Р. К. фон Гартман
По железной дороге от Туапсе до Сухума
Санкт-Петербург: Типолитография А. Э. Винеке, 1899
53 с.
Скачать книгу "По железной дороге от Туапсе до Сухума" в формате PDF (28,1 Мб)
HTML-версия фрагмента книги:
Тяжело лежали туманы над Петербургом в холодном и сыром воздухе, когда в одно апрельское утро я взглянул через окно на Неву, которая недавно только освободилась от зимних оков. Термометр показывал 1º тепла, и вороны, путешествуя на плывущих последних льдинах, рассказывали на своём жаргоне, что погода будет дождливая, с сильными ветрами, и что солнышко долго не покажется.
Накануне я как раз прочел заметки о наших владениях на юге, о былых походах народов, с воинственными и торговыми целями, через Босфор и Черное море на Кавказские вечно зеленые берега, покрытые каштановыми и фиговыми рощами. Картина царствующей в этом крае вечной весны все еще занимала мое воображение, и, сравнив наше северное, редко согревающее, а часто и совсем не греющее солнце, с яркими лучами, которыми оно, как любящая мать, осыпает благодатный юг, и вспомнив с гордостью, что пределы нашей необъятной родины заключают в себе и северные ледяные поля, и вечно цветущие южные нивы, я пришел к решению, не покидая России, очутиться на теплом юге, отыскав там свой Тускуланум, отдохнуть в нем и, подкрепив расшатанные нервы, набраться новых сил для деятельности на севере.
В тот же день вечером я лежал в отделении спального вагона, направляясь в Севастополь. Хотя цена такого отделения довольно высока, но проездной билет стоит, сравнительно, так дешево, что ради одной экономии хочется ехать еще дальше. Вообще, новый тариф на дальние расстояния поставил нашу страну в отношении дешевизны проездной платы, на первое место. На третий день, рано утром, меня разбудили весенние солнечные лучи в то время, когда мы уже проезжали зелеными Крымскими степями, и через час кондуктор, открывая дверь, объявил, что мы подъезжаем к Бахчисараю, прежней столице Крымских ханов. Через некоторое время путешественники будут иметь возможность ехать от этого города по железной дороге прямо через хребет до Ялты. Эта чрезвычайно интересная дорога, к постройке которой приступят в самом недалеком будущем, облегчит не только поездки в многочисленные крымские береговые места, но и путешествие на Кавказское побережье. Весною и летом этот путь через Крым и Черное море, пароходом от Ялты, безусловно следует предпочесть дороге через Новороссийск. Часовой остановки в Бахчисарае будет вполне достаточно для осмотра интересного ханского дворца. Затем дорога поведет вас через виноградники и фруктовые сады по берегу р. Качи до подошвы гор, где начинается подъем по зубчатке на высоту 5000 ф. над уровнем моря. Северный склон хребта, по которому будет проложен рельсовый путь, представляет много красивых и живописных видов, как напр. высокие водопады, вековые леса и т.п. Перевалив хребет, дорога спускается по южному склону к берегу моря. Жадно вдыхая лёгкими живительный горный воздух, путешественник не перестает любоваться открывающимися перед ним, одна за другой, живописными картинами природы. Но все это вопрос будущего, хотя и не далекого, а пока железная дорога идет только до Севастополя, и там я должен был ожидать парохода, идущего из Одессы. Переезд морем оказался довольно приятным, благодаря хорошей погоде, и мы без приключений прибыли в Новороссийск, оживлённый порт для экспорта хлеба, откуда, после короткой остановки, отправились далее на юг, вдоль Кавказского побережья.
