Астамур Какалия
Рассказы:
ИЗ ИСТОРИИ ВИЗАНТИЙСКОЙ КОРРУПЦИИ НА КАВКАЗЕ
В историографии, особенно на западе, существует такое понятие как «византийство». Византийством обычно называют нарочно запутанные, нарочно усложненные бюрократические взаимоотношения с большим количеством паразитирующих, но приближенных людей на каждой ступени государственной службы. Церемонии были фасадом, а изнутри государственный строй Византии (правильное название – Римская Империя или Держава Ромеев) представлял собою противоестественную помесь добродетелей и пороков. Пока одни совершенствовали архитектуру, веру, науки и закон, другие практиковались в тайных убийствах, клевете, подкупе, взывали к самым темным, стадным инстинктам черни, находили и щедро оплачивали негодяев, чтобы те лихо очерняли их соперников и распространяли худую молву. Схема была настолько непрозрачной и запутанной, что даже сами сановники-интриганы в ней путались. Я не буду систематизировать свидетельства нескольких веков, подряд, о том, что в Восточно-Римской империи существовал почти обычай продажи и дарения доходных государственных должностей; за взятки, по наследству или за услуги в пользу претендентов на престол. Я предлагаю вам рассмотреть жизненный путь этих узколобых рвачей, воспринимавших любую монету пущенную мимо них как личное оскорбление. Я познакомлю Вас с двумя такими обычными, древними коррупционерами, средней руки, и их бытом. Эти двое прославились, но, к сожалению, не лучшим способом. О них узнали многие, тогда когда они умудрились поставить державу ромеев и само восточное христианство (позже православие) на грань выживания и обанкротили собственного императора, который и назначил их, сдуру, на хлебные кормушки. Император Юстиниан назначил их не особо присматриваясь к их умственным и моральным качествами, он был слишком занят более важными делами, и назначение на Кавказ двух обычных сановников, правда «сребролюбивых как шлюхи», показалось ему делом пустяковым. Он отмахнулся и больше не вспоминал о них до поры. Их звали одного Петром, а другого Иоанном и оба они умели подольстится к императору. Сам Юстиниан был человеком просвещенным, но у него не было ни времени, ни желания вникать во все эти назначения. А еще Юстиниан был законником, при всех своих грехах, а также покровителем и защитником правильной веры (впоследствии Православия) от всех варваров и еретиков. Рядом с ним были деятельные, умные люди, которые положили свои жизни, чтобы восстановить справедливость и величие страны, но таких всегда немного. Одним из таких был полководец Велисарий, одержавший много побед, возглавлявший разные армии, сражавшиеся против врагов Рима, от Италии до Персии. А в соратниках и помощниках у Велисария числился некий Прокопий Кесарийский, секретарь составлявший пространные, подробные отчеты. Его труды признаны наукой как наиболее достоверные и служат сегодня всем историкам, по всему миру. Поэтому и мы обратимся к нему за советом. Итак, вернемся к нашим двуногим баранам, которые по своей глупости и мелочной жадности едва не сгубили и дело православия и государство.
Флавий Пётр Савватий Юстиниан, Юстиниан I
(источник: Википедия)
Лучше всего их характеризует отчет Прокопия Кесарийского: «Сначала Петр был у Юстина (дядя Юстиниана) писцом, но когда после смерти Анастасия Юстин овладел державой ромеев, Петр стал военачальником и как никто другой предался жажде наживы, проявляя во всем полную тупость… И послал Юстиниан в Лазику других военачальников вместе с Петром, в том числе Иоанна, которого прозвали Цив, человека неизвестного людям и низкого происхождения. А поднялся Цив до звания стратега только потому, что был самым негодным из всех людей и самым способным в изыскании средств для незаконного приобретения денег». Исчерпывающая характеристика от очень умного человека, чьи труды свидетельствуют об его уме. По всей видимости, Юстиниан откупился этим назначением от старых сторонников его семьи. Еще с юношества Петр, со времен его дяди, прислуживал их дому. Цив был более деятелен в набивании кошелька и сразу смекнул, что бедная Лазика эта не та провинция, где они с Петром могут разбогатеть. Там мало, что есть украсть, это ведь не Египет или Италия. «Раз нельзя разбогатеть на кражах, то надо разбогатеть на строительстве. И чем больше стройка, тем больше можно разбогатеть», – осенило Цива. Цив стал донимать просьбами императора и, наконец, убедил Юстиниана построить в Лазике приморский город по имени Петра (Скала в переводе на греческий. Руины Петры до сих сохранились на территории современной Аджарии, рядом с городом Кобулети). Работа закипела, посыпались монеты в сундуки Петра и Цива, но курьез всей этой затеи состоял как раз в том, что никакой необходимости для строительства крепости не было. Вокруг Петры и на большом от нее расстоянии не было ни единого врага римлян. По свидетельству хроник того времени, даже современники считали эту затею со строительством крепости изначально идиотской.
