Главная » Алфавитный каталог авторов » И » Что рассказывают абхазы о древнейшем населении Абхазии и своем происхождении

Ш. Д. Инал-ипа

Что рассказывают абхазы о древнейшем населении Абхазии и своем происхождении
(материалы с комментариями)

Предисловие

Тема об этногенезе абхазов по их мифам и преданиям остаётся малоисследованной областью абхазоведения. Неполная запись этногенетических преданий и генеалогий, робкие попытки их систематизации и изучения, — вот, в основном, все, что пока сделано [Инал-ипа, 1965, с. 103-107]. Продолжая и развивая дальше начатые ранее работы в этом жанре, я решил по возможности восполнить имеющиеся пробелы, прежде всего, собрать воедино весь накопленный материал, включая переработанные выдержки из своих печатных трудов и личные полевые записи, имеющие хотя бы косвенное отношение к освещению вопросов этнической истории абхазского народа, а не только собственно этнические предания, придать им логически более чёткий систематизированный вид, а в конце изложения подвести некоторые общие итоги. Я сознаю, что не все привлекаемые здесь материалы имеют прямое отношение к абхазскому этногенезу, если последний термин понимать в узком смысле. Но мне хотелось предложить вниманию читателей в собранном виде фольклорные мотивы и сюжеты в подробном или кратком изложении, выражающие собой архаические и более поздние представления абхазов о древнем населении Абхазии и своём собственном происхождении.

Изучение преданий в историческом разрезе, в частности, исследование этнической истории народа по его историческим и мифологическим сказаниям вполне правомерно и оправдано, ибо, говоря словами акад. Б. Д. Грекова, предание или «былина — эта история, рассказанная самим народом». Тем не менее, ученый, пытаясь реконструировать сложные исторические процессы и события по народным сказаниям, должен проявлять максимум осторожности и всегда помнить особенности фольклорного жанра, в котором причудливо сочетаются сказочный миф и фантазия с исторической реальностью.

Итак, что говорят нам абхазские мифы и предания о заселении Абхазии и происхождении самих абхазов?

1. Великаны и «Лесные люди».  

В местных легендах и сказаниях Абхазия выступает как страна, которая была населена разными группами людских существ — обыкновенных и диковинных — со времен глубочайшей древности. К ним относятся мифические лесные люди и прожорливые великаны, карликовое племя первобытных пастухов ацанов и героический нартский народ, среди которых иногда также мелькает образ сказочного хитроумного человека под аллегорическим именем «жалкий абхаз».

Начнём с легендарных обитателей лесов. Существует сказание о «лесных людях» (абна-уаа), чрезвычайно свирепых и диких существах, обитавших в глуши девственных лесов Абхазии. Рассказывают, например, что ущелье Абава (Абаҩа) являлось таким обиталищем диких людей. По одним народным преданиям, эти злые и страшные существа имели длинные волосы, а одевались в звериные шкуры. На груди у них всегда висел небольшой топор, — неизменное оружие в борьбе с противниками. По другим преданиям «лесной человек» изображался существом большого роста, неимоверной физической силы, покрытым шерстью (за исключением ладоней рук), с сильно выступающей вперед (наподобие топора) грудной костью. Жил он ночной охотой на зверей, которых убивал своим грудным выступом. Злой и могучий, он находился в постоянной вражде с охотниками, преследовал их, вторгался в их охотничьи угодия, похищал у них добычу. Люди, в свою очередь, вели с ним непримиримую борьбу, выжигали и вырубали близлежащие леса, чтобы отогнать его подальше от себя, и даже отваживались вступать с ним в открытый бой. Как рассказывают, последнего представителя «лесных людей» — единственного брата двух сестер убил легендарный абхазский охотник — сын Марда Мардасоу (Мард-ипа Мардасоу) в бассейне р. Бзыбь. Тем самым он избавил весь свой народ от опасности встреч с кровожадным могучим лесным человеком и дал людям возможность беспрепятственной охоты на своей территории [Инал-ипа, 1976, с. 162-176].

Вот вариант этого сказания, записанный мною 21 июня 1973 года со слов 73-летнего Нестора 3афасовича Конджария из с. Бзыбь Гагрского района.

Мардасоу был великий охотник, и никто не смел появляться на его охотничьей территории. Великан, не посчитавшись с этим, забрел во владения Мардасоу.

— Сто стрел не возьмут меня! — грозился великан.

— Одна моя стрела равна всем твоим ста стрелам! — ответил Мардасоу, выстрелил и тяжело ранил великана.

Истекая кровью, великан покинул его владения. Вслед за ним направился и отважный охотник. По кровавым следам он дошел до большой пещеры, где жил великан со своей сестрой. Великан лежал мертвый, а его сестра, сидя рядом с покойником, плакала, причитая и сокрушаясь:

— Сколько раз я предупреждала тебя, чтобы ты не ступал на охотничьи тропы Мардасоу, сына Марда!

Мардасоу, похоронив великана ("Местом захоронения великана" называется и теперь один пункт на дороге, ведущей к озеру Рица, на восьмом километре вверх от старого моста через р. Бзыбь), вернулся домой, взяв с собой великаншу. Отмерив палочкой длину ее косы, спрятал ее в крыше дома так, чтобы никто не смог ее найти. Без этой палочки великанша никуда уйти не могла. Жила она у Мардасоу дома, прислуживая ему. Однажды ей удалось, наконец, отыскать палочку. Она достала ее из крыши, поломала на мелкие кусочки и бросила в огонь.

— Пусть отныне исчезнет с лица земли род Мардов! изрекла она своё проклятие и исчезла в неизвестном направлении.

И случилось так, как она сказала: с тех пор не стало в мире прославленного рода Мардов.

Особенно отвратительными изображаются в поверьях лесные женщины. Лес представляли населенным и женщинами, ведущими хищный образ жизни, безобразными на вид, покрытыми длинными волосами, с огромными отвисшими грудями. Питались они в основном человеческим мясом: раскрыв свою пасть, они втягивали в себя воздух, а с ним вместе и все живое, особенно людей [Бгажба, 1965, с. 40-41].

У приморского черкесского племени хакучей существовали также поверья, согласно которым в лесах их страны обитают «лесные люди» (мезлануквы) с привешенными постоянно на груди маленькими топорами, которые бросаются на человека и убивают его. Абхазские «абынуавы» и черкесские «мезлануквы» почти тождественны с мегрельскими дикими людьми «очакочи» [Лукьянов, 1904. с. 29-33]. По верованиям шапсугов, в лесу живут «лесные люди» (ме зыцlыф) — «существа, все обросшие волосами.

Ходят они без всякой одежды. Человека не трогают»[Альбов, 1893, с. 146]. Существовали у них и представления об опасных "лесных мужах", «лесных полумужах», «старых лесных мужах». По словам того же автора, они носят на груди топор (или огромный костяной острый меч), и, встретив человека, кидаются на него и убивают. «У этого духа, писал М. Рижский, — грудь твердая и острая, как топор» (1). В шапсугских записях Л. И. Лаврова лесные полумужи выглядят следующим образом: «Они голые, покрыты шерстью топорами на груди, одноногие и одноглазые. Они опасны людям не своей злобой, а своим человеколюбием. Они бросаются на встречных, чтоб обнять их и прижать к своей груди. В таких случаях острый топор вонзается в жертву»[Там же, с. 140].

Древнейшими обитателями Абхазии считались также великаны (адауы). По верованиям абхазов, адауы живут в одиночку и семьями, часто говорится о семи братьях — адауы. Женятся они как на своих соплеменниках-великаншах, так и на представительницах обыкновенного рода человеческого. Внешне они такие же существа, как и остальные люди, но только недалекие умом и несоизмеримо более сильные и крупные существа, что выражено и в их общем наименовании — «адауы», то есть «большой», «великий», «великан»[Лавров, 1959. с. 211].

Согласно одному преданию, некогда в ущелье Бзыби жило племя могучих великанов-людоедов, с семью головами на плечах, имевших во лбу по одному глазу. Они долгое время разбойничали в стране, наводя ужас на окрестных жителей, пока не явились сюда богатыри нарты и не победили их (между прочим, один курган в этом ущелье, снесенный во время строительства шоссейной дороги на озеро Рица, пользовался известностью у местного населения как «место гибели великана» (Адауы иӡырҭа) (Шакрыл, 1975, с. 353].

Борьба прославленных богатырей Нартов с этими адауы или айныжв (аиныжә, ср адыг. иниж) — чудовищными великанами, волосатыми, тупоумными мифическими существами, носителями антиинтеллектуального начала, обладателями неимоверной физической силы, якобы населявшими некогда наши края, — составляет основное содержание многих абхазских сказаний. И Нарты своей доблестью и находчивостью, в конце концов всегда одерживают победу над этими страшными полулюдьми-полуживотными, антиподами рода человеческого. Рассказывают, что непримиримая вражда разделяла также адауы и святых людей.

На левом берегу Кодора, между Далом и Цебельдой мчится по скале горный ручей (арҩаш). Речушка, пробежав небольшое расстояние, уходит в землю, а места ее обратного выхода наружу никто не знает. Все это урочище называют Адауы дызтаршьыз (Адауы дызҭаршьыз), то есть местом, где «был убит великан». Говорят, что когда-то на этой скале встретились великан и один святой человек (апиҳамбар). Великан спускался с гор, а его встречный ехал верхом на своём сказочном коне (араш) со стороны моря. Столкнувшись неожиданно, они с ходу вступили в смертельный бой между собой, и великан был убит. Кровь по камням текла потоком. Вот почему до сих пор там все камни кругом окрашены в кроваво-красный цвет. На поверхности той скалы, где произошло побоище, сохранились также растянувшиеся вдоль по речке четко обозначенные следы копыт могучего коня легендарного всадника (2). Образ великана хорошо представлен и в убыхском и в адыгском фольклоре. Например, так называемого Ахына сверхъестественного покровителя скотоводства у адыгов, убыхи считали своим прародителем и представляли его великаном [Лукин, 1941, С.18].

В легенде, записанной также Л. И. Лавровым, рассказывается, что шапсуги вместе с абаздехами, натухайцами и убыхами некогда составляли самостоятельное племя, а их общие предки пришли из Малой Азии. А до этого Черкесию населяли древние великаны и карлики, которые хитростью заставляли великанов строить им дольмены, называемые по-черкесски «домами карликов»[Лавров, 1959, с. 213].  

2. Карлики и герои-богатыри

Широкой известностью пользуются у абхазов и их соседей легенды о карликах-ацанах и упомянутых выше богатырях-нартах, как о древнейших человеческих родах, населявших Абхазию.

Ацаны (ацан) — мифическое племя могучих карликов-богоборцев, мирных скотоводов, охотников и строителей, будто бы населявших в древнейший период блаженного счастья на земле ("золотой век") горную часть современной Абхазии, где до сих пор сохранились приписываемые им каменные сооружения — пастушьи жилища и ограды для скота под названием «ацангуара» (ацангуара). Они имели темные волосы, большие бороды, одеждой служил кожаный передник, занимались в основном разведением коз, а также коров, ездили на зайцах и участвовали на поминальных скачках [Лавров, 1936, с. 127-128]. В ацанах мы имеем один из примеров мифологической устойчивой шкалы ценностей: верх — сакральное, середина — профанное, низ хтоническое.

Согласно мифу, после того как ацаны, якобы с самого начала населявшие горную Абхазию, были истреблены как богохульники пожаром волею всевышнего, «явились абхазы и заняли страну» [Инал-ипа. 1977, с. 153]. Возможно, не полностью исключается, что ацанский миф является отдаленным отражением какой-то смены населения на территории древнейшей Абхазии, хотя отсутствуют какие-либо другие материалы, научно подтверждающие такую возможность. Как известно, в ацанском мифе упоминается ватный снег, куда по воле бога попала небесная искра, вызвавшая тот страшный пожар, в котором вмиг сгорели ацаны. Ж. Дюмезиль, касаясь этого мотива в абхазских, черкесских и осетинских сказаниях, связывает его с соответствующим скифским сюжетом о пуховом или ватном снеге. Большой интерес представляет трудная и сложная проблема этногенеза западно-кавказских народов сквозь призму их мифологии, прежде всего героического нартского эпоса, широко представленного в фольклоре абхазов, убыхов, адыгов, осетин и др. (имя этого легендарного героического народа Западного Кавказа известно абхазам в основном в двух вариантах — нарты и, реже, анарты, — Нарта, Анартаа, а кое у кого из турецких абхазов и Нант; предпоследняя форма в точности совпадает с названием исторического племени анартов, упоминаемых в источниках I в. до. н. э. в долине Дуная; относят однако это балканское племя не то к кельтам, не то к фракийцам.

Согласно сказаниям, Нарты — это легендарное племя (или народ) непобедимых героев, творцы и создатели, воины и первооткрыватели, сочетающие физическую силу и совершенство с развитым интеллектом — мужчины и женщины одинаково, причем последние в ряде случаев даже превосходят первых, как это мы имеем, например, в абхазских сказаниях. Нартские сказания содержат также черты или элементы этногенетического характера. Рассказывается, например, что «современные абхазы происходят от Нартов» [Чурсин, 1957, с. 229], «от кого же еще они могут происходить». Заслуживает внимания, что древние названия ряда местностей Абхазии связаны с именами нартских героев — Гробница Сасрыквы и Скала (досл. «Место сидения»), Гунды В ущельях Гумисты и Кодора, Крепость Нарта Джьхьоу (Нарџ хьоу-Абаа) в с. Бедиа и др.

Нартский эпос — древнейший памятник духовной культуры ряда народов Кавказа, а абхазские нартские сказание считаются его наиболее архаической частью. Это обстоятельство само по себе служит одним из важнейших доказательств необычайной древности этнических корней абхазов на Кавказе. Можно предполагать, что как особая этническая группа, родственная адыгским племенам, абхазы существовали уже в эпоху формирования ядра нартского эпоса, восходящего, быть может, к III тысячелетию до н.э. и созданного не без их участия.

С другой стороны, следует иметь в виду и то, что нартский эпос отличается не только глубоким хронологическим, но и достаточно широким территориальным диапазоном — от Западного Кавказа до Восточного, где он, постепенно сходя на нет, полностью деформируется и затухает, причем носителями его являются народы разных языковых групп — кавказской (абхазы, адыги и др.), иранской (oceтины), тюркской и др. На этой территории намечаются три основных очага или центра распространения нартского эпоса — абхазский и адыгский на Западном Кавказе и осетинский на Центральном. К абхазскому центру, примыкающему в общем к адыгскому, тяготеют не только абазинские и убыхские, но и балкаро-карачаевские и сванские варианты нартских сказаний, как это будет видно из нижеследующего сравнительного обзора. Такой обзор содействует определению места абхазов в кругу родственных и соседних народов, помогает установлению степени родства и характера этнокультурных связей между ними.

