Екатерина Дайс
Избранные статьи:
МИФ И ПОЭЗИЯ В ПОВЕСТИ ДАУРА ЗАНТАРИЯ «ЕНДЖИ-ХАНУМ, ОБОЙДЕННАЯ СЧАСТЬЕМ»
Крупный абхазский писатель Даур Зантария, автор романов «Золотое колесо», «Кремневый скол», повестей «Енджи-ханум, обойдённая счастьем» и «Судьба Чу-Якуба», многочисленных рассказов, стихов, драм и эссе, кавказский Умберто Эко, чья слава только растёт – медленно, но неуклонно, после его смерти, этот насмешливый постмодернист и природный мистик, обведший всех вокруг пальца своими воспоминаниями о встрече с Грэмом Гримом, вечно сидевший на палубе корабля-кафе «Амра», что стоит на причале у пристани Сухума, заслуживает того, чтобы его произведения были осмыслены в мировом контексте.
Тексты Даура Зантария при всей своей кажущейся простоте и прозрачности на самом деле плотно насыщены. Помимо очевидной фольклорной составляющей и национального колорита, в этих произведениях есть нечто, что делает их многозначными. Обратимся к одной из наиболее известных вещей Даура Зантария, а именно к повести «Енджи-ханум, обойдённая счастьем.
Назовём для начала те компоненты творческой кухни Даура, которые нас интересуют. Это поэзия и миф. Любое произведение искусства может обогащаться за счёт присутствия в нём художественных элементов другого типа. Так, присутствие картин и музыки в романах Джона Фаулза обогащает сюжет, делает его более красочным и наполненным дополнительным смыслом. Синтез искусств вообще требует определённого чувства уместности и гармонии. Включение поэзии в прозу всегда рискованно – это может повлиять на восприятие произведения (как в случае с романом Пастернака «Доктором Живаго», который многие упрекают именно за «стихи доктора», данные в конце книги). Миф же, напротив, обогащает роман глубиной бессознательного, придавая обыденному сюжету общечеловеческое и вневременное измерение. Это произошло с романом Джойса «Улисс», в котором за одним днём Блума скрываются десятилетние странствия Одиссея.
Герои Даура Зантария – зачастую такие же простые люди, как Леопольд и Молли Блум. То есть в своей основе это мифологические персонажи, перенесённые в более близкую и понятную нам реальность. История Енджи-Ханум начинается тогда, когда её брат,владетель Абхазии Ахмуд-бей решил выдать сестру замуж. По-видимому речь идёт о Михаиле Георгиевиче Шервашидзе, или Хамуд-бее Чачба (1806 – 1866), последнем владетеле Абхазии. Енджи-Ханум, или Русудан Георгиевна Шервашидзе, как в одном из мест повести называет автор свою героиню – классическая Пандора, открывающая ящик несчастий и бед. В её образе – красивой и гордой молодой женщины, вначале благосклонно принимающей ухаживания поэта Соломона, затем ожидающей любви от мужа, страдающего половым бессилием, и тайно влюблённой в его брата по прозвищу Золотой Шабат, а затем по случайной прихоти отдающейся полудикому пастуху, почти забывшему человеческую речь – мы видим греческий архетип Елены Прекрасной, из-за которой разразилась Троянская война.
Изощрённый юмор Даура Зантария превращает Париса, которому досталась Елена Прекрасная, в грубого козлопаса. Напомним вкратце содержание греческого мифа. Выросший среди пастухов Парис был милым юношей, которого три богини попросили рассудить, кто из них красивее. Между Герой, Афиной и Афродитой Парис выбрал богиню любви, и благодарная Афродита подарила ему взамен обладание прекраснейшей женщиной – Еленой, супругой Менелая. Парис уговорил Елену бросить Менелая, забрав с собой из дома множество сокровищ. Так началась Троянская война.
