Дмитрий Минченок
Статьи, интервью:
Удовольствие победителей
Абхазия богата на чудеса. Это древняя страна, откуда начал свой путь проповедника ученик Христа Симон Кананит, тот самый, который в Кане Галилейской стал свидетелем чуда с вином.
Одно из наиболее загадочных мест на Кавказе — древний замок абхазского царя Леона, который стоит на горе Анакопия, близ Нового Афона.
Туда не проложены туристические маршруты. Там еще живет чудо. Там водятся привидения, и загадка пирамиды Хеопса кажется детской сказкой по сравнению с тайнами замка царя Леона.
Мы выехали из Новоафонского монастыря около двух часов дня. Монахи не пели нам вслед “аллилуйю”. Жалобно скрипнули железные врата, закрываясь за нами. Мой друг, главный режиссер Абхазского драмтеатра им. Чанба Валерий Кове, сидя за рулем испытанной белой “шестерки”, уже выезжал на трассу, как вдруг, Бинар, его сын, жалобно запищал с заднего сиденья, требуя Новоафонских пещер.
— Митя, а вы в замке царя Леона были? — вдруг спросил меня Валерий Михайлович.
— Никогда, — ответил я.
— А поехали посмотрим! — предложил Михалыч.
Дорога петляла влево и вправо, стараясь ползти вверх с наименьшим уклоном. К самой горе были прилеплены сказочные крестьянские домики, наивные, как детские рисунки. И все выглядело абсолютно идиллически. Неожиданно машина клюнула носом и остановилась. Асфальтовая дорога кончилась практически на краю обрыва. С одной стороны открывался сумасшедший вид на море, с другой — на крутую гору, поросшую лесом, с каменистыми уступами и отвесными стенами.
— Нам сюда, — указал Михалыч на скалу. Взобраться на гору можно было либо строго вверх, как альпинисты, через буераки и уступы, либо по каменистой, изрытой оспинами, древней дороге, которая, делая огромные кольца, вилась к самой вершине. Некогда здесь пролегал древний тракт, которому, как пояснил Михалыч, было чуть больше тысячи лет.
— В древности здесь располагалась самая мощная абхазская крепость, — комментировал Михалыч, умудряясь при этом тащить за собой восьмилетнего Бинара. — На эту гору никто не смел ступить без дозволения царя. Нарушителей ждала немедленная смерть. Эта была практически неприступная твердыня.
В этот момент худенькая тропка, вьющаяся меж камней, разделилась надвое. Я ступил налево, а Михалыч с сыном, будто их толкнула чья-то рука, направо. Но заметил я это слишком поздно. Михалыча уже не было ни видно, ни слышно. Тропинка вела меня по своей воле. Пару раз она неожиданно выводила к самому обрыву, и я с замиранием сердца заглядывал в бездонную пропасть. А потом она совсем исчезла, упершись в каменную стену. Я закричал и не услышал собственного эха. В ту же секунду за моей спиной сухо щелкнула ветка. Через секунду — другая. Я оглянулся. Чья-то тень мелькнула и скрылась за деревом. Мне стало не по себе.
Неожиданно я оказался на древнем тракте. Прямо над моей головой возвышалась отвесная стена, построенная из плотно пригнанных друг к другу камней. Высотой с четырехэтажный дом, она ровным поясом тянулась вокруг холма, преграждая путь на вершину.
— Первая линия обороны, — произнес за моей спиной чей-то голос. От неожиданности я вздрогнул. Это были Михалыч с сыном.
Прямо перед нами возвышалась величественная сторожевая башня. У самого ее основания зиял небольшой пролом.
— Через эту дыру мы проникнем в крепость, — пояснил Михалыч.
— А где же ворота? — спросил я.
— Под землей, — ответил мой гид и забормотал, натягивая невидимый лук: — Право и лево...
— Вы про что говорите? — спросил я его.
— Соображаю, как это они здесь все ловко устроили. В древнюю крепость вело несколько потайных ходов. Были среди них фальшивые, которые просто уводили внутрь горы — в тамошние жуткие лабиринты. Настоящий вход располагался рядом с одной из сторожевых башен.
Фокус заключался в том, что нападавшим все время светило солнце в глаза. Так что им было очень трудно целиться в защитников крепости. Попробуй прицелься.
Я повернулся в сторону одной из башенных бойниц, натянул воображаемый лук, и в ту же секунду мне в глаза ударил луч солнца. Я на секунду перестал что-либо видеть.
— Здорово придумано! — восхищенно воскликнул я.
Через пару минут нашим глазам открылся древний замок. Ровная мощеная дорожка прямо от калитки вела внутрь главного здания. Человек, который по ней шел, должен был чувствовать, что его ведут на встречу с чем-то катастрофически важным.
Первый зал, куда я попал, был, вероятно, помещением для охраны. Вдоль стен сохранились небольшие каменные уступы, бывшие некогда скамьями, на которых сидели воины. Охраняли царя, видимо, не больше шести-семи стражников. Из маленького зала двери вели в следующий — побольше — для приближенных. Наконец, еще три ступени вверх — и я попал в главный, тронный зал. Вытянутое прямоугольное помещение с высоченными стенами было пропитано могуществом королей древности.
В те времена здесь размещался зал советов. Не исключено, что здесь также гадали о будущем, проникая в туманные пространства магического. Стена за тронным местом была сплошь испещрена византийскими крестами и таинственными узорами: изображения двуглавого вепря, бесконечные узоры в виде восьмерки. Если глядеть на них долго, начинает кружиться голова. Я стоял в полном одиночестве посреди древнего зала.
С точки зрения магического пространства каждый человек, попадающий в священное место, оказывается в положении детонатора, который приводит в действие тайные силы. В этом я убедился лично.