Как известно, абазины в сравнительно недалеком историческом прошлом составляли вместе с абхазами единую этническую группировку с единой в основном материальной и духовной культурой. Сходные и тождественные черты мы находим и в нартском эпосе обоих народов. Ближайшие аналогии наблюдаются в системе образов, мотивах, сюжетах и т. д. Не останавливаясь на тех значительных влияниях (в основном относительно более позднего происхождения), которые оказали на абазинский эпос национальные версии осетинского и, особенно, адыгских народов, с которыми абазины в течение веков находятся в самых близких взаимоотношениях, мы здесь коротко коснёмся абхазо-абазинских схождений (Меремкулов, 1975]. Абазинские сказания, так же как и абхазские, повествуют о жизни большого нартского братства или сообщества, состоящего из 99 (100, 7) братьев во главе с вещей и вечно молодой матерью. Мать Нартов у абазин называется, как и у абхазов, — Сатаней-Гуаша (иногда просто Сана) Роль и функции её в обеих версиях сказаний во всем в основном идентичны. Главнейшим действующим лицом абазинского эпоса, как и у абхазов, является Сасрыква. И тут и там сасрыквавский цикл служит центральным ядром эпоса. Вокруг этого ядра разматываются другие сюжетные линии. Общими являются и образы Нарджхьоу (абаз. Арджхьоу), Хважарпыс (абаз. Хъабыжьы-Арпыс). Шаурдын (абаз. Шардан), Батаква (абаз. Батако), Татраш (Тотраш), Патраз (абаз. Батраз), Хмыш, Толомбак (абаз. Албак) идр. Если говорить о различиях состава персонажей, то следует заметить обилие образов, заимствованных у адыгов и осетин, но не относящихся, по всей вероятности, к древнейшему ядру эпоса; отсутствие образа сестры Нартов Гунды Прекрасной, занимающей одно из центральных мест в абхазских и убыхских сказаниях, и, наконец, умолчание о популярных среди абхазов покровителях лесов, охоты и дичи (Айргь-Ажвейпшаа)

Много сюжетных совпадений иногда вплоть до мелочей: эпизод рождения Сасрыквы из камня, женитьба Хмыша на дочери карлика, её обида и уход от мужа; сияющая рука жены Сасрыквы (Кайдух), указывающая ему дорогу к дому; полотняный мост и гибель Сасрыквы в пучине реки из-за жены, случайно убравшей свою светозарную руку; вражда Арджхьоу с Хож-Арпысом; зависть и вражда братьев с Сасрыквой; «заговор» братьев против Сасрыквы; идентичность основных подвигов Сасрыквы (с разницей в том, что в абазинских сказаниях он возвращает братьям не только огонь, но и просо — в борьбе с одноглазыми иныжами); перекатывание Сасрыквой кадки через горные хребты в Псху (в абхазских рассказах — винного кувшина) после того, как в ней заклокотал священный напиток под воздействием слов младшего ("паршивого") Нарта Кабыжа; военная хитрость, заключавшаяся в отпугивании боевого коня противника с помощью гремящих колокольчиков, навешанных по всему крупу лошади; отламывание челюсти вражеского коня; использование боевого каменного колеса (под общим названием Джинчарх); тождественность образов колоритных могучих пахарей; сходство образов чудовищных великанов и т. д.

Абазинский эпос, как и абхазский, характеризуют архаические черты. К ним относится частое упоминание меди и предметов из неё: медные заплаты на головах героев, целые строения (сарай для проса) и седло из меди и т.д. В абазинских сказаниях, как и в абхазских, большую роль играют сказочные кони, которые носят имена Аальп (адыг. Альп), Дульдул, Серый. Кони наделены разумом, речью, иногда клянутся именем божества Уашхо, с ними всадники вступают в общение, советуются. Вместе с тeм у абазин отсутствует характерное для абхазского эпоса название легендарного коня "арашь". Интересным является тот факт, что в абазинских сказаниях конь Сотраша называется оленеголовым. Перенос физических признаков огня на лошадь говорит в пользу более раннего знакомства с оленем. Об этом же говорит перенос и самого названия оленя (аҽа) на лошадь, для которой в абхазском языке не было создано нового термина, и не был он заимствован из другого языка. Этот факт говорит о том, что народ, знакомясь впервые с лошадью, назвал ее именем того представителя родной фауны, который напоминал собой коня (3). Обратимся теперь к убыхским вариантам нартских сказаний [Фогт, 1963, С.61-62].

Убыхи жили в районе Большого Сочи. Поголовно выселены в Турцию в 1864 году. Убыхские нартские сказания, как правило, являются эквивалентами соответствующих абхазских преданий и сюжетов.

У убыхов с абхазами являются общими не только сам термин «нарт» и главнейшие нартские герои, встречающиеся и в других национальных версиях эпоса, — Сатаней (убыхск. Сатания), Сасрыква и др., но и такие эпические персонажи, которые не имеются или не характерны для этих народов — Гунда Прекрасная, Нарджхьоу (убыхс. Ерешхау), Хважарпыс (убыхск. Хуазерпиш) Причем имена эти почти тождественны между собой как по содержанию, так и по своему фонетическому оформлению. Например, «Гунда — Пшдза» на обоих языках абхазском и убыхском означает «Гунда — Прекрасная».

Полное совпадение наблюдается и в некоторых сюжетах. Например, абхазское сказание о сватовстве героя Нарджхьоу почти совершенно тождественно с соответствующим убыхским рассказом об Ерешхау, Хуазерпише и Гунде — Пшдзе [Дюмезиль., Намиток, 1955, с. 38-39]. В одном абхазском (или абазинском) рассказе выведен герой по имени Сын Белого Сакуа Большие Уши. По всей вероятности, Саку (Саква) представляет собой искажение имени Сасрыква (Саусрыква). В рассказе повествуется о борьбе Саквы с властелином в лесу под названием Пшадза. Здесь великан, как и в соответствующем абхазском сказании, выполняет различные задания, в частности, загоняет гигантское колесо на большой холм, ударяя его своим боком, но в конце концов безрассудно даёт сковать себя льдом.

Записан также рассказ об «убыхском Прометее» [Климов, 1959, с. 243]. Надо полагать, что этот рассказ представляет собой один из самых западных вариантов знаменитой абхазской легенды об Абрскиле.

Удивительные совпадения мы находим в форме абхазских и убыхских присказок [Фогт, 1963, с. 37-38]. Песни, танцы, музыкальные инструменты также являются сходными или даже идентичными. В частности, полностью совпадает песенный рефрен: «уарайда, уара, уарайдара; иаурада, уара дара, уарайдара, иаурада» [Там же, с. 58] 19. Поразительные совпадения устанавливаются также между абхазскими и балкаро-карачаевскими сказаниями. Это результат глубоко уходящих культурно-исторических связей, длительного процесса взаимной этнической инфильтрации между этими разными, по языковой принадлежности, народами.

Как видно из вышеизложенного, Абхазия является одним из основных центров формирования и развития нартского эпоса. Иначе были ли бы необъяснимы как глубочайшие корни нартских сказаний в самой Абхазии, так и заметное влияние абхазов на эпическое творчество соседних народов.

С этой, в частности, точки зрения большого внимания заслуживают следы нартского эпоса в фольклоре некоторых грузинских племен — сванов и их соседей рачинцев и др. Нартские образы, сюжеты и мотивы представлены в народном творчестве сванов (7 вариантов), рачинцев (6 вариантов), хевсуров (1 вариант) и горных тушин (1 вариант).

Таким образом, в Грузии следы нартского эпоса мы находим в основном только в прилегающих к Абхазии областях — главным образом у сванов и близких к ним географически и культурно — исторически рачинцев. Наибольшее отражение собственно нартские сюжеты и мотивы нашли именно в сванском фольклоре, в котором отмечается, с одной стороны, более значительное влияние абхазских, а с другой осетинских (Сослановский сюжет) и кабардинских нартских традиций.

К абхазо-сванским этно-культурным параллелям, многочисленным и весьма выразительным, немало интересного прибавляют и материалы по нартам. Например, общими являются не только термин «нарт» [Дзидзигури, 1971, с. 84], имена героев и героинь Сатанэй (сван. «Сатанай»), Сасрыква (сван. «Сосрукв»), Шауея (сван. «Шавай»), но также мотив закаливания богатыря, заговора и борьбы Нартов против Сасрыквы, гибели последнего, его прощания с окружающим миром (волком, вороном) и пр. [Там же, с. 85].

Наличие в сванских сказаниях сюжетов и образов, которые представлены в абхазском эпосе более развернуто, являются специфическими его особенностями, отличающими от всех других национальных версий — адыгских, осетинских и др. (например, мотив игнорирования нартами Сасрыквы, их вражды с ним, особые отношения последнего с волком и др), свидетельствуют об общем древнем истоке абхазских и сванских вариантов нартского эпоса.

М Я. Чиковани, изучая нартские сюжеты в Грузии, их параллели и отражения в грузинском устном народном творчестве, исходит из того, что нартский эпос не однороден и не представляет собой изолированного явления, что одним из его возможных источников является сказка и другие виды народной поэзии, о чем свидетельствует совпадение сюжетного фонда этого эпоса и сказок, в частности грузинских. Исходя из этих положений, автор сопоставляет некоторые сюжеты и мотивы нартского эпоса с данными грузинского эпического фольклора, например, рождение из камня Сасрыквы, участие в этом акте мифического кузнеца, рассекающего камень, одновременное рождение героя и богатырского коня, месть сына за отца, смерть Сасрыквы в результате поражения камнем незакалённых колен этого непобедимого героя и др. [Чиковани, 1969, с. 226, 230, 233, 235]. Подводя итоги, М. Я. Чиковани пишет: «Приведенные данные говорят о том, что грузинский эпос содержит параллели к сказаниям о нартах, имеющие, как правило, типологический характер. Одновременно в нём прослеживаются и непосредственные отражения нартского эпоса. Трудно точно определить, когда начался процесс взаимопроникновения, но надо полагать, что это не новое явление и что оно имеет далекое прошлое» [Там же, с. 244].

По вопросу о границах распространения нартских циклов, в частности, на территории современной Мегрелии, у М. Я. Чиковани мы читаем: «Если в настоящее время мы не можем зафиксировать соответствующие тексты, это вовсе не значит, что в прошлом мегрело-чанский фольклор не был знаком с нартскими сказаниями. Существующие в мегрельском фольклоре нартские имена (Сатанай), а также непосредственное соседство мегрело-чанского населения с одним из народов — творцов нартского эпоса, а именно с абхазами, делают допустимым предположение, что нартские сказания имели отзвуки и в мегрело-чанском фольклоре» [Там же, с. 240]. К этому хочется добавить, что в Мегрелии имеется местность под названием «Санартия», основу которого составляет слово «нарт». Это же слово выступает в качестве имени в мегрельской сказке «О царе царице и их сыне Санартия» [Кипшидзе, 1914, с. 47]. Что касается проникновения в рачинский фольклор нартских сюжетов и имен, то причиной этого является, надо полагать, не столько «контакт с осетинами и кабардинцами» [Чиковани, 1969. с 242], как утверждает М.Я. Чиковани, сколько с абхазами. с которыми рачинцы издавна поддерживали многоразличные связи и отношения, тем более, что их не разделяет такой естественный барьер, как Главный Кавказский хребет, который высится между Рачой и Кабардой.

Не только имена Сатаней и Санатрия в мегрельском фольклоре, но точно так же и имя Сатанэй-Гуаша, зафиксированное Ш. В. Дзидзигури в Верхней Раче, как и имя сванского «князя» Эречхав, которое является вариантом имени оригинального героя абхазского эпоса Ерчхьоу (Нарджхьоу), несомненно проникли из Абхазии [Там же, с. 240].

При всем этом не следует слишком преувеличивать роль заимствования, надо учитывать и значение древнейших общекавказских (субстратных) фольклорных мотивов и их дальнейшую трансформацию. Е.Б. Вирсаладзе подчеркивает, что наличие некоторых эпизодов нартского эпоса в фольклоре соседних народов является результатом лишь позднейших исторических заимствований [Вирсаладзе, 1969, с. 246]. К числу же общекавказских элементов нартского эпоса она относит, например, охотничьи сказания, которые характеризуются ею не как результат перехода соответствующих мотивов из эпоса в эпос, а как «результат различной творческой переработки единого общекавказского комплекса древнейших мифологических представлений» [Там же, с. 251].

В целом абхазские сказания ближе к адыгским; совпадения с осетинскими являются более редкими и менее полными. Это объясняется глубоким этнокультурным единством абхазов и адыгов.

Как в абхазских, так и в адыгских сказаниях главными героями являются камнерожденный Сасрыква, закаленный, как и у абхазов, кузнецом, и его мать — Сатанэй. Рождение Сасрыквы сходно описывается в обеих версиях. Как в абхазских, так и в адыгских сказаниях важнейшим является цикл Сасрыквы, а его главнейшей темой — возвращение огня. При этом весь эпизод борьбы с великаном представляет почти идентичное повествование.

Вместе с тем, при наличии во всех вариантах общего ядра, восходящего, вероятно, к одному первоисточнику, нартские сказания у каждого народа имеют и черты глубокого национального своеобразия.

Своеобразие абхазских сказаний состоит в том, что здесь центральное место занимает родоначальница Нартов, безмужняя Сатанэй-Гуаша, которая играет первостепенную роль в жизни большой матриархальной общины. Производство и потребление Нартов — коллективное, хотя уже упоминается развитие индивидуальной собственности, разрушающей единство нартского общества. Оригинальным является и мотив неравенства Сасрыквы, непризнание и вражда Нартов с этим «не настоящим» сородичем. Укажем и на такие самобытные черты, как столкновение Нартов из-за сестры и по поводу раздела имущества; слабое воплощение кровной мести — классического патриархального мотива и др.

Патриархальный быт и патриархальная идеология, вообще процессы социальной дифференциации слабо отразились в абхазских сказаниях. Порядки отцовского рода сильнее отразились в адыгском и осетинском вариантах нартского эпоса, где мы находим патриархальный брак, обычай левирата и калым, патронимиальный счет родства, существование больших патриархальных семей, культ старших, патриархальное народовластие в форме общих мужских собраний (осет. — нихас, адыг. — хаса), выделение патриархального главы родовой группы, называемого адыгов «тхамадою», т.е. главою Нартов; кровную месть признанный классический мотив патриархального общества, появление покровителя мужчин-путников (осет. Уастырджи), мотив имущественного неравенства и даже начинающейся социальной борьбы.

