Главная » Алфавитный каталог авторов » З » Стихи

Фатима Заде

Стихи

ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ВЕСЕН ТЫ СКАЖЕШЬ: - ЕСМЬ! - А Я СКАЖУ: - КОГДА-ТО... (с) 

Я хотела бы жить долго, лет до ста.
Жить в доме, чтобы из каждого окна – море.
У меня была бы большая столовая,
В которой стол обязательно круглый
И скатерть ручной работы, как положено – кружево.
Библиотека с камином (или черт с ним, с камином),
Но кресло-качалка – не обсуждается.
Моя комната была бы маленькой,
Только самое необходимое.
Спала бы на резном топчане, в углу – старый шкаф
С отрезами древних материй и таких же платьев,
И маленький столик, на котором (привычки стареют ведь вместе с
нами?) творческий беспорядок:
сердечные капли, обязательно книжка, массивное серебряное кольцо,
хрустальный графин с водой
и что-то еще по мелочи.
В доме б пахло сушеной лаврушкой, морем, ожиданием, счастливой
старостью
И иногда выпечкой.
(Успеваешь записывать, ангел?)
А если идти вниз по склону, будет кладбище.
Там много родных, знакомцев и просто любимых.
Я тоже присмотрела б себе местечко, но об этом при сыне – ни слова,
Расстраивается.
На кладбище летом здорово. Пчелы, цветущий шиповник и тишина.
Я надевала б самое лучшее платье, то, которое из батиста с двойной
юбкой,
И шла в гости.
Это ж ведь ерунда, что на кладбище мертвые,
Когда тебе сто лет, слова не нужны,
Важнее присутствие.
У меня была бы внучка.
Красавица-девка.
Немного надменная, но внутри – те еще страсти.
И чтобы все говорили – «Один в один – бабка».
Она училась бы в Йеле на какого-то политолога,
Писала б дипломную, в которой, что ни слово –
То нечитаемое.
Она, конечно, ходила б на танцы, влюблялась в мерзавцев
И писала мне письма.
«Well, бабуля, привет! Надеюсь, ты пьешь таблетки, которые купил
тебе папа. И спишь ночами (помнишь, доктор говорил про режим?).
У меня все нормально. Как обычно, делаю глупости.
Мою нынешнюю глупость зовут Стив. Ему 35, у него двое детей от
первого брака, саксофон и ротвейлер.
Ок, мне надо бежать. В 2 коллоквиум по истории, может, еще успею
подготовиться.
Будь умницей! See you!»
А я бы долго еще улыбалась пустой комнате. И писала б в ответ:
«Знаешь, милая, дети, саксофон и ротвейлер – еще не самое страшное,
что может приключиться с мужчиной.
Но если вдруг Стив из глупости станет тем, кого очень хочется гла-
дить перед сном по лицу
(ты же помнишь эту семейную историю, правда?),
привези его к своей старой бабке.
Расскажу ему, как справляться с абхазкой».
А еще у меня бы был внук. Кудрявый неугомонный малыш с красно-
синим мячиком.
– Бабуля, иди на ворота! – кричал бы он мне, а когда забивал гол,
Хохотал.
И я все время просила бы
(ты успеваешь записывать, ангел?)
Бога,
чтобы дал мне дожить до лета,
А осенью,
когда уедут внуки,
Можно и умирать.


ОН

Он ездил на подержанном «ауди».
Хорошая была машина, добротная. Прилежно служила лет шесть.
И могла бы, как минимум, еще столько же.
Если бы как-то вечером, за ужином, жена не сказала:
«Знаешь, милый, все мои подруги на машинах, одна я – Золушка».
Он доел мамалыгу, ничего не сказал, пошел искать пульт от телевизора.
Через два месяца во дворе появился «мерседес».
«Почему я раньше ей машину не купил? Теперь проблем не знаю: са-
дик, школа, рынок – все сама».
Приятели понимающе улыбались. Заказывали еще по чашечке кофе.

Детей он любил.
Позволял им играть в тетрис в его телефоне. Иногда забирал на море –
«полчаса купаемся, а по дороге купим большой арбуз».
Дети радовались. Понимали: у папы, как обычно, нет времени. И тоже
его любили. Не за арбуз, и уж, конечно, не за тетрис, а безусловно.

С женой было сложнее.
Ну, он еще с детства усвоил, что от женщин одни неприятности. Но
она так улыбалась, что он забывал все. Даже инстинкт самосохранения.
Через год сыграли свадьбу.

Он не верил в кризисы. Говорил: «ты погонишь с этими книжками»,
целовал в макушку, уезжал к друзьям играть в нарды.
А лет через семь понял, что начал врать.
«Телефон разрядился», «я на совещании, не мог ответить», «не говори
ерунды – мне, кроме тебя, никто не нужен».
Она много плакала. Угрожала разводом. Шантажировала детьми.
А потом успокоилась.
Перестала задавать вопросы.

Лет через десять он заметил, что они практически не разговаривают.
 – На работе все нормально?
– Да, пойдет.
– У сына соревнования завтра. Едут в Сочи. Надо дать денег и погово-
рить с тренером.
– Хорошо, сделаю.