Привожу цитаты: «По соседству с Петрой, на всем побережье многолюдные города, где обитают собственно римляне, которые называются понтийскими… От Петры до многолюдного Ризея и Трапезунда жили на побережье римляне и никто другой… На самом побережье Лазики также обитали римляне, с кем лазы исстари торговали и жили в дружбе… К югу от Петры расположены весьма многолюдные места Ризей, Афины и многие другие города вплоть до Трапезунда». Еще цитаты: «Не было в обычае у лазов платить римлянам подати, но когда умирал правитель, римский василевс посылал знаки власти тому, кому предстояло занять престол и были цари лазов и весь их народ, исстари, подданными василевса…одной с нами веры и как никто другие преданные христианству, а персы им совершенно противоположены по вере… А за это лазы охраняли теснины в горах отделяющие их от земель Иверии… Лазы несли охрану не получая от римлян ни денег, ни войска. С римлянами они никогда не отправлялись в походы, но всегда вели морскую торговлю с римлянами, живущими в их стране у моря…» Теснины в горах – это совр. Лихский хребет отделяющий Западную Грузию от Восточной.
Итак, окрестности Петра населяют римляне, чуть в отдалении лазы, с юга от строящейся крепости живут сплошь ромеи, через море, на запад – тоже только ромеи, крепость строят ромеи. От кого они защищаются? Может быть опасность грозит им с севера, северо-запада или востока? Взглянем. Опять-таки, современники Цива недоумевают такому скудоумному начинанию. Опять цитата: «…аланы и авасги являются христианами и издревле находятся в дружбе с римлянами…» За рекой Фазис (современная река Риони) лежат земли апсилов (Источник Прокопий Кесарийский). Сомневаться в лояльности апсилов вообще нет никакого смысла. Апсилы уже поколениями живут в составе Римского Мира. Они раньше других, еще со времен Римского Императора Траяна вошли в орбиту римского мира, причем добровольно. Апсилийская знать давно носит римские имена, римские одеяния и подражает римлянам в быту. К примеру, получивший скипетр от Траяна царь апсилов упоминается под именем Юлиан (Источник – римский наместник Флавий Арриан, II век н. э.). Часть из апсилов уже давно, одинаково легко, изъясняются, вперемешку, и на ромейском и на своем свистящем, шипящем наречии. Возможно, они говорили, с акцентом и ошибками в речи, но это не мешало римлянам понимать их и вести с ними дела. Со 2 по 6 век торговые, политические, хозяйственные связи апсилов с римлянами только окрепли. Апсилы не только связаны союзом с Римом, но зачастую поступают на римскую службу, а их главная крепость Цибилиум отмечена как главный форпост Рима в горной части Кавказа и как ключ к проходу за хребет к гуннам и аланам. Так что никакой, совершенно никакой, необходимости в строительстве города-крепости в глубоком тылу империи не было. Ближайший враг – персы, находились на расстоянии месяца пути, да причем, были отделены от Лазики непроходимыми скалами и узеньким горным проходом, по которому и зверю пройти трудно. И даже эта единственная лазейка, в теснинах, также находилась под надежной охраной аж двух крепостей с гарнизонами. Место самое защищенное и самое безопасное в империи, но Цив и Петр упрашивают Юстиниана построить крепость у прибережной скалы. Местные лазы тоже не понимают – зачем строить крепость? Их жалобы также отражены в византийских источниках того времени. « Никто из соседних народов нас не беспокоит» – извещают лазы, но лазов Юстиниан не услышит, зато услышит своих вкрадчивых, велеречивых царедворцев.
Ответ на вопрос, зачем строить крепость, лежит на поверхности. Затем, чтобы выманить у державы побольше монет. Юстиниан, будучи законником, не мог так просто взять и подарить деньги своим сторонникам. Он строил державу и насаждал римские законы, строил храмы, мосты и корабельные верфи. Для серьезных трат из казны нужен был серьезный предлог, и Цив нашел такой повод для трат. Расчет Цива был прост – Юстиниан, несомненно, раскошелится, если убедить его, что строительство послужит империи. Возможно, Юстиниан и подозревал, что на уме у Цива украсть, но решил, что большого вреда от этого не будет. К сожалению, этого мы уже никогда не узнаем. Но, так или иначе, император дал отмашку и монеты из царских хранилищ посыпались на «освоение». Такое случалось не впервые и у многих это сходило с рук. Цив и Петр неплохо нажились, но и город-крепость построили. Еще раз прямая речь первоисточника: «…раньше это было ничтожное местечко, но Юстиниан укрепил его высокой стеной и метательными машинами…» Наконец, грозная крепость с толстыми, высокими стенами, на прочном скальном фундаменте, возвысилась над приморскими болотами. Цив, Петр и вся их ненасытная орава, присланная на прокорм, приуныли и стали думать, а что им теперь красть. Ничего лучшего не придумав, они стали обирать торговцев.