Однако в целом нартский эпос — памятник доклассового общества, отразивший в процессе своего длительного бытования особенно последний — заключительный этап первобытнообщинного строя.

Оседлые поселения, постоянные укрепления, сооружение крепостей, множество оружия, о котором говорится в нартском эпосе, свидетельствуют об огромном значении войн в жизни населения, находившегося на грани перехода от родового строя к «военной демократии», основанной на частной семейной собственности. Это было общество, где интенсивно протекал процесс выделения отдельных богатых семей из рода и образования племенной знати. Военно-демократический строй составляет едва ли не наиболее яркий фон нартских сказаний. Вероятно, именно в эту «героическую» эпоху завершается в основном оформление нартского эпоса как единого фольклорного памятника. Однако Нарты, очевидно, еще не представляли собой выделившегося из общества «военно-дружинного слоя». Нарты, по крайней мере в абхазских сказаниях, выступают еще как единый род, племя или народ. Термин «нарты» вряд ли означает специально «воинов или героев, решительно отличающихся от мирных пастухов» (как это утверждает Я.С. Смирнова) [Смирнова, 1959, с. 64-66], а служит, возможно, обозначением какой-то родоплеменной группы или объединения.

Поразительна многонациональность нартского эпоса, выражающаяся в общности термина «нарт», ряда центральных героев сказаний (Сатанэй, Сасрыква и др.), многих сюжетов и мотивов и единой в сущности хозяйственной основы и идеологии нартского общества. По-видимому, многонациональность сказаний о нартах следует объяснить той однородностью древней западно-кавказской этнокультурной среды, в которой жили создатели эпоса в течение тысячелетий.

Этот вывод об этническом и культурном единстве древнего населения Северо-Западного Кавказа подтверждают данные антропологии, лингвистики, археологии и этнографии. Вместе с тем невозможно не учитывать и того, что различия этнического порядка имеют многовековую историю.

То, что является общим для всех национальных вариантов нартского эпоса, очевидно, и является наидревнейшим. Таким объединяющим элементом выступает, прежде всего, все еще загадочное название «нарт», а также некоторые из основных сюжетов и собственных имен (Сатанэй, Сосруко и др.). По мере развития этнической дифференциации, все сильнее начинают проявляться национальные особенности: у каждого народа эпос пополняется новыми самобытными сюжетами, героями и пр.

В частности, этимологию некоторых имен героев абхазского эпоса можно объяснить только исходя из данных абхазского языка. Таковы, например, Хважарпыс — «Рододендроновый молодец», Цвицв — "Строгающий (палочку)", Нарджхьоу и др. Эти имена, связанные иногда с архаическими религиозными (например, тотемическими) представлениями, относятся к древнейшему слою абхазской лексики, образовавшемуся задолго до новой эры.

Многие из важнейших абхазских культурно-исторических терминов, в частности, почти вся религиозная ономастика, относящаяся также к древнейшей части основного словарного фонда языка, являются самобытно-абхазскими: названия божеств, связанных с охотой (Ажвейпшаа), пчеловодством (Анана-Гунда), ранней стадией развития скотоводства (џьабран — «Мать коз»), (Жәабран «Мать коров»), земледелием (џaџa) и др. Они не встречаются в языке родственных племен, в том числе адыгских. Подобные примеры также служат подтверждением глубокой давности выделения абхазов как особой, самостоятельной этнической единицы.

Данные нартского эпоса свидетельствуют о том, что абхазо-адыгские племена некогда составляли тесную этническую группировку и занимали сплошную территорию не только в границах современной Абхазии и сопредельных районов Закавказья, но и на прилегающей к ней с севера значительной площади за Кавказским хребтом. В этом отношении представляют интерес абхазские топонимы Ашвы (Ашәы), Страна Ашвы (Ашә-тәыла), Поле Ашвы (Ашә адәы). Как отмечал еще Л.Г. Лопатинский, так абхазы называли весь Северный Кавказ.

Почти весь инвентарь абхазских дольменов близок к инвентарю знаменитых северокавказских курганов: это также указывает на этническую однородность населения всего Северо-Западного Кавказа в неолитическую эпоху. Общеизвестна необычайная близость замечательных колхидской (территория современной Западной Грузии, в том числе Абхазии), прикубанской и кобанской (территория центрального Северного Кавказа, в том числе Осетии) синхронных археологических культур, расцвет которых падает на первые века первого тысячелетия до н.э., когда, по-видимому, в основном завершается формирование нартского эпоса.

Установлено, что основной комплекс цебельдинских археологических материалов, исследованных покойным М. Трапш, обнаруживает ближайшие связи с предшествующими родственными колхидской и кобанской культурами в одинаковой степени. Из этого факта вытекает, что очерченную территорию от Западной Грузии через Кавказский хребет до современной Северной Осетии занимали в древности племена, очень близкие между собой по культуре, а, возможно, и по языку.

На последующее этническое развитие народов Кавказа, особенно Северного Кавказа, оказывали влияние как внутренние процессы дифференциации и консолидации, так и многочисленные вторжения различных иноплеменных масс (скифы, сарматы, аланы, гунны, хазары и др.). Они повлекли за собой уничтожение многих местных племен; уйдя в горы, сумели сохранить свою самостоятельность. Западное Закавказье было в основном избавлено от этих нашествий, что, в частности, содействовало усилению абхазов в период раннего феодализма, их консолидации в сравнительно крупную народность.

З. «Жалкий абхаз»

Характерно, что в некоторых памятниках абхазского устного народного творчества — эпоса, сказках и др. встречается этноним «абхаз» (апсуа).

Это единственный случай, когда в нартском эпосе упоминается название современного нам народа. Этноним «апсуаа» в абхазских сказаниях встречается несколько раз. Например, муж Сатанэй-Гуаши, могущественный пахарь-великан презрительно называет величайшего из Нартов Сасрыкву «несчастным абхазом» (апсуа ччиа). Иногда великаны, не видя еще его, чувствуют «запах (дух) абхаза» (апсуа ифҩы).

Еще чаще, чем в нартском эпосе, этноним «апсуаа» (абхаз) встречается в абхазских народных сказках, тоже, как правило, в форме «жалкий (несчастный) абхаз» (апсуа ччиа). В одной из них, которая называется «Абхаз и черт», по дороге встретились эти два персонажа. Между ними возник словесный поединок, в котором абхаз показал себя незаурядным полемистом, остроумным и находчивым. В конце черт признается: «Хай! Значит, ты победил меня, абхаз?!» [Шакрыл, Бгажба, 1940, с. 446-447]. Разные версии этой повестушки встречаются в повествовательном фольклоре и других народов Кавказа и за его пределами. В другой сказке — «Несчастный абхаз и черт» — первый персонаж, тоже благодаря своей хитрости и находчивости, одерживает блистательную победу над своим вечным соперником непревзойденным мошенником и плутом (договоренность состояла в том, что один из спутников будет вести другого на плече, пока тот не пропоёт до конца свою песню) [Шакрыл, 1975, с. 395-396,464].

Как мы видим, выражение «жалкий», «несчастный», нередко применяемое в памятниках абхазского фольклора к действующим лицам из «абхазов», является по существу всего лишь «метафорой наоборот»: мифологический «абхаз» предстает перед нами не бедным и не жалким, горемычным страдальцем, а напротив, необычайно жизнеспособным лицом, превосходящим по своим физическим и умственным данным самого беса и сатану.

Итак, согласно исторической памяти народа, Абхазия населена, что называется, с первых дней творения. Здесь жили «лесные люди» И великаны, легендарные нартские богатыри и карликовое племя ацанов. Приходили и уходили многие племена и народности. Все эти мифические и исторические народы жили здесь, но потом исчезли. А сами абхазы жили и живут на этой земле, которая с древнейших времен связана с их именем.

4. Предания об этногенетических связях абхазов
(Египетская, арабская и другие версии)

Приведем записанные в самое разное время предания абхазов, адыгов (черкесов) и др., касающиеся происхождения этих народов.

К сожалению, они не полностью исчерпывают всего того, что создано устным творчеством в этом жанре. Кроме того, большинство преданий записано сравнительно недавно — в XIX — ХХ вв. — и не всегда с достаточной полнотой и точностью. Иногда перед нами лишь беглый пересказ основного содержания, записанный к тому же не специально, а вкратце и мимоходом, в связи с изложением какого-нибудь другого вопроса. Тем не менее, наши материалы, как предания глубокой старины, в той или иной степени все же заслуживают внимания этногенетика. Нижеследующие тексты излагаются по порядку номеров — сперва абхазские и абазинские, потом черкесские, а в конце даются итоговые замечания.

Почти у всех родственных народов Западного Кавказа — абхазов, абазин, убыхов, адыгейцев, кабардинцев — имеются аналогичные предания — об их приходе с арабского востока, из Египта, Месопотамии, Аравии и др., в частности, записанные автором этих строк.

№ 1

Едва ли не самым ранним этногенетическим преданием, записанным из уст местных жителей Колхиды и отчасти со слов египтян, является широко известный рассказ Геродота об египетском происхождении колхов. В античной литературе довольно долго и прочно держалось это высказывание «отца истории» об одноактном переселении колхов из Египта. Например, Дм. Бакрадзе во второй половине XIX в. писал: «Абхазцы получили свое начало от египетской колонии, которую Сезострис великий в XII в. до Р.Х. водворил на берегах Понта Эвксинского, в доказательство чего некоторые из новейших авторов указывают на сходство абхазских физиономий с чертами лица, сохранившимися на египетских мумиях, на удержавшиеся в их языке коптские слова, на обычаи, общие в жизни обоих народов, и даже на некоторые древние колхидские монеты, имеющие стиль египетских монет» [Бакрадзе, 1860].

Египетский царь Сезострис, или Рамзес II, живший в XIII в. до н.э., совершивший свои нашумевшие в древности походы, со своим войском «прибыл, — пишет Геродот — к реке Фасису; я не могу с точностью сказать, сам ли царь Сезострис, отделив некоторую часть своего войска, оставил там для заселения страны или же некоторые из его воинов, недовольные его странствованиями, остались на реке Фасисе. Ведь колхи, очевидно, египтяне: я высказываю это мнение, сам пришедши к нему прежде чем слышал от других, а так как это заинтересовало меня, то я расспрашивал тех и других, и колхи лучше помнили египтян, нежели египтяне колхов. Египтяне говорили, что, по их мнению, колхи происходят от Сезострисова войска. Сам я предположил это потому, что колхи темнокожи и курчавы. Впрочем, это ничего не доказывает, так как есть и другие народы с подобными приметами. Гораздо важнее то обстоятельство, что колхи, египтяне и эфиопы одни из всех людей искони совершают обрезание... Сирийцы... и соседние с ними макроны говорят, что недавно научились этому у колхов. Теперь я приведу еще другое доказательство родства колхов с египтянами: они и египтяне одни только обрабатывают лен и притом одинаковым способом, и вообще весь образ жизни их и язык представляют взаимное сходство. Колхидское полотно у эллинов носит название сардоничного, а привозное из Египта называется египетским».

Однако допускаемое Геродотом отождествление колхов с египтянами считается в науке плодом научного недоразумения [Латышев, 1947, № 2, с. 156].

№ 2

Яков Рейнеггс в XVIII в., а после него бар. Аш в 1830 г. также зафиксировали легенду об африканском происхождении абхазов. «Сами абхазцы, — писал последний, — не согласуются в своем происхождении: некоторые полагают оный от армян, другие же подтверждают, что предки их были выходцами из Египта или, может быть, из Абасинии, ибо абхазцы себя называют Абсне» (4).

Согласно новому варианту этого предания, записанному недавно мною в с. Бзыбь Гагрского района, абхазы вышли из Абиссинии. Рассказывают, что некогда жители Абиссинии, совершившие преступления, ссылались в район современной Мюссеры (по-абхазски Мсра, Гудаутский район). Пункт, где их высаживали, называется «Местом наблюдения за кораблями» (Апшырҭа). Сюда раз в год прибывал корабль с новыми преступниками и увозил отбывших срок наказания. С нетерпением ждали ссыльные прибытия корабля и перед этим посылали на высоту человека с медной трубой, чтобы он, заметив приближающийся корабль, затрубил и оповестил всех. Эту обязанность несли все по очереди, чтобы корабль не проплыл мимо. Шло время, и постепенно многие ссыльные стали привыкать к своему новому местожительству. Оно им понравилось, т.к. здесь была хорошая плодородная земля, было много лесов, полных пчелами и всякой дичью. В конце концов, они отказались от возвращения на родину и попросили команду очередного корабля передать царю Абиссинии их просьбу отправить к ним их жен и сестер. Царь согласился, но их жены, боясь обмана, отказались ехать. Они решили, что их отправляют не к мужьям, а на тяжелые работы. Тогда царь дал им бумагу, в которой было дано обещание, что никто их не заставит работать. Только после этого они согласились ехать к мужьям (5).

№ 4

Наибольшее распространение имеет у абхазов следующее предание, записанное мною со слов У.С. Куруа (6).

Абхазы вышли из страны «арапов» (Рапстан). Эти арапы делились на две группы: черных и белых. Абхазы произошли от последних. Черные придерживались закона: око за око, зуб за зуб, и на этой почве между черными и белыми возникла война. Потерпев поражение и вынужденные покинуть родину, белые направились на север. Шли долго. Однажды они ночевали на большой поляне. Вдруг ночью одна старуха просыпается и, рыдая, говорит:

— Хазаратаалы преследует нас на своем коне Дулдул, перережет нас всех своей саблей (Хазаратаалы считался святым военачальником среди арапов).

— Если ты это узнала, то ты должна знать и то, как от него избавиться. Что же нам делать? — обратились к ней гонимые.

— Принесите мешок пшеничной муки, соль и сито. Ничто, кроме хлеба-соли, нас не спасет, — сказала вещая старуха.

Тут же подали ей все то, что она потребовала. По ее распоряжению, весь народ разместился посреди поляны, а она обошла сородичей кругом, сея через сито муку и соль. Когда же на горизонте показался Хазаратаалы, она вышла вперед и опустилась на колени. То же сделал и весь народ. Хазаратаалы на Дулдуле летел прямо на них, размахивая саблей. Но конь его вдруг остановился, как вкопанный, не смея переступить хлеб-соль. Тем временем старуха обнажила свою грудь и, обращаясь к грозному преследователю, сказала:

— Сын мой, не это ли взрастило и тебя? Не убивай нас! Отпусти, мы уходим, никому зла не желаем!