Стоя на палубе, я с любопытством смотрел на зеленые берега, думая, где-то судьба пошлет мне пристанище. Напрасно напрягая зрение, я старался на этих берегах найти признаки будущей русской Ривьеры. Большие буковые и каштановые леса, фиговые и пальмовые рощи, возделанные виноградники и фруктовые сады, все отсутствовало, по крайней мере я ничего не мог разобрать кроме высоких горных склонов, покрытых кустарником. Весь берег казался мне пустынным и диким. Только море блестело серебристым отливом, и играющие дельфины придавали этой картине немного жизни, да показавшйся вдали на миг одинокий парус, как будто уходивший от этих безлюдных берегов. Я невольно взялся за путеводитель, желая посмотреть, где и когда я встречу обратный пароход. Открыв портфель, я вновь пробежал записки Гартмана, чтобы убедиться, что тут нет недоразумения, и что это, действительно, тот край, где снег лежит лишь несколько дней, где июльское солнце, развивая тропический зной, не может высушить плодородной почвы, и где ночной ветер постоянно умеряет и освежает раскаленную за день температуру. Почти с сожалением оставил я в Туапсинской бухте пароход и в маленькой лодке отправился на берег. Капитан парохода, настоящий одессит, не бывший ни разу на Кавказском берегу и скептически отзывающийся об этом будущем рае, пожимая мне на прощание руку, сказал с иронией, что в следующий раз он, наверное, пристанет к мысу и осмотрит город, проезжая по электрической конке. Сознаюсь, что, выходя на берег, я находится в угнетённом настроении, и все казалось мне противным. Оживленная картина сотен лодок, окружающих пароход и укравляемых черноглазыми представителями Кавказских племен, крики матросов и скрип кранов, выгружающих товар, — все это не могло рассеять моих тяжёлых дум о несбывшихся надеждах. Более чем скромная гостиница и сдержанное приветствие хозяйки еще более усилили это настроение. Желая развлечься, я вышел на веранду. Здесь ко мне подошел какой-то господин, оказавшийся впоследствии Туапсинским старожилом, который, предполагая, что я приехал для изысканий проэктируемой жел. дороги, живо интересующей всех местных жителей, предложил мне остановиться у него в доме, так как, по его словам, у них вошло в обычай, что приезжие, вследствие плохого состояния гостиниц, останавливаются обыкновенно на частных квартирахх. Поблагодарив его за любезное предложение, я отказался однако от его услуг, намереваясь на следующий же день отправиться по железной дороге до Сухума. Старожил с широкой и сердечной улыбкой ответил, что это будет возможно в свое время, но что пока придется ограничиться поездкой вдоль шоссе и издали любоваться теми местами, по которым пройдет будущая дорога. Он любезно обещал мне найти наемную коляску с кучером до Сочи.
Вечер был теплый, и закат солнца на море прекрасный. Сопровождаемый моим чичероне, я пошел осматривать город. Мне сообщили, что город приобрел в собственность большой участок земли, разбиваемый теперь на мелкие участки, которые охотно покупаются по 1 руб. за кв. сажень. В центре города я заметил с полсотни строющихся домов; лавок и магазинов имелось достаточное количество. Одновременно с началом изыскания железной дороги здесь открыли свои действия «Черноморская коммерческая агентура», исполняющая в то же самое время и роль железнодорожной конторы: рабочие уже были заняты установкой телефонных проводов. Свисток отходящего парохода напомнил мне о том, что я думал два часа тому назад, и я с удовольствием заметил, что уже смотрю на вещи иными глазами. Мы осмотрели гавань, которую еще будут расширять, и место, где предполагается железнодорожная станция. За чаем у любезного хозяина мы выработали маршрут путешествия. После ужина со стаканом прекрасного местного вина, стоющего не более 60 к. за бут., но вкусом превосходящего все известные мне русские вина, возвращаясь при великолепном лунном освещении в мою гостиницу, я невольно подумал, что лунная ночь – самое прекрасное время для путешествия по Кавказу. Все налетевшие на меня сомнения и тяжелые мысли, как тучи, расплылись при этом мягком нежном свете, отраженном в тихо колеблющихся волнах.
На следующий день, рано утром, явился ко мне агент Черноморской коммерческой агентуры, который должен был сопутствовать мне до самого Сухума, указать продающиеся участки, в одном из которых, по моему выбору, я бы мог устроить свое гнездо, на первых порах для летнего и осеннего пребывания, а потом для постоянной жизни. Степан Иванович, к счастью моему, оказался довольно худощавым субъектом, что имело немалое значение, как в виду тесноты коляски, в которой мы должны были ехать, так и при предстоящих нам совместных ночлегах. Его багаж был также тощ, как и он сам, и состоял из небольшого саквояжа, непромокаемой накидки и фотографического аппарата, надетого через плечо. Кучер Иван сел на козлы, я по просьбе моего спутника поместился в коляске справа. Степан Иванович отскочил несколько шагов в сторону, щелкнула пружина, и в один миг Иван, лошади и я оказались снятыми, кто в профиль, кто en face; пластинка же №1 уже лежала на дне аппарата. Таким образом началась моя поездка вдоль будущей железнодорожной линии в прекрасную погоду, под чудно-синим небом и при весеннем апрельском солнце, но не нашем северном солнце, а таком, какое видишь только на благодатном юге. В этот же первый день я понял великое климатическое значение этой местности, даже в настоящее время, при неустройстве края. Я убедился, что слышанное мною на Севере об особенностях здешнего климата – сущая правда, а именно, что даже в июльские жаркие дни не слишком страдаешь от жары, особенно ночью. Мне говорили, что в самое жаркое время разница в температуре внизу и на горах у снежных вершин образует небольшое движение воздуха сверху вниз, от холодных районов к теплым, почему температура внизу редко превышает 20º. Это, так называемый норд-ост, который в Новороссийске превышает силу Мистраля Ривьеры. В летнее время около Туапсе он только освежает и является лишь слабым благодатным ветерком: южнее от Сочи до Сухума он исчезает, вследствие чего получается громадная разница во влажности воздуха между Туапсе и Сочи, чем и объясняется то обстоятельство, что виноградники южнее Сочи дают гораздо худшее вино, а лихорадки там гораздо опаснее.
