Юрий Венедиктов
Проза:
Когда будете в Москве, приходите ко мне на день рождения
Его звали Гена Морковкин. Я познакомился с ним, скорее всего осенью 1945 года. Его отличала от других приземистая фигура, вызванная тем, что колено одной ноги у него было повреждено при спуске на лыжах с горы, причем срослось под прямым углом. Это вынуждало его ходить с наклоненным корпусом. У него было продолговатое лицо, на котором выделялась нижняя челюсть. Голос не отличался мелодичностью, был даже несколько скрипуч. Гена учился на два класса младше меня, частично из-за оккупации немцами Угодского завода.
Всех деталей нашего знакомства я уже не помню. Но нас сблизило многое общее: запойное чтение, обсуждение прочитанных книг, интерес к истории родного края и его географии. Жили мы в разных местах Угодского завода. Гена с матерью, отцом и сестрой в дальнем конце улицы Горького, а я – с бабушками Татьяной Алексеевной и Наталией Ивановной – на 1-ой Лесной улице. Тогда эта улица располагалась почти на въезде в Угодский завод со стороны разъезда Обнинское. Тем не менее, мы часто встречались, то у меня дома, то у него.
У Гены была любимая присказка «Будь человеком!», с которой он подчас начинал фразу, даже если присказка не вписывалась в её контекст. Мои бабушки и прозвали его «Будь человеком». Так это nickname и привязалось к нему.
Девочки начали интересовать меня в раннем возрасте. Еще когда мы жили в Ногинске, и мне было около шести лет, у меня была подружка по имени Лина. Уже позже, когда мне было лет восемь, это было в Угодском Заводе, мне подарили черепаху, которую я назвал Линой в честь моей подружки.
В годы учебы в 8-м, 9-м и 10-м классах я стремительно взрослел и вопрос отношений с девочками интересовал меня всё больше. «Пионерская Правда», а также «Комсомольская Правда». популяризовали переписку между московскими и сельскими школьниками и часто публиковали почтовые адреса школьников, желающих переписываться по почте.
Я присмотрел адрес одной московской школьницы и послал ей письмо, не будучи уверен в ответе. Ответ, однако, пришел, и переписка началась. О чем мы писали друг другу, в памяти у меня не сохранилось. Для меня тогда был важен сам факт переписки. Естественно, я распустил губы и безбожно этим хвастал.
И вдруг в один далеко не прекрасный день переписка прекратилась. Правильнее сказать, я перестал получать ответы на свои письма. Я был уязвлен. Прошло какое-то время, и я узнал, что, оказывается, Гена Морковкин написал в адрес этой московской девочки письмо, в котором он предостерег её от знакомства со мной. Что им руководило?
В финале в моих руках оказался ответ этой девочки Гене Морковкину, она благодарила его за то, что он раскрыл ей глаза на истинное лицо Юры Венедиктова, а также предложила Гене:- «когда вы будете в Москве, приходите ко мне на день рождения».
Как я сейчас помню, размолвка между мною и Геной достаточно быстро рассосалась, обиды у меня на него не было, уже тогда я был достаточно ироничен к самому себе, но еще долго эта фраза «когда вы будете в Москве, приходите ко мне на день рождения» использовалась нашим школьным окружением в шуточных пикировках.
В 1970 году я работал в Сухумском физико-техническом институте начальником научно-исследовательской лаборатории и готовил кандидатскую диссертацию. Жил я тогда в поселке Сухумского физтеха на так называемом Кукурузном поле.
Однажды летом, ближе к вечеру, у меня дома появился Гена Морковкин с женой. Оказалось, что он отдыхает около аэропорта Бабушара в доме отдыха какой-то московской организации, связанной с детищем А.И. Берга, Калужским научно-исследовательским радиотехническим институтом, в котором Гена и его супруга работали.
Мы провели вечер в воспоминаниях о прежних временах, это была единственная тема, которая нас объединяла. Когда Гена узнал, что я готовлю кандидатскую диссертацию, почувствовалось, что эта тема живо его интересует. На мой вопрос о том, как у него обстоят дела в этом направлении, он ответил, что основные посты в институте занимают военные и таким шпакам, как он, очень трудно пробиться. Еще раньше я замечал у него чувство обиды на то, что из-за ноги его статус ниже, чем у других.
Его супруга, ничем не приметная дама, очень похожая на серую мышку, никак не проявила. Поздно вечером я отвез Гену и его супругу на машине в дом отдыха. Эта встреча ничем особенным мне не запомнилась.
В начале сентября 1992 года из-за военных действий в Абхазии я был вынужден переехать, а если правильнее, то бежать в Россию. 19 октября я уже был принят на работу в Физико-энергетический институт, расположенный в городе Обнинске. Я приехал в Обнинск с самым скудным набором носильных вещей. Почти как черепаха – все своё ношу с собой. Постепенно я стал обзаводиться всем необходимым. И вот однажды по какой-то нужде я заглянул на маленький привокзальный рыночек Обнинска и услышал характерный хриповатый голос Морковкина – он приценивался к какому-то сельхозинвентарю. Услышав мое обращение к нему, он повернулся в мою сторону, взглянул на меня и выразился примерно в таком роде: - Ну и рожу же ты себе раскормил! Услышав такое от своего школьного товарища, я был просто шокирован. До этой встречи я уже был в Протве у моих школьных товарищей. Все уже знали, что я вынужденно переехал из Абхазии в Россию, что нахожусь в тяжелых материальных обстоятельствах. Тем не менее в голосе Гены было и какое-то злорадство, и даже, неприязнь. Он не пригласил меня к себе домой. Его серая мышка молчала, но её молчание было достаточно красноречиво, в нем громко слышалась поддержка Гены. К этому времени я знал, что у Морковкиных трое дочерей, но не более того. Это была моя последняя прижизненная встреча с Геной.
В октябре 2005 года я уволился из ФЭИ и стал вырабатывать стиль жизни на пенсии. Это был длительный и не всегда приятный процесс. К началу 2007 года я в значительной мере перестроился и нарисовал в сознании план обследования Жукова, восстановление старых связей, фотографирование милых мне мест и т.д.
Я уже знал, что Гена Морковкин несколько лет на пенсии, что он не может ходить, что его возят на коляске. Его посещение было первым в моем списке. Но вот 13 февраля 2007 года мне позвонила из Протвы моя школьная приятельница и сообщила, что Гена Морковкин скончался.
Его дочери вышли замуж и разъехались в разные стороны. Гена и его жена поехали погостить к одной из дочерей в ближнее Подмосковье. Однажды жена Гены выносила мусор и во дворе дома попала под машину. Её в тяжелом состоянии увезла машина скорой помощи. В конечном результате она осталась жива, но на Гену это подействовало самым худшим образом. Похоже, он уже потерял и смысл жизни и желание жить. Его похоронили в ближнем Подмосковье, в Люберцах или около них.
Я часто думал, что травма, которую Гена получил в детстве, неумение сельских лекарей срастить его колено таким образом, чтобы Гена мог ходить, лишь слегка прихрамывая, сказалась на его образе жизни и судьбе. Я почти уверен, что это способствовало формированию многих черт его характера: чувству обиды на более успешных, зависти, резкости в суждениях, сарказму, соседствующему с грубостью, неуживчивости. А ведь он был очень способным человеком. К сожалению, как правило, физические недостатки вредят и мешают не только в личной жизни, но и в профессиональном плане – тебя уж точно не сделают президентом, дипломатом или крупным начальником. Обратных примеров я, к сожалению, не знаю.
Юбилейная медаль
Эту тему мне подсказала книга Мариэтты Шагинян «Билет по истории. Четыре урока у Ленина. Очерки и статьи» (Москва, «Художественная литература», 1980).
Как обычно, всё написанное Мариэттой Шагинян основательно, детально до мелочей и … многословно. О Ленине Шагинян пишет, что он родился в пятницу 10 апреля 1870 года (по старому стилю – по тогдашнему календарю «в Страстную неделю на плащаницу»).
Забавно читать у Шагинян, о чем же писали тогдашние провинциальные газеты – оказывается, остро современными были проблемы аэронавтики и поисков нового источника энергии в науке: в феврале 1870 года вышел «мемуар француза Мушо» о замене топлива солнечной энергией: он сделал первую попытку привести в действие маленькую паровую машину с помощью солнечной энергии; а Феликс Тозелл объявил, что изобрел механизм управления аэростатом и смесь, заменяющую газ…
И всё это всего лишь сто пятьдесят лет назад!
Но я отвлекся! Воспоминания относят меня почти на сорок лет назад. Шел тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. Страна готовилась отметить в апреле 1970 года столетие со дня рождения В.И. Ленина. 5 ноября 1969 года Указом Президиума Верховного Совета СССР были учреждены положение и описание юбилейной медали «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина».
Юбилейная медаль была учреждена двух наименований:
• "За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина";
• "За воинскую доблесть. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина".
Юбилейной медалью "За доблестный труд»” награждались: передовые рабочие, колхозники, специалисты народного хозяйства, работники государственных учреждений и общественных организаций, деятели науки и культуры, показавшие высокие образцы труда в ходе подготовки к ленинскому юбилею.
Процедура представления к награждению была расписана в деталях - награждение юбилейной медалью " производилось указами Президиума Верховного Совета СССР или от его имени совместными постановлениями республиканских, краевых и областных партийных, советских и профсоюзных органов, приказами Министра обороны СССР, Министра внутренних дел СССР, Председателя Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР, главнокомандующих видами Вооруженных Сил СССР, командующих войсками военных округов, групп войск, округов ПВО и флотов.
В дополнение к статье 2 Положения о медали Президиум Верховного Совета СССР постановлением от 24 февраля 1970 года установил, что награждение юбилейной медалью трудящихся Москвы производится совместным постановлением городского комитета КПСС, исполнительного комитета городского Совета депутатов трудящихся и городского совета профессиональных союзов, а трудящихся городов Ленинграда, Киева, Минска, Ташкента, Алма-Аты и Севастополя - совместными постановлениями соответствующих областных комитетов партии, областных советов профессиональных союзов и исполнительных комитетов Советов депутатов трудящихся этих городов.
Награждение было супер масштабным – было награждено более 11000000 человек. В моей памяти хорошо сохранились отдельные события, которые сопутствовали компании по награждению и как это происходило на практике – на примере награждений юбилейной медалью сотрудников Сухумского физико-техническом институте.
Институту было выделено энное количество медалей. Руководство института, партком и местком решили вопрос о распределение медалей до предела просто и, по их мнению, даже изящно.
В ход был пущен подушевой принцип: общая численность сотрудников института была поделена на количество полученных медалей (естественно, за вычетом того количества медалей, которое было отложено для руководства института). Таким образом, было определено, какое количество медалей полагается каждому подразделению, исходя из его численности. Дальше порядок распределение медалей определяли руководители подразделений вкупе с парторгами и профоргами.
Что же получилось на практике? Например, в автохозяйстве и отделе главного энергетика трудились сотрудники с момента основания института, а в управлении строительства был, в основном, молодой контингент. В результате в управлении строительства юбилейную медаль получила молодая сотрудница - невестка всем нам хорошо известного шофера дяди Гриши Ходоса, а сам дядя Гриша медали не получил. Удивительна стойкость, с которой он переносил дружеские, а, может быть, и недружеские насмешки.
Более трагичная история произошла с электромонтером дядей Семеном Журбой – он умер, не вынеся упреков и насмешек своей жены, известной своим крутым нравом тетки Анны. Шофер Васильев также, не вынеся, как он считал позора, умер от инфаркта. И это только известные многим факты.
Многие, в том числе и награжденные, воспринимали эту компанию скептически. С точки зрения сегодняшнего наблюдателя, все это в какой-то мере, напоминало фарс.
Похоже, в качестве примера для подражания Правительство СССР, а также все последующие звенья по подчиненности использовали материалы компании по празднованию 300-летия дома Романовых – тогда награждение было тоже масштабным и я помню, что когда-то держал в руках юбилейную медаль-бляху, которой награждались даже дворники, бывшие вместе с жандармами опорой власти.
Кстати, похоже, отнюдь не случайно проглядываются какие-то аналогии и в том плане, что произошло спустя годы после этих компаний. Празднование 300-летия дома Романовых состоялось в 1913 году. До конца династии оставалось меньше четырёх лет…
Сосуд WEDRO
Процент дураков у всех народов одинаков.
Литовский журналист Альгирдас Чекуолис.
Не знаешь, что делать – не делай ничего.
Принцип летчиков-испытателей.
- Это какая-то мистика, - председатель комиссии бессильно откинулся на спинку стула, - ума не приложу, что делать?
- Похоже, это грозит нам большими неприятностями, – сказал один из членов комиссии.
- Скорее всего! Ну что же, хочешь – не хочешь, а придется идти к руководству!
Шел 1956 год. Некоторое время назад Сухумский физико-технический институт покинула последняя группа немецких специалистов. Перед отъездом они провели инвентаризацию оставляемого ими имущества: приборов и материалов.
По указанию Министерства после отъезда немецких специалистов в институте была создана комиссия, которая должна была провести повторную инвентаризацию оставленного немецкими специалистами имущества. До поры, до времени работа комиссии шла без сучка и задоринки, пока комиссия не дошла до позиции: das Gef;; – Wedro – 1 (ein) St;ck, что в русском переводе означало: Сосуд – Wedro – 1 (одна) штука.
Эта позиция ввела членов комиссии в стопор: что это за сосуд; сосуд Дьюара был известен, но о сосуде Wedro никто ничего не знал. Никого не смутило, что слово Wedro было без артикля. Обратились к нескольким советским специалистам, косвенно участвовавшим в работе предыдущей комиссии – нулевой эффект: они что-то бормотали в свое оправдание, утверждали, что все указанное в ведомости предыдущей комиссии было в наличии.
Расправа, как обычно, была скорой: кто-то получил выговор, некоторых лишили премий. Но основной вопрос остался нерешенным. К делу подключились режимные службы – даже для людей со слабым обонянием запахло жареным – а вдруг, это что-то очень важное и, может быть, даже секретное.
Шло время. Все притаились. Руководство института вышло на Министерство. Режимные службы также вышли на свое руководство в Москве. Наконец какой-то чудак с нетрадиционным мышлением посоветовал связаться с одним из немецких специалистов, который был членом инвентаризационной комиссии и который в данный момент, к счастью, находился в командировке в Москве. Немец оказался человеком с большим чувством юмора. Когда ему рассказали о предмете обращения к нему, он внимательно выслушал, а затем разразился громким и продолжительным смехом. За годы пребывания в Советском Союзе он неплохо овладел русским языком и сказал по-русски: - Да ведь это же обыкновенное ведро!
