Вера Тольц
Как национальные меньшинства воображались нациями в 1920-х годах. Кавказ
От редакции (сайта kavkazoved.info). Публикуем фрагменты интересной и увлекательной работы Веры Тольц (*), посвященный деятельности петербургской школы российских, а затем советских кавказоведов в конце XIX – начале XX вв. По мере организационного становления и научного развития российской востоковедческой школы отечественные учёные выступали с критикой доминировавших в то время подходов к изучению народов и культур Востока. Уже тогда их выводы отражали подход, ставший особенно влиятельным в западной науке лишь с конца 1970-х годов и получивший название «постколониального». Ряд политических, социальных и культурных факторов создали в России условия для необычайно интенсивного диалога между петербургскими востоковедами и представителями народов восточных и южных окраин Российской империи. В процессе этого диалога разрабатывались проекты по интеграции меньшинств, оказавшие влияние на политические процессы в России в течение длительного исторического периода. Осмысление наработанного опыта имеет большое значение и для национальной политики уже в новой, постсоветской России.
Кавказ
Неудивительно, что на Кавказе именно Марр принял на себя роль идеолога национального строительства среди народов с менее развитым «национальным самосознанием» – абхазов и кавказских мусульман, которых стали называть азербайджанцами. Работы Марра, написанные сразу же после Февральской революции, демонстрируют его сильную заинтересованность в национальном вопросе и выражают надежду, что новое правительство прислушается к его мнению о том, как управлять многонациональным государством, в особенности на Кавказе.
В своей статье о ситуации на Кавказе после падения царизма с говорящим названием «Всероссийская культурная проблема» Марр утверждал, что крах старого режима сам по себе не решит национальных проблем в стране, как на это многие рассчитывали. В этой работе Марр подверг критике веру российских либералов конца имперского периода в то, что широкая демократизация политического режима автоматически решит большинство национальных проблем (656). На тот момент в России уже были введены демократические законы, однако национальные проблемы не исчезли, а, наоборот, обострились. Как утверждал Марр, для конструктивного решения национального вопроса новому правительству необходимо было положиться на «научные искания». Главное изменение в отношении к науке, которое Марр ожидал от нового правительства, заключалось во внесении «результатов [научных исследований] в народные массы, преобщении всех национальностей не только к основам образованности, но к благам научного мышления» (657). Эта идея была лишь эмоционально окрашенным повторением аргументации, к формулировке которой последователи Розена приступили в самом начале своей научной карьеры на рубеже XX века. Она приобрела особую значимость во время Первой мировой войны, когда правительства европейских стран, в том числе и правительство России, начали более активно, чем прежде, использовать научные исследования для выработки политических решений (658).
Второй ключевой аргумент Марра касался предполагаемых результатов развития «национального сознания» российских нацменьшинств в целом и народов Кавказа в частности. Он выражал поддержку в отношении идеи предоставления «автономии» Кавказу, подчеркнув, что она должна быть реализована в рамках Российского государства659. Таким образом, Марр еще раз продемонстрировал свою убежденность в совместимости субгосударственного национализма с территориальной целостностью России. При этом он критически отзывался о любом проявлении политического сепаратизма на Кавказе. Марр связывал сепаратистские устремления исключительно с ошибочной политикой прежнего режима. По мнению Марра, старый порядок был построен на искусственном взращивании [правительством] извращенного мелкоплеменного национализма в великом русском народе и на столь же искусственном тайном и явном систематическом угнетении здорового национального чувства всех народов, входящих в состав российского государства (660).
Интерпретация Марра разделялась достаточным количеством критиков царского режима и была созвучна с ленинским определением различия между национализмом угнетенных народов и национализмом угнетателей, которое он сформулировал в 1914 году (661). Согласно Марру, «неутомимая жажда национализма», проявленная представителями нерусских народов в период после Февральской революции, являлась прямым ответом на прежнюю дискриминацию и реакцией на великорусский шовинизм. Марр равно осуждал как этнонационализм русских, так и политический сепаратизм нерусских народов, видя в них болезненное «извращение», которое может быть излечено правильной политикой (662).
