Главная » Алфавитный каталог авторов » Г » А. Губаз. Новеллы, статьи

Алексей Губаз

Новеллы, статьи

Сухум, 2012

248 с. Тираж 400. 

СОДЕРЖАНИЕ

• Предисловие  3
  НОВЕЛЛЫ
• Предательство  7
• Пистолет и кинжал  15
• Александра Несторовна  25
• Находчивая Шазина  30
• Свадебный подарок  36
• Уникальная кровная месть!  41
• Возмездие  47
• Верится с трудом  54
• Горевестник  59
• Клятва  71
• Гуг Губаз  75
• «Джеб», «хук», «свинг», «кросс»  84
• «Экспресс» кровной мести  93
• Сыпсындаз  100
• В «кошки-мышки» со смертью  101
• Хайт упсындаз (почему ты не умер!)  104
• Мака Бганба  107
• Коллективная охота  115
• Культ покойника  120
• Абхазы и болгары  131
• Шатуг Губаз и его потомки  137
• Что же она так поскупилась?  147
• Приглашение зятя  151
• Призывники  159
• Ущерб  168
• Мыкин ихьшь (ястреб Мыкина)  174
• Есть мнение  178
• Абхазы, абхазы  185
• 10 минут из распорядка мэра столицы  192
  СТАТЬИ 
• Как правильно назвать гору  198
• Кому же достанется памятник из чистого золота?  202
• Поиски и находки  212
• Размышления о репатриации  222
• Прошу слова  228
• Лыхныашта – это дворцовая площадь  231
• Профсоюзы Абхазии. 10 лет в составе Российской ассоциации профсоюзов «Кавказ»  237

Скачать книгу "Новеллы, статьи" в формате PDF (1,58 Мб)

HTML-версия фрагментов книги:

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

В приморской части Бзыбской Абхазии расположено село Амзара, в котором проживает фамилия Губааду. В количественном отношении это, конечно, не то, что Ивановы в России, но и нередкая фамилия, и проживают они компактно. С одной семьей из этого рода хочу познакомить уважаемого читателя. Эта большая семья Салмана – шесть дочек, причем две из них – близнецы; они были похожи как две капли воды и различить их было трудно, по крайней мере, для меня и их единственного брата Камшуга. Семья отличалась трудолюбием, гостеприимством и по тем временам жила зажиточно, на широкую, как говорится, ногу. Об этом красноречиво говорит тот факт, что на обширном, как бы зеленым ковром устланном дворе стояли более десяти(!) строений: двухэтажный каштановый дом «акуаскья», большое двухкомнатное строение «амацурта», покрытое камышом, подальше от них «амхара» с верандой – отдельный дом для молодоженов. За дворовой изгородью -- огромного размера «аюцара» (сарай) для переработки винограда и хранения вина. Надо сказать, что Салман, а позже его сын Камшуг собирали со своего виноградника урожай и ежегодно разливали более 800 ведер – мера вина в Бзыбской Абхазии (в Абжуйской и Самурзаканской количество винах определяли в кувшинах). 800 ведер -- это более 9 тысяч литров, причем ни один литр не предназначался для продажи. Также вне двора еще четыре строения: два ближе ко двору – для лошадей и коров, и еще два – для буйволов и коз, коих за бесцеремонное их поведение держали подальше от двора. К ним добавьте два плетенных из «вечного материала» – прутьев рододендрона «аца» (амбар), кстати, они «в строю» и по сегодняшний день, не говоря о строениях на столбах, также сплетенных из рододендрона, для многочисленных индюшек и кур. Посередине большого двора стоял карагач, сравнимый с горой. Семья была, как и полагается истинно абхазской, хлебосольной. И с учетом того, что здесь шесть сестер на выданье, плюс многочисленные родственники, от гостей, как говорится, не было отбоя, чему хозяева были рады. Ведь в Абхазии принято считать, что гость приносит счастье. Надо сказать, что в то время гостили не один вечер или день, как принято нынче, а по несколько суток, и все это время превращалось в сплошные праздники: слышны были звуки песен, плясок, выстрелов, проводили спортивные игры на лошадях. Было начало тридцатых годов прошлого века. К этому времени старшие четыре сестры вышли замуж, причем трое из них, за пределы села Амзара, а одна за молодого человека аж из Абжуйской Абхазии. Создал семью и сын Камшуг. Рождаются дети. Одним словом идет «золотой век» для семьи Салмана – свадьбы по поводу замужества дочек, привода невестки для сына, приема гостей… Но жизнь есть жизнь, и в ней никогда не знаешь, что случится завтра. Как уже было сказано, четыре сестры по старшинству создали свои семьи. И как бы на очереди – двадцатилетняя красавица Куакуаша, при этом и у нее уже появился жених, с которым, по обоюдному согласию, они обменялись подарками – «ахучы-мчы» и собираются, соблюдя ритуал, заручиться согласием ее родителей после того, как ее избранник пришлет сватов. Видимо, не судьба, ибо в это время из соседнего предгорного села молодой человек по фамилии Чабрыц присылает делегацию сватов, состоящих из старейшин и молодежи. Причем в спешном порядке, ибо было известно, что она, Куакуаша, обручена. Не обошлось без «наводки» – сестра Чабрыца вышла недавно замуж за Махаида Губааду. Переговоры между прибывшими старейшинами и ее родителями – Салманом и его женой Адицей, в присутствии других двоюродных братьев, идут в просторном помещении амацурта, естественно, без участия Куакуаши – она в своей комнате на втором этаже акуаскьа, нельзя ей принимать участие при решении ее судьбы, это не позволяет неписаный закон Апсуара. Стыдно. В ответ на предложение прибывших сватов выдать дочку замуж за Чабрыца родители сказали, что надо спросить ее об этом.
Здесь вызвался быть посредником Махаид, с авантюрного склада характером, который недавно женился на девушке из рода Чабрыц и сейчас хотел выслужиться перед новыми родственниками.
Он несколько раз поднимался к ней, к Куакуаше, но каждый раз возвращался ни с чем. Тогда он идет на прямое предательство и решает для себя: я сообщу, что она согласилась, куда она денется, не пойдет же против решения своих родителей. Так и сделал в угоду своей молодой жене из рода Чабрыц, предал безвинную двоюродную племянницу. Получив такое сообщение, которое означало, что их предложение прошло, гости вышли во двор и в знак положительного решения вопроса стали стрелять в воздух. Услышав это, молодые члены делегации вместе с женихом, находящиеся в «аюн-ду», по соседству, тоже начали стрелять. Одим словом, воцарилось ликование. Бедная Куакуаша в отчаянии, она поняла, что ее предал Махаид и, отбросив ложный стыд, вышла на балкон, расчесывая свои длинные косы, а они доходили до нижнего края платья, и сказала им: «Когда со двора поведете как невестку, тогда повеселитесь и постреляете», повернулась и зашла в свою комнату. Вечер, стемнело. Адица поднялась в комнату Куакуаши, не зажигая свет, легла на другую кровать, подумав, что дочка спит. Позже две сестры, приготовив чай, поднялись и… о ужас!..
Девушка, не вынеся вероломное предательство и не найдя другого выхода, сменила постельное и нательное белье новыми, легла на кровать и перетянула свою красивую шею шелковой «ахуанджар», сотканной ею же для свадебного подарка. В старину мужчины применяли ее вместо пояса для домотканых брюк… И вот так бедная Куакуаша распрощалась с жизнью. Девушку похоронили. Позже я неоднократно слышал от пожилого дяди Шаабата: «За свою долгую жизнь более красивой покойницы, как Куакуаша, мне не приходилось видеть». И это, видимо, правда, ибо она не от болезни, исхудавшей скончалась, а в расцвете лет, «с молоком на губах», ушла из жизни. Прошло много лет с той поры. Мне идет девятый десяток, но я так не простил и не прощу до конца своих дней предательство Махаида и тешу себя тем, что его и его жену из рода Чабрыц Всевышний не простил, наказал их – не дал им детей, и покинули они этот мир без следа, не оставив ни мужскую, ни женскую ветвь после себя. На вопрос: «а наказание ли это, ведь на его совести загубленная жизнь невинной единокровной племянницы?» – сам же отвечаю: «Да, и, пожалуй, адекватное». Когда его проклятое имя случайно услышу – сам его не произношу, – у меня кривится лицо, как будто в рот попала долька лимона или прекислая алыча.