- Тогда почему Вы не написали в Вашей ведомости это слово по-немецки – der Eimer?
- Да, очевидно, потому, что мы привыкли называть и писать его в русском звучании, помимо этого, мы полагали, что так будет понятнее.
Трудно было представить такую неожиданную, если не дурацкую, концовку этой истории. Члены комиссии, узнав о том, что же представлял собой предмет разбирательства, стали прятать друг от друга глаза. Многие лица в институте, в какой-либо мере причастные к этому происшествию, постарались стереть из своей памяти этот абсурдный эпизод.
Мой еврейский отчим
Мне было около 6 лет, когда разошлись мои родители. Примерно в это же время в моей жизни и появился отчим. Первая моя встреча с ним в моей памяти не сохранилась. Но читать я начал рано и в этом, несомненно, заслуга отчима. Моя мать, как она рассказывала позже, разошлась с моим родным отцом по двум причинам: постоянная ревность с его стороны и нежелание дать ей возможность получить высшее образование..
Мать познакомилась с отчимом на черноморском курорте, в Анапе, где она была пленена галантными манерами и поэтическим талантом моего будущего отчима, Уже значительно позже он рассказывал мне о своем близком знакомстве с Борисом Пастернаком. Отчим был склонен к поэтическому творчеству, но, к сожалению, не сохранилось ничего из его стихов. Когда мы уже жили общим домом, отчим и моя мать часть домашних разговоров вели на немецком языке, что пробудило мой интерес к этому языку.
Первое время мы жили в небольших подмосковных городах Электросталь и Ногинск. В одном из этих городов меня отдали в школу. Примерно в это же время отчим поступил на химфак МГУ, а мать - в Московский историко-архивный институт.
Здесь я наблюдаю некоторое раздвоение в своей памяти: помню свое пребывание в ближнем Подмосковье, в Лосинках, где после революции, когда была отменена черта оседлости, жили родители отчима, свое первое знакомство там с племянницей отчима, дочерью его старшего брата (позже она стала моим самым близким человеком на всю жизнь), мое восхищение домашней библиотекой в Лосинках, смутно помню деда отчима, почтенного рабби, к которому все относились с большим уважением. В моей памяти сохранилось несколько слов и фраз на идише.
Остальная часть моего раздвоения памяти относится к селу Угодский Завод (примерно в 100 км от Москвы), где я провел значительную часть своего детства у родной сестры моей бабушки. В те годы я звал её мамой - она была мне даже ближе родной матери.
Последние предвоенные годы (1939 - 1940 – часть 1941 г.г.) я жил и учился в школе в Угодском Заводе. Мать и отчим часто приезжали на выходные дни. Отчим старательно входил в быт русской крестьянской семьи.
В те времена мы часто беседовали с отчимом на самые разные темы. В Угодском Заводе были большие заросли чистотела и я помогал отчиму собирать его наземные части и корни. Отчим объяснил мне, что в соке чистотела содержится ингибитор (первое слово иностранного происхождения в моей памяти), который препятствует коррозии металлов. В дальнейшем эта тема регулярно возникала в наших беседах.
А затем началась война. Отчим вступил в ополчение МГУ и ушел на фронт. В сентябре 1941 года, когда немцы приближались к Москве, моя мать приехала из Москвы в Угодский Завод, чтобы забрать меня, мою двоюродную сестру и трех бабушек. На одной из последних машин нам удалось добраться в Москву. Нас эвакуировали в Саратов. В Саратове моя мать устроилась на работу воспитательницей детского сада и продолжила заочно учёбу на юрфаке Саратовского университета. Я проучился в Саратове в 4-м, 5-м и частично 6-м классах.
После снятия блокады Ленинграда в феврале 1944 года в сопровождении моей родной бабушки я и моя двоюродная сестра переехали в Ленинград к родному брату моей матери. Несколько позже в Ленинград переехала и моя мать, которая перевелась на юрфак ЛГУ. После окончания семилетки, это был июнь 1945 года, меня снова отправили к бабушкам в Угодский Завод поправлять здоровье. Там же я продолжил учиться в школе.
Я не помню точно даты демобилизации отчима. Но я хорошо помню, что он вернулся без большого пальца на одной руке, с двумя фанерными чемоданами, набитыми книгами и бумагами, и одним солдатским одеялом! Для того времени, когда все тащили из Германии барахло, это был разительный диссонанс. Среди привезенных им бумаг была серия чудесных цветных открыток, посвященных живой природе. Были и бумаги из концлагерей Освенцим и Дахау, которые ему пришлось посетить. Увы, и они не сохранились!
В 1946 году моя мать закончила юрфак ЛГУ и буквально настояла на том, чтобы отчим закончил химфак МГУ. После этого отчим получил назначение в Сухуми, в Сухумский Физтех, куда он и переехал вместе с моей матерью.
В 1947 году, когда я перешел в 10-ый класс, мать забрал меня из Угодского завода и отвезла в Сухуми, где определила в 10-й класс одной из сухумских школ. Через три недели я объявил забастовку и настоял на возвращении в Угодский завод. В Абхазии мне пришлось бы учиться в 10-ом и 11-ом классах и за это время пришлось бы учить грузинский язык, грузинскую историю и географию. Помимо этого, уровень преподавателей сухумской школы, даже с моей точки зрения, был чрезвычайно низок – один преподаватель, какой-то грек, преподавал сразу 5 предметов.
За то время, пока я находился в Сухуми, отчим, в общем виде, рассказал мне о том, чем он занимается: всё в его в его объяснениях, вращалось вокруг слова дислокация. Уже позже мне стала понятна специфика этого слова – неоднородности в кристаллической структуре того или иного элемента.
В 1948 году я поступил в один из Ленинградских вузов и до окончания его в 1953 году регулярно ездил на каникулы в Сухуми. В те годы я был общителен как котенок, чего не наблюдается сейчас. Несмотря на то, что режимные органы института не разрешали общаться с иностранными специалистами на бытовом уровне, я свел знакомство с молодыми немцами, а с одним из них и подружился. Наши беседы велись с его стороны на русском языке, а с моей на немецком. К этому времени я уже неплохо владел немецким разговорным. Удалось мне побывать и в доме моего друга.
Отчим в это время занимался исследованием дислокаций в кремнии и германии, а также буквально загорелся сталинским планом преобразования природы. Об этом он только и говорил. Даже сейчас, спустя много лет, я поражаюсь степени его энтузиазма.
В 1958 году я перевелся из Новгорода, где проработал 5 лет, в Сухумский физико-технический институт и стал работать в Агудзерах, на второй площадке института, в 8-ми км от Сухуми. И именно в это время я узнал о том, что у отчима появились неприятности на работе. В институте регулярно проводилась аттестация работников, основной целью которых, помимо оценки квалификации работника, являлось и детальное знакомство с результатами его работ. Эта аттестация оказалась весьма неприятной для отчима – его понизили с должности научного сотрудника до должности младшего научного сотрудника. Это было и ударом по его репутации, и, как я теперь понимаю, привело к ухудшению отношений с моей матерью.
Я в это время очень редко виделся с отчимом. У меня оказалась на редкость интересная работа, за которой я просиживал до позднего вечера. Кстати, начались подвижки и в моей карьере. Всё это в какой-то степени охладило наши отношения с его стороны.
Примерно в 1960 – 1962 г.г. у моей матери завязался бурный роман с главным бухгалтером института. Она в это время работала юрис-консультом института и по роду своей деятельности часто общалась с главным бухгалтером.
Чем все это закончилось, понятно без слов. Моя мать и отчим разъехались. Отчим въехал в мою квартиру в Агудзерах, а я переехал в на сухумскую площадку. Естественно, я принял сторону матери. Но это не означает, что отчим перестал существовать для меня. Однако для отчима существовало только или-или: т.е. я для него мог быть только на одной стороне. (Уже позже, в 1989 году, когда его родная сестра с сыном эмигрировали в США, отчим вычеркнул их из своей памяти. Увы, он был такой.).
Спустя некоторое время отчим женился. Его новую жену я не видел, но, по отзывам, она была хорошей женщиной.
Сейчас в моих руках черновой вариант кандидатской диссертации отчима. Она носит условное название «Ещё к вопросу о химическом травлении кремния». На 173 странице диссертации имеется надпись «Большую помощь и решающую поддержку в написании диссертации мне оказала моя жена и друг (речь идет о новой жене)……. – ей и посвящена эта работа». Отчим начал писать диссертацию в 1957 году, не знаю только, когда он её закончил. Никаких сведений о его попытках защитить диссертацию у меня нет.
Спустя какое-то время отчим и его жена переехали в Москву, где его жена тяжело заболела и умерла. Знаю, что у отчима были неприятности с родственниками жены. Причиной этому было, очевидно, то обстоятельство, что после её смерти однокомнатная квартира перешла к отчиму.
Племянница отчима, моя еврейская кузина, неоднократно предлагала обменять его однокомнатную квартиру и комнату племянницы в Серебряном переулке на двухкомнатную квартиру. Отчим по непонятным причинам отказался от этого заманчивого предложения.
Через некоторое время после предложения племянницы отчим сдал свою однокомнатную квартиру муниципалитету города Москвы, а сам переехал в Дом ветеранов Великой отечественной войны и пр. – для себя я назвал это учреждение «домом призрения» или «приютом». отчиму была предоставлена однокомнатная палата с удобствами и балкончиком.
После того, как отчим переехал в «дом призрения», его племяннице пришлось прибираться в квартире, в которой раньше обитал отчим, перед сдачей её муниципалитету. Кроме личных вещей отчима и книг, все помещение в квартире было заполнено пустыми молочными пакетами, хлебными крошками и бесчисленным количеством тараканов. Племянница опасалась ходить туда одна. Отчим питался в основном молоком и батонами, Существует мнение, что все остальные деньги от своей немалой пенсии он отдавал тем, кто, по его мнению, был обижен жизнью.
Вместе с его племянницей я несколько раз посещал отчима в этом «приюте». Меня он не узнавал и принимал за другого. Однажды я помог купить и привезти отчиму малогабаритный холодильник «Морозко». В палате отчима, как, впрочем, и везде, где он жил один, царил первозданный беспорядок. Характерная для него неряшливость с возрастом еще более усугубилась. Его привычки, манеры и менталитет пришли в противоречие с правилами этого убогого места. Контингент дома призрения был далек от того общества, к которому он привык. Он оказался в смысловой пустоте и одиночестве, и очень быстро стал дряхлеть. Он уже понял непоправимость совершенной им ошибки, но обратного пути у него не было. Его перевели сначала в одну общую палату, затем в другую. Его никто не понимал, над ним смеялись.
Незадолго до его смерти я был у него вместе с мужем его племянницы. Отчим находился в трехместной палате и лежал в постели, небритый и неопрятный. Смотрительница жаловалась на то, что он ничего не ест. Муж племянницы стал кормить его с ложечки. Впечатление было ужасающее. Мне было бесконечно жаль его - я видел уже конченого человека.
Отчим скончался 13 августа 1993 года в возрасте 81 года. Последний раз я видел его в гробу 15.08.93 г. в поминальном зале московского крематория. Прах его был захоронен на территории одного московского колумбария.
Летом 2007 года я ознакомил с этими воспоминаниями племянника отчима, ныне живущего в США. и получил от него его долю воспоминаний: «Спасибо тебе большое за интересные воспоминания. Я тоже помню и чистотел, и дислокации, и развод, и вторую женитьбу, Защищаться, насколько я знаю, он и не пытался. Разговоров было много, но дальше дело не пошло. Слишком уж он был разбросанным. Наверное, если бы не твоя мать, то и институт бы не закончил. Человек он был хороший, но уж очень не сосредоточенный. Ну и большевистские наклонности тоже вносили свой вклад. "Кто не с нами, тот против нас". "Если враг не сдаётся, его уничтожают". К сожалению, принципы эти неукоснительно пускались в ход и по отношению к родственникам и друзьям. Для меня те, кто мне мил, в общем-то, всегда были важнее принципов, но мы ведь все разные».
В сентябре 2007 года я отдыхал в Сухуми. У моей мамы, а ей шел 97-й год, уже начались изменения в её психике. Однако во время просветления память у нее работала прекрасно. О отчиме она отзывалась всегда резко отрицательно – ни одного светлого воспоминания.
Особенное её ожесточение вызывало то обстоятельство, что ещё до их замужества отчим скрыл от неё, что он лечился в психиатрической клинике. (Как выявилось позже, мать отчима была больна шизофренией). Однажды, моя мать вспомнила ещё и о том, что в довоенные времена она заметила, что отчим занимается доносительством. Этот факт подтвердился также в Сухуми, и он, пожалуй, явился определяющим в их разрыве.
В 2003 году в издательстве «Наука*Физматлит» вышла книга «Атомный проект СССР. Документы и материалы. Под общей редакцией Л.Д.Рябева. Том II. Атомная бомба. 1945-1954. Книга 4». На стр.660-661 этой книги есть упоминание о моем отчиме, тогда он работал в Сухумском Физтехе в лаборатории физической химии профессора Тиссена, которая в июне 1949 года занималась разработкой диффузионных трубчатых фильтров для диффузионного разделения изотопов. Вместе с ним работали инженер Циль Л., научный сотрудник Бурдиашвили Ш.С., доктор Крекер, инженер Майдель, инженер Шамба Н.А. В области физической химии Тиссен являлся одним из крупнейших специалистов и в Берлине возглавлял Институт физической химии Кайзера Вильгельма.
Аш квадрат на восемь пи
В начале 60-х годов прошлого столетия отделом плазменных исследований Cухумского физтеха был разработан проект новой экспериментальной установки. Защита проекта состоялась на Научно-техническом совете Государственного Комитета СССР по атомной энергии. На защиту приехала представительная делегация Сухумского физтеха во главе с начальником отдела плазменных исследований Рачиа Арамовичем Демирхановым.
Заседание НТС вел один из заместителей председателя ГКАЭ СССР. В конференц-зале Комитета помимо делегации Сухумского физтеха присутствовали руководящие сотрудники Комитета, эксперты, а также ряд ведущих ученых Курчатовского института.
Почти вся стена конференц-зала, расположенная за кафедрой докладчика, была занята плакатами с чертежами и графиками, поясняющими работу экспериментальной установки. После вступительного слова председатель НТС дал слово Демирханову, который рассказал о постановке задачи и методах её решения, при этом доклад сопровождался характерной для Демирханова жестикуляцией, особенно в той его части, где говорилось о взаимодействии высокочастотного и магнитного полей.
