Главная » Алфавитный каталог авторов » В » Средняя Кубань: земляки и соседи (фрагмент книги)

В. Б. Виноградов

Средняя Кубань: земляки и соседи

(фрагмент книги)

АБАЗИНЫ

В истории «Горы народов» — Кавказа — много страниц героических и трагических одновременно. Одна из таковых связана с богатым прошлым абазин — ныне одного из малых народов мира (по последней переписи 1989 года в границах СССР проживало около 35 000 и еще свыше 10 000 абазин живут в Турции). Сегодня преобладающая часть абазин — граждане Карачаево-Черкесской Республики, но и сейчас, и совсем недавно они были обитателями и тех земель Закубанья, которые стали основой Лабинского округа, как части Кубанской области.

«Абаза» — самоназвание народа, корни которого уходят в разноязыкую среду II тысячелетия до н. э., обитавшую на Черноморском побережье, в зоне нынешней границы между Абхазией и Россией. Язык абазин принадлежит к абхазо-адыгской ветви кавказских языков, что выдает глубокую родственность всех их носителей.

«В фонетическом отношении абазинский язык — один из самых сложных языков Кавказа. Письменность на нем была создана в 1932 года на основе латинской графики, а в 1938 году переведена на русскую. В городе Черкесске издаются учебники абазинского языка, художественная литература на абазинском языке и абазинская газета. По вероисповеданию современные абазины — мусульмане-сунниты. Из среды маленького абазинского народа вышли известные ученые и деятели культуры»... Так пишут сегодня специалисты...

А что предшествовало этому?

В течение XIV — XVI веков прямые предки абазин переселились с территории южной округи Туапсе на Северный Кавказ, где, обретя свою новую родину в ущельях и долинах рек Белая, Лаба, Уруп, Зеленчуки, разделились на две племенные группы: таланта (равнинники) и шкарауа (горцы). К той далекой поре относятся правдивые сюжеты кабардинского фольклора, рассказывающие о «силе и многочислии» абазин; о том, что «частые взаимные ошибки и ссоры всегда оканчивались в пользу абазин», что старшего абазинского князя все окрестные племена очень почитали, а «все другие пши (князья) его боялись».

То была гордая и героическая эпоха в становлении абазинского народа! Но она же таила в себе смертельную опасность: силою осваивая новые земли, абазины упоенно и почти беспрерывно воевали, враждовали с соседями. Сохранились предания и документы о войнах и набегах абазин на кабардинцев, карачаевцев, ногайцев, на своих собственных родичей-соотечественников, оставшихся на берегах Черного моря, на грузинские провинции и т. п. Изнурительными и крайне пагубными были внутренние трения, соперничество и междоусобицы среди разных «колен» абазин (лоовцев, дударуковцев, клычевцев, трамовцев, кузульбековцев, баракаевцев, шан-гиреевцев, баговцев и других), разность политики и поведения обитателей высокогорий и равнин восточной части Закубанья.

Некогда прочную, единую «племенную ткань» разрывали ц постоянно набирающие силу социальные противоречия. Широко, например, популярна у абазин «Песня Минат, дочери Кянджа Кыны», в которой с тоской и сердечной болью рассказывается о несчастной девушке-беднячке, ставшей добычей сластолюбивого князя из фамилии Лоовых:

...И Кубани теченье
От девических слез
В этот полдень весенний
На вершок поднялось.
Без надежды-опоры,
Мой родитель Кына.
В руки Лоовых своры
Я во власть отдана.
Без сестры и без брата
Я живу кое-как.
Я лишь тем виновата,
Что отец мой — бедняк.
Пусть аллах уничтожит
Их на все времена —
То, что сделать не может
Мой родитель Кына...

