Русудана Шервашидзе-Чачба

Статьи, очерки, обзоры

Ставрополь, 2011

В сборник включены статьи, очерки и обзоры, относящиеся к жизни и творчеству первого абхазского профессионального художника Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба, принадлежащие перу его дочери Русуданы Александровны Шервашидзе-Чачба (1911-2006).
Сборник предназначен широкому кругу читателей.

Составитель сборника, комментарии и подготовка к печати: Демосфен Зайцев.


ОГЛАВЛЕНИЕ

• От составителя
• Шервашидзе-Чачба Русудана Александровна (краткая биография)
• Екатерина Васильевна Шервашидзе (Падалка)
• Работы Р.А. Шервашидзе-Чачба:
  
  • Автобиография
  • Моя печальная поездка в Париж
  • Рассказ об отце
  • По следам находок
  • «Апсны, твой древний клич звучит, как звук далёкий»
  • Жизнь и дела его – прекрасны
  • Из недалёкого прошлого
  • «Только то искусство живёт, которое родилось из жизни…»
  • «Разум и сердце – Родине»
  • Выставка работ А.К. Шервашидзе в Тбилиси в 1985 г.
  • Несбывшиеся мечты
  • Рассказ о брате
  • Память о трёх братьях
  • Предложения по организации выставки

 

Демосфен Зайцев.

100-летию со дня рождения
матери посвящаю.

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

О первом абхазском профессиональном художнике князе Александре Константиновиче Шервашидзе-Чачба написано уже достаточно много. Выставки работ художника в Пицунде, Тбилиси, Москве, Сухуме были насыщены информацией о жизни и деятельности художника, посвятившего свою жизнь искусству.

После того, как стало известно, что Александр Константинович Шервашидзе-Чачба жив и проживает в полном одиночестве во Франции, завязалась переписка между ним и его дочерью Русуданой Александровной Шервашидзе-Чачба, проживающей в Абхазии. Из этой переписки стали известны многие факты, связанные с жизнью художника за рубежом, а присланные в дар Грузии и Абхазии около 500 его работ послужили началом активной деятельности Русуданы Александровны по популяризации творческого наследия Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба. Она пишет статьи и очерки в газеты и журналы, систематизирует и публикует архивные материалы, организует переписку с видными деятелями культуры и искусства, занимается поиском и приобретением для картинной галереи Абхазии работ художника. Много сил и энергии вкладывает она в организацию переезда отца из Франции на родину в Абхазию.

Разбирая, оставшиеся после ухода из жизни Русуданы Александровны папки, тетради, записные книжки, письма, фотографии и др. материалы, имеющие отношение к Александру Константиновичу, убеждаешься в большой любви и уважении дочери к отцу и огромном желании сделать достоянием людей всё, что связано с жизнью и творчеством выдающегося абхазского живописца, графика, сценариста и художественного критика – Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба.

Этот сборник составлен из опубликованных и неопубликованных статей и очерков, принадлежащих перу моей матери – Русуданы Александровны Шервашидзе-Чачба.

Демосфен Зайцев

РУСУДАНА АЛЕКСАНДРОВНА ШЕРВАШИДЗЕ-ЧАЧБА
(Краткая биография)

Русудана Александровна Шервашидзе (Чачба) родилась 18 марта 1911 года в Париже в клинике Мечникова.

Ее родители: мать – Шервашидзе (Падалка) Екатерина Васильевна (1876–1955), коренная москвичка, оставшаяся рано сиротой, воспитывавшаяся в семье Мамонтовых и окончившая математический факультет Парижского университета (Сорбонна);

Отец: художник князь Александр Константинович Шервашидзе (Чачба) (1867 – 1968).

Вот как пишет Русудана Александровна о своем детстве в очерке о брате Константине: «До 1916 года мы жили в Петербурге. Отец работал декоратором Петербургских Императорских театров, имел свою мастерскую, которую иногда нам, детям, разрешали посещать. Это было редко, но радостно. В 1916 году мама с нами выехала в Феодосию, по совету врачей из-за слабого здоровья брата.

«… В 1916 году я направил своих деток, Тусю (домашнее имя Константина) и тебя, в Феодосию, городок, где я родился…» – вспоминал отец в письме ко мне в 1958 году.

Мы встречались с отцом в Коктебеле, куда он приезжал с Бутковской Н.И. к своему другу М.А.Волошину. Навещал он нас и в Феодосии, там он оформлял детские спектакли, читал лекции о художниках, но и нам уделял много времени. Мы купались в море, папа учил нас плавать (не безуспешно), рассказывал сказки, всегда добрые и обязательно с нескончаемым продолжением. И, конечно же, папа рисовал – были чудесные пасхальные яички, просто рисунки к сказкам, вырезал маленькие «кинжалы», разрисовывал их, делал лук и стрелы. Мы «воевали». Это были самые счастливые дни нашего детства.

А потом – тяжелые годы становления Советской власти в Крыму. Все было… Жесткий режим немецких оккупантов, интервенты Атланты, белогвардейская армия Деникина…»

В 1920 году, по приглашению С.П.Дягелева, отец Русуданы Александровны А.К. Шервашидзе (Чачба) выехал в Лондон для работы декоратором в «Русских балетах», гастролировавших за рубежом. Об этом Н.Н.Евреинов писал Максимилиану Волошину 10 июля 1924 года: «Александр Константинович бежал из Грузии от меньшевиков, теснивших его друзей абхазцев, ныне большевиков, причём его провожал в Батуми сам тов. Лакоба – нынешний Предсовнаркома Абхазии…».

Материальная помощь от отца, присылаемая из-за границы с оказией через Максимилиана Волошина, проживающего в Коктебеле, вскоре прекратилась.

Жить стало ещё тяжелее, да еще болезнь дифтерией, вначале брата Константина, а затем и Русуданы. Тяжело перенесли болезнь дети, но выжили.

Через некоторое время Екатерина Васильевна (мама Русуданы Александровны) получила работу заведующей школой с предоставлением жилья. Постепенно жить становилось немного легче.

Но в 1924 году пришла новая беда: арестовали Екатерину Васильевну. Через три месяца тюремного заключения, после ходатайства детей о смягчении наказания матери, решение о поэтапной высылке Екатерины Васильевны в Вологду на 3 года было заменено свободным переездом с детьми. Началась тяжелая, без всяких средств к существованию, жизнь ссыльных в Вологде. Спасла доброта людей и неутомимая борьба за жизнь Екатерины Васильевны Шервашидзе, которая через некоторое время получила работу преподавателя физики в средней школе.

По окончании срока ссылки неожиданно было добавлено еще 2 года.

Уже в эти годы проявились мужественность и стойкость характера маленькой Русуданы. Ей пришлось научиться готовить еду, печь пироги, заниматься домашним хозяйством.

Окончив в 1928 году Вологодскую среднюю школу, Русудана Александровна мечтала поступить на архитектурный факультет, но из-за графы в анкете «происхождение» с мечтой пришлось расстаться.

В 1929 году прошла курсы чертёжников при Вологодских железнодорожных мастерских.

По ходатайству Владимира Константиновича Шервашидзе (Чачба), младшего брата Александра Константиновича, правительством Абхазии в 1929 году были выделены средства для переезда семьи А.К. Шервашидзе (Чачба) в Абхазию, в Очамчири.

Екатерина Васильевна стала работать в Очамчирской средней школе, а Русудана Александровна – чертежницей Объеденённого Строительного участка Строительства Черноморской железной дороги «Закжелдорстроя».

В 1931 году Русудана Александровна вышла замуж за инженера-строителя, работавшего там же, грека по национальности – Пилиди Ставро Демосфеновича. В 1932 году его направили на строительство Келасурского железнодорожного моста, и Русудана Александровна, оставив работу, уехала с ним из Очамчири.

С 1933 года семья живёт в Сухуме.

В 1934 году родился сын Демосфен.

Все эти годы Русудана Александровна поддерживала переписку с отцом, живущим за границей, что, несомненно, способствовало притеснениям и частым переменам рабочих мест. В результате связи с Александром Константиновичем были прерваны.

Удары судьбы по Русудане Александровне пришлись и на 1938 год: во-первых, по непонятным причинам был репрессирован родной брат Константин, а во-вторых, распалась семья. Эти события повлияли на здоровье Русуданы Александровны и её матери – Екатерины Васильевны. Произошли изменения и в отношениях окружающих к Русудане Александровне, сестре «врага народа» и дочери эмигранта. Но она стойко перенесла все невзгоды того периода.

Началась Великая Отечественная война. Русудана Александровна работает в Управлении Строительства Черноморской железной дороги № 165 МПС, участвует в тяжелой работе добровольной санитарной дружины по приему и распределению по пунктам раненых без первичной санитарной обработки, доставляемых морем в Сухум из обороняющегося Севастополя.

Тяжелые послевоенные годы, голод, заботы о сыне и матери, выселение греков – все это не сломило характера Русуданы Александровны, и по-прежнему ей были присущи доброта и любовь к людям.

В 1949 году Русудана Александровна выходит замуж за капитана дальнего плавания Кузьму Алексеевича Зайцева и переезжает в город Измаил (Украина).

В 1951 году Кузьма Алексеевич Зайцев умирает, а Русудана Александровна поступает на работу в Дунайское Госпароходство, а затем её переводят в Стройтрест № 3 ММФ.

После смерти мужа на Русудану Александровну опять, как и в прежние годы, обрушивается волна притеснений, вызовов в КГБ и угрозы.

В результате, в 1953 году, после отъезда сына в Ленинград на учебу, Русудана Александровна возвращается со старенькой матушкой в Сухум. В ноябре 1955 года умирает Екатерина Васильевна Шервашидзе, а в 1956 году пришла радостная весть о том, что Александр Константинович Шервашидзе (Чачба) жив. Да, это была чрезвычайно радостная и желанная весточка. Завязалась переписка, и все усилия Русуданы Александровны были направлены на хлопоты по осуществлению переезда одинокого отца из далекой Франции в Сухум.

Шли годы. Неимоверные старания и усилия Русуданы Александровны добиться хотя бы не переезда, а посещения, встречи с отцом, к большому сожалению, были безуспешными. И только в 1968 году Русудана Александровна смогла выехать во Францию на долгожданную встречу с отцом.

Но и тут ее ждал очередной удар судьбы: Александр Константинович был похоронен за несколько дней до приезда дочери.

Опять хлопоты, многочисленные просьбы, встречи, письма, поездки по выявлению и сохранению художественного наследия своего отца.

Работая в Абхазском государственном музее, Русудана Александровна много сил и энергии отдавала нескончаемым ходатайствам о перезахоронении праха отца.

В мае 1985 года в Сухуме состоялось долгожданное перезахоронение Александра Константиновича Шервашидзе (Чачба).

Русудана Александровна продолжает работу над популяризацией творческого наследия Александра Константиновича, пишет статьи и очерки в газеты и журналы, работает над книгой, поддерживает переписку с видными деятелями литературы и искусства, систематизирует и публикует архивные материалы, принимает активное участие в становлении молодых представителей абхазской культуры.

До последних дней Русудана Александровна продолжала дело всей своей жизни.

Скончалась Русудана Александровна 2 декабря 2006 года в Ставрополе в возрасте 95 лет.

Провожая в последний путь Русудану Александровну Шервашидзе (Чачба) представители интеллигенции Абхазии выразили своё соболезнование следующими словами: «… Мы склоняем головы перед светлой памятью незабвенной Русуданы Александровны. Ее благородство, отзывчивость, преданное служение идеалам высокого искусства, умение сплачивать и объединять людей во имя созидания и творчества, еще долго будут помогать всем нам в осуществлении наших творческих планов».

P.S. Описав кратко биографию моей мамы Русуданы Александровны Шервашидзе-Чачба, было бы неправильно не упомянуть о моей бабушке Екатерине Васильевне Шервашидзе – первой жене Александра Константиновича и матери его детей (кстати, незаслуженно забытой и никем нигде не упомянутой).

 

ЕКАТЕРИНА ВАСИЛЬЕВНА ШЕРВАШИДЗЕ (1876-1955)

Екатерина Васильевна Шервашидзе (урождённая Падалка) родилась 30 октября 1876 года в Москве, о чем в метрической книге Московской Панкратиевской, что близ Сухаревской Башни, церкви сделана запись:

«Родители – потомственный дворянин Василий Васильвич Падалка и законная жена его Елизавета Александровна (урождённая Робер), оба православного вероисповедания».

Таинство крещения совершил Панкратиевский священник Николай Соловьев с дьяконом Иоанном Цвишковым, дьячками Анапром Мирославиным и Панкратом Васильев-Соловьёвым. Крёстными родителями (восприемниками) зарегистрированы титулярный советник Фёдор Егоров фон-Мейер и жена кандидата прав Екатерина Александровна Мамонтова (урождённая Робер)».

Рано осиротела Екатерина. Мама – Елизавета Александровна умерла при родах, а отец Василий Васильевич скончался, когда ей было 4 года. Сироту приютила ее крестная мать Екатерина Александровна Мамонтова (Робер).

Екатерина Александровна Мамонтова

Иван Николаевич Мамонтов

Глава семьи Иван Николаевич Мамонтов, двоюродный брат знаменитого мецената Саввы Ивановича Мамонтова, помещик, миллионер, меценат вряд ли сопротивлялся решению жены принять в семью маленькую девочку, возложив на себя, тем самым, большую ответственность. Своих детей уже бегало семеро. Воспитанием занимались высокообразованные гувернантки под контролем Екатерины Александровны. Видимо, всё-таки чувствовала маленькая Катенька, что она не родная дочь, или перешли гены родителей (мать Кати Елизавета Александровна в своё время окончила гимназию с золотой медалью), но училась она вдумчиво, усидчиво и с большим интересом, в общем, хорошо. Иначе как оценить то, что к своим 16 годам Екатерина свободно говорила на французском, немецком и английском языках.

Получив хорошее домашнее воспитание, Катя поступила в 6 класс Московской Частной Женской Гимназии, учреждённой Ю.П. Бесс, «и, находясь в ней до окончания полного курса учения, в продолжении всего этого времени вела себя отлично и была переводима по испытаниям в высшие классы, а именно из VI в VIIкласс в 1892 году и в 1892-1893 учебном году окончила полный курс учения» с золотой медалью.

Достаточно серьёзно и ответственно оценив успехи, способности и прилежность в учёбе племянницы, Иван Николаевич предложил ей ехать в Париж для получения высшего образования. Так Екатерина оказалась во Франции и поступила в Парижский Университет (Сорбонна) на математический факультет. Училась хорошо, увлечённо, но молодой любознательной девушке, видимо, нехватало средств для посещения театров, музеев и удовлетворения многочисленных соблазнов такого города, как Париж. Она стала подрабатывать натурщицей у русских художников, находящихся на обучении во Франции. Здесь в мастерской и встретилась Екатерина с художником князем Александром Константиновичем Шервашидзе. В 1900 году Екатерина Васильевна окончила Университет и поступила на работу в страховое общество «Нью-Йорк», продолжая подрабатывать натурщицей.

Художник кн. А.К. Шервашидзе. «Портрет жены». 1905 г.

29 мая 1905 года в Свято – Троицкой Александра Невского церкви в Париже Екатерина Васильевна Падалка была повенчана с князем Александром Константиновичем Шервашидзе, заканчивающим свое художественное образование в студии Фернана Кормона в Париже. Александру Константиновичу было 38, а Екатерине Васильевне 29 лет. Вот что пишет Александр Бенуа в своей книге «Мои воспоминания» о супругах Шервашидзе: « …из самых первых, кто после Бальмонтов последовал за нами в Примель, был наш новый знакомый, необычайно милый и прелестный человек – художник, князь Александр Константинович Шервашидзе. Его род принадлежал к самой достоверной и древней кавказской аристократии, а предки его были, как говорят, даже царями Абхазии, но Александр Константинович, хоть и был очень породист с виду, однако, обладал весьма скудными средствами, вёл жизнь более чем скромную. Он был женат на особе прекрасных душевных качеств, умной и образованной…и он, и она были настоящими бедняками. Относился он, во всяком случае, к Екатерине Васильевне если и без каких-либо проявлений нежности, то все же с изысканной вежливостью».

В 1906 году в клинике профессора Мечникова в Париже родился первенец Михаил, крестной матерью которого стала жена Мечникова, но к большому горю родителей он заболел менингитом и в возрасте около 3-х лет скончался.

В 1907 году А.Я.Головин (Главный декоратор императорских театров) пригласил Александра Константиновича в Петербург для работы художником декоратором. Дав согласие, Александр Константинович уже больше никогда не изменял этой, полюбившейся ему, профессии.

После смерти сына Михаила, Екатерина Васильевна оставила работу и переехала в Петербург, где А.К. Шервашидзе уже работал художником-декоратором в Мариинском, Михайловском и Александринском театрах.

Екатерина Васильевна с сыном Мишей

В 1909 году родился второй сын – Константин, а в 1911 – дочь Русудана. Будучи не очень молодой, опасаясь осложнений, рожать детей Екатерина Васильевна приезжала всегда в Париж в клинику профессора Мечникова. И если Александр Константинович был чрезвычайно рад рождению второго сына (он пришёл с поздравлением в клинику весь в торжественно белом), то от рождения дочери он не был в восторге. В это время на его жизненном пути уже появилась Наталья Ильинична Бутковская ( актриса «Старинного» театра, дочь Петербургского нотариуса), с которой он вскоре и сошёлся, оставив Екатерину Васильевну с двумя детьми.

Дети росли, капризничали, особенно маленькая Русудана. Однажды, во время прогулки по городу на Васильевском острове Русудана легла на трамвайные рельсы и давай реветь, не разрешая себя поднять. Конечно, подъехавший трамвай остановился и стал ждать, пока утихомирится «героиня».

. В летний период детей вывозили на дачу в Финляндию. Частыми гостями дачников были давнишний друг Александра Константиновича, художник и искусствовед Яремич Степан Петрович и его супруга Марфа Андреевна. Бывали и другие друзья и приятели. Особенно сблизились Екатерина Васильевна и дети с Яремичами, которые, по воспоминаниям Русуданы Александровны (дочери Екатерины Васильевны), часто играли с детьми, Степан Петрович изображал из себя капризного, шаловливого ребёнка, и Марфа Андреевна его воспитывала, а дети помогали: ставили его на колени и заставляли рассказывать сказки.

Марфа Андреевна Яремич, Бина, Бабо (дочь В.К.Шервашидзе), Костя. Стоит Екатерина Васильевна

Так проходило детство Туси и Бины (домашние имена Константина и Русуданы), Екатерина Васильевна жила относительно спокойно, вся в заботах о здоровье детей. Из-за расположенности Константина к туберкулёзу, по рекомендации врачей в 1916 году пришлось выехать с детьми в Феодосию. «…В 1916 году я направил своих деток Тусю и тебя в Феодосию, городок, где я родился…» вспоминал Александр Константинович в письме дочери в 1958 году. Сняли дачу на берегу моря, а затем переехали в дом гречанки Карасариди. Первое время обстановка не предвещала ничего неожиданного. Вскоре очень деятельная Екатерина Васильевна открыла детские подготовительные «курсы новых языков». Помогло знание двенадцати иностранных языков, в том числе свободное владение французским, английским, немецким, шведским и норвежским языками.

Короткие встречи детей с отцом, когда он приезжал с Н.И. Бутковской то ли в Коктебель отдыхать к своему другу, поэту и художнику Максимилиану Волошину, то ли в Феодосию, где он читал лекции о художниках и оформлял детские спектакли, были для них самыми счастливыми днями. Александр Константинович рассказывал сказки всегда добрые и с нескончаемым продолжением, разрисовывал пасхальные яички, делал рисунки к сказкам, вырезал кинжалы, делал лук и стрелы, учил детей плавать: брал наволочку, хлопал по воде, надувал воздухом, а затем дети, держась за наволочку двумя руками, брызгали ногами. Но каждая радостная, счастливая встреча с любимым отцом сопровождалась трогательным расставанием и продолжительными томительными ожиданиями новых встреч.

Иногда Екатерина Васильевна организовывала небольшие домашние постановки на французском языке, на которых Бина играла роль «Красной шапочки, а Туся читал на русском языке стихотворение А.К.Толстого «Колокольчики мои – цветики степные…», за что Бина получала приз – бомбоньерку в виде шоколадного яйца, а Туся – сахарный колокольчик.

Дети очень скучали по отцу.

Бина и Туся с собаками Живкой и Бебкой "на войне"

В середине 1917 года Екатерина Васильевна стала одним из учредителей и одновременно преподавателем коммерческого училища. Но тут грянула революция. Наступили тяжёлые годы становления советской власти в Крыму, затем годы гражданской войны. Всё было: жестокий режим немецких оккупантов, интервенты Антанты, армия Деникина, Красная Армия…. В городе режим кровавого террора. В этой жуткой обстановке Екатерина Васильевна, владеющая иностранными языками, подрабатывала переводчицей, благо, что нужда в этом была.

Одно время жили вблизи от солдатских казарм, вот и разместили в квартире, снимаемой Екатериной Васильевной, часть военного оркестра. Вот «весело» стало жить! Заболел сыпным тифом сын Константин, а через некоторое время брюшным тифом дочь Бина, да и сама Екатерина Васильевна едва держалась на ногах: малярия. Тяжело все перенесли болезнь, но выжили. В этой обстановке были закрыты подготовительные курсы для детей. Жить стало ещё тяжелее.

Костя, как и все мальчишки, рос живым, неугомонным. Целыми днями он пропадал на море, ловил бычков, доставал мидии, купался, где-то собирал патроны, порох, делал «шутихи» (маленькие взрывчатки), чем приводил Екатерину Васильевну в отчаяние. Дочь Биана, хоть и была капризна, но за неё волноваться приходилось меньше.

. Однажды, неизвестно откуда, «вырос» в дверях племянник Екатерины Васильевны Георгий (Жорж), сын Владимира Константиновича Шервашидзе. Навестив тётю Эку (так называл тетю Катю Жорж), он оставил на хранение наган, который у всех на глазах положил на высокий шкаф. Буквально через несколько дней после визита Жоржа неожиданно нагрянула с проверкой группа красноармейцев, и на вопрос «есть ли в доме оружие» Екатерина Васильевна мужественно ответила – « НЕТ ! » Вот переволновались все.

В 1920 году Александр Константинович получил приглашение от С.П.Дягилева принять участие в оформлении декораций на зарубежных гастролях «Русского балета» и приехал в Феодосию проститься с детьми. Конечно, дети в том возрасте ещё не понимали, что это была действительно последняя встреча с отцом, и надеялись на скорое свидание. Не очень они понимали, какие переживания перенесла их мама.

Материальная помощь от Александра Константиновича, присылаемая из-за границы с оказией через Максимилиана Волошина, проживающего в Коктебеле, вскоре прекратилась. Ждать помощи было уже неоткуда.

Последняя встреча с отцом

Елена Отобальдовна, мать Максимилиана Волошина, пишет 19.12.1921 г. сыну в Москву, что у неё была Екатерина Васильевна, которая из Феодосии пришла пешком в Коктебель. «…Я её насилу узнала, такая она худая, старая, безобразная, ободранная, голодная, вся в болячках, по-солдатски остриженная…». Глубоко сочувствуя тяжёлой судьбе Екатерины Васильевны, Елена Отобальдовна «дала ей немного картошки и денюжки, которые передала Анна Александровна Евреинова», видимо от Александра Константиновича.

Однажды, совершенно неожиданно, пришла посылка из Батуми от Тамары Накашидзе (родственница Александра Константиновича). В посылке была мука и крупы. Оказалось, что эта посылка была послана в результате хлопот Владимира Константиновича Шервашидзе (младшего брата Александра Константиновича) по распоряжению Нестора Лакоба (председателя ВЦИК Абхазии).

Такими же светлыми пятнами были американские подарки ARA, которые получали в Феодосийском порту. Такие подарки были очень редкими, но содержательными. В них, как правило, были банки несладкого сгущенного молока, кокосовое масло, мука, сахар, рис, отрезы шерстяного материала, бумазейка, бельевая ткань, пуговицы и многое другое.

Постепенно жить становилось немножко легче. Екатерина Васильевна получила работу заведующей школой с предоставлением комнаты для жилья. Затем её перевели заведующей гимназией и тоже с выделением жилплощади.

Более восьми лет уже не молодая Екатерина Васильевна, совершенно не думая о себе, прожила в Феодосии одна с двумя детьми Что дальше? Где взять средства, чтобы накормить досыта и одеть детей? Какое будущее ждёт сына и дочку?

И тут неожиданно пришла беда: неизвестно за что в 1924 году арестовали Екатерину Васильевну. За три месяца, которые она просидела в Симферопольской тюрьме, за детьми присматривала приятельница Екатерины Васильевны Караваева Нина Давыдовна. Её сестра, живущая в Симферополе, смогла добиться свидания детей с прокурором, ведущим дела ссыльных. В результате добросердечный прокурор заменил высылку по этапу свободным переездом с детьми в город Вологду на 3 года.

Из письма Агриппины Давыдовны Кравченко Максимилиану Волошину от 09.08.1924г. Симферополь: «Вчера виделась с Екатериной Васильевной. Её через неделю высылают на север. Детей разрешили взять с собой».