А вот что мы читаем в повести «Енджи-ханум…»: «Как-то некий пастух из-за солнечного склона искал коз, отбившихся от стада, и очутился на месте, где поток низвергался с утеса… Жалкий пастух, не подозревающий, что здесь кто-то есть, удивленно остановился и замер. Перед его глазами возникло прекрасное видение, как если бы на дне бурдюка блеснула золоченая Илорская икона. На фоне солнца, заходившего за склон, где поток низвергался с утеса, он увидел деву, прелестную, как дочь божества охоты[1]…» Решив, что Енджи-Ханум – это лесная нимфа, полученная им в обмен за приношение десятой части коз в дар лесному божеству, пастух по имени Хылпацвгя-йпа Клан-гирей вскоре воспользовался своей удачей, став отражением другого пастуха, Париса. А Енджи-ханум, в полном соответствии с безжалостной логикой мифа, выполнила свою функцию Елены Прекрасной. Одна из героинь повести, прабабушка Берзег Гупханаша, «была древней и вещей, как ворон. Говорили, что она дьявольскими кознями обманула самого бога смерти и он уже не может ее поторопить. Никто не мог сказать, сколько старухе лет; считалось, что ей далеко за двести. Все Маршаны без исключения называли ее Древней Матерью...» И эта старушка, чей титул «Древняя Мать», несомненно, восходит к одному из имён Великой богини, предсказывает, что из-за Енджи-ханум будет сожжено урочище Дал, в котором стоит белый замок Уарда.
И действие повести происходит на двух планах, личном и общественном, которые пересекаются в интимной сфере. Автор объясняет неспособность мужа героини исполнять свой супружеский долг тем, чтоон преступил клятву политического толка. «Ты вот говорил, что, пока кровь кипит в твоих жилах, будешь врагом царя, а теперь принял от царя чин и золото», – толковали Химкорасе Маршану жрецы, вещуны и знахари. А когда умирает брат Химкорасы, идеальный горец Золотой Шабат, вначале его тело покидают семь змей – чёткая отсылка к Великой Богине-матери, покровительствующей змеям, а затем и вся природа посылает недобрый знак: «А когда они добрались до устья реки, то увидели над серым морем в сером небе серые облака, пронизанные серыми лучами заходящего солнца, – знак того, что война начнется и не кончится уже никогда». Последняя фраза о бесконечной войне – это заключительный аккорд мифа о Прекрасной Елене, инкорпорированного в повесть Даура Зантария «Енджи-ханум».
Стоит отметить, что этимология имени «Елена» (Helene), возможно, связана с понятиями «солнечный луч» или «солнечный свет» (Helios– Гелиос, бог Солнца в древнегреческой мифологии). Отсюда серые лучи заходящего солнца в серых тучах, как намёк на сбежавшую от мужа Елену. Интересно, что ещё в описании пира в Сухуме в честь свадьбы Енджи и Химкорасы, девушка описывается через явления природы: «прекрасный лик невесты был по-прежнему пасмурен, только иногда, как солнце сквозь тучи, на нем мелькала улыбка».
Здесь мы видим характерный для Даура Зантария приём – удваивания разных событий, своеобразного фольклорного повторения, служащего для усиления нужного эффекта. Так в повести присутствуют две невесты (древняя старушка-пророчица также называется «невестой»), два жениха (Соломон и Химкораса), две смерти (пастух, сброшенный ревнивым мужем со скалы, и брат мужа, погибший в бою), два пира (в честь свадьбы и во время беременности Енджи-ханум). Это удвоение закольцовывает повествование, придаёт ему повторяемость мифа или сказки.
У Енджи-ханум есть не только мифологический, но и поэтический прототип. И он вычисляется через стихи, которые княжне посвящает поклонник. Они, казалось бы, простодушны и не заслуживают особенного внимания:
Она стояла у прибоя,
Где волны бьют подошвы скал.
Прибрежный ветер, зычно воя,
Ея одежду развевал.
А волны, пенясь и шумя,
С разбегу берег ударяли
И ножки стройные ея
Они с любовию лобзали.
Однако, нам удалось обнаружить те стихи, к которым отсылают эти строки. Сравним:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Это стихи молодого Пушкина, обращённые к княгине Марии Раевской, будущей жене декабриста С.Г. Волконского, которую действительно можно назвать «обделённой счастьем», поскольку было известно, что она не любит своего мужа, хотя и отправилась в ссылку вслед за ним, побуждаемая чувством долга. Образ Соломона – «офицера с петербургским воспитанием» – может быть прочитан как пародия на Александра Пушкина, которого Даур Зантария переводил на абхазский язык.