Все эти (и иные) обстоятельства постепенно, но весьма эффективно, подорвали былое могущество воинственного, скотоводческого (с небольшими навыками земледелия и ремесла) народа. Уже с середины XVI века, вступая на добровольной основе в подданство Московской Руси и ища у нее союзничества и защиты от захватнических притязаний Турции и Крымского ханства, абазинские князья из родов Лоовых, Клычевых, Дударуковых фигурируют как равноправные партнеры кабардинских феодальных владельцев, а их конные дружины и «пешие толпы абазинцев» сражаются вместе, отбивая натиск крымских войск, давая отпор беспочвенным притязаниям и претензиям Тарковского шамхала и грузинских областных правителей.

Равнинные абазины (таланта) вместе с адыгами стойко сопротивлялись турецко-крымской агрессии и при всяком удобном случае искали покровительства у Московского государства. В 1634 году, например, воеводы терского города сообщали в столицу, что из «абазинской землицы» прибыл к ним «Кумургука Отлепшукин Лоов» и рассказал, что «брат его больший Цека — абазинский владелец, с ним самим и братнею своей 12 человек, и со всеми своими абазинскими людьми. ._ прислали его, Кумургуку, бити челом тебе, государю,., чтобы ты, государь, их пожаловал, велел им всем быти под твоею государевою высокою рукою во всем твоем ведении навеки неотступно». Такие прошения возобновлялись не раз, подкреплялись взаимными конкретными делами.

Однако постепенно военно-общественныый вес абазинских предводителей падает: в 1652 году сильнейший из абазинских феодалов «Янхот Левов» (Лоов), принося очередную присягу Москве, именуется в документах не князем, а второстепенным титулом «мурза», причем в дальнейшем на лестнице феодальной горской иерархии некогда грозные абазинские князья были приравнены в правах и обязанностях к кабардинским узденям-дворянам.

К середине XVIII века абазины, прежде всего обитавшие на равнинах, и вовсе попали в прочную зависимость от кабардинских и бесленеевских («закубанские черкесы») князей, выплачивая им дань и подчиняясь в повседневной жизни. Тут-то ослабевший, подорвавший свои силы в войнах и междоусобицах, народ чашой испытал на себе произвол тех, кто спешил наверстать ранее упущенное. Став разменной монетой в политической борьбе разных княжеских группировок в Кабарде на фоне откровенного противоборства России и османско-крымских сил, абазины-тапантинцы на протяжении XVIII — середины XIX веков многократно принудительно переселялись с Кубани и ее притоков на реку Куму и обратно.

Порой, крымские ханы и кабардинские князья буквально разрывали на части селения, фамилии, семьи абазин: их не трогали человеческие драмы!

В конце концов большая часть тапантинцев возвратилась за Кубань, а меньшая осталась в Пятигорье, что разделило и еще более ослабило некогда самую дееспособную и влиятельную часть абазин. Случалось и так: весной 1807 года в Кубанский казачий полк, базировавшийся в станице Прочноокопской, были зачислены 20 абазин «горского владельца» Атажука Клычева...

В этом отношении шкарауавские селения, расположенные высоко й горах, до поры до времени были далеки от арены бурной политической и социальной борьбы. Однако и они оказались втянуты в нее, когда неизбежный процесс включения всего Закубанья в границы России принял откровенно военный характер, резко усугублявшийся заметным влиянием Турции на настроение и поведение единоверных ей исламских народов, в том числе и абазин.

Горькой и тяжелой оказалась для абазин первая половина XIX века. Тут смешалось все: и тяжелейшая эпидемия чумы с сопутствующим голодом, и жесткая, бессердечная карантинная практика царских властей, и феодальный беспредел кабардинских, ногайских и всяких иных претендентов на владение ими, и антироссийское лукавое «проповедничество» турецких эмиссаров, и репрессивные экспедиции имперских войск и встречные опустошительные набеги с гор. Кровавая летопись 1830 — 1850-х годов полна примеров героизма и жестокости, необузданного порыва и рассчетливой хитрости... Стоило кому-либо изъявить согласие о принятии российского подданства, как враждебные мстители творили свой произвол, вызывая ответные кары, на которые был горазд и умел генерал барон Засс, методично наступавший на Закубанье из Прочного Окопа, перекрывавший Урупской и Лабинской линиями привычные маршруты горских повстанцев.