ВЕРИТСЯ С ТРУДОМ

Конец 30-х годов прошлого столетия. Сталин безраздельно властвует над страной. В Абхазии введена твердая система: первые посты в структурах власти в районах и республике занимают лица грузинской национальности, и, как правило, не местные, а «парашютисты» – присланные из самой Грузии. Особенно в партийных структурах. А они – первые лица в партийной иерархии – и боги, и цари. Не исключение – и Гудаутский район. Должность первого секретаря райкома партии занимает присланный из Заингурья некий Бохуа, невысокого роста, плотного телосложения. Руководит районом единолично, в ежовых рукавицах, хотя внешне соблюдались какие-то приличия: вопросы как бы решались на заседаниях бюро, пленумах и т.д. Однажды утром Бохуа со своей свитой приезжает в село Дурипш и дает ЦУ (ценные указания) руководителям местного значения. В это время мимо них проходит Герасим Тания, учитель начальных классов местной школы, направляясь к себе на работу. Подходя к ним, здоровается. Вместо ответного «здравствуйте» Бохуа русском языке рявкнул: «Почему не на работе?» и выругался матом. То, что случилось в следующее мгновенье, ввергло всех в шок. Герасим, не теряя ни секунды, нанес Бохуа сильнейший удар в челюсть и отправляет в глубокий нокаут. В боксе это называют: «Отключил свет». Рухнувшего как мешок в грязь Бохуа поднимает под мышки опомнившаяся свита и, погрузив его в автомашину, везет в райцентр, причем прямиком домой. В этот день он так и не явился на работу. В бытность самым Главным руководителем Страны Советов Сталина введена была также порочная система: заседания Политбюро, бюро ЦК Компартии союзных республик и т.д., вплоть до бюро райкомов партии и даже заседания правлений захудалых колхозов проводить заполночь. В тот злополучный день второй секретарь райкома партии Г.Д. Пилия уже ночью приходит домой к Бохуа и приглашает его на заседание бюро райкома партии.
Бохуа удивлен: «Григорий Давидович, я первый секретарь райкома, я не назначал заседание бюро.
И если не секрет, какие вопросы рассматриваете?». Заседание бюро внеочередное. Вопрос один: «Персональное дело коммуниста Тания Г.». Кстати, пока он не подвергнется партийному взысканию в виде исключения из рядов партии, его нельзя наказывать ни административно, ни уголовно.
«Где Тания?» – спрашивает Бохуа. Ответ: в КПЗ районного отдела милиции. Реакция Бохуа на полученную информацию, с учетом отрицательного отношения грузин к абхазам, его статуса первого секретаря райкома партии, была неожиданной. Бохуа обращается к Пилия:
– Григорий Давидович, я прошу вас подъехать в отдел милиции и принести от моего имени извинения Тания... Это должен сделать сам я, но стесняюсь его и не могу смотреть ему в глаза. Отправьте его на моей служебной автомашине домой. Его вины в инциденте нет. Я спровоцировал его – матом обругал абхаза, это недопустимо. Он не стерпел – и был прав».
Пилия выполнил просьбу Бохуа: Принес извинение Герасиму от его имени, отправил домой в с. Дурипш на служебной автомашине первого секретаря райкома партии. Неслыханное дело. Верится с трудом, но это быль.

(Опубликовано в: Эхо Абхазии, № 36, 23 ноября 2010 г.)

