Главная » Алфавитный каталог авторов » Б » Путешествие турецкого туриста вдоль по восточному берегу Черного моря

Ф. Брун

Путешествие турецкого туриста вдоль по восточному берегу Черного моря

Записки одесского общества истории и древностей», том 9, 1875

Скачать "Путешествие турецкого туриста вдоль по восточному берегу Черного моря" в формате PDF (8,43 Mб)

HTML-версия:

Путешествие турецкого туриста вдоль по восточному берегу Черного моря

В VIII томе Записок помещен мой перевод отрывка, с переведенного бароном Гаммером на английский язык, сочинения на турецком языке Эвлии-Эфенди, знаменитого путешественника XVII века (Narrative of travels in Europe, Asia and Africa... by Ewliya Efendi, etc. London, 1850, II p. 59–67).

По местному для нас значению рассказа, мы из этого перевода заимствуем другой отрывок (р. 50–59), непосредственно предшествующий первому и заключающий в себе описание путешествия Эвлии из Гоние до Анапы, сопровождавшего гонийского земберекджи-баши (начальника артиллерии), которому поручено было участвовать в 1641 году в осаде Азова, взятого Казаками в 1637 году.

Но прежде передачи здесь собственных слов Эвлии-Эфенди, полагаем нужным представить вкратце биографический очерк автора, помещенный бароном Гаммером в издании Эвлиевых записок, для того чтобы наши читатели могла судить о нем, в какой степени те известия, которые он нам передает о виденном и слышанном им на Кавказе, заслуживают доверия (1). [162]

Эвлия, сын Дервиш-Могаммеда, головы золотодельного цеха в Константинополе, родился в правление султана Ахмеда I, 10 иогаррема 1020 года геджры (1611). Он припоминает сооружение мечети Ахмеда, которую стали строить тогда, когда он имел шесть лет от роду; надзор над обделкою входа в мечеть был поручен его отцу, который в юные лета был знаменоносцем султана Сулеймана. Дед Эвлии был знаменоносцем при взятии Константинополя султаном Могаммедом, и по сему случаю получил в награду дом на мучном рынке (Un-kapan), в участке приписанном мечети Сагарджилар (Saghirdjilar, название 61 роты янычар). Тут он выстроил сто лавок, доходы которых жертвовал мечети, по чему она и осталась под ведомством его семейства. Эвлия неоднократно указывает как на одного из своих предков, на шейха Ахмеда Иесова, названного Турком-Турок, который, живя в Хорасане, послал своего ученика, славного Хаджи-Бекташа к султану Орхану. Мать Эвлии, родом из Абхазии, будучи еще девицею, была послана, вместе с братом, султану Ахмеду, который, взяв мальчика в число своих пажей, подарил сестру его Могаммед-Дервишу, голове цеха золотых дел мастеров. Брат ее, получивший имя султана и прозвание Мелек (ангел), известен в истории как великий везир — Мелек-Ахмед-паша; в его то свите Эвлия совершил большую часть его странствий.

Эвлия учился в школе Гамид-эфенди, в части города именуемой Филь-юкуши, и в течение семи лет слушал уроки Ахфаша-Эфенди. Наставником его в чтении Корана был Эвлия-Могаммед, муж ученый, по имени которого, кажется, наш путешественник был назван. Знания, им приобретенные, благозвучный голос и красивая наружность — доставили ему должность муэцина в Аия-Софии, в день священной ночи (Lailat al Kadr) 1045 (1635), при каком случае, как сам он говорит, он обратил на себя особенное внимание султана Мурада IV.

Эвлия тогда имел двадцать пять лет от роду и при усердии своего наставника так успевал в искусном чтении Корана, что мог его прочесть сначала [168] до конца в семь часов и был совершенно сведущ в семи родах чтения. Дядя его Мелек-Ахмед был тогда меченосцем султана и, кажется, что Эвлия ему, отчасти, был обязан честью быть принятым в пажи Килер-оды (Kilar-Oda, т. е. у стольника). Султану столько же нравились приятный его голос и умные суждения, обнаруживавшие большие сведения, как и красота его, по которой он и был вовлечен в обычную в сералях, у султанских пажей, беспорядочность, описание которой пятнает несколько мест в его сочинении. Между тем он продолжал упражняться в каллиграфии, музыке, грамматике и изучать Коран под руководством Эвлии-Могаммеда, который тогда был султанским имамом (Khúnkar Imami).

Впрочем он не долго оставался в султанском сераt, а в том же 1045 году вступил, по случаю войны с Персиею, в войско спагов с поденным жалованьем по сороку пиастров.

Сколько Эвлия ни гордился недолгим пребыванием в серале, честь эта впрочем не изменила образа его жизни, протекшей в путешествиях. Мысль, что такова была его судьба, вкоренилась в него вследствие сна, пред годовым праздником его двадцать первого дня рождения. Ему снилось, что он стоял в мечети Ахи-челеби (Akhi-Chélebi) и что ему явился там пророк в полном блеске, со всеми святыми ислама. Когда он хотел молиться о ходатайстве (shifáat) пророка, он по ошибке попросил позволения странствовать (siyahat) и получил на это согласие вместе с дозволением поцеловать руки пророка, четырех имамов и прочих святых. Друзья его, шейхи, которых он просил объяснить значение этого сновидения, уверяли, что ему суждена была милость государей и счастье посещать, в своих странствованиях, гробницы всех святых и великих мужей, которых он видел во сне. С этих пор у него утвердилось намерение провесть жизнь в путешествиях. И так казалось, что он не даром назывался Эвлия (святые), ибо он всю жизнь был «могибби Эвлия» т. е. друг святых. Это обстоятельство объясняет, почему он с особенным удовольствием посещал гробницы и памятники святых и подробно описывал места поклонений. Эвлия (друг святых), [164] Гафис (знающий Коран наизусть) и Сеиах (путешественник) — суть имена, которыми он подписывается, хотя более известен под названием Эвлия-челеби или эфенди; труд же его называется — «Сеиах-намэ», т. е. история путешествий.

Убедившись в своем призвании, вследствие видения пророка, Эвлия почал свои путешествия разъездами по Константинополю и его окрестностям, описание которых занимает почти весь первый том. Вообще он, как сам неоднократно замечает, провел в путешествиях более 40 лет, по 61-й год своей жизни, и посвятил последние годы оной описанию своих странствий по всем частям Отоманской империи в Европе, Азии и Африке, за исключением Алжира, Туниса и Триполиса, где никогда не бывал, и которые он по сему самому проходит молчанием в его статистическом обозрении владений Порты. Зато ему удалось побывать в разных других странах, например: в качестве члена посольства, отправленного в Вену в 1664 году, в Австрии, откуда чрез Германию, Голландию и Данию проехал в Швецию, и на обратном пути посетил Польшу и Крым, совершив таким образом, как выражается, странствования «по семи климатам». Хотя Эвлия преимущественно в своих путешествиях занимал должности дипломатическо-финансовые, но нередко ему приходилось бывать и в сражениях, а именно в двадцати двух, по его словам. Так он, еще в 1635 году, сопутствовал своему отцу в походе против Эривани, им впрочем не описанном. Тем подробнее и интереснее известия, которые он передает об этом городе и вообще о за-Кавказском крае, при описании следующих путешествий, им туда предпринятых; из которых первым было то, описание которого следует ниже, в переводе. Затем он, несколько лет спустя, в промежутке которых он посетил Бруссу и Никомидию, с описанием которых начинается второй том, провожал дефтердара Могаммед-пашу в Эрзерум, где губернатор ему хотел поручить заведывание таможнею. Так как в первом своем путешествии в Трапезунт, сделанном морем, Эвлия имел случай приставать к разным береговым местам Черного моря (Кефкен, Гераклею, Амасру, Синоп, Самсун и Керасун), путь его в [165] Эрзерум пролегал чрез Никомидию, Сабанджу, Боли, Тузию, Амасию и Нигисар, которые, подобно Эрзеруму, описывает с указанием достопамятных событий в них случившихся. Отправленный пашею, по торговым делам в Тебрис, он, на пути своем, посетил Эчмиадзин, Нахичевань и Меренд, а на обратном пути делал поездки в Аджань, Эрдебиль, Эривань, Баку, Дербенд, Кахт, равнину Галдиран, крепость «Akhiska» (Ахалцих) и вторично в Эривань. Но лишь только он взялся за свое дело в таможне Эрзерумской, как был послан пашею к губернаторам Ганджи и Тортума, с поручением передать им хаттишериф, с повелением выступить в поход. Тут ему представился случай побывать в Байбурде, Гандже, Испире, Тортуме, «Akchekala» и Гонии (Гюнии, Гунии), которым незадолго перед тем овладели малороссийские Казаки (см. Т. VIII стр. 341). Эвлия участвовал во взятии Турками обратно крепости, и первый на ее стенах воспел торжество ислама. Занимательность описания сего похода усиливается тем, что он рассказывает, как очевидец, о набеге, предпринятом Турками в Мингрелию за то, что жители оной было возмутились по случаю взятия Гонии Казаками.

