
И не стакан, а полный рог!
Меня дарите нелюбовью!
В пути вставайте поперек!
Когда иду я, чуть не плача,
Навстречу попадайтесь мне:
«Упал он духом — вот удача!
Мы рады: он не на коне!»
Когда спешу — подставьте ногу,
Могилу ройте в ранний срок.
Мне целясь в грудь, молитесь Богу,
Чтоб не промазать Он помог.
Живите долго, острой саблей
Всегда сверкайте надо мной,
Чтоб мои мышцы не ослабли,
Чтоб цель была в борьбе земной.
От вас я, как от ветра пламя,
Лишь разгораюсь — для побед!
Коплю я силы — кулаками
Машите мне бессильно вслед...»
И, конечно, не случайным было появление в мартовском номере москов¬ской газеты «Комсомольская правда» за 1988 год статьи в поддержку Касея Хачегогу. В подборке, названной «Укрощение строптивого», журналист А. Колесников писал следующее:
«Объединенный драматический театр имени А. С. Пушкина — это единственная в стране и в мире профессиональная адыгейская труппа. Драматичная история театра уже сама по себе вызывает уважение. Первые попытки объе¬динить местные национальные театральные силы относятся к 30-м годам. Только родившись, коллектив послал молодежь учиться в ГИТИС. Свои актерские дипломы ребята получили в июне сорок первого. Все мужчины-выпускники ушли на фронт. И почти никто не вернулся. Театра не стало. Спектакли на родном языке удалось возродить лишь в 50-е годы. С трудом обретенное право на собственный национальный театр, его нелегкая судьба во многом определили жизнь этого коллектива.
Последняя поездка моя в Майкоп не сулила прежних радостей. В мае минувшего года «Адыгейская правда» в большом материале «Навстречу интересам народа» поведала читателям об итогах обсуждения работы областного драматического театра. В частности, мы узнали, что «... планы постановок выполняются вяло…», «Длительные гастрольные поездки театра за пределы области приводят к неоправданным финансовым расходам», «Не создана обстановка целеустремленного творчества». Ну и так далее.
У человека, знающего истинное положение дел в театре, все эти упреки не могут вызвать никаких чувств, кроме крайнего удивления.
Неужто и впрямь все это о Касее Хачегогу? Выходит, он непосредственный ви¬новник репертуарных просчетов и плохой работы с актерами? Чтобы объяснить свое удивление, должен обратиться к середине семидесятых годов.
Именно тогда, после учебы в Ленинградском институте театра, музыки и кино, в Майкоп возвратилась группа молодых адыгских актеров. Тот театр, кстати сказать, являл собой весьма унылое зрелище. Игрались в нем случайные малохудожественные бытовые комедии, либо мелодрамы. Спектакль «Не беспокойся, мама!» Думбадзе прозвучал тогда в исполнении молодых выпускников ЛГИТМиКа манифестом иной театральной эстетики, высо¬кой гражданственности. Осуществил постановку их сокурсник, молодой ре¬жиссер Касей Хачегогу.
Последовательно начинает складываться невиданная для Адыгеи афиша: «Ревизор», «Женитьба» Гоголя, «Отелло» Шекспира, «Тартюф» Мольера, «Тиль Уленшпигель» по Шарлю де Костеру, «Иванов» Чехова. Большинство этих авторов впервые переводятся на адыгский язык. Театр обращается к драматургии, о которой раньше и речи не возникало: философская притча Володина «Ящерица» и «Две стрелы» (спектакль-дилогия, на два вечера), ставятся Розов, Айтматов, Дударев, Иоселиани, Гельман, Рощин. Не забыты адыгские авторы и соседи из Кабардино-Балкарии. Играются пьесы Керашева, Кошубаева, Куека, Утижева, Мамия, Духу. Идет поиск новых авторов.
Театр в новом его качестве замечает краевая и центральная пресса, участились контакты с критикой. Об адыгских спектаклях впервые пишут «Театр», «Совет-ская культура», «Театральная жизнь». Наконец, гастроли, каких никогда прежде не было: Казань, Орджоникидзе, Сочи, Сухуми, Краснодар,— и везде с неизменным успехом.
Получается, не знали об этом в Майкопском горкоме партии?
И вот такой упрек в адрес театра: «Мало спектаклей на производственную тему, о молодежи, о социальной несправедливости и негативных явлениях». И это о театре, у которого в свое время «закрыли» розовские «Четыре капли», не дали идти пьесам Вампилова... Касей Хачегогу, чтобы сохранить в репертуарном плане «сомнительную» пьесу, производил на свой страх и риск отвлекающий маневр, вписывая следом вампиловские «Провинциальные анекдоты». Гнев бдительного обкомовца в очередной раз расходовался на «этого Вампилова», а «опасная» новинка становилась премьерой.
Да, от информации многое зависит. Тут нужна особая щепетильность, взвешенность. О Хачегогу можно услышать всякое, но важно понять, кто говорит и почему. Взять хотя бы обиженных драматургов. А таких немало. Но есть два способа, один трудный (но честный) — кропотливая доработка драматургического материала, художественное самосовершенствование. Второй — малопочетный, зато куда более легкий: жаловаться «в инстанции» на главрежа. И жалуются.
Бытует в обиходе и зависть. И снова выбираются средства самые доступные: очернить при случае удачливого (слишком) режиссера и просигна¬лить «наверх» о его просчетах, как реальных, так и вымышленных. И постепенно «там» начинает складываться «мнение».
Взяться за перо меня заставила статья «Вектор духовности» (в «Адыгейской правде», 19.01.88) за подписью секретаря обкома А. Кушу. Среди прочего в ней секретарь по идеологии сочла необходимым пройтись по одному конкретному имени — Касея Хачегогу. Абзац о нем таков:
«Особенно неприятны проявления индивидуализма, своекорыстие, само¬реклама, постоянные претензии на первоочередное получение благ, возвышение своих личных интересов над общественными. Недавно секретариат обкома вынужден был серьезно поправить за подобные действия главного ре¬жиссера национальной труппы областного драматического театра — заслуженного деятеля искусств РСФСР К. Хачегогу».
И вот мы беседуем с Асей Салиховной. Неужели, спрашиваю, отвратительный портрет рвача и хапуги от искусства, выставленный на обозрение всей области, нарисован с натуры? Неужели это о Хачегогу, имеющем такую добрую репутацию в самых широких театральных кругах?
И вот аргументы. Выясняется: «своекорыстие» режиссера в том, что ему оплачено за поставленные сверх охранной нормы спектакли, в том числе и за два внеплановых. Да, Хачегогу семь лет работал один, без очеред¬ного режиссера, работал на износ, выпуская по пять спектаклей в год, вместо положенных трех. Естественно, это было оплачено. Внеплановые постановки не исключение. Когда их принимает худсовет и они включаются в афишу, то становятся вполне плановыми и доход приносят вполне плановый.
В вину Хачегогу поставлены также «претензии на первоочередное получение благ», а это всего лишь просьба Хачегогу об улучшении жилищных условий. Действительно, не может человек его профессии жить в тесной двухкомнатной квартире с семьей в пять человек, да еще и на краю города.
«Повинен» оказался Хачегогу и в выезде (единственный за все годы работы в Майкопе, несмотря на многочисленные приглашения) на постановку «Полоумного Журдена» М. Булгакова в Орджоникидзе. Получился, замечу попутно, интересный спектакль, очень тепло принятый в Северной Осетии. Еще он обвиняется в том, что «выбивал» для себя почетное звание. Нет, не то, которое имеет сейчас. Было это несколькими годами раньше. После гастролей в Сухуми руководство Абхазии решило, отмечая высокий идейно-художественный уровень спектаклей майкопчан, представить группу адыгских актеров во главе с главным режиссером к почетным званиям республики.
Был сделан запрос в Адыгею. В ответной телеграмме за подписью опять же А. Кушу кандидатура Хачегогу без объяснения причин отклонялась. Это обидело не столько его самого, сколько гостеприимных руководителей Абхазии, о чем Хачегогу и высказался по возвращении домой. Вот и вся история с «выбиванием».
И, наконец, последнее, ключевое словечко — «индивидуализм», многое объясняющее. Под ним, как я понял, подразумевается беспокойный, неусту¬пчивый нрав режиссера, прямота суждений, собственный взгляд на вещи, иногда расходящийся с общепринятым, привычным. А теперь хочу подсчитать потери.
Собственно, о моральных потерях самого Хачегогу могу только догады¬ваться. Есть потери другого рода, очень симптоматичные и горькие. Вот уже второй сезон, если судить по результатам работы театра, как Хачегогу оказался основательно выбитым из творческой колеи. Ничего существенного за это время не создано. Явные признаки внутренней депрессии, нет прежней энергии убежденности. Раз за разом начинают и откладываются репетиции «Кавказского мелового круга». Одно время совсем было собирался оставить театр. Заметно ухудшились и взаимоотношения в театре. Былое единство изрядно расшатано. Да и как может быть иначе? Тут надо понять актерскую психологию: если постоянно слышать, что твой руководитель делает не то и не так, работает на себя, не на театр, то рано или позд¬но закрадываются сомнение, недоверие, подозрительность. Любое его слово, поступок перетолковываются на свой лад. Даже самые близкие единомышленники начинают понемногу отворачиваться. Кое-кто затевает сбор подписей под письмом против Хачегогу . Поразительно, как легко взмутить со дна театральную обывательщину, вздор и рутину».
Понятно, что я не мог оставить без внимания этот материал, не вклю¬чив его в данную книгу. Будущие поколения обязаны знать, как травили талант. Как бушевало зло в действиях некоторых столоначальников, уподобляющихся взбесившимся коням... И верно подметил еще в X веке персидский царь поэтов Рудаки, написав такие строки:
« Я небосвод сравнить могу с конем —
Добро и зло навьючены на нем.
Смерть даст коню, и в некий срок
Весь груз его измелет в порошок».
И сама жизнь превращает в порошок подобные усилия неких кабинетных злопыхателей...
В столь неблагоприятный для Касея Хачегогу 1988 год он был выдвинут на соискание Государственной премии РСФСР по литературе и искусству за свой уникальный спектакль «Песни наших отцов» (автор Н. Куек). Но, с присущей ему принципиальностью, главный режиссер театра пишет письмо в Москву в адрес комиссии по государственным наградам, где есть такие строки:
«Атмосфера, в которой я сейчас нахожусь, не позволяет мне претендовать на такую высокую правительственную награду». Так Касей Хачегогу отка¬зался от должности и от будущей награды. Что ж, человек он с характером. Абхазы в таких случаях говорят: «Язык приносит и славу, и позор». Касей Хачегогу не захотел ни того, ни другого. Ушел и, как гово¬рится, освободил пространство жаждущим занять его место.
Ну, а в кабинетах «высшего эшелона власти», само собой, наступило временное затишье…
РЕЖИССЕР ТОЖЕ ДИРИЖЕР
Согласен, что всякий режиссер, наподобие дирижера оркестра, управляет своими спектаклями. Но с той разницей, что дирижер работает с оркестрантами на глазах у публики, а режиссер руководит постановкой из-за кулис. И у него вместо инструментов живые люди — актеры. Это намного сложнее, чем, скажем, играть на виолончели, издающем щемящие душу теплые звуки.
Профессия дирижера еще в недалеком прошлом была перенята от скрипача, который ударами смычка или кивком головы показывал инструменталистам их черед вступления в единую слаженную игру. Теперь ни один серьезный симфонический оркестр не может без дирижера трактовать какое-либо произведение. Так и ни один настоящий театр (если это не балаган) не ставит сценическое произведение без профессионального режиссера. Именно он и создает в театре жизненную и художественно-философскую атмосферу для показа на публике спектакля о самой сути жизни человеческой. Режиссер ведет за собой страстный, противоречивый, но все же добрый и слаженный «оркестр» актерского племени...
И такой коллектив был, как я уже рассказывал выше, у режиссера Касея Хачегогу. Но жизнь распорядилась по-иному. Отложив в сторону свою «дирижер-скую палочку» в Адыгейском театре, он стал работать в Краснодар¬ском краевом драматическом театре им. Горького. Кстати, в этом городе он получил свой первый диплом режиссера и вот вернулся сюда уже известным режиссером, заслуженным деятелем искусств РСФСР и обладателем множества по¬четных дипломов и премий разных смотров и фестивалей.
На новом месте Касей Хачегогу ставит пьесу итальянских авторов Джузеппе Маротта и Белизерио Рандоне «Утешитель вдов». Несомненно, руководству театра нужна была постановка кассовая, а этот фарс по-итальянски был весь наполнен томными вздохами, сверканием вожделенных мужских глаз, прочими альковными подробностями...
Не секрет, что ироничная, поучительная пьеса, поднимающая общечело¬веческие проблемы, была под запретом цензуры. И все же, несмотря на это, ее охотно ставили театры страны. Вот и краснодарским начальникам тоже захотелось поглазеть на «Утешителя вдов», так сказать, расслабить¬ся душой и телом. Дали «добро» на постановку, и спектакль ошеломил зрителей благодаря Касею Хачегогу.
Спектакль строился на простейшем обывательском сюжете: некий неаполитанец Эдуардо Палумбо — красавчик и дамский угодник — открыл в городе сомнительное заведение. Он собирает одежду усопших мужей, привлекая этим к себе их вдов, особенно привлекательных и молодых женщин, а заодно обещая им особыми «спиритическими сеансами» устроить «встречу» с мужьями.
Можно долго рассказывать, на какие выдумки пускался обыкновенный обольститель с помощью своего друга и прохвоста Дженнарио. И, конечно, лучше бы увидеть спектакль, но не могу не рассказать о финале постановки.
«Манипуляции» мошенника Эдуардо с очередной вдовой заканчивались обычно вызыванием духа усопшего мужа и вполне натуральным овладением тела разомлевшей вдовушки. А также непременной продажей многочисленной одежды усопших мужей, вплоть до нижнего белья. Мошенник нажил на этом изрядный капиталец.
Главную роль Эдуардо Паломбо режиссер Касей Хачегогу поручает заслуженному артисту РСФСР С. Гронскому. От сцены к сцене актер показывал максимально правдивый образ главного героя — человека ради наживы и жизненных услад превратившегося в неразборчивого утешителя женщин.
