Ш. Д. Инал-ипа. Народный поэт Абхазии

Ш. Д. Инал-ипа

Народный поэт Абхазии

При одном имени Гулиа возникают мысли об абхазской литературе. Изучая же абхазскую литературу, невольно думаешь о ее истоках и своеобразии, о ее связи с исторически сложившимися особенностями абхазского характера, о «суровой и многотрудной истории маленького по численности, но сильного духом, гордого и независимого народа»(1).
Многие в Абхазии знают предание, дошедшее до нас из глубины веков. В нем рассказывается о том, что, когда бог раздавал людям землю, мифический предок абхазского народа, явившийся к нему с опозданием, остался без места жительства.
— Где ты был? — сказал ему всевышний. — Все уже роздано.
— Принимал гостей, — ответил тот.
— Гость или земля? — спросил бог.
— И земля — для человека, и человек — для человека, не так ли, о господи? — был ответ.
Подумал бог и говорит:
— Уступаю тебе то, что я хотел оставить для себя.
С тех пор, как повествует легенда, и живут гостеприимные абхазы в своем краю, который они именуют «Апсны», то есть «Страной абхазов» или же «Страной души», а М. Горький назвал «безумно красивым куском благодатной земли»(2). Эта небольшая страна приютилась на берегу лазурного Черного моря, у подножия многоплеменного седого Кавказа.
----------------------------------
1. Конст. Симонов. Вырубленное из камня. — «Литературная газета», 1962, 1 декабря. Все цитируемые ниже работы, не имеющие в ссылках соответствующего указания, написаны на русском языке.
2. М. Горький. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 2, М., 1951, с. 8.

5

История не была благосклонна к обитателям этой страны, которым дорого обходилась и щедрость ее и красота. Еще Прокопий Кесарийский — византийский историк VI века — отмечал, что красота продаваемых в рабство сынов абхазского («абазгского») племени осуждала родителей на гибель — их убивали, боясь мести(1). В условиях вечного страха за свою жизнь, свой очаг, в условиях вопиющей социальной несправедливости не может принести счастья народу даже «благодатная земля».
Сложная историческая судьба Абхазии точно охарактеризована в передовой статье газеты «Правда» в связи с 15-летием установления Советской власти в Абхазии: «К седой древности восходит история абхазского народа, и веками страданий отмечен его путь. Благословенная природой страна была как бы узлом больших торговых дорог и издавна стала объектом колонизации, грабежей и работорговли. Чьи только мечи не рубили абхазские головы, чьи только цепи не сковывали ног увозимых пленников-рабов... Но в груди своей нес абхазский народ неугасимое пламя ненависти к угнетателям»(2).
Копытами вражеских коней была изрыта Абхазская земля, обильно орошена потом и кровью своих сынов и дочерей. Ее грабили, сменяя друг друга, древнегреческие колонисты, когорты римских императоров, войска понтийского царя Митридата Евпатора, скифские орды, византийские легионы, персидские отряды, арабские полчища, генуэзские купцы. Ее терзали янычары турецких пашей и султанов, коварная политика которых принесла абхазскому народу столько разрушений и бедствий и поставила его перед реальной угрозой деградации и физического вымирания. Весь край сотрясали также бесконечные феодальные войны и родоплеменные кровавые распри.
В бурное девятнадцатое столетие свободолюбивый абхазский народ вступил с надеждой, обращенной на великую северную державу, обремененный своей многовековой историей и веками складывавшимся удивительным этнографическим бытом, в который Абхазия была «закована, как в кольчугу»(3).
Присоединение в 1810 году Абхазии и «всего находящегося в Абхазии»(4) во главе с владетелем Георгием (Сафарбеем) к России положило конец трехсотлетнему господству султанской Турции.
----------------------------------
1. См.: Прокопий из Кесарии. Война с готами, М., 1954, с. 383.
2. «Правда», 1936, 4 марта.
3. Конст. Паустовский. Бросок на юг. — «Октябрь», 1960, № 10, с. 15.
4. Всеподданнейшее письмо кн. Георгия Шервашидзе. — «Акты Кавказской Археографической Комиссии» (АКАК), т. 3, Тифлис, 1866—1904, с. 209.

6

Тем не менее об осуществлении чаяний народа, о свободе и независимости в условиях буржуазно-помещичьего строя и проводимой царским правительством жестокой колонизаторской политики не могло быть и речи. И самоотверженная борьба продолжалась.
Наиболее крупным было антифеодальное и антиколониальное восстание 1866 года, вызванное недовольством крестьян условиями готовящейся правительством реформы, предполагавшей выкуп крестьянами земли. Восстание началось 26 июля в селении Лыхны и вскоре охватило почти всю Абхазию. Вследствие политической отсталости крестьян руководство восстанием оказалось в руках феодалов, искавших соглашения с царизмом. С их помощью власти подавили восстание и предали пятнадцать его руководителей военно-полевому суду.
Расправа с вожаками восстания была безжалостной. Но это не могло заглушить стремления народа к свободе и независимости. Однако на его пути стояли новые испытания. В 1877 году началась русско-турецкая война и связанное с ней, спровоцированное турками, насильственное массовое выселение абхазов, обманутых местными властями, в султанскую Турцию со всеми его трагическими последствиями. Даже в центральной этнографической части страны не оказалось «ни души абхазской, ни звука абхазского»(1). Оставшееся на своих прежних местах меньшинство абхазского населения было объявлено «виновным» перед царем «тюрьмы народов». Самое название «Абхазия» было под запретом, и страна именовалась Сухумским военным отделом (до 1883 г.), а потом Сухумским округом (до 1919 г.). В конце XIX века Абхазия оказалась, таким образом, в исключительно сложных исторических обстоятельствах.
В качестве активной политической силы выступало в основном крестьянство. Национальная интеллигенция к тому времени не сложилась, а абхазские дворяне и князья являлись прочной опорой и защитой самодержавия.
Неблагоприятные исторические условия, в которых приходилось жить абхазам в продолжение многих сотен лет, помешали им создать свою письменность. И кто знает, когда бы они получили возможность читать и писать на своем родном языке, если бы не помощь лучших людей России, которые с начала XIX века содействовали ускорению процесса экономического и культурного сближения горцев с Россией. Благодаря их стараниям, произошли значительные сдвиги в области изучения истории и языков многоплеменного Кавказа. Передовые русские писатели и ученые, которые с уважением относились к само-
--------------------------------
1. Н. Марр, О языке и истории абхазов, М.—Л., 1938, с. 177.

7

бытным народам Кавказа, не только интересовались, говоря словами А. А. Бестужева-Марлинского, «настоящими нравами, обычаями, привычками горцев»(1), но также и помогали им в выполнении их насущных задач, принимали активное участие в развитии национальной культуры, в том числе письменности и школ на родных языках.
К их числу относится известный русский кавказовед П. К. Услар. Он применил к абхазскому языку русский алфавит, дополнив его несколькими недостающими буквенными начертаниями, и этим заложил основы абхазской письменности (1862). Опираясь на этот алфавит, особая комиссия под руководством И. А. Бартоломея в 1865 году издала в Тифлисе первую книгу на абхазском языке: «Абхазский букварь». Но и букварь и алфавит Услара не нашли практического применения в Абхазии.
С «укрощением» с помощью алфавита «дикого горного коня», как называли иногда горские языки(2), словарный и фольклорный фонд, до того сохранявшийся в устной форме, стал постепенно закрепляться в памятниках письменности, стал расти и обогащаться общенародный абхазский язык, вбирая в себя запасы отдельных диалектов и говоров. Вслед за алфавитом была создана П. К. Усларом и первая научная грамматика абхазского языка, изданная в 1887 году. Издавались и учебные пособия.
Таким образом, историческая эпоха, в которой начиналась деятельность Гулиа, была сложной. Появление на литературной карте мира еще одной литературы — абхазской, имевшее место в начале бурного XX века, было обусловлено рядом объективных предпосылок. Абхазия в течение целого столетия жила в условиях общего с другими окраинами Российской империи социально-экономического, политического и культурного развития. Ускоренными темпами проходит в крае рост капиталистических товарно-денежных отношений, интенсивно проникавших и в патриархальную абхазскую деревню. Не устояли перед «бессердечным чистоганом» и «вечные законы гор». Появились (правда, весьма немногочисленные) представители рабочего класса. Формировались кадры местной, национальной интеллигенции. Углублялись, особенно в период первой русской революции, социальное расслоение и социальные противоречия в городе и деревне. Создаются первые социал-демократические организации. Волны событий 1905 года — генеральной репетиции Великой Октябрьской
----------------------------------------
1. А. Марлинский. Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев. — Полн. собр. соч., часть 10. «Кавказские очерки», СПб., 1838, с. 10—11.
2. Ф. А. Щербина. История Кубанского казачьего войска, т. 2, Екатериноград, 1913, с. 3.

8

социалистической революции — докатились и до абхазских берегов. Серго Орджоникидзе выгружает оружие для участников революционного движения. Раздаются звуки новой популярной песни «Эртоба», что в переводе с грузинского означает «единство». В среде абхазского населения, ярлык «виновности» которого был наконец официально снят в 1907 году, наблюдаются явные признаки роста национального самосознания, хотя это оживление наталкивалось на всевозможные преграды и противодействия.
Возникновение и развитие литературы немыслимо и без определенного минимума культурных предпосылок. В течение полустолетия, предшествовавшего выходу в свет первого абхазского стихотворного сборника, произошли важные сдвиги в культурном развитии, связанные с деятельностью лучших людей России. Особое значение имело создание письменности и школ для горских народов Кавказа.
В XIX веке в Абхазии появились первые учебные заведения. Правда, в детские годы Гулиа их было лишь несколько: церковно-приходская школа в сел. Окуми (открыта в 1851 году), духовное училище в сел. Лыхны (1852), министерская школа в Сухуми (1856), Сухумская горская школа (1863). В начале XX века число школ несколько увеличилось. Их роль в подготовке первых кадров абхазской интеллигенции была огромной. Абхазский язык частично стал предметом преподавания. Пополнились ряды абхазских народных просвещенцев, среди которых «дедушка абхазской школы» Ф. X. Эшба, Вис. Инал-Ипа, Д. И. Гулиа, А. М. Чочуа, С. Я. Чанба, Г. М. Шервашидзе и другие, вышедшие в основном из стен Сухумской горской школы. Вышли в свет первые публикации памятников богатейшего абхазского фольклора, переводы некоторой учебной, сельскохозяйственной и церковной литературы.
Но сдвиги в культурной жизни не были слишком заметны на фоне отсталой, безграмотной Абхазии.
Сама возможность существования национальной абхазской литературы казалась тогда весьма сомнительной. Даже П. К. Услар считал, что горцы, имея в виду и абхазов, «самостоятельной литературы по самому положению своему иметь не могут и иметь никогда не будут»(1).
Нужно было быть подлинным патриотом и незаурядной личностью, чтобы в таких условиях, не страшась никаких препятствий, посвятить себя созданию и развитию письменной абхазской литературы. Этого не смогли сделать представители, казалось бы, более
--------------------------------
1. П. К. Услар. Этнография Кавказа. Языкознание. Абхазский язык, Тифлис, 1887, с. 27 (Приложения).