Слева от тронного возвышения в каменной стене была выдолблена ниша, в которой уже в наше время установили икону Анакопийской, или иначе — Иверской Божьей Матери. Рядом с иконой висел текст молитвы. Я стал читать ее вслух. Светило яркое солнце. На небе не было ни облачка. И вдруг на последнем слове молитвы громыхнул удар грома, как будто мне кто-то ответил. А если бы я прочел “неправильное” заклинание, разразился бы ураган?
Здесь все следовало делать осторожно. Особенно произносить написанные на стенах древние заклинания.
И вдруг я понял, что меня все время смущало. Валерий Михайлович и его сынишка в помещение не входили, а перед иконой Иверской Божией Матери горела толстая восковая свеча. Значит, ее кто-то зажег? Она успела обгореть не больше чем на сантиметр. Выходит, зажгли ее минут за десять до моего появления.
И значит, в тронном зале я был не один. Но почему этот кто-то прятался? Надо было внимательно осмотреть все остальные постройки древнего замка.
С уютной площадки перед входом в зал советов как на ладони открывался весь мир. Неподалеку высилась башня, без окон и дверей. Я заглянул через пролом. Внутри все было наполнено каким-то шорохом. Я пригляделся — по полу ползли огромные серые змеи. Такое ощущение, что в древности это была темница.
Влияние могущественной Византийской империи всегда ощущалось в Абхазии. В одном из томов по истории Византии под редакцией академика Аверинцева я читал о византийских темницах, в которых специально для узников устраивали ниши-ловушки. Облокотится узник спиной о какой-нибудь камень в стене, а он вдруг бесшумно отодвинется, и оттуда начнут выползать змеи. Бр-р!
Центр крепости — тронный зал. Говоря современным языком, это был центр управления полетом, местом, откуда шло управление магическими силами с помощью молитвы и заклинаний.
Мое внимание привлек загадочный каменный куб, построенный прямо напротив входа в крепость. Вместо двери — темный проем. Я заглянул внутрь. Где-то глубоко внизу плескалась вода...
Но это был не просто колодец. Это была ловушка — помещение без пола, куда при необходимости мог “упасть” неосторожный царедворец, надоевший монарху. Инженерная мысль древних строителей была очень коварной. Сейчас бы такое чудо не смогли построить. О каком прогрессе мы тогда говорим? Есть ли он вообще, этот прогресс?..
Из истории известно, что эту военную крепость в 738 году от Рождества Христова осадил арабский военачальник Мурван Глухой. Крепость ему взять не удалось. В арабском воинстве началась эпидемия — якобы от отравленного дикого меда, — и Мурван Глухой отступил. Дальше на земли древних славян он уже не пошел. Однако византийские историки пишут, что победа абхазов над арабами произошла после того, как к здешним берегам прибило волнами уникальную икону Иверской Божией Матери, так называемую Анакопийскую.
Древние историки писали, что строители замка царя Леона умели управлять загадочными силами. Строя любое сооружение, они полагались не только на силу собственного оружия, но и на силу Духа. Для них это была одна из форм совершенного оружия, способного поражать врага не хуже атомной бомбы.
Я пошел вдоль стен древней цитадели. Перед моими глазами выросла еще одна башня. Естественно, безо всякого входа. С обязательной брешью, проделанной с помощью тротила уже в советское время. А иначе как было попасть внутрь?
Я залез головой в пролом.
Толщина стен достигала метра.
Если учесть, что в VIII веке, когда строилась башня, порох еще не изобрели и пушек и снарядов просто не существовало, становится непонятным: от чего или кого так яростно прятались?
Пол внутри башни был весь усеян обломками камней. Где-то под ними скрывался подземный вход в башню. И тут я услышал голос: “Только будьте осторожны”. Может быть, мне показалось? Скорее всего. Однако навязчивое ощущение, что за мной кто-то подглядывает, не покидало, так же как и ощущение, что лаз, по которому я сюда забрался, каждую секунду может засыпать. Я бросился к выходу. Снаружи меня ждал Валерий Михайлович.
— Вы здесь кого-нибудь видели? — спрашиваю я его.
— Нет! А что, вы кого-то заметили?
— Похоже, что со мной кто-то пытался познакомиться, — отвечаю я.
Мой добрый знакомый, настоятель Новоафонского монастыря отец Андрей Ампар, рассказывал, что в этих местах до сих пор тайно живут монахи-отшельники. Может быть, это один из них зажег свечу перед моим приходом и предостерег об опасности?
Прощаясь, я снова захожу в тронный зал. Поднимаю голову. И не сразу понимаю, что вижу. Надо мной в высоте парит могучий орел. Символ древних властителей. Как будто его кто-то ко мне прислал! Господи, неисповедимы твои чудеса!
Мы спускаемся вниз по древнему тракту в полном молчании. Желая срезать дорогу, перепрыгиваю через невысокий кустарник. Наступаю на хвост серой змее. Она меня не тронула. Еще один сигнал доброго расположения царя?
Древняя дорога бесконечной спиралью вьется вниз. В этом равномерном движении влево и вправо вдоль холма нахожу совершенно неожиданное удовольствие. Удовольствие победителя. Бесконечные петли дороги гипнотизируют. Вот в чем фокус.
Я пониманию, чего добивались древние цари и их священники во время таинственных богослужений. Они исправляли вывихнутый мир. Они исправляли совершенное другими зло. И самое удивительное, что они своего добивались. Одной молитвой. Чудеса! Не ради власти, не ради личной славы — ради того, чтобы не разрушился замысел творца, хотевшего создать этот мир счастливым.
(Опубликовано: https://www.mk.ru/old/article/2002/09/08/162453-udovolstvie-pobediteley.html)
________________________________________________
Жизнь после драки
Истории об охоте, снах и старых друзьях
Кесоу Хагба — один из тех, кем гордится Абхазия. В театре он играл царей и вождей, в политике был министром, в жизни — замечательный сын и отец. Он влиятельный человек. Один из тех, кто определяет настроение народа
Странная вещь случилась с нами после развала СССР. Наши симпатии ко вновь образовавшимся странам распределились неравномерно. К тем землям, где мы оказывались счастливы, где образовались у нас друзья, мы испытываем нежные чувства, и если неблагородные соседи начинают требовать чего-нибудь от страны наших знакомых и приятелей, мы стучим кулаками по нашим кухонным столам, и претензии злых соседей кажутся нам абсурдом и надругательством.
