Главная » Алфавитный каталог авторов » П » Стихи

Семен Пегов

Стихи

СКАЗКА НА НОЧЬ

Засыпал как будто курок на взводе,
Сначала извёлся телом, потом извился,
Разливался свет по закону, что нет в природе -
Ангел, наверно, какой-то в мой дом вселился.
Но тосковалось вовсе не по тоске вселенской -
Тайны как раз-то выстроились на поверхность,
Потому не хотелось совсем анестезии мерзкой
И обещаний хранить тебе суеверность.
Кто ты такая, в общем? Но, в общем, слушай,
Раз уж тебе не свезло, чтобы меня услышать:
«Может, не будем снова лазить друг другу в душу?
Ясно же кто, чем дышит.
Не хотелось всуе, но всё же - побойся Бога.
Сколько таких иисусов в миниатюрах...
Сказано много? Это ещё немного.
Много нас душевных по плотским тюрьмам...»

Мысленно для тебя вот такие пишу пассажи,
Даже если ангелы в доме разводят свет.
Мысли мои просты, жить - это просто также,
Как, например, умереть во сне.


***

Если это раскручивать - не раскрутишь,
Ни повлиять не получится, подавлять
Всё равно не получится. Будешь? Буду.
Всё это было. Не до тебя.
Можно, конечно, выжить одной тобой,
Несмотря на сердечный гул, суеверный рёв,
Всё равно же в итоге наступит такой покой -
Вены мои сожжёт, артерии разорвёт.
Соберёшься в итоге с мыслью, а слов уж нет,
Или язык не вывернешь произнести,
Разве что напоследок поможешь мне
Землю в волосы заплести.


***

если в глобальном смысле мы все слепцы
без всяких аллюзий и по-библейски в лоб
если кто-то видит на небе большие псы
это всё не про нас это не про любовь
пуля-дура родина-мать а судьба-слепа
разве мы не на этой вращались всегда оси
потому что судьба потому слепа что она судьба
и поэтому главное здесь - не ссы
дорогу осилит ползущий на четверень-
ках как нам завещал пророк
потому что судьба слепа потому-то судьба есть рок
рокочущий но невидимый каждый день


***

Я открою тебе внутренний мой озноб.
Я теперь понимаю, что был иногда не прав.
Нужно было молчать, когда не хватало слов,
И не выпрашивать лишний глоток тепла.
Если тепло уйдёт и высохнет вся вода,
Было бы хоть чуть-чуть внутренней пустоты,
Но пустота не приходит ко мне одна
И не даёт окончательно мне остыть.
Внутренний мой озноб разбивает лёд.
Форма теченья - согнутая вертикаль.
Если из нас двоих кто-то меня поймёт,
Жить тому завещаю в центре материка,
Чтобы не дотянуться ни до морской волны,
Ни до обрыва трогательных этих скал,
Чтобы мысли и чувства были всегда полны
Невыразимой тоской, рассыпчатее песка.
Лучше не видеть моря. Оно забирает всё.
Может, любимая, даже забрать любовь,
Унести меня. Правда, это ещё не всё -
Слишком много меня к тебе попадало в кровь.


***

Знаешь, любимая, я с вечера перемечтал,
Новых образов, всякого будущего понабрался.
Говорили мне - не мешай, а я вслух читал,
Против русского языка боролся.
Заливался словарь, я его на руках качал,
Точно годами нажитое богатство,
Но он мою колыбельную перекричал,
Утверждая собственное господство,
Моё подвергая сомненью к тебе причастие
И заставляя любой разделяющий нас километр
Переболеть внутри, перемалывать час за часом
Корневую систему пространства. Ну, например,
Где-то снова из семени деревце произросло,
И в этом вроде нету моей вины,
Но каждое воскресенье чувствую себя словно
После седьмой мировой войны.


НА БЕРЕГУ

Запах гнилого моря, как вздох Аида.
Море гниёт тогда, когда Посейдон болеет.
Ближе к старости у богов ломит кости, болят суставы.
Ближе к осени, как правило, обостренье.
Мы сидим у причала. Случайный полёт флюида.
Он, пока долетит до нас, околеет.
И приходится переступать через внутренние заставы,
Чтобы в себе преодолеть растенье.

Перерасти в себе октябрьский бунт каштана,
Иначе врастёшь в асфальт, как минимум, по колено,
Постепенно уснёшь, пустишь корни, срастутся веки,
Из пупка весной пробьются первые листья.
Я смотрю на неё. Она так прекрасна, что это тайна.
Тепло просачивается через каждую её клеточку.
Из-за этого моя жизнь разделяется на два смысла:
Жажду смерти и желанье уйти в абреки.