9

образованной и влиятельной абхазской аристократии, такие, например, как сын последнего владетеля Абхазии, известный поэт и драматург конца XIX — начала XX века Г. М. Шервашидзе, практически прекрасно знавший родной язык, но не написавший ни одной строки по-абхазски (он писал на грузинском и русском языках).
Абхазский народ сумел выдвинуть из своей среды деятеля другого типа, который вполне отвечал назревшей потребности духовного развития нации. Это был Дмитрий Иосифович Гулиа. Его высокий патриотизм, понимание национальных интересов, редкое трудолюбие, упорство и талант, его многолетний опыт педагогической и творческой работы позволили именно ему на практике заложить основы абхазской письменности и художественной литературы.
I

Д. И. Гулиа родился 21 февраля (по новому стилю) 1874 года в селении Уарча Гумистинского участка Сухумского военного отдела, как именовалась тогда в официальных бумагах Абхазия. Здесь жили его отец — простой абхазский крестьянин Иосиф (Урыс), дед Тыкуа, прадед Дгур и другие представители многочисленного в свое время рода Гулиа.
Сам Гулиа подробно, живо и красочно рассказал об основных событиях своей жизни, о том, в каких условиях формировался его характер и его поэтическое дарование. Это дает возможность отказаться от изложения биографии поэта, основное внимание уделив его творчеству.
Круг интересов Д. И. Гулиа был необычайно широк. Среди написанного им есть художественная (в том числе и автобиографическая) проза и поэзия, историко-этнографические исследования, очерки и этюды, литературоведческие статьи, публицистика. И почти каждый из этих жанров его творчества имеет самостоятельное значение.
Путь Гулиа — это более полувека напряженной и интенсивной творческой работы. Переломный период его творчества падает на 1917—1920 годы — от Великой Октябрьской революции до установления Советской власти в Абхазии (март 1921 года). Этим определяются важнейшие этапы пути Гулиа — дореволюционный (1906—1920) и советский. Советский период культурно-просветительской и творческой работы поэта делится также на несколько этапов (два-
--------------------------------------
1. См.: Д. И. Гулиа. Автобиография, с. 45—53 наст. изд. Далее Автобиография Гулиа цитируется в тексте без ссылок.

10

дцатые—тридцатые годы, военный и послевоенный периоды), когда в связи с важнейшими историческими событиями, культурными и социальными преобразованиями в жизни страны происходили в творчестве Д.. Гулиа определенные сдвиги и изменения идейного и жанрово-тематического плана.
В течение первого периода — oт первого сборника его лирики (1912) до установления Советской власти в Абхазии (1921), то есть в течение целого десятилетия, Гулиа нераздельно царил в абхазской поэзии. Но и после, до конца жизни, он никогда не терял своего выдающегося места в абхазской литературе, хотя в ней уже появились новые яркие имена (С. Чанба, И. Когониа, Л. Квициниа, Л. Лабахуа, Б. Шинкуба, Ш. Цвижба, И. Тарба, А. Ласуриа, Ч. и Ал. Джонуа и др.).
Начало творческого пути Д. И. Гулиа связано с его всесторонней просветительской деятельностью, не прекращавшейся до конца его жизни.
С раннего детства Гулиа был посвящен во все тонкости «абхазской науки» (апсуара), то есть сложного комплекса национальных традиций, обычаев, этикета; с юношеских лет он проникся любовью к богатствам устной народной поэзии, которые составили первый и важнейший животворный источник его творчества, его нравственного и эстетического роста. Эти годы были годами первых гулиевских университетов, давших ему в известном смысле не меньше для его духовного развития, чем все последующее книжное образование.
Проучившись в Сухумской горской школе пять лет (три подготовительных отделения и два класса), Гулиа успешно заканчивает ее летом 1889 года, сдав восемь из десяти предметов на «отлично», а остальные два — на «хорошо».
Этой школе Гулиа многим обязан в овладении знаниями, тем более что в дальнейшем обстоятельства не способствовали получению им систематического образования.
Осенью 1889 года Гулиа поступает в Закавказскую учительскую семинарию (г. Гори). Но через пять месяцев заболевает тифом и, пролежав месяц в лазарете, едет домой для поправки здоровья. Матери уже не было в живых, вскоре умирает и отец, оставив на попечение Д. Гулиа четырехлетнюю сестру и двухлетнего брата.
Из семинарии Дмитрия Гулиа отчислили под предлогом вредного влияния на него местного климата. Попытки перевестись в 1890 году в Хонскую учительскую семинарию близ Кутаиси, натолкнувшись на тот же чиновничье-бездушный формализм и волокиту, также оказались напрасными (не помогла и жалоба на имя попечителя Кавказского учебного округа).

11

Таким образом, школьная учеба Гулиа, длившаяся неполных шесть лет и далекая от завершения, закончилась. Отныне, по его собственным словам, учителями Гулиа стали книги и сама жизнь. Началась долгая и непрерывная трудовая эпопея. Вначале он совмещал службу с учебой, с упорным трудом по самообразованию. Благодаря этому он успешно сдал экстерном экзамены и получил звание учителя народных школ, а через некоторое время — и звание преподавателя абхазского языка в средних учебных заведениях.
Гулиа не остался в долгу и перед своей alma mater — Сухумской горской школой. В течение многих лет он был преподавателем родного языка в ней и ее летописцем: ему принадлежит первая «История Горской школы», опубликованная в 1919 году в газете «Апсны» («Абхазия»).
Служба Гулиа была службой родному народу и его культуре. В 1891 году совместно с К. Д. Мачавариани, помогавшим ему «методическими советами (абхазского языка он не знал)», Гулиа закончил составление азбуки родного языка, а через год она вышла в свет. Авторы усовершенствовали азбуку, в частности упростили графику, ввели заглавные буквы, а также несколько недостававших ранее знаков. Все это сделало ее несравненно более удобной для практического пользования. «Вот с этих пор абхазы и начали читать книги на родном языке».
До конца своих дней Д. Гулиа не порывал связи с жизнью абхазской школы, с культурным строительством в Абхазии. В 1891 году семнадцатилетний юноша впервые переступил порог Кутолской начальной школы Очамчирского района, совмещая в своем лице ее смотрителя, строителя и преподавателя. Через некоторое время его переводят в соседнюю Тамышскую и Киндскую школу, во дворе которой до сих пор стоят деревья, посаженные на рубеже прошлого столетия и нынешнего руками Гулиа и его учеников.
Для всех окрестных трудовых крестьян он был ходатаем и заступником, который не только прививал любовь к родному языку, открывая в нем все новые и новые дотоле никем не увиденные красоты или составляя обиженным и оскорбленным всевозможные «прошения», способные «взорвать камень», но и учил их, как лучше жить и устраивать свое хозяйство, как освободиться от вредных обычаев (например, конокрадства, кровной мести и др.), как приобщаться к свету знаний и вести борьбу с угнетателями за свои жизненные интересы. Его стремлением помочь темному и суеверному абхазскому крестьянину, задавленному нуждой и бесправием, было продиктовано написание таких брошюр, как «Болезни домашних птиц и их лечение», «Как выбрать здоровую рабочую лошадь», «Лечебник» и др.

12

Поэзия интересовала Д. Гулиа задолго до того, как состоялся его литературный дебют. Еще с девяностых годов прошлого века, после выхода его азбуки, Гулиа мало-помалу пробовал писать, сочинял, по его словам, «разные стишки, которые не имели никакого общественного значения». «Они безвозвратно погибли, и я не жалею об этом», — писал он в своей Автобиографии. Настоящая литературная деятельность Гулиа началась с середины первого десятилетия нашего века, когда он, используя фольклорные мотивы и поэтику фольклора, написал несколько стихотворений, получивших большой общественный резонанс.
Первый абхазский литератор, естественно, должен был широко использовать в своих поэтических созданиях богатое устно-поэтическое наследие родного народа, самобытное по тематике и образам. Из народного творчества, как своего главного арсенала, черпал он часто и мысли, и форму, и слова, постепенно добиваясь творческого преломления в своих произведениях изобразительных средств и жанровых особенностей национального фольклора. Велика была роль фольклора в формировании не только гулиевского стиха, но и его поэмы и рассказа. Фольклорную окраску имеют и многие образы положительных героев, созданных Гулиа в досоветский и в последующие периоды.
Многие герои Гулиа той поры были как бы ожившими на страницах книги персонажами национального эпоса, отличающимися концентрацией разнообразных достоинств, а сюжеты его произведений были практически лишены конфликтных ситуаций. Это, впрочем, было совершенно естественно в ранний период становления абхазской реалистической поэзии и прозы, тесно связанной с устойчивой фольклорной традицией.
Другим важнейшим источником, питавшим поэтическое творчество Гулиа, явилась грузинская и особенно русская литература, которую он изучал с раннего детства непосредственно по оригиналам. Классические традиции этих литератур — гражданские, демократические, гуманистические — оказали большое влияние на его художественное развитие, на формирование его мировоззрения и мастерства. Его любимейшими писателями были Пушкин, Лермонтов и Гоголь, И. Чавчавадзе, А. Церетели и М. Гуриели. Абхазский фольклор, русская и грузинская литературы были и остались на всю жизнь неисчерпаемым источником творческого вдохновения Д. Гулиа.
Свои мысли о России и русской культуре первый абхазский поэт хорошо передал в замечательном стихотворении «Москва», написанном еще в 1907 году. Посещение города произвело на него неизгладимое впечатление. Он пишет о «матери городов», он восхищается

13

величием Кремля и другими памятниками русской славы, с благоговением вспоминает об изваянии на могиле бессмертного Гоголя с памятной надписью: «Горьким моим словом посмеюся».
В 1910 году Гулиа составил небольшой сборник своих стихотворений. Однако их напечатание затянулось на целых два года.
Издавать свои сочинения в Сухуми Гулиа не мог, потому что в Абхазии в то время не было типографии, в которой можно было бы печатать абхазские тексты. Абхазский шрифт с усларовских времен имелся только в Тифлисе (он был перевезен в Сухуми А. М. Чочуа только в 1919 году в связи с изданием газеты «Апсны»). В Тифлисской «типографии канцелярии наместника Е. И. В. на Кавказе» и был отпечатан первый сборник стихов Гулиа. Изданный «Обществом распространения просвещения среди абхазов», он увидел свет в 1912 году под названием «Стихотворения и частушки». Невзирая на острую материальную нужду, которая постоянно преследовала поэта, первые свои книжки он печатал на свой страх и риск и в основном на свои личные средства, если не считать мизерной суммы, полученной им в указанном «Обществе». Весь тираж — несколько сот экземпляров — он перевез к себе домой и раздавал их, разумеется бесплатно, крестьянам, своим гостям, посылал сельским учителям и школам.
Одновременно с книжкой стихов Гулиа в той же типографии в переводе на абхазский язык вышло Евангелие, одним из его переводчиков был Гулиа. Но, если можно так выразиться, настоящим «евангелием» для абхазов стал скромный с виду и тоненький сборник стихов Гулиа.
Его выход ознаменовал рождение абхазской литературы — событие, равного которому не было во всей истории культуры абхазского народа. Гулиа мог бы сказать словами первого русского печатника «чудотворца» Ивана Федорова: «Первее нача печатати ради братии моих и ближних моих». Само слово «стихотворение» — по-абхазски «ажвеинраала», что в дословном переводе означает «стройнословие», — тогда же было введено им. Теперь оно известно каждому школьнику.
Выход в свет нескольких десятков стихотворений Д. Гулиа, написанных им в 1906—1912 годах, — важнейший этап в истории абхазской культуры. Его значение автор сам прекрасно выразил абхазским изречением, использованным в качестве эпиграфа-подзаголовка. Оно гласит: «Конь падет — останется поле, человек умрет — останется его слово».
Сборник открывается великолепным восьмистишием — задорным авторским обращением: «А ну-ка, моя книжка, не сдавайся!» Это оптимистическое напутствие звучит как призыв к труду, как уверен-