Иногда он вспоминал все: ямочку на щеке, ее смех, острые коленки,
дурацкую челку. Как они часами говорили по телефону.
И он даже читал стихи.

Вчера ночью он потянулся к ней, чтобы рассказать о том, что все
помнит.
Она тихо отвела руку, шепнула: «Извини, я сегодня очень устала».
Отвернулась.

Утром встал рано, чтобы никого не будить. Уехал на работу.
А вечером понял, что не хочет домой.
Поехал к маме.
Вдруг заметил, что мама стала совсем старенькая.

– Знаешь, сынок, в сорок лет ведь жизнь не заканчивается…
– Мама, ты о чем сейчас, а? Пожарь картошку лучше.
Как в детстве.

и надо мною одиночество возносит огненную плеть...


ОНА

Филолог. 32. На вопрос отвечает: «Мне уже почти тридцать» и
кокетливо закатывает глаза.
Это работает. Восклицают: «Не может быть! Никогда не дашь
 больше двадцати!»
Верит. Но приходит домой и долго смотрится в зеркало,
 которое сильно увеличивает.
Вздыхает, достает заветные баночки.
В этой древней войне проигрывает.
Никому об этом не рассказывает. Даже подруге детства, которая
 единственная знает, почему тогда так и не сложилось с М.
 
Преподает в институте. Говорят, строгая. Но если на нее долго смотрит
Ахра с 4-го курса, краснеет. У Ахры по ее предмету тройка. А еще он
сказал, что ей очень идет эта белая кофточка.

Иногда ходит на свидания. Правда, в последнее время все реже.
Раньше могла ответить: «Жду принца». Сейчас иногда отшучивается
Омаром Хайямом.
«Ты замуж еще не вышла?» – слышит часто. Только теперь не злится,
устало улыбается.

У нее строгая мама. И нет отца. Зато есть младшая сестра и собака.
 Которых надо кормить.
Взятки не берет. А зарплаты едва хватает на белье. Вернее, на его
половину. На хорошие трусики. Не Беларусь.

Занимается с учениками. Играет с ними в слова, читает Есенина.
Не того, который «мне осталась одна забава», а того, который
«…И какую-то женщину
Сорока с лишним лет
Называл скверной девочкой
И своею милой...»
Детям нравится слово «имажинисты».

«Вам бы в руки еще отвратительные желтые цветы – и вылитая
Маргарита», – написал М. из прошлого на стене и поставил против-
ный смайлик.
Удалила аккаунт с «Одноклассников».

Она любит море. Но на набережной вечерами многолюдно.
Дома говорит, что идет поздороваться с дельфинами.
Достает белую кофточку. Неторопливо застегивает каждую пуговку.
Улыбается.
Она любит гулять по утрам.


***

Знаешь, малыш, в нашем «завтра» ты обязательно будешь взрослым.
Настоящим мужчиной.
Как папа.
И у тебя, наверное, будут секреты. Темы, о которых с мамой – нельзя.
Или, может быть, стыдно.
А когда я спрошу, кто та девушка, с которой я видела тебя вчера
вечером, ты улыбнешься и скажешь:
«А любопытной Варваре на базаре нос оторвали»,
И поцелуешь в макушку.
Но это всё завтра.
Сегодня  я целую твои пяточки и говорю то, о чем потом будет,
быть может, нельзя. Или стыдно.

…Знаешь, малыш, твоя мама ведь не всегда была только мама,
Вот сейчас, например, она – слегка повзрослевшая девушка
(был бы постарше – знаю, считал бы иронией).
«Слегка» – потому что 30 – это ужасно много только тогда,
Когда тебе 20 и не с тобой приключилась эта неуютная цифра.

Знаешь, малыш, твой папа говорит, что я – на знатока и ценителя,
И когда я вижу нежность в его глазах, то мирюсь
с аргументами зеркала.

Знаешь, малыш, я люблю запах кожи дорогого салона авто,
Цыганские юбки, грейпфруты, джаз, море, ходить босиком, мужские
пижамы,
Немое кино, браслеты, когда слова – точные,
И больше всего на свете – тебя.

Последнему – веришь.
Говоришь «сильно-сильно!», не отвлекаясь от телевизора.

А завтра будешь просто целовать меня в макушку.
Потому что обязательно станешь взрослым.
Настоящим мужчиной.
Как папа.
И у тебя, наверное, будут секреты. Темы, о которых с мамой – нельзя.
Или, может быть, стыдно.


***

надоело врать.
говорить и себе, и людям,
что такая,  как все.
надоело врать.
делать вид, что мечтаю о доме, детях, внуках,
счете в швейцарском банке
и отсутствии целлюлита еще лет,
как минимум, сто.
надоело врать.
потому что по-настоящему я хочу одного – «из тела – вон».
но чтобы при этом обязательно в шелковом платье цвета
морской волны,
а на журнальном столике записка, в которой размашистым почерком
«я прошу у Бога немного – рая».
надоело врать.
стоп.
снято.
спасибо.

(Опубликовано: альманах ЮЖНЫЙ КАВКАЗ, № 2, 2012. С. 102-109.)

(Материал взят с сайта: http://www.international-alert.org/)