Среди дошедших до нас изобразительных сюжетов, касающихся абазин, преобладают батальные зарисовки, сделанные кистью российских живописцев (профессионалов и любителей). Они отразили, в частности, и всеобщее обнищание народа.

Так, на акварели неизвестного художника изображена в 1842 году «сакля князя Аслан Бека Дударукова за Кубанью. С документальной точностью автор изобразил этнографические особенности внешнего вида дома и его скудный интерьер, включавший традиционный горский очаг, глиняную лежанку со скромной постелью, низенький круглый столик и широкие деревянные лавки, на которых сидят хозяин и гости за бедной трапезой. А ведь некогда род абазинских князей Дударуковых был богат и могущественен! Но все отняла война!

Да и как иначе, если тот же «Арслап Дударуков», переселившись в удобную местность «против Баталпашинской станицы» не раз испытал разорительные набеги «немирных сородичей», а князья Лоовы, ссорясь и мирясь со своими крестьянами, метались как в заколдованном круге, между верностью России и коварными происками против нее.

Но все чаще документы перечисляли абазинские «колена», которые «выселились из глухих гор и, покорствуя, являют частые примеры преданности своей, спокойно возделывая поля». Однако другие не ищут примирения, вновь и вновь горячат свою ненависть, надеясь на призрачный успех.

Абазины, маневрируя и лавируя в исключительно трудных условиях, искали и находили союзников. Они «оказывали буй-ственное неповиновение и дух возмущения и... берутся за оружие...» (так «доносил» один из царских военачальников). И вновь российские войска направлялись в ущелья и на хребты, в «экспедиции», чтобы «замирять» непокорных...

Летопись абазинского сопротивления вооруженному наступлению царизма пространна и горька. Чем более плотно входили в державную ткань равнинные тапантинцы, тем ожесточеннее отстаивали свою «горную и лесную свободу» (так оценивал ее А. С. Грибоедов) шкарауавцы. Внутри последних постепенно происходило размежевание тех, кто искал пути и средства примирения с Россией, надеясь на достойное обитание внутри ее границ, и более многочисленным «крылом» тех, кто готов был сражаться до конца, который неотвратимо приближался. Еще одну надежду давало, как будто бы, переселение в Турцию, куда зазывали ее агенты, лелея дальние антироссийские планы и куда подталкивала царская администрация, освобождавшая вновь приобретенные земли от «ненадежных и непокорных» Итог оказался воистину трагичен: волна мухаджирства (переселенчества) смела около 9/10 всего абазинского населения на Кубани. Всего 9921 человек из тех, кто называл себя «абаза», остался в Кубанской области к 1883 году, и они оказались игрушкой в руках административных «реформаторов»: абазинцев по приказу сгруппировали в несколько укрупненных селений, что безвозвратно нарушило традиционную племенную и общественную организацию много претерпевшего народа.

Исследования показывают, что во второй половине XIX века экономика абазинских аулов выправлялась, все более приходя в зависимость от интересов рынка. Царские чиновники свидетельствовали: «в последнее время замечено особое стремление туземцев-абазин к торговой промышленности».

Скотоводство у простых абазин из-за нехватки пастбищ хирело, сосредотачиваясь в руках небольшой наиболее зажиточной части народа. Крупные коневоды (Какушевы, Лоовы, Лавшаевы) занимались поставкой лошадей казачеству. А основная масса абазин имела ограниченное количество скота и прибегала к другим видам хозяйственной деятельности, среди которых на первый план выходили земледелие и отхожие промыслы. Последние особенно расширяли связи с русским населением Кубанской области, стимулировали внутреннюю торговлю, выводили на широкий всероссийский простор, порождали прослойку офицерской и гражданской интеллигенции.