В начале Карабахского конфликта я оказался в Сумгаите, где случилась страшная резня, где армян резали на куски, насиловали и сжигали детей и женщин, и у меня не было среди азербайджанцев ни одного знакомого, зато среди армян друзей было множество. Поэтому ночью я перешел в Карабах возле Агдама, мне, перебежчику, вслед стреляли, я лежал на склоне горы за камнем, и такая злобная ярость коверкала меня, что, если бы в моих руках оказался автомат, я положил бы любого азербайджанца, без разбора, от живота веером.
Я хорошо знал и любил актеров абхазского театра, я ездил с ними в горы, в деревнях слушал рассказы старух о том, как над ними издевались грузинские начальники. И было бы просто цинизмом объяснять старухам, кормившим тебя, что у грузин есть Иоселиани, есть Кикабидзе, Брегвадзе. Во всяком народе есть поэты и есть тупые уроды, есть герои и есть убийцы, увы, во всяком. Но у меня не оказалось друзей среди грузин, а среди абхазов были. Что же делать мне, за кого мне быть? Я не могу отказаться от друзей, и значит, их обидчики и мои тоже. Даже если они правы, а мои друзья нет.
Как же доставалось мне от московских ребят, у которых много было приятелей в Азербайджане и Грузии. И свирепые выяснения отношений, убивали уже нашу дружбу, разделяли нас, русскую, московскую интеллигенцию.
А значит это всего лишь, что командовать нашими мозгами в какой-то момент стали не герои и поэты, а уроды и убийцы.
Сегодня бы нам не счеты сводить, а спешно, срочно, немедленно начать всюду ездить и заводить друзей. И выслушивать их, и пытаться между собой сдружить. И... Увы, понимаю. Грустно это, господа.
Владимир ЧЕРНОВ
Он двадцать три года живет в городе, и ни разу во сне ему не снился город. Сны — это вторая половина нашей жизни, да? Когда он во сне видит своих друзей, даже немцев и австралийцев, они все приходят в его родную деревню — в Дурипш. Даже когда он играет во сне спектакли, он их в своей деревне играет. Это, конечно, не просто особенность его психики. Это ключ к характеру.
— А что для вас значит место, где вы родились?
— У меня мечта вернуться в деревню. И я думаю, что вернусь туда рано или поздно. Деревня — это все-таки уникальная вещь. В человеческом смысле. Там есть и зависть, и другие пороки — все то же, что у горожан. Но в другом качестве. Там все более открыто: и подлость, и коварство, и все хорошее, что в человеке заложено.
— Вы — лидер. Это результат упорного труда или так карта легла?
— Знаете, в городе можно через аферу выйти вперед. Там люди так научились ловчить, обманывать... Чтобы в деревне стать первым, ты должен прожить жизнь, которая пахнет совестью и добротой. Иначе ты никогда не будешь первым, и быть тамадой тебя никогда не позовут.
Тамадой на Кавказе может быть только уважаемый человек. Например, когда девушка выходит замуж и надо красиво представлять родителей невесты, зовут мужчину, который в почете в горской деревне. Мой собеседник удостаивался таких предложений лет с 19 — 20.
— Вы жили в суровом мире. Там актерский талант — вещь редкая и по большому счету не очень нужная. Как вы с этим справлялись? Вас считали не таким, как все?
— Я в детстве любил смотреть кино, как и все. А нам показывали почему-то фильмы больше всего зарубежные — про адвокатов. Очень я хотел им стать. Меня вдохновляла борьба за честность.
Потом дома, перед зеркалом, я их изображал. Даже не перед зеркалом, а перед стеклом, когда за окном темнело и в нем все отражалось. Иной раз любопытные соседки меня за этим занятием ловили.
Потом судьба распорядилась так, что в Ткварчели, когда талантливый парень учился в профтехучилище и должен был стать слесарем и никем другим, одна любопытная соседка, видевшая, как Кесоу «изображает адвокатов», передала его матери, что Тбилисский театральный институт объявил набор абхазской группы. Однако в институте его ждало первое разочарование. Курс был набран. Но его яркий талант и природное лидерство покорили приемную комиссию. Так у него началась совершенно другая жизнь.
— После возвращения в Сухум вы сразу стали «премьером»?
— Премьером! Хо! Я стал «хулиганом». На первом же собрании театра я сказал, что в нашей труппе не пахнет творчеством. Нам стыдно за те спектакли, которые играются, и т. д.
Дирекция тут же объявила совещание, на котором постановили, что Кесоу со товарищи — злостные хулиганы, и их уволили.
— Два года нашей пищей были только лук, черное вино и черный хлеб. Даже на похоронах и свадьбах люди боялись с нами здороваться, потому что первый секретарь обкома отказался от нас.
Денег не было, мебели не было. Дети родились — ничего не было. Зато мы были свободны. Пили вино, заедали луком, спорили, и все это в кайф.
Такие моменты запоминаются на всю жизнь.
— На этом месте драматург Гельман поставил бы точку и сделал бы из этого гениальную пьесу. А что сделали вы?
— На самом деле не знаю, как все бы повернулось, если бы наш актер Лаврик Ахба не познакомился на берегу Черного моря с Нелли Корниенко, а потом с ее супругом — Лесем Степановичем Танюком. (Сейчас это известный украинский политик.) Мы подружились. И тот познакомил нас с Вадимом Перельмутером и Володей Черновым.
Это был расцвет брежневских времен. Помню, как я первый раз приехал с письмом в Москву и пришел в журнал «Молодой коммунист», где тогда завотделом культуры и искусства был Володя Чернов. Я ему все рассказал. Он по-человечески выслушал и говорит: «Не переживайте. Мы к вам пришлем хорошего корреспондента, который всю правду напишет».
