Владимир Делба
Джаз
(фрагмент из будущей книги мемуаров "Амра")
АМРА, СОЛНЕЧНЫЙ ГАЛЕОН ЮНОСТИ МОЕЙ
Исчезающий аромат осени, йода и свежезаваренного кофе "по-Сухумски"...
АМРА - уникальнейшее для советского периода истории явление!
Своего рода Клуб, а скорее, намоленный Храм творческих, образованных, неравнодушных людей, безусловной интеллектуальной элиты города, нуждающихся в полноценном, свободном общении равных с равными.
Клуб, довольно скоро переросший в откровенную Фронду. Нет, эти люди не были диссидентами, в классическом смысле этого слова, но уровень свободы суждений и темы дискуссий, аспекты их рассмотрения могли вызвать ужас у "законопослушных", придавленных системой горожан.
Эпоха АМРЫ блестяще описана в воспоминаниях писателей Надежды Венедиктовой и Игоря Гельбаха. Надеясь, что и мои экскурсы в прошлое будут кому-то интересны, я, в конце концов, решился изложить на бумаге все, что ассоциируется в моей памяти с эпохой АМРЫ, вспомнить интереснейших людей, кого волею Судьбы мне довелось узнать и чьи образы сохранились в хранилищах моей памяти.
Предлагаемая вашему вниманию зарисовка - фрагмент повествования из будущего (я надеюсь), недописанного пока сборника воспоминаний.
✽
В советские времена Сухумские рестораны, как места встреч и общения людей, как воплощение философии гостеприимства и хлебосольства, были, безусловно, востребованы. А с учетом специфики национальной кухни, финансово доступны.
“Амра” выигрышно отличалась от других увеселительных заведений; находилась в удобном месте, в центре города, как бы зависшая над морем, подчеркивая оригинальность архитектурной идеи, и совмещала в себе “прелести” хорошего ресторана на первом этаже с демократической открытой террасой второго уровня, и быстро стала очень популярным в городе “объектом общественного питания”.
И хотя второй этаж был, вроде бы, просто частью ресторана, на самом деле на двух уровнях расположились совершенно разные Миры. Пожалуй, первый и единственный ресторан в городе, где заказ чашки кофе не вызывал недоумение у официанта. Я говорю о “верхотуре”, террасе второго этажа.
А еще и свежий игривый морской ветерок, обдувающий постоянно террасу и потрясающей красоты вид, открывающийся сверху на береговую линию, что влево, что вправо, и ленивое бормотанье волн где-то далеко внизу…
Очень быстро прописалась на верхотуре “Амры” и стала своей, привычной, даже обязательной, веселая, шубутная, любопытная и вечно голодная до знаний, новостей и общения, разношерстная творческая братия. Студенты, актеры, художники, музыканты, молодые ученые…
Еще было далеко до Фронды, до АМРЫ Венедиктовой и Гельбаха. Но, вспоминая слова великого Булата, виноградная косточка в теплую землю была зарыта именно тогда.
Три моих друга, Рома Хахмигери, Менаш Ефремашвили с братом Эпиком “заразили” меня вирусом неведомой болезни, имя которой -ДЖАЗЗ. (Сознательно ставлю в конце слова две буквы З, как в английском, чтобы подчеркнуть значимость, исключительность явления, так увлекшего меня).
И я серьезно “заболел”.
Считается, что во времена Хрущева был период, так называемой “оттепели”, относительной свободы творчества. Это - иллюзия, на мой взгляд. Просто Хрущев в своей ожесточенной битве с тенью покойника, своего предшественника, физически не мог сразу “занять все территории противника”, в силу чего образовалось ВРЕМЕННОЕ окно, период, который изголодавшийся по нормальной жизни советский народ принял, по наивности, за смягчение идеологии, за некое подобие “человеческого лица” социалистической системы. Но власти быстро спохватились и окошко захлопнулось.
У братьев Ефремашвили была уникальная, по тем временам, коллекция ”фирменных”, американских виниловых пластинок. И часто мы, друзья Менаша и Эпика собирались в их уютном гостеприимном доме, чтобы слушать и обсуждать Великую эту Музыку. Кто-то привозил магнитофонные кассеты с записанными джазовыми концертами. И очень выручал радиоэфир.
