Главная » Алфавитный каталог авторов » Е » А. К. Шервашидзе

H. H. Евреинов

А. К. Шервашидзе

Князь Александр Константинович Шервашидзе, – потомок Абхазских царей, – воплощенье того восточного рыцарского благородства, которое в наше время – почти сказочная редкость (страшно подумать, как такому человеку дышалось в пыли интриг эгоистичных Мейерхольдов и Теляковских на нашей б. императорской сцене!).
О рыцарской щепетильности А. К. существует много рассказов интересных и поучительных, причем некоторые из них носят печать невероятности, близкой к анекдотической. Передам, например, случай, коего судьбою я был поставлен свидетелем. – А. К. уезжал на фронт в качестве помощника уполномоченного Красного Креста. По этому случаю накануне наша общая знакомая, симпатичная, милая, добрая Л., у которой А. К. снимал временно комнату, захотела устроить прощальный обед. Сказано – сделано. Были разосланы приглашения, достали вино, слуги сбились с ног, словом ожидалась "помпа". Съехались... "А где же князь?" – спрашиваю я. Хозяйка мнется. Садимся, наконец, обедать. А. К. все нет. После обеда отвожу в сторону Н. И. Бутковскую, подругу по институту симпатичной Л., и расспрашиваю, "что сей сон значит" – "А видите ли, – отвечает мне Наталия Ильинична, – князь за полчаса до обеда, узнав, что приглашен в числе гостей также и этот С. – "делец", хоть и не нечестный, но не слишком брезгливый в аферах, где можно "нагреть руки", – наотрез отказался отобедать с ним за "одним столом"... Так мы и не увидели А. К. за обедом, устроенном в его же честь!..
И разумеется, не один талант и не одна случайность объяснение тому, что А. К. Шервашидзе так поразительно удались, в смысле духа, декоративные постановки рыцарских "Тристана и Изольды" в Мариинском театре и "Шута Тантриса" в Александрийском. Благородный дышит вольно только там, где благородное.
Рядом с нравственной щепетильностью этого художника, в произведениях которого каждая линия словно насыщена аристократизмом высшего порядка (нужна, точна, изящна, чужда манерности, чужда вкуса толпы) полезно, в интересах настоящей главы, тут же упомянуть об опять-таки почти анекдотической физической брезгливости А. К. Малейшее пятнышко на его костюме, паутинка на его рукаве, соринка на руке – все это вызывает в нем сильнейшую реакцию. Он чистится почти что не переставая! Я не помню беседы с ним, во время которой он не смахивал бы какую-нибудь невинную ниточку или пылинку со своего платья, всегда имеющего вид только что принесенного от аккуратнейшего из портных. Такова натура этого художника, нетерпящего ничего лишнего, наносного, постороннего, чуждого. Никакой мишуры, а тем более грязи!
"Только то, что нужно!" – эти слова могли бы стать его девизом, если-б А. К. не имел высший – стремленья к идеалу.
Я не встречал в своей жизни души, более идеалистически настроенной, и думаю, что это могут повторить за мной все друзья А. К.
А. К. Шервашидзе готов кого - угодно идеализировать, если только он не знает данных (случай, напр., с С. на помянутом обеде у Л.), могущих опорочить в его глазах доброе имя.
Эта идеализация всегда сквозит в его полотнах, преисполняет и последний штрих его рисунков.
И безусловно, – его портреты – настоящие автопортреты, если основной чертой его души взять благородство, а основной чертой его характера – идеализацию.
Показательным в этом отношении портретом кисти А. К. Шервашидзе служит приковавший к себе общее внимание, но мало оцененный на выставке "Мира Искусства" 1913 г. большой (я в шутку назвал его из-за размеров "конным") портрет Г. О. Б – н, милой девушки (я был знаком с ней; мы часто виделись), уже не молодой, с чертами не столько некрасивыми, сколько крупными, очень энергичной, деловитой (дочь банкира), по-мужски курившей и далекой от сентиментальности.
В каком же виде изобразил ее на своем полотне наш редкий, по своей "неисправимости", идеалист?