После этого разговора с Черновым к нам приехал корреспондент Леня Лейбзон. Чудный человек. Пять дней он со всеми общался: с интеллигенцией, с руководством, с нами. Уехал. А через месяц вышла статья. Всю горькую правду написал! Статья вышла, а все молчат. Как будто ничего не произошло.
Мы пошли в обком партии, отдали туда журнал. Никакого эффекта. Поехали в Тбилиси, отдали журнал в секретариат ЦК Грузии. Журнал попал к Шеварднадзе... Вдруг звонок из обкома — нас вызывает первый секретарь. Приходим. Журнал лежит у него на столе. Он с нами не здоровается. Ходит туда. Ходит сюда. Мы сели — сидим. Вдруг он говорит: «Я сейчас говорил по телефону с Эдуардом Амвросиевичем. Из вашего Робинзона (он имел в виду Лейбзона) мы сделаем мыльный порошок. Это ничего не значит, что вы там напечатали!»
Я говорю: «Товарищ первый секретарь, а что вы так нервничаете?» А он мне: «А ты, голубоглазый, помолчи! Тебя тоже в порошок сотрем!»
В общем, если бы дело не дошло до секретаря ЦК КПСС по идеологии Зимянина, ничего бы не изменилось. Вдруг в воскресенье за мной приезжает черная «Волга». Там уже сидят мои товарищи. Привозят нас к первому секретарю обкома партии! Тот встречает нас у порога: «О-о! Пришли мои друзья!» Здоровается с нами против обыкновения. Кричит мне: «Кесоу, красавец, садись! Диктуй, какой приказ вам нужен, чтоб мы вас восстановили. И не упускай, что мы вам должны за все два года зарплату заплатить». Каково?! И добавил: «Вы, ребята, немного ошибались, но мы поняли, что вы были правы...» Так закончилась наша «революция».
Главным режиссером театра стал Валерий Кове, с которым связаны все последние двадцать лет работы театра. Какой урок я из нашей битвы вынес?
Если человек, чем бы он ни занимался, один раз себя обманул и поверил в этот обман, он всю жизнь будет заниматься насилием своей же души. И так и проживет. Есть моменты, есть люди, которые на всю жизнь остаются с тобой. До сих пор Володя Чернов, Вадим Перельмутер, Лесь Танюк, Нелли Корниенко, Евгения Дейч — это люди, которые для нас роднее родных. Люди, которые нам столько дали! Пусть даже сами об этом не подозревают. Бывает, что мы не видимся, но органичная, большая человеческая связь между нами остается. Что они сделали, помогая нам? С их помощью мы совершили переворот в собственном мышлении, в поведении. Но удержать это не всегда легко.
— Сегодня вы являетесь одним из самых серьезных театров на Кавказе. А раньше у вас что, таких успехов не было? Или это феномен «второго дыхания»?
— До войны (грузино-абхазской. — Ред.) мы были на гастролях в Швейцарии, в Монтре. За год до этого они оттуда сами приезжали к нам. Когда они посмотрели нашего «Махаза» по Искандеру, который оформлен одними только белыми простынями, они пришли в изумление. Решили показать это в Швейцарии. Когда после спектаклей мы шли по улицам, они нас приветствовали: «Абхазия! Абхазия!» На спектаклях были аншлаги. Люди дожидались нас на улице, просили автографы — это в Швейцарии! До сих пор у нас сохраняются отношения с тем швейцарским театром. А через несколько месяцев после нашего возвращения началась война. В августе.
Еще когда шла война, Кесоу Хагба был назначен представителем Абхазии на Украине. Работал вместе с Лесем Танюком. Его главной заботой было помогать Абхазии.
— А результат той войны для вас какой, как для художника?
— Прежде всего как для человека. Хотите узнать, как я бросил охотиться? Как раз во время войны. Я с детства был больной на охоту. Мы же без отца росли. Бывало, только благодаря моей одностволке и могли поесть мяса. Так вот, во время грузино-абхазской войны мои маленькие дети жили в Пицунде, у родителей супруги. Когда грузины начинали бомбить — били гаубицы, — в деревне начиналась паника, старшая дочка в итоге от страха стала заикаться. Есть было нечего. В такой ситуации я приехал к ним. Как раз в сезон охоты на уток и голубей. Поднялся с собакой на сопку. Полетели голуби, я выстрелил. Первый раз в жизни я увидел, словно в рапиде, как голубь в воздухе получает пулю, с криком падает на землю, из открытого клюва фонтаном бьет алая кровь... И визжит, пронзительно визжит. Я подошел. Его глаза просили, чтобы я его не трогал, хотя он уже умирал. Я его поднял. И тут что-то со мной произошло... Все-таки есть что-то вне нас. Чья-то воля, которую только изредка дано ощутить... Она приходит не из нашей реальности — из других измерений. Это было не просто рациональное решение — не убивать. Это было на уровне глубинного ощущения, что я уже никогда больше не смогу убивать. Так ружье теперь и стоит...
И главный результат. Мы не победили в этой войне — мы выстояли. Побеждает тот, кто нападает. А если я защищался и выстоял — меня не победили. Хотя министр обороны Грузии тогда говорил: «Я не пожалею сто тысяч грузин, чтобы уничтожить сто тысяч абхазов».
— А что сейчас происходит в Абхазии? Какие процессы?
— Уже десять лет после войны прошло. Сегодня, мне кажется, идет антропологическое возрождение абхазов. Какие красивые дети стали у нас рождаться!.. Первые два-три года рождались только мальчики. Наверное, это связано с природой. Ведь много ребят погибло.
— Что бы вы сказали вашим противникам?