Власти глушили всякие “вражеские голоса”, но нас они не волновали. Радио Бейрута же, которое выпадало из списка вредных, баловало нас новинками западной эстрады, в режиме хорошей слышимости, а каждую ночь, с ноля часов, в эфир выходил легендарный джазовый комментатор, обладатель уникальных знаний и, не менее уникального, бархатного голоса - Уиллис Коновер, с программой Голоса Америки “Время джаза”. Это был час волшебства, час блаженства.
Джаз стал очень популярен в городе. В энергетическом “букете” АМРЫ есть и джазовые оттенки. На террасе собирались любители джаза и профессиональные музыканты. Восторженные обмены мнениями переходили, порой, в ожесточенные споры, но заканчивались посиделки, как правило, попытками голосового озвучивания новых джазовых тем, своего рода джем-сейшенами акапелло.
Вечно теоретизирующий пианист Роланд Баланчивадзе, по прозвищу “Куса”, медлительный, ностальгирующий трубач Вахтанг Мгалоблишвили, доброжелательный, улыбчивый саксофонист Женя Землянский, всеобщий любимец Джумбер Беташвили, сдержанный, всегда изысканно одетый, виолончелист Альбик Митичян с братом Рафиком, братья Миносян, Рома Хахмигери, постоянно отстукивающий пальцами замысловатые джазовые квадраты. Почти исчез из памяти образ тихого, стеснительного юноши, но сохранилась необычная, вызывающая улыбку фамилия - Чижик.
Для этих и некоторых других сухумчан, джаз стал не просто увлечением, а жизненной философией, смыслом жизни.
В разное время вспоминаются на террасе музыканты и вокалисты популярных ансамблей; Юра Герия, Геннадий Бебия, Ардашин Авидзба, Людмила Гумба. Приходили студенты музучилища - два Володи, Полянский и Полиматиди, Лео Брозгул. Наведывались, в перерывах между гастролями, эмоциональные, подвижные танцоры прославленных республиканских коллективов.
И, вперемешку с джазовыми мелодиями, разносились, с “Амры”, с потоками пряного вечернего воздуха, диковинные слова и выражения музыкального “лабухского” сленга и джазовые термины. “Импровизация, синкопа, кода, джем-сейшен, би-боп, блюзовая тема, джаз-стаккато”. Эти слова завораживали.
Помню подсмотренную сценку. Кто-то из музыкантов увлеченно рассказывает некую историю молодому парню. Фабулу я не помню, да она и не важна. А текст примерно такой; - “ Кочумай, чувак, базлаю тебе, не обижайся, вчера на жмура ходили, немного башлишками разжились, пошли поберлять, ну и потеряли тему, понимаешь, чувак”? Юноша, выслушав сию тираду, произнесенную на непонятном, тарабарском языке, с широко открытыми глазами, угадывая в конце ее знак вопроса, кивает головой и неуверенно произносит; - “Понимаю, только не чувак я, дядя Юра, а Аршак, Вы перепутали имя”.
(Смысл текста можно было бы перевести на человеческий язык, примерно так; - “Брось, парень, не обижайся, говорю тебе, вчера играли на похоронах, заработали немного денег, зашли перекусить, ну, и набрались”.)
На “Амру”, естественно, зазывали и редких гостей-джазменов. Редких, потому что джаз относился к искусству “буржуазному”, а значит, опальному, и, если власти и терпели джазовые музыкальные коллективы на местах, то гастролирующих групп почти не было.
Как то зимой в городе выступал эстрадный оркестр из Баку. Одно отделение было типично советским, а во втором был представлен, неожиданно для зрителей, классный джазовый квартет, мастерски исполнявший сложнейшие музыкальные темы.
Был теплый вечер, после концерта бакинцы вышли на променад, были “взяты на абордаж” и доставлены на верхотуру “Амры”. Где испытали шок, обнаружив в сонном полупустом городе шумную компанию людей, так сильно любящих и отлично знающих джаз.
