Главная » Алфавитный каталог авторов » Т » Стихотворения

Иван Тарба

Стихотворения

СОДЕРЖАНИЕ

• У могилы неизвестного. Перевод Л. Длигача
• На берегу Дона. Перевод Б. Серебрякова
• «Стоит он, думами влекомый...» Перевод Б. Серебрякова
• Встречай, девушка. Перевод Р. Ивнева
• Правдивое слово. Перевод Н. Тихонова
• Бицменди. Перевод Н. Асеева
• Мтацмипда. Перевод А. Кронгауза
• Инженер. Перевод М. Соболя
• Поэту. Перевод А. Межирова
• Звезды. Перевод А. Кронгауза
• Сигнахский музей. Перевод Ю. Гордиенко
• Долина Алазани. Перевод А. Кронгауза
• Сигнахская ночь. Перевод В Соколова
• Река и море. Перевод Н. Заболоцкого
• Бессмертие. Перевод Ю. Гордиенко
• Зеленые гектары. Перевод А. Кронгауза
• Тбилисская ночь. Перевод А. Кронгауза
• Старший брат. Перевод А. Кронгауза
• В нашей горной стороне. Перевод А. Кронгауза
• «Собираюсь все сказать...» Перевод А. Кронгауза
• Московское небо. Перевод А. Кронгауза
• Волга. Перевод А. Кронгауза
• «Рук они не разомкнут шагая...» Перевод Б. Дубровина
• Абхазия. Перевод Н. Тихонова
• На скачках. Перевод Я. Козловского
• Рождение стали. Перевод А. Кронгауза
• Цимлянское море. Перевод А. Кронгауза
• Машинистка. Перевод А. Кронгауза
• Два моря. Перевод А. Кронгауза
• «— Любишь ли? — спросила...» Перевод В. Дубровина
• «Темна и непроглядна ночь над Рицей...» Перевод Н. Гребнева
• Сухуми. Перевод Я. Козловского
• Маяковский в горах. Перевод Я. Козловского
• С первых дней. Перевод М. Максимова
• Язык Октября. Перевод А. Кронгауза
• Комбайн. Перевод Б. Дубровина
• «Лизало море темный мол...» Перевод Я. Козловского
• «Лишь только в песнях горных...» Перевод А. Межирова
• «Димитрий Гулиа в гостях...» Перевод Я. Козловского
• Голос свирели. Перевод А. Кронгауза
• «Снег кружится каруселью звездной...» Перевод А. Кронгауза
• Время и люди. Перевод А. Кронгауза
• «Нет, не чувствовал я жажды...» Перевод Я. Козловского
• «Пусть она — какая ж в том обида?..» Перевод Н. Гребнева
• Девушка-почтальон. Перевод Е. Елисеева
• Сердце Жагу. Перевод Е. Елисеева
• «Цветет мимоза под окном...» Перевод Е. Елисеева
• «Спит наш город сладким сном...» Перевод Е. Елисеева
• Новогоднее. Перевод Евг. Евтушенко
• «Лопочет в листве...» Перевод Е. Елисеева
• Дождь. Перевод Е. Храмова
• Мой белый конь. Перевод С. Кузнецовой
• Песня об Абхазии. Перевод В. Виноградова
• Мое горное село. Перевод С. Кузнецовой
• Под ивами Пхеньяна
• Читаю по-абхазски. Перевод Евг. Евтушенко
• Плакучие ивы Пхеньяна. Перевод Евг. Евтушенко
• Ченлима. Перевод С. Кузнецовой
• Горец поднимается в горы. Перевод С. Кузнецовой
• Бзыбский пастух. Перевод В. Виноградова
• У камина. Перевод А. Дементьева
• Вновь зажили люди. Перевод А. Дементьева
• Бессонница. Перевод С. Кузнецовой
• «Как много девушек хороших...» Перевод Е. Храмова
• Люди мира. Перевод Н. Тихонова
• Ласточка. Перевод Е. Храмова
• Подарок. Перевод С. Кузнецовой
• Я не ревную. Перевод С. Кузнецовой
• Скакун. Перевод С. Кузнецовой
• Сплетня. Перевод Е. Храмова
• Мать беспомощна в постели. Перевод С. Кузнецовой
• Был у меня друг... Перевод С. Кузнецовой
• Хунзах. Перевод С. Кузнецовой
• Гость. Перевод С. Кузнецовой
• Гунибская ночь. Перевод Е. Храмова
• Хозяин и гость. Перевод А. Дементьева
• Был я кузнецом. Перевод М. Светлова
• Хлеб. Перевод М. Львова
• Еще один уходит день... Перевод М. Львова
• «Иль ты ко мне не приросла душою...» Перевод М. Львова
• «Когда я выхожу из дома...» Перевод Р. Казаковой
• «Он целый день на кукурузном поле...» Перевод Р. Казаковой
• Последнее слово. Перевод И. Кашежевой
• Милый любит не меня. Перевод И. Кашежевой
• «Порой себе я места не найду...» Перевод Р. Казаковой
• «День от всех потрясений храним...» Перевод Р. Казаковой
• «Быть памятником...» Перевод Р. Казаковой
• «Спускаясь в долины...» Перевод Р. Казаковой
• «Это небо, вместившее всю синеву...» Перевод И. Кашежевой
• «Я не сплю...» Перевод А. Дементьева
• «Почему — мучительно гадаю...» Перевод Р. Казаковой
• «Пускай игра идет без правил...» Перевод Р. Казаковой
• «Он на виду, но он не виден...» Перевод Р. Казаковой
• «Двор мой скромен...» Перевод Р. Казаковой
• В пути. Перевод М. Львова
• «Крепким сном я спал...» Перевод С. Кузнецовой
• «В небе луна одинокая...» Перевод С. Кузнецовой
• Первое слово. Перевод В. Лифшица
• Гость, пожалуй ко мне! Перевод Р. Казаковой
• Поезда идут, поезда... Перевод Р. Казаковой
• «Словно с неба сняли...» Перевод Р. Казаковой
• «Здесь горы и долины обнялись...» Перевод Р. Казаковой
• Ольха. Перевод И. Кашежевой
• Жеребенок. Перевод А. Передреева
• Весенние строки. Перевод И. Кашежевой
• Мост. Перевод Р. Казаковой и И. Кашежевой
• «Человека хоронят сегодня...» Перевод Р. Казаковой
• Вода. Перевод Н. Злотникова
• Можно ль взглядом это все обнять! Перевод Л. Озерова
• Ястреб. Перевод М. Светлова
• Тропа. Перевод Л. Васильевой
• Золотые слитки. Перевод Л. Озерова
• «Человек я ученый, конечно...» Перевод А. Передреева
• Дорожные наставления. Перевод А. Передреева
• Камень Армении. Перевод Я. Козловского
• Если я пойду искать детство. Перевод И. Снеговой
• «Не желаю жить наполовину...» Перевод Р. Казаковой
• Ночь. Перевод И. Кашежевой
• Кто знает?.. Перевод И. Кашежевой
• «Листья опадут, но неужели...» Перевод Р. Казаковой
• Хозяин земли. Перевод Н. Тихонова
• Георгию Леонидзе. Перевод Р. Казаковой
• «Мой путь широк...» Перевод М. Тарасовой
• Мечта и тревога. Перевод В. Рахманина
• Дети играют в войну. Перевод Я. Козловского
• «Как в незаконченной поэме...» Перевод Я. Смелякова
• Весенний снег. Перевод П. Тихонова
• «Тот светлый, а тот смуглокожий...» Перевод А. Передреева
• Кто я такой? Перевод А. Передреева
• Что такое счастье? Перевод А. Дементьева
• По дороге. Перевод А. Дементьева
• «Одни из нас живут в горах...» Перевод А. Дементьева
• Родник. Перевод Я. Козловского
• Гвада. Перевод И. Злотникова
• Воспоминание. Перевод Н. Злотникова
• Соловей. Перевод Н. Злотникова
• Живет в Киеве мой друг. Перевод В. Лифшица
• Назым Хикмет. Перевод П. Тихонова
• «Могу ли я брести бесстрастным...» Перевод Е. Николаевской
• «Все без утайки говори...» Перевод Е. Николаевской
• Посвящение. Перевод Е. Николаевской
• Иди, мой друг, не останавливаясь. Перевод И. Снеговой
• Трон поэта. Перевод Я. Козловского
• Беслахубская мельница. Перевод Я. Козловского
• Ереван. Перевод Н. Злотникова
• Очень холодно сегодня. Перевод А. Передреева
• «Кто что умеет, милая...» Перевод Б. Ахмадулиной
• «Отправляясь в Сухуми...» Перевод В. Ахмадулиной
• Что, друзья, случилось?.. Перевод Л. Озерова
• Баллада об отце. Перевод А. Наймана
• Луна. Перевод И. Бурсова
• Песня. Перевод И. Кашежевой
• Без любви. Перевод А. Дементьева
• «Я в степь бескрайнюю влюблен...» Перевод А. Дементьева
• Море. Перевод А. Дементьева
• Лилео. Перевод А. Дементьева
• Товарищ и друг Гашек. Перевод Л. Дубаева
• Ян Жижка. Перевод Л. Дубаева
• «И здесь знакомо пахнет хлебом...» Перевод Л. Дубаева
• Домой. Перевод Л. Дубаева
• Гера. Перевод Ст. Куняева
• В горах. Перевод А. Дементьева
• «Сосне без земли не прожить...» Перевод А. Дементьева
• Я иду по деревне абхазской. Перевод А. Дементьева
• Девушка идет по воду. Перевод Ст. Куняева
• На охоте. Перевод И. Бурсова
• Горец я. Перевод Я. Козловского
• Друзья. Перевод А. Дементьева
• Песня о матери. Перевод Ю. Ряшенцвва
• Песня об отце. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня мастера, делающего зыбку. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня в честь стариков. Перевод Ю. Ряшенцева
• Старая песня. Перевод Я. Козловского
• Песня о горах. Перевод Я. Козловского
• Песня пахаря. Перевод Я. Козловского
• Песня виноградаря. Перевод М. Синельникова
• Песня винодела. Перевод М. Синельникова
• Песня гончара. Перевод М. Синельникова
• Песня каменотеса. Перевод Я. Козловского
• Песня кузнеца. Перевод Я. Козловского
• Песня мельника. Перевод Я. Козловского
• Песня рыболова. Перевод Я. Козловского
• Песня ловчего. Перевод Я. Козловского
• Песня о соколиной охоте. Перевод Я. Козловского
• Песня в честь хлеба. Перевод Я. Козловского
• Застольная песня о вине. Перевод Я. Козловского
• Песня о доброй вести. Перевод Я. Козловского
• Песня о печальной вести. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня перед атакой. Перевод Я. Козловского
• Думы воина в бою. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня ранения. Перевод Я. Козловского
• Песня раненого воина. Перевод М. Синельникова
• Песня жены над раненым мужем. Перевод Я. Козловского
• Песня-плач. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня воина после победы. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня жены в день возвращения мужа с войны. Перевод Я. Козловского
• Песня всадника в дороге. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня маленького наездника перед скачками. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня в честь родника. Перевод Я. Козловского
• Песня влюбленного парня. Перевод Я. Козловского
• Тайная песня влюбленной девушки. Перевод Я. Козловского
• Присвадебная песня. Перевод Я. Козловского
• Приглашение к свадебным песням. Перевод Я. Козловского
• Песня о невестке. Перевод Я. Козловского
• Песня о рождении сына. Перевод Я. Козловского
• Песня в честь рождения дочери. Перевод Я. Козловского
• Колыбельная песня. Перевод Я. Козловского
• Песня жены, ожидающей мужа. Перевод Ю. Ряшенцева
• Песня мужа о собственной жене. Перевод Я. Козловского
• Песня в честь гостя. Перевод Я. Козловского
• Песня в честь огня. Перевод Я. Козловского
• Песня на закате солнца. Перевод Я. Козловского
• Песня о земле и небе. Перевод Ю. Ряшенцева
• Завет. Перевод Я. Козловского
• Молитва. Перевод Я. Козловского
• Стихи, написанные в апацхе. Перевод А. Дементьева
• Наездник. Перевод Ст. Куняева
• «Пасмурно на улице...» Перевод А. Дементьева
• В саду. Перевод И. Бурсова
• Дуб. Перевод А. Зайца
• Родное. Перевод А. Зайца
• Теленок. Перевод А. Зайца
• Горные туры на водопое. Перевод Ст. Куняева
• «Когда я на гору взойду...» Перевод Б. Лозового
• Дорога, которой нет конца. Перевод И. Бурсова
• Здравствуй, Сибирь! Перевод Б. Лозового
• Плыл теплоход по Иртышу. Перевод И. Фонякова
• Начни свой путь в Сибири. Перевод И. Фонякова
• У костра. Перевод И. Фонякова
• Геологи. Перевод Б. Лозового
• Река Катунь. Перевод О. Шестинского
• Чабан. Перевод О. Шестинского
• Алтайский дождь. Перевод О. Шестинского
• Алтайские горы. Перевод О. Шестинского
• Утро. Перевод О. Шестинского
• Детский сад в Горноправдинске. Перевод И. Фонякова
• И гость я и не гость. Перевод И. Фонякова
• Я срываю яблоко... Перевод О. Шестинского
• Я в пути. Перевод О. Шестинского
• Орел. Перевод М. Синельникова
• «Высоко я, высоко над Рицей...» Перевод М. Синельникова
• «Моя мечта коснулась небосвода...» Перевод М. Синельникова

У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО

Кто здесь похоронен в суровой и мрачной могиле,
Среди молчаливых, повитых туманами скал?
Кого здесь товарищи в жесткую землю зарыли?
Кто встречи с врагами во имя Отчизны искал?

Быть может, последним он рухнул от вражеской пули.
Друзей пережив, он с гранатой пошел на врага.
Когда ж перед ним снеговые вершины блеснули,
Он в землю вцепился, на вечные глядя снега.

Он страстно прижался к скале обескровленным телом,
Но как его звали, наверно, не помнит скала.
Сквозь пламя и ветер к снегам ослепительно-белым
Его беззаветная верность народу вела.

Узнать бы хотелось героя безвестного имя.
Убить его славу и смерть не сумела сама.
Живет он с живыми, прославлен делами своими,
И я им горжусь, у могильного стоя холма.

Вовек не померкнет бессмертная слава солдата,
Она не померкнет, как сталь боевого клинка.
Пускай неизвестны ни возраст, ни имя, ни дата,
Но слава его до потомков дойдет сквозь века.

И песни о нем будут жить на Кавказе веками,
И я, как другие, с горячей любовью пою
О том, кто упал головой на обветренный камень,
Штыком или пулей сраженный в неравном бою.

1944


НА БЕРЕГУ ДОНА

Памяти политрука Александры Назадзе-Пха, павшей в бою за Дон

На берегу привольном Дона
Бессмертья памятник стоит, —
Могильный холм травой зеленой,
Цветами яркими укрыт.
— Прощайте! — с горестью во взоре
Друзьям шепнула боевым
И умерла. И Дон был в горе,
Он ей, как Мчишта * стал родным.
И вот лежит. Здесь всё знакомо,—
Земля, степной ковыль, луга...
Здесь у себя она как дома,
Здесь била общего врага.
С вершин абхазских гор слетая,
Несется ветерок родной
И нежит, словно мать родная,
Ее могильный холм крутой.
На берегу привольном Дона
Бессмертья памятник стоит.
Бойцы вперед несут знамена,
Пред ними путь побед лежит.

1944

* Мчишта — река в Абхазии.


* * *

Стоит он, думами влекомый,—
О, тяжких мыслей череда!
Ее он видит как сквозь дрему...
Она была так молода!


Бывало, тропками крутыми
Сюда он с нею приходил,
Делясь с ней мыслями своими,
Отраду в сердце находил.

Погибла в омуте кровавом,
Была замучена она...
Ее он не оплачет: слава
О ней столетьям вручена!

1944


ВСТРЕЧАЙ, ДЕВУШКА

Баллада

На гнедом коне домой он скачет,
Девушка, встречай же друга своего.
Песню спой — она теперь иначе
Прозвучит, — в ней слышно торжество.
Конь его уздечку так и тянет.
Конь его не скачет, а летит,
Как он ржет вот этим утром ранним,
Как он мчится, как во двор спешит.
А давно ли было? Вечерело.
Этот конь оседланным стоял.
Парень в путь собрался — бодрый, смелый,
Все же с грустью дом он оставлял.
Он в боях не оробел ни разу
И встречался, как храбрец, с врагом,
Воевал в предгориях Кавказа,
Был знаком и с Волгой и Днепром.
Защищал просторы Украины,
Как свое родимое село,
Родины великой был он сыном,
Правдой жил и ненавидел зло.
В каждой битве предвкушал победу,
А при неудачах не скорбел.
Чувствовал, что скоро сгинут беды,
Был всегда отважен он и смел.
Проносил победоносно знамя,
Под Берлином он врага добил,
И народ поет о гордой славе,
Что в боях он доблестно добыл.
Мчится конь. Домой летит весь в мыле,
Не был он расседлан столько лет.
Мчится воин. Встретится он с милой.
И в глазах его сияет свет.
Как цветы в саду благоухают!
Как тепло от солнечных лучей!
Каждый лепесток его встречает,
И стоит подруга у дверей.
На гнедом коне домой он скачет.
Девушка! Встречай же друга своего.
Песню спой — она теперь иначе
Прозвучит — в ней слышно торжество.

1945


ПРАВДИВОЕ СЛОВО

Слово, как меч, будь прямым —
Силою строк развернешься,
Будешь ты слабым, кривым —
Меткости век не добьешься.

Слово — оружье и щит,
Если в нем правда — основа;
Мирным трудом не звучит —
Значит, надтреснуто слово.

Родине всей дорога,
Песня, настройся позвонче,
Мирных народов врага —
Свет весь пройди, — но прикончи.

Визы не брать ни одной!
Незачем! Слово свободы,
Путь преградят — все равно
Ты долетишь до народа.

Враг — пусть он точит клыки
Изо дня в день неотступно,
Пусть он хоть воет с тоски,
Смерть призывая преступно.

Мира народы встают
В путь и правдивый и новый,
Мира ключи не сдадут,
Сдержат высокое слово!

1948


БИЦМЕНДИ

Твой облик навек в моем сердце заложен,
Селенье Бицменди * — мечта моих дней,
Садов твоих мощь, виноградные лозы —
Свидетели жизни обильной твоей.
Селенье Бицменди, Арагви струи,
С любовью вхожу я в пределы твои.

Я вновь здесь, в зеленом сплошном изобилье,
Где ломит тяжелую ветвь виноград,
Глаза мои это село полюбили,
Где весело блещут восход и закат,
И понял я, что меня здесь привлекло:
Так схоже с родным моим это село.

Баслаху мой в воздухе тотчас возник,
Со мною всегда его речка и дол,
К его очертаньям я с детства привык
И мысленно снова его обошел.
Во всех начинаньях со мною оно,
Другим впечатленьем не затемнено.

Село мое в чем же с Бицменди не схоже?
Одеты сады его той же листвой,
Обилие красок как будто бы тоже
Хранит отпечаток особенный, свой.
И не потому ли в мой каждый приход
Родимого дома здесь вижу я свод?

В ворота открытые, словно в родимый
В широкий и чистый вступаю я двор,
Хозяйки приветливой, гостеприимной
Навстречу мне светят улыбка и взор.
Она предо мною, хозяйка и мать,
Встречает, как сына привычно встречать.

Лучи ее сердце легко согревают,
Для сына у матери сердце — в очах:
И разве не мой этот дом? И пылает
Не мне этот светлый уютный очаг?
И не потому ли — мне в этом дому
Все радостно сердцу, понятно уму?

Мать тотчас же стол накрывать начинает:
Скупиться характер ее не привык,
Тарелки, сосуды она наполняет
Богатством плодов ее рук трудовых,
На случай же гостя в негаданный час
Заботливо ею припрятан запас.

Ковшом из зарытого в землю кувшина
Наполнив стаканы, садится с семьей;
И видишь, как искрятся светлые вина,
Являя собою характер ее:
Довольна она и глядит веселей,
Когда и стаканов полно, и людей.

Так здесь меня встретили все как родного —
Живущий со славой Бицменди народ.
Так первым раздайся, заздравное слово,
И первым пусть каждый свой кубок взовьет:
И Партию славит на тысячи лет,
Принесшую счастье и жизни расцвет!

1949

* Бицменди — село в Карталинии.


МТАЦМИНДА

Вижу я склон ее словно впервые,
И над вершиною облака дым.
Будто, крыла развернув голубые,
Взмыла Мтацминда над краем родным.

Шепчется ветер с деревьями сада,
Шепот его шелестит серебром.
Море травы — будто склона громада
Устлана ярким весенним ковром.

Тропка за тропкой к вершине взвилися,
Путались, висли, но я в вышине,
Передо мною открылся Тбилиси —
Город родной улыбается мне.

Руки проспектов приветливо тянет,
Окна растворены в каждом дому —
Будто он рад, что из дальних скитаний
Любящий сын возвратился к нему.

Слушай, Тбилиси! Тебе эта песня.
Я на вершине Мтацминды стою,
В солнечной выси, почти в поднебесье,
И о тебе, мой Тбилиси, пою.

Другом поэтов ты был неизменным,
Что приходили с любовью сюда,—
Словом прославив тебя вдохновенным,—
Как к роднику, где прозрачна вода.

Так же Мтацминда висела громадой.
Более ста уже минуло лет,
В бурке кавказской, косматой, крылатой,
Вижу тебя я, любимый поэт.

Сжился с Кавказом мятежной душою,
Стал нам родным.
Да и ты ли один! —
Пушкина слово, как море большое,
Тоже коснулось кавказских вершин.

Через столетье отчетливо видно:
Жизнь Грибоедова... Сила любви
К девушке Грузии... Смерть...
И Мтацминда
Прах приняла его в недра свои.

Кажется, в горе к великому сыну
Горный хребет свои руки простер...
Гурамишвили любил Украину,
А Грибоедов — грузинский простор.

Как я люблю на вершину взбираться,
Где овевают столетий ветра
Скалы Мтацминды! И символом братства
Стала навеки «Святая гора»,

С ветром к тебе чья-то песня несется,
Путник к вершине идет по тропе,
И облака, золотые от солнца,
Кажется, тянут ладони к тебе.

1949


ИНЖЕНЕР

Родимый дом на горной круче,
Зажатый скалами, повис...
На проплывающие тучи
Село глядело сверху вниз.

Там водопад, летя с вершины,
Селенье надвое рассек,
И с детства юношу страшил он —
Воды сверкающий поток.

Казалось, прыгнув без расчета,
Поток остановиться рад,
Но словно вниз толкает кто-то
Ревущий злобно водопад.

Не умещаясь в русле давнем,
Летит стихия пенных вод,
Деревья валит, рушит камни,
Тараном грозным в землю бьет.

Когда на зорьке с домом отчим
Мой друг прощался на года,
В него бросала пены клочья
Рассвирепевшая вода.

И он дивился, встав над нею,
Слепому буйству горных рек...
— Еще посмотрим, кто сильнее! —
Сказал потоку человек.

Летело время. И немало
Воды в потоке унесло.
Но наконец пора настала
Вернуться юноше в село.

Он едет. Кончилась разлука —
Родному краю нужен он,
Тот горский парень, что наукой
Для славных дел вооружен.

Была когда-то в серых скалах
Тропинка узкая видна.
Сочтешь ли, сколько ног усталых
По ней прошло... Но где она?

Шоссе взбирается к вершинам
Когда-то недоступных гор.
На третьей скорости машину
Ведет улыбчивый шофер.

И там, где над кипящей бездной
Дрожал бревенчатый мосток,
Теперь красивый мост железный
Перешагнул через поток.

И шум людской разносит эхо
До самых поднебесных сфер;
Как вестник радости, приехал
Сюда товарищ инженер!

Покинув дом родной когда-то,
С семьей прощался он своей...
Сегодня юношу, как брата,
Встречает тысяча семей.


* * *

И вновь поток... И неизменно
Он злится нынче, как тогда,
И в человека клочья пены
Швыряет буйная вода.

Но инженер пришел к потоку,
Как к покоренному врагу;
Раскрыл чертеж — а там высокий
Дворец стоит на берегу.

Над этим краем обновленным
Не звезды тусклые с небес —
Они горят по горным склонам,
Над новым зданьем сельской ГЭС...

Вода стремглав летела, воя,
Дробясь и падая у ног
Того, кто волею стальною
Смирит бушующий поток.

1950


ПОЭТУ

Мне в этом крае все знакомо,
Как будто я родился здесь.
Николай Тихонов

Шел он к снежной вершине, стуча ледорубом.
Как сказанье, от горного инея сед.
Клялся в верности скалам, суровым и грубым.
И на вечном снегу отпечатал свой след.

Землю Грузии милой большими шагами
Всю измерить сумел — наяву, не во сне,
И на зорях в Тбилиси, в Сухуми, в Джугани
Вместе с ветром ходил по грузинской весне.

Кто в походе тропу одолеет отвесней!
Сыном гор я недаром его назову —
Он высоты скалистые, схожие с песней,
Много раз штурмовал — не во сне, наяву.

Зимовал возле звезд в шалашах .с пастухами,
Жадно слушал сказителей длинную речь.
По ущельям скитался и бредил стихами,
Голос гор научился, как юность, беречь.

Не отыщется в Грузии места такого,
Нет равнины такой, нет вершины такой,
Где бы он не прошел, улыбаясь сурово,
Откликаясь на слово звенящей строкой.

На Гомборском ли он пировал перевале
Иль в Сухуми смотрел,-«как дымят корабли,
Нераздельной семьей перед ним представали
Все края и народы родимой земли.

Как встречали его? Урожаем в Гурджаани,
Блеском стали в Рустави и песней в горах,
Первым плеском Иори в морском котловане,
Добрым словом на пестрых осенних пирах.

— Вам под небом грузинским, — спросили поэта,
Больше всех полюбился какой уголок? —
Но на этот вопрос не нашел он ответа:
Не хотел ли ответить иль просто не мог.

Встал он с места, цветущую даль озирая,
Словно Грузию взором пытался обнять.
В путь собрался, чтоб снова от края до края
Всю грузинскую землю измерить опять.

1951

ЗВЕЗДЫ

Солнце в море покатилось,
Опустилось —
Ни следа,
Словно пламя погасила
Черноморская вода.

Шар,
Пылавший при закате,
Так внезапно утонул,
Словно кто-то выключатель
Незаметно повернул.

Ночь окутала ущелье,
Расстелилась по земле,
Но над шахтами Ткварчели
Звезды вспыхнули во мгле.

Замигали,
Словно горстью
В небо брошены они,
Словно лампочек шахтерских
В штреке вспыхнули огни.

Над копрами заалело,
Над горами рассвело.
То душа земли горела
Небу черному назло.

Вон звезды падучей ясный
Огонек упал в простор,
Ну, а наши не погаснут:
Их питает сердце гор.

И, наверно, ночью поздней
Засветились в тот же час
На кремлевских башнях звезды,
Как над шахтами у нас.

1951


СИГНАХСКИЙ МУЗЕЙ

С друзьями расставшись у входа
(Где нет у нас только друзей!),
Знакомиться с прошлым народа
Вхожу я в Сигнахский музей.

Здесь шлем и кольчуга. Правее,
Легко отражая лучи,
Десятки веков не ржавея,
На бархате дремлют мечи.

Я радуюсь сказочным краскам
Старинных одежд и ковров,
Мне дорог в музее Сигнахском
Объемистый рог для пиров.

Люблю распознать гравировку
На стали дамасской меча,
На стали упругой и ковкой.
Что в битве была горяча.

Готов я о древнем герое
Раз десять послушать на дню,
И все же я время былое
С сегодняшним днем не сравню.

Я, с чувством глубоким и нежным,
Советский иду человек
По залам и комнатам смежным,
Где наш отражается век.

Я долго стою у портрета
Героя недавних боев,
Почти забывая, что это
Мой сверстник из наших краев.

Не рушил он замковых башен,
Не шпорил боков скакуну,
Но был он не менее страшен
Врагам, осаждавшим страну.

Пусть нету — так будет поэма,
А здесь я бы начал с того,
Что выше кольчуги и шлема
Повесил бы каску его.

1951


ДОЛИНА АЛАЗАНИ

Я ловлю ее глазами,
Но зигзагами, звеня,
Алазани, Алазани
Убегает от меня.

А долина за рекою —
Нескончаемый простор,
Спит в эпическом покое,
Разбрелася между гор.

Бесконечна, величава,
Горным солнцем зажжена.
Где берет она начало,
Где кончается она?

Говорят, на эти травы
Пепел с пламенем летел.
Говорят, что бой кровавый
Над долиною кипел.

Но не видел здесь я пепла,
Смерти след, кровавый след.
Зелень новая окрепла —
Я застал ее расцвет.

Говорят, что здесь когда-то,
За судьбу свою дрожа,
Как заплата у заплаты,
У межи была межа.

Но не видел я такого,
Я пришел сюда потом —
Разлеглась долина новым,
Ровным солнечным ковром:

Возле горного порога
Так добра и хороша,
Так распахнута широко,
Как народная душа.

Облака, за стаей стая,
Наплывают вдалеке,
Будто ненка застывает,
Морщится на молоке.

И бежит быстрее лани,
Холодна, неглубока,
Алазани, Алазани,
Наша горная река.

1951


СИГНАХСКАЯ НОЧЬ

Я Черному верен морю, его берегов приволью,
Когда, как ребенка в люльке, качает оно волну.
Люблю, когда в ранней дымке лежит оно, словно поле,
И глаз не хватает разом обнять его целину.
Люблю, когда солнце встанет и тысячами дорожек
Вдруг вытянется, сверкая, на синей его спине.
Люблю, когда злятся волны, покой берегов тревожа,
Да так, что луна, темнея, скрывается в вышине.
Люблю, когда волны кружатся цветастые, словно в пляске.
Я Черному верен морю. Я другом его зову.
Всегда в моем сердце живы все звуки его, все краски.
Гляжу на поля, а вижу море, как наяву...
Я встал на горе Сигнахской и замер в ночи безмолвно,
Плывут подо мной, навстречу идут высокие волны,
И Черное море дышит всего за шаг от меня.
Оставил его в Сухуми — и вдруг повстречался в Сигнахи,
Вот чудо! В Сигнахи не было моря во веки веков!
Но здесь Алазань врывается в долину во всем размахе,
Как Басла впадает в море, выйдя из берегов,
Вот так я с горы Сухумской на ширь безбрежного моря
Смотрел и следил за судами, что гладь воды бороздят.
А здесь я сквозь сумрак вижу: стоит под горою Цнори,
И тысячи глаз электрических оттуда в лицо мне глядят.
И теплый, но свежий ветер несет аромат чудесный.
Удался хлеб кахетинцам! Пшеница здесь — хоть куда!
Доносятся из долины моих товарищей песни,
И слышен в них гордый голос ликующего труда,
Я ветер ловлю и песню, я в дали гляжу и знаю:
Там колос, зерном набитый, клонится уже до земли.
Там почве томиться недолго под тяжестью урожая —
Выходят с зарей на поле комбайны, как корабли...

1951


РЕКА И МОРЕ

Сквозь горные кручи, ущелья, предгорья,
Змеей огибая крутые места,
Свергается с грохотом в Черное море,
Пугая природу, река Гумиста.

Внизу, не вмещаясь в глубокую чашу,
Вьет море о берег скалистой гряды,
И пьет оно речку холодную нашу,
Как будто — соленое! — жаждет воды.

Найдется ль ей место в бескрайнем просторе?
Ее заливает морская волна,
Теченье ее растворяется в море,
Но вечно живет и грохочет она!

И глохнет ущелье от вечного шума,
И рвется река, холодна и чиста.
Пусть сердится море и ропщет угрюмо —
Живет, не сдается, течет Гумиста!

И люди как будто заметили это
И речке однажды решили помочь.
С тех пор, проводами гудя до рассвета,
Горят ее волны, как звезды, всю ночь.

А море гудит, и реке угрожает,
И волны глотает в потоках огней,
Как будто ее за безделку считает
И, полное силы, смеется над ней.

В могуществе моря нельзя сомневаться,
Грозится и ропщет оно неспроста.
Но стоит ли морю над речкой смеяться?
Не так уж бессильна теперь Гумиста!

1951


БЕССМЕРТИЕ

У человека быть не может
Сознанья горестней, когда
Век, что ему отпущен, прожит,
А не оставлено следа.