По возврате в Эрзерум, наш эфенди посетил Кемах (Kumakh), Эрцен-дан, Шебин-Кара-гиссар (Shinkarahissar и многие другие города Малой Азии, находясь в свите паши и дефтердара Заде-Могаммеда, который тогда возмутился против Порты и так удачно вел свои дела, что выхлопотал себе не только амнистию, но даже другое место. Находясь с ним в Бегбазаре, Эвлия получил известие о смерти своего отца, что и побудило его возвратиться в Константинополь, куда прибыл как раз вовремя, чтобы быть свидетелем переворота, которым Могаммед IV, по низвержении султана Ибрагима, был возведен на престол. Описание этого переворота нашим автором тем занимательно, что главный любимец Ибрагима, известный Джинджи-ходжа (Khoadjeh) был давний его приятель, принявший его радушно пред самым своим падением, последовавшем за низвержением султана в 1058 (1648) году.

Том III труда Эвлии начинается описанием его путешествия в Дамаск, куда [166] он отправился в свите тамошнего губернатора и откуда предпринял, в качестве имама Магмиля (Mahmil) или духовного начальника каравана пилигримов, странствование в Мекку, чрез Египет. Кроме того он был посылаем губернатором по разным делам во многие города Сирии и Палестины; и в 1650 году возвратился в Константинополь чрез Айне-базар, Мерзифун, Кангри, Кастемуни и Ташкёпри.

Так как дядя Эвлии-эфенди, Мелек-Ахмед-паша, занимавший на время должность великого везиря, был перемещен, в 1651 году, губернатором в Очаков, и оттуда затем перемещен в Силистрию, то наш турист не забыл воспользоваться столь благоприятным случаем, чтобы посетить эти места, откуда возвратился в Константинополь. Когда же вскоре спустя Мелек-Ахмед был назначен губернатором Ванским, то племянник и туда за ним следовал, проездом чрез Сивас, Малатию, Диарбекир, Мардин, Синджар, Миафаракин, Бедлис и Ахлат. При описании сего путешествия он подробно излагает военные действия Мелек-Ахмед-паши в борьбе его с ханом Тифлисским, который был побежден и лишился места: то, что тут говорится о Курдских племенах, не уступает, по своей занимательности, нижеследующему отрывку из второго тома об Абхазах и восточном береге Черного моря. По поручению дяди, Эвлия из Вана предпринимал разные путешествия в Персию и Месопотамию, описанием которых оканчивается IV том его труда, который тем и прерывается. — Правда, он неоднократно упоминает о вышеупомянутом своем путешествии в Австрию, последовавшем около 1665 года — но он едва ли успел описать это путешествие. Вероятно, по написании IV тома, в продолжении дальнейшего труда ему помешала смерть, последовавшая в 1679 году, когда он имел от роду 70 лет.

Такое предположение подтверждается тем, что при описании владычества Могаммеда IV (в I томе), он упоминает о завоевании Кандии в 1678 году, а в другом месте говорит о пятидесятилетней опытности своей, как о результате путешествий им предпринятых по достижении, в 1630 году, двадцатилетнего возраста, и [167] давших ему возможность побывать, как сам выражается, во владениях 18 монархов и слышать 147 различных наречий. Судя по хронограммам и стихам помещенным Эвлиею на разных памятниках, равно как и по ошибкам, которые у него нередко встречаются в изложении случившихся событий, его нельзя считать ни хорошим поэтом, ни историком. Но зато он отлично описывает посещенные им земли, и в этом отношении оставляет за собою всех прочих из восточных писателей, путевые записки которых доныне были обнародованы; он вполне оказался достойным прозвища своего (Siyyah), т. е. путешественника по преимуществу. Вот его рассказ:

______

В сообществе 300 стрелков янычар и пяти гребцов, мне принадлежавших, мы отправились в путь на лезгинских барках называемых мункесилами (1). Они делаются из старых платанов, растущих при реке Джуруг (Jurugh, древний Акампсис) и состоит из трех досток: две из них образуют стенки подобного рода барки, третья — дно оной; стенки обшиты тростником, толщиною вдвое против запястья человеческой руки, и эта обшивка охраняет ее от потопления во время бурь, свирепствующих на Черном море, поддерживая их на воде, подобно губке. Не имея ни бака (fore-castle) ни руля, они равны с обеих сторон и называются мункесиле.

На подобных барках мы снялись в Гонии при попутном ветре и прибыли к [168] гавани Софари на границе Мингрелии. В пристани (iskele, scala, échelle) Хандра нет гавани; в пристани же Сури заметны следы древней гавани, и в пристани Ярисса развалины замка, в котором ныне держат коз.

В пристани Раидже (Raidjeh), также без гавани, находятся развалины древнего замка (2). Эти пять пристаней находятся все на границе Мингрелии, и летом только посещаются купцами, торгующими невольниками. В горах обитают воинственные Мингрельцы, числом от 40 до 50,000.

Миновав эти пристани, мы на следующий день прибыли к реке Фазису (Fash-chai], в расстоянии ста миль от Гонии. Река эта, величиною похожая на Дунай, в иных местах имеет ширины милю, в других же только пол-мили, при глубине от 8 до 10 саженей (fathoms = 6 футов); вода в ней свежа как начало человеческой жизни; изливается же она в залив при северной оконечности Черного моря, на расстоянии 1300 миль от Константинополя. Она вытекает из Кавказа (Kuhal-burz), Убура и Садаша (Sadasha), орошает Черкесию, Кабарду, [169] Дагестан, Грузию, Мингрелию, и между нею и Абхазиею изливается в Черное море (3). На восточной стороне лежат мингрельские деревни, на западной — абхазские, и оба берега покрыты густыми лесами. Оба народа крадут один у другого детей обоих полов и продают их в неволю.

Переправившись чрез Фазис, мы, направляя путь свой к западу, шли целый день вдоль по абхазскому берегу Черного моря. Берег этот пролегает от Фазиса до замка Анапского, близ острова Тамани.

О происхождении Абхазов существует следующее предание. По словам лучших историков, Адам имел первоначально вид настоящего Татарина и, по изгнании из рая, жил с Евою при горе Арафате (A'arafat), близ Мекки, где у них родилось 40,000 детей, которые все похожи были на Татар. Адам, который в раю говорил по-арабски, забыл этот язык, по своем изгнании, и начал [170] говорить по-еврейски, языком сирийским Экили (4) и персидским. Языки эти были в употреблении до Потопа, после которого род человеческий разделился на 72 народа, из которых каждый имел свой особый язык. Изобретателем новых языков был прежде других Эдрис (Энох), который первый писал и сшивал книги, храня их в пирамидах, откуда они после Потопа были взяты философами, которыми таким образом число языков доведено было до 147. Измаил снова открыл языки арабский и персидский, которыми говорили в раю, тогда как Исав ввел турецкий язык, который в употреблении и у Татар; к ним принадлежать: Индийцы (Hind), Синды (Sind), Моган (Mohani), Курды, Мултане, [171] Баниане и 12 народов поклоняющихся огню и говорящих каждый своим языком: Ногаи, Гешдек (Heshdek), Липка, Джагатай, Лезги, Грузинцы, Мингрельцы, Шуршад (Shurshad), Дадиан, Аджикбаш (Ajikbash), Армяне, Греки, Туркмены, Копты, Израильтяне или Жиды. Франки разделились на Французов, Испанцев, Генуэзцев, Португальцев, Венецианцев, Тосканцев, Сербов, Болгар, Кроатов, Итальянцев и проч. Четыре сына Менучера (Menuchehr) древнего персидского царя, бежавшие в направлении к Эрлау (Agra), на вопрос: кто они такие? — отвечали «нас четверо» (men cher is), а потому, по недоумению, их потомки были названы Мадьярами. [172]