Затем председатель НТС пригласил на кафедру начальника теоретической лаборатории Сухумского физтеха Гуткина Тимофея Исаевича. … Прошла минута, затем вторая, но кафедра оставалась пустой. Председатель НТС вопросительно посмотрел на Демиханова, Демирханов, в свою очередь, обратился к Гуткину с вопросом: - Тимофей, в чем дело?
Гуткин, мужчина среднего роста и плотного телосложения, не ответил, но и не двинулся с места. Он втянул шею в плечи и только его глаза, ярко голубые, жили отдельной жизнью. В конференц-зале повисло напряженное молчание.
Демирханов осмотрелся по сторонам, подошел к председателю и о чем–то с ним пошептался. Затем подошел к молодому парню, сидящему несколько поодаль от нашей делегации. Это был теоретик Леонид Рудаков, прикомандированный Л.А.Арцимовичем к отделу Демирханова для оказания помощи и, вполне вероятно, для некоторого контроля. Леонид Рудаков был частым гостем в Сухуми и прекрасно знал тематику отдела Демирханова.
Демирханов переговорил с Рудаковым и снова подошел к председателю НТС. Председатель внимательно выслушал Демирханова, согласно кивнул головой и попросил выступить вместо Гуткина Рудакова. Последний вышел на кафедру и легко, свободно и даже изящно изложил весь материал. Также легко он ответил на заданные ему вопросы. Публика облегченно вздохнула и в зале даже послышались одобрительные возгласы.
Дальнейший ход работы НТС пошел по накатанной колее. Последовательно, один за другим, выступили основные разработчики проекта, Каждый подходил к своей группе плакатов и обосновывал принятые им решения, а также отвечал на заданные вопросы. Все шло без сбоев.
Затем выступили приглашенные на заседание НТС ученые, которые вполне благожелательно оценили предлагаемые проектом решения. Присутствующие с интересом ожидали выступления правой руки Л.А.Арцимовича академика М.А.Леонтовича, поскольку оно, по мнению большинства, должно было определить исход решения НТС.
М.А.Леонтович был весьма своеобразным человеком. Это было заметно хотя бы по одежде – его одежда всегда была простой и, очевидно, очень удобной. Он также был очень прост как в обращении, так и в поведении в обществе. И сейчас, взойдя на кафедру, Леонтович также постарался устроиться по удобнее: он оперся на столик кафедры левой рукой, а правую руку отвел назад и засунул её между ремнем брюк и рубашкой.
Выступление Леонтовича было кратким - он в целом положительно оценил принятые в проекте решения, но обратил внимание на некоторые детали проекта, недостаточно проработанные на этой стадии (позже мы убедились в справедливости этих замечаний), и, в завершение, пожелал разработчикам проекта успеха при сооружении установки.
Мы облегченно вздохнули. Экспертиза также дала положительную оценку проекту. Решением НТС проект установки был одобрен, а в качестве бонуса за успешную работу институту были выделены деньги на приобретение ЭВМ среднего класса типа Минск.
Нестройной группой мы вышли из здания Комитета на Старомонетный переулок и, негромко переговариваясь, двинулись в сторону Ордынки. Впереди нас, надвинув берет на лоб а-ля фельдмаршал Монтгомери, шел Демирханов. Внезапно он повернулся в нашу сторону и, обращаясь к Гуткину, почти выкрикнул:
- Тимофей, ты (слово, означающее продукт деятельности человеческого ЖКТ)! Понимаешь – самое настоящее (слово, означающее продукт деятельности человеческого ЖКТ)!
Демирханов резко развернулся на 180 градусов и быстро ушел. Мы, конечно, давно привыкли к подобным эскападам Рачиа Арамовича, они подчас были несправедливы и, иногда, вздорны, но в данном случае мы были полностью согласны с реакцией Демирханова.
Неизвестный Матест Агрест
Глава первая
Нет ничего более оскорбительного, чем правда.
Наполеон
В августе и сентябре 2009 года я отдыхал на Синопской площадке Сухумского физико-технического института. Незадолго до моего приезда кто-то из сотрудников СФТИ привез из Москвы стопку газеты «Троицкий вариант совместно с scientific.ru» № 10 (290) от 26 мая 2009 года (www.scienific.ru/trv). В этом номере опубликована статья Павла Амнуеля «Енох, летавший на небеса», посвященная Матесту Агресту, автору так называемой «гипотезы о палеовизитах». Статья Амнуэля явилась компиляцией, или, как теперь модно говорить, римейком религиозно-философского эссе Геннадия Горелика «Сила знания и импульс веры», документально-фантастической новеллы Иосифа Шкловского «Наш советский раввин», повести Валентина Рича и Михаила Черненко «Пришельцы» и некоторых других источников подобного свойства.
Следует сказать, что статья Амнуэля вызвала у многих, живущих сегодня в Сухуми сотрудников СФТИ и хорошо лично знавших Агреста, далеко не однозначную реакцию. Многие высказали мнение, что началась третья волна реанимации мифотворчества ХХ го века. У части читателей статья вызвала даже возмущение попыткой придать некий ореол мученичества и святости личности Агреста.
Некоторые мои собеседники говорили, что все это начинает напоминать какой-то фарс, пора остановить этот поток славословия особы Агреста и рассказать о том, что же он фактически собой представлял.
Я проработал в СФТИ с августа 1958 года по сентябрь 1992 года, когда после вторжения грузинских войск был вынужден с потоком беженцев покинуть Абхазию. На протяжении всего времени работы в СФТИ я был лично знаком с Агрестом. Его старшая дочь Раиса работала у меня в лаборатории программисткой и Агрест частенько по телефону обращался ко мне с просьбой разрешить ей не приходить на работу, чтобы помочь ему в печатании его воспоминаний. В сентябре 1991 года Агрест, возможно в качестве отступного за эту, условно говоря, помощь, презентовал мне свой 13-ти страничный машинописный очерк под несколько претенциозным названием «К истории создания советского атомного проекта. Конец 40-х годов ХХ столетия» (позже я буду иногда обращаться к этому документу – Ю.В.).
В очерке речь шла о работе Агреста в одном закрытом объекте, причем с самого начала становилось ясным, что речь идет об Арзамасе-16. Уже тогда меня поразила некоторая смелость автора в названии очерка, хотя в нем не приводилось никаких технических данных, а, в основном, Агрест описывал свои встречи с коллегами по работе. Воспоминания пестрели именами И.Е Тамма, Д.А. Франк-Каменецкого, Н.Н. Боголюбова, А.Д. Сахарова, Я.Б. Зельдовиче и многих других. Замечалось даже некоторое любование этими именами. Уже значительно позже в Интернете я встречал несколько различных вариантов воспоминаний Агреста об этом периоде его жизни. Еще в процессе общения с Агрестом у меня сложилось впечатление, что у него существенно атрофировано чувство юмора и как следствие этого начисто отсутствует самоирония, а уж после прочтения всех этих воспоминаний оно еще больше утвердилось.
Очерк был написан Агрестом после публикации в журнале «Химия и жизнь» новеллы Иосифа Шкловского «Наш советский раввин» – именно этим, скорее всего, и объяснялась такая смелость Агреста.
Я собрал воедино все упоминания об Агресте в периодической печати, в опубликованных воспоминаниях людей, считавших, что они знали Агреста, да и просто в Интернете.
Посмотрите, что получилось: математик, известный также как основатель теории палеовизитов (палеоконтактов); он досконально изучил удивительную еврейско-арабскую культуру, процветавшую на юге Испании 10 веков назад; участвовал в атомном проекте в Арзамасе-16; он был в самом эпицентре советского ядерного проекта, исполняя там важнейшую роль математика-расчетчика; физик-атомщик; физик-теоретик; был глубоко засекреченным ученым, вследствие своей работы над ядерным оружием; секретный физик из Сухуми; выдающийся ученый в области прикладной математики; в 1929 году окончил Любавичскую ешиву и стал дипломированным раввином; жестко следовал Четвертой Заповеди: «Помни день субботний»; в советской школе не учился ни дня; после окончания ешивы владел только языками идиш и иврит; был принят в Ленинградский университет как еврей, для которого русский язык родным не является, и пр.и пр.
Поди – разберись, где здесь правда, полуправда или просто вымысел!
Я попытался разобраться с этим, но для этого мне пришлось переговорить со многими, знавшими Агреста лично, переворошить и перечитать ворох различной литературы по этому вопросу, а также поработать в какой-то части и с еврейской религиозной литературой. Теперь, насколько это возможно, без искажений, рассказываю о полученных результатах.
Для начала излагаю анкетные данные Агреста из его личного листка учета кадров СФТИ (Орфография и пунктуация оригинала не изменены – Ю.В.):
Агрест Модест Менделевич, еврей, (р. 20.06 1915) в (М-ко Княжицы, Белынычского уезда, Могилевской губернии) (ныне село Княжицы Белынычского Района Могилевской области БССР),выдающийся ученый в области прикладной математики, д-р физ-мат. наук (1974).
Окончил мех-мат. ф-т Ленинградского Государственного университета (1938), С 1941 по 1945 г.г. аспирант Московского Ордена В.И. Ленина Государственного университета им. Ломоносова. С 1941 по 1945 находился в рядах Советской армии в офицерской должности. В 1945 году был аттестован ВТЭК инвалидом Отечественной войны II-й степени. С 1946 по 1951 г.г. работал в ин-те Мат. им. Стеклова АН СССР. Защитил диссертацию на кандидата физико-математических наук (1946.)
. Направлен на работу в СФТИ (1951) на должность старшего науч. сотрудника. Руководитель расчетно-мат. лаборатории с 1966 года.
Геннадий Горелик, который посетил Агреста в городе Чарльстон, штат Южная Каролина, где Агрест жил после его эмиграции в США, и смог побеседовать с ним о его детских и юношеских годах, так рассказывает об этом: «Агрест родился в 1915 году в Белоруссии, детство провел на Украине. В школу не ходил. Отец - профессиональный учитель начал еврейской грамоты и религии - сам занимался с ним, а в 11 лет отправил его в религиозное еврейское училище (ешиву)».
Каждый пишущий об Агресте, вкладывает какой-то мистический смысл в сообщение о том, что Агрест закончил Любавичскую ешиву. Если верить хранящимся у меня его воспоминаниям от сентября 1991 года (см. выше – Ю.В.), Агрест закончил в Витебске Любавичскую ешиву в 1929 году – в это время ему исполнилось 14 лет. Итак, что же такое ешива, что в ней изучали и чем от обычной ешивы отличалась Любавичская ешива?
Самое короткое определение: ешива - высшая талмудическая школа, духовный центр, академия, место изучения Торы. В ней учили, а вернее сказать, глубоко исследовали Тору и Вавилонский Талмуд. Окончивший ешиву получал диплом раввина, но раввин это не священник. Раввин является служителем культа, знатоком Священного писания и духовным руководителем верующих в иудейской религиозной общине. По старой ортодоксальной традиции юношей поощряли готовиться к посвящению, даже если они не будут раввинами. Назначение в раввины – не столько получение профессии, сколько подтверждение глубины изучения еврейского закона.
Главной задачей Любавичской ешивы было формирование хасида* нового типа, осознающего свою миссию, готового бросить вызов порокам современного общества и повлиять на свое непосредственное социальное окружение. Для того чтобы решить эту задачу, в рамках ешивы внедрялись новые методы воспитания и обучения молодежи, которые основывались на жесткой дисциплине и контроле за студентами. Помимо всего прочего, в любавичской ешиве царил дух «тотального образования», которое затрагивал глубинные пласты душевного строя учеников и способствовал их духовному перерождению. В такой ситуации нельзя доверять силам самих учеников и нагрузка ложилась на наставников.
Однако успех деятельности наставника зависел не только от глубины его проникновения во внутренний мир учеников, но и от степени изоляции последних от внешнего мира. Поэтому, в отличие от принятого в других местах, обучаемые – по крайней мере, в первые годы обучения – не покидали ешиву даже для кратковременной побывки дома в праздники. Рабби Шалом-Дов-Бер не только не полагался на собственные силы и мотивацию учеников – он не доверял и их семьям. Еврейская семья в новых условиях, сложившихся в конце XIX – начале XX века, больше не являлась надежным убежищем для утверждения традиционных ценностей и приоритетов в душе подростка, и цадик** стремился заменить ее особым идеологическим братством – типа «святого братства» первых хасидов. Типологически разработанная рабби Шаломом-Дов-Бером модель напоминала орден, члены которого с раннего возраста изолируются от отчего дома и внешнего мира и оказываются в абсолютном подчинении наставников и их харизматического лидера.
Кстати, скорее всего именно на это и делают упор пишущие об Агресте, утверждая, что Агрест после окончания Любавичской ешивы говорил только на двух языках: иврите и идише.
Действительно, в 1920-е годы идиш был одним из официальных языков Белорусской Советской Социалистической Республики. Некоторое время лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был даже начертан на гербе БССР на идише, наряду с белорусским, польским и русским языками. Вместе с тем, в черте оседлости широко использовался русский язык, и вряд ли семья Агреста жила в полной изоляции от окружающего мира.
Кроме того, общеизвестно, что евреи всегда старались владеть языком страны пребывания, примером этому может служить, в известной степени, и язык идиш. К сожалению, кроме упоминания выше, мы очень мало знаем о родителях Агреста, которые по его словам погибли в годы Великой Отечественной Войны. Мы не знаем, какими соображениями они руководствовались, отдавая сына в Любавичскую ешиву и какое будущее они предрекали сыну.
Примечания:
* Хасид – последователь хасидизма. Хасидизм [< др. евр.] – течение в иудаизме, возникшее в 18 в., как выражение религиозного протеста верующих евреев против засилия в общинах раввинов. Первоначально воспринималось как революционное и либерально-религиозное.
По большей части хасиды пользуются языком тех стран, где они живут. Идиш имеет в хасидских общинах высокий общественный статус, и без знания идиша, среди прочего, там невозможно стать своим. Идишем в той или иной степени владеют большинство хасидов.
Некоторые хасидские течения в Израиле и за рубежом противятся использованию иврита в качестве разговорного языка, а предпочитают его лишь для молитвы. Хасидские раввины, работающие среди русскоязычных эмигрантов в Израиле, поощряют сохранение русского языка как средства контакта поколений.
Хасидизм натолкнулся на решительное противодействие со стороны представителей раввината, придерживавшихся мнения, что Богу лучше служить путем познания его закона, а несколько позже — со стороны приверженцев Хаскалы (еврейского просветительского движения). Исчезновение гетто, приобщение к современной жизни, Первая мировая война и внутреннее брожение в общинах привели к ослаблению позиций хасидизма. Однако духовное обновление и религиозный энтузиазм хасидизма оживили еврейскую религиозную жизнь и сыграли заметную роль в еврейской мысли.