Ехали в Вологду поездом с пересадкой в Москве. Ехали, конечно, в неизвестность, налегке, без средств, без тёплых вещей. Куда? К кому? Зачем? Как встретят? Как и где жить? С южного, тёплого, морского берега Феодосии в холодную, чужую северную Вологду. За что?

Вологда встретила настороженно. Остановились в «Доме крестьянина». Начались новые испытания ссыльных в незнакомом городе без всяких средств существования. Надо было искать и работу, и жильё. Посоветовали поискать в окрестностях добрых людей, которые помогли бы первое время ссыльным. И Екатерина Васильевна с трудом, но нашла такого доброго человека – крестьянина Лунина в деревне Кобылино под Вологдой. Сочувственное отношение семьи Луниных несколько смягчило жизнь ссыльных. Помогали картошкой, хлебом, молоком, одеждой.

Вскоре Екатерина Васильевна получила назначение на преподавание физики в средней школе. Коллектив учителей школы встретил ссыльную с пониманием и теплотой. Оказали материальную помощь, помогли снять комнату на ул. Галкинской в доме Лопатиных. Дети пошли в школу. Казалось бы жизнь вливается в нормальное спокойное русло, но тут опять беда. В то время мальчишки увлекались сборкой радиоприёмников. Интересно, познавательно, забавно и эффектно. Вот и сын Екатерины Васильевны Костя, ученик старших классов, смастерил приёмник, которому для уверенной работы нужна была антенна, причём, чем выше её расположить, тем выше качество приёма. И Костя залез в саду на высокую яблоню, сорвался и с криком упал на землю. Следившая за этой операцией Костина сестра Бина, в слезах бросилась за помощью к врачу, но получила отказ, тогда она с ещё большим рёвом побежала к маме в школу. Екатерина Васильевна, выслушав сбивчивое сообщение дочери, смогла вымолвить хриплым голосом: «Он жив?». « Живой, живой» – выкрикнула дочь, и они бросились бежать домой, где, корчась и «воя» от боли, Костя продолжал лежать на земле. Сотрясение мозга и ушибы – вот результат любознательности и активности мальчика. Екатерине Васильевне с её мягким характером было очень трудно с ним.

Но время шло. Постепенно стали обживаться и привыкать к северному климату, а в 1927 году Екатерина Васильевна смогла даже отправить детей на лето в Феодосию. Вот что пишет Биана отцу 20.12.1927г: «…летом мы с Тусей вдвоём были в Феодосии. Хорошо провели лето, поправились. А то здесь в Вологде такая гадость: бесконечные дожди и не поймёшь лето ли, осень или весна…всегда, всегда несносные дожди, грязь, слякоть. А зима холодная…ужас ! ». И далее: « …я уж совсем выросла! Представь себе – служу…я делопроизводитель на курсах по подготовке в ВУЗы; работы немного…, но зато жалованье 20 руб.!… И главное: я «сама зарабатываю»… Купила себе боты, туфли, тёплый шарф; конечно, не всё сразу, а понемножку! Ну, а сегодня мама добавила к моим сбережениям, и мы купили тёплое пальто. Ну, теперь хоть у всех тёплая одежда есть».

По окончании трёхлетнего срока ссылки неожиданно, непонятно почему, без всяких на то объяснений было добавлено ещё два года.

Успехи в школе были не блестящие ни у Кости, ни у Бианы. Костя мечтал стать моряком, он даже пытался устроиться юнгой на корабль. По окончании средней школы и подготовительных курсов для поступающих в ВУЗы, он, в осуществление своей мечты, поступил в Архангельский мореходный техникум.

Биана, понимая как тяжело матери, стала больше оказывать ей помощь в приготовлении еды, выпечке пирогов и вообще в ведении домашнего хозяйства. Мечтая стать архитектором, по окончании средней школы попыталась поступить в Академию художеств, но из-за графы в анкете «происхождение» с мечтой пришлось расстаться.

Окончила курсы чертёжников при Вологодских железнодорожных мастерских. Однажды, открыв свой альбом, Биана увидела напутственную записку от матери на французском языке, заканчивающуюся такими пожеланиями: «Желаю тебе успеха во всём и счастья, счастья столько, сколько у меня было несчастья. Не теряй никогда мужества, достигай всегда цели только честным путём!»

Екатерина Васильевна энергичная, трудолюбивая, мужественная женщина, пройдя через многие трудности, в обстановке голода и разрухи воспитала двух своих детей и сумела сохранить в их сердцах любовь к отцу и уважение к его таланту и творчеству.

Все годы после отъезда Александра Константиновича за границу переписка с ним, хоть и была редкой, но не прекращалась. Так, после долгого молчания, уже из Абхазии Екатерина Васильевна пишет: «Мы теперь понемногу «выбились». Туся закончил первый курс, перешёл на второй и теперь на практической работе; он очень счастлив: смелый, отважный, работящий. В нынешнем году я только окончательно успокоилась. Помнишь, когда написала тебе из Феодосии, что он так плохо ведёт себя, ты написал мне, что я погублю его. Но теперь не в упрёк тебе скажу, что хотя задача была непосильная, но я выполнила её: из Туси вышел прекрасный человек…Если бы ты знал, как я счастлива и горжусь своим Туськой. Они так дружны с сестрой». А ведь Александр Константинович предлагал отдать ему детей, хотя бы Тусю. Из письма Н.Н, Евреинова Максимилиану Волошину от 10.07.1931 года: «…Желание Александра Константиновича, чтобы дети приехали, если возможно, в Париж, где он устроит их даром в пансион». Но какая мать отдаст своего ребёнка?

Екатерина Васильевна с сыном Константином и дочерью Русуданой

Наконец, в 1929 году закончился увеличенный срок неимоверно тяжёлой ссылки. Спасла доброта людей и неутомимая борьба Екатерины Васильевны за жизнь. Теперь нужно было думать, как и где жить дальше, а ехать не к кому и некуда. Ни родственников, ни друзей, способных помочь в налаживании жизни «на воле». Вспомнив о младшем брате мужа Владимире Константиновиче Шервашидзе, уже однажды помогавшего продуктами в тяжелейшие годы гражданской войны, Екатерина Васильевна написала ему письмо с просьбой помочь перебраться в Сухуми. В результате правительство Абхазии выделило средства для переезда семьи А.К. Шервашидзе (Чачба) в Сухуми.

Екатерина Васильевна. 07.08.1928. Вологда. На обратной стороне фото написано: «А это наша добрая «тётя Катя» и её ты вспомнишь…ведь она добрая, славная, хорошая, отзывчивая…вспомни её».

Абхазия поразила своей красотой: бурная вечнозелёная растительность, кипарисы, пальмы, бананы, кактусы, цветущие олеандры и магнолии, жгучее солнце, теплынь, горы и море Красота, великолепие, незабываемые впечатления! Редкая, так непривычная, радость и очарование в душе!

Фотография школьников Вологодской средней школы со своим любимым преподавателем Е.В. Шервашидзе (сидит в центре). На обороте фото надпись: «Милая Екатерина Васильевна! Когда уедете, вспоминайте Ваших Вологодских учеников, которые Вас так ценили…»

Вскоре Екатерина Васильевна получила работу преподавателя в Очамчирской абхазской средней школе, а Биана – чертёжницы в Управлении Строительства Черноморской Железной Дороги (ЧЖД). Жизнь улучшалась. Окончив Архангельский морской техникум, Костя остался на Севере – плавал на рыболовном траулере «Севгосрыбтреста». Летние отпуска проводил с родными в Абхазии. Работой был доволен, но скучал по югу, по Чёрному морю.

В 1931 году дочь Русудана вышла замуж за инженера-строителя, работавшего там же на строительстве Черноморской Железной Дороги, грека по национальности – Пилиди Ставро Демосфеновича, о чём Екатерина Васильевна написала Александру Константиновичу: «…Бинуся вышла замуж за молодого грека, очень хорошего человека…мы работаем над созданием нового мира. Живём все очень дружно. Теперь, конечно, семья наша будет расти, и мы бодро смотрим в будущее».

Вскоре переписка с Александром Константиновичем оборвалась.

В 1933 году в связи с переводом мужа дочери семья переезжает в Сухуми. Екатерина Васильевна работает преподавателем в греческом педагогическом техникуме, а с 1937 года преподавателем иностранных языков в Государственном Педагогическом Институте. Не имея высшего образования, как преподаватель иностранных языков, Екатерине Васильевне пришлось за один год экстерном окончить Госпединститут и получить красный диплом преподавателя французского языка.

В 1934 году у дочери рождается сын – Демосфен (Дёма). Бабушка души не чает в своём внуке.

Екатерина Васильевна с внуком. 1934 год.

И ещё радость: любимый сын Константин, оставив Север, вернулся к своему любимому Чёрному морю. В Туапсе получил назначение на теплоход «Ялта», на котором плавал старшим помощником капитана. Отпуск, как и прежде, проводил в Абхазии. Как Екатерина Васильевна всегда радовалась каждому приезду сына, и как не хотелось расставаться, будто было предчувствие тяжёлой разлуки.

Екатерина Васильевна с сыном Костей, зятем – Ставро, дочкой – Биной и внуком Дёмой

Женился Константин в Туапсе. В ноябре 1937 года родилась дочь Татьяна, а в феврале 1938 пришло ужасное сообщение: Константин арестован. Когда его арестовывали, он сказал своей тёще: «Скажите маме: я ни в чём не виноват…». Убитая горем Екатерина Васильевна горько плакала, но верила в справедливость. «Это ошибка, всё выяснится», говорила она. И куда только не обращалась, чтобы что-нибудь узнать о сыне, был один ответ: «сослан без права переписки». За что? Куда? На сколько? На это ответа не было.

Ещё один удар: разводится с мужем дочь. Эти события повлияли на здоровье Екатерины Васильевны. Произошли изменения и в отношениях окружающих к матери «врага народа» и жене эмигранта. Но она стойко перенесла все невзгоды того периода. Перенесла она и тяжёлые военные и послевоенные годы. Правда, была награждена медалью «ЗА ДОБЛЕСТНЫЙ ТРУД В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 – 1945 гг.». Все годы до конца своей жизни Екатерина Васильевна помнила о сыне и страдала, не ведая, где он? Что с ним? Бессонные ночи или тревожные сны не давали покоя. Ей всё время казалось, что вот – вот он вернётся и ласково скажет: «Мама, вот и я». Но…жестокое время, жестокие, бессердечные люди…

Константин. 1937 г.

Всеми забытая и брошенная с двумя детьми на произвол судьбы Екатерина Васильевна Шервашидзе (Падалка) – старший преподаватель Сухумского Государственного Пединститута, прожив сложную, очень тяжёлую жизнь, тихо умерла в ноябре 1955 года, ничего не зная о судьбе ни сына, ни мужа. В последний путь её провожало много бывших благодарных студентов. Её похоронили на Михайловском кладбище в Сухуми.

МИР ПРАХУ ЕЁ.

Лето 1955 г. Последнее фото Екатерины Васильевны Шервашидзе (Падалка)

P. S.

На запрос о судьбе Константина Александровича Шервашидзе (сына Екатерины Васильевны) пришёл ответ, что он умер в 1943 году от туберкулёза на Черноморском флоте. И ВСЁ!

А в 1956 году пришла весть о том, что Александр Константинович жив. В письме дочери в 1958 году он тепло писал о Екатерине Васильевне: «…Твоя мать, моя законная жена, была выдающаяся женщина по уму и образованию научному, в высшей степени глубоко нравственная, благородная, мужественная женщина. Бог её наказал, связав со мной. Моё оправдание только в том, что я и она были различного круга люди – она учёная, а я художник…О твоей покойной матери у меня живут в моей душе самые лучшие воспоминания и чувства…».

К сожалению, этого она уже прочесть не могла…

РАБОТЫ Р.А. ШЕРВАШИДЗЕ (ЧАЧБА)

Автобиография

Р.А. Шервашидзе-Чачба. 1929 г.

Я, Шервашидзе (Зайцева) Русудана Александровна, родилась в с. Красном Выборгской губернии (б. Финляндия). Отец – абхазец – Шервашидзе Александр Константинович. Мать – русская – Падалка Екатерина Васильевна, умерла в Сухуме в 1955году. Отец умер во Франции в 1968 году.

В 1929 году я окончила среднюю школу и курсы чертёжников.

С 1929 по 1932 работала чертёжницей на Строительстве Черноморской Железной дороги в г. Очамчири. В 1931 году вышла замуж за Пилиди С.Д., работавшего инженером там же. В 1933 году переехала в г.Сухуми. В 1934 году родился сын. В 1938 году разошлась с мужем и с 1938 по 1949 год работала на том же Строительстве ЧЖД, переименованном впоследствии в Строительное Управление № 165 МПС. Работала в должностях нормировщика, экономиста.

В 1949 году вышла замуж за Зайцева К.А. – капитана дальнего плавания и уехала с ним в г.Измаил (Украина). В 1950году муж умер. В г.Измаиле я работала с 1950 года по 1953год в Сов. Дунайском Пароходстве и Стройтресте № 3 Главморстроя – начальником машинно – счётного бюро и инженером по технике безопасности.

В 1953 году переехала из Измаила в Сухуми, работала опять в Стройупре № 165 с 1953 года по 1965 г. техником – архивариусом, техником – ПТО.

В 1965 мгоду по болезни сына переехала к нему в с. Александровское Ставропольского края, где работала нормировщиком механических мастерских в «Райсельхозтехнике» с 1965 по 1966г. в 1966году вышла на пенсию.

С 1968 по 1969г. опять работала техником ПТО в Стройуправлении № 165, переименованном в CУ – 133.

Последнее время работала в санатории МО ПВО.

Сын в настоящее время живёт в г. Ставрополе, работает в Ставропольском краевом объединении «Крайсельхозтехника», руководя одним из отделов.

Мой брат – Шервашидзе К.А. плавал в Черноморском Пароходстве помощником капитана, репрессирован в 1938 году; посмертно реабилитирован.

Р.А. Шервашидзе-Зайцева.

Здесь, на русском кладбище «Кокад» в Ницце (Франция), был похоронен в 1968 году А.К. Шервашидзе-Чачба

Моя печальная поездка в Париж

23.07.1968 года я выехала из Сухуми в Москву для оформления выезда во Францию и только 23.08.1968 года в 18ч.50м. с Белорусского вокзала Москвы отправилась в Париж поездом Москва – Париж.

24. августа. Проснулась утром в Бресте, последний пункт нашего Союза. Прошли все таможенные процедуры, переставили наши вагоны на узкоколейные тележки и поехали дальше. Недалеко от Бреста простились по одну сторону речки с нашим пограничным столбом и по другую сторону поздоровались с польским. Стояли в Варшаве 57 минут, гуляли по перрону. Вокзал не многолюден. Поляки такие же, как мы, и даже с такими же цветами, как у меня на столе (гладиолусы). Проезжали мост с двухэтажным движением: 1-этаж – трамваи, а 2-ой – автомашины. Много наших «Побед» и гораздо меньше «Волг». Видела: перевозили бетонные блоки на грузовых машинах не навалом, а связанными. Бережливые!

Всё-таки неприятное ощущение, что едешь не по своей земле.

Купе очень удобное на троих пассажиров, мягко, чисто, тут же умывальник, стенной шкафчик с графином питьевой воды. Очень услужливый проводник.Удаляюсь от вас, мои дорогие, мой родной сынок, самый родной, дорогой и любимый! Как я встречусь с папой? Я спокойна. Пока ничего не фотографировала. Целый месяц буду одна со своими мыслями, буду обо всём писать, т.к. говорить не с кем.

25 августа. Проснулась рано. Проезжаем Германию. Вчера около полуночи (здесь время на 2 часа назад) проезжали Берлин Восточный и Западный. Особенно эффектен был Западный Берлин. Весь в огнях, вокзал расположен под землёй. Видели Рейхстаг. Автомашин уйма и, т.к. гаражей столько, видимо, иметь невозможно, то все улицы вдоль заполнены впритык машинами, так они «ночуют». Сегодня утром проезжаем их деревни. Одинаковые кирпичные домики: 1-2-х – этажные коттеджи с крутой высокой крышей. Очень много цветов и в окнах, и в палисадниках, и в огородах, не говоря уже о вокзалах – там цветы в вазах на перронах и везде, где можно только их пристроить. Дороги и широкие, и узкие, но все асфальтированные, даже самые просёлочные. Поля аккуратно убраны, и почва разделана ровно – ровно, как в хороших огородах. Аккуратные немцы, ничего не скажешь! А всё же неприятное впечатление производит их военная форма: эти фуражки гитлеровские. И что им нужно было? Живут себе хорошо, и пусть бы жили. Правда, скученно живут. За городом у них сады – огороды и маленькие домики, или типа сарайчиков, или на колёсах – это их дачи. Немцы хорошо, очень аккуратно одеты, а женщины отличаются хорошими причёсками и модными мини – юбками. Проехали Рейн, попыталась сфотографировать, вряд ли вышло – очень рано, темновато. Сегодня в 3 часа дня будем в Париже, а пока впереди ещё Бельгия.

Бельгия – густо населённая страна. Очень живописная. Гористая местность. По обеим сторонам дороги скалистые откосы, покрытые свежей зеленью, много акации. Часто мелькают речки. В городах дома кирпичные не оштукатуренные ярко красные и тёмные. Строят дома узкими секциями и пристраивают по ширине, причём каждый хозяин отделывает по-своему. Города и посёлки очень пёстрые, а у людей одежда яркая. В городе Жёмон (Jeumont) (граница между Францией и Бельгией) на одной улице стоят два полицейских (бельгийский и французский) и мирно беседуют. Сфотографировала несколько бельгийских домиков и попыталась заснять двух полицейских, но прозевала и, вероятно, ничего не получится. В Бельгии очень красивы маленькие загородные одноэтажные домики с большими широкими окнами, балкончиками, ярко раскрашены, чистенькие и масса цветов – цветы, цветы, цветы – гортензии, герань, розы… Есть шахтёрские города, промышленные, много церквей.

Едем по Франции. Париж.

В Париже меня встретили Миша Шервашидзе, Нелли и Ира (дочери тёти Нелли Накашидзе – Мдивани), Мариам Гогоберидзе, Елена и Михаил Цагарели (Елена и Михаил родственники Бидзины и Медеи Гогоберидзе). Я не была уверена, что меня встретят и с тревогой всматривалась в лица встречающих. Наконец вижу: пожилая грузинка спрашивает проводника – «Вы нам Шервашидзе привезли?». Я с радостью кричу: «Да, да привезли, это я». Спустилась на перрон. Меня приветливо встретили Нелли и Ира. Затем, с широкой улыбкой на лице, подошёл и по–родственному поцеловал Миша Шервашидзе, тот Миша, о котором я думала, что он такой важный, а он скромно одет в чёрный костюм с «золотыми» пуговицами. Взяли два такси и поехали домой к Ире. Со мной в такси ехали Миша и Ира. Целуя их, я говорила: «Как я счастлива, я завтра поеду к папочке». По дороге я спросила Мишу: «Папа здоров?», он ответил: «Немного не здоров». Спрашиваю: «Он лежит?» – «Нет». Я опять спросила: «Папа знает, что я еду к нему? Он ждёт меня?». Миша ответил: «Аннушка Вам послала телеграмму, но она вернулась» – «Какую телеграмму?» – «Не знаю». Папочки уже не было, а я ещё ничего не знала, они не могли сказать мне истину, а я не понимала и не могла допустить мысли о том, что могло случиться что-нибудь нехорошее.

Приехали домой к Ире, поднялись, сели, говорили о моём путешествии, обо всём отвлечённом. Я говорила, что завтра, 26 августа в понедельник, утром пойду в посольство и вечером поеду к папочке. Я вспоминаю своё, особенно радостное, состояние в ожидании предстоящей встречи с папой и мне казалось, что ничто не может помешать этой встрече, я только считала часы: сколько осталось их до осуществления этой пятидесятилетней мечты. Я думала, скажу ли я сразу папочке, что я его дочь, или, боясь разволновать его, не сразу откроюсь. Как я предвкушала эту встречу, как я была счастлива. И вдруг всё оборвалось, все светлые надежды на радостную встречу с папой, надежда на многие часы близкой беседы с ним вдвоём. Сколько я собиралась переговорить с ним, узнать о его жизни. Я спросила Мишу: « А что с папой? Он болен?» Миша молчал, отводя от меня свой взгляд. Сердце сжалось в предчувствии несчастья, и я спросила: «Папы нет?». Мариам ответила: «Его нет». Можно ли передать словами то, что я пережила?! Всё померкло, как будто исчезло всё – всё, и только одна мысль; «Я опоздала, его нет, я никогда – никогда его не увижу, не услышу его голоса, не приласкаю. Какой ужас, почему этому нужно было так случиться?». Растерянный Миша успокаивал меня: «Он тоже так ждал Вас, всё время говорил об этом, ждал с внучкой рыженькой Леночкой».

Начались тяжёлые, тяжёлые дни с сознанием такой непоправимой утраты, в чужой стране, далеко от своего теперь единственно близкого человека – сына Дёмика.

Я встретила там в чужих людях столько тепла и участия, что это намного облегчило мое состояние. Я жила у Иры Мдивани – Лагидзе, её муж Торнике отдыхал на юге Франции с тётей Нелли и её внучкой. Миша, Мариам и Нелли приходили каждый день. Часто приходили и другие их родственники, стараясь во всём выразить участие, сочувствие.

Я решила как можно скорее ехать к папе на могилку. Он умер 17 августа в 2 часа дня в госпитале, а похоронили 20 августа в Ницце. 18 и 19 августа тело его было установлено в Монте – Карло для прощания. Мне хотелось поскорее попасть на его могилу.

В Сухуми я послала 2 письма с извещением о его смерти: одно Председателю Президиума Верховного Совета Абхазии, а другое – на свою работу. Дёмика я не хотела огорчать известием о случившемся и написала, что папа немного болен.

Для поездки в Ниццу решили по телефону связаться с Анной Шервашидзе (Сориной), бывшей Мишиной женой, но выяснилось, что она гостит у своей приятельницы в Швейцарии. Связались с ней по телефону, и она сообщила, что выезжает домой и будет ждать меня к себе.

Миша не мог ехать со мной: он сидел совершенно без денег, т.к. всё лето был без работы. Я выехала к Аннушке. Меня проводили Миша, Мариам, Ира и Нелли, а там встречала Анна Шервашидзе (Сорина) в Raugenbruk (ближайшая железнодорожная станция к её дому). Встретила она меня приветливо со своим приёмным шестнадцатилетним сыном Дандиком Сориным и Васькой – серым пуделем (тоже 16-ти лет) на своём чёрном Mercedes – Benz. Поезд пришёл днём, погода была хорошая, но т.к. Аннушка чувствовала себя утомлённой, то решили на русское кладбище «Кокад» в Ниццу ехать на следующий день. Она передала мне папину медаль, вручённую ему принцем и принцессой Монако ко дню его 100-летия. Показала она мне папину комнату на 1 этаже, где он жил. В ней диван, столик, книжный шкаф с книгами, его палочка, с которой он ходил до последних дней, и зонтик. С грустью посидела я в кресле, в котором сидел мой дорогой папочка, думая о том, как он рад бы был увидеть меня.

Говорила, вернее, объяснялась, как могла, с садовником и горничной, которые хорошо знали папу и, видимо, любили его. Мне было это очень приятно. Я пробыла у Аннушки 4 дня.

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

 

Выехала из Сухуми ……………………… 23.07.1968.
Получила загранпаспорт……………… 26.07.1968
Получила французскую визу …………… 16.08.1968.
Получила загранпаспорт………………….26.07.1968.
Выехала из Москвы в Париж…………… 23.08.1968.
Приехала в Париж………………………… 25.08.1968.
Выехала в Монако………………………… 02.09.1968.
Была в Ницце на кладбище «Кокад»…... 03.09.1968.
Вернулась в Париж…………………………07.09.1968.
Выехала в Москву…………………………..22.09.1968.
Выехала в Сухуми………………………….06.10.1968.
Прибыла в Сухуми………………………….08.10.1968.
Вышла на работу…………………………. 11.10.1968.
Вернулась из Тбилиси…………………… 29.10.1968.

Сухум-Париж. 1965.

Рассказ об отце

О родословной первого профессионального художника абхазца Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба, о его творчестве написано уже много. Но из-за того, что вокруг имени моего отца складывается достаточно много легенд, я хочу коротко рассказать Вам, соотечественники, что я знаю о нём, что узнала из печальной и неудачной поездки во Францию в 1968 году.

Отец мой с матерью (Екатериной Васильевной Падалка) познакомились в Париже в 1904 году, где оба они совершенствовали своё образование: он у профессора Фернана Кормона, она в Сорбонне. Там они и поженились. У них было трое детей. Старший Михаил умер в возрасте 2-х лет, второй сын Константин умер в 1943 году (плавал он в Черноморском пароходстве), 3-я я – Русудана.