В садах села Вельяминовского, через которое мы проезжали, фруктовые деревья уже отцвели, и вишни розовели в зеленой листве. Начинаем подыматься в гору, по направлению к морю, и въезжаем в прекрасный, хотя еще и молодой лес. Тут я впервые познакомился с кавказской растительностью, которая, в сравнении с растительностью Сочи и Сухума, где земля рыхлее, менее сочна, но все же, в сравнении с нашей северной флорой, очень богата. Деревья не очень высоки и не стары, но форма листвы и цвет ея чрезвычайно красивы, а так как лес к тому же был редкий, то густая трава и масса цветов покрывали лесную почву. Шиповники, покрытые по краям цветами, подымались к верхушкам деревьев. Рододендроны и азалии довольствовались низкими сучьями дерев, откуда цветы их, ниспадая гирляндами, нежились в мягких лучах солнца. Проехав несколько имений, находящихся не на южном склоне горы, по которой мы подымались, мы взобрались на вершину хребта, и тут Черное море предстало пред нами во всей своей красоте. Никогда не забуду я этого вида: он так величественен и вместе с тем навевает какую-то безотчетную грусть. На нервного человека он должен действовать успокоительно. Невольно привстав в коляске, я мог только ахнуть от восхищения. Этот горный склон, который с палубы парохода казался мне поросшим лишь кустарником, был в действительности возвышенным плато, перерезанным долинами, покрытыми великолепным лесом из буков, каштанов и дуба; земля, казавшаяся сухой и бесплодной, была усеяна ковром трав и цветов. Море, то море, по которому мы плыли, — только здесь я понял всю его красоту. Ни лодки, ни паруса, ни парохода нигде не было видно; на берегу ни одного дома, ни одной постройки, все только лес и море; лишь по той стороне Туапсинской бухты виднелся маяк. Я вышел из коляски и, отойдя от дороги, уселся под громадным дубом. Сняв фуражку, я предался мечтам. О, как я в эту минуту наслаждася величавым спокойствием окружающего меня мира. Подошедший ко мне Степан Иванович понял мое настроение. Много лет тому назад, приехав сюда больным чахоткой, он тут получил возможность поправить свое здоровье и вернуться к работе. Поняв мое душевное состояние, он не беспокоил меня разговорами, и только спросил, указывая на свой аппарат: «Прикажете?». «Участки здесь не продаются, но вид снять можно», добавил он, на что я ему ответил: «то, что я здесь видел и прочувствовал, вам не удастся проявить на вашей пластинке, а поэтому едем дальше». Через полчаса мы свернули в сторону и остановились у небольшой, чистенькой, оштукатуренной дачи, принадлежащей генерал-лейтенанту Н.П.П., живущему в Петербурге. Пока мой спутник с помощью услужливого управляющего занялся выкладыванием из корзинки нашего завтрака, я направился к устроенному над самым морем, на вершине хребта, павильону, осмотрел подвал для вина, попробовал свежих черешен в саду и невольно подумал: как тут хорошо жить. Во время завтрака управляющий сообщил нам, что образовалось большое миллионное акционерное общество для соединения всех уже возделанных виноградников в одних руках, желающее кроме того скупить из окружающих имений подходящие земли для устройства новых виноградников, так как эти места вполне пригодны под виноградную культуру. До ночлега нам надо было остановиться в соседнем имении Нашэ, приобретенном одним обществом и распределяемом на дачные участки для продажи; там, по словам Степана Ивановича, я мог найти подходящий участок для себя. Поэтому, распростившись с любезным управляющим имения, мы отправились дальше.