14

ность в силе и значении общественного печатного слова, в его благотворном влиянии на умы и сердца соотечественников, как надежда и вера в жизненность только что вышедшей книги, символизирующей собой национальную литературу вообще.
За первым важнейшим шагом последовали другие — стали появляться новые произведения Гулиа. В 1913 году вышло первое произведение абхазской любовной лирики «Переписка девушки и парня», в 1919-м — первый абхазский художественный рассказ «Под чужим небом» (1918), в 1919—1920 годах Гулиа часто публиковал свои стихи и статьи на страницах газеты «Апсны», которую редактировал.
Читатели встретили гулиевские стихи восторженно. Скоро они получили широкое распространение не только среди читающей, но и неграмотной публики. Их пели в народе как песни. Седобородые сказители нередко исполняли их на своих древних народных музыкальных инструментах, предваряя их словами: «Это сказано Дмитрием Гулиа», а влюбленные молодые люди без конца цитировали в своих письмах целые страницы любовной лирики поэта.
Тематика первого сборника стихотворений Гулиа разнообразна и поучительна. В нем представлены не только фольклорные мотивы и образы, хотя они занимают значительное место. Легенды, поэтически изложенные Гулиа, перекликаются с современностью, героическое прошлое с настоящим. Читателя привлекает изображение мыслей и чувств современников автора, живые картины сельской жизни (не лишенные, впрочем, некоторой идеализации); поэт воспевает красоту природы родного края, мирный труд земледельца, передает его думы, мечты, помыслы. К тому времени молодой автор не совсем освободился от влияния религиозно-мистических настроений и от элементов идеализации патриархального быта, но и тогда он воспринимал прошлое в лучших его традициях как противоположность капиталистическому миру разложения и погони за чистоганом.
Любимая тема раннего Гулиа — тема труда. Ей посвятил он много вдохновенных строк. Таково, например, стихотворение «День своего рожденья люди чтят...». Оно написано 21 февраля 1911 года — в день рождения поэта. В нем автор выступает как певец философии творческого труда, своеобразно выраженной в абхазской народной поговорке: «Жернова, хотя б в Каабу их возьмешь, зерно дробят». Иначе говоря, человек всегда и везде должен быть творцом: сеятелем, зодчим, песнопевцем. Это и долг и счастье. День рождения застает поэта не в праздном веселье, а в трудах: «Я множу труд на труд всегда, день ото дня... Сонм несвершенных дел всегда мой видит взор». В грядущем автор видит множество забот, «но, как всегда, пишу, но, как всегда, тружусь!».

15

Идейное содержание раннего творчества Гулиа можно было бы определить начальными строками одного из тогдашних его стихотворений, которые в дословном переводе гласят: «Добро да свершать вам, трудящиеся, горьким потом блага добывающие!..»
В начале своего пути Гулиа был не столько лириком, сколько социальным поэтом по преимуществу, поэтом гражданским, выразителем народных дум, певцом труда, просвегителем-демократом, сатириком-обличителем общественных пороков. В те годы он не был совершенно свободен от влияния теории «единого потока» и противоречий, порожденных эпохой реакции, религиозно-идеалистических настроений в духе христианского учения, риторико-рассудочного дидактизма («Высшее учение», «Спокойствие», «Видение воскресшего», «Желание», «Владимир» и др.). В целом, однако, влияние таких настроений было незначительным и кратковременным. Социальные и героические мотивы — вот в чем непреходящая сила гулиевского творчества раннего периода.
В стихах и прозе раннего Гулиа отразились передовые демократические идеи о великом значении трудового воспитания личности, его вера в силу человеческого ума, знаний, просвещения, его любовь к книге и родному языку. Эти мысли им изложены, в частности, в статье «Образование, умственное развитие и физическое воспитание»(1). «Не может быть по-настоящему свободным народ, который не стремится к образованию»(2), — писал он в другой статье.
Большое воспитательное значение имела сатира Гулиа, которая была тесно связана с традициями любимой абхазами народной сатиры. Развивая эти традиции, поэт направлял острие своего пера против всего, что являлось помехой на пути возрождения народа, звал людей к свободному разумному труду, прививал ненависть к ворам, бездельникам, тунеядцам.
Таково, например, стихотворение «„Милое" созданье», в котором яркими красками нарисован социальный портрет представителя дореволюционного деградирующего абхазского дворянства во всей его неприглядности. Название стихотворения сугубо ироническое. Автор открыто и смело бичует бездушных и лживых людей, пустоцветов и пустомелей, «милых» только с виду, а по существу лживых и подлых. В другом стихотворении он клеймит «живых мертвецов» — дармоедов и гордецов, «по глупости считающих труд за унижение» («Гуляка»). Повторяя после каждого куплета вопрос-обращение к читателям: «Друзья, кому, скажите, такая жизнь к лицу?», автор
------------------------------------
1. «Апсны», 1920, 20 сентября (на абхаз, яз.).
2. Там же, 1919, 16 марта (на абхаз, яз.).

16

подчеркивает то чувство осуждения и презрения, которое вызывают у него подобные люди.
Характерной чертой сатиры Гулиа является ее злободневность и конкретная направленность против эксплуататоров и грабителей, против произвола царских чиновников и представителей местной знати, связь ее с окружающей действительностью и с настроениями народных масс. Определение реальных прототипов его сатирических стихотворений не составляло большого труда. Рассказывают, например, что однажды Гулиа пригласил в Тамышскую школу мудрого старца Османа Киут из соседнего села Киндги и прочитал ему в переполненном классе своего «Гуляку». Старый Осман слушал внимательно, оживленно смеялся, просил повторить, причем после каждого куплета, не задумываясь, называл по имени известных ему «гуляк», которые были, по его мнению, заслуженно разоблачены. «Это сказано про Чагу, а это не про Манча ли?» — говорил старик при шумном одобрении присутствующих.
Особо следует отметить стихи, в которых звучали м<отивы политического протеста против насилия князей и дворян, отражалась вера автора в лучшее, светлое будущее.
К числу первых своих произведений, которые дали а втору право именоваться литератором, сам Гулиа отнес такие стихи, как «"Милое" созданье» (1907) и «Ходжан Большой» (1910), получившие широкое общественное признание, без чего, как говорил Гулиа, нет поэта, а есть только сочинитель — рифмоплет. Стихотворэение «Ходжан Большой» вызвало подозрение у окружных властей, начавших тайное расследование по нему, которое, однако, к счастыю для автора, окончилось без особых последствий.
«Ходжан Большой» — это стихотворение, которое направлено против самовластного дикого барства, отнимающего у беззащитных крестьян не только труд и время, но и самую жизнь. В стихотворении «Ходжан Большой» бог выступает как некий обобщенный символ грядущего торжества народной правды, а само стихотворение воспринимается как негодующий протест против господствующей в мире социальной несправедливости. Существующее социальное» зло будет побеждено, возмездие возможно и даже неизбежно — в этом заключается основная идея стихотворения. Само определение «большой», «великий» выглядит по меньшей мере ироничным по отношению к Ходжану — человеку с несметными богатствами и волчьем нравом, человеку, который вместе со своими семью сыновьями, такими же черными душой, как и он сам, разоряет сирот и вдов, сеет распри, ложь, вражду, обман. Но террор и насилие недолговечны. Ходжан дождался своей гибели, и автор, нисколько не сожалея об этом,

17

заканчивает стихотворение словами: «В твоем саду бурьян большой, А над тобой курган большой». Увязка такой судьбы надменного насильника и грабителя с карой небес — «вступил он с богом в спор большой» — вполне может быть объяснена строгими цензурными условиями в эпоху жестокой столыпинской реакции (стихотворение было написано в 1910 году).
Есть у раннего Гулиа и другие произведения, которые тоже могли навлечь на себя подозрение властей. Например, «Лома и Буска» — по форме нечто среднее между басней и поэтическим рассказом о животных. Речь в нем идет о двух могучих буйволах по кличке Лома и Буска. Удел их жалок — постоянные побои, проклятья, зиму и лето в упряжке, вечно они волокут тяжкий груз. Откуда им ждать облегченья, подмоги? Ответ, даваемый автором, вполне недвусмысленный, и он звучит как протест против рабской покорности судьбе:

Как быть? Потолкуйте с приятелем Бачей
И горе свое обсудите с ним вместе.
Дивится народ вашей силе огромной,
Зачем же терпеть вам удел подъяремный?

Многие древние легенды и сказания, отразившие лучшие черты народного характера и столетиями передававшиеся из уст в уста, обрели под пером Гулиа новую, литературную жизнь. Это, в частности, исторические предания о любви и чести, о традиционных, часто суровых заповедях высоко уважительного отношения детей к отцам, младших к старшим («В старину»). Это — легенда о богоборце Абраскиле — абхазском Прометее, которого не заставил бы склониться даже бог.
Абраскил — борец за «истинное благо» родины и «покой человека под луной». Неповиновение «высшим силам» обошлось ему дорого. Но и заточенный в мрачном подземелье, он остался верен своим идеалам. Его независимость и непримиримая ненависть к врагам являются замечательным символом справедливой борьбы народа за свою свободу и независимость, за светлое будущее. В величественном образе этого неподкупного доброго гения нашла свое великолепное воплощение вековая народная мечта о счастье.
Гулиа обращался и ко многим другим фольклорным образам, олицетворяющим собой мужество, добро, справедливость. «Пистолет Эшсоу» можно назвать и большим сюжетным стихотворением, и маленькой поэмой. Внимание автора привлекли здесь старинные рыцарские взгляды и нравы абхазов. Поэма повествует о двух отважных дальских абхазах — братьях Эшсоу и Баталбее, сыновьях Дарыквы Маршан, поссорившихся из-за несравненной красавицы

18

Есмы-ханум. Портрет ее выдержан в традиционном для народной поэзии стиле: поэма написана в форме абхазских историко-героических песен. Автор выступает против коварной низости и подлости, поспевает мужество, выдержку, цельность человека высокой нравственной красоты.
Так безымянные народные творения приобретали в поэзии Гулиа новое звучание и, окрыленные художественной мощью поэта, вновь возвращались творцу их — народу.
Исключительной популярностью в народе пользовалась «Переписка девушки и парня», открывающая собой второй стихотворный сборник Гулиа (1913). Прежде всего следует отметить легкость, плавность, непосредственность ее поэтической речи (под названием «Любовное письмо» она положена на музыку абхазским композитором И. А. Лакербай). «Переписка...» — это песня о чистом чувстве любви и дружбы, лирический дуэт влюбленных молодых людей. Новаторской и смелой для абхазской литературы явилась не только сама форма «Переписки...», но и ее содержание (учитывая неразвитость жанра народных любовных песен в абхазском фольклоре и известную традиционную сдержанность абхазов в публичном выражении интимных чувств), что, впрочем, специально оговаривается в первой же строке, где юноша, начиная переписку, как бы извиняется за некоторое нарушение обычая.
Это произведение, открывшее страницы любовной лирики в абхазской поэзии, стало настолько популярным среди самых широких читательских кругов, особенно молодежи, что многие юноши и девушки переписывали его целиком и хранили у себя, как какой-то чудодейственный талисман, а влюбленные объяснялись между собой не иначе, как стихами, взятыми из «Переписки...».
Досоветская абхазская литература представлена не одними только стихами. За первыми шагами в поэзии последовали и первые опыты в области повествовательных жанров. И здесь первым был Д. Гулиа — автор первого произведения абхазской художественной прозы. Его рассказ «Под чужим небом», опубликованный в 1919 году в газете «Апсны» (написан в 1918 году) и сразу же привлекший к себе внимание читателей своей реалистической манерой письма и серьезностью проблематики, по сей день остается одним из лучших в абхазской новеллистике. Тон рассказу задает эпиграф к нему, свидетельствующий о неразрывной связи автора с народом, о его высоком патриотическом чувстве; повествование отличается эмоциональной насыщенностью, глубоким проникновением автора в существо абхазского национального характера.
Основная идея рассказа — пробуждение классового самосозна-