Так и не удалось Хазаратаалы добраться до них. Не смея наступить на хлеб-соль, он повернул и ушел обратно, сказав:

— Сегодня, покидая нас, вы повернулись к нам спиной, но пусть со временем снова обернетесь сюда лицом!

А белые люди, двигаясь дальше, осели временно на земле «армян». Но последние напали на них и многих истребили. Отомстив им, когда те были собраны в большом храме, белые отправились дальше и достигли Кубани (в одном варианте — Псху) Почувствовав, однако, что не могут вынести здешнего холода, они отправили гонцов на поиски теплых мест. Последние попали в Абхазию, которая в то время была вся покрыта лесом. Они обосновались сперва на Лыхненской поляне. Затем из-за гор постепенно стали стекаться к ним и другие их сородичи. Так заселили всю страну. Но часть из них все же осталась на севере — это абазины (7).

№ 5

В одном из абхазских нартских сказаний повествуется о походе Нартов в страну черных «арапов» (apaпкya) с белыми зубами и о том, как они подружились с ними. И как «арапы» вместе с нартами прибыли затем в Абхазию, где и осела часть из них (их потомками являются будто бы те негры, которые до недавнего времени жили в с. Адзюбжа Очамчирского района).

№ 6

Кутолский старец К.У. Куталандиа рассказывал такой вариант легенды.

Некогда абхазы жили у арабов. Оттуда они убежали. За ними погнался святой и догнал их в Абхазии. Испугались абхазы, что покарает он их и, спасаясь от гибели, рассыпали на его пути раскрошенный хлеб-соль. Ни мчавшийся на араше святой, ни его конь не посмели переступить такую преграду. И святой изрек:

«Эй, гиди, умбарак! Пусть тот, кто не чтит тебя (хлеб-соль), погибнет от голода! А кто чтит тебя достойным образом, да не останется никогда без куска хлеба! И пусть эта земля будет спасительницей страждующего!»

Абхазы усыновили святого, дав ему прикоснуться губами к груди своих женщин. После этого он оставил их в покое и вернулся к себе.

Вот так Абхазия стала благословенной страной. Многие ее топтали, но всегда она восставала из-под сапог насильников (8).

№ 7

В одном из вариантов этой легенды, приводимом в записи В. Чалмаза, говорится, что абхазы в старину жили в Мысыре (Мсыре), то есть Египте и в окрестностях его. У них был свой царь, который взял на воспитание сына какого-то соседнего великого царя. При отсутствии царя-воспитателя мальчику во время игры выкололи глаз. Боясь гнева царей, абхазы покинули свою страну, решив поселиться где-нибудь далеко в другом месте, и двинулись на север. Дальше повествуется о погнавшемся за ними на араше пророке, о хлебе-соли, которую переступить он не смог, а затем в основном как в нашем варианте.

№ 8

Предания о своем арабском или аравийском происхождении знают многие народы, у которых мусульманство пустило глубокие корни. В частности, эти сюжеты и версии у адыгских (черкесских) племен также имели всеобщее распространение.

Князь повторил нам историю происхождения названия "черкес". История эта — скучная (или, по крайней мере, смешанная с легендами или сказками), но она имеет такое всеобщее распространение (Потоцкий в 1797 году слышал часто эти предания в Кабарде), что заслуживает некоторого внимания. Черкесы, албанцы и курды, гласит легенда, являются потомками трех братьев князей Арабистана. Один из этих братьев каким-то образом лишил одного человека глаза, и последний отказался от всякого другого удовлетворения, кроме «око за око». Дело было представлено на суд Камефа Омара, который решил, что потерпевший имеет право требовать соблюдение закона возмездия — «око за око». Вследствие такого решения все братья бежали из своей страны в Кара-Хисса (Малая Азия). Там до них дошла весть из Арабистана о том, что они могут вернуться в свою страну, так как изувеченный человек согласен на всякое возмещение причиненного ему зла, какое они предложат, но братья, однако, решили искать счастья в других местах. Когда они покидали дом, они обрели себе убежище, каждый произнес слово, от которого и произошло имя его народа (Дж. Ст.).

№ 9

Вот начало одного из адыгских (кабардинских) преданий: «Мы адыги. Адыги — народ очень древний, народ прекрасный. Самые красивые из людей вышли из нашей адыгской среды. Наш род начинается (еще) с Нуха-пророка. Мы от Гумыра произошли, мы Гумыра дети. Гумыр Яфиса сын. Яфис же Нуха-пророка сын. Шесть тысяч лет адыгское племя чистым идет. С тех пор наша родина — этот Кавказ золотой. Наши (древние) предки (нашу) родину «Iуэ дышэ» и «Междуморье») называли» [Налоев, 1978, с. 188-189].  

№ 10

Согласно другому преданию, правящий класс адыгов произошел от выходцев из Египта, где они княжили. Разгромленные турками, они якобы бежали оттуда и, появившись (после некоторого пребывания в Крыму) у адыгов, «навели среди них порядок». И организовали государственную власть. Шестым представителем этой династии был Инал Одноглазый, который, как полагают, являлся личностью исторической (предположительно XIV-XV вв). От него вели свое происхождение кабардинские феодалы [Талпа, 1936, с. 628-629].

№ 11

Существует очень интересный адыгский вариант легенды об Хазаратаалы, переданный Н.Каменевым: «В окрестностях Синопа и Анатолии обитало неизвестное по происхождению племя, поклонявшееся Тлепшу, богу огня, и Мезитху, богу лесов. Племя это не было многочисленным, но отличалось богатством и крепкою, как сталь, организацией, под управлением старейшин, которым доступны были все тайны природы. Когда в Анатолии началось распространение ислама, пророк Магомет послал своего полководца Хозрет-Али к Синопу. Здесь полководец собрал старейшин племени и предложил им принять ислам под угрозою наказания мечом и огнем. На это предложение и угрозы мудрейшие старейшины ответили молчанием. ХозретАли повторил свое приказание. Старейшины молчали.

Взбешенный полководец, в порыве гнева, схватился за рукоять меча, чтобы тут же наказать дерзких ослушников. Меч также оказал молчаливое сопротивление и остался в ножнах, несмотря на все усилия могучего воина вынуть его. Произошло нечто чудесное. Разгневанный полководец не обратил на это внимания и пришпорил своего одаренного сверхъестественными свойствами коня Дульдуль, чтобы раздавить упорных молчальников. Но и всегда послушный чудесный конь не двинулся с места. Тогда и Хозрет-Али понял, что это было чудо. Считая старейшин отверженными богом людьми, полководец Магомета оставил край, а старейшины созвали народ и воздали хвалу Мезитху, богу лесов, хранителю таинственной тишины их» [Щербина, 1913, С. 16-17].

№ 12

В 1962 г. автором этих строк записано новое предание о двухэтапном переселении шапсугов из Бл. Востока. Из Сирии (Шам), где будто бы находилась первая родина этого племени (Шаампсыг). Предводительницей переселенцев являлась молодая героиня по имени Хараба. Умирая, она велела похоронить ее в таком месте, где вынутая земля вся бы улеглась обратно в могильную яму вместе с ее телом.

№ 13

Следует отметить и неожиданно всплывающий в легендах мотив родства народов северо-западного Кавказа с арнаутами, то есть албанцами. Среди последних существует предание об их кровной общности с абхазами. Подобный же мотив был отмечен увлекавшимся всякого рода фантазиями польским автором Теофилом Лапинским у северных и южных «абазов», то есть у адыгов и абхазов. У некоторых черкесских племен также довольно широко бытовали предания (видимо, неизвестные в Албании), рассказывающие об их (то есть черкесов и албанцев) едином происхождении.

Так, в первой половине XIX века Т. Лапинский, основываясь, как подчеркивает он сам. «исключительно на народных преданиях», так рассказывает о происхождении северных (адыге) и южных абазов. По его сведениям, абазы родственны с шуханетами и осетинами, считают себя за один народ с арнаутами (албанцами), у них существует предание, что два брата со своими семьями пришли с юга к реке Ефрату, откуда один направился на северо-восток, а второй на северо-запад (9).

№ 14

В одном шапсугском предании говорится о прибытии арнаутов на восточные берега Черного моря.

Когда-то, очень давно, гласит предание, приводимое по записи Л.И Лаврова, где-то в Месопотамии или Аравии, было Арнаутское царство. У царя арнаутов было два сына. Однажды, играя, один царевич нечаянно выбил другому глаз. А закон требовал око за око, руку за руку, — голову за голову. Боясь мести, царский сын сел со своими товарищами на корабль и поплыл через море. Долго плавали они по волнам, пока не пристали к берегу в том месте, где теперь г. Анапа [Лавров. 1936. с. 127-128].

Интересно, что название «Арнаут» сохранилось в Западной Абхазии в качестве одного крестьянского фамильного имени (сел. Лыхны Гудаутского района).

№ 15

А вот что говорит старая албанская легенда.

«На юге от реки Ефрат в незапамятные времена жили два семейных брата. Были они очень богаты: не было счета их коням, верблюдам, рабам. Но вот разгневался творец на эту землю и послал засуху. Погибла большая часть стад, умирали с голоду люди. И тогда братья, в поисках новых мест, пошли на север. Дошли до высоких гор, где буйные потоки мчатся по дну пропастей, а седые облака разрывают грудь свою с вершины бесплодных скал.

— Это и есть обетованная страна! — сказал один брат. — Видишь, сколько тут воды? Засухи нечего опасаться! И травы всегда хватит для наших стад!

Но другой брат не захотел оставаться, и они расстались.

Старший — его звали Абхазом — остался в приглянувшихся ему горах Кавказа, младший — его звали Наутом пошел дальше, обошел Черное море, пересек Балканы. И, наконец, увидел горы, походившие на те, которые задержали Абхаза.

— Эти горы будут моими и детей и внуков моих! — сказал Наут.

И раскинул свой стан там, где теперь стоит город Эльбассан. От старшего, Абхаза, пошло самое воинственное племя Кавказа — абхазы, родные братья албанцев. От Наута пошли арнауты, или албанцы, — самое неукротимое племя в мире» [Первухин. 1916. с. 172].

№ 16

Засвидетельствовано еще одно этногенетическое сказание, которое выводит «абазов», то есть всех абхазов и адыгов из бассейна какой-то великой реки, называемой Абаза или Аваза, которую по контексту предания можно принять скорее за Ефрат, чем за Алазань.

Согласно этому преданию, абазы некогда обитали на большой реке Абаза (Алаза), впадающей в Черное море и за несколько сот лет переселились на северо-запад, ближе к берегам Черного моря, причем при своем продвижении на север они встретили армяно-грузинские, греческие и генуэзские поселения вдоль берегов Черного моря, смешиваясь при этом со здешними жителями (10).

№ 17

Турецкий ученый и путешественник XVII в. Эвлия Челеби в своей книге подробно излагает содержание еще боее ранней письменной мусульманской версии предания о происхождении черкесов, абхазов и лазов от одного общего арабского предка. По этому преданию, предком абхазов был Абази — пятый сын некоего из арабов по имени БашаМелек, бывшего в 647 году (около 25 года хиджры) владетелем Ятреба, Басы и Сабы. По смерти отца сыновья по обстоятельствам вынуждены были бежать в Антиохию, затем в Албанию, оттуда в разные стороны, Конию и Константинополь. В конце концов, Абази досталась страна, называемая его именем, т.е. Абхазия (11).

№ 18

Древнейшие греки знали предание и о "палесгийском" происхождении некоторых племен Кавказского Причерноморья — гениохов и зигов ("... гениохи и зигии, чада земли пеласгийской...»; «...гениохи и зигии племя очень дикое, происходящее, по преданию, от пеласгов» и др.) [Латышев, 1947, № 1, с. 240-251].

№ 19

Высказывания о "греческом происхождении" абхазов встречаются еще у некоторых авторов первой четверти XIX в. Вот, например, что писал Гамба: «Искусство постройки кораблей на побережье Черкессии и Абхазии значительно более развито, чем на берегах Хопи и Фаза. В Сухум-Кале мы заметили на берегу три таких корабля, которые во времена Страбона назывались «Камара» и плавали по Черному морю, нагруженные множеством пиратов. Двадцать четыре гребца свободно размещаются в своих ладьях, но т.к. в настоящее время суда эти не удаляются на большое расстояние от берега и выходят в море обычно только в хорошую погоду, то уже не ставят небольшой наклонной крыши для того, чтобы защитить себя от волн во время сильных бурь. На таких ладьях готы, основавшиеся в III веке в Крыму, причалили к берегам Азии. Эти ладьи, неизвестные в Мингрелии и сохранившиеся по традиции у черкесов и абхазов со времен самых древних, не являются ли новым доказательством греческого происхождения народов, обитающих по берегам Черного моря от Анапы до Илори?» [Инал-ипа, 1965, с 579].

№ 20

В исторических преданиях, которые имеют широкое распространение среди абхазов (в особенности абжуйцев), содержатся сведения, дающие основание полагать, что некогда (в античную эпоху или, скорее, в раннесредневековый период) господствующую прослойку части населения тогдашней Абхазии составляли греки или византийцы (надо полагать, что в преданиях имеются в виду именно последние, т.е. византийские греки). Одно из таких преданий гласит следующее.

В далеком прошлом Абхазия находилась под властью грека (абырзен икын). Греком сооружена каменная стена, проходящая по подножью южноабхазских гор. Должно быть, он построил ее, чтобы, прикрываясь, с одной стороны, стеной, а с другой — горами, защищаться от нападения внешних врагов.

Однажды к этому греку явился абхазский князь Ачба сo своей женой.

— Уступи мне свою жену, — сказал грек, очарованный, должно быть, красотой княгини.

Жена князя посоветовала ему сказать греку так:

— Если я отдам тебе жену, то и ты должен взамен подарить мне что-нибудь из того, что я захочу.

На этом согласились. Ачба выдал свою жену за грека, который взяв ее с собой, покинул сам пределы Абхазии. Так князь Ачба добился получения всей территории современной Абжуйской Абхазии — от р. Кодор (Наа) до р. Ингури (или Сатанджо) (12).