За последующие сто лет численность российских абазинцев более чем утроилась, и, напротив, численность тех, кто сохранил себя абазинами в Турции, уменьшилась едва ли не в десять раз... Верно гласят абазинские пословицы: «Не собирайся жить там, где не покоятся твои предки», ибо «Чужой огонь — холоднее пурги»... Статистика показывает, что абазины, оставшиеся в Кубанской области, в большей части проживали компактно в Баталпашинском отделе. Но многие абазины (около тысячи) оказались разбросаны по адыгским, ногайским и карачаевским селением (Ульское, Кошехабль, Кургоковское, Урупское), в том числе и в нынешних Успенском и Отрадненском районах Краснодарского края. Несколько десятков абазин проживало тогда и в Армавире, куда к ним часто приезжали родственники и друзья из аулов...

И нет, пожалуй, сейчас более важной задачи для всех уцелевших «абаза», как консолидировать свои силы в деле возрождения самобытного культурно-национального комплекса, глубокого постижения результатов побед и поражений на долгом историческом пути своего народа, объединения мечтаний и мирных дел абазин всех возрастов, оказавшихся волею судеб и обстоятельств разъединенными труднопреодолимыми границами и далекими расстояниями. А нам — их соседям и землякам — проникнуться согревающим сердца осознанием прямой причастности к современному состоянию одного из российских народов, прожившего долгую и поучительную жизнь.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ СПЕЦИАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

Абазины. Историко-этнографический очерк. Черкесск. 1989.
Генко А. Н. Абазинский язык. М. 1955.
Данилова Е. Н. Абазины. Москва. 1984.
Зверева Ю. И. Поселения абазин в XIX — начале XX века (историко-этнографическое исследование). М. 1985.
Лавров Л. И. Абазины. // Кавказский этнографический сборник. Вып. I. M. 1955.
Пословицы и поговорки народов Карачаево-Черкесии. Черкесск. 1990.
 

АДЫГЕЙЦЫ

Самоназвание адыгейцев, как и близкородственных им кабардинцев и черкесов — адыгэ. Большая часть их проживает в границах Адыгейской Республики в составе России, но компактные группы (иногда целые аулы) адыгейцев живут и среди населения ряда прилегающих к Армавиру районов, в то числе в Успенском. Некогда, до середины 1860-х годов была велика их прослойка в самом Армавире, где были они зависимым населением от черкесо-гаев.

По переписи 1989 года в Краснодарском крае было более 116 000 адыгейцев. Много потомков адыгейцев проживает за рубежом, где, например, только в городах Турции их насчитывается более 100 тысяч. Язык, сохраняющий в себе несколько племенных диалектов принадлежит к адыго-абхазской ветви северокавказской языковой семьи.

В новейшем этносоциологическом словаре-справочнике указывается: «Письменность на адыгейском языке была создана в 1918 году первоначально на арабской графической основе, в 1927 году переведена на латинскую, а в 1938 году на русскую графику. В настоящее время в столице Адыгеи г. Майкопе имеются университет и НИИ, активно занимающийся изучением языка, культуры, литературы и истории адыгейского народа и в целом адыгов. В республике выходят книги, брошюры, периодические издания на адыгейском языке, а также учебная литература, к которой проявляют большой интерес потомки адыгейских эмигрантов в зарубежье. Из среды адыгейцев вышел целый ряд самобытных литераторов, деятелей науки и искусства. Майкоп — заметный центр не только адыгейской, но и русскоязычной культуры в северо-западной части Кавказа».

Адыгейцы — очень древний по своим истокам народ, населяющий берега Кубани, хотя их происхождение еще далеко не ясно до конца Существует гипотеза о переселении их дальних предков — «кашков» (напрашивается сопоставление со средневековыми «касогами») — из Передней Азии и Закавказья в эпоху бронзового века. Она подтверждается некоторыми новейшими данными языкознания, а также и характерными приметами прославленной Майкопской культуры, памятники которой представлены и на Средней Кубани в III тысячелетии до н. э. Однако высказывается и такое мнение: «В связи с удревнением даты майкопско-новосвободненской общности до конца IV — первой половины III тысячелетия до новой эры вряд ли возможно считать правомерной постановку вопроса о связи се носителей с каким-либо современным этносом или исторически известным народом, языковой группой».