После смерти старшего сына родители в 1907 году уехали в Петербург. Хотя я была ещё и маленькой, но помню наши поездки в его мастерскую, где много было игрушек, которые он собирал, но трогать нам не разрешал. Он был внимателен к нам, постоянно рассказывал удивительно длинные, не кончавшиеся по несколько дней, сказки. Наказывал нас, рассаживая на стулья далеко друг от друга и не разрешая вставать.

К этому времени относится его знакомство с артисткой Н.М. Бутковской, которая стала впоследствии его второй женой.

Моя мать со мной и братом в 1916 году выехала в Феодосию для поддержания здоровья брата, будучи расположенного к туберкулёзу.

Отец с Бутковской Н.М. в компании с Н.Н. Евреиновым уехали в Абхазию. Мы встречались с отцом, когда он приезжал в Феодосию и гостил в Коктебеле у своего друга М.А. Волошина.

В последний раз мы виделись с отцом в 1920 году. Разве думала я тогда, что больше никогда не увижу его. Мы с братом очень тосковали о нём.

В 1920 году отец по приглашению руководителя Русского балета С.П.Дягилева уезжает в Лондон, затем в Париж, а в 1939 году в Канны.

Некоторое время связь между нами существовала, он помогал нам в голодные двадцатые годы. Затем переписка оборвалась и только в 1958 году случайность помогла мне найти отца.

Искусствовед профессор О.Д. Пиралишвили, разбирая фонды в музее искусств Грузии, натолкнулся на интересный женский портрет, под которым стояла подпись Шервашидзе 1899г. Он стал собирать сведения об этом художнике и в 1956 году опубликовал статью о нём в журнале «Дроша», Этот журнал в 1958 году попал к отцу.

В статье было написано, что отец умер. Отец, тронутый вниманием к себе, ответил: «Исправляю небольшую неточность: я ещё жив, к моему удивлению, не болею и живу совершенно один… всё, что имею готов отдать для музеев в Тифлисе и Сухуми».

Вскоре в Тбилиси было получено более 500 работ его для музеев Тбилиси и Сухуми. Только через несколько месяцев радостная весть об отце дошла до меня через газету «Советская Абхазия» Между нами завязалась переписка.

В первом же письме он выразил желание вернуться на Родину. Он писал мне: «Я бы охотно приехал на Родину. Все мои симпатии и желания благополучного продолжения жизни посылаю тебе, твоему семейству и всем жителям нашей великой Родины, достигшей теперь Величия и Славы…». Ему было уже 90 лет, жил он в полном одиночестве. Жёена его умерла в 1948 году.

Начались хлопоты с моей стороны, там за него хлопотать было некому. Из Канн ему пришлось переехать в Монте – Карло. Вдова художника С.А.Сорина, жена Михаила Джотовича Шервашидзе, устроила его в пансионат Монакской принцессы Грасс.

В 1964 году он перенёс сложную операцию.

Я всё ещё не теряла надежды на возвращение его на Родину.

В мае 1968 года наш скульптор уважаемый Б.Г. Гогоберидзе выехал во Францию, побывал у отца и привёз мне вызов от Михаила Шервашидзе. В августе я выехала в Париж, меня встречал М.Шервашидзе, вернувшийся с похорон отца. Я опоздала на одну неделю. Он умер 17 августа 1968 года и похоронен на русском кладбище «Кокад» в Ницце.

Не нужно говорить, что я пережила в чужой стране в эти дни. Как взволновало меня то, что я обнаружила в архиве моего отца. Не знаю, что больше меня взволновало детские ли наши рисунки, каракули и локоны наших волос, или то множество его патриотических записей, говорящих о его не проходящей тоске по Родине, по своей любимой Стране Души. Я приводила часть этих записей в своей статье в журнале «Апсны Аказара», прекрасно переведённой Сарионом Таркил.

Ещё меня поразила маленькая чёрненькая книжечка в которой на 140-й странице мелким, чётким, убористым почерком отца был помещён обширный библиографический материал, связанный с историей Абхазии, Грузии, Армении, собранный в Петербурге и в национальных библиотеках Европы.

Даже в последние годы его жизни старческой дрожащей рукой сделана запись: «Советские субтропики» – Сухуми 1931 г.

Весь оставшийся у него архив я привезла в Сухуми, только тело его осталось в чужой земле.

Когда вспоминают о близких, родных, ушедших от нас, говорят: «Пусть земля ему будет пухом». Может быть и мягкая земля во Франции, но наша земля бережнее хранила бы его останки.

Сохранилась его запись: «Могу ли я просить при случае, о перенесении тела в Абхазию?»

Вот что я хотела Вам рассказать, чтобы его соотечественники знали, как он любил свою Абхазию, как стремился вернуться на Родину.

Я работаю и сейчас в сухумской картинной галерее и счастлива, если могу принести какую-то пользу.

Я вижу работы нового поколения художников и думаю, как радовался бы отец их успеху. От всей души желаю им всем большого, большого успеха.

Приношу большую благодарность всем, уделившим внимание памяти моего отца: Шинкуба, Г. Дзидзария, Ш. Инал-Ипа, Б. Аджинджал, С. Лакоба, В.Чирикба, Д. Чачхалия, Л. Малия, Б. Гогоберидзе, А Тария, В. Цукба, С. Габелия, Е.Еник, К.Цвижба, В. Хурхумал,С. Тарба, Азе, Дорогим московским гостям и многим, многим другим

Сухум. 1972.

 

По следам находок

Мери Шервашидзе. Художник кн. А.К. Шервашидзе-Чачба.

Коллекция работ художника А.К. Шервашидзе (Чачба) в сухумской Картинной галерее пополнилась интересной работой – портретом Мери Шервашидзе, который передал нам на постоянно хранение музей изобразительных искусств Татарской АССР г. Казани.

Напомню историю этой находки: в архиве А.К. Шервашидзе сохранилась запись об исполненном им в 1912 году акварельном портрете Мери Шервашидзе, находящемся в Казани у Мантель. На наш запрос в казанский музей вскоре пришёл ответ: фотокопия находящегося у них портрета с описанием и сообщением о приобретении его у Мантель в 1919 году.

Не было сомнения – это был портрет Мери!

Находка была неожиданна и очень радостна!

На просьбу Министра культуры Абхазской АССР А.Х.Аргун о передаче нам портрета Министерство культуры РСФСР ответило положительно. И вот портрет Мери Шервашидзе в экспозиции сухумской картинной галереи.

Приглашаем ознакомиться с ним!

Хочется поблагодарить коллектив Казанского музея, сохранивший и передавший нам (хотя и с большим сожалением) портрет Мери в хорошем состоянии.

Мери абхазка, дочь Прокофия Левановича Шервашидзе – правнука бывшего владетеля Абхазии – Келешбея. Замужем она была за князем Георгием Николаевичем Эристовым (Ксанским) (похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-буа). Мери Шервашидзе и по настоящее время живёт в Париже.

Этот портрет А.К. Шервашидзе написал в имении Варвары Михайловны Мейендорф – сестры абхазского поэта Г.М. Шервашидзе, у которого часто гостили и Александр Константинович и Мери.

Портрет небольшой (32,5 х 24,3), написан акварелью, в сдержанной цветовой гамме и только яркая зелень фона подчёркивает весеннюю свежесть и молодость натуры.

Художник с любовью передал удивительное обаяние, девственную нежность, тонкие правильные черты лица абхазской красавицы. Милое личико изображено вполоборота, с лёгким наклоном головы. В выразительном взгляде карих глаз, в движении чёрных бровей чувствуется тревожная настороженность молодой девушки вступающей в жизнь, внутреннее волнение передаётся зрителю и не хочется отрывать глаз от этого чарующего облика.

Обладая исключительной красотой и обаянием Мери вдохновляла поэтов и художников своего времени. Известно, что поэт Галактион Табидзе с любовью посвящал ей свои стихи. Замечательный портрет Мери исполнен художником Савелием Сориным. Для Галактиона Тобидзе портрет Мери написал Ладо Гудиашвили.

С большой нежностью относился к Мери и А.К. Шервашидзе. Поддерживая родственные отношения, они часто виделись и переписывались. Бережно хранил он её письма, неизменно начинающиеся с тёплого обращения «Дорогой дядя Саша» и заканчивающиеся подписью «Ваша любящая племянница Мери».

Я виделась с нею в Париже в 1968 году, когда ей было уже далеко за 70 лет. Готовясь к встрече с Мери, я ожидала увидеть пожилую, солидную, малоподвижную женщину со следами былой красоты, обязательно в кресле и с жалобами на болезни. Каково же было моё удивление, когда я получила приглашение в ресторан, и меня встретила красивая, молодая, обаятельная, совершенно современная женщина.

Это было через месяц после смерти моего отца. Глубоко сожалея об ушедшем любимом дядюшке, Мери много рассказывала об их встречах в Тбилиси, Петербурге, Париже, подчёркивая его исключительное благородство, человеколюбие, его лёгкое общение с людьми, живое остроумие и необычайную скромность. Мне было и горестно, и приятно слушать её. Подарив Мери её фотографию, которую сохранил отец, я сфотографировала её.

Сейчас Мери за 90 лет, живёт она в Париже, в доме для престарелых. Я послала ей тёплое письмо с вложением фотокопии полученного портрета из Казани, но ответа не получила.

Хочется верить, что жива и здорова наша абхазская парижанка.

Нам, сотрудникам Картинной галереи, посчастливилось ещё с одной находкой: в Кировском областном художественном музее им. Горького обнаружен эскиз декорации к опере «Миранда». Эту работу А.К. Шервашидзе подарил Вятскому историческому музею (ныне Кировскому) в 1914 году. Сейчас мы ждём из Кировского музея фотокопию эскиза.

Из дома – музея М.А. Волошина (из Коктебеля) получена фотокопия карандашного портрета матери поэта – Елены Оттобальдовны Волошиной, созданного А.К. Шервашидзе в 1918 году.

Много работ А.К. Шервашидзе хранятся в театральных музеях Москвы, Ленинграда, в Тбилисском музее искусств Грузии.

Недавно Русский музей г. Ленинграда приобрёл его живописную работу у частного коллекционера.

Немало произведений А.К. Шервашидзе находятся и за рубежом – в музеях и частных коллекциях. Далеко не всё нам ещё известно.

Коллекционер русского театрально – декорационного искусства в Англии – Н.Д. Лобанов – Ростовский имеет несколько работ Шервашидзе, которые были выставлены в США на выставках в 1967 и 1972 годах. Это эскиз декорации к балету «Сильфиды» (музыка Шопена, хореограф Фокин, поставлен в 1940 г. в США) и два эскиза костюмов к постановке Евреинова Н.Н. «Весёлая смерть», (поставленной в Сухуми в 1919 г. и в Париже в 1922 г.). Там же был выставлен карандашный рисунок А.Н. Бенуа « А.К. Шервашидзе за работой».

В 1982 году опять предполагается открытие выставки в США из коллекции Лобанова – Ростовского, где будут и работы А.К. Шервашидзе.

В 1972 году в Париже, на выставке посвящённой памяти С.П. Дягилева (из коллекций Б.Кохно и С. Лифаря), фигурировало имя А.К. Шервашидзе, оформившего пантомиму из 12 картин «Триумф Нептуна» – в Лондоне в 1926 году. На каталоге этой выставки, присланном А.А.Евреиновой – Кашиной, С.Лифарь написал:»…на память о нашем друге художнике «князеньке» Шервашидзе – непревзойдённом исполнителе театральных полотен и художественных замыслов «Русских балетов Дягилева», – соучастнике художественной театральной революции на Западе…».

В феврале 1981 года в Париже на выставке, устроенной Национальной библиотекой Франциии посвящённой 100 – летию со дня рождения Н.Н. Евреинова (с большим опозданием), также экспонировались работы А.К. Шервашидзе: портрет Н.Н. Евреинова, 4 эскиза костюмов и эскиз декорации к «Весёлой смерти» Евреинова. В афишах и программах – имя А.К. Шервашидзе, оформлявшего постановки: сухумских спектаклей в 1919 году, «Весёлой смерти в Париже и Берлине в 1922 году, балета «Витязь в тигровой шкуре» в Монте – Карло в 1946 году.

На выставке «Москва – Париж» в Москве в текущем году в выставленной программе дягилевского балета указано имя А.К. Шервашидзе, как исполнителя костюмов и декораций к балету Б.Кохно «Le Facheux « (хореограф Нижинский), поставленному в Париже в 1924 году.

К большому сожалению. Сухумская картинная галерея Абгосмузея располагает очень ограниченным количеством художественных работ А.К. Шервашидзе, что не даёт полного представления о его творчестве. Всего 173 произведения, из них: получено из Тбилисского музея искусств Грузии – 163, в том числе: эскизы пряников – 62, эскизы театральных костюмов – 94, натюрмортов – 5, портретов – 1, эскизов декораций – 1, из Киевского музея получено 3 работы, 7 приобретено у А.А.Евреиновой – Кашиной.

Вот и всё, чем располагает Картинная галерея из работ А.К. Шервашидзе.

Хотелось бы, чтобы именно в Сухуми – столице Абхазии был широко представлен своим землякам первый абхазский профессиональный художник (этого хотел и он).

Откликнувшись на статью О.Д. Пиралишвили в журнале «Дроша», А.К. Шервашидзе писал в 1958 году: «…Всё, что имею, готов отдать для музеев в Тифлисе и Сухуми…»(подчёркнуто им). И ещё – после отправки посылки со своими произведениями в Тбилиси писал мне: «…прошу тебя сговориться с Тбилиси, с музеем, который должен получить мою посылку, чтобы не обидели Сухуми…».

В записях книги отзывов Картинной галереи также много пожеланий видеть больше работ художника А.К. Шервашидзе.

Нужно было бы пополнить Сухумскую экспозицию его работ произведениями, хранящимися в Тбилисском музее искусств Грузии. Тем более, что, как нам известно, там есть работы, связанные с Сухумским периодом его творчества: эскиз оформления сцены к постановке «Козьма Прутков» в Сухуми в 1919 году, портрет Козьмы Пруткова, два портрета абхазца, исполненные в Сухуми в 1919 году, портрет Н.Н. Евреинова, портреты родственников, эскизы костюмов к «Весёлой смерти», много автопортретов и других работ.

Последние годы своей жизни А.К. Шервашидзе провёл в одиночестве, он писал в 1958 году: «…Я живу очень уединённо, так как люди не моей профессии меня утомляют и кажутся в некотором смысле невеждами, на самом деле, будучи очень умными…».

Но в возрасте, перешагнувшем за 90 лет, мечтая о приезде в Сухуми, он стремился к общению с молодыми коллегами с тем, чтобы передать им свой опыт, приобретённый за долгую трудовую жизнь. «…Прошу тебя узнать, как я буду в Сухуми жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания…», писал он в том же 1958 году.

Не сбылись мечты.

Но радостно, что произведения старого художника в сухумской Картинной галерее находятся рядом с работами талантливых абхазских художников нового поколения.

Число молодых художников растёт с каждым годом, а их вдохновенные произведения подтверждают яркий расцвет культуры нашей маленькой республики АБХАЗИЯ.

Сухум. 1981.

А.К. Шервашидзе-Чачба за работой над портретом Мейендорфа

«Апсны, твой древний клич звучит, как звук далёкий»
(рассказ об отце)

 

После смерти отца мне не даёт покоя мысль – как сделать достоянием соотечественников то, что он завещал, что оставил своей дорогой Абхазии.

Об этом мне хочется рассказать. Рассказать о своём отце – первом профессиональном художнике – абхазце – Александре Константиновиче Шервашидзе-Чачба, одном из крупнейших декораторов дореволюционной России, позже декораторе Русского Балета Дягилева, в высшей степени скромном человеке.

Всецело посвятив себя искусству, далёкий от стремлений к славе и наживе, совершенно бескорыстный, прожил он долгую, истинно трудовую жизнь и к концу её остался без средств существования.

Умер он одиноким, всеми забытым столетним стариком, вдали от Родины.

Веря в возвращение к своим землякам, бережно, на протяжении полувека, хранил он всё, что напоминало ему родную Абхазию.

Я побывала в обстановке, в которой жил он, соприкоснулась с его внутренним миром и с чувством глубокого уважения к отцу, перелистывая страницы его записных книжек, прочувствовала его горячую любовь к Родине, к своим землякам, его постоянную тоску по ним.

Начну с кратких биографических данных для тех, кто мало знает об отце.

Правнук Келешбея, внук Сафарбея (Георгия), Александр Константинович – сын отставного майора – Константина Георгиевича Шервашидзе-Чачба.

Мать его – дочь французского профессора музыки – Наталья Матвеевна Данлуа,. Талантливая пианистка, в 16-тилетнем возрасте уже самостоятельно выступала в концертах.

«…У меня натура моей матери, внутренняя сила духа была у неё необычайна, перешла ко мне в отношении театрального искусства…» – писал А.К. Чачба.

У них было четверо детей, Александр – третий, он родился в 1867 году в г. Феодосия. В своих воспоминаниях он писал: «…Учительская семинария – был дом, в котором жил отец, и я родился…Отец мой после окончательного присоединения к Абхазии, получил резиденцию в Феодосии, купил кусок земли, дачу выстроил и зиму жил в отведённом ему доме в городе…».

Детство Александра было безрадостным. Рано распалась семья. Александр и младший брат Владимир остались с отцом. Материальное положение было тяжёлым. Получив домашнее воспитание до 10-летнего возраста, Александр был определён отцом в Нижегородский Аракчеевский кадетский корпус, на казённый счёт.

Константин Георгиевич болел. Беспокоясь о здоровье отца, Александр писал ему в марте 1883 года: «Милый и дорогой Папаша! Здоров ли ты? Отчего ты мне так долго не пишешь, я очень беспокоюсь…Я здоров, веду себя хорошо. Пиши скорей, а то я думаю, что ты болен…прощай, дорогой Папаша, целую тебя крепко, крепко, твой сын Александр Шервашидзе».

И последнее печальное письмо отца 26 октября 1883 года: «Дорогой мой Саша! Я серьёзно болен, трудно мне просидеть 1/2 часа на месте, за письмом… Молись за меня…посылаю тебе 4 рубля на музыку и 4 рубля на твои мелкие расходы. Не трать по пустякам…целую тебя крепко, крепко. Отец твой – Константин Шервашидзе».

18 ноября 1883 года, после тяжёлой болезни, Константин Георгиевич скончался в деревне Фили под Москвой, где жил в последнее время в одиночестве.

Через год прах его был перевезён в с.Лыхны.

«Папаша умер от тяжёлой и продолжительной болезни рака в печени…» – писал Александр матери.

А в 1961 году А.К. Чачба писал в Сухуми Лео Алексеевичу Шервашидзе из Монте-Карло: «…После смерти моего отца в Москве, где он был похоронен, год спустя был перевезён в с. Лыхны и погребён в церкви, перед входом в Алтарь, в ногах его отца и матери. На полу церкви, кажется, сделана надпись двух моих: деда и бабушки, но на месте в их ногах, где лежит мой отец, нет надписи и, если это возможно, то прошу сделать надпись на каменном полу – кн. Константин Георгиевич Шервашидзе – их второй сын. Я очень хотел бы знать, насколько это возможно».

Маленький Александр был очень привязан к отцу и тяжело перенёс эту утрату.

Опеку над малолетними детьми, согласно завещанию покойного, принял на себя родственник – Давид Багратионович Грузинский.

Тяжела была задача, возложенная на него долгом и совестью, но Д.Б.Грузинский принял искреннее участие в судьбе осиротевших детей и сделал всё возможное, чтобы дать им образование.

Но далёкий от родительской ласки, Александр тяготился казённой обстановкой, военная карьера не прельщала его, учёба в кадетском корпусе не привлекала, он ленился.

«…Кончина отца подействовала на…Алекандра…крайне неблагоприятно; он по свойственному ему восточному темпераменту, стал крайне раздражителен, нервен – вследствие того нерадив к наукам» – отмечал Д.Б.Грузинский.

В результате плохого прилежания Александр был уволен из корпуса.

Отчисление из кадетского корпуса отрицательно повлияло на взаимоотношения опекуна и подопечного, а вспыльчивый характер юного Александра совсем обострил их отношения.

Оставшись вне учёбы, с неясными планами на будущее, он потянулся к матери, которая в это время была в Киеве замужем за преподавателем реального училища – Николаем Павловичем Васильевым – Яковлевым.

Александр писал матери: «Милая и дорогая Мамаша! …Я с удовольствием к тебе приеду, мне очень хочется тебя увидеть. Но желает ли принять меня Николай Павлович? Отвечай мне скорей, пожалуйста. Я совсем забыл тебя, так что когда приеду, то между твоими домашними не узнаю тебя…прощай, дорогая Мамаша, целую тебя крепко, крепко, крепко. Остаюсь твой сын – А.Шервашидзе».

Наталья Матвеевна ответила: «Любезный Саша…приезжай, я и Н.П. тебя ждём и будем стараться сделать что можем, чтобы поставить тебя на путь порядочного человека…Любящая тебя мать – Н.Васильева».

Благодаря участию отчима, Александр в 1887 году поступил в 5-й класс Киевского реального училища и в 1889 году, уже в возрасте 22-х лет, получил аттестат об его окончании.

Будучи учеником реального училища, он был одновременно и учеником художника Селезнёва, лауреата Петербургской Художественной Академии. С увлечением занялсч он рисованием. Наконец Александр Константинович нашёл свое призвание.

В 1891 году он поступил в Московское училище Живописи, Ваяния и Зодчества.

В одном из писем к А.А.Евреиновой А.К. Шервашидзе-Чачба вспоминал: «…Я ученик по школе живописи и ваяния в Москве В.Д.Поленова, по совету которого, в 1893 году и уехал в Париж учиться живописи и, главное, рисованию, которое весьма хромало в школе, чему вина была не В.Д.Поленова…».

В Париже А.К. Шервашидзе-Чачба поступил в школу – студию Фернана Кормона – «…У него работал учеником без перерыва 6 лет (1894-1900гг.), после ещё посещал школу Кормона с перерывами. В 1906 году выставил портрет Е.В.Падалка, за который получил звание «membr associe» («член – корреспондент») в обществе «des B.-A.nationale» («национальном обществе»).

Кроме работы в мастерской Фернана Кормона он систематически посещал Лувр, писал статьи о французской живописи в русских журналах «Золотое Руно», «Мир Искусства», «Искусство», «Аполлон», принимал участие в выставках русских художников за рубежом, освещал их в печати.

Обширным был художественно-литературный круг, в котором вращался Александр Константинович в Париже: Е.С.Кругликова (с ней он учился в Московской школе живописи, ваяния и зодчества), М.А.Волошин и С.П.Яремич (близкие друзья его), В.Э.Борисов-Мусатов (с ним он жил в одной комнате в Париже), А.Н.Бенуа, И.Э.Грабарь, К.Д.Бальмонт, В.Брюсов, Н.П.Рябушинский, В.И.Альбицкий, Н.А.Тархов, А.Толстой и др.

В 1905 году там же, в Париже, А.К. Шервашидзе-Чачба женился на Екатерине Васильевне Падалка – моей матери. Рано оставшись сиротой, она воспитывалась в семье дяди по матери – Ивана Николаевича Мамонтова (мужа старшей сестры матери и двоюродного брата знаменитого мецената Саввы Мамонтова).

«…У Мамонтова жилось интересно: жизненно-весело. Сколько было племянниц…». – писал И.Е.Репин в своей книге «Далёкое – близкое»

Окончив гимназию с золотой медалью, Е.В.Падалка поехала в Париж продолжать своё образование, тогда же и встретилась с А.К. Шервашидзе-Чачба.

Жили они в материально стеснённых условиях, имея скудные средства существования.

Вот как писал о них в книге «Мои воспоминания» А.Н.Бенуа: «…Александр Константинович хоть и был очень породист с виду, однако, обладая весьма скудными средствами, вёл жизнь более чем скромную. Он был женат на особе прекрасных душевных качеств, умной и образованной …и он и она были настоящими бедняками».

После рождения и ранней смерти их первого сына (Михаила), родители уехали в Петербург.

«Миша умер от болезни мозга – минингит, это был большой удар для нас с Екатериной Васильевной», – вспоминал отец.

С 1907 года А.К. Шервашидзе-Чачба работал декоратором и главным декоратором Петербургских Императорских театров.

«…Я был Главным декоратором Императорских театров в Питере,- моё имя ежедневно стояло на афишах Мариинского, Александринского и Михайловского театров, – я был лишь учеником и «другом» Головина, большого декоратора-художника; скромный театральный художник – я, но меня знал весь Петербург, я этого не искал; тогда и наш Ник. Ник. [Евреинов] был в апогее славы и своего искусства – Кривое Зеркало и т.д. Старинный театр, Миклашевский, Бутковская, Мейерхольд – был деятельный наш Петербургский мирок…» – (из письма А.К. к А.А.Евреиновой).

После рождения сына Константина (1909г.) и дочери Русуданы (1911г.), отец ушёл из семьи. К этому времени относится его знакомство с артисткой Бутковской Натальей Илиничной – дочерью Петербургского нотариуса.

По совету врачей, из-за слабого здоровья брата, мать выехала с нами, детьми, из Петербурга в Феодосию.

«В 1916 году я направил деток своих Тусю [Константина] и тебя в Феодосию, городок, где я родился…» – вспоминал отец в письме ко мне.