№ 21

Есть предания и мифы о местном, кавказском происхождении абхазов. По рассказу старого гагрского жителя А.Ч. Цколия, первые абхазы появились непосредственно здесь, в Абхазии, из почти соседней Анапы (апсуаа дахьыҭнагаз Анапа ауп). Первоначально абхазы обитали в пределах Анапы. И вдруг однажды к ним явились представители какой-то государственной власти, согнали их всех в одно место и предложили выселиться. Невозможно было устоять против превосходящих сил противника, и под их давлением абхазам пришлось покинуть свой край. Покидая Анапу, они сказали, что куда бы не занесла их судьба, они никогда не забудут своей Анапы, и каждый из них взял с собой по горсточке (напык-напык) родной земли. Двигаясь по берегу моря, они дошли до Абхазии, которую избрали местом своего жительства. Те, которые расселились по Бзыбской Абхазии, как были абхазами, так и остались ими, а другие попали в Мегрелию и стали мегрелами. Мегрелы произошли от абхазов... (13)

№ 22

Многие в Абхазии передают друг другу варьирующий мифологический рассказ о первичном распределении богом исконных этнических территорий. Предполагается, согласно этому преданию, что каждый народ населяет ту землю, которую получил от всевышнего во время первоначального распределения мест обитания и других благ земли. Рассказывают, в частности, что когда бог (или его представитель, праведный или пророк под именем «апаиамбар» ) раздавал праотцам современных народов «наследственные имения», представитель абхазов явился к нему с опозданием.

Все удобные участки уже были разобраны, и он должен был остаться без места постоянного жительства.

— Где ты был? — спросил Бог.

— Принимал и провожал гостей, — ответил тот.

— Гость или земля? — заметил небожитель.

— И земля для человека, и человек для человека, не так ли, господи, — был ответ.

Подумал бог и говорит:

— Уступаю тебе тот кусок, который я хотел сохранить для себя. И это земля, и все, что находится на ней, и все блага мои отныне и во веки да будут с тобой! — так благословил создатель абхаза за его радушие и бескорыстное гостеприимство.

И вот, гласит конец легенды, с тех пор и живут абхазы в своем божественном крае, который они до сих пор именуют «Страной души» (Aпсны) (14).

* * *

Сравнивая абхазские, абазинские, адыгские (черкесские) и албанские версии приведенных преданий о выходе этих народов (абхазов, абазин, черкесов и албанцев) с далекого юга, мы видим, что они имеют, как видно по всему, один общий источник своего происхождения, чем и объясняется порой значительное сходство главных мотивов и образов, представленных в рассматриваемых фольклорных памятниках.

Общим является прежде всего идея восточного происхождения абхазо-адыгов и мотив столкновения их с арабским миром, как и предполагаемое движение предков упомянутых народов с юго-востока на северо-запад. Различия в этом отношении касаются в основном локализации событий. Например, в абхазских и абазинских вариантах действие происходит то в Аравии или Месопотамии, то в Египте, в черкесских — в Арабистане, Сирии, но чаще ближе к Кавказу — на территории Малой Азии (Анатолия или г. Синоп). Главным действующим лицом абхаза-черкесских преданий выступает также одно и то же лицо по имени Хазарат-Али (у абхазов) и Хозрет-Али (у черкесов). Одним и тем же прозвищем нарекают и абхазы, и черкесы также легендарного коня святого — Дул-Дул (у абхазов), Дуль-Дуль (у черкесов)

Разница в содержании преданий состоит, главным образом, в том, что убегающие от арабов абхазы или черкесы покидают свои насиженные места в Арабистане по мотивам кровной мести. Что же касается албанцев, то в их легендах причиной, побудившей к переселению братьев, явилась страшная длительная засуха, охватившая всю их страну. Вместе с тем следует отметить, что в некоторых черкесских вариантах совершенно отчетливо, а в абхазских несколько завуалировано причиной непримиримого столкновения между двумя мирами — абхазо-черкесским с его богатейшей системой язычества и мусульманским Востоком — является идеологический вопрос, то есть вопрос веры.

Все это вместе взятое показывает, что рассмотренные абхазо-адыгские памятники фольклора восходят по своему генезису ко времени интенсивного распространения мусульманской религии у народов Западного Кавказа. Создается впечатление, что мусульманские проповедники всеми средствами внушали местному населению мысль о том, что оно связано генетически с арабами, одной с ними крови и что вера также должна быть у тех и других одна, общая. Вряд ли такие предания могли возникнуть на почве древнего фольклора. В основе их лежит, по всей вероятности мусульманская письменная традиция, нашедшая свое отражение в сочинении Эвлия Челеби, опиравшегося, в свою очередь, на более ранние источники.

Вполне может быть, что предание об Хазарат-Али является трансформированным вариантом значительно более древней местной легенды о южном происхождении абхазов и черкесов, которая позднейшим арабским влиянием приобрела свой нынешний облик.

Можно предполагать, что упомянутый выше персонаж предания, который в абхазском варианте выступает под именем Хазарат-Али, а в адыгском — Хозрет (Азрет)-Али, является исторической личностью. Ею мог быть Али ибн Аби Тлиаб (600-661) — четвеотый «праведный» Халиф Арабского халифата (665-661), двоюродный брат и зять пророка Мухаммеда, женатый на дочери последнего Фатьме, проповедник и ученый, государственный деятель, военачальник и мудрый наставник. Он считается одним из первых мусульман. Мусульмане-шииты объявили его своим первым имамом. Образ его в дальнейшем приобрел характер сказочного богатыря и чудотворца, а некоторые религиозные секты даже обожествляют его и придают ему еще большее значение, чем самому «посланнику аллаха». Вообще связи абхазов с арабами, в том числе религиозные, имеют длительную историю. Надо полагать, не вполне соответствуют действительности, встречающиеся в научной литературе, в том числе и в одной из работ автора этих строк, утверждения о том, что непосредственно в Абхазию ислам начинает проникать, по-видимому, с XVI века, с начала господства здесь султанской Турции (Ф.И. Успенский).

На самом же деле есть основания предполагать, что первые семена ислама попадают на абхазскую почву не через посредство кого-либо, а непосредственно от самих арабов, то есть задолго до появления турок не только в Абхазии, но и в Малой Азии. Именно переплетением и взаимовлиянием язычества, христианства и ислама объясняются во многом особенности сложного пути духовного развития абхазов средневекового периода.

Как указывал акад. Ф.И. Успенский, «мусульманство имело громадное влияние на судьбу самого православного христианского мира, так как распространилось по тем областям, которые искони были христианскими» [Георгика, с. 106].

Точных сведений о первом проникновении ислама в Абхазию не имеется. Поэтому, не располагая прямыми указаниями, мы вынуждены опираться на косвенные источники.

Как известно, ислам возник в Аравии в самом начале VII века. Магомет впервые около 610 года выступил с проповедью новой религии, а всего лишь через несколько десятилетий — арабы уже были в Абхазии.

Еще до этого — в середине VII в., абазги вместе с другими союзниками Византии (аланами и хазарами) защищали против арабов византийскую фему Армениакос на Ефрате. А на рубеже VII-VIII вв. абхазам пришлось столкнуться с арабами уже на своей собственной территории — в течение около 40 лет они занимали крепости в бассейне Кодора. Византийский историк Феофан Хронограф сообщает, что в начале VIII в. арабы уже владели Иберией, Лазикой и Абазгией [Каганкатваци, 1861, С.261].

В конце 20-х годов VIII в. арабские завоеватели во главе с Джахаром абн-Абдумахом два раза топтали земли Апсилии, вторгаясь в Хазарию, по-видимому, через Клухорский перевал [История, 1957, с. 112].

Во второй половине 30-х годов (736-738 ГГ.) арабские полчища свирепого Мурвана ибн-Мухаммеда, разорив Картли и Лазику, вступили в Абхазию. Прорвав Келасурскую стену и заняв совр. Сухуми, они подступили уже непосредственно к Абазгии, осадили Анакопийскую крепость, где были разбиты абхазо-грузинскими войсками, оборонявшими крепость.

Нет сомнения в том, что во время этих походов и оккупации части Абхазии арабы усиленно распространяли здесь мусульманство и что рассмотренные выше предания о «святом» полководце Хазарат-Али представляют собой определенное отражение этих событий, которые, однако, в конкретных культурно-исторических условиях тогдашней Абхазии не могли повлечь за собой победу ислама над процветающим христианством.

В отличие от многих других завоеванных арабами стран, Закавказье, Иран и Средняя Азия так и не были арабизованы. «Напротив, поселившиеся в этих странах арабы позже ассимилировались с местным населением и восприняли его культуру» [Там же, с. 137].

Полной арабизации не было, но в некоторых местах Закавказья оседали иногда «целые арабские племена, захватывая окрестные селения и заставляя население вносить феодальную ренту главе племени и племенной знати. Местные крестьяне, которых завоеватели презрительно называли улудж (деревенщина, мужики), были обложены поземельной податью (Харадж) Но ислам в странах Закавказья распространялся крайне медленно»[Инал-ипа, 1965, с.281].

Такое оседание могло иметь место и в Абхазии. В состав абхазского населения, может быть, вошел какой-то, надо полагать, очень небольшой процент ранних мусульман из состава осадивших Анакопию войск Мурвана или из числа тех арабов, которые в конце VII -начале VIII в. в течение нескольких десятков лет занимали абхазские укрепления по Кодору.

Эти арабы могли до своей полной ассимиляции распространять здесь мусульманство, передавать местному населению и некоторые другие элементы своей национальной культуры, включая различные исторические предания. Некоторые мужские и женские арабские личные имена и другие термины (в том числе тот же харадж, отсюда абх. ахардж — расход), которые до сих пор сохранились среди абхазов в немалом количестве, восходят, вероятно, к тому времени.

Но арабское влияние не идет ни в какое сравнение с древнегреческим влиянием в этническом, социально-экономическом и культурном развитии племен северо-восточного побережья Черного моря, что отчасти мы видим по тем фрагментам письменной и устной традиции, которые были приведены выше. Не исключается, что какие-то элементы или слои этих многовековых фольклорных традиций восходят к самой античности, ко времени греческой колонизации нашего побережья, имевшей, как хорошо известно, огромное значение в жизни местного населения. Все это, однако, заслуживает специального историко-филологического исследования.

5. Отражение моря в абхазской мифологии

Необычное развитие мореходства в прошлом у абхазов и связанная с этим богатая оригинальная терминология, своеобразное отражение моря во многих древних памятниках абхазского фольклора и архаических молитвенных текстах неоспоримо свидетельствуют о непосредственном ("интимном", по выражению Н.Я. Марра) общении абхазов с морем с древнейших времен.

Как известно, молитвы-песни, заклинания относятся к древнейшему фонду народной словесности. К таким памятникам относится «Божья песнь», которую абхазы пели во время грозы и на пирах, обращаясь к богу грозовых явлений Анцва-Афы. В этой песне говорится:

Боже великий, милосердный,
О, ты, который с громом с неба спускаешься,
И с молниею на небо поднимаешься,
Которому известно
Число песчинок на дне морском
[Званба, 1955, с.59].

Здесь упоминается морское дно, а слово «амшын» содержит частицу «амш», которая в абхазском языке означает «день», «счастье», «благополучие». Это свидетельствует, по-видимому, о большой роли моря в хозяйственной жизни древних абхазов.

Вот еще один пример. По верованиям абхазов, вселенная покоится на голове гигантского быка, между его рогами. Сбоку от вселенной на роге постоянно пребывает божий ангел, которому приказано сообщать своевременно богу обо всем, что происходит на земле. По велению творца впереди быка постоянно находится большой комар. Это не дает возможность быку сдвинуться со своего места, и наша вселенная остается в состоянии неподвижности. Только время от времени бык для устрашения комара размахивает рогами. Вот в это время и происходят землетрясения. Сам же бык находится неподвижно на спине гигантской рыбы, которая, в свою очередь, неподвижно находится посередине моря (Джанашиа, 1960, с. 123].

Подобного рода предания зарождались всегда в среде народов, быт которых тесно был связан с морем [Чурсин, 1957, с. 157].

Во многих преданиях и других произведениях устного творчества абхазы выступают исконными жителями как горной, так и равнинной, приморской части своей страны и смежных с ней территорий. Представление об абхазах одновременно и как о поморах, и как о горцах нашло свое выражение, в частности, в древнеабхазском ономастическом материале. В их фольклоре мы встречаемся, например, с двумя сказочными персонажами, один из которых выступает под именем Мыдж Приморский (Ага-Mыџь), а другой Мыдж Горский (Ашьха-Мыџь), (ага — морское побережье, приморье, ашьха — гора, горная местность, Mы ь — старинное абхазское мужское имя) [Шакрыл, 1975, с. 383].

Некоторые древнеабхазские родоплеменные группы связывают свое происхождение непосредственно с морским побережьем, морем и морской стихией. Абхазской религиозной фантазией создан образ морского божества или духа под именем Аг-ных, что означает морское (приморское) святилище, дух (от ага — приморье и аныха — святилище, дух).

Особенно выпукло органическая связь с морем выступает в фамильном предании в родственной группе Ампаровых (само имя Ампар, упоминаемое еще в нартских сказаниях абхазов, в дословном переводе с абхазского, может быть означает «дети моря» от амшын — море, па — дитя, сын). В роде Ампар, издавна проживающем в приморском селении Калдахвара Гудаутского района, раз в год осенью приносили своему морскому божеству Етных — Агных дань в виде козленка и огромного четырехугольного просяного чурека. Со всем этим весь род, исключая женщин, отправлялся на берег моря, где старший молился божеству, прося его не гневаться и принять жертву. Затем садились за обед, на том месте съедалось только сердце, печенка, почки и другие незначительные части жертвенного животного. И этого считалось достаточным, сколько бы народу ни собралось [Чукбар. 1912. № 24]. Согласно фамильному преданию ампарцев, последние вышли из моря и сошли (иӡхыҵит) на берег моря в том месте, где сейчас с. Калдахвара. И все ампарцы, как дети моря ежегодно молились и приносили жертву духу морского божества у самого берега, — говорил мне в июне 1962 года 80-летний представитель своего рода Махайд Мачагвович Ампар (15).

Еще в начале текущего столетия жители с. Тамыш Очамчирского района выходили к устью р. Дгамыщ неся с собой жертвенные хлебцы (ахуажәа) и зажженные восковые свечи, и, став перед котелком со свежей морской водой и положив приношения на вышку о 4-х столбиках, молились духу моря, прося его ниспослать на них свою благость. С точки зрения традиционно-приморской «закавказской» локализации абхазов интересным представляется и то, что Кавказ в их народном представлении делится на две части: первая находится на той, северной (Нхыҵ), а вторая — на этой, южной (Аахыҵ) стороне от Главного хребта. Иными словами, Северный Кавказ абхазы называют захребетным или «Закавказьем», в то время как свою родину они, наоборот, всегда мыслили посюсторонней, то есть приморской страной.