Когда мы приехали в имение Елизаветино, нас принял, по местному обычаю с открытыми объятиями, тамошний управляющий и винодел барона Штейнчева (так в тексте, думаю, что это Штейнгель, - К.В.Н.), А.Н. К-ов, один из самых деятельных людей края. Нас поместили в большом деревянном доме у самого моря. Чрез минуту мы были приглашены к чаю или вернее к обеду, так как иначе назвать обильное и вкусное угощение, которое нам было предложено. Хозяева стали извиняться, что сервировка не затейлива и проста; мы же извинялись, что так голодны и едим за четверых; в конце концов, все остались довольны. Все время; не забудьте, что был апрель месяц, дверь на веранду была открыта. Окончив наш чай, мы вышли на веранду подышать воздухом. Что это был за чудный вид. Оригинальная архитектура дома, в полувосточном вкусе, с большими балконами и верандами, с открытыми галереями, широкая средняя аллея сада, ведущая к морю, из больших туй. А вдали серебристое тихое море, — все вместе было так очаровательно и великолепно, что не верилось, что мы находимся в России. Чтобы понять мои ощущения, надо самому испытать их. Я чувствовал себя совсем ничтожным и подавленным этой величественной природой и радовался, что все виденное мною находится не где-нибудь далеко, в Италии или на острове Корфу, в чужой земле, где и сам бы я чувствовал себя чужим, но в расстоянии каких-нибудь двух дней пути от центра России – Москвы. Наше восхищение было прервано хозяином, напомнившим нам, что для людей, не привыкших к здешнему климату, не следует ночью долго оставаться под открытым небом. Вернувшись в дом и расположившись удобно в уютной гостинной, мы разговорились прежде всего, конечно, о том, что наиболее интересовало хозяев: о будущей железной дороге, о будущности местного винодельческого общества, о Туапсе и будущем всего края. Затем незаметно тема изменилась, и мы заговорили о трудных временах, пережитых краем.
Наша хозяйка, которая 20 лет тому назад, будучи совсем молоденькой девушкой, приехала в край после окончания войны 1878 года, в то время, когда тут еще жили черкесы, рассказала нам немало интересных эпизодов из жизни былых времен. Некоторые из этих рассказов я занес в мою записную книжку и, с любезного разрешения хозяйки, передаю кое-что из них моим читателям.
I.
В 1878 году, — начала рассказ г-жа К. – я вышла замуж и переехала на жительство в это самое имение, купленное моим мужем. Храбрая руссская армия стояла тогда в С.-Стефано. Недалеко от нас жил воинский начальник, — полковник М., тоже с молодою женою. Мы, конечно, скоро познакомились, и я рада была этому знакомству с влиятельным представителем власти, так как леса и дороги были еще не безопасны. Оба они были кавказского происхождения, но православные, и всей душой преданные нашему отечеству. После заключения мира полковник получил приказание очистить леса от живущих там черкесов, которые вернулись в край и надеялись, с помощью Турции, завладеть своими старыми насиженными местами. Исполнить это приказание было для полковника трудно и тяжело. Трудно потому, что черкесы жили в диких горных малодоступных местностях и были хорошо вооружены. Тяжело потому, что на этих несчастных, с их женами и детьми, приходилось охотиться с собаками, как на диких коз. Многие из них были убиты, другие погибли в лесах, и очень немногим удалось бежать через турецкую границу. Остались только несколько десятков семейств, которые жили в горных лесах, над нашим имением. Честный, храбрый и гуманный полковник хотел с этими несчастными заключить мир, но трудно было найти случай начать переговоры. В Туапсе жил туземец, хорошо знавший места, где жили черкесы. Он взялся отправиться к ним в качестве парламентера, но чем его миссия окончилась — неизвестно, потому что он больше не вернулся. Черкесы, вероятно, его убили, хотя впоследствии они в этом не сознавались. В один прекрасный день я вышла погулять в лес. Вблизи самой мызы встречаю я черкешенку с ребенком на руках. Сначала я испугалась, но потому, увидев, что она бросилась предо мной на колени, я подошла к ней. Что она говорила, я не могла понять, но сообразила, что ея ребенок, годовалая девочка, болен, и мать просит меня о чем-то. Осмотрев девочку и увидев, что истощенный голодом ребенок в жару, я ей дала знаками понять, что пойду домой за лекарствами, и просила ее обождать меня. Через четверть часа я вернулась с лекарствами, молоком, хлебом и старым платьем, отдала ей их и постаралась объяснить ей, чтобы она пришла ко мне сюда же и на другой день, на что черкешенка, по-видимому, согласилась. На другой день я пришла не одна, а с женой полковника. Черкешенка сначала испугалась, но когда моя подруга начала с нею говорить, на ея наречии, она успокоилась. Никогда не забуду – говорила г-жа К. – живописную