Мы с братом встречались с отцом и Бутковской в Коктебеле, на даче поэта-художника М.А.Волошина, друга моего отца.

Навещал нас отец и в Феодосии, там он оформлял спектакли. У меня в памяти сохранились афиши к этим спектаклям, исполненные им. Последняя наша встреча была в 1920 году.

Работая в Петербурге, А.К. Шервашидзе-Чачба часто бывал в Сухуми, останавливался у своего двоюродного брата – поэта Георгия Михайловича Шервашидзе (Чачба). В эти посещения им сделаны очень интересные записи, но об этом ниже.

В 1919 году А.К. Чачба с Н.Н.Евреиновым и Н.И.Бутковской приехали в Сухуми и организовали художественную и драматическую студии. Силами Сухумского театрального общества были поставлены спектакли: «Весёлая смерть», «Стёпик и Манюрочка», «Школа этуалей» – пьесы Евреинова; вечер, посвящённый Козьме Пруткову и др.

В этих спектаклях участвовали: Арзамасов, Мульман, Пищик, Захаров, Жило, Огнева и др.

Деятельно включились в проведение этих вечеров поэты В.В.Каменский и В.И.Страхов. Ученики художественной студии помогали в оформлении сцены.

К вечеру Пруткова Александр Константиович изобразил над сценой два огромных сапога, символизирующие грубый произвол Николая II, попирающего всё передовое.

Вспоминает об этом Мульман: «Н.Н.Евреинов был очень требовательным режиссером, репетиции проводились ежедневно с 11 ч. до 7 часов вечера беспрерывно. Александр Константинович приходил в театр рано утром и работал до вечера, декорации писали на чердаке – ученики студии и он сам. Высокий, худощавый, всегда в высшей степени аккуратный, он держался очень просто, со всеми находя общий язык. Очень выдержанный, никогда не повышал голоса. Если нужно было сделать замечание, он делал его спокойно, не обижая виновного. Этот театр заинтересовал многих».

Много отзывов о театральных постановках того времени было в Сухумских газетах.

Вот что публиковало «Наше слово» в 1919 году:

«Театр и музыка (спектакль Н.Н. Евреинова)

В театральной жизни Сухуми такие постановки являются событием …Центром бесспорно оказалась «Весёлая смерть»…Здесь соединились в одном стремлении три таланта. Сам автор и режиссер – Н.Н.Евреинов, известный художник А.К. Шервашидзе и поставившая танцы Н.И.Бутковская. под наблюдением художника Шервашидзе внешняя постановка выполнена прекрасно».

«Праздник искусства ( вечер Козьмы Пруткова).

Опять искусные мастера сцены Н.Н.Евреинов и А.К. Шервашидзе развернули перед Сухумской публикой мощь и красочность своих дарований…Н.Н.Евреинов, А.К. Шервашидзе и Н.И.Бутковская много, очень много энергии положили на Прутковский вечер и, несомненно, цели своей достигли. Мы не узнавали наших любителей, они превратились в нечто совершенно непохожее на исполнителей САО…В этот вечер, как и в прошлый Евреиновский, опять в театре Алоизи, пронеслось живительное дыхание великого и благородного искусства, и этим мы обязаны опять тем же трём авторам сценического воплощения, покоящегося на гармонии всех элементов театрального действия…Большие овации в фойе выпали на долю художника А.К. Шервашидзе».

В 1960 году отец писал мне: «Я очень тронут, что мои давние сотрудники и друзья живы и здоровы. Мои дружеские пожелания им, будь добра, передай каждому. Отлично помню наше общее увлечение и сотрудничество в театре… Делали праздник в парке на бульваре, была прекрасная деятельная жизнь..».

Мне кажется, что Сухумский период деятельности Александра Константиновича был, хотя и недолгим, но самым дорогим его сердцу, несмотря на то, что он оформлял спектакли и в Петербурге, и в крупнейших театрах Европы с ведущими артистами того времени.

В 1920 году А.К. Шервашидзе-Чачба получил приглашение от С.П.Дягилева, странствовавшего с Русским Балетом по Европе, и выехал с Бутковской в Лондон, а затем в Париж.

Об этом Н.Н.Евреинов писал М.А.Волошину 10июля 1924 года: «Александр Константинович бежал из Грузии от меньшевиков, теснивших его друзей- абхазцев, ныне большевиков, причём его провожал в Батуми сам тов. Лакоба – нынешний Предсовнаркома Абхазии…».

Отец писал нам. По возможности материально поддерживая в голодные двадцатые годы. В 1929-м по просьбе отца моя мать послала ему свидетельство о разводе. Со временем переписка оборвалась. Так разошлись наши пути.

Моя мать – энергичная, трудолюбивая, мужественная женщина, пройдя через многие трудности, воспитала нас и сумела сохранить в наших сердцах любовь к отцу и уважение к его таланту и творчеству.

В 1931 году она писала отцу из Абхазии (это письмо сохранил он) : «Хотя задача была непосильная, я выполнила её…Все мы работаем над созданием нового мира. …Жизнь кипит, строительство идёт быстрым темпом, и мы все трое рады, что участвуем в этой работе…».

Екатерина Васильевна Шервашидзе (Падалка) – старший преподаватель Сухумского Госпединститута – умерла в 1955 году, не зная ничего о судьбе отца. Её всегда беспокоило, что его работы останутся за рубежом и не попадут на Родину. А в 1958 году отец с теплотой писал мне о матери: «…Твоя мать – моя законная жена, была выдающаяся женщина по уму и образованию научному, в высшей степени глубоконравственная, благородная, мужественная женщина. Бог её наказал, связав со мной. Моё оправдание только в том, что я и она были различного круга люди – она учёная, а я художник…О твоей покойной матери у меня живут в моей душе самые лучшие воспоминания и чувства…».

К сожалению, этого она уже прочесть не могла…

Брат мой Константин, плававший помощником капитана в Черноморском пароходстве, умер в 1943 году.

Остались мы с отцом одни – он во Франции, я – у себя на Родине. Мы ничего не знали друг о друге, пока случайность не помогла мне найти его.

В 1956 году в статье художника-искусствоведа О.Д. Пиралишвили, посвящённой творчеству А.К. Шервашидзе, опубликованной в грузинском журнале «Дроша»№1 было сообщено о его смерти.

Этот журнал в 1958 году попал в руки моего отца, проживающего тогда в г. Канны, во Франции.

Тронутый вниманием, забытый на чужбине, одинокий старик ответил благодарственным письмом автору статьи, с поправкой: «Исправляю небольшую неточность: я ещё жив, к моему удивлению, не болею и живу совершенно один. …Все, что имею, готов отдать для музеев в Тбилиси и Сухуми…» - подчеркнул он.

Вскоре в Тбилиси было получено более 500 работ моего отца. Он писал: «…Я всё это время был озабочен и затем занят упаковкой моих рисунков и некоторых холстов. А также и многих гравюр, служивших мне материалом для работ по театру…Эта работа заняла у меня не один день и несколько утомила меня. Но моё здоровье вполне абхазское, – я уже пришёл в нормальное состояние…».

Так я нашла своего отца. Между нами завязалась переписка. Отцу тогда шёл 91 год.

В первом же своём письме он выразил желание вернуться на Родину: «Я бы охотно приехал на Родину. Все мои симпатии и желания благополучного продолжения жизни тебе и твоему семейству посылаю и всем жителям нашей Великой Родины, достигшей Величия и Славы…».

Из писем отца я узнала о его дальнейшей судьбе после разлуки с нами.

«..Из Парижа я уехал в 1939 году, как началась война. Т.к. я работал всё время моей жизни за границей для балета С.П.Дягилева, а затем и для его преемников, то не изменил своей профессии декоратора театра. Между делом писал и портреты и т.п., работать перестал после кончины жены моей Натальи Ильиничны в 1948 году. Изредка ещё кое-что делал для балета в Монте-Карло, но это были пустяки. Уже три года не беру ни кисти, ни карандашей в руки…».

Позже в его письме к А.А.Евреиновой я прочла о работе, которую он называл «пустяком: «Я писал декорацию Шехерезады по воспоминанию, и эта работа моя (более тысячи кв. метров) в течении 5 дней и по 8 часов в день, при возрасте 84 ? лет- в сущности была не под силу, – а всё же я одолел старческое бессилие, и по общему признанию Шехерезада (под Бакста) моя – самая удачная по впечатлению, грандиозности и красочности ».

Возвращаюсь к письмам отца 1958-60 гг.

«…Работа моя была, несмотря на то, что я был шеф этих работ, такая же физическая, как моих помощников. Вспоминаю с удовольствием эти многие годы «

«…Вся моя забота была сделать самое возможное для меня, лучшее, чтобы создать окружение сцены наивыгодное для тружеников – молодых артистов, моих дорогих и прекрасных друзей…».

«…Я бы хотел, чтобы знали, что я с 1920 года работал очень много для балетов С.П.Дягилева, по эскизам художников Франции – Пикассо, Дерена, брака, художников нового направления в живописи…это давало мне возможность выполнять любимое мною занятие – написание своей рукой больших холстов, т.е. декораций. Дягилев очень дорожил тем, что я писал сам своей рукой на больших холстах…».

И снова о желании вернуться на Родину. Телеграмма на моё имя:» Помоги вернуться…».

И письма: «…Я решил приехать к тебе, не знаю, что будет в результате моего желания и получу ли разрешение? Прошу тебя, а в этом случае и тех, которые желают моего приезда, не отказать мне в этом деле. Мне всё более и более трудно жить…Я получил из Тифлиса приглашение от заведующих Музеем приехать, и что они хотят мне сделать большой приём официальный. Мне это не надо, человек я скромный и очень старый, но если и Тифлисские власти примут участие в моем приезде, я думаю, что могу надеяться, что мне разрешат приехать в Сухум. Если можно, то …попроси в Тифлисе и в Сухуми, чтобы оттуда бы пошло желание меня принять жить там у тебя, моей дочери. Чтобы оформить моё желание приезда, я должен ехать в Париж…но я не мог это сделать ввиду большого расхода…Телеграмма к тебе мне стоила 1000 франков…как приехать, я знаю, так что это меня не затруднит, а переезд на авионе я перенесу очень легко – моё здоровье вполне хорошее…».

«…Очень хочу и с моей стороны соединиться с моими близкими в Сухуми, а ты у меня главный предмет стремлений…».

И ещё – письмо «первому гражданину нашей Республики Абхазии» – поэту Б.В.Шинкуба: «…Я не позволил себе посылать несколько слов. –я обратился с вопросами серьёзного содержания к первому гражданину Республики и жду его ответа…Я послал ответ на присланные мне запросы из Ген. Консульства в Париже…Печально, что письма идут так долго!»

Все мои хлопоты и старания оказались безрезультатны. Ему же, перешагнувшему за 90 лет, хлопоты о переезде на Родину, связанные с выездом из Канн в Париж, были не под силу. Никто ему не помог в этом.

В 1959 году отец вынужден был, по требованию хозяйки и решению суда, оставить квартиру в Каннах. Друзья перевезли его в Монте-Карло.

«…Я перенёс некоторые неудачи чисто материального характера,- потеря судебным порядком квартиры и тех удобств [пенсия], которые полагались мне во Франции, как старому труженику моей профессии, и которые в Монако, мне, как иностранцу, не полагается иметь…».

В долгом. томительном ожидании разрешения вопроса о выезде в Сухуми жил отец. Шли годы…

В 1964 году отец перенёс сложную операцию, после которой 2 года находился в госпитале.

Последние годы своей жизни он провёл в пансионе принцессы Монако.

Принцесса княжества Монако, в прошлом связанная с искусством, как кино-звезда Голливуда. Ценила участие отца в постановках балета Дягилева и Русского балета Монте-Карло.

Никто из соотечественников, бывавших во Франции, не навестил отца и только в мае 1968 года наш скульптор Бидзина Григорьевич Гогоберидзе, гостивший у своих родственников в Париже, несмотря на ограниченность средств, пересёк всю Францию, повидал Александра Константиновича и беседовал с ним.

Благодаря ему же я имела возможность в августе 1968 года выехать во Францию. Я приехала в Париж 25-го августа, а 20-го августа Александр Константинович Шервашидзе был похоронен в Ницце на русском кладбище.

Можно ли описать моё горе?!

Надеясь приласкать и обогреть любимого, одинокого отца, я смогла только прикоснуться к холодному камню его могилы…Я побывала у А.С.Сориной (жены Михаила Джоттовича Шервашидзе) в её вилле недалеко от Ниццы. Здесь у отца была своя комната, в которой он останавливался, приезжая из Канн и Монте-Карло. В комнате диван, стол, книжный шкаф, палочка, с которой он ходил до последних дней. На столе фотографии близких. С грустью я посидела в кресле, в котором сидел мой дорогой отец, думая о том, какой могла быть радостной наша встреча…Анна Степановна передала мне архив отца, сохранившийся у неё. Я нашла у него столько записей, доказывающих его глубокий патриотизм и тоску по родной земле. Бережно хранились наши детские каракули, письма, фотографии и даже детские локоны…Я не знаю, что больше взволновало меня.

В своих записях, сделанных во время своего пребывания в Сухуми в 1917-1919гг., глубоко переживая культурную отсталость маленькой Абхазии, отец мечтал о её будущем, о развитии культуры, об издании литературы на абхазском языке, о переводах на абхазский язык произведений Джека Лондона, Льва Толстого, Лермонтова, Пушкина, Гоголя, об издании истории Абхазии, народного календаря, учебников, словарей, об организации музеев, создании театра, возобновлении народных обычаев и многом другом.

Проблемы народного образования, просвещения, эстетического воспитания абхазцев были в центре внимания моего отца. Он не только набрасывает самостоятельные планы просветительской работы, которые, как он понимал, могло воплотить в жизнь только государство, но и стремился объединить для этих целей деятелей культуры Абхазии и учёных с мировым именем, таких как Н.Я.Марр и И.А.Орбели. Понимая великую практическую миссию просветительства Д.И.Гулиа, Александр Константинович служил посредником по этим вопросам между ним и Н.Я.Марром.

В записках 1918 года можно прочесть: «Вопросы Н.Я.Марру. Гулиа просил напомнить Н.Я.Марру, что они ждут обещанную абхазскую грамматику. Он же просил справиться у него же об участи посланного ему материала устной литературы. Посвятить нужно Марра в план моих изданий для абхазов. Возможно ли ещё раз изменить алфавит наш на латинский, как уже это сделано Марром? Основание национальной библиотеки. Музей в бывшей тюремной крепости. Дом искусств (музыкальные курсы, драматические, школа живописи, ваяния и зодчества, школа танца)».

Через несколько страниц снова: «Вопросы Н.Я. Марру. Гулиа просил скорее хрестоматию, географию, историю. Библиография Абхазии».

И тут же: «Для хрестоматии: материалов народной литературы много у Чочуа в Сухуми, которыми исключительно и пользовался Марр ».

Далее – адрес Иосифа Абгаровича Орбели- «Для руководства составляемой им истории Абхазии: начать изложение с географического описания края, затем мифология, древний быт, народоправство, государство. Древняя история до XI в., новая от XI до XIXвв. Воспроизведение местностей, ландшафтов, развалин».

Судя по записям, создание истории Абхазии Александр Константинович считал важнейшей необходимостью.

«История Абхазии, одна научная, другая популярная; первая может быть написана в скором времени учеником Н.Я.Марра – американским молодым учёным. За библиографию нужно приняться тотчас же, даже если нельзя будет издать, то и в рукописном виде она будет крайне полезна и нужна настоятельно».

Больше всего, видимо, занимала его мысль о первых необходимых практических шагах в области народного просвещения. Вот его записи по этому вопросу:

«Печатное дело.

Прежде всего: История Абхазии; География общая; История Кавказа;
Азбука с картинками из жизни абхазской народной.
Чочуа: Народный календарь. Сказания, сказки, предания, песни, поговорки и пословицы, заклинания абхазского народа. Биографии с портретами выдающихся абхазских людей.
Перевести можно Дж.Лондон, рассказы наиболее простые по содержанию, в них энергия, находчивость, слово и дело – одно, борьба и преодоление опасности. Л.Толстой – «Кавказский пленник», «Набег», «Хаджи Мурат». Лермонтова прозой – «Измаил – бей», «Мцыри» и т. д.
Биография Шамиля с портретом.
«Тарас Бульба» – Гоголя.
«Поход аргонавтов»…
«Перевести на абхазский язык:
1) Когда услышишь клевету на людей, не вкушай этого гнева,
2) Когда услышишь лесть людям, не вкушай этой радости,
3) Когда услышишь, как говорят люди о порочности человека, не разделяй их удовольствия.
4) Для прописи:
Все люди братья. Люби Родину, Родина твоя Абхазия, Свобода – высшее благо человека».

«Вариант музея.

Абхазский национальный музей. Здание в крепости. История. Этнография. Археология. Картинная галерея: виды Абхазии, портреты деятелей Абхазии, картины из жизни истории и быта Абхазии. Искусство народа. Библиотека научная по истории, этнографии, археологии; литература абхазского народа.

1. Музей изящных искусств и национальная библиотека.
   Нижний этаж: библиотека. Кабинет эстампов.
   Верхний этаж: галерея картин. Искусство Азии. Античное искусство».

Приводится и другой вариант музея. В одной из записей видно, что Н.Я.Марр не только поддерживает идею создания этих музеев в Абхазии, но обещал и помощь Академии Наук.

«Н.Я.Марр обещал мне в случае образования библиотеки и музея все издания Академии Наук, а также шрифты. Одобряет издание календаря на абхазском языке с перечислением всех языческих молений и обрядов».

Записи о создании в Сухуми студии живописи: «Проект студии живописи» (видимо, впоследствии его рукой приписано: «Институт»):
1. Общая мастерская…
2. Мастерская декоративной живописи…».

Указаны классы, наброски лекций для учеников студии, список книг для чтения.

Между прочим, в 1958 году отец писал мне: «Прошу тебя узнать, как я буду в Сухуми жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания», – ему шёл 91 год.

Большое место занимают записи, посвящённые яфетическому языкознанию: теория профессора Н.Я.Марра, перечень трудов его, академика Бартольда, Н.С.Джанашия, Г.А.Рыбинского, Н.М.Альбова, М.Ковалевского, Кипшидзе, Чарая и др.

«Лекции по абхазологии:

1. Археология Абхазии.
2. География и история Абхазии.
3. История религии абхазов и мифология абхазов.
4. Устная абхазская литература.
5. Яфетическая группа языков. Абхазский язык».

Далее Александр Константинович в своих записях высказывает идею создания народного театра – общедоступного:

«Театр на воздухе в Лыхнах на поляне.

Думаю, что некоторые пьесы можно давать без декораций. Возможно ли переложение Мольера, очень упрощённое и сокращённое? Это смешное, другое – серьёзное, оставляющее след воспитательного значения, доблести, исполнения долга, исполнения слова, защиты слабого, честность, прямота.

Другой театр – странствующий и, может быть, самый интересный».

А вот размышления отца об облике г.Сухуми и сохранении народных традиций:

«О красоте города.

….Внешняя красота города столь же необходима, как чистый воздух, солнечный свет, это душа города, без внешней красоты город мёртв, обречён на жалкое и пошлое существование скотного двора в плохом хозяйстве.

…Мы живём среди народа с красивыми, древними обычаями, с большой красивой внутренней культурой и мы должны…делать город наш красивым. Ничего случайного, всё обдуманно и всё в расчёте на общую гармонию… Вижу всех князей и дворян в Сухуми, занимающихся коммерческими делами в городе: нужно думать о Родине прежде всего. Богатство Родины – ваше богатство».

«…Сухум, Диоскурия, город вежливых людей. Абхазцы дают весь тон всему населению, абхазская вежливость, изящество движений и обращение друг с другом влияют на всех, даже на русских солдат. Женщины и дети вечером могут идти куда угодно. На улице не слышно крика и брани. Между тем абхазцев здесь не более 20 чел., живущих постоянно». «Мне чрезвычайно грустно, когда я думаю о том, что может исчезнуть всё то, что так и дорого ценишь в абхазах, вообще в горцах наших. Я представляю себе их стройных, ловких, очень вежливых, с большим достоинством, молчаливых, умеренных во всём, стойких и твёрдых. В этом вся наша культура…скажу твёрдо: лучше жить в пацхе…лучше дикость (кажущаяся) «необразованного» неграмотного абхаза, чем полуобразование тех, кого я вижу в Сухуми. Приезжающие из глухих горных сёл мне милее сухумцев. В них ещё много того, что описано Толстым в «Хаджи Мурате», что так дорого, так прекрасно и что даёт право и заставляет с радостью сказать громко: Я горец, я абхаз.

14 сентября 1917 г. в Сухуми у Георгия».

«Нужно возобновить наши народные игры и состязания: в мяч, метание камня, прыгание через препятствие, прыгание с большой палкой, бег, скачка и джигитовка, игра на лире, игра на скрипке, пение, танцы, состязание певцов, игра в городки (акевiг), борьба, стрельба из лука. Устроить хоровое пение и театральное представление, соединить вместе».

В связи с этим, вспоминая своё детство, Александр Константинович пишет: «Я помню, покойный мой отец делал мне очень красивые гладкие лук и стрелы, когда мы жили под Москвой. Он часто сидел и строгал ножиком палочки – вот и делал мне стрелы, кинжалы, ножи. Затем он учил меня стрелять из лука. Я помню, большое удовольствие от этих упражнений испытывалось мною. Нужно знать, что отец мой воспитывался, до отправления своего в пажеский корпус в Петербурге, в горах. Вот имя его воспитывающей семьи Лакоия или Лакоба».

Также и мой отец (Александр Константинович) во время своего короткого пребывания у нас в Феодосии, делал нам и лук, и стрелы, и маленькие деревянные кинжалы, разрисовывал их, чем приводил нас в восторг.

Интересна запись о «большом сходе в Лыхнах» в 1917 году: «Что сделал Шакрылба. 10 сентября вечером мы приехали в Лыхны на большой сход Гудаутского участка. Нужно было выбирать делегатов на съезд объединённых горцев во Владикавказе. Собралось мало народу, отложили на завтра. ( 11-го собралось много, все). Ночевать где? Так вышло, что мало кто знал, кто приехал. Сидели на поляне, потом, наконец, позвали к кому-то (это были родственники Михи). Вот пришли, стали готовить ужин, оказалось мало, по обычаю, чем важней гость, тем большее животное режется, а тут я и делегат чеченского народа. Таде Шакрылба побежал к себе, купил барана, принёс много вина: ему это стоило, по теперешней цене, рублей 200. А он бедный человек, живёт в пацхе по абхазски, постеснялся меня к себе взять; в пацхе чисто, превосходно. Вот я это не знал, а потом М.Хасая мне в Сухуми рассказал, кто был-то настоящий хозяин ужина. Все сидели, ужинали, Шакрылба вида не подавал. Приеду, подарю ему свой серебряный портсигар. Но у меня как-то сердце сразу к нему стало лежать, так он мне понравился; я с ним потом 11-го простился, расцеловался».

Конечно, не мог Александр Константинович оставаться равнодушным и к большой трагедии абхазского народа – махаджирству. В записной книжке начерчена им маленькая карта, к ней надпись: «Абхазы поселены в Турции, в Измите и в других местах». «Пусть вернутся высланные абхазы в 1878 году, а также и цебельдинцы, эмигрировавшие в 1868».

Среди многих откликов на эту трагедию, у него выписка из Грове «Холодный Кавказ» – перевод с английского – изд. журнала «Природа и люди»: – »…В Западной провинции Абхазии, под конец нашего путешествия, я наблюдал виды, своей красотой, по моему мнению, стоящие выше всего, что мне когда-либо приходилось видеть. Удивительная растительность южных склонов (Кавказского хребта) превосходит растительность итальянской стороны Альп…Сухум-Кале занимает прибрежье Абхазии, местами совершенно опустошённой теперь, так как со времени сильного возмущения, бывшего в августе 1866 года, жители этой плодородной и прелестной страны принуждены были эмигрировать. Трудно представить себе местность более роскошную и красивую, чем луговые пространства и леса, по которым протекает Кодор…несмотря на всю красоту этой прелестной долины, путешественник, проходя по ней, не может не ощущать того чувства грусти и тоски, какое обыкновенно наводит отсутствие всяких признаков человеческого пребывания…невольный страх овладевал человеком при виде страны, изобилующей всякими фруктами и совершенно безлюдной. Казалось, что над прелестным Кодором действительно висело тяжёлое проклятие…вопреки величественной и разнообразной красоте этой долины, она наводит невыразимое уныние своею мертвенностью».

Много интересных вырезок из иностранных газет хранил отец. Вот фотография нашего абхазского ансамбля 100-летних «юношей», помещённая в газете « New Jork Herald Tribun» 10 апреля 1961 года.

Не менее интересна статья Джона Пристли с фотографией «Русское путешествие» в английской газете о посещении им в Абхазии Ашхангирия Бжания в 1946г.