КРОВНИКИ

В те далекие годы в Абхазии еще был распространен обычай кровной мести. Если кого-то в ссоре или еще по каким-то причинам убивали, для ближайших родственников убитого считалось делом чести, не обращаясь в правоохранительные органы, покарать убийцу. Сейчас, как мы знаем, при угоне автомашины и т.д. тоже не торопятся обращаться в милицию – поскольку мало на нее надежды. Посмотрим, конечно, что сможет сделать новый министр ВД…
…Старшая из дочерей Салмана, семья которого была описана мной в новелле «Предательство», – Малания – родила сына и дочь и растила их вместе с супругом Тамшугом. Но говорят же: «Пришла беда отворяй ворота». Так и здесь – убили Тамшуга, и Малания осталась с двумя детьми без опоры, ей пришлось возвращаться с детьми под отцовский кров. Она была своенравная, своевольная женщина. Внешностью полностью соответствовала образу среднестатистической абхазки – неполная, невысокая. Малания предупредила братьев своего покойного мужа о том, что месть за него оставляет за собой и никому не дает права помешать ей. Благо, имя убийцы известно.
Для исполнения задуманного покупает револьвер, в простонародье называемый «афицарска» («офицерский»), и находят осведомителей. И вот от одного из осведомителей поступает сообщение, что кровный враг ее торгует на базаре в районном центре, куда прибыл на арбе из своего села.
Малания, рассудив так: она ведь женщина и может случиться, что в последний момент стушуется, взяла двух близких ей людей, и они на лошадях двинулись по дороге, по которой ее кровник должен был возвращаться домой. Расчет оказался правильным. Вскоре на дороге показалась арба, запряженная буйволами, под его управлением. Она просит сопровождавших остановиться за поворотом, чтобы их не было видно, и направляет своего коня навстречу врагу. Последний не забывал, что у него враги, но чутье его на этот раз подвело, он не смог догадаться, что едущая навстречу всадница – его кровник. Малания не растерялась. Поравнявшись с арбой, она осадила коня, вытащила свой «афицарска» и сделала прицельный выстрел, считай, в упор. Враг был повержен и упал на настил арбы. После чего она слезла с коня, складным ножичком отрезала мочку уха поверженного врага и, отнеся ее на могилу мужа, сказала: «Душа твоя пусть успокоится, я сдержала обещание, ты отомщен». Малания прожила более 90 лет. Купила детям в районном центре дом с участком. Увидела своих внуков и правнуков от сына и дочери. А «афицарска» хранила всю оставшуюся жизнь. Пистолет потерялся с ее кончиной – из-под подушки кто-то близкий взял, как реликвию. Отвага и неукротимость матери перешли ее сыну Анри, который сам вырастил четверых сыновей. Как-то, работая учителем начальных классов сельской школы, он не выдержал, увидев на стене учительской «дуэт» из двух портретов: «апаца ду» («большой ус»), как абхазы называли «Сталина», и «абыл саркьа» («очкастый» – такое прозвище носил ненавистный Берия). Анри выхватил пистолет и расстрелял «очкастого» вдребезги. Как ему после этого удалось не сгинуть под катком репрессий, одному Богу ведомо. Вспоминаю и такой связанный с ним эпизод. Это было уже после расстрела Берии. Вся Грузия, особенно Мингрелия, пребывала в трауре, естественно, и жители Абхазии этой национальности. В Гудауте был популярен ресторан «У горбатого», что располагался рядом с нынешним парком Боевой славы. Он славился вкусной едой. Надо было случиться так, чтоб, когда Анри с друзьями обедал в этом заведении, поодаль от них расположилась группа мингрельцев. Анри, сказав друзьям: «Посмотрите, что я сделаю», – подходит к ним и говорит: «Вы раньше и днем и ночью пели песню «Чким Лаврентий Берия», а почему сейчас не поете? Предлагаю спеть вашу любимую песню. Я послушаю, как вы дружно поете, а то давно не получал такое «удовольствие». И заставил-таки их спеть «Наш Лаврентий Берия», хотя им не то что петь, жить не хотелось – из-под них вытащили опору. Но под дулом пистолета что ни сделаешь… Слава Богу, что плясать не заставил.
Но вернемся на пятитилетие назад. Идет 1948 год. Меня, выпускника средней школы, избирают бригадиром колхоза. Работаю. Однажды, вернувшись вечером домой, вижу: женщины стоят на пригорке и смотрят вниз в сторону железнодорожной станции. Что случилось? Оказывается, моего двоюродного брата Фыча ранили, и все мужчины побежали туда. Я оставил дома бригадирскую сумку и тоже побежал на станцию, где узнал, что Фыча отвезли в больницу в райцентр. На попутной машине поехал в район и провел ночь в больнице. Сделали ему операцию. Выяснил: для ремонта железнодорожных путей прибыл состав с рабочими (более 300 человек, причем часть из них – бывшие заключенные). В выходной день трое из этих рабочих поднялись в село, зашли на приусадебный участок, нашего однофамильца, залезли на дерево и начали собирать груши в мешки, как будто у себя дома.
Соседи собрались и побили их за беспардонность. Другое дело б, если попросили – не было бы проблем. Возвращаясь на станцию, побитые увидели, что рядом, на кукурузном поле, кто-то работает, а это был Фыч. Вот удача! Один из них подбирает цалду Фыча, лежащую поодаль, и подходят к нему. Фыч, ничего не подозревая, здоровается с ним, а тот вместо приветствия с размаху обрушивает на его голову цалду, причем лезвием вниз. Но Фыч, подняв мгновенно руки, самортизировал удар. Нападавший однако, нанес еще два удара и, уверенный, что убил его, бросив цалду, ушел со своими. Все это видели женщины из бараков, стоявших рядом. Они же и сообщили об этом Шаадату, двоюродному брату Фыча, который работал на смежном участке. И с их помощью его, едва живого, отправили в больницу. На другой день утром, в понедельник, старший брат Фыча Ахмат, который жил в другом селе, узнал, что его брата вчера вечером убили.
Как убили? Кто? Путейцы показали ему на группу рабочих. Они уже приступили к работе, ремонтируют ж/д пути. Работа тяжелая. Рабочие располагаются, можно сказать, плечом к плечу. Ахмат, ни минуты не мешкая, подходит к ним, здоровается и спрашивает: что случилось вчера? Один рабочий, амбал, отвечает:
– Вчера ваши абхазы побили нас, но я отправил на тот свет одного.
– Кто, ты убил?
– Я, собственными руками.
Ахмат, убедившись, что перед ним стоит убийца его младшего брата, в мгновение ока цалдой нанес удар страшной силы по его шее и отсек голову от туловища. Тело рухнуло на рельсы, а голова покатилась под откос. Он сделал два шага назад и сказал: «Теперь, кому надоело жить, подходите». Никто не шевельнулся. Он повернулся и ушел. В райцентре сдался «органам».
Я много раз думал об этом случае. Да, пользуясь внезапностью, Ахмат отомстил за брата. Но он стоял в окружении множества рабочих, им ничего не стоило лопатами, ломами, кирками, молотками на длинных ручках его забить. Но об этом он не думал. Сколько минут прошло между полученной информации о гибели брата и возмездием? Две, три минуты, не больше. Я вспоминаю слова абхазской народной песни о Соломане Бгажба: «Утром брата убили, а к обеду он отомстил».
А Ахмат в течение каких-то минут отомстил за брата. Какую же песню здесь сложить? Его судили. Получил пять лет. Отсидел три года, и отпустили – есть такая статья в уголовно-процессуальном кодексе. Женился. Двух сыновей воспитал. Да, кстати, Фыч выжил, женился, и с женой они воспитали пятерых сыновей и четырех дочерей. Все герои повествования отошли в мир иной, но память о них хранится у нас, их родных, и я решил донести ее до вас, уважаемый читатель.

(Опубликовано в: Эхо Абхазии, № 37, 30 ноября 2010 г.)