** Цадик - духовный наставник у евреев-хасидов, которому приписывается особая чудодейственная сила. ... От раввина цадик отличается тем, что он является не формальным толкователем религиозных законов, а руководителем и оракулом в житейских делах, имеющим огромную власть над совестью верующей массы.
Глава вторая
В отличие от чужой спины, которая видна
хорошо, своей спины никто не видит.
Японская пословица.
А теперь снова вернемся в 1929 год. Агрест окончил Любавичскую ешиву. Юному хасиду 14 лет. Далее я вынужден цитировать ту часть текста Павла Амнуэля, в которой он повествует святочную историю о том. как Агрест поступал на мат-мех Ленинградского университета: «…Что было делать молодому раввину в годы всенародных строек и всеобщего атеизма? Понятно – заняться наукой.
Но для этого нужно было иметь хотя бы среднее образование, а в советской школе Матес (так у автора статьи – Ю.В.) не учился ни одного дня. За месяц юноша самостоятельно изучил программу пяти первых классов и поступил в ФЗУ. …Через два года он имел семилетнее образование и удостоверение токаря 4-го разряда. Но и с семилетним образованием в университет не поступишь. Работая на заводе, Матес занимался по вечерам и освоил курс средней школы.
С «корочками «раввина» в кармане (не зная к тому же русского языка – только идиш и иврит), Агрест поехал поступать в Ленинградский университет, на факультет математики и механики. За год он выучил историю с литературой. Но изложить свои знания по-русски так и не смог. Он написал письменную работу, а когда пришел сдавать устный экзамен, узнал что за диктант ему поставили «неуд».
Хорошо, хоть ему попался экзаменатор, решивший, несмотря на двойку, все-таки послушать странного абитуриента. С каким красноречием рассказывал на корявом русском языек Матес о своем желании заниматься наукой!
- Ну... – пробормотал экзаменатор. – Вообще-то… хорошо. Я попробую что-нибудь для вас сделать.
И сделал, судя по всему. Осталось неизвестным, с кем и как говорил об Агресте эезаменатор, но в университет Матеса приняли – как еврея, для которого русский язык не является родным».
Это Ваш выбор, верить в это или нет! К поступлению в ФЗУ он готовился, надо полагать, на языке идиш? В ФЗУ обучение шло тоже на языке идиш? А на заводе всем рабочим было не разрешено говорить на русском языке?
А может быть, Павел Амнуэль не случайно упомянул о корочках раввина?
Можно сколь угодно и всячески ругать октябрьскую революцию 1917 года, а также советскую власть, но не следует забывать, что 20 марта (2 апреля) 1917 законом "Об отмене вероисповедных и национальных ограничений" была упразднена черта оседлости, а в 1919 - 1920 годы в СССР были созданы фабрично-заводские училища (ФЗУ), которые представляли собой технические учебные заведения для подготовки рабочих массовых профессий со сроком обучения 6 месяцев, а также рабфаки (рабочие факультеты) для ускоренной подготовки к поступлению в вузы молодежи, не имевшей среднего образования.
Это обстоятельство, а также и общий настрой в обществе, во многом способствовали приходу в науку талантливой еврейской молодежи. Вот несколько наглядных примеров:
- Харитон Юлий Борисович, (1904-1996), советский физик и физико-химик, один из основоположников ядерной физики в СССР. Родился 14 (27) февраля 1904 в Петербурге. Его отец был журналистом, ответственным редактором органа конституционно-демократической партии газеты "Речь", мать — актрисой МХАТ. С 1910 она жила в Берлине со вторым мужем, а отец в 1922 был выслан за границу в составе группы идеологически чуждой интеллигенции. С 13-летнего возраста Юлий параллельно учебе в реальном училище работал по найму — сначала в библиотеке, а с 15 лет — монтером. В 1919 по окончании училища пытался поступить в Технологический институт, но не был принят по молодости лет. В 1920 стал студентом Политехнического института — сначала электромеханического факультета, а с весны 1921 — физико-механического. В том же 1921 был приглашен Н.Н.Семеновым на работу в его лабораторию в Физико-технический институт. Здесь в 1924 вышел первый научный труд Харитона, посвященный изучению конденсации металлических паров на поверхности. В 1925-1926 он занимался исследованием окисления паров фосфора кислородом и открыл (совместно с З.Ф.Вальта) явление нижнего предела по давлению кислорода и влияния на этот предел примесей инертного газа. Проведенное Н.Н.Семеновым в 1927 детальное исследование предела воспламенения и первое теоретическое обоснование его механизма послужили основой теории разветвленно-цепных реакций;
- Яков Борисович Зельдович (1914-1987), советский физик, физико-химик и астрофизик. Родился 8 марта 1914 года в Минске. С середины 1914 по август 1941 года жил в Петрограде (затем Ленинграде), до лета 1943 года в Казани, с 1943 года в Москве. С осени 1930 по май 1931 года учился на курсах и работал лаборантом Института механической обработки полезных ископаемых. В мае 1931 года был зачислен лаборантом в Институт химической физики АН СССР (ИХФ), с которым был связан до конца жизни. Начав работу в ИХФ без высшего образования, занимался самообразованием при помощи и под руководством сотрудников института. С 1932 по 1934 год учился на заочном отделении физико-математического факультета ЛГУ, который не окончил; позже посещал лекции физико-механического факультета политехнического института. В 1934 году был принят в аспирантуру ИХФ, в 1936 году защитил кандидатскую, а в 1939 году - докторскую диссертацию. С 1938 года заведовал лабораторией в ИХФ. В конце августа 1941 года институт был эвакуирован в Казань. В 1943 году вместе с лабораторией был переведен в Москву. С 1946 по 1948 год заведовал теоретическим отделом ИХФ и одновременно был профессором Московского инженерно-физического института,
- Виталий Лазаревич Гинзбург, советский физик, (1916-2009), родился в Москве в семье инженера, специалиста по очистке воды, выпускника Рижского политехникума Лазаря Ефимовича Гинзбурга (1863—1942, Казань) и врача Августы Вениаминовны Гинзбург (урождённой Вильдауэр, 1886, Митава Курляндской губернии — 1920, Москва). Рано остался без матери, умершей в 1920 году от брюшного тифа (его воспитанием после смерти матери занялась её младшая сестра Роза Вениаминовна Вильдауэр). До 11 лет получал домашнее образование под руководством отца. Затем в 1927 году поступил в 4-й класс 57-й семилетней школы, которую окончил в 1931 году и продолжил среднее образование в фабрично-заводском училище (ФЗУ), затем самостоятельно, работая лаборантом в рентгенологической лаборатории вместе с будущими физиками Л. А. Цукерманом (1913—1993) и Л. В. Альтшулером (1913—2003), дружба с которыми осталась на всю жизнь. В 1933 году поступил в Московский государственный университет, в 1938 году окончил физический факультет МГУ, в 1940 году — аспирантуру при нём и в том же году защитил кандидатскую диссертацию. Защитил докторскую диссертацию в 1942 году. С 1942 года работает в теоретическом отделе ФИАНа. Заведующий кафедрой проблем физики и астрофизики. Нобелевский лауреат.
Смотрите, как все прозрачно в их биографиях!
Согласно анкетным данным Агреста, он закончил курс физ-мата Ленинградского университета в 1938 году. Следовательно, он поступил в университет в 1933 году. Таким образом, после окончания ешивы у него в запасе было целых четыре года, как для завершения курса средней школы, так и для обучения русскому языку. Вместе со мной в ВУЗе училось много иностранцев, которые, поступая в ВУЗ, ни слова не знали по-русски, но которые уже на втором курсе вполне сносно общались на русском языке и достаточно хорошо овладели русским письменным для записи лекций.
Нужны ли еще дополнительные комментарии по этому вопросу?
Глава третья
Темна вода во облацех.
Библия
После окончания Ленинградского университета Агрест был принят в аспирантуру в Государственный астрономический институт им. Штернберга при МГУ. К этому времени относится знакомство Агреста с Иосифом Шкловскимю. К сожалению, мы очень мало знаем об обстоятельствах учебы Агреста в Ленинградском университете. Геннадий Горелик, который встречался с Агрестом в США, утверждает, со слов Агреста, «что учился он усердно, подрабатывая на хлеб в Публичной библиотеке, где писал аннотации на книги, изданные на иврите» (опять же, непонятно, на каком языке Агрест писал аннотации – Ю.В.)
В первые годы войны Агреста мобилизуют. Как пишет Иосиф Шкловский: «…Поначалу он превосходно устроился – его определили в систему противовоздушной обороны города Горького. Он там командовал взводом аэростатов заграждения. Но однажды, когда он выпустил свои аэростаты, ударила гроза, и две «колбасы» были сожжены. Согласно положению, накануне грозы он должен был получить от местного гидромета штормовое предупреждение, но, благодаря халатности метеоначальства, он его не получил. Драматизм положения был в том, что этим начальником был капитан Павел Петрович Паренаго – наш гаишевский профессор, отлично знавший аспиранта Агреста. Матеса судил трибунал. К ужасу религиозного лейтенанта, профессор – он же капитан Паренаго – нахально утверждал, что он посылал штормовое предупреждение! Как говорится, своя рубашка ближе к телу… Агрест был разжалован и послан на передовую, в штрафбат. Это чудо, что он вернулся живым и в основном целым».
Заметьте, ни капли сомнения у Шкловского в возможной неправоте Агреста нет! Тогда приведу еще одно извлечение из воспоминаний Иосифа Шкловского:…«Конечно, все годы…, по субботам Агрест не работал. Но что значит «работать»? На этот счёт Талмуд даёт совершенно точные определения. Например, писать – это работать, а читать, беседовать, обсуждать – это уже не работа…*
А что, если в этот роковой день была суббота и команду о том, чтобы не запускать в воздух аэростаты, нужно было записать в журнал распоряжений, а следствие по этому происшествию нужной записи об отмене запуска аэростатов не нашло?
Снова обращаюсь к выписке из личного дела Агреста: «...С 1941 по 1945 находился в рядах Советской армии в офицерской должности. В 1945 году был аттестован ВТЭК инвалидом Отечественной войны II-й степени».
Наконец подошла очередь к еще одной загадочной части биографии Агреста - его пребыванию и работе в Арзамасе-16. Если вы хотите получить достаточно интригующее описание этого периода его жизни, рекомендую обратиться снова к новелле Иосифа Шкловского или эссе Геннадия Горелика, или к статье Павла Амнуэля – я не стану их цитировать. Взамен я приведу несколько отрывков из хранящихся у меня воспоминаний Агреста от 1991 года (см. выше – Ю.В.): «…С чего-то нужно начинать. Начну с конца, горького конца сравнительно короткого, но важного этапа в моей жизни – трехлетнего пребывания на объекте, где общим научным руководителем был член-кор (в будущем академик) АН СССР Ю.Б.Харитон, и общим административным руководителем был генерал-майор П.М.Зернов.
Лишь один раз осенью 1947 года я имел краткую командировку в Москву для приобретения усовершенствованных арифмометров, и в течение недели жил в Удельном по Раменской дороге, где жила моя семья. Я не получил разрешения приехать домой, чтобы присутствовать при рождении второго сына в марте 1949 года, не имел права выехать на лечение в Сочи, чтобы принять необходимые для моего здоровья мацестинские ванны, мне не разрешили поехать в Москву для организации переезда жены с детьми на объект и т.д.
После долгих и бесплодных попыток выехать на большую землю я свыкся и смирился со своим положением. Работы было много, все работали с большим энтузиазмом. Я был в окружении плеяды выдающихся личностей, ученых мирового класса и ранга, бытовые условия были отличными, материальные – тоже. На объекте я приобрел много друзей и вполне свыкся с мыслью, что много, неопределенно много времени останусь безвыездно на объекте в этом «закрытом городе.
…
Это состояние внезапно изменилось 13-го января 1951 года. Утром этого дня меня вызвал к себе в кабинет зам. начальника НИС В.К. (так в тексте – Ю.В.) и в довольно холодном тоне сказал, что мне следует срочно явиться в отдел кадров к капитану Орлову.
- Что прибыло утверждение из Москвы о повышении меня в должности? – спросил я.
- Иди, там тебе что нужно скажут, - был его странно сухой ответ.
Через полчаса я уже сидел в приемной отдела кадров. Капитан Орлов молча показал распоряжение, под которым требовалась моя подпись, что я ознакомлен. Смысл распоряжения заключался в том, что я лично должен быть устранен с объекта в течение 24 часов. Дважды читал текст распоряжения, не понимая его сущности. Лишь при третьем чтении вслух до меня все дошло и я расписался, что ознакомлен. Капитан Орлов, наблюдая мою реакцию, не проронил ни слова. После моей подписи изрек: «Так, торопитесь!». Это при том, что еще вчера он крайне уважительно беседовал со мной.
Можно себе представить реакцию в моей семье из 8 человек с возрастным спектром от 6 месяцев до 72 лет! Трагедия во сто раз усугублялась тем, что меня одного изгоняют в течение 24 часов! Что будет со всеми остальными, когда они смогут соединиться со мной, какое будет отношение к ним в моем отсутствии?
…Опять представилась мне картина прощания с моим начальником Я.Б.Зельдовичем. У меня с ним никогда не было близких взаимоотношений. Но всего две недели назад меня представили на повышение в должности. Это не могло быть без ведома и согласия начальника отдела. В присланном из Москвы ответе предполагаемая для меня должность начальника математической лаборатории осталась вакантной, и вторично были направлены в Москву документы на меня. И об этом, безусловно, знал начальник отдела. Не дожидаясь ответа на второе представление, и.о. начальника объекта тов. Алферов личной властью назначил меня начальником лаборатории. Именно реакцией Москвы на своеволие Алферова был приказ о моем срочном увольнении из объекта в течение 24 часов…
…Наиболее равнодушными к переживаемым нами потрясениям были мой непосредственный начальник Я.Б.Зельдович и общий научный руководитель объекта Ю.Б.Харитон.
…
Чем ближе мы подходили к концу наших сборов к выезду из объекта, тем все острее вставал вопрос: - куда ехать
…В Москве у меня квартиры нет! На улице зима! Куда ехать?
В Москве пылало пламя войны с космполитизмом, все чаще и чаще принимая коричневую окраску. Большое число профессоров и научных работников еврейской национальности было уволено с работы. Многие из них нашли прибежище в близких к Москве российских городах, таких, как Ярославль, Рязань и др. Семьи этих специалистов, как правило, оставались жить в своих московских квартирах. Куда же нам ехать?