Постоянно посещая национальные библиотеки Европы, отец разыскивал материалы, связанные с историей Абхазии, Грузии, Армении. Им оставлен обширный библиографический список, несомненно, представляющий большой интерес. В 1955 году он писал А.А.Евреиновой: «Если Вы найдёте среди книг Н.Н.Евреинова книгу Башманова о «Первоначальном населении Черноморского побережья Крыма и Кавказа» – пришлите мне».

Привожу один из нескольких вариантов песен, помещённых на страницах записной книжки отца:

«Песня.
Пусть я умру
За твою свободу,
Мать моя Абхазия!
Пусть я умру
За твою свободу,
Брат мой Абхаз!
Наше Равенство,
Наше Братство
Превыше всего!»

И лирические записи – обращение к молодым абхазам:

«Юным абхазам, детям Страны Души.

Апсны – твой древний клич звучит, как звук далёкий и тихий, как эхо, как шелест листьев, как далёкое и сладкое воспоминание, – о мать моя Абхазия! – каким глубоким сном спят твои усталые сыны! Пьянящий мёд твоих лесов, уклон холмов, украшенных цветами диких роз, и близких гор синеющая даль, и снег далёкий, и шумный бег твоих потоков, и гладь озёрных вод, лесов душистая прохлада, и топких берегов зелёная оправа – о, мать моя Абхазия – иди туда, к снегам, там виждь, и внемли, и живи, чтоб каждый камень, каждый лист, упавший и сухой, чтоб каждый поворот протоптанной тропинки, чтоб каждый новый облик родного смуглого лица, как смена утреннего неба, роняли свет свой благодатный в душе твоей и жадной и пытливой».

Все записи, помещённые в записных книжках, Александр Константинович постоянно просматривал, судя по поправкам и припискам, сделанным уже дрожащей старческой рукой.

И ещё, мне хочется остановиться на дружбе двух «побратимов» – Максимилиана Александровича Волошина и Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба. Вероятно, дружба эта, с предельным взаимопониманием, началась с их первого знакомства в Париже, в ателье Кругликовой. Между ними было так много общего, но разница, мне кажется, была в темпераменте: Макс был спокоен и уравновешен, а Чачба – горяч и вспыльчив.

Трогательно было их обращение между собой на «ты», причём Александр Константинович в своих письмах всегда это обращение писал с заглавной буквы: «Дорогой Макс, о Тебе ни слуху, ни духу. Где Ты?».

«Макс был во многом в жизни ребёнок, это был его шарм для нас, но его среда литературная не оценивала, т.е. его внешность не давала объяснения его детскости, наоборот портила ему. В смысле театральности жизненной он был похож на Зевса, а за этим гримом – от него не зависящим – было милое, доброе, самоотверженное дитя…».

«…Каким был Макс, мой близкий и верный друг, во время революции, я совершенно не знал и прочтя статью о нём …гостившей в Коктебеле женщины, был крайне растроган действиями Макса и его жены…Мне всегда радостно, когда о Максе упоминают с чувством симпатии и благородной оценки его выдающейся личности…» – писал о своём друге А.К. Чачба.

Дружба, начавшаяся в Париже, закрепилась при встречах в Петербурге и в гостеприимном Коктебельском Волошинском доме.

« Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом открыт навстречу всех дорог».
М.Волошин.

Много написано о той удивительно своеобразной жизни литературно-художественной «колонии», всегда переполнявшей Волошинский дом.

Я же хочу написать об одном случае из жизни М.А.Волошина, в котором участвовал и А.К. Чачба.

«Элементарной мужественности в Максе не было никогда…единственное исключение – его дуэль с Гумилёвым из-за Черубины де Габриак». – писала М.Цветаева.

Вот об этой дуэли я и хочу рассказать.

«Одно из жизненных призваний Макса – как говорит М.Цветаева – было сводить людей, творить встречи и судьбы». Такую судьбу молодой учительницы Е.И.Дмитриевой – талантливой поэтессы, но некрасивой и хромой, «сотворил» Максимилиан Волошин, присвоив ей псевдоним – Черубины де Габриак. Под этим псевдонимом она и посылала свои стихи в редакцию «Аполлона», оставаясь неизвестной. Весь «Аполлон» был в неё влюблён заочно, покорённый стихами, итальяно-французским именем, почерком и общей таинственностью. Когда эта тайна раскрылась, Черубина писать стихи перестала. Заподозрив Н.С.Гумилёва в оскорбительных выступлениях в адрес Черубины, Волошин вызвал его на дуэль. Вот как писал об этом «трагикомическом» случае А.К. Чачба в письме к неустановленному лицу:

«Я поднялся в ателье Головина в момент удара – Волошин оч/ень/ красный, подбежал ко мне…и сказал «прошу тебя быть моим секундантом». Тут же мы условились о встрече с Зноско-Боровским, Кузьминым и Ал.Толстым. Зноско-Бор. и Кузьмин – секунданты Гумилёва. Я и Алёша тоже – Волошина. На другой день утром я был у Макса, взял указания. Днём того же дня в ресторане «Albert» собрались секунданты. Пишу вам очень откровенно: я был очень напуган, и в моём воображении один из двух обязательно должен быть убит. Тут же у меня явилась детская мысль: заменить пули бутафорскими. Я имел наивность предложить это моим приятелям! Они, разумеется, возмущённо отказались. Я поехал к барону Мейендорфу и взял у него пистолеты. Результатом наших заседаний было: дуэль на пистолетах, на 25 шагов, стреляют по команде сразу. Командующий был Алексей Толстой.

Рано утром выехали мы с Максом на такси – Толстой и я. Ехать нужно было в Новую Деревню. По дороге нагнали такси противников, они вдруг застряли в грязи, пришлось нам двум (не Максу) и шофёру помогать вытянуть машину и продолжать путь. Приехали на какую-то полянку в роще; полянка покрыта кочками, место болотистое. А.Толстой начал отмеривать наибольшими шагами 25 шагов, прыгая с кочки на кочку. Кузьмин спрятался (стоя) за дерево. Я тоже перепугался и отошёл в сторону. Команда – раз, два, три. Выстрел – один. Волошин – «у меня осечка». Гумилёв стоит недвижим, бледный, но явно спокойный. Толстой подбежал к Максу взять у него пистолет, я думаю, что считал, что дуэль кончена…Гумилёв, или его секундант предложил продолжать. Макс взвёл курок и вдруг сказал, глядя на Гумилёва: «Вы отказываетесь от Ваших слов?» Гумилёв – «нет». Макс поднял руку с пистолетом и стал целиться, мне показалось довольно долго. Мы ясно услышали звук падения курка. Выстрела не последовало. Я вскрикнул «Алёша, хватай скорей пистолет», – Толстой бросился к Максу, выхватил…пистолет…и дал выстрел в землю.

«Кончено, кончено» – я и ещё кто-то вскрикнули и направились к нашим машинам.

Мы с Толстым довезли Макса до его дома и вернулись каждый к себе.

На следующее утро ко мне явился квартальный и спросил имена участников. Я сообщил все имена. Затем был суд…и мы заплатили по 10 руб. штрафа…Думаю, что никому из нас не были известны правила дуэли».

А Волошин написал так:

«Мы встретились с ним в мастерской Головина, в Мариинском театре, во время представления «Фауста». Головин в то время писал портреты поэтов, сотрудников «Аполлона»…Все были уже в сборе. Гумилёв стоял с Блоком на другом конце залы. Шаляпин внизу запел «Заклинание цветов». Когда он кончил, я подошёл к Гумилёву, который разговаривал с Толстым, и дал ему пощёчину. В первый момент я сам ужасно опешил…На другой день рано утром мы стрелялись за Новой Деревней, возле Чёрной речки…Гумилёв промахнулся. У меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять ещё раз. Я выстрелил, боясь, по неумению стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль кончилась».

Это произошло в окрестностях Петербурга 22 ноября 1909 года в 7 часов утра.

Такие «мужественные» оказались друзья – Волошин боялся убить Гумилёва, а Александр Константинович боялся смерти кого-либо из дуэлянтов.

Невыразимо жаль, что не удалось отцу вернуться в Абхазию. Каким богатым опытом, приобретенным за столь долгую трудовую жизнь, мог бы он поделиться со своими коллегами, сколько впечатлений от встреч с видными деятелями культуры унёс он с собой.

Покоится его прах в далёкой земле Франции. Не исполнилось его последнее желание прикоснуться к родной земле.

Даже на фотографии своей жены, умершей в Каннах в 1948 году, он писал: «…Могу ли я просить при случае о перенесении тела в Абхазию?...».

У подножия Сухумской горы, в зелени, стоит белый двухэтажный дом с большим овальным окном на втором этаже. В этом доме последние годы своей жизни провёл поэт – Георгий Михайлович Шервашидзе-Чачба, частым гостем был у него двоюродный брат – Александр Константинович, бывал с ними и Владимир Константинович Шервашидзе-Чачба, младший брат (революционер, участвовавший в установлении Советской власти в Абхазии).

Долгие вечера проводили они в беседах о будущем Абхазии, любуясь красотой Сухуми.

Весной этот дом нежно обнимает своими ветвями цветущая глициния, как бы отдавая дань памяти трём братьям – патриотам маленькой Страны Души.

Сухум. 1984.
Опубликовано в литературном сборнике «ЕРЦАХУ», 1984г., стр. 206.

А.К. Шервашидзе-Чачба

Жизнь и дела его – прекрасны

Страницы биографии художника Александра Шервашидзе-Чачба

Большую и интересную жизнь прожил первый профессиональный абхазский художник, крупнейший декоратор театров дореволюционной России, ведущий художественный оформитель спектаклей петербургских театров Александр Константинович Шервашидзе-Чачба. Умер он в возрасте 101 года вдали от родины, в Монако. Всю свою жизнь мечтал вернуться в родную Абхазию. Но обстоятельства складывались так, что свою мечту он так и не сумел осуществить. После его смерти благодарные его потомки в письмах в соответствующие органы просят перенести прах выдающегося художника в Абхазию.

Ниже печатаются с сокращениями воспоминания Русуданы Александровны Шервашидзе-Чачба, дочери художника, о последних годах его жизни.

Бережно на протяжении полувека хранил отец всё, что напоминало ему Абхазию, лелея мечту о возвращении на родину. С трепетным волнением не раз перелистывала я страницы его записных книжек. В них – непреходящая тоска по родной земле.

Об этом я и хочу написать.

Александр Константинович – сын отставного опального майора Константина Георгиевича Чачба-Шервашидзе. Мать его – дочь французского профессора музыки Наталья Матвеевна Данлуа. Александр был третьим из четверых детей Константина Георгиевича и Натальи Матвеевны. Он родился в 1867 году в Феодосии, куда выслали его отца в связи с крестьянским восстанием 1866 года в Абхазии.

Детство Александра было безрадостным. Семья распалась. Младшие дети Александр и Владимир остались с отцом. Материальное положение было тяжёлым. До 10-летнего возраста Александр воспитывался дома, затем был определён отцом в Нижегородский кадетский корпус на казённый счёт.

В 1883 году после тяжёлой болезни Константин Георгиевич скончался в деревне Фили под Москвой. Через год прах его был перенесён в Лыхны.

Казённая обстановка в кадетском корпусе тяготила Александра, военная карьера его не прельщала. Вскоре он перевёлся в Киевское реальное училище, а после его окончания становится слушателем Московского училища живописи, ваяния и зодчества.

По совету известного русского художника В.Д.Поленова, учеником которого он был, Александр в 1893 году уехал в Париж для продолжения образования в школе Фернана Кормона. Обширным был художественно-литературный круг, в котором вращался Александр Константинович в Париже. Тесная дружба связывала его с В.Брюсовым, К. Бальмонтом, Н.Рябушинским, А.Толстым, А.Бенуа, В.Борисовым-Мусатовым, М.Волошиным…

В 1905 году там же, в Париже Александр Константинович женился на Екатерине Васильевне Падалка, студентке Парижского университете. Жили они в материально стеснённых условиях. Вот как пишет о них в книге «Мои воспоминания» А. Бенуа: «Александр Константинович хоть и был очень породист с виду, однако обладал весьма скудными средствами, вёл жизнь более чем скромную. И он и она были настоящими бедняками».

Спустя некоторое время родители уехали из Парижа в Петербург.

С 1907 года отец работал вначале декоратором, а затем главным декоратором Петербургских императорских театров. В 1911 году нам: матери, мне, моему брату Константину пришлось расстаться с отцом.

Живя в Петербурге, А.К. Чачба часто приезжал в Сухум, останавливался у своего двоюродного брата поэта Георгия Михайловича Чачба-Шервашидзе. В 1919 году он с Н.Евреиновым и Н.Бутковской организовали здесь художественную и драматическую студию.

Сухумский период деятельности Чачба был, хотя и не долгим, но дорогим его сердцу, несмотря на то, что он оформлял спектакли и в Петербурге, и в крупнейших театрах Европы.

В 1920 году, в период господства в Абхазии меньшевиков, А.К. Чачба выезжает отсюда в Лондон, а затем в Париж. «Он бежал от меньшевиков, причём его провожал в Батуме сам Лакоба – нынешний Предсовнаркома Абхазии…» – так писал об этом факте Н.Евреинов.

Отец писал нам и по возможности материально поддерживал в голодные двадцатые годы. Со временем наша переписка оборвалась. Так разошлись наши судьбы. Моя мать – энергичная, трудолюбивая, мужественная женщина, пройдя через многие трудности, воспитала нас и сумела сохранить в наших сердцах любовь и уважение к отцу. Умерла она в 1955 году, так ничего и не зная о его судьбе. Её всегда беспокоило, что работы отца останутся за рубежом и не попадут на Родину.

Брат мой Константин, плававший долгое время помощником капитана Черноморского пароходства, умер в 1938 году. Остались мы с отцом одни – он во Франции, я у себя на родине в Абхазии. Мы ничего не знали друг о друге, пока случайность не помогла мне найти его.

В 1956 году в статье искусствоведа О.Д. Пиралишвили, посвящённой творчеству А.К. Шервашидзе-Чачба, опубликованной в журнале «Дроша», сообщалось о его смерти. Этот журнал через 2 года попал в руки моего отца, проживавшего в г.Канны во Франции.

Тронутый памятью о нём одинокий старик ответил автору статьи благодарственным письмом, где были такие слова: «Исправляю небольшую неточность. Я ещё жив, к моему удивлению, не болею и живу совершенно один…Всё что имею готов отдать для музеев в Тифлисе и Сухуме…» (подчёркнуто им).

Вскоре в Тбилиси пришло более 500 работ моего отца. Он писал: «Я все это время был занят упаковкой моих рисунков. Эта работа несколько утомила меня. Но моё здоровье вполне абхазское – я уже пришёл в нормальное состояние».

Так я нашла моего отца.

Между нами завязалась переписка. Отцу тогда был 91 год.

В первом же своём письме он выразил желание вернуться на родину: «я бы охотно приехал на родину. Все мои симпатии и желания благополучного продолжения жизни тебе и всем жителям нашей Великой Родины, достигшей Величия и Славы.

Из писем отца я узнала о его дальнейшей судьбе после разлуки с нами. Из Парижа он уехал в 1939 году после начала войны. Не изменил своей профессии декоратора театра. Работать перестал после кончины его второй жены Н.Бутковской в 1948 году. в одном из писем он пишет: «Я получил из Тифлиса приглашение от заведующего музеем приехать и что они хотят мне сделать большой приём официальный. Мне это не надо. Человек я скромный и очень старый, но если и тифлисские власти примут участие в моём приезде, я думаю, что могу надеяться, что мне разрешат приехать в Сухум. Переезд на авионе я перенесу очень легко – моё здоровье вполне хорошее…»

Все мои хлопоты о переезде отца в Сухуми оказались безрезультатны: перешагнувшему за 90 лет старику хлопоты, связанные с выездом из Канн в Париж, были не под силу.

В 1959 году отец вынужден был, по требованию хозяйки и решению суда, оставить квартиру в Каннах. Друзья перевезли его в Монте-Карло. Он лишился пенсии, которую получал во Франции. В долгом, томительном ожидании разрешения вопроса о выезде в Сухуми жил отец. Последние годы он провёл в пансионе принцессы Монако.

Наконец в августе 1968 года я смогла выехать во Францию. Я приехала в Париж 25 августа, а 20 августа Александр Константинович был похоронен в Ницце на русском кладбище. Нужно ли описывать мои переживания?! Надеясь на радостную встречу с дорогим отцом, я смогла только прикоснуться к холодному камню его могилы.

Сколько записей, доказывающих его глубокий патриотизм, я нашла у него!

Из записей, сделанных в Сухуми в 1917-1919 г.г., видно, как глубоко переживал культурную отсталость маленькой Абхазии А.К. Чачба, как мечтал о её будущем, о развитии культуры, об издании литературы на абхазском языке, о переводах на абхазский язык произведений Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гоголя, Джека Лондона, об издании истории Абхазии, учебников, словарей, народного календаря, об организации музеев, создании театра и многом другом.

Проблемы народного образования, просвещения, эстетического воспитания абхазов были в центре его внимания. Он не только набрасывает самостоятельные планы просветительной работы, которые, как он понимал, могло воплотить в жизнь только государство, но и стремился объединить для этих целей деятелей культуры Абхазии и учёных с мировым именем, таких, как Н.Я.Марр и И.А.Орбели.

Понимая великую практическую миссию просветительства Д.И.Гулиа, А.К. Чачба служил посредником по этим вопросам между ним и Н.Я.Марром.

В записях 1918 года можно прочесть: «Гулиа просил напомнить Н.Я.Марру, что они ждут обещанную абхазскую грамматику. Он же просил справиться у него же об участи посланного ему материала устной литературы. Посвятить нужно Марра в план моих изданий для абхазов. Возможно ли ещё раз изменить алфавит наш на латинский, как уже это сделано Марром? Основание национальной библиотеки. Музей в бывшей тюремной крепости. Дом искусств (музыкальные курсы, драматические, школа живописи, ваяния и зодчества, школа танца)».

Через несколько страниц снова: «Вопросы Н.Я.Марру. Гулиа просил скорее: хрестоматию, географию, историю, библиографию Абхазии».

И тут же: «Для хрестоматии: материалов народной литературы много у Чочуа в Сухуме, которыми исключительно и пользовался (Марр)».

Далее – адрес Иосифа Абгаровича Орбели: «Для руководства составляемой им истории Абхазии начать изложение с географического описания края, затем мифология, древний быт, народоправство, государство. Древняя история с XI в., новая – от XI до XIX. Воспроизведение местностей, ландшафтов, развалин».

Больше всего, видимо, занимала его мысль о первых необходимых практических шагах в области народного просвещения: «Печатное дело. Прежде всего история Абхазии, география общая, история Кавказа азбука с картинками из жизни абхазской народной.

Чочуа: народный календарь. Сказания, сказки, предания, песни, поговорки и пословицы. Биография с портретами выдающихся абхазских людей…».

Подробно изложено о предполагаемых переводах на абхазский язык.

Интересны записи о вариантах музеев: «Абхазский национальный музей», «Музей изящных искусств». Записи о создании в Сухуме студии живописи, позже было приписано «институт». В 1958 году в возрасте 91 года отец писал мне: «Прошу тебя узнать, как я буду в Сухуми жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания».

Большое место занимают записи, посвящённые языковедению: теория профессора Н.Я.Марра, перечень трудов его, академика Бартольда, Н.С.Джанашия,Г.А. Рыбинского, Н.М.Альбова, М.Ковалевского, Кипшидзе, Чарая и др.

Далее А.К. Чачба в своих записях высказывает идею создания народного театра – общедоступного: «Театр на воздухе в Лыхнах на поляне. Другой театр – странствующий и может быть самый интересный».

Есть размышления А.К. Чачба и об облике Сухуми, сохранении народных традиций. «О красоте города. внешняя красота города столь же необходима, как чистый воздух, солнечный свет. Это – душа города, без внешней красоты город мёртв, обречён на жалкое …существование. Мы живём среди народа с красивыми древними обычаями, с большой красивой внутренней душевной культурой, и мы должны делать город красивым. Ничего случайного, всё обдуманно и всё в расчёте на общую гармонию…нужно думать о родине прежде всего. Богатство родины – ваше богатство…Мне чрезвычайно грустно, когда я думаю о том, что может исчезнуть всё то, что так дорого ценишь в абхазах, вообще в горцах наших. Я представляю себе их – стройных, ловких, очень вежливых, с большим достоинством, молчаливых, умеренных во всём, стойких и твёрдых.

В них ещё много того, что описано Толстым в «Хаджи Мурате», что так дорого, так прекрасно и что даёт право и заставляет с радостью сказать громко: я горец, я абхаз».

И далее: «Нужно возобновить наши народные игры и состязания в мяч, метание камня, прыгание через препятствие, прыгание с большой палкой, бег, скачки и джигитовку, игру на лире, игру на скрипке, пение, танцы, состязание певцов, игру в городки, борьбу, стрельбу из лука. Устроить хоровое пение и театральное представление – соединить вместе».

Много интересных вырезок из иностранных газет хранил А.К. Чачба. Фотография нашего абхазского ансамбля 100-летних «юношей» помещена в газете «Нью-Йорк геральд трибюн» 10 апреля 1961 года. Статья в английской газете Джона Присли с фотографией «Русское путешествие».

Закончить свою статью я хочу словами отца, написанными накануне победы Советской власти в родной горячо, любимой им Абхазии.:

«Пусть умру я
за твою свободу,
Мать моя Абхазия,
Пусть я умру
за твою свободу,
Брат мой, абхаз!
Что смерть?!
Свобода, Равенство
и Братство –
Вот три светлых знака,
Три звезды,
Указывающие нам путь,
Как жить
и как умереть!»

Сухум. 1984.
Опубликовано в газете «Советская Абхазия» №125 от 30 июня 1984 г.

Храм в с. Лыхны (Абхазия), где под алтарём покоится прах отца Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба – Константина Георгиевича (1812-1883), дедушки Сафар-бея (Георгия Келешбеевича) (1775-1821) и бабушки Тамары Кациевны Дадиани (1778-1831).

Из недалёкого прошлого

Мне хочется, дорогие читатели, чтобы вы больше знали о своём соотечественнике, моём отце, Александре Константиновиче Шервашидзе

То, что он был одним из крупнейших декораторов дореволюционной России, позже декоратором Русского балета С.П.Дягилева, странствовавшего по Европе, являлся членом русского художественного объединения «Мир искусства», мне кажется, знают многие. Я же напишу о том, как он прожил последние годы в полном одиночестве и умер на 101-м году вдали от Родины. Бережно, на протяжении полувека, хранил он всё, что напоминало ему Абхазию, лелея мечту о возвращении на Родину. С чувством глубокого уважения к отцу, перелистывая страницы его записных книжек, я прочувствовала его непреходящую тоску по родной земле.

Об этом я и хочу написать.

Александр Константинович – сын отставного майора Константина Георгиевича Шервашидзе внук, Сафарбея (Георгия) и правнук Келешбея Шервашидзе.

Мать его – дочь французского профессора музыки Наталья Матвеевна Данлуа.

У К.Г.Шервашидзе и Н.М.Данлуа было четверо детей. Александр – третий, он родился в 1867 году в Феодосии, куда выслали его отца в связи с восстанием 1866 года в Абхазии.

Детство Александра было безрадостно. Семья распалась. Младшие дети – Александр и Владимир остались с отцом. Материальное положение было тяжёлым.

До 10 – летнего возраста Александр воспитывался дома, затем был отправлен отцом в Нижегородский Аракчеевский кадетский корпус на казенный счёт

В 1883 году после тяжёлой болезни отец Александра Константин Георгиевич скончался в деревне Фили, под Москвой (через год прах его был перенесён в Лыхны).

Маленький Александр был очень привязан к отцу и тяжело перенес эту утрату.

Казённая обстановка в кадетском корпусе тяготила его, военная карьера не прельщала, он ленился. В результате плохого прилежания Александр был уволен из кадетского корпуса в 1885 году.

Благодаря участию отчима, преподавателя Киевского реального училища, Александр поступил в 5-й класс и в 1889 году получил аттестат об окончании училища.

С 1891 по 1893 год он являлся слушателем Московского училища Живописи, Ваяния и Зодчества.

По совету В.Д.Поленова, учеником которого он был, Александр Константинович в 1893 году уехал в Париж для продолжения образования и пробыл в школе Фернана Кормона 6 лет..

Обширным был художественно – литературный круг, в котором вращался Александр Константинович в Париже: Е.С. Кругликова ( с ней он учился в Московской школе Живописи, Ваяния и Зодчества), М.А. Волошин и С.П. Яремич (близкие друзья его), В.Э. Борисов – Мусатов ( с ним он жил в одной комнате), А.Н.Бенуа, И.Э.Грабарь, В.Брюсов, К.Д.Бальмонт, Н.П.Рябушинский, В.И.Альбицкий, Н.А.Тархов, А.Толстой и др.

В 1905 году там же, в Париже, А.К. Шервашидзе женился на Екатерине Васильевне Падалка, студентке парижского университета (Сорбонна). Жили они в материально стеснённых условиях.

Вот как писал в книге «Мои воспоминания» А.Н.Бенуа: «…Александр Константинович хоть и был очень породист с виду, однако обладал весьма скудными средствами, вёл жизнь более чем скромную…и он и она были настоящими бедняками».