Но вот, одна перед грозою,
Народу, родине верна,
Лишь краткий миг стояла Зоя,
И вечность ей в удел дана.

Не потому ль навек отмечен
В сердцах ее пример живой?
Не потому ль Гастелло вечен,
Олег бессмертен Кошевой?

Тому, кто в жизни знал высоты,
Кто жил для подвига, тому
Открыты вечности ворота,
Как говорили в старину.

1951


ЗЕЛЕНЫЕ ГЕКТАРЫ

Всю ночь не угасает электричество.
Как угольки, рассыпаны огни.
Их с вечера бессчетное количество,
Но утром засыпают и они.

В тот самый миг,
Когда на смену старого
Грядущий день зарделся из-за гор,
В тот самый миг,
Когда вполнеба зарево
Уже восток над городом простер,
Под первыми лучами просыпается
Здесь раньше всех Сухумская гора.
Росою умывается красавица,
Вся розовая, юная с утра.

И первыми предутренними птицами,
Волной холодноватою звеня,
Летят рыбачьи лодки вереницами,
Предвестницами трудового дня.

Они плывут, — а сзади над просторами
Рыбачья песня к городу плывет,—
И вдруг, сломав кильватер, разом в стороны
Расходятся,
Едва замедлив ход.

А волны,
Словно первою порошею,
Барашками покрылись на ветру,
Зеленые гектары огорожены
Рыбачьими сетями поутру.

Баркасы окликая недалекие,
Счастливый улыбается рыбак,—
Ведь сети,
Что недавно были легкими,
Тянуть-тянуть,
Не вытянуть никак!

Сегодня нас обрадует победами
Рыбачья закаленная семья.
Серебряными чистыми монетами
В сетях сверкает рыбья чешуя.

Поодиночке, строем или парами,
Где волн разбег стремителен и крут,
Волнистыми зелеными гектарами
Комбайны-лодки медленно плывут.

1951


ТБИЛИССКАЯ НОЧЬ

Люблю я ночь тбилисскую,
Где в окруженье звездном
Луна такая близкая
Над горным гребнем острым.

Где ветерок вполголоса
Нашептывает саду.
Луна рисует полосы,
Копируя ограду.

Где набережной звонкою
Шагаю над Курою.
Где волны с плоскодонкою
Увлечены игрою.

Где ярко освещенное
Не гаснет до рассвета
В ночи окно ученого,
А может быть — поэта.

Мигают окна,
Светятся,
Взобравшись на вершину,
Где ковш Большой Медведицы
Над нами опрокинут.

Где небеса бездонные,
Где вечно над тобою
Гудят цеха бессонные,
Как дальний шум прибоя.

Где звезды меркнут искрами
Над трубами завода...
Вся эта ночь тбилисская —
Предчувствие восхода.

1951


СТАРШИЙ БРАТ

Пускай у нас отец и мать
С тобою не одни,
Но на планете не сыскать
Родимее родни.

Пускай с тобою мы росли
Не в местности одной,
Пускай ты родился вдали,—
Но ты мне брат родной.

Когда впервые встретил я
Открытый, ясный взгляд,
Я понял:
Мы — одна семья,
И ты — мой старший брат.

Ты, много прошагав земель,
Ко мне пришел бойцом,
И на тебе была шинель,
Прожженная свинцом.

Я не забуду до седин:
В далеком том бою
Ты пролил кровь,
России сын,
И за Апсны мою.

И братьям, стынувшим во мгле,
Средь горя и тревог,
Всем угнетенным на земле
Ты, старший брат, помог.

Делился радостью своей
Ты с братьями в пути.
А в бой, под грохот батарей,
Пошел ты впереди.

Когда огонь объял наш дом,
Ты, не жалея сил,
Могучим русским огоньком
Огонь врага гасил.

Ты, русский брат,
Наш брат родной,
Загородил в бою
Своей широкою спиной
Всю братскую семью.

И не забуду никогда,
Пока дышу, живу,
Как всех республик города
Шли защищать Москву.

И нет на свете сил таких
Во всех концах земли,
Чтоб руки братьев боевых
Разъединить могли.

И в час великий За столом,
В огне победных звезд,
За брата старшего
Мы все
Подняли первый тост.

И загремел бокалов хор,
Как будто песни взлет,—
За отвоеванный простор,
За русский наш народ.

Звучало кубков торжество
В протянутых руках,
Как будто славило его
На разных языках.

1951


В НАШЕЙ ГОРНОЙ СТОРОНЕ

В нашей горной стороне
В битву и на труд
С молодыми наравне
Старики идут.

Годы им и седина
Не мешают жить
И огромный рог вина
Залпом осушить,

Догоняя на ходу
Молодых друзей,
Горы двигать на виду
У округи всей.

Может встретиться в горах
Человек ста лет,
Ты такого второпях
Не окликни: «Дед!»

Дедом зваться не привык
Этот человек.
Ну кaкoй же он старик —
Прожил только век!

1952


* * *

Собираюсь все сказать
Не спеша и по порядку.
Но приду — молчу опять,
Теребя над бровью прядку.

Вот из дому выхожу
Я с peшением, что ныне
Heпpeменно все скажу!..
Где слова?
Их нет в помине.

Мы увидимся едва,
Хоть готовлюсь целый день я,
Улетают все слова
От меня без промедленья.

Пальцы грею я в руках,
Хоть они и не застыли.
Мы опять о пустяках
Три часа проговорили.

Иль не любит слов любовь,
Повторенных многократно?
Или, может быть, без слов
Все тебе давно понятно?

1952


МОСКОВСКОЕ НЕБО

Здесь небо и синей и ниже,
Но на него смотрю,
И кажется — над морем вижу
Московскую зарю.

К вершине туча липнет ватой,
Но над горой плывет
Распахнутый голубоватый
Московский небосвод.

Рубинов отсвет в позолоте
Горит над головой —
Созвездие Кремля восходит
Не только над Москвой.

В Сухуми я, или в Тбилиси,
Или в дороге я —
Мне всюду видно в синей выси
Созвездие Кремля.

В каком ни находился б месте,
Но стоит вверх взглянуть —
То путеводное созвездье
Мой направляет путь.

Не только над Москвой восходит,
Не только над страной —
Оно к труду, к борьбе, к свободе
Зовет весь шар земной.

И тех, кто не бывал в России
И кто здесь родился,
Соединили голубые
Столицы небеса.

Ни от кого не загорожен
Московский небосвод —
Любому путнику поможет,
Коль к правде он идет.

Столицы голубые своды,
Что не обнимет взгляд,
Огромным знаменем свободы
Над миром шелестят.

И, несмотря на расстоянья,
Становится светлей
От их высокого сиянья
Всем людям на земле.

1952


ВОЛГА

Волга!
Где имя нашли такое?
Камешек волжский в руке держу...
Нет, мне не будет теперь покоя,
Если о Волге не расскажу.

Мне до истока идти далеко,
Где ручеек, а не синий вал.
Я б на колени стал у истока,
Влажную б землю поцеловал.

Волга!
Ты вся воплощенье силы,
Неукротимости,
Широты.
Разве бы где-нибудь, не в России,
Волга,
Могла бы родиться ты?
Чистая,
Тихая мирным летом,
Бурная,
Мощная по весне.
Русский характер я вижу в этом.
Русская сила в твоей волне.
В свете закатном — бела, как лава,
Голубоватая — чуть рассвет.
Русская песня.
Русская слава.
Длинная летопись русских побед.

Если случится на берег этот
Выйти хоть раз,
Навсегда уже
Чистое зеркало, полное света,—
Волжский разлив — унесешь в душе.

1952


* * *

Рук они не разомкнут шагая.
Их глаза и сердца горячи.
Сад навстречу, тропа золотая,
Золотые, как тропы, лучи.

Что-то шепчут, гуляя по саду,
Обошли все тропинки кругом,
И на старой скамейке их взгляды
Задержались. А думы — в былом.

Замолчали они отчего-то:
Вспоминается многое вновь,—
Но любовь ведь не смотрит на годы,
На сердца она смотрит, любовь...

Как звенели, звенели признанья,
Как горели, горели сердца,
Как казалось, что дню расставанья,
Словно веку, не будет конца...

Годы минули. Быстрые годы.
Много радости звонкой вдали...
Но любовь через все непогоды
Они в сердце своем пронесли.

1952


АБХАЗИЯ

Люблю я всю Абхазию мою,
Страна души она по праву.
Природа здесь, как в сказочном краю,
Народ хозяйствует на славу.

Здесь цепи гор, как стены крепостей,
И камни рощами покрыты.
Ее наряда нету зеленей,
В ней солнца круглый год избыток.

Сухуми, как невеста, ты возник,
Прикрыв платком зеленым взоры.
Шоссе, как белый жениха башлык,
Сухумскую обвило гору.

Цветы пьянят, как мед, и дышит юг,
Всей солью моря освежая,
Крик обезьян шалящих слышен вдруг,
Гостей тропического края.

Здесь северян, закончивших поход,
Я вижу, загорелых, гордых,
Сквозь горы проходящих каждый год.
Здесь место встреч, туристов отдых.

Люблю богатство наших деревень,
Полей колхозных даль без края
И сладкий стон земли в счастливый день
Под славной ношей урожая.

Там кукуруза крутит так усы,
Как урожаев знатный мастер,
Початки в блеске золотой красы
Несут в амбары плодородья счастье.

Там тянутся фруктовые сады,
Что серебром дождя омыты,
И черных слив, как пуговиц, ряды
Блестят, смуглянкою пришиты.

Не шарики на елках в Новый год,
Там цитрусы, как золотая вьюга.
Влюбленные, срывая с ветки плод,
Сквозь ветки ищут взглядами друг друга.

Там ольхи очень старые стоят,
Повиты лозами, как сетью.
И кто кого поддерживать тут рад?
Их браку минуло столетье.

Люблю плантаций чайных на ветру
Безбрежность. Чуть кусты качает.
Я быстрые люблю движенья рук
Девичьих — крылья белых чаек.

Люблю трудолюбивых, милых, тех,
Чей облик так пуглив и ласков,
По вечерам их песни, звонкий смех
И стариков абхазцев сказки.

Люблю Абхазию, чей облик нов,—
Все ново, от людей до быта;
Люблю я горы свадебных пиров,
Люблю игру лихих джигитов.

Люблю я новизну ткварчельских шахт.
Когда-то здесь охотник редкий
По малой нитке тропочки бежал
Да плакала свирель пастушья где-то.

Теперь здесь ярче слитков золотых
Потоком черным уголь льется,
Как скакуны на скачках мировых,
За вагонеткой новая несется.

Люблю ходить, где пропасти оскал,
Все выше, вдаль, чтоб сердце пело,
И где-то встретить у Багадских скал
Гостей далеких загорелых.

Мой путь все выше, к высям ледяным,
Их путь лежит в долины к морю.
Мой добрый край раскроет сердце им,
Амткел обнимется с Кодором.

А там, по Бзыби, где скала глуха,
Машины к Рице горным мчат проходом,
Где озеро как бурка пастуха,
Где льются Авадхары воды.

Люблю, как сын, Абхазию мою,
Не устаю ходить по ней, — такую
Ее, как цвет невянущий, пою —
Большой земли советской часть родную!

1953


НА СКАЧКАХ

Лыхненский двор народу полон.
Шум, говор, ржание коней.
Из ближних и далеких сел он
На скачки пригласил гостей.

Над ним простор небес безбрежных —
Прибой живой голубизны.
Направо горы в бурках снежных,
И море с левой стороны.

Вот зазвучал азар * старинный
Над строем всадников лихих,
На старт под шелест тополиный
Трибуны проводили их.

Красивы всадники на диво.
Сияет солнце, даль светла.
И скакуны нетерпеливо
Грызут, танцуя, удила.

Кто победит в соревнованьях —
Об этом спорят знатоки.
Поспешна юность в предсказаньях,
Неторопливы старики.

В борьбе вопрос решится спорный:
Кто заберет сегодня приз?
Дан старт! Раздался клич задорный,
И кони вихрем понеслись.

Вначале, скачку возглавляя,
Шел конь каурый впереди,
По вскоре лошадь вороная
Его сумела обойти.

Ее хозяин, парень бравый,
Секрет победы, видно, знал —
Он от безвестности до славы
За три минуты доскакал.

Затем джигит в папахе серой,
Клинка сжимая рукоять,
Помчался бешеным карьером
Искусство рубки показать.

Ходивший в рейды и атаки,
Видавший виды под огнем,
Он так сидел на аргамаке,
Как будто родился на нем.

Легко лозу рубивший с ходу,
Не мог джигит не знать того,
Что смотрят из толпы народа
Глаза любимой на него.

1953

1 Азар — песня всадника.


РОЖДЕНИЕ СТАЛИ

Не в пропасть летящая груда,
Не яростный горный поток,
Но что же? —
Глядел я на чудо,
На миг оторваться не мог.

А парень в спецовке потертой,
Что под нос бубнит «Сулико»,
Уверенный,
Будничный,
Гордый,
Командует «чудом» легко.

Как будто бы он перед нами
Свою демонстрирует власть.
Стальное вздымается пламя,
Но сталь еще не родилась.

Особым чутьем сталевара
Он знает и ловит тот миг,
А мы изнываем от жара.
О стали мы знаем из книг.

Сталь хлынет сейчас,
Но покуда
В печах ее клекот притих,
Как будто великое чудо
Сейчас совершается в них.

Мы видеть вокруг перестали —
Так жарко в цеху и светло,—
А парень
Рождение стали
Сквозь темное видит стекло.

Он видит сиянье пожара,
Бурливую слушает речь.
Исполнив приказ сталевара,
Вверх дном опрокинулась печь.

То ливень огня
Иль атака
Стремительных огненных брызг.
И сталь отделилась от шлака —
Теперь их пути разошлись.

Он смотрит немного устало
На пламени грозный размах,
И яркие волны металла
Играют на темных щеках.

За треском,
За пляскою пятен
Следит он спокойно:
Привык!
Ему, сталевару, понятен
Металла суровый язык.

1953


ЦИМЛЯНСКОЕ МОРЕ

В ушах рождается шум прибоя,
Брызги разбрасывает ветерок,
Черное море передо мною,
Яростно пенящееся у ног.

Ракушек волны еще не намыли,
Не Черное море шумит волной,
Самое юное море в мире —
Море Цимлянское передо мной.

Юное!
А погляди — бушует!
Хоть и исполнился год всего.
Хочет тарелку разбить большую,
В которую люди влили его.

Раз уже морем его назвали,
Во всем проявляет характер морской
И вспоминает теперь едва ли,
Что было оно когда-то рекой.

1953


МАШИНИСТКА

Все ее хозяйство не богато.
Поезд в степь ее привез к утру,
И палатка хлестко и крылато
Над столом забилась на ветру.

И она, усевшись деловито,
Папки поспешила развернуть.
Для удобства или так, для вида,
Столик пододвинула чуть-чуть.

Тишина копилась тут веками,
Но машинка, тишине грозя,
Под ее бегущими руками
Затрещала, заиграла вся.

Папку приготовила сначала,
Крупно отпечатала:
«ЦИМЛА»,
Первую страницу написала
И подшила первые дела.

И не просто дерзкая машинка
В нашей канцелярии стучит —
От палатки первая тропинка
К берегу цимлянскому бежит.

А потом, глубокий, словно кратер,
Котлован оставив позади,
Прошагает грузный экскаватор
С маркою уральской на груди.

И его огромные детали,
Несомненно, заслонят от нас,
Как в палатке буковки летали,
Сводками о стройке становясь.

Как ночей не спала машинистка —
Мы в газетах не прочли о том,—
Как она, к столу склонившись низко
Изредка дремала над листом.

Словно птицы зернышки клевали —
Пальцы то туда, а то сюда,
Будто подбирали на рояле
Первую мелодию труда.

Ей на стройке все здесь интересно.
И она горда, что раньше всех
Ей бывает каждый день известно,
Кто отстал, а у кого успех.

Имена строителей родные
Ей знакомы. И она вчера
Отпечатать списки наградные
В машбюро осталась до утра.

Сложит все бумаги на рассвете.
Тщательно рассортирует их.
И своей фамилии не встретит
В этих длинных списках наградных.

«Позабыли или не успели,
Там зато другие имена...»
В песне машинистку не воспели...
Впрочем, есть и песня —
Вот она!

1953


ДВА МОРЯ

Волны поют сразу два напева,
Смотришь левее,
Глядишь правей.
Синее море направо,
Желтое море налево.
Тропка бежит между двух морей.

Было недавно пустое поле
Пылью сухою заметено,
По, суховеи все переспоря,
Плещется море —
И не одно!

Шумом прибоя друг другу вторя,
Оба без края и без конца,
Здесь родились два огромных моря,
Будто два маленьких близнеца.

Стоило морю в степи родиться —
Степь,
Что веками его ждала,
Поторопилась воды напиться —
И желтым шумящим морем пшеницы
Навстречу синему морю пришла!

1953


* * *

— Любишь ли? — спросила... Как ответить?
Сколько б раз ни повторил подряд,
Но слова волнующие эти
Так, как в первый раз, не прозвучат.

Я живу, тех слов не повторяя,
Первый взлет их бережно храня:
Ты прочтешь в глазах моих, родная,
Все, что хочешь слышать от меня.

Что слова?.. Прошли и отзвенели.
А любовь по-прежнему светла.
В сердце мне глядела?
Неужели
Там себя заметить не смогла?!

1953


* * *

Темна и непроглядна ночь над Рицей —
Звезд не видать, и не блестит вода.
Такая ночь для путника — беда,
А мы мечтали: «Пусть она продлится!»

Одни, вдвоем, и больше ни души,
Во тьме мы вдоль ущелья шли по краю.
Лишь стук сердец мы слышали в тиши,
И шли, и шли, тропы не разбирая.

И замолкали волны в тишине,
Дыханье ветра становилось тише,
И листья замирали, чтоб услышать
Слова, которые ты скажешь мне.

Не замечая, мы ступали в воду,
Шли по намокшим сучьям и камням.
Пресытясь одиночеством, природа
Встречала нас и радовалась нам.

Потом рассвет, на нас с тобою глядя,
Все расцветил, вступив в свои права,
И даль встречала в праздничном наряде
День нашего с тобою торжества.

Замерзшая трава на солнце грелась,
А солнце так светило в ранний час,
Как будто самому ему хотелось
Соединить, сплести лучами нас.

Казалось, горы распахнулись настежь,
И ветер вдруг возник и улетел,
Как будто бы он весть о нашем счастье
Быстрей но свету разнести хотел.

1953


СУХУМИ

Я в дорогах прожил в сумме,
Может, несколько годов
И красивее Сухуми
Видел много городов.

Но, объехав четверть света,
Рассказать хочу о том,
Как зимой увидеть лето
Можно в городе моем.

В январе везде морозы,
Пляшет вьюга на дворе, —
Приезжай в Сухуми — розы
Расцветают в январе.

Голубого цвета воздух
Там над крышами плывет,
И роняет небо звезды
В море ночи напролет.

1953


МАЯКОВСКИЙ В ГОРАХ

Среди скал, маячивших в тумане,
Под ветвями бронзовой сосны,
В башлыках и бурках на поляне
У костра сидели чабаны.

Не спеша раскуривая трубки,
Коротая время досветла,
Обсуждали разные поступки,
Обсуждали разные дела.

Отливало пламя цветом меди,
Разговор тянулся, как тропа,
Будто здесь решалась в их беседе
Мира беспокойная судьба.

Время шло. Костер трещал с весельем.
Только вдруг примолкли старики.
Показался парень над ущельем,
Наизусть читающий стихи.

В них слова тона меняли, краски:
Был велик их смысл, и потому
От небес абхазских до багдадских
Мчалось эхо, разрывая тьму.

И сказал старик седобородый,
Среди гор проживший целый век:
— Он поэт и нашего парода —
Маяковский, русский человек.

1953


С ПЕРВЫХ ДНЕЙ

Двадцать первый.
Весна.
Гром, который — от взгорий до моря.
Рвали молнии небо
И снова сшивали прочней...
Гром, до моря который,—
Горящие воды Кодора!
И, от крови тяжелые,
Волны текли меж камней...
Победители в полночь
На берег взошли каменистый,
Где с винтовкой заморской
Убитый лежал меньшевик.
Опоясаны лентами,
Шли по селу коммунисты,
И светились патроны
От вспышек зарниц грозовых,
Из Абхазии дымные тучи
Уже уходили.
В бедной хижине — пацхе * —
В тот час родился человек,
Словно близкие выстрелы
К жизни его пробудили,
Обещая ему
Беспокойный и радостный век.
А заря поднималась,
Лучи простирая косые,
Навсегда отступала
Из нашей Абхазии мгла.
Это мирное утро
Пришло из Октябрьской России,
Это Партия
Вечное солнце ко мне принесла.
Бородатый солдат,
Уроженец далекой Рязани,
Оказался дружком,
Боевым побратимом отца.
В честь солдата по-русски
В тот день нарекли меня Ваней.
Это Партия дружбой
Связала людские сердца.
Я с годами мужал,
Восходя на крутые ступени,
Комсомольское племя
Встречало большие дела.
Это, землю меняя,
Вставали ряды поколений,
Это Партия новых бойцов
За собой повела.
А далекое детство
Бредет по тропинкам Кавказа,
Я иду коммунистом
И счастлив, шагая в строю,
Сознавать, что без Партии
В жизни не прожил ни часа,
Что она с первых дней
Осеняет дорогу мою.

1953

* Пацха - крестьянский дом.


ЯЗЫК ОКТЯБРЯ

Он держал не перо, а мотыгу
В заскорузлых крестьянских руках.
И лежала земля, словно книга,
Что не мог прочитать он никак.

И его, не как нынче, не к школе,
С детских лет из родного села
Бедняка в кукурузное поле
Неширокая тропка вела.

Хоть усердно работал — на диво,
Не щадила судьба бедняка.
Сколько лет он молчал терпеливо,—
Видно, правды не знал языка.

И однажды за русским солдатом,
Положившим терпенью конец,
Зашагал мой отец, как за братом,
Вслед за правдой пошел мой отец.

И пылало абхазское небо
Над огнем всколыхнувшихся сел,
Пусть отец мой за партою не был —
Боевую он школу прошел.

И в руках он уже не мотыгу,
А винтовку сжимает в дыму,
И земля, как раскрытая книга,
Каждой строчкой понятна ему.

В бой идя с батальоном ударным,
Новым чувством дыша и горя,
Там, в окопах,
С путиловскпм парнем
Изучил он язык Октября.

1953


КОМБАЙН

Степь. Комбайны. Голубые дали.
Свыклись мы с картиною такой.
Ну, а вы когда-нибудь видали,
Чтоб комбайн работал под землей?!

Вот, пласты клыками сокрушая,
Угольный комбайн — на полный ход...
И по транспортеру урожаем
Золото подземное течет.

Перед ним массивные громады —
Новый приступ! Больше, чем вчера,
Уголь — бесконечным водопадом,
Волны за волнами — на-гора.

...Ковыряла уголь год за годом,
Словно дятел, древняя кирка.
Черный уголь. Черные невзгоды.
Черная судьбина горняка.

Разве с прошлым может быть сравненье?!
Мы простились с участью раба:
Не с киркой — с комбайном в наступленье!
Черный уголь.
Светлая судьба!

1953


* * *

Лизало море темный мол,
А возле моря в светлом доме
Литературный вечер шел,
На нем поэты выступали.

Мой друг по книге и перу —
Тридцатилетний стихотворец —
Прочел стихи о том, как горец
Ведет машину поутру.

Второй прочел о варке стали,
А третий — про весенний сев,
Читал он громко, нараспев,
Но в зале многие зевали.

И вот, — я помню этот миг, —
Как, от друзей не скрыв волненья,
К трибуне подошел старик —
Поэт седого поколенья.

И стал читать он про любовь
Стихи, всем юношам на зависть,
Зал сразу ожил. Вновь и вновь
Аплодисменты раздавались.

1953


* * *

1

Лишь только в песнях горных
Мне до срока
С черкешенкой встречаться довелось.
Мы друг от друга жили недалеко,
Но долго шли дороги наши врозь.

И вот явилась женщина другая —
Единственная, верная одна.
Мы вышли в путь,
Любовь оберегая,
Поверив, что незыблема она.

И с той поры
Я не встречал рассветов
Под шум дождя у прибережных скал
Любовь и верность в юности изведав,
Я чувств иных не знал и не искал.

Одна любовь была мне всех дороже,
С ней вместе, безмятежно и светло,
Я вышел в путь. Я счастлив был. Так что же,
Так что же это вдруг произошло?

Минувшее виденье песни горной —
Черкешенка возникла наяву,
Неотвратимо, слепо и упорно
Я к ней стремлюсь.
Иду за ней,
Зову.

Я не был подготовлен к этой встрече,
Права моя любовь иль не права —
Но жизнь вошла со мной в противоречье,
Смешала дни и спутала слова.

Я говорю бессвязно и невнятно:
Остановиться... Вспомнить... Повернуть...
Но у любви
Дороги нет обратно,
И вспять не поворачивает путь.

И у кого прощенья попрошу я
За то, что свет погас в моем дому,
Когда любовь,
Лавиною бушуя,
Подкатывает к сердцу моему?

Мы оба на свиданье опоздали,—
И все-таки, как позднюю зарю,
За радость счастья в облаке печали
И за любовь тебя благодарю.

2

За окошком растет, зацветает черешенка,
Заплетает весенние косы свои,
И о чем-то поет молодая черкешенка —
Слышу голос любви.

Я сегодня ей высказал все, что я думаю,
Чем живу и на чем в этой жизни стою.
Рассказал, как люблю золотую беду мою,
Непонятную радость мою.

По весеннему саду проходит красавица,
Собирает цветы и поет.
К сердцу голос ее на лету прикасается —
И ответная песня стремится в полет.

Перед нею черешня цветущая клонится,
Я гляжу — и вскипает надеждой душа.
Но за это отплатит мне ночью бессонница,
Осторожной листвой за окошком шурша.

Вот оно, мое счастье тревожное, около
Промелькнуло, легко и светло,
Каблучками по мелким ступенькам процокало,
Затворило калитку и к морю ушло.

Если верное сердце любовью расколото,
Остается одно утешение мне —
Что не сделался жертвой душевного холода,
Что горел, и горю, и сгораю в огне.

1953


* * *

Димитрий Гулиа в гостях,
И там, где долы в росах,
С ним речь заводит о стихах
Пастух, сжимая посох.

Он говорит: — У нас, мой друг,
Слагают песни в поле.—
И запевает песню вдруг,
Знакомую до боли.

Окончив песню, молвит дед:
— Ты на меня не сетуй...—
Молчит по скромности поэт:
Он — автор песни этой.

1953


ГОЛОС СВИРЕЛИ

Овцы пастбище все застилают тучей.
Полководцем глядит молодой пастух.
На вершине горы — нет дозорных лучше —
Две овчарки стоят, напрягая слух.
Если камешки вдруг ветерок обрушит
Иль волною плеснет горный ручеек,
Каждый шорох ловя, вздрагивают уши,
Из-под шерсти блеснет золотой зрачок.
А пастух простор оглашает песней.
Отвечает ему только эхо с гор.
Но зачем же молчать, если интересней
С горным эхом вести долгий разговор?
Вдруг, свирель отложив, он глядит на горы,
На слепящий покров голубых снегов.
С горных пастбищ пастух вниз сойдет не скоро,
А в долине, внизу, ждет его любовь.
Полететь бы туда хоть на миг короткий,
Взгляд знакомый за ставнею угадав.
Только овцы плывут, белые, как лодки,
По зеленым волнам августовских трав,
Поглядеть бы туда сквозь туман молочный,
Заглянуть ненароком к ней во двор,
Постучать бы в окно... Только, как нарочно,
Между ними высятся громады гор!
И печально пастух за свирель берется.
Он поднимет свирель. Дрогнет тишина,
Не узнает никто, если трель польется,
Для кого эта трель и о чем она.
Вот знакомый напев возникает, чтобы
Горным эхом он был повторен стократ;
У любви пастуха свой язык особый,
И у песни его свой особый склад.
Приподнимет ее ветерок повыше,
Закружит, налетит с четырех сторон.
И затихнет напев, вот уж еле слышен,
Ни людей и ни птиц не коснется он.
Только в доме одном, распахнув оконце,
Встанет девушка. Даль перед ней тиха.
Но весь мир для нее — облака, и солнце,
И цветенье кустов — это песнь пастуха.

1953


* * *

Снег кружится каруселью звездной,
И сосульки словно чурчхела *.
«Стала внучка возвращаться поздно —
Подросла!»

Бабушка, укутанная шалью,
На крыльцо выходит в третий раз.
Вдруг увидела — за снежной далью
Пара под сосною обнялась.

Холод лютый.
Резкий ветер встречный.
А они стоят,
Смешной народ!
А зима наряд им подвенечный
Из снежинок серебристых ткет.

Двое молодых стоят — отрада!
Парень строен.
Девушка под стать.
Только бабушке по чину надо
Пожурить,
Поохать,
Поворчать!

Сковывает холод, проникая
Под платок.
Сосульки — чурчхела.
Маленькая внучка — вон какая,
Подросла!

И ворча, что «холодно и поздно»,
Бабушка уходит, семеня,
Позабыв, что юным в час морозный
Жарко без огня!

1953

* Чурчхела — орехи в сладком виноградном сусле.


ВРЕМЯ И ЛЮДИ

Ты была мимолетной и скудной —
Кто глядел на секунду одну?
Только стала просторней секунда
В наши дли, чем была в старину.

Прежде мелкой считалась частицей,
Не входила в расчет никогда.
По сегодня секунда цениться
Стала нами как мера труда.

Без простоев сумела бригада
Каждый миг обессмертить трудом.
А хронометры старые надо
В наше время отправить на слом.

Не скажи, что она «пролетела»,—
Ведь отчизна шагнула вперед.
Подсчитай, погляди — сколько дела
Совершил за секунду народ.

И какую прошел он дорогу...
Да, секунда в почете у нас,
Раз недаром прошла,— ведь немного
Коммунизма приблизила час.

1953


* * *

Нет, не чувствовал я жажды,
Когда вечером однажды
Шел, забыв про все дела,
Вдоль абхазского села.

По пути я в чей-то двор
Ненароком бросил взор.
Вижу — гений красоты
Поливает там цветы.

Заикаясь от волненья,
Я сказал: — Прошу прощенья!
Жажда жжет меня, как рана.
Мне б водички полстакана.

Незнакомка улыбнулась,
В дом вошла, затем вернулась,
И взамен воды она
Предложила мне вина.

Ну и жажда! Пью и пью,
Сам себя не узнаю.
Но, клянусь, не от питья
Захмелел в тот вечер я.

В голове поплыл туман.
На тропу упал стакан.
Он упал — и, как назло,
Сразу вдребезги стекло!

А красавица смеется:
К счастью, мол, посуда бьется.
Говорит мне: — Заходите,
Если пить вы захотите!

1953


* * *

Пусть она — какая ж в том обида? —
Красотой не ослепит вам глаз.
Есть красивей девушки. Я видел —
Лучших нету, уверяю вас!

С чем сравнить мою мне дорогую?
Все слова забыл я, как назло.
Ничего придумать не могу я,
Что ее напомнить мне б могло.

Нет у милой кос тяжелых, гладких,
В волосах ни искры, ни огня,
Русые коротенькие прядки
Намертво опутали меня.

Нет, не выхолены руки ленью,
Пальцы не белы и не тонки,
И меня, ей-богу, в исступленье
Может привести прикосновенье
Загорелой дорогой руки.

Нет в ее глазах волшебной силы,
В них не голубеет бирюза,
Но они меня навек пленили,
Значит, хороши ее глаза.

Что еще могу о ней сказать я?
Милая проворна и ловка,
И к лицу ей ситцевое платье,
Может, больше, чем другим шелка.

Пусть и не заметите покуда
Вы ее среди подруг в кругу,
Ну, а я гляжу и не могу —
Лишь она передо мною всюду!

1953


ДЕВУШКА-ПОЧТАЛЬОН

Может, вы еще в постели,
Если день воскресный,
Может, сон не доглядели
Самый интересный.

А она уже шагает
По дороге в горы.
Ей услуги предлагают
Пареньки-шоферы.

Ничего она не слышит,
С песенкой задорной
Поднимается все выше
По тропинке горной.

Там,
В селении абхазском,
Множество народа —
Кто с надеждой,
Кто с опаской
Ждет ее прихода.

Но напрасны опасенья.
Входят с нею вместе,
Точно с ласточкой весенней,
Радостные вести.