Эдуардо — Гронский настолько погряз в своих «спиритических сеансах», что стал непригодным для собственной семейной жизни. Жена Грациелла ему противна, весь изможденный, он шарахается от супруже-ского ложа. Свадебное путешествие с ней для Эдуардо — Гронского обернулось горьким разочаро¬ванием. В отчаянии он рассказывает другу Дженнарио: «Беда заключалась во мне... Полное бессилие... Представляешь? Нахлынет — и хоть тресни! И это, когда я был уже у цели, счастливый, воинственный, словно античный герой в рукопашной схватке... И тут меня окутывал туман, словно черный покров... Я приходил в такое отчаяние, что готов был кричать: «Грациелла, вон отсюда! Убирайся!»
Такая вот расплата наступила для героя актера С. Гронского, Эдуардо, который еще недавно, беспечно хохоча, с издевкой наставлял рога мужьям своих любовниц. И ему самому пришлось испытать подобное, когда он, вернувшись из путешествия с Грациеллой, бежал в аптеку за пилюлей от потенции, а жена использовала этот момент, чтобы изменить мужу с Кувьелло.
Своим спектаклем режиссер Касей Хачегогу подчеркивал простую истину — «что сеешь, то и пожинаешь». Учил Эдуардо — Гронский своего компаньона Кувьелло пошлости, цинизму, предательству, и все это вернулось к нему самому. Эдуардо-Гронский потешался над теми, кому наставлял рога, а теперь Кувьелло тоже самое проделывал с его женой.
Через судьбу героя Эдуардо Паломбо режиссер показал крушение сферы человеческого духа, когда общество не совершенно. С разрушением духа расщепляются совесть и честь, любовь и преданность. А это уже состояние полного упадка человека и общества.
Все тот же незаменимый помощник Эдуардо по делам «фирмы», Дженнарио, советует утешителю прислушаться к его словам: «Дон Эдуа, поймите, что соитие невозможно без участия сознания, мозга. Иначе, дырявит тело… А разум и служит ему щитом».
Вот об отсутствии прочности разума человеческого и, как следствие этого, плачевных жизненных итогах и говорил со зрителем Касей Хачегогу своей постановкой «Утешитель вдов». Смех, звучавший со сцены, был одновременно и бездумно-веселым, и трагическим. Смеялись актеры, обнажая всю низость человеческих пороков — это народная артистка РСФСР И. Макаревич, заслуженные артисты РСФСР С. Гронский, Л. Монастыр-ский, Т. Приходько, С. Шмаков, актеры Е. Братковская, Д. Кулик, С. Светлова, Л. Куликовский, В. Логутенко и другие. Словом, спектакль о падении нравов в обществе был разыгран занимательно и впечатляюще.
В финале Эдуардо — Гронский, отбиваясь от сексуально озабоченных женщин, кричит истошным голосом: «И это жизнь?! О-о, маа-ма миа... Мне сдается, что меня укутали в рубашку ужасов...».
Народная поговорка гласит: «Мудрый человек грудью встречает врага и только от дурака бежит без оглядки». И скольким еще умным людям придется в этом мире бежать прочь от дураков.
… В мою поездку к режиссеру мы разговаривали о театре.
— Касей, а не сковывало тебя общение с чужими актерами?
— Даже приятно было, представь себе, работать. Всем хотелось быть умными, красивыми и одаренными тоже.
— А когда идет взаимное «обольщение», до ссоры ли, да? — говорю я.
— И пока дело не дошло, так сказать, до ревности, ты уходишь, любезно прощаясь.
— Помнишь, Касей, слова чеховского героя Вершинина из «Трех сестер»? «Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, и опять же к нему — трудолюбие»...
— Понимаю, писатель, вашу мысль. Стараемся, и кое-что в жизни полу¬чилось,— заверил меня тогда мой собеседник.
Позже, вспоминая наши беседы о спектаклях, поставленных им за прошедшие годы в разных театрах, приходил к такому выводу: да, многие с апломбом осуждают других, сами еще ничего не сделав в этом мире для своего народа... Наверное, о таких сказал некогда фран¬цузский писатель XVII века Франсуа де Ларошфуко: «Люди недалекие обычно осуждают все, что выходит за пределы их понимания».
Но вернемся, терпеливый читатель, в Краснодар — временную духовную обитель режиссера Касея Хачегогу. Надо сказать, что в городе этом с начала XX века теат¬ральному искусству всегда уделялось должное внимание. Премьерой спектакля «Мещане» М. Горького 29 апреля 1920 года начинается летопись Краснодарского театра, а в 1931 году ему присваивается имя Максима Горького.
На его сцене шли произведения Шекспира, Лермонтова, Шолохова, Тренева, Арбузова, Погодина, Софронова, Штейна, Лавренева и многих друтх извест¬ных авторов.
Ряд лет театром руководил известный русский режиссер, народный артист СССР М. Куликовский. Здесь, на его подмостках, продолжил свою творческую деятельность и адыгский режиссер Касей Хачегогу.
После успешной постановки итальянской комедии-фарса «Утешитель вдов» Д. Маротта и Б. Рандоне режиссер показывает подряд еще две премьеры. На сей раз это — философская пьеса «Девятый праведник» поляка Ежи Юрандота и спектакль «Беда от нежного сердца» Ф.Сологуба. В них разрабатывалась тема неизбежной преемственности поколений и общественной ценности каждого человека. На материале польской пьесы режиссер затронул и взаимоотношения человека с религией, в частности,— насколько праведны его совесть и поступки. И не игра ли все это, затеянная людьми, называющими себя праведниками?
В спектакле «Девятый праведник» режиссером Касеем Хачегогу спрессована символика с реальностью, раскрыт духовный мир человека, подчас не всегда благочестивого.
Слово «режиссер» французского происхождения и объясняется как «управление», т. е. руководство спектаклем и помощь актерам в толковании пьесы. В такой сложной, требующей обширных знаний и просто терпения благородной профессии Касей Хачегогу снискал себе немалый авторитет. Для себя он решил оставаться свободным художником, занимаясь только своими постановками. Решение такое сохраняло его творческий потенциал, не отвлекало на второстепенные организационные заботы.
Но планы Касея Хачегогу вскоре изменились. Министерство культуры России сочло необходимым использовать в полную силу опытного режиссера. И в 1989 году по просьбе министра культуры Северной Осетии Касею Хачегогу предлагают место главного режиссера русского драматического театра в столице Осетии Орджоникидзе. Театр этот является старейшим на Северном кавказе, он основан еще в 1871 году. Театр сыграл важную роль в развитии культуры многих народов Кавказа, со своими спектаклями еще в XIX веке объездив города Баку, Ереван, Тифлис, Сухуми, Батуми; побывал он в городах Адыгеи, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Чечни и Дагестана, приобщая людей к миру театрального искусства.
В этом же театре горячо аплодировал актерам тогда еще подросток Женя, уроженец Владикавказа, впоследствии ставший известным в стране режиссером Евгением Багратионовичем Вахтанговым. Его страстная любовь к театру началась на сцене вышеназванного театра.
В книге Ю. Смирнова-Несвицкого «Евгений Вахтангов», выпущенной в Москве в 1987 году, читаем:
«... Тут, у Терека, место историческое: русские войс-ка на пути в Грузию основали в прошлом веке крепость — опору и центр Северного Кав¬каза. Постепенно крепость стала обретать мирное окружение. К 1861 году здесь насчитывалось около тысячи домов и проживало более трех тысяч жителей. Вскоре после окончания Кавказ-ской войны русское правительство образовало город Владикавказ — центр обширной Терской области.
Подросли тополя на улицах. Военные отставники, чиновники, купцы и первые представители интеллигенции, а также ремесленный люд почувствовали себя городским сообществом, стали мостить улицы, издавать газету; бойко заработали духаны. Четыре церкви созывали разноверцев колокольным звоном.
Мысль о театре возникла у военного начальства.
В докладе к высшим чинам Кавказской армии подчеркивалось, что новое «заведение», то есть театр, будет способствовать «ассимилированию иногородцев с господствующей расою» посредством русской речи.
Стали изыскивать средства. Наместник царя на Кавказе денег не дал, но посоветовал использовать местные возможности. И они появились неожиданно в штабе терских войск, где оседал не подлежавший ранее никакой отчетности грабительский налог, бравшийся с вымирающих потомков Золотой Орды — каранагай-едишкульского народа.
В 1871 году впервые открылся занавес Владикавказского русского театра. Маленькая сцена, где-то на краю имперской России, мужественно включилась в извечную битву двух сил — реакции и прогресса.
Местные остряки называли репертуар своего театра «окрыленным». Имелось в виду засилие в нем произведений В. Крылова, А. Потехина, И. Шпажинского, авторов, знавших секреты сцены и вкусы преуспевающих обывателей».
Из этого документа видно, что театр организовывался прежде всего с целью ассимилирования посредством русской речи. И все же театр, как таковой, нес в себе и просветительскую функцию, помогал становлению новых национальных коллективов.
Итак, режиссер Касей Хачегогу приступил к работе в весьма солидном театральном коллективе, со своими устоявшимися традициями в освоении мировой и современной классики. Режиссер уже был знаком с этим театром ( в нем он ставил в 1987 году «Полоумного Журдена»). Второй его спек¬такль на этой сцене назывался «Лакейские игры» Э. Брагинского. Произве¬дение, надо сказать, по тем временам — суперсовременное, в котором мощно, открыто бичевались пороки современного общества.
Образ этой постановки хорошо подан в статье Г. Тедеева, опубликованной в газете «Социалистическая Осетия» за 15 мая 1989 года. Рецензию критик назвал «Два часа среди лакеев»:
«Пьеса Э. Брагинского «Лакейские игры», премьера которой состоялась в русском драматическом театре, является, безусловно, одной из самых современных.
Постановщик спектакля — режиссер, заслуженный деятель искусств РСФСР К. Я. Хачегогу, художник Е. Г. Брежнев и завмузыкальной частью В. И. Лазаров спешили, в сущности, вместе с автором — предупредить общество об опаснейшем заблуждении, что у перестройки будто бы нет врагов.
«Люди! Будьте бдительны!» — таков тревожный пафос спектакля, выраженный его авторами столь искусно, что к концу представления он становится ощутимым беспокойством зрителя.
Режиссер К. Хачегогу сумел обобщить компоненты спектакля в таком впечат¬ляющем единстве, что в итоге получилось оркестрово слаженное театральное произведение, соразмерное во всех своих частях. Это, однако, никак не означает партитурной расписанности деталей, даже напротив: в соответствии с парадоксами, которыми полон спектакль и полна наша современная жизнь, в нем есть нечто импровизационное, обязывающее к мгновенному творчеству. Создается впечатление, будто авторы нарочно не прояснили что-то, положившись на вдохновение исполнителей. Это качество особенно ценно сейчас, когда драматургические произведения почему-то становятся все менее литературными. К примеру, то обстоятельство, что молодая Ася захватывает обер-лакейскую должность директора закрытого заведения Крутилиной, в самой пьесе осуществляется через сюжетный скачок, однако едва ли кто-нибудь из зрителей, не знакомых с текстом, почувствовал это. Артисты сделали свое дело. И думается, что спектакль в немалой степени обязан своим успехом этому востребованному у исполнителей творчеству.
Сюжет спектакля по-настоящему драматичен. Он разворачивается в большой гостиной расположенного в лесу закрытого заведения для Высоких Гостей, которые в ней «вкушают покой и расслабление». Это, собственно, роскошный архитектурный шедевр, способный удовлетворить и сладострастного восточного вельможу, и циничного западного нувориша, вкусившего цивилизованный европейский разврат. Сюда и попадает молоденькая Ася, лучшая официантка города. Обитатели закрытого заведения устраивают для нее испытание на благонадежность — с подставными фигурами и истязанием в духе доктора Менгеле. От новой сотрудницы ожидают полной покорности обычаям, заведенным в этом эдеме, для чего они ее сперва ломают, а потом надеются строить по-своему. Эти Высокие Гости ничего не боятся — высоки и надежны стены и заборы этого закрытого заведения. Обслуживающий персонал — тоже надежен — это, в сущности, спаянное маленькое общество лакеев, не столько по должности, сколько по социальной психологии, имеющих циничную жизненную установку; это одна семья, для которой кровное родство заменено кровным интересом лакейской корпорации. Но – «что за пестрая семья!»
Вот директор закрытого заведения Крутилина, которая в исполнении Т. Мининой предстает лакеем-деспотом, сумевшим создать свой культ обер-лакея — этакой Леди Макбет. А вот бывший правоохранительный работник Тюбиков, подвизающийся здесь на поприще начальника охраны. Тюбиков в исполнении А. Пальчикова получился даже очень похожим на «Малюту Скура¬това», интересно соединившего в себе хорошую милицейскую выучку с вседоз¬воленностью опричника. Шеф-повар Пряник (А. Соломатин) представлен арти¬стом непротрезвляющимся двуногим с куриным кругозором. Он давно, кажется, сварил и зажарил всякие угрызения совести и запил их любимой тминной водкой, тем и доволен. Врач Зобова (В. Мочалова) переквалифицировалась в закрытом заведении из человека милосердной профессии в истязателя, достигнув в этом древнем занятии высокого — врач ведь! — профессионализма. Горничная Тамара в исполнении Т. Петровой так вошла во вкус доно¬сительства, что во имя идеи лакейского коллективизма уже фискалит на собственного мужа.
Георгий Никитич в исполнении артиста Н. Бережного демонстрирует евро¬пейский лоск. Но, глядя на него, не можешь отделаться от мысли, что если его поскоблить, то под парижской элегантностью обнаружится восточный владыка, для которого произвол является нормой.
Раньше не избалованный гласностью зритель, встречаясь с такими персонажами, правда, редкими и не столь резко очерченными, все же с тревогой предполагал о неблагополучии где-то там наверху, на высших ступенях иерархической лестницы. Теперь (при гласности), когда многое уже извест¬но, былая осторожность оценок сменяется раздражением против медлительности в наших действиях, позволяющей чиновным преступникам выходить сухими из воды, даже не подмочив орденов и медалей.
По ходу действия спектакля вдруг обнаруживается, что Георгий Никитич никакой не Высокий Гость, а подставная фигура и член все того же персонажа в закрытом заведении, то есть лакей — и это уже не удивляет. И этот очередной парадокс говорит о том, что перевоплощение было вполне закономерное, что лакеи бывают и чиновные. Что эти Особо Важные Лица тоже раболепствуют где-то там наверху и разыгрывают свои лакей-ские игры к немалой выгоде для себя. Что мы, наконец, потеряли свое самое главное приобретение, к которому человечество шло тысячелетия — достоинство, без которого нет ни личности, ни народа.