К 40 арабским коленам, поселившимся первоначально в Египте, относятся : Могреби, Фец, Меракет, Афену, Майборну, Джичел-хан (Jichel-khan), Асван, Судани, Фунджи, Караманки, Богаски, Мунджи, Берберы, Нубии, Зенджи, Абиссинцы, Гулапши, Алеви, Ромпи, Арабы Иемена, Багдада, Мекки, Медины, Бадиа (Badiah, пустыня) и Оммана. Арабских колен считают 3060; другие же говорят, что их еще более. Главное, благороднейшее и красноречивейшее из них — колено корейшит Гашем; в нем родился Пророк, ради которого Бог сотворил время и пространство, и который называется повелитель Арабов и Персиан. Но пора возвратиться к преданию о происхождения Абхазов. По достоверным известиям, во время халифата Омара, около 25 года геджры, некто из Арабов, по имени Баша-Мелек, был владетелем Ятреба, Басы (Batha, ср. Dozy, Мекка, 89), Адена и Сабы. У него было пять сыновей; первый назывался Джебель-уль-гиммет, второй Араб, третий Кису имел три сына: Каис, Мевали и Тай; четвертый назывался Лазки, пятый — Абази. По смерти отца власть над коленом перешла к старшему сыну Джебель-ул-гиммет, которого Омар приговорил к лишению глаза, за то, что он случайно вышиб глаз у одного Араба. В ту же ночь Джебель-ул-гиммет, взяв с собою четырех братьев своих, искал убежища в Антиохии у императора Ираклия, который его наделил горами Сирийского Триполиса. Тут он построил город Джебелье (Jebellieh), который и ныне так называется. Когда он оттуда предпринимал несколько грабительских набегов на окрестности Дамаска и Мекки, Халед-бен-Велид и Эсвед-бен-Мокдад, победивший его, заставили его бежать. Он сел на корабль и отправился в Албанию, где поселился в горах Авлонии, населенной ныне так называемыми корейшитскими Албанцами: песни их имеют напев арабский, и они ведут свой род от Джебель-ул-гиммета, который был погребен близ Ильбессана. Его потомки отступили от Ислама и обитают в горах Дуката (Ducat) между Авлониею и Делониею. Они смуглого цвета, подобно Арабам, и имеют густые волосы. Оставим теперь Джебель-ул-гиммета. Брат его Араб с тремя племянниками Кайс, Тай и Мевали, отведены были пленными [173] Халед-бен-Велидом в Геджас, где Каис и Тай стали во главе колен названных по их именам. Дядя их Араб соделался обладателем Омана, и Кису, их отец, и его два брата Лазки и Абази, обращенные в бегство Халед-бен-Велидом, прибыли сначала в Конию, а затем в Константинополь. Услышав там, что Моавия, сын Эби-Софиана, приближался к сему городу, он искал убежища в Трапезунте. Здесь прибрежье Джоруга с замком Гонии было уступлено Лезгам, которые также происхождения арабского. Брату Кису достались горы Черкесов, которые по сему, подобно Лезгам, гордятся тем, что они Корейшиты. Абази получил страну, называемую по ныне его именем. И так Черкесы, Лезги, Абхазы, Албанцы, арабские колена Тай и Кис — принадлежат к фамилии Корейш.

Так Бог населяет землю; Бог делает то, что ему угодно и распоряжается по своему благоусмотрению!

Главное племя в Абхазии Чаче (Chach), говорящее тем же мингрельским языком, которое в употреблении на противуположной стороне Фазиса; они весьма храбры; число их доходит до 10,000 человек; они не придерживаются одной только религии и составляют буйное скопище людей. Горы их изобилуют плодами, особенно волошскими и лесными орехами и абрикосами; подобно Арабам, они вооружены стрелами, луками и копьями; конницы у них мало, но пехота отлична. Гавань их Лакиа, на двух-дневном расстоянии к западу, лежит в 300 милях от Трапезунта, но по причине сильно дующих южных и восточных ветров, корабли тут не могут зимовать (5). Далее к западу лежит на морском берегу Хафал [174] (Khafal), пограничная деревня колена Арлан, состоящего из 10,000 храбрых мужей; их гавань называется Лачига (Lachigha); мы провели ночь в этой гавани (6), где суда могут останавливаться и зимою и летом. После двухдневной ходьбы далее к западу мы достигли пределов колена Чанда (Chanda); они суть настоящие Абхазы, числом до 1,500 храбрых мужей и называются горными Чандами; гавань их — Какур. Близ ее лежит деревня Хаке (Khake), окруженная садами, вдоль морского берега (7). Далее при нем же, на расстоянии трех-дневного пути, следуют жилища больших Чандов; их 15,000 человек в 25 деревнях, гавань их называется Чандалар; в зимнее время она не безопасна. За горами обитают Мамшух-Черкесы (8).

От Чандов мы шли берегом далее к западу, и после однодневной ходьбы пришли к племени Кечилар: их сторона, настоящий рай; в ней до 75 деревень, могущих выставить до 2,000 искусных стрельцов. Воды тут прекрасны: [175] большая река Псу (Pessu) течет с Кавказа и изливается в Черное море (9) вода в ней свежа, летом она неудобопроходима, но зато представляет зимою безопасное пристанище для судов. Оба берега покрыты садами обитателей Кечилара, могущих выставить до 10,000 воинов, по большей части конницы. Они весьма богаты и хищны. Мы гостили в деревни Гака (Haka) в доме Абхазца, по имени Сефер-ага (Zeperaha). Находившиеся при нас янычары приготовили для нас пир из десяти барашков; после чего мы шли далее к западу до жилищ племени Арт (A'rt) которое многолюднее племени Кечилар, но уступает ему в мужестве и менее склонно к грабежам, заключая в себе, по большой части, торгующих мехами. Они держат много свиней. У них нет ни вероучительных книг, ни сект, но слово свое они держат; число их доходит до 30,000 человек. Их бек, сопутствуемый от 40 до 50 вооруженными Абхазами, привез нам для приветствия 20 баранов и три диких козы; он был одет в платье, называемое «kilchakli-gebe-chekmani» (войлочный бурнус), опоясан мечом и держал в руке лук и стрелы; он еще был молод и отличался мужественным видом. Подобно ему самому, все его служители имели длинные волосы. Пристань этого племени называется Артлар (A'rtlar); мы тут провели ночь; здесь суда не могут приставать, так как место это совершенно открытое (10). Другая пристань, где суда могут укрываться, в течение шести месяцев, называется Лейуш (Liush). [176]

К северу, среди гор, находится Садша (Sadcha), страна, принадлежащая Сиди-Ахмед-паше; жители хорошо говорят как абхазским, так и черкесским языком; они, числом 7,000 храбрых мужей, причисляются к Черкесам. Абхазы и Черкесы хотя и не доверяют друг другу, но стараются оставаться в приязненных отношениях ради торговли, которую производят в пристани АртскоЙ невольниками и воском. Тачагузы (Takaku) также приезжают на судах и торгуют беспрепятственно (11). Мы шли три перехода далее к западу, вдоль по морскому берегу, в крае лесистом с высокими горами, среди которых большое число сел и полей, до племени Камыш (12), состоящем из 10,000 храбрых мужей; они неоднократно поражали племя Арт и пленили их беков: ибо Абхазы крадут детей одни у других, и человек, который у них не занимается воровством и грабежом, считается плохим товарищем, так что не выдают за него дочерей своих. В горах камышских разводят свиней величины с осла; пристань не посещается ради буйного характера народа. К нему дети Абхазов отправляются из Константинополя и Каиро; у них есть мечеть; климат приятен, все деревни обращены к Кибле (Kiblah) и к югу. В пристани устроен базар.

После трех переходов мы дошли до племени Суджалар (13), 10,000 храбрых мужей; у них мало домов по причине скалистой почвы; есть пристань, но я забыл как она называется. Мы переночевали, как гости, в деревни Гадека (Hadeka). Так как у них праздновалась случайно свадьба, то они нас подчивали [177] большим числом блюд: красивые девушки и мальчики были нам даны в прислугу, а в следующий день ага гонийский, наш спутник, подарил хозяину дома тюрбан, который был оценен так высоко, как будто был короною; ибо не ни базара, ни постоялого двора (khan), ни бани, ни мечети, они незнакомы с обычаями образованных народов. Деревни их, состоя из 40 до 50 домов, находятся в горах. Суда из разных стран привозят к ним порох, свинец, ружья, стрелы, луки, мечи, щиты и другие оружия, старую обувь, куски сукна, полотна, бокасин (14), котлы, рыболовные крючки, соль, мыло и другие товары, которые выменивают, без посредства денег, на рабов, масло, воск и мед. От Суджов (Suchas) мы шли далее к западу, в два перехода, вдоль морского берега, до племени Дембе, которое может выставить до 2,000 вооруженных мужей. Мы остановились три дня в их пристани и выменивали старую одежду нашу на девочек и мальчиков невольников. Сам я купил абхазского мальчика.