Как ангел с неба явился ко мне Андрей Дмитриевич Сахаров и предложил для нашей семьи свою пустовавшую в то время квартиру в Москве на Октябрьском поле…
…20 января 1951 года мы погрузились в самолет и здесь тоже за нами никто не смотрел, никто багаж наш не проверял.
…Новые мысли опять вернули меня на объект…На объекте я пережил две большие радости,.какие достаются человеку по одному разу в жизни. Весной 1949 года я впервые в жизни получил отдельную квартиру для себя и своей семьи…Известен афоризм из Талмуда: «Три сущности создают хорошее настроение человека: красивая жена, красивая одежда и хорошая квартира». Красивая жена у меня, слава Богу, уже есть, моя одежда вполне приличная, а вот для полного душевного покоя не хватало у меня хорошей отдельной квартиры. Лишь здесь, на объекте, я ее получил…
…Несколько позже мне выделят отдельный коттедж в пять комнат со множеством удобств.
…Второе изумительное неповторимое событие, которое имел счастье пережить на объекте, было мое присутствие дома при рождении ребенка… третий сын родился здесь, на объекте, и я впервые в жизни получил возможность испытать счастье лично сопровождать жену в роддом. И на сей раз все было отлично.
…на оставленном нами объекте, была целая плеяда замечательных личностей… Одной из них является Лев Владимирович Альтшулер. Он вырос в высокоинтеллигентной семье и интеллигентность стала его натурой. В душе он поэт, тонко чувствует музыку поэзии, многое читает наизусть. По его словам он атеист, но, по моему мнению, он фанатично религиозен, и его религия – доброта к людям… Тандем Альтшулер – Зельдович оставил глубокий след в изучаемой ими области физики».
Добрейший Лев Владимирович Альтушер в своих воспоминаниях «Затерянный мир Харитона. Воспоминания» (2000 г.)» излагает следующую версию увольнения Агреста: «Примерно в это же время к изгнанию был приговорен высококвалифициpованный математик М.М.Агpест, участник Великой Отечественной войны. В связи с каким-то кадpовым вопpосом в Отделе pежима внимательно перечитали его личную анкету. Открытым текстом там было написано, что в возрасте 15 лет, в 1930 г., он окончил высшее Еврейское духовное училище и получил диплом раввина. Работники режима пришли в ужас. Ведь это означало, что у нас на объекте несколько лет жил и работал человек, сохранивший прямые контакты с Богом и ветхозаветными пророками, по понятным причинам не имевшими допуска к секретной информации. Поступило pаспоpяжение в 24 часа удалить Агpеста с объекта. Активное вмешательство Д.А.Фpанк-Каменецкого, Н.Н.Боголюбова, И.Е.Тамма позволило пpодлить этот сpок до недели, а также получить ему новое назначение на менее секpетный объект в Сухуми. В последние дни пребывания Агpеста на объекте сотрудники и коллеги вели себя с ним очень различно. Одни проходили мимо, не замечая его. Другие не захотели проститься. А И.Е.Тамм демонстративно кончал работу на полчаса раньше, говоря "Я пошел помогать Матесу Менделевичу паковаться". Андрей Дмитриевич Сахаров поселил Агpеста с его большой семьей на своей московской квартире. Там он и жил несколько месяцев до отъезда на новое место pаботы в Сухуми. А много позже - осенью 1992 года М.М.Агрест вместе со всей большой семьёй был вывезен на забитом, как автобус в час пик, военном самолете из уничтожаемого кровавой междоусобицей Сухуми. Вскоре они все эмигрировали в США».
Здесь долг обязывает меня изложить небольшую выписку из очерка «Отец атомной бомбы», рубрика «Великие ученые ХХ века», относящуюся к рассматриваемому выше времени: « …Юлий Борисович Харитон заботился не только о деле, но и о людях, которые его делали. Как-то в начале пятидесятых годов в Арзамас-16 приехала комиссия по проверке кадров. Члены комиссии вызывали к себе руководителей на уровне заведующих лабораторий. Льву Владимировичу Альтшулеру был задан вопрос: «Как вы относитесь к советской власти?» Физик стал резко критиковать «народного академика» Лысенко, характеризуя его как безграмотного и опасного человека. Комиссия в итоге распорядилась уволить Альтшулера. Харитон позвонил лично Берии. Тот спросил: «Он вам очень нужен?» — «Да»,— ответил Юлий Борисович. И Берия с неохотой ответил: «Ладно, пусть остается». Уж он-то знал, что толковых физиков надо беречь, а иначе некому будет делать бомбы».
Когда Геннадий Горелик в Чарльстоне беседовал с Агрестом. тот почему-то вспомнил, каким образом Сахаров предложил Агресту свою московскую квартиру: « И вот 13 января, он подошел к Агресту со словами: "Есть такая русская пословица: 'Что имеем, не храним, потерявши - плачем' ". Потом отвел его в сторону и предложил свою московскую квартиру - пожить Агрестам там, пока ситуация не прояснится. И дал листок с адресом и телефоном родителей. Это было спасение. В сахаровской квартире на Октябрьском поле семья Агреста жила несколько месяцев, пока он не получил новое место работы.
У Агреста осталось впечатление, что Сахаров делал свое предложение с осторожностью и, похоже, под влиянием И.Е.Тамма, который громогласно объявлял на работе, что идет помогать Агрестам. Понять эту осторожность было бы нетрудно, -- Сахаров еще не академик и не Герой труда, и нет еще супер-бомбы за его плечами, всего лишь кандидат наук, чьи идеи только еще начинали воплощаться, и не ясно было, чем это закончится».
Примечание:
* Кицур Шулхан Арух, (Краткий свод законов еврейского образа жизни), Том первый, «Шамир», Иерусалим 5754 (1994), Часть четвертая, Суббота, глава 81, Некоторые из работ, запрещенных в субботу, п.50: В субботу запрещено писать и рисовать - даже пальцем на пролитой на стол жидкости или на запотевшем оконном стекле. Запрещается даже делать пометки ногтем в книге, на листе бумаги и т. п.
Глава четвертая
Пора чудес прошла.
И нам приходится
Отыскивать причины
Всему, что совершается.
Шекспир
В том, что известно
Пользы нет,
Одно неведомое нужно…
Гете
В 7 часов утра 29 августа 1949 года на семипалатинском полигоне состоялось испытание первой советской атомной бомбы (РДС-1 «Реактивный двигатель Сталина»). Агрест в это время работал в Арзамасе-16. Вполне вероятно, что впоследствии именно в силу этого обстоятельства и возникла легенда о «секретном физике» Агресте.
В январе 1951 года Агрест покинул Арзамас – 16. Несколько месяцев спустя Матест Агрест был направлен на работу в Сухумский физико-технический институт (тогда объект «С» МВД СССР) в должности старшего научного сотрудника. Ему была предоставлена прекрасная квартира в одном из лучших домов престижной синопской площадки.
В институте в те времена работала большая группа немецких ученых, участвовавших в поиске и разработке методов разделения изотопов и получения металлического урана. Поскольку существует множество спекуляций на тему участия немецких специалистов в создании советского ядерного оружия, один из наиболее видных немецких специалистов, работавших в СССР, в частности в Сухуми, Макс Штеенбек так суммировал вклад своих соотечественников в советский атомный проект: «…Конечно, мы сыграли определенную роль в разработке ядерной темы, но наша задача никогда не выходила за границы, где освоение энергии четко переходит от мирного применения к использованию в военных целях».
К концу 1955 года все немецкие специалисты вернулись в Германию, а в институте стала меняться тематика – начались исследования в области управляемого термоядерного синтеза, исследования и разработка методов прямого преобразования тепловой энергии ядерного реактора в электрическую, методы разделения изотопов стабильных элементов. Примерно в это же время в институте было создано особое конструкторское бюро, в основу которого легло радиофизическое и радиотехническое приборостроение.
Остается открытым вопрос, в какой мере Агрест участвовал в работах того или иного направления?
В 1959 году Матест Агрест выступил на научном семинаре СФТИ с докладом о возможном посещении Земли в далеком прошлом астронавтами из других звездных систем, ссылаясь при этом на некоторые факты, запечатленные в Ветхом завете. Основная идея М.Агреста состояла в следующем: предположим, что инопланетные астронавты некогда посетили нашу Землю и встретились с людьми. В этом случае столь необыкновенное событие должно было найти свое отражение в легендах и мифах. Для примитивных аборигенов Земли астронавты должны были представляться как существа божественной природы, наделенные сверхъестественным могуществом. Особое значение в таких мифах должно было отводиться небесам, откуда прилетели эти загадочные существа и куда они потом, по всей вероятности, “вознеслись”. Эти “небожители” в принципе могли обучать землян полезным для них ремеслам и даже основам наук, что также должно было найти отражение в легендах и мифах.
Как всегда журналистам нужны жареные факты и московские журналисты Валентин Рич и Михаил Черненко на основе материалов Агреста публикуют в «Литературной газете» статью под названием «Следы ведут в …космос?».
Материал мгновенно становится сенсацией. К этому подключаются и западные СМИ. Вольно или невольно М.Агрест становится «основателем теории палеовизитов (палеоконтактов)». По мнению И. Шкловского (см И. С. Шкловский "Вселенная, жизнь, разум") именно М.Агресту принадлежит заслуга постановки этой проблемы на научную основу.
Кстати, мнение, что идеями Агреста заинтересовался И.В. Курчатов, не нашло документального подтверждения. Учитывая географическое положение института, его часто посещали именитые ученые. И часто к ним обращались за поддержкой. Известен анекдотический случай, когда один механик, некто Петр Литовченко, начитавшись, очевидно, «Приключений капитана Врунгеля» Андрея Некрасова и впечатлившись эпизодом, когда капитан Врунгель и Фукс спасаются в отделившейся от самолета кабине на реке Амазонка, выступил с предложением сменить тематику института и заняться разработкой подобных устройств для спасения авиапассажиров. С этими предложениями он обращался за поддержкой к приезжавшим в институт ученым.
И все-таки существует сомнение, что именно Матест Агрест является первопроходцем в этом вопросе? В преданиях многих народов древности постоянно присутствовала тема о загадочных небожителях. Так, например, боги шумерских, индейских, греческих и прочих древних преданий больше походили на представителей высокоразвитой цивилизации, чем на всемогущих богов. Шумерские предания рассказывают, что "подобно людям боги строили планы, действовали, пили, ели, женились, обзаводились семьями, вели большое хозяйство и были подвержены человеческим слабостям и недугам. В общем и целом они предпочитали истину лжи, а справедливость - насилию. Однако их побуждения далеко не всегда ясны для простого смертного. Считалось, что боги обитают "на горе небес и земли, там, где восходит солнце" или, во всяком случае, находятся там, пока их присутствие не потребуется в какой-либо определенной части Вселенной, порученной их заботам"
Исходя из анализа шумерских текстов, ряд ученых пришел к выводу, что "мыслители Шумера, в соответствии с их мировоззрением, не слишком верили в человека и его предназначение. Они были твердо убеждены, что человек вылеплен из глины и вообще создан богами только для того, чтобы приносить им еду и питье, строить для них святилища и всячески прислуживать им, дабы боги могли, ни о чем не заботясь, заниматься своими божественными делами. Жизнь, согласно такому мировоззрению, полна неопределенности и неожиданных опасностей, ибо человек не может заранее знать свою судьбу, которой распорядились боги в своей непостижимой премудрости".
Давно известны также скульптурные и рисованные изображения человекообразных существ в скафандрах. А на крышке саркофага в «Храме надписей», найденной в Паленке, городе (3 и 8 в.в. н.э.) индейцев майя в штате Чьяпас (Мексика), изображен космонавт в летательном аппарате.
В национальном музее Лиссабона экспонируется картина Иеронима Босха «Разрушение деревни с воздуха». Картина создана между 1490 и 1505 г.г., на ней изображены «летающие тарелки» с сидящими на них загадочными существами.
Не нов и вопрос о множественности миров. Эта проблема обсуждалась древнекитайской философией, древнеиндийской философией, месопотамской философией, древнеегипетской философией. Пальма первенства в этом вопросе принадлежит древнегреческим философам, которые отводили ему первостепенное место. Эти идеи с новой силой вспыхнули в эпоху Возрождения. Одним из самых страстных проповедников идеи о множественности обитаемых миров был Джордано Бруно. Позже эти идеи были подхвачены многими передовыми людьми своего времени. М.В. Ломоносов также придерживался мнения о возможности внеземной жизни.
А о чем говорят более ранние публикации о возможных палеоконтактах: гипотезу о том, что люди произошли от пришельцев, спустившихся к нам из космоса, еще в XIX веке высказала основательница теософского учения Елена Блаватская в своей основной книге «Тайная доктрина» (впервые издана на английском языке в 1888 году, позже переведена на русский язык). Однако в ее оккультном мире любые пришельцы были богами или духами, а боги или духи — пришельцами, потому считать ее основоположницей новой теории вряд ли возможно.
В то, что Землю когда-то посещали пришельцы из космоса, верили и основоположники теоретической космонавтики: в Германии — Герман Оберт, в России — Константин Циолковский. Оба в разное время утверждали, что в космосе должны наличествовать разумные существа, которые наблюдают за развитием земной цивилизации и периодически наносят визиты. Оберт считал, что эти визиты имеют научно-исследовательский характер. Циолковский же полагал, что Земля — нечто вроде огромной оранжереи, в которой инопланетяне выращивают новые формы жизни; если человеческая цивилизация не сумеет избавиться от болезней, страданий и негативных явлений нашей жизни, «садовники» устроят тотальную «прополку» и начнут всё сначала.
Идею палеовизита наиболее подробно осветил ленинградский профессор Николай Рынин, собиравший и систематизировавший всё, что было хотя бы мало-мальски связано с полетами в космос. В девятитомной энциклопедии «Межпланетные сообщения» (1928-1932) он собрал 1200 фактов, которые можно толковать, как доказательства посещения земли инопланетянами, в том числе многочисленные мифы народов мира о богах, спускавшихся с неба и заложивших основы современной культуры. Не исключаю предположения, что Агрест во время учебы в университете мог познакомиться с трудом Н. Рынина. Почему бы и нет?
В середине 1920-х к этой теме обратились писатели-фантасты. Среди наиболее заметных произведений этого периода можно назвать роман Александра Ярославского «Аргонавты вселенной» (1926), в котором оккультизм в теософском духе перемешан с представлениями о близящейся космической экспансии советского народа.
Как же получилось, что именно Матест Агрест оказался в нужном месте и в нужное время!?