6. Предания о локальных миграциях и перемещениях

В абхазских преданиях исторического содержания часто рассказывается о том, как приходили в Абхазию один за другим целые роды и отдельные лица (Маршан, Ачба, Капба, Адлейба, Инапшба и др.) откуда-то с севера, из-за гор (Нхыҵынтә) с целью узнать, что делается в стране, где находится, как гласят предания, «корни наших предков» (хабацәа рџьынџь). Не говорит ли это о каком-то вынужденном давнишнем перемещении некоторой части абхазского населения на север и об их последующем движении?

На протяжении веков абхазы и другие приморские жители под влиянием различных обстоятельств (малоземеье, поиски пастбищ, междоусобица и др.) переселялись в одиночку и группами на Северный Кавказ. Самой крупной миграцией абхазов в пределах Кавказа было разновременное переселение всего народа абазин из районов Черноморского побережья Кавказа к верховьям Кубани.

Существует историческое предание о том, как абазины, называемые по-абхазски «ашвуа» (ашеуа), оказались на Северном Кавказе. Записанное нами от одного абжуйца, оно гласит следующее. Говорят, в стародавние времена Абхазия была очень перенаселенной страной. Дом теснился к дому, и кошка по их крышам могла пройти с морского побережья до самых горных вершин. В то время на северной стороне гор правил один кабардинский (или осетинский) князь, а в Абхазии — абхазский. Они посещали друг друга, поддерживали добрососедские отношения. Случилось так, что молодой северокавказский князь женился на дочери абхазского владетеля. Зять пригласил к себе на Северный Кавказ тестя и устроил ему подобающий прием, а в концe хотел преподнести еще какой-нибудь дорогой подарок. Но тесть не хотел и слышать ни о каком подарке и, наконец, сказал: «Богатства мне никакого не нужно, всего у меня вдоволь, не хватает только одного — земли, а у тебя, как я вижу, имеется ее очень много. Дай мне, если можно, столько земли, сколько можно охватить тонко нарезанными нитками шкур всех тех животных, которые были зарезаны в мою честь, и там поселю я часть моего народа, живущего в тесноте». Зять дал согласие, и абхазский князь переселил на северную сторону Кавказского хребта значительное количество своих подданных. Их потомками являются современные северокавказские абазины [3ухба, 1978, с. 11-13]. В других преданиях причиной массового переселения абхазов на Северный Кавказ признается лютая засуха, охватившая некогда всю страну и длившаяся подряд в течение трех лет и трех месяцев [Там же, с. 14].

По мнению одного из лучших кавказоведов XIX в. Л.Я. Люлье, переселение абазин с южного на северный склон хребта совершилось в конце XVII столетия, с предварительного согласия кабардинцев, которые уступили им часть своих земель Причиной переселения были внутренние раздоры и отчасти недостаток земли на прежнем их месте жительства — Вордане. Другие, упомянутые выше абхазские племена, разновременно последовали примеру басхогов. По преданиям, некоторые группы адыгов некогда также переселились с абхазского побережья на северный склон Кавказского хребта. В народном творчестве современных адыгов (например, бжедухов) сохранились предания о том, что когда-то они жили в пределах современной Абхазии, именно в бассейне р. Бзыби» [Фадеев, 1934, с. 78] (бжедухи первоначально занимали бассейн р Шахе, между Туапсе и Сочи, а с середины XVII в. заселяют среднее и отчасти нижнее течение левого берега Кубани).

7. Генеалогические рассказы Аршба

Существуют также исторические предания и другие факты, свидетельствующие об обратном, также под влиянием различных обстоятельств, движении абхазоязычных и родственных им групп из районов смежных предгорий Северного Кавказа в Абхазию.

С этой точки зрения характерными являются сохранившиеся в народной памяти воспоминания об имевшей место непримиримой борьбе пастухов-братьев Аршба за свою честь и независимость против феодальных притязаний со стороны северокавказского «хана Алоу», стремившегося подчинить своей воле крестьян-скотоводов, которые мирно пасли свои стада где-то в верховьях р. Кубань и ее притоков.

Вот эта история, подробно изложенная в «книге» старого сказителя Сулеймана Аршба, продиктованной им незадолго перед смертью. Во вводных словах он говорит: «В этой книге нет ничего лишнего. Она говорит то, что было. Пусть ее читает молодежь! Кто прочтет ее до конца, пусть сам будет счастлив до конца своей жизни! Пишет эту истоию 123-летний С. Аршба. Эту историю слышал я 100 лет тому назад в доме Бого Аршба... Говорил об этом Баху, Бого, Чыху-ипа, Чараныкуа Аршба и также Даур Ачба. До этого дня я сохранял все в своей памяти. А я хочу оставить в виде записи, в виде книги. Пусть мои знакомые, друзья и родственники, читая эту книгу, вспоминают меня!». После этого прекрасного предисловия идет сама родословная Аршба. В ней рассказывается следующее. На Кубани, там, где ныне раскинулась станица Кувинская, жили три брата Аршба — Чоура, Пагуагу и Канчоре. Старший брат был женат и имел шестилетнего сына. Жили все братья неплохо, пасли собственных овец, совершали набеги через Кубань и воровали там лошадей. Но вскоре это существование было нарушено. Местный вождь — хан Алоу выдал замуж свою любимую дочь и решил к свадьбе подарить ей шубу из шкурок неродившихся ягнят. И вот уже ханский слуга осадил коня у хижины трех братьев и потребовал шкурки. Старшему брату не понравилась надменность пришельца, и он переспросил:

— Хан просит или приказывает?

— Хан не просит. Это приказ!

— В таком случае шкурок не будет!

Дерзкий ответ был тотчас передан хану, и тот в великом гневе отправил за шкурками целый отряд во главе со своим сыном.

С гиканьем налетели всадники на стоянку пастухов. Там был лишь Чоура. Его схватили, привязали к дереву и стали вспарывать животы суягным овцам.

Когда два других брата вернулись к себе, все уже было кончено — на земле лежала груда овец, еще дрыгавшихся в смертельной муке ногами, а всадники с добычей удалились.

Канчора и Пагуагу отвязали брата, все трое вскочили на коней и, не раздумывая, бросились в погоню. Похитители не торопились. Подскакав, Кончора крикнул ханскому сыну:

— Ты нанес нам оскорбление, которое можно смыть только кровью! Стреляй первым!

Тот выхватил их чехла ружье и выстрелил, но не попал. Тогда прогремело ружье младшего брата, Пагуагу. Сын Алоу с разможженной головой поник в седле, и его высокая каракулевая шапка свалилась под ноги коня. Остальные похитители бросились наутек.

Теперь вступал в свои права закон мести, и братья знали, что ни хан, ни его многочисленные родственники не успокоятся, пока не убьют своих кровников.

Они поехали домой, и Чоура, взяв к себе в седло шестилетнего сына, навсегда ускакал с братьями из родных мест. Жену он оставил, потому что женщинам не мстят. Они перевалили через горы и оказались в горном селении Псху, где находилось святилище Инал-Куба (Инал ба), которому, наряду с другими абхазскими родами, поклонялись и Аршба. Братья рассказали обо всем местному князю Маршану, и он дал им убежище.

Но руки у хана Алоу были длинные, и братьям пришлось бежать дальше, в Бзыбское ущелье, что ведет к озеру Рица. Местный князь Чачба согласился приютить их при условии, если они примут участие в военном походе. Он собирался напасть на вождя племени садзов Аредбу. В сражении на мысе Адлер старший брат Чоура был убит. И убийца взял себе его ружье.

Канчора и Пагуагу оставили племянника у одного из жителей селения Чачба-Яшта, а сами перебрались в селение Адзюбжа, что на берегу моря, возле реки Кодор. Местный князь Маргания выделил им участок в лесу. Под деревом, увитым виноградной лозой, они поставили шалаш и стали в нем жить.

Но когда виноград поспел, к дереву явился человек с корзиной.

— Чего тебе надо? — спросили братья.

— Я сажал этот виноград, а теперь пришел собирать его.

— Если у тебя есть совесть, — сказали ему, — не делай этого. Что тебе одна корзина винограда, а нам нечего есть.

— Вот еще! Будут всякие бродяги говорить, что мне делать!..

Братья сочли это оскорблением, и когда человек влез на дерево, один из них сбегал в шалаш за ружьем и застрелил его.

И снова братья бежали. И снова нашли убежище. На этот раз в селении Чубурхинджи, у реки Ингур. Они стали батраками у местного князя.

И надо было случиться, что через несколько дней этот владетель задавал пир в честь садзского князя Аредбы, приехавшего в гости с большой свитой. Принимая у гостей плети и оружие, братья вдруг узнали одно из ружей — оно когда-то принадлежала их старшему брату. Во время пира, разнося еду, они осторожно спросили нового владельца ружья, откуда оно у него. — Я купил его за одну пулю, — хвастливо сказал садз, когда на нас под Адлером напал князь Чачба, я убил его воина и забрал добычу...

После пира и гости, и хозяева легли вздремнуть. Но братья не спали. Они оседлали двух коней, и старший сказал младшему:

— Возьми пистолет, пойди и скажи садзу, что ты возвращаешь ему пулю и забираешь ружье обратно, потому что оно принадлежала нашему брату. Если он спит, разбуди его — спящего убивать не полагается. Разбуди, скажи и выстрели в ухо.

Так и было сделано.

Но в переполохе после выстрела братья разминулись. Средний брат бросился с конем в реку Ингур и переправился на другой берег. Младший же брат бежал в противоположную сторону и очутился в селе Первая Бедия. Там Канчора рассказал местному князю Ачба о своих приключениях.

У князя в ущелье реки Галидзги была большая тюрьма, где он держал рабов, пополняя их число из пленных захваченных во время набегов. Но князь Ачба жил не только за счет работорговли, ему нужны были крестьяне и воины.

— Я дам тебе место возле тюрьмы. Корчуй лес, живи. Отработаешь на моем поле. Будешь ходить в набеги...

«Ткварчели» (Атква рчял) — значит «Загон для пленных». Теперь это большой город угольщиков. Из окрестностей его пошли все Аршба.

Канчора женился на девушке из рода Сангулиа. У них было семеро сыновей и две дочери.

И вот родословная: Маху — сын Канчоры, Машап — сын Маху, Башыху — сын Машапа, Джамбора — сын Башыху, Гыд — сын Джамборы и, наконец Сулейман — сын Гыда. Ему предстояло прожить на свете 127 лет. Средний брат Пагуагу, оказавшись за рекой Ингури, стал основателем мегрельского рода Алшибая. От сына старшего их брата пошел абхазский, тоже многочисленный род Аншба (16).

АНУА, ДЖАПУА, БГАНБА

Сошлемся на древнюю историю абхазских родов Ануа и Джопуа в том виде, как она передается в изустной традиции из поколения в поколение.

В 10 километрах к юго-востоку от устья р. Кодор находится местность, которую здешние абхазы называют Сатамаша (Сатамашьа). Слово это грузинское, и в переводе означает игрище, место игры. Легенда связывает его с именем царицы Тамары. По словам некоторых старейших жителей этого подрайона (тамышского старца Куты 3антария и др.) существовало и другое — древнеабхазское, теперь уже почти всеми позабытое загадочное название той же местности — Бук со знаменем (Ашә абираҟ змоу). Над обрывом у самого моря здесь стоит в развалинах мощный феодальный замок. Согласно преданиям, там проживали представители некоторых древнейших абхазских фамилий и даже сам «царь Абхазии» (апсха), почему и была известна вся эта местность под третьим названием — «Места сидения апсха» (Апсҳа итәарҭа).

Вот что гласит одно из этих преданий. Роды Ануа и Джапуа (Джопуа) относятся к древнейшим коренным жителям Абхазии. Они жили здесь еще в эпоху апсха — "царя Абхазии" (или Апсилии?). Когда апсха покинул свою страну, в Абхазии остались жить только два семейства — по одному от Ануа и Джопуа. Уцелевшая семья Джопуа проживала где-то в районе Сочи, в местности под названием Лес великанов (Адау ибнара), а семья Ануа находилась вблизи современного Сочи. В результате борьбы за власть между апсха и князьями Ачба (или Маршан), прибывшими сюда из-за гор, обезлюдела Абхазия. Остались здесь, как сказано, только два дыма указанных фамилий. С течением времени с севера, из-за гор прибыли еще трое мужчин — представителей родов Ачба, Адлейба и Инапшба. В пути, пробираясь через упомянутый «лес великанский», они заметили где-то вдали одинокий дымок, вьющийся над лесом. Придя туда, они нашли там семью Джопуа, затерявшуюся в дремучем лесу. Хозяин сообщил далеким путникам, что в местности Сатамашо уцелела еще одна абхазская семья из рода Ануа. И все вместе направились туда. Прибыв в Сатамашо, они действительно встретили названного Ануа, с которым Джопуа тут установил отношения родства посредством обряда побратимства, почему и по сей день между этими братскими родами не дозволяется, как говорится в предании, заключение брачного союза (17).

В другом варианте этого генеалогического предания древнейшими жителями Абхазии, наряду с Ануа, признается старинный абхазский род Бганба (досл. «Сын волка», «Волков»), представители которого некогда жили, в частности, в одном из абжуйских селений — Атаре, где в те времена, согласно тому сказанию, мало было растительности, только во дворе Бганбовых стоял один сказочный дуб, и культ этого дерева высоко почитали в роду Бганба (3ухба, 1978, с. 13-14].

КИУТ, АНУА, ХУАРЦКИА

Говорят, род Киут прежде назывался Гьамуа, и проживал он в Псху. Один из этого рода по имени Шакар убил человека, и пришлось ему покинуть свою общину. Взял он с собой своего племянника, — он родом Хуарцкиа, и пришел в с. Лыхны, к владетелю.

— Мы в твоей власти, выдели немного земли, — сказали гости.

— Дам столько, сколько обойдете за день, — ответил тот.

Предоставил им мула, собаку, и гости отправились в путь. Прошли современную Адзюбжу, по берегу добрались до р. Тоумыш, повернули вверх по берегу, обогнули Тамыш и Киндги и снова вышли к морю. Шли по бездорожью, сквозь чащу леса. Мул вынослив, но собака выдохлась. На всем протяжении пути никого не встретили. Только в крепости Сатамашо они увидели одного человека — это был Ануа. В тот же вечер они отправились в Лыхны.

— Обозначенные земли будут ваши, а человек в крепости принадлежит мне, — решил князь. Кроме того, захотелось владетелю возвести одного из посетителей в дворянство.

— Пусть дворянином будет мой племянник, — сказал Шакар.