— Во время войны из Германии к моей маме в деревню приехали журналисты. Каждый день она с палкой выходила к воротам, ждала, привезут ли тела — оба моих брата воевали. Слава богу, они выжили. Журналистам было интересно, что бабушка думает о грузинах, об абхазах, о войне. Это был период, когда нам объявили блокаду. Она говорит: «Вот мы живем на этой земле, наши могилы здесь. На нас напали, мы защитились. И нам объявили блокаду. Что, нам надо было умереть? Как у вас там, в мире, так хотели?»
— Значит, сосед никогда не научится любить своего соседа?
— Причины этой войны глубокие. Каждые 10 лет в Абхазии происходили антигрузинские выступления, потому что нельзя было говорить на абхазском языке, нельзя было иметь абхазские фамилии. Всех абхазов, кого раньше не смогли убить, переписывали по национальности грузинами.
— Вы надеетесь на понимание европейцев? Это вообще возможно?
— Приезжают умные люди, улыбаются, красиво говорят. А когда начинаешь им правду говорить, они делают каменные лица, и улыбки исчезают. Потому что им нельзя воспринимать эту правду. Они не могут написать ее в отчете. Они не за это зарплату получают. Это называется политика. А мы живые люди.
После окончания войны Кесоу Хагба попросили возглавить Министерство культуры. Может быть, оттого, что он столько царей за свою жизнь переиграл и знал все их мысли, он знал, как надо обходиться с неожиданно данной властью. И еще немаловажное. Он не боялся уйти. В любую секунду. Оставить все звонкие должности... И может быть, это стало его отправной точкой в политике и отношении к ней.
— Власть портит человека? Или это человек портит власть?
— Я никогда не носил за собой шлейф министра культуры. Как чиновник, я тебе скажу, я был очень неудобный. Потому что самое главное для меня было — не стать чиновником в плохом смысле и чтобы по-человечески получать удовольствие от этой работы. Я сам ходил к директору театра, директору филармонии, директору библиотеки. Если мне было нужно что-нибудь, я не вызывал их к себе — сам шел и говорил по-человечески. Никогда не работал по принципу, по которому все работали, чтобы сверху кто-то говорил: это он должен делать, а это нет. Я не ждал никаких указаний.
Еще когда он «уходил в министры», то говорил, что секунду времени, которую можно будет потратить на театр, он будет на него тратить. И всегда находил на это время. И в итоге снова вернулся в театр. Сегодня он депутат абхазского парламента. Интересная деталь. Когда он баллотировался в депутаты и приходилось ездить по разным сельским районам, ему пришлось выступать в том селе, откуда был родом его соперник. Это все равно, что в родном штате Буша-младшего голосовать за Альберта Гора. Кесоу в это село приехал, поговорил со стариками. На выборах они отдали свои голоса за него. Это совсем немаловажно, если вспомнить, что деревня слезам и словам не верит, тем более горская деревня, и, чтобы заслужить их уважение, нельзя быть просто красивым или хорошим. Надо быть мужиком.
— Если бы вы повстречались с марсианами, с чего бы вы начали объяснять, кто такие абхазы?
— Чтобы понять, кто такие абхазы, надо прочесть Фазиля Искандера. Для меня абхаз, это, по существу, два понятия — скромность и мужественная простота. Никогда абхаз не украшал свою черкеску. Даже князья носили только черные или белые черкески. А мышление абхаза — это иносказание, добрая ирония и юмор. Очень реальная, жизненная мудрость — то, что чувствуется у Фазиля Искандера. Я кайфую, когда говорю, что я абхаз. Это база моя как человека. Ощущение вечности я получаю от этого слова. И хочу, чтобы так было всегда.
Дмитрий МИНЧЕНОК
Можно понять, почему московская интеллигенция обожает Абхазию, ездит туда отдыхать и скупает там недвижимость. Для многих Абхазия — это сбывшийся сон наяву. Там и только там твоя сладострастная ностальгия по светлому прошлому вдруг может материализоваться за сущие гроши. То что покупка милого домика в непризнанном государстве совершенно незаконна с точки зрения международного права — для нас пустой звук. Мы обожаем и поддерживаем все непризнанное.
Приднестровье и Абхазию наши патриотические СМИ называют «последними островками единого Союза». И ругают Путина за то, что он их сдал (в чем именно состояла сдача, никто не объясняет). В одном московском издании армия непризнанного Карабаха была названа образцом для строительства Российской армии. Остается только гадать, почему наша пламенная любовь к борцам за свободу и независимость во всем мире и, особенно на пространстве бывшего СССР, не распространяется на чеченцев...
Борис ГОРДОН
На фотографиях:
- ДЕПУТАТ ХАГБА ПЫТАЕТСЯ РЕШИТЬ ПРОБЛЕМЫ ПРАВОСЛАВНОЙ СВЯТЫНИ АБХАЗИИ — НОВОАФОНСКОГО МОНАСТЫРЯ
- КИНОПРОБЫ НА РОЛЬ СТАЛИНА. НАЧАЛО 90-Х ГГ.
- ЭТА ФОТОГРАФИЯ С ОБРЕЗАННЫМИ КРАЯМИ НЕ РЕЗУЛЬТАТ ИГРЫ РЕБЕНКА. ОНА БЫЛА СПАСЕНА ИЗ ОГНЯ СРЕДИ ДРУГИХ ЦЕННЫХ ВЕЩЕЙ. СЛЕВА НАПРАВО: НЕИЗВЕСТНЫЙ, К. ХАГБА, В. ЧЕРНОВ И В. ПЕРЕЛЬМУТЕР
- В материале использованы фотографии: из семейного архива, Ольги ДУБИНСКОЙ
(Опубликовано: Огонёк. № 17 от 13.05.2003. С. 8;
https://www.kommersant.ru/doc/2291799)
________________________________________________
Нестор и тень
Сталин все прощал лишь одному человеку - Нестору Лакобе. Сам же Лакоба прощал всегда Давлета Кандалию - своего охранника
Нестор Лакоба - первый секретарь ЦИК Абхазской АССР. Близкий друг Сталина, убитый по его приказу в 1936 году. Невероятная личность, обросшая множеством легенд. Одна из самых загадочных фигур канувшей эпохи.