– В костюме 40-ых годов, на фоне сентиментального пейзажа! женственной, нежной, "не от мира сего", не дочерью (la fille а papa) банкира типа Вавельберга, а дочерью поэта, музыканта, миссионера, кого хотите, но не Вавельберга No 2.
Причем тут – спросите вы – наряд 40-х годов? – А как же! – кринолин, вся эта необъятная ширина платья, вся эта объемистость костюма, разве она не скрадывает крупность черт лица, над такою объемистостью возвышающегося! – О, эти идеалисты! – У них своя хитрость! Я бы сказал "идеальная хитрость", если-б рахотел скаламбурить.
Теперь возьмите мой портрет.
Ведь я же себя знаю! у меня правда, хорошее, но крайне ареальное" зеркало, без всякой примеси волшебства, приобретенное на собственные деньги, а не подаренное феей. О, я себя прекрасно знаю! И потому не смею, не могу, не дерзаю-с отнести на свой счет те идеальные черты, которые п_р_и_п_и_с_а_л мне на моем портрете рыцарски - снисходительный ко мне А. К. Шервашидзе.
Хочу быть таким, как он меня изобразил! Видит Бог – хочу... "Сплю и вижу". Но не дерзаю-с. Расшаркиваюсь от избытка благодарности, польщен (во, как польщен!) но не могу-с, не смею-с.
Силуэт – да, скорей, возможно (черноту силуэта властен заполнить "отсебятинкой"! Чернота силуэта простор дает фантазии, опять же – "полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит"). Но этот профиль его – мой, столь щедро-благородный, хоть и скупо-линейный, – боюсь, ибо скромен, порочен-с, "во грехах родился",
"Дорогой Георгий, – рекомендует меня А. К. Шервашидзе в письме к своему владетельному родственнику, при моем путешествии в Абхазию в 1916 году, – радуюсь, что хоть друг мой Николай Николаевич Евреинов увидится с Тобой и порасскажет потом мне, как Ты поживаешь. Рекомендую его Тебе не только как одного из  и_з_в_е_с_т_н_е_й_ш_и_х  н_а_ш_и_х   п_и_с_а_т_е_л_е_й   и   р_е_ж_и_с_с_е_р_о_в, но и как  с_и_м_п_а_т_и_ч_н_е_й_ш_е_г_о  и  о_с_т_р_о_у_м_н_е_й_ш_е_г_о  собеседника {Курсив мой.}. Надеюсь"... и т. д. (Этим письмом-рекомендацией, за отъездом адресата, мне так и не пришлось воспользоваться; осталось у меня на память).
После сей эпистолярной идеализации моей персоны, легко понять, н_а_с_к_о_л_ь_к_о "приукрашенным" я вышел из-под карандаша дорогого Александра Константиновича (карандаш ведь всегда мягче стального пера! – так оно и должно быть, строго рассуждая!).
В заключение прошу покорно обратить внимание на интересную подробность! – над линией, очерчивающей мой череп, имеется в рисунке А. К. еще одна, довольно резкая в своей определенности и мало (потому?) понятная.
– Что значит эта линия? – спросил я А. К., когда рисунок был совсем готов. – Вы не сотрете ее, как лишнюю? в вашем рисунке так мало линий, так изгнано все лишнее, что...
– Эта линия очень важна, – мягко перебил меня А. К.
– ?
– Она дает с_х_о_д_с_т_в_о.
Я счел неделикатным допытываться объяснения, п_о_ч_е_м_у линия, лежащая вне границ моего черепа, и казалось бы никакого отношения к моей голове не имеющая, может дать впечатление большого сходства и с к_е_м?
Теперь я сам знаю, почему.
Здесь возможны два объяснения: 1) при сравнении строения моего черепа со строением черепа А. К., видно, что в то время, как моя голова несколько приплюснута сверху, – его несколько удлиннена, 2) моя челка скрадывает мой большой лоб; – при идеальном же представлении одаренного юноши (мужа) высокий лоб – необходимость.
To или другое объяснение – безразлично – приводят, в этой интересной подробности, к яркому (к быть может самому яркому) подтверждению моей идеи об автопортретности. – Не дав этой линии, художник манкировал бы в  и_с_к_р_е_н_н_о_с_т_и  и тем самым дал бы "копию", а не нечто творческое! дал бы м_е_н_я, но не дал бы с_е_б_я. А наличность последнего как раз и решает в портрете проблему и_с_к_у_с_с_т_в_а.

____________________________

(Опубликовано: H. H. Евреинов. Оригинал о портретистах (К проблеме субъективизма в искусстве). М., Государственное издательство, 1922.)

(Материал взят с сайта: http://az.lib.ru/e/ewreinow_n_n/text_0030.shtml.)