«Люди! Будьте бдительны!» — с этим тревожным напоминанием об опасности, похожим на заклятие, зритель покидает несомненно удавшийся спектакль. И это не мало — особенно для общества, значительная часть которого поражена вирусом равнодушия. Пусть оно насторожится, стряхнет с себя оцепенение, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, чтобы его будущее не стало ставкой в лакейских играх».
Своим очередным сценическим творением режиссер Касей Хачегогу предупреждал людей о пагубности негативных явлений в нашем обществе. Нравственные акценты в нем настолько сместилисть, что тут и там слышится: «Мой господин…» И в ответ: «Я слушаю, мой раб». Жизнь так изменилась, что повсюду снуют лакеи, киллеры, осанистые господа с хваткой стервятников…
Спектакль Касея Хачегогу — о честности и бесчестии, об умении человека противостоять слабости духа своего. А все мы в этом мире, это надо признать, являемся либо созерцателями, либо участниками обмана и лицемерия. О таком равнодушии к губительным для человечества порокам и поведала зрителю постановка. В ней открыто звучал вопрос о необходимости очистить затуманенное человеческое сознание. Но как? В таких случаях французы говорят: «Жё нё се па» («Не знаю»). И на что же тогда рассчитывать в жизни? Может, на совесть и печаль душевную? Когда эти чувства тревожат человека, вряд ли он станет подхалимом, доносчиком или лакеем…
У нас на глазах развалилось мощное государство, искалечено и погублено столько судеб людских… Уже очевидно, что разрушители не вынашивали высоких ответственных целей, а действовали необдуманно. Идеи великих философов оказались искусственно всаженными в головы авантюрных глупцов, не способных реализовать благородные мысли в конкретные дела.
Французский живописец XIX века Эжен Делакруа сказал: «У большинстава людей ум остается запущенной почвой в течение почти всей жизни»… Может, потому и поставил свой спектакль Касей Хачегогу для своих современников, чтобы «не остался ум запущенной почвой»? Человек еще не умеет жить достойно и честно. И прав был Гете, когда писал о том, что «Живешь, собственно, только тогда, когда пользуешься расположением достойных».
… Еще мальчишкой я иногда доставлял на осле из адзлагары (водяная мельница) мешки с кукурузной мукой для дома. Однажды отец, посмотрев на уставшее животное, неожиданно спросил меня: «Ты видел, сынок, когда-нибудь ослиную слезу?» Я в ответ покачал головой, и отец задумчиво произнес: «Кто не замечает слез трудяги — сейчас у тебя это осел — тот не обратит внимания и на человеческие, запомни это. Слезы любого существа выражают чувства радости или печали. Не замечать их человек не имеет права». Кто бы он ни был. Но пока что люди пребывают в том состоянии, о чем рассказывает нам вышеназванный спектакль. Люди с крепкими мускулами, но духовно слабые, с глазами, не способными уже плакать, взирающие туда, где обитают такие же лакеи, только рангом выше и т. д. Так и крутится эта орбита лакейских плясок.
Мои философские размышления о спектаклях режиссера Касея Хачегогу подводят к известной мысли: только честному человеку нечего бояться, если даже он унижен многократно. И вспомнилась мне одна армян-ская притча о добродушном крестьянине Пыл-Пуги, который решился поспорить с помещиком Меликом Шахназаром.
Удивленный помещик спрашивает сельчанина:
— Что-то ты сегодня, Пыл-Пуги, разговорился смелее, чем обычно?
— Мелик,— ответил Пыл-Пуги,— есть много людей, которые разговаривают смелее меня. Возьмем, например, пьяных, сумашедших, внезапно разбогатевших помещиков, католикоса, поваров шаха, есаулов, ханов, лакействующих рассыльных, сельских старост и всех жен, управляющих мужьями…
По-моему, спектакль Касей Хачегогу поставил для того, чтобы искусством театра освятить бытие человеческое, быть очищающей грозой. Этому священному принципу всегда следует адыгский режиссер, где бы он ни работал.
Деятельность в новом творческом коллективе прибавила Касею Хачегогу и новые заботы. О них говорит режиссер в беседе с московским театроведом М. Н. Литвиненко, озаглавленной «Учесть опыт прошлого».
«М. Литвиненко: Судьба художника всегда связана с судьбой страны и, конечно, с нашим тревожным временем. Что Вы, Касей Яхьявич, могли бы вспомнить о минувшем пятилетии вашей творческой судьбы?
К. Хачегогу: Так уж случилось, что искусство нельзя рассматривать вне связи с экономическими проблемами в стране. Люди утомлены неустроенным бытом, зрителей стало меньше в залах — им не до театра. Приходится ждать, когда людям захочется духовной пищи. В этой сложной обстановке Союз театральных деятелей пытается быть опорой для своих членов — строительство жилья, материальная поддержка и т. д.
В моей личной судьбе была давняя, может быть, и щедрая на похвалы, но профессиональная поддержка ВТО. Особенно в период моего творческого становления, когда я возглавлял Адыгейский театр. ВТО заинте-ресованно следило за работой выпускников ЛГИТМиКа, всегда помогало, вселяло уверенность в период осложнений внутри республики. Тогда в руководстве я встретил непонимание, давление, необоснованную критику за репертуар, формы работы и т. д. В итоге я вынужден был оставить любимое дело, друзей, Адыгею.
М. Литвиненко: Касей Яхьявич, а Вы могли бы конкретно подсказать предстоящему съезду театральных деятелей, на что обратить внимание для действенной помощи театрам?
К. Хачегогу: Я считаю самой неверной и даже обидной для искусства позой — оставаться в роли просителя. Люди творческие вполне равноправная часть нашего общества, как и деятели экономики и политики. Конечно, воспитывать людей надо личным примером. Надо всем вместе делать все, чтобы театр был любимым, нужным и уважаемым местом общения, без низкопробной продукции.
Вообще бедность и плохая драматургия всегда губили театр — это должно быть в поле зрения СТД. Нужна солидная база, основа, техника, значит,— нужны и профессионалы всех профилей из людей, любящих театр. Верю, что система контрактов взбодрит темп соревнования за профпригодность против штампов или погоней за «длинным» рублем. В искусстве важно не мелочиться в суете быта, стараться дорожить духовностью, сосредотачиваться на главном творче¬ском процессе во имя благородной цели. Случайность, неразборчивость выбо¬ра средств в работе — опасны. Только целеустремленный художник, окруженный пониманием и доброжелательностью коллег, может проявить себя в радо¬стном творческом созидании.
СТД и его миссия необходимы нам. Хотелось бы видеть лидеров Союза понимающими партнерами, а не приниженными просителями. А пока что везде в театрах кадровый голод, материальная незащищенность, другие неурядицы — словом, выживание !
И все же я верю, что зритель соберется в храме искусства театрального, дабы «смотреть и видеть», «слушать и слышать» друг друга в этом сложном мироздании…
СЛУШАТЬ И СЛЫШАТЬ
Не случайно призывает своих современников режиссер Касей Хачегогу заинтересованно следить, не ослабляя своего внимания, и участвовать в преображении мира, и в нем — интеллекта самого человека. Без подобной трансформации нация, как таковая, не складывается.
Спектакли Касея Хачегогу, вбирающие в себя разные эпохи и стили, убеждают нас в неоспоримом — прошлое неотсутпно следует за нами, оно советует, предупреждает — не повторять ошибок предков…
Сценические работы Касея Хачегогу обладают силой политиче¬ского и духовного завета. Прошлое как бы «взирает» на нас со стороны в тревожном молчании… Образ жизни людей прошедших столетий является школой воспитания для последующих поколений — все цепко хранит наше подсознание. А спектакли лишь усиливают связь уже минувшего с сегодняшним днем. Таким спектаклем в постановке режиссера Касея Хачегогу стал «Мольер» по М. Булгакову. Нам уже известно, что сам автор «Кабалы святош» («Мольер») одно время жил и писал на Северном Кавказе. Здесь же он написал в начале 20-х годов для Владикавказского русского драмтеатра пьесы: «Самооборона», «Братья Турбины», «Парижские коммунары», «Сыновья муллы».
Режиссер не оставил на афише первоначальное название пьесы «Кабала святош», поскольку он ставил спектакль не только о «деяниях» гнусного парижского архиепископа Шарона, а в первую очередь — о знаменитом драматурге, актере и режиссере прогрессивной Франции — Мольере. На первый план постановки он выдвинул взаимоотношения гения с властью.
Интересно будет вспомнить пристрастие самого М. Булгакова к драматургии великого француза. Известный писатель и эссеист В. Каверин писал, что: «Судьба Мольера и его сочинений волновала Булгакова на протяжении многих лет. Можно сказать, что он был «потрясен любовью к Мольеру», подробно изучил его биографию, историю самой Франции того периода, факты противоречивого поведения «короля-солнца» Людовика XIV и т. д.
Булгаков перевел многие мольеровские комедии на русский язык, а позже пишет и роман под названием «Жизнь господина де Мольера».
Доктор искусствоведения и известный критик К. Рудницкий в своей замеча¬тельной книге «Спектакли разных лет» (с. 266) так пишет о пристрастии М. Булгакова к творчеству Мольера:
«Книга Булгакова о Мольере проникнута всепоглощающей любовью к театру. Известно, что Булгакову принадлежит горькая и умная пьеса о гибели Пушкина, что он инсценировал «Мертвые души» Гоголя и «Дон-Кихота» Сервантеса, намеревался переложить для сцены «Войну и мир» Толстого.
Все эти свершения и намерения были для Булгакова глубоко органичны.
Великая культура прошлого воспринималась им как неотъемлемая и важнейшая часть духовной культуры современного человека. Русский интеллигент в полном смысле слова, он ощущал себя причастным к искусству и Сервантеса, и Мольера, и Пушкина, и Гоголя, к нравственным борениям Толстого и Досто¬евского. Однако больше всего так долго и неотвязно занимал его Мольер — гений театра и мученик сцены. В одной из статей, посвященных Булгакову, было справедливо замечено, что его роман о Мольере «походит скорее на театральный сценарий, искусно разыгранный спектакль в костюмах и с мизансценами XVII столетия». Да, роман театрален, и его театральность принци¬пиальна. Театр здесь не только театр — театр здесь форма существования, единственно возможная для Мольера и потому обязательная для его биографа».
Конечно, истинно театральному режиссеру невозможно не проникнуться драматургией Мольера, тем более, его почитателя — М. Булгакова. Об этом зрителям красноречиво рассказали (уже описанные мною) спектакли адыг-ского режиссера Касея Хачегогу на тему мучительной жизни и смерти великого драматурга и актера.
Касей Хачегогу пристрастно показал своим спектаклем открытую неприязнь правителей к талантливому, остроумному и популярному в народе Мольеру. Об этом спектакле немало написано. Так, журналист Н. Гогаева пишет в газете «Социа¬листическая Осетия» следующее:
«Это было странное ощущение... Я вошла в зрительный зал русского драматического театра, на сцене которого шел спектакль «Кабала святош», и была погружена в другую жизнь, забыв, что это театр, поверив, что Мольер действительно жив, и его театр действительно существует, и, что вокруг самая настоящая жизнь. Это было прекрасно.
Как зритель, я могу сказать, что получила истинное удовольствие. Настоя¬щее искусство заставляет забыть все жизненные невзгоды и окунуться в иной мир, более возвышенный и романтичный.
Прекрасная музыка и заставки В. И. Лазарева не только иллюстрируют, не только дополняют и оттеняют, а задают эмоциональный тон трагическому действию в спектакле, предопределяя его.
Некое причудливое геометрическое построение — декорация, при каждом повороте которой выплывает, высвечивается какой-нибудь предмет — удачная находка режиссера. Такое впечатление, что любой предмет в театре Мольера дышит, живет своей особой жизнью.
... Страшновато закружились декорации, изображающие театр Мольера, как бы показывая этим неумолимый ход времени. И рухнул Мольер, исполняя в последний раз свою роль в пьесе, теперь уже навсегда. Потому что натура сильная ломается быстрее слабой.
После спектакля я попросила М. Ю. Васильеву, зав. литературной частью театра, ответить на несколько вопросов.
— Марина Юрьевна, расскажите нам о спектакле «Кабала святош» («Мольер»), поставленном по пьесе Булгакова в вашем театре.
— Он явился как бы продолжением булгаковской линии, начатой еще в 20-е годы. В нем определена тема театра и гениальной личности в невыносимых условиях, глубочайший конфликт между внутренней свободой гения и внешними условиями. Мы еще раз убеждаемся, насколько Булгаков бесподобный мастер по раскручиванию интриги, сюжета, который всецело захватывает зрителя. И для нас также важно понять, как автор решал эту проблему.
— Кто исполняет главные роли в этом спектакле?
— В роли Мольера — Виктор Факеев, король Людовик XIV — заслуженный арти¬ст РСФСР, лауреат премии Коста Хетагурова Вячеслав Вершинин. Две актрисы исполняют роль Мадлены Бежар — Татьяна Минина и Вера Мочалова. В роли архиепископа — Николай Поляков, роль Арманды Бежар тоже исполняют две актрисы — Людмила Бритаева и Анжелика Тер-Давидянц.
— Я видела на сцене много молодых артистов...
— Это студенты специального актерского набора мастерской Касея Яхьявича Хачегогу при Владикавказском училище искусств. Спектакль этот — их дебют».
А вот еще информация в связи с этой темой — заметка М. Томковой «Возвращение Булгакова», в которой читаем: «Наш земляк, заслуженный деятель искусств РСФСР Касей Хачегогу поставил новый спектакль — «Кабала святош» («Мольер») по пьесе Михаила Булгакова.
Выбор драматургии не случаен. В годы гражданской войны недалеко от Владикавказа потерпел крушение эшелон белых. Среди немногих спасшихся был военный врач Михаил Булгаков. Добравшись до города, он остался в нем.
Полтора года снимал комнату или проживал в глухих углах за театральными кулисами. Там же будущий автор «Дней Турбиных», «Мастера и Маргариты», «Бега» и других произведений пробовал свое перо.
... С той поры минуло более 70 лет — и снова Владикавказ напоминает бурлящий бивуак, где встретишь армейские формирования, охраняющие пригородный район от посягательств соседей-ингушей, а рядом — снова беженцы из Южной Осетии, согнанные грузинскими боевиками-националистами.
И снова — полон зал русского театра, а на сцене — спектакль по одной из лучших пьес Михаила Булгакова «Кабала святош». Символично возвращение писателя в город, где начиналась его активная литературная работа, в город, чьим людям он снова помогает пережить тяжелые времена.
И потому трудно достать билеты на очередной спектакль, потому так много аплодисментов и цветов артистам, художнику и, конечно же, постановщику спектакля Касею Хачегогу из братской Республики Адыгея».