Просто разойтись было невозможно, нашлись ключи от ближайшего Дома Культуры, где было пианино, гости сбегали за инструментами…
Только влюбленные в джаз и причастные, хоть раз, хоть в качестве слушателей, к спонтанно возникающим экспромтам, знают, что такое джазовый джем-сейшен, на всю ночь, далеко не в тепличных условиях, но с мощнейшей, безумной творческой энергетикой, которая заряжает человека, кажется, до конца жизни.
Бродят, в закоулках памяти, отдельные имена и события тех лет, так или иначе причастные к музыке и к “Амре”. Сермакашев, Кребер, Голощекин, Рычков…
Тбилисский джазмен Гачечиладзе приводил москвича, джазового трубача, по имени Андрей. Не исключено, что это был Товмасян. И, конечно, не раз бывали здесь веселые и шумные музыканты любимого в Сухуми ансамбля “Иверия” Александра Басилая.
Так странно “легли звезды” для Министерства культуры СССР, но в 1966 году, в сухумской госфилармонии состоялся концерт Великого американского джазового пианиста, композитора и оранжировщика Эрла “Папы” Хайнца. Один из лучших джазовых коллективов Америки, с музыкантами высочайшего класса, с потрясающей вокалисткой Клеей Брэдфорд!!! Никто, ни в каком сне, не смог бы представить такого!
Тем летом в городе отдыхало много друзей, представителей особой “касты” москвичей и питерцев, “штатников” или “стейтцы”, как их, шутя, называли.
Эти молодые, образованные, люди, как правило, из весьма культурных семей, были помешаны на всем американском. В одежде предпочитали университетский стиль “АйвиЛииг”; рубашки с пуговицами на воротниках, массивные туфли (шузы с “разговорами”) “Инспектор”, очки в металлической оправе, с обязательной дужкой - “Маккарти”. Они прекрасно владели английским и имели доступ к закрытым источникам информации. Почти все из них, что естественно, хорошо знали и любили джаз.
Так что каждая, исполненная на концерте, джазовая мелодия, встречалась, по американскому обычаю, не только аплодисментами, но и мощнейшим свистом. Милиция была в шоке, но арестовать почти весь зал была не состоянии.
После концерта мы дожидались музыкантов на улице. Я думаю, они были приятно удивлены, встретив среди советской публики такое количество людей, знающих джаз, владеющих английским да и одетых, скажем так, по американской моде, нетипичной для европейцев. А может они приняли наших ребят за американских студентов, путешествующих по миру? Кто знает?
После обмена сувенирами, кому-то пришла мысль, а почему бы не пригласить американцев на “Амру”?
Идею на корню загубил офицер КГБ Рэм Хацкевич (переехавший, кстати, позднее, на ПМЖ в “капиталистический” Израиль). Металлическим голосом он объявил, что у музыкантов запланирован ужин, что рано утром они улетают и, вообще, поздние посиделки с иностранцами могут нанести вред здоровью советских граждан. (А вы все говорите - оттепель, оттепель).
Так что, если не Хацкевич, я мог бы вспоминать сейчас, как пил кофе на “Амре”, в компании Эрла Хайнца и Бадди Джонсона и, возможно, целовал бы руку неподражаемой Клеи Бредфорд.
Но, извините, это уже непродуктивное сослагательное наклонение.
Романтическая джазовая тема “Амры” отозвалась, как-то, сказочным аккордом, в Новогодней заснеженной Москве. В столицу прибыл один из “Поездов Дружбы”, в которых, в качестве поощрения, Комсомол посылал, со всех концов огромной Страны в столицу молодежь, отличившуюся в учебе или труде , для знакомства с Городом-Героем.
Именно на таком поезде из Абхазии прибыли мои друзья - музыканты Юра Герия, Рома Хахмигери, Альбик Митичян.
Обычно для делегаций составлялась культурная программа, но мои друзья хотели, в тот морозный вечер, одного; попасть в КМ (Кафе Молодежное), на улице Горького, где в те времена изредка играли джаз.
Что было, практически, делом нереальным, ибо ежедневно, в кафе проводились мероприятия по заявкам, то есть зал сдавали в аренду предприятиям, для вечеров только своих сотрудников.