После рождения и ранней смерти первого сына Михаила родители уехали в Петербург.

С 1907 года А.К. Шервашидзе работал декоратором и главным декоратором Петербургских императорских театров.

В 1909 году родился сын Константин, а 1911 году – дочь Русудана. К этому времени относится знакомство отца с Н.И.Бутковской. Вскоре он оставляет семью.

Из-за слабого здоровья брата Константина в 1916 году мать выехала с нами, детьми, в Феодосию

Мы встречались с отцом и Бутковской в Коктебеле на даче поэта – художника М.А.Волошина. Навещал нас отец и в Феодосии. Последняя встреча была в 1920 году.

Работая в Петербурге, Александр Константинович приезжал в Сухуми, останавливался у своего двоюродного брата – поэта Георгия Михайловича Шервашидзе.

В 1919 году А.К. Шервашидзе с Н.Н.Евреиновым и Н.И.Бутковской приехали в Сухуми и организовали здесь художественную и драматическую студию. Силами Сухумского театрального общества были поставлены спектакли: «Весёлая смерть», «Стёпик и Манюрочка. «Школа этуалей» (пьесы Н.Н.Евреинова), «Раненный в сердце», организован и вечер, посвященный Козьме Пруткову и др.

В этих спектаклях участвовали: Арзамасов, Мульман, Пищик, Захаров, Жило, Огнева и др. Деятельно включились в проведение этих вечеров поэты В.В.Каменский и В.И.Стражев. Ученики художественной студии помогали в оформлении сцены.

К вечеру Пруткова Александр Константинович изобразил над сценой два огромных сапога, символизирующие грубый произвол Николая II, попирающего в стране всё передовое.

Много отзывов о театральных постановках того времени было в Сухумских газетах. Вырезки из этих газет бережно хранил А.К. Шервашидзе.

Вот что публиковало «Наше слово» в 1919 году:

«Театр и музыка» (спектакль Н.Н.Евреинова).

В театральной жизни Сухума такие постановки являются событием…Центром, бесспорно, оказалась «Весёлая смерть»…Здесь соединились в одном стремлении три таланта. Сам автор и режиссёр Н.Н.Евреинов, известный художник А.К. Шервашидзе и поставившая танцы Н.И.Бутковская. Под наблюдением художника Шервашидзе внешняя постановка выполнена прекрасно».

«Праздник искусства (вечер Козьмы Пруткова).

Опять искусные мастера сцены Н.Н.Евреинов и А.К. Шервашидзе развернули перед Сухумской публикой мощь и красочность своих дарований. В этот вечер, как и в прошлый, евреиновский, опять в театре Алоизи пронеслось живительное дыхание великого и благородного искусства, и этим мы обязаны опять тем же авторам сценического воплощения, покоящегося на гармонии всех элементов, театрального действия…Большие овации в фойе выпали на долю художника А.К. Шервашидзе».

Вспоминает об этом периоде и С.И.Мульман: «Н.Н.Евреинов был очень требовательным режиссером, репетиции проводились ежедневно с 11 ч. до 7 ч. вечера беспрерывно. Александр Константинович приходил в театр рано утром и работал до вечера. Декорации писали на чердаке ученики студии и он сам. Высокий, худощавый, всегда в высшей степени аккуратный, держался очень просто и со всеми находил общий язык. Никогда не повышал голоса. Если нужно было сделать замечание, он делал это спокойно, не обижая виновного. Этот театр заинтересовал очень многих».

Воспоминания ученика художественной студии А.М.Мизрахи: «студия, которой непосредственно руководил А.К. Шервашидзе, помещалась в бывшей женской гимназии. Преподавал он сам, давая уроки по рисунку, живописи, вёл беседы по истории искусства. По предложению Александра Константиновича во 2-й половине дня, после окончания занятий в студии, я работал с ним в чердачном помещении театра. Работали дотемна. По его эскизам делал разбивку для декораций, и по его колеру составлял и наносил краски. Александр Константинович работал увлечённо и никогда не стеснялся черновой работы. Я с большим уважением к памяти моего учителя вспоминаю это время общения с ним…».

В 1960 году отец писал мне, вспоминая Сухумскую деятельность: «Я очень тронут, что мои давние сотрудники и друзья живы и здоровы. Мои дружеские пожелания им, будь добра, передай каждому. Отлично помню наше общее увлечение и сотрудничество в театре…Делали праздник в парке на бульваре, была прекрасная деятельная жизнь…».

Мне кажется, что сухумский период деятельности отца был, хотя недолгим, но самым дорогим его сердцу, несмотря на то, что он оформлял спектакли и в Петербурге, и в крупнейших городах Европы с ведущими артистами того времени.

В 1920 году А.К. Шервашидзе получил приглашение от С.П.Дягилева и выехал с Н.И.Бутковской в Лондон, а затем в Париж.

Об этом Н.Н.Евреинов писал М.А.Волошину 10 июля 1924 года: «Александр Константинович бежал из Грузии от меньшевиков, теснивших его друзей абхазцев, ныне большевиков, причём его провожал в Батуме сам Лакоба – нынешний Предсовнаркома Абхазии…».

Отец писал нам, по возможности материально поддерживал в голодные двадцатые годы. Со временем наша переписка оборвалась. Так разошлись наши судьбы.

Мать моя – энергичная, трудолюбивая, мужественная женщина, пройдя через многие трудности, воспитала нас и сумела сохранить в наших сердцах любовь и уважение к отцу.

Екатерина Васильевна Шервашидзе, моя мать, умерла в 1955 году, не зная ничего о судьбе отца. Её всегда беспокоило, что его работы останутся за рубежом и не попадут на Родину.

Брат мой Константин, плававший помощником капитана Черноморского пароходства, умер в 1938 году.

Остались мы с отцом одни – он во Франции, а я у себя на Родине. Мы ничего не знали друг о друге, пока случайность не помогла мне найти его.

В 1956 году в статье искусствоведа О.Д.Пиралишвили, посвященной творчеству А.К. Шервашидзе, опубликованной в грузинском журнале «Дроша» № 1, было сообщено о его смерти. Этот журнал в 1958 году попал в руки моего отца, проживающего тогда в городе Канны во Франции.

Тронутый вниманием, забытый на чужбине, одинокий старик ответил благодарственным письмом автору статьи с поправкой: «Исправляю небольшую неточность. Я ещё жив, к моему удивлению, не болею и живу совершенно один.…Всё, что имею, готов отдать для музеев в Тбилиси и Сухуми…»(подчёркнуто им).

Вскоре в Тбилиси было получено более 500 работ моего отца. Он писал: …Я всё это время был…занят упаковкой моих рисунков… Эта работа … несколько утомила меня. Но моё здоровье вполне абхазское, – я уже пришёл в нормальное состояние…».

Так я нашла своего отца.

Между нами завязалась переписка. Отцу и был 91 год. В первом же своём письме он выразил желание вернуться на Родину.

«…Из Парижа я уехал в 1939 году, как началась война…Не изменил своей профессии декоратора театра. Работать перестал после кончины жены моей…в 1948 году». И снова о желании вернуться на Родину. Телеграмма на моё имя: «Помоги вернуться…». И письмо: «…Я решил приехать к тебе, не знаю, что будет в результате моего желания и получу ли разрешение? Прошу тебя, а в этом случае и тех, которые желают моего приезда, не отказать мне в этом деле…Я получил из Тифлиса приглашение от заведующих музеем приехать, и что они хотят мне сделать большой приём официальный. Мне это не надо, человек я скромный и очень старый, но если и Тифлисские власти примут участие в моём приезде…я думаю, что могу надеяться, что мне разрешат приехать в Сухум. Если можно, то… попроси в Тифлисе и в Сухуме, чтобы оттуда бы пошло желание меня принять жить там, у тебя, моей дочери. Чтобы оформить моё желание приезда, я должен ехать в Париж, … но я не мог это сделать ввиду большого расхода… Телеграмма к тебе мне стоила 1.000 франков… Как приехать, я знаю, так что это меня не затруднит, а переезд на авионе я перенесу очень легко – моё здоровье вполне хорошее…».

«…Очень хочу и с моей стороны соединиться с моими близкими в Сухуме, а ты у меня главный предмет стремлений…».

И ещё – письмо «первому гражданину нашей республики Абхазии» – поэту Б.В.Шинкуба: «…Я не позволил себе посылать несколько слов, я обратился с вопросами серьёзного содержания к первому гражданину Республики и жду его ответа…Я послал ответ на присланные мне вопросы из генерального Консульства в Париже… Печально, что письма идут так долго!» – писал он мне. Все мои хлопоты о переезде отца в Сухуми оказались безрезультатны. Ему же, перешагнувшему за 90 лет, хлопоты, связанные с выездом из Канн в Париж, были бы не под силу. Никто ему не помог в этом.

В 1959 году отец вынужден был по требованию хозяйки и решению суда, оставить квартиру в Каннах. Друзья перевезли его в Монте-Карло, он лишился пенсии, которую получал во Франции.

В долгом, томительном ожидании разрешения вопроса о выезде в Сухуми жил мой отец. Шли годы…

В 1964 году отец перенёс сложную операцию, после которой более двух лет находился в госпитале. Последние годы своей жизни А.К. Шервашидзе провёл в пансионе принцессы Монако.

Наконец в августе 1968 года я смогла выехать во Францию. Я приехала в Париж 25-го августа, а 20-го августа Александр Константинович Шервашидзе был похоронен в Ницце, на русском кладбище. Нужно ли описывать мои переживания ? !

Надеясь на радостную встречу с дорогим отцом, я смогла только прикоснуться к холодному камню его могилы.

Сколько записей, доказывающих его глубокий патриотизм, я нашла у него. В записях, сделанных в Сухуми в 1917 – 19 годах, глубоко переживая культурную отсталость маленькой Абхазии, А.К. Шервашидзе мечтал о её будущем, о развитии культуры, об издании литературы на абхазском языке, о переводах на абхазский язык произведений Джека Лондона, Льва Толстого, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, об издании истории Абхазии, учебников, словарей, народного календаря, об организации музеев, создании театра и многом другом.

Проблемы народного образования, просвещения, эстетического воспитания абхазцев были в центре внимания А.К. Шервашидзе. Он не только набрасывает самостоятельные планы просветительской работы, которые, как он понимал, могло воплотить в жизнь только государство, но и стремился объединить для этих целей деятелей культуры Абхазии и учёных с мировым именем, таких, как Н.Я.Маар и И.А.Орбели.

Понимая великую практическую миссию просветительства Д.И.Гулия, Александр Константинович служил посредником по этим вопросам между ним и Н.Я.Марром.

В записях 1918 года можно прочесть: «Вопросы Марру:

Гулия просил напомнить Н.Я.Марру, что они ждут обещанную абхазскую грамматику. Он же просил справиться у него же об участи посланного ему материала устной литературы. Посвятить нужно Марра в план моих изданий для абхазов. Возможно ли ещё раз изменить алфавит наш на латинский, как уже это сделано Марром. Основание национальной библиотеки. Музей в бывшей тюремной крепости. Дом искусств (музыкальные курсы, драматические, школа Живописи, ваяния и зодчества, школа танца)».

Через несколько страниц снова – «Вопросы Н.Я.Марру. Гулия просил скорее: хрестоматию, географию, историю, Библиография Абхазии».

И тут же: «Для хрестоматии: Материалов народной литературы много у Чочуа в Сухуми, которыми исключительно и пользоваться (Марр)».

Далее – адрес Иосифа Абгаровича Орбели – «Для руководства составляемой им истории Абхазии: начать изложение с географического описания края, затем мифология, древний быт, народоправство, государство. Древняя история о XI в., новая от до XIX. Воспроизведение местностей, ландшафтов развалин».

Больше всего, видимо, занимала его мысль о первых необходимых практических шагах в области народного просвещения:

«Печатное дело. Прежде всего: История Абхазии; География общая; История Кавказа; Азбука с картинками из жизни абхазской народной.

Чочуа: Народный каленарь. Сказания, сказки, предания, песни, поговорки и пословицы. Биография с портретами выдающихся абхазских людей …».

Подробно изложено о предполагаемых переводах на абхазский язык.

Интересны подробные записи р вариантах музеев – Абхазский национальный музей. Музей изящных искусств.

Записи о создании в Сухуми Студии Живописи. Видимо, позже приписано: «институт».

Между прочим, в 1958 году, в возрасте 91 года, отец писал мне: «Прошу тебя узнать, как я буду жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания».

Большое место занимают записи, посвященные яфетическому языкознанию: теория профессора Н.Я.Марра, перечень трудов его, академика Бартольда, Н.С.Джанашия, Г.А.Рыбинского, Н.М.Альбова, М.Ковалевского, Кипшидзе, Чарая и др.

Далее А.К. Шервашидзе в своих записях высказывает идею создания народного театра – общедоступного: «Театр на воздухе в Лыхнах на поляне…Другой театр – странствующий и, может быть, самый интересный».

Есть размышления А.К. Шервашидзе и об облике г. Сухуми, сохранении народных традиций.

«О красоте города.

…Внешняя красота города столь же необходима, как чистый воздух, солнечный свет, это душа города, без внешней красоты город мёртв, обречён на жалкое и пошлое существование скотного двора в плохом хозяйстве.

…Мы живём среди народа с красивыми, древними обычаями, с большой красивой внутренней душевной культурой, и мы и должны делать город наш красивым. Ничего случайного, всё обдумано и всё в расчёте на общую гармонию… Вижу всех князей и дворян в Сухуме, занимающихся коммерческими делами в городе; нужно думать о Родине прежде всего. Богатство Родины – ваше богатство…Мне чрезвычайно грустно, когда я думаю о том, что может исчезнуть всё то, что так дорого ценишь в абхазах, вообще в горцах наших. Я представляю себе их стройных, ловких, очень вежливых, с большим достоинством, молчаливых, умеренных во всём, стойких и твёрдых. В этом вся наша культура… Скажу твёрдо: лучше жить в пацхе… лучше дикость (кажущаяся) «необразованного» неграмотного абхаза, чем полуобразование тех, кого я вижу в Сухуми. Приезжающие из глухих горных сёл мне милее сухумцев. В них ещё много того, что описано Толстым в «Хаджи Мурате», что так дорого, так прекрасно и что даёт право и заставляет с радостью сказать громко: я горец, я абхаз.

14 сентября 1917 года в Сухуми у Георгия».

И далее:

«Нужно возобновить наши народные игры и состязания: в мяч, метание камня, прыгание через препятствие, прыгание с большой палкой, бег, скачки и джигитовка, игра на лире, игра на скрипке, пение, танцы, состязание певцов, игра в городки, борьба, стрельба из лука. Устроить хоровое пение и театральное представление – соединить вместе».

Конечно, не мог Александр Константинович остаться равнодушным и к большой трагедии абхазского народа – махаджирству.

В записной книжке начерчена им маленькая карта, к ней надпись: «Абхазы поселены в Турции, в Измите и в других местах…Пусть вернутся высланные абхазы в 1878 году, а также и цебельдинцы, эмигрировавшие в 1878».

Много интересных вырезок из иностранных газет хранил А.К. Шервашидзе. Фотография нашего абхазского ансамбля 100-летних «юношей», помещённая в газете «Нью-Йорк Герольд Трибун» т 190 апреля 1961 года.

Статья в английской газете Джона Пристли с фотографией – «Русское путешествие».

Закончить я хочу лирическим обращением отца к молодым абхазам:

«Юным абхазам, детям Страны Души.

Апсны – твой древний клич звучит, как звук далёкий, как эхо, как шелест листьев, как далёкое и сладкое воспоминание, -о мать моя Абхазия! – каким глубоким сном спят твои усталые сыны! Пьянящий мёд твоих лесов, уклон холмов, украшенных цветами диких роз и близких гор синеющая даль, и снег далёкий, и шумный бег твоих потоков, и гладь озёрных вод, лесов душистая прохлада, и топких берегов зеленая оправа, – о, мать моя Абхазия – иди туда, к снегам, там виждь и внемли, и живи, чтоб каждый камень, каждый лист, упавший и сухой, чтоб каждый поворот протоптанной тропинки, чтоб каждый новый облик родного смуглого лица, как смена утреннего неба, роняли свет свой благодатный в душе твоей и жадной, и пытливой».

Сухум. 1984.

«Фауст», Мариинский театр С.Петербург, 1907 г. Декорации художника князя А.К. Шервашидзе-Чачба

«Только то искусство живёт, которое родилось от жизни…»

«Только то искусство живёт,
которое родилось от жизни…»
А.К. Шервашидзе (Чачба)

Выдающийся первый абхазский профессиональный художник Александр Константинович Шервашидзе (Чачба) занимает видное место в истории русского декоративного искусства. Где он выдвинулся в ряд таких больших реформаторов сцены, какими были К.Коровин и А.Головин.

Александр Константинович Шервашидзе (Чачба) родился 24 декабря 1867 года в г. Феодосия, в семье отставного майора (брата последнего владетеля Абхазии) – Константина Георгиевича Шервашидзе (Чачба), изгнанного повелением императора за пределы Кавказа за участие в дворянском заговоре 1832 года в Грузии и после восстания в 1866 году в Абхазии.

Мать художника была пианистка – дочь французского профессора музыки – Наталья Матвеевна Данлуа.

Закончив киевское реальное училище, А.К. Шервашидзе (Чачба) в 1891 году поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.

В 1894 году, по совету В.Д.Поленова, молодой художник едет в Париж и совершенствует своё мастерство в школе профессора Фернана Кормона.

В Париже А.К. Шервашидзе (Чачба) сближается с художниками: А.Бенуа, И.Грабарём, В.Борисовым–Мусатовым, М.Волошиным, Е.Кругликовой, В.Серовым и др.

По возвращении из Парижа, с 1907 года по 1918 год А.К. Шервашидзе (Чачба) работает сначала художником-декоратором, а затем, вплоть до 1918 года, главным декоратором Петербургских императорских театров: Мариинского. Александринского и Старинного. Петербургский период является значительными в его творческой деятельности. Здесь им было оформлено более 40 спектаклей, таких, как «Фауст» – Гуно; «Тристан и Изольда – Вагнера; «Талисман» – Дриго; «Лакмэ» – Делиба; «Евгений Онегин» – Чайковского; «Гамлет», «Ромео и Джульетта «, «Макбет» – Шекспира; «Тяжба» – Гоголя и др., с участием артистов: Ф.Шаляпина, Л.Собинова, М.Кшесинской, О.Преображенской, В.Давыдова, М.Савиной, Г.Ершова и др.

В 1919 году в Сухуми в содружестве с петербургским театральным деятелем Н.Н.Евреиновым и актрисой Н.И.Бутковской, А.К. Шервашидзе (Чачба) основал для молодёжи художественную студию.. в Сухуми же была организована и драматическая студия, силами которой были поставлены оформленные А.К,Шервашидзе (Чачба) спектакли с участием поэтов В.Каменского и В.Стражева. Был проведён вечер, посвящённый Козьме Пруткову, и шли пьесы Н.Н.Евреинова: «Весёлая смерть», «Стёпик и Манюрочка», а также инсценировка народной героической песни «Раненый в сердце».

В 1920 году по приглашению С.П.Дягилева, руководителя русской балетной труппы, гастролировавшей по Европе, А.К. Шервашидзе (Чачба) выезжает за границу.

За рубежом, в театрах Франции, Англии, Испании, Бельгии он оформляет спектакли: «Лебединое озеро» Чайковского; «Сильфиды» Шопена; «Прометей» Бетховена; «Триумф Нептуна» Бернера; «Женитьба» Гоголя; «Месяц в деревне» Тургенева и др. с участием артистов: С.Лифаря, А.Павловой, В.Нижинского, Т.Карсавиной, О.Спесивцевой, Т.Тумановой, И.Шиваре и др.В 1946 году, в Монте-Карло, А.К. Шервашидзе (Чачба) создает эскизы декораций к балету «Шота Руставели», поставленному С.Лифарём на музыку А.Черепнина. Балет этот шёл потом в Париже и Лондоне. Везде ему сопутствовал успех.

За долгую творческую жизнь А.К. Шервашидзе (Чачба) побывал во многих странах Западной Европы. О спектаклях, оформленных им в Петербурге, Лондоне, Мадриде, Париже, Монте-Карло и других городах, писали газеты.

Известен А.К. Шервашидзе (Чачба) и как художник широкого диапазона. Интересны выполненные им различные по тематике и жанру многочисленные полотна, акварели, портреты, эскизы и рисунки. Они характеризуют его как многогранного мастера высокой художественной культуры.

Не менее интересен художник и как критик и теоретик в области изобразительного искусства.

Его незаурядные критические и теоретические работы и исследования по живописи представляют и сегодня немаловажный интерес для изучения искусства конца XIX, начала XX века.

Являясь членом русского художественного объединения «Мир искусства», возглавляемого А.Бенуа и С.Дягилевым, А.К. Шервашидзе (Чачба) выступал со статьями в журналах «Мир искусства», «Аполлон», «Золотое руно» и читал в Феодосии, Сухуми, Баку, Батуми и Тифлиси много лекций о художниках – Антокольском, Левитане, немецком художнике Либермане, голландском художнике Израилсе и др.

О популярности художника за рубежом свидетельствует посвящённая ему статья в вышедшем в 1957 году в Париже, издательстве Фернанда Хазана «Словаре Современного балета».Оказавшись отрезанным от Родины, А.К. Шервашидзе (Чачба) жил последние 20 лет в полном одиночестве. Скончался он в 1968 году в возрасте 101 года и был похоронен на русском кладбище в Ницце.

Находясь вдали от Родины А.К. Шервашидзе (Чачба) никогда о ней не забывал. Предпринятое им решение о возвращении на Родину не могло осуществиться в связи с тяжёлой болезнью. Однако, будучи оторванным от отечества, он продолжал живо интересоваться жизнью нашей страны, её культурными достижениями.

Художник оставил большое творческое наследие. В течение многих лет, без средств существования, он хранил свои работы не продавая их, чтобы в конце жизни завещать Родине. Доказательством его патриотизма является тот факт, что в 1958 году он прислал в дар Родине около 500 своих работ и личный архив. Это ценное наследие Александра Константиновича хранится в Государственном музее искусств Грузии в Тбилиси и частично сухумской картинной галерее Абхазского государственного музея.

В архиве А.К. Шервашидзе (Чачба) обнаружено много патриотических записей, сделанных во время его пребывания в Сухуми в 1917 – 1919 годах.

Глубоко переживая отсталость маленькой Абхазии, он мечтал о её лучшем будущем: о развитии культуры, об издании литературы на абхазском языке, об издании трудов по истории Абхазии, учебников, словарей, об организации музеев, театра и о многом, многом другом.

Сухум. 1984.

А.К. Шервашидзе. 1920 г.

«Разум и сердце – Родине»
(Из записных книжек первого абхазского профессионального художника А.К. Шервашидзе-Чачба)

«Разум и сердце – Родине»
А.К. Шервашидзе-Чачба

Александр Константинович Шервашидзе-Чачба… Один из крупнейших декораторов дореволюционной России. Позже – декоратор русского балета Дягилева, странствующего по Европе. Художник, о котором писали газеты многих стран мира.

И при этом – в высшей степени скромный человек…

Бескорыстный, далёкий от стремлений к славе и наживе, он всецело посвятил себя искусству, прожил долгую, истинно трудовую жизнь, а к концу её остался без средств существования. Умер он одиноким, всеми забытым стариком вдали от Родины.

Бережно, на протяжении полувека хранил он всё, что напоминало ему родную Абхзию, лелеял мечту о возвращении.

Я побывала в обстановке, в которой жил он, соприкоснулась с его внутренним миром.

Перелистывая страницы его записных книжек, нельзя не почувствовать его горячую любовь к Родине, к землякам, его непроходящую тоску по ним.

Я хочу рассказать о своём отце, призвав на помощь его письма, многочисленные записи в книжках, которые он постоянно просматривал, судя по припискам и поправкам, сделанным уже дрожащей старческой рукой.

Мои родители поженились в 1905 году в Париже. Рано оставшись сиротой, моя мать Екатерина Васильевна Падалка воспитывалась в семье дяди по матери – Ивана Николаевича Мамонтова (двоюродного брата знаменитого московского мецената Саввы Мамонтова).

Окончив гимназию с золотой медалью, она поехала в Париж продолжать образование.

Там она и встретилась с А.К. Шервашидзе, совершенствовавшимся в живописи у профессора Фернана Кормона. Вскоре, после смерти первого сына, в 1907 году, они уехали в Петербург.

Отец работал в Мариинском государственном театре декоратором..

Здесь, в Петербурге, родились у них сын и дочь. Прошло время, и отец ушёл из семьи и жил отдельно. Тогда он и познакомился с артисткой Бутковской Н.И.

Брат мой был предрасположен к туберкулёзу. И по совету врачей мать поехала с нами в Феодосию (в город, где родился отец).

Мы с братом встречались с отцом и Бутковской в Коктебеле на даче поэта – художника М.А.Волошина, друга моего отца.

Последняя наша встреча состоялась в Феодосии в 1920 году.

По приглашению С.П.Дягилева, путешествовавшего с русским балетом по Европе, отец с Бутковской выехал в 1920 году в Лондон, затем в Париж.