Заключительный пункт программы, составленной Марром после Февральской революции, был направлен на удовлетворение потребностей народов, не обладавших устоявшимися письменными традициями. Культурные проекты среди этих народов стали одним из его главных приоритетов в советский период. В 1918 году, пытаясь убедить большевистское правительство в том, чтобы доверить бывшей Императорской Академии наук реализацию планов по развитию науки при новой власти, Марр подчеркивал, что в последние годы царского правления Академия (а наделе сам Марр) обозначила в качестве одного из приоритетов изучение «бесписьменных народов» на равных правах «с привилегированными письменно-культурными народами». Марр характеризовал культуры, не основывающиеся на письменных традициях, как «необъятные по разнообразию и богатству материала». По словам Марра, в то время как «аристократически поставленные филологические школы» Западной Европы игнорировали бесписьменные культуры и подвергали их «порабощению», русская наука уже в конце имперского периода преодолела всяческие тенденции к дискриминации «бесписьменных народов» (663). На протяжении 1920-х годов Марр продолжал использовать эту аргументацию об эгалитаризме русской науки в своих попытках убедить большевистское правительство, что бывшая Императорская Академия наук должна оставаться главным научным учреждением страны (664).
В 1920-х годах взгляды Марра вызвали широкий резонанс среди местных элит на Кавказе. В то время его идеи и практическая деятельность являлись в значительной степени результатом взаимодействия с местными деятелями. В зависимости от характера той или иной аудитории он выдвигал разные видения Кавказа. В Абхазии Марр помогал противникам объединения с Грузией (в 1920-х годах их было большинство в политическом руководстве и нарождающейся интеллигенции Абхазии) выстраивать историческую аргументацию, подтверждающую их культурную самостоятельность и величие. Здесь Марр продолжал развивать свои дореволюционные представления о грузинах как об угнетателях нацменьшинств Закавказья. Эту точку зрения, по сути, разделяли московские большевистские лидеры. Например, Сталин, с его личным опытом жизни в Грузии, прямо обвинял грузин в «великодержавной эксплуатации» абхазов (665).
Советское руководство также разделяло мнение Марра и других ученых бывшей империи о необходимости «развивать науку» среди нерусских национальностей. Таким образом, советская политика, направленная на создание национальных Академий наук и других научных учреждений в республиках СССР, в том числе на восточных и южных окраинах, имела дореволюционные интеллектуальные истоки. Поэтому неудивительно, что первые научные учреждения таких народов, как абхазы или буряты, возникали на основе дореволюционных связей между имперскими учеными и их единомышленниками на национальных окраинах. Именно на основе таких связей в Абхазии в октябре 1905 года возникла Академия абхазского языка и литературы (666). Марр придумал название нового учреждения и разработал его устав. Первым президентом Академии стал ближайший дореволюционный соратник Марра – Чочуа (667). В своем письме председателю Совета народных комиссаров Абхазии Нестору Лакобе Марр изложил видение роли Академии, полностью совпадающее с представлениями дореволюционного движения «малой родины» и личной оценкой Марром важности устной культурной традиции для понимания истории Кавказа:
...необходимо усилить исследовательскую часть общества, посвященную науке о человеке, о языке и эпосе, фольклоре, народных песнях, сказках, преданиях, верованиях и т.д., равно как памятниках материальной культуры... Не беда, что нет ученых специалистов, пусть на первых порах будут любители и соревнователи, при некоторой руководственной программе и они могут сделать большое дело (именно то, что сейчас нужно) (668).
С самого начала Академия работала в соответствии с идеей Марра о том, что Абхазия является ключевым регионом в его мире «яфетической культуры». Отсутствие письменной традиции на родном языке вплоть до 1920-х годов считалось одной из наиболее сильных сторон абхазов, позволившей им сохранить уникальное доисторическое яфетическое прошлое, и рассматривалось как благоприятное обстоятельство для совершения быстрых культурных скачков в настоящем и будущем (669). Марр постоянно стремился подкрепить уверенность в себе своих абхазских единомышленников. Отвечая на вопрос Лакобы, является ли вновь созданное абхазское учреждение настоящей Академией, Марр сравнил ее с академиями в Западной Европе:
Во Франции стоит договориться двум трем ученым и академию организуют под каждым деревом. Вы [абхазское] правительство, ученые, я, Д. Гулиа и другие – договорились, абхазский народ поддерживает нас, открыли академию, почему же она не настоящая?! (670)
Поддержка предоставлялась и другой стороной. Во время создания Академии Марр приступил к дальнейшей разработке гипотезы Петра Чарая о яфетической природе абхазского языка и его большей древности по сравнению с грузинским (671). Абхазский Совет народных комиссаров выделил деньги, чтобы ускорить издание абхазской грамматики Марра в Ленинграде (672). Даже когда выяснилось, что разработанный Марром абхазский алфавит, введенный в 1926 году, был слишком сложным для практического применения, Наркомпрос Абхазии под руководством Чочуа, возглавившего его в 1925 году, боролся за сохранение этого алфавита из-за огромного авторитета Марра в Абхазии и близких связей с руководством республики (673).