ВОЗМЕЗДИЕ

В конце тридцатых – в сороковых годах прошлого столетия был пик грузинской экспансии в Абхазии. Перевод преподавания всех предметов в школах на грузинский язык потребовал массового направления из Грузии в качестве учителей не то что специалистов, преподавателей, но даже имеющих только незаконченное среднее образование. Такая «учеба» доходила до курьезов. Вспоминаю. Идет урок. Учительница, молоденькая грузинка, произносит какое-то слово, а мы, ученики, не понимаем, о чем идет речь. Сама она ни одного слова не знает на русском и, чтобы объяснить нам, что хочет сказать, идет во двор и возвращается в класс с пучком травы в руке, наглядно демонстрируя, о чем речь… Разумеется, после такой «учебы» множество детей оставалось неучами, но это, видно, устраивало Тбилиси. Трест «Абхазпереселенстрой» строил грузинские поселения так, чтобы вклинить их в абхазские поселения. Направление из Грузии в Абхазию руководящих работников всех мастей уровней носило «массированный» характер. Скажем, направили какого-то деятеля возглавить районный комитет партии, так он с собой завозил три-четыре семьи: своих водителя, парикмахера и др. Одного председателя колхоза, по фамилии Бакурадзе, за которым тянулся шлейф аморальных поступков по месту прежнего жительства, направили в Абхазию, дав ему отстающий колхоз в селе Лдзаа, чтобы «реабилитировал себя».
Новоиспеченный председатель, «парашютист» (это была прозвище всех залетных), зная, что все ему сойдет с рук, распоясался окончательно, общался с сельчанами только матом, унижая их достоинство, особенно беззащитных жен и вдов фронтовиков. При этом надо подчеркнуть, что в то время, в годы Великой Отечественной войны, этого села не коснулось переселение, то есть в селе проживали одни абхазы. Но есть пословица: «Сколько веревочке ни виться, а конец всегда будет». Так и тут. Как-то ночью в зале одноэтажного здания правления колхоза, проходило общее собрание. Все окна настежь открыты, жарко. За столом сидел начальник милиции Гагрского района, а рядом с ним стоял председатель и, как всегда, ругал сельчан, унижая их, не считая их за людей. Вдруг влетевшая в окно пуля наповал сразила председателя колхоза. Падая, он успел вытащить пистолет и выстрелить. Его пуля попала в единственный источникnсвета – потолочную керосиновую лампу. Свет погас. Темень. Паника. Суматоха. Сельчане бросились не только в дверь, но и через открытые окна и… разбежались. Начальник милиции по телефону вызвал «скорую», наряд милиции и даже кинолога с овчаркой. Сельчане разбежались, но остались двое – Джакония и Джикирба, которые стали помогать медицинским работникам грузить покойника в кузов грузовой автомашины и даже сопроводили его до районной больницы. Помогли и здесьnвыгрузить его и перенести в морг. Начальник милиции поблагодарил их за сочувствие и оказанную помощь и отправил их на автомашине домой в с. Лдзаа. Бакурадзе вернулся таким образом в Грузию, откуда он приехал, правда, не на своих двоих, как говорится, а повезли туда его тело.
Следствие по делу убийства председателя колхоза длилось несколько месяцев. Подозреваемых задерживали на два-три дня в милиции, в том числе и названных Джакония и Джикирба, но, не находя улик, отпускали. С тех пор прошло почти семьдесят лет, но до сих пор я восхищаюсь действиями этих двоих смельчаков. Ведь «вынес приговор» и убил лютовавшего «парашютиста» не кто-нибудь, а именно Джакония. Он нажал на курок ружья, а напарником его был Джикирба.
Спустя время жительница этого села, вдова, у которой Виссарион Джакония взял ружье для исполнения возмездия, предала его. Посадили, судили, но с истечением времени острота вопроса смягчилась, и дали ему только пять лет. Вернулся. Жил у себя дома. Ныне они оба отошли в мир иной.


«ДЖЕБ», «ХУК», «СВИНГ», «КРОСС»!