На четвертый день мы шли далее к западу и после двух переходов пришли к племени Боздук, которое числом 7,000 состоит под начальством бека. [178]

Мы застали в пристани десять судов из Константинополя и многих из числа наших друзей, к большому удовольствию нашему. Менгли-Герай вел 3,000 человек из Боздуков в поход астраханский, по окончании которого он им дал юрт в черкесских горах Обур, где они и остались (15). Это народ храбрый, говорящий по абхазски и по черкесски. Гора Обур отделяет абхазских Боздуков от черкесских; расстояние между ними составляет три перехода. Они крадут друг у друга детей и продают их. Два дня ходьбы далее к западу, по морскому берегу, находятся развалины древнего замка Субиш (Osowish), где мы провели ночь, как гости. Обитатели делают луки и стрелы; бек их имеет под своим начальством 3,000 человек вооруженных ружьями; пристань замка называется крепость Субиш (Girmen Sowish). В горах водятся в большом числе медведи, лисицы, шакалы и бекасы (woodcocks). Этот абхазский народ странным образом хоронит своих беков тело усопшего кладут в деревянный ящик, который прикрепляется к ветвям высокого дерева; над головою в ящике оставлено отверстие, дабы бек мог, как они говорят, видеть небо: пчелы же входят в ящик и делают мед, совершенно покрывая находящийся в ящике труп. Когда же наступает время, они отворяют ящик, вынимают из него мед и продают его: поэтому надобно быть весьма осторожным при покупке меда у Абхазов. Купивши тут еще несколько мальчиков, мы шли два дня в западном направлении до племени Ашегали (Ashagali) беки которых могут выступить в поход с 2,000 храбрых мужей; но все они такие воры, что Абхазы сами их боятся. Здесь также находятся [179] развалины замка, возле которого пристань Ашегали (16), куда приходят много судов из Каффы и Тамани, которые однако тут не могут зимовать. На расстоянии дня ходьбы, далее к западу, находится принадлежащая Ашегали деревня А'атима, где среди их много мусульман из числа Абхазов топханаских (of Topkhanah). Земля Черкесов отстоит отсюда на день ходьбы. Два дня ходьбы далее обитает племя Суксу; их бекам подчинены 3,000 вооруженных мужей; они имеют лошадей высокой породы. Пристань называется Гардена (17). Река Сук не представляющая брода, вытекает из гор Черкесии и изливается в Черное море; между ними встречается несколько богачей. Два дня пути далее жилища племени Кютасси, 7,000 вооруженных мужей под своими беками. У них магазины покрытые рогожками и в гавани их мы застали много судов из Каффы и Тамани. Мы встретились с некоторыми знакомыми нашими из Крыма, так как всадники сего края находятся в постоянных сношениях с Черкесиею. По причине легкости сообщений народ тут богат; они также сеют рожь, тогда как прочие Абхазы сеют пшено, которое дает стократную жатву. Дома Кютасси крыты камышом; группа, состоящая из десяти домов, называется кабак, который окружен стеною подобно замку. Собаки сторожат эти кабаки подобно львам, по необходимости, так как все их жилища находятся в лесах и каждая деревня опасается другой. В соседстве Кютасси обитают Шаны из Черкесов (18), отделенные от первых одной только горой и расстоянием одного дня ходьбы; они говорят по черкесски. И так, страна Абхазов пролегает от Фазиса, вдоль по морскому берегу, на протяжение сорока дней в длину, при ширине от пяти дней до одного, каково [180] действительно расстояние между абхазскими Кютасси и черкесскими Шана. Этим 40 дням соответствуют 40 широких рек, берущих свое начало из гор пролегающих между Абхазиею и Черкесиею и изливающихся в Черное море. Всего 70 высоких гор и 2,000 деревень, о которых ничего не могу сказать, так как я в них не бывал. В этой стране вообще обитают до 100,000 человек, без законов и веры, которые однако убивают тех, кто их называет неверными; когда же их называют мусульманами, они очень рады, и если действительно становятся такими, то отличаются своим усердием к вере. Они суть весьма дикий и буйный народ и принадлежат, как потомки Абазы, к племени арабских Корейшитов.

К горным племенам абхазским принадлежат: Псху (Posukhi), 7,000 буйных мужей; Ахчисы (Akhchissi) 10,000, Беслеб, 7,500 человек, народ храбрый; Мункеллебе, 30,000 человек; Убыхи (Waipigha), 1,000; Чаграй, (Jaghras) [181] 800 слабых людей; Ала-Корейш, 500 человек; Чичакорес, 3,000; Мача, 2,000; Панчареш, 4000. Эти 10 буйных племен никогда не смешиваются с прибрежными Абхазами, из которых самые лучшие и храбрые суть Садаша. Всего в горах и в побережье считают 25 племен.

Образцы абхазского языка.

1, иф; 2, веба; 3, ихба; 4, бешна; 5, хоба; 6, фиба; 7, безба; 8, аба; 9, шеба; 10, зоба; 11, акзоба; 12, вебазоба. Приди, вай; иди, учи; садись, отуй; вставай, окил; не уходи, омчин; мальчик, ариш; я хожу, сичаб; женщина, абгареш; я не ухожу, сикиджан; почему, узу; (19).

Образцы языка Садаша Абхазов.

1, ве; 2, тока; 3, ситге; 4, пали; 5, ашу; 6, корн; 7, ипли; 8, огга; 9, ипфи; 10, зу; 11, везу; 12, токазу. Хлеб, саха (sakha); мясо га (gha); вода, бери; сыр, фе (feh); творог, чева; груша, ха (kha); виноград, мосу; винные ягоды, лахмарг: каштаны, акшу; соль, лака; садись, отуз; вставай, одето; не уходи, омке; я хожу, сику; куда идешь, сиокен; я занят, я ухожу, суву, шакаг сику; приведи деву, зиндже доко; я не нашел девы, но мальчика, зиндже докалмет зени охад и проч.

Тут в употреблении много других языков и наречий, но я привел лишь несколько слов мною изученных в продолжение моих путешествий и написал [182] их как знал; но не так как они произносятся, потому что произношение очень трудно и похоже на щебетание птиц. Для обращения с ними потребно не мало ума и рассудительности; но чужестранец, который не совершенно безграмотен и желает путешествовать без неприятностей, должен настолько понимать различные языки, чтобы различать: хотят ли ему вредить или помочь, предлагают ли ему кусок хлеба или пощечину. Пословица гласит: люди говорят так как понимают, а потому весьма полезно изучать языки, дабы не уронить себя в обществе людей; такой человек удобно путешествует по чужим странам и возвращается благополучно восвояси.

Мы оставили гавань Кютасси и, по истечении двух дней плавания берегом, прибыли к замку Анапы. Говорят что Александр Македонский, получивши от Бога приказание построить стену Гог и Магог и прибывши к этому месту, до такой степени был восхищен его климатом и положением, что здесь воздвиг замок пятиугольный из огромной величины (Shedadi, чорт) камней: зала дивана была вымощена яхонтом, изумрудом, бирюзою и сердоликом, а по сему самому замок был назван Кеверпай Анапай. Впоследствии им овладели Генуэзцы и когда Тимур разорил города Дадиана, Гешдек и другие города, всего до 700, в своем походе против Тохтамыша, владетеля Крыма, он также разрушил предместье замка анапского, но замок был пощажен. В царствование султана Баязеда (Могаммеда) II, Кедук Ахмед паша, командовавший экспедициею против Каффы, взял также этот замок у Генуэзцев и оставил в нем гарнизон. Замок лежит при оконечности мыса, отделяющего область Абхазов от Черкесии, на глинистой скале; он крепок, но не имеет гарнизона и неоднократно был разграблен донскими казаками. Вне замка находятся 150 хат, построенных из камыша: деревня эта называется Кабак. К северу от замка находятся анапские горы. Суда, идущие в Азов, плавают мимо этих гор, которые пролегают до жилищ азовских казаков. Анапский замок хорошо построен и так хорошо сохранился, как будто постройка его только что была окончена. По описанию [183] Демир-оглу Осман паши Анапа резиденция воеводы санджакства Таманского в провинции Каффинской. Жители, называемые Шефаки, платят десятину только тогда, когда их к тому принуждают и вообще очень склонны к мятежам; число их не превышает 300 душ. Замок этот имеет большую гавань, в которой 1000 судов, связанных вместе канатом, могут стоять в безопасности. Гавань эта защищена против ветров дующих с какой бы то ни было стороны. Подобного порта более нет на Черном море; некогда тут собирали род жемчуга, и раковины теперь еще лежат на берегу — вторая причина по которой замок был назван Кеверган (алмазная руда). Русские тут ежегодно пристают и собирают жемчужные раковины.

Если бы этот замок был приведен в хорошее состояние и снабжен достаточным гарнизоном, то было бы не трудно удержать всех Абхазов и Черкесов в совершенном повиновении. Ногаи также привозят товары в эту гавань без малейшего препятствия.

______

Продолжение путевых Записок Эвлии читатель найдет на 161 странице VIII тома Записок. К примечанию нами там помещенному на 170 стр., здесь прибавим, что нынешняя Анапа по всей вероятности занимает место Синдики или Синдикской гавани древних авторов. По хранящемуся в Британском музее и впервые обнародованному в 1870 году фрагменту перипла Черного моря, составленного не раньше V столетия непоименованным автором (Muller, Fragm. hist. graec. р. 181, 182), оказывается, что в его время Синдикский порт также назывался Эвдусиею (Ευδουσία) и что береговой край между этим портом и нынешним Геленджиком (Pagrae portus que nunc Heptali portus vocatur) где прежде обитали Керкеты или Тореты, населен был тогда Эвдусианами, которые говорили готским и таврским языком.

Из другого места сего же перипла (Muller, Geogr. graeci min. I, 3) явствует, что под таврским языком здесь разумеется аланский. По этому можем догадываться, что Аланы присоединились к своим соседям, Готам Тетракситам, когда [184] последние решились переселиться из Крыма в Эвлисию, в сообществе Утургуров, которым дотоле, под прикрытием своих щитов (четырехугольных?), противостояли с успехом, не только по причине трудного доступа к их жилищам, но и потому, что были храбрее всех других варваров (Proc. B. G. IV, 4).