19

ния крестьянства, опутанного цепкими пережитками патриархально-феодальной идеологии, — вполне соответствует сути всего дореволюционного творчества поэта. Она нашла свое необычайно яркое выражение в самом его названии, обобщающий символический смысл которого наводит на размышления о судьбе абхазского народа.
В рассказе, говоря словами самого автора, «описывалась несчастная судьба абхазского крестьянина» — страшная трагедия молодого горца, оказавшегося в условиях вопиющей социальной несправедливости «без вины виноватым». Герой рассказа — молодой крестьянин Елкан — молочный брат и безрассудный приспешник и клеврет гнусного князя Алдыза, готовый отдать за последнего «все, даже жизнь», берет на себя преступление князя и приговаривается к ссылке в далекую, неведомую Сибирь. Блестяще достигнутая цель автора состояла, однако, не только в том, чтобы заклеймить и осудить подлый поступок одного бессовестного человека, а главным образом в том, чтобы показать социальный вред власти феодалов над крестьянами. Рассказ проникнут тревогой Д. Гулиа за судьбы своего народа, переживавшего горе и несчастье как под «чужим», так и под «своим» небом. Характерные для рассказа элементы романтической возвышенности и эпической идеализации, не нарушая верности автора суровой правде тогдашней действительности, придают ему яркий национальный колорит. Следует отметить также стремление автора добиться точной психологической характеристики героев и мастерство пейзажных зарисовок.
Одной из центральных и важнейших тем поэзии Д. Гулиа является тема родины, Абхазии. Гулиа первым открыл ей широкую дорогу в литературе. Чувством боли за печальную судьбу любимой Абхазии и ее народа пронизаны многие ранние стихотворения поэта, написанные то в элегических, то в протестующих тонах. Лучшим из них является стихотворение «Моя родина» (1920), проникнутое чувством глубочайшей сыновней любви и преданности, готовностью разделить со своей страной все трудности ее исторической судьбы. Стихотворение напоминает и о временах махаджирства (переселения в Турцию), которое стало для каждого абхаза символом безысходного горя, неутешных мук человека, потерявшего родину, оно напоминает о культурной и экономической отсталости дореволюционной Абхазии. Последние строки этого объяснения Д. Гулиа в любви своей родине:

Что тебе, свет мой, не мило?
Можешь довериться мне —

звучат искренно и взволнованно, говорят о настоящем патриотизме автора, не отделяющего своей судьбы от судьбы народа.

20

Вся сознательная жизнь Гулиа была неразрывно связана с Сухуми (по-абхазски — Аква). Здесь широко развернулась его кипучая многогранная деятельность народного учителя и просветителя, одного из самых видных представителей и ревнителей нарождавшейся абхазской культуры, признанных лидеров национального возрождения. Он изучает сам и учит других абхазскому языку, в частности преподает и отстаивает его в Горской школе, в реальном училище, женской гимназии, учительской семинарии, составляет учебники для абхазских школ, собирает и печатает произведения устного народного творчества, дерзновенно решается на то, на что не отваживался никто из абхазов (хотя были уже высокообразованные люди среди них),— писать стихи и прозу на родном языке, не жалеет своих скудных денег на их издание, редактирует газету, увлекается научной работой в области истории и филологии, занимается переводами.
Дмитрию Гулиа, работавшему одновременно в нескольких школах, заваленному ученическими тетрадями, лишенному свободного времени, внимания и помощи, приходилось очень тяжело. Значительно позднее, подводя итоги своей деятельности, Гулиа писал, что «мог бы сделать больше, если бы... всегда точно понимал, что важнее и что не требует отлагательства. Я, — признавался Гулиа, — распылял свою энергию, занимаясь то поэзией, то наукой. Может, было бы лучше, если бы целиком посвятил себя только литературе? Может быть. Когда человек что-либо начинает первым, он неизбежно растрачивает больше энергии и его деятельность неизбежно приобретает разносторонний характер. Это и хорошо и плохо». Следует подчеркнуть, однако, что в этой разносторонней деятельности осуществлялась постоянная и тесная связь художника с народом, и потому она была великим благом.
На революционные события в Петрограде в феврале 1917 года Д. Гулиа откликнулся стихотворением «Вперед!», в котором он восторженно приветствовал приближение эры свободы и равенства. Время изменилось, говорится в стихотворении, сошли черные тучи, засияло солнце, и оно разбудило всех, зло бессильно, победа за народом. Кончается стихотворение таким призывом:

Восстаньте, друзья! Вперед! Вперед!
К старому времени спиной становитесь,
Добрые дела стране подготовьте,
Не упускайте время и будьте всегда готовы!
(Подстрочный перевод)

21

II

После победы Октябрьской революции Абхазия в течение трех лет находилась под гнетом буржуазно-помещичьего режима меньшевиков, опиравшихся на штыки иностранных интервентов. Меньшевики не только не разрешили здесь ни одной социальной проблемы, но и проводили жестокую шовинистическую ассимиляторскую политику в отношении абхазского народа.
Но борьба за его возрождение не прекращалась. И родоначальник национального искусства художественного слова стал своего рода центром, вокруг которого собирались силы нарождавшейся литературы, причем почти все абхазские литераторы, следуя примеру своего учителя, начинали свой творческий путь с создания стихов по мотивам народной поэзии (С. Чанба, М. Хашба, И. Когониа и др.).
Известную роль в те годы сыграл организованный по инициативе Гулиа литературный кружок сухумских семинаристов, издававший в 1919 году рукописный литературно-художественный журнал с символическим названием «Утренняя звезда». Это был первый абхазский журнал. «Наши питомцы, — писал Гулиа, — читали свой журнал «Утренняя звезда», и с той поры я убедился, что мой труд не пропал даром, посев дал свои всходы. Я видел яркую утреннюю звезду, и надо полагать, что скоро станет светло».
Гулиа был душой и первой абхазской газеты «Апсны» («Абхазия»). Она выходила под его редакцией в 1919—1920 годах и сыграла большую положительную роль, в особенности в укреплении рядов рождавшейся национальной литературы. Это была беспартийная демократическая газета, на страницах которой находили, однако, определенное отражение (не всегда, разумеется, последовательно и систематически) большевистские идеи и лозунги.
Являясь общественно-политическим и литературным органом, газета содействовала также распространению культуры среди населения, его политическому просвещению. Она содействовала также объединению абхазских писателей и пропаганде их произведений.
Глубокое возмущение вызывала у Гулиа жестокая шовинистически-ассимиляторская политика меньшевиков и их приспешников в Абхазии, что отчасти отразилось в стихотворении, написанном в самый разгар меньшевистского разгула в Абхазии (1919). В нем автор заклеймил абхазского «интеллигента» под условным именем Назхара, который, научившись грамоте, готов отказаться от своей культуры и «не скажет ни слова по-абхазски».
Гулиа с возмущением писал о жалкой судьбе Горской школы при

22

меньшевиках, помещал в своей газете и другие резкие антименьшевистские материалы (например, статьи С. Чанба).
И хотя Д. И. Гулиа не был тогда марксистом, преувеличивал роль и значение просветительской деятельности в преобразовании жизни и не осознавал до конца реакционную политическую сущность организованного меньшевиками так называемого Абхазского народного совета, — одно он понимал очень ясно: справедливую ненависть народа к угнетателям и свою неразрывную связь с судьбой родины.
«Я не придерживался какой-нибудь определенной политической программы, но всем существом своим ненавидел князей и дворян, буквально грабивших народ», — писал он впоследствии об этом.
С самого начала творческой и просветительской деятельности Гулиа была очень близка горьковская концепция человека-героя, человека — творца своего счастья. Именно поэтому еще в 1920 году он писал:

Если б мог добро я напевом слов приманить!
Об одном благом для людей готов я твердить:
Чтоб, сроднясь в труде, мог бы дружный люд ладно жить,
Чтоб с познаньем он мог бы жаркий труд дружно слить,
Если б зависть мне да незнанья зло удалить,
Чтобы время всем навсегда пришло не тужить!

Он не дрогнул ни перед своим одиночеством, ни перед недоверием, сомнениями, равнодушием, которые его окружали.
Новый век он начинал с надеждой и верой в лучшее будущее.
И чутье не обмануло его: наступила эра Великого Октября, который первый абхазский писатель не мог не встретить доброжелательно. Позднее он писал, что ему «очень нравилось правильное разрешение земельной проблемы, нравился удар по помещикам и ленинское решение национального вопроса — жгучего вопроса всех времен».
Установление Советской власти в Абхазии открыло широкий путь к всестороннему национальному, экономическому, культурному и политическому возрождению. Но путь этот не был легким. Как писал известней абхазский государственный деятель Н. А. Лакоба, «страшно было «наследство», оставленное Советской власти царизмом

23

и меньшевиками. Ни одного предприятия. Бездорожье. Заросшие сорняками, заброшенные поля. Разоренные села. Обостренная меньшевиками междунациональная вражда. Голод в городе и в деревне. Разгромленные курорты. Закрытые школы. Поголовная безграмотность, темнота, знахарство, предрассудки — вот что приняла Советская власть в Абхазии весной 1921 года»(1).
Предстояла напряженная работа. Но работа в новых условиях — в условиях Советской власти, которую весенним утром 4 марта 1921 года Гулиа встретил радушно на своем трудовом посту в родном городе вместе со всем своим народом. Она не потребовала от поэта какой-либо заметной болезненной ломки, не вызвала духовного кризиса, а явилась органическим, естественным продолжением и дальнейшим высшим развитием тех добрых дел, которым он честно служил и до этого, той борьбы с социальным злом и несправедливостью, которую он вел. Только благодаря Советской власти могла развернуться многогранная деятельность Д. И. Гулиа и других деятелей абхазской культуры. По образному выражению Конст. Симонова, социалистическая революция так сказала Дмитрию Гулиа: «Я пришла, твои мечты о будущем твоего народа могут исполниться. Но для этого тебе придется еще столько работать вместе со мной! Столько работать без оглядки и отдыха, что для этого может не хватить всех твоих сил и всей твоей жизни, даже если ты очень силен, а жизнь твоя будет очень долгой!»(2).
И Гулиа работал вместе с Советской властью. Работал всю свою долгую и содержательную жизнь, отдавая опыт и знания развитию социалистической культуры и литературы возродившегося к новой жизни абхазского народа. Он имел все основания сказать:

Вместе с Абхазией я стоял
У колыбели нового века,
Вместе с Абхазией благословлял
Ленина — мудрого человека...
(«Товарищу» )

Двадцатые и тридцатые годы были периодом интенсивной собирательской и научно-исследовательской работы Д. И. Гулиа в различных областях абхазоведения. Об этом свидетельствуют, например, «Материалы по абхазской грамматике» (1927) и другие очерки и
---------------------------------
1. «Советская Абхазия», 1936, 4 марта.
2. Константин Симонов. «Черты облика». — «Литературная газета», 1960, 12 апреля, с. 4.