Идет вторая половина сороковых годов прошлого столетия. Несмотря на победное окончание Великой Отечественной войны, в жизни государствообразующей нации Абхазии - абхазов - продолжается черная, беспросветная полоса, начавшаяся в тридцатых годах. Идет сплошное уничтожение абхазской топонимики – замена на грузинские абхазских названий городов, поселков и сел, улиц в них, чтобы в будущем ничего не напоминало об Абхазии. Идет последовательное наступление на абхазский язык. Он изымается из всех сфер жизни. На абхазском языке стало даже небезопасно говорить в общественных местах, на улицах, особенно в столице республики. Вспоминаю эпизод. 19-летний юноша Вова Агрба из села Мгудзырхва, племянник наш, учился в Сухуме, жил в доме Шатуга Губаза. Сентябрь. После окончания занятий Вова с двумя девушками идет по ул. Ленина (ныне – пр. Леона), разговаривая на абхазском языке. Вдруг путь им преграждают «стражи порядка» – четыре милиционера, прибывшие из-за Ингура и еле говорящие по-русски. Один из них, видимо, считающий себя знатоком русского языка, обращается к Вове:
– Слюшай, на какой язык ти разговариваль?
– На своем, абхазском.
– Ти живет на грузинской земля, и надо говори на грузински язык.
– Я не знаю грузинский язык.
– Ми тебе научит, пошли в милиции.
Вова, чувствуя, что эти «держиморды» так просто не отпустят его, попросил девушек уйти подальше.
Девушки отошли на некоторое расстояние, благо, «стражи порядка» не воспрепятствовали этому.
Милиционеры окружили Вову и хотят под руки отвести в отделение как нарушителя порядка, но их оппонент, Вова думает иначе… За какие-то секунды, применив боксерские приемы: «Джеб», «Хук», «Свинг», «Кросс» – он всех четырех незадачливых верзил из-за Ингура отправил в… нокаут.
А те, не понимая, что случилось с ними, мыча что-то на своем языке, выплевывая кровь, валяются на мостовой. При этом Вова не убежал, а стоял среди них и с некоторым удивлением смотрел на свою «работу». Все это произошло недалеко от отделения милиции, и несколько человек, дежуривших там, прибежали и не дали ему, Вове, долго созерцать результаты своего первого уличного боя. Повели его уже прямо в КПЗ. Я много думал об этом инциденте. Откуда у юноши взялась такая отвага? Прихожу к выводу: оскорбление чувство национального достоинства придало Вове поистине богатырскую силу, и он вышел из ситуации с честью. Отец Вовы Михаил Агрба, уважаемый человек во всем районе, работал главным бухгалтером колхоза в родном селе. В этот же день по телефону ему сообщили о случившемся. Он понял, что выручить единственного сына будет непросто. И поехал в село Дурипш к Темыру Тарба – Герою Социалистического труда. Темыр и Миша приехали в Сухум, выяснили, при каких обстоятельствах все произошло, и пришли к выводу: единственный человек, кто может помочь – это всемогущий Акакий Мгеладзе, первый секретарь Абхазского обкома партии.
Здесь необходимо дать справку о Мгеладзе. Уроженец г. Гудаута. Отец его, как у Сталина, был сапожником. Очень напористый, Акакий много сделал для развития города, республики и, конечно же, – для своей нации. При нем с помощью «народной стройки» были благоустроены Сухумская гора, набережная и др. Каждое утро Мгеладзе с руководителями служб города пешком обходил центр, а служебная машина тащилась за ними. Не дай Бог, если он увидит, что уличный осветительный прибор не работает или мусор не вывезен; в таких случаях было не позавидовать горе-руководителю, который сопровождал его. Вспоминаю случай. Мгеладзе проходит по нынешней ул. Воронова (бывшая ул. Орджоникидзе). Днем раньше вдоль этой улицы от моря до ж/д эстакады посадили саженцы платанов (они и ныне там стоят, одно время эта улица называлась Платановой), и, о ужас, – в конце улицы, около эстакады, последний саженец не стандартный, кривой. Мгеладзе вытащил саженец с корнем и обрушил на голову агронома, который руководил посадкой и стоял около него. Кстати, тот тоже был грузин. На этой волне борьбы за порядок, а также за особую ненависть к абхазам А. Мгеладзе получил повышение – его перевели «первым» в г. Кутаиси, второй по величине и значимости город Грузии, бывший, кстати, некогда столицей Абхазского царства. Оттуда – первым секретарем Тбилисского горкома партии, а позже он стал и первым секретарем ЦК КП Грузии.
…Итак, Темыра беспрепятственно пропускают к Мгеладзе, который, надо сказать уважал его. Мгеладзе, узнав, при каких обстоятельствах один молодой парень уложил на мостовую четырех милиционеров, от души посмеялся и немедленно вызвал к себе начальника милиции города. Тот, как лист перед травой, предстает перед очами всемогущего.
– Что случилось вчера с твоими подчиненными?
– Какой-то хулиган-абхаз избил их.
– И где этот хулиган?
– Сидит в КПЗ, идет следствие.
– Сейчас же отпусти этого героя, а на его место в КПЗ посади всех четырех твоих подчиненных.
Какие же они стражи порядка, если не смогли защитить себя? А тебе урок на будущее – надо принимать в органы милиции вот таких отчаянных, смелых сотрудников, как этот юноша. Вова окончил пединститут, был призван в ряды Советской Армии, стал офицером запаса. Работал начальником милиции г. Гагра, зам. министра внутренних дел республики по кадрам, работал в партийных, советских и хозяйственных органах. Будучи уже на пенсии, возглавлял колхоз, сельский совет, был председателем совета старейшин в родном селе Мгудзырхва. Воспитал вместе с супругой Валентиной Владимировной Джикирба двух достойных дочерей и сына. Увидел своих внуков и внучек. В октябре этого года Владимир Михайлович Агрба, прожив более 80-ти лет, отошел в мир иной. Похоронили его со всеми почестями на семейном кладбище в с. Мгудзырхва.
Что касается всемогущего Мгеладзе, то с поста первого секретаря ЦК КП Грузии его сняли и направили, директором захудалого совхоза на периферии Грузии. Впрочем, за свою долгую жизнь, я видел и не такие перемещения. После краха карьеры Мгеладзе мне дважды довелось встретиться с ним. Шел съезд профсоюзов Грузии в Тбилиси. Я участвовал в нем как председатель обкома отраслевого профсоюза Абхазии. Перерыв. Делегаты старшего поколения из Абхазии грузинской национальности, увидев Мгеладзе в фойе, окружили его, и начали хвалить: мол, в ваше время порядки были лучше и тому подобное. Он как-то зло посмотрел на них и выпалил: кто вам сейчас мешает, наводите порядки! Во второй раз встретил его в Очамчыре.
После какого-то мероприятия нас пригласили в банкетный зал ресторана «Ерцаху» на обед. Прежде чем сесть за стол, я подошел к рукомойнику и вдруг я вижу – сзади меня Мгеладзе. Как подобает младшему по возрасту, уступаю дорогу. Ему это понравилось. Видя, что я абхаз, он даже сказал: «Я всю жизнь, как делают абхазы, обязательно мою руки, даже если они чистые, прежде чем сесть за стол».
А эта фраза, понравилась уже мне.

Ноябрь 2010 г.

(Опубликовано в: Эхо Абхазии, № 38, 14 декабря, 2010 г.)