Это тоже история духовной жизни как самого автора пьесы, так и режиссера, возвратившего на родину многие литературные творения талантливого писателя. В предисловии к книге М.Булгакова, посвященной Мольеру, читаем: «Для его славы уже ничего не нужно. Но нужен он для нашей славы». Да, в этих великих именах нуждаются потомки. И режиссер Касей Хачегогу своим творением на сцене обнажил боль свою и всех тех, кто, так или иначе, оказался в немилости у грубой бездуховной власти. Спектакль показывал нам, как невыносимо сложно жить в мире умным, талантливым людям рядом с воинствующим мракобесием «утонченных почитателей» их творчества. Режиссер показывал, как правили (и правят!) такие двоедушные люди.
... Людовик XIV даже обедает с Мольером, лучезарно улыбаясь и непринужденно разговаривая с ним. Однако же, это — игра, жеманство перед публикой, в данном случае — перед своей свитой... Казалось бы, на сцене царит непосредственная обстановка, но именно здесь режиссер предельно обнажает безграничную власть, которая распоряжается судьбами даже более достойных людей.
Разозлившийся король-солнце, со сверкающим взглядом, шипящим голосом словно взвинчивает в Мольера свой приговор: «Святой архиепископ оказался прав. Вы не только грязный хулитель религии в ваших произведениях, но вы и преступник. Вы — безбожник!
Объявляю вам решение по делу о вашей женитьбе: запрещаю появляться при дворе, запрещаю играть в Пале-Рояле ваши смешные комедии, но ничего более… И с этого дня бойтесь напомнить мне о себе! Лишаю вас покровительства короля».
А еще спектакль — о страстной любви, о ее мимолетных радостях с трагическим концом. Полюбив свою молоденькую актрису Арманду, Мольер напрочь забыл тогда, что эротически-чувственная природа человека пересиливает порой разум его. Вскоре Арманда изменила Мольеру со своим сверстником — красавцем Муарроном…
Невольно напрашивается мысль: всегда ли великий человек оправдывает свою славу достойными поступками?
В этом философском спектакле режиссер резко развенчивает и религиозное шарлатанство, не отрицая религию как таковую. Но лишь тех, кто, используя авторитет священной веры, привлекает внимание правителей для достижения своих корыстных целей.
В лице архиепископа Парижа — Шарона показаны все нечестивцы — доносчики и вымогатели. К тому же Шарон использует и себе подобных — к примеру, отца Варфоломея, принуждая того произнести перед королем явно кощунственные слова: «Славнейший царь мира, я пришел к тебе, чтобы сообщить — у тебя в государстве появился Антихрист! Безбожник, ядовитый червь, грызущий подножие твоего трона, носит имя Жан-Батист Мольер. Сожги его на площади вместе с его богомерзким творением «Тартюф». Весь мир верных сынов церкви требует этого».
Так и каждый показ спектакля вызывал ненависть у определенной части населения, носящей в себе то подлое, против чего восстал драматург.
Но и сам Мольер становился рабом своего таланта, своей славы и внутренней духовной мощи. Как и «король-солнце» — Людовик ХIV, заявивший своему народу так: «Государство — это я!».
И все же, избранные и любимые народом писатели, художники, артисты, режиссеры достойно проживают свою жизнь во все времена. Таков и герой спектакля Касея Хачегогу, незабываемый сын Франции — Жан-Батист Поклен де Мольер. Его имя и все, что с ним связано, будоражит сердца и воображение зрителей всех поколений и времен.
Ницше писал: «Настоящие актеры гибнут от недохваленности, а настоящие люди — от недолюбленно-сти». Сам же Булгаков говорил, что нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит, был не настоящий. А если замолчал настоящий — погибнет».
…Вспомнились мне сейчас слова некой пожилой полячки (в 1976 году я побывал в Польше), что кормила птиц на площади у Ягелонского, то есть Краковского университета. С милым акцентом она сказала мне: «Ладонь свою хорошо держать открытой и для птиц, ведь они остались без своего гнезда».
Мне кажется, что люди, не посещающие театр, похожи на тех бездомных птиц.
И как же хорошо, что есть среди нас такие, как адыгский режиссер Касей Хачегогу, умеющие «слушать и слышать» все то, что происходит вокруг нас.
Работая и развивая театральную культуру, режиссер приобщил к искусству очень многих людей в республике. Стал уважаемым человеком в Осетии. Да и пресса уделяла деятельности театра, возглавляемого Касеем Хачегогу, доброжелательно-пристальное внимание. Так, молодежная газета «Слово» за 24 октября 1992 года опубликовала беседу режиссера с журналисткой Е. Алешкиной, в которой говорится:
Всем театралам республики хорошо известны постановки Касея Хачегогу: познакомимся с этим художником поближе.
— Касей Яхьявич, в свое время Вы были … самым молодым главным режиссером на Северном Кавказе.
— Да, мой путь в искусство начался удачно. После окончания института я вернулся на родину, в Адыгею, и был принят на должность главного режиссера театра. Много работал, ставил спектакли, участвовал с ними в театральных фестивалях в Болгарии, Чехословакии, Польше. Искал себя, свой собственный творческий почерк, старался добиться успеха, признания. И это пришло, но, как это обычно бывает, не в родной республике. Московские критики хвалили — свои пытались держать «в черном теле». Назрел конфликт с партийными органами, которые препятствовали мне подняться выше республиканского уровня. Растрачивать силы на борьбу не стал — уехал в Краснодарский театр.
— Вы ведь еще работали в Северной Осетии?
— На одной из встреч председатель Союза театральных деятелей Северной Осетии Георгий Хугаев и завлит русского театра Марина Васильева пригласили на постановку «Полоумного Журдена». Потом сделал еще спектакль «Лакейские игры». Я нашел общий язык с актерами, они пожелали, чтобы я остался в театре, да и здание его мне очень понравилось. Театральное чудо во многом зависит сегодня от того, как оснащен современный спектакль.
— Расскажите о том, что является для вас на сегодня самой большой проблемой, что вас радует, вселяет надежду?
— Необходимы перемены в плане укомплектования труппы, не хватает мужчин-актеров, молодежи. Поэтому невозможно ставить большие классические постановки. Чтобы привлечь в театр профессионалов, нужно решить проблему нехватки жилья. А еще людей пугает нестабильность политической обстановки в республике.
Радует то, что все актеры преданно любят свой театр. Они хотят получать роли, хотят работать, в то время как во многих других театрах ситуация в этом плане сложилась безрадостная. Я говорю об этом с уверенностью, потому что работал во многих театрах.
— Известно, что проблему с молодыми кадрами Вы решаете собственными силами. Расскажите подробнее о театральной студии.
— Год назад при участии Министерства культуры при театре была создана студия. В моей творческой жизни студийцы играют большую роль. Педагогической деятельности я отдаю много сил, а они, в свою очередь, помогают мне пережить этот период, когда желаемое и возможное так сильно расходятся.
Да и своим приходом в искусство (в наше прагматичное время!) молодые люди заслуживают к себе внимания. Сейчас мы задумали поставить Евгения Шварца «Обыкновенное чудо». Есть прекрасная пьеса Уильяма Сарояна «В горах мое сердце». Пробую молодежь на роли, если получится — буду ставить. Театр должен быть молодым — это всегда будущее, и я стараюсь быть с ними душой. Они доверяют мне, и я благодарен им за это.
— Ваше определение места и задач театрального искусства в современном мире?
— Главное — не оказаться в общем хаосе. Не искать внешние эффекты, заманивая зрителя. Настоящий лидер сегодня тот, который на одном уровне видит проблемы развития как экономики, так и культуры. Это мое глубокое убеждение.
— Что-нибудь о ваших замыслах?
— Очень люблю Шекспира, и мне кажется, что мой темперамент — человеческий, режиссерский — позволит реализовать мои идеи.
Чехов как никогда сегодня нужен. Хочу поставить «Дядю Ваню». В плане Островский — «Бедность не порок». В ближайшее время зритель увидит на сцене такие новые постановки, как: «Поминальная молитва» Шолом-Алехейма, детективную пьесу Эрика Эллиса и Роджера Риза «Двойная игра», Уильяма Сарояна «В горах мое сердце».
Словом, Русский драматический театр в Осетии поднимает свой занавес».
Кстати, замечу, корреспондент Е. Алешкина вручила Касею Хачегогу газету со своей статьей под заглавием «Мечтаю поставить Чехова и Шекспира», приписав сверху: «Дорогой Касей! Как видишь, теперь вся наша семья Алешкиных становится ярым пропагандистом твоего театра. Алешкина. 24.10.92».
Все это говорит о том, что Касей Хачегогу приобрел большую популярность среди многочисленных поклонников театра. Своим творчеством он насыщал людские души и мысли, расширяя зрительский кругозор, заставляя видеть мир по-иному, не как из собственного окна.
Сам режиссер в полной мере обладает даром видеть разноликий мир и учит этому других. Вспоминаю старинную абхазскую притчу, рассказанную народным сказителем и певцом Джото Киагувичем из села Калдахуара и записанную его сыном, кандидатом философских наук Анаталием Хьециа. Притча называется «Ничего страшного» и переведена мной с абхазского дословно.
«Жил человек, которого очень интересовало, что же такое этот мир. Однажды он сказал себе: «Посмотрю, что делается в мире» и отправился в путь. Шел-шел и увидел, как некий человек, поставив кол на камень, обтесывал его топором. Путник в недоумении спросил у него:
— Зачем так работаешь? Топор затупишь, а то и вовсе сломаешь.
— Кроме этого камня ничего не нашел, вот и работаю на нем. Я уже привык, да и топор мой ни разу не задел камень,— ответил мастеровой.
Удивленный путник двинулся дальше, качая головой. И вскоре увидел, как другой абхазец прямо на своем колене энергично тесал колышек острием топора. Путник ахнул и спросил:
— Что ты делаешь, несчастный?! Промахнешься и останешься без колена! Охота потом ковылять по земле?
— Ничего подходящего поблизости не было, и я использовал свое колено. Да мне, признаться, быстрее и легче так работать, я уже привык,— ответил мастер своего дела.
Путник лишь крякнул в ответ и двинулся дальше познавать мир. Пройдя еще какое-то время, он увидел такое, что прямо обомлел. Мужик поставил большой кол на голову мальчугана и быстро тесал его здоровенным топорищем. Путник в отчаянии крикнул крестьянину:
— Хай, чтоб матушка твоя горя не видала, что же ты делаешь?! Сорвется топор и мальчишка пополам разлетится.
— Послушай, путник, если увиденное глазами человека будет правильно понято его разумом, сердцем и мыслями, потом и руки не ошибутся,— ответил отец мальчугана — виртуоз своего дела».
Так вот, каждый в этой жизни должен быть настоящим мастером своего дела. Как говорят абхазы: «Без головы и большое туловище ничего не стоит».
Вот и герой моей книги, Касей Хачегогу — тот человек, который постоянно интересуется: из чего состоит этот мир? Изучая его устройство, он словами великих писателей и драматургов пытается лечить души человеческие. А по поводу лечебных свойств слова древние говорили так: «На кого не действует слово, на того не действует и палка».
Касей Хачегогу прекрасно понимает, что искусство с помощью образов, живого чувственного сознания и слова может воздействовать на человека. И потому постоянно обращается со сцены к чувственной природе человека.
Продолжая работать в Осетии еще некоторое время, Касей Хачегогу решил снять фильм о русско-кавказской войне по известному роману М. Лохвицкого «Громовой гул». Стал переписываться с сыном писателя,— Юрием Лохвицким.
Работа над киносценарием началась, нашлись и заинтересованные люди — будущие спонсоры. Архивные материалы режиссера красноречиво сообщают об этом, в частности, такое письмо за 21 марта 1992 года, в котором говорится:
«Уважаемый Касей!
Мир Вам!
С большим удовольствием прочитал Ваше письмо и вот пишу ответ.
В первую очередь, примите мою глубокую благодарность за горячее желание сделать фильм по произведению отца. Благодарю и тех, кто в меру своих возможностей оказывает Вам посильную помощь. Примите и мои поздравления с избранием Вас президентом кино-телекомпании «Адыгея».
Теперь о делах. Не претендуя на профессионализм в кино (я по профессии журналист), тем не менее хотел бы прочитать сценарий. Если фильм будет сниматься, то и поучаствовать в этой работе.
Я не собираюсь давать назойливые советы по поводу съемок, но мы с отцом так подробно обсуждали почти каждую главу «Громового гула», что я не только сжился с каждым его героем, но и способствовал появлению некоторых (Зайдет и Биба, кстати, являются моими прабабушкой и прадедушкой).
Хотелось бы, чтобы в фильме (как и в самой повести), наряду с любовью и болью за судьбу черкесского народа, прозвучала бы тема всеобщей любви к людям, обязательно отразилось значение общечеловеческих ценностей.
Мне приятно осознавать, что фильм снимает не просто профессионал, но человек, для которого понятны все нюансы трагедии адыгов. Со своей стороны я постараюсь сделать все, чтобы помочь донести до зрителей весь смысл «Громового гула».
Относительно киностудии «Грузия-фильм» — так она бездействует ныне. Бывший ее президент не особо жаловал это произведение, а теперь у них полный застой. Нет средств для съемок и всякие другие неурядицы. Надеюсь, со временем что-нибудь да изменится к лучшему. А пока можно будет переговорить только об использовании помещения (кинопавильонов)…
Если у Вас появится возможность, вышлите мне вместе с рукописью сценария, пожалуйста, и номер «Кабардино-Балкарской правды» за февраль 1992 г.».
О задуманном фильме рассказывает Касей Хачегогу в интервью, данном журналисту Х. Хурумову из газеты «Адыгэ макъ» («Голос адыга») за 7 мая 1992 года.
Вопрос: Более двух лет Вас не было в Адыгее. И вот мы узнаем, что сейчас вы приехали сюда с конкретными творческими задачами. Какие они?
Ответ: Год назад вместе с киносценаристом Владимиром Гунтовым начали писать киносценарий «Громового гула» по М. Лихвицкому. Нашли и спонсоров — руководители фирмы «Зихия» в Майкопе — А. Хатикоев и Ю. Дахужев — с готовностью откликнулись на мои планы. Окрыленный таким началом, я составил договор с Северо-Кавказской киностудией и принялись за съемки. Но рыночные показатели цен резко менялись и обещанной нам суммы на расходы не хватило…
Вопрос: Когда заходит разговор о Русско-Кавказ-ской войне, это в России воспринимают, как придуманную байку. Вообще, до сих пор эта тема умышленно замалчивается. Кому Вы показывали свой сценарий?