Меня всегда интересовал вопрос, как еврейская религиозная мысль отнеслась к гипотезе Агреста, в которой он, набожный, богобоязненный, верующий иудей, в качестве доказательства своей «гипотезы о палеовизитах» некоторым образом препарировал Священное писание. В моей памяти занозой сидит история о том, как в 1656 году раввины Амстердама наложили херем (отлучение) на 23-летнего Баруха Спинозу за отрицание им ангелов, бессмертия души и Божественного происхождения Торы. Отлучение Спинозы было абсолютным. Ни один еврей не должен был иметь с ним дела, говорить с ним или стоять ближе четырех шагов от него. В 1950-е годы израильский премьер Бен-Гурион настаивал на ретроспективной отмене этого херема. Но раввины Амстердама не откликнулись на его предложение.
После эмиграции Агреста в США Древнеастрономическое общество США организовало 2-4 августа 1993 года в Лас-Вегасе семинар, на котором Агрест выступил с докладом и повторил все доводы в пользу своей гипотезы о посещении Земли внеземными антропоморфными астронавтами. После этой даты отсутствуют какие-либо сообщения о дальнейшей творческой работе Агреста в этой области, хотя он оказался в столь вожделенной им «колыбели демократии».
Глава пятая и последняя
За исключением цифр, нет ничего
более обманчивого, чем факты.
Сидней Смит (1771–1845)
В начале семидесятых годов прошлого столетия расчетная группа Агреста получает ЭВМ среднего класса серии Минск. В подчинении у Агреста находится очень способный и энергичный кандидат физ-мат наук Максимов Михаил Захарович. Поскольку полученная ЭВМ загружена не полностью, у Агреста и Максимова (у кого именно?) возникает мысль использовать её для расчета табличных значений неполных цилиндрических функций.* Максимов активно включается в эту работу, ЭВМ работает денно и нощно. Полученные результаты после соответствующей обработки публикуются в виде нескольких монографий:
- М. М.Агрест, М. 3.Максимов. Теория неполных цилиндрических функций и их приложения. М., Атомиздат, 1965.;
- М.М.Агрест, М.З.Максимов. Таблица неполных цилиндрических функций. 1965.; в 1971 году эта монография с дополнением переиздана на английском языке в ФРГ.
Имеется еще несколько второстепенных работ, я не привожу их. В 1966 году Агрест становится руководителем расчетно-математической лаборатории.
В конечном результате Агрест и Максимов одновременно защищают по неполным цилиндрическим функциям докторские диссертации. В 1974 году им присваивают ученые степени докторов физ-мат наук. Из личного листка учета кадров СФТИ Агреста (См. мою ремарку относительно орфографии и пунктуации оригинала выше – Ю.В.):
«Проведены фундам. иссл. по теории спец. функций многих переменных, имеющих широкое применение в прикладных задачах, а также создание алгоритмов и программ для их вычисления на ЭВМ. Исследуемый им новый класс спец. функций, известных под названием неполных цилиндрических функций, находит широкое применение в матем. физике, в теории фракций, в оптике и т.д
. Является автором и соавтором 120 научно-исследовательских отчетов и публикаций, в том числе пяти монографий.
Наряду с научн. деят., читает лекции в Абх. Гос. ун-те, принимает участие в работе лекторской группы сух. физ-тех ин-та об-ва «Знание», член «Рабочей группы по проблемам ВЦ» Науч. Сов. при През. АН СССР по филос. и соц. проблемам науки и техники.
Награжден медалями: «За победу над Германией», «За оборону Москвы», «50 лет вооруженных сил СССР», «За доблестный труд». В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина награжден грамотами СФТИ».
Идет время, фамилия Максимова постепенно отходит на второй план, а Агрест становится «выдающимся ученым в области прикладной математики».
14 августа 1992 года на рассвете границу с Абхазией по реке Ингури пересекла колонна группировки войск Госсовета Грузии под командованием грузинского министра обороны Тенгиза Кетовани. В состав колонны, помимо двух тысяч вооруженных гвардейцев, входило также около шестидесяти танков, боевых машин пехоты и бронетранспортеров, а также двенадцати артиллерийских установок. Остановить продвижение передовых отрядов войск Госсовета в этот день удалось только после их вступления в столицу Абхазии, Сухуми.
В Сухуми начались повальные грабежи, мародерство и пьянство грузинских гвардейцев. Были ограблены тысячи квартир мирных граждан, в основном абхазов, армян и русских, практически все магазины и предприятия. Сам Китовани сказал по грузинскому телевидению, что не может остановить своих людей: «они должны насытиться». Грузинские военные бесчинствовали и в городе и на селе: сжигали дома, насиловали женщин, убивали. Десятки и сотни людей были взяты в заложники, подвергались избиениям и издевательствам.
Из Абхазии хлынул поток беженцев. Крошечная Эстония прислала в Абхазию самолет для того, чтобы вывести из зоны конфликта эстонцев, переселившихся в Абхазию еще в дореволюционные времена. Греция прислала в Сухуми несколько судов за понтийскими греками, поселившимися на черноморском побережье еще в незапамятные места. Израильское агентство «Сохнут», как всегда оперативно и четко, словно знало заранее о подобном развитии событий, обеспечило безопасный и в какой-то мере комфортный вывоз из Абхазии в Израиль евреев, в чьих паспортных данных была указана их национальная принадлежность. Семейству Агрестов был предоставлен автобус, охраняемый грузинскими гвардейцами (а, может быть, и агентами «Моссад»), который доставил их в сухумский аэропорт, откуда семейство Агрестов смогло вылететь в Тбилиси. Позже Агресты оказались не в Израиле, а в США, где «секретного физика» встречали приветственными речами, цветами и оркестром.
Ну, а теперь, несколько слов о личности Матеста Агреста, как бы это сказать лучше, в научном и бытовом плане.
За все время работы в СФТИ, а это 32 года, я не помню случая, чтобы Агрест проявил себя по-настоящему как крупный ученый, проводил в лаборатории или институте семинары (кроме одного – о палеовизитах), вырастил хотя бы одного кандидата и т.д. Поскольку он был чистым математиком с некоторым уклоном в астрономию, никому из ведущих ученых СФТИ, ни И.Гвердцители, ни Р.Демирханову, ни И.Кварцхава он не пригодился. У каждого из них были свои физики-теоретики. Не уверен, был ли он связан с секретными работами. Внутри института он воспринимался как некая данность и не более того. Было известно, что он владеет древнееврейским языком – однажды я даже обратился к нему через его дочь Раису с просьбой перевести то ли на иврит, то ли на идиш несколько слов. Разговоров о религии в институте вообще избегали, хотя в целом в Абхазии к религии относились достаточно либерально: в Сухуми действовали православная церковь и синагога.
Дети Агреста учились в советских школах и ВУЗах. Дома у Агрестов, насколько мне известно, общение шло на русском языке. Его старшая дочь, с которой мне приходилось взаимодействовать по работе, идишем, как я выяснил, не владела.
При чтении воспоминаний Матеста Агреста, на память мне сразу же приходят слова Марка Твена относительно Эндрю Карнеги (Марк Твен, Собрание сочинений, том двенадцатый, Госиздат художественной литературы, 1961, стр. 432): «Он всегда говорит только на одну-единственную тему – о самом себе. Но каким образом он превращает самого себя в свою тему. Он бесконечно, беспрерывно и неустанно говорит о тех знаках внимания, которые ему оказывают. Иногда это существенные знаки внимания, но чаще они весьма незначительны; но все равно – ни один знак внимания не остается незамеченным, и он любит упиваться ими».
В качестве наглядного примера этому возьмите хотя бы воспоминания Матеста Агреста о его встрече с группой американских ученых в Сухуми в 1960 году (см. «Матес Агрест (Южная Каролина) Встреча с американскими учеными» из: http://www.vestnik.com/issues/2003/1001/koi/agrest.htm). Предисловие к этим воспоминаниям написал его сын Михаил. Кстати, весьма тенденциозное, но это на совести Михаила.
Я принимал участие в приеме именно этой группы американских ученых и хорошо помню, что совместные с американскими учеными семинары мог посещать любой сотрудник института, только при входе в конференц-зал, где проходил семинар, следовало зарегистрироваться. Обратите внимание: в тексте воспоминаний нет ни слова о том, о чем же собственно Матест Агрест беседовал с Томасом Стиксом. Я надеюсь (дай Бог!) когда-нибудь прочесть воспоминания Т.Стикса, в которых он, может быть, расскажет об этих беседах. Зато эти воспоминания Матеста Агреста еще и иллюстрированы несколькими фотографиями, снабженными подписями: М.Агрест с Т.Стиксом; М. Агрест, Т.Стикс и Н.Леонтьев; Т.Стикс и М.Агрест; Прием на квартире Эйнштейна: сзади и слева от Эйнштейна – Томас Стикс. Назначение последней фотографии вообще непонятно: то ли чтобы показать значимость фигуры Т. Стикса, то ли подчеркнуть тождественность М.Агреста и А.Эйнштейна. Сама фотография имеет многозначительное расширение: agrest_einstein.ipg/. Для справки: Альберт Эйнштейн скончался в Принстоне за пять лет до описываемых Агрестом событий.
Ничем особенным Матест Агрест среди сотрудников не выделялся. В разговоре был всегда корректен, может быть излишне вкрадчив и любезен. Вел замкнутый образ жизни. Был регулярным и очень требовательным пользователем группы рабочего контроля. Были ли у него близкие друзья? Я их не знаю. Отношение к нему со стороны сотрудников института было далеко не однозначным.
Справедливость требует, чтобы я привел услышанные мною не слишком приятные отзывы о Матесте Агресте.
Один мой хороший приятель (к сожалению, уже покойный) как-то во время дружеской беседы спрашивает у меня:
- А знаешь ли ты, как в нашем кругу на идише называют Агреста ? – А цадик ин пелц, что в переводе означает «Праведник в шубе». Если не приводить полностью толкования на этот счет наших мудрецов, то так обычно называют людей, которые в первую очередь заботятся только о своем собственном благополучии. А еще некоторые шутят, что у Агреста каждый день недели - это суббота.
Михаил Захарович Максимов, многие годы проработавший вместе с Агрестом и соавтор их монографий, на мой вопрос, чем же ему больше всего запомнился Агрест, сказал: «словами – деньги не пахнут!».
В целом, Павел Амнуэль кажется прав: Матест Агрест действительно легенда, но в обиходном значении этого слова, т.е. в большей степени рукотворная. При некотором старании можно и определить имена лиц, творивших эту легенду. А первоисточник этого легендарного творчества известен давно.
Примечание:
* Цилиндрические функции, решение уравнений Бесселя; возникают при исследовании физических процессов (теплопроводности, диффузии, колебаний) в областях с круговой или цилиндрической симметрией. (Большой энциклопедический словарь. Москва, Научное издательство «Большая Российская энциклопедия». 2002).
20.11.09
Ванесса Редгрейв и мировые проблемы
Трудно молчать, еще труднее промолчать.
Леонас Бушма
14 августа 1992 года на рассвете границу с Абхазией по реке Ингури пересекла колонна группировки войск Госсовета Грузии общей численностью около двух тысяч человек. В состав колонны также входило около шестидесяти танков, боевых машин пехоты и бронетранспортеров, а также двенадцати артиллерийских установок. Остановить продвижение передовых отрядов войск Госсовета ополченцам Абхазии в этот день удалось только после их вступления в столицу Абхазии, Сухуми.
Известно, что накануне вторжения в Абхазию из тюрем и психиатрических клиник Грузии были освобождены все, кто способен был держать в руках автомат. Вся эта «рать» была направлена в Абхазию под командованием Т. Китовани и Д. Иоселиани. Жившим в Абхазии грузинам на местах уже давно было роздано оружие и 14 августа 1992 года оставалось только извлечь его из тайников.
18 августа грузинские войска взяли под контроль весь город Сухуми. Абхазские ополченцы закрепились на правом берегу реки Гумисты западнее Сухуми. Руководство ВС и Совмина Абхазии были эвакуированы в Гудауту, райцентр, расположенный в 35 километрах западнее столицы Абхазии.
В № 35 за 1992 год еженедельник «Московские новости» писал: 18 августа министр обороны Грузии Тенгиз Китовани вышел на крыльцо правительственной дачи в Сухуми и заявил: «Грузины, вот вам абхазский флаг, только что сорванный с купола Дома правительства. И вот вам город – он ваш…».
В Сухуми начались повальные грабежи и мародерство грузинских военных. Были ограблены тысячи квартир мирных граждан, в основном абхазов, армян и русских, практически все магазины и предприятия. Сам Китовани сказал по грузинскому телевидению, что не может остановить своих людей: «они должны насытиться». Грузинские военные бесчинствовали и в городе и на селе: сжигали дома, насиловали женщин, убивали. Десятки и сотни людей были взяты в заложники, подвергались избиениям и издевательствам.
В то время, когда в Абхазии лилась кровь невинных людей, Шеварднадзе развил бурную дипломатическую деятельность, в результате которой Совет Безопасности ООН, ОБСЕ и другие международные организации были задействованы в нужном для Грузии направлении. И, надо признать, экс-министр иностранных дел СССР произвел настоящий фурор в Генеральной Ассамблее ООН, когда заявил: «Требуют защиты права не только национальных меньшинств, но, как это не парадоксально это не звучало, граждан, представляющих большинство… Пигмеи поднимают людей против человечества… Лилипуты, опутывающие Гулливеров – реальность многих стран и моей в том числе». (25 сентября 1992 года).
Неудивительно, что после этих стенаний западная пресса запестрела заголовками типа: «Сокрушительным ударом по Грузии», «Грузия: обманутая и покинутая». Видный американский обозреватель Майкл Доббс писал в газете «Вашингтон Пост»: «На Западе Эдуард Шеварднадзе имеет хорошую репутацию, поэтому вряд ли можно ожидать каких-либо мер воздействия на Грузию. Кроме того, для западных политиков аргументы Грузии о необходимости защитить свой территориальный суверенитет заучат достаточно убедительно».
Поразительно, с какой легкостью некоторые известные деятели культуры выступают с политическими заявлениями по поводу тех или иных событий в мире. Вот и г-жа Редгрейв в письме редактору газеты «Нью-Йорк таймс» (1992 г, № 40) настаивала на поддержке со стороны ООН Грузии в её конфликте с Абхазией, утверждая, что в противном случае национализм и фашизм возьмут верх сначала в Грузии, а потом в России. Письмо г-жи Редгрейв даже изобиловало рядом фактических материалов. Однако, трактовка г-жой Редгрейв этих событий заставляет усомниться в том, что она представляла себе существо конфликта, по которому она так однозначно высказалась. По логической схеме г-жи Редгрейв для спасения Грузии, а затем и России, от национализма и фашизма ООН, США и Россия должны заставить Абхазию подчиниться Грузии. В целом это означало, что не должно быть поддержки любому сепаратизму. В действительности все обстояло намного сложнее, чем это виделось из прекрасного далека г-жи Редгрейв, что и показало дальнейшее развитие событий, приведшее в конечном результате к признанию независимости Абхазии и Южной Осетии.