И снова гласит хроника тех преступлений, оставленная современником событий: «В Петре, в крепости выстроенной, Иоанн по прозвищу Цив учредил монополию на торговлю…. Расположившись здесь, как в крепости, он грабил имущество лазов. Соль и другие товары, которые считались необходимыми для лазов, больше нельзя было торговцам доставлять… и все продажи могли быть только по его одобрению за мзду…Но больше всего лазы были недовольны военачальником Петром которому ничего не стоило оскорбить всякого встречного…»
Лазы стали жаловаться на их самоуправство и жестокое самодурство своему царю Гувазу. Тот лишь вздыхал и разводил руками. Причина его инертности была мало понятна им, зато нам она понятна благодаря доступу к византийской канцелярии. Опять-таки, обратимся к источнику: «Задолго до этого царю лазов удалось заключить союз с аланами, которые за 3 кентинария согласились не только вместе с римлянами охранять от опустошения землю лазов, но и так обезлюдить Иверию, что в дальнейшем персы не смогут двигаться оттуда и содержать там свои гарнизоны. Он пообещал аланам, что эти деньги им даст басилевс. Сам он сообщил Юстиниану о заключенном им договоре, просил его прислать аланам деньги... Он говорил также, что и ему самому казна задолжала жалование за 10 лет, так как он причисленный к придворным селинциариям…» Таким образом, сам царь клянчил деньги у римлян, а потому не собирался портить отношения с ними из-за обид, нанесенных его подданным. Царь к тому же задолжался аланам, и этот долг надо было отдавать. Аланы требовали уплаты долга. Так шло время, Цив продолжал сшибать денежку с каждой торговой сделки, а Петр, с коровьей мордой и сам тупой как скотина, тешил свое больное тщеславие тем, что безнаказанно оскорблял всех подряд, упиваясь дарованной ему властью. Хитрец Цив прекрасно понимал, что в одиночку ему не выстоять, а потому приближал к себе и вовлекал в свои преступления все новых сообщников, тем самым делая их соучастниками своих преступлений. Он был щедрым господином для своих, и охотно делился наворованным добром с окружением. Это позволило ему сколотить вокруг себя шайку из худших людей той земли. Шайка держала в повиновении всех жителей и гарнизон города, а сам гарнизон держал в руках целую область.
Тех из купцов, которые отказывались платить дань Циву, ожидала плачевная доля. Их могли украсть за выкуп, они могли «потеряться», им могли устроить «несчастье на охоте», они могли «споткнуться» и упасть со скалы, им могли отрезать голову, как курице, а их людям сообщали, что выходить за стены крепости по вечерам опасно, кругом, дескать, варвары рыщут. Все это сопровождалось предельным цинизмом и пренебрежительным тоном. Эти акции устрашения зашли так далеко, что молва о них достигла торговых городов римлян Ризея, Афин (не стоить путать с греческими Афинами, это одноименный город на Понте), Трапезунда. Купцы торговавшие с лазами, перестали их посещать. Торговля захирела, население Лазики год от года все более нищало, товары становились все более дорогими, а покупатели все более нищими.
Прокопий Кесарийский повествует о том беспросветном времени: «Кроме того в Лазике нет совсем соли, ровно как и хлеба, вина и других земных благ завозимых римлянами раньше…» Все нищали, а Цив и его соратники жирели, как боровы, поставленные на откорм. Опять гласит хроника: «…Все что ввозится к ним на судах римлянами, лазы приобретают эти товары не за золото, а за кожи, рабов и все то, что у них здесь в излишке…» Не зная, что уже можно продать, лазы стали все чаще захватывать друг друга и соседей в плен и продавали несчастных на торжищах невольниками. Но Цив и тут сбил цену и назначал ее как ему выгодно. Терпение царя лазов лопнуло, он возмутился и отправил гонцов с жалобой к императору. Юстиниан был очень занят и поручил разобраться в деле Цива таким же пройдохам, как и те, на кого жаловался царь лазов. То ли за мзду, то ли из страха, но проверяющие не усмотрели в явных подлостях Цива и Петра никакого преступления. Ту правду, о которой кричала вся округа и даже дальние города римлян, «не заметили» сановники императора. Самоуверенные и надменные Цив и Петр, наверняка, ухмылялись волчьей ухмылкой, глядя в глаза недоумевающим людям – дескать, «И что вы нам сделаете за это?! Ничего? Тогда смиритесь, и мы продолжим вас стричь как овец! И дети наши нами присвоенную землю наследуют, и ваших детей также будут стричь как овец!» Как и все недалекие умом люди Цив и Петр полагались, исключительно, на свое превосходство в оружии, наглости и связях. Они все неплохо рассчитали; за их спиной большая крепость с гарнизоном, рядом преданные лично им, кормящиеся с их стола, слуги, за ними выучка, дисциплина и оружие, за ними вся мощь империи, и даже царь лазов и все его родичи с ними в союзе, остальные ни в счет. Остальные никто. Но, как и все спесивые болваны, они не были знакомы с трудами древнего Гомера. «Никто!» – это очень опасное имя. Именно так звали человека, который выколол глаз циклопу. Лазы долго молили небо о помощи. Они ждали справедливости от своего царя, от начальства римлян, но, так и не дождавшись ни помощи, ни понимания, лазы предприняли такой шаг, которого от них никто не ожидал. Отчаявшись, они пошли на предательство своей веры, римлян и своего царя. Они предали всех тех, кто предал их.