Бывают такие люди, напоминающие обряд.
Находясь с ними рядом, испытываешь покой.
Возвращаешься к жизни и не помнишь, кто ты такой.
Они возвращают тебе самого тебя.
Ты мечтаешь очнуться на каком-нибудь западном фронте.
А она напротив сидит, упуская тебя из виду,
И не хочет совсем догадываться до правды.
Лихорадит море. Пустеет берег. На этом фоне
Боги стареют и в итоге все попадут к Аиду.
Аид не скрывает своей досады.


***

Я хочу плыть точно эта песня
Давай ты будешь как Ярославна
Мы не будем вместе и это славно
Понимаешь мы точно не будем вместе
И это славно что я расслаблен
Что я расплавлен выжат дожат исчерпан
Я пустее камня гуще земли и неба
В тело в собственное задавлен
Вдавлен опустошен противен
Обладаю большим количеством качеств
Я надкусан я как будто бы обозначен
И я примитивен ну да примитивен
Я проще слона и проще того примата
Что бьёт себя в грудь и сродни кинг-конгу
Я похож на барабанную перепонку
Я дрожу когда стреляют из автомата
Я часть системы послушно-голосовой
Я почти оглох и не верю своим ушам
И в мире наверно теперь ни одна душа
Не перекричит мой внутренний саксофон
Нету мира вокруг или он молчит
Потерял дар речи и просто сдох
Я оглох совсем или почти оглох
Но если получится то кричи
И если получиться перекричать
Я конечно буду тебя душить
Но потом уткнусь зацеловав ушиб
Губами в поверхность твоего плеча


***

Я не знаю тебя, но представляю ясно,
То ли душа представляется, то ли внешность,
Немота или голос такой долговязый,
Тёмная из него выглядывает кромешность.
В этой тени чувствуется человек,
Перфоратором месит будущего раствор.
Он стоит вверх ногами как бы на голове
И умирает каждое Рождество.
Это явление в покое не оставляет
И намекает тонко: «В церковь тебе пора бы».
Что-то во мне ломается, не молится, умоляет.
Меня окрутила, стянула упрямейшая парабола -
Последнее слово я называю первым,
Первая нелюбовь – та, что любовь вторая.
Тень надо мной растёт, как восемьдесят гипербол.
Я делаю всё, что угодно, но только не умираю.


ЖРЕЦ
 
1.

Не наместник от римских импер,
Семь святилищ ему за глаза,
Рядовой себастополький жрец,
Одного из колен абазин,
Током крови семи атмосфер –
Он ведом сквозь леса, сквозь леса
И дремучей напевностью жертв,
Наполнялись душа и кувшин.
 
Вот валун, рядом садик камней,
Сердце буйвола посох проткнул,
Он его поднимал к небесам
И молился, и посохом тряс.

А князьям, что ни плоть – понежней,
Разливалось вино на страну,
И язычество шло по глазам,
По рукам и по трещинкам язв.
И спускался обратно в свой дом,
Где опять за набегом набег,
Гладил скалы, от моря устав,
От турецких и римских речей.
Он небесной оброс бородой,
Как языческий человек,
Гнёзда змей огибал неспроста,
И землёю кормил ручей.

2.

Справа Питиус, слева Колхида,
А по центру Диоскуриада,
Языки, имена, времена,
Как приправы, как шёлковый путь.
На краю вымирания вида,
Как бескровных сестру или брата,
Оберег на руно разменять,
Точно семя на яд или ртуть.

Но не начал невыгодный торг,
Он от крови хотел откровенья,
И нелепее эпикурейца,
Даже ухо к руке приложил,
И услышал, что будто пророк,
Переживший, четыре раненья,
На кресте сокровенное тельце,
Как спасение провозгласил.
 
Тут же вспомнил рассказы детей,
Что в окрестностях Анакопии,
Ходит-бродит, как будто юрод,
Полудикий и простоволосый,
И читает настойчиво текст,
Что мы много грехов накопили,
И в пещерный скрывается грот,
Ну, и кто он? Сказал, что Апостол.

3.

Снова кровь разлита по самшиту –
Не по нраву перечащий горцам.
Даже тон осторожный жреца
Не помог чудаку чужестранцу.
Он бубнил, что Господь всем защита,
Даже варварам и богоборцам,
Даже смерть – это воля Творца,
И его умертвили не сразу.

Жрец стоял, изумляясь тому,
Сколько тьмы, что в народе отжата –
Чужестранца пытали у граба,
В чьих кореньях скрывался божок,
Представляя природу саму,
То есть то, что вроде бы свято.
И к земле, где случилась расправа,
Прикоснулся и руки обжёг.

Здесь теперь почти каждый крещён,
На святилищах – храмы и службы,
«Отче наш» – на наречии горском,
Распевает под сводами хор.
Век жрецов как бы здесь обречён,
Но мятежны спасённые души,
И церковным не стянется воском,
Между кровью и Богом зазор.

(Опубликовано: альманах ЮЖНЫЙ КАВКАЗ, № 2, 2012. С. 193-200.)

(Материал взят с сайта: http://www.international-alert.org/)