Следующий трудно объянимый с позиции нормальной человеческой логики поступок Ванесса Редгрейв совершила в январе 2003 года, когда состоялось заседание британского суда по делу Ахмеда Закаева и последний был освобожден из-под стражи под залог в 50 тыс. фунтов стерлингов, который за него внесла актриса Ванесса Редгрейв, депутат Европарламента лорд Бетелл и правозащитник Владимир Буковский. Решением МВД Великобритании Закаеву было предоставлено политическое убежище. 65-летняя Ванесса Редгрев и 43-летний Закаев к тому времени уже на протяжении года вели международную компанию в защиту так называемого «чеченского вооруженного сопротивления». Ванесса Редгрейв стояла за всеми пресс-коференциями, которые проводил бывший министр культуры Ичкерии. Она забыла и думать о сепаратизме. Террорист Закаев в глазах г-жи Редгрейв представлялся в роли некоего Робин Гуда чеченских кровей. При её содействии был снят «первый чеченский фильм» в истории кино. Видевшие этот фильм говорят о его ужасном качестве.
После кровавых событий в Беслане соотечественники Редгрейв выразили свое к ним отношение, собравшись в центре Лондона на международный антитеррористический митинг. Митингующие потребовали от властей выдать России «подопечного» Редгрейв Ахмеда Закаева, не без её помощи получившего политическое убежище в Великобритании, они держали в руках плакаты «Беслан, Россия, мы с тобой» и «Нет убежищу террористам в Соединенном Королевстве». По некоторым имеющимся данным сама Редгрейв после Беслана некоторое время находилась в прострации.
В целом, если ретроспективно взглянуть на биографию г-жи Редгрейв, можно выделить три линии её жизни:
- профессиональную, т.е. артистическую карьеру;
- личную жизнь и пристрастия;
- общественную деятельность.
Ванесса Редгрейв родилась в 1937 году в Лондоне в актерской семье. Впервые появилась на театральной сцене в 1957 году вместе с отцом. Сыграла в 70 фильмах. В 1977 году в возрасте 40 лет Редгрейв играла вместе с Джейн Фондой в фильме «Джулия» режиссёра Фреда Циннемана. За эту роль она была удостоена премии «Оскар» в номинации «лучшая актриса второго плана».
Личная жизнь Ванессы была полна чисто женских страстей. Брак с режиссером Т. Ричардсоном распался в 1967 г. из-за его увлечения Жанной Моро. От этого брака у Ванессы Редгрейв две дочери - Наташа и Джоэли Ричардсон, тоже актрисы. Тогда же в светской хронике нашумел роман бледной англичанки со жгучим итальянским красавцем Франко Неро, исполнявшим роль Ланселота в "Камелоте". От этой связи у Ванессы сын Карло Неро, также актер. Из более поздних ее увлечений наиболее известен один из Джеймсов Бондов - Тимоти Долтон. Может быть именно её очередным увлечением вызвана поддержка Ахмеда Закаева – стоит только вспомнить бесчисленные телеинтервью, которые она давала, цепко держа под руку Закаева.
Редгрейв также не осталась в стороне от политической деятельности. С начала 1960-х годов она участвует в работе разного рода общественных движений: за прекращение войны во Вьетнаме, ядерное разоружение, независимость Северной Ирландии, выезд советских евреев из СССР; приходит в троцкистское движение. Редгрейв безуспешно баллотировалась в парламент от троцкистской «Революционной рабочей партии», поддерживавшей палестинских террористов и ливийского лидера Каддафи. Стала продюсером и сценаристом документального фильма "Палестинец" (1978). В 1990-х годах участвовала в создании Марксистской партии. В 2004 году Редгрейв вместе со своим братом основала Партию мира и прогресса и приняла участие в кампании протеста против войны в Ираке.
В 2004 году на кинофестивале в Сан-Себастьяно Ванесса Редгрейв дала интервью «Комсомолке» и заявила, что она серьезно озабочена мировыми проблемами. На кинофестиваль она привезла экспериментальный фильм «Горячка», в котором героиня Редгрейв в попытке «искупить вину запертого в ловушку буржуазных ценностей интеллигента отправляется в неназванную неблагополучную страну, где идет гражданская война и гибнут люди».
Как заметил некто, скрывший свое имя под псевдонимом Granger8, комментируя это интервью: «деятельность Ванессы Редгрейв в защиту угнетенных из стран третьего мира чем то напоминает деятельность Бриджит Бардо в защиту бездомных кошек и собак, но на этом сходство кончается, политически их взгляды диаметрально противоположны. Француженка уже давно осознала какой катастрофой для европейских стран может обернуться создание мусульманских анклавов из этих страдальцев. Что же касается Ванессы Редгрейв, то этой своей деятельностью старая дама постоянно напоминает о себе».
Действительно, этим она разительно отличается от Одри Хэпберн, которая всё своё свободное время посвящала благотворительности и общественной деятельности, была специальным послом ЮНИСЕФ, участвовала в миссии милосердия в терзаемом войной Сомали и других горячих точках.
Сейчас Ванессе Редгрейв 72 года и применительно к её нынешнему состоянию невольно вспоминается «Четвертый позвонок» Марти Ларни: "Антикварная вещь такова, что цена ее возрастает по мере того, как потребительная стоимость падает".
Зная пламенную натуру Ванессы Редгрейв и её неугасимое стремление к саморекламе, можно ожидать самых неожиданных заявлений и поступков Ванессы. Было бы крайне интересно рассмотреть психоаналитический портрет Ванессы Редгрейв и в плоскости гендерной проблематики в психологии. Но это уже другая тема.
13.11.09.
Луковица
Бой был скоротечным. Немецкий десант быстро подавил все точки сопротивления на оставленном при отступлении военном полевом аэродроме. Молодой авиамеханик Борис находился в это время на опушке леса и шальная пуля прострелила ему ногу. Упав на землю, он быстро отполз в кустарники подальше от открытого пространства.
С трудом сняв сапог и задрав голифе, он осмотрел рану. Пуля прошла насквозь, повредив кость. Рана ныла и сильно кровоточила. Он достал санитарный пакет и как мог, перебинтовал ногу, чтобы прекратить кровотечение. Осмотрелся по сторонам и нашел более удобное и скрытное место. В душе жила надежда, что наши скоро отобьют аэродром обратно и он попадет в месанбат.
Через некоторое время рана перестала кровоточить, бинт покрылся толстой коркой засохшей крови. Наступили сумерки. Ночь оказалась холодной. Утром он испытал острое чувство голода – увы, в карманах ни крошки. Рана нестерпимо ныла и Борис с трудом сдерживал стоны. С летного поля доносилась отрывистая чужая речь.
К вечеру следующего дня он потерял сознание и только иногда приходил в себя. От последующих двух дней остались отрывочные впечатления. Очнулся он в медсанбате, в палате тяжелораненых. Когда Красная армия отбила аэродром у немцев, Бориса обнаружили совершенно случайно по громким стонам, доносившимся из кустов.
Хирург, осмотрев рану и оценив ее состояние, сказал:
- Рана, конечно, запущена, вряд ли он выживет, но мы должны сделать все возможное.
Ногу ампутировали выше колена. Выздоровление шло еле-еле. С фронта в медсанбат непрерывно поступали все новые и новые раненые. В палате тяжело раненых постоянно менялся состав. Умерших уносили в мертвецкую, выздоравливающих переводили в другие палаты.
Борис постоянно впадал в забытье. Однажды, во время очередного обхода, хирург, не обнаружив у Бориса признаков жизни, распорядился перенести его в мертвецкую. Какое время Борис пролежал в мертвецкой, он не знает. Очнувшись, он долго лежал, безучастно вперившись взглядом в потолок. Затем, почувствовал какой-то прилив сил и острейшее чувство голода.
В палате царила тишина. Он лежал на носилках, абсолютно голый и накрытый простыней. Осмотревшись, он обнаружил, что вся палата заставлена носилками с телами, покрытыми простынями. И тут он осознал, что лежит в мертвецкой.
Внезапно в палату вошла медсестра с папкой бумаг в руках.
- Сестра, - обратился к ней Борис.
- Сестра, сказал он громче.
Медсестра вздрогнула и резко повернулась в сторону Бориса. Увидев его молодое обострившееся лицо и глаза, обращенные в ее сторону, она подошла к Борису:
- Боже мой, ты жив, родненький?
- Сестра, я хочу есть!
- Родненький, но ведь тебя сняли с довольствия. Впрочем, подожди, я сейчас сбегаю на кухню и что-нибудь принесу.
И она вернулась и принесла большую очищенную луковицу. Борис, рассказывая мне эту историю, добавил, что никогда в жизни он не ел ничего более вкусного. Когда Бориса вернули в его прежнюю палату, он был встречен аплодисментами.
Борис пошел на поправку, научился и довольно ловко носить протез, закончил полный курс одного Ленинградского медицинского института и много лет проработал в Сухумском институте экспериментальной медицины. Я вывел его в рассказе «Протектор», назвав его Б-С.
Протектор
В самый разгар управляемых пилотируемых полетов в космос советские космонавты были частыми гостями в Сухумском институте экспериментальной медицины. Однако причиной столь пристального внимания и интереса к институту был, отнюдь, не только обезьяний питомник.
Космонавтов и институт объединяли общие интересы. В институте исследовалось влияние факторов космического пространства, таких, как радиационное воздействие, на живой организм. Исследовались, также, и лечебные препараты, которые должны были обеспечить живые организмы от негативного воздействия факторов космического пространства. Космонавты же были живыми объектами этого воздействия. Шел непрерывный и очень плодотворный обмен этой нужной и крайне полезной информацией.
В описываемый период двое космонавтов, один из них постарше, только что вернувшиеся из космоса после длительного пребывания там, сразу же направились в лабораторию радиологии института и попросили о приватной беседе одного из ведущих специалистов лаборатории, назовем его для краткости Б-С.
В постановочной части беседы космонавты сообщили, что, пройдя послеполетную реабилитацию, они были подвергнут многочисленным тестам, которые показали, что в организме каждого из них не обнаружено никаких функциональных отклонений.
- Однако. – заметил старший космонавт, - это далеко не так. Наши жены очень деликатно дали нам понять, что мы, мягко выражаясь, уже не в той форме. В полете мы принимали новый протектор, т.е. препарат, который должен был обеспечить максимальную защиту наших организмов от воздействия факторов космического радиационного фона. Этот препарат только что создан группой известных ученых, среди которых есть и академики, и отмечен государственной премией.
Космонавт назвал препарат и спросил у Б-С, не знает ли он о побочных действиях этого препарата.
- Я читал об этом препарате в последнем информационном листке. Насколько я помню, ни о каких побочных эффектах при применении этого препарата не сообщалось. К сожалению, это все, что я могу вам сообщить, - сказал Б-С.
- Ну что ж, спасибо и на этом,- сказал старший космонавт. И они ушли.
Б-С остался крайне недоволен концовкой беседы, своей в некотором роде некомпетентностью или, даже беспомощностью. Его, черт возьми, взял за живое этот вопрос о побочных действиях протектора. И он решил на свой страх и риск провести внеплановый эксперимент с применением этого препарата.
Он срочно заказал небольшое количество этого препарата – пришлось написать дурацкое обоснование – а сам стал тщательно обдумывать условия проведения эксперимента и отобрал для него партию крыс-самцов.
Получив препарат, он детально изучил его описание, определил основные параметры эксперимента: количество вводимого крысам препарата, а также дозу облучения, эквивалентную дозе, получаемую космонавтами при космическом полете.
Наблюдения после первого проведенного эксперимента за опытной и контрольной группами крыс-самцов не выявили никаких аномалий в их поведении. Тогда Б-С умертвил несколько самцов из опытной партии и стал изучать под микроскопом срезы их половых желез. Он не поверил своим глазам, когда обнаружил признаки некроза некоторых частей ткани среза.
Б-С повторил еще несколько раз эксперимент, незначительно варьируя его параметрами, и вновь получил тот же результат: наблюдается некроз клеток половой ткани.
Кажется, что-то начинает проясняться! Механизм действия протектора заключался в том, чтобы во время космического полета обеспечить некоторое, допустимое и безопасное для организма космонавтов кислородное голодание тканей их организма. В этом случае минимальны радиационные поражения клеток организма. Но для клеток половых органов это кислородное голодание оказалось катастрофическим, они начали отмирать, что, естественно, вызвало угасание половой функции. Создатели препарата не учли этого обстоятельства.
Б-С представил дальнейшее развитие событий в этом направлении и приуныл. Каким образом, он в своей весовой категории – кандидата медицинских наук – будет доказывать свою правоту докторам наук и академикам, тем более, что они уже получили за разработку этого препарата Госпремию и многое другое.
Но Б-С решился, решился несмотря на возможные поношения и оскорбления. Было трудно, временами он думал: - ну, зачем он ввязался в эту историю?
В конечном результате, с большим трудом, удалось доказать разработчикам препарата их упущение – ходила шутка, что разработчиков уже давно не интересовали вопросы секса и именно поэтому они не обратили внимания на эту особенность препарата.
Препарат был доработан. Грустно, что истинное имя человека, добившегося максимальной эффективности и безопасности препарата, так и осталось за бортом истории.
Немецкие индустриальные нормы
Доктору Н., немецкому химику, работающему в Сухумском физтехе, понадобилась настольная деревянная подставка для лабораторного стенда. Доктор быстро нарисовал эскиз подставки. Проставил в цифрах размеры и передал эскиз в небольшую столярную мастерскую института. Черновик эскиза на всякий случай сохранил у себя.
Прошло несколько дней, доктор Н. и его коллеги подготовили оснастку стенда с тем, чтобы после изготовления подставки сразу же приступить к монтажу. Время шло, а подставки всё не было. Доктор пытается выяснять причину задержки – ему объясняют, что ищут материал, что как только его найдут, подставки будет изготовлена. Доктор возвращается на рабочее место, возмущаясь русской медлительностью.
Наконец к доктору вместе с переводчиком приходит столяр и говорит, что подставка готова.
- Gut, - говорит доктор, - несите её сюда.
Переводчик переводит, столяр пятится.