Его охранник и шофер - единственный живой свидетель тех лет. Не просто живой, а человек, сам ставший легендой. Это о нем Шаламов писал в своих «Колымских рассказах» как о единственном легендарном зэке-абреке, который умудрился сбежать с уранового рудника.
Только для «Огонька» Давлет Кандалия позволил себе вспомнить историю 60-летней давности.
Мы встретились в его квартире. Она была практически пуста. Я посмотрел на старика, который сидел передо мной. Он был суров. В руке сжимал палку. Я обратил внимание на его руки.
- Давлет Чантович, это что у вас за наколка?
- А это я когда юнгой был, с тех пор и осталось. Я, прежде чем к Лакобе попасть, на флоте служил, мотористом. Там меня Лакоба и нашел. Тогда весь Советский Союз о нем говорил. Сталин его лично выделял. Должность у него была первый секретарь ЦИК Абхазии. Сочный был человек. Сейчас мне его Владислав Ардзинба напоминает. За что меня Нестор выбрал, я не знаю. Тогда, чтобы возить Сталина или Лакобу, самое главное требование было - это скоростная езда. И умение стрелять за рулем. А стрелок я был меткий. Вот так, 25 августа 1933 года, я приступил к работе разъездным шофером у знаменитого Нестора Лакобы.
- Значит, вы всех видели? И Берию, и Сталина...
- Не просто видел, а всех подвозил, кроме Сталина и Димитрова. А Берию, и Хрущева, и Кагановича - сколько раз - из гостей, от Лакобы.
- Чему вы улыбаетесь?
- Вспомнил. Я ведь был у Лакобы за брата, за сына, меня называли «маленьким Лакобой». У нас голос был одинаковый, рост почти одинаковый... Я даже одежду носил такую, как он.
- То есть?
- Любил Нестор Аполлонович, чтобы я одевался, как он. Если он носил штатское, то я тоже. Если он во френче, я тоже в военном. Когда я в машине куда-нибудь подъезжал, у Нестора потом обязательно спрашивали: ты что, шофера своего уволил, сам за рулем стал ездить?
...Я к любому члену правительства без стука входил. Когда Нестор Аполлонович был очень занят, я в Москве в гостинице, в «Национале», где мы останавливались, вместо него людей принимал. Жалобы выслушивал, письма принимал, старался что-то ободряющее сказать. Он однажды меня увидел, закричал: «Ты что вместо меня работаешь? Кто из нас двоих председатель ЦИК Республики Абхазия?»
- То есть люди могли думать, что их бумаги принимает сам Нестор Лакоба...
- Я не знаю, что люди думали... Я им просто хотел помочь, потому что Нестор был очень занят.
- А вы как с «шефом» разговаривали: на «ты» или на «вы»?
- Когда мы вдвоем оставались, мы с ним на «ты» переходили. Когда меня арестовали, следователи все время спрашивали: «С кем Лакоба встречался, назови адреса». А я отвечал: «Вы меня не спрашивайте об этом, потому что я все забыл». А я до сих пор каждую квартиру, каждый дом помню, где мы были.
- И где вы находились во время важных встреч. Стояли у дверей?
- Нет. Я на очень многих встречах рядом сидел. Нестор Лакоба мне сказал: «Всегда так... Слушай, запоминай, молчи...» И я молчал... Шестьдесят лет молчал.
- Почему вы думаете, что Сталин больше всех любил Нестора Лакобу?
- Почему? Потому что видел это своими глазами. Мы были на даче Сталина в Кунцеве. А там, как входишь, - длинная такая комната, и в ней одни шкафчики. Каждый, кто к Сталину приходил, там свое оружие оставлял. У дверей адъютант стоял, следил, чтобы все это выполняли. Один только Нестор этого не делал. Отодвигал адъютанта и к Сталину проходил. А Сталин ему это прощал. А по поводу того, что по-особенному относился, тоже сам видел... Это в Кунцеве было... Мы приехали. Стол во дворе накрыт. На столе еда, тарелки, супница. Сталин подошел, взял в руки половник, налил полную тарелку супа, все думают - себе, а он ее Нестору подвигает и за стол садится.
- А остальным?
- А остальные сами. В другой раз Сталин, он ведь никогда во главе стола не садился, всегда третий или четвертый с длинного края - оборачивается к Лакобе и говорит: «Нестор, садись напротив, хочу тебя видеть». А все остальные - Буденный, Ворошилов - так сбоку, где придется... Жалкий вид они имели при Сталине. Всегда. Однажды Нестор со Сталиным в бильярд играли. Такая игра получилась, что Сталин ни одного шара не забил и говорит Нестору: «Что-то сегодня у меня игра не получилась», а Нестор ему в ответ: «Это не игра не получилась, это ты просто играть не умеешь». И Сталин скушал это.
- Весело вы отдыхали в Москве, когда свободная минута выдавалась?
- Ну, не одна минута была. Нестор очень спортивный человек был. Мы с ним на стадион «Динамо» ездили. Боксировать или бороться. Я сильнее был. А однажды мы боксировали, он меня нокаутом на пол посадил и затем еще один раз стукнул. Я кричу: «Нестор, в боксе это не по правилам». А он смеется и говорит: «Противника всегда добивать нужно».
- Правда, будто Сталин отравил Лакобу, потому что влюбился в его жену?
- Чушь. Сталин даже не нюхал Сарию. (Абхазский оборот речи. - Авт.) Это все Берия. Я вам расскажу, как это было. Мы приехали в Тбилиси. Первый день Лакоба провел в ЦК, второй - в Совмине, а 27 числа его пригласили в дом Сухишвили. (Рамишвили - Сухишвили - основатели знаменитого ансамбля танца). Он не мог подумать, что там с ним что-то может произойти, потому что Сухишвили был единственным человеком в Тбилиси, в чей дом он мог пойти без опаски. Я его туда привез. Он мне говорит: «Езжай в гостиницу. Жди моего звонка». Я вернулся в гостиницу, никаких звонков очень долго не было. Наступил поздний вечер. Вдруг его на руках вносят. Всего грязного. Понимаете? Его специально возили по городу, чтобы яд подействовал.