В дальнейшем, в I тысячелетии до новой эры среди ряда народов, активно выступавших на Кубани, выделяются МЕОТЫ, которые традиционно считаются рядом ученых прямыми предшественниками адыгов.

Идея о «гентнческой связи материальной культуры от майкопского времени до периода расселения предков адыгов», то есть о том, что «меоты — дальние потомки майкопцев и предки современных адыгов» обосновываются прежде всего краснодарским профессором Н. В. Анфимовым и адыгейскими учеными, среди которых выделялся недавно ушедший из жизни замечательный специалист Пшифам Улагаевич Аутлев. Последний, в частности, незадолго до смерти, рискнул даже высказать гипотезу о возможности поисков прямых предков меотов среди обитателей одной из стоянок мезолитической поры в Мостовском районе, относящейся к 12 — 10 тысячелетиям до новой эры. Однако, тут еще много неясного, а в чем-то и амбициозного, особенно в том, что касается Средней Кубани. Следует согласиться с теми учеными, которые призывают всячески избегать любой одномерности, однозначности в формулировке представлений об этнолингвистической оценке памятников археологии широкой округи Армавира.

Тем не менее, предки адыгейцев пережили бурные события Великого переселения народов (V—IX века), сохранив оригинальную и яркую культуру, дошедшую до нас в виде выразительных памятников старины, сосредоточенных, в основном, к югу от Кубани, в лесах и предгорьях, а также по черноморскому побережью. Одним из высших ее достижений, дошедшим до наших дней, является адыгейский вариант обще-северокавказского эпоса «Нарты».

К X веку у адыгов складываются раннефеодальные отношения, облегчавшие установление тесных, хотя и весьма противоречивых, соседско-партнерских взаимоотношений с древнерусским Тмутараканским княжеством, обустроившимся на Таманском полуострове.

Не обошли стороной прикубанскнх обитателей и беды диктата Золотой Орды, и нашествия среднеазиатского эмира Тимура, которому они оказали яростное сопротивление. Слава об их храбрости далеко разнеслась по «просвещенному миру» через итальянские (генуэзские) колонии и торговые центры на берегу Черного моря.

Не позднее начала XV века из основной массы адыгов вы-делились и расселились на восток, вдоль подножья Кавказского хребта, кабардинцы. На прежних местах — в бассейне Кубани и вдоль Черноморского побережья остались племена натухайцев, шапсугов, абадзехов, бжедугов, темиргойцев и многие другие. Из них и стала формироваться первичная основа собственно адыгейской народности, которая испытала на себе всю тяжесть набегов Крымского ханства, а затем и натиска Османской Порты (Турции).

В поисках спасения «закубанские черкесы», как их теперь называли, обратили свои взоры к Русскому централизованному государству вышедшему в середине XVI века на берега Терека. В 1557 году, в результате длительных переговоров, они оформили вассально-союзнические отношения с ним, приняли подданство. В новейшем учебном пособии по истории Адыгеи подчеркивается; «Историческое значение принятия адыгами российского подданства состоит прежде всего в том, что оно оградило адыгов от вражеских попущений и от порабощения их Крымским ханством и султанской Турцией. Это было событием большого прогрессивного значения, сыгравшим огромную роль в исторических судьбах адыгов. Оно способствовало дальнейшему развитию их экономических, политических и культурных связей с русским народом».