В 1928 году, когда все попытки переработать алфавит, разработанный Марром, чтобы сделать его пригодным для использования в школах, не удались, и Николай Яковлев – ведущий лингвист и критик теорий Марра – приступил к работе над новым абхазским алфавитом, Чочуа регулярно информировал Марра обо всех действиях и планах Яковлева, чтобы Марр мог подготовить ответный удар (674). В советское время поддержка со стороны национальных элит была важным элементом в создании политической базы Марра, которую он использовал для борьбы с критикой его теорий авторитетными лингвистами в Ленинграде и Москве. Даже после осуждения в 1950 году Сталиным теории Марра и последовавшего за этим отказа ученых Москвы и Ленинграда ссылаться не только на его лингвистические работы, но и на его труды по археологии, Марр продолжал оставаться героем в Абхазии (675).
Стоит отметить, что, несмотря на интерес Марра к роли ислама на Кавказе, это не было отчетливо выражено ни в его собственных высказываниях об Абхазии в 1920-е годы, ни в трудах абхазской Академии. Таким образом, Марр артикулировал свою позицию в ответ на представления своих абхазских коллег, видевших в Абхазии прежде всего христианскую нацию и относившихся к исламу как к «денационализирующей религии». Все главные абхазские единомышленники Марра были крещеными, и некоторые из них начинали свою карьеру до революции как антиисламские миссионеры (676).
Своё представление о важности ислама для формирования «общекавказской цивилизации» Марр излагал перед другой аудиторией – в недавно созданной республике Азербайджан. Бывшие имперские ученые утверждали, что с точки зрения «национального возрождения» мусульмане Кавказа отставали от армян и грузин, и полагали, что в советском Азербайджане ученым отведена очень важная роль в деле национального строительства (677). Утверждая, что на Кавказе мусульмане гораздо меньше интересовались собственным прошлым, чем христиане, Бартольд в 1922 году выразил надежду, что создание республики Азербайджан исправит ситуацию, предоставив ее населению новые возможности культурного развития (678).
На самом деле в момент, когда в 1920 году Красная Армия установила контроль над недолго просуществовавшей независимой республикой Азербайджан, там уже имелись свои интеллектуальные и политические элиты, чьи представления о мире в национальных категориях начали формироваться в позднеимперский период. Они представляли себе Азербайджан как национальное государство тюрок Кавказа. Тем не менее эти национально мыслящие элиты были действительно гораздо малочисленнее, чем в Армении и Грузии. Что касается основной массы населения, по словам Йорга Барберовски, в первые послереволюционные годы жители Азербайджана идентифицировали себя как тюрки, мусульмане или просто крестьяне; мало кому был известен термин «азербайджанец», получивший более систематическое распространение только с 1930-х годов (679).
И тем не менее, несмотря на страшные этнические конфликты и применение властями политического насилия в широких масштабах в первой половине 1920-х годов (680), к середине этого десятилетия Баку с его новым университетом становится центром интеллектуальной жизни тюркских народов, живущих в Советском Союзе и за его пределами, привлекая к себе ученых и деятелей культуры из Татарстана, Средней Азии, Турции и европейской части России. Эти интеллектуалы особенно интересовались проектами формирования нации тюрок-мусульман на Кавказе. Их дискуссии проходили в контексте политики коренизации, которая в 1923 году стала ключевым элементом большевистского подхода к решению национального вопроса.
Барберовски определил основу этой политике в Азербайджане как «тюркизацию», подразумевавшую «создание привилегий для тюркского этноса и придание тюркскому языку статуса официального языка» (681). Но у этой политики был и еще один важный компонент – создание исторических и культурных нарративов для новоизобретенной азербайджанской нации. Именно в этой области, а также в языковой политике бывшие имперские востоковеды сыграли ключевую роль.
Бартольд внес свой вклад в это дело, прочтя курс лекций в Бакинском университете в 1924 году. Данный курс был опубликован Обществом по изучению и исследованию Азербайджана, учрежденным при участии Марра в том же году. В лекциях Бартольда много говорилось о важной роли мусульман Кавказа «в истории мусульманского мира» и всячески подчеркивалось величие средневековой исламской культуры – и ее превосходство над культурой Древней Руси (682).