Несколько именитых лазов отправились за поддержкой к своему давнему, заклятому врагу, к персидскому царю Хосрову. Тайком, не сказав об этом никому, ни римлянам, ни царю Гувазу, они собрали нехитрые дары и двинулись к горной теснине на хребте, отделяющей их земли от земли иверов, подданных персидской державы. Их многодневный, проходивший украдкой, путь был прерван передовым постом пограничных иверов, союзников Персии. Далее последовало разбирательство предводителя персидского гарнизона крепости, который с недоверием, поначалу, слушал их странные речи. Он не верил, что их исконные враги лазы идут с дарами и с просьбой о заступничестве к далекому повелителю Персии. Естественно, таким послам персы не чинили в пути никаких препятствий и вскоре они были под охраной доставлены ко двору могущественного правителя. Уже долгие годы Хосров и Юстиниан вели кровопролитную войну в Месопатамии и Армении. Города Ближнего Востока уже лежали, к тому времени, в руинах, многие жители их были убиты, ранены, сбежали из родных мест или были обращены в рабство. Но все эти реки крови лились вдали от тихо плещущегося Черного моря. На границе Иверии и Лазики лишь редкие разбойничьи шайки крали друг у друга скот в высокогорьях, да, изредка, аланы спускались пограбить равнины иверов. Потом персы высылали из крепостей свои отряды и аланы уходили в горы. Эти редкие стычки не шли ни в какое сравнение с многотысячными, кровопролитными сшибками огромных армий на юге. Лазика и приморские города римлян дремали на отшибе той линии земли, вдоль которой ромеи, армяне, арабы с одной стороны и персы, гунны, с другой стороны, истребляли друг друга.
До царя Хосрова доходила молва о тяжком, невыносимом положении лазов, но он считал эту молву преувеличенной. Теперь же он с удивлением внимал послам, а те жаловались Хосрову «…римляне отбирают у нас все золото, благовидно называя это торговлей, на деле же притесняют нас римляне, как только можно. Архонтом теперь над нами стоит торгаш, который из безысходности нашей создает себе источник дохода, пользуясь своей властью… Они отняли у царя Гуваза реальную власть, и царь находится в положении их служителя, боясь повелевающего римского стратега… А еще поставили к нам огромное войско на прокорм, не для того, чтобы охранять нас от соседей. Никто из соседних народов нас не беспокоит, кроме самих римлян. Но войско римлян к нам поставлено, чтобы заперев нас в тюрьму, стать господами нашего достояния. Смотри царь, до какой выдумки они дошли, помышляя о том, как бы поскорее прибрать наше имущество. Провиант, который у них оказывается излишним и портится, они заставляют лазов против их воли покупать, из того же что Лазика производит самое полезное в их глазах они заставляют нас продавать, хотя эта продажа только на словах, поскольку цену они определяют своим решением. И правыми себя считают потому, как на их стороне сила…»
Хосров обрадовался таким речам и ласково их принял, послы лазов продолжали: «От нас зависит допустить или нет, чтобы соседние нам варвары, которые тебе верны, грабили каждый год богатые римские земли. До сих пор со стороны Кавказских гор страна лазов была тебе и подвластным тебе, владыка, преградой, о чем и вы, персы, хорошо знаете. Итак, когда к справедливости добавляется и сознание пользы не внять нашим словам, нам кажется, крайним неблагоразумием… если нам, лазам, представится благоприятный случай мы в ближайшее время восстанем против римлян. Кроме того, тебе будет легче насылать союзных аланов и гуннов через Лазику на местности полностью заселенные римлянами у моря….но более всего персам выгода из обладания Лазикой, что они смогут совершать набеги на римлян и посуху и по морю на местности вдоль всего Понтийского берега, на Галатию и Вифинию, и затем не встречая сопротивления могут внезапно появиться у врат самого Византия стоящего на той же воде…» (Источник – Прокопий Кесарийский, раздел «Война с персами»).
Чем больше говорили послы, тем больше их речи нравилась Хосрову. По свидетельству и персидских и византийских источников Хосров выказывал лишь одно опасение. Его речь описана в истории так: « Хосров согласился помочь лазам и стал расспрашивать у послов, можно ли отправиться в их земли большим войском. Он сказал, что слышал раньше из многих рассказов, будто страна эта и для легковооруженного воина труднопроходима, будто горы ее необыкновенно крутые и на большом пространстве…а горная теснина также непроходима для войска». «Мы проведем! Мы поможем! Мы укажем пути! – клялись Хосрову именитые лазы. – предки наши отказались от союза с персами, но мы исправим!» Судьбоносное решение было принято без промедления. Воинственный, легкий на подъем Хосров, повелел втайне собрать войска, но никому не велел сообщать о том, куда они двинутся. Послов сразу же взяли под охрану и никого близко к ним более не подпускали. Вскоре огромная армия персов выдвинулась в поход, причем, чтобы не выдать дороги никто кроме Хосрова, его ближних людей и самих послов не знал куда шагает многотысячная колонна. Сначала войнам сказали, что ведут их к иверам, чтобы уладить тамошние дела, но наиболее разумные этому не верили.
«Не может такое войско, блещущее остриями пик и доспехами, с развернутыми знаменами, во главе с самим царем царей идти, чтобы погонять разбойников по пустоши» – рассуждали опытные воины. Рассуждали тихо, но помалкивали при виде незнакомых воинов разноплеменного войска, соблюдая повеление Хосрова. Вскоре, в горной Иверии, как горные ручейки в большую, полноводную реку, в войско Хосрова стали вливаться летучие отряды всадников-аланов. Аланы за обещанную плату вошли конницей в большей части пешую армию персов.