Однако помощь России, переживавшей в XVII веке не лучшие времена, была нерегулярна, недостаточна и не всегда своевременна. Адыгейским племенам приходилось прежде всего расчитывать на свои силы и упорство в отстаивании независимости. Давая отпор крымским конным вторжениям и жестокости турецких янычаров, адыгейцы сохранили в основном свое историко-культурное лицо, но стали постепенно исла-мизироваться, отступая от традиционных христианско-языческих верований, и попадать под османское влияние. А постоянные и полезные в целом торгово-меновые контакты с портами и гаванями Черного моря, вскоре втянули их в массовую, бессердечную торговлю «живым товаром», которым стали прежде всего пленные, захваченные в набегах феодальной знати на соседей и друг друга.

Как свидетельствует история, начиная с XVI века турки и крымский хан ежегодно вывозили с кавказского побережья более 12 тысяч рабов, что стремительно подрывало саму основу жизнеформирования адыгов. И хотя многие из них и на далекой чужбине завоевали место под солнцем («черкесские мамлюки» в Египте и Западной Азии яркий тому пример), но генетические потери горцев были невосполнимы.

В те времена адыгские племена являлись оседлым земледельческим населением, у которого, однако, было сильно развито скотоводство, в том числе коневодство. Турецкий путешественник XVII века Эвлия Челеби оставил следующее описание: «Пшуко (поселения) представляют собой дома, расположенные группами у подножья гор, среди больших полей и лесов: сорок домов в одном месте, десять домов в другом, двадцать в третьем, в которых поселились по соседству близкие и дальние родственники. Вокруг из длинных толстых бревен и прутьев делают двор, обнесенный плетнем, напоминающий крепость...» Такие и похожие поселения располагались у подошвы предгорий, образующих ущелья рек Уруп, Лаба и других Но собственно берега Средней Кубани не были местом постоянного пребывания адыгов. Здесь очень уместна пушкинская характеристика: «Жилище дикое черкесских табунов», то есть места сезонного пребывания скота; пастбища, используемые горскими, табунами. Это определяло специфику местной истории, лежавшей несколько в стороне от генеральных событий.

XVIII век оказался крайне сложным в истории «закубан-цев». Проповеди ислама все больше подкреплялись силовым давлением Турции, причем некоторые местные племена (например, жанеевцы) были полностью истреблены. Другие же, сопротивлялись, как только могли! Турецкий офицер Османбей, сын визиря Магомет-Паши, сообщал в Стамбул: «...Черкесы слишком необузданы, чтобы подчиниться долгу и обряду. Это превращение дало им, впрочем, одно понятие, к несчастию скоро укоренившееся, — идеи демократизма. Яд этот со временем причинит им гибель...» Он был прав в главном: адыгейцы не хотели терпеть ни османский, ни «собственный» феодальный гнет, сражаясь с оружием в руках, как это было в знаменитой Бзиюкской битве 1796 года, когда народное ополчение шапсугов, абадзехав, патухайцев упорно противостояло дворянскому войску, возглавляемому бжедугскими князьями.

На финале XVIII столетия, когда логика русско-турецкого противоборства вывела Российскую державу на Кубанские берега, край стал заселяться русскими и украинскими выходцами — казаками. На некоторое время Кубань превратилась в естественную границу между соседями, установившими разнообразные взаимные связи. Однако провокации Стамбула, хищническая практика горских верхов и традиционное «наездничество» (система набегов за добычен), хитромудрые уловки европейских колонниальных держав (Англии и Франции) постоянно накаляли обстановку.

Многие события тех неспокойных лет приводили закубан-ских адыгов на известные броды и переправы через Кубань в среднем ее течении, в том числе и в наши места. И вновь — захваты, стычки, погони, преследования... Как писал поэт:

...И дикие питомцы брани
Рекою хлынули с холмов,
И скачут по брегам Кубани
Искать насильственные дани...

Вдоль всего течения пограничной реки (и окрестности Армавира — не исключение!) навсегда отложились такие названия местностей и урочищ как Воровская Балка, Азиатский лес, Казачья Балка. Они — памятники тех далеких времен...