- И он живой еще был?
- Живой. Силы в нем было немеренно. Я быстренько позвонил председателю лечебной комиссии при Совнаркоме Грузии. Того на месте не было. Трубку поднял какой-то врач по имени Ситрак. Тут же приехал. Такой здоровый парень. Мне помог. Я Лакобу разными простынями вытер, переодел. Тут он глаза открывает, знак рукой делает. Я к нему подошел. А он мне имя убийцы шепчет. Последнее его задание было - убийцу его убить. Бог видит, что хотел, но не смог. А вот поручение наполовину выполнил... И потом в комнату зашли люди. В белых халатах. Только подходили, пульс смотрели, но даже укола не сделали. Я понял, что не было никакого приказа о спасении жизни Лакобы. Меня выгнали, а Ситрак остался. Больше я его не видел. Сгинул человек. Он настаивал, чтобы вскрытие немедленно было.
- А в чем суть поручения состояла?
- В машине Нестора портфель лежал. Те, кто его от Сухишвили вез, на него поначалу внимания не обратили. А в портфеле была записка Нестора к Сталину по поводу Берии, его согласие стать наркомом внутренних дел с неограниченными полномочиями, и просьба о присоединении Абхазии к Краснодарскому краю. Передать эти бумаги я должен был Поскребышеву. Портфель я нашел в машине. Принес в ЦК Грузии, там был верный человек, которому Лакоба доверял. Я попросил его отвезти бумаги в Москву. Человек портфель взял. А в поезде с ним сердечный приступ случился, он умер, а бумаги все пропали. А на следующий день меня арестовали. Первым меня Гоглидзе допрашивал, сколько раз я его пьяным домой отвозил, всунул дуло в рот, передний зуб выбил и орет: «Говори, с кем враг народа Лакоба встречался?» Я ему говорю: «Как ты можешь такое про Лакобу говорить, ты же с ним из одной тарелки ел. Ты сам знаешь, с кем он встречался...» А там еще были Кобулов и Меркулов, меня простые следователи не допрашивали, только генералы. Гоглидзе весь позеленел при упоминании про тарелку... (Давлет Чантович стал задыхаться...)
- Я всего семь классов образования получил. Те, кто меня допрашивал, по три высших имели. Я понимал, что даже запятая, не в том месте поставленная, могла меня под расстрел подвести. И я решил, что буду ссылаться на то, что я неграмотный. И так я ничего и не подписывал. Стоило назвать любую фамилию, чтобы этого человека не стало. Я решил, что уж лучше мне одному умереть. Но судьба... Она всех перехитрила. (Давлет Чантович снова задыхается.)
- Сначала меня приговорили к каторге на Колыме, потом перевели на урановые рудники, на Чукотку. Люди там больше года не живут. Нас спускали в шахту на глубину 168 метров. Костюмов защитных никаких не было. Представьте себе стену и в ней вдруг как будто соты, что-то вязкое. Это и есть урановая руда. У нас у каждого был черпак на длинной палке, мы им руду зачерпываем и - в специальные ведра. Один раз мы грелись у костра там же, в шахте. Бригадир остаток этой руды в огонь плеснул. Сразу ничего не было, а потом вдруг столб света - нас во все стороны разметало, а то, что поближе было, просто исчезло. Растворилось.
Пять дней я на руднике проработал. И вдруг меня оттуда в шофера переводят. Заключенных надо было перевозить из лагеря в лагерь. Как-то ко мне инженер один подходит, говорит: «Чантович, бежать надо отсюда». А у нас в лагерях это единицы, кому на Большую землю удавалось сбежать. Инженер говорит: «Бежать надо на Аляску». А что мне, абхазу, на Аляске делать? Я решился в Сухум бежать. А ты учти, что любой вольнопоселенец, который беглого зэка сдаст, получит премию - едой. Даже если ты маленькую девочку встретил, знай, что: либо ты умрешь, либо она. Слава богу, я никого не встретил.
Я еду на грузовике порожняком, первый патруль меня останавливает, а там только один лейтенант. Я вылезаю, сила еще была, оглоушил его немного, одежду снял, документы забрал и деру. Каким-то чудом добрался до Сухума. Пришел к своей сестре переночевать. Проснулся оттого, что мне руки за спиной скручивают. Вот так в одну секунду лишился я всех своих родственников. Меня обратно на Колыму. Привезли в тот же лагерь, откуда я бежал. Ввели в барак. Меня как увидели, зааплодировали, будто я Герой Советского Союза. Потому что такого случая еще не было, чтобы зэк до дому добегал. И тут бросается ко мне один человек на шею, обнимает: «Родной! Ты меня узнал? Я тот самый лейтенант, которого ты оглоушил. Скажи им, что я тебе одежду не отдавал. Скажи им, что я не враг». Оказывается, этого лейтенанта за пособничество мне засудили. Я говорю: «Не виноват он», ну, мне еще десять лет дали. Видимо, не все круги прошел, и меня еще ниже спустили. И вдруг в один день меня хватают, сажают куда-то и везут. Очнулся оттого, что окошечко открывают и мне солнце в глаза. Смотрю - я в Тбилиси. С холоду да в жар. Где страшнее, не знаю. Приводят меня в кабинет к тому самому Гоглидзе, тот и говорит:«Ну что, у тебя было время подумать?» - А уж десять лет прошло, как он меня на Колыму отправлял. - «Будешь давать нам показания?» Я отвечаю: «Нет». Вот тогда он и говорит: «У тебя сегодня день рождения, мы тебе подарок приготовили. Специальная бригада по вышибанию признания. Идем». И я пошел, зная, что иду УМИРАТЬ.