Ответ: И в процессе работы над ним, и когда закончили — постоянно консультировались с учеными Адыгейского научно-исследовательского института. Они здорово помогли нам, и, пользуясь случаем, высказываю им благодарность. Сейчас отправили сценарий Юрию Лохвицкому в Тбилиси. Необходимую смету составит киностудия «Грузия-фильм».
Вопрос: Расскажите немного об участниках фильма.
Ответ: Ясно, что снять полнометражную картину весьма хлопотно — нужны немалые творческие силы. Только местными, конечно, справиться нельзя. Возможно, будем сотрудничать с «Мосфильмом» или «Ленфильмом», главное сегодня — финансирование.
Хотим еще привлечь в наш фильм адыгейских, кабардинских артистов, а если удастся — так и многих известных в стране актеров. Тема фильма сложная, и поэтому нужны разные квалифицированные его участники. Обо всем сразу не расскажешь. Работа эта для меня — высочайшая ответственность перед своим народом в деле возрождения его исторической памяти.
Вопрос: Не все так думают. Говорят, что снимать фильм о Русско-Кавказской войне вообще не стоит, хотя прошло уже 128 лет со дня ее окончания. И когда же о ней скажут в полный голос?
Ответ: Да, в вынужденном молчании прошло слишком много времени… Может, теперь получится собрать по крупицам правду о нашем трагическом прошлом.
Вопрос: Как относятся к таким масштабным планам руководители Осетии?
Ответ: Творческие успехи театра привлекли положительное внимание министра культуры республики — это я чувствую по отношению к результатам деятельности театра. И все же чувство горечи не покидает меня постоянно в думах о родном Адыгейском театре. Особенно остро я почувствовал это на всемирном фестивале в Ужгороде. Среди театров Италии, Греции, Болгарии, Чехословакии, Румынии театр из Осетии, которым руковожу я, занял второе место — это большое достижение.
Как водится, перед отъездом собрались все за банкетным столом — каждый коллектив исполнил свою родную песню, а мы дружно запели веселую русскую песню.
Меня прямо-таки пронзила тогда мысль: вот я, оторванный от своего народа, режиссер, пою — и пою на чужом мне языке… Незаметно вышел на воздух, сел на ступеньки и со слезами на глазах запел адыгейскую народную песню «Сэрмаф».
…Пришел в себя от голоса нашего актера, украинца Виктора, который негромко подпевал по-украински моей песне-плачу… Стало мне неловко за проявленную слабость, а Виктор обнял меня за плечи и сказал: «Ох, как я тебя понимаю, брат, со мной тоже часто так бывает».
Да, боль за свой народ у всех в генах пульсирует постоянно, и мне ли одному тяжело от дум своих?...»
Откровение режиссера заставляет думать о том, почему гибнет всякое доброе начало в области искусства, когда оно пытается «произрасти» на развалинах государства.
… Касей Хачегогу вернулся в родной Адыгейский государственный драматический театр уже в качестве генерального директора и художественного руководителя.
— Я очень благодарен министру культуры Осетии Анатолию Дзантиеву. Как я уже говорил, помощь его всесторонняя нашему театру неоценима. И в бытовом плане отнесся ко мне с пониманием — выделил квартиру, а перед отъездом разрешил продать. Благодаря его заботам я поправил свою расшатанную основательно материальную почву,— вспоминает режиссер добрым словом осетинских коллег.
Вернувшись на родную сцену, Касей Хачегогу возоб-новляет постановку спектакля «Песни наших отцов» Н. Куека. И вновь звучат песни адыгов — не оставляющие равнодушным зрителя. Потом в репертуаре появились спектакли по пьесам адыгских авторов «Кочас» И. Цея, «Три месяца» Е. Мамия и другие.
В 1994 году по просьбе руководства кабардинского театра Касей Хачегогу ставит пьесу «Дамалей» Б. Утижева. О творческих связях Адыгейского и Кабардин-ского театров рассказывает театровед С. Шхалахова в газете «Советская Адыгея».
«В Кабардинском театре имени А. Шогенцукова состоялась премьера спектакля — трагедии «Дамалей» по пьесе Бориса Утижева. Режиссер-постановщик, заслуженный деятель искусств России, художественный руководитель Адыгейского драматического театра Касей Хачегогу.
Так завершился первый этап серьезной культурной акции, задуманной министерствами культуры Кабардино-Балкарии и Республики Адыгея, о сотрудничестве и творческих обменах.
Итак, премьера в Нальчике. Когда поднялся занавес, взору восхищенного зрителя открылась прекрасная сценография известного и у нас в Майкопе художника Руслана Циримова. Этот талантливый человек сочинил совершенное пространство трагедии по всем ее законам. Насыщенная атмосфера трагических страстей создается соединением вневременных, как бы апокалипсических тонов холста, освещенных багрово-черным светом. Деревянные лестницы, уходящие куда-то в колосники, отделенные друг от друга, сидящие на них в черных бурках артисты — свидетели, участники, герои и антигерои трагедии — в конечном итоге рассеиваются по сторонам, разбиваясь на кланы и рода.
Так задуман этот спектакль о том, как страшно жить в мире, полном несогласия и непонимания между людьми, и как страшно жить среди людей, которые из-за своих амбиций и честолюбивых низких целей способны погубить любое светлое чувство, любую чистую душу и прекрасную любовь.
Замечательный мастер слова Борис Утижев, известный у нас по постановкам Адыгейского театра «Гощэмыдэхъабль» и «Жэмыгъо Африкэм нэсыгъ», написал эту пьесу по историческим событиям. Но в драматиче-скую ткань вплетены мудрец Жабаги Казаноко и главный герой Дамалей. В какой-то степени для театра это усложнило задачу, ведь в народе сложился устоявшийся стереотип восприятия. В таком случае для творческой фантазии остается не так много возможностей. И, несомненно, постановка только выиграла бы, будь мудрец «Эзопом», как его задумал первоначально Хачегогу, и будь герой более красочным не внешне, а внутренне. Но не смотря на это со сцены звучал замечательный текст, приводивший в восторг любителей изящного слова.
Касей Хачегогу, задумывая спектакль, не пошел по пути только осмысления нашей непростой и трагической истории. Его спектакль о том, каков наш день сегодняшний и какое будущее может нас ожидать, если только не остановиться и не прислушаться к голосу сердца и разума. Уже была в истории нашего народа Кавказская война, ее отзвуки мы наблюдаем и сегодня, когда адыгская диаспора разбросана по всему миру и нет никакой уверенности в том, что мы когда-нибудь сможем собраться вместе. Это было,— как бы говорит режиссер спектакля и тут же предостерегает: это возможно во все времена. И действительно, человек в основных своих качествах так и остался таким же, каким был на заре человечества. И во все времена ему присущи добро и зло, любовь и ненависть, ум и безумие. Спектакль как бы предупреждает нас: пора думать о себе и своей душе, пора обратиться к своему сердцу и разуму и пора, наконец, понять, что разобщенность не несет ничего хорошего никакому народу — «большому» или «малому», насилие не прощается никому.
Я не стану описывать спектакль, он заслуживает профессионального признания и восхищения. Хочется надеяться на то, что адыгейский зритель сможет увидеть эту совместную работу кабардинских и адыгейских мастеров. В этом спектакле есть совершенно замечательные актерские работы заслуженного артиста КБР Басира Шебзухова и молодой артистки Жанны Тхашугоевой.
Итак, творческий эксперимент содружества двух театров, начатый министрами двух республик — Адыгеи и Кабардино-Балкарии,— принес богатые плоды. Вероятно, еще щедрее будут они в будущем. Ведь творческое взаимодействие в нашем театральном деле необходимо.
Я лично очень порадовалась за будущее кабардин-ского театра, в который вернулась талантливая, яркая, и, самое главное, работоспособная студия из Щукинского училища. И, конечно, с той труппой, которую я увидела на спектакле, можно ставить любую драматургию.
Адыгейский государственный драматический театр этим похвалиться сегодня не может. Но мы надеемся на то, что руководители нашей республики обратят внимание на основную проблему нашего театра — смену поколений».
Так начался новый этап творческой жизни режиссера Касея Хачегогу в конце ХХ века. Вновь он погрузился в древнюю и мощную народную сокровищницу искусства адыгов и других братских народов Кавказа.
— Работать с Борисом Утижевым и сложно, и легко. Тебе, как драматургу, это хорошо известно, каково писать пьесы для театра. И все же, по возможности, стараюсь включать в репертуар произведения адыгских и кабардинских драматургов. А вообще-то, скажу тебе, Алексей — работать без напряжения хорошо с уже …— остановил себя на полуслове Касей Хачегогу, но я понял его.
— Еще бы! Ни Шекспир, ни Гоголь, к примеру, не предъявят претензий по поводу постановок. Автор видит жизнь так, а режиссер по-своему,— подытожил я его мысль.
— Как раз об этом я тебе и расскажу! Решил я (по молодости лет), поставить спектакль по роману адыгейского писателя, лаурета Государственной премии СССР Тембота Керашева «Одинокий всадник». Он даже похвалил меня за приверженность к адыгской художественной литературе. Я засел за инсценировку романа, распределил роли и уже собирался начать репетиции.
Маститый писатель позвонил мне и попросил показать ему пьесу. Три дня он читал ее, а потом позвал к себе. И деликатно объяснил, что надо непременно доработать инсценировку вместе. Так, три месяца мы вставляли эпизод за эпизодом. В результате получилось, что мы заново и добросовестно переписали весь роман. Представляешь, сделали все, чтобы его невозможно было поставить на сцене! Понятно, что я охладел к этой затее,— с сожалением вздохнул режиссер.
— И какой же выход? — поинтересовался я.
— Надо помнить, что у сцены свой язык, свои законы, нежели у романа. Дайте же увидеть ваш мир и глазами сценического искусства!
— И больше ты не пытался инсценировать творчество Тембота Керашева?
— Романы его читаю с удовольствием, а наш режиссер Сулейманов поставил (под моим руководством) его «Месть табунщика».
— Уже после смерти адыгского писателя, да?
— Очень сожалею, но так и получилось,— в задумчивости отозвался Касей и замолчал.
Разговор этот состоялся в сквере театра, потом мы с Касеем вернулись в его кабинет, где нас ждал известный актер, заслуженный артист РСФСР Хамзат Кишмахов, проработавший в театрах Черкесска, Майкопа, на Дальнем Востоке. Этот абазин привлекательной внешности рассказал нам много интересного о творческой жизни театра, о гастролях по стране. А потом, по моей просьбе, запел песню, сочиненную им же на слова Эдуарда Дзыба, которая называется «Абхазская лоза». Песня об абхазах, о грузино-абхазской войне и о том, как опечалилась земля предков.
… Вечером 17 октября 1997 года по просьбе Хамзата Кишмахова мы — Касей, я, абхазский актер и народный артист СССР Шарах Пачалиа, заслуженный работник культуры Абхазии Нури Кишмариа — пошли к нему домой. Встретила нас его очаровательная жена и актриса Татьяна. Долго еще мы были во власти обаятельной хозяйки дома, ее гостеприимства. Здесь же узнал я и о том, как брат Хамзата — певец и пропагандист абазинской песенной культуры Омар Кишмахов, переправлял необходимые вещи для нужд бойцов Абхазской армии во время войны с грузинскими агрессорами.
Вечер тот остался незабываемым, как и песни, исполненные Хамзатом Кишмаховым, и слезы Касея, и наши душевные разговоры…
Спустя пару дней в разговоре со мной Касей сказал: «Каков этот актер — Хамзат! Душу вывернул наизнанку, подчинив ее своим чувствам…Ох, и люблю же настоящих актеров — этих талантливых людей! С такими репетировать — одно удовольствие, глаза их умом и вдохновением блестят!»
А теперь вернемся назад — к режиссерским дерзаниям Касея Хачегогу. В родном театре он продолжает успешно ставить свои спектакли. Среди них: классиче-ская гоголевская «Игроки» и пьеса американского армянина У. Сарояна «В горах мое сердце».
Что хотел режиссер «услышать» и «слышать» гоголевскими «Игроками»? Прежде всего, он предлагал зрителю нынешнему посмотреть через героев спектакля на самих себя и окружающий мир, определить истоки верности и предательства. Изменилась ли жизнь общества с тех пор?
Мы уже заметили, что режиссер в своем творчестве весьма предан классическим канонам. Комедия «Игроки» была опубликована в 1842 году, а сценическая реализация ее состоялась 5 февраля 1843 года в Москве.
Заглавные роли в ней исполнили большие русские мастера — Михаил Щепкин и Пров Садовский. А спустя три месяца (26 апреля 1843 года) комедия «Игроки» «оживает» на театральной сцене Петербурга. В ней занята не менее знаменитая актерская труппа: П. Каратыгин, А. Мартынов, В. Самойлов, И. Сосницкий и другие.
Гоголевские «Игроки» (как и прочие его сценические произведения) имели популярную сценическую жизнь. Комедия шла повсюду в театрах бывшего СССР. И вот теперь она поставлена на сцене Адыгейского театра.
На сцену он вывел людей, паразитирующих на доходах от картежной игры. Эти иждивенцы общества — под началом главаря по кличке Утешительный — довели свою мафиозную структуру до предельной изобретательности и «зарабатывают» деньги в трактирах, переезжая из города в город.
Режиссер показал жизнь аферистов прошлого столетия, а персонажи смотрелись вполне современно. Картежные группы разъезжают по курортным городам и, обитая в фешенебельных гостиницах, предаются ночным забавам… Игроков высокого ранга обязательно сопровождает охрана.
В таких «играх» легко было подсунуть взятку должностному лицу в виде «выигрыша» и заполучить, к примеру, вожделенное местечко.
Словом, картежные страсти кипят по всему миру и по сей день, все более совершенствуясь. Люди на этом «крутят» огромные суммы денег, а заодно политические дела тоже.
Спектакль «Игроки» Касея Хачегогу обнажал полную девальвацию нравственности и любви в обществе. Он как бы демонстрировал тайну картежного клана — этих обособленных от простых смертных рабов порочного культа.
Так, например, один из них, Ихарев, выдает вслух свои мысли:
«Каков ход приняли обстоятельства! А? Еще поутру было только восемьдесят тысяч, а к вечеру уже двести. А? Ведь это для иного век службы, трудов, цена вечных сидений, лишений, здоровья. А тут, враз — и владетельный принц! Какое имение, какая фабрика даст сразу двести тысяч? Воображаю, хорош бы я был, если бы сидел в деревне да возился с мужиками, старостами, собирая только по три тысячи ежегодного дохода. И время-то на что было бы утрачено?