И снова скупые строки хроники о походе персов к морю: «Не встречая никакого сопротивления, персы рубили деревья, которые росли в этих скалистых местах сплошным, огромным, высоким лесом, из-за чего этот проход был совершенно непроходим для войска…Когда они прибыли ближе к Петре у берега моря к ним явился царь лазов и пал ниц перед Хосровом, сыном Кавада, как перед повелителем, предав ему себя вместе с царским дворцом и всю Лазику…» Никакого иного выхода кроме приветствия персов у царя лазов не оставалось . На всем протяжении пути все живущие в горах лазы, не только не оказывали никакого сопротивления армии вторжения, но и помогали ей чем могли.
Уже тогда самодовольные ухмылки, упитанных как тельцы казнокрадов, Цива и Петра обратились в гримасы ужаса. Петру наполнил сначала неясный слух, а потом уже и подтвержденное гонцами известие – армия персов совсем рядом. Персы на всем своем многодневном пути не разжигали костров, ночевали в складках гор, но не вершинах. Питаясь вяленным мясом, лепешками, и дикорастущими плодами в лесу, они соблюдали приказ, чтобы не обнаружить себя на подходе к морю. Пока Цив и Перт бражничали и драли глотки, в обнимку с наложницами и чаркой вина, персы и аланы, обливаясь потом, продирались сквозь дремучие, понтийские леса к ним. Взбежавшие на башню начальники римлян, с высоты скалы и башни, высматривали вдали хоть какие-то признаки приближения неприятелей. Наконец, вдали, над дубовыми рощами, они заметили дымки восходящие к небу, персы начали грабежи и поджоги жилищ римлян.
Всадники-римляне, на взмыленных конях, принесли известие. Оказалось они раскинули шатер в тенистом лесу, а сами хотели поохотиться и побродить с луком. Вернулись они, вечером, с дичью, разожгли костер и там заночевали. И только утром они обнаружили, что ночевали под одним небом и невдалеке от спрятавшегося в горном, речном ущелье несметного войска. Цив и Петр не могли и не хотели верить собственным глазам и ушам: персы скоро, еще до заката, явятся под стены их крепости! В это невозможно было поверить. «Как?! Откуда?! Что?! Во главе сам царь персов Хосров?!» Имя главного врага римлян было у всех на устах, по всей державе ромеев, молва носила о Хосрове, что это не человек вовсе, а демон в человечьем обличи. Чудовищные злодеяния и массовые убийства Хосрова были именно на это и рассчитаны, на запугивание римлян и их союзников. Но все это творилось далеко, и меньше всего Цив предполагал, что это его коснется. Он ведь привык расправляться, а не воевать. Но надо признать, что Иоанн, по прозвищу Цив, помимо природной, садистской жесткости обладал и недюжинным мужеством. Заревел протяжно римский боевой рог-буцина. Собрав верных людей, Цив зычным, громовым голосом проорал им напутствие и вывел их за стены. Он устремился как разъяренный бык навстречу персам, тут его подвело тщеславие. Любитель выставлять наворованную роскошь напоказ , он даже в бой нарядился в крикливый алый плащ, на голову водрузил шлем с высоким гребнем, его доспехи сверкали на солнце, а под ним ржал резвый, гривастый конь под стать его высокому положению. В отличии от Цива персы и аланы знали военное, а не разбойничье ремесло. Лучники врагов выполняли первое правило при сближении – найти в толпе и убить, в первую очередь, предводителей римлян. Цив был отличной, яркой мишенью для метких стрелков. Его было видно издалека. Первый же рой выпущенных стрел собрал богатую жатву вокруг него, а ему самому стрела угодила в горло. Наконечник вышел с другой стороны и захлебывающийся в собственной крови душегуб свалился с коня замертво, так и не успев обагрить меч кровью врагов. Облагодетельствованные им товарищи с трудом отбили тело кормильца у наседающих персов и поспешили укрыться за высокие стены города.
Вся злополучная шайка верховодившая в Петре пребывала в унынии. То барахло, ради которого они сотворили столько зла, уже ничем им не могло помочь. Какое-то время гарнизон римлян отчаянно сопротивлялся, но и персы знали как брать крепости. Подкопы, поджоги, приступы, удары таранами чередовались с предложениями сдаться на милость врага. Петра пала, все воины Цива были убиты, и Петр и все их соратники, и честные воины и душегубы, все погибли. Те немногие кто остался в живых были обращены в рабство и с ними обращались хуже чем со скотиной. Все барахло натасканное казнокрадами в крепость стало трофеями захватчиков.
Хосров водворив персидский гарнизон в Петре, вернулся обратно, чтобы прислать еще одну, новую армию к морю. Новая армия персов пошла через теснины гор к Черному морю. Дорогу настолько расширили и привели в порядок, что даже несколько боевых слонов персов прошли через горы к морю. С новой армией стал поступать на побережье строительный, корабельный лес. Персы стали готовить корабли для плавания по Черному морю. Лишь случайность помешала им в замысле. Сухие балки для строительства флота они складывали в одном месте, и после долгой засухи, на побережье, разразилась гроза, молния попала в кучу сухого леса, лес вспыхнул и разразился грандиозный пожар. Но Хосров не унывал, он отправил своего доверенного военачальника Месмероя с требованием: еще раз натаскай лес и строй флот!