Другая поэтическая параллель, возникающая в повести «Енджи-ханум…» – это аллюзия на английскую песню ”Greensleeves”.Текст этой песни, содержащий жалобы неудачного возлюбленного, приписывают королю Генриху VIII. Согласно легенде, они обращены к Анне Болейн, впоследствии ставшей второй женой короля, родившей ему дочь и казнённой за измену – как личную, так и государственную. Возможно, Даур Зантария проводил параллели между жизнью Анны Болейн, умело влиявшей на политику, любимой мужем, а потом казненной на гильотине, и жизнью своей героини, жаждавшей власти в белом замке и чуть было не зарезанной благородным супругом за измену. В сцене объяснения Енджи и Химкорасы, княгиня, уже беременная от пастуха, носит платье цвета травы и то, что оно именно этого цвета, а не какого-нибудь другого зелёного оттенка, многократно подчёркивается автором. Вот, например: «У ног его, разбросав полы платья цвета травы, словно не на коленях перед ним стоя, а вознося его, стояла его жена». Почему же именно «цвета травы», и как это соотносится с песней «Зелёные рукава», о которой мы говорим?
Дело в том, что «зелёные рукава» – это прозвище неверной возлюбленной, о которой идёт речь в песне. В «Кентерберийских рассказах» зелёный цвет упоминается как «цвет лёгкости в любви», поскольку после любовных игр на рукавах девушки оставались пятна от травы. Отсюда и травяное платье Енджи – символа Вечной женственности, воплощения музы, ипостаси Великой матери.
Так на примере одной из повестей абхазского писателя Даура Зантария мы можем проследить, как действуют в культуре механизмы усвоения и принятия поэтических произведений, сказок и легенд. Отсылки к греческому мифу, русской поэзии и английской музыке погружают повесть «Енджи-ханум» в мировой контекст, не ослабляя при этом национального колорита, но делая её значение поистине универсальным и общечеловеческим.
[1]Зантария Д. Енджи-ханум, обойденная счастьем. // Новый мир. 1994, №3. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1994/3/zantar.html.
(Перепечатывается с сайта: http://twunion.com/index.php?al=to_remember&id=90&act=more.)
_____________________________________________________
ЭЛЕМЕНТЫ МИСТЕРИАЛЬНОЙ ТРАДИЦИИ В ПРОЗЕ ДАУРА ЗАНТАРИЯ
Доклад на Первых "Зантариевских чтениях"
Сухум, 25 мая 2011
В ХХ веке в евроатлантической цивилизации, к которой следует отнести и абхазскую культуру, произошло несколько эзотерических революций, в результате которых возник массовый интерес к тайному знанию. Что, конечно же, было противоречиво. По меткому выражению Игоря Сида: «Что это за «Тайная доктрина»[1], которая продаётся тысячными тиражами?»
Почему происходили эти эзотерические революции? Потому что европейская цивилизация подошла к кризису рационализма. Мировые войны пошатнули идеалы рациональности, всколыхнули древние, архаические, мистериальные силы, дремавшие внутри христианской цивилизации.
В результате этого произошли и другие, культурные революции. Так, например в гуманитаристике произошёл переход от историцизма, интереса ко времени к изучению пространства. Это так называемый «пространственный переворот», приведший, в частности, в возникновению геопоэтики.
Другое следствие эзотерической революции состоит в том, что популярные писатели, писатели, которых можно назвать культовыми, стали использовать элементы мистериальной традиции в своём творчестве. Первыми были Гессе и Джойс, затем Фаулз, Эко, Павич, Пелевин и Андрухович. Буквально в каждой стране рождался крупный писатель, использовавший в своём творчестве элементы мистериальной традиции.
Что же такое «мистериальная традиция»? Это линия европейской культуры, идущая на протяжении последних двух тысяч лет параллельно христианской или официальной традиции и восходящая к древним мистериям. В неё входят различные языческие практики и тайные ордена, объединённые гностическим мироощущением.