Теперь вот я обеспечен. Захочу поехать в Петербург — поеду, посмотрю театр, Монетный двор, пройдусь мимо дворца, по Аглицкой набережной, в Летнем саду. Поеду в Москву, пообедаю у Яра. Оденусь по столичному образцу наравне с другими. А тому, что называют плутовством, так это — вздор! Плутом можно сделаться в одну минуту, а ведь тут практика, изученье. Пусть и плутовство, да вещь необходимая: что же можно без него сделать? Ну, не знай я, например, всех тонкостей, не постигни всего этого — меня как раз бы обманули. Хотели обмануть, да увидели, что дело не с простым человеком имеют, сами прибегнули к моей помощи. Нет, я смотрю на жизнь совершенно с другой точки. Прожить с тонкостью, с искусством, обмануть всех и обманутым не быть самому — вот настоящая задача и цель!»
Но, как и случается в жизни, такие люди сами бывают наказаны за свое плутовство.
В конце спектакля обобранный картежник яростно вопит: «Ведь существуют же к стыду и поношению человеков этакие мошенники! Но я готов сойти с ума — как это все было чертовски разыграно! Как тонко! И отец, и сын, и чиновник Замухрышкин!.. Употребляй тонкость ума! Изощряй, изыскивай средства!.. Черт побери… тут же под боком отыщется плут, который тебя переплутует! Мошенник, который за один раз подорвет строение, над которым работал несколько лет! Черт возьми! Такая уж надувательная публика! Только и лезет тому счастье, кто глуп, как бревно, ничего не смыслит, ни о чем не думает, ничего не делает, а только играет по грошу в бостон подержанными картами!»
Что ж, игра есть игра, как в карты, так и в жизни — везде и всегда.
Режиссер без романтизма и возвышенного восприятия мира показал жизнь плутов и обманщиков, прикрывающихся маской добродетели.
Он срывал ее своим спектаклем, обнажая двойную мораль определенной части общества. Да, спектакль о пришлом, но смысл его поучителен и для наших дней.
После просмотра спектакля «Игроки» невольно возникали мысли о том, что, как и в России нынешние картежные мафиози обирают народ, такое же происходит и в других республиках бывшего Союза. И каждый второй ставит на карту жизнь ближнего. И жаждет видеть другого слабым, бедным и послушным.
Как постановщик, Касей Хачегогу считает, что не только классика способна создать театр высоких мыслей, гнева, мудрости и познания. Современные пьесы для него тоже несут в себе большие страсти и глубокие мысли. Вот это он и продемонстрировал в спектаклях, поставленных на современные темы. Традиционным стало для режиссера чередование постановок классики с современными материалами.
Следующей сценической работой его стала пьеса американского драматурга Вильяма Сарояна «В горах мое сердце». В ней у каждого из героев своя жизнь — радостная и драматичная одновременно. В. Сароян заговорил со сцены на адыгейском и русском языках.
Армянское происхождение писателя сказалось в его произведениях — рассказах, пьесах, романах, все они порождение его страстной искренней души. И потому герои его господствуют над сердцами людей разных стран и национальностей. В них больше печали, чем радостей, наверное, из-за того, что и сам автор постоянно ощущает в своей жизни историю родного народа.
Родился Вильям уже в Америке, но его родственники сполна хлебнули последствия бойни на религиозной почве. Отец Вильяма — добрый и бедный Арменак Сароян, смог уехать на заработки в Америку. Там унижался, батрачил и все же перевез потом к себе детей и жену. Жили трудно. Арменака Сарояна постоянно видели грустным. Вел он жизнь проповедника, но заработок его был скудным. А еще он писал чувствительные стихи, но они так и не увидели свет. Принимая близко к сердцу людские невзгоды и помогая страждущим, Арменак, однако же, ничего не смог сделать для себя. А жизнь катилась своим чередом...
И вот, 8 августа 1908 года в голодной семье Арменака прибавился еще один «желторотик», которого нарекли на американский манер — Вильямом. Впоследствии это имя, «короновавшее» судьбу американского армянина, удивило весь читательский мир… Вильям через судьбы родственников, изгнанных из Турции, вырезанных соплеменников, сам прочувствовал трагизм людей. В своей дальнейшей жизни он часто обращался к стихам армянских поэтов разных эпох. Нравился ему Мкртич Нагаш — поэт ХV века, написавший такие строки:
Увы, родимого предела
Для смертных нету под луной,
Мы странники на свете белом,
Не на земле наш дом родной.
Но так живи в своем изгнании,
Чтобы за все твои деянья
Ты новых не обрел страданий,
В отчизне нашей неземной.
Вот, дорогой читатель, за что взялся режиссер Касей Хачегогу, вторгнувшийся в творческий мир американского писателя с грустной армянской душой…
Касей Хачегогу и Вильям Сароян — представители древних народов, переживших настоящий геноцид. Правители разных империй тасовали судьбы людские, словно карточную колоду… Армяне сбежали из Турции в Америку, адыги из родных земель в Турцию. Черкесские народы были изгнаны царем в Турцию, а армяне, сбежавшие оттуда, вселились в абхазские дома… Очевидна взаимосвязь народных судеб у режиссера адыга и драматурга армянина.
Светлая печаль, словно мерцающая свеча над могилами предков, присутствует лейтмотивом во всех произведениях Вильяма Сарояна. Она же — и в спектакле Адыгейского театра. Эмоциональная память двух творцов соединилась, преодолев различие во времени.
Вспомнилась мне народная адыгская песня, ее исполнял когда-то мой дядя — певец и сказитель, участник единственного в мире ансамбля абхазских долгожителей «Нарта» Михаил Аргун. Называлась она «Жалоба горской скрипки»:
Век не играть бы и не слушать
Того, что я теперь играю.
Своим врагам лаская уши,
От горя и стыда сгораю.
Сын Тлепша брал меня повсюду.
Он струн моих смычком касался,
Играл, и совершалось чудо:
Старик — он юношей казался,
И в круг джигиты выходили,
И все на свете в пляс пускалось.
Но старого певца убили,
И я врагам его досталась.
Меня судьба не пожалела.
И на пути в тоске смертельной
На все ущелье я звенела,
Болтаясь под лукой седельной.
Я на плече у сына Тлепша
Напевы вольные играла,
А нынче песней раболепной
Грешу я – скрипка аксакала.
Я захирела от бессилья.
Былое вспомнить я пытаюсь,
А кто-то снова пилит, пилит,
Перепилить меня стараясь.
Кем я была!... А что я значу
Для этих глупых неумельцев?
Вот бы утешиться мне плачем
По нынешним моим владельцам!
Сколько же драматизма в народных песнях! Недаром Касей Хачегогу многим из них дал прозвучать в своем спектакле «Песни наших отцов».
И адыгская шичепщин, и армянский тар, и абхазский ачарпын — эти инструменты одинаково печально звучат, выводя мелодию о тяжелой земной жизни. И особенная тоска в них, когда они рассказывают о людях, о которых говорит армянская поговорка: «Снаружи — глянец, а внутри — мерзавец».
Свои пьесы: «Путь нашей жизни», «Избиение младенцев», «Пещерные люди», «Убирайся, старик!», «Эй, кто-нибудь!», «Джим красавчик», «Цирк в метро», «Голодные» В. Сароян «заселял» и прекрасными добрыми героями, и отпетыми негодяями.
Режиссер выбрал для постановки пьесу с поэтиче-ским названием — «В горах мое сердце». В ней он увидел особый, будоражащий душу сплав человеческих чувств. Роли распределили в таком составе: Джони — Т. Ачмиз, Отец — заслуженный артист Абхазии и РСФСР М. Кукан, Бабушка — Т. Такахо, Мак-Грегор — заслуженный артист Кабардино-Балкарии и РСФСР З. Зехов, Козак — А. Воркожоков, Эстер — О. Измайлова, Руф — заслуженный артист Адыгеи Н. Ачмиз, Кармайкл — Р. Джолов, Генри — А. Нагой, Канингем — Н. Иванченко, молодая чета — Ф. Хупова и А. Хакуй и другие. В массовых сценах были заняты почти все актеры театра.
Сценическое оформление спектакля принадлежит неизменному участнику творческих исканий режиссера — художнику А. Резюкину, костюмы воспроизведены Л. Дауровой.
Спектакль получился поэтическим рассказом о страстной любви к жизни и еще — о прощании с ней… Кстати сказать, одну из своих пьес Вильям Сароян начинал такими словами: «Она (пьеса) будет вот такая: в ней никто не произнесет ни слова, и все-таки это будет не мимическая пьеса… она будет вполне естественная и правдивая, со смыслом ясным и безошибочным, и гораздо более значительным, чем смысл, содержащийся в любой пьесе, набитой словами и кипящей людьми, которые без устали работают обеими челюстями, и зубами, и языком, и голосовыми связками».
К такому роду пьес относится и « В горах мое сердце». В ней малое количество действующих лиц и сразу возникает созвучие разных тем и мыслей.
Все это привлекает внимание зрителя, заставляя его размышлять над увиденным.
Режиссер представляет каждого героя спектакля как бы исполняющим свою партию в этой сложной жизненной симфонии о бессмертии человеческом.
А солирует в нем мальчуган по имени Джони. И родни-то у него всего: старая бабушка и стихоплет отец Бен-Александр — все они влачат полуголодное существование. И все же – эта маленькая обездоленная семейка стойко держится и живет. А вот чем? Да просто на спаянности и взаимовыручке, основанной на любви друг к другу.
Герои этого спектакля и реальны, и в то же время словно неземные. Они не алчны, какими бывают изголодавшиеся люди. И зависти у них нет к другим, как у многих прочих людей. Жизнь научила их ценить человече-ское добро и традиции кровного родства.
Свой спектакль Касей Хачегогу строит в задумчиво-эллегической тональности, повествуя о людях, затерянных в этом жестоком мире… Но в нем живут и такие, как Джони — Ачмиз — парнишка с добрым и светлым умом и сердцем. Поэтому и тянутся к нему все домочадцы — и раздраженный отец, и бабушка, постоянно бормочущая на родном армянском языке…
Да, они нищие в этом англоязычном мире, но одухотворены доброй силой, именуемой «творчеством». Отец ведь пишет стихи, над которыми плачет и смеется, гневается и радуется. Этот очаг не случайно посещает бывший знаменитый актер Джаспер Мак-Грегор, уже немощный и голодный человек, сбежавший из приюта для престарелых.
Герой актера З. Зехова наполнен удивительной добропорядочностью, которая светится в нем, кажется, для всего мира… А на чем держится эта жизнь? Только на самом человеке: пока они, эти люди, помогают друг другу, прощают промахи, содеянные каждым из них, пока они устремляются к добру, к светлому началу, от чего сердце человеческое остается чистым, как снежные пики высоких гор…
Мак-Грегор, которого угнетает суета бытия, но чье сердце осталось в родных горах Армении, еще надеется дойти пешком до родины. Так же — задумчиво-устало мечтает он и о хлебе насущном: «Вот бы съесть немного хлеба с сыром, как бы подкрепилось мое бренное тело, а вместе с ним и дух мой». И еще о многом мечтает Мак-Грегор — он весь в прошлом и будущем одновременно — лишь бы не задумываться о жалкой действительности… А она для него губительна. Сбежав из приюта, он появляется в доме Джони и просит его от вторичного водворения в эту тюрьму — богадельню. На радушное отношение семьи Джони он растроганно произносит: «Я счастлив, что вы меня вспомнили»… И эту главную тему спектакля режиссер высветил особо в процессе работы над постановкой. Для него состояние творческих поисков — своего рода вечные греческие мраморные колонны, оберегающие грандиозные строения античности. Но «выстраивание» человеческих душ — самое трудное и самое важное. Скорее всего, на свете не было бы ни греческого Парфенона, ни римского Колизея и других знаменитых сооружений древности, не будь их строители людьми разумными, мечтательными, трудолюбивыми и сильными духом. Спектакль «В горах мое сердце» и об этом — о том, что возвышенные чувства и дух людей остаются бессмертными.
Герой З. Зехова — Мак-Грегор, прочитав монолог из короля Лира, тихо уходит из жизни, так и не осуществив своих мечтаний — вернуться в родные горы. Не стало доброго, мудрого, мечтательного человека и актера Мак-Грегора. Но живет на земле Джони — Ачмиз, такой же чистый помыслами и искренней душой. Он, конечно, вырастет и тогда поймет весь смысл слов Мак-Грегора, да и отец Бен-Александр — Кукан успел вложить в его душу доброе начало. Как и бабушка Джони в исполнении актрисы Т. Такахо, ее героиня — стойкая армянка, доживающая свой век не в родных горах Арарата, а в Сан-Бенито американского штата Калифорния. Разговаривая постоянно на родном языке, Бабушка — Такахо скрепляет отношения в семье. Как говорят черкесы: «Язык — посредник сердца». Вот и Джони — Ачмиз своим обходительным отношением понравился бакалейщику Козаку — Воркожокову, и торговец, умиленный, помогает его семье выжить.
Прослеживая сценическую жизнь героев спектакля «В горах мое сердце», невольно сравниваешь ее с биографией самого Вильяма Сарояна. Это и отец, стихи которого нигде не печатали, и мать, не расстававшаяся с мыслями о родной и далекой Армении (в пьесе — бабушка).
А расторопный Джони — Ачмиз, как и другой персонаж пьесы — Генри, образ которого создал актер А. Нагой — разве не повторили они детство Вильяма Сарояна? Мальчишкой он и сам бегал по центральной авеню с охапкой газет, пахнущих типографией. И чтобы привлечь покупателей, выкрикивал на ходу придуманные заголовки: «Читайте об убийстве грабителя банка!», «Сдались в плен три тысячи гуннов!» и т. д.
В своем творчестве драматург не отрывался от корней родной земли, от близких и дорогих его сердцу людей. И взятый из его собственной жизни материал явился плодотворной почвой не только для вышеназванной пьесы, но почти и для всех литературных произведений писателя.
В финале спектакля домовладелец выставляет на улицу семью Бен-Александра. Джони спрашивает отца: «Так куда же мы теперь направимся?..» И отец привычно отвечает ему: «Не горюй Джони. Знай, иди за мной!». Но мальчуган не унимается, он высказывает свое резюме: « Знаешь, папа, я никого не виню, но где-то что-то не ладно...».