Тем временем римлянин Велисарий добивался новых успехов на Ближнем Востоке. Римляне отвоевывали у персов город за городом, громил их армии в чистом поле, заключали новые союзы и приобретали для империи новых друзей, но все их победы пошли прахом из-за двух, обыкновенных рвачей в Лазике. Юстиниан пребывал в подавленном состоянии духа. Одно дело сражаться с персами в далекой Сирии, Армении или в областях сарацинов, и совсем другое дело проснуться от криков среди ночи оттого, что персы высадились у одной из его резиденций и жгут город. Это был лишь вопрос времени – когда персы достроят флот и начнут жечь Трапезунд, Вифинию, а может и сразу подойдут к вратам Византия. Рассредоточенные по Черному морю силы римлян будут подвергаться нападению то тут, то там, там где пожелает враг. И чем удачнее будут грабежи персов, тем больше варваров будут к ним стекаться за наживой. Только и всего – успевай перевозить толпы убийц за море, а там уж они сами знают как грабить, даже обратный путь не обязателен, сами по всей империи разойдутся. А дальше еще хуже – чернь и рабы по всей империи им помогут, будут открывать им ворота, будут бежать им навстречу, радостно, с улюлюканьем поднимут сначала насмех, а потом на копья своих хозяев. Этим непременно воспользуются претенденты на его престол – такие предположения строил Юстиниан и ему казалось, что сама ушла из под его ног. А ведь началась беда с сущей безделицы! Поставил на откорм двух обычных пузатых боровов. Ну кто мог тогда предпологать, что два обычных двуногих барана погубят дело всей его жизни?! Наверняка, Юстинин сожалел, что Цив и Петр убиты. Если бы они остались живы Юстиниан бы их еще раз убил. Наверняка казнил бы самым зверским способом, разрезал бы на части как тупых коров. Римляне выиграли все основные сражения и… проиграли войну.
Юстиниан, скрипя сердцем, вынужден был запросить перемирия. Это был тяжкий удар по его гордости, но злоключения из-за Петры только начинались. Послы Хосрова передали условия перемирия в числе которых, помимо земельных уступок городов и целых областей на востоке, прозвучала неслыханная дерзость – персы затребовали денежную компенсацию (как бы сегодня это назвали) за разорение их земель. Тогдашняя мера весов мало, что разъяснит современному читателю. Историки специализирующиеся по тому периоду, перевели эту меру в современные фунты и килограммы, для нашего удобства. Хосров затребовал 5500 кг золота. Пять с половиной тонн золота! Юстиниан, бесстрастно, выслушал приехавших к нему послов, поселил их с удобствами и почетом, а сам стал размышлять о том, какой дать им ответ. Гонцы с разных земель приносили ему, в те, дни тревожные вести. Абазги на Кавказе, по соседству с лазами также отпали от римлян и избрали себе двух новых царей. Опсита для Восточной части и Скепарну для Западной, но их отпадение еще полбеды – они решили заключить договор со злейшими врагами римлян и их царь Скепарна отправился в Персию, ко двору царя персов Хосрова. Юстиниановы люди, кое-как наскребли подкреплений, отправили их морем в Лазику, но там ромеям приходится нелегко. Персы занимают Петру на побережье Лазики, подбивают аланов и иберов нападать на римлян в Лазике, царь Гуваз хоть и вернулся к союзу с Римом, но ничего не может поделать и прячется со своими верными людьми на вершинах Кавказских гор. Персы подсылают к нему убийц за это, из числа самих лазов, тех кто на их стороне, и вдабавок ко всему абазги отпали и зовут персов в свою землю. Юстиниан тянет время, в надежде на изменения к лучшему, но новости все хуже и хуже. Персидский отряд пытается прорваться к абазгам, но натыкается по пути на твердыню апсилов Цибилиум. Персы не смогли взять крепость, но они возвращаются в Лазику, берут подкрепления и побережной дорогой все-таки добираются до Абазгии и с ними там соединяются абазги. Римские войска оказываются в части Лазике в ужасающем положении: все окрестные варвары, кроме апсилов, открыто перешли на сторону персов, и у римлян на Кавказе нигде нет ни друзей, ни надежного тыла. По сути они окружены и удерживают лишь кромку моря, между Фазисом и апсилами, да и даже по этой побережной дороге свободно шастают передовые персидские разъезды и всадники из союзных им варваров . «Еще немного и у римлян закончатся припасы, – доносят соглядатаи Юстиниану. – Твои люди уже и сейчас голодают. Еще немного и последние стойкие воины, упадут духом, станут спасть самих себя, и все побережье Кавказа станет персидским».