От ее волшебной сумки
Многое зависит.
Сколько в ней она за сутки
Доставляет писем!

Навещает дом за домом,
Не проходит мимо.
Кто-то шлет привет знакомым,
Поцелуй любимой,

Кто-то срочной ждет депеши
Целую неделю —
Всех обрадует, утешит,
Лишь себя обделит.

Оттого и ноет тяжко
Девичье сердечко.
На глазах она, бедняжка,
Тает, словно свечка.

Извелась, как от недуга,
Тут-то стало ясно:
Ждет она письма от друга,
Только все напрасно.

Ведь живет он недалеко,
Оттого по почте
Не прислал ей ни намека,
Ни единой строчки.

Ей от этого не легче,
Что любимый — рядом.
Удостоит ли при встрече
Хоть единым взглядом?

Может, он по этой части
Избалован очень?
Или собственного счастья
Замечать не хочет?..

1955


СЕРДЦЕ ЖАГУ

Ему, по убеждению друзей,
Давно перевалило за сто лет.
Зайдите в краеведческий музей —
Там на стене висит его портрет.

Толпится любознательный народ
Перед портретом старого певца:
Всем кажется — вот-вот и запоет
Волшебница его — апхиарца *.

Но сам Жагу не рад такой судьбе.
И я вполне понять его могу —
Недаром говорит он о себе,
Что стал «музейной редкостью» Жагу.

С апхиарцой любимою вдвоем
Он поспевать за жизнью не отвык.
Вот почему о возрасте своем
Не любит заговаривать старик.

Пусть у него морщины на лице,
Но разве же не молод сердцем тот,
Кто, душу бередя апхиарце,
Сегодня песни новые поет!..

1955

* Апхиарца — абхазский музыкальный инструмент.


* * *

Цветет мимоза под окном,
Душиста и нежна,
Напоминая всем о том,
Что на дворе весна.

Под вечер мне всего милей
Те несколько минут,
Когда туман плывет с полей
И девушки идут.

Я слышу их веселый смех
И бойкий разговор.
И слишком долго, как на грех,
Гляжу через забор.

Меня легонько за рукав
Ты тронешь, как во сне,
И, ветвь цветущую сломав,
Протягиваешь мне.

Цветы как выводок цыплят...
— Не правда ль, хороши? —
Я соглашаюсь невпопад,
Но, право, от души.

А ты встаешь из-за стола,
Сдержав себя с трудом...
Ужели ревность забрела
Непрошеной в наш дом?..

1955


* * *

Спит наш город сладким сном.
Огоньки погасли.
Мы пошли ловить вдвоем
Звезды в речке Басле.

Только нам не повезло —
Небольшое горе...
Где-то дышит тяжело,
Точно буйвол, море.

Где-то властвует луна
В сумасшедшей выси,
И не дрогнет ни одна
Ветвь на кипарисе.

Все уснуло до зари.
Гаснут звезд огарки.
Только светят фонари
В опустевшем парке,

Неизвестно, для кого
Светят что есть мочи,—
Коротки и без того
Для влюбленных ночи!..

1955


НОВОГОДНЕЕ

О, время! Рождаются дети,
За домом рождается дом.
Для жизни живем мы на свете,
Для новых годов мы живем.

О многие новые годы,
Вам вечная юность дана!
Стареют деревья и горы,
А ты молодеешь, страна!

Пою я об этом, об этом,
Пусть дружба из окон глядит,
Пусть речи становятся светом,
Пусть колос о колос гудит.

Иду по земле я сегодня,
Средь разноплеменной семьи...
Доверчиво снег новогодний
Садится на плечи мои.

1956


* * *

Лопочет в листве
Ветерок-говорун.
И нежные пальцы
Касаются струн.

Прильнувши покорно
К девичьей руке,
Поет ачангур *
На родном языке.

Я девушку эту
Увидел впервой.
Глаза — как озера,
Манят синевой.

Как будто бы
Сердца коснулась она,
И дрогнула в сердце
Живая струна.

С улыбкой счастливой
Гляжу на нее,
И вторит ей чуткое
Сердце мое.

1955

* Ачангур — музыкальный инструмент.


ДОЖДЬ

Дерева затрепетали,
Застонал и дрогнул лес,
Громом разорвало дали,
Капли первые упали
С тесно сдвинутых небес.

И под этим небом черным,
Гривы разметавши врозь,
Двинулись на берег волны,
И из глаз, слезами полных,
Покатилось, полилось.

Хлещет по лесам окрестным,
По лугам и по полям
Долгожданный дождь чудесный —
То кувшин небесный треснул
Пополам.

То веселый праздник начат:
Гром бушует в облаках.
Свою радость дождь не прячет —
Вон он пляшет, вон он скачет,
Вон он ходит на руках.

Возвращая жизнь деревьям,
Возвращая жизнь садам,
Как волшебник в сказке древней,
Дождь проходит по деревням,
Дождь летит по городам.

Под густой завесой влажной,
Чуть губами шевеля,
Умиравшая от жажды
Воду пьет травинкой каждой
Благодарная земля.

Ну, еще сильнее брызни!
Грянь громами, небосвод!
Слава жизни, слава жизни!
По моей большой отчизне
Дождь идет, дождь идет.

1959


МОЙ БЕЛЫЙ КОНЬ

Был он милей всего
Того, что было мне мило.
Звонкое ржанье его
Утрами меня будило,

Было началом дня,
Было счастьем и светом,
И, оседлав коня,
Я состязался с ветром.

Солнце лугов и гор
На щеки ложилось густо.
Отец был безмерно горд,—
Наездник растет искусный!

Мчался мой конь шальной,
Словно стрела из лука.
Время тому виной,
Что выпала нам разлука.

Белый, белый мой конь,
Полно ржать у окна!
Память детства не тронь,
Пусть тихо уснет она!

Но где бы мысль ни была,
Где бы она ни летала,
Слышу — звенят удила
Обиженно и устало.

Память всегда со мной.
Белый, меня прости,

Ныне араш * стальной
Друг и опора в пути.

Уже не моя рука
Белую гриву гладит!
Милый, зачем тоска,
Сердце с такой не сладит!

Белый, белый мой конь!
Жизнь высотой полна!
Память детства не тронь!
Пусть тихо уснет она.

1959

* Араш — легендарный конь в абхазском фольклоре.


ПЕСНЯ ОБ АБХАЗИИ

Пою тебя. Опять влюбленным словом
Хочу людские тронуть я сердца.
Опять меня влечешь ты чем-то новым,—
Иду, иду — дороге нет конца.

И путь твоих рабочих повторяю
Я с агрономом в поле по утрам,—
Абхазия! Всего себя вверяю
Твоим делам, заботам и ветрам!

Мала на карте ты. Меж облаками
Мала вот так же новая луна.
Но так всегда с хорошими стихами:
Малы — а необъятна глубина.

Пойду на берег — море бьется жарко.
— Летим со мной! — рокочет на бегу.
И полетел бы, да расстаться жалко,—
Стою, стою на милом берегу.

Бьет в парус ветер, друг абхазцев гордых,
Безбрежность расстилается, маня,
Но слышу я и звон речушек горных,
Бамбуковые рощи ждут меня...

Страна, веселым солнцем залитая,
Принявшая Октябрьскую зарю,—
Абхазия, отчизна золотая,
С твоих нагорий я на мир смотрю!

Здесь первые шаги мои, и сказки,
И первый трепет в сердце молодом.
Любовь к тебе от матери-абхазки
Впитал я с материнским молоком.

Впервые здесь я видел мира краски,
Здесь первой песней зазвенела грудь,
Когда запел — запел я по-абхазски,—
Отсюда начался поэта путь.

Да будет путь наш мирным и спокойным!
Я твой поэт, я твой влюбленный сын.
Но если даже в малом недостойным
Я окажусь седых твоих вершин,—

Пусть для меня весь мир во тьме потонет,
Ты ослепи меня своей рукой.
И пусть любая мать меня прогонит,—
Такой зачем я матери другой?!

1961


МОЕ ГОРНОЕ СЕЛО

Где небо птицам непокорное,
Где речка чистая бежит,
Мое село высокогорное
На склонах гордых гор лежит.

Село, кровинкою любою
Твои повадки мне даны,
Как дерево с землей, с тобою
Корнями цепко сплетены.

Прощаться нам с тобой не надо,
Ты как маяк в моем пути.
Мое село — моя отрада,
Над сыном солнечно свети!

Ты мне дорогу указало,
Зарю, с которою горю.
Ты те слова мне подсказало,
Что я доныне говорю.

За белый лист берусь я снова,
Сажусь у темного стола,
Чтоб слава множилась родного,
Простого, милого села.

Прощаться нам с тобой не надо,
Ты как маяк в моем пути.
Мое село — моя отрада,
Над сыном солнечно свети!

Здесь жизнь и жизни оправданье,
Не нужно мне иных услад.
Мое село — мое желанье.
Мое село — цветущий сад.

Мои слова летят с ветрами,
И оттого они легки,
Что я повсюду сердцем с вами,
Односельчане, земляки!

Прощаться нам с тобой не надо,
Ты как маяк в моем пути.
Мое село — моя отрада,
Над сыном солнечно свети!

1961


ПОД ИВАМИ ПХЕНЬЯНА

ЧИТАЮ ПО-АБХАЗСКИ

К трибуне я иду не без опаски.
Внимательны корейцы и тихи.
А я стихи читаю по-абхазски,
Как будто я читаю не стихи,
А водопадов гул и грохот моря,
Стук топоров, гудение пиров,
Рев тракторов, и шелесты нагорий,
И тихий треск пастушеских костров.
Язык абхазский, здесь, в стране далекой.
Пришел ты вновь на помощь, как отец.
Ты в моей жизни — горная дорога
К вершинам человеческих сердец.
Дыша аджикой и морскою солью
И Гумистой * взволнованной дыша,
Звучит, насквозь просвечен горным солнцем,
Язык мой — моя совесть и душа.
Читаю я. Не надо перевода!
Забыл я свой первоначальный страх.
Язык гортанный моего народа
Звучит в Корее на моих устах.
Язык абхазский, зелен ты и снежен.
Мой стих, ты будь достоин языка,
Который дал тебе такую свежесть,
Как свежесть утра или родника!
Я вижу гор далеких очертанья.
Мой голос из Кореи слышен там
Сухумским пальмам, лозам Ачандары,
Пицундским соснам, смуглым рыбакам.
Корейцы смотрят добрыми глазами.
В сердца стучусь я, как в дома друзей...
Так я в Корее выдержал экзамен
На языке Абхазии моей.

* Гумиста — река в Абхазии.


ПЛАКУЧИЕ ИВЫ ПХЕНЬЯНА

Плакучие ивы Пхеньяна
В сверкающие ручьи
Склоняют благоуханно
Зеленые косы свои.

Гляжу сквозь дымок папиросы,
Как, ими осенена,
Венком свои черные косы
Несет кореянка одна.

В смешении листьев и света,
Где знойная летняя лень,
По теням узорным от веток
Проходит она, словно тень.

Ей ивы бормочут певуче.
Неверно название ив!
А если они и плакучи,
То слезы от счастья у них.

Те ивы, ветвями качая,
Дыша, как сама благодать,
Прохладу вбирают ночами,
Чтоб девушке утром отдать.

Трепещут они осиянно,
Когда она гладит листву.
Простите, я ивы Пхеньяна
Плакучими не назову...


ЧЕНЛИМА *

Ченлима, дивный конь
Из прекрасного сна,
Твой полет, твой огонь
Создала вышина.

Ты ведь сказкой рожден?
Но звучит звон подков...
Иль броней огражден
Ты от пыли веков?

Не тебе ль я доверил
Восхищенье свое?
Раньше в сказку не верил,
Нынче принял ее.

Ты в той сказке летал,
Резал гривою воздух.
Ты в той сказке сметал
С неба зоркие звезды.

Небо скучным вдруг стало,
Ты на землю слетел.
Натворил ты немало
На земле чудных дел.

Перепрыгнул ты море,
Пролетел ты над бездной,
Люди падали в горе,
Ждали кары небесной.

Но цветок расцветал,
Где легла твоя тень,
Из следов вырастал
Корень жизни женьшень.

В песне старой воспета
Красота твоих крыл,
Чувство неба и света
Ты людям открыл.

Моему поколенью
Твоя поступь под стать,
Подогнул ты колени,
Дал себя оседлать.

И легка тебе служба
Такому народу,
Крепнет верная дружба
Сильней год от году.

Люди песне подтянут,
Что сейчас я пою.
След из сказки протянут
По нашему дню.

Землю стылую греет
Новых песен костер,
Оглянись на Корею,
На свободный простор!

Мчись все выше и выше,
Мни ковер голубой,
В состязание вышла
Мысль людская с тобой.

Умножай свою скорость,
Убыстряй свой полет,
Видишь, новая поросль
За нами встает.

Конь сверкает крылами
И копытами бьет!
Славит время делами
Созидатель народ!

* Ченлима — волшебный крылатый конь в корейской мифологии. «Движение Ченлима» — трудовое движение в демократической Корее, котopoe символизирует строительство новой жизни темпами под стать полету крылатого коня.


ГОРЕЦ ПОДНИМАЕТСЯ В ГОРЫ

Все выше, выше! Так знакомо
Льнет влажный ветер к волосам!
Я — горец, я и здесь как дома,
В горах Алмазных — Кымга-Сан.

Неужто здесь я прежде не был?
Во всем — величье и покой.
Вот поднимусь еще — и неба
Коснусь, как потолка, рукой.

Все выше, выше! Небо ало,
Темнеет облачная вязь,
И солнце прячется за скалы,
Пришельца дерзостью смутясь.

Крутые горные дороги,
Нет вас дороже и милей:
Не зря трудил я с детства ноги
В горах Абхазии моей!

Я вверх карабкался упорно,
Задор мальчишеский не гас...
Здесь горы высоки, бесспорно,
Но ведь не ниже и у нас!

К чему пустые разговоры?
Они — помеха нам в пути.
Я — горец. И, увидев горы,
Не мог на них я не взойти.

И, верный сын родного юга,
Здесь, в новом для меня краю,
Я на вершине песню другу
Свою, абхазскую, спою!

1961


БЗЫБСКИЙ ПАСТУХ

Непогода над Бзыбью плачется,
Будто бури сошлись на сход...
Скот напуганный в скалах прячется,
Пропадает хозяйский скот.

Небо, глотку раскрыв могучую,
Целый день плевалось водой.
Гром грохочет под черной тучею,
Руки молний грозят бедой.

А подпаску шестнадцатилетнему
Так в беде одному тяжело!..
Бзыбский мост перейти б успеть ему,
Чтоб па помощь позвать село.

Он напугай... Плетями выучен:
Коль одной не хватает козы,
А народ в этот час не выручил,—
От хозяина жди грозы!..

Вот и мост. Он к нему устремляется,
Дождь сечет его в три ручья...
Но из тьмы ему в грудь упирается
Одноглазое дуло ружья.

— Ты куда? Отвечай подробнее...
(Шашка. Маузер. Морда коня.)
— Люди добрые, люди добрые,
Я пастух, пропустите меня.

— Как фамилия? Кто родители?
— Я без матери, без отца...
— Знать, тебя, сирота, обидели?..—
Подобрело лицо бойца.

— Не робей! Нынче время новое —
Из князей вышибаем дух!.. —
Поднял парень ружье кремневое,
Клятву верности дал пастух.

В этот бой он пошел уверенно,
За народную бились власть.
Бзыбь свой бешеный бег умерила:
Кровь густая в нее лилась.

Даже враг приметил удалого,
Мало он успел на веку —
Вражья пуля в висок ударила,
Сделал шаг — и упал в реку...

...Греет солнце — горячее, близкое,
Небо зеркалом ясным блестит.
Распахнулось ущелье Бзыбское,
Гордый беркут над ним парит.

Смотрит небо глазами синими,
Всей земле оно шлет привет...
Не осталось от парня имени,
Даже камня могильного нет.

Но казалось в горах не однажды мне,
Когда солнце касалось круч,—
Сердце воина, жизнь отдавшего,
Превратилось в солнечный луч.

И весной, когда пахнет травами
И поют старики «Кераз» *,
Бзыбь, косу расплетая в трауре,
Вспоминает его всякий раз.

О любви поет и о мужестве
И, прирученная давно,—
Как ладонь побратима, дружески
Все свое раскрывает дно.

И форель по реке, вся в крапинках,
Вверх, как птица летит, легка...
В красных крапинках — будто в капельках
Крови павшего батрака.

1961

* «Кераз» — песня абхазских революционеров.


У КАМИНА

К. Симонову

Ночь подслушивала нас.
И камин в соседстве с нами.
Ты меня той встречей спас
От дурных воспоминаний.

В споре трескались дрова,
И летели искры дробью.
Как мне дороги слова,
На которые ты добрый.

Верный искренности их,
Я хочу постичь заране
И молчанье дум твоих,
И добро твоих признаний.

Ты хозяин тем словам...
Что задумал, все исполнишь.
Свое сердце пополам
Ты делил со мной в ту полночь.

Сколько дней уже прошло,
Но к беседе не остыну.
И от дружбы мне тепло,
Как в ту полночь от камина.

Снова слышу голос твой.
Говорю, а не перечу.
А рассвет над головой
Тих и ясен, как та встреча.

1962


ВНОВЬ ЗАЖИЛИ ЛЮДИ

Ничего от вас скрывать не буду.
Посмотрю — и не сдержать слезы.
Поле это — как пустое блюдо —
Ни цветка на нем и ни лозы.

Проходили годы.
И, как прежде,
Не цвела на этом поле жизнь.
А в душе его таилась нежность.
К ней бы только руки приложить.

...А сейчас смотрю — глазам не верю.
Ожила пустынная земля.
Кипарисы возле каждой двери.
И к лозе склоняется заря.

Еду я к друзьям дорогой сельской.
Есть у нас обычай на миру —
Если в дом приходит новоселье,
Гость нежданный — к счастью и добру.

Не узнать мне этих далей старых.
Сколько понастроено жилья!
Я не знаю, сам ли тут останусь,—
Сердце в песне оставляю я.

1962


БЕССОННИЦА

Снова идет бессонница
И зажигает высь.
Снова за словом гонится
Упрямая моя мысль.

Но слово характер имеет
От роду злой и шальной,
Оно убегать умеет
Девушкой озорной.

О слово, тяжелое слово,
Ляг на мою ладонь!
Ты жизни моей основа,
Жаркого сердца огонь!

Ты лишь тому отдаешься,
Кто себя отдает.
Ты надо мной смеешься,
Но время мое придет!

Ты ненавидишь спящих,
Видишь, не сплю давно.
Сколько их, звезд, глядящих
С неба в мое окно?

Каждая словом станет —
Звонким и золотым...
Скоро уж ночь устанет,
Будет небо пустым.

1963


«КАК МНОГО ДЕВУШЕК ХОРОШИХ...»

Да, много их, и каждая красавица,
Но пусть их будет больше в сотни раз,
Хоть мне уж замечать не полагается
Ни алых губ, ни темно-карих глаз.

Вся красота в их облике сливается.
Кто поручил им сердце удивлять?
А впрочем, мне уже не полагается
Подобные вопросы задавать.

Ходите только парами, красавицы,
О, ради бога, только не одни,
Хоть мне давно уже не полагается
Припоминать свои былые дни.

Зачем ваш взгляд теперь с моим встречается?
О, если вдруг придет ко мне беда —
И я влюблюсь, а мне не полагается,
И не раскаюсь в этом никогда?

1963


ЛЮДИ МИРА

Люди, о люди! На мирной планете
Всем вам хочу пожелать долголетья!
Верю я в жизнь без конца, без предела,
Так отстоим ее правое дело!

Разве лишь крови земля наша хочет?
Ждет, чтоб ее растерзали мы в клочья?
Нужен наш пот ей для золота нивы,
Солнце, луна, рек великих разливы.

Род человеческий был и пребудет,
Бдительны будьте, о мирные люди!
Если мы сами свой мир уничтожим,
Кто же от этого выиграет, кто же?

В небе темнея, одна другой круче,
Кровью пропахнув, сгущаются тучи.
Чтоб синеве лишь сиять в небосклоне,
Тучи мы эти рассеем, разгоним.

Что бесконечней вселенной и краше!
Парни летят быстрокрылые наши
В космоса тайны дорогой открытий,
Мысли быстрее летят по орбите.

Первые в небе хозяева стали,
Не для захвата космической дали,
В космосе мирном, давайте, как братья,
Люди, трудиться, всем места там хватит!

1963


ЛАСТОЧКА

Ласточка, ты прилетела ко мне,
Крылья твои мелькают в окне.

Полной грудью сегодня вздохну,
Ты принесла мне на крыльях весну.

Громко в трубу золотую трубя,
Солнце встает и встречает тебя.

Солнце и ласточка, снова вдвоем
Вы озарили заждавшийся дом.

Будь же хозяйкой в дому у меня,
Провозглашай наступление дня.

Все эти месяцы будь ты со мной —
Дом этот мне и тебе родной.

Осень неслышно к нам подошла,
Осень сады и леса подожгла.

Ты улетаешь, но что мне грустить,—
За море ты улетаешь гостить.

Буду я ждать дождливой зимой
Час твоего возвращенья домой.

1963


ПОДАРОК

О, эта ночь, эта звездная ночь!
Пусть осветит ее свет наши лица!
Нам с ней отныне расстаться невмочь,
Пусть она льется, пусть она длится!

В наших сердцах мы укроем ее,
Нежного моря ласки запомним,
Наше житье, наше бытье
Этим счастливым сияньем заполним.

Как я хотел тебе высказать, светлой,
То, что меня ожиданьем томило!
Каждая песня была уже спетой,
Каждое слово слышанным было.

Разве влекло меня слово пустое?
Нет, я хотел отыскать для тебя
Слово высокое, слово простое,
Что говорится любимой любя.

То, что не кинешь налево-направо,
То, что укроет крылом от тоски,
Только оно отлетало лукаво
Птицею легкой от быстрой руки.

Целую ночь, на беду и на горе,
Путался в мыслях я снова и снова,
И подарил я тогда тебе море,
Море ж сказало то самое слово.

1963


Я НЕ РЕВНУЮ

Вот я смотрю на такую родную,
Знаю — любимой несвойственна ложь.
Я не ревную, совсем не ревную,
К этому повода ты не даешь.

Но отчего так порою тревожно
Наше с тобой, дорогая, житье?
Разве так можно, разве так можно
Людям испытывать счастье свое?

Нас не коснулся позор пересуда,
Ладной, красивою парой слывем.
Эти раздумья зачем и откуда,
Если мы любим и если вдвоем?

Только без дыма огня не бывает,
Только напрасно не шутят с судьбой...
Может, любовь наш порог забывает?
Может, разлука грозит нам с тобой?

Эти тревоги и эти волненья
Я разгадать и осмыслить хочу.
В сердце своем затаил я сомненья
И одиноко хожу и молчу.

В доме беда затаилась до срока,
Как нам ей черные крылья связать?
Кажется мне, что и ты одинока,
Только не хочешь об этом сказать.

Вот я смотрю на такую родную,
Знаю, что в мире не будет родней...
Я не ревную, совсем не ревную,
Видимо, эта печаль посильней.

1963


СКАКУН

Скакуна не запирайте,
И напрасно не пугайте,
И чужому не давайте
В руки повод золотой.

Одного скакун желает —
Сам хозяин пусть седлает,
Гриву длинную ласкает
Осторожно и легко.

Среди праздников и буден
Пусть хозяин чутким будет,
И тогда заметят люди
Стать и норов скакуна.

Он легко земли коснется,
Сердце в радости забьется,
Приза первого добьется
Удивительный скакун!

Будет даже незнакомо
Поражение такому,
Ваш скакун по ипподрому,
Словно пуля, пролетит!

Скакуна держите в холе,
Выпускайте чаще в поле,
Ничего дороже воли
Для него на свете нет!

Скакуна не запирайте,
И напрасно не пугайте,
И чужому не давайте
В руки повод золотой!

1963

СПЛЕТНЯ

Где-то сказали что-то,
Это услышал кто-то,
И пошло, покатилось,
Выбежало за ворота,
Всех нас в себя втянуло,
Вроде водоворота.

И разрослось безмерно,
Завистью дышит и злобой.
Кто ж это начал первый?
Как же, найдешь, попробуй!

Вслед за весною лето,
Снег за жарою летней,
Вслед за ночами рассветы.
Вслед за сплетнями — сплетни.

Нету от них покоя,
Входят к нам они смело.
Вот ведь дело какое —
Очень плохое дело.

Ты не виновен в этом.
Я не виновен в этом.
Словом, никто не виновен —
Сплетня живет при этом.

Ты обо мне услышишь
И не прервешь рассказа.
Ты о себе услышишь
И возмутишься сразу.

Я о себе услышал
И возмутился сразу
И обронил о ком-то
Не самую добрую фразу.

Так вот мы все возмущаемся —
К сплетням и возвращаемся,
В грудь себя ударяем,
Сплетни те повторяем.

Вслед за весною лето,
Снег за жарою летней.
Вслед за ночами рассветы.
Вслед за сплетнями — сплетни.

Нету от них покоя,
Входят к нам они смело.
Вот ведь дело какое —
Очень плохое дело.

1963


МАТЬ БЕСПОМОЩНА В ПОСТЕЛИ

Движет время еле-еле
Стрелки старые вперед...
Мать беспомощна в постели
Вот уже который год.

Радость дом ее забыла.
Жизнь давно ей не мила.
Сына молоком вспоила,
Сыну силы отдала.

Сына светлого ласкала.
На дорогах ни следа...
Путь хороший указала,
Да пошел он не туда.

Где же ты, ее забывший
Утром, вместе с зыбким сном,
Кров родимый разлюбивший
И деревья под окном?

Изменивший крови, краю
И большой его судьбе,
Преуспел ты в жизни, знаю,
Не до матери тебе.

Где ты ходишь, чем ты дышишь,
У друзей каким слывешь?
Стонов матери не слышишь,
Даже писем ей не шлешь.

У нее погасли очи,
Думы горе обожгло.
Интересно, между прочим,
Где растратил ты тепло?

То тепло, что взял когда-то
У любви ее большой...
Иль морозы виноваты,
Что совсем остыл душой?

Нет у матери покоя,
Дни ее совсем пусты,
Только сердце ноет, ноет.
Может, лучше б умер ты?

Скоро ночь родную скроет.
Скоро высохнет слеза...
Кто же матери закроет
В смертный час ее глаза?

1963


БЫЛ У МЕНЯ ДРУГ...

Хороший друг был у меня когда-то,
Сейчас такого мне б найти, ребята!
Он все мое заполнил существо,
Я жизнь свою не мыслил без него.

Когда я с ним, бывало, расставался,—
Со мной, во мне он все же оставался.
Когда, уснув, ресницы я смежал,—
Он жить во мне — ив спящем! — продолжал.

Когда б враги ему грозили местью,
Прикрыть его собой я счел бы честью.
Ни темной ночью, ни при свете дня
Он из дому б не вышел без меня!

Друзья гордились, вместе нас встречая.
Враги сердились, вместе нас встречая,
И были выше кровного родства
Той дружбы несравненные права!

На пиршестве он первым, не зевая,
Тост за меня провозглашал, сияя,
И самый злой завистник умолкал —
И, поперхнувшись, осушал бокал.

А если иногда смятенным взглядом
Не обнаруживал я друга рядом,—
Я тут же убеждался: он — за мной,
На той же тропке. За моей спиной!

Но как-то раз — признаюсь, не скрывая,—
Вдруг приоткрылась дверца боковая,
И вмиг тогда — не думал, не гадал! —
Я только спину друга увидал!

Не зря, как видно, дверца отворилась —
Там потайная лесенка таилась.
По лесенке той хитрой что ни день
Шагал мой друг на новую ступень.

Ой, лесенка, ой, сложные извивы,
Видать, немало другу помогли вы!
Достиг мой друг большого «потолка» —
И на меня взирает свысока.

Так наша дружба умерла до срока...
Что ж, плакать мне: обманут, мол, жестоко?
Винить эпоху? Время поносить?
Униженно о жалости просить?

Не стану я душой кривить, ребята,
Быть может, в чем-то время виновато.
Быть может, виновато... Но стократ
Я сам в своем несчастье виноват.

Я был доволен дружбой той приятной,
Такой простой, всем видной, всем понятной,
Среди забот житейских, в шуме дня
Не спрашивавшей многого с меня.

Как мы порой себя жестоко судим!
Иду один, приглядываясь к людям.
Надеюсь, опасаюсь и крушусь:
Когда ж на дружбу новую решусь?

1963

ХУНЗАХ

Горы нас зовут к друзьям, что ждут в ауле.
На мечту похожи горы эти очень.
Горы замерли в почетном карауле,
Может, горы нам оказывают почесть?

Поднимаемся вперед, к вершинам ближним,
Не задеть бы только небо головой.
Солнце здесь играет весело, как лыжник,
Белым снегом и небесной синевой.

Здесь, в горах, чуть что — гляди, сломаешь ноги,
Здесь опасность неумелому близка.
Словно черт перекрутил витки дороги,
Только нам она покорна и легка.

Только с нами она шутит осторожно,
Мы качаемся, как маятник, по ней.
Нами вспугнутый орел парит тревожно
И косится черным глазом на гостей.

Поднимаемся мы выше, выше, выше,
Мы теперь уже совсем во власти гор.
Все накрыто этой каменною крышей,
Всюду скалы, только скалы видит взор.

Над округой величаво горы встали,
Встали горы, горделивы и тихи.
Мы сердца свои давно горам отдали.
Эти горы — как хорошие стихи.

И удачно завершенною строкою
Нам открылся изумительный Хунзах,
Что скрывался за извилистой тропою,
Как олень, красу скрывающий в горах.

И дорога наша круто вниз свернула
Серебром аэродромной полосы.
Приглашали нас к себе стихи Расула,
И ворота открывались Цадасы.

1963


ГОСТЬ

Легко ль мне гостем быть степенным,
Друзей обычаи ценя,
Когда приветом драгоценным
Ты даришь, девушка, меня!

Бокал наполнить мне спешишь ты —
И нет прекраснее вина:
Твоя, прекраснейшая трижды,
Улыбка в нем отражена.

Да, быть степенным трудновато,
Встречая твой, горянка, взгляд!
Ах, ты ни в чем не виновата,
Но ведь и я — не виноват.

Мы, в сущности, едва знакомы,
С тобой двух слов я не скажу...
Но той, что ждет и встретит дома,
В глаза не тотчас погляжу.

Пробормочу пустую фразу,
Потуплюсь, фальши не терпя.
Все кажется: увидит сразу
Она в глазах моих — тебя!

1963


ГУНИБСКАЯ НОЧЬ

А. Твардовскому, Р. Гамзатову, К. Каладзе

В бурках белых Гунибские горы
Во весь поднимались рост.
В небе вышиты были узоры
Серебряных чистых звезд.

Порой за нашей спиной зевала
Усталая, сонная ночь.
Стихами
На маковке перевала
Мы гнали усталость прочь.

То поднимаясь, а то стихая,
Медью звеня в строках,
В ту ночь округа дышала стихами
На четырех языках.

В ту ночь в горах сроднились по-братски —
И не расторгнуть их —
Русский, грузинский стих и аварский
И мой абхазский стих.

Чего ж было больше — звезд ли на небе
Или стихов в горах?
Когда-то здесь ходили в набеги,
Гуниб горел и Хунзах.

Здесь когда-то звенело оружье,
Стлался багровый дым.
А нынче звенели стихи о дружбе,
И эхо вторило им.

Большего счастья поэту надо ли?
Выше нету мечты!
И звезды с небес в стихи наши падали,
Как большие цветы.

1963


ХОЗЯИН И ГОСТЬ

Встаю я раньше своего села...
А после пробуждается оно.
Меня судьба навеки с ним свела.
Как плуг и пашню, праздник и вино.

Характером с селом мы очень схожи.
У нас открыты для добра сердца.
Идет ли друг, случайный ли прохожий —
Я жду с улыбкой гостя у крыльца.

И все, что в доме, я на стол подам:
Вино, шашлык и солнечные гроздья.
И радость поделю с ним пополам,
И первый тост я подниму за гостя.

Я поведу его в цветущий сад,
Умыться дам ему лучами солнца.
И если гость доволен, как я рад!
И весел я, коль он вовсю смеется.

В моем дому он лишь добро найдет.
И счастлив я, коль гость уйдет не скоро.
Но если он с обидою уйдет,
Мое село мне не простит позора.