ГОРЕВЕСТНИК

В прошлом в Абхазии почести, оказываемые покойнику, были скромны. Хоронили на третий день. «Аджабарачы» – принимать соболезнование – стояли четыре-пять, а то и меньше самых близких по родству людей. В день выноса собирались близкие родственники и, естественно, соседи. Для извещения родных из других местностей направлялись из числа соседей всадники – горевестники. Горевестник, прибыв по адресу, спешивался с лошади и сообщал о цели визита. Прибыв, скажем, к дочери усопшего, он говорил примерно так: «Отец ваш при смерти, вам необходимо поехать домой». То есть говорил неправду, но у абхазов такой обман не осуждается, ибо этот обман во благо.
В доме покойного не разводили огонь, не готовили еду. Траур. Одни соседи приносили испеченный чурек, другие сваренную фасоль, третьи – лук, ацыца (редьку), ахул (соленый кольраби) и этой нехитрой едой кормили членов семьи усопшего. Поминали близких исключительно стограммовыми стаканчиками, без помпезных тостов. Но есть пословица: «С кем поведешься, от того и наберешься». В части Абхазии привились обычаи заингурских соседей: не хоронить покойника по неделе, а то и больше. Накрывать поминальный стол с деликатесами из ценных пород рыбы, разными закусками, нарезками твердых сортов сыра, в том числе и копченого. Слава Богу, заингурцы, в отличие от жителей Восточной Грузии, не ставят на поминки мясных блюд, а то и это перешло бы к нам. Чтобы доказать, что у покойника очень много родственников, в «аджабара» стала становиться чуть не сотня человек. Помню курьезный случай. В Бзыбской Абхазии на одних из похорон в «аджабара» встало множество людей. Хозяин двора, мудрый, проживший большую жизнь, обратился к ним: «По абхазским обычаям, стоящие в аджабара очень близкие родственники в день поминок обязательно приводят на заклание одну голову крупного рогатого скота. А вы, стоящие здесь, будете придерживаться этого обычая?» Сказал и отошел по делам. Когда же он вернулся, то от этого большого строя остались два человека. Вспоминаю еще один случай. Я тогда заканчивал вуз в Баку. Получил телеграмму о том, что в Очамчыре скончался родственник, похороны тогда-то. Я рассудил так: хоронят родственника через девять дней, так что продолжу сдавать экзамены и поеду только к этому дню. Через неделю обращаюсь с заявлением к ректору Алиеву, впоследствии секретарю ЦК Компартии Азербайджана (не путать с первым секретарем Гейдаром Алиевым). Он принял меня по этикету, стоя, и, когда прочел заявление, говорит: «Восемь дней назад меня информировали, что вы получили телеграмму о кончине родственника, а сейчас еще один. Что, случилось? Почему ваши родственники стали так часто умирать?» Я понял, что он не знает о наших «новейших» обычаях и сказал: «Еду на похороны того родственника, о котором сказано в телеграмме». От удивления он не сел, а рухнул в кресло. Ибо для азербайджанца такое отношение к усопшему дико – представить себе не могут, что такое может быть. Словом, мне импонируют старые наши обычаи: скромные похороны в присутствии очень близких, родственников и соседей. Хотя из-за этих старых обычаев однажды я попал в комичную ситуацию, запомнившуюся, как говорится, на всю оставшуюся жизнь.
В то время я учился в дурипшской средней школе (в селе Мгудзырхуа тогда была неполная средняя школа). В школу со своими двоюродными сестрами ежедневно, и в жару, и в дождь, и в снег, ходили из села Звандрипш, через Аджамчигра (северо-западная окраина с. Лыхны), переходя через реку Хыпста. Нынешние ученики городских школ даже не смогут представить себе такое. Несколько кварталов до школы – в лучшем случае родители подвозят их на автомашинах, в худшем едут на городском транспорте. А школьные столовые, буфеты? Мы, голодные, только к четырем-пяти часам вечера попадали домой.
Осень. Дядя – муж моей тети по материнской линии Дахаир Гунба, в чьем доме я жил, отошел в мир иной. Назначили день похорон – как принято, на третий день. Отправили горевестников. На второй день, в канун похорон, вспомнили, что забыли послать горевестника к его единственной сестре, проживающей в селе Абгархук. Всполошились соседи и решили, будь они не ладны, послать тринадцатилетнего подростка – меня, значит. Честно говоря, я совсем тут не причем, я гость, а должны отправить туда кого-то из соседей. Но как я мог отказаться от такого деликатного поручения? Собственно, меня и не спрашивали. А надо признать, что я не то что плохой, а совсем никудышный наездник, из-за чего не раз попадал в неловкое положение. Помню, дома, в Мгудзырхуа, мачеха посадила меня на лошадь, подала полмешка кукурузы и попросила отвезти на мельницу помолоть. Лошадь, чтобы волки задрали ее, слушалась, пока переходила двор, но за пределами приусадебного участка наотрез отказалась идти. Несмотря на мои просьбы и уговоры, повернула назад и двинулась домой. При этом в отместку за то, что я вообще осмелился сесть на нее, и чтобы сбросить меня, сделала небольшой крюк и протащила под кустарниками орешника. Я мужественно сопротивлялся, вцепившись в гриву, и даже мешок удержал. При этом она не остановилась, допустим, посреди двора или где-то еще, а подошла к той двери кухни, откуда началась моя бесславная поездка. Мачеха была умная женщина, поняла, что случилось и, не унижая моего достоинства, поругала лошадь и приняла мешок и, если я не ошибаюсь, и меня тоже. Простите, отвлекся. Со статусом горевестника отправился я через Лыхны в Абгархук, но после перехода вброд поймы Хыпста лошадь, видимо, раскусила, что я за джигит, и поставила условие: буду терпеть тебя как седока на ровных участках дороги, а на подъемах или спусках, пойдешь, мол, пешочком. Позже я над этим явлением много думал: как эти лошади безошибочно узнавали, что со мной можно обходиться, как им заблагорассудится? Чудеса. Пришлось принять условие. А подъемов и спусков в селе Абгархук видимо-невидимо. Утром, отправившись в путь, часам к четырем попал к его, покойника, сестре. Злой, голодный, холодный, весь мокрый – целый день непрерывно шел дождь – не то, чтобы спешиться с лошади, открытым текстом огорошил его сестру, сказав, что ее брат умер, завтра хоронят. Помню, бедная женщина начала кричать, царапать себе щеки, как было принято в старину. А я что? Развернул своего «скакуна» и двинулся обратно. Вечерело. О том, что я в этот день попаду в Звандрипш и разговора быть не могло. Благо, в Абгархуке жила моя тетя Малица, папина сестра, замужем за Шаакиром Шамба. Растила трех сыновей и двух дочерей. Жили зажиточно. Погостить у них – одно удовольствие. Я заехал во двор на моей проклятой кляче. Когда тетя увидела меня в таком плачевном состоянии – бледного, мокрого до ниточки, измученного – ахнула. Заставила переодеться в сухую одежду старшего сына Заабея, моего ровесника, говорят, мы родились в одну ночь. У костра посадили, горячей пищей накормили, уложили спать. Утром, после завтрака, оседлали мою лошадь, и я двинулся в обратный путь. Благо, на другой день дождя не было, и я не так замучился, как накануне. Вернулся после четырех часов дня, и надобность информирования о выполненном поручении отпала сама собой, ибо покойника уже давно похоронили. Гости разошлись. Соседи недавно сели за поминальный стол и меня пригласили разделить трапезу. Больше горевестником мне быть не приходилось. Но я горжусь, что установил рекорд продолжительности выполнения этой роли. Позже, как классный машинист тепловоза, электровоза, водил грузовые и пассажирские поезда на Рязано-Уральской, Оренбургской, Северо-Кавказской и, наконец, на Закавказской железных дорогах. Инженер-механик по профессии. Автомашины вожу порядка сорока лет. На вопрос же, почему из меня, родившегося и выросшего в селе, не вышел мало-мальски сносный джигит, вразумительного ответа дать не могу.