Женщина-врач, которая на допросе присутствовала, чтобы приводить меня в чувство, сама без чувств упала. Я просил Бога о смерти. Но он мне ее не дал, а еще прибавил 60 лет жизни.
После этого мои палачи думали, что я тронулся, потому что я твердил, что враг народа Нестор Лакоба - лучший друг Сталина. И в итоге они решили меня сгноить в Казанской психиатрической спецбольнице.
У меня астма... Как волнуюсь, так сразу задыхаюсь... Сейчас пройдет. Меня когда в Казанскую больницу привезли, я 36 килограммов весил и ходить не мог. Все кости были поломаны. А в 53-м, когда наш любимый Сталин помер, меня освободили. Плохо только, когда задыхаюсь, таблетки не помогают. Как припрет, думаю, все... конец мне пришел.
Давлет Чантович достал узкую полоску газетной вырезки. Протянул мне. Газета «Правда» за 1953 год. Сообщение ЦК. Я прочел: «...приговорить Берию, Меркулова, Кобулова, Гоглидзе... к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение...»
- Когда мне совсем плохо, я достаю этот листок и перечитываю его. И мне сразу становится легче. Потому что это им, собакам. Потому что... Знаете, почему я никому не рассказываю то, что вам сейчас говорю? Потому что думаю, что в следующий раз лопну от ярости, когда вспоминать буду... Не хочу это вспоминать. Не могу. Думал, что забуду... Хочу забыть... И не могу. Будто все на пленке в голове записано...
И тут я посмотрел на фотографию, что стояла на столе, за которым сидел Давлет Чантович. Он был изображен с какой-то молодой женщиной.
- Какой вы молодой были. Лихой!
- Это не я.
- Да похожи как. Глаза точно.
- Это Нестор со своей Сарией. Путали нас. Я же говорил.
Древняя уловка правителей - двойники. Давлет Чантович был двойником, хотя по всей видимости об этом не догадывался. Двойник должен был умереть, защищая оригинал. У Чантовича вышло все наоборот. Хозяин умер раньше. Охранник превратился в хранителя, только не тела хозяина, а его памяти. Глядя на 90-летнего Давлета Кандалия, я подумал, что, наверное, вот так бы выглядел Лакоба в старости. Хотя, вероятнее всего он бы до нее не дожил. Эпоха была такая. Противника надо было добивать. Всегда.
- Давлет Чантович, а что бы вы сделали, если бы встретили сейчас Берию, Кобулова, Гоглидзе? Убили бы?
- Убил? Что ты?
- Простили бы? Вот так по-христиански?
- Я бы их по кускам, живьем бы съел!
Москва - Сухуми - Москва
Автор благодарит депутата Народного собрания Абхазии г-на Кесоу ХАГБУ
На фотографиях:
- НЕСТОР ЛАКОБА - ЛЕГЕНДА АБХАЗОВ
- «СКОЛЬКО РАЗ Я ПРОСИЛ БОГА О СМЕРТИ, А ОН МНЕ ЕЕ НЕ ДАВАЛ. ВМЕСТО ЭТОГО ЕЩЕ 60 ЛЕТ ПРИБАВИЛ. И ВСЕ ЭТИ ГОДЫ МЕНЯ ВРАГОМ НАРОДА ОБЗЫВАЛИ - ЛАКОБОВЦЕМ. А Я ЭТИМ ГОРДИЛСЯ»
- СУЩЕСТВУЕТ МИФ, БУДТО БЕРИЯ ОТРАВИЛ ЛАКОБУ В ДОМЕ СВОЕЙ ТЕЩИ. НА САМОМ ДЕЛЕ УБИЙСТВО ПРОИЗОШЛО В ДОМЕ ДРУЗЕЙ ЛАКОБЫ
- ГОСТИНАЯ СТАЛИНА НА ЕГО ДАЧЕ ПОД ГАГРАМИ. В ЭТОЙ КОМНАТЕ ВСЕ, КАК БЫЛО ПРИ ХОЗЯИНЕ. ЖУТКАЯ ТИШИНА, ПЕПЕЛЬНИЦА, ПАПИРОСЫ
- СТАЛИНСКАЯ ДАЧА ХРАНИТ МНОГО ЖУТКИХ ТАЙН. КАК ГОВОРИЛИ МНЕ СМОТРИТЕЛИ, ПО НОЧАМ В НЕЙ МОЖНО УСЛЫШАТЬ ЧЬИ-ТО ШАГИ. ВПРОЧЕМ, ЕЕ ОХРАНЯЮТ НЕ ТОЛЬКО ТЕНИ. СО ВРЕМЕН ХРУЩЕВА ВИСИТ ТАБЛИЧКА, ЗАПРЕЩАЮЩАЯ ВХОД ЧУЖАКАМ. ПРИ СТАЛИНЕ НИЧЕГО НЕ ВИСЕЛО - СТРЕЛЯЛИ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. СТРОИЛИ ЭТУ КРЕПОСТЬ НЕ ЗЭКИ, НЕ ПЛЕННЫЕ, А СПЕЦИАЛЬНЫЕ СТРОИТЕЛЬНЫЕ ОТРЯДЫ НКВД. В НЕЙ НИКОГДА НЕ БЫЛО ШУМНО. ЗА ДЕРЕВЬЯМИ ВИДНА ЗНАМЕНИТАЯ БИЛЬЯРДНАЯ, ГДЕ ИГРАЛИ НА ЖИЗНИ И СМЕРТИ
- ЭТО ЕДИНСТВЕННАЯ СОХРАНИВШАЯСЯ ФОТОГРАФИЯ НЕСТОРА ЛАКОБЫ С ЖЕНОЙ...
- В материале использованы фотографии: автора, из архива «ОГОНЬКА»
(Опубликовано: Огонек. № 52. 2008)