С другой стороны, царское правительство России, решая геополитические задачи, перешло к насильственному и полному «покорению», «усмирению» закубанских жителей. Так и получилось, как в старину говаривали адыги: «Если спор переходит в войну, погибают и невинные». Долгой, затяжной, смертоносной оказалась разразившаяся война, охватившая несколько десятилетий. «Закубанцы» вновь отстаивали независимость, не желая принять никаких других перспектив своего бытия. Тогда-то и победил в их быту окончательно ислам идеология неистовой борьбы, а постылая Османская Порта стала союзником!

Горели аулы и станицы, гром пушек, пороховой дым, зарево пожаров, поступь войсковых колонн и топот конных отрядов обеих сторон наполнили вековые леса. Весь мир мог поучиться у горцев тому, как надо отстаивать свою свободу!

В ту пору произошел и своеобразный раскол складывающейся народности: часть «закубанских черкесов», осознав губительность и бесперспективность непрекращающихся кровопролитий, смирилась с неизбежным и попыталась не саблями и кинжалами, а мирным трудом и искренним, взволнованным пером доказать российской общественности природное право своего «рода-племени» на достойное место в условиях непреклонно утверждающегося нового, уже внутригосударственного «общежития» народов на Кубани.

Российский офицер, первый адыгейский историк, этнограф и литератор, влиятельный бжедугский феодал Хан-Гирей проникновенно писал на страницах пушкинского «Современника»: «Поэзия — жизнь, душа, память бытия черкесов, живая летопись событий в их земле. Она управляет их умом и воображением в домашнем быту, на съездах народных, в увеселениях, печали, встречала их рождение, сопровождала от колыбели до могилы их жизнь и передавала потомству их славные дела». Откликаясь, передовая русская литература (например, запрещенный властями роман-памфлет Е. П. Лачиновой) осуждала имперские «проделки» на Кавказе и выводила образы «храбрых и честных» черкесов на российской службе, для которых «русские более, чем родные», ибо «не делают разницы между нами и собой».

Против слепых жестокостей администрации на Кубани восставал А. Бестужев-Марлинский и другие декабристы. А. С. Пушкин, проезжая эти места, с горечью писал: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги. Дружба мирных черкесов ненадежна: они всегда готовы помочь буйным своим единоплеменникам...».

Таково было лицо войны. Но оно не могло своими ужасающими гримасами отвратить или зачеркнуть положительные тенденции и протекавшие десятилетиями процессы российско-кавказского сближения.

Вооруженные действия изнуряли людей, заставляли их искать выход. Все больше «мирных горцев» и их аулов и обществ принимало закон и порядок могущественной страны, все прочнее становились и непростые узы взаимных связей. Шел процесс переселения некоторых групп горцев из глубины суровых голодных ущелий на тучные кубанские берега.

Но продолжали борьбу другие! И когда последние страшные события, завершившиеся 20 мая 1864 года сбором российских походных отрядов на урочище Кбаада, возвестили об окончательной победе России в этой войне, многие десятки тысяч «закубанцев», порою целые племена под нажимом феодалов и мулл, мечтавших оставить их в своей кабале; испытывая бесцеремонное давление царских властей; поверив щедрым посулам турецких агентов, согласились уйти на чужбину — в турецкие владения, покинув бесконечно родные долины и горы. Участь большинства переселенцев-мухаджиров была трагична: будучи привезены в бесплодные и безводные места турецких провинций, не получив обещанной помощи, они массами гибли от голода и болезней, подвергались активному отуречиванию, проливали свою кровь в войнах, то там, то здесь развязываемых Османской Портой.

Сегодняшние наиболее авторитетные адыгейские историки приходят к следующим выводам: «В то время, когда на турецком побережье адыгов месяцами держали под «карантином», и те ежесуточно умирали сотнями, а уцелевшей массе отводились самые худшие места и земли, русский трудовой народ и демократическая часть его интеллигенции по-другому реагировали на трагедию, которая постигла адыгов, сочувствовали им. Трудовые массы иногородних и казачества доброжелательно и тепло встречали переселявшихся с гор на равнину адыгов. Они давали им кров и пищу, надолго оставляли горских детей на содержании, пока не устроятся их родители, даже обучали их грамоте и ремеслу, после чего возвращали их в родные семьи.