Величие человека прежде проверяется в поражении и лишь потом проявляется в триумфе. Так было и с Юстинаном. Он в поражении не растерял присутствие духа. Он понял и спокойно принял: дальше тянуть время нельзя, игра проиграна, ему нужна передышка любой ценой, а потом он что-нибудь придумает. Он отступит, но не смирится, он одержит вверх, потом. Юстиниан принимает условия персидского царя. Он предлагает персам обмен – ромеи возвращают персам два захваченных города и целую область в Месопотамии, а персы выводят войска из Лазики, Абазгии, и отовсюду на Кавказе, западнее горных границ Иверии и лазов. Персы соглашаются. Юстиниан выплачивает дань, под видом «даров мира», под видом щедрости и миролюбия, но это никого не может обмануть. Всю державу ромеев наполняет позорное известие – Юстиниан платит дань персам, чтобы спасти свою шкуру. Даже его придворные льстецы начинают подозрительно шушукаться. Неслыханное дело – император и наследник Рима – струсил и платит дань варварскому царю. Персидские послы также постарались. Смуглолицые персы беспрепятственно посещают в Константинополе рынки, бани, театры, смеются, общаются со всеми подряд через толмачей и охотно рассказывают об условиях «почетного мира». В прекрасном расположении духа, улыбчивые персы рассказывают своим вдруг возникшим из ниоткуда друзьям-ромеям о «щедрости» императора. Они делают это нарочно, чтобы затоптать в грязь имя Юстиниана. Раньше вести доходили до Юстиниана издалека, а теперь грязные вести приносили ему с грязного рынка Константинополя. Соглядатаи доносят, что многие именитые римляне смущают народ и натравливают чернь на императора. Поят бездельников вином, и нет у них в нем недостатка, и поносят последними словами, прилюдно, Юстиниана. Открыто ругают, без опаски. Юстиниану припомнили все его грехи, и реальные и выдуманные. Перво-наперво припомнили его супругу бывшую танцовщицу, бывшую шлюху, и все еще, шлюху, по распространяемым слухам. Феодора продавала в юности свое тело за деньги и многие ее помнили. Припомнили ему и его дядю Юстина и его прегрешения, а еще вспомнили как он по наветам его жены-шлюхи травил и гнал от себя известных и деятельных мужей. Чаще всего поминали в народе, как он скупился на выплаты нуждающимся в помощи, но в то же время за кубком искрящегося вина, одним взмахом руки раздавал своим виночерпиям и льстецам доходные должности и ни в чем не отказывал подхалимам и лжецам, как возвышал не только их, но и родичей их… Юстинан понимает – вот-вот вспыхнет мятеж или его тайно заколют кинжалами, как жертвенного быка, в темном переходе дворца. Он знал: сделает это тот, кто кормится из его рук.
Юстиниан понимает: единственная его непрогнившая опора, единственная его надежда, это неразложившиеся от безделья и вседозволенности легионы у берегов Евфрата и Тигра, но они далеко, а враги близко. Да и отозвать войска с границы нельзя – только они уйдут и персы хлынут в Армению и Сирию. Заменить их некем – нет ни надежных людей, ни денег. С горечью вспоминает император верных Риму людей, которых он отдалил от себя в приступе раздражения, из зависти к их уму, по наветам и интригам. Именно так, с позором и пренебрежением, он прогонял от трона Велисария добившегося теперь больших успехов на Востоке и из ничего собравшего там армию. Хорошо хоть не казнил, а то бы нечем было сторговаться с персами. Юстианиан был православным христианином и все неудачи понял как наказание за грехи. Когда доверяешь таким как собственная склочная жена, таким как Петр и Цив, когда ставишь их мнение выше людей разумных, то итог может быть только такой – заслуженное поражение. Но император Юстиниан не стал бы в мировой истории тем кем он стал, если бы он отчаивался. Юстиниан твердо решил – это не мир с персами – это лишь перемирие, но никому об этом лучше не говорить.
Раньше Юстиниан любил посещать состязание колесничих, любил пиры и пышные церемонии с разряженными царедворцами и богачами, теперь же он стал почти затворником. Долгие дни он проводил в молитвах и уединении. Предаваясь размышлениям, он стал замечать довольно простые вещи, и удивлялся тому, как он раньше их не замечал. В заученных с детства молитвах, он нашел новое, вернее старое. Сызмальства, бухнувшись на колени, на холодный мраморный пол, он второпях бубнил заученную молитву. Таращась в уходящий ввысь купол с солнечной прорезью на острие, он молил небеса об избавлении от дьявола. Да только вот, сейчас, он припомнил, что книжник ему как-то рассказывал, что встарь, на древнем, на греческом, дьявол вовсе не двуногого демона с пастью шакала, а обычного человека. Дьявол в переводе – клеветник. Да, да, обычный человек, с обычным лицом, но клевещущий, говорящий неправду. Дьявол это не злой бесплотный дух, а всего лишь завистник и кознодей, уловляющий душу смертного лживыми речами. « Не мудрено, что удача отвернулась, – вздыхал в тиши Юстиниан, и никто ему не мешал. – Как мне Бог поможет в свершениях, если вокруг меня только дьяволы. С ними делю я все свои дни, и хлеб и вино с ними делю. Сам их к себе приблизил, сам пригрел змей, этих в ярких шкурках. И клевещут, клевещут, и нашептывают и подозрения мои вызывают против тех с кем не могут совладать правдой. Юстиниан припоминал льстивые, угоднические выражения лиц тех кто, как бы мимолетом, в смешливой беседе умел выхлопотать для своих выкормышей почетные звания, деньги из казны, земли, целые провинции. Сколькие незаметно, потихоньку облапошивали его, пока он грезил о своем; о насаждении правильной веры (впоследствии православия), о том, как вернуть Рим, как отнять эту лампаду светящую во тьме из лап невежественных готов. Те арриане мало того, что по крови чуждые варвары, так еще и учат других пагубной ереси, будто Иисус наш Господь не был сыном Всевышнего, а был рожден обычным отцом и матерью, как они сами…Обо всем этом размышлял Юстиниан и мрачный, как тень, расхаживал по своему саду днем, и смотрел на звездное небо ночью, вдыхая свежий морской воздух. Луна меня свое обличье, дни сменяли друг друга, он мало с кем говорил, и думал, думал, много думал. Он стал замечать косые взгляды своих упитанных, довольных жизнью как тельцы, слуг, но ему уже не было до их мнения никакого дела. Да, они могут схитрить, могут предать и выставить любого посмешищем, могут обхитрить дюжину лисиц, и воровиты как сороки, но думать они не умеют. Думать это не тоже самое, что хитрить и производить впечатление благообразной внешностью и заученными фразами. Юстиниан в отличии от своих царедворцев умел думать, а не просто поглаживать подстриженную бороду и делать глубокомысленный вид. Юстианиан, впервые в жизни, ничего не делал и думал, думал… Но думал он уже не так как прежде – Все его мысли были обращены к небесам, а не к суетливым людям. Ему уже не нужна была похвала людей, он грезил заполучить похвалу небес. Но как получить похвалу неба? Как? Одеться в черное тряпье, перестать мыться и расшибать лоб о каменный пол, в тесной келье, удалившись от людей? Как сделать так чтобы Бог над ним смилостивился? Посыпать голову пеплом и разодрать лицо ногтями? Нет! Он мужчина, а не плакальщица. Если бы от этого был толк то те кто так провел жизнь были бы счастливы и мудры, а они безумны. Это видно по их затравленному взору. Нет, нельзя как черепаха спрятаться от жизни в панцире, твердо решил для себя Юстиниан, а решив так, он нашел и подтверждение в святых книгах. «Метанойя» – учит его спаситель со страниц пожелтевшего пергамента, а что это значит «метанойя»? Ведь если вдуматься, то Метанойя – это значит по-гречески «перемени ум» (измени мышление). Покайся это более поздний и не совсем точно отображающий смысл перевод. Покайся это плачь, сожалей, казни себя за грехи, а «метанойя» это перемени ум, изменись, сделай правильные выводы и исправь, не поддавайся унынию, умойся, поешь, выспись, улыбнись, но противоборствуй в поступках, а не только в мыслях порокам и слабостям. «Перемени ум» – гораздо больше подходило по характеру жизнелюбивому Юстиниану, чем «покайся», и он выбрал – измени ум!
На протяжении всей своей наполненной событиями жизни, Юстиниан много раз будет изменять свое мышление и каждый раз он будет по новой тропе стремиться к цели. Юстиниан учредит свой, новый свод законов, который изменит облик мира, он вернет Рим римлянам и прогонит оттуда германцев, он одержит вверх над персами, он будет строить храмы в землях абазгов, апсилов, аланов, зихов, лазов, он отправит к ним своих проповедников, доверенных разумных людей и священников, а еще он отправит к отпавшим от римлян племенам свои войска и повсюду будут утверждаться его новые порядки его нового мира. Юстиниан сделает за свою долгую жизнь много добра и много зла, причем иногда одним и тем же людям и народам. Его будут благословлять, потом проклинать, и снова благословлять. О том, как царь Гуваз был убит римским военачальником Рустиком, о том как римлянина за это судили сами римляне, о том как приносили извинения лазам, о том как персы ушли из Абазгии, но при этом прихватили в заложники 60 детей именитых родителей, о том как Хосров обманывал Юстиниана и не вывел добром войска из Лазики, о том как ромеи во главе с готом Улигагом и Иоанном-армянином, сыном Фомы, напали на абазгов и их царя Опсита в их крепости Трахея, о том как персы захватили Цибилиум – апсилийский и как их, неожиданно даже для себя, их одолели апсилы, обо всем этом и о многом другом я расскажу в продолжении.
А напоследок я извещу тебя, мой дорогой читатель, что римляне все же отбили злополучную крепость Петра у персов. После долгой осады и кровопролития ромеи ворвались внутрь большой крепости, но при этом от удара камнем погибает тот самый Иоанн сын Фомы, который до этого удачно овладел Трахеей в Абазгии. Отчаянно сопротивлявшиеся персы, числом до пятисот человек, укрылись в цитадели и продолжали поражать наступающих. Римлянам стало жаль этих славных, честных воинов которых бросил их собственный царь умирать в осаде, в чужой стране. Забытые своими богами и соотечественниками они долго сражались в полном одиночестве, отрезанные от своей родины огромными расстояниями, горами, реками и враждебными племенами. Об их гибели их родные не скоро узнали. Страдая от недоедания, страдая от холода, жары и болезней, не получая никакой поддержки, они даже на пороге смерти отказались покинуть Петру. Римляне предложили им уйти, и при этом поклялись, что не причинят им вреда. Они просили их спасти свои жизни. Персы отказались. Римляне взяли цитадель, в которой те укрылись, и мало кто из персов Петры выжил.
Злополучный город-крепость ромеи не стали восстанавливать. Все, кто когда-либо владел Петрой, погибали, это было явно дурным знаком. Вскоре не стало ни крепости, ни города, а только обугленные, крошащиеся руины зарастали мхом, в разрушенных домах произрастала ольха, а местные пастухи из детей пасли овец там, где в земле лежали кости двуногих волков Петра и Цива, которые из тщеславия и жадности превратили сонную прибережную землю в груду развалин. Сначала о них помнили, а потом позабыли…