Если же анапский порт, ныне незавидный (*), еще во времена Эвлии считался лучшим на Черном море, то к нему без сомнения весьма удобно было приставать во времена безъименного автора и Прокопия. Поелику же они, как должно думать, говорят об одной и той же местности, то ясно что Анапа тогда называлась Эвлисия или Эвлусия, и что Эвдусия у Безъименного есть ничто иное, так ошибочное чтение сего названия.

Нельзя не узнать также гуннских сподвижников Тетракситов в Онугурах, которые были разбиты Лазами около 470 года близ Археополя, где победителями была затем построена крепость Уногурис, в память сего подвига. К Утургурам принадлежали без сомнения и те Гунны, которых император Юстин хотел послать на помощь Иберийцам против Персов (Proc. B. P. 12 ср. Lebeau, Hist. du Bas-Emp. 2 изд. IX, 319 с след.) в 523 году, так как они тогда обитали на расстоянии двадцати дневного пути от Херсона, недалеко от Воспора. Вскоре спустя они даже овладели этим городом при своем царе Мугиле, брате и убийце Грода или Горда, который, приняв в Константинополе св. крещение, тщетно старался распространить христианство у себя дома. Но еще в том же году (528) город был взят обратно начальником «понтийских проливов» Иоанном, внуком Иоанна [185] Скифа (Гота), с помощью Готов (не Тетракситов ли? ср. Malala; I, 162: μετα βοηζείας Γοττιχης).

Если же города Кипы и Фанагория были разрушены в 541 году обитавшими в их соседстве варварами (Proc. B. G. IV, 5), то под последними придется также разуметь Утургуров, поселившихся в окрестностях Геленджика, который персидским своим названием «Heptali portus» мог быть обязан им, хотя бы они не имели ничего общего с белыми Гуннами или Эфталитами (Гефталитами и проч.) Прокопия, Менандра и других авторов, обитавшими к С. В. от Персии, при реке Оксе.

В свою очередь прикавказские Готы, узнав, что к ближайшим их соседям Абасгам был послан епископ из Константинополя, отправили туда же в 547 году четырех посланников с просьбою, чтобы император и к ним послал нового епископа, разумеется православного. Должно думать, что и крымские их предки никогда не были приверженцами Ария, хотя Прокопий оставляет этот вопрос нерешенным. По крайней мере нам, кроме епископа Воспора Феофила, участвовавшего в Никейском соборе, еще известен один из его преемников Унила, посланный к крымским Готам Иоанном Златоустом ок. 400 года (Bessel, Leben des Ulfilas, 115).

Вероятно просьба Тетракситов была исполнена императором Юстинианом, поелику они, вскоре спустя, числом 2000 человек, перешедши чрез Танаис (Керченский пролив) вместе с Утургурами, понесли сильное поражение Кутургурам, врагам империи.

Что и после этого Утургуры, по крайней мере отчасти, не бросали прежних своих жилищ на восточном берегу Черного моря, видно из того, что они упомянуты в числе других варварских соседей Лизики (Agath. I, 3), которым денежные субсидии были уплочены в 554 году римским агентом Сотерихом, убитым вскоре спустя Мизимианами, обитавшими между Апсилиею и Сванетиею, стало быть близ реки Μίζυγς непоименованного автора Перипла, ныне Мезюмта (Лоция Черного моря). [186]

Тогда как мы узнаем от Менандра (II, 14, 15), что Утитуры (Утургуры Прокошя), подпавшие под власть Турок, еще 580 году напали на город Воспор, дальнейшая судьба Тетракситов нам неизвестна, так как мы не вправе их отождествить с их родичами, которые, при переходе главной массы Остготов в Италию, не хотели туда следовать за Феодерихом, но остались в горной части Крыма, где удержались, как известно, до XVI столетия, постоянно отличаясь, как во времена Прокопия (De Aedificiis III, 7), храбростью, любовью к земледелию и услужливостью чужестранцам. Касательно же азиатских их соотечественников, мы разве только можем догадываться, что к ним принадлежали те Готы, которые, вместе с Гуннами, Аланами и Лазами, принимали участие в восстании самозванца Фомы против Михаила II, в 821 году (Lebean, XIII, 48, note 3). В этом случае Тетракситы могли также находиться в войске, с которым абхазский князь Бер, обитавший за горами, в земле Сарматов, напал в 943 году на город Карс с тем, чтобы тамошняя церковь св. Апостолов была передана Армянами последователям православия. Так как грузинские летописцы вовсе не знают абхазского князя по имени Бер, то г. Броссе (Inscript. georg. в Mem. de l'Ac. de S. P. VII S., VIII, № 10, р. 4) готов видеть в этом Бере Черкеса или Кабардинца; но с подобным же правом мы могли бы узнавать в нем начальника Тетракситов переселившихся в Анапу, которая нынешним именем своим вероятно обязана Абхазам (Schiefner, Abchas. Studien, в Mem, VII S, V, № 12: anapy, anap, nap).

Имя это превращено в «Мара» на компасовых картах и в генуэзских грамотах; из последних мы также усматриваем, что республика там содержала, не консула, но президента или коменданта, подобно тому как в Матриге и Бате, почему и должно думать, что Анапа, подобно им, имела, кроме того, туземного князя или правителя. Достоверно только то, что Турки овладели Анапою в 1475 и что жители города были тогда христиане. Ибо мы узнаем от Гаджи Хальфа, что даже в его время Джегаки или Шегаки принадлежали к христианским Черкесам, между тем как так еще называются обитатели Анапы, для различения их от их соседей. [187]

Если же очевидец Эвлия эфенди, сказав, что город был под ведомством «воеводы сандчакства Таманского губернии Каффинской», прибавляет, что жители его были всегда готовы к возмущению; то ясно, что он имел в виду христианских Шегаки (les maritimes, как переводит, Дюбуа), хотя говорит, что они принадлежали к племени Шефаки.

Замечу кстати, что находящаяся между Анапою и Геленджиком Новороссийская бухта, известная авторам периплов под названием 'Ιερος Λιμήν, во времена Безъименного также называлась το Νίχαξιν, т. е. именем, напоминающим абхазское слово «псак», бог, (Schiefner, I. I. 56), хотя в нем также отзывается нынешнее название мыса Мысхак при входе в Новороссийскую бухту, стало быть в местности, где в древние времена легко мог быть поставлен маяк, с пристроенном при нем, по тогдашнему обычаю, святилищу. На итальянских картах XIV и XV столетий мы на месте этой бухты встречаем приписку: calolimena, да еще возле ней, на иных картах, triniçe; на других, правильнее, teinice, по реке Цемес, впадающей в С. В. угол этой бухты, ныне еще часто называемой Цемесской, и прежде также Суджукской, по бывшей там турецкой крепости. Так как по Безъименному Никаксин отстоял от древнего города Гермонассы в 740 стадиях, то придется отыскать следы сего последнего в окрестностях Темрюка; вместе с тем лежавший между Никаксином и Гермонассою город Корокондаме поместился бы при мысе Тузле, так как он, находясь, по Страбону, в 70 стадиях от Акры (ныне Такил-Бурун), по Безъименному лежал «in angusto isthmo» между морем и озером по его имени названном Корокондамитом. Озеро это, явно совпадавшее с нынешним Таманским заливом, имело тогда 630 стадий в окружности и называлось «'Οπισσας» т. е. именем, напоминающим лишь только подобозвучием урочище «Opiza», с гробницею Гурама, сына грузинского царя Ашота (Brosset, Hist. I, 273), равно как и большое ущелье «Хопицай», близ Геленджика, (Лоция Ч. м.), почему оно и могло быть обязано своим названием поселившимся в его соседстве Тетракситам (ср. Diefenbach, I, 105; древне-немецкое слово obisa, готское ubizva: [188] желоб, канавка, проток), тогда как нынешнее урочище Погрип, где, по Рейнегсу, сохранились развалины, напоминает нам прежнее его название, Pagrae portus и древнюю столицу Синдики Горгиппию, местоположение которой поныне неизвестно. (**)
Комментарии к предисловию

(1) Подобно биографии Эвлии, описание его Путешествия из Гонии до Анапы было помещено в 64, 65 и 68 газеты «Кавказъ» за 1870 год. Но так как, вследствие неясности рукописи, эта статья там была напечатана с большими ошибками, то вторичное появление оной будет не лишним, тем более, что мне представился случай к прежним моим примечаниям прибавить не только несколько новых, но еще присовокупить к ним примечания, обязательно мне сообщенные г. германским генеральным консулом д-ром О. Блау, стяжавшим себе одно из почетнейших мест в ряду ученых Германии многосторонностью и основательностью его трудов. По буквам Бл., отмеченным под примечаниями г. консула, читатель, с первого разу, различит их от моих собственных. Брун.
Комментарии к тексту