Если Бартольд рассказывал азербайджанской аудитории о прошлом их страны, которое оставалось политически важным в настоящем, то Марр инструктировал ее о том, как достичь «национализации самой научной работы» (683). Отметив, что в Европе начиная с XIX века главная роль в национальном строительстве была отведена академическому сообществу, Марр предположил, что «национальная наука Азербайджана» должны сосредоточиться на «роли мусульманской культуры на Кавказе» (684). Как и Бартольд, Марр подчеркивал совместимость ислама с модернизацией. Согласно Марру, азербайджанские ученые должны были ниспровергнуть традиционные исследования Кавказа, проводимые грузинскими и армянскими специалистами, с которыми у самого Марра были давние разногласия (685).
Как утверждал Марр, одним из основных недостатков грузинской и армянской научных позиций было стремление представить Кавказ исключительно христианским и приуменьшить роль ислама, которая на самом деле была очень значительна даже в культурном наследии Армении и Грузии (686). (Следует отметить, что Марр никогда не порицал своих абхазских коллег за их даже более настойчивое нежелание признавать важность ислама для их сообщества.) «Само собой понятно, – заключал Марр, – что нельзя ожидать разрешения азербайджанских и туркологических проблем от традиционного академического понимания кавказоведения, сводившегося фактически к культурно-историческому изучению армянского и грузинского миров!» (687)
Марр настаивал на том, что в Азербайджане существовал массовый интерес к мусульманскому культурному наследию, который мог бы обеспечить общественную поддержку и благодатную аудиторию для местных научных исследований. Средневековая персидская поэзия, представленная, в частности, поэтом Низами, должна восприниматься и изучаться как часть национального наследия Азербайджана. По словам Марра,
К подлинному кавказоведению не в одной лишь территориальной плоскости не может не быть отнесен, должен быть отнесен, персидский поэт Низами. Правда, этим, казалось бы, самым безобидным и нейтральным вопросом, в азербайджанцах находящим, насколько мне известно, живой отклик, другим кавказским народам, как будто нечего интересоваться (688).
Марр объяснял далее, что Низами был «азербайджанским поэтом» не только потому, что провел большую часть своей жизни в Гяндже, расположенном на территории советской республики Азербайджан, но также и потому, что в поэзии Низами «для многих десятков, если не сотен слов, вовсе нет точного толкования или понимания в персидской речи; по-видимому, это местные как бы азербайджанизмы, внесенные в персидский текст и не находящие точного объяснения и в турецком». «Да, разве это не задача азербайджанских ученых обратить внимание на эту проблему об языке Низами...?» – риторически восклицал Марр (689). Здесь Марр, кажется, забывал о своем предостережении против написания сомнительных с научной точки зрения национальных исторических нарра-тивов, которые постулировали прямолинейную, неразрывную связь между людьми, населявшими территорию страны в далеком прошлом, и ее сегодняшними обитателями. Такое сомнительное использование древних и средневековых деятелей, как это предлагал Марр в отношении Низами, стало важным элементом создания канонов национальных культур в советский период.
Наиболее важные аргументы, приведенные Марром в его лекции, прочитанной в Баку в 1924 году, с точки зрения их воздействия на политику идентичности в Азербайджане вплоть до сегодняшнего дня касались автохтонности турок на Кавказе. Марр утверждал:
для исследователя этнической культуры Азербайджан столь же древен в Кавказском крае, как вообще человеческое его население. За существование его в более древние эпохи [-] ряд весьма распространенных культовых терминов и других нарицательных имен (690).
Описывая далее задачи «азербайджанской национальной науки» и поощряя среди азербайджанцев уверенность в себе как в нации и в новых научных учреждениях своей республики, Марр утверждал:
В данный момент лишь мимоходом коснусь того, что самые названия страны «Азербайджан» и язык «азери» свидетельствуют о давнишнем и глубоком внедрении турок в автохтонную среду, а названия эти, теперь вне всякого спора, местного яфетического происхождения <...> Все это требует самого внимательного кавказоведного рассмотрения, требует равного, само собой понятно, такого кавказоведения, которое не занимается одними грузинским и армянским мирами. Азербайджанские ученые должны ставить проблемы местные, общекавказские, туркологические... (691)
Вывод Марра о том, что язык и территориальное распределение «азербайджанских тюрок» на современном Кавказе «свидетельствуют о давнишнем и глубоком внедрении турок в автохтонную среду» этого региона (692), стал ключевым элементом многих научных исследований в Азербайджане в советский период и особенно после образования независимого государства в 1991 году. В посткоммунистическом Азербайджане на авторитет Марра все еще иногда ссылаются в поддержку аргументов об авто-хтонности тюрок на Кавказе (693).