Пошло так с незапамятных времен,
Что гостя чтут все страны и народы.
Нельзя, чтобы хозяин был стеснен,
Нельзя, чтоб гость не чувствовал свободы.

Живут простые люди на земле —
Хозяева и гости...
Жму им руку.
Как старый друг торопится ко мне,
Так в гости пусть они спешат друг к другу.

Пусть их встречают лаской и добром,
Улыбками, дарами иль молитвой...
Лишь только б враг не приходил в их дом,
В одежду гостя нарядившись хитро.

Мой дом закрыт для подлости и злости,
И хитреца я не пущу во двор...
Большая честь быть в доме добрым гостем.
Быть гостем в жизни — горе и позор.

1963


БЫЛ Я КУЗНЕЦОМ

Да! Был я кузнецом когда-то,
И за недорогую плату
Тяжелый молот я вздымал,
И он мне звоном отвечал.

Я мастер, я кузнец по крови,
Я сына в кузнецы готовил,
Два молота вздымали мы,
Два звона создавали мы.

Мы с сыном починили мигом
Топор, и лемех, и мотыгу,
Чтобы земле цвести помочь,
Мехи пыхтели день и ночь.

Мечтая о весенних всходах,
Трудись, трудись... Какой там отдых!
И радовалася душа —
Усталость эта хороша.

О ускользающее время!
Ты мира осветило темень,
Огонь твой — что таить грехи! —
Затмил нехитрые мехи.

И уголья большие тлели...
Что им простое рукоделье
Двух кузнецов! Пора пришла,
И в кузне царствует зола.

Проходит время. В нашем мире
Шагает техника все шире,
И жалко мне — в родном краю
Забыли кузницу мою.

Отстал, я знаю, труд старинный,
Я сталь варить отправил сына,
Огонь там жарче, труд точней,
Простора больше для людей.

А сам я в кузнице останусь,
Я с ней вовеки не расстанусь.
Мой молот, друг сердечный мой!
Мы связаны одной судьбой.

Ничуть не виновато время —
Оно сильней нажало стремя...
А мне совет необходим:
Что делать с молотом моим?

1963


ХЛЕБ

Он не сеял пшеницу,
В хлеб не вкладывал труд,
Но желает кормиться
Лучше нашего тут.
Обращается бережно
С хлебом труженик сам.
Ну, а этот небрежно
Хлеб подносит к глазам,
На ладони прикидывает,
Не понравится вкус —
За окошко выкидывает
Недоеденный кус.
Он работать не любит,
Он себя бережет.
Пусть работают люди,
Ну, а он... подождет.
Недоволен он хлебом,
Тем, который жует.
Недоволен он небом,
Под которым живет.
Все готов он ославить,
Сам — превыше всего.
Хорошо бы заставить
Потрудиться его!
Пусть не ходит он гладким
За чужим за горбом.
Будет хлеб ему сладким —
Хлеб, добытый трудом.

1963


ЕЩЕ ОДИН УХОДИТ ДЕНЬ...

Вот солнце опускается в пучину
И над водою плавится вдали.
Еще одну прибавив мне морщину,
Еще один уходит день земли.

Что я сумел вписать в твои страницы,
День уходящий, тающий во тьме?
Чем я в тебе сумею сохраниться?
Что от тебя останется во мне?

Какой чертою будешь ты отмечен
В календаре стремительном моем?
Я не хочу, чтоб вспомнить было нечем,
Я не хочу, чтоб полнить было нечем
Мне день за днем, летящий день за днем...

Не допущу, чтоб ржавчиною лени
Дни покрывались медленно мои.
Живое пламя веры и стремлений,
Веди к свершеньям, вдаль меня мани.

1963


* * *

Иль ты ко мне не приросла душою?
Иль жизнь твоя со мною не полна?
На сцене мне ты кажешься чужою,
Как будто от меня отдалена.

Захваченная пламенной игрою,
Ты в этот миг становишься иной,
И я смотрю — и кажется порою,
Что ты уже отныне не со мной.

Мне кажется в подобные минуты,
Что нет меня в божественной душе,
Что я оттуда вычеркнут как будто
И про меня забыла ты уже...

Перед тобой клинки других сверкают,
Отвагою и мужеством маня,
Захватывают, блещут, увлекают,
Твоей любви теперь не до меня...

В твоих страстях я больше не участник —
Идешь другой, отдельною тропой,
Ты там находишь истинное счастье,
Что безраздельно властвует тобой.

Великое и властное искусство,
В свой плен ты забираешь всю ее,
Не различат ни мысль моя, ни чувство,
Что в ней еще мое, что — не мое...

Играй на сцене, вся уйдя в искусство,
В высокое умение уйдя.
Лишь только в жизни не играй искусно,
Роль зрителя мне рядом отведя.

1963


* * *

Когда я выхожу из дома
И дверь ты затворить готова,
Всем существом моим искомо
Твое напутственное слово.

Пока молчишь, предпочитая
Не мучиться сомненьем после,
Я по слогам его читаю
В твоих глазах, улыбке, позе.

Заговори! Пойми: игрою
Искусной, как на лучшей сцене,
Или молчанием не скроешь
Той правды, что всего бесценней.

Я у порога жду ответа
В надежде трепетной и жгучей,
Что ты осталась той же светлой,
Как в первый день наш, самый лучший.

Как в первый раз, по-детски робок,
Хочу я слышать снова, снова —
Сегодня, завтра и до гроба —
Твое напутственное слово.

...Друг в друге столько мы открыли!
И, будь нежна пли сурова,
Дари всегда мне эти крылья —
Свое напутственное слово!

1964


* * *

Он целый день на кукурузном поле.
Когда усталость вдруг его берет,
Он, отдыхая, словно поневоле,
Все за спину глядит, а не вперед.

Уже горят ладони, ноет тело,
И, может быть, как раз и потому
Гораздо легче видеть то, что сделал,
Чем то, что предстоит еще ему.

1964


ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Памяти отца

Ты был так снисходителен ко мне,
А я к тебе внимательным, и все же
Молчали мы с тобой наедине —
Слова порою золота дороже.

Моложе всех друзей во много раз,
Ты был здоров, как наш абхазский воздух.
Откуда эта дата родилась
И твой преклонный выдала вдруг возраст?

Хотя ты в жизни многое познал,
Но никогда не думал о кончине
И завещания не написал
По жизнеутверждающей причине.

Нам было много времени дано,
Вращала нас единая орбита.
Но вкралась, может быть, давным-давно
В наш разговор случайная обида.

Молчанье может громом оглушить,
Когда дурное слово прозвучало...
Я не успел прощенья попросить,
Ты не успел простить — тебя не стало.

Нет на земле главней последних слов,
С холодных губ срывающихся скупо.
Отец, ты прошептать их был готов.
Но не послушались впервые губы.

В поводыри надежду я беру,
Хотя судьба порою так сурова,
Звучит во мне, покуда не умру,
Тобой, отец, не сказанное слово.

1964


МИЛЫЙ ЛЮБИТ НЕ МЕНЯ

Милый любит не меня,
Он другую любит,
Как спастись мне от огня,
Подскажите, люди!

Он не видит ничего,
Ничего не слышит.
Но его лишь одного
Мое сердце ищет.

Милый ходит не со мной,
Не меня целует.
Он проходит стороной,
О другой тоскует.

Как сказать ему: «Люблю!»,
Как признаться в тайне?
Я ловлю его, ловлю,
А сама в капкане.

Милый любит не меня
Сильно и открыто.
Неужели из кремня
Сердце у джигита?

Нет покоя мне ни дня,
Все хожу, тоскую...
Милый любит не меня,
Любит он другую.

1964


* * *

Порой себе я места не найду,
Хожу по дому грустно и бессонно,
И с истиною слово не в ладу —
Неслышимо, незримо, невесомо.

Был замысел нисколько не фальшив.
Он вопрошал: что с ним случится дальше?
Но я, осуществить его решив,
Внезапно вышел на дорогу фальши,

Одною добротой вооружен,
Смущен недобрых сил напором дружным,
Я был в нежданной схватке поражен —
Как если б дрался вовсе безоружным.

Но я обиду не таю хитро.
Мою ошибку жизнь вдвойне оплатит.
Я верю в справедливость и добро,
И чтобы отстоять их, силы хватит!

1964


* * *

День от всех потрясений храним
Неподвижностью чайных равнин,
Что на теплое тело земли
Изваянием моря легли.

Солнце тихо взошло вдалеке
И на алом своем челноке
Проплыло, свет на землю пролив,
Через горы, как через пролив.

На траве, среди россыпей рос,
Вьются петли белесых полос,
Вот такими бывают следы
Кораблей на просторах воды.

Это сборщики чая прошли
За лучами, что утро зажгли.
Точно чайки — над гладью морской,
За работой они день-деньской.

Я давно уже тоже не сплю.
Я улыбку рассвета ловлю.
Я хочу, чтоб всегда так светло
Просыпалось родное село.

1964


* * *

Быть памятником самому себе
Еще при жизни — нет печальней доли!
Благодарю в своей живой судьбе
Дни поисков, сомнения и боли.

Все — тлен, но то, что мою душу жжет
И на бумагу рвется криком слова,
Мой человечий век переживет,
Чтоб в новых людях повториться снова.

Под этим солнцем многое старо,
Но нет мудрей и лучше старых истин.
Я не польщусь на легкое добро
И от подачек славы не зависим.

За пазухою камень не держу.
Споткнется друг — на помощь брошусь сразу.
И коль скажу, то правду я скажу,
Ценою жизни измеряя фразу.

1964


* * *

Спускаясь в долины, взбираясь на кручи
И в стужу, и в зной, и зимою, и летом,
Пускай я предчувствием темным измучен,
Но, встречные, вам не проведать об этом!
Ночной ли порою, в лучах ли рассвета —
Я встречу вас только словами привета.

В ответ мне не надо речей бесконечных,
Где лесть перепуталась со словоблудьем.
На этих просторах, у гор этих вечных
Давайте друг с другом правдивыми будем.
Кивок дружелюбный, взмах доброй руки —
И ноша легка, и дороги легки.

Ты слышишь меня, мой далекий товарищ?
Быть может, мы встретимся где-то однажды.
И если удачи в пути пожелаешь,
Ни голода не побоюсь я, ни жажды.
И мягче, чем бурка, и жарче огня
Тепло твоих слов обогреет меня.

1964


* * *

Это небо, вместившее всю синеву,—
Небо родины, где я рожден и живу.
И куда бы дороги меня ни вели,
Не хочу, не ищу где-то лучшей земли.

Отчий край, ты мне близок, как дым очага,
Раз взгляну — и от сердца тоска отлегла.
Ты прекрасен, не надо тебя украшать,
Ты — как воздух, и мне без тебя не дышать.

Охраняли меня с самых первых шагов
Волны моря и ветви цветущих садов,
Гор вершины, ушедшие в облака...
Честь абхазца, вот так же она высока!

О земля моих предков, тобою храним,
Я пытаюсь быть слабым Антеем твоим!
Я твердить о любви к тебе вечно готов,
Но, пойми, не хватает для этого слов.

И любой мой сосед мне как будто родня:
Не предаст он меня, не обманет меня.
Равноправна бессчетная наша семья
В шумном городе, в плавном покое села.

В гуле утра и в доброй ночной тишине
Тайны песен, земля, открываешь ты мне.
Но все чаще я думой одною томим:
Ты утратишь хоть что-то с уходом моим?

1964


* * *

Я не сплю,
И ты не спишь.
Нам от дум с тобой не спится.
За окном щебечет чиж —
Непоседливая птица.

Ты молчишь,
И я молчу.
Лишь петух горланит гневно.
Дай нам, солнце, по лучу,
Чтоб раскрыть себя, как небо.

А рассвет заходит в дом.
Но окну не загореться.
Как же мы с тобой найдем
В темноте дорогу к сердцу?

Я к тебе,
А ты ко мне.
Поделись со мной собою...
И вздыхает в тишине
Дом, назначенный судьбою.

1964


* * *

Почему — мучительно гадаю —
Дома — и не дома иногда я?

Разве кто-то на меня с укором
Смотрит здесь чужим холодным взором?

Там, где я живу, весна не вянет,
Но меня куда-то тянет, тянет...

В те места, где вряд ли что найду я,
На себя в итоге негодуя.

В чем же дело? Может, я домашним
Беспокойством надоел всегдашним

И, сознаньем этого ведомый,
Покидаю кров родного дома?

Если так, то это так печально!
Но когда смотрю на дом прощально,

Понимаю, близкими не понят:
Без меня меня там сразу вспомнят!

Пусто без меня! В том нет сомнений:
В доме для меня не быть замене!

Лишь меня там ждут, и, зная это,
Вновь спешу домой я с края света.

1964


* * *

Пускай игра идет без правил
И нет у сердца прежних сил,
Еще я точки не поставил
И снисхожденья не просил.

Еще осенних веток флаги
Победным золотом горды,
И на росе, и на бумаге
Еще горят мои следы.

Еще о том, какими будем,
Как соучастник говорю
И не сырой земле, а людям
Все, что осталось, подарю.

Еще не дописал я строчки —
Влюбленно, будто в первый раз.
Еще я не поставил точки.
Еще очаг мой не погас!

1964


* * *

Он на виду, но он не виден
Среди друзей, среди родных.
Ему нисколько не обиден
Удел, обидный для иных.

Попутной славы он не ловит —
Не жаждет славиться в веках...
Его не это беспокоит —
Вся жизнь его — в его руках.

Пусть почестями не отмечен,
Не знает званий и наград,
Он простотой своею вечен,
Он добротой своей богат.

Таких, как он, не счесть на свете.
В них столько сердца и ума!
Простые труженики эти —
Соль жизни всей и жизнь сама.

1964

* * *

Двор мой скромен, и в нем не увидите вы
Ничего, что бы громко кричало.
Волны моря и волны зеленой травы —
Там начало мое, там начало.

Разве мало? Мотыгою почву рыхлю,
И душою, рожденною вольной,
Эту землю люблю, это море люблю,
Эти волны — судьбы моей волны.

Море смотрит в глаза мне, как самый родной
Человек, знавший радость и горе.
Нет ограды у дома, что выстроен мной,—
Охраняет его только море.

А бывало, швыряло по синим волнам
Мой народ в ад тоски иностранной...
Мне и морю — доверено родиной нам
Быть защитой ему и охраной.

1964


В ПУТИ

Иногда себя сумей
Подтянуть, коль никнет гордость.
Рваться в даль грядущих дней
Не помогут боль и горесть.

Коль тебя увидит страх
И заметит, что трясешься,
Так сожмет тебя в когтях —
В лагерь храбрых не вернешься.

Если тьма закрыла даль,
Свет узри воображеньем,
Если враг поднимет сталь,
Не дрожи перед сраженьем.

Бей его наверняка.
Наповал. Без сожаленья.
И свободу на века
Отстоишь в грозе сраженья.

В жизни гнуться нам нельзя,
Вешать голову безвольно.
Нет, нельзя! Живи, грозя
Карой тем, кто любит войны.

В этой жизни — надо знать —
Честь и бдительность в соседстве.
Жизнь не балует, как мать
Нежно баловала в детстве.

Жизнь — не четок перебор,
Это слава — не бесславье.
Жизнь — борьба, со смертью спор
И бессмертия заглавье.

1964


* * *

Крепким сном я спал перед рассветом
Пробудился вдруг в большой тревоге..
Что случилось снова в мире этом,
На нелегкой на моей дороге?

Словно воин, я вскочил с постели,
Давней боли повинуясь мудро.
Оказалось — просто птицы пели
За моим окном, встречая утро.

В форточку, распахнутую ветром,
Песня неожиданно влетела,
В лучшем свете, на затишье щедром,
Выстрелом над ухом прогремела.

Ах, какой чудак я. Пойте, птицы!
Вы простите память старой раны.
Я смыкаю медленно ресницы.
Для меня надежней нет охраны.

1964

* * *

В небе луна одинокая,
А мне без тебя невмочь!
Море мое широкое,
Утешь меня в эту ночь!

Любовь, тебя вспоминаю...
Свет от луны голубой...
Вдоль моря хожу и не знаю —
Где ты и что с тобой.

Зачем мы радость забыли,
Закрыли пред нею дверь?
Все ночи мы вместе были,
Зачем я один теперь?

Море притихло сурово,
Молча меня осуждая.
Вернись, вернись ко мне снова,
Любовь моя молодая!

Луна закуталась в тучу.
Словно в черную шаль.
Туманы легли на кручу,
На душу мою — печаль.

Прожектором сердце светит,
Лучи его горячи,
Оно на вопрос ответит,
Укажет дорогу в ночи.

Всей светлой своею силой
Зови, мое сердце, зови!
И выйдет луной моя милая
Навстречу большой любви.

1964


ПЕРВОЕ СЛОВО

Первое слово, из самого сердца идущее,
Первую песню свою обращаю к нему, —
Ленин абхазский язык, проницая грядущее,
Раскрепостил и народу вручил моему.

Землю мою он увидел — укромную, горную,
Древнюю землю, где жил угнетенный народ,
Снял он повязку с лица моей родины черную,—
Песня абхазская птицей рванулась в полет.

Ныне абхазская речь — среди равных как равная,
Слуху друзей стал привычен родной мой язык,
Ленин вернул нам, я думаю, самое главное,
В самую суть своим взором премудрым проник.

Ленинской мысли звезда нам сияет нетленная,
С Лениным вместе шагаем в могучем строю,
В каждом свершении вижу товарища Ленина,
В каждом деянии душу его узнаю.

...Вновь мой поселок весне улыбается молодо,
Там, где абхазский, прозрачный, как горный родник,
Там, где абхазский, сверкающий слитками золота,
Славным делам безотказно мой служит язык.

Дети, рождаясь, пусть это богатство наследуют,
Ленин абхазцам его передал на века,
Ленин и сам по-абхазски с народом беседует —
Первый защитник и друг моего языка.

1965


ГОСТЬ, ПОЖАЛУЙ КО МНЕ!

У дома моего широкие ворота.
Пылает мой очаг, как будто жду кого-то.
И вправду, для того ль огонь я разводил,
Чтобы никто, никто в мой дом не приходил?

Мне одному сидеть и молча греться тошно.
Все жду, что скрипнет дверь и кто-то спросит: «Можно?..»
Соседи ли, друзья или случайный путник...
Как буду счастлив я свои украсить будни!

О путник, отдохни — гудят с дороги ноги!
Тебе не стану, нет, я поперек дороги!
Не знаю, где она взяла свое начало,
И не узнаю, чем в итоге увенчала...

Но, выйдя за порог, шагну тебе навстречу
И обращусь к тебе, о друг, с такою речью:
«Коль можешь, хоть на миг ступи ногой счастливой
На мой порог, под кров, без гостя сиротливый!»

Наполним мы вином высокие бокалы.
Понравится — хвали его оттенок алый
И терпкое на вкус хмельное это зелье...
Вот радость: в доме гость и за столом веселье!

Пей, не жалей вина, второй кувшин открою!
Я только для тебя берег его, не скрою,—
Не в силах больше ждать, само готово литься!
Так будем пить вино и будем веселиться.

До дна, мой гость, до дна! Свет солнца к цвете винном.
На то и жизнь дана, чтоб все — не вполовину!
Вино тебя ждало и больше ждать не может.
Поверь, что этот день недаром будет прожит!

Но если ты спешишь какой-то спешкой странной
И засветло уйдешь, ты станешь в сердце раной.
При госте ночь — не ночь, и все светло, как в утро...
Но нет, ты не уйдешь, и ты поступишь мудро!

Не уходи, мой гость, без гостя пусто в доме.
Все вроде ничего, все есть как будто... Кроме
Тех радостных минут, в которые, быть может,
Лишь и дано забыть про все, что нас тревожит.

О путник, заверни в мой дом: в жару ль, в ненастье
Когда б ты ни пришел сюда, ворота — настежь!
А не придешь — зачем и дым над домом вьется,
И разведен очаг, и влажен свод колодца?!

1965


ПОЕЗДА ИДУТ, ПОЕЗДА...

Поезда идут, поезда,
Чья-то радость, чья-то беда...
Самолет, как будто звезда,
Провожает в путь поезда.

А морями ходят суда —
Точно бабочки, паруса.
Вы куда теперь? Вы — туда?
Проглядим, заждавшись, глаза!

На дорогах столько машин:
Впереди они, позади...
Тише, техника, не спеши,
Не тесни людей, погоди!

Осторожен будь, пешеход!
Что-то слишком ты, милый, лих!
Переход, другой переход...
Ну, а сколько еще таких!

Муравей ползет по тропе,
В муравейник груз поволок...
Что-то он напомнил тебе,
Как в стихах — строка между строк.

В мире все куда-то летит:
Взад-вперед, туда и сюда.
Мир дорогами перевит:
Поезда идут, поезда,

Самолеты и корабли...
Вот и я — все время в пути:
Па больших дорогах земли
Свою долю должен найти.

Но и дни — не знаю куда —
Убывают прочь навсегда,
...Поезда идут, поезда,
Без конца идут поезда...

1965


* * *

Словно с неба сняли черную чадру,
Словно все, что в черном замерло чаду,
Стало светлым вдруг, как яблони в саду
В час цветенья в плодороднейшем году,

Обнял землю вдруг стремительный рассвет,
Мастер радостный, какому равных нет!
Каждый взглядом его ласковым согрет.
На любом лице — его касанья след.

Вот и мне с утра, как только рассвело,
По-особенному славно и светло.
Неужели где-нибудь себе назло
Я споткнусь, вздохнув: «Опять не повезло»?

Нет, не надо необдуманных тревог!
Должен выйти я спокойно за порог —
Ждет меня простор нехоженых дорог.
И сегодня в каждом деле будет прок!

Всем работы доброй хватит и мечты.
Не печалься ты, и ты, и ты, и ты!
Разве могут быть постылы и пусты
Дни, что начаты рожденьем красоты?!

1965


* * *

Здесь горы и долины обнялись,
Здесь — равенство надежд, достоинств, прав.
И горы подарили эту высь
Долинам, пьедесталом их избрав.

Иду к вершине по дороге вверх,
Ее наметив издали себе, —
Она меня зовет, как человек,
С кем встреча будет вехою в судьбе.

За ней — не отдых, а еще одна.
Уйду ль, не увидав ее лица?
Мне скажет что-то важное она,
Дитя Ерцаху *, моего отца.

...Здесь горы и долины обнялись.
И пусть характер высоты — крутой,
Я знаю: поднимусь в любую высь
Отсюда, где все дышит высотой.

1965

* Ерцаху — название самой высокой горы в Абхазии.


ОЛЬХА

Ольха неказиста, ольха не в почете,
А почему, вы и сами поймете:
Рубить ее долго, горит еще доле...
Ну, в общем, у дерева горькая доля.

И все же, как люди ее ни ругали,
Полезное дело ольхе отыскали:
Вокруг некрасивого тощего стана
Пустили кружиться лозу ахардана *.

Пришелся по сердцу бедняге приемыш —
Когда это было, уже не припомнишь.
Ольха обнимала дитя озорное,
И грозди она укрывала от зноя.

И ягодам листья ее не мешали
Вынашивать соки хмельного мачари **.
О, это мачари лозы ахардана!
Для полного счастья вам хватит стакана.

Вы цвета такого нигде не видали.
Ольху понапрасну в народе ругали.
И трудится в наших садах неустанно
Ольха — нянька добрая ахардана.

1966

* Ахардан — сорт абхазского винограда.
** Мачари — молодое, неперебродившее вино.


ЖЕРЕБЕНОК

Когда он резво и комично
Скакал, играя во дворе,
За ним присматривал я лично
И сам участвовал в игре.

Мы вместе бегали на речку,
И тонконоги, и слабы...
...Как он, почувствовав уздечку,
Встал, протестуя, на дыбы!

Боролся яростно и гневно,
Роняя пену с губ своих.
И все же сдался постепенно,
И все же присмирел, затих.

И мне отец мой, оседлавши
Его умелою рукой,
Сказал: — Садись!..—
Я помню дальше
Восторг, и страх, и трепет свой.

И вот я в стремя вставил ногу
И сел — копыт раздался гром...
Я мчал, не чувствуя дороги,
Не видя ничего кругом!

Назад темнеющей лощиной
Я ехал, хлопая кнутом...
И я во двор вошел мужчиной,
А жеребенок мой — конем.

1966


ВЕСЕННИЕ СТРОКИ

Я вышел на эту планету из света,
Я снова и гость, и хозяин весны.
Природа особо сегодня одета —
Все старые платья обновлены.

Подольше бы эти одежды не меркли...
Опять от забот повседневных бегу.
Связал свою жизнь я с весною навеки,
Ее променять ни на что не могу.

Опять под окном соловьиное пенье,
Не зря соловей выбрал наше окно:
Мое напевает он стихотворенье,
Хотя не написано мною оно!

Опять молодею от будущей песни.
Когда повзрослеет мой стих наконец?
Он — каждой весне неизменный ровесник.
Он, как соловей, — вечно юный певец.

Мой стих! Ты, как я, молодеешь весною —
В ее первоцветах, рассветах, ночах.
Ты новую жизнь обретаешь со мною
И чувствуешь новую силу в плечах.

Тебе не сдержать неуемного пыла.
Так пой же, мой стих, каждый звук торопя,
О том, что весна, вновь весна наступила,
Весна для земли и весна для тебя.

Она — всем бессонницам нашим виною,
Ее ощутил ты в крови, во плоти!
Ты ею рожден, ну, так сам стань весною
И каждую строчку в весну преврати.

Но уничтожу я в то же мгновенье
Случайно рожденный фальшивый напев,
Не забывая и в упоенье
О том, что весной начинается сев.

1966


МОСТ

Вспоминаю далекое детство —
Дни веселой, дерзкой поры...
Нас, не знавших, куда нам деться,
Не вмещали наши дворы.

В эту светлую пору надо ли
Знать, что значит «чужд», «одинок»?
Но село наше речка надвое
Рассекала, словно клинок.

Рассудили мы, как большие,—
Приговор был краток и крут:
Там, за речкой, живут чужие,
Там, за речкой, не наши живут.

А не наши — это не наши,
Жди беды от них — чужаки!
Мы — две армии враждовавших.
Как рубец, был рубеж реки.

Ну, какие же мы соседи?!
Будь то радость или беда,
Без друзей не прожить на свете...
Мы об этом не знали тогда.

Мы друг другом пренебрегали,
Но мой дед, что в решеньях прост,
Предложил меж двумя берегами
Перебросить просторный мост.

И послушались люди деда
И не стали долго решать:
У реки закипело дело —
К дружбе будущей первый шаг.

Мы теперь сплетены, как вены,
Все былые ссоры мертвы,
Пусть же будут благословенны
Люди, строящие мосты!

1966


* * *

Человека хоронят сегодня.
Покидает он эти края.
Ждет не рай его, не преисподня —
Вечный сон за чертой бытия.

Люди гроб высоко поднимают...
На кого за утрату пенять?
Что не будет его, понимают,
Но что нет его — нет, не понять!

С похорон возвращаются люди,
Об ушедшем с тоской говорят...
Кто-то снова умрет, снова будет
Этот древний печальный обряд.

Человек все умеет, все может,
Даже чувствует, что его ждет.
Но не может поверить, что все же
Сам он тоже однажды уйдет.

1966


ВОДА

Я проживу и без вина.
Но без воды, однако,
Не обойдусь — течет она,
Как жизнь, живая влага.

И пусть полдневный жар жесток,
Выматывает жилы
Труд на поле — воды глоток
Вновь возвращает силы.

А деревце шумит листвой,
И в небе ему тесно:
Вспоенная водой живой
Земля под ним — как тесто.

А без живительной воды
Хоть раз, — скажи на милость,—
Чьи подвиги и чьи труды,
Чья жизнь осуществилась?

Вода на вкус сладка, горька,
И все же что в ней ищем?
Она течет через века,
Всех вин древней и чище...

Я проживу и без вина.
Но без воды, однако,
Не обойдусь — течет она,
Как жизнь, живая влага.

1967

МОЖНО ЛЬ ВЗГЛЯДОМ ЭТО ВСЕ ОБНЯТЬ!

Глянул в горы — подтянулись горы.
Глянул в горы — встали, как в строю.
Солнцем опаленные просторы —
Знаю их и все ж не узнаю.

Лезвия вершин блеснули слепо —
Крутизна среди голубизны,
Что б я значил без такого неба?
Что б я значил без моей Апсны?

Если б не карабкался по горным
Тропам и не падал, не вставал,
Разве знал бы я, каким просторным
Вдруг увижу новый перевал?

Если не бродил бы я по склонам
И не припадал бы к родникам,
Я бы не открыл земное лоно,
Я бы злаки не прибрал к рукам.

Нам в наследство дадена дорога
Предками — с нее мне не свернуть,
Но они мне наказали строго
Проторить здесь собственный свой путь.

В горы путь, где ледников громада,
Где леса — что бурки на ветру,
Прячась от охотничьего взгляда,
Звери здесь ведут свою игру.

Горными питаясь родниками,
То легко, то — в брызгах — тяжело
В несколько прыжков сдвигая камни,
Водопады бьют свое стекло.

Пыль взбивая, полем мчатся кони,
Нет конца дороге — благодать!
Все дары земли — как на ладони.
Можно ль взглядом это все обнять?

Можно ли измерить мерой взора
Полосу, что пролегла от гор
К морю, — сколько воли и простора!
Всю ее не умещает взор!

Все ее долготы и широты
Я измерил — велика она.
Все мои тревоги и заботы,
Все мои труды — моя страна.

Разве же не смог найти я меры
Для обмера всей моей страны?
Мера есть! Моей любви и веры!
Мера сердца, — в нем моя Апсны!

1967


ЯСТРЕБ

Прирученный мною, он сидел на моем рукаве.
Осенней охоты сезон встречал нас прохладой.
Впервые я с ястребом шел по высокой траве;
Стрелою стремительной на перепелок он падал.
Мой преданный пес хвост натянет струной,
Давно уже в нем охотничье развито чувство.
А ястреб еще раз с вершины падет голубой
И смотрит куда-то потом молчаливо и грустно.
Собака моя по траве неустанно снует,
Как будто все тело ее па упругих пружинах.
А солнце спускается к морю все ниже, и вот
Багровый закат отразился в глазах ястребиных.
Смотрю и смотрю я в тоскливые эти зрачки,
Как будто покрытые сизым тяжелым туманом.
И вдруг неожиданно он сорвался с руки,
Все выше и выше воздушным поплыл океаном.
Он черною точкой еще продолжает мелькать,
Вонзается тело его в небеса без усилья...
Он прав абсолютно — ведь если ему не летать,
Зачем же природа ему уготовила крылья?

1967


ТРОПА

Веревкою горная вьется тропа,
И путь облегчая, и радуя глаз.
Запомните имя того, чья стопа
Ее проложила впервые для нас.

Самой не подняться ей так высоко,
Шагами он травы насквозь прошивал,
Следы его нынче найти нелегко.
— Эй, время, откликнись! — я громко позвал,—

Эй, время! Ты в вечность его увело,
А я его память светло подниму,
Хочу, чтоб запомнили это чело,
Чтоб нынешний мир поклонился ему.

Он — первопроходец — достиг высоты
Ценою нелегкой, чтоб мир оглядеть,
Чтоб после прошел тут без трудностей ты,
Чтоб я мог под синею бездной сидеть.

Не мельница мелет, а время идет,
Вбирая былое в свои жернова.
Мне кажется, в космос дорога ведет
С той самой тропы, где истерта трава.

1967


ЗОЛОТЫЕ СЛИТКИ

Осенний день встает светло над нами,
Подсчитывая летние щедроты,
Исполненные радостной заботы,
Деревья перегружены плодами.

Плодами перегруженные ветви,
К самой земле свисающие тяжко.
Природе не показана оттяжка,—
Проходят дни, и мы за них в ответе.

Проходят дни. Природа в ожиданье.
Ее дары щедры и благосклонны.
Как волны моря, закипают кроны,
А в них плоды — что золота мерцанье.

А в них плоды, как чудо налитое, —
Плантация так дружно пламенеет!
Когда одежка мягкая желтеет,
Приходит время сбора золотое.

Пора плоды снимать с тяжелых веток.
Выходят девушки, идут рядами,
И расцветают руки их плодами,—
Берут не с веток — из чудесных клеток.

Берут из клеток — не плоды, а птицы,
Кладут не в гнезда — в мягкие корзины,
И песнь поют в виду у всей долины —
Работницы, красавицы, певицы.

Красавицы — им не нужны румяна.
Их женихи в другом конце селенья,
Дела у них иные и волненья,
Но встречи с ними девушкам желанны.