Это гностическое мироощущение связано с представлением о том, что мир создан злым и неразумным Демиургом и является лишь отражением истинного мира, Плеромы. Для гностиков главное знание, а не вера. Или, как написал Даур Зантария: «Знание остаётся. Туда, где Полнота[2] мы ничего не забираем с собой, кроме личных и общих грехов».
В романе «Золотое колесо» Даур несколько раз называет этот мир миром отражений, что подтверждает нашу гипотезу о влиянии гностических идей на творчество Даура Зантария. Несомненно, стихийный гностицизм писателя был связан с военными переживаниями, ведь гностицизм зачастую переплетается с манихейством или учением о вечной войне добра и зла. Заметим, что действие романа «Золотое колесо» происходит в преддверии войны, и все его главные герои погибают в самом её начале.
Герои Даура Зантария – это персонажи мистериальной традиции, приверженность которой, на наш взгляд, во многом обусловлена антропологическими характеристиками. Во-первых это неандертальцы, описанные в «Кремневом сколе», а противостояние неандертальцев и кроманьонцев – это ли не прообраз тысячелетнего противостояния представителей мистериальной традиции (катаров, альбигойцев, гностиков) и представителей традиции официальной?
При этом Даур Зантария пытается объединить неандертальцев с кроманьонцами, чьими потомками мы являемся. Два мира существуют параллельно, а автор словно бы взирает на них сверху, с высоты птичьего полёта. Связующее звено между ними – пещера, словно бы напоминающая нам о знаменитой платоновской пещере идей. (Кстати, Платон – имя важного персонажа, деревенского мудреца в «Золотом колесе»).
И женщины, похищаемые абхазом у неандертальцев, или «рыжиков», а древним человеком у абхазов, становятся тем мостом, через который устанавливается связь между миром рационального и миром мистериального.
Женское начало вообще стало пробуждаться в ХХ веке. Я называю этот процесс «Возвращением Великой Богини». Статья с этим названием, посвящённая творчеству американской художницы Ирэн Цезарь, опубликована в прошлом году в июльском номере журнала «Lady Boss» (Абхазия). Возвращение Великой Богини – это актуализация архетипа Великой Матери, обращение к которой мы может увидеть в романе Даура Зантария «Золотое колесо».
«Она, которой поклонялся в древности весь край, переставала верить в себя, ибо никто вокруг в неё уже не верил». Так Великая Богиня становится немощной языческой сущностью, от которой уже ничего не зависит. Но тревожная, предвоенная ситуация актуализует архаические силы, и русалка вновь обретает свою, уже было совсем утраченную, телесность. В литературном плане эта русалка, несомненно, наследница андерсеновской Русалки – хтонического существа, пытающегося сквозь немыслимые страдания обрести душу. Абхазская русалка, в отличие от скандинавской, имеет ноги, но её ступни вывернуты пятками вперёд, и при ходьбе она оставляет следы в обратном направлении, что в конктексте произведений Даура можно трактовать как символическое обращение вспять, к истокам, к прошлому человечества.
Творчество Даура Зантария носит гуманистический характер. Пытаясь снять существующие противоречия, Даур занимал срединную позицию между разумом и мистикой, древностью и современностью, народными традициями и мировой культурой. К сожалению, наследие Даура Занатрия не слишком велико в количественном отношении. Однако в качественном – писателю удалось создать богатое и щедрое поле для дальнейших исследований. Я постаралась рассмотреть творчество Даура с одной стороны, но, как и в творчестве каждого великого писателя, здесь возможны разные взгляды, и я надеюсь, что Первые «Зантариевские чтения» – это только начало!
[1] Речь идёт о книге землячки И. Сида по Днепропетровску (б. Екатеринослав) мадам Блаватской.
[2] Плерома по греч. – «Полнота».
(Материал перепечатывается с сайта: http://liter.net/=/Zantaria/confer_2011/dais.htm#2.)
(Выражаем благодарность Екатерине Дайс за разрешение опубликовать материал.)