группу, какую мы составляли, сидя втроем в диком лесу. Насчастная, истощенная, в жалких лохмотьях, черноглазая черкешенка была опоясана вокруг талии серебряным, широким кушаком чудной кавказской работы, но без кинжала. Волоса ея были собраны на голове узлом и перевязаны красным платком. Она боязливо отвечала на вопросы моей подруги и была очень занята кормлением своего ребёнка. Видно было, что она несчастна, но глаза ея блестели и плакать она не думала. Было решено, что и на следующий день мы встретимся на том же месте. Подруга мне потом сообщила, что она предложила черкешенке, чтобы вместе с нею пришел депутат от черкесов для переговоров. По приходе домой, мы рассказали о нашем свидании мужьям, которые сочли нужным принять некоторые предосторожности, а именно: трое вооруженных солдат были спрятаны в лесу, вблизи места свидания. На другой день мы с подругой явились на свидание первыми и, после долгого ожидания, хотели уже уходить, когда появилась черкешенка, но одна, без ребенка и провожатого. Она рассказала, что ребенок ея ночью умер, — «вероятно, Аллах хотел наказать меня, несчастную мать, за то, что я пошла просить христианской помощи», — объяснила она, но все же и после этого пришла на свидание к нам. Сделала она это тайком и только для того, чтобы передать, что депутатов не прислали из боязни ловушки. Услышав это, жена полковника решилась тотчас же пойти к ним, одна, зная, что муж никогда бы ей этого не позволил. Я с ней простилась, повесила ей на шею крест, расцеловала и благословила. Солдатиков я отправила домой и старалась избегать встречи с мужем, чтобы не выдать нашего секрета. К вечеру храбрая полковница вернулась невредимая домой и рассказала, что ея хлопоты, кажется, увенчались успехом. Она нам передавала, что, когда подошла к лагерю черкесов, один из стоящих на страже поднял на нее оружие, но черкешенка что-то ему закричала, и на ея крик собрались черкесы, спрашивая ее о цели ея посещения. Последствием храброго поступка этой женщины было начало переговоров, окончившихся изъявлением покорности несчастных черкесов, не желавших оставить родину. Женщина-мать, которая из любви к своему ребенку решилась обратиться к христианам за помощью, еще недавно жила в Новороссийске. Так мы, женщины, помогали, по-своему, покорять Кавказ, во второй раз, не оружием, а любовью и добротой, — закончила свой рассказ эта симпатичная пионерка края.
II
Было уже позно, но мне удалось уговорить любезных хозяев рассказать еще что-нибудь из обыденной жизни вторичного покорения края. Как вам известно, начала г-жа К.- по заключении мира в 1878 году, черкесы, вернувшиеся из Турции во время войны, большими массами бежали обратно. Но там им, по-видимому, не понравилось и, вспоминая свою чудную родину и тоскуя по ней, многие из них делали попытки снова пробраться на Кавказ, сознавая даже, что их ожидает наказание за поднятие оружия против России. И вот, восемь человек смельчаков-черкесов, усевшись в фелюгу и захватив с собою все свое добро, в одну темную ночь отплыли от Малоазиатского берега, с намерением добраться до Кавказского берега. К несчастью, их суденышко было захвачено пиратами, которые, обобрав до нитки и убив трех человек во время нападения, остальных пощадили, бросили на тот именно берег, близ нашего имения, где они хотели высадиться. На следующий день мы и нашли их здесь полуживыми. Общими силами мы их одели и накормили. Так как при них не только не было никаких бумаг, но и вообще никаких доказательств их происхождения, сами же они выдавали себя за греков, то им вскоре был дан земельный надел. Вместе с тем был учрежден за ними надзор. Устроившись на отведенной земле, они, спустя некоторое время предложили своим семьям, оставшимся в Турции, не открывая родства с ними, выхлопотать себе разрешение вернуться на Кавказ. Семейства исполнили это предложение через два года и, нагрузив своим имуществом фелюгу, отправились в свою очередь на Кавказский берег, имея рулевым 70-летнего старика. Приплыв благополучно на третий день к Кавказскому берегу, они собирались выйти около Сухума, но судьба распорядилась иначе: в ночь накануне их высадки поднялась сильная буря, и фелюга, со всем своим грузом, была выброшена на берег, опять-таки около нашего имения, недалеко от селения отцов и мужей этих несчастных. Часть их при этом потонула. Узнав совершенно случайно о крушении, именовавшие себя греками так сумели скрыть тайну своих отношений, что только через 10 лет мы узнали о соединявшем их родстве. Бог спас старика-рулевого от смерти при крушении и его, как неимевшего вида, на жительство отправили в Тифлис. Судьба его мне неизвестна», — заключила г-жа К., — «но все остальные живут мирно и хорошо недалеко от нас. Я часто их навещаю, и они всегда принимают меня с радостью».