— Нет, — возразил Хуарцкиа — дяде везде почет, уважение, и он лучше справится с дворянскими обязанностями.

Тогда владетель вышел во двор и спросил людей, кто из двух спорящих въехал сюда на муле.

— Верхом был Хуарцкиа, — ответили ему.

— Пусть он и будет дворянином, — сказал князь.

Пока они гостили у владетеля, Шакар убил аиста, который по-абхазски называется «Киут», «акиут». И в честь этого события владетель наделил его именем Киут. С тех пор он и все его потомки, живущие в с. Киндги, стали Киутами.

АГХОУА (АГУХОУА)

60-летний Кути Агхоу, не очень далекий потомок убыхского рода Агхоу (19), живущий в с. Гвада Очамчирского района, рассказал:

«Где первоначальная родина нашей фамилии я не знаю. Но хорошо известно, что наши непосредственные предки, предки гвадинских Агхоу, вышли из Чагьари (20). Деда моего звали Сит. У него было 3 брата: Киаламат, Киамшиш, Хабаджа. Киаламат остался там, в Чагьари. Хабаджа и Сит переселились в соседний Хважкыт, оттуда — через горы в Псху, а потом уже перебрались сюда, в Джгердинскую общину (Гвада). 3десь нас мало, всего 3-4 семьи. Агхоу Киаламат был сильным человеком во всем Хважкыте. Три его внука живут теперь в с. Аацы Гудаутского района. Три семейства агхоуцев проживало еще в с. Мархьаул Гульрипшского района. Между Гагрой и Сочи есть также одна местность, которая называется «Местом, где агхоуцы воевали одним единственным ружьем» (Агхоуа шэакьзацэыла дахеибашьыз). Кроме того, как говорят, агхоуцы населяли также Ахчипсы и Аибгу. Все агхоуцы были мусульмане. Вместе с тем у нас было и свое святилище. Наше святилище — это Псху-ныха. Ему посвящают корову (ажэазатэ). Местность, где находится Псху-ныха, носит название Акуабзтоу, что значит «Местность с котлом» (медным). Когда наши отцы покидали Псху, они пошли к своему святилищу, чтобы поклониться ему. Молясь, говорили: «Не гневайся на нас, что уходим от тебя. Благослови нас! Не лишай своей благости!» В конце молящиеся преподносили в честь божества один медный котелок и железный молоток. Прощальное моление происходило в местности Арасаравица (Арасара ыца), там же были оставлены и упомянутые металлические предметы ... (21).

СМЫР

Я никогда не слышал, что наши предки переселились сюда откуда-нибудь. Род Смыровцев всегда проживал здесь, у современного Н. Афона, на Псырдзхинском побережье Черного моря. Они занимали сплошную территорию от крепости Хасана Маан (там, где сейчас расположен погранотряд) и до р. Ацвкура. Наши люди, говорят, были потомственные охотники, занимались также мореходством. На своих судах (ашхуа) плавали в Турцию, Египет по торговым делам. Свои лодки они держали в устье р. Псырдзха, где охотники продавали свои товары.

После поголовного выселения в Турцию во время махаджирства все земли Смыровцев были заняты монахами. В частности, мой дед Урыс Смыр жил на том самом месте, где впоследствии был воздвигнут монастырь. Монахи заплатили Урысу деньги и согнали его с насиженного места, отведенного под монастырь.

Коренными жителями этих мест были также Ладариевцы. На месте современного Орлиного гнезда находились виноградники Кчы Ладария (қчы иқуаца). От этого места и до сел. Псырдзха по подножию горы жили одни только представители Ладария, которые также были выселены в Турцию. Места же вокруг нынешнего погранотряда занимали дворяне Маан. До второй половины XIX в. вся Псырдзхинская община находилась под властью Хасана Маан, остатки укрепления которого сохранились до наших дней. Часть Смыровцев вернулась из махаджирской эмиграции, но им не разрешили поселяться в местах их прежнего жительства, поэтому они разбрелись по разным другим деревням (Абгархыку и др) (22).

АЧБА

Абхазо-адыгские, в частности, абхазо-кабардинские этнокультурные связи, отличающиеся во многом особенной близостью, рассмотрены мною в специальной работе. Здесь укажу лишь на значительную общность родоплеменного состава абхазского и кабардинского народов, на взаимное проникновение отдельных родовых групп. С этой точки зрения заслуживают внимания предания о северокавказском (кабардинском) происхождении некоторых абхазских княжеских фамилий, как и «достоверные указания ... относительно переселения кабардинцев из более западных районов Северного Кавказа» [Климов, 1969, с. 13-14] в северо-восточном, а частично, по-видимому, и юго-восточном (в сторону современной Абхазии) направлениях. Кабардинцы некогда жили на берегу Черного моря, писал Ш. Б. Ногмов, а по словам Ф. Ф. Торнау, часть из них обитала на р. Уруп, ниже башилбаевцев [Торнау, 1864, с. 101]. С. Эсадзе указывал, что кабардинцы, обитавшие в Прикубанье, под натиском монголов частично переселились в Абхазию во главе с князьями Ачба (Анчабадзе). «Нашествие основателя владычества монголов Чингисхана на Азон, — писал он, — заставило обитавшие в верховьях и по берегам Кубани племена перейти на южную покатость своих гор. В этот период в Абхазию переселилось много кабардинцев и абадзехов. Между этими пришельцами с Кубани князья Ачба (Анчабадзе) были первенствующими своим происхождением и богатством превосходил и абхазских князей, пользуясь отсутствием единства между последними, Анчабадзе легко сумели склонить на свою сторону абхазцев, разделили их на партии, подчинили своей власти и, заняв лучшие участки земли, сделались удельными, друг от друга независимыми» (Эсадзе, 1907]. В абхазских исторических преданиях Ачба выступают в одних случаях как древнейшая местная, аборигенная княжеская родственная группа, в других они характеризуются как выходцы из Северного Кавказа или из некоторых глубинных районов горной части страны (Псху и др.), непосредственно примыкающей к северокавказским смежным областям, но всегда как одна из наиболее могущественных и значительных привилегированных фамилий феодальной Абхазии. «Нет фамилии выше Ачба, сам царь Абхазии (апсха) был из этого рода», — говорится в преданиях. Согласно одному из этих преданий, некто по имени Бездыху Ачба в сопровождении четырех братьев явился с войском из Псху в с. Моква, где была резиденция апсха, прогнал этого царя, который исчез в восточном направлении, и стал Ачба с братьями править страной, разделив ее между собой (Инал-ипа, 1971, с. 228-230).

Такие генеалогии, которые содержат интересные сведения о переселениях представителей различных абхазских, абазинских, убыхских, а также кабардинских и других северокавказских родоплеменных групп во внутренние районы Абхазии, можно привести немало, как и примеров обратной миграции, происходившей в течении веков. Ту же самую картину интенсивного взаимного обмена населением мы наблюдаем по тем же генеалогиям и другим источникам между Абхазией и Западной Грузией, особенно Мегрелией, откуда крестьяне в поисках земли и лучшей доли массами бежали в соседнюю Абхазию, где феодальные отношения были развиты слабее, что заслуживает специального рассмотрения.

Итак, в приведенных выше материалах мы встречаемся с двумя группами преданий: генеалогических и этногенетических. В генеалогиях и преданиях представлены как аборигенная, так и миграционная версия происхождения отдельных групп.

Не только в античной литературе прочно держалось мнение, что колхи — потомки переселенцев из Египта, но и у современных черкесов и абхазов до сих пор сохраняется та же видоизмененная легенда о их выходе из Аравии-Египта, вообще с юга [Токарев, 1958, С.222], хотя следует напомнить, что этногенетические предания о «прародине» почти всегда несут в себе очень значительную долю вымысла, а также нередко и элементы всякого рода позднейших наслоений.

Согласно аборигенным преданиям, древнейшими, коренными жителями Абхазии являются не только мифические «лесные люди», великаны, герои-нарты, легендарное карликовое племя ацанов, которым приписываются древние пастушьи каменные жилища и ограды в горах (ацангуары) [Инал-ипа, 1971, с. 57], но и некоторые реально существующие поныне абхазские родовые группы (Ануа, Ачба, Ампар, Джопуа, Смыр и др), которые испокон веков жили в Абхазии или смежных с нею районах Западного и Северного Кавказа, причем под Северным Кавказом (Нхыц) понимаются нередко и некоторые внутренние горные области самой Абхазии (Псху и др.)

Постоянно происходили локальные передвижения населения. Ярким примером этого является отраженное и в фольклоре переселение абазин на северную сторону гор. Большое значение имели перемещения и в обратном направлении. Многие абхазские роды считаются пришлыми, в основном из-за гор, то есть из Псху и Северного Кавказа Ачба, Маршан, Капба, Адлейба, Инапшба и др.

Представители разбросанной ныне по всей Абхазии фамилии Зухба, очевидно связаны генетически с «азаху», то есть адыгским племенем, известном в исторических источниках под именем зихов, некогда переселились в Абхазию, где они стали называться по своему племенному происхождению.

Называют различные причины такой по существу внутренней миграции. Среди них главными являются поиски лучших земель и мотивы кровной мести, вынуждавшие людей, спасаясь от преследования, покидать родной уголок и искать за хребтом новые места жительства и покровительство власть имущих подальше от своих врагов.

Многочисленны подобного рода родословные и генеалогии. В большинстве своем они не лишены реального исторического содержания. Они подтверждают факт разновременных и разнонаправленных передвижений различных родоплеменных групп. Особенно широко процессы «внутренней» миграции происходили в периоды общинно-родовых и утверждения феодальных социально-экономических отношений.

Сам факт наличия в традициях устного народного творчества абхазов этногенетических преданий разного содержания свидетельствует о сложном и длительном процессе формирования древнеабхазского этноса, о том, что в его образовании принимали участие различные родоплеменные группы — как местные, аборигенные, так и пришлые, причем исходные пункты переселений в родословиях и преданиях определяются, как правило, не конкретно, а широким ареалом — «с юга», «из-за моря», «со стороны гор» и т.п. Можно обосновано сказать, что очень древних собственно этногенетических преданий в фольклоре абхазов не обнаруживается, если не иметь в виду мифа об ацанах и нартские сказания, реальное этногенетическое содержание которых не поддается пока точному определению. Значительное место занимают предания, восходящие к периоду арабских завоеваний и отражающие собой начальные этапы распространения ислама в крае. Устанавливается большое сходство черкесских (адыгских) и абхазских версий этих преданий

Использование словесного фольклора и сопоставление его с другими источниками для познания этнической истории приобретает исключительный интерес, когда объектом изучения является такой младописьменный народ, как абхазский. Как указывают Р.С. Липец и С.Я. Серов, «для изучения этногенеза и этнокультурных связей, отраженных в фольклоре разных народов, особое значение имеют эпические жанры — мифы, легенды, предания и более поздний о эпохе его формирования героический эпос. Именно они показывают, как сам народ объяснил свое происхождение, заселение данной этнической территории, какие наиболее устойчивые взаимосвязи с другими народами влияли на его развитие...

Историческое ядро фольклорной информации при надлежащем подходе может быть выделено достаточно убедительно благодаря устойчивости предания или эпического сюжета, прошедшего через века и даже тысячелетия. Исторические прототипы этнических персонажей не всегда могут быть указаны, но историческая ситуация отражается в эпосе со значительной степенью достоверности, хотя и своеобразно» [Липец, Серов, 1977, с. 3].

В отличие от данных антропологии и лингвистики, которые донесли до нас информацию ранних этапов этнической истории, собственно этногенетические предания, которые впрочем под влиянием длительной письменной традиции сохранились не у всех народов (например, у армян), содержат драгоценные сведения о событиях, отстоящих от современности на сравнительно небольшом хронологическом расстоянии» [Алексеев, 1977, С. 31].

С учетом того, что фольклор — это не только исторический источник, но прежде всего искусство слова со своими художественными приемами (гиперболизация, временные и пространственные сдвиги, фантастические персонажи, контаминация образов и др.), мы можем сказать, исходя из наших конкретных материалов, что, например, абхазские генеалогические предания не имеют, в основном, глубоких корней, в большинстве случаев восходят к раннему или зрелому средневековью и даже более позднему периоду времени, а ядро их содержания, как правило, соответствует исторической реальности.

Абхазские, собственно этногенетические, предания, как мы видим, связаны генетически с воинствующей ранне-исламистской практикой и идеологией, а, следовательно, не отличаются ни всеобщностью распространения среди абхазов, ни особой древностью, ни особой оригинальностью и отчетливостью, если только перед нами не позднейшая мусульманская деформация и корректировка более ранних сказаний, что, однако, трудно поддается доказательству.

Другие этнические жанры абхазского фольклора, частично приведенные выше, хотя не соотносятся к собственно этническим преданиям, но все же содержат определенную информацию этногенетического характера, прямые или косвенные указания об этнокультурных связях и контактах между народами. В частности, легенды и мифы (целиком еще бесклассового или переходного времени) о великанах, богатырях-нартах, карликах-ацанах и связанных с ними «ничтожных абхазах» показывают, как абхазский народ сам объяснял свое происхождение, заселение своей этнической территории, взаимосвязи с соседними народами. Особое значение имеют нартские сказания, которые, в особенности, если исходить из местного (кавказского), а не аланского или иного иноземного, происхождения этого эпоса, позволяют утверждать большую древность абхазов на занимаемой территории, неразрывную этнокультурную связь с адыгскими племенами, влияние абхазов на эпическое творчество некоторых соседних народов (убыхов, сванов, карачаевцев и др.), а также длительность их самостоятельного этнического развития, хотя выяснить более или менее точно время расхождения языков абхазо-адыгской группы будет возможно только на основе лексико-статистического способа датирования.

Общий этногенетический вывод, вытекающий из краткого, беглого обзора абхазского фольклора, заключается в аборигенности абхазов, в глубоких местных истоках их этногенеза, как и родственных с ними народов Северо-Западного Кавказа (абазин, убыхов, адыгейцев, кабардинцев), предания которых, как и другие источники, не содержат по существу сведений о миграциях, соответствующих исторической реальности. Если переселение (скорее всего с юга) и имело место,  то это было так давно, что оно почти не оставило следов в народной памяти.

ЛИТЕРАТУРА

Алексеев, 1977: Алексеев В.П. Этногенетические предания, лингвистические данные, антропологический материал // Этническая история и фольклор. М., 1977.

Альбов, 1893: Альбов Н. Ботанико-географические исследования в Зап. Закавказье в 1893 году // ЭКОИРГО, Т. XVI.

Бгажба, 1965: Бгажба Х.С..Абхазские сказки. Т. I. / Составители: К.С. Шакрыл, Сухуми, 1940.