Несмотря на жестокий гнет, отчего не меньше страдал и сам русский народ, присоединение к России для оставшейся на родине части адыгов имело объективно положительное значение. Оно положило конец постоянным угрозам извне и междоусобицам внутри, выкорчевало, позорную систему работорговли (пленопродавства), втянуло адыгов в общероссийское русло более передовой экономической системы. Трудовые массы адыгов приобщались к последующей революционной борьбе, которую вели рабочий класс и трудящееся крестьянство против царизма, помещичье-буржуазного строя».

Сложен и морально-психологический аспект. Ушли на чужбину самые гордые, мужественные, непокорные бойцы, увлекая за собой свои семьи: жен, детей, стариков. В суровых тисках обстоятельств они выбрали судьбу эмигрантов, и никто не вправе судить их! Но, чем больше задумываешься над ходом истории, тем яснее понимаешь своеобразный подвиг тех, кто, воспринимая окружающее иначе, не поддался взрыву «пасспонарности», не пожертвовал ради рухнувших целей и идеалов войны и распрей, свою единственную, неповторимую землю отцов, бесчисленных поколений предков!

И так получилось, что судьбу сбережения и приумножения родных корней приняли на себя закубанские общества и люди, что остались на родных пепелищах, у оград фамильных кладбищ. Тернистым и тяжким был путь, подсказанный инстинктом самосохранения народа! Но вовсе не парадоксом истории является то, что постепенное включение Западного Кавказа в экономическую и политико-культурную жизнь России в конечном счете способствовало ускорению межплеменного сплочения и окончательному образованию нового этно-соцального сообщества — адыгейцев.

После революционных потрясений 1917 года, перевернувших всю Россию, направивших ее на новый, неизведанный путь, адыгейцы впервые в своей истории решительно встали на ту дорогу, которая сковозь все сложности и неизбывные светлые народные надежды привела их к созданию собственной государственности. В начале октября 1992 года наши земляки и соседи с участием представителей многих других народов, регионов и общественных движений торжественно отметили 70-летие адыгейской автономии и первую годовщину создания Адыгейской Республики в составе Российской Федерации. Праздник этот вызвал чувство гордости за прошлое и настоящее трудолюбивого и славного народа. Это чувство очищало души всех, кто желал добра и благополучия древней, прекрасной и единственной в мире земле Адыгеи.


РЕКОМЕНДУЕМАЯ СПЕЦИАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

Анфимов Н. В., Джимов Б. М., Емтыль Р. X. История Адыгеи (с древнейших времен до конца XIX века). Майкоп. 1993.
Аутлев М., Зевакин Е., Хоретлев А. Адыги. Историко-этнографический очерк. Майкоп. 1957.
Виноградов В. Б. Древности округи Армавира в этно-лингвистической оценке // Первые чтения по археологии Средней Кубани. Тезисы докладов. Армавир. 1993. С. 7—9.
Меоты — предки адыгов. Майкоп. 1989.
Меретуков К. X. Адыгейский топонимический словарь. Майкоп. 1981.
Очерки истории Адыгеи. Т. I. Майкоп. 1967.
Покровский М. В. Из истории адыгов в конце XVIII — первой половине XIX вв. Краснодар. 1989.
Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик. 1978.
Черкесия в XIX веке. Майкоп. 1991.
Черкесские мамлюки. (Краткий исторический очерк). Майкоп. 1993.

-------------------------------

(Опубликовано: В. Б. Виноградов. Средняя Кубань: земляки и соседи... Армавир, 1995.)

(Перепечатывается с сайта: http://budetinteresno.narod.ru/kraeved/narod_vin_index.htm.)