На следующий день, открыв ставни у окон моей спальни, я увидал зрелище до того необыкновенное, что не хотел верить, что мы находимся в России в конце апреля. Весь двор представлял целое море роз с таким разнообразием, какого мне никогда раньше не приходилось видеть. Глубоко вдыхая в себя свежий утренний воздух, пропитанный ароматом роз, я не мог оторваться от окна. Но коляска наша уже поджидала у ворот, и солнце стояло высоко. Я чувствовал себя отдохнувшим и готовым к новым подвигам и впечатлениям, и, что страннее всего почувствовал ощущение голода, что было для меня совершенно ново. Я был готов плотно позавтракать. Неужели я – тот самый человек, который в Петербурге утром довольствовался стаканом чая без хлеба? За завтраком я с удовольствием отведал каждого из предложенных любезной хозяйкой блюд. Видите эту лососину, — сказала она, я ее сегодня утром сама словила. Весною море у нас, как рыбный садок, понадобится рыба, я бросаю сетку из моей маленькой лодки, укрепив один конец сетки у берега. Для того мне не нужно ничьей помощи, я справляюсь одна. Она объяснила, что весною лососки идут вдоль берега к устьям рек, где они мечут икру в пресной воде. Вообще, берега Черного моря и реки богаты рыбой; богатством этим местные жители пока не пользуются.
Простившись с гостеприимными хозяевами, мы отправились дальше в имение, бывшее Зубова, недавно приобретенное графом А. Д. Шереметевым, где нам предстояло ночевать. Дорогою мы несколько раз останавливались в великолепных каштановых лесах, по которым пройдет будущая железная дорога, то приближаясь к самому морю, то углубляясь в дремучий лес. Эта часть побережья одна из самых красивых. Нетронутые человеческой рукой каштановые леса для нас, северян, кажутся оригинальными, в 50 шагах от дороги без топора уже и шагу нельзя ступить, вековые темные каштаны, не пропуская солнечных лучей, бросают густую тень на землю, покрытую растениями из породы орхидей. Они дают ежегодно такую массу плодов, что могли бы прокормить немало семейств, здесь же ими никто не пользуется. Рядом с этими гигантами растет светлозеленый бук, окруженный цветами растений, требующих воздуха и солнца. В стороне вы видите как бы простор, как будто лес стал реже. Вы надеетесь пробраться, но ошибаетесь: там такая масса цепких лиан и шиповника, опутавших своими ветвями молодые деревца, которые они положительно душат, — так много в траве палочек высохшего шиповника, что вы шагу сделать не можете и возвращаетесь назад. Тому, кто находится первый раз в этих местах, кажется, что он попал в девственный американский лес. А между тем, вы только на берегу Черного моря, где уже две тысячи лет тому назад римляне и греки распространяли цивилизацию, и где в самом начале христианская вера нашла себе надежное убежище. Имение, бывшее Зубова, большое драгоценное имение с большими лесами, которые следовало бы эксплоатировать, а приморскую часть отвести под культуру. Без сомнения, при новом владельце так и будет. Будущая железная дорога оставляет в этом месте море для более удобного перехода чрез довольно значительные реки. После перехода через речку Шахе, она круто снова поворачивает к морю; здесь, на прекрасном возвышенном плато, находится имение адмирала Шмидта, а у устья реки развалины русских Головинских укреплений. Эта крепость была построена нашими войсками под неприятельскими выстрелами; когда гористая часть местности была еще в руках черкесов. Устье речки образует небольшую гавань, достаточно глубокую для мелких судов, а потому русские воспользовались ею для десанта и выгрузки привезенного из Керчи для постройки крепости камня; в настоящее время от крепости остались одни лишь развалины.
