Главная » Алфавитный каталог авторов » Д » Незабываемые встречи

Г. Дзидзария

Незабываемые встречи

Воспоминания

Мне сейчас трудно припомнить, когда я впервые услышал о Дмитрии Иосифовиче Гулиа. Его стихи я впитал с молоком матери, с первыми словами, произнесенными на языке моего родного народа. Кто из моих современников в молодые годы не твердил сатирические строки:

Мне нравится Ходжан Большой:
Хозяйство, дом, чулан большой,
Битком набит карман большой,
Сам спесью обуян большой.

Как-то меня, мальчика, на гудаутском базаре обсчитал торгаш. Возмущенный его наглостью, я гневно выпалил: «Ходжан-ду ты, больше никто!»

Уже позже я узнал, что эти стихи, которые стали народными, написал Дмитрий Гулиа.

Впервые я увидел Д. И. Гулиа в 1929 году, будучи учеником сухумской школы-интерната имени Н. А. Лакоба. Встреча с поэтом меня поначалу разочаровала: вместо исполина, каким он мне всегда казался, я вдруг увидел человека небольшого роста, совсем обыкновенного. И каково было мое удивление, когда я заметил, с каким огромным уважением наш строгий директор Кондрат Федорович Дзидзария, перед которым мы прямо-таки трепетали, обращается к этому «совсем обыкновенному» человеку!

Д. И. Гулиа часто посещал нашу школу. Помню, однажды он рассказывал учащимся историю Горской школы, где когда-то учился. Запомнился мне также его рассказ об игре в мяч, — «аимцакиачара», в которой он, как самый быстроногий ученик, считался непобедимым. Вообще Дмитрий Иосифович любил вспоминать о своих юношеских спортивных увлечениях. В другой раз он пришел к нам в школу на  заседание литературного кружка, которым руководил старейший педагог Николай Соломонович Патейпа. Поскольку у нас каждый второй ученик считал себя поэтом, Дмитрий Иосифович посоветовал заняться теорией стихосложения, после чего пошли в ход такие мудреные слова, как хорей, ямб, анапест.

1934 год. Выпускной экзамен по абхазской литературе. Я только что сдал свою работу и, выскочив на крыльцо, столкнулся с Дмитрием Иосифовичем. Он, кажется, шел в наш класс. Поэт остановил меня. Я назвался и выпалил, что исписал целых две тетради. «Ну, если из 24 страниц получилось хотя бы 10 удачных, считай, что и это хорошо», — пошутил Дмитрий Иосифович.

Осенью того же года я уехал на учебу в Москву, и в течение пяти лет мне не довелось встречаться с народным поэтом. Но, разумеется, я знакомился со всеми его новыми творениями. Более того, собираясь стать историком-исследователем, усердно штудировал все историко-этнографические работы Д. И. Гулиа. Дмитрий Иосифович «открылся» для меня и как пытливый ученый.

Летом 1939 года, после завершения учебы в Московском государственном институте истории, философии и литературы, я возвратился в Сухуми. Разворачивалась большая работа по воспитанию творческих и научных кадров республики. Я был направлен в Абхазский научно-исследовательский институт. Его возглавлял тогда А. М. Чочуа. И вот волею судьбы я стал коллегой Д. И. Гулиа. Однажды Дмитрий Иосифович неслышно вошел в кабинет историков и подсел ко мне. Сердце мое тревожно затрепетало. Но я тотчас же успокоился, почувствовав дружелюбие собеседника. Он осведомился о моих научных интересах, дал совет, который я запомнил на всю жизнь, — прежде всего надо накопить фактический материал, искать и искать — в книгах, в архивах. Д. И. Гулиа особо обращал мое внимание на необходимость глубокого изучения трудов академика И. А. Джавахишвили, считая, что в них содержатся ценные сведения и положения об истории абхазского народа. Надо сказать, что Д. И. Гулиа вообще высоко ценил и хорошо знал этого маститого ученого по его трудам и совместной работе с ним в Тбилисском университете.