Да, девушкам желанны встречи с ними.
Подходит вечер в дымчатой накидке.
Горят в корзинах золотые слитки,
Что сложены руками молодыми.

Болят приятной болью руки, плечи.
Подходит вечер по земле безбрежной,
И девушки полны надежды нежной,
Что с милыми сегодня будут встречи.

1967


* * *

Человек я ученый, конечно,
Хоть уверить вас в том не возьмусь.
Просто книгам я предан навечно,
Даже сам стихотворцем зовусь.

По земле не иду, как слепец, я,
Знаю цель и задачу свою,
И звучит моя личная песня
В многопесенном нашем краю.

Я живу жаждой дела и знаний,
И работает сердце в груди,
Как участник больших состязаний
На земном человечьем пути.

То я в дебрях истории роюсь,
Утопая в архивной пыли,
То мечты собираю в дорогу,
Чтоб меня они в завтра вели.

То в часы всевозможных правлений,
В суете заседаний курю,
И вхожу я во вкус словопрений —
Говорю, говорю, говорю.

Будто все мне вопросы понятны,
И в запальчивой легкости слов
Я вхожу в этот мир необъятный,
Как в свой дом, без особых трудов.

Будто все на земле нашей бренной
Изучил. И, паря в вышине,
Составляю я карту вселенной,
Обживаюсь на мертвой Луне.

Вот какой я! Сумел я добраться,
Дотянуться до лунных морей!
...Черт возьми, как бы мне разобраться
В повседневностях жизни моей!

1967


ДОРОЖНЫЕ НАСТАВЛЕНИЯ

То вверх, то вниз дорога,
То спуск, а то подъем...
Дорог на свете много,
Каким пойдешь путем?

Не бойся заблудиться
В лесу, в степи, в горах,
Нe вздумай воротиться —
Гони из сердца страх!

То пропасть, то поляна
С веселою травой —
Земля ведь постоянно
Меняет облик свой!

Смелей сквозь клубы пыли
Держи к вершинам путь.
Но, напрягая силы,
Про разум не забудь.

А прежде чем проститься,
Скажу наверняка —
В дорогу конь годится,
Не оседлай быка!

1967


КАМЕНЬ АРМЕНИИ

Держу на ладони я камень,
Морщинистый, темный грацит.
И глух он, и нем он, но пламень
В бесчувственной плоти сокрыт.

Застыл в нем, холодном и строгом,
Столетний воинственный гул.
Поведал бы камень о многом,
Когда бы уста разомкнул.

От крови бывал он горячим,
Овеянный полчищем стрел.
Под небом Армении значим
Его вековечный удел.

Па крепости недруг бросался
В кольчуге до самых колен.
И снова в бою разбивался
О камень незыблемых стен.

В клубящемся сизом тумане,
Быстрей, чем по тропам олень,
Летела молва, что армяне
В сраженьях тверды, как кремень.

К тому же на каменных кручах
Умеют выращивать хлеб.
Мерцая в разодранных тучах,
Венчают их знаки судеб.

Из камня — очаг и дорога,
Жилища любая стена.
И в камень от имени бога
Вчеканены здесь письмена.

1967

ЕСЛИ Я ПОЙДУ ИСКАТЬ ДЕТСТВО

Вздох детства слышу за спиной,
Его шаги и ныне живы.
Дороги, пройденные мной,—
Во мне, как вены или жилы.

Чего бы стоило сейчас
Мальчишкой с горки разлететься!..
Оно не умолкает в нас,
Оно нам вечно снится — детство.

Хожу, ищу, но нет его,
На тропах детства пусто, грустно...
Убийца детства моего
Бредет со мной — мой возраст грузный.

Как мне настигнуть беглеца,
Кто нам прошедшее добудет?
Спешу... Погоне нет конца
И, видно, никогда не будет.

1967


* * *

Не желаю жить наполовину,
Вполнакала жить я не могу.
Дни летят, похожи на лавину,—
Как мальчишка, за мечтой бегу!

Жизнь не зря своей науке учит:
Этот марафон мне по плечу!
И ночами часто мучит, мучит:
Так ли я живу, как я хочу?

Я б хотел вставать с лучом рассвета,
На секунды меряя года,
Чтоб вся жизнь моя была — разведка,
А разведчик впереди всегда.

Чтобы, не о славе беспокоясь,
Наклоняться к чистоте листа.
Чтоб была омыта потом совесть
И по-настоящему чиста!

Чтобы, как крестьянину на пашне,
Сладок был мне мой нелегкий хлеб.
Чтоб не сжился с суетой всегдашней
Вроде тех, кто хоть и зряч, но слеп...

Но одна мне жизнь дана при этом.
Как моей мечте вместиться в ней?
И, как ночь расходится с рассветом,
Не расстанусь ли с мечтой своей?..

1967

НОЧЬ

Ночь своей смуглой ладонью
Прикрыла огни наших глаз,
Доброй своей слепотою
До зари одарила нас.

Только, как вечные совы,
Звезды глядят из тьмы —
Следить без конца готовы,
Как засыпаем мы.

Эти ночные птицы
В каких-то иных мирах,
Им по ночам не спится,
Как пастухам в горах.

Бодрствуют люди часто
От дел, от забот, от бед...
Путники в дом стучатся,
В окнах увидев свет.

Дети вблизи Меконга
Боятся недетских снов...
Звезды глядят на бомбы
Глазами бессонных сов.

Ночь над землею взмыла...
Темна? Не ее вина.
Недаром с начала мира
Она создана для сна.

Ночь! Ты матерью будь нам
За наши дневные дела,
Укрой нас собой, как буркой,
Дай отдохнуть до утра.

1967


КТО ЗНАЕТ!..

В. Пачулиа

Что же вы молчите, вековые крепости?
Словно крик немого, отверстия ворот...
Стерлись ваши камни — словно буквы в эпосе,
Кто их разгадает, кто их разберет?

Даже эхо замерло в сумрачных развалинах...
Что же затаилась ты, Абхазская стена?
Или ты не хочешь ничего рассказывать,
Или ты в историю вся погружена?

Где же, Диоскурия *, ты сейчас покоишься,
Как же дно морское спрятало тебя?
Ах, такой утопленнице разве не поклонишься? —
Падают ниц волны, друг друга торопя.

Ветер, бесконечные прекрати метания!
Все поведай искренне. Или ты охрип,
Или ты, быть может, дал обет молчания,
Охраняя моря синий манускрипт?

Что же вы молчите, вековые крепости?
Словно крик немого, отверстия ворот...
Стерлись ваши камни — словно буквы в эпосе,
Кто их разгадает, кто их разберет?

Кто же нам расскажет, кто нам все поведает
И от всех загадок передаст ключи:
Пали в поражениях? Воздвигнуты победами?
Кто же наши зодчие? Или палачи?

Человек во все века вас понять пытался,
Каждый раз к решению близок на чуть-чуть.
Как преодолеем мы ваших тайн пространства,
Как раскрыть сумеем дней минувших суть?

Может быть, все это, что оберегаете,
Вы хотите сами найти и оценить?
Лучшее свидетельство вашей биографии —
Крепко нас связавшая невидимая нить.

Может быть, как мы к вам, так и к нам стремитесь вы,
Чтоб расшифровать все точно, до конца:
Летопись разрухи, рукопись строительства,
Живопись обычаев, звукопись свинца?

Где хранится тайна, неизвестно даже,—
Вечно мы прикованы к древним письменам,
Может быть, когда мы от нее все дальше,
То она все ближе, все понятней нам...

1967

* Диоскурия — древний город, развалины которого сохранились возле Сухуми.


* * *

Листья опадут, но неужели
Не родятся новою весной?
И не будет соловьиной трели
В темноте деревьев надо мной?

И ужель довольствоваться должен
Нынче тем, что прожито уже
В те года, когда я был моложе,
А иному — места нет в душе?

Успокоить сердце тишиною —
Или продолжать неровный путь,
Где не только радости со мною,
Но и беды, словно волны — в грудь?

Жить лишь для себя и лишь собою,
Вознеся себя на пьедестал,
И однажды обнаружить с болью,
Что обузой самым близким стал?..

Или жизнь прервать своей рукою,—
Разве мало пройдено дорог?..
Но — о чем я? Что ж это такое?!
Как об этом я подумать мог!

Будет столько лета, столько света,
Столько весен на моем пути...
Ну, а хочешь точного ответа,
Сам мне годы жизни, друг, сочти!

1967


ХОЗЯИН ЗЕМЛИ

Почему в кусках отдельных
Сжат, разбит простор полей;
Нет конца другим владеньям —
У земельных королей?

Почему не могут люди
Взять свободные поля,
Чтоб вздохнула полною грудью
Одичавшая земля?

Почему же столь негодный
До сих пор раздел земли,
Почему всегда голодным
Ходит труженик в пыли?

И куска земли не видно,
Хоть устал ее искать,
А богач, он — ненасытный —
Землю хочет всю забрать.

Почему земля порою
Жаждет пахаря, зовет, —
Землю в трещинах от зноя
Не живит крестьянский пот?

Шар земной — он полон света,
Человека дом — земля.
Много думал я об этом
И скажу вам, не тая:

Только тот имеет право
Видеть: нивы расцвели,
Тот, кто трудится на славу, —
Тот хозяин всей земли!

1968


ГЕОРГИЮ ЛЕОНИДЗЕ

Долго я бродил по саду Цхнети,
Нежность и печаль сжимали горло
Оттого, что в этот раз не встретил
Там, в твоем саду, тебя я, Гогла.

Стол твой сиротливо в кабинете
Ждал тебя в напрасном нетерпенье.
И застыли облака над Цхнети,
И замолкло в Цхнети птичье пенье.

Может быть, спустился ты в Тбилиси
Из своей обители орлиной —
Как орел, что оставляет выси
И парит порою над долиной?..

Или вновь тебе наворожила
На Гомбори жизнь, что вся — вначале?
Или снова, как бывало, в жилах —
Сладость кахетинского мачари?

Пьешь ли осень жадными горстями,
Как из горной речки неуемной?
Обступили ли тебя крестьяне,
И в плену ты их любви огромной?

Может, у знакомого абхазца
Загостился, как любил ты часто,
И вздыхает его апхиарца,
Чьи напевы слушаешь сейчас ты?

Ну, а может, захотела Рица
Поглядеть в глаза твои, чтоб снова
В твои строки молодостью влиться
И упругостью наполнить слово?

Где ты? Отдыхаешь в скромной пацхе,
Ночь у очага пережидая,
Где тебе нашепчет по-абхазски
О себе душа его седая?

Или по родимой Сакартвело *
Ты идешь, ее в себя вбирая,
Чтобы сердце, не смолкая, поло,
От восторга перед ней сгорая!

Я ищу тебя уже так долго,
В невозможное не веря стойко,
Но нигде не нахожу я, Гогла,
Самого тебя: следы — и только!

Мне в твоей Кахетии сказали
О тебе лучи рассвета, ветры...
И твоей строкою Алазани
Возле ног моих легла приветно.

Как звало к себе Патардзеули! **
Руки твоего села родного
Рог вина пришельцу протянули —
II с тобою встретились мы снова!

Я не знаю, что со мной такое!
Не привыкну ни к каким заменам.
Мне сомненья не дают покоя:
Маюсь, сомневаюсь в несомненном!

С кем я разделю беду, победу
В миг, когда и вправду лишний — третий?
Как теперь в Тбилиси твой приеду,
Где тебя уже нельзя мне встретить?

Кто огню рассвета скажет слово —
Пламенное, как огонь рассвета?
Кто дерзнет бесстрашно с солнцем снова
Состязаться в мастерстве поэта?

Презирал ты смерть. Светло и гордо
Шел по жизни, — так тебя запомнил,
Так тебя и буду помнить, Гогла:
Вечным светом, бесконечным полднем!

1968

* Сакартвело — Грузия.
** Патардзеули — селение, где родился поэт Г. Леонидзе.


* * *

Мой путь широк, с него я не сойду,
Какие б злые ветры ни шумели,
С открытым сердцем встречу я судьбу,
Не примирюсь, не отступлюсь от цели.

Мой груз всегда при мне, мой груз — по мне:
Я знал, какую взял на плечи ношу.
Быть одиноким тяжко и во сне,
Я друга никогда в пути не брошу.

Мой путь широк, и мне идти дано.
Я знаю, что пройти его сумею,
Не дольше всех прожить мне суждено,
Но перед смертью я не оробею.

Я с самых ранних, самых детских лет
Не расслаблялся в жизненной пучине,
Борьба — вот цель моя и яркий свет,—
Как по-иному жить мужчине?

Я должен обязательно успеть
Все, что моей намечено душою:
Друзей былых военных лет воспеть —
Иначе разве я чего-то стою?

Мой путь — он мой, другие не нужны,
Я не глашатай истины избитой,
Я никому не перебил спины...
Не открывал Америки открытой...

1968


МЕЧТА И ТРЕВОГА

Если стянута жестко подпруга,
Не споткнется скакун па лету...
Слово жесткое верного друга
Тостам недругов я предпочту.

Испытанья осилишь едва ли,
Если держишься робко в седле...
Так мечтай, не робея, товарищ,
Ты живешь на свободной земле!

Нет предела мечтам нашим дерзким,
Но без нас не ожить им в делах,
В звонком щебете утреннем детском,
В щедрой осени грузных дарах.

Я мечтаю о добром соседстве,
Но ночами — опять и опять —
Просыпаюсь, разбуженный сердцем...
Мир смертельной тревогой объят...

Мир — стеклянный дворец и палатка
Мир — что было и что впереди...
И вмещается весь без остатка
В левой он половине груди.

Вместе с кровью, что сердце промыла
Все события до одного,
Все тревожные новости мира
Беспощадно проникли в него.

1968

ДЕТИ ИГРАЮТ В ВОЙНУ

На качелях качались вначале
Или просто сидели в тени,
А потом заговорщицки стали
На две стены делиться они.

Объявились меж них командиры,
Возглавляя бойцов рядовых.
Пистолеты, винтовки, рапиры
В тот же час появились у них.

Будут схватки кровавы и жарки,
Будут раненых стоны слышны.
И двух армий должны санитарки
Подготовить заране бинты.

Оба войска огнем перекрестным
Расстреляют шутя тишину.
Подражая восторженно взрослым,
Затевают мальчишки войну.

Упоение чувствуют дети,
И малы им границы двора...
Век за веком идет, а на свете
Не кончается эта игра.

1968


* * *

Как в незаконченной поэме,
Живут младенец и старик.
Звучат в одно и то же время
Предсмертный вздох и первый крик.

Проходит время величаво
Над грустным полем старых битв.
А тот, кто бредил вечной славой,
В чужой земле безвестно спит.

Все мы заметили воочью
И все приучены давно,
Что вслед за уходящей ночью
Рассвет торопится в окно.

Роняя свой убор зеленый,
Могучий дуб меняет вид —
Потерянно и оголенно
На зорьке зябкой он стоит.

У всех записано в анкете,
Что положений вечных нет.
Проходит все на белом свете,
Лишь не проходит белый свет.

1968


ВЕСЕННИЙ СНЕГ

Страсти все зимы крутые
Вдруг растаяли в тепле,
Солнца косы золотые
Расстелились по земле.

Щебет ласточки мне слышен,
Что весну нам принесла,
Что, трудясь под нашей крышей,
Свой домок-гнездо свила.

Ветерок ли прихотливо
Их разбросанно несет,
По растерянно, сонливо
Вьется бабочек полет.

И деревья с юной кроной
Встали, ветви распластав,
Сразу в тяжести зеленой
Веселей, пригожей став.

Уходили тени бледной
Зимней скуки на лугах,
Ветерок как будто следом
Гнался, тряс, топил снега.

II весна в нежнейшем чуде
Обходила лес и луг,
Ей помочь спешили люди
Разукрасить все вокруг.

Делать что зиме при этом?
Вдруг зима взяла разбег:
Чтоб блеснуть весенним цветом —
Алычу убрала в снег.

1968


* * *

Тот светлый, а тот смуглокожий.
Тот маленький, этот большой.
Но в счастье все люди похожи,
Лишь в горе — различны душой.

Мы счастливы оба с тобою.
И, видя согласье и мир,
Приходят веселой толпою
Друзья к нам па праздничный пир.

Мы счастливы оба...
И все же —
Узнать бы, что будет тогда
Меж нами, как в день непогожий
В наш дом постучится беда?

1968


КТО Я ТАКОЙ!

Я не скажу, что тверд я, как скала.
Не брал я неприступных крепостей.
Что мне судьба особого дала?
Чем отличила от других людей?

Ничем.
Моих обычнейших седин
Не украшает никакой венец,
Никто не говорит мне: «Ты один!»
Никто не повторяет: «Наш отец!»

Но я живу по-своему. Чужих
Ни мыслей мне не надо, ни дорог.
И на руках заботливых ничьих
Я не плыву по жизни без тревог.

Я не тянусь за тем, кто надо мной,
Не вьюсь за ним, подобьем помела,
Не льну к нему услужливой душой,
Под мышкой не ищу его тепла.

Я не могу в чужую шкуру влезть,
Мой организм погибнет в ней тотчас,
II голос мой всегда такой, как есть!
II не похож на зычный его бас.

Пусть ловит, что в глазах его мелькнет,
Кто хочет, чтоб его он отличил,
Да преуспеет в этом лично тот,
Кто персонально это изучил!

Я не хочу, чтоб мне смотрели в рот
И слушали меня с открытым ртом,
Чтоб уловить и записать в блокнот,
Чтоб не забыть пересказать потом.

Но те слова, что я произнесу,
Не подражают никаким словам,
Блесну я ими или не блесну —
Они мои, я произнес их сам.

Люблю я тех, с которыми живу,
И разделяю радость и беду,
Я никогда — во сне ли, наяву —
Не уходил от них и не уйду!

1968


ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ!

Как счастье понимать?
Ответьте мне.
Какое — настоящее — оно?
Когда со счастьем ты наедине?
Или когда на всех оно одно?

На что похоже счастье?
И когда
Оно приходит к каждому из нас?
Одних одарит щедро на года,
К другим заглянет на какой-то час.

Над домом дым, и в очаге огонь.
И чтоб увидеть зарожденье дня,
Меня уносит в горы верный конь.
Не он ли счастьем станет для меня?

Или когда приедет добрый друг,
С которым мы не виделись давно,
То счастье выдаст взгляд и сердца стук.
И ты поймешь, где прячется оно.

Когда на свадьбе ты гулял своей,
То знал, что счастье рядом, у плеча.
И неужели через много дней
Оно погаснет, как в пургу свеча?!

Наверно, счастье — это нежный взгляд
Любимой, что внимательна всегда.
Как за окном шумел весенний сад,
Когда еще была ты молода!

Быть может, счастье — это детский смех.
Нет ничего для сердца веселей.
Иль отчий дом, распахнутый для всех,
Который полон дорогих гостей.

А может, это тот вечерний час,
Когда с работы ты придешь опять
И, подержав газету возле глаз,
Повалишься устало на кровать.

Откуда счастье к нам спешит теперь?
В нем смех друзей иль отблески зари?
Оно придет и постучится в дверь.
И ты скорее двери отвори.

Так где ж оно? И кто его видал?
И потому намерены принять
Мы за него заманчивую даль
Или любимой золотую прядь.

Никто не может мне сказать о нем.
Ищу его уже который год,
Ищу, как говорится, днем с огнем.
И все же верю я в его приход.

Оно совсем не шарик голубой.
Не случай, не удача, может быть.
Оно твоей становится судьбой,
Когда ты знаешь, как его добыть.

1968


ПО ДОРОГЕ

Не знаю я прекраснее судьбы,
Чем радость узнавания дороги.
Вновь позабыты беды и тревоги.
И щеки раскраснелись от ходьбы.

Устану, заверну в соседский дом,
И постучу, и попрошу напиться.
А в доме том поят меня вином
И просят за столом не торопиться.

Но я опять свой продолжаю путь.
И сердца стук меня вперед торопит.
И лишь одно страшит меня чуть-чуть,
Что никого не встречу по дороге.

Когда преграда встанет на пути,
Необходимы дружеские плечи.
Где одному не удалось пройти,
Вдвоем пройти намного будет легче.

Пусть друг тебе поможет одолеть
Преграды, бесконечные отроги.
Вот этим мне и правится дорога —
В пути характер надобно иметь.

1968


* * *

Одни из нас живут в горах,
Другие возле моря.
Одним вверху неведом страх,
Другие с бурей спорят.

Живем ли мы в родном селе,
У норда или веста —
Без человека на земле
Мертво любое место.

1968


РОДНИК

Морозные искорки мечет,
И звонок, и чист на язык,
Струится и что-то лепечет
Скалу просверливший родник.

Он скачет вдоль горного ската,
Сверкая, как ценный браслет.
И вдруг исчезает куда-то...
И вновь выбегает на свет.

Полна его песенка зова:
«Когда ты усталый идешь,
Испей меня, путник, — и снова
Ты силы в пути обретешь».

И вправду дарует он благость:
Осушишь три горсти подряд —
И прочь отлетает усталость,
И зорче становится взгляд.

И ты до гнездовия грома
Тропой, что узка, словно нож,
Дыша крутизною подъема,
Как будто на крыльях взойдешь.

Свернется ль в кольцо обручально
Иль мчится опять напрямик,—
Родник отражает зеркально
Полуденный солнечный лик.

А может быть, мучаясь жаждой,
Склоняется солнце над ним
И светится в капельке каждой
С небесным шатром голубым?

Хоть солнце великим прослыло
И гордо глядит свысока,
Но все же склонилось светило
Пред звонкой струей родника.

А рядом склонили колена
И мальчик, и древний старик.
В насечке и света и тени
Играет на флейте родник.

1968


ГВАДА *

К. Г.

Давай проснемся утром рано,
Чтоб в Гваде повстречать рассвет.
И вновь возникнет из тумана
Горы знакомый силуэт.

Нe торопись, пойдем по склону,
Помедли: каждый шаг — что год.
К поляне детства отдаленной,
Быть может, память приведет.

Я знаю, на крутом подъеме
Устанет сердце невзначай,
Как будто бы печаль о доме
Застигнет — светлая печаль.

Когда-то этой же тропою
Мы в гору шли — все та ж она!
А нынче ищем здесь с тобою
Свои былые времена.

Мы детство ищем и на скалы
Ползем, одолевая страх.
Оно, наверно, одичало
От одиночества в горах.

Как опрометчивы мы были,
Когда оставили его.
Иною жизнью долго жили,
И вот пришли — и ничего!

Но, детства голосом влекомы,
Ему внимали одному!
Кричим в ответ... Но не знакомы
Два взрослых голоса ему.

А может, время лишь перечит
И голоса отводит прочь:
Друг другу тянутся навстречу,
Но дотянуться им невмочь.

1968

* Гвада — село в Абхазии.


ВОСПОМИНАНИЕ

Я. Козловскому

Чья память, друг, свежей? Отрада
Припомнить дальние года.
Опять зовет и манит Гвада.
Отправимся ли мы туда?

Как рассмотреть из этой дали
Тенистый и просторный двор,
Куда входя, мы ощущали
Душою всей хозяйский взор.

Он нас встречал, владыка дома,
Достойно, гордо, не спеша,
И добротой его ведомы,
Мы шли, казалось, не дыша.

Он шевельнул лишь бровью — что-то
Свершилось. Головою вниз,
Как жертва нашего прихода,
Козел над огнищем повис.

Мы возражали. Но как будто
Хозяин наш не слышал слов...
Прошла короткая минута —
И стол уж праздничный готов.

Закат был близок, цвет багряный
Лежал на лицах и горах.
Ломился стол и, словно пьяный,
Едва держался на ногах.

Мы проникали постепенно
В обрядов старых красоту,
Клубился пар, потели стены,
И мясо таяло во рту.

Веселая таилась сила
В разливе легкого вина,
И взгляд наш — помнишь, друг? — томила,
Смущаясь, девушка одна.

И рог над нами, словно лодка,
Качаясь, плыл и целовал
Всех в губы, коротко и кротко,
И целовать не уставал.

Застольные звенели песни
И поднимались высоко.
Ты загрустишь, припомнишь если,
Как пелось нам тогда легко.

И вот наутро уезжаем.
В дорогу. Кончен наш привал.
И грустен, грустен наш хозяин —
От сердца нас он отрывал.

...Чья память, друг, свежей? Отрада
Припомнить дальние года.
Опять зовет и манит Гвада.
Отправимся ли мы туда?

1968


СОЛОВЕЙ

На землю обратив лучи,
Неторопливо солнце дышит.
Бесшумны горные ключи.
И ветер листья не колышет.

А это просто соловей,
Исполнен счастья ли, страдает?
Поет, поет среди ветвей,
Поет! О чем — никто не знает.

Такая песня на уста Пришла!
В ней ни единой ноты
Фальшивой. Вечна и чиста!
Она тебе напомнит, кто ты.

Одна и та ж. Одна, одна.
И надоесть она не может!
Ее постигнешь ли до дна? —
Утешит сердце и встревожит.

И все ж когда-нибудь пойму,
В чем суть весеннего оркестра.
Нет, не уступит никому
Солист мой певческого места!

Он воспевает жизнь и свет,
Сады и небо над Сухуми,
Залив и влажный парапет,
Беспечный час и час раздумий —

Все то, чем наша жизнь жива,
И то, что только в мыслях зреет...
И песня каждый день нова.
И соловей мой не стареет.

1968


ЖИВЕТ В КИЕВЕ МОЙ ДРУГ

Олесю Гончару

Бывал я в Киеве и все ж
Иду, плененный всем вокруг:
И тем, что сам он так хорош,
И тем, что здесь — мой верный друг.

Я с Киевом свиданью рад,
И счастлив я, и молод вновь,
Ах, Киев, Киев, дивный град,
Моя отрада и любовь!

Порой задумчив ты и тих —
Очарование одно,
А в добрых жителей твоих
Влюбился я давным-давно.

И вот иду не наугад:
Мне Киев издавна знаком,—
Меня ласкает каждый взгляд
И приглашает каждый дом.

Когда отсюда ворочусь,
Я знаю: как и в прошлый раз,
Хороших мыслей, свежих чувств
Пополнит Киев мой запас.

Я знаю: мне прибавит сил
Рукопожатий теплота,
Беседы бескорыстный пыл,
Сердечной дружбы доброта.

Не потому ли все вокруг
Так нынче радует меня?
К чему слова? Дай руку, друг!
Весь твой народ — моя родня.

1968


НАЗЫМ ХИКМЕТ

Мы стояли с тобой на вершине Сухумской горы,
И плескалося море внизу синевой на камнях,
И какая-то сила держала твой тайный порыв,
И какое-то горе таил ты в душе от меня.

Говорил ты, как будто не думая сам ни о чем,
Но в душе ждал вестей, и о них была дума строга,
И глаза тосковали, тоска эта била ключом,
И твой слух устремлен был к далеким от нас берегам.

Боль страны твоей — это же боль и твоя!
Сердце гладил свое, точно видел вдали,
Как приветствуют родины милой края:
Ведь ты жаждал притронуться к сердцу родимой земли...

Будто крикнул внезапно твой сын из-за моря, Мамед,
И ты слушал в отчаянье мыслей своих,
Как тот голос звучал, ожидая хоть слова в ответ,
И угас, гак испуганно, глухо затих.

С головою опущенной долго стоял ты потом,
Твои думы, как волны, во тьме растворялися где-то,
Всю ту ночь мы бродили над морем с тобою вдвоем,
Горы встретили нас своим розово-снежным рассветом.

Соучастником дум твоих был я, и я бы сказал,
Что без слов мы друг друга душой понимали,
Все, что думал тогда ты, все плыло, все жило в глазах,
Как бы ты ни скрывал, но глаза твои так горевали.

Говорил, что страна твоя ждет тебя много уж лет,
Приглашал, чтоб, как брат, твою родину мог бы узнать я...
Говорят, друг на друга с тобой мы похожи, Хикмет,
Друг на друга похожи, как могут похожи быть братья.

Брат, ушло твое горе с тобою и вместе с судьбой,
Твоего возвращенья не ждет уже родина тоже...
Если внешне, Хикмет, даже очень мы схожи с тобой,
То вот судьбы — твоя и моя — друг на друга совсем не похожи...

1968


* * *

Могу ли я брести бесстрастным по земле,
Чтоб — пусто на душе: ни думы, ни тревоги?
Чтоб безмятежен взор при свете и во мгле?
Могу ли я брести бесстрастным по дороге?..

Как часто мы с тобой судьбой разделены!
Хоть временно — но врозь... В разлуке — поневоле...
Полжизни — за бортом, вполсилы, вполцены...
И трещину дает мне выданная доля...

Я уезжаю прочь — но ты всегда во мне,
И силы нет такой, чтоб изменила это...
Весь мир — тебе!.. И все, что без тебя, что вне,
И смысла лишено, и радости, и света.

В круговороте дней жизнь проверяет нас
На прочность... Ведь причин имеется в избытке,
Что могут жизнь рассечь немедленно, тотчас:
Ведь паша жизнь порой висит на тонкой нитке.

Но нить незримая — она прочней всего!..
Что делал бы, когда бы каждое мгновенье
Не чувствовал удары сердца твоего,
В своей груди?.. Твое — в своем сердцебиенье?

1968


* * *

Все без утайки говори, кляни,
Клейми меня, встречай меня воинственно,
Гони меня!.. Но как ты ни гони —
Не оттолкнешь, не выгонишь — воистину!..

Считай, что толстокож я... Может быть!..
Что самолюбия лишен я дочиста...
Зачем ты хочешь солнце погасить
И ввергнуть меня в холод одиночества?..

Но говори, клейми меня, кляни,—
Стерплю — ведь знаешь! — самое нелепое...
Грози, рази, гони меня, гони,
Чтоб оказался под открытым небом я...

Гони, считая, что во всем права,
Словами беспощадными, искусными...
Могу ль поверить я в твои слова,
Когда в них злого умысла не чувствую?..

1968


ПОСВЯЩЕНИЕ

Что может успокоить, — взгляд, слова? —
Когда тревогой человек охвачен?..
Что это за секрет, когда молва
Его коснулась так или иначе?..

Порой хочу я переплыть поток
В том месте, где быстрей всего теченье...
Порой хочу я, чтоб никто не смог
Узнать молчанья моего значенье.

Коль что-то вдруг откроется про нас —
Вот будет пища языкам досужим!..
Побережемся посторонних глаз,
Любимая, — и тайны не нарушим.

Ты душу переполнила мою,
И это — гласности не предоставлю:
От всех твое я имя утаю,
В секрете посвящение оставлю...

1968


ИДИ, МОЙ ДРУГ, НЕ ОСТАНАВЛИВАЯСЬ

Разве трус бывает счастлив, разве
Озирающийся видит высь?
В жизнь иди, дружище, как на праздник,—
Вдаль смотри и веселей держись!

Будет пусть идти легко и вольно,
Будет солнце заливать весь свет,
Будешь падать, ушибаться больно
В самый неожиданный момент.

Не робей, иди! Преграды, беды
Только подгоняют нас в пути,
Через пораженья и победы
Век нам в наступление идти!

Гору одолеешь, смотришь — вскоре
Пред тобою новых гор гряда.
Упадешь, поддавшись злу и горю,
Встать уж не надеясь никогда...

И — встаешь. Держись! Сквозь все невзгоды
Ты пройди, как воин сквозь бои,
Пронеси через хребты и годы
Силы несмиренные свои!

1968


ТРОН ПОЭТА

Гривастые, как будто кони,
Мчат волны близ того жилья,
Где на распахнутом балконе
Стоит плетеная скамья.

На ней сидел поэт когда-то
И, наблюдая пенный вал,
Гул моря, словно гул набата,
Во все года воспринимал.

И, породнив слова с бумагой,
Которые шептал в тиши,
Их сделал песней и присягой
Абхазии — Страны души.

Умел поэт, служа народу,
Слова чеканить и гранить.
И обучил саму природу
Он по-абхазски говорить.

В стих обратил он моря рокот,
И звон меча перед мечом,
И боевой орлиный клекот
У землепашца над плечом.

Пусть короля король на троне
Заменит в очередь свою,
Но кто пред морем на балконе
Займет плетеную скамью?

Кому под силу сделать это,
Чтоб на земле творить добро?
Кто может заменить поэта,
Присвоив вещее перо?

И ветер, верный непокою,
Как будто на море ладью,
Порой соленою рукою
Качнет плетеную скамью.

1968


* * *

БЕСЛАХУБСКАЯ МЕЛЬНИЦА

Не позабыть мне бег Галидзги —
Подруги детства, что, светла,
Кипела, всплескивая брызги,
В соседстве с мельницей села.