По чудному морскому берегу, принадлежащему имению «Варданэ» Вел. Кн. Михаила Александровича (это какая-то ошибка, надо ведь — Михаил Николаевич — К.В.Н.), и имениям Вел. Князей Константина и Дмитрия Константиновичей, мы приближались к Царскому имению Дагомыс. Не доехав до этого имения, мы остановились на час на месте предполагаемой станции будущей жел. дор. около самого моря, близ шоссе, где расположены два имения, из которых одно принадлежит Н.С. Абазе, другое недавно приобретено гр. С.Д. Шереметевым. Берег здесь песчаный и очень удобный для морских купаний. На возвышенном месте стоят развалины древней христианской церкви. Все склоны к югу и западу уже покрыты фруктовыми садами и виноградниками. На севере же и востоке царствуют вековые дубы и каштаны, достигшие, благодаря влажности климата, таких размеров, что разве только на Кавказе и можно встретить подобные экземпляры растительного царства. Эти два имения служат достойным украшением въезда в Царское имение.
Когда вы проезжаете на пароходе мимо этой местности, вы видите на однообразно темно-зеленом фоне горных склонов светло-зеленые пятна и больше ничего. Напрасно стараетесь вы разглядеть в бинокль следы построек и признаки цивилизации. Вы ничего не увидите. Все вместе представляет как бы голые горные склоны, покрытые мелким лесом. На самом деле светло-зеленые пятна – это чудные газоны, раскинутые перед будущим Царским дворцом; а то, что с парохода кажется мелким лесом – это – великолепный парк из вековых дубов и каштанов, еще недавно представлявший дикую лесную чащу. Огромные дровяные склады на берегу указывают, сколько нужно вырубить на Кавказе леса, чтобы хоть немного его расчистить. Прекрасные фермы и службы уже готовы, но чертежи дворца еще ждут утверждения Царственного Хозяина. Между Дагомысом и Сочи будущая железная дорога проходит исключительно между дачными участками, многие из которых уже обрабатываются. От этой группы будущих дач вы по довольно длинному мосту въезжаете в уездный город Сочи. Напрасно вы искали бы глазами наш обычный российский уездный город. Нечто похожее вы, пожалуй, найдете внизу, где помещаются рынок и базар. Все городское население живет в более возвышенной части город. Дома, окрашенные в белый цвет и построенные на расстоянии 30-50 саж. друг от друга, среди зелени окружающих садов, имеют очень красивый вид. В этом уголке я решился отдохнуть. И так как в городе не было никаких достопримечательностей, я все время проводил на балконе дома, на берегу моря, вдыхая чудный морской воздух и набираясь сил для дальнейшей поездки.
На следующий день Степ. Ив., который не хотел и не мог, как я, остаться в Сочи отдохнуть, простился со мной и отправился на пароходе в Туапсе, дав мне обещание прислать фотографии с сделанных им снимков. С Иваном я также простился и таким образом прервал все связи с миром, в котором жил до того и остался один, спрашивая себя: для чего? Неужели для того, чтобы без знакомств, без всякого комфорта, на балконе довольно скверной гостиницы, на старом диване отдыхать от усиленной петербургской работы, расстроившей мои нервы? Мое решение на первый взгляд могло, пожалуй, показаться неосновательным, но будущее не заставило меня в нем раскаиваться, — еще и теперь я вспоминаю о том, как я наслаждался тишиной окружавшей меня природы. Что Сочи даст усталому человеку через несколько лет, когда железная дорога соберет там много приезжих, не знаю, но в то время это был уголок с чудным климатом, где можно было вполне отдохнуть. Сочи поныне еще скромный уездный город, который я бы скорее назвал дачным городом, хотя он все-таки значительно отличается от так называемых посадов, расположенных в этой местности. Вы там уже найдете некоторый скромный комфорт, напр., хорошего парного извозчика. На одном из них я из Сочи отправился дальше, через Адлер, Гудаут и Новый Афон до Сухума. Но так как я уже чувствовал себя гораздо бодрее, то почти половину дороги прошел пешком со своим проводником, местным уроженцем, черноглазым абхазцем Кириллом, придерживаясь линии будущей железной дороги. Много раз, сидя на откосе у моря, совершенно один, мечтал я о том, что будет здесь через несколько лет, когда железная дорога соединит эту богатую страну с остальной Россией. В такие минуты мне представлялся поезд, мчавший мимо меня, с любопытными туристами на площадках вагонов; мне чудился все более и более удалявшийся и постепенно затихавший шум колес. Кирилл, который сопровождал пионеров, производивших изыскания дороги, был твердо убежден, что именно им было указано направление дороги. Поэтому он ревностно старался поддержать во мне живой интерес к этому делу. Прибыв наконец в Сухум, я был почти уверен, что совершил путешествие по железной дороге.