Бакрадзе, 1860: Бакрадзе Д.И. Очерк Мингрелии, Самурзакании и Абхазии. «Кавказ», 1860.

Вирсаладзе 1969: Вирсаладзе Е.Б. Нартский эпос и охотничьи сказания в Грузии // Сказания о нартах эпос народов Кавказа. М, 1969.

Георгика: Георгика. Т. IV, Ч.I.

Джанашиа, 1960: Джанашиа Н.С. Статьи по этнографии Абхазии. Сухуми, 1960.

Дзидзигури, 1971: Дзидзигури Ш. Грузинские варианты нартского эпоса (Исследование, тексты). Тбилиси, 1971.

Дюмезиль, Намиток, 1955 Дюмезиль Ж., Намиток А. Убыхские рассказы. Выдержки из журн. «Азиатик», Париж, 1955 (на фр. яз.).

Званба 1955: Званба С.Т. Этнографические этюды. Сухуми, 1955.

Зухба, 1978: Зухба С.Л. Абхазские народные историко-героические сказания Сухуми, 1978 (на абхяз.) История, 1957: Всемирная история. Т. III. М., 1957. Инал-ипа, 1965: Инал-ипа Ш.Д. Абхазы: Историко-этнографические очерки Сухуми. 1965.

Инал-ипа, 1971: Инал-ипа Ш.Д Страницы исторической этнографии абхазов. Сухуми, 1971.

Инал-ипа 1976: Инал-ипа Ш.Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. Сухуми, 1976.

Инал-ипа, 1977: Инал-ипа Ш.Д Памятники абхазского фольклора. Сухуми, 1977

Каганкатваци, 1861: Каганкатваци М. История Агван. СПб., 1861.

Кипшидзе, 1914: Кипшидзе И. Грамматика мингрельского (иверского) языка. СПб, 1914.

Климов, 1959: Климов Г. А Новое в изучении убыхского языка // Труды Абхазского ИЯЛИ, т. ХХХ, Сухуми, 1959.

Климов, 1965: Климов Г.А. Кавказские языки. М., 1965.

Лавров, 1959: Лавров Л.И Доисламские верования адыгейцев и кабардинцев. 1959.

Лавров, 1936: Лавров Л.И. Из поездки в Черноморскую Шапсугию // Сов. этнография № 4-5, 1936.

Латышев, 1947: Латышев В.В Известия древних писателей о Скифии и Кавказе // ВДИ, 1947.

Липец, 1977: Липец Р.С., Серов С.Я. Предисловие к книге «Этническая история и фольклор». М, 1977.

Лукин, 1941: Лукин А.Л. Материалы по археологии Бзыбской Абхазии // Труды Отдела истории первобытной культуры Государственного Эрмитажа. Т. 1. Л., 1941. — С. 17-97.

Лукьянов, 1904: Лукьянов Ф. Из космогонических поверий абхазцев // СПОМПК, вып. 34, 1904.

Меремкулов, 1975: Нарты. Абазинский народный эпос. Сбор, составление, перевод и комментарии В

Меремкулова. Отв. редактор Ш. Х. Салакая. Черкесск, 1975.

Налоев, 1978: Налоев 3.М. Из истории культуры адыгов Нальчик, 1978, С. 188-189.

Первухин, 1916: Первухин М К. Страна белых гор (Албанские впечатления) // «Природа и люди», № 1, 1916.

Смирнова, 1959: Смирнова Я.С. Военная демократия в нартском эпосе // «Советская этнография», 1959 № 6.

Талпа, 1936: Талпа М.Е. Кабардинский Фольклор М.-Л, 1936.

Токарев, 1958: Токарев С.А Этнография народов СССР. М., 1958.

Торнау, 1864: Записки кавказского офицера. М, 1864.

Фадеев, 1934: Фадеев А В. Краткий очерк Истории Абхазии Ч. 1.Сухум, 1934.

Фогт, 1963: Фогт Г. Словарь убыхского языка. Осло, 1963 (на франц. ЯЗ.).

Чиковани, 1969: Чиковани М.Я. Нартские Сюжеты в Грузии (параллели и отражения) // Сказания о нартах эпос народов Кавказа. М., 1969.

Чукбар, 1912: Чукбар А. Ет-ных Аг-ных. «Сотрудник Закавказской миссии», № 24, 1912.

Чурсин, 1957: Чурсин г.Ф. Материалы по этнографии Абхазии. Сухум, 1957.

Шакрыл, Бгажба, 1940: Абхазские сказки. Т. I / Сост. К.С. Шакрыл, Х.С. Бгажба. Сухуми, 1940.

Шакрыл, 1975: Абхазские народные сказки / Сост К.С. Шакрыл. М, 1975.

Шербина, 1913: Шербина Ф.А История Кубанского казачьего войска. Екатеринодар, 1913.

Эсадзе, 1907: Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. Т.I. Тб., 1907.

Примечания

1 Цит. по Л. И. Лаврову. Лавров 1959. с. 211.

2 Это предание записано автором 3 сентября 1960 года в с. Амзара Очамчирского района со слов 95-летнего местного жителя Шибги Якубовича Шоуа.

3 Л.Н. Соловьев в 1948 году в гроте сел. Азанта в древнейших слоях дольменной культуры нашел кусок почти окаменевшей кожи на которой сохранился рисунок человека и коня с надетой на голову маской головы оленя (ср. материалы Пазырыкских курганов). Этот обрывок кожи был передан, по его словам, в Эрмитаж для реставрации. Дальнейшая судьба его нам не известна.

4 См. «Всеобщее историко-топографическое описание Кавказа» СПб, 1787. с. 4-5). «Военно-статистическое обозрение. » (1830, № 310, л. 4).

5 Мада Хагущ, 60 лет, с. Бзыбь Гагрского района. Записано автором в июне 1962 года.

6 Уахайд Селыкович Куруа, 70 лет, 20 августа 1958 года, с. Анхуа Гудаутского района.

7 Варианты этого этногенетического предания записаны в разных местах Абхазии (сс. Эшера, Анхуа, Аацы, Члоу и др), а также у одного из представителей турецких абхазов, выселившихся из Абхазии во второй половине XIX в. Согласно одному из вариантов, первоначально абхазы жили в Абиссинии, бежали от невыносимого режима абиссинского царя. За ними погнался военачальник Хазартали, о чем во сне увидела вещая старуха, находившаяся среди тех, кто покинул прежний край в поисках новой, более счастливой родины. Она сказала. что спастись от преследователей можно не оружием, а только мирным путем — побратимством и хлебом-солью (ачеиџьыка). Конь (арашь) Хазартали не переступил через муку и соль, рассыпанные вокруг того места, где остановились на отдых переутомленные путники. Помирились враги, и Хазартали был радушно принят гостем каждой абхазской семьей. Однако в последней из них, к несчастью, похитили золотые украшения, имевшиеся во множестве на седле лошади гостя, который был этим очень огорчен и, уходя от них, произнес проклятие, чтобы вечным было абхазское хлебосольство, но чтобы с другой стороны, абхазы никогда не могли избавиться от привычки воровать чужое добро. Он ушел, а абхазы через Армению прибыли на Северный Кавказ (Ашәтәыла), заняли всю территорию от Сочи до Кутаиси, которая до них оставалась пустынной и была вся покрыта девственными лесами [Зухба, 1978, С.7-8]. В других вариантах действие начинается в Арабстане, в стране «арапов», от которых якобы исходят абхазы, а вышли они оттуда по причине кровной мести; дальше в преданиях рассказывается о преследовании уходящих абхазов и примирении их с врагом при помощи все того же хлебосольства и т.д. [Там же, с. 8-11].

8 Кадыр Урысович Куталандия, 100 лет, с. Кутол Очамчирского района, записано автором 20 августа 1967 года.

9 Более полный текст гласит: «Абазы... принадлежат к индоевропейской расе и родственны по племени и языку с обитателями христианского княжества Абазней, шуханетами и осетинами... Абазы называют себя также адыге и так же, как и все абазы, считают себя за один народ с живущими в европейской Турции арнаутами, или албанцами, которые со своей стороны на них смотрят как на братьев. Между ними существует предание, что два брата со своими семьями пришпи с юга к реке Ефрату; здесь они расстались, и один направился на северо-запад, другой — на северо-восток (Т. Лапинский. Горные народы Кавказа, т. I. Перевод в библиотеке АБИЯЛИ, № 164, с. 62-65). Абхазы с албанцами не имеют, казалось бы, ничего общего, тем не менее Ц. Н. Бжания в ауле Псыж записано предание, согласно которому абазины когда-то жили среди арнаутов.

10 Вот это предание полностью, как оно изложено у того же Т. Лапинского. Между другими преданиями есть одно, которое говорит о том, что народ этот раньше обитал на большой реке, под названием Абаза, впадающей в Черное море, но что уже за несколько сот лет тому назад переселился на северо-запад, ближе к берегам Черного моря. Действительно, на юго-востоке Кавказа протекает довольно значительная река, называемая впрочем Алаза, а не Абаза. Расположение или конфигурация равнины перед Дарьяльским ущельем, населенном абхазскими племенами, могло бы с поразительной верностью подтвердить справедливость сказаний о переселении абазов с юго-востока на северо-запад. Страну которую по преданию населяли абазы, можно найти на старых картах под названием Албания. Название адыге, которое себе присваивают северные абазы в отличие от южных, согласно их объяснениям, составлено из слов «аде» ("после" или «позднее») И «ге» ("быть", «приходить») и обозначает «позднее пришедшие» или «позднее переселившиеся...» Абазы встретили при своем продвижении на север армяно-грузинские, греческие и генуэзские поселения вдоль берегов Черного моря ... » На основании личных наблюдений составил Теофил Лапинский (Тефик-Бей), полковник и командир польского отряда в стране независимых кавказцев». Т. I. Гамбург. Перевод с немецкого Н.А. Данкевич. Рукописный отдел библиотеки Абх. ин-та, № 164, с. 62-65).

11 Вот соответствующий текст в полном виде. «Но пора возвратиться к преданию о происхождении абхазов. По достоверным известиям, во время халифата Омара, около 25 года геджры, нектo из арабов, по имени Баша-Мелек был владетелем Ятреба, Басы, Адена и Сабы. У него было пять сыновей: первый назывался Джебель-уль-гиммет, второй — Араб, третий — Кису имел трех сыновей: Канс, Мевали и Тай; четвертый назывался Лазки, пятый — Абази. По смерти отца власть над коленом перешла к старшему сыну Джебель-уль-гиммет, которого Омар приговорил к лишению глаза за то, что он случайно вышиб глаз у одного араба. В ту же ночь Джибель-уль-гиммет, взяв с собою четырех братьев своих, искал убежища в Антиохии у императора Ираклия, который его наделил горами Сирийского Триполиса. Тут он построил город Джебелье..., который и ныне так называется. Когда он оттуда предпринял несколько грабительских набегов на окрестности Дамаска и Мекки, Халед-бен-Велид и Эсвед-вен-Мокдад, победивши его, заставили его бежать. Он сел на корабль и отправился в Албанию, где поселился в горах Авлонии, населенной ныне так называемыми корейшитскими албанцами: песни их имеют напев арабский, и они ведут свой род от Джебель-уль-гиммета, который был погребен близ Ильбессана Его потомки отступили от ислама и обитают в горах Дуката... между Авлониею и Делониею. Они смуглого цвета, подобно арабам, имеют густые волосы. Оставим теперь Джебель-уль-гиммета. Брат его Араб с тремя племянниками Кайс, Тай и Мевали отведены были пленными Халед-бенВелидом в Геджас, где Кайс и Тай во главе колен, названных по их имени, дядя их Араб сделался обладателем Омана, и Кису, их отец и его два брата, Лазки и Абазии, обращенные в бегство Халед-бен-Велидом, прибыли сначала в Конию, а затем в Константинополь. Услышав там, что Моавия, сын Эби-Софиана, приближался к сему городу, он искал убежище в Трапезунде. Здесь прибрежье Джоруга с замком Гонии было установлено лезгам, которые также происхождения арабского. Брату Кису достались горы черкесов, которые по сему, подобно лезгам, гордятся тем, что они корейшиты. Абази получил страну, называемую поныне его именем. Итак, черкесы, лезги, абазы, албанцы, рабские колена Тай и Кис принадлежат к фамилии Корейш. Так Бог населяет земли; Бог делает то, что ему угодно и распоряжается по своему благоусмотрению!» (Е. Челеби. Путешествие турецкого туриста по восточному берегу Черного моря. «Записки императорского Одесского общества истории и древностей", т. 9. Одесса, 1875, с. 161-188).

12 Записано автором со слов 80-летнего Тамшигу Капба в с. Арасадзых Очамчирского района (1947 г).

13 Абзигу Чахматович Цколия, 85 лет, г. Гагра (родом из с. Отхара Гудаутского района). Записано автором в июне 1962года.

14 Существует несколько вариантов этого мифа. Они записаны у абжуйских, бзыбских и турецких абхазов. Во всех этих вариантах неизменно фигурируют одни и те же мотивы и образы небесного вседержителя, раздающего народам страны и блага земли, божественного праведника. прародителя абхазов и его мифического гостя [3ухба, 1978. с. 5-7, 166-167].

15 Ампараа амшын иӡхыҵит. Абык-анык ирхылҵыз ракәын. Иӡхыҵны ишыҟаз ирызҳаит. Ҳахьыҭнагаз ҳәа амшын aгаҿаҿы ицаны иныҳәон.

16 Это предание, записанное мною со слов самого Сулеймана в пятидесятых годах, приводится здесь в литературной обработке Дмитрия Жукова, который опубликовал его под названием "Радость жизни (Шулейман Аршба)" в сборнике «Земледельцы» из серии «Жизнь замечательных людей» (М., 1975, с. 267-270)

17 Записано у Х. Джапуа, 80 лет, с. Отап (1947).

18 Рассказал Никуала Мамсырович Киут, 89 лет, с. Киндги. Записано автором 24/07/78.

19 Под этим именем были известны убыхи многим абхазам.

20 Аул северокавказских абазин, совр. Апсуа.

21 Рассказал Кути Агхоуа, с. Гвада Очамчирского района, а записано 2/07/66, автором.

22 Записано мной со слов Шамиля Маквуквовича Смыр, 1906 г. р., 23/06/71, в Новом Афоне.

________________________________

(Опубликовано: Абхазоведение. Язык. Фольклор. Литература. II выпуск. - Сухум, 2006. Стр. 193-255.)

(OCR — Абхазская интернет-библиотека.)