И жернов, вырубленный грубо,
Крутился волею реки.
Всего селенья Беслахуба
Там собирались старики.

Слова, подобные насечке,
Под белой кипой облаков
Сверкали ярко возле речки
В устах бывалых стариков.

Форель, вся в крапинках, играла,
И доносился щебет птиц,
И родилось на свет немало
Житейских былей-небылиц.

У края стариковской речи
Над этой маленькой рекой
Мешок впервые лег на плечи
Мне с кукурузною мукой.

А мельница без передышки
Молола доброе зерно.
И стала для меня — мальчишки —
Наставницею заодно.

К работе в срок я приобщился,
Хоть нелегка она была,
Притом на мир смотреть учился
Глазами отчего села.

Когда пришла пора печали
С кровавым именем — война,
Крестьяне хлеб стране сдавали
Весь до единого зерна.

И мельница остановилась.
Ей было нечего молоть,
И одиночеству на милость
Сдались ее душа и плоть.

И стариковские рассказы
Умолкли в нашей стороне,
Но парни, слушая приказы,
Их вспоминали на войне.

Но на своя вернулась круги
Жизнь, прежней радостью дыша.
И волны — мельничные слуги —
Вновь крутят жернов не спеша.

1968


ЕРЕВАН

Нет, здесь я не забыл родного дома,
Он от рожденья и навеки дан.
Тебе тоска по близкому знакома,—
Не обижайся, светлый Ереван.

Я восхищен тобой. И ты, я знаю,
Легко поверишь в искренность мою.
Хоть я не забывал об отчем крае,
Но вот, красою покорен, стою.

Я вижу горы, и простор безбрежный,
И облака, и тени облаков.
Твой облик — и пленительный и нежный
Ко мне шел лабиринтами веков.

Высокие твои покрыты стены
Цветами рукотворными. Ты сам —
Как будто бы один букет бесценный,
Землею вознесенный к небесам.

Фонтаны бьют, не остужая раны
Души твоей: еще не всех армян,
Своих детей, нашел ты. Караваны
Идут, к отцовским близятся камням.

Воспел тебя талант Исаакяна.
И краски для тебя нашел Сарьян.
Слова любви произношу нежданно.
Язык абхазский слушай, Ереван!

Как скоро я уеду, неизвестно.
Навек твою запомню доброту.
Пусть для жилья не попрошу здесь места,
Но в сердце место для тебя найду.

1968


ОЧЕНЬ ХОЛОДНО СЕГОДНЯ

Очень холодно сегодня
В четырех стенах.
Я запру все двери, окна,
Разведу очаг.

Языками пляшет пламя,
Отлетает прочь...
И плывет, качаясь плавно,
Словно в люльке, ночь.

Не забыться в полудреме,
Не найти мне сна.
Не могу я, видно, в доме
Взаперти одна!

Все слышней удары сердца,
Видно, и ему
Не найти сегодня места
В доме одному!

Я сожму его руками:
— Тише... Ничего! —
Я опять раздую пламя,
Чтоб согреть его.

Но бессилен жар каминный,
Дело не в огне...
Далеко-далеко милый —
Не согреться мне.

1968


* * *

Кто что умеет, милая,— я должен
В союз любви соединять слова,
Зачем я не дитя и не художник?
Зрачок мой робок и рука слаба.

Когда б тот дар мой осенил рассудок,
Я б кисти взял, и пел, и рисовал,
И выводил твоей души рисунок,
И был бы он то бел, то розоват.

Гудят машины, гикают возницы.
О, чад и гам! Им будто нет конца!..
Измучили чужие живописцы
Красу и кротость твоего лица.

Лицу — легко ль терпеть их взор пристрастный,
Вбирающий в себя твои черты?
Легко ли стать чужою и прекрасной,
Неточной тенью, павшей на холсты?

Но черт твоих им не дана разгадка!
И над невнятной тайной глаз и лба
Склоняется бессмысленно и сладко
Всех выставок незрячая толпа.

Я все терплю. Безмолвствуя и горбясь,
Я прохожу под сводом галерей,
И нежный, ясный, очевидный образ
Души твоей таю в душе своей.

1969


* * *

Отправляясь в Сухуми, возьму ли с собою
Это сердце пустое, не нужное мне?
Припаду ли к волне головою седою,
Чтоб лицо твое высмотреть там, в глубине!

Я отправлюсь! Возьму! Я отпраздную горе!
Развеселый, приду я на вымерший пляж,
И окликнет меня безутешное море,
Словно чей-то огромный, бесформенный плач.

А руки бессильны... Разъять иль свести их,—
Все равно. Пустота. Только высмотрит глаз,
Как оранжевой радости малый светильник
Угасает. Он скоро угаснет. Угас.

О, как сложно, умно — утомленье разлуки
Претерпеть до конца, совершенно, вполне.
О, как просто и глупо — отдать в твои руки
Загоранье, купанье, летанье во сне.

Неужели опять разминусь с простотою,
Попрощаюсь: «Прощай», оглянусь на причал,
И возьму только темное сердце пустое,
Отправляясь в Сухуми — в лазурь и печаль!

1969


ЧТО, ДРУЗЬЯ, СЛУЧИЛОСЬ?..

Что, друзья, случилось? Что случилось?
Моего отца забыли дом!
В доме том отцово сердце билось,—
Гость найдет то сердце в доме том.

В доме том нора собраться снова.
Пусть семья, как в прежние года,
Ощутит присутствие отцово,
Вместе с ним мы выпьем, как тогда.

Сбережем, друзья, его порядок,
Все его привычки сохраним.
Будет новый замысел нам сладок,
Если посоветуемся с ним,

С ним, стоящим мудро рядом с нами.
Крепко он стоит в своем дому —
Он продолжен нашими делами,
В наших буднях вековать ему.

Как кремень, крепка его натура.
От дубовой двери до крыльца
Дома и двора архитектура
Повторяют линии отца.

Со степы он смотрит добрым взглядом,
А вокруг лежит его земля.
Не над нами тенью — плотью, рядом
Он стоит. А мы — его семья.

Что, друзья, случилось? Вам знакома
Та тропинка, что бежит в саду?
Двери распахнув отцова дома,
Именем отца зову вас, жду.

1969


БАЛЛАДА ОБ ОТЦЕ

Не помнит он, как мир тонул
В военном громе
И как впервые он уснул
Здесь, в детском доме.
Никак не может — хоть убей —
Он вспомнить лица
Отца и матери своей.
А время мчится...
Уже высок он и силен —
Под стать мужчинам.
Так что же не был назван он
Ни разу сыном?
Ждет встречи юношеский взгляд
С отцовским взглядом.
Кто это — братья ли стоят
Сейчас с ним рядом?
Отыщут ли отец и мать
Сюда дорогу?
Он думает — и не унять
В душе тревогу.

Не помнит он, как мир тонул
В военном громе,
И как впервые он уснул
Здесь, в детском доме.
Да, с детских лет ему знаком
Большой, веселый
Дом этот... Утренний подъем,
Прогулка, школа.
К нему здесь ласковей одни,
Другие — строже.
И только на отца они
Все непохожи.

...Он в комнате сидел один,
От дум уставший.
Кто мог ответить, чей он сын,
Давно пропавший?
И вдруг его средь тишины
Окликнул кто-то —
Он был один, но со стены
Смотрело фото:
Черты знакомого лица
И свет улыбки.
Да-да, портрет его отца —
Тут нет ошибки!
Но это длилось только миг.
Черты портрета
Он с детства знал, он к ним привык —
Ведь Ленин это.
И этот взгляд он знал давно,
И свет улыбки...
И вдруг — отец!
Но все равно
Тут нет ошибки.

1969

 

ЛУНА

Небо в звездах...
Только посмотрите,
Как смеются весело они!
А луна, как будто кто обидел,
Осторожно держится в тени.

Над садами поднялась несмело,
Будто бы предчувствуя беду.
Может быть, ей просто надоело
Быть везде и всюду на виду?

Что, луна, мерцаешь тусклым светом?
Не таись!
Поведай, что с тобой.
Сколько тайн раскрыла ты поэтам, —
Так давай последнюю открой!

Может, ты в обиде на науку,
На двадцатый беспокойный век?
Но тебе ж ведь дружескую руку
Протянул сегодня человек.

Ты ходила вслед за ним послушно,
Почему ж ты сердишься теперь?
На своем пороге встреть радушно
Гостя... Это он стучится в дверь.

1969


ПЕСНЯ

Памяти Кемсыса Герхелиа

Мы с тобой не виделись давно...
Где ты? Где? Нарушь же тишь ночную.
Без тебя не мило мне вино.
Без тебя и песню не начну я.

Нам с тобой подняться бы опять
На гору, где ты расстелешь бурку,
Чтоб смогли над Гвадой зазвучать
Песни, что певал вчера как будто.

Пет, не может песня замолчать,
Растопи ее сердечным жаром.
Ты сумей лишь песню ту начать,
Ну, а мы бы помогли, пожалуй.

Подними свой голос до звезды.
Пропусти через ушко иголки.
Чтоб ни лжи бы рядом, ни беды.
Запевай, иначе будет горько.

Ты мужчина и свое допой.
И спали огнем сердца чужие.
Песня ведь была твоей судьбой,
Как вы с песней искренне дружили!

Разве можешь ты уйти от нас!
Не допев, наверно, главной песни.
Ничего, что твой камин погас,—
Вновь заря зажжется в поднебесье.

Ты на свете слишком мало жил.
И уж если песня оборвалась,
Жизнь свою и все, чем дорожил,
Передай той песне, что осталась.

1970


БЕЗ ЛЮБВИ

Друзья меня готовы упрекать,
Что без любви я не живу ни дня.
Что мысли возвращаются опять
К любви одной
И в плен берут меня.

Ну ладно, молод был.
И холостяк.
На возраст, мол, в грехах ссылался чаще.
Но если и теперь живу я так,
То, знать, и впрямь я человек пропащий.

Обидно мне, когда так говорят.
Ведь без любви душа — пустой сосуд.
Я все люблю: и мимолетный взгляд,
И деревца, что первый год цветут.

Я не хожу по свету, словно тень.
Все, что вокруг, — все я люблю до боли.
С любовью в сердце я встречаю день.
И провожаю день своей любовью.

Ведь без любви и песен даже нет.
Они в душе рождаются любовью.
Совсем неважно, молод или сед,—
Не отдавай свою любовь злословью.

1970


* * *

Я в степь бескрайнюю влюблен,
Но не покину горы.
Люблю, когда синеет лен.
И по душе мне город.

Но ухожу порой в леса,
Чтоб ощутить их вечность.
И, слыша птичьи голоса,
Я счастлив бесконечно.

Когда я в горы поднимусь,
Все мне до боли мило.
И роднику я поклонюсь,
И улыбнусь светилу.

И бесконечна доброта
Людей, спешащих в город.
Степей близка мне красота,
И дороги мне горы.

1970


МОРЕ

Море, словно молодой медведь,
Кувыркаясь, прыгает на скалы
И, пытаясь берег одолеть,
В нетерпенье зубы скалит.

Так играет море день-деньской,
Катит волны на высокий берег.
И грозится смыть его волной,
Ну, а берег-то ему не верит.

Ночью море стонет тяжело,
Будто волны растеряло где-то.
Хмурит грустно темное чело
И не спит до самого рассвета.

А настанет утро — ослабев,
Затихает возле бухты старой,
И опять на милость сменит гнев,
И на берег падает устало.

Где твой голос, море? Отзовись!
Есть ли сила в глубине бездонной?
И несется над волною свист —
Это плачет журавель бездомный.

Катится спокойная волна.
Ничего она сейчас не хочет.
Море дремлет. Дышит тишина.
Голубые закрывает очи.

1970


ЛИЛЕО *

Я от песни просыпаюсь,
Что поют не для забав.
И расправил крылья аист,
Ту же песню услыхав.

Со скалы взглянул лениво
На притихший мир орел.
Водопад махнул с обрыва
И слезами изошел.

А в гнезде насторожилась
Куропатка...
И тотчас
В небе синем закружилась,
Словно там пустилась в пляс.

На скале, как изваянье,
Удивленно встал джейран.
Был недавно мир в тумане —
Отступил пред ней туман.

И запели эту песню
Люди, вставшие чуть свет.
Собрала она их вместе
В тот момент.

Эту песню пели сваны
И встречали с ней восход.
Я кричу: «А может, с вами?» —
Выбегаю из ворот.

И, услышав эту песню,
Закрасневшись от стыда,
С опозданьем в поднебесье
Солнце выплыло тогда.

1970

* Лилео — сванская песня, гимн солнцу.


ТОВАРИЩ И ДРУГ ГАШЕК

Такая скорость! Это все для нас,
Лети, лети, наш друг веселый Гашек,
Тебе мы доверяем жизни наши,
Поскольку ты водитель — первый класс.

Мы будто и не едем, а летим,
Опаздывать, конечно, не годится,
Но нет нужды сегодня торопиться,
А если нет — куда же так спешим?

А ты в ответ смеешься и поешь
И, не моргнув, как говорится, глазом,
Нам улыбаясь, прибавляешь газу —
Ты по своей земле друзей везешь!

Сегодня за рулем ты словно бог,
Сегодня ты водитель, ты хозяин
Столичных шумных улиц и окраин,
Всех самых ровных и крутых дорог.

Визжат на поворотах тормоза,
И снова версты нам навстречу мчатся.
И словно говорят твои глаза,
Что нам за жизни нечего бояться.

В России любят быструю езду...
Так вот о чем теперь твоя забота!
Ну что ж, давай нажми до поворота,
Гони у всей вселенной на виду.

Ты нас везешь все дальше в глубь страны,
И хорошо нам по дорогам мчаться.
Где солнце нам навстречу, словно счастье,
Несут сады из синей глубины.

И, полные слепящей высоты,
Твои глаза особенно светлеют,
Когда, летя по солнечным аллеям,
О родине рассказываешь ты.

Ты крепко держишь руль в своих руках,
Нам нравится, как ты ведешь машину.
Вершины Татр в снегу и облаках,
Совсем как наши горные вершины.

Как хочется вези, в своем краю
Ты здесь хозяин городов и пашен.
Показывай, показывай нам, Гашек,
Чехословакию свою!

1970


ЯН ЖИЖКА

На всем скаку твой конь застыл над Прагой.
Стряхни оковы каменного сна.
В нелегких битвах победила правда,
От всех врагов избавилась страна.

Не торопи рукой меча из ножен,
Пришла пора оружью отдохнуть,
Оно еще нам пригодиться может,
А нынче мир — и твой свободен путь.

И стук копыт земля твоя родная
Услышит пусть из глубины веков,
Ты проскачи от края и до края
По всей стране, свободной от оков.

Там, где пожары жадно полыхали,
Там, где чужие полчища текли,
Увидишь ты, как прояснились дали
Из пепла возродившейся земли.

Там, где стонали горы и равнины,
Где с трав текла кровавая роса,
Увидишь ты, как распрямились спины,
Как посветлели души и глаза.

Живут легенды о твоей отваге,
И справедливость входит в каждый дом.
Мир на земле, цветут каштаны Праги,
Купая ветви в небе голубом.

Не стынь ты на холодном пьедестале,
Ты каменной рукой поводья тронь —
И пусть несет тебя в родные дали
На всем скаку твой быстроногий конь.

1970


* * *

И здесь знакомо пахнет хлебом
От солнца рыжее жнивье,
И здесь приветливое небо,
Но это небо не мое.

Мое навеки остается
С землей родных дубрав и трав.
Хозяин искренне смеется,
Мои тревоги разгадав.

Что может в небе измениться,
Где в нем условная черта?
Но ощущением границы
Полна над нами высота.

Ведь если враг ворвется в зону,
Чехлы с ракет придется снять.
И пограничникам бессонным
Что делать, если не стрелять.

Но вот летят над нами птицы,
Свободен их полет и смел.
Они не чувствуют границы,
Где небо взято на прицел.

И одного хотелось мне бы —
Чтоб люди не боялись неба,
Чтоб был спокоен синий взгляд,
Чтоб солнца не затмили крылья,
Чтоб города не стали пылью,
А птицы пусть себе летят!

1970


ДОМОЙ

Брожу по пражским улицам с утра,
А сердце словно чем-то озабочено,
А сердце на одном сосредоточено,
И видно по всему — домой пора.

Домой пора, я говорю друзьям,
Мне не забыть гостеприимной Праги.
Я здесь еще, но, говоря по правде,
Давно уже в пути душа моя.

Мне хорошо у вашего огня,
Глядеть бы мне на все не наглядеться.
Но Родина ведь есть и у меня,
Которой я принадлежу всем сердцем.

Прекрасен мир, но нет любви сильней,
Чем к той земле, что матерью зовется,
Она навеки в сердце остается,
Чтоб сын вернулся к матери своей.

Я Черным морем брежу по ночам,
Оно во мне грохочет до рассвета,
И солоно моим сухим губам,
Не позабывшим вкус воды и ветра.

Уходят мысли к теплым берегам,
В меня листвой садов сухумских льются,
И кажется распахнутым дверям,
Что я домой к себе уже вернулся.

Не обижайтесь на меня, друзья,
Я уезжаю, право, не от скуки,
Горька разлука с вами, но разлуки
С моей землей мне вынести нельзя.

Зовут меня вершины гор в снегу,
Меня заждались росы на лугу,
Я мысленно уже гляжу в глаза им.
Я гостем быть все время не могу,
Зовет меня земля, где я хозяин.

1970


ГЕРА

Евг. Евтушенко

Он, качаясь, словно тополь,
Шел проселочной дорогой.
Как он весело работал —
И не хвастался работой!

Знал свое мужское дело,
Знал крестьянское хозяйство —
Сеял в срок, пахал умело,
Делал дело без зазнайства.

Кукурузу в срок прополет,
В нужный час лозу подвяжет,
Друга встретит и проводит,
Золотое слово скажет.

Никого в селе, бывало,
Не унизит, не обидит...
Выпьет чарку, если мало —
И вторую чарку выпьет.

Но и за него соседи
Дружно подымали тосты,
И, бывало, с ним в беседе
До утра сидели гости.

В дом войдет всегда с улыбкой,
Что ни скажет — все для жизни:
Над младенческою зыбкой,
И на свадьбе, и на тризне.

Он покашливал при входе
В дом,
Давая знать умело
Людям о своем приходе...
Вот каков был добрый Гера!

Одевался аккуратно,
Жил с достоинством на свете,
И ходил легко и статно,
И его любили дети...

1970


В ГОРАХ

Сравнить с долиной горы я не смог.
Горы — словно щеголи-наездники.
Облака уходят из-под ног,
Как с волны слетают буревестники.

Может, волк там бродит иль шакал,
Только ждут удобного момента.
И село таится между скал,
Будто современная легенда.

И, попав на горную тропу,
Что вертится, словно веретенце,
Ты доверь тропе свою судьбу —
Выведет тебя тропинка к солнцу.

Быстрой серной на пути мелькнет
Юная горянка...
Нетерпенье
Тут же до калитки доведет,
Чтоб продлилось чудное мгновенье.

И когда ее поймаешь взгляд,
Ты поймешь, что полонен навеки.
Как красив у синих гор наряд!
Как быстры здесь и прозрачны реки!

1970


* * *

Сосне без земли не прожить.
Земля без воды — словно камень.
И надо нам землю любить,
Не то зарастет сорняками.

Иссякнет прозрачный родник,
Коль пить из него перестанут.
Хоть к ножнам кинжал и привык,
Но верен он подвигам славным.

С коня лишь не падает тот,
Кто век на коня не садится.
И слово болтливый берет
И слушать других не стремится.

Кто сядет за стол тамадой,
Тот должен подумать о каждом.
Не то обернется бедой
Его равнодушная важность.

Сидишь ли сейчас на коне
Иль в доме живешь нелюдимо —
Не будь от других в стороне,
Мы все сплетены воедино.

Рассвет и закат, что погас,—
Все поровну выдано людям.
Погост — он ведь тоже для нас,
Зачем же считаться мы будем?

1970


Я ИДУ ПО ДЕРЕВНЕ АБХАЗСКОЙ

Не вдаюсь я без толку в историю.
Для кого-то это ерунда.
Я вошел в деревню раз,
Которую,
Верно, не забуду никогда.

Вдалеке дымились тихо горы.
Разгоралась майская заря.
И девчата, как ее узоры,
Весело шагали на поля.

Будто вожаки веселой стаи,
Две из них шагали впереди.
Так легко от встреч на сердце стало,
Как земле, когда пройдут дожди.

Шел я по деревне неторопко,
И встречались девушки опять.
Видел я их на высоких тропках
И спешил им тропы уступать.

Уходить отсюда не хотелось.
Вся деревня юностью полна.
Сколько здесь лебедушек несмелых,
Хоть еще отбилась бы одна.

Выберу я добрую поляну,
Дом построю около ручья,
Может быть, они сюда заглянут,
Чтоб себе невесту выбрал я.

Я — не в сказке, не мечтой живу,
Я встречаю солнце наяву!

1970


ДЕВУШКА ИДЕТ ПО ВОДУ

По вечерам в деревенской тишине
Она уходит принести воды
Из родника в старинном кувшине —
Идет и не боится темноты.

Родник журчит высоко на скале.
Она идет, и вопреки ночи
Ее глаза сияют в полумгле,
Как две благословенные свечи.

А светлячки вокруг горят в траве,
Как бы желая осветить тропу,
Чтоб ей не спотыкнуться на тропе,
Чтобы кувшин не уронить в траву.

Ей каждый камень на тропе знаком,
Она, закрыв глаза, пройдет везде —
Ей сердце нанялось проводником
Ее вести по дорогой стезе.

Нет, не оступится ее нога,
И в темноте не подведет чутье,
Затем что парень возле родника,
Горя от нетерпенья, ждет ее.

А дома беспокоится родня.
А мать ворчит, что задержалась дочь.
Собака глухо лает у плетня,
И постепенно наступает ночь...

1970


НА ОХОТЕ

При такой дрянной погоде
Отдохнешь не очень...
Мы болтались на охоте
От утра до ночи.

Обжигало стужей лица.
Но назло метели
Под дуплеты ружей птицы
Стаями летели.

Только путь их был недлинный —
Ружья знали дело.
На снегу лесной малиной
Птичья кровь алела.

Мы добычу не считали —
Много птиц упало.
Только ружья все стреляли —
Все им было мало.

Я со всеми бил дуплетом,
Но признаюсь сразу —
Хоть старался, но при этом
Не попал ни разу.

Неудачею гордиться,
Право, не пристало.
Но скажу вам — бедных птиц я
Спас в тот день немало.

1970


ГОРЕЦ Я

Я, как древо, что имеет кровное
Место у небесного огня.
Связывает крепко родословная
С горными вершинами меня.

Вот иду и не вдали, а около,
Вижу скалы в дикой алыче.
И кормлю я на запястье сокола,
Облако лелею на плече.

Возвышаются окрест нагорья,
Наподобье родичей седых.
Я — песчинка, и моя история
На груди разыгрывалась их.

В горы я, чтоб встретить утро раннее,
Прихожу задолго до зари,—
Вижу, приходя в очарованье,
Мир моей пожизненной любви.

Мчатся реки, в их гортанном шуме я
Слышу вновь о доблести рассказ.
Поднимал не раз мои раздумья
Вровень с головой своей Кавказ,

И, ведомый по горам не гидами,
Затепляю слово, как свечу,
Раны, нанесенные обидами,
Скальным окружением лечу.

И мерилом чести и достоинства
Для меня, как горца, неспроста
Стали гор незыблемое воинство
И над краем бездны высота.

Находясь во власти чувства братского,
Всем друзьям, как даль ни широка,
Говорю с нагорья я абхазского:
— Я люблю вас! Вот моя рука!

1970


ДРУЗЬЯ

Я себя никогда не хвалил.
Не хозяйничал в доме соседа.
Но уж если кому-то я мил,—
Не терял проторенного следа.

Где мне рады, там я и гость.
К подлецу не полезу с бокалом.
Счастлив тем, что друзей не пришлось
Мне обидеть в большом пли в малом.

Потому самый светлый мой час —
Час, когда я друзей принимаю.
И мечты, породнившие нас,
И заботы душой понимаю.

А богатство одно у меня —
Паша дружба, которой я верен.
Мы с друзьями сидим у огня,
Обогретые общим доверьем.

Без друзей и обед мне не в прок.
И вино мне и песни не милы.
И дороже мне та из дорог,
Что к порогу друзей приводила.

1970


ПЕСНЯ О МАТЕРИ

Куда б ни шел — со мною всюду ты.
Ты — ровный свет негаснущей звезды.
Мне кажется, до нынешнего дня
Ты за руку ведешь, ведешь меня.

Учила жить, чтоб жизнь была верна.
Чтоб был я сыт, здоров — на знала сна.
Чтоб сглазу я не знал, светил твой взор,
Тебя уж нет — он светит до сих пор.

Оставила мне даль — она светла,
Меня на встречу с солнцем привела,
И по земле, которая — мой рок,
Из рук своих пустила в давний срок.

И ежели грозила мне беда
И жизнь меня влекла невесть куда —
Ты тотчас же теряла свой покой
И выручала собственной рукой.

Да и теперь: ударят холода —
Кто, как не ты, мне даст тепло тогда?
Поправ и смерть во имя доброты,
Согреешь и утешишь только ты.

Я имя материнское храню,
Его я не ронял, не уроню.
И если честным я иду путем —
Ты спутница в движении моем.

Ты жизнь мне подарила для того,
Чтоб сын твой стоил века своего.
Но чтобы стоить Родины, о мать,
Я ей готов подарок твой отдать!

1971


ПЕСНЯ ОБ ОТЦЕ

С кем сравню тебя, отца?
Вот ищу, и нет такого,
Нет и поиску конца —
Все напрасно, право слово.

Под лучом с родных небес
Все твой след ищу я рьяно.
Вот ты рядом. Вот исчез.
Только в сердце постоянно.

Твой посев приносит плод,
Колос гриву подымает.
Уж тебя-то мой народ
Лишь добром и поминает.

Солнце сменит темнота,
Есть восходы и закаты.
Ты, отец, во мне всегда,
Не уходишь никуда ты!

Вот начало всех начал:
Стать собой моя забота.
Если реку я встречал,
Сам и мост я клал — не кто-то.

Твой наказ и ныне свят.
Я окреп, идя по свету.
Я не пятился назад.
Знаю схватку и победу.

Ты и сердцу и уму
Доверял и знал победно:
Место я твое займу,
Не исчезнешь ты бесследно.

Стою имени отца
Или нет — судить не стану.
Но не сгинем до конца!
Род наш вечен без обману!

1971


ПЕСНЯ МАСТЕРА, ДЕЛАЮЩЕГО ЗЫБКУ

Куда б ты ни попала, зыбка,
Ты счастье в дом принесть должна.
Да будет с матерью — улыбка,
А с колыбельной — тишина.

Качайся с мягкою повадкой,
II до утра дитя храни,
И сон лови веселый, сладкий,
И прочь бессонницу гони.

Коль нянчишь мальчика — далече
Еще ему до паренька! —
Но да растут пошире плечи,
Да будет талия тонка!

Пускай не будет в нем изъяна,
Которому причина — ты.
С людьми пусть ладит без обмана,
Хоть руки силой налиты.

Коль нянчишь девочку — пусть блеск свой
Дадут ей солнце и луна,
Пусть ветер ластится к ней резвый,
И встречный пусть сойдет с ума.

Пусть где пройдет — оцепененье,
Пусть парни маются тоской,
Пусть всякий город и селенье
Чтут славу красоты такой!

Ты, зыбка, щедрости начало,
Не обдели же никого!
Да будут все, кого качала,
Достойны века своего!

1971


ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ СТАРИКОВ

Ты — кто без матери, отца?
Кто свет в твоей судьбе?
И далеко ли до конца —
Предскажет кто тебе?

И глянь: кто брезгует трудом?
Кто пуст, хоть и не прост?
Кто в грош не ставит мать и дом?
Бездельник да прохвост!

Негромки наши старики.
Немало их окрест.
И, словно их дела, крепки
Осанка их и жест.

И сколь ни тратили труда,
Ни отдавали сил,
Из них никто и никогда
Себя не похвалил.

Чеканна фраза их, остра —
За ней стоят дела.
Они и в горе — как гора,
И мудрость их светла.

Надолго, смерть, тропу забудь
К их телу и душе.
И да продолжат внуки путь —
К бессмертию уже!

Да остается с внуком дед,
С горячностью — совет,
Да будет юный с тем, кто сед
И до скончанья лет!

1971


СТАРАЯ ПЕСНЯ

Если пахарь не придет,
Поле лесом зарастет
И чертополохом.
Если честь исчезнет вдруг,
Это будет — помни, друг,—
На руку пройдохам.

Если, словно госпожа,
Сталь кинжала точит ржа,—
Не готов ты к бою.
То готов, взамен стрижа,
В небесах парить, кружа,
Ворон над тобою.

Где голодный человек
Для пирующих весь век
Ничего не значит,
Вдевший ноги в стремена,
Оседлавший скакуна,
Долго не проскачет.

До кладбищенских ворот
Путь травой не зарастет,
Многих здесь отпели.
Нету худа без добра,
Не исчезнут мастера
Делать колыбели.

1971

 

ПЕСНЯ О ГОРАХ

Глянь окрест: толпятся горы,
Что стоят по грудь в туманах,
И высокое от века
Держат небо на плечах.
И в бока потоков шпоры,
Как в бока коней, вонзают.
И не зря у человека
Отражаются в очах.

Глянь окрест: толпятся горы,
На которых разжигает
Утро белою рукою
Пламень раннего костра.
А во мраке метеоры
Над вершинами летают,
И, привычные к покою,
Светят звезды до утра.

Глянь окрест: толпятся горы
И скользит крестообразно
По лугам, дорогам, склонам
Тень дозорного орла.
Нет надежнее опоры,
Чем родимые вершины,
Где висит под небосклоном
Туча на рогах козла.

Глянь окрест: толпятся горы,
Где на каменных уступах
Доблестной архитектуры
Башни древние стоят.
В них гнездятся птичьи хоры,
Что поют на всю округу,
Заселяя амбразуры
Каждую весну подряд.

Глянь окрест: толпятся горы,
Чьи вершины седоглавы,
И в веках видали виды,
И держали с морем связь.
Им видны его просторы,
По которым аргонавты
Плыли к берегам Колхиды,
Золотым руном прельстясь.

1971


ПЕСНЯ ПАХАРЯ

Над грядой голубого тумана,
Что висит на альпийских лугах,
Как бы, солнце, ни встало ты рано,
Вновь застанешь меня на ногах.

А за плугом ходить мне не ново,
Когда шествуют следом грачи.
В глубь борозд до зерна золотого
Не твои ли ложатся лучи?

Что просплю я зарю — не надейся,
Петухи запоют досветла
И разбудят меня — земледельца,
Чьи в страду неотложны дела.

И тебя я приветствую первым,
Не это ли каждой весной
Колокольчиком в небе напевным
Вьется жаворонок надо мной.

И, наверно, от века так было,
Что на поле под белой горой
— Не ленись, поднимайся, светило,—
Я кричал тебе летней порой.

1971


ПЕСНЯ ВИНОГРАДАРЯ

Расти, лоза, посаженная мною,
Веди побеги, вейся и расти,
Paccыпaв кудри пышною копною,
Чтобы потом их в узел заплести.

Начни рывком свой путь многовитковый,
Тугая, словно девичья коса,
И, крепкой хваткой стиснув ствол ольховый,
Учи егo стремиться в небеса.

И, оплетя оплечья шелковицы,
Перетянись на дряхлую хурму,
И вновь сумей на тополь перевиться
И высоко подняться по нему.

И где-нибудь в сторонке, у калитки,
Суровые, как строчильная нить,
Твоих побегов жилистые нитки
Весь шумный сад связать должны и сшить.

Пусть их витки от силы гроздьев слягут,
И пусть, сливаясь с токами земли,
Лучи прорвутся в сердцевину ягод,
Чтобы, как солнце, кисти расцвели.

Так стань вином, весь пламень солнцепека
Пролей в багрянце вспыхнувшей струи...
Похмельем зноя не казни жестоко,
Но чистым жаром дружбы напои!

1971


ПЕСНЯ ВИНОДЕЛА

Будь, мое вино, прозрачным, солнцеликим, ясноглазым,
И влюби в себя, пленяя влагой светлой, золотой,
Поднимающего кубок, и плесни, и вспыхни разом,
Зябнущего согревая драгоценной теплотой.