Да, именно так, поэтому и мучаются поэты, артисты, бакалейщики и маленькие дети (в лице Эстер, с ее детской любовью к Джони). Не уютно и тоскливо в приюте для престарелых, безрадостно жить и плотнику, и пахарю, и молодоженам, с новорожденными на руках, в поисках ночлега.
Касей Хачегогу поставил свой спектакль о жизни — значит, обо всем… От мелочей до важного осмысления Джони этого — «не ладно». Звуки жизни словно приглушены для простых людей чьей-то коварной волей. А ведь они так нужны всем обездоленным, выброшенным на обочину жизни людям! Не зря ведь так громко и призывно играл прежде большой артист, а теперь бездомный нищий Мак-Грегор, на своей серебряной трубе — он будил в людях веру в жизнь, сам не ведая финала ее.
Спектакль — не только об уходе из жизни, а больше о возвращении к ней, хоть сложной и трагичной, но влекущей и заманчивой.
Семья из трех человек — отца, сына и бабушки — снова в пути, опять в поисках дома, огня, уюта, хлеба… И дай Бог встретить им человека, которому они могли бы тоже сказать словами Мак-Грегора: «Мы счастливы, что нас не забыли».
Режиссер напоминает своим спектаклем всем нам: «Люди! Будьте милосердны, встречайте семью поэта и не дайте им пропасть за-за отсутствия человеческого участия».
Спектакль «В горах мое сердце», вне всякого сомнения, заслуженно стал достоянием всей многонациональной российской культуры. А завершу я разговор о нем одной армянской притчей: «Умер царь. Среди нахараров, то есть областных правителей или ишханов, не было единодушия. Они не могли выбрать нового царя из своей среды. Думали-гадали и выбрали царем сына крестьянина. Однажды пришел к царю его отец и говорит:
— Сынок, ты узнаешь меня?
— Как могу я узнать тебя, когда и сам себя не узнаю,— ответил сын…».
Такого не случалось с театром из Адыгеи после успешного показа этого спектакля на сцене МХАТа — главного театра России, известного по всему миру. Но, если шутки в сторону, Касею Хачегогу и впрямь было чем гордиться. Спектакль был показан в рамках дней культуры Республики Адыгея в Москве. На нем присутствовали известные критики и театральные деятели России. Ими он признан одной из лучших постановок во всей России за 1997 год. Действительно, такой успех в театральной «Мекке», каковой является Москва,— явление радостное и незаурядное для настоящих театралов. А постановщик спектакля «В горах мое сердце» Касей Хачегогу утвердил своей работой «царство» волнующего духа в обители настоящего искусства театра с его магической притягательной силой.
Своими спектаклями Касей Хачегогу всегда устраивает праздник души для зрителей. Во всех своих сценических творениях он пытается вызволить человека из сетей тяжелейших жизненных коллизий, чтобы научить его борьбе за выживание в этом непростом мире.
Продолжая традиции театра адыгов и отдавая дань глубокого уважения своим предшественникам — актерам и режиссерам — Касей Хачегогу выработал свой почерк в творчестве, зажег, так сказать, свой светильник в театральном искусстве. И светится он уже более четверти века во славу торжества Театра!
Выдающийся режиссер современности, лауреат Ленинской и Государственных премий, народный артист СССР Г. А. Товстоногов оставил всем деятелям театра такое высказывание: «Традиция — это плечи предшествующих поколений, путь, пройденный ими. Это осознание их пути как своего. Это прошел ты сам, до твоего рождения, ибо ты — часть народа, часть человечества. В сущности, никому не дано в театре игнорировать предшествующий опыт».
Понимая правоту этих слов, Касей Хачегогу вместе с тем осовременивает традиционные формы, привнося в свои работы свои новые решения. Спектакли, поставленные им в содружестве с талантливыми актерами,— это пример необходимости соблюдения баланса в человече-ских отношениях.
Сказал же А. Чехов: «Где талант, там нет старости и невежества». Но даже один интеллектуально убогий режиссер способен оборвать звучание «струн многих одаренных актеров».
Адыгейскому театру очень повезло, что его коллектив принял именно талантливый человек, с требовательно-строгим взглядом и ранимой душой.
Касей Хачегогу (и в этом мы уже убедились) — режиссер от Бога и достойный представитель своего народа. В нем сочетаются суровость с нежностью, душевность с ответственностью, любовь к вековым устоям предков и нетерпимость к предательству. У него много друзей, и знаменитых, и менее знаменитых, и просто хороших людей.
Разбираю фотоснимки из архива режиссера. Один из них (70-е годы) привлек мое внимание: молодой Касей в модной кожаной куртке поверх черного свитера стоит на одной ноге. Правой рукой тянет (видно, что сильно), свое ухо, а глаза и оскаленные зубы выдают то ли боль, то ли радость.
Спрашиваю его: «Что сие значит?» Он отвечает: «О-о, я визжал от избытка чувств! Свою первую (после института) репетицию удачно провел».
На другой фотографии сидят за скромным столом и пьют чай (может, и что-то другое) два талантливых человека – народный артист СССР, лауреат Государственной премии Иннокентий Смоктуновский и заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат республиканских и област-ных и молодежных премий Касей Хачегогу.
Есть фотоснимок, где с Касеем Хачегогу и народные артисты России — Л. Броневой, и Г. Лямпе, под снимком такая надпись: «Дорогой Касей Яхьявич! Спасибо за дружбу, внимание и радость общения. 8 апреля 1986 год, Майкоп».
Не скрою, фотоснимки эти вызвали во мне чувство радостного удовольствия — у каждого народа есть свои сыны, деятельность которых пропитана любовью к родной земле, которая передается в души и сердца других людей. Ведь уважение и симпатия к иному народу возникают через их великих поэтов, писателей, режиссеров, актеров, ученых… Так было и будет во все времена.
Умные и подлецы, добрые и подонки, сильные и слабоумные, краснобаи и сквернословы, борцы за правду и душители ее, очарованные жизнью и проклинающие ее, работяги и бездельники, красавцы и уроды, аферисты, защитники обездоленных и грабители с большой дороги, начальники и их жалкие лакеи, потерявшие человеческий облик… Все они — герои спектакля Касея Хачегогу. И все же он тянется душой к тем, кого в своих постановках показывал людьми волевыми, надежными, целеустремленными, настоящими патриотами, отвечающими за судьбы народные, стремящиеся жить достойно, трудиться и растить детей.
… Уезжал я из Майкопа в октябре 1997 года. Тогда же Лидия Кулова вручила мне газету «Советская Адыгея» со словами: «Прочитайте интервью Касея Яхьявича. В нем — он весь».
И вот, спустя полгода, перечитав газетный материал, решил завершить книгу свою беседой Касея Хачегогу с журналисткой Валерией Ломешиной, опубликованной 25 июля 1997 года:
— Вам, влюбленному в театр человеку, разве не бывает больно, когда идет спектакль при полупустом зале? Люди не ходят в театр, они смотрят откровенную дешевку разных сериалов, и это как эпидемия.
— Театр — живой организм. Он рождается, стареет и умирает, и это естественно. Сегодня в нашем театре застой, надо в этом признаться. Сделать что-то сильное мы пока не в состоянии — нет возможности.
Есть личности талантливые, работоспособные, но их немного. Наш театр физически постарел, средний возраст актеров — 42 года! Искусство — занятие тонкое, как антикварные вещи ручной работы. У меня на сегодня нет молодежи.
Раньше каждые 10—15 лет в труппу вливались молодые актерские кадры.
Их неугомонность, дерзость подстегивали всю труппу, и все начинали думать, работать. Сейчас учиться молодым талантливым ребятам стоит немалых денег. Видели, в фойе висит приглашение в театр — студию Ширвиндта? Плати и учись. Но у кого есть средства, они идут учиться на юрфак или на экономиста.
Оно и понятно, век сейчас такой. «Век вывихнут»,— это сказал еще великий Шекспир, и он оказался прав.
— Вы режиссер Адыгейского театра, и это ко многому обязывает, согласитесь. Как вы находите компромисс между… «это надо ставить» и «это я хотел бы ставить»?
— Я всегда вспоминаю Чингиза Айтматова: «Плохая драматургия развращает нацию. Я — за хорошую драматургию. И режиссер, драматический актер, как никто другой, должны быть честными на сцене. Театр драмы — это очень серьезно, он не должен раскланиваться перед зрителем и не должен, на потребу дня, снижать планку. Для каждого жанра есть свой зритель. И если водевиль даже сегодня может собрать полный зал, то драматургия — дело тонкое.
К нам на спектакль приходит наш зритель, думающий, с обостренным театральным чутьем. Ему не всучишь халтуру под хорошим соусом из световых и шумовых эффектов. С ним у актера и режиссера идет честный, откровенный диалог. Когда драматический актер, играя на сцене, чувствует ответ на свой эмоциональный посыл из зала, это, поверьте мне, высший пилотаж. Поэтому мы не боимся полупустых залов, мы боимся безразличных зрителей. Ведь зритель, как актер, есть талантливый и бездарный.
Так вот — мы за талантливых зрителей, пусть их пока не так много, они как гурманы и знатоки. В театральном лексиконе есть такой термин: «работать на 22 ряд», чтобы оттуда актера было видно и слышно. Драматический же актер работает на индивидуум зрительский.
— Свой театр — это мечта каждого режиссера?
— Наверное, да. Профессиональной режиссурой занимаюсь уже 20 лет. Вроде бы все хорошо, а чего-то не достает. Я всегда мечтал создать свой театр — настоящий храм искусства. Ну, пусть не храм, а маленькая часовенка, куда вы приходите и молитесь на искусство. Здесь не хочется кричать, здесь неуместен фарс. Здесь — глаза в глаза со зрителем и душа в душу. Для меня мой «Квадрат» — как эликсир, где я беру энергию. Ведь в ежедневной сутолоке мы теряем ее массу. К примеру сказать, проведите на рынке или на вокзале полдня — даже ничего не делая, а просто наблюдая,— вы почувствуете огромную усталость, потому что произошел отток вашей энергии.
Древние люди интуитивно были на верном пути, когда возводили храмы, мечети для пополнения своего энергетического потенциала. Для меня «Квадрат» — тот же храм. Из огромного мраморного здания театра, где нормальная рабочая сутолока, где всюду люди и много шума, я прихожу сюда, в студию, в тишину и покой; я здесь отдыхаю, здесь замечательно думается. Всякому нормальному человеку необходимо за сутки побыть наедине с собой, прислушаться к себе, поговорить, если надо, успокоить или подбодрить. Это — работа души плюс ума, она не должна прекращаться.
— Как актеры, ваши друзья, знакомые относятся к вашим исканиям?
— Считают, что я самоутверждаюсь. И это нормальная реакция. При всеобщей неестественности и замороченности нашей, любой искренний порыв кажется чудачеством. У меня много друзей-единомышленников: в основном это ребята из КБР, из Осетии, Краснодара, из Адыгеи, конечно… Но есть, были и, думаю, будут злопыхатели. На мой взгляд, они делают великое дело: не дают мне закиснуть, остановиться на пройденном.
— Перефразируя Шекспира, можно сказать: « Вся ваша жизнь — театр?»
— Да, театр. И еще семья: жена, две дочери и мой дом, который я очень люблю, в нем мои собаки и … куры, я развожу их для собственного удовольствия, наверное, это отголосок моего детства. Но главная моя привязанность — лошади, чистокровные красавцы-скакуны, их у меня 12, из них три кобылки — Эстана, Талга, Диомера,— скачут в Кабардино-Балкарии и выигрывают все призы. Прекрасные существа создала мать-природа…
— Что вы несете на суд зрителей как режиссер адыгейского театра?
— Задумал поставить «Маленькие трагедии» Пушкина, работаю над драматургией. Готовим декорации с художником из Кабардино-Балкарии Русланом Цримовым. Вторая вещь — «Чума на оба ваших дома» Григория Горина, очень тонкое произведение, заставляющее мыслить и будоражить пласты человеческой сути.
— Актером рождаются или становятся? Можно ли искусственно растить талант или же это — дар, искра божья?
— Есть, конечно, чисто актерская техника, мастерство. Научиться этим приемам — дебют, все остальное — сугубо индивидуально. И это, несмотря на многовековую историю, еще недостаточно изученная область. Если в человеке нет этой, как вы сказали, божьей искры, большого актера из него не получится. Один актер все делает вроде бы правильно, и текст тот же, и жест, и мимика, а зал безмолвствует. А другой — бровью повел, руками всплеснул — и зал замер в ожидании чуда. Краски одни, и нотный стан один, и слова, и роли — одни и те же, а поди ж ты, эффект разительный: Дали, Моцарт, Смоктуновский».
… Большой режиссер — это сложный сплав таланта, труда, души, пота и крови, потерь и невзгод, тревог и переживаний. Жизнь и случай, везение и непонимание, находки и вечный поиск — все бросается в этот волшебный тигель, чтобы переплавиться потом в искусство.
Жизнь и театр, Судьба и Сцена неразделимы у Касея Хачегогу, как вдох и выдох, и порой трудно разобраться, где границы и предел...».
Талантливому и плодотворному режиссеру Касею Яхьявичу Хачегогу минуло 50 лет. Абхазы говорят: «Иижвыша адзыхъ макъана ахы ыцнамхыц» («Он настолько еще молод, что даже родник, из которого он будет пить воду, пока не пробил свое русло»).
Пожелаем Касею Хачегогу и в будущем ставить свои волнующие интересные спектакли. А может, будет еще написано и продолжение этой книги.
А пока я завершил книгу о друге и брате своем по духу и крови — и счастлив, что смог рассказать о славном сыне адыгов.
Завершив работу, рукопись отложил…
В открытое окно резко потянуло запахом моря — оно штормило, небо закрыла свинцовая облачность. Весна в Абхазии выдалась такая: то солнечно, то облачно.
Стаи гомонящих чаек кружат между домами в поисках пищи (рыба в море ушла вглубь), обламывая свои крылья…
Вспомнилась адыгская поговорка: «Если орел часто бьет крыльями — они ломаются».
Друг мой по жизни, Эльвира, принесла ломтик хлеба, сказав: «В честь завершения книги о брате по духу порадуй эти живые существа…»
Я с детской увлеченностью разбрасывал кусочки хлеба, и чайки, стремительно пикируя, подхватывали их на лету. Вот одна из птиц с повисшим крылом подбирает крошки внизу. Мне сразу представился Мак-Грегор из спектакля Касея Хачегогу «В горах мое сердце», который в жизни своей был похож на эту чайку.
Все похожи в этом мире друг на друга — и человек, и птица, и животное — всем нужно участие и ласка…
А способности сочувствовать, сопереживать ближнему может научить только театр, его искусство, которое показывает жизненные радости и невзгоды правдиво.