Оттуда он писал нам, по возможности материально поддерживал в голодные двадцатые годы.

В 1929 году по просьбе отца моя мать оформила и выслала ему свидетельство о разводе.

Со временем переписка оборвалась. Так разошлись наши судьбы.

Моя мать, энергичная, трудолюбивая, мужественная женщина, пройдя через многие трудности, воспитала нас и сумела сохранить в наших сердцах любовь к отцу и уважение к его таланту и творчеству. Она писала отцу в 1931 году из Абхазии (это письмо сохранил он!): «… Хотя задача была непосильная, я выполнила её…Все мы работаем над созданием нового мира…жизнь кипит, строительство идёт быстрым темпом и мы все трое рады, что участвуем в этой работе…».

Екатерина Васильевна Шервашидзе, преподававшая в сухумском Госпединституте иностранные языки, умерла в 1955 году, не зная ничего о судьбе отца. Её всегда беспокоило, что его работы остаются за рубежом и не смогут попасть на Родину.

А в 1958 году отец писал мне с теплотой о матери: «…Твоя мать – моя законная жена, была выдающаяся женщина по уму и образованию научному, в высшей степени глубоконравственная, благородная, мужественная женщина…Бог её наказал, связав со мной. Моё оправдание только в том, что я и она были различного круга люди – она учёная, а я художник…О твоей покойной матери у меня живут в моей душе самые лучшие воспоминания и чувства…».

К сожалению, этого она уже прочесть не могла.

Мой брат – Константин, плававший помощником капитана в Черноморском Пароходстве, умер в 1943 году.

Остались мы с отцом одни – он во Франции, я у себя на Родине, ничего не зная друг о друге, пока случайность не помогла мне найти его.

В 1956 году в статье художника – искусствоведа О.Д.Пиралишвили, посвящённой творчеству А.К. Шервашидзе, опубликованной в грузинском журнале «Дроша» №1, было сообщено о его смерти. Этот журнал в 1958 году попал в руки моего отца, проживавшего в г Канны, во Франции. Тронутый вниманием соотечественников, забытый на чужбине, одинокий старик ответил благодарственным письмом с поправкой: «…Исправляю небольшую неточность: я ещё жив, к моему удивлению, не болею и живу совершенно один…Всё что имею, готов отдать для музеев в Тифлисе и Сухуми…».

Вскоре в Тбилиси было получено более 500 работ моего отца, он писал:

«…Я всё это время был озабочен и затем занят упаковкой моих рисунков и некоторых холстов, а также и многих гравюр, служивших мне материалом для работ по театру…Эта работа заняла у меня не один день и несколько утомила меня. Но моё здоровье вполне абхазское, – я уже пришёл в нормальное состояние…». Так я нашла своего отца. Между нами завязалась переписка. Отцу был тогда 91 год.

В первом же своём письме отец выразил желание вернуться на Родину, он писал: «Я бы охотно приехал на Родину. Все мои симпатии и желания благополучного продолжения жизни тебе и твоему семейству посылаю и всем жителям нашей Великой родины, достигшей Величия и Славы».

Из его писем я узнала о его дальнейшей судьбе после разлуки с нами.

«…Из Парижа я уехал в 1939 году, как началась война, так как я работал все время моей жизни за границей для балета С.П.Дягилева, а затем и для его преемников, то не изменил своей профессии декоратора театра. Между делом писал и портреты и т.п. Работать перестал после кончины жены моей Натальи Ильиничны. В 1948 году изредка ещё кое-что делал для балета в Монте-Карло, но это были пустяки. Уже три года не беру ни кисти, ни карандашей в руки…».

«…Вся моя жизнь прошла в стороне от реальной жизни, потому что я много работал в театре и не знал другого воздуха, ни другого мира, как мир сцены и мир мастерской декорационного зала. Я думал лишь о том, чтобы лучше прошёл спектакль, и чтобы артистам было хорошо на сцене, и больше было им аплодисментов. Я думал о работе и очень мало о себе. Поэтому, когда закончилась моя карьера декоратора, я оказался без средств…».

«…Работа моя была, несмотря на то, что я был шеф этих работ, такая же физическая, как моих помощников. Вспоминаю с удовольствием эти многие годы».

«…Я бы хотел, чтобы знали, что я с 1920 года работал очень много для балетов С.П.Дягилева по эскизам художников Франции – Пикассо, Дерена, Брака, художников нового направления в живописи…это давало мне возможность выполнять любимое мною занятие – написание своей рукой больших холстов. т.е. декораций…».

Я предприняла хлопоты о переезде отца в Сухуми, но все мои усилия оказались безрезультатными.

Ему же, перешагнувшему за 90 лет, хлопоты о переезде на Родину, связанные с выездом из Канн в Париж, оказались не под силу, никто ему там не помог в этом.

В 1964 году отец перенёс сложную операцию, после которой около трёх лет находился в госпитале и вопрос о его переезде на Родину стал неразрешим.

Последние годы своей жизни он провёл в пансионе для престарелых в Монте-Карло.

Никто из соотечественников, бывших во Франции, не навестил его, и только в мае 1968 года наш скульптор Бидзина Григорьевич Гогоберидзе, гостивший у своих родственников в Париже, несмотря на ограниченность средств, пересёк всю Францию и имел счастье повидать моего отца, беседовать с ним.

Благодаря ему же я имела возможность в августе 1968 года выехать во Францию. Я приехала в Париж 25 августа, а 20 августа Александр Константинович Шервашидзе-Чачба был похоронен в Ницце на русском кладбище.

Нужно ли описывать моё горе?! Надеясь приехать, приласкать и обогреть любимого одинокого отца, я смогла только прикоснуться к холодному камню его могилы.

В своих записях, сделанных во время своего пребывания в Сухуми в 1917-19 гг., глубоко переживая культурную отсталость маленькой Абхазии, томящейся под гнётом царского режима, отец мечтал о её будущем, о развитии культуры, – об издании литературы на абхазском языке, о переводах на абхазский язык произведений Джека Лондона, Льва Толстого, Лермонтова, Пушкина, Гоголя, об издании истории Абхазии, народного календаря, учебников, об организации музеев, о создании театра, возобновлении народных обычаев и многом другом.

Я не смогу всё это поместить здесь, но приведу некоторые записи из записных книжек А.К. Шервашидзе-Чачба.

Проблемы народного образования, просвещения и эстетического воспитания абхазцев были в центре внимания А.К. Шервашидзе-Чачба.

Он не только набрасывает самостоятельные планы просветительской работы, которые, как он понимал, могло решить только государство, но и стремился объединить для этих целей деятелей культуры Абхазии и учёных с мировым именем, как Н.Я.Марр и И.А.Орбели.

Понимая великую практическую просветительскую миссию Д.И.Гулиа, А.К. Шервашидзе-Чачба служил посредником по этим вопросам между ним и Н.Я.Марром.

В записях А.К. Шервашидзе-Чачба 1918 года можно прочесть:

«Вопросы Марру.
Гулиа просил напомнить Н.Я.Марру, что они ждут обещанную абхазскую грамматику.
Он же просил справиться у него же об участии посланного ему материала устной литературы.
Посвятить нужно Марра в планы моих изданий для абхазов.
Возможно ли ещё раз изменить алфавит наш на латинский, как это уже сделано Марром?
Основание национальной библиотеки.
Музей в бывшей тюремной части крепости.
Дом искусств (музыкальные курсы, драматические, школа живописи, ваяния и зодчества, школа танца)».

Через несколько страниц снова:

«Вопросы Н.Я.Марру.
Хрестоматия на абхазском языке.
Можно ли печатать в типографии Академии Наук абхазский текст?»

«Можно» – приписано А.К. Шервашидзе-Чачба.

И опять:

«Вопросы Н.Я. Марру.
Гулиа просил скорее:
Хрестоматию, географию, историю. Библиография Абхазии».

Тут же:
«Для хрестоматии: материалы народной литературы много у Чочуа в Сухуми, которыми исключительно и пользоваться (Марр)».

Узнав из моих писем, что Абхазскому Государственному музею присвоено имя Д.И.Гулиа, отец писал в 1958 году:

«Мне очень приятно, что в Сухуми есть Музей имени Гулиа, я его очень хорошо помню, он был очень образованный и одарённый человек, его очень ценил и любил покойный Н.Я.Марр – хотел бы знать что в Абхазии помнят Николая Яковлевича Марра, сделавшего так много научно для Абхазии».

Далее записан адрес Иосифа Абгаровича Орбели –

«…Для руководства составляемой им истории Абхазии: начать изложение с географического описания края, затем мифология, древний быт, народоправство, государство.

Древняя история до XI в., новая – от XI до XIX. Воспроизведения местностей, ландшафтов, развалин».

Судя по записям, создание истории Абхазии А.К. Шервашидзе-Чачба считал важнейшей необходимостью.

«История Абхазии, одна научная, другая популярная; первая может быть написана в скором времени учеником Н.Я.Марра – американским молодым учёным.

За библиографию нужно приняться тотчас же, даже если нельзя будет издать. То и в рукописном виде она будет крайне полезна и нужна настоятельно».

Больше всего, видимо, занимала А.К. Шервашидзе-Чачба мысль первых необходимых практических шагов в области народного просвещения.

Вот его записи по этому вопросу:

«Печатное дело. Прежде всего:
История Абхазии,
География общая,
История Кавказа,
Азбука с картинками из жизни абхазской народной.
Народный календарь.
Сказания, сказки, предания, песни, поговорки и пословицы, заклинания абхазского народа.
Биография с портретами выдающихся абхазских людей.

Перевести можно Дж.Лондона – рассказы, наиболее простые по содержанию, в них энергия, находчивость, слово и дело – одно, борьба и преодоление опасности. Л. Толстой – «Кавказский пленник», «Набег», «Хаджи Мурат», Лермонтова прозой – «Галуб», «Измаил-бей», «Мцыри» и т.д.
Биография Шамиля с портретом.
«Тарас Бульба» – Гоголя. «Поход аргонавтов».

«Я бы выпустил крошечный сборник, посвящённый отрывкам из Лермонтова, Пушкина, под заглавием кратким, но легко и сразу дающим понять, о чём идёт речь».

А.К. Шервашидзе-Чачба понимал громадную роль культуры и искусства в возрождении абхазского народа, он писал:

«Страна, не имеющая искусства, не имеет и будущее; дух её граждан мёртв, и жизнь их есть только тление плоти».

Его записи о создании музеев:

«Вариант музея.

1. Абхазский национальный музей.

Здание в крепости.
История. Этнография. Археология. Картинная галерея: виды Абхазии; портреты деятелей Абхазии; картины из жизни, истории, этнографии, археологии; литература абхазского народа.

2. Музей изящных искусств и национальная библиотека.
Нижний этаж: библиотека. Кабинет эстампов.
Верхний этаж: галерея картин. Искусство Азии. Античное искусство.

Ещё вариант музея.
I – Искусство Европы: живопись, скульптура, гравюра, мебель, фарфор, оружие, ткани.
II – Национальная публичная библиотека.
III – Абхазский национальный музей.

Три здания в два этажа. Второе и третье – в крепости. Первое – в городе на теперь пустой площади за Шервашидзевской улицей».

В одной из записей видно, что Н.Я.Марр не только поддерживал идею создания этих музеев в Абхазии, но и обещал помощь Академии Наук:

«Н.Я.Марр обещал мне в случае образования библиотеки и музея, все издания Академии Наук, а также шрифты. Одобряет издание календаря на абхазском языке с перечислением языческих молений и обрядов».

Далее А.К. Шервашидзе-Чачба в своих записях высказывает идею создания народного театра – общедоступного.

«Театр на Воздухе в Лыхнах на поляне.

Думаю, что некоторые пьесы можно давать без декораций. Возможно ли переложение Мольера. Очень упрощённое и сокращённое? Это смешно, другое – серьёзное, оставляющее след воспитательного значения доблести, исполнения долга, исполнения слова, защиты слабого, честности, прямоты.

Другой театр – странствующий и, может быть, самый интересный».

Много записей посвящено народным театрам Франции, Италии, Германии, Англии. Это записи – раздумья о выборе правильного решения в культурном строительстве родного края.

«Во Франции ещё сохранились обломки старины – средневековые мистерии, фарсы, народные игры, танцы с пантомимой, диалогом и вообще драматическим элементом – первичной стадии народного театра.
В Шампани, в Берне, на Корсике до половины XIX века играли под открытым небом.
В Шампани народные спектакли социалистического характера.
У басков – пастораль, наивная пьеса, pastoral d’Abraham, полная забавных анахронизмов, отображающих современную эпоху…
Всё это соединяется с отдалённой стариной, подлинной и прекрасной.
Спектакли на открытом воздухе, инструменты национальные.
В Бретани – красочные, яркие, костюмные танцы, хороводы.
В Безансоне – марионетки.
Помню странствующий театр марионеток в Нормандии.
В Лангедоке и в Гаскони фарсы совершенно реального характера.
В Берлине в 1891 году – воскресные спектакли. Репертуар – комедии и фарсы: Мария Стюарт; Вильгельм Тель; Фауст; Ромео и Джульетта; драмы Грильнарцера; Ибсен; Шиллер; Гауптман; Писемский; Гоголь; Золя».

Интересная вырезка из газеты «Сухумский вестник» 1919 года сохранилась у А.К. Шервашидзе-Чачба:

«Театр и музыка.

Спектакль на абхазском языке.

29 августа в с. Лыхны по инициативе группы учительниц – абхазок был устроен спектакль на абхазском языке. Ставили новую пьесу, из абхазской жизни, под названием (в русском переводе) «Преступление и наказание» соч. учительницей M-elle Тарнаве. Пьеса изображает одну из отрицательных сторон современной жизни абхазцев – похищение девиц…Публика во время игры несколько раз прерывала «артистов2 своими бурными одобрениями и восклицаниями. Приветствуя первую попытку автора изобразить на сцене жизнь родного народа, пожелаем энергии в работах на этом поприще. Что касается игры «артистов и артисток», нужно заметить, что все они были «в своих ролях» и играли с чувством. В особенности нужно отличить игру M-elle Шакирбая (роль вдовы Ханзы). Очевидно, в ней кроется «артистическая жилка». Желательно было бы видеть её на сухумской сцене в этой роли. Перед началом спектакля С.М.Ашхацава на абхазском языке сказал краткую речь о значении театра».

Вот и ещё вырезка из газеты «New Jork Herald Tribun» от 10.04.1961 года – фотография хора столетних стариков – абхазцев.

Далее следуют записи о создании в Сухуми студии живописи:

«Проект студии живописи». Видимо, впоследствии его рукой приписано «институт».

1. Общая мастерская.
Рисование и живопись с натуры. Обязательная для всех учеников Студии.
а) Класс изучения архитектурных стилей.
б) Класс анатомии.
в) Класс перспективы.
Обязательны для учеников общей мастерской.

2. Мастерская декоративной живописи.
а) Класс театральной перспективы.,
б) Класс макетный.
в) Рисование и живопись с натуры.
г) Рисование на память.

И тут же – наброски лекций для учеников студии, список книг для чтения.

Между прочим, в 1958 году отец писал мне:

«Прошу тебя узнать, как я буду в Сухуми жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания».

Ему был 91 год.

А вот размышления А.К. Шервашидзе-Чачба об облике г.Сухуми и сохранении абхазских народных традиций:

«О красоте города.

…Внешняя красота города столь же необходима, как чистый воздух, солнечный свет, это душа города; без внешней красоты город мёртв, обречён на жалкое и пошлое существование скотного двора в плохом хозяйстве.

…Мы живём среди народа с красивыми древними обычаями, с большой красивой внутренней душевной культурой и мы должны…делать город наш красивым. Ничего случайного, всё обдумано и всё в расчёте на общую гармонию.

…Нужно думать о Родине прежде всего. Богатство Родины – наше богатство».

«Мне чрезвычайно грустно, когда я думаю о том, что может исчезнуть всё то, что так дорого ценишь в абхазах, вообще в горцах наших.

Я представляю себе их стройных, ловких, очень вежливых, с большим достоинством, молчаливых, умеренных во всём, стойких и твёрдых. В этом вся наша культура…

Скажу твёрдо: лучше жить в пацхе…лучше дикость (кажущаяся) «необразованного» неграмотного абхаза, чем полуобразование тех, кого я вижу в Сухуми. Приезжающие из глухих горных сёл мне милее сухумцев. В них ещё много того, что описано Толстым в «Хаджи Мурате», что так дорого, что прекрасно и что даёт право и заставляет с радостью сказать громко: я горец, я абхаз.

14 сентября 1917 года. В Сухуми у Георгия.

«Нужно возобновить наши народные игры и состязания:

1. В мяч.
2. Метание камня.
3. Прыгание через препятствие.
4.Прыгание с большой палкой.
5. Бег.
6. Скачки и джигитовка.
7. Игра на лире.
8. Игра на скрипке.
9. Пение.
10. Танцы.
11. Состязание певцов.
12. Игра в городки (akebir)
13. Борьба.
14. Стрельба из лука.
Устроить хоровое пение и театральное представление – соединить вместе».

В связи с этим, вспоминая своё детство, А.К. Шервашидзе-Чачба пишет:

«Я помню, покойный мой отец делал мне очень красивые гладкие лук и стрелы, когда мы жили под Москвой. Он часто сидел и строгал ножиком палочки – вот и делал мне стрелы, кинжалы, ножи. Стрелы были очень гладкие, ровные, на конце утолщение, и на этом утолщении оставлялась шкурка.

Затем он учил меня стрелять из лука. Я помню, большое удовольствие от этих упражнений испытывалось мною.

Нужно знать, что отец мой воспитывался до отправления своего в Пажеский корпус в Петербурге, в горах.

Вот имя его воспитывающей семьи Лакоия, или Лакоба».

Примечательно, что и сам отец во время своего короткого пребывания у нас в Феодосии, делал нам и лук, и стрелы, и маленькие деревянные кинжалы, и даже разрисовывал их, чем приводил нас в восторг.

Большое место занимают записи, посвящённые яфетическому языкознанию: теория профессора Н.Я.Марра, перечень трудов его, академика Бартольда, Н.С.Джанашия, Г.А.Рыбинского, Н.М.Альбова, М.Ковалевского, Кипшидзе, П Чарая и др. Библиографический список литературы, содержащей материалы по истории Грузии и Абхазии. Приведены наиболее характерные выдержки:

«Лекции по абхазологии:
1. Абхазология Абхазии (доисторический период).
2. География и история Абхазии.
3. История религии абхазов и мифология абхазов.
4. Яфетическая группа языков, абхазский язык».

Таблицы:
I. Население горного Кавказа по словарю изд. 1902 года.
II. Абхазские племена в 30-х годах XVIII столетия.
III. Хронологическая таблица истории Абхазии.
IV. Абхазский календарь».

Несколько страниц занято переводом русских слов на абхазские, перечнем абхазских мужских имён, перечнем абхазских богов, генеалогией рода Шервашидзе-Чачба.

В записях встречаются легенды и предания, заметки о древнейших следах человека, древнейшей культуре и мн.др.

Не менее интересна запись о «большом сходе в Лыхнах в 1917 году»

»Что сделал Шакрылба.

10 сентября вечером мы приехали в Лыхны на большой сход Гудаутского участка. Нужно было выбирать делегатов на съезд объединенных горцев во Владикавказе. Собралось мало народу, отложили до завтра. (11-го собралось много, все). Ночевать где? Так вышло, что мало кто знал, кто приехал. Сидели на поляне, потом, наконец, позвали к кому-то (это были родственники Михи).

Вот пришли, стали готовить ужин, оказалось мало, по обычаю, чем важней гость, тем большее животное режется, а тут я и делегат чеченского народа.

Таде Шакрылба побежал к себе, купил барана, принёс много вина; ему это стоило по теперешней цене рублей 200. А он бедный человек, живёт в пацхе по-абхазски, постеснялся меня к себе взять; в пацхе чисто, превосходно. Вот я это не знал, а потом М Хасая мне в Сухуми рассказал, кто был-то настоящий хозяин ужина. Все сидели, ужинали, Шакрылба вида не подавал.

Приеду, подарю ему свой серебряный портсигар. Но у меня как-то сердце сразу к нему стало лежать, так он мне понравился.

Я с ним потом простился, расцеловался».

На страницах записной книжки нахожу песни. Вот один из нескольких вариантов

«Песня
Пусть я умру
За твою свободу,
Мать моя Абхазия!
Пусть я умру
За твою свободу,
Брат мой абхаз!
Наше равенство
Превыше всего!»

А вот обращение к молодым абхазам:

«Юным абхазам, детям Страны Души.

Апсны – твой древний клич звучит, как звук далёкий и тихий, как эхо, как шелест листьев, как далёкое и сладкое воспоминание, – о мать моя Абхазия! – каким глубоким сном спят твои усталые сыны! Пьянящий мёд твоих лесов, уклон холмов, окрашенных цветами диких роз, и близких гор синеющая даль, и снег далёкий, и шумный бег твоих потоков, и гладь озёрных вод, лесов душистая прохлада, и топких берегов зелёная оправа – о мать моя Абхазия – иди туда, к снегам, там виждь и внемли, и живи, чтоб каждый камень, каждый лист, упавший и сухой, чтоб каждый поворот протоптанной тропинки, чтоб каждый новый облик родного смуглого лица, как смена утреннего неба, роняли свет свой благодатный в душе твоей и жадной и пытливой».

Все эти и другие записи, помещённые в записных книжках, А.К. Шервашидзе-Чачба постоянно просматривал, судя по припискам и поправкам, сделанным уже дрожащей старческой рукой.

Живя за рубежом, он внимательно следил за развитием и культурными достижениями нашей страны.

Он писал мне:

«Два номера журнала «Художник» я получил, по ним вижу, что у Вас хорошие мастера – рисунок безукоризненный, портреты очень полны жизни – словом художники ушли много вперёд…»

«У нас только кончился сезон Синема Международного, русский фильм опять и в этом году оказался лучший во всех отношениях – и по идее, и по содержанию, и по технике, и по талантам артистов, и по значительной человечности.

В Cannes была и одна артистка грузинка, Абашидзе, но я постеснялся затруднить её и не просил меня познакомить с ней».

К письму была приложена фотография Лейлы Абашидзе, вырезанная отцом из газеты.

Постоянно посещая национальные библиотеки Европы, отец разыскивал материалы, связанные с историей Грузии и Абхазии. Им составлен обширный библиографический список, несомненно, представляющий большой интерес.

После Октябрьской революции неузнаваемо изменился облик Абхазии – расцвела и окрепла культура и экономика молодой республики.

То, о чём мечтал мой отец, – всё воплотилось в жизнь. Полностью разрешена проблема народного образования.

В Сухуми уже давно открыт Абхазский научно – исследовательский институт им. Д.И.Гулиа Академии Наук Грузинской ССР, в создании которого большую роль сыграли Н.Я.Марр, С.Н.Джанашия, Д.И.Гулиа, А.М.Чочуа.

Большой вклад в исследование истории, этнографии и экономики внесли доктора наук Ш.Д.Инал – Ипа, Г.А.Дзидзария, З.В.Анчабадзе, Х.С.Бгажба и др.

На базе пединститута в Сухуми создан Абхазский Государственный Университет.

Работают Институт Экспериментальной Патологии и Терапии АМН СССР, награждённый орденом Трудового Красного Знамени и имеющий международное значение;
Грузинский Институт Субтропического хозяйства;
Физико-технический Институт;
Сухумский филиал Всесоюзного Научно – исследовательского Института Чая и Субтропических Культур – ВНИИЧиСК.

Научно исследовательскую работу ведёт Сухумский Ботанический Сад АН ГССР.

Созданы музыкальное и художественное училища.

Функционируют: Сухумский драматический театр им. С.Я.Чанба, который объединяет абхазский и грузинский коллективы; Абхазская государственная филармония; Абхазский государственный музей им. Д.И.Гулиа; музей – дом Д.И.Гулиа; картинная галерея.

Большой успех имеет заслуженный ансамбль песни и танца Абхазии, который гастролирует и за рубежом.

Успешно выступает хор столетних абхазцев «Нарта».

Абхазское Государственное издательство выпускает книги на абхазском, грузинском и русском языках.

Республика Абхазия имеет своё телевидение.

Город Сухуми украсился новыми корпусами санаториев, домов отдыха, жилых многоэтажных домов.

Реконструирована и красиво оформлена набережная.

Строится новый морской порт.

С каждым годом расцветает, хорошеет и крепнет Абхазия, мечтой о которой, вдали от Родины, жил мой отец и к которой стремился всем сердцем, преданным родному народу.

Очень жаль, что отцу не удалось вернуться на Родину

Каким богатым опытом, приобретённым за столь долгую трудовую жизнь, мог бы он поделиться со своими коллегами, сколько впечатлений от встреч с виднейшими деятелями культуры унёс он с собой.

Покоится тело его в далёкой земле Франции. Не исполнилось его последнее желание прикоснуться к родной земле.

Но как же велика была жажда вернуться, если даже на фотографии своей жены, умершей в Каннах в 1948 году, он писал: «…Могу ли я просить при случае о перенесении тела в Абхазию?...».