В знойный день, когда на лицах влажный жар и капли пота,
Духоту развей и нежно лоб горячий остуди,
Изнемогшему дай легкость, ощущение полета,
Свежестью наполни жилы, током разойдись в груди.

Открывай сердца людские, чтобы скрытое в глубинах
Сразу выплыло наружу, помыслов явилась суть,
Но оставь с душою чистой и того, кто, в струях винных
Утопая, умудрился больше должного хлебнуть.

Молчаливому пожалуй дар высокий красноречья,
Чтоб для всех была отрадна золотая речь его,
Доброту пролей и сладость прямо в сердце человечье,
Чтобы послужило благу винограда волшебство.

Свадьбе принеси веселье, горьким хмелем не позоря
Слишком к питию пристрастных. Но печальною порой
Не затягивай застолий — в час уныния и горя
Сердце чуждого веселью ненароком не раскрой.

Горьким будь для недостойных твоего святого чуда,
Соблюди в речах приличье, в спорах разведи добром,
Опорожнившему чашу величального сосуда
Дай дойти благополучно и в родной вернуться дом.

Ты — созданье человечье, будь во власти человека
И само над ним не властвуй, не засасывай, как топь,
Не животные, а люди, люди пьют вино от века,
Уважай же человека и скоту не уподобь.

Так прими мой тост заветный, если слово дать изволишь:
Пусть всегда в кувшине винном будет у того полно,
Кто готов приветить гостя! Будь же сладким и того лишь,
Кто умеет нить красиво, услаждай, мое вино!

1971


ПЕСНЯ ГОНЧАРА

Я глины ком в руке сожму...
Так узнаёт ладонь,
Откуда он, чем быть ему,
В какой его огонь...

Прилеплен к палке глины жгут,
И круг бежит юлой,
И пальцы нежно гнут, и мнут,
И гладят скользкий слой.

Потом воды стечет струя,
Застынет крутень глин,
Чтоб роспись яркая моя
Украсила кувшин...

Готово! Глаз не отведу —
Уже обожжено,
Мое изделье — на виду...
Хоть наливай вино.

Немало кубков я обжег —
Стоят во всей красе.
Для лобио большой горшок
Осматривают все.

Из мастерской моей несут
Под скромный сельский кров
И для соления сосуд,
И крынку для сыров.

Я царством править не смогу,
Но теплотою рук
Тугую глину гну в дугу
И направляю круг.

1971


ПЕСНЯ КАМЕНОТЕСА

Я тешу упрямый камень
Скальных высей посреди,
Но не каменное сердце
У меня стучит в груди.

Грозен норов у гранита,
Но горы пробил я грудь,
Чтоб в селенья за горою
Стал для вас короче путь.

И, в разумность камня веря,
Я вблизи зубастых скал
Дикий камень, словно зверя,
К человеку приручал.

Очагом, порогом, домом
Камень стал на сотни лет,
И венчает изголовье
Он покинувшего свет.

Хоть мои кремнисты руки,
В том моя земная суть,
Что не каменное сердце
Было вложено мне в грудь.

1971


ПЕСНЯ КУЗНЕЦА

Огонь в его опочивальне
Я разбужу в рассветный час,
И звон кузнечной наковальни
Разбудит вас, разбудит вас.

Не дам железу я поблажки,
И брызнет искрами огонь,
Чтобы, подкованным, в упряжке
Иль под седлом ходил ваш конь.

Я в огрубелые ладони
Бору железо всякий раз,
Но мной подкованные кони
Уносят вас, уносят вас.

Жму на меха я, чтоб над горном
Раздули жар они к добру,
Как будто бы над гребнем горным
Багровый пламень поутру.

Соседу нужен до зареза
Отменный лемех по весне.
И раскаленное железо
Послушно мне, послушно мне.

Я косу выкую, чтоб в деле
Она была бы хороша.
Мои ладони огрубели,
Но не душа, но не душа.

Кузнец вблизи огня родится,
И век железу он родня.
Огонь под молотом роится
Вблизи меня, вблизи меня.

1971


ПЕСНЯ МЕЛЬНИКА

Саунаву, Саунаву *,
Мелет, как заведено,
Жернов мельничный на славу
Луноликое зерно.

Речки каменное ложе,
В изголовии — заря.
Ты с кормилицею схожа,
Мельница моя, не зря.

Постарались жнец и жница,
Постарается река.
Перемелется пшеница,
Будет белая мука.

Поклонилась нива долу,
И колосьев слышен звон.
Мною к тонкому помолу
Быстрый жернов приучен.

Мельник я, а не отшельник,
Не бездельник. Дел полно.
Вечно слышу: — Здравствуй, мельник!
Привезли молоть зерно!

Сохраняет верность нраву
Своенравная река.
Саунаву, Саунаву,
Будет белая мука.

1971

* Саунаву — богиня жерновов.


ПЕСНЯ РЫБОЛОВА

Вновь тает за лодкою след,
И капли срываются с весел,
В открытое море чуть свет
Я сеть, словно чайку, забросил.

Пусть лодка скользит не спеша
И век у меня, рыболова,
Пусть легкою будет душа,
А сеть — тяжела от улова.

Луч солнца над морем возник,
Где волн лиловеют изгибы,
А может быть, это плавник,
Еще мной не пойманной рыбы?

В рассветной горит стороне
Заря над пучиной матерой,
И кажется, что в глубине
Играет косяк красноперый.

И море, всей грудью дыша,
Дарить меня рыбой готово.
Пусть легкою будет душа,
А сеть — тяжела от улова.

1971


ПЕСНЯ ЛОВЧЕГО

Перепелка, перепелка,
На полях скосили рожь.
Как щетина, поле колко,
Взмоет сокол — пропадешь!

Перепелка, перепелка,
Я иду невдалеке.
А зачем ловцу двустволка,
Если сокол на руке!

Перепелка, перепелка,
Удала соколья прыть,
Знай, что соколу недолго,
Глупую, тебя когтить.

Перепелка, перепелка,
Сокол мой — не новичок,
И с него я не без толка
Вновь снимаю колпачок.

На челе горы, как челка,
Туча виснет в вышине.
Перепелка, перепелка,
Красный сокол верен мне.

1971


ПЕСНЯ О СОКОЛИНОЙ ОХОТЕ

Гнездится охотничий пыл
В душе наподобие страсти.
Я ловчую птицу вскормил
На собственном левом запястье.

И вздернута тучи пола,
Заря подсветила высоты.
Трубит золотая пора
Лихой соколиной охоты.

А месяц в седом далеке
Как рог опускается бычий.
И сокола я на руке
Несу, обольщаясь добычей.

Чуть слышится звон бубенца
Над полем, где нет уже хлеба.
Мой сокол! Его, как ловца,
Вновь манит свободное небо.

Стремительней он, чем стрела,
Являющий древнюю хватку.
Взметнется, раскинув крыла,
И с лета когтит куропатку.

Ах, эта забава стара,
И сокол достоин почета.
Трубит золотая пора,
Сладка мне лихая охота.

1971


ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ ХЛЕБА

Венчан знаками судеб
В поле хлеб под отчим небом.
— С новым хлебом! С новым хлебом!
Вечно молод древний хлеб.

Вечно молод древний плуг,
Вечна пахаря забота.
В пору птичьего прилета
Молод солнца древний круг.

В земледельцах искони
Велика была потреба.
Не привыкли сеять хлеба
Лишь кочевники одни.

Молод древний бубенец —
Звонкий жаворонка голос.
И к добру клонится колос —
Рыжеусый молодец.

Говорят, и стар и млад
Не единым хлебом живы,
Но они, лелея нивы,
Хлебом на ногах стоят.

Вечен хлеб, как связь времен,
И гласит седая повесть:
Честен хлеб — спокойна совесть,
Ясен день и сладок сон.

И с утра наверняка,
Будь крута или полога,
К хлебу честная дорога
Пусть приводит едока.

1971


ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ О ВИНЕ

Мы голов не затуманим
Хмелем доброго вина.
До веселья пить мы станем,
Пить не станем допьяна.

Тот лишь, кем вино не чтится,
Кто разумен не вполне,
Вдруг способен очутиться
Рога бычьего на дне.

Мы заслуг не приуменьшим
Приготовивших вино,
Но поднимем тост за женщин,
Опьянивших нас давно.

Под чужим и отчим кровом
Ярко, как заведено,
Голова пусть правит словом,
А не буйное вино.

Сыр остер, и травы пряны,
Шутки меткие не злы.
Будем пить — не будем пьяны,
Будем, други, веселы.

Не усердствуй, виночерпий,
Пусть кувшин не бьет челом,
Чтобы не были в ущербе
От вина мы за столом.

Тащат винные арканы
Слабых духом под столы,
Будем пить — не будем пьяны,
Будем, други, веселы!

1971


ПЕСНЯ О ДОБРОЙ ВЕСТИ

Над горой темна гора,
Но по тропам, слава богу,
Отыскала к нам дорогу
Весть, которая добра.

От нее исходит свет,
Вся она под стать невесте.
Славной гостье — доброй вести
Поклониться в ножки след.

Путь на белом скакуне
Горным долом, горной пущей,
Ты, как вестник, День Грядущий,
Начинаешь при луне.

Окажи нам, сделай честь,
Ты услугу дорогую —
Сердцу весть подай благую,
Отврати дурную весть.

Но гляди, садясь в седло,
Чтобы в слове доброй вести
Ни единой капли лести
Оказаться не могло.

1971


ПЕСНЯ О ПЕЧАЛЬНОЙ ВЕСТИ

В туманной мгле иль в буре снежной
Вдруг солнце скрылось целиком.
Но человек силен надеждой,
Зачем же думать о плохом?

Порой в глухом небесном гуле
Хлыст молний свищет надо мной,
Кувшин небес перевернули,
И хлещет, хлещет проливной.

Что ж, человек, не все веселье!
Видать, и вихрь необходим.
Ты человеком был доселе,
Видать, и дальше будешь им.

Видать, без смерти нет рожденья.
Видать, для смерти сроков нет.
Она — не повод для смятенья
И для забвенья не предмет.

Друг, этот час печальной вести
Достойно встреть, беде назло.
Затем и человек на свете,
Чтоб горе верха не взяло!

1971


ПЕСНЯ ПЕРЕД АТАКОЙ

В подлунном миро тихо стало,
Но грозен времени отечет.
Мы ждем команды, ждем сигнала,
Чтоб встать и ринуться вперед.

В бою с врагом сведем мы счеты
При выстрелах, как при свечах,
И на ближайшие высоты
Ворвемся на его плечах.

Вокруг осыплются не маки,
А заалеет кровь опять.
И все, кто выживут в атаке,
Погибших будут вспоминать.

Мы преисполнены заботы
Врага осилить для того,
Чтоб на ближайшие высоты
Ворваться на плечах его.

В атаке действовать нам лихо
Судил отчаянный удел.
А пред атакою так тихо,
Как будто ангел пролетел.

1971


ДУМЫ ВОИНА В БОЮ

Небо! В схватке, где честь — на честь,
Дай мне силы, если ты есть!
Вижу раны в груди земной —
Не качнись, земля, подо мной!

Коль себя пощажу в бою,
Так пади на главу мою
И не будь мне, земля, легка.
Кличут предки издалека!

В битве время терять не след,
Но без мысли победы нет.
Нетерпенье, вперед влеки,
Но, смотри, не в обгон руки!

Как земля мне эта нужна!
Как сейчас победа нужна!
Эта сталь не на льва нужна —
Враг, твоя голова нужна!

Край родной мой, ты сделай так,
Чтобы целился мимо враг.
Если ж он попадет, паля,
Ты — спасенье, моя земля!

Я паду — меня подыми,
Под защиту свою возьми.
О, родного народа рок,
Горной влаги — хотя б глоток!

Если ж надобна смерть — зови:
Умираю, а ты живи!

1971


ПЕСНЯ РАНЕНИЯ

Уаа-райда! Ранен я
И в душе прощаюсь с милой.
Меж надеждой и могилой
Жизнь находится моя.

Уаа-райда! Был в бою
Посвист пуль похож на птичий.
Помня дедовский обычай,
Песнь ранения пою.

Пусть закат багров, как медь,
И моя близка кончина.
Должен раненый мужчина
Не стонать, а песню петь.

Прочь лети, врагам назло,
Ненасытный ворон черный.
Уаа-райда! Ветер горный,
Опустись мне на чело.

В бой не раз ходила рать,
Но смертельным даже ранам,
Если верить ветеранам,
Удавалось заживать.

Уаа-райда! Дай-ка, друг,
Мне испить воды из меха!
Уаа-райда! Вторить эхо
Начинает песне вдруг.

Уаа-райда! Наяву
Слышу я орлиный клекот,
Рокот рек и конский цокот,
Это значит — я живу.

Уаа-райда! От меня
Пусть скорей отринут муки,
Жизнь подаст ружье мне в руки
И посадит на коня.

1971


ПЕСНЯ РАНЕНОГО ВОИНА

Я ранен навылет — в жестоком бою
Ударила пуля и грудь просквозила,
И я между жизнью и смертью стою,
Согнула, сломила незримая сила...

Меня закружила, скрутив, круговерть,
И жилы наполнены стынущей кровью.
Ничем не осилить свирепую смерть...
Придите, друзья, к моему изголовью

И думы о смерти развейте, как дым!
Когда ж вы мне песню раненья споете,
Я вас не пошлю за лекарством иным —
Нет средства целебней для страждущей плоти.

О песня раненья, о древний хорал,
Приди, надели меня духом упрямым!
Никто никогда еще не умирал,
Тобой убаюкан... О, будь мне бальзамом!

И слышится песня... Пробившись в степи,
Сквозь дождь прорвалась и в торжественном хоре
Нагорий окрепла... О смерть, отступи!
Нисходит с вершин и струится от моря...

И горы поют над моей головой,
И плещут, холмам рукоплещут лощины,
И манит сияющий свод голубой
Своей синевой, высотою орлиной.

Не сумрачный ворон — могучий орел
Парит надо мной и, сочувствуя боли,
Зовет меня к жизни... Я силы обрел,
И вера и мужество боль побороли.

Я слышу — товарищей бьются сердца...
Прочь, смерть, уходи, ты пришла слишком рано!
Поет вдохновенная апхиарца,
И песня врачует жестокие раны.

1971


ПЕСНЯ ЖЕНЫ НАД РАНЕНЫМ МУЖЕМ

Ранен муж. Я склонилась над ним,
Прижимаясь щекой к его ранам,
Потому он остался живым,
Что слыла я его талисманом.

Принесли. Был бледней полотна.
Но, отчаянный духом мужчина.
Он шепнул: — Не печалься, жена,
Золотая моя половина.

Я от мужа, не пряча огня,
Возносила любовь на вершины,
И ни разу с дня свадьбы меня
Упрекнуть не имел он причины.

Мужу кажется, будто в бою
Он шагает вдоль дымной поляны.
Колыбельную мужу спою,
Чтобы сон врачевал его раны.

— Баю-баю! Восходит луна,
Под которой тебя полонила.
Я твой ангел-хранитель — жена —
Золотая твоя половина.

Жизни мужа тонюсенька нить,
Облака, как повязки, клубятся.
И не лекарь, а я, может быть.
Ей, земной, не даю оборваться.

Обнимать буду мужа и впредь
Я, сверкая душевным чеканом.
Не позволю ему умереть
И останусь его талисманом.

1971


ПЕСНЯ-ПЛАЧ

Зачем должна увидеть я, как ты внесен во двор,
Картиной тяжких ран твоих за что наказан взор?
О чем мечтала я всегда, и что узреть пришлось!
Морщинки счастья на челе, как видно, не нашлось...

Ну, кто тебя заменит мне — смешна и мысль сама! —
Кого я встречу у ворот, когда сгустится тьма,
Оком подумаю: зачем он не идет ко мне?..
И если бред мой станет сном — кто ждет меня во сне?

Кто в очаге зажжет огонь назавтра поутру?
Я завтрак соберу — кому его я соберу?
Кого в дорогу провожу, суму набив битком?
Кто будет обо мне скучать? И я сама — о ком?

Ты эту дверь навесил сам — ее забить мне, что ль?
Твой конь у коновязи ржет — ее срубить мне, что ль?
Кинжал твой на стене висит — так что ж, затянет ржа?
Черкеска новая лежит — что ж, станет не свежа?

Неужто всяк, войдя во двор, поймет во мне вдову?
Молчишь? Молчание твое ужель переживу?
Не знаешь разве: без тебя мне дела в мире нет.
Не вижу света без тебя, и кто покажет свет?

Ты что: навеки? От меня? Из дома?! Со двора?!
Да без тебя и летний день — осенняя пора!
Ты что же — память лишь моя и лишь затем — со мной,
А сам-то, что же, навсегда всего лишь — прах земной?..

Упала ли моя звезда, жестокая ко мне?
Носить ли впредь мне черный плат на ранней седине?
Когда умолкну над тобой, чтоб снова быть вдвоем?
Безлюдным полем стал мне мир — и что мне делать в нем?

1971


ПЕСНЯ ВОИНА ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Победа добыта. Итак,
Я жив, и на коленях враг.
Он бой считал, идя на бой,
Прогулкою, не то — гульбой.

Нужна ему земля моя!..
Конечно, пострадал и я.
Он в раж вошел! Каков наглец:
Решил, что мне пришел конец!

Он полагал, что сможет впредь
Землей и небом завладеть.
Но сбил его внезапно с ног
Удар, какого ждать не мог!

Вдруг — гром и молния с небес.
Я в тот удар вложил свой вес,
Терпел, терпел и — не могу!.
Теперь уж все — конец врагу!

Пусть гибнет в логове своем.
Презренье всех племен — на нем,
И черное на нем клеймо,
И сам он — тление само.

Как смог его я побороть —
То знают кровь моя да плоть.
Про то, что одолел его,
Никто не скажет: хвастовство!

1971


ПЕСНЯ ЖЕНЫ В ДЕНЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ МУЖА С ВОИНЫ

Когда со мной ты был в разлуке,
То еженощно снился мне.
И я протягивала руки
К тебе, желанному, во сне.

Вдали за гребнем перевала
Порой мне слышалась пальба,
И я, печальная, шептала:
— Храни любимого, судьба!

Ждала тебя, как надлежало,
Покуда был ты на войне.
И все в сохранности держала,
Как полагается жене.

Стою я в праздничной одежде,
И чаянья мои благи:
— Ты в очаге, мой муж, как прежде,
Огонь пожарче разожги.

Слыхала я, что был ты ранен,
И дни казались мне черны.
А этот день — он свадьбе равен:
Ко мне вернулся ты с войны.

Пусть грянет радость с новой силой,
Все на свои взойдет круги,
Ты в очаге остывшем, милый,
Огонь пожарче разожги!

1971


ПЕСНЯ ВСАДНИКА В ДОРОГЕ

Едем ночью. Небеса —
Как дворец златого света.
Звезды смотрят нам в глаза.
И, видать, не сон все это!

Нам с дороги не свернуть:
Край родной знаком и ночью.
День же светел, ясен путь.
Наша цель близка воочью.

Эй, мой белый конь, вперед,
Задержу ль тебя уздою —
Время, милый мой, не ждет,
И не все плестись трусцою.

Дорогая ждет всю ночь —
Мне ли это не знакомо?
Гостевать-то я не прочь,
Но куда прекрасней дома!

Всеми мыслями — домой,
В доме я души не чаю.
Целый мир как будто мой,
Если дома день встречаю.

Всякий да имеет дом,
Да не льстится на чужое,
А живет своим трудом
Полный век и дольше втрое!

1971


ПЕСНЯ МАЛЕНЬКОГО НАЕЗДНИКА ПЕРЕД СКАЧКАМИ

Так вот, мой скакун, поляна без краю.
Так вот, мой скакун, чего я желаю:
Лети, мой скакун, ты понял и понят —
Теперь даже барс тебя не догонит.

Пусть смотрит народ — над глазами ладони,
Пускай на дыбы вздымаются кони.
Вот знак подают нам, и — время! и — время!
Готов ли ты, милый? И чуешь ли стремя?

Рожденный огнем, загорись для полета
И кинь головных, чтобы — первым в ворота!
Но помни, скакун, о мудрейшей из истин:
Сначала — кремень, а потом уж — и выстрел.

Ты с первых шагов не вгоняй себя в мыло.
Нагрянь незаметно, невидимо, с тыла...
Народ — словно улей, жужжащий невнятно,
Кто первый — еще никому не понятно.

А ну, не отстань же на празднике скачек!
Кто замыслам нашим сегодня отгадчик?
Настанет мгновенье, шепну тебе слово —
Обгонишь коня, удивишь верхового!

Лети же стрелой из могучего лука!
Влетай же в ворота стремительней звука!
Кто первым придет, а не первым рванется,
Тот конь настоящим конем и зовется!

1971


ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ РОДНИКА

С тех пор, как на свет он возник,
Тропу к нему люди простерли.
Привычно катает родник
Горошину в каменном горле.

’Пускай он, серебряный, мал,
Но летней порой не однажды
В горах я колени склонял
Пред ним, изнывая от жажды.

И девушка вновь по холму,
По облачным белым овчинам,
Как с месяцем юным, к нему
Идет с медно-красным кувшином.

И счастлив бывает родник,
И весь он, ликуя, искрится,
Лишь только девический лик,
Как в зеркале, в нем отразится.

И новости льнут к роднику
На женских устах не случайно.
Но честно была на веку
Хранима им каждая тайна.

И сам он похож на тайник,
Где вечности прячутся корни.
Привычно катает родник
Горошину в каменном горле.


ПЕСНЯ ВЛЮБЛЕННОГО ПАРНЯ

Все свет излучает, на что ни взгляну:
Вершины, и небо, и море,
И красная белка, качая сосну,
И красный петух на заборе.

Серебряно утро лучится в ключе,
Шпиль скальный подобен шампуру.
И солнце несу я на левом плече,
Как будто тигриную шкуру.

Я свистну — и птица, откликнувшись мне
Удачу и радость пророчит.
Подставлю я грудь набежавшей волне —
И пена над сердцем клокочет.

Родник, чья устам дорога чистота
И гибкость лозы виноградной,
Мне напоминает черты неспроста
Голубки моей ненаглядной.

И кажется, я не иду, а лечу,
Приветствуя горного тура,
И красное солнце прильнуло к плечу,
Как будто тигриная шкура.

1971

ТАЙНАЯ ПЕСНЯ ВЛЮБЛЕННОЙ ДЕВУШКИ

Молю тебя, солнце: ты, встав на заре,
У горского парня побудь на дворе,
Побудь и проведай, лучи наклоня,
Влюблен ли отчаянный парень в меня?

Молю тебя, путник: коль знаешь, ответь,
Другая ему не расставила ль сеть?
Не знаешь ли, путник, в кого он влюблен
Лихой этот сокол, унесший мой сон?

Что хмуришься, тучка, в дали голубой,
Иль весть недобра, что несешь ты с собой?
Быть может, желанный, седлая коня,
Собрался к другой, позабыв про меня?

Что каркаешь, ворон? Сгинь, черный как ночь!
Беды не пророчь и лети себе прочь!
Скажи-ка, родник, скакуна здесь поил
Давно ли наездник, который мне мил?

Я тайно влюбилась, я тайно люблю,
И я не случайно вас, горы, молю:
Вы сердце желанного парня ко мне
Приворожите в родной стороне.

Пора, чтобы он написал мне в письме,
Что я лишь одна у него на уме.
Об этом признании, зла не тая,
Соперниц своих известила бы я.

1971


ПРИСВАДЕБНАЯ ПЕСНЯ

Дня свадьбы жених с нетерпением ждет,
Томясь, словно сокол, чей прерван полет,
Себе не находит он места.
А в доме отца, под присмотром родни,
До свадьбы считает по пальчикам дни,
Фату примеряя, невеста.

Нова жениха молодого чоха,
Черкеска при всех газырях — неплоха,
Он свадьбу торопится справить.
Сойдясь воедино, как строки стиха,
Готовьтесь, готовьтесь, дружки жениха,
К нему вы невесту доставить!

Мы вскоре почтим новобрачных любовь,
Заздравное слово, приятель, готовь,
На свадьбу заранее зван ты!
Готовьте подарки щедрей, земляки,
Вином наливайте полней бурдюки,
Готовьтесь и вы, музыканты!

Готовьтесь, хозяюшки, те, кому след,
На двор жениховский явившись чуть свет,
Огонь развести под котлами.
Прибудем на свадьбу пешком и верхом.
Восславим невесту с ее женихом
И словом блеснем за столами!

1971


ПРИГЛАШЕНИЕ К СВАДЕБНЫМ ПЕСНЯМ

Пусть виночерпий отдохнет,
Теперь за песнями черед.
Давайте будем мы верны
Старинному завету
И в песнях отчей стороны
Восславим свадьбу эту.

Должны, откупорив меха,
Воздать мы честь невесте
И удалого жениха
Почтить с невестой вместе.

Пускай сердечно, струнам в лад,
Затянет песню стар и млад.

Наполним правый берег весь
Ликующим напевом,
Чтоб откликалась эхом весь
На побережье левом.

Не раз вблизи вершин седых
Мы величали молодых.

Когда-то свадьба здесь одна
Так лихо веселилась,
Что на манер веретена
Земля под ней кружилась.

Взлетев со дна заздравных чаш,
Пусть красит песня праздник наш.

Не дал бы только петуха
Певец, поднявшись с места,
Завидна участь жениха,
Когда мила невеста.

Растянем музыки меха
И, славя выбор жениха,

Невесте из заздравных слов
Сплетем венок весельный.
Да будет путь се медов
До песни колыбельной.

1971

ПЕСНЯ О НЕВЕСТКЕ

Пусть будет красива,
Пусть будет стройна,
На диво учтива
Сыновья жена.

Она, сложа руки,
С хозяйством в разлуке,
Зевая от скуки,
Сидеть не должна.

Пусть будет невестка,
Вошедшая в дом,
В нем, как занавеска,
Легка на подъем.

Пускай она — лада —
Мир дома, как надо,
Хранит от разлада
Теперь и потом.

Есть кольца, но все же
Для рук молодых
Уменье дороже
Колец золотых.

Где справна невестка,
Там все полно блеска
И мужа черкеска
Нарядней других.

Серьга да подвеска,
Совет да любовь,
Во всем пусть невестка
Уважит свекровь.

И свекра уважит —
Носки ему свяжет
И доброе скажет
Пусть что-нибудь вновь.

1971


ПЕСНЯ О РОЖДЕНИИ СЫНА

Ружейный выстрел слышен во дворах,
Гром по седым вершинам прокатился,
Весь мир оповещая, что в горах
Сын у кого-то в этот час родился.

Когда новорожденного отец
Находится в отъезде в эту пору,
Пусть выстрел, как стремительный гонец,
Найдет его, перемахнувши гору.

На свет родился мальчик, и ему
Стать надлежит воистину мужчиной,
Который понимает, что к чему,
Достойный сердца, схожего с вершиной.

Душою чист, как горные снега,
Пусть прослывет он в честь земли и неба
Не только победителем врага,
Но, что труднее, — собственного гнева.

Рожденьем сына пусть отец гордись
Подумает в счастливом недосуге,
Что не прервется родословной связь.
Как связь колец па кованой кольчуге.

1971


ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ РОЖДЕНИЯ ДОЧЕРИ

Нам держать на замочке
Весть счастливую — грех.
О рождении дочки
След уведомить всех.

Будет доброго нрава
Людям по сердцу весть.
Сын — отцовская слава,
Дочь — отцовская честь.

Появился бы прочерк
В книге жизни, когда
Стало меньше бы дочек,
Чем в былые года.

Тучам в небе не место,
Небо, солнышком брызнь!
Народилась невеста,
С прибавлением, жизнь!

Пусть невеста не плачет,
Вдоль по улице, лих,
Вновь на палочке скачет
Не ее ли жених?

И стремглав дни и ночки
Пролетят неспроста
От рождения дочки
До ее сватовства.

1971


КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Я качаю колыбель,
Светел месяц, как апрель.
Спи, усни, сыночек!
Сердце движется во мне
С колыбелью наравне,
Спи, усни, сыночек!

Над горами между звезд
Протянулся млечный мост,
Спи, усни, сыночек!
Говорили люди мне,
Что дитя растет во сне,
Спи, усни, сыночек!

К нам медведь с лесистых гор
Не придет реветь во двор,
Спи, усни, сыночек!
Над рекой туман пухов,
Ты до третьих петухов
Спи, усни, сыночек!

Баю-баюшки-баю,
Класть под голову свою,
С добрым сном не ссорясь,
Будешь ты, даю зарок,
Белоснежную, сынок,
Собственную совесть.

Будит пусть тебя петух,
А не выстрел — ты не глух,
Спи, усни, сыночек!
А покуда я пою:
— Баю-баюшки-баю,
Спи, усни, сыночек!

1971


ПЕСНЯ ЖЕНЫ, ОЖИДАЮЩЕЙ МУЖА

Ах, ветер, что летишь ко мне?
Какой таишь секрет?
Неужто весть о черном дне?
Не убивай, ах, нет!

Куда же ты летишь спеша
И что несешь с собой?
Была ведь счастлива душа,
А ты к ней с чем — с бедой?

Я женщина, но я сильна,
Так что там, впереди?
Коль муж виновен — в чем вина,
Скажи мне, не щади.

Быть может, предал он в бою
И умер от стыда?
Быть может, стать забыл мою —
И плакать ли тогда!..

А может, мысли эти — грех,
И верен витязь мой.
А может, слава и успех
Вернут его домой.

Быть может, он уже в пути,
И день в пути, и ночь,
Осталось лишь во двор войти,
И — все заботы прочь!

Ты, ветер, мимо не лети.
Мне страха не отместь!
Про все, что было, извести —
Да будет доброй весть...

1971


ПЕСНЯ МУЖА О СОБСТВЕННОЙ ЖЕНЕ

Еще мне женою жена не была,
Когда я, не скрыв одержимого пыла,
Поклялся в любви ей. Вчера ли то было,
А может быть, целая вечность прошла?

Пригожа обличьем и нравом жена,
Пусть слов о любви не шепчу ей, как прежде,
В супружеской я пребываю надежде,
Что все о любви моей знает она.

Давно, как цветов не дарю я жене,
Но в ясных очах ее нету укора.
Я — дома глава, она — дома опора,
Единственный свет в его каждом окне.

В разлуке скучаю о ней неспроста,
Ценю и заботу ее, и усердье.
Я — мужество мира, она — милосердье,
Я — строгость закона, она — доброта.

И, в путь провожая близ отчих ворог
С любовью меня, не скрывая тревоги,
Она мне желает счастливой дороги
И стремя удачи сама подает.

1971


ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ ГОСТЯ

Ты уважь меня,
Окажи почет:
Осади коня
У моих ворот.

Заходи в мой дом,
Разлюбезный гость,
И папаху в нем
Ты повесь на гвоздь!

Как благая весть,
Ты в мой дом вошел,
И тебя я сесть
Попрошу за стол.

Винограда гроздь —
Солнечный тайник,
А для сердца гость —
Праздника двойник.

И моя жена
Выйдет, вся светясь,
И лицом она
Не ударит в грязь.

Ей ли не уметь
Разогреть котел,
Приготовить снедь
И подать на стол?

И того вина,
Что не пью один,
Нам с тобой она
Поднесет кувшин.

Как велит закон,
Я налью сперва,
И заздравный звон
Предварят слова:

— Ты живи, мой гость,
Целый век подряд.
С неудачей врозь
И с удачей в лад.

А как будешь впредь
Проезжать вблизи,
Ты мой дом приметь
На краю стези.

И коня, что лих,
Ты, прервав намет,
Около моих
Осади ворот.

1971


ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ ОГНЯ

Ветер ринулся в набег,
На горах взметая снег,
Что белей асбеста.
Путник, заходи к нам в дом,
Для тебя пред очагом
В нем найдется место.

Заходи к нам, путник, днем
Посидеть перед огнем,
Заходи и ночью,
Вновь огнем любуясь, ты
Сможешь в нем свои черты
Увидать воочью.

Протянув к нему ладонь,
Стерегись: лизнет огонь,
Стар, но неприкаян.
И трубят порой рога,
Что хороший он слуга,
Но плохой хозяин.

Знают горы, что огня
Мы ближайшая родня.
И в груди от века
Только схожее с костром
Отзывается добром
Сердце человека!

Знай, отправившийся в путь,
Если знаешь, — не забудь
Ты, ходок иль конник,
Кто одной из женщин рад
Поклоняться в жизни, брат,
Тот — огнепоклонник!