Но, о чудо! Само Провидение, в образе милой девушки из комитета комсомола НИИ, проводившего мероприятие в кафе, провело нас в тот вечер в КМ. И Провидение же устроило так, что на вечере выступал квартет Алексея Козлова, Великого джазмена и Борца с Системой, неутомимого и неустрашимого Популяризатора Джаза!
Когда джазмены ушли передохнуть, гостеприимные организаторы вечера, принявшие нас, на радостях объявили, что в гостях у москвичей гости из солнечной Абхазии, к тому же музыканты. И, естественно, возникла просьба - сыграть!
Ребята сели за инструменты, даже мне в руки дали что-то типа маракаса, попросив, правда, не особо им двигать, и заиграли… джазовую тему, кажется что-то из Дейва Брубека. И это после Козлова!!!
Очередное чудо случилось чуть позже. Алексей Козлов вернулся в зал, взял саксофон и… присоединился к сухумчанам! Поверьте, все участники импровизированного джем-сейшена были на высоте! Это было незабываемое единение людей через Великую музыку!
Так что смело могу хвалиться - “стоял на перкуссии” в джем- сейшене с Великим Алексеем Козловым!
А что касается моего личного “романа” с музыкой, в частности, с фортепианной, он, к сожалению, был недолгим и закончился драматично.
В возрасте восьми или девяти лет меня отдали в музыкальную школу, на подготовительное отделение. Нотная грамота, сольфеджио, разучивание гамм, все привычно и рутинно. Особого усердия я не проявлял, но перспектива играть на пианино и самому подбирать мелодии, была мне по душе.
Все шло своим чередом, кроме одного, самого главного. Мои руки отказывались играть синхронно, одновременно. Сначала я относился к этому факту достаточно спокойно. Потом же, с нарастающей силой, меня стала охватывать тревога. И в момент, когда тревога переросла в панику, когда я полностью потерял надежду, произошло чудо! Как то утром я сел за инструмент и… заиграл обеими руками, да так слажено, как будто был профессиональным пианистом. Каким же счастливым я был в течение нескольких дней!
Однажды вечером, позволив себе небольшой отдых, я отправился в парк им. Ленина. Находился он недалеко от нашего дома и, обычно, по вечерам здесь собирались мальчишки из ближайших дворов, поиграть в пинг-понг, или просто пообщаться.
Обычно веселая и добродушная “хевра” встретила меня, неожиданно, с каменными лицами и в полнейшей тишине. Это было настолько необычно, что я почувствовал нечто похожее на страх. Не зная, как реагировать, я смутился и спросил, что случилось, не умер ли кто, не дай Бог. Пока нет, ответили мне, но кое-кто отмереть может. Этот загадочный ответ еще больше меня запутал.
И тут “хевра” перешла, без лишних слов, в атаку.
- Так ты, как оказалось, баба? Как это нет! А кто из нас на музыку ходит? А в музыкалке, как известно, учатся одни только бабы. Так что выбирай, мы или музыка!
Не знаю, наверное, это был розыгрыш, “прикол”, ведь на самом деле, в музыкальной школе училось немало мальчиков, так что аргумент сей был “липовым”. Но я, к сожалению, был наивным ребенком и принял все за чистую монету.
Будучи в шоке, явился домой и закатил родителям истерику. Не помню, что говорил я в тот вечер, но мои родители, добрые и мягкие люди, пошли у меня на поводу. Музыкальную школу я бросил.
Как-то раз, много лет спустя, отец моего друга, фронтовик, рассказывал мне историю, случившуюся с ним во время войны. Он, тяжелораненый, пообещал врачу госпиталя, что бросит курить. И слово свое сдержал.
- Знаешь Вова, прошло несколько десятилетий, а я ежеминутно испытывая болезненное желание выкурить папиросу. Ночами я не могу уснуть, ибо чувствую запах табака физически. Засыпая, курю в каждом сне, а просыпаюсь со слезами на глазах. Но курить реально? Нет, конечно, я же дал слово.
Вот и я часто мучаюсь ночами, но не от отсутствия табака. Хуже! Во сне я сажусь за инструмент и с упоением играю джазовые мелодии. Но, увы, после ночи всегда наступает утро.
____________________________________________
(Материал предоставлен автором.)