24

исследования по абхазской филологии, этнографические этюды «Божество охоты и охотничий язык у абхазов» (1926), «Культ козла у абхазов» (1928), исторический очерк «Сухум — не Диоскурия» (1934) и др.
Особо следует отметить гулиевскую «Историю Абхазии», изданную в Тбилиси Наркомпросом Абхазии (1925). Это была первая и во многом дерзновенная в силу ограниченности материалов и достигнутого к тому времени уровня научного абхазоведения попытка концептуального освещения древней и средневековой истории Абхазии на основе широкого использования доступных автору письменных источников, сравнительного сопоставления данных абхазского языка, топонимики, исторической географии, мифологии и этнографии абхазов. Книга представляет собой результат многолетней работы автора.
Приступая к написанию истории Абхазии, Д. Гулиа вправе был заявить в предисловии, что «этот ныне немногочисленный народ, с великим прошлым, до сего времени не имеет хотя бы краткой, но цельной связной истории» и что он «остается малоизвестным даже ученому миру России». Вместе с тем автор хорошо понимал стоявшие перед ним огромные трудности — отсутствие специалистов и необходимой литературы на месте, пробелы в историческом материале (в особенности в области археологии), неразработанность важнейших проблем. Все эти обстоятельства сильно ограничивали возможности решения поставленных задач.
Главную цель своего труда автор видел в том, чтобы «возбудить интерес к проблемам, связанным с историей прекраснейшей в мире, столь богатой красотами природы страны и побудить научные круги обратить внимание на абхазоведение как на путь к решению ряда вопросов о прошлом не только Кавказа, но и всей Передней Азии».
В настоящее время ряд разделов книги устарел, в ней содержатся и некоторые неприемлемые положения. При всем том задачи, поставленные автором, во многом выполнены, и прежде всего в результате привлечения разнообразных фактических материалов, имеющих важное значение для разработки этногенетических вопросов и не потерявших своей ценности вплоть до наших дней. Д. Гулиа намеревался подготовить и второй том «Истории Абхазии», но осуществить этот свой замысел, как и предполагавшееся им написание «Географии Абхазии», он не успел.
Трудно назвать какую-либо область литературной и культурной жизни Советской Абхазии, в которой Д. Гулиа не принимал бы активного, а часто руководящего участия.

25

Он преподает абхазский язык и литературу в Сухумском педагогическом техникуме (так стала называться бывшая семинария), ведет курс лекций по абхазскому языку в Тбилисском государственном университете, куда выезжает на два года с семьей (1924—1926), составляет орфографию, ряд словарей, учебники и учебные пособия, один из которых — «Родная речь» для 2-го класса — является действующим и в наши дни. Гулиа руководит работой по внедрению абхазского языка как государственного в местные учреждения (наравне с русским и грузинским), организует первую абхазскую театральную труппу и разъезжает с подготовленными под его руководством агитационными постановками по деревням Абхазии, возглавляет учрежденную в 1925 году по инициативе академика Н. Я. Марра Академию абхазского языка и литературы (1928—1929), в 1931 году преобразованную в Абхазский институт языка, литературы и истории Академии наук Грузинской ССР (институт носит ныне имя Д. И. Гулиа). Д. Гулиа, кандидат исторических наук (с 1937 года), непрерывно работал в этом институте в качестве старшего научного сотрудника со дня его основания до конца своей жизни; его перу принадлежит множество научных статей, исследований и материалов по различным вопросам абхазского языка и фольклора, истории и этнографии Абхазии. Одновременно он создает все новые художественные произведения — оригинальные и переводные — в поэзии, прозе и драматургии, проводит огромную работу по переводу на абхазский язык разнообразной литературы, в том числе ряда выдающихся произведений русской и грузинской классики.
Это не значит, что у поэта в эти годы не было никаких раздумий и затруднений, мешавших его творческой деятельности. По-видимому, не совсем легко было все правильно понять сразу и перестроиться по-новому человеку, прожившему в иных условиях целых полстолетия. К тому же не всегда он встречал понимание и поддержку. Так или иначе, около десяти лет он мало занимается литературной деятельностью, а его лира как бы утрачивает социальные мотивы. Может быть, некоторым снижением творческой активности Гулиа объясняется и то, что основоположника абхазской литературы не оказалось среди делегатов I съезда советских писателей. И все же это были в основном годы плодотворных раздумий и честных поисков своего места на фронтах гигантской культурной революции. И к началу тридцатых годов частичный отход от литературной работы был уже пройденным этапом. Наступает период нового нарастающего расцвета творческих сил и энергии Гулиа.

26

III

С победой Советской власти в Абхазии открылись широкие перспективы экономического и культурного возрождения страны, развития родного языка, национальной школы, печати, литературы и искусства. Стали пополняться ряды писательских кадров, возросла их творческая активность.
Идеологическая борьба, происходившая в Абхазии дзадцатых — тридцатых годов, отражала острые классовые противоречия. В абхазской литературе это была в основном борьба с пережитками феодально-патриархальной идеологии, проявлениями местничества, элементами мистицизма. Одним из главных направлений развития абхазской литературы двадцатых годов было критическое изображение прошлого с революционных (правда, иногда слишком прямолинейных и даже вульгарно-социологических) позиций. Не настроения пессимизма и индивидуализма, не колебания и националистические «идейки», не выжидание, а, напротив, невиданный подъем творческой энергии и личное активное участие писателей в проведении важнейших политических мероприятий партии — вот что характеризует абхазскую литературу этих лет.
Важнейшими темами абхазской литературы двадцатых годов были родина и социалистическая революция, которая привела к уничтожению классового и национального угнетения, свободному развитию народов. В поэзии усиливается эпическое начало, а вместе с тем и интерес к новой тематике. Господствующими формами были политическая, гражданская, историко-революционная лирика, в которой нашел свое отражение пафос утверждения революции.
С середины двадцатых годов стали появляться абхазские литературно-критические и литературоведческие статьи и заметки. Д. Гулиа и здесь был первым. Он предпринял попытку осмысления истории абхазской литературы, изучения и улучшения абхазского стихосложения. Этой цели была посвящена его статья «О том, как пишутся стихи по-абхазски» (1926)(1). Правда, в настоящее время интересна главным образом не теоретическая ее часть, а фактическое содержание. Автор сравнивает абхазское литературное стихотворчество с традициями народной поэзии, а также высказывает предположение о его близости к русскому стиху.
Начав с простого переложения фольклорных произведений и усвоения традиций критического реализма, Д. И. Гулиа в советский
----------------------------------------
1. «Апсны капш», 1926, 18 сентября (на абхаз, языке).

27

период (после некоторого раздумья в напряженных двадцатых годах) все более укрепляется на путях реализма социалистического.
Тридцатые годы были периодом бурного роста молодой абхазской литературы и, естественно, периодом исканий, подражаний, ошибок и неудач. Не так легко было избрать в поэзии свою самостоятельную тропу. Вокруг кипела новая жизнь, новое содержание советской поэзии требовало создания новых форм. Было много трудностей и мало традиций, опыта, знаний. Тем не менее становилось очевидным, что нельзя идти путем слепого подражания или механического перенесения в абхазскую поэзию достижений классиков братских литератур без учета специфики родного языка. Продолжать писать стихи почти исключительно в стиле народных песен также не имело смысла. Требовалось найти нечто новое. И успехи в этом направлении были достигнуты. Этот перелом, неразрывно связанный с общим развитием многонациональной советской литературы, характеризуется ростом политической зрелости писателей, повышением их интереса, к острым проблемам современности. На передний план выдвигается задача отображения в литературе классовой борьбы, колхозного строительства, культурной революции, процесса преодоления консервативных обычаев, воспитания нового человека.
Произведения старейшего абхазского писателя, рисующие жизнь советской и дореволюционной Абхазии, наполнились новым, социалистическим содержанием. Об этом свидетельствует, в частности, сборник «Стихи, сатира, песни». Посвященный автором абхазской молодежи, этот сборник, дополненный и переработанный, выдержал два издания — в 1923 и 1928 годах. В него вошли старые и новые оригинальные поэтические произведения Гулиа (например: «Родина», «Абхазия», «Хотел бы я...», «Голубь и воробей», «Песни детей», «Модная девица», «Теперь уже счастлива я» и др.), переводы и подражания русским и грузинским мастерам (А. Церетели, И. Чавчавадзе и др.).
В тридцатых годах Гулиа работал в основном в прозе (роман «Камачич») и в области поэтического перевода, а также был занят, сверх служебных дел, подготовкой к переизданию своих избранных произведений(1) и составлением (совместно с X. С. Бгажба) сборника «Абхазская народная поэзия» (1940).
Новых же оригинальных поэтических произведений было создано немного, и то, что написано в этом жанре, относится к малым фор-
-----------------------------------------
1. Д. И. Гулиа. Избранные произведения. Стихи, 1933; Д. И. Гулиа. Утренняя звезда. Избранные произведения, Сухуми, 1937 (на абхаз, яз.).

28

мам. Среди них мы находим веселые детские стихи («Детская песня», «Кудахтанье кур», «Табак», «Весна», «Птичка и голубь», «Муха и пчела» и др.), стихи о трудовом героизме и на патриотические темы.
В 1934 году вышли «Абхазские частушки» Д. Гулиа (под редакцией С. Я. Чанба и с иллюстрациями сына автора — Г. Гулиа). На обложке этого миниатюрного издания в качестве эпиграфа помещен куплет, который подчеркивает идейный смысл вошедших в сборник частушек: их острую политическую направленность против чуждых новому строю социальных элементов. Автор смело разоблачает банкротство («падение в грязь») антинародной деятельности нэпманов, нерадивых бездельников, противников колхозного строительства, чинуш и бюрократов, хапуг и расхитителей общественной социалистической собственности («Неумелый руководитель колхоза», «Расточитель кооперативного добра» и др.).
Материалы, вошедшие в сборник, — это сюжетные юмористические и сатирические стихи и частушки, содержание которых отразило острые противоречия периода колхозного строительства в Абхазии, борьбу с противниками социалистического переустройства деревни: кулаками, служителями культа и др. Злободневные по теме, проникнутые своеобразным юмором и доходчивые, они получили широкое признание у читателей.
Частушки Гулиа писал с самого начала своей литературной деятельности, опираясь на богатые традиции национального фольклора. Первые гулиевские книжки назывались сборниками стихов и частушек (частушка по-абхазски «ахьдзиртвра», что означает отрицательную характеристику или, наоборот, восхваление добрых дел и качеств человека). В последней своей книге Гулиа, продолжая по-прежнему использовать традиции фольклорной поэтики, вместе с тем уже несколько отходит от них. Это выразилось не только в отказе от местного названия жанра частушки в пользу термина «частушка», но и в усвоении некоторых формальных особенностей русской частушки: каждая строфа этих поэтических миниатюр, состоящая из четверостиший, отличается завершенностью, широко встречаются поэтические параллелизмы: явления природы часто ассоциируются с событиями в социальной и политической жизни.
Одним из лучших произведений Д. Гулиа этого периода является поэма «Песнь об Абхазии». Это поэтический рассказ о прошлых бедствиях Абхазии, краткая история народа, изложенная чутким пером. Это гордый рассказ человека, увидевшего наконец свою родину в полном цвету и этим безмерно счастливого.