В своей лекции Марр подчеркивал необходимость относиться «с величайшей осторожностью» к тому, что объединяет народы Кавказа, имеющие «общее яфетическое прошлое». Он отмечал не столько «чисто научную», сколько политическую важность этого положения (694).
В условиях беспрецедентного насилия на Кавказе в 1918-1920 годах и продолжавшихся после установления советской власти этнических конфликтов позиция Марра звучала пропагандистски и утопически. Кажется, Марр пытался добиться двух противоречащих друг другу целей. Одна из них заключалась в формировании «национального самосознания» у народов со слабыми до 1920-х годов традициями национальной политики – таких, как абхазы и азербайджанцы. При этом Марр призывал к преодолению господства армян и грузин, греков и европейцев, до сей поры определявших представления о Кавказе широких кругов. Марр объяснял своим слушателям, что все эти доминирующие группы виновны в манипуляциях историческими данными, совершаемых в свою пользу, и потому должны быть призваны к ответу за этот «грех» (695). Но при этом Марр также говорил о единстве и нерасторжимости исторического, культурного и даже языкового прошлого всех народов Кавказа. Все народы Кавказа были по-своему автохтонны, и все они нуждались в сотрудничестве, чтобы восстановить память о своем общем прошлом. По мнению Марра, такое сотрудничество могло бы содействовать гармоничному сосуществованию различных народов Кавказа в будущем. Первая часть послания Марра возымела долгосрочное действие, в то время как вторая осталась по большей части без внимания (696).
______________________________________________
Сноски
(655) Bernstein A. Pilgrims, Fieldworkers, and Secret Agents: Buryat Buddhologists and Eurasian Imaginary // Inner Asia. 2009. Vol. 11. No. 1. P. 23-45; Corwin J. Controversy Does not End with Sacred Text's Return // RFE / RL Newsline. Vol. 3. No. 191 [Electronic resource]. URL: http://www.hri.org/news/balkans/rferI/1999/99-09-30.rferl.html#23 (дата обращения 20.08.2012).
(656) Кондратенко Д. П. Самодержавие, либералы и национальный вопрос в России в конце XIX – начале XX века. Гл. 8.
(657) Марр Н. Я. Всероссийская культурная проблема. Общечеловеческие культурные ценности на Кавказе и их интересы / / ПФ АР АН Ф. 800. Оп. 1.Д. 2366. Л. 1.
(658) Holquist P. Making War, Forging Revolution: Russia's Continuum of Crisis, 1914-1921. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002; Kojevnikov A. The Great War, the Russian Civil War, and the Invention of Big Science // Science in Context. 2002. Vol. 15. No. 2. P. 239-275.
(659) Марр Н.Я. Всероссийская культурная проблема. Л. 11.
(660) Там же.
(661) Ленин В. И. О праве наций на самоопределение // Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. М.: Политиздат, 1961. С. 271, 274. Ср. также разграничение Ольденбургом двух видов национализма - один из которых представляет собой «жажду власти и утоление самодовольства», другой отражает «глубокую, творческую попытку понять себя» (Олъденбург С. Ф. Барон Врангель и истинный национализм // Венок Врангелю от общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины. Пг.: Тип. «Сириус», 1916. С. 93).
(662) Марр Н.Я. Всероссийская культурная проблема. Л. 5.
(663) ПФ АРАН.Ф. 800. On. 1. Д. 261. Л. 37-38.
(664) ПФ АРАН. Ф. 800. On. 1. Д. 1690. Л. 4-5.
(665) Martin Т. The Affirmative Action Empire. P. 7-8.
(666) Чочуа A. M. Собрание сочинений. Т. 3. Сухуми: Сабчота Сакартвело, 1976. С. 301.
(667)Там же. С. 118-119.
(668) Цит. по: Авидзба В. Ш. Абхазский институт гуманитарных исследований: прошлое и настоящее [Электронный ресурс] // Абхазия: [сайт]. Сухуми, 2003. URL: http://www.apsny.ru/education/education.php? page=content/na_uch/aigi.htm#l (дата обращения: 20.08.2012).
(669) Чочуа А.М. Собрание сочинений. Т. 3. С. 297, включает текст доклада Марра на заседании Народного комиссариата просвещения Абхазии в октябре 1925 года.