Дмитрий Иосифович часто рассказывал о своей деятельности в Тбилисском университете, где он в 1924—1926 годах читал специальный курс абхазского языка. С большой любовью говорил он о своих слушателях С. Джанашиа, А. Чикобава, В. Топурия и других, ставших впоследствии известными учеными. Работа Гулиа в университете имела большое значение для укрепления связей абхазской и грузинской интеллигенции.

Перед войной Абхазский институт перевели из здания музея, в котором он занимал несколько комнат, в нынешний дом по улице Руставели. Меня, как самого молодого научного сотрудника, на время переезда прикрепили к библиотеке. Когда мы укладывали книги в большие ящики, к нам подошел Д. Гулиа. Он, как обычно, шутил, но вдруг умолк, заметив, как я швырнул в сторону несколько экземпляров евангелия на абхазском языке, назвав их «поповщиной». Дмитрий Иосифович ласково потрепал мою шевелюру и сказал укоризненно:

— Молодой человек, а ты знаешь, что это за книга? Она не просто «поповская». В ней чистым родничком течет абхазская речь. Это в известной мере — памятник нашего языка. Добротный материал для филологов.

Я был сконфужен. Но Дмитрий Иосифович быстро смягчился. Он еще раз потеребил мои волосы и добродушно рассмеялся.

Как-то раз я купил на рынке книгу Д. И. Гулиа «История Абхазии». Несказанно довольный своим приобретением, я поделился своей радостью с Дмитрием Иосифовичем. Он, пристально посмотрев на книгу, начал ее быстро перелистывать.

— Так это же моя книга!
— Ну да, ваша.
— Да нет. Она из моей библиотеки.
— Как? Я купил ее на рынке у какого-то горбуна.
— Вот именно, у горбуна. Этот козел, чтоб его молния поразила, обобрал мою библиотеку, когда я допустил его для обработки книг.

Заметив мое глубокое огорчение, Дмитрий Иосифович сразу пошел на «компромисс»: предложил обменять «спорную» книгу на другой экземпляр, поскольку в ней имелись какие-то пометки, сделанные его рукой.

Д. Гулиа начал писать историю Абхазии еще задолго до победы здесь Советской власти. Работал он над ней увлеченно. Я хочу, говорил он своим друзьям, привлечь внимание к абхазскому языковедению, возбудить интерес к проблемам, связанным с историей прекраснейшей в мире, столь богатой красотами природы страны, и побудить научные круги обратить внимание на абхазоведение.

Д. Гулиа часто подчеркивал, что он не был одиноким на столбовой дороге становления новой абхазской культуры. Он высоко отзывался о многих представителях абхазской интеллигенция старшего поколения: С. Я. Чанба, А. М. Чочуа, Д. Г. Аджамове, А. И. Чукбаре, С. М. Ашхацава, С. П. Басариа и др. Д. Гулиа отдавал должное и плодотворной деятельности в Абхазии К. Д. Мачавариани, Н. С. Джанашиа, П. Г. Чарая и других прогрессивных грузинских просветителей.

Большое уважение питал Д. И. Гулиа к С. М. Ашхацава. Впервые от него я узнал, что С. Ашхацава в течение многих лет упорно трудился над обобщающей работой по истории Абхазии, в которой использовал уникальные источники. К великому сожалению, в 1937 году это капитальное исследование, находившееся уже на завершающей стадии, погибло.

Небезынтересно вспомнить, что в 1906 году Семен Ащхацава с помощью известного профессора филологии Леонгарда Мазинга составил для бзыбского диалекта абхазского языка алфавит, включавший 77 знаков. Позже, в 1913 году, С. Ашхацава возглавил Бзыбский комитет Общества распространения грамотности среди абхазцев. Занимался Семен Михайлович и литературным творчеством. В 1912 году в Сухуми вышли его исторические драмы «Сафар-бей» и «Омар-бей» (инсценировки исторического романа Д. Л. Мордовцева «Прометеево потомство»). Его же перу принадлежит книга «Пути развития абхазской истории» (Сухум, 1925 г.).