29

В двадцатых — тридцатых годах достигают значительного развития в абхазской литературе эпические жанры. Сдвиг к широкому изображению современной жизни, стремление показать всю ее сложность и противоречивость выразились в появлении больших социально-психологических произведений, в развитии жанров поэмы, повести и романа на материалах дореволюционной и новой, социалистической действительности.
Особняком во всей абхазской литературе тридцатых годов стоит крупнейшее произведение Д. Гулиа — роман «Камачич» (1933—1940). Это широкая эпическая картина, поистине художественная энциклопедия дореволюционной абхазской деревни. История смелой, волевой девушки-крестьянки Камачич, ищущей в мрачном мире спесивых князьков и жестоких дедовских обычаев свободы и счастья, с большой художественной силой изображена писателем-реалистом, глубоким знатоком народной жизни. Это произведение большого трагического звучания. Оно живописует страшную картину того, как феодально-капиталистический мир бесчеловечных татластанов (князь Татластан — отрицательный персонаж романа) подавлял, душил, уродовал человека, глушил его порывы, низводил до унизительного существования, отнимал надежду на самое простое человеческое счастье у семейного очага. В судьбе Камачич автор увидел поэзию чистых девичьих чувств, горечь жизненного потрясения, благородную жертвенность, крушение надежд женщины на личное счастье. В романе поражает насыщенность его фольклорными и этнографическими материалами, правдивость описаний, неторопливая обстоятельность, точное знание особенностей деревенского уклада, неистощимый гулиевский юмор, живописность изображения, богатый и сочный народный язык, чистый и ясный, доходчивый и бесхитростный.
По своим жанровым особенностям «Камачич» — это нечто среднее между романом в обычном смысле этого слова и циклом самостоятельных (или полусамостоятельных) новелл и рассказов, связанных между собой единой тематикой и образом главной героини.
Таким образом, борьба за коммунистическую идейность, за преодоление вредных пережитков прошлого в сознании людей была генеральной линией развития абхазской литературы двадцатых — тридцатых годов. Постепенно преодолевая механическое перенесение жанров и поэтики фольклора в письменную литературу, дидактизм и морализирование, схематизм и иллюстративность, слепое копирование чужого опыта, лучшие абхазские писатели шли своим путем,

30

создавая оригинальные реалистические произведения малой и большой формы. От популярных коротких сатирических частушек и рассказов литераторы шли к созданию эпических произведений, в том числе больших социально-психологических романов, посвященных прошлому Абхазии и социалистическому переустройству деревни.
В поэзии Гулиа второй половины тридцатых годов обращают внимание мотивы нерушимой дружбы советских народов (стихи о Тарасе Шевченко, Шота Руставели и др.), а также оборонно-патриотическая тематика («У озера Хасан»), поэтические произведения, гневно осуждающие поджигателей войны, призывающие к бдительности, борьбе за укрепление мира на земле.
Особая и в высшей степени важная область творческой деятельности Гулиа — его художественные переводы.
Первый народный поэт Абхазии поддерживал дружеские связи, имел памятные встречи со многими из выдающихся деятелей советской многонациональной литературы и искусства, науки и культуры — А. Толстым и Ш. Дадиани, А. Фадеевым и М. Джавахишвили, Н. Марром и А. Шанидзе, К. Фединым и А. Исаакяном, В. Шишковым и М. Рыльским, М. Бажаном и Г. Табидзе, Н. Тихоновым и П. Тычиной, К. Симоновым и др.
Гулиа стоял у самой колыбели абхазской переводной литературы, как один из ее главных зачинателей и создателей. Переводами он занимался до преклонного возраста. Только благодаря его неутомимому труду абхазские читатели смогли познакомиться с рядом выдающихся произведений русской, грузинской и других литератур. Как уже говорилось, еще до революции, будучи членом специальной переводческой комиссии, он принимал самое активное участие в осуществлении различных переводов.
С победой нового строя его работа в этой области приобретает еще более широкий размах. Абхазы впервые получают возможность читать переведенные Д. Гулиа стихи и другие произведения революционного содержания, пьесы для нарождавшегося национального театра, поэмы, связанные с жизнью Абхазии, и др.(1). В первые же дни установления Советской власти Гулиа (в соавторстве с С. Чанба) перевел на абхазский язык пролетарский гимн «Интернационал». С тех пор «Интернационал», созвучный во многом «Ма-
-------------------------------------
1. Чтобы помочь рождающемуся абхазскому театру преодолеть острый репертуарный голод, Д. И. Гулиа еще в 1921 году перевел с русского и грузинского языков несколько небольших водевилей и пьесу «Да здравствует свобода!».

31

нифесту Коммунистической партии» Маркса и Энгельса и ставший международным гимном рабочего класса, вошел в абхазскую литературу как один из ее замечательных памятников.
Особо следует отметить перевод созданной на абхазском материале прекрасной поэмы Ак. Церетели «Воспитатель». Гулиа осуществил такой конгениальный перевод этой поэмы, фабула которой заимствована из абхазского фольклора(1), что абхазский читатель воспринимает шедевр грузинской поэзии как жемчужину своей национальной духовной культуры. Гулиа принадлежат также переводы ряда произведений Пушкина, Лермонтова, Шевченко, И. Чавчавадзе, К. Хетагурова. Некоторые басни И. А. Крылова в переводе Гулиа являют собой также неподражаемые образцы абхазской переводной литературы (например, «Чиж и Голубь», «Зеркало и Обезьяна», «Мышь и Крыса» и др.).
Колоссальную творческую работу проделал Гулиа, чтобы перевести на абхазский язык такие бессмертные памятники поэтической культуры русского и грузинского народов, как «Слово о полку Игореве» (в соавторстве с М. Гочуа, 1938) и поэма Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», перевод которой потребовал нескольких лет напряженного труда (1938—1941).

IV

Великая Отечественная война явилась большим испытанием и для абхазской литературы. Многие писатели ушли на фронт. Из числа поэтов и прозаиков, с оружием в руках сражавшихся против немецко-фашистских захватчиков, трое — Леварса Квициниа, Степан Кучбериа и Михаил Гочуа — погибли на фронте смертью храбрых.
В годы Великой Отечественной войны в абхазской литературе господствует военная тематика. Закладываются основы военно-патриотической литературы. Преимущественное развитие получают малые формы, хотя создаются и отдельные произведения эпических жанров.
В «мобильных» жанрах патриотической лирики выражались чувства, чаяния и помыслы советских людей, отстаивавших честь и свободу своей родины. Поэзия тех лет чутко воспринимала радости
---------------------------------------
1. О. Чургулия. Грузино-абхазские литературно-культурные взаимосвязи в XIX веке. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук, Тбилиси, 1972, с. 14.

32

и горести народа. Главнейшими темами литературы стали темы героизма и патриотизма, причем в обогащении этой тематики, в раскрытии и популяризации героического прошлого народа важную роль сыграли произведения абхазского фольклора.
С большим воодушевлением работал в годы войны патриарх абхазской литературы Д. Гулиа. «Я не мог сражаться с автоматом в руках, — писал он впоследствии, — но делал свое маленькое дело на литературном посту».
Лира старейшего советского поэта не уставала звать к ратным и трудовым подвигам, воспевать беспримерный героизм народа. Замечательные военные стихи и песни Гулиа о героических делах советских людей на фронте и в тылу, об абхазских воинах, о родине и партии воодушевляли читателей на подвиги, воспитывали любовь к родине, ненависть к врагу.
В стихотворениях «Песнь о героях», «Наш Кавказ», «Защитнику нашей страны», «Вперед, на Запад», «Близок час расплаты» и многих других маститый поэт обращался к высоким патриотическим чувствам советских людей, призывал соотечественников расправиться с коварным и ненавистным врагом.
В известном цикле «Песнь о героях» идея беззаветного советского патриотизма находит свое воплощение в образах реальных участников войны. В пламенных словах воспел поэт славных сынов и дочерей абхазского народа, прославивших себя ратными подвигами, — политрука Александру Назадзе, летчиков Киазима Агрба и Михаила Язычба, пулеметчика Пианцу Чолокуа, снайпера Михаила Цушба. Особую популярность приобрела «Песня о герое из героев» (1943), вдохновленная светлым именем Героя Советского Союза Владимира Харазиа. Вот отрывок из этой песни, ставшей поистине всенародной:

В сече с врагами, в дыму и в огне,
Сил не щадя, он погиб на войне,
Славы бессмертной достоин,
Родина, сын твой и воин!..

И не забудет Абхазия
Светлое имя Харазиа.

В самый разгар тяжелых боев на всех фронтах Отечественной войны Гулиа выступил с патриотической поэмой «Песнь о народе» (1943), задуманной автором как монументальная эпическая песня о беспримерном подвиге народов СССР в годы войны и великой

33

силе их дружбы, о всепобеждающем значении ленинизма. В поэме, напоминающей собой героические и историко-героические песни абхазского фольклора, значительное место занимает тема защиты родного Кавказа. В ней отразились гнев и горе советского народа, боровшегося против фашистского нашествия. Героизм советских людей вдохновлял поэта.
В 1942 году отдельной книгой вышли гулиевские «Короткие рассказы». Наряду с рассказами бытового и мемуарного характера, автор здесь, как и в романе «Камачич», широко использовал фольклорные записи, кропотливо собиравшиеся им самим в течение всей жизни. Это своеобразные яркие зарисовки, посвященные различным сторонам жизни дореволюционной Абхазии, народные притчи, рисующие обычаи, быт и нравы старой Абхазии, живописующие характерные картины прошлого, высмеивающие светских и духовных князей, их высокомерие, бездушие, жадность, взяточничество, бюрократизм «высшего начальства», с одной стороны, и честность, трудолюбие, смекалку, находчивость людей из народа — с другой («Епископ и пастух», «Хитрый адвокат» и мн. др.).
В творчестве абхазских писателей послевоенных лет отразились ведущие темы советской литературы этого периода — изображение героики войны и мирного созидательного труда, борьбы за мир и дружбу народов, создание образа советского человека, прошедшего суровую школу войны.
Исключения не составляла и поэзия. Большое развитие получила политическая лирика, остро и современно решавшая темы патриотизма и интернационализма, героики войны и борьбы за мир. Эти мотивы в той или иной степени были характерны для творчества всех абхазских поэтов. Наиболее значительные поэтические произведения этого периода созданы в жанре публицистической лирики и лиро-эпической поэмы, реалистически запечатлевшей коллизии и героику современности.
Характерно в этом отношении творчество Д. Гулиа, чье семидесятипятилетие было широко отмечено в 1949 году(1). Старейший писатель нашей страны жил напряженной творческой жизнью и думами о судьбах абхазской литературы. «В труде крепчает сердце человека, а главное не в этом ли, друзья?» — восклицал поэт. В другом стихотворении он говорил: «Когда бездействуешь хотя
-----------------------------
1. Основные произведения Д. Гулиа этих лет вошли в сборник стихов и поэм, изданных в Москве в 1955 году: Д. Гулиа. Стихи, 1945—1955, М., 1955.