(1) В другом месте, p. 189, Эвлия пишет: boats of the Lazes which are called Sarpuna and Mengesila. Сарпуны (Sarbuna) им также упомянуты p. 60 в числе других мелких судов, называемых саколевами, тунбазами и сандалами (ср. Зап. Общ. VIII стр. 162). О последних можно сравнивать любопытное место в Fontes Rer. Austr. XIV, III р. 185, 186, где говорится о Паварополи и о невольнике (русском?) Иване. — Мунгасиле, которое по турецки также может быть читано монаксиле, без сомнения, как остроумно догадывается Н. И. Муракевич, греческое μονόξυλον. Черноморские πλοτα μονόξυλα знал еще Ксенофонт (Anab. 5, 4, 11) у берега близ Керазунта, тогда как, по Арриану (Anab. 1, 3, 7), они были также в употреблении у туземцев около устьев Дуная. Сарпупа у Эвлии эфенди также слово бывшее издревле в употреблении у обитателей понтийского побережья. У Вифинцев σάρπους (Hesych. s. v.) значило тоже, что то греческое χιβωτός, перешедшее на русский язык в смысле более ограниченном, но соответствующее в греческом и тому понятию о ящике, сундуке-лодки, которое выражается словом «ковчег». С вифинским σάρπους совпадало также, по своему значению, слово μοσύν, которому, по древним авторам (Xenoph. Anab. 5, 4, 2 и 26, и Strabo, XII, 3, 18) Мосинёки обязаны своим названием. Бл.

(2) Оставляя неопределенным значение названия Софари, которое быть может собственно гласило Ζεφύρτον, хотя гавань, о которой говорит Эвлия, отделена была большим расстоянием от упомянутого Мюллером (Frag. H. graec. V, p. 175) мыса Zefiros, считаю не лишним заметить, что местное название Khandra или Khandere (как мною уже было сказано у Петермана, Geogr. Mitth. 1862 p. 19), часто встречается в северо-восточной Малой-Азии, и собственно есть нарицательное слово, значущее камыш (Binse), местность болотистая, поросшая камышом. Это значение слова как нельзя лучше шло бы к упомянутой Эвлиею местности. Сури напоминает лишь только созвучением Плиния (VI, 13) Surium, которое лежало при реке Физисе и чуть ли не на месте позднейшего Suram (Ewliya, p. 173: Suran)? Ptolem. V, II, 2, 3 Σοΰρα и Σοΰρρα. Яриссу я, по аналогиям, отождествил бы с греческим Ιερισσος, если бы оно здесь некогда существовало. Или же, не следует ли отделить yar от issa и искать Яр-иссу при устье реки Isis? В этих местах Geogr. Rav. ставит Ap-Isidem (Ad-Isidem). Если так, то я охотно искал бы Рандже в том месте, куда Tab. Peut. и Geogr. Ravenn. помещают Nigro (в перипле Арриана Μόζρον). По крайней мере должно думать, что упомянутые Эвлиею пять пристаней совпадают с пятью же местностями, поименованными Аррианом между Апсаром и Фазисом, а именно: ˇΑχαμψτς, Βαζις, Κινασος, ˇΙσις и Μόγρος. Для прибрежного плавания судоходные реки всегда служили и служат притонами, тогда как в турецком письме nidjra весьма легко могло быть превращаемо ошибочно в raidge. Бл.

(3) Хотя не подлежит сомнению, что под своим Фазисом Эвлия разумел реку Рион; но из этого еще не следует тождество последнего с древним Фазисом, отделенным, по Арриану (Müller, Geogr. Gr. min. 1), расстоянием 180 стадий от реки Хова или Хоба, в котором нельзя было не признать нынешний Хопи. Между тем Редут-кале при устье сей реки отстоит в 9 только морских милях (Лоция Черн. моря, 2 изд. 193) или 90 стадиях от Поти при устье Риона. Поэтому я охотно отождествил бы нижнее течение последнего, именем своим напоминающего реку Реон Прокопия, с Арием, Хариеном или Хариисом, который по Арриану, изливался в море, как раз в середине между устьями Хоба и Фазиса; вместе с тем пришлось бы искать устье древнего Фазиса в болотистой низменности, примыкающей к южной оконечности нынешнего озера Палеостомо или Палостомо, при чем я сослался бы на изменения, которым, по свидетельству Страбона (XI, 2, 17), эта «песчаная, мягкая и низменная» местность искони была подвержена. Изменения же эти достаточно объясняются следующими словами двух столь же тонких как и добросовестных наблюдателей, которые тут говорят как очевидцы: Débarquer à l'embouchure du Phase, восклицает Дюбуа (Bulletin de la Société de Géigr, avril 1837 p. 244), c'est à-peu-prés debarquer à Damiette ou dans les lagunes de Ravenne etc. В свою очередь Вагнер (Reise nach Kolchis, 227) пишет: Wenige Flüsse in der Welt führen reichlichern Niederschlug von Sand, Lehm und Humus mit sich, wie der braune Rion. В пользу мнения, что с устьем этой реки не совпадало устье древнего Фазиса приведу еще то обстоятельство, что по точным измерениям Арриана и безымянного автора перипла Понта, расстояние между устьем Фазиса и крепостью Севастополем составляло 810 стадий, тогда как, по Лоции Черного моря, сумма смежных расстояний между Поти и Сухум-кале, занимающим место древнего Севастополя, составляет менее 70 морских миль или 700 стадий. Правда, по Арриану, сумма смежных расстояний между реками Хобом и Ватисом составляло 450 стадий, тогда как Редут-кале отстоит только в 37 милях (370 стадий) от Батума, при р. Сарис, древнем Ватисе Io vati средневековых карт. Хотя поэтому мне не удалось опровергнуть господствующее мнение о тождестве Риона с древним Фазисом; но зато надеюсь, что читатели по крайней мере почтут теперь этот вопрос не решенным окончательно.

(4) В предании о происхождении Абхазов можно прежде всего смело исправить в Ehkili снабженное у Гаммера вопросительным знаком чтение Dehkili. У Арабов коренной язык юго-арабский называется Ehkili или Hakili (см. мое рассуждение: Altarabische Sprachstudien, в Zeitch. der Morgen. Gesellsch. XXVII, p. 318). Подробности об арабских племенах, переселившихся в Египет, можно найти у Катрмера: Mémoire sur les tribus arabes élablies en Egypte d'après Makrizi, в Mém. s. l'Egypte, II, 190–219. То что Эвлия нам тут рассказывает, по большей части лишено здравого смысла: Фес, Меракеш, Асван — имена не племен, но городов. Афени и Фунджи искажения имен Φοινιχες и Poeni; Iichel-кhаn искажено из Djijel, древний Igilgilis, город в Нумидии; Karamanki, Gulapshi, Rompi неслыханные на арабском языке формы, для объяснения которых было бы необходимо иметь под рукою турецкий текст.

Столь же мало заслуживает внимания основанный на исковерканных преданиях рассказ о Bascha-Melek'e и его сыновьях. Из городов, будто бы ему подвластных, нужно понимать под Yathreb'ом позднейшую Медину; Batha одно из священных имен Мекки, Aden нынешний городок сего имени в южной Аравии, Saba одно из тамошних колен.