Как-то Д. И. Гулиа посоветовал мне обратить внимание и на «доктора» Алексея Агрба. «Это очень интересная личность, вот увидишь», — заинтриговал он меня. И, действительно, А. И. Агрба оказался человеком примечательным. Биография его — характерная страница мучительной истории формирования дореволюционной абхазской интеллигенции. В 21 год он сел за школьную парту и в результате необычайного упорства добился большого успеха — получил высшее образование, став первым среди абхазов ветеринарным врачом. А. И. Агрба был и одним из первых собирателей устного поэтического творчества своего народа. Он собрал свыше 1.000 текстов и в период учебы в Тарту передал их профессору Мазингу. Этот материал в настоящее время хранится в библиотеке Хельсинкского университета в Финляндии. Мы получили от А. И. Агрба подробную автобиографию и ряд других материалов, в которых содержится много интересных сведений.

Спустя много лет я вспомнил, что Д. И. Гулиа очень тепло отзывался о своем учителе в Сухумской горской школе Д. Аджамове. У меня даже сложилось впечатление, что этот человек сыграл большую роль в жизни Гулиа.

Известный исследователь Абхазии Г. А. Рыбинский в одном из номеров газеты «Кавказ» за 1894 год писал: «Окончивший ставропольскую гимназию коллежский асессор Д. Г. Аджамов — абхазец по происхождению, около двух десятков лет прослуживший своему народу в скромной роли учителя сухумской школы. Среди абхазцев и пришлого населения Сухумского округа Д. Аджамов заслужил полное уважение и безупречную репутацию... Аджамов пользуется полным доверием всего населения абхазцев, благонадежен и сумел вызвать любовь и уважение со стороны своих товарищей-учителей».

Значит, это тот самый «природный абхазец» Д. Аджамов, который проверил по бзыбскому наречию и опубликовал в 1892 году под своей редакцией абхазскую «О четырех братьях сказку», а в период господства буржуазно-меньшевистской диктатуры в крае выступал с острой критикой меньшевизма! Много любопытного о Д. Г. Аджамове можно найти и в воспоминаниях А. М. Чочуа.

Дмитрий Иосифович Гулиа всегда много работал. И мы, молодые ученые, учились этому упорству в труде. Даже в самые суровые дни Великой Отечественной войны Д. Гулиа, будучи уже в преклонном возрасте, трудился не покладая рук. В тот период он создал немало патриотических художественных и научных произведений. Вспоминается, как Дмитрий Иосифович необыкновенно оживлялся, когда с фронта поступали хорошие вести. Стоя у большой карты в зале института, он о чем-то долго  размышлял, выкуривая папиросу за папиросой. День Победы!.. Мне кажется, что я до сих пор слышу торжествующий стук его монументальной палки.

Одним из выдающихся произведений поэта послевоенных лет явилось стихотворение «Партия». Возможно, я был первым, кто его услышал. Огромное впечатление! «Но партия во много раз сильнее!» — эту фразу Д. Гулиа произносил всегда с большим смысловым акцентом.

Дмитрий Иосифович неизменно был внимателен к молодым ученым. Вспоминается такой случай. Выбор темы для научных исследований, как известно, — дело трудное. Обращаюсь к Дмитрию Иосифовичу, который для нас, молодых научных работников, всегда оставался наставником и универсальным советчиком. Слушал меня Д. И. Гулиа предельно внимательно. Когда я рассказал о своей давно вынашиваемой мечте исследовать историю Лыхненского восстания, он даже засиял и горячо посоветовал безотлагательно заняться этой темой.

— Только вот что, — говорил он. — Лыхненское восстание... это все-таки всеабхазское... Кстати, разыщи мою запись одного сказания об этом восстании. Может, пригодится.

Словом, Д. И. Гулиа сам увлекся. Я был удивлен, что он так много знает об этом историческом восстании.

В 1955 году вышла моя монография «Восстание 1866 года в Абхазии». Естественно, первый экземпляр книги был преподнесен Дмитрию Иосифовичу. Принимая ее, он сказал шутливым тоном:

— Чтобы твою следующую книгу мне трудно было поднять не из-за моей немощности, а из-за ее тяжести и мудрости.

Дмитрий Иосифович был прекрасным рассказчиком. Он любил вспоминать забавные случаи давно минувших дней. Его устные рассказы искрились характерным для него юмором. И очень досадно, что многие из них потеряны навсегда.