34

бы день один, — ты, значит, умер на день раньше срока!» («Юным друзьям»).
Многогранна и разнообразна по своей тематике лирика Д. Гулиа последнего периода его творчества. Несмотря на преклонный возраст, он писал новые и новые поэтические, драматические и публицистические произведения, выступал со статьями о роли и месте писателя и общественной жизни. В эти годы он создал произведения глубокого философского содержания, отличающиеся смелыми обобщениями, такие, например, как «Победа», «Море», «Пламенное слово», «Моя страна» и др.
Об одном из них — едва ли не самом признанном — хочется сказать особо. Отгремела война, победа стоила стольких жизней, наступил наконец желанный мир. И в победный день — 9 мая 1945 года — Гулиа пишет прекрасное стихотворение «К морю». Лирический герой — носитель невыразимого словами «восторга в груди». Между морской стихией и героем, человеком, в котором бьется «море радости», наблюдается гармоническая одухотворенная связь и взаимослиянность. «К морю» — одно из лучших произведений советской лирической поэзии, посвященных великой победе.

На зелень берега роса с небес ложится.
Понятно всё без слов. Уж близится рассвет.
С тобою мы друзья: ты — море без границы,
Я — море радости, границ которой нет!

Часто в творчестве Гулиа обыденные повседневные явления становятся символами большого обобщающего значения, отражающими напряженную силу авторских раздумий, в них неразделимо слиты мысли и чувства автора. Таково, например, стихотворение «Корабль иришел» (1946). Автор не ограничивается поэтическим описанием прибытия первого послевоенного корабля. Это событие становится провозвестником грядущего мира и счастья. Поэтому совсем не удивительно желание физического, если можно так сказать, общения со стальной громадой корабля. Это даже усиливает эмоциональное воздействие стихотворения на читателя:

Я погладил обшивку, прошелся ладонью по ней,
Прикоснулся к холодному борту горячей щекой —
Трепетало могучее сердце громады стальной.
И, не в силах живое волненье свое превозмочь,
Бились наши сердца в унисон в эту летнюю ночь.

35

V

Искренни и глубоко эмоциональны гулиевские стихи о дружбе, о любви («Новогоднее», «Друзья», «Другу», «Человек в горах», «Голубь», «Праздничный тост», «Весеннее настроение», «Стихи
о любви»). Широко известен цикл стихов «Мой город», в котором автор опоэтизировал героический труд своих сограждан, поделился своими раздумьями об исторических судьбах Сухуми и всей Абхазии, писал о чувстве гордости тем вкладом, который вносит его родной народ в общее дело коммунистического строительства.
Гулиа до конца своих дней сохранил юную отзывчивость души, оптимистическое мироощущение, стремление к духовному общению с подрастающим поколением, к передаче ему своего богатого жизненного опыта. Вот почему и на восьмом десятке лет, по-прежнему интересуясь актуальными проблемами воспитания молодежи, он продолжал писать для своих маленьких друзей. Поэту принадлежат лучшие в абхазской литературе стихи для детей. Многие из них переведены на русский язык С. Маршаком, В. Державиным, Г. Регистаном (цикл «В нашей деревне», «Смелый мальчик», «Дедушка и весна» и др.).
Образцом умения Гулиа раскрывать в маленьком факте нечто значительное, соединять крохотно-земное с необъятно-небесным является его стихотворение «Муравей». Чго, казалось бы, может быть незаметнее и малосильнее, чем крошечный муравей? К тому же он поставлен в условия, при которых и великану было бы не легко: разразилась гроза, горят леса, море выходит из берегов, и человек, бессильный «овладеть стихией», склонился перед нею. Но не совсем. Он увидел муравья, который наперекор грозной стихии идет все время вперед. Стихотворение воспринимается как гимн великому и вечному жизнеутверждающему творческому труду:

Всё время он в труде — никто не замечает.
Упорный труженик — никто его не знает.
Гнездо ж растет. Смущенный я стою.
Дорогу дал, склонившись, муравью.

Д. Гулиа находит новые художественные средства для выражения вечных тем. В одном из лучших его стихотворений «Олень» скульптурно и зримо нарисован поэтом образ оленя. Мы не только видим, но почти физически чувствуем его. Он стоит — это прекрасное творение природы — на скале как изваяние. Но он ранен и окружен. И в этой безысходной драматической ситуации ему остается лишь два

36

выхода — смерть или плен. И он, не задумываясь, выбирает смерть. Но самой смертью подтверждается бессмертие высокого нравственного начала, воплощенного в конкретном поступке:

Стоял он, красивый и рослый,
На круче у горной реки...
Рога — как трехлетние сосны,
А ноги, как лозы, тонки.

И пусть окружен он и ранен,
Но он на колени не пал —
Минуту живым изваяньем
Олень перед нами стоял...

И люди, у бездны на грани,
В молчанье следили за ним,
Пока он не скрылся в тумане,
По-прежнему непобедим...

А мне захотелось сегодня
Поведать вам песню о том,
Что лучше погибнуть свободным,
Чем жить, оставаясь рабом.

Одним из лучших произведений всей советской поэзии является стихотворение Д. Гулиа о самом дорогом — о партии, переведенное на все литературные языки СССР:

Земля без солнца — мертвая планета,
Дыханье жизни — в солнечном тепле,
Нет без него ни воздуха, ни света, —
Без партии нет жизни на земле.
( «Партия» )

Говоря о творчестве Д. Гулиа конца сороковых — начала пятидесятых годов, К. Симонов справедливо писал: «Великая русская революция, принесшая в его Абхазию именно то, чего ждал и о чем мечтал этот человек, оставила в его душе воспоминания такой силы, что стихи, написанные им уже в восемьдесят лет, на закате жизни, об этой революции и о Ленине, оказались одними из самых лучших стихов вообще, написанных об этом за последние годы, —

37

страстными, гордыми, полными благодарности за судьбу своего народа»(1).
Таким же смелым и страстным был Д. Гулиа и в воплощении современной деревенской тематики. Одним из первых в абхазской литературе он посвятил вдохновенные строки героическим делам тружеников послевоенного села. Это прежде всего лиро-эпическая поэма «Осень в деревне» (1946). Гулиа оставался лириком и в жанре поэмы. В поэме нет изображения острых коллизий и столкновений, вся она проникнута светлым лиризмом, «Осень в деревне» открыла большую тему «возвращения джигита домой» после окончания победоносной войны. «Осень в деревне» — это песня о радости мирного труда, о солдате Смеле, ставшем славным колхозным бригадиром и государственным деятелем, о его счастье с милой девушкой Хикур, которая все пять лет ждала его, хранила верность любимому. Большое значение имеют в поэме песни с чередующимся припевом из абхазского музыкального фольклора («Уарада-рада-ри! Ахахайра-рада-ра!»).
Выдающимся произведением абхазской литературы является автобиографическая лиро-эпическая поэма Д. Гулиа «Мой очаг» (1954). Она написана на редкость образным, кристально чистым языком. В ней автор, как и в поэме «Песнь об Абхазии», с большой художественной силой рассказывает о национальном бедствии абхазского народа — насильственном выселении абхазов, в том числе и самого автора, когда он был ребенком, вместе со всей его семьей, в султанскую Турцию в семидесятых годах прошлого столетия.
Потрясающие картины бедствий махаджиров — людей, обманом и силой переселяемых на чужбину, — сменяются не менее впечатляющими лирическими отступлениями, а образ родного очага, как прекрасное обобщение полной превратностей судьбы народа, несмотря на все испытания верного своей родине, все время остается в центре внимания читателя. В поэме речь идет в основном только об одной абхазской семье 1877—1878 «черных годов», но ее судьба воспринимается как «тяжкая повесть» о судьбе всего края. Это эмоциональное звучание поэмы определяется глубоко выстраданным чувством боли и озабоченности судьбой родины. Художественная интерпретация событий столетней давности определяется рожденными Великим Октябрем идеями исторической ответственности и дружбы советских народов.
-----------------------------------
1. Константин Симонов. Черты облика. — «Литературная газета», 1960, 12 апреля.

38

Вот простая крестьянская семья — «гостеприимней нет». У доброго очага растет мальчик, как росли здесь его дед и деда дед. Здесь же «солдат бывалый, русский парень» Гриша Петров (по-абхазски Гиргуал). Он был другом очага, у которого абхазские напевы сменяла русская песня «Ревела буря, гром гремел». Но пришла война России с Турцией. Дом горит, гибнут люди, убит Петров, рушится очаг, на чужой окаянный корабль сгоняют беженцев, которые искали спасения, а нашли лишь смерть вдали от родины. Но подоспели русские люди, и они принесли спасение. Родные напевы и песня Гиргуала опять звучат над очагом, который уже не заставят бросить никакие войны, беды, грозы. Финал поэмы звучит радостным аккордом:

Жив мой очаг!
Огонь в нем не погас.
Жив мой очаг!
Его в тот горький час
разрушил враг, но друг для жизни спас.
Гори, очаг, для нас!

Гулиевский «очаг» — это символ родной Абхазии, это проникнутые болью и сыновней любовью думы поэта об исторических судьбах своей страны, своего народа. Поэма «Мой очаг» наполнена лирическими размышлениями автора о добре и зле, о борьбе со злом, об ответственности перед своим народом и перед историей, о подлинной дружбе и победе жизни над смертью, о неугасимости очага, находящегося в заботливых руках.
Как мы видим, в послевоенный период, когда неослабное внимание партии и правительства вдохновляло советских людей на новые творческие свершения во славу Родины, старейший писатель Абхазии переживал невиданный прилив сил и энергии, новый взлет духовного роста и возрождения. Все эти годы Д. Гулиа работал с большим творческим подъемом. Темы его поэзии актуальны и разнообразны. Война и мир, партия и народ, труд и радость победы, дружба и любовь, очаг и Родина, история и современность, человек и его счастье, его назначение, его слитность, сродство с живой природой и человечеством, со всей землей, сближение реальности и мечты стали основными мотивами послевоенной лирики Гулиа. Лирически чувствующий поэт стремится к максимальному самовыражению и одновременна; к раскрытию исторических событий, к обнажению общественного содержания в малом, частном, индивидуальном, неповторимом. Личностное, эмоционально-взволнованное восприятие,

39

непринужденность поэтической речи и ассоциативность поэтического творчества позднего Гулиа определяются углублением его художеств венного мышления. Уходит в прошлое традиционный дидактизм и некоторая однозначность и прямолинейность образов: они не нужны большой поэзии с ее многосторонним изображением действительности.
Патриарх абхазской советской литературы вел непрерывную борьбу за торжество гуманистических идеалов, откликался на важнейшие события внутренней и международной жизни словами, идущими от всего сердца. Человек, его жизнь, его счастье — вот что больше всего волновало Д. Гулиа. Он писал в статье «Живой ленинизм»: «Если бы на одну сотую секунды мы... попытались рассматривать горе человека «с мировой точки зрения» и, не дай бог, принялись бы подсчитывать при этом проценты, то горе Анны Карениной оказалось бы горем одной двухмиллиардной частицы человечества и, может быть, с точки зрения статистики, малосущественным делом... Невозможно горе человека раскладывать по полочкам и взвешивать на весах. Горе есть горе...»(1).
В каждом стихотворении Гулиа сквозь, казалось бы, житейски простые строчки ненавязчиво проступает мудрость многоопытного человека, отказывающегося вопреки всему стареть, видна добрая, открытая для всех человеческая душа, восхищающаяся всем прекрасным, что есть на свете, восстающая против темных сил вражды, невежества и несовершенства. «Я все могу» — так сказал этот сын маленького народа — певец и вдохновитель великого чувства слитности и единения народов.
В 1949 году появились «Призраки» Д. Гулиа — первая абхазская социально-психологическая драма. До тех пор, если не считать переводов и инсценировок, драматических произведений Гулиа не писал; поэтому может возникнуть вопрос: откуда взялась такая глубокая, полная противоречий, сложная драма? Но «Призраки» — не случайный эпизод в творческой биографии автора. Только Д. Гулиа — поэт и писатель большой культуры и огромного жизненного опыта, лучший знаток дореволюционной жизни абхазского крестьянства — мог написать такую драму, которая, будучи вполне оригинальной пьесой, учитывает и достижения и опыт мировой драматургии (Чехова, Ибсена и др.).
В ней нашла свое отражение эпоха дореволюционной Абхазии, показан полный распад и разложение семьи Гудыма — алчного и
----------------------------------
1. «Знамя», 1960, № 4, с. 13.