Впрочем нельзя считать совершенно вымышленными предания об арабском происхождении различных кавказских колен, поелику исторически доказано, что в 1-м и 2-м столетиях геджры неоднократно арабские племена в большом числе переселялись в Дагестан и вообще на Кавказ. Так, во-первых, мы читаем у Wetzstein'a (Ausgewahlte Griech. und Lat. Inschriften etc. 331), что в бытность его в Дамаске он узнал от знаменитого алжирского эмира Абдель-Кадера, что в принадлежавшей ему «Истории до магометанских Арабов» говорится, что вместе с бежавшим в Константинополь Гефнидом Iebele ben el-Eihem, 50,000 гассаннидских семейств оставили Гауран с имуществом своим и переселились в Грузию. Занятый приготовлениями к выезду, г. Вецштейн сначала не обратил должного внимания на это новое и интересное известие; но за тем встретил в большом историческом труде Ибн-Халдуна, в конце главы о Гассанидах, следующее место: «По выходе из Сирии Гассаниды оставались в принадлежащих к Константинополю странах (Киликии?), пока там не прекратилось владычество Кесарей, после чего переселились в нагорный край Черкесов, лежащий между морями Табаристана и Понтийским, доходящим до канала Константинопольского. В этих горах находятся большие ворота (bab el-abwab) и живут там христианские Турки, Эскесы, Лазы и народы, которые суть смесь Персов и Греков, но Черкесы могущественнее всех. В эти горы перешли колена Гассанидов (qubaîl Gassân), заключили союзы с туземцами и смешались с ними. Вот почему многие из тамошних неверных считают себя из рода гассанидского.» — Этою заметкою Ибн-Халдуна объясняются следующие известия, переданные нам автором «Золотых лугов» (Macoudi etc. texte et trad. p. Barbier de Meynard et Pavet de Courteille, II, 39). Сказав, что в его время, т. е. в 332 г. геджры, «селифан» Джидана, первый, по могуществу, из царей кавказских, был мусульманин и выводил свой род от арабской фамилии Кахтан, Масуди продолжает: «Между царством Джидан и Баб-ел-Абвабом обитают мусульмане происхождения арабского, которые чисто говорят только по арабски; среди долин, в горах и лесах, в деревнях, лежащих при больших реках, они живут с тех пор, когда орды арабских Бедуинов завоевали этот край. Хотя они обитают в соседстве царства Джидан, тем не менее им удалось остаться независимыми, благодаря естественным оплотам их лесов и рек; при том расстояние трех только миль отделяет их от Баб-ел-Абваба, жители которого, в случае надобности, им подавали бы пособия». Выше (стр. 5) автором было сказано, что Баб-ел-Абвабом овладел ширваншах Могаммед сын Иесида (ок. 332), по смерти своего зятя Абдаллы, сына Гишама, из рода Ансар, поселившегося в этом крае при занятии его в первые времена ислама Масламою, сыном Абдель-Мелика и другими эмирами. Действительно, Маслама, брат Гишама, овладел Дербендом в 110 году, а за тем, по взятии города обратно Хазарами, вторично в 112 году, после чего покорил владетелей Ширвана, Табассарана, Маската и Филан-шаха и переселил в окрестности Дербенда 14,000 сирийских уроженцев (Khanikoff, Mém. s. les inscr. musulm. du Caucase в J. Asiat. Août, 1862, p. 79). По Табари (Blau, Arab. im VI IH. в Zschrift. d. M. G. XXIII, 570), они были из Дамаска, Эмесы и Месопотамии. Наконец нам положительно известно, со слов арабского географа Бекри (Wustenfeld, Die Wohnsitze und Wanderungen d. arab. Stamme, 69; cf. Blau, в Zschrift d. Morgenl. Gesellshaft XXVII, 345), что Гассанидский князь lebele ben-el-Eihem заключил капитуляцию с императором Ираклием и что христианские Арабы, числом 40,000, пред победоносным оружием мусульман искали убежище в греческих владениях, переселились в сирийский «город Арабов» ('Αραβιτσός) с его окрестностями, и там остались, пока и эта страна подпала под власть последователей ислама. Об Антиохии упоминается и в этом предании (Blau, Arabien im VI IH. l. c. XXIII, p. 568), между тем как в Iebel el-himmet Эвлии легко узнается начальник Гассанидов Iebele ben el-Eihem. Город Iebellie, о котором говорит Эвлия, называется Арабами Djobelie и находится в 21 миле от Триполиса (см. Tafel und Thomas: Marino Sanuto, Syrien, p. 40 b. n. I и Ewliya, I, 99).

Указание, будто бы эти Арабы переселены были на запад до Албании с городом Ilbessan, ныне El Bassan, главный город Эпира, со стороны автора весьма извинительное quid proquo. Gebele ben-el-Eihem поселился в Арабиссосе, нынешнем Албистане в долине верхнего Пирама и, по всей вероятности, там же отживал свой век. Но воспоминание о нем смешано у Эвлии-эфенди с известиями о первых переселениях Сарацын в Нарентскую область, случившихся в IX столетии. Ducato герцогство св. Савы или Герцеговина; Avlonia = Aulona (см. Hahn, Alban. Stud. I р. 60 с сл.); Delonia, или Салона (?) или Delminium = Duvno или же Dalluntum, упомянутое мною в «Annalen bosnischer Kirchengeschihte p. 13 как municipium Delontinum. Там же я указал (p. 17) на союзы Сарацынов с Нарентинцами, теперь, подробней исследываемые у Weiss'а (Byzant. Gesch, I, 177 с след.) Бл.

(5) Под гаванью Лакия должно разуметь бомборский рейд, так названный по близлежащему укреплению, которое впрочем теперь уже не существует. По абхазски эта местность называется Лихин (Likhin on Loukhin, Brossel, Rapport s. un voyage archéolog. VIII, 102); у Dubois (Voyage autour du Caucase l, 270) имя сие превращается в Лехне (Lechné), тогда как на карте у Bell'я (Iornal of a residence in Circassia, I) эта прекрасная долина называется Lashin, близко подходящее к Лакиа нашего автора. Имя племени, эта гавань, есть ничто иное как искажение имени Шарвашидзе, которое у Абхазов произносится Чача (Tchatcha: Brosset, I. I. 120). Не знаю, прав ли Эвлия, что в этой части Абхазии был в его время в употреблении мингрельский язык; но не могу не заметить, что по свидетельству Bell'я там и ныне, не говорят по абхазски, но на языке «азра». Имя сие, довольно близко подходящее к абхазскому названию Мингрельцев «ágruâ» (Schiefner, Ausfûhrl. Bericht über des Generals... Uslar Abch. Studien, в Mém. de l'Ac. des Sc. de S. P. VII Sér. VI N 12 p. 44), напоминает Вивиен де Сен-Мартену (франц. перевод привед. соч. Bell'я, I p. LXIV) народ Хазрань, различный от Абхазов и обитавший, по Масуди, в этих местах. При том Мингрельцы самих себя называют Кадзарами, между тем как по Фонтону (La Russie dans l'Asie-Mineure, 61, note) именем Каджар или Аджар также означаются Лазы до самого Трапезунта, что не противуречит приведенной заметке Масуди, поелику он в другом месте говорит, что источники реки Кур именно находились в области Хазрань. Соображая все это, позволено будет спросить нельзя ли видеть Мингрельца в упомянутом в надписи, на хранящемся в Пицунде евангелии, сыне Соломона Шарвашидзе Арзакане или Азра-хане, о котором Броссе не мог собрать никаких сведений.

(6) Быть может племя Арлан, которому принадлежала гавань Лачига, также принадлежало к приведенным Арза или Азра, так как, по Беллю, их жилища переходили за Пицунду, которая у него также называется Лесга, (Lesgha), почему и кажется, что ее то именно гавань наш эфенди имел в виду под своим Лачига.

(7) Соседственная деревни «Наке» гавань Какур явно нынешняя Гагринская, названная cacari на итальянских картах XIV столетия, Νιτιχή у Арриана и в перипле Безъименного, по которому она также называлась Τριγλίτς и находилась на таком же расстоянии от города Πιτυοŭς на каком Гагра отстоит от Пицунды.

(8) Новейшие писатели не говорят, кажется, об Абхазском племени Чанда; но гавань сего имени отмечена на карте Белля, в небольшом расстоянии к с. з. от Гагры. Под Черкесами Мамшук, которых Эвлия в другом месте называет Мешук, ставя их жилища за горами Гагры, он вероятно разумел Мохошев или Мохошевцев позднейших авторов (Берже, Краткий обзор горских племен Кавказа, 1855, стр. 274).

(9) Течение этой реки изображено на карте Белля, хотя без означения ее названия, на таком же расстоянии от Гагры, на каком река Абаск отстояла от Нитики, по Арриану. Тождество непоименованной Беллем реки с рекою Пессу явствует еще из того, что при устье ее отмечено имя Геч (Ghech), напоминающее нам племя Кечилар, коего жилища находились по обеим сторонам речки Пессу. При том у Тетбу (Atlas de la mer Noire, № 30) мы встречаем в этом месте приписку «Psoou» и тем более имеем право видеть в этом слове название речки, что в нем, подобно тому как в имени речки Pes-su, слышится черкесское слово psy, значущее вода (Schiefner, I. I. стр. 57). Напротив того нам придется считать лишь странною игрою случая, созвучие имен Абхазца у которого пировал наш путешественник, и высокой горы «Цефер-беева шапка», которая показывается плывущим в Сухум-кале на расстоянии 70 миль, и турецким названием своим «Пилаф-тепе» напоминает нам блюдо, которое Сефер-ага вероятно приказал подавать с барашком дорогому гостю своему.

(10) Неудобная пристань Артлар легко узнается в бывшем укреплении св. Духа, при устье Мизюмты в двух морских милях к с. от мыса Аддер. Пролегающая более к северу гористая область Саджа, без сомнения, та самая, которую автор выше назвал Садаша, замечая ниже, что жители этой области были храбрейшие из Абхазов. Заметка его, что обитатели Садшы также говорили по черкесски, не мешает нам видеть в них абхазских Садзен, Садзуа или Джигетов, жилища которых, по Берже, помещаются, или недавно еще помещались, между рекою Бзыб (между Пицундою и Гагрою) и Черным морем.

(11) В своем переводе барон Гаммер пишет (p. 55) «The Circassians», тогда как турецкий автор под своим Такаку явно разумел не Черкессов вообще, но обитателей области Татчагус (Tatchagus, Dubois, I, I) между бухтами новороссийской и геленджикской. По Беллю область эта, им названная Теджагус (Tedjaghuz) составляет обширную равнину, посвященную по большей части для пастбищ, тогда как окружающие ее холмы были покрыты деревнями, полями и лесами.