- Скажи ему, - обращается он к переводчику, - пусть он спустится во двор здания.
Переводчик переводит слова столяра немцу. Последний, скорчив кривую мину и недоуменно передергивая плечами, спускается по лестнице и выходит во двор главного корпус института.
Столяр рукой, в которой зажат складной метр, показывает немцу на фундаментальное деревянное сооружение, отдаленно напоминающее эшафот. Немец хватается одной рукой за сердце, а второй достает из кармана лабораторного халата черновой вариант эскиза и протягивает его столяру. Столяр, не теряя спокойствия, также достает из кармана тужурки подлинник эскиза и, в свою очередь, протягивает его немцу.
Черновик и эскиз одинаковы во всём. Немая сцена из «Ревизора»! Наконец, доктор приходит в себя и начинает буквально вопить:
- Немецкие индустриальные нормы!
Столяр недоуменно озирается. Свора разгорается. И тут, как это часто бывает в жизни, появляется посредник, который быстро вникает в суть конфликта и объясняет, что же произошло – доктор руководствовался Немецкими индустриальными нормами (так называемыми DIN, напоминаю, как это часто любит повторять публицист Александр Никонов, речь идет о тех самых DINах, которые на упаковках немецкой фотоплёнки информировали о чувствительности плёнки) и проставил размеры подставки в цифрах, не обозначив их размерности в миллиметрах, не зная о том, что в Советском союзе, размеры на столярных чертежах по умолчанию читались в сантиметрах.
Доктору быстро изготовили миниатюрную настольную подставку, а вот как был использован дальше «эшафот», история умалчивает.
Только в 70-х годах в СССР появилась ЕСКД, которая наконец-то регламентировала все эти вопросы.
Доппельхёреры для охотничьих собак
Эта небольшая миниатюра - дань памяти Анатолию Чернову, человеку хорошо знакомому старшему поколению Сухумского физтеха, человеку в некотором роде историческом. Анатолий Чернов был прост в обращении, с ним было приятно общаться, у него было хорошо развитое чувство юмора, он был, несомненно, талантлив и непрерывно что-то генерировал. Он был среднего роста, с некоторой склонностью к полноте.
В 1949 году в Сухумском физтехе коллектив под руководством известного немецкого специалиста доктора В. Щютце создал масс-спектрограф, позволяющий работать с тяжелыми элементами с погрешностью до 1%. Подобные масс-спектрометры отечественная промышленность тогда не изготовляла, не изготовлялись они и в Европе. Американцы масс-спектрометры этого типа не продавали. Позже для теоретических лабораторных работ был создан масс-спекрометр высокой точности, позволяющий определять дефекты массы ядер. В этих работах деятельное участие принимал техник Анатолий Чернов. Позже Чернов рассказывал, что по результатам этой работы его премировали несколькими поездками в Москву и еще какими-то благами.
Позже, до 1957 года, Анатолий Чернов работал в лаборатории И.Ф. Кварцхава, где исследовали плазменные неустойчивости на экспериментальной установке с пинч-эффектом. Суть эксперимента заключалась в разряде высоковольтных конденсаторных батарей большой емкости через воздушный разрядник на капсулу с металлической проволочкой внутри. Протекающий в капсуле во время разряда физический процесс фиксировался высокоскоростным фоторегистратором (СФР). Экспериментальная установка размещалась на втором этаже основного научного корпуса СФТИ. Кабинет И.Ф. Кварцхава размещался этажом выше. При работе воздушный разрядник издавал устрашающей силы звук, слышимый на значительном расстоянии. Снимки, полученные на СФР и обработанные в фотолаборатории, затем передались И.Ф. Кварцхава для анализа процесса плазменной неустойчивости. Для непосвященного наблюдателя все снимки СФР казались клонами, настолько они были похожи один на другой. Процесс подготовки к каждому эксперименту был достаточно трудоемким и длительным. Проведение эксперимента обеспечивали Анатолий Чернов и Сергей К. Кому-то из них, а, скорее всего Чернову, пришла в голову мысль о том, что раз «в год работа, а в грамм труды», а все снимки так похожи, то следует «упростить» эксперимент.
Творческая мысль быстро нашла нужное решение в толстом вакуумном шланге, который при ударе о верхнюю наружную поверхность лабораторного шкафа издавал звук, который был очень похож на звук воздушного разрядника в момент разряда. Наши «экспериментаторы» определили промежуток времени между разрядами воздушного разрядника при штатной работе и ввели в экспериментальный процесс определенную скважность: один цикл с разрядником и один цикл с имитатором. И.Ф. Кварцхава, сидя в своем кабинете, контролировал ход работы по звуковым сигналам воздушного разрядника. До поры, до времени всё шло нормально. Кварцхава получал фотокопии штатных экспериментов, не замечая отличий. Но однажды наши экспериментаторы не соблюли скважности и это встревожило руководителя эксперимента. Он вышел из кабинета и вошел в помещение, где шел эксперимент, в тот момент, когда Чернов взгромоздился на стул около лабораторного шкафа и приготовился к удару вакуумным шлангом, или уже ударил. Скандал был грандиозный. Виновников скандала перевели в другое подразделение.
Я познакомился с Черновым осенью 1958 года, когда перевелся из Новгорода на Волхове в Сухумский физтех и стал работать в Особом конструкторском бюро. Нас сблизил интерес к телевидению, в особенности, когда он узнал, что прежде я занимался дальним приемом телевидения. В это время институт получил техническое задание от Института ядерной физики Сибирского отделения АН СССР на разработку форинжектора (импульсного линейного ускорителя – ИЛУ) для ускорителя на встречных пучках ИЯФ и эту разработку поручили ОКБ. Долгое время группа ведущих сотрудников ОКБ проводила «мозговой штурм»: каким образом получить ускоряющее напряжение для электронной пушки форинжектора. Чернов был первым, кто предложил изящное решение - использовать для этой цели резонансный ускоритель на четвертьволновом коаксиальном резонаторе.
Существенным недостатком Чернова была его любовь к спиртному: пил он без меры, быстро теряя контроль над собой, и в это время ему была нужна аудитория. Он начинал что-то быстро рассказывать, нещадно жестикулируя. На моей памяти много случаев, когда, спасая от гнева начальства, я запирал его в своей рабочей комнате. Ходила легенда о том, как однажды в городе Сухуми А.Чернов в состоянии глубокого опьянения был задержан сухумской милицией и учинил в ней дебош. Следует отметить, что отношение милиции к сотрудникам института (а тогда сотрудников института именовали «сотрудниками объекта») было настороженным, так как многие сотрудники института этим манкировали. Очевидно, в этот раз Чернов настолько допёк милицию, а в это время там шел ремонт, что кому-то из начитанных (!) сотрудников милиции пришла на память сцена из книги Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна», когда старые мошенники «король» и «герцог» надули провинциальную публику, выпустив на сцену «Королевского жирафа или Царственное совершенство», т.е. голого и размалеванного как радуга «короля», - милиция в данном случае использовала подсобные средства и раздев Чернова, также раскрасила его и в таком виде выпустила на улицу. Через какое-то время Чернов пришел в себя и, пользуясь темнотой, добрался до развилки дороги под железнодорожной эстакадой – началом Тбилисского шоссе. Спрятавшись в кустах, он дождался машины, на которой ехал его знакомый, и выскочил на дорогу, чуть не спровоцировав аварию. К счастью его узнали, обмотали найденной в багажнике машины мешковиной и отвезли домой. К сожалению, этот инцидент ничему его не научил. Пить он продолжал.
Анатолий был большим шутником и частенько кто-нибудь становился объектом его розыгрыша. Один из наиболее запомнившимся мне розыгрышей произошел с Сашей Н. Саша собирался в командировку в Москву. Обычно в таких случаях к командируемому обращаются с просьбами и поручениями. Все знали, что Чернов заядлый охотник и имеет двух охотничьих собак. Во время одного из дружеских трёпов, Чернов, узнав о командировке Саши, посетовал на то, что при утренней охоте у собак часто мерзнут уши, а это влияет на слух, и что сейчас в продаже появились немецкие наушники для собак под названием доппельхёреры. Саша клюнул на эту удочку и сам предложил купить в Москве доппелхёреры для собак Чернова. Вернувшись из командировки, Саша рассказал, что во многих охотничьих магазинах о доппельхёрерах не слышали, но в одном из магазинов продавец сказал, что да, что доппельхёреры действительно бывают в продаже, но надо знать номер доппельхёрера, чтобы он пришелся собаке по размеру. Видать, продавец тоже оказался шутником. Эта история долго ходила по институту и только после отъезда Саши в другой город сошла на нет.
Обычно в августе и сентябре Черное море частенько штормит. Для нас, тогда молодых, искупаться в шторм было большим удовольствием, но для этого надо было обладать известной сноровкой при заходе в море – следовало поднырнуть под набегавшую волну и быстро выплыть в спокойную часть моря, где можно было долго качаться на волнах. Наиболее затруднительно и рискованно было выбраться на берег, так как в этот момент ты попадал между двумя потоками воды, одним, набегающим из моря и вторым, возвращающимся в море. При неудачном «попадании» тебя начинало крутить и волочить по песку. Иногда ты вылезал изрядно поцарапанным. Однажды в такой шторм в нашей компании оказался Чернов. Когда мы вылезли на берег и стали ожидать Чернова, мы долго не могли понять, почему он задерживается, почему не возвращается на берег, и почему всё время жестикулирует. Кому-то из нас вновь пришлось поднырнуть под волну, пообщаться с Черновым и вернуться на берег с сообщением, что волна смыла с Чернова его футбольные трусы. Каким-то образом дело уладилось.
В 1963 году сменилось руководство ОКБ и была объявлена война пьянке. Анатолию Чернову пришлось уйти из отдела. Последние годы жизни он работал в одной из лабораторий института. Общались мы уже эпизодически. К этому времени он уже был болен диабетом, сильно сдал, похудел, жаловался на то, что у него мерзнут руки, стал даже носить перчатки, но, тем не менее, сохранил чувство юмора.
Да, мы всё уже съели!
24 июня 2009 года российское телевидение отметило десятилетие со дня смерти Евгения Моргунова передачей «Евгений Моргунов. 24 часа из жизни».
Передача получилась, и авторам передачи удалось разбудить нашу память, вспомнить этого замечательного актера и очень своеобразного человека.
В процессе передачи мне вспомнился один примечательный эпизод из моей жизни, когда я встретился с Евгением Моргуновым. Это произошло почти тридцать лет назад в аэропорту Адлера. Я со своим коллегой по работе приехал в Адлер из Сухуми. Сухумский аэропорт в это время по каким-то причинам не функционировал, и летать в Москву приходилось из Адлера.
В помещении Адлерского аэропорта мы приобрели заранее заказанные билеты и стояли в зале, ожидая начала регистрации на московский рейс. Время тянулось медленно и мы с коллегой вели какой-то общий, ни к чему конкретному не привязанный разговор. И вдруг наше внимание привлекло то обстоятельство, что взоры большинства присутствующих в зале ожидания пассажиров внезапно обратились в одну сторону. Мы, естественно, чтобы понять причину этого, также повернулись туда же. Оказывается, в зал ожидания вошла процессия во главе с Евгением Моргуновым и Савелием Крамаровым. Евгений Моргунов, в шикарном пальто с модным шалевым воротником и затейливой шапочкой на голове, выглядел крайне импозантно. Савелий Крамаров, в каком-то голубоватым джинсовом костюме, что в те времена еще было редкостью, придерживался своей обычной шутовской манеры и смотрелся рядом с Моргуновым крайне несерьезно, если не карикатурно. Моргунова и Крамарова сопровождала внушительная группа местных аборигенов, надо полагать почитателей таланта Моргунова и, может быть, Крамарова, «вооруженных большим количеством перевязанных веревками картонных коробок». Процессия на короткое время задержалась в центре зала, а затем двинулась к кассе. После непродолжительной дискуссии у кассы процессия потянулась к регистрационной стойке, после чего разделилась на две части. Одна часть – Моргунов и Крамаров – прошла регистрацию и пошла к выходу на летное поле, их багаж на тележках поехал туда же, а вторая часть - стайка почитателей, размахивая руками и что-то выкрикивая, двинулась к выходу из зала ожидания.
Регистрация на московский рейс началась примерно через полчаса. Всё это время мой попутчик и коллега кипел от возмущения, грозясь в Москве позвонить министру гражданской авиации Бугаеву, с которым был знаком лично. Здесь я должен сказать несколько слов о моем попутчике. Его уже давно нет в живых, но это не меняет сути дела. Моим коллегой и попутчиком был заместитель директора Сухумского физико-технического института, по тем временам крупнейшего в Закавказье научно-исследовательского института, Пётр Варламович Челидзе. Его личность заслуживает отдельного очерка. Петр Варламович был очень уважаемым и влиятельным в Абхазии человеком, грузин по национальности, он никогда не кичился своей должностью и положением. Имея служебный автомобиль с водителем, он, тем не менее, зачастую ездил вместе со всеми в служебном рейсовом автобусе, развозившим сотрудников института. А иногда, когда возникала производственная необходимость, отдавал свой служебный автомобиль другим сотрудникам института. Но в данном случае, я чувствовал, что его гордость сильно задета. Мои попытки успокоить его были тщетны.
Наши места оказались во втором салоне самолета. Пассажиров было немного, салон был полупустой, курортный сезон уже закончился. Мы с Петром Варламычем с удобством разместились на наших местах и после взлета самолета решили перекусить. В меню были помидоры с участка Петра Варламыча, еще какая-то снедь, а также сало. К концу нашей трапезы из первого салона послышались увесистая «поступь командора». Слух нам не изменил, это шел в заднюю часть нашего салона, надо полагать, извините, в туалет, Евгений Моргунов. Проходя мимо нас, он несколько задержался, внимательно осмотрел наш стол и наше меню и пошел дальше. Мы не придали этому никакого значения. Спустя какое-то время, когда мы уже закончили нашу трапезу и сворачивали салфетки, вновь послышалась «поступь командора», но уже в обратном направлении. Проходя мимо нас, «командор» вновь задержался, осмотрел стол и, ничего на нем не обнаружив, с некоторой долей возмущения спросил:
- Что, ничего не осталось?
Наступил момент отмщения – Петр Варламович улыбнулся и с нескрываемым чувством удовлетворения сказал:
- Да, мы всё уже съели!
Моргунов сокрушенно вздохнул и пошел восвояси в свой салон. Я почувствовал, что Петр Варламович отошел и больше разговора о звонке Бугаеву не было.
(Перепечатывается с сайта: http://www.proza.ru/avtor/gpv2005.)