Недалеко от Сочи на р. Агуре имеется замечательный серный источник, которому суждено, вероятно, приобрести впоследствии важное значение в лечебном отношении. Как говорят, здесь имеются также гроты, насыщенные серными газами до такой степени, что было два смертных случая с людьми, входившими в них. Почва в этих местах очень влажна от находящейся там массы родников. Во многих местах на откосах замечаются оползания. В одном месте также шоссе начало оползать, а потому немного выше устроено новое шоссе, но и это, оползая, в свою очередь, приближается понемногу к старому. Позно вечером мы приехали в Адлер. Найти комнату оказалось немалым трудом. Только после долгих поисков нам еле удалось, наконец, поместиться в грязном номере невзрачной гостиницы. Город сам по себе неинтересен, но важен в торговом отношении как центральный склад и рынок табачной торговли. Из Адлера отправились мы на Ю.В.
Проехав через густой буковый лес, мы вдруг очутились на берегу Черного моря, у самой дороги, ниже которой пройдет еще линия железной дороги, упираясь прямо в отвесно стоящую скалу, где будет прорыт тоннель, и отуда откроется очень живописный вид.
Если пройти, как мы, по линии жел.дор., то уже теперь можно составить понятие, каковы будут эти наиболее интересные 5 верст дороги. Влево высокие почти вертикальные скалы, в расселинах которых виднеются небольшие деревья, кустарники и масса цветущих растений. Направо бесконечное море; внизу пропасть и волны, разбивающиеся о столбы эстакады, на которой будет выстроена жел. дор. В настоящее время путь еще не устроен, и поэтому вам кажется, что поезд должен переплывать от одного мыса к другому; где мыс далеко вдается в море, дорога идет тоннелем. В некоторых местах тоннели сравнительно длинны, но как будто, чтобы напомнить вам близость моря, на расстоянии приблизительно 50 саж. сделаны большие окна. Во время постройки через них выбрасывался камень, теперь же они служат для освещения тоннеля. Проехав над и около моря, вы таким образом переезжаете границу Абхазии и приближаетесь к станции Гагры, находящейся у развалин древних римских укреплений, известных под названием Гагры. Это одно из самых интересных и, вероятно, одно из самых здоровых мест побережья. Первыми колонистами этого чудного уголка были греки; жившие здесь за несколько столетий до Рождества Христова. Затем Римляне завоевали эти места и построили крепость, которую при отплытии разрушили. Но так как она защищает единственный удобный путь в Абхазию, по которому черкесы делали набеги, то абхазцы опять восстановили ее. Еще и теперь можно разобрять её устройство. Она была построена с двойными стенами и укреплениями, с низкими, но массивными башнями. Из этих старых памятников уцелела церковь. От нея сохранился в сильно пострадавшем виде весь корпус, имеющий в восточной части полузакрытые круглые хоры; стена западной части и два портика тоже целы. Виноградные лозы и ползучие растения трельяжами вьются по ея старинным толстым стенам.
Интересно было бы знать, когда были сделаны подробные исследования и раскопки. Археолог В.Б. Чернявский замечает о Гаграх, что любопытно было бы исследовать громадные подземелья, находящиеся под этими старинными крепостными стенами. План укрепления и его положение между скалами и берегом изображены Дубуа де Монпере, но никто не упоминает о корридорах, идущих под Гаграми в разные стороны, они не были даже известны в эпоху кавказской войны, почему ими и не пользовались, при вторжениямх горцев. Очевидец передавал мне, что в этих корридорах с обеих сторон есть двери, — ведущие в комнаты, куда ему не удалось проникнуть, так как двери эти были заперты. Существует предание о богатствах, зарытых в этих недоступных комнатах. Но мы должны были ехать дальше, потому что в 10 верстах предполагалась остановка в одном из самых интересных мест побережья, у древнего города Питиуса, ныне Пицунда…
… (описание путешествия по Абхазии я не переписывал — К.В.Н.)…
В Сухуме сел на идущий в Одессе пароход. Разница была лишь в том, что прибой был очень силен, и по правде говоря, я не думал, что нам удастся подняться на пароход.
(Перепечатывается с сайта: http://sochived.info/.)