Проезжая троллейбусным маршрутом по одной из улиц г. Сухуми, издалека можно увидеть белый двухэтажный дом у подножия сухумской горы «Чернявки» (тупик Ласурия, 5), на фронтоне которого написано «VILA CHEMI». В этом доме последние годы своей жизни провёл известный абхазский писатель светлейший князь Георгий Михайлович Шервашидзе. Часто к нему приезжал погостить двоюродный брат сиятельный князь Александр Константинович Шервашидзе. Бывал с ними и младший брат сиятельный князь Владимир Константинович Шервашидзе-Чачба – революционер, участвовавший в установлении Советской власти в Абхазии.

Долгие вечера проводили они в беседках о будущем Абхазии, любуясь красотой Сухума.

Летом этот дом нежно обнимает своими ветвями цветущая глициния, как бы отдавая дань памяти трём братьям – патриотам маленькой Абхазии – Страны Души.

Сухум. 1984.
Опубликовано в журнале «Литературная Грузия», №4, 1984 г., стр. 202.

А.К. Шервашидзе-Чачба

Выставка работ А.К. Шервашидзе в Тбилиси в 1985 г.

Этой выставке предшествовало печальное и одновременно радостное событие - перезахоронение Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба на родной земле – в Сухуми, и поэтому выставка особенно празднична.

Многие творческие годы провёл отец за рубежом, участвовал во многих выставках. Самой значительной выставкой, в которой участвовал он за рубежом, была выставка русского изобразительного искусства, организованная С.П.Дягилевым в 1906 году в Париже. Там, в многочисленных залах Grand Palais были выставлены лучшие картины и скульптуры русской школы из дворцов и музеев Петербурга, работы таких мастеров, как Левицкий, Боровиков, Брюллов, Бруни, Шубин, Щедрин, Венецианов, рядом с ними работы художников «Мира Искусства» и среди них автопортрет отца, выполненный им в 1905 году. Этот портрет помещён в каталоге выставки.

А сейчас он экспонируется здесь в том же оформлении, как он был выставлен на той грандиозной выставке в Париже. Получили мы этот портрет из Киевского музея.

Персональных же выставок отца за рубежом не было.

Первая персональная выставка Александра Константиновича Шервашидзе была организована Министерством Культуры Грузии, Государственным Музеем Искусств Грузии и Абхазским Советом Охраны Памятников Культуры в 1968 году в Пицундском храме. Посвящена она была 100-летию со дня его рождения. Потом эта выставка была в Сухуми, Очамчири, Ткварчели и Тбилиси.

Преимущественно отец выставлял свои театрально-декорационные работы. О портретах же, которых много на этой выставке, он писал: «Портреты и наброски с натуры я раздавал…для меня, декоратора театра, эти работы были развлечением и, так сказать, отдыхом». На выставках они почти не фигурировали.

После смерти Александра Константиновича его работы продолжали свою жизнь на выставках. Они выставлялись известным собирателем русской сценической живописи Лобановым – Ростовским в Америке и Европе в 1967, 1972 и в 1982 годах. В 1972 году эскизы Александра Константиновича были выставлены в Париже на выставке, посвящённой памяти С.П.Дягилева.

В 1981 году в Париже в Национальной Библиотеке Франции также его работы были на выставке, посвящённой 100-летию известного режиссёра Н.Н.Евреинова.

В 1982 году на выставке «Москва – Париж» в Москве в выставленных программах Дягилевского балета тоже было имя Шервашидзе.

Несмотря на то, что он был одним из крупнейших декораторов, он был в высшей степени скромным человеком, но и требовательным по отношению к себе и другим. Когда он узнал, что у нас подготавливается к изданию книга о нём, он написал:

«…Меня беспокоит правдивость изложения моей биографии, т.е. для избежания преувеличения моих каких-то достоинств… Считаю нужным сказать для автора книги – очень прошу – если имеется мысль дать некоторые репродукции (немногие), то особенно прошу быть строго требовательным, иначе лучше их не иметь, и на какие средства это делается? Я буду крайне огорчён. Если этот риск падёт на автора. Не лучше ли открыть подписку? Найдутся ли на это охотники? Это вопрос. Если подписка не даст нужного, то лучше не делать издания».

Присылая нам свои работы после того, как он узнал, что мы с нетерпением ждём его посылку, он писал:

«Я очень встревожен известием, что моя посылка сыграет важную роль. В этом ящике есть мои работы, их немного, это то, что я хранил. Значительного там нет».

Как это подтверждает его скромность.

А собирал он эту посылку, когда ему был 91 год. Работы эти хранились на чердаке, и он несколько дней возился с упаковкой. Он писал: «…Эта работа заняла у меня не один день и несколько утомила меня, но моё здоровье вполне абхазское – я уже пришёл в нормальное состояние».

Трудолюбие и трудоспособность отца были удивительны: в возрасте 84-х лет он в течение 5-ти дней написал декорации для балета «Шехерезада» в Монте – Карло, площадью 1000 квадратных метров.

Выставляя свои работы, он следил за тем, чтобы соответствующими были место расположения и освещение, и, если не присутствовал на выставке сам, то просил об этом своих друзей. Я подумала, что здесь у нас он не предъявил бы нам никаких претензий, даже если бы мы заслужили, т.к. его творения – на Родине, по которой он так тосковал, и среди дорогих его сердцу соотечественников.

Крепкая дружба связывает Музей Искусств Грузии и Абхазский Государственный музей, кроме всего, творческим наследием А.К.иШервашидзе-Чачба.

Я сердечно благодарю коллективы этих музеев во главе с Тамазом Евгеньевичем Саникидзе и Александром Миктатовичем Тария за большое внимание к творчеству отца, за бережное отношение к его наследию, за всё доброе, и желаю большого успеха в дальнейшем творческом сотрудничестве.

Я душевно, от всего сердца благодарю руководство Грузии и Абхазии, Посольство СССР во Франции, Морское Пароходство Грузии, всех, кто непосредственно принял участие в осуществлении заветного желания моего отца Александра Константиновича Шервашидзе-Чачба, прикоснуться к родной земле – Абхазии.

Сухум. 1985.

 

Несбывшиеся мечты

Я писала о своей печальной поездке к отцу в Монте-Карло в 1968 году, когда почти после полугодовой разлуки, мы оба так ждали радостной встречи. Но судьба решила иначе. Я опоздала всего на неделю. 25 августа счастливая, уверенная в скором свидании сошла я на перроне парижского вокзала, а 20-го августа дорогой Александр Константинович Шервашидзе-Чачба был похоронен в Ницце…

Невыразимо было моё горе.

Я обнаружила у отца столько записей, говорящих о его глубоком патриотизме, о его тоске по Родине, его стремлении помочь культурному развитию бедной маленькой Абхазии.

Проблемы народного образования, просвещения, эстетического воспитания молодых абхазов были в центре его внимания. Эти записи были сделаны в 1917–19 гг. во время его пребывания в Сухуми. В последние годы своей жизни, лелея надежду о возвращении на Родину, он, просматривая ранее написанное, делал пометки, дополнения уже дрожащей старческой рукой.

Я и об этом писала, но сейчас хочу осветить подробнее. В 1958 году отец писал мне: «Дорогая Биночка, прошу тебя узнать у кого следует, как я буду в Сухуми жить и смогу ли работать, т.е. заниматься рисованием и живописью в смысле преподавания. не затрудняя себя узнай про это и дай мне знать…». Ему шёл 91-й год.

Он хотел ещё работать, быть полезным своим соотечественникам, передать свой долголетний опыт молодому поколению. Его планы (конечно, я пишу с большим сокращением: «Музей, Дом искусств (музыкальные курсы, драматические, школа живописи, ваяния и зодчества, школа танца)».

Развивая мысль о создании школы живописи, ваяния и зодчества: «Проект студии живописи» – (позднее приписано «институт»)».

« I. Общая мастерская,
Рисование и живопись с натуры, обязательная для всех учеников студии. Курс не менее 3-х летний.
а) Класс изучения архит. стилей. Вечернее рисование сопровождаемое лекцией.
б) Класс анатомии.
в) Класс перспективы.

II. Мастерская декорац. живописи.
а) класс театральной перспективы.
б) Класс макетный.
в) рисование и живопись с натуры.
г) рисование на память.
Общий класс с учениками общей мастерской».

И всё это с разбивкой количества часов по неделям, по каждому пункту.

«Для учеников студии:

Рисунок есть движение, пропорция и форма, в работе должно проявить темперамент, воображение, чувство общаго, стиль.

Мысль должна неустанно работать, а взор летать по рисунку и холсту, как хищная птица.

Для успешной работы вы должны иметь две вещи: талант и умение распоряжаться собой и теми средствами, которые современная живопись может вам предоставить. Талант дать я не могу – это дело ваших родителей и Бога, остальное зависит столько же от меня, сколько и от вас самих.

Рисуя, минуйте подробности, но ищите только общее. В общем вся сила и всё право на жизнь вашей работы, без общего работа ваша мертва и время, потраченное на эту работу, потеряно без пользы.

Рисовать же вы должны так, чтобы в любую минуту могли остановить работу вашу, и было бы в рисунке вашем вполне понятно и ясно, что вы хотели сказать и выразить в этой работе.

Темперамент. Во время работы горите, но внутренне. Внешне будьте, во что бы то ни стало, спокойны, хладнокровны и уверены. Это трудно, но этого нужно достигать.

Впечатление. Впечатления от окружающего нас мира получают все. Но лишь немногие одарённые люди хранят где-то внутри своего «я» это впечатление, выбирают из него главное, важное такое, что составляет самоё жизнь.

Поэтому художник должен быть открытой клавиатурой, инструментом, эхом нежным, внимательным, ярким и сильным отзвуком…

Наделить вас таким инструментом, такими звучащими струнами я не могу, но дать вам в руки умение, вернее указать путь кратчайший к такому умению я могу и должен сделать.

Наше искусство есть плод сосредоточенной мысли. Оно есть выражение личности.

Личность свободна, творчество ея ничем не ограничено, она не подчинена никаким внешним законам. Личность художника ценна лишь тогда, когда выявление ея совершается в условиях полной свободы…

Школа в истинном действе своём есть свободное содружество людей ежедневно и ежечасно подвизающихся в познании природы, т.е. гармонии окружающего их мира, содружество работающих, ищущих, двигающихся вперёд, всё дальше, всё выше к одной великой цели, каждый своей дорогой, тропинкой, своим путём, свободный и сильный.

Итак, вот ваша личность имеет все данные для своего выявления: вы имеете талант, все внешние условия благоприятны, но, если вы не обладаете исключительным терпением, если в вашей груди нет гранитной воли, если вы не в силах начать снова неудавшийся большой труд, если для вас я хочу не есть я делаю, оставьте избранный вами путь.

Художник нашего времени – исполнитель своих мечтаний, ибо условия нашего времени таковы, что художник может свободно мечтать и свободно творить…». «Такова его роль в нашем космическом мире» – приписано рукой отца потом.

Я больше не делаю выписок из предполагаемого общения Александра Константиновича с учениками Студии, т.к. не уверена, что это заинтересует Вас, читатель (мне же дорога каждая строчка отца, но ведь я дочь).

А вот ещё его интересная запись:

«M’Patouilet предлагает посылать двух мальчиков абхазов в каждый из колледжей юга Франции, где всегда есть несколько воспитанников иностранцев».

Мечты…Мечты…

И как трогательно обращение отца к молодым абхазам:

«Юным абхазам, детям Страны Души.

Апсны – твой древний клич звучит, как звук далёкий и тихий, как эхо, как шелест листьев, как далёкое и сладкое воспоминание,- о мать моя Абхазия! – каким глубоким сном спят твои усталые сыны!

Пьянящий мёд твоих лесов, уклон холмов, окрашенных цветами диких роз и близких гор сияющая даль, и снег далёкий и шумный бег твоих потоков, и гладь озёрных вод, лесов душистая прохлада, и топких берегов зелёная оправа – а мать моя Абхазия! – иди туда, к снегам. Там виждь, и внемли, и живи, чтоб каждый камень, каждый лист, упавший и сухой, чтоб каждый новый облик родного смуглого лица, как смена утреннего неба, роняли светсвой благодатный в душе твоей и жадной и пытливой».

Как любил Абхазию отец, как он стремился домой, как хотел помочь нам и как много мы потеряли, не вернув его в своё время на Родину.

Сейчас останки его покоятся в родной земле, и Сухумское художественное училище носит имя Александра Константиновича Чачба-Шервашидзе – спасибо большое соотечественникам!

Хочется закончить тёплыми словами из письма ко мне от 21.03.1983г. большого друга «князеньки» знаменитого Сержа Лифаря:

«Рад переслать в Ваш семейный архив 3 письма Вашего отца, дорогого нам князеньки Шервашидзе – так желавшего «уснуть» на Родной Ему земле. И пускай эти строки перенесут Вам Его Духовную улыбку и слезу».

Сухум. 1988.

Константин Шервашидзе. 1936 г.

Рассказ о брате

Имя выдающегося художника-абхаза, князя Александра Константиновича Шервашидзе-(Чачба) в последние годы стало известно не только в Абхазии, на родине его предков, но и во всей нашей стране. В Москве несколько лет назад состоялась большая выставка работ художника, имя его всё чаще появляется в научных и популярных изданиях, в альбомах по искусству. И это не удивительно. Ведь с деятельностью Александра Константиновича связан целый пласт в истории русского искусства – Московское училище живописи, ваяния и зодчества, Мариинский, Александринский и Старинный театры, художественное объединение «Мир искусства», а несколько позже – знаменитые «Русские балеты» Дягилева. Однако очень долгое время о художнике было лучше известно западным специалистам, чем отечественным. Подобно многим другим деятелям русской культуры, Александр Константинович вынужден был в двадцатых годах покинуть родину, приняв приглашение известного антрепренёра Сергея Дягилева работать в качестве театрального художника в его труппе. Мир рукоплескал блестящим постановкам «Русских балетов». Частица этого успеха по праву принадлежала художнику Александру Шервашидзе, под «волшебной» кистью которого оживали эскизы к декорациям и занавесам балетных спектаклей. Учитывая большой интерес к этому художнику, мы предлагаем вниманию читателей воспоминания его дочери, Русудан Александровны Шервашидзе (Чачба). Русудан Александровна вносит большой вклад в изучение жизни и деятельности абхазского художника, в сохранение его творческого наследия. Данный рассказ – первый в цикле мемуаров, которые Русудан Александровна любезно согласилась публиковать в нашей газете. Открывается он рассказом о брате, Константине Шервашидзе, о его короткой, так рано оборвавшейся жизни.

* * *

Дорогие читатели!

Вместе с Вами я горячо приветствую выход в свет замечательного Вестника абхазской культуры «Алашара», и хочу внести свой маленький вклад рассказами об отце – Александре Константиновиче Шервашидзе-Чачба.

«Дорогой наш Костя…»

Это маленький очерк о моём брате, любимом сыне отца, Константине Александровиче Шервашидзе.

Жизнь его была очень коротка. Родился он в 1909 году, в 1938 был репрессирован. Было ему тогда всего 29 лет.

До 1916 года мы жили в Петербурге, отец работал декоратором Петербургских Императорских театров, имел свою мастерскую, которую иногда нам – детям, разрешалось посещать. Это было редко, но радостно.

В 1916 году мама с нами выехала в Феодосию, по совету врачей, из-за слабого здоровья брата.

«…В 1916 году я направил деток своих, Тусю (домашнее имя Константина) и тебя, в Феодосию, городок, где я родился…» – вспоминал отец в письме ко мне в 1958 году.

Мы встречались с отцом в Коктебеле, куда он приезжал с Бутковской Н.И. к своему другу М.А.Волошину.

Навещал он нас и в Феодосии, там он оформлял детские спектакли, читал лекции о художниках, но и нам уделял много времени.

Мы купались в море, папа учил нас плавать (не безуспешно!), рассказывал сказки, всегда добрые и обязательно с нескончаемым продолжением. И, конечно же, папа рисовал – были чудесные пасхальные яички, просто рисунки к сказкам, вырезал маленькие «кинжалы», разрисовывал их, делал лук и стрелы. Мы «воевали».

Это были самые счастливые дни нашего детства.

А потом – тяжёлые годы становления Советской власти в Крыму.

Всё было…Жестокий режим немецких оккупантов, интервенты Антанты, белогвардейская армия Деникина…

В городе режим кровавого террора, и бедная мама одна, с двумя детьми, а жили мы напротив Солдатских казарм…

В 1920 году в Феодосии установилась Советская власть.

Каким образом нашей мужественной маме, в обстановке голода и разрухи, удалось сохранить нас – и теперь кажется невероятным !

Уезжая по приглашению С.П.Дягилева за рубеж, отец надеялся взять с собой Константина, но какая любящая мать отдаст своего ребёнка?!

Он уехал с Бутковской, а мы остались в Феодосии.

Так мы расстались навсегда, но этого мы тогда не знали.

Костя, как и все мальчишки, рос живым, неугомонным, целыми днями пропадал на море, ловил бычков, доставал мидии, купался, где-то собирал патроны, порох, делал «шутихи» (маленькие взрывчатки) и приводил этим маму в отчаяние.

Но постепенно наш Константин взрослел, окончил школу плавания, стал отличным ватерполистом, успешно выступал на соревнованиях, но в школе успехи были не блестящие. Мечта его была стать моряком, он даже пытался устроиться на корабль юнгой. Маме, с её мягким характером, было трудно с ним.

Но время шло…Костя остепенился, возмужал. После окончания средней школы, в осуществление своей мечты, поступил в Архангельский морской техникум, а закончив его, остался на Севере – плавал на рыболовном траулере «Севгосрыбтреста».

Летние отпуска проводил у нас, в Абхазии. Много увлечённо рассказывал о своей работе, о северных штормах, привозил морские звёзды, челюсти акулы и всякие морские чудеса. Как будто был доволен, но скучал по югу, по Чёрному морю. Помню, в дни отпуска, у нас, Костя смастерил настоящую байдарку. Сам сделал деревянный ребристый корпус, обтянул его материей, промаслил, окрасил, сделал двухлопастное весло, и получилась отличная одноместная байдарка.

Как мы радовались всегда его приезду, и как не хотелось расставаться, как будто было предчувствие тяжелой разлуки.

Наконец, в 1935 году Константин, оставив Север, вернулся к своему любимому Чёрному морю.

В Туапсе, в «Совтанкере», получил назначение на теплоход «Ялта» и плавал старшим помощником капитана.

Отпуск, как прежде, проводил у нас. Довольный своей судьбой и собой, теперь он был по-настоящему счастлив...Много говорил о планах на будущее…

Женился в Туапсе. В ноябре 1937 года родилась дочь, а в феврале1938 – го пришло ужасное известие – Константин арестован…Я горько плакала, мама утешала – «это ошибка, всё выяснится».

Я поехала с сыном, которому было около 4-х лет, в город Туапсе в отдел МГБ. Постучалась в двери, вышел офицер, выслушал, посмотрел на нас и сказал: «Я Вам даю совет: поезжайте домой, Вы всё равно ничего не узнаете».

Бедная мама верила в справедливость. Куда только не обращалась она, чтобы что-нибудь узнать о сыне, был один ответ – «сослан без права переписки». За что? Куда? На какой срок? – на это ответа не было.

Отцу об этой трагедии я не писала.

И почти через полвека после нашей последней встречи, в 1968 году, осуществилась моя печальная поездка к отцу в Монте-Карло. Не застав его в живых, я нашла в его бумагах маленький конверт с локоном светлых волос, на конверте надпись «Волосы Туси»…и мамино письмо к отцу, привожу выдержку из него: «… Туся перешёл на II курс Мортехникума, он очень счастлив, смелый, отважный, работящий… Хотя задача была непосильная, но я выполнила её – из Туси вышел прекрасный человек…Если бы ты знал, как я счастлива и горжусь своим Туськой…». Даты на письме не было.

А перед глазами он, дорогой наш Костя, в последний свой приезд в Сухум – летом 1937 г. –мы провожаем его в порту. Высокий, стройный, красивый, счастливый, в белой морской форме, весело машет нам рукой – «до скорой встречи!»…

И всё… Этой встречи уже не было.

В завершение этого печального и пронзительного рассказа хочется привести несколько строк из письма Русудан Александровны, присланного вместе с воспоминаниями: «В статье я не писала о реабилитации Кости, т.к. этот документ в Сухуме. Помню, что там написано, что умер он от туберкулёза…даже не указано где… Какое бессердечие! Конечно, это ложь, т.к. будучи жив, он каким-то образом передал бы нам весточку, вероятно, он «исчез» сразу же… Когда его арестовали, он сказал тёще своей: «Скажите маме – я ни в чём не виноват…».

В.А. Чирикба.

Опубликовано в Вестнике абхазской культуры «АЛАШАРА» в 1990 г.

VILLA CHEMI. Худ. А. Рожков-Шервашидзе

Память о трёх братьях

Республика Абхазия имеет свое телевидение.

Город Сухум украсился новыми корпусами санаториев, домов отдыха, жилых многоэтажных домов.

Реконструирована и красиво оформлена набережная, строится новый морской порт.

С каждым годом расцветает, хорошеет и крепнет Абхазия, мечтой о которой, вдали от Родины, жил мой отец, и к которой стремился всем сердцем, преданным родному народу.

Очень жаль, что не удалось отцу вернуться на Родину.

Каким богатым опытом, приобретённым за столь долгую трудовую жизнь, мог бы он поделиться со своими коллегами, сколько впечатлений от встреч с виднейшими деятелями культуры унёс он с собой.

Покоится тело его в далёкой земле Франции. Не исполнилось его последнее желание прикоснуться к родной земле.

Даже на фотографии своей жены, умершей в Каннах в 1948 году, он написал: «…могу ли я просить при случае о перенесении тела в Абхазию?...».

Проезжая троллейбусным маршрутом по одной из улиц г. Сухуми, издалека можно увидеть белый двухэтажный дом у подножия сухумской горы «Чернявки» (тупик Ласурия, 5), на фронтоне которого написано «VILA CHEMI». В этом доме последние годы своей жизни провёл известный абхазский писатель светлейший князь Георгий Михайлович Шервашидзе. Часто к нему приезжал погостить двоюродный брат сиятельный князь Александр Константинович Шервашидзе. Бывал с ними и сиятельный князь Владимир Константинович Шервашидзе-Чачба – революционер, участвовавший в установлении Советской власти в Абхазии.

Долгие вечера проводили они в беседках о будущем Абхазии, любуясь красотой Сухума.

Летом этот дом нежно обнимает своими ветвями цветущая глициния, как бы отдавая дань памяти трём братьям – патриотам маленькой Абхазии – Страны Души.

Сухум. 1990.

«Горе от ума», Харьковский драмтеатр, эскизы костюмов. Художник – князь А.К. Шервашидзе-Чачба

Предложения по организации выставки работ А.К. Шервашидзе

Первый абхазский профессиональный художник Александр Константинович Шервашидзе-Чачба внёс определённый вклад в историю развития абхазского искусства.

Прожив долгую трудовую жизнь, он работал декоратором, успешно оформлял театральные постановки в Петербургских театрах, театрах Франции, Бельгии, Англии, США.

В 1918-20 годах А.К. Шервашидзе организовал в Сухуми театральное общество и школу драматического искусства, силами которых осуществлялись театральные постановки. Также была организована художественная студия для молодёжи г.Сухума.

Являясь выдающимся постановщиком, А.К. Шервашидзе с исключительным мастерством создал целый ряд портретов своих современников. Также успешно работал он по иллюстрации детской книги.

А.К. Шервашидзе был не только талантливым художником, но и значительным исследователем искусства. Он один из первых критиков, который систематически знакомил русского читателя с жизнью западно – европейского искусства. Статьи его о развитии французской живописи XIX века, о парижских выставках, о русских художниках печатались в журналах «Мир искусства», «Аполлон», «Золотое руно».

Оформлявший в дореволюционной России постановки Петербургских театров, впоследствии он был декоратором русской балетной труппы Дягилева, гастролировавшей в Европе. После смерти С.П. Дягилева А.К. Шервашидзе оформлял спектакли в Париже, Брюсселе, Monte-Karlo.

Живя и трудясь долгие годы за рубежом, и в силу обстоятельств не имея возможности вернуться на Родину, он умер в Monte-Karlo в 1968 году.

Многие работы его остались за рубежом. Сохранившиеся работы А.К. Шервашидзе в 1958 году переслал из Канн (Франция) в Тбилиси для музеев Сухуми и Тбилиси.

В картинной галерее Абгосмузея экспонируется малая часть его работ, не дающая представления о его творчестве. Мы считаем необходимым организовать расширенную выставку, посвящённую жизни и творчеству первого абхазского профессионального художника А.К. Шервашидзе. Цель предполагаемой выставки: раскрыть личность А.К. Шервашидзе не только как выдающегося мастера кисти, но и как истинного абхазца, большого патриота своей Родины – Абхазии.

Для организации выставки необходимо создать комиссию, которая осуществит собирание его работ из различных музеев СССР, подготовку разного материала к выставке, что потребует определенных денежных расходов.

Сухум. 1991.

---------------------------------