(12) По Дюбуа Камушилар лежит при устье соименной ему реки, которая у Белля называется Гамич (Hamich).

(13) Безымянная пристань Суджаларов находилась вероятно при устье Соча-Пста (Лоция, 172) или Сучали, Дюбуа, величайшей реки в Джигетии. В настоящее время тут, вместо бывшего Навагинского укрепления, расположен Даховский пост, обязанный, быть может, названием своим находившемуся здесь, по Дюбуа (I, 9) аулу Dziasce, с которым в свою очередь могло совпадать отмеченное на средневековых картах aiazo, aiaco и layaço etc. Название это напоминает нам пристань Льуш, где суда могли стоять 6 месяцев, по Эвлии Эфенди. Арриан и Безъименный помещают сюда реку Низис (Νησις) с мысом Ираклийским, который известен последнему также под названием «Πυξιτης», отзывающимся в нынешнем названии мыса Соча-Бытхе смежного с рекою Соча-Пста, берега которой и ныне покрыты самшитными деревьями (Buxus). Деревня Гадека, где переночевал Эвлия, должна была находиться немного более к северу, в ущелье Псахе или Мамай, в соседстве которого видны развалины крепости, построенной, по преданию, Генуэзцами. До новейшего времени в этих местах обитали Убыхи, которых Дюбуа считает Черкесами, тогда как Фонтон и Белль их относят к Абхазам, что подтверждается их языком (Schiefner, I. I. p. III). И так наш автор не ошибся, когда убыхских Саше или Суджа причисляет к Абхазам. Если бы находившаяся в их области деревня Гадека могла быть обязана жившим возле Убыхов Адыхийцам или Гатюкой, то оказалось бы, что последние превратились из Суджов в Черкесов только после того, когда слились с Жанами в один народ (Кавк. Календ, на 1861 г. стр. 72); по крайней мере Эвлия ниже говорит о черкесских Гатюкой, которых также упоминает Гаджи Хальфа (Хатукай: Березин, Нашествие Батыя, в Ж. М. Н. Просв. окт. 1855 стр. 101, прим. 77).

(14) Еще в Уставе генуэзских поселений на Черном море, 1449 года, говорится о бокассинах (raubae seu bocassini), которые продавались Черкесам. По Интериано, генуэзском писателе XVI столетия (Vivien de S. Martin, I. I. p. VIII) это были большие или меньшие куски полотна, смотря по тому, какой величины требовалась рубаха.

(15) Нынешние Бзедухи или Псадухи суть вероятно потомки переселенных Менгди-Гераем из прежних их жилищ за горы абхазских Боздухов нашего автора, превратившихся в Черкесов, к которым по крайней мере все авторы относят Бзедухов, обитающих около Шахваги, притока Кубани. Абхазские же их собратья ныне уже не населяют более берега реки Субешис, где должна была находиться пристань «Sowish», тогда как развалины близлежащего замка «Osowish», где переночевал Эвлия, может быть и теперь еще видны не много более в С. З. в ущелье Шимидтокуадже (Bell, II, 28: Chimtoatch). По измерениям авторов периплов река 'Αχαιοΰς совпадала именно с Субешисом, в имени которого даже слышится название «Βάσις» под которым Ахаиус был также известен Безъименному.

(16) Пристань Ашагали (гали, река по мингрельски) явно находилось при ущелье Аше, тогда как близлежащая деревня Макупсе (Bell, II, 63 ср. карту) занимает, вероятно, место деревни Аатима, будучи посещаема недавно еще, подобно последней, купцами из Топхане.

(17) Гардена напоминает названием своим ущелье Вардан; но так как последнее находится к Ю. В. от Субешаха, Гардена же — более к С. 3., то между этими именами не могло быть ничего общего. Скорей Гардена находилась в ущелье Сепсе или же при реке Туабсе, так как эта именно река совпадает вероятно с той которую Эвлия называет Сук-су.

(18) Если граница между жильями Черкесов и Абхазов находилась ок. половины XVII века при мысе Кодош, в окрестностях которого обитали абхазские Кютасси, то оказалось бы, что Черкесия простиралась берегом тогда как раз так далеко к Ю. В., как во времена Константина Багрянородного. По его свидетельству Зихия, т. е. Черкесия, простиралась от реки Укрух, которою она отделялась от Таматархи, на протяжении 300 миль до города Никопсиса на соименной ему реки, отделенной также 300 милями от города Сотериополя. Известно, что Таматарха наш г. Тмуторокань на острове Тамань, превращенный затем Византийцами в τα Μάταρχα, Итальянцами в Матрегу, восточными писателями в Матарху. Также не подлежит сомнению, что река Укрух — Кубань, тогда как она, своим именем, напоминает город Джакрак, который, по указанию Абульфеды, должен был находиться около Темрюка.

Что же касается города Никопсиса, то он явно находился в недальнем расстоянии от мыса Кодоша в долине Негопсухо, где доныне сохранились развалины, и которая смежна с долиною Шапсуго, явно тождественная с рекою Псахатис, протекавшей, по Безъименному, в соседстве Никопсиса, в 150 стадиях от реки Топсидас или нынешней реки Цюэпсин, при которой было расположено Михайловское укрепление, ныне оставленное. Напрасно по этому г. Броссе смешивает этот город Никопсис или Никофсию грузинских летописцев (Hist. de Géorgie I, 61, 339) с Анакопиею (239 et passim) или Анакопи при устье fl. nicola итальянских карт, между Пицундою и Сухум-кале, как мне уже представился случай показать. (Зап. Новор. унив. т. I). Доказательством же, что прежняя граница между Абхазиею и Черкесиею не изменилась в течете веков, служат также итальянские карты XIV и XV столетий, поелику мы в них встречаем в окрестностях Негопсуха имена Zicchia и Sanna, ошибочно превращенное в Zaquia на древней генуэзской карте недавно изданной гг. Белграно и Десимони (Atti della Soc. Lig. di Storia Patria, V, fasc. I). Ибо, не говоря о том, что в имени sanna или zanna отзывается имя древних Sanni или Tsani, равно как и нынешних Сванетов; оно явно тождественно с именем черкесских Шана Эвлии эфенди, с кабками большой и малой Джана Гаджи Хальфы, с старым и новым Джане безъименного турецкого писателя (см. мою ст. в Новор. кал. за 1868 год), с черкесским племенем Schani или Sani при Адагуме, по правописанию Палласа, или же при Аттакуме, как читается у Белли.

(19) Предоставляя ученым, знакомым с разными диалектами абхазского языка, сравнивать слова сего списка с соответствующими им словами в вышеприведенном труд г. Шифпера, замечу здесь только, что, к удивлению моему, из переданных нам Эвлиею Эфенди названий чисел оказывается, что в его время Абхазы держались децимальной системы, а не худшей вигезимальной, как теперь; ибо вместо коренного слова «Zeisa», которое теперь в употреблении для означения 11, оно тогда гласило «akzoba». Между тем слово это явно содержит в себе название чисел 1 и 10, т. е. ак или аку и Zaba.

Подобно последнему слову, нынешние названия всех чисел от 2–9 легко узнаются в той форме, в какой они отмечены у Эвлии, почему и должно думать, что только по ошибке турецкого переписчика 1 названо if вместо ak или aik, так как он легко мог пропустить сверху одну точку.

(*) Так о нем отзывается Лоция Черного моря. Тем не менее в порте Анапы, возобновленном только в 1867 году, торговые обороты доходили в 1873 г. до 2 милл. рублей, так что он в этом отношении в столь короткое время оставил за собою все прочие порты Восточного берега. Притом усовершенствование Анапского порта, по мнению специалистов, не потребует тех затрат, как в Потийском, Сухумском, Туапском, Геленджикском и Новороссийском портах. При всем том Анапа без сомнения никогда уже не будет считаться лучшим портом на Черном море, как во времена Эвлии; но легко может статься, что город этот обратится во вторую Одессу, когда к нему будет проведена ветвь от Ростово-Владикавказской железной дороги, которая его свяжет с богатым при-Кубанским краем.

(**) Я не могу не воспользоваться оставшимся местом, чтобы заметить, что загадочное Opissas есть ничто иное, как исковерканное Греками черкесское название Таманского лимана (Псише), и что г. Блау теперь убежден в том, что Délonia Эвлии турецкое произношение имени города в Албании (ср. Mostrass, Dict. géogr. p. 91).

____________


Текст воспроизведен по изданию:
Ф. Брун. «Путешествие турецкого туриста вдоль по восточному берегу Черного моря»
«Записки одесского общества истории и древностей», том 9, 1875

© Текст — Брун Ф.
© Scan — Thietmar. vostlit.info
© OCR — A.U.L. 09.2009
© Сетевая версия — A.U.L. 09.2009. a-u-l.narod.ru
© ЗООИД, 1875