40

ненавистного крестьянам кулака, бессовестного и безжалостного стяжателя, готового на все, чтобы умножить свое богатство, присвоить чужое добро. Носителем передовых демократических идей выступает его сын Дауд. Этот молодой и красивый, но болезненный человек прожил тяжелую жизнь. Он исходил пешком весь свет, не раз сидел в тюрьме, но в условиях буржуазно-помещичьего строя нигде не нашел ни добра, ни справедливости, ни утешения. Правда, в скитаниях он многое увидел и познал, новые мысли теснятся в его голове, он пишет стихи, стал еще более непримиримым к социальной несправедливости. И все-таки он одинок и не видит выходка из невыносимого положения. Даже в родном доме, куда он вернулся как блудный сын, он кажется чужим. Его не понимают. Явно враждебен не только отец, для которого не существует ничего святого, кроме наживы, но и единоутробный брат, не брезгующий, как и отец, ничем и даже отнявший у Дауда его любимую жену. Не найдя успокоения и в своем собственном доме, Дауд порывает с родственниками и уходит глухой страшной ночью, чтобы вырваться из затхлой, удушливой атмосферы родного дома.
Мрачный мир хищных эксплуататоров, где человек человеку волк, где господствует жажда наживы, звериные инстинкты, эгоизм, фальшь и обман, где не могут жить честные люди, должен быть разрушен — таков идейный смысл драмы.
Немало интересных мыслей высказал Д. Гулиа в последний период своей жизни о поэтах и поэзии, о цели и назначении искусства, о судьбах литератур малых народов, о писательском труде. В замечательном стихотворении «Лесоруб» он рассматривает свое служение литературе как напряженный труд во имя человека, во имя народа:

Поэт!
Приятна музыка твоя,
Похожая на пенье соловья,
На щебет птиц, на топкий звон ручья...

Но во сто раз ты будешь мне дороже,
Войдешь в сердца, народу станешь люб,
Когда стихами людям путь проложишь,
Как проложил сквозь чащу лесоруб.

Д. Гулиа всегда подчеркивал большое общественное значение художественного творчества. Вот стихотворение «Всё», конец которого звучит как наказ, как верная солдатская клятва, как девиз:

41

Всё для стихов,
Для мужественных строк —
Тех, что дойдут до сердца и ума...
Всё для стихов —
Таких, как жизнь сама!

В 1953 году в своей статье «О поэзии и поэтах» он писал: «Поэт становится настоящим поэтом лишь тогда, когда чувствует в себе общественного деятеля. Если стихи того или иного поэта еще не стали явлением общественным, а их автор не чувствует себя общественным деятелем в самом высоком смысле слова, это означает, что пока еще не родился настоящий поэт... Сущность поэзии, ее пафос заключается в ее общественном звучании, в том, за что она борется, насколько она нужна народу. Никто не станет спорить о том, хорошо или плохо поет соловей. Но кому же придет в голову назвать его песни поэзией? Подлинная поэзия начинается там, где торжествует и волнует наше сознание мысль, облеченная в прекрасную форму»(1).
Такому высокому призванию гражданина и художника родоначальник абхазской литературы был верен до последних дней своей жизни.
Д. Гулиа верил — и это он убедительно доказал своим творчеством — в способность малых народов к созданию больших духовных ценностей. Ему всегда были чужды и непонятны взгляды слишком «левых» товарищей, рисовавших картину «мировой революции», в которой Абхазия — всего-навсего только капля. «У меня — не скрою — невольно выпадало перо из рук, — писал Гулиа. — Стоит ли трудиться ради капли, которая все равно испарится? Но жизнь показала, что стоит, что можно и должно работать во имя даже капли. Если хорошо потрудиться — она не испарится. Она устоит. Тем более если тебе помогают более многочисленные народы... Маленький народ может иметь большую литературу. Я в этом твердо убежден. Пример стошестидесятитысячной Исландии говорит о многом. Учитывая, что в конце концов духовные ценности, созданные тем или иным народом, определяют их место и роль в истории, я призываю своих коллег, особенно представителей небольших народов, сделать все возможное для создания большого искусства, большой литературы».
Творчество самого Д. Гулиа и его большой всесоюзный резонанс является ярким подтверждением несостоятельности иных нигили-
--------------------------------
1. Дмитрий Гулиа, Избранные произведения, М., 1958, с. 482.

42

стических взглядов: поэт маленького народа, писавший только на родном языке, стал одним из виднейших деятелей многонациональной советской литературы, книги его с интересом читаются во всех уголках нашей необъятной Родины.
В пятидесятых годах, еще при жизни автора, было начато издание первого собрания сочинений Д. Гулиа в четырех томах на языке оригинала (1956—1962). В те же годы вышли отдельные сочинения и избранные произведения народного поэта Абхазии на русском, грузинском и других языках Советского Союза, а некоторые его произведения — и за пределами нашей страны. Его стихотворение «Партия» советские люди читают на 74 языках.
Незадолго до своей смерти Д. Гулиа писал: «Целью моей жизни было увидеть абхазскую литературу, выросшую из пеленок. Я это увидел. Ничего бы этого не было, если бы не помощь нашей Советской власти, Коммунистической партии».
Абхазская литература, зачинателем которой был Д. Гулиа и в которой его идейно-художественное наследие занимает выдающееся место, давно выросла из пеленок и вступила теперь на большую дорогу всестороннего развития. Она является живой растущей ветвью многонациональной советской литературы.
Абхазская литература развивалась и росла трудами Самсона Чанба и Иуа Когониа, Михаила Лакербай и Леонтия Лабахуа. Много сделали для возвышения родной литературы покойные Алексей Ласуриа, Леварса Квициниа, Киазим Агумаа. Далеко за пределы Абхазии шагнули книги народного поэта Баграта Шинкуба, Ивана Папаскири, Ивана Тарба. Абхазская литература пополнилась талантливыми стихами, рассказами, повестями, романами, пьесами Мушни Хашба и Чичико Джонуа, Алексея Гогуа, Шалвы Цвижба, Мушни Ласуриа и Джумы Ахуба, Алексея Джонуа и Платона Бебиа, Кумфа Ломиа и мн. др. Десятки поэтических и прозаических книг, выходящих ежегодно в издательстве «Алашара», абхазские газеты и литературные журналы свидетельствуют о росте и творческом здоровье абхазской советской культуры.
Гулиа совершил большой подвиг — создал абхазскую литературу и был ее главой на протяжении всей своей долгой и прекрасной жизни. В его произведениях как бы вновь ожил древний язык, которому иные недоброжелатели предрекали близкий конец, была за-
---------------------------------
1. Дм. Гулиа. Избранные произведения, Перевод с абхазского, М., 1953; Дм. Гулиа. Стихи, 1945—1955, Авторизованный перевод с абхазского'; М., 1955; Дм. Гулиа. Избранные произведения, М., 1958; Дм. Гулиа. Камачич, Перевод с абхазского А. Дроздова, М., 1961; Дм. Гулиа. Избранное, Тбилиси, 1957, и др.

43

ложена надежная основа для расцвета национальной культуры. Родная литература — это окно, через которое абхазский народ, его прошлое и настоящее стали видны, близки и понятны всем народам нашей страны и широким кругам зарубежных читателей.
Гулиа — это целый мир, исключительное явление в истории абхазской культуры. Размышляя над тем, что этот мужественный человек, сын простого крестьянина, является зачинателем многих добрых дел, я вспоминаю его передовую статью для первого номера первой абхазской газеты, написанную весной 1919 года. Там он образно сравнивал значение этого органа в культурном развитии абхазов с гигантским прыжком благородного оленя. Многогранная деятельность самого Гулиа напоминает собой подобный же скачок в развитии всей абхазской культуры.
Народам Кавказа издавна знаком тип писателя-ученого. Таким был, например, великий певец бедноты Коста Хетагуров. Таков и Гулиа. Занятия филологией и путешествия по историческим дорогам Абхазии привели Гулиа к лучшему познанию характера и интересов своего народа, которому он всегда служил честно и преданно, как солдат.
Оценка значения деятельности Гулиа с самого начала была единодушной. Соплеменники уже давно называли его своим Ломоносовым, своей национальной гордостью и знаменем, в народе складывали о нем бесхитростные, но полные благодарности песни. Одна из них начинается так (подстрочный перевод):

Как снег, бела твоя голова,
Как горный родник, слова твои чисты...

Дело Гулиа, ставшее широко известным далеко за пределами Абхазии, приводило в восхищение многих выдающихся деятелей культуры. Академик Н. Я. Марр писал о нем: «...бесспорный факт, что до сегодняшнего дня никто в таком масштабе, как Гулиа, не интересовался одновременно прошлыми судьбами и настоящим бытом Абхазии, ни один ученый, ни в Европе, ни на Кавказе»(1). Патриарх грузинской литературы Ш. Н. Дадиани, назвавший Д. Гулиа «орлом абхазской поэзии», писал, что Гулиа «напоминает горную реку, которая вырвалась из своих каменистых стен и принесла в долину народу жизнь и счастье, тепло и свет»(2), — а Галактион Табидзе

44

характеризовал его «кумиром нетленного мира», чьи «поэзии мудрой простые слова... запомнят потомки»(1). Н. С. Тихонов сказал, что Гулиа — человек с «мучительной и удивительной жизнью» — является «великим просветителем абхазского народа»(2).
Поэт, как сказал А. Блок, «величина неизменная, могут устареть сто язык, его приемы, но сущность его дела не устареет»(3).
Никогда не устареет сущность дела Дмитрия Гулиа — не устареет до тех пор, пока живет и развивается абхазский народ, его искусство, его культура.

45

-------------------------------------------

(Опубликовано в качестве предисловия в книге: Д. Гулиа. Стихотворения и поэмы. Л., "Советский писатель", 1974, Большая серия "Библиотеки поэта", с. 5-45.)

(OСR - Абхазская интернет-библиотека.)

Об авторе

Главная » Алфавитный каталог авторов » И » Народный поэт Абхазии

Ш. Д. Инал-ипа

Народный поэт Абхазии