(670) Цит. по: Авидзба В. Ш. Абхазский институт гуманитарных исследований: прошлое и настоящее [Электронный ресурс].
(671) Чочуа А. М. Собрание сочинений. Т. 3. С. 254. См. также: Марр Н. Я. Этническая и национальная культура Кавказа / / ПФ АРАН.Ф. 800. On. 1. Д. 1801. Л. 9.
(672) Чочуа А.М. Собрание сочинений. Т. 3. С. 121.
(673) Там же. С. 119-120,299.
(674) Там же. С. 262, включает переписку между Чочуа и Марром.
(675) См., например: Хварцкия М. Андрей Максимович Чочуа. Тбилиси: Сабчота Сакартвело, 1981.
(676) Патейпа Н. С. Избранное. Сухуми: Алашара, 1978. С. 6; Чукбарь А. И. Рассказы и статьи. Сухуми: Алашара, 1975. С. 3-6. В ходе дискуссий 1920-х годов о создании письменности для абхазов те, кто предлагал использовать шрифт на основе арабского алфавита, обосновывая это тем, что многие абхазы были мусульмане и знали арабский язык, были подвергнуты маргинализации. См.: Стенографический отчет второго пленума Всесоюзного комитета нового тюркского алфавита. Баку: Издание ВЦКНТА, 1929. С. 172.
(677) О сравнительно медленных темпах распространения национальных представлений в российском Азербайджане см.: Swietochowski Т. Russian Azerbaijan, 1905-1920: The Shaping of a National Identity in a Muslim Community. Cambridge: Cambridge University Press, 1985.
(678) Данное замечание было сделано во втором послереволюционном издании «Сочинений» Бартольда. См.: Бартольд В. В. История изучения Востока в Европе и России. С. 481.
(679) Барберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. М.: РОССПЭН, 2010. С. 25.
(680) Там же. С. 171, 243-255, 418-419, 530-576.
(681) Там же. С. 311.
(682) Бартольд В. В. Место прикаспийских областей в истории му¬сульманского мира // Бартольд В. В. Сочинения. Т. 2. Ч. 1. М., 1963. С. 653-772.
(683) Марр Н.Я. Об изучении Азербайджана // ПФ АРАН.Ф. 800. Оп. 1.Д. 1837. Л. 3.
(684) Там же. Л. 3-6.
(685) См., например: Письма К. Дондуа Н.Я. Марру // ПФ АР АН. Ф. 800. Оп. З.Д. 333. Л. 1-3.
(686) Марр Н.Я. Этническая и национальная культура Кавказа. Л. 161.
(687) Он же. Об изучении Азербайджана. Л. 15.
(688) Там же. Л. 10-11.
(689) Марр Н.Я. Об изучении Азербайджана. Л. 10-11.
(690) Он же. Этническая и национальная культура Кавказа Л. 136-137.
(691) Марр Н.Я. Об изучении Азербайджана. Л. 13-14.
(692) Там же. Л. 13.
(693) Schenkel van W., ZuercherE.J. Identity Politics in Central Asia and the Muslim World. London: LB. Tauris, 2001. P. 24-25; LaruelleM. The Concept of Ethnogenesis in Central Asia: Political Context and Institutional Mediators (1940-50) // Kritika. 2008. Vol. 9. No. 1. P. 169-188, особ. P. 173-174.
(694) Марр Н.Я. Об изучении Азербайджана. Л. 13, 15, 17-18. См. так¬же: Марр Н.Я. Академия Наук и изучение народов Кавказа // ПФ АРАН.Ф. 800. On. 1. Д. 1409. Л. 17-18.
(695) Марр Н.Я. Этническая и национальная культура Кавказа. Л. 9.
(696) Об использовании прошлой и нынешней российской и местной историографии при выработке националистических идеологий в государствах Закавказья в посткоммунистический период см.: Шнирельман В.А. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье. М.: Академкнига, 2003.
_______________________________________________
Нумерация сносок – в соответствии с оригиналом.
Источник: Вера Тольц. «Собственный Восток России»: Политика идентичности и востоковедение в позднеимперский и ранне-советский период. М.: Новое литературное обозрение, 2013. – 336 с. / Перевод с английского: Vera Tolz. «Russia's own orient». The Politics of Identity and Oriental Studies in the Late Imperial and Early Soviet Periods. Oxford University Press 2011.
________________________________________________
(Перепечатывается с сайта: http://www.kavkazoved.info/news/2013/03/13/kak-nacionalnye-menshinstva-voobrazhalis-naciyami-i.html.)