Таков и театр Касея Хачегогу, где герои спектаклей не прекращают борьбу с невежеством окружающего мира.
… В детстве отец мой часто говорил: «Сторожи мудрые слова старцев, и сам поумнеешь». Некоторые из них я запомнил:
«Один сосед говорит другому: — В голодные глаза твоей собаки мне страшно смотреть». И еще это: «Дурной человек похож на осла, которого назначили кузнецом, а он раньше всех себя подковал».
А людям нужен умный театр, зовущий к добру и умеющий отстаивать человека. А не то случится так, что «вместо сокола ворона станет судьей»…
* * *
Закончена книга. Жизнь продолжается. Мой друг Касей Хачегогу, тоскуя и болея за свой театр, строил ипподром и занимался со своими лошадьми. К власти в Республике Адыгея пришли новые люди, Президентом стал Х. М. Совмен, одним из доверенных лиц которого был и К. Хачегогу. Касей стал Советником Президента по культуре, спустя некоторое время он возглавил Министерство культуры. Интервью, которое можно воспринимать как своеобразное послесловие к книге, было взято у К. Хачегогу два года назад. Эта беседа — тоже штрих из жизни моего героя, один эпизод, характеризующий его прошлое и настоящее, и мостик между ними и будущим.
ИНТЕРВЬЮ КОРРЕСПОНДЕНТА ГАЗЕТЫ «АДЫГЭ МАКЪ» С КАСЕЕМ ХАЧЕГОГУ
— Касей Яхьявич, всем известно, что Вы — большой поклонник конного спорта. Как Вы оцениваете сегодняшнее состояние конного спорта в мире, каковы, на ваш взгляд, перспективы его дальнейшего развития?
— Отношение людей к конному спорту, к скачкам, в частности, во всем мире меняется в лучшую сторону. В одном журнале сегодня вычитал любопытную информацию: в Арабских Эмиратах прошли конноспортивные соревнования с призовым фондом 18 миллионов долларов. В соревнованиях, прошедших в семи различных видах, приняли участие 78 наездников из 17 стран. За ходом соревнований наблюдали десятки и сотни тысяч людей. Эти цифры красноречиво свидетельствуют о том, что во многих странах мира, в частности, в Арабских Эмиратах, США, Англии, Германии и других, интерес к конноспортивным соревнованиям не только не снижается, но и заметно повышается. Об этом говорят, кстати, и все больше растущие финансовые вложения в развитие как конного спорта, так и в проведение конно-спортивных соревнований.
— А как бы Вы охарактеризовали отношение к конному спорту у нас в республике и в Российской Федерации?
— В России интерес к конному спорту в последние годы заметно упал. Но есть отдельные республики и области, в которых чаще, чем в прежние времена, стали проводить конноспортивные соревнования. К ним я бы отнес и нашу Адыгею. С появлением в Майкопе ипподрома стало очевидным: наши люди любят конный спорт и скачки.
— Несколько лет назад в Майкопе впервые были проведены конноспортивные соревнования. Ваша оценка уровня организации и проведения этих соревнований?
— Первые соревнования были проведены в 2001 году. Они были приобщены к годовщине образования Республики Адыгея. Времени для подготовки к ним было очень мало, что естественно не могло не сказаться отрицательно на проведение соревнований. Гораздо более организованно прошли они 1 мая прошлого года. За несколько часов до начала скачек ипподром был полностью заполнен людьми, среди которых были не только майкопчане, но и гости из районов республики и соседнего Краснодарского края. Были там, кстати, и многие наши зарубежные соотечественники. Тот день дал нам всем понять: конный спорт, и особенно скачки, очень нравится нашим людям, а главное, они высоко оценивают воспитательную роль этого вида спорта. Лично меня тот день убедил в том, что руководству республики необходимо уделять больше внимания конному спорту.
— Руководители республики любят конный спорт, охотно посещают спортивные соревнования...
— Верно. На тех скачках, о которых я уже упоминал, присутствовал Премьер-министр Адыгеи Николай Демчук. Поговорили о проблемах конного спорта, обещал помочь. Я далек от мысли, что наш Президент, Правительство и Парламент недопонимают воспитательной роли конного спорта. Но мне бы хотелось через средства массовой информации донести и до них, и до всех жителей республики о многочисленных проблемах, с которыми сталкиваются сегодня наши наездники. Конечно, в проведении соревнований помогают нам и руководители районов, и отдельные спонсоры, но хотелось бы, чтобы такая помощь была не разовой, не от случая к случаю, а регулярной.
В нашей республике людей, желающих приобщиться к конному спорту, становится все больше и больше. Еще больше тех, кто желает не раз в год, а как можно чаще приходить на ипподром в качестве зрителей. Это радует и вселяет надежду на то, что конный спорт в жизни республики займет достойное, подобающее ему высокое место.
— Ипподром к проведению соревнований на высоком уровне далеко еще не готов. Много чего там необходимо достраивать...
— К сожалению, это так. Не хотелось бы, чтобы ипподром пополнил печальный длинный список долгостроев.
— Что сегодня более всего необходимо конному спорту Адыгеи для дальнейшего развития?
— Прежде всего, ипподром должен быть огорожен, нужно, чтобы было больше сидячих мест, чтобы помещения на ипподроме отапливались. Многие гости республики желают покататься на лошадях, поприсутствовать на скачках... К сожалению, удовлетворить просьбу наших гостей мы сегодня не в состоянии.
— Но что думает обо всем этом руководство республики?
Николай Васильевич Демчук, еще будучи руководителем Тахтамукайского района, создал там ипподром и учебно-воспитательный центр, под названием «Шагди». Если написать обо всем, что Н. В. Демчук сделал для развития спорта в Тахтамукайском районе, получится целая книга. В «Шагди» дети охотно приобщаются к конному спорту, если что подобное удастся открыть и в Майкопе, то это будет просто здорово. Очень хочется надеяться, что в этом деле окажут нам помощь и президент Хазрет Совмен, наше Правительство.
— Я так понимаю, что для Вас конный спорт — это мощное средство для воспитания молодежи. Но как придать этому средству реальную силу?
— Сердце кровью обливается, когда видишь, сколько молодых людей бездарно транжирят время, тратят огромные деньги в ресторанах, пьют и по поводу, а чаще без повода... Не лучше ли будет, если те же молодые люди будут участвовать в культурных мероприятиях, организовывать свадебные торжества, со всеми присущими им национальными атрибутами... Представьте себе, какой грандиозный свадебный праздник можно организовать прямо на ипподроме! Джегуако (ведущий) обязательно профессионал, и у него под рукой сценарий проведения всего этого праздника. По поводу сценариев, кстати сказать, у нас была договоренность с Нальбием Куеком. Сумеем мы воплотить в жизнь эту мечту — в нашей серой жизни станет немного больше ярких красок, меньше станет тех, кто тратит огромные деньги в ресторанах, не получая взамен никакой пользы... Нам сегодня крайне не хватает праздников, положительных эмоций, душевной разрядки... Все это мы в состоянии организовать, сможем проводить прямо на ипподроме, наряду со скачками, театрализованные представления с различными шуточными и игровыми номерами...
— За вход на ипподром сейчас никто ничего не платит. А завтра как будет?
— Как и везде, будут работать кассы. Надо же хоть что-то платить наездникам, работникам ипподрома, покупать корм лошадям... Вполне очевидно, что работники ипподрома не заработают на этом много денег, зато и майкопчане, и гости города будут иметь возможность с пользой для себя проводить у нас свое свободное время.
В Москве, в свое время, хотели отказаться от ипподрома. Сейчас он функционирует на радость и в удовольствие многим москвичам и гостям города. Кстати, воспитанники нашего Юнуса Сапиева на московских скачках были отмечены призами, а в Краснодаре на подобных соревнованиях шесть из двенадцати наших лошадей вернулись победителями. Добивались хороших результатов наши наездники и в Ростове, и в Пятигорске. Это нас не может не радовать, и это вселяет надежду, что уже в недалеком будущем развитию конного спорта в республике будет уделяться должное внимание.
— Из коридоров власти иногда доходят слухи, будто спонсоров у вас достаточно много, чтобы проводить все те мероприятия, о которых Вы мечтаете. Насколько эти слухи соответствуют действительности?
— Мне бы очень хотелось верить, что действительно есть такие люди, готовые протянуть нам руку помощи. Обещаний было в свое время немало, но реальной помощи так и не дождались. Не знаю, с чем это связано. Возможно, те, которые нам хотели помочь, думают: у них Президент богатый, пусть он им и помогает. Но мы-то понимаем, что денег Президента на все и всех не хватит. После всех стихийных бедствий, что обрушились на маленькую республику, нам просто по-человечески неудобно идти к Хазрету Меджидовичу и просить у него: «Дайте денег на развитие конного спорта». Хоть я и директор ипподрома и должен искать источники финансирования, но к Президенту с такой просьбой идти совесть не позволит.
— Но и до этих стихийных бедствий мы-то жили, надо признать, не лучше. И даже в годы Великой Отечественной войны несмотря ни на что находили возможности для проведения и концертов, и спортивных соревнований...
— Верно. Война не смогла заставить людей бросить культуру и спорт, голодали, но жили, как говорится, не хлебом единым. Так было во все времена: в тяжелых испытаниях люди находили в себе такую силу духа, такой жизненный потенциал, что продолжали жить полноценной жизнью.
— Вы — профессиональный режиссер с большим театральном именем, Вы же — и большой поклонник и знаток конного спорта, да и спорта вообще. Не означает ли это, что Вы обладаете хорошими возможностями для организации более тесного взаимодействия между культурой и спортом?
— Конечно, означает. В Северной Осети я проработал пять лет. Там, в национальном театре, используют лошадей для проведения различного рода спортивно-театрализованных представлений. Речь не о том, чтобы мы глубже осознали нашу близость к этому замечательному животному. В Северной Осетии на стадионах мы нередко проводили театрализованные представления, изображавшие, а точнее сказать, передававшие дух нарт-ского эпоса, целые пласты нартской культуры.
В Майкоп приезжала, чтобы специально встретиться со мной, известная наездница, большой специалист конного спорта Лидия Артамонова (у нее дед, кстати, адыг). Она училась во Франции, работала в Испании и Португалии. Лошадей своих, а их у нее одиннадцать, воспитала так, как воспитывают в театральных представлениях. В Москве мне довелось увидеть ее лошадей. Очарован ими был до безумия. У нее есть возможность и желание привезти этих чудных животных к нам в Адыгею, есть желание у самой Артамоновой работать с нами. Но что будет дальше, сказать пока не берусь.
— Ваших друзей, близких и знакомых не удивляет, что Вы ушли из театра и пришли в конный спорт?
— Из театра я ушел в самом расцвете сил. Но это был осознанный шаг. В театре не должно быть места ни интригам, ни обману, ни сплетням. Когда я убедился, что все эти «микробы» поразили весь наш театральный организм, оставалось только уйти. В театре, как и в любом другом творческом коллективе, каждый должен заниматься своим делом: актер — играть на сцене, режиссер — ставить спектакли... Мне никто не сказал, что я плохой режиссер, ни от кого не слышал, что ставил плохие спектакли. Не хочу говорить плохо о тех, с кем долго работал и дружил, они — хорошие актеры. Но когда эти хорошие актеры стали мне недвусмысленно намекать на то, что управлять театром они могут лучше, чем я, что я сознательно принижаю значение и достоинство родного языка, и, наконец, когда меня позвали в министерство и в лицо заявили: ты мешаешь работать актерам,— пришлось призадуматься о дальнейшей своей жизни. Не хотелось довести дело до противостояния, до того момента, когда большинство актеров покинули бы театр. Кто был прав, а кто нет — покажет время. Если кто считает, что был не прав я, пусть посмотрит, в каком состоянии находится национальный театр.
— В связи с этим инцидентом, не могу не задать такой вопрос: не кажется ли Вам, что действуя таким образом, мы лишаем свою культуру талантливых лично-стей, которым еще работать и работать на благо всей нашей многонациональной культуры?
— Это меня давно тревожит и печалит. Когда такой же конфликт произошел в «Нальмэсе», Президентом было мне поручено разобраться и принять правильное решение. Мне искренне хотелось «растопить» образовавшийся между коллективом и его руководителем лед, но ни я, никто другой не смогли предотвратить раскола. В результате Амербию Кулову пришлось расстаться с коллективом, который воспитал, вырастил, вывел на высочайший уровень. Если кто-то с кем-то не поладил, то разведи их, но дай им возможность работать и дальше на благо народа, национальной культуры. У нас же зачастую, после подобных конфликтов, не у дел остаются многие яркие творческие личности. Четвертый год мне никто не предлагает ставить в родном театре спектакли. Когда мы обижаемся друг на друга — то всерьез и надолго, уступать же, проявляя благоразумие и мудрость, еще не научились.
— Вы — советник Президента по вопросам культуры. Чего от Вас ждет Глава республики?
— Стараюсь честно выполнять поручения Президента, хотя они и не всегда бывают простыми. Что обиднее всего, порой до него доносят такие не имеющие под собой никакой почвы сплетни, что и не знаешь, как на все это реагировать. Иногда даже ему докладывают, будто я иду против него, хотя все знают, что я открыто выступал и агитировал за X. Совмена во время последней предвыборной президентской кампании, и даже был его доверенным лицом.
— Вы, Президент и министр культуры — втроем ни разу еще не встречались?
— Нет, пока еще не встречались, но темы для обсуждений, конечно же, есть. Чья тут должна быть инициатива, не знаю. Если я выступлю инициатором, то тут же навесят ярлык — «метит в министерское кресло». Самое обидное это то,что не могу в полной мере, в какой я мог бы, помогать и Президенту, и культуре родного народа. Но я стараюсь не отчаиваться, работы впереди много, надо думать о будущем, о том, чтобы сделать его хоть чуточку лучше, чем то, что имеем сегодня.
— Каким видится Вам Ваш завтрашний день?
— Буду стремится к тому, чтобы ипподром служил не только конному спорту, но и культуре в целом, и искусству, в частности. То, что не удалось и не успелось сделать в театре, буду делать в спорте, а также продолжать ставить спектакли. Если правительство пойдет мне навстречу, то уверен, сумею воплотить свои планы в жизнь. А впереди я вижу для себя очень много интересных дел, работать над которыми нужно будет много и упорно. Думаю, к такому будущему я готов.
Нурбий ЕМТЫЛЬ
(«Адыгэ макъ», 27.06.2002 г.)