Однажды кто-то спросил Д. И. Гулиа, за какой такой грех подверглась жестокой критике книга одного близкого ему человека. Дмитрий Иосифович, хитро покрутив свои седые пышные усы, словно пытаясь выжать из них самый меткий ответ, произнес:

— Видите ли, книга, в общем, хорошая, но сказали, что надо было написать еще лучше. Что ж, это верно. Очень верно.

Д. И. Гулиа постоянно носил с собой кепку, хотя почти никогда не надевал ее. Он сравнивал ее с некоторыми людьми, от которых нет большой пользы, но без которых, кажется, жить невозможно.

Последние годы жизни Гулиа... По-прежнему он работает вдохновенно. По-прежнему многогранно его творчество, широк круг занятий. Он деятельно участвует в решении вопросов, касающихся школы, алфавита, терминологии первых регулярных абхазских журналов. Свои лучшие поэтические произведения этого периода Д. Гулиа посвящает В. И. Ленину, партии, дружбе и братству народов. Помню, как мы ломали головы над названием детского журнала, а Дмитрий Иосифович, как говорится, с ходу предложил — «Амцабз» («Пламя»).

Говоря о работе Д. И. Гулиа в Абхазском институте, одним из основателей которого он был, следует подчеркнуть, что именно здесь зародились и были воплощены многие его замыслы по различным вопросам абхазоведения. Творческие искания Д. Гулиа протекали по двум основным направлениям: по линии полевого сбора и изучения абхазского устного народного творчества и по линии разработки абхазской терминологии, унификации литературных и орфографических норм абхазского языка. Особо хочется сказать о собирательской работе ученого. Накопленный им уникальный материал является широкой базой для интересных научных разработок и обобщений. Д. Гулиа правел ценные исследования в каждой из указанных научных проблем.

Дмитрий Иосифович славился как замечательный полемист. Он сражал противника и логикой, и остротой языка.

Меня всегда поражали не только неиссякаемая энергия Д. Гулиа, но и его чрезвычайная организованность, самодисциплина и точность. Не было случая, чтобы он опоздал, скажем, на заседание Ученого совета. Дмитрий Иосифович, как правило, приходил заблаговременно и очень внимательно изучал повестку дня, а затем активно участвовал в обсуждении вопросов. Вообще ни один сколько-нибудь важный вопрос, влиявший на научную жизнь института, не решался без его участия.

Свой отчеты и предложения Д. Гулиа составлял с просто-таки педантичной аккуратностью. Когда однажды кто-то заметил, что у него превосходный почерк, Дмитрий Иосифович ответил: «Ничего не поделаешь, писарская привычка». Взглянув же на писанину соседа, он пошутил: «А у тебя, милый друг, буквы — туда-сюда, точно цыплята, напуганные ястребом».

Д. Гулиа отличался также внешней опрятностью и подтянутостью. Ему, например, очень шел всегда безукоризненно выглаженный летний белый костюм со светлым галстуком. А в молодости, как он сам вспоминал, он любил носить черкеску и все атрибуты к ней — кинжал, шашку и... револьвер.

Смеялся Дмитрий Иосифович заразительно, до слез. Однако умел быть и очень строгим. Он был в высшей степени общительным и хлебосольным. Его скромную квартиру многие считали своим «большим домом». У Д. И. Гулиа я встречал многих прославленных писателей и ученых, видных общественных деятелей.

Д. И. Гулиа был патриотом в самом высоком смысле этого слова, истинным интернационалистом. В этом духе он неизменно воспитывал и окружающих его людей.

Когда я прохожу мимо памятника Д. И. Гулиа, воздвигнутого в одном из живописных уголков Сухуми, мне кажется, что мудрый старец продолжает думать о будущем родного народа. Памятник, по-моему, прекрасен. И мне хочется, чтобы на гранитной глыбе был также высечен корабль, который, рассекая волны, стремительно несется вперед.

(Опубликовано: Советская Абхазия. 25 января 1974 г. Подпись: Проф. Г. ДЗИДЗАРИЯ, директор Абхазского института языка, литературы и истории им. Д. И. Гулиа Академии наук Грузинской ССР.)


(OCR — Абхазская интернет-библиотека.)