ГУГ ГУБАЗ

В Бзыбской Абхазии имя Гуга Губаза из села Мгудзырхуа в свое время не воспринималось без улыбки, это был никогда не унывающий, острый на язык, с юмором человек. В силу этих качеств он был желанным в любом обществе, в том числе и в дворянском. При этом, скажем правду, Гуг не отличался рвением в физическом труде. Даже во время организации свадеб и других больших застолий.
На таких мероприятиях работники издавна делились по квалификации. Так, заготовить, подвезти, поднести дрова, разжечь костер можно поручить любому, а вот мамалыгу варить – эта работа уже более ответственная, попробуй свари ее в котле емкостью 200 и более литров... К убою же скота, разделке туши, варке мяса допускались людей, имеющие высшую квалификацию; их можно отнести к особой касте. При этом, пожалуй, главным считалась раздача вареных кусков мяса: посмотреть человеку, сидящему за столом, в лицо и положить ему персональную, по достоинству, порцию.
Герой нашего повествования Гуг Губаз относился к высшей категории работников, которые обслуживали застолья – «мясникам». Дело это хлопотное и ответственное, нельзя допустить обид. Ведь в жизни как бывает? Каждый считает себя не второстепенным, а главным и рассчитывает, что ему выдадут лучший кусок. И это щепетильное дело поручали не каждому, а особо избранным лицам в группе «мясников». В этой связи вспоминаю случай, который чуть не кончился трагедией для Гуга. У известного и уважаемого дворянина Зосхана Лакрба собрались многочисленные гости со всей Абхазии. За пышно накрытый стол по правую руку от Зосхана посадили колоритного представителя Абжуйской Абхазии, дворянина. Гуг с двумя помощниками, которые несли большую плетеную корзину с вареным мясом, подошел к нему и, выделив достойный кусок, пожелал приятного аппетита и продолжил выполнять свои обязанности. Гость молча отодвинул этот кусок от себя. Зосхан позвал Гуга и предложил поменять кусок гостю. Тот выполнил просьбу и ушел. Гость отодвинул и этот кусок. Заменили. Видимо, гость в этот день встал не с той ноги. После третьего раза Гуг не выдержал и говорит: «Уважаемый Зосхан, я выделил этому гостю самые лучшие, достойные куски мяса, более достойных кусков при разделке туши быка не бывает. Разве что «лепешку» от этого быка принести ему?». Такое оскорбление гость не вынес. Он вскакивает с места, вытаскивает свой «афицарска» – пистолет «маузер» из кобуры, взводит курок и направляет на этого «ничтожного анхаю» из числа обслуживающего персонала, чтобы пристрелить его на месте. Рассчитывая, наверное, что даже не ответит за это злодеяние. Но гость здорово ошибся. Тут надо отметить, что Зосхан относился к Гугу с особым уважением. В мгновении ока он встает и, приставив дуло своего пистолета к затылку этого неучтивого гостя, выкрикивает: «Ухацазар ухыс!» («Если ты мужчина – стреляй!»). Тот мгновенно остыл… Замечу, что в дальнейшем процесс раздачи порций вареного мяса участникам застолья упростился: ныне на столах равномерно ставят тарелки с мясом, а там разбирайтесь сами, уважаемые гости... А вот другая история с Гугом. Готовилась как-то большая дворянская свадьба. В саду усадьбы Александра Маана, из того же села Мгудзырхуа, шел забой крупного рогатого скота. В очереди на забой понуро стояли несколько голов, привязанные к деревьям в ожидании своей участи.
Понадобился Гуг, а его нет. Примерно через час он появился. Все наперебой спрашивают: «Где ты был? Тебя Александр спрашивал!» (Видимо, чтобы развеселить дорогих гостей). «Как «где был»? Вы же мне дали заднюю часть туши быка и наказали отнести домой. Отнес, вернее, отвез на лошади домой, но вы же знаете, что я не близко живу». Хозяин дома от души посмеялся и рассказал эту историю своим высоким гостям. Вспоминаю другой курьезный случай. Июнь. Мой дядя Мсурат пригласил мужчин из числа братьев-однофамильцев и соседей на прополку своего участка кукурузы (таков обычай взаимопомощи). Двенадцать человек пришли со своими мотыгами и приступили к прополке. Работа шла споро. Было жарко. Дети вместо воды приносили в кувшинах холодное вино «изабеллу» – жажду хорошо утоляет. Час дня. Пора подумать и об обеденном перерыве. Но… с соседнего участка слышен голос Гуга, который поет песню пропольщика. То есть он еще работает! «Нет, даже Гуг не пошел на перерыв, а мы себе это позволить никак не можем! Стыдно!» – говорит волнующаяся братия. Уважаемый читатель, помните, что «Гуг особого рвения к физическому труду не проявлял»!
Перевалило уже за три часа дня. А с участка Гуга льется песня пропольщика... «Да что же он, погубить нас вздумал?». Посылают к нему человека. И что тот видит? Гуг даже и не приступал к работе, он вообще поздно пришел, лег в тени под тутовым деревом и песни поет. …Уважаемый читатель, чтобы у вас не создалось впечатления, что наш герой Гуг был никчемный человек, скажу, что он со своей женой Тасей из рода Лейба воспитал трех достойных дочерей и сына Максиса, певца и плясуна, про каких говорят: в воде не тонет и в огне не горит. Перед Великой Отечественной войной работал бригадиром в родном колхозе. Когда призвали в Красную Армию, служил на западной границе СССР, в г. Львове. В газете военного округа «На страже» о нем была статья: отличник боевой и политической подготовки рядовой Максис Губаз организовал ансамбль песни и пляски из двадцати пяти красноармейцев-абхазцев. Там же фотоснимок ансамбля в полном составе. Но война поглотила миллионы красноармейцев, в том числе и его. Бумага от военного комиссариата: «Пропал без вести». Усадьба Гуга опустела, и все строения сгнили и развалились, но внук Гуга, племянник не вернувшегося с войны Максиса Валерий Курмазия построил одноэтажный, из двух комнат с верандой капитальный дом, оградил часть усадьбы. В доме никто не живет, но дочери Гуга, пока они были живы, посещали имение. Мы, губазовцы, и сейчас называем это место «Гуг-Яшта», а дом – «Домом солдата».

(Опубликовано в: Эхо Абхазии, № 6, 22 февраля 2011.)

СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК

В новелле «Горевестник», опубликованной в №6 «ЭА» за этот год, я подробно описал, как и почему у нас в Абхазии отошли от скромных традиций захоронения усопших. А теперь хочу коснуться «противоположной» темы – создания семьи и связанных с этим традиций и обрядов в прошлом и сейчас. Как было в годы моих детства и юности, т.е. в 30-40-е годы? Отец и мать, когда подходило время женить сына и с ним была согласована кандидатура невесты, посылали сватов к ее родителям с предложением породниться с ними. И если родители невесты с согласия их дочки давали «добро», обменивались «ахучы-мчы» – нехитрыми, недорогостоящими подарками, которые являлись как бы напоминанием об устном договоре. Родители жениха с близкими родственниками и с участием соседей назначали дату свадьбы, оповещали родных и близких о ней через нарочных. Вечером накануне свадьбы отправляли кавалькаду всадников вместе с женихом за невестой. Возвращались за полночь и входили во двор жениха с песней «Атацаагара». Или к утру, если родители невесты приглашали посланцев за накрытый по такому поводу стол. При этом жених в дни подготовки свадьбы и ее проведения не показывался старшим по возрасту и находился где-то рядом, у соседей. Да и после свадьбы 7-10 дней оставался в «бегах», не показываясь родителям, и лишь ночью, когда все угомонятся, тайком проходил в «амхара» (домик для молодоженов) и рано утром ретировался оттуда.
Дней через десять родители накрывали праздничный стол, с обязательным закланием бычка или козы. И в присутствии соседей разрешали сыну показаться перед очами родителей и в дальнейшем жить с ними под одной крышей. О невесте. С момента привода ее в дом жениха она с подружками находилась в отведенной для нее комнате, а в день свадьбы, до посадки гостей за стол, ее выводили во двор в фате, закрывающей лицо, в сопровождении подружек и группы певцов и танцоров – как бы на смотрины. При этом, если кто-то из родни жениха хотел приподнять фату и посмотреть на лицо невесты, он должен был сделать ей подарок, который принимали ее многочисленные подружки. (Такой шутливый обряд). При этом она даже не смела поднять глаза. А нынче… Ну, вы и сами знаете. В разгар застолья в сопровождении музыкантов, танцоров невесту заводят в свадебной фате, но, как правило, с открытым лицом, и не с кем-нибудь, а с женихом. Ведут их в междурядье столов и сажают на возвышенном месте, напоказ. В дальнейшем они принимают участие в веселье молодежи. Более того, бывает, что невеста в фате бросается в гущу танцующихся и на глазах многочисленных гостей танцует со всеми, как бы говоря: «Люди! Смотрите. Наконец-то я вышла замуж!». Спрашивается: где абхазская девичья стыдливость? Может, вы скажете: новые времена – новые песни, глобализация и все такое. Но мне, старому ворчуну, да и не только мне, милее старые обычаи. И еще. Раньше не могло быть и речи об участии родных невесты в свадьбе, за исключением сопровождающих ее «ахацаюза» и «атацаюза» – близких ей парня и девушки, с кем бы она могла общаться во время свадьбы. И лишь по истечении нескольких месяцев сторона жениха приглашала родителей и родственников невесты в количестве 25-30 человек на застолье с участием близких родственников, друзей и соседей, а на прощание одаривала гостей подарками. Позже родители невесты, в свою очередь, приглашали родню зятя и отвечали тем же. При этом зять, впервые приглашенный в родительский дом жены, был обязан придти с весомым подарком – гарцующим конем или крупной суммой наличных денег (по «секрету», через жену, узнавали, что предпочитают родители невесты – коня или деньги). А принимающая сторона, в свою очередь, при проводах зятя одаривала его конем или деньгами, причем в последнем случае намного большей суммой, чем принес зять. Одним словом, зять всегда оставался в выигрыше и, пожалуй, это оправдано: надо же помогать молодым в начале становления семьи. Правда, бывали и курьезные случаи, связанные с этими взаимными подарками. Вспоминаю, как лет пятьдесят тому назад по соседству играли «малую свадьбу» по поводу приглашения зятя. Зять, как и положено, подарил тестю коня, а когда уезжал, тесть одарил зятя своим конем. Все в порядке, все довольны. Да нет, не все – через три дня зять, убедившись, что его конь был намного лучше, чем тот, которого подарили ему, пригнал «подарок» назад и выпустил его на луг, поймал на этом же лугу своего прежнего коня и был таков. Кстати, и сегодня здравствует этот герой повествования, вернее, антигерой. Они с женой воспитали уже детей и внуков, потому я не называю его имени и фамилии. Другой случай. По соседству приглашают зятя, уважаемого человека из села Дурипш. Приезжает кавалькада всадников. Зять пригнал гарцующего коня. Прием проходит пышно. Песни, танцы. К концу торжества к хозяину подходят соседи и говорят: зять привел отменного коня, скажи нам, что ты намерен подарить ему, чтобы это огласил оратор. «Никаких ораторов, я сам скажу, что надо». «Тебе не положено, так не принято». Он уперся и не уступил. Соседи вынуждены отступить, а когда пришло время, тесть обращается к зятю:
«Дад (обращение старшего по возрасту к младшему). Видишь во дворе черной масти быка? Так вот, с сегодняшнего дня я буду считать, что он твой». Дело в том, что тесть был крайне прижимистый, скупой человек, а если бы он сказал: «Я дарю тебе быка», то зять обязан был взять его, хотя подарки далеко не равноценны, но тесть, будь он не ладен, и быка не хочет отдать. Что оставалось делать зятю? Убрался восвояси. При этом я услышал его реплику в своем кругу: «Счы абгакуа ирфит» («Волки задрали моего коня!»). И еще был случай. Один человек, образованный, всю жизнь работавший на ответственных должностях, относился к свой холостяцкой свободе ревностно, никого не подпуская к сердцу. Так он прожил четыре десятка лет. Но, в конце концов, и он женился. Пришло время, и теща пригласила зятя к себе в село. Организовала хлеб-соль, пригласив родственников и соседей. Жених приехал с двумя друзьями. Что касается подарка, то теще конь вообще ни к чему. Остаются наличные деньги, но сколько? Остановились на сумме семь тысяч рублей (для справки: тогда автомашина «Жигули» первой модели стоила 5500 рублей, а «Волга ГАЗ-24» – 9900 рублей). При этом рассуждали: «семь тысяч» звучит солидно, и не стыдно с такой суммой появиться перед очами тещи и общества. Причем ведь, как принято в Абхазии, в тот же день эти деньги будут возвращены… Поскольку зять не был «подпольным миллионером», ему пришлось нужную сумму занимать по друзьям. Прием прошел, как принято говорить, в теплой и дружественной обстановке. Пора прощаться. Все участники застолья собираются полукругом во дворе. Оратор поставленным голосом хвалит гостей, хозяев и напоследок озвучивает цифру: десять тысяч рублей, что дарит зятю теща. Подходит к зятю и вкладывает в его карман пухлый конверт. Слышны одобрительные голоса. Попрощались и двинулись в Сухум. Вдруг крик: «Останови машину». Зять обратился к жене: «Что это такое?» – и показывает содержимое пакета: пачка нарезанной газетной бумаги, сверху и снизу к ней приложены две сторублевые купюры. «Кукла»: Жена буркнула: «У нас так принято». Вот так теща «кинула» зятя в первый же день их знакомства, и у меня такое ощущение, что он до сих пор расплачивается с долгами. Хотя надо подчеркнуть, что и теща не стала богатой. Более того, прошло более сорока лет с того злополучного дня, а зять так и не простил ни теще, ни жене, ни всему их роду. Ведь все они все знали, готовили грабеж зятя. Он не развелся с женой, и они даже народили детей. Но жизнь душа в душу не получилась. Вскоре после того случая он, улыбаясь, сказал: «Для меня теща умерла, может, мне на лацкане пиджака прицепить траурную ее фотокарточку?!».
...В новейшей нашей истории устоявшийся порядок сплошь и рядом нарушается, то есть в числе гостей на свадьбе можно увидеть большое количество представителей невесты, в том числе и ее родителей. Одним махом, одноразовой свадьбой «снимают все вопросы». А может, так и лучше?

(Опубликовано в: Эхо Абхазии, № 9, 22 марта 2011 г.)