1971

ПЕСНЯ НА ЗАКАТЕ СОЛНЦА

Словно спелый сок граната,
Как в веках заведено,
Льется киноварь заката
Морю Черному на дно.

И как будто в час прощальный
Сквозь лиловый полусвет,
Я бросаю взгляд печальный
Солнцу красному вослед.

И не раз я видел прежде,
Как тонуло предо мной
Солнце в пурпурной одежде,
Встретясь с бездною ночной.

В мраке моря, полном гула,
В бесноватой глубине
Солнце скрылось, утонуло,
Тень мою оставив мне.

От вечернего заката
До зари, чей светел час,
И во сне порой чревата
Жизнь опасностью для нас.

Но предаться рад надежде,
Что еще и завтра мне
Солнце в пурпурной одежде
Улыбнется в вышине.

1971


ПЕСНЯ О ЗЕМЛЕ И НЕБЕ

Едины летом и зимой,
По замыслу творца:
Лазурь над голубой землей —
Второй этаж дворца.

Лечу в ночной голубизне,
В сиянье разлитом,
И люстра неба светит мне,
Земля — мой щедрый дом.

Днем над землею, как навес,
Зеркальны небеса.
Земля — опора для небес.
Глядят — глаза в глаза.

Могли б поспорить не шутя,
Расстаться, жить вдали?
Нет, матерь там же, где дитя.
Что — небо без земли?!

Оно и не отводит взор,
Но знай наверняка,
Что все — как было до сих пор:
Земля совсем близка!

Какая их связала связь,
Какой здесь скрыт секрет —
Одно я знаю отродясь:
Их друг без друга нет!

1971


ЗАВЕТ

Когда в клинок смог обратить ты слово,
А гневная минута нелегка,
Пусть твой удар доказывает снова.
Что справедливость — рукоять клинка.

Стремись осуществлять свои желанья,
Но только не ценой любой цены.
Не пожелай чужого достоянья,
Коня и дома, пашни и жены.

В родном краю все сущее уважь ты,
О славном помышляя, о благом,
И опасайся чужаком однажды
Пред отчим оказаться очагом.

И помни: совершает святотатство,
Кто искушает близких и родных.
Не оставляй наследникам богатства,
Которое поссорило бы их.

Чтобы твои деянья не исчезли,
А продолжали вещее житье,
Наследникам оставить ради чести
Ты должен имя доброе свое.

1971


МОЛИТВА

Пусть не заблудится путник в дороге,
Пусть над ним светит во мраке лужа,
Пусть его женщина ждет на пороге,
Пусть она будет в него влюблена.

Пусть не томит меня лето жарою,
Пусть ко мне тянутся с веток плоды,
Пусть меня встретит родник под горою,
Пусть будет кружка стоять у воды.

Пусть мои годы не канут в туманы,
Пусть меня манит завидная даль,
Пусть заживут наболевшие раны,
Пусть будет горькой, но светлой печаль.

Пусть прошумят благодатные грозы,
Пусть превращается в колос зерно,
Пусть не ломаются старые лозы,
Пусть не кислит молодое вино.

Пусть повезет в этом мире влюбленным,
Пусть превратятся в мужей женихи,
Пусть поклоняются собственным женам,
Пусть искупают пред ними грехи.

Пусть мы прославимся, кое-что знача,
Пусть о нас добрая ходит молва,
Пусть нам сопутствует в жизни удача,
Пусть не сотрутся святые слова.

Пусть не напрасною будет молитва,
Пусть упований взойдут семена,
Пусть не состарится эта молитва,
Пусть отвратит все плохое она.

1971


СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В АПАЦХЕ *

Апацха та из веток сплетена.
Она, как птица, ввысь взлететь готова.
И для меня — невзрачная — она
Прекрасна, словно дружеское слово.

Огонь развел в апацхе я своей.
Он за решеткой загудел сердито.
И все просил: «Подкинь еще ветвей.
С моим теплом вкуснее твой напиток».

Горели ветви, и плясала тень.
И я смотрел на пламя золотое.
А за окном встречался с ночью день.
И я решил — жалеть ветвей не стоит.

Метался ветер за моим окном.
Ломился в дверь и подвывал натужно.
Но согревал меня огонь теплом,
Себя сжигая ради нашей дружбы.

А над апацхой дым клубился ввысь,
И это все уже когда-то было.
И синий дым навел меня на мысль,
Что время для работы наступило.

И все, что было рядом под рукой,
Что скромное жилище украшало,—
Все стать хотело новою строкой
И все уже листу принадлежало.

Кувшинчики стояли у окна,
Вытягивая шеи мне навстречу.
Качалась сетка около огня,
Где загорал, краснея, сыр овечий.

Гранаты молча раскрывали рты,
Сквозь золотые зубы улыбались.
И столько было в этом красоты,
Что строки сами по себе рождались.

Коптилось мясо, аромат храня.
А на веревке виснула чурчхела.
То ль от смущенья, то ли от огня
Большая связка перца пламенела.

Сухие фрукты. Вина всех сортов.
Лук и чеснок. И многое другое...
Все будто говорило: «Будь здоров!»
И душу наполняло мне покоем.

Шампуры ждали часа своего,
Чтобы на них нанизывали мясо.
Когда придет в апацху торжество,
Они дождутся сладостного часа.

Все, чем апацха добрая полна,
Напоминает мне мою деревню.
Как часть родной Абхазии, она
Светло вошла в мое стихотворенье.

1971

* Апацха — абхазское название пацхи.


НАЕЗДНИК

Как только на проселочной дороге
Он появлялся — узнавали все
Его копя по масти, по породе
И всадника во всей его красе.

Он так сидел, как будто с детства
Всю жизнь свою провел в седле,
Как будто конь и сбруя — все наследство,
Что получил от предков на земле.

Нa стременах упруго привставая,
Бывало, остановит он коня
И, свысока округу озирая,
Глядит за грань сегодняшнего дня.

Как будто бесконечные просторы
Ему дороже, чем родная близь...
Но конь уже опять почуял шпоры
И перешел на медленную рысь...

Зачем он здесь внезапно появлялся?
Зачем, смущая девичьи сердца,
Он наезжал сюда — и не остался,
Не осадил навеки жеребца?

Кто он такой? Все девушки гадали:
Неужто вновь проскачет вдоль села
В какие-то неведомые дали?
Хотя б одна его с ума свела!

Ну хоть одна бы ослепила взглядом,
Чтобы зашел воды напиться в дом.
Чтобы прошелся вслед за нею садом,
Чтоб соблазнился древним очагом.

Но все равно с невестой черноокой
Сойдутся вперехлест его пути —
Коль здесь он появился одинокий,
Отсюда не суметь ему уйти!

1971


* * *

Пасмурно па улице с утра,
Хоть стоит весенняя пора.
И любовь в предчувствии беды
Ждет-пождет, когда вернешься ты.

Солнце милое, не уходи!
Мне сегодня ни к чему дожди.
Ты сними, о небо, свой башлык,
Я к твоей печали не привык.

Море, почему ты так темно?
Я не знал тебя таким давно.
И на сердце у меня черно.
Отчего тревожится оно?

Не сияет солнце в вышине.
Не приходит милая ко мне.
Лишь надежда тлеет горячо,
Что не все потеряно еще.

И вернется та, кого я жду...
Это все я говорю дождю.
Нету солнца, не проходит дождь.
Может, завтра ты ко мне придешь?

1971


В САДУ

Я в саду, где свет и тени,
Жду тебя.
Придешь ли ты?
Для тебя в саду весеннем
Рву я первые цветы.

Но удастся мне едва ли
Поднести тебе букет —
Все цветы уже увяли,
А тебя все нет и нет.

Грустно мне и одиноко,
Я цветам своим не рад.
Ну хотя бы ненароком
Загляни, родная, в сад.

Чтобы вмиг перед глазами
Все бутоны расцвели.
Чтобы мы с тобой цветами
Встретить всех друзей могли.

1971


ДУБ

В листву железную одет,
Пред домом дуб стоит.
О, сколько зим
И сколько лет
Он в памяти Хранит?
Ни в дождь,
Ни в зной,
Ни в темноту
Не никнет головой.
Как вечный воин на посту,
Как вечный часовой.

Пусть снисходила благодать,
Пусть вьюги тут мели —
Он непременно хочет стать
Ровесником
Земли.

Который век,
Который год —
Неистовый какой —
Он память предков бережет,
Их славу
И покой.

1971


РОДНОЕ

Я брошу неотложные дела,
Запру заботы на засов —
Пойду на зов
Родимого села,
На вечный
Материнский зов.

Я пробегу по лугу босиком,
По серебристым росам заспешу.
И, жаждою языческой влеком,
Я огненную сливу
Потрушу.

И съем я сочные плоды,
Как в детстве,—
Натощак.
Здесь каждый ствол
Мне издавна знаком,
Вкусны ли золотые сливы так,
Как было
В детстве голубом?

Я, на пригорок выйдя,
Засвищу
И закричу,
В рассветном солнце весь,
И радостно друзей оповещу:
— Ребята, я пришел!
Я снова здесь!

Ребята мяч гоняют,
Я кричу:
— Давайте пас!
Я друг ваш, а не гость! —
Не глядя,
Вдруг ударю по мячу,
В ворота он вонзится,
Словно гвоздь.

И дальше, дальше —
Путь мой не прямой,
Везде успеть,
Все надо обежать.
...И звонкий голос,
Детский голос мой
Село родное будет оглашать.

А на просторе,
Гривами звеня,
Пасутся кони —
Только выбирай.
Со знаньем дела выберу коня,
Теперь попробуй догони, поймай!

Вдоль луга золотого...
Вдоль села
Я пролечу на вороном коне
Без плетки,
Без уздечки,
Без седла...
С таким конем
Преграды нету мне.

Вершины отзовутся эхом вдруг,
И будут с удивленьем все глядеть:
— Куда ты скачешь
Без подпруг?
Куда тебе не терпится успеть?

Вдали умолкнет
Гулкий стук копыт,
Уступит место прежней тишине.
...О детство!
Я тобою не забыт,
Я за тобой
Лечу на скакуне.

1971


ТЕЛЕНОК

Сюда семья пожаловала вся —
В коровник:
День-то выдался особый.
На белый свет
Сегодня родился
Такой смешной
Теленок белолобый.

Покачиваясь нежно и легко,
По зову жизни
Слепо ищет вымя,
Он материно ищет молоко
Губами неокрепшими своими.

Довольная,
В своей любви светла
И, кажется,
Расплакаться готова,
Стояла
И ждала его,
Ждала
И чуть мычала
Бурая корова.

А он тянулся,
Выпрямляя хвост,
И вот уже припал
Взахлеб, по-детски.
И на глазах, казалось,
Креп и рос
И распрямлялся весь по-молодецки.

Так, воплощая жизни торжество,
Он постигал исток ее,
Начало.
А бурая глядела на него
И больше
Ничего не замечала.

Потом, очнувшись,
Начала лизать
Прохладные бока его
И спину.
И не корова здесь была,
А мать,
Заботливая мать,
А не скотина.

Забыв забавы детские и прыть,
Мы робкими
И тихими казались.
Ну а в душе,
Коль правду говорить,
К теленку мы
Испытывали зависть.

Молчали мы,
Молчало все кругом,
Теленок насыщался
Постепенно.
А к вечеру
В повеселевший дом
Принес отец
Подойник с шапкой пены.

1971


ГОРНЫЕ ТУРЫ НА ВОДОПОЕ

Горные туры спускаются на водопой,
Горные туры по скалам бесшумно крадутся
Ведомой только лишь турам кремнистой тропой
Горные туры с кремнистой тропы не сорвутся.

Там, где живут они, нет ни травы, ни воды,
Там, где живут они, — там неприступные горы.
Из-под скалы, пробиваясь сквозь вечные льды,
Рвется река на равнину — в земные просторы.

Но водопой — это сразу и благо и риск!
Туры, дрожа от волненья, идут к водопаду,
И озираются в облаке розовых брызг,
И ощущают всей трепетной кожей прохладу.

Слаще и чище на свете воды не найти!
Пьют они животворящую влагу.
Горы, как будто храня их в нелегком пути,
Высятся рядом, давая на верность присягу.

Горные туры спускаются на водопой...
Но этот мир не лишен осязанья и слуха:
Может быть, слово, случайно рожденное мной,
Вдруг долетит до чьего-то враждебного уха!

Горные туры... Мне видится их торжество
В час водопоя. Так пусть не иссякнет источник!
Хватит... Довольно... Я выболтал много всего,
И не дай бог, чтоб услышал мой голос охотник!

1971


* * *

Когда я на гору взойду,
Стучит сильнее сердце.
Весь отчий край мой на виду —
Смотреть не насмотреться.

Дорога вверх была крута,
Обратно нет возврата.
Зовет нас к небу высота —
Зовет к себе собрата.

Ерцаху, как бы мне достичь
Твоей вершины снежной?
И душу скрытую постичь,
И юным стать, как прежде?

Я говорю начистоту,
И солнце мне смеется:
Коль ты наметил высоту,
Дорога к ней найдется!

1971


ДОРОГА, КОТОРОЙ НЕТ КОНЦА

Прямо с отчего порога
Я шагнул в рассвет...
Убегает вдаль дорога,
И конца ей нет.

Через горы,
Через лето
Вдаль бежит, дразня...
Зря спешишь за краем света
Скрыться от меня!

Неужели ты не слышишь
За собой шаги?
Не спеши так!
Оглянись же!
Мы ведь не враги.

Возле горного потока
Отдохни чуть-чуть.
Вместе мы с тобой, дорога,
Свой продолжим путь.

Только слушать ты не хочешь
Скромный мой совет...
Я шагаю днем и ночью
За тобою вслед.

Догоню тебя, дорога,
Слышишь, все равно.
Нам с тобой изведать много
В жизни суждено.

Через горы,
Через пущи
Мы продолжим путь.
Только ты меня послушай —
Отдохни чуть-чуть.

Так куда же ты, дорога,
Все спешишь, дразня?
То насмешливо,
То строго
Вслед зовешь меня?

Через годы,
Расстоянья
Пролегаешь ты —
Вечное напоминанье
Розовой мечты.

От отцовского порога
В голубой рассвет
Убегает вдаль дорога,
И конца ей нет.

1971


ЗДРАВСТВУЙ, СИБИРЬ!

Бью челом я сибирским просторам,
Бесконечной могучей тайге.
Вижу реки, долины, озера
И снега па горах вдалеке.

Я стремился к тебе издалека
И припал к тебе чистой душой.
Мне в Абхазии не одиноко,
Но я в мыслях сдружился с тобой.

Я пришел, чтоб увидеть воочью
Все, о чем только в книгах читал,
Чтоб пройти по тайге белой ночью
Средь нависших над речками скал.

От саянских крутых камнепадов
До завалов на обской косе
Покажись же, Сибирь, мне как надо,
В первозданной могучей красе.

Чтоб увидеть тебя вечно юной,
Чтобы песня в просторах плыла,
Чтоб меня не печалили думы,
Все о том, чем ты прежде была.

Бью челом и надеюсь я смело,—
Я тебе человек не чужой,—
Чтобы песня моя зазвенела,
Ты просторы свои мне раскрой.

Я по трапу спускаюсь с волненьем
И прошу я тебя об одном,—
Поделись ты своим вдохновеньем
С окрыленным абхазским стихом!

1972


ПЛЫЛ ТЕПЛОХОД ПО ИРТЫШУ

Припомню все, как было дело,
И, как сумею, опишу:
В июле, словно лебедь белый,
Плыл теплоход по Иртышу.

По берегам под солнцем лета
Лежала северная топь,
И теплоход, как эстафету,
Легко подхватывала Обь.

А у бортов с утра до ночи,
Тщась заглянуть за поворот,
До новизны всегда охочий,
Толпился пишущий народ.

Суровый край земли советской
Встречал, притягивая, нас,
Подчас восторженных по-детски,
Дотошно въедливых подчас.

В раздумьях плыл страной таежной,
Речной дорогой голубой
Народ начитанный, и сложный,
И очень разный меж собой.

Но даже в спорах — сколько было
Дискуссий жарких в рейсе том! —
Неравнодушье всех роднило
С землей, бежавшей за бортом.

Потом, когда смолкали споры
И воцарялась тишина,
В ночные ясные просторы
Всплывала четкая луна.

И капитан из рубки строго
Смотрел, как волны вдаль бегут.
Текла, текла, текла дорога
И выводила на Сургут.

1972


НАЧНИ СВОЙ ПУТЬ В СИБИРИ

Страной цветов Абхазию зовут.
Хватает нам цветов зимой и летом.
Когда во двор мой гости ни зайдут,
Всегда могу я встретить их букетом.

Гость на порог — и радуйся, душа!
Доволен гость — доволен и хозяин.
А тот, скажу, не стоит ни гроша,
Кто сам в себе весь наглухо запаян.

Жизнь людям для общения дана —
Чтобы дружить, трудиться, молодея,
И, в сущности, великая страна
На этой же основана идее.

Хожу я вольно по моей земле:
Какие помешают мне границы?
Вхожу в жилища, греюсь в их тепле,
Стихи читаю, вглядываюсь в лица.

И вот в Сибирь привел меня мой путь.
Земля моя, Абхазия родная,
Лишь стоит только на цветы взглянуть —
Я о тебе невольно вспоминаю.

А здесь, едва ль не в зоне мерзлоты,
Где коротко, хотя и жарко лето,
Цветут в поселках яркие цветы:
Людским теплом земля для них согрета!

Цветы-бойцы! О них мне вспоминать...
Свою страну, единственную в мире,
Ты хочешь, друг, изведать и понять?
Сегодня я скажу: начни с Сибири!

1972


У КОСТРА

Душа Сибири, отогрейся,
Небось прозябла за века!
Уже в тайге ложатся рельсы,
Бегущие издалека.

Сибирь! Сибирь! Не зря от века
Тебя страшился человек:
Жестокой стужей человеку
Ты укорачивала век.

И суть не в том, что снегу много,
Не в том, что длительна зима,
А в том, что, злая недотрога,
Душой зазябла ты сама.

И хоть знавала ты иное,
И хоть горяч был летний зной,—
Чуть слышно сердце ледяное
В груди стучало ледяной.

Ты мысли ссыльные студила,
Порывы дерзкие губя.
Немногим жизнь тогда сулила
Влюбиться нехотя в тебя.

Но ведали борцы-провидцы:
Тебя согреют наконец
Лишь те, кто смогут здесь прижиться
По воле собственных сердец.

Они пришли, такие люди,
И ты признала этот люд:
Не молят здесь они о чуде,
А сами чудо создают.

Машины их уходят в рейсы
Сегодня дальше, чем вчера.
Душа Сибири, грейся, грейся
У молодежного костра!

1972


ГЕОЛОГИ

У геологов дело такое:
Ставь палатку — и снова в маршрут,
И не знают ребята покоя —
Их прижимы и осыпи ждут.

По-хозяйски обстукивать скалы,
Пробиваться сквозь чащу вперед...
Карабины не ради забавы
Носит этот небритый народ.

Чтоб до жил заповедных дознаться
И загадки земли раскусить,
Исходили тайгу рудознатцы,
И еще им ходить и ходить.

Их работа не будет забыта,
Где стальной молоток простучит,
Обнажатся пласты антрацита
И фонтан нефтяной загудит.

Нет тайге ни начала, ни края,
Все шумит, непролазна, сыра...
А Сибирь, как весна, молодая
И, как вечность седая, стара...

Вижу я через синие дали —
Сквозь распадков угрюмую тень,
Воплощенный в труде и металле,
Загорается завтрашний день.

Вы, геологи, первопроходцы,
Я за вами по следу иду,
И в тайге, где не прячется солнце,
Я стихи непременно найду,

1972


РЕКА КАТУНЬ

Наедине с алтайскою грядою
Я горцем вдруг почувствовал себя;
Катунь из камня вытекла струею,
Прохладой брызг лицо мне окропя.

Но, вырвавшись на волю из расселин,
Она то накалялась добела,
То разливалась, подминая зелень,
То статью походила на орла.

По руслу мчась, как всадник по дороге,
Она сверкала пенным башлыком,
И поглощала все свои притоки,
И ненасытною была притом.

Я думал о реке буйноголовой,
Ее порыв мне душу покорил;
Катунь для неба
Словно плат ковровый,
А для земли —
Источник вечных сил.

Стою сегодня в солнечном июне,
Дивясь волнам, на шумном берегу...
Моя строка искала путь к Катуни,
И гул реки вошел в мою строку,

1972

ЧАБАН

Как у верблюдицы, горб у горы,
Как ожерелье, висят водопады;
К небу взбегают по склону боры,
Острых вершин вырастают громады.

Где-то петляет охотник лихой,
Ждут его в скалах беда и потеря;
Прячутся звери в чащобе глухой,
Тропы трудны для пугливого зверя.

В поисках зимней берлоги и нор
Может ловец заблудиться в тревоге...
Знаю зато я хозяина гор,
Ведомы с детства ему все дороги.

Ходит по склонам отвесным пастух,
В скалах шаги его легки и скоры,
Чащ и урочищ таинственный дух
Чувствует, зная до жилочки горы;

Изредка гукнет лишь — эхо летит,
Стаду понятен язык бессловесный,
Стадо копытцами звонко стучит
За чабаном по тропиночке тесной.

Горами он на всю жизнь закален,
Поят его родниковые реки,
Сросся со скальной породою он,
Словно витыми корнями, навеки.

Вот он стоит на вершине, суров,
Облако мягко к лицу прикоснется...
Стадо на луговине пасется,
Белые овцы, друзья облаков.

1972


АЛТАЙСКИЙ ДОЖДЬ

Сверкнул небосвод облаками,
Но вмиг облака отошли...
Земля бездыханна, как камень,
Потрескалось лоно земли.

Над скорбью дымящихся трещин,
Надолго поля оголя,
Вот-вот и пожаром зловещим
Займется сухая земля.

И жито шуршит желтизною,
Побег кукурузный обвис,
И все на земле, что живое,
Смотрело мучительно ввысь;

И ждало струи просветленной,
Звон ливня в ночной тишине...
Земля же плыла раскаленной,
Как медный котел на огне.

Мычит изнуренное стадо,
В бочагах воды не найдя,
Когда же оно,
Как когда-то,
Натешится в плесках дождя?

День грянул,
И дрогнуло небо,
Как будто бы сдалось в борьбе,
Взглянуло нахмуренно, немо,
Своей подчиняясь судьбе.

Дождь хлещет напористо, дружно,
И в полдень стучит, и во мгле,
Другого подарка не нужно
Рассохшей от солнца земле.

Сперва неподвижно лежала
Земля, чтобы дождь не спугнуть,
Потом поднялась, задышала
Равнины широкая грудь.

Неистовым ливнем, мятежным,
Траву и листву утоля,
Под солнцем, горячим и нежным,
Опять распласталась земля.

1972


АЛТАЙСКИЕ ГОРЫ

Зорко оглядывая просторы,
Не со вчерашнего дня — искони,
Крепко стоят на земле эти горы,
И украшают землю они.

Горы поддерживают друг друга,
Словно товарищи в дальнем пути,
Верю: сплоченней их братского круга
Трудно что-либо на свете найти.

Тянутся горы в небо, едины,
Пики уходят в иные миры,
А у подножья простерлись равнины,
Словно домашние наши ковры.

Буйные травы опутали склоны,
Буркой мохнатой укрыты леса,
Хищник таится в чащобе зеленой,
Щурит отважный охотник глаза.

Падают воды с камней дерзновенно,
Синее озеро плещет светло,
Белое облако легкою пеной,
Тая, по небосводу прошло.

С полем не ссорясь,
С морем не ссорясь,
Нынче на ясной алтайской заре
Все-таки я, как потомственный горец,
Кланяюсь первым поклоном горе.

След свой оставлю, где бы я ни был,
Шаг по камням прозвенит, словно сталь...

Горы зовут меня
Тропами в небо;
Поле зовет
Большаком меня вдаль.

1972


УТРО

Земля, когда мы были дети,
Учила просыпаться рано.
Вот и сегодня па рассвете
Ведет сквозь легкий дым тумана.

Спокойно слушать я не в силе
Певуний заревые трели...
Нарочно ль птицы разбудили
Иль просто так они запели?

Они поют, и в песнях разных
Мир необычный чувств богатых,
Мне тоже хочется на праздник,
Где ликование пернатых!

Но отчего же в Манзороке
Вокруг неугомонны птицы?
А может быть, они в тревоге,
Чтоб я их не забыл на Рице?

Меня встречали птицы пеньем,
Так сладко голоса звучали,
Я предавался размышленьям,
Когда они скрывались в дали.

И, словно в стороне абхазской,
Вершины были величавы,
И солнце с утреннею лаской
Перебирало в долах травы.

Водой умоюсь родниковой,
И высушусь под солнцем горным,
И братства добрые оковы
Почувствую в краю просторном.

Я должен видеть, как, сверкая,
Заря раскрыла вмиг ресницы,
И увезти тепло Алтая
Моим друзьям на берег Рицы.

1972


ДЕТСКИЙ САД В ГОРНОПРАВДИНСКЕ

Итак, я рассказать хочу про сад —
Но не про тот, где яблоки висят
И ветки вишен гладят по плечу:
Про детский сад я рассказать хочу.

В таком краю укоренился он,
Где о садах не знали испокон,
Где мрачная болотная тайга
В любом пришельце видела врага.

Не городок родился на реке,
А детский сад — как город в городке,
И сад в саду — веселый зоосад,
Где зайцы глазом на ребят косят,

Где мишка — не игрушечный, живой
Своей лохматой крутит головой:
Сама тайга, добрее став теперь,
Подарки детям принесла под дверь.

Да, здесь земля характером тверда,
Но вместе с детским садом навсегда
Укоренилось Будущее в ней,
И нет прочней, мне кажется, корней!

1972


И ГОСТЬ Я И НЕ ГОСТЬ

В Сибири гость я и не гость,
Пиров не жду я в честь мою,
В сторонке, опершись на трость,
Чтоб стать заметней, не стою.

Я тороплюсь насытить глаз,
Изведать даль твою и ширь.
Ты мне, южанину, пришлась
По сердцу, мощная Сибирь!

Пролей мне в сердце добрый свет,
Надеждой одари большой!
И я не промолчу в ответ —
Пришел я не с пустой душой.

Влюбленный в трудные пути,
Словес красивых не любя,
Готов пешком тебя пройти,
Чтоб стать похожим на тебя.

Хочу, Сибирь, тебя понять,
Побыть на стройках и в домах,
Хочу для песни перенять
Гигантских дел твоих размах,

Парней характер боевой,
В работе — творческую злость...
В своей стране я всюду свой,
И гость желанный — и не гость!

1972


Я СРЫВАЮ ЯБЛОКО...

Алтай — златые горы спят от века,
Алтай всегда стоит передо мной,
Широкий, как надежда человека,
Сияя в небесах голубизной.

И под ногами ловких и проворных
Охотников когда-то таял лед,
И с той поры от соков животворных
Здесь каждый стебель во поле цветет.

Ветра гудят от края и до края,
Но человек здесь властвует давно,
Здесь русый пахарь, отдыха не зная,
Кидал с рассвета в борозды зерно.

Хлеба, шумят, как Черноморья воды,
Колосья наливаются в тепле;
Здесь силы человека и природы,
Сливаясь, торжествуют на земле.

И, землю обуздав, как иноходца,
Стал человек тот Ближе для земли,
Он проложил пути и не собьется,
По ним идя в немеркнущей дали.

Я реки горные переплываю,
Могучие от снега и дождя...
И яблоко алтайское срываю,
От персиковой родины придя.

1972


Я В ПУТИ

Я в жизни побродил на славу
В лесах и по холмам горбатым,
Но обойти не смог державу,
Не смог ее окинуть взглядом.

Вот бор густой в тенистой неге;
Ледник, застывший для обзора;
Вот породненные навеки
С горой зеркальные озера.

Я полз отвесною скалою,
Входил в хотоны * с добрым стуком...
Хотел шагами, как иглою,
Сшить неразрывно север с югом.

Торил, как беркут, путь свой в выси,
В открытом море спорил с бездной...
Узнал я многое о жизни,
Хоть многое мне неизвестно.

За мной долины и отроги,
Иду, друзей приобретая...
О, будет ли конец дороги?
Не вижу ни конца, ни края!

Я с Иртыша на Обь подался,
Я к чудесам давно привычен,
Но там я снова убеждался:
Простор Сибири безграничен.

И веет сказкою живою
Жизнь незнакомая, иная,
Мы перед новою весною
С тобой, поэзия родная!

И снова в путь...
И снова други
Встречают лаской и заботой.

Могу ль скрестить спокойно руки,
Когда земля кипит работой!

1972

* Хотон — калмыцкое селение.


ОРЕЛ

Он высоко взмывал, высоко,
Чтоб в зеркало небес взглянуть.
С восторгом человечье око
Его прослеживало путь.

Кто мог бы с ним сравниться в мире,
Кто шел, так неуклонно прям,
В крутых полях небесной шири,
Как будто по земным полям?

Кто спорил с ним? Над высью горной
Он плыл, превыше туч и птиц.
И зверь бежал от тени черной,
И прятался, и падал ниц...

Промчавшись над переполохом,
Он падал комом на врага,
И в бегство — россыпью, горохом —
Бросалась птичья мелюзга.

Орлом привыкли звать поэты
Того, кто зорок был и лих...
Врывался в стих орел воспетый,
Был словом, возносившим стих.

Недаром цепкому полету
Стихи учились у орла...
Летели вместе на охоту
Орел и стих, смежив крыла.

Они от края и до края
Весь облетали круг земли,
И ни стрела, ни птичья стая
В пути настичь их не могли.

Вот корабли Земли — на звездах,
И в прах рассыпалась арба...
Как старый стих взовьется в воздух?!
Судьба орла — его судьба...

И стих меняет оперенье,
И новый голос приобрел...
Но пусть несет стихотворенье
Добытый в юности орел.

1976


* * *

ВысокО я, высОко над Рицей,
И по скалам, как легкий поток,
Золотея, летит и струится
Пламя тысячи солнечных троп.

Ослепительно небо. На скалы
Световая накинута сеть.
Все раскрылось, и все засверкало,
Сам не знаешь, куда посмотреть.

В белых бурках стоят исполины —
Молчаливая стража страны.
От рождения эти вершины
Месту преданы, почве верны.

Словно шаль оброненная, Рица
Притаилась средь каменных груд.
Древних гор величавые лица
В синем зеркале вечно плывут.

...В мелких брызгах играли, горели
Золотые хвосты, плавники.
И неслись золотые форели
По зеленым волнам взапуски.

И мерцали над Рицею горы
В серебре — как седые бойцы.
И лучей золотые узоры
Чистой ткани сшивали концы.

1978


* * *

Моя мечта коснулась небосвода,
Но сам я твердо на земле стою,
Вот задремала смутная природа,
Заснула, покоряясь забытью...

И вот все звезды в небе запылали,
Как россыпь углей, брызнул их расплав.
Они летят в дымящемся провале,
В глубины рек бросаются стремглав.

Земля огромной скатертью покрыта —
Лучей луны сквозная ткань чиста.
И только ночь, просеяв свет, как сито,
Спокойно спит, не разомкнет уста.

Своим покоем вечный мир надгробий
Ночь стережет. Две чутких тишины
Сошлись, смешались, потерялись обе,
И до утра все те же снятся сны.

Нет, никого Отчизна не забыла,
И прошлое не поросло травой.
И незабвенна каждая могила,
И дороги и мертвый, и живой.

Отчизна павших знает поименно,
Минувшее не сгинуло во мгле,
И приняло навек земное лоно
Всех отдававших жизнь родной земле.

И мне мой жребий ясен, и смогу ли
От родины отречься, от земли!
И твердо знаю: те, кто в ней уснули,
Потомка к небосводу вознесли.

1978

__________________________

(Печатается по изданию: И. Тарба. Избранные произведения в двух томах. Том первый. Москва, 1981. С. 8-228.)

(OCR — Абхазская интернет-библиотека.)

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Избранные стихотворения

***

Не знаю,
сколько лет прожить удастся  
и где прервется
мой   нелегкий путь.
Не знаю:
из всего, что мной создастся,
на свете уцелеет что-нибудь?
Не знаю,
что за трудности я встречу,
где ушибусь,
где попадусь в тиски,
но если упаду —
судьбе отвечу
тем, что я встану,
стиснув кулаки.
Не знаю,
может, слишком безопасно
я жил,
хотя и не боялся ран?
Быть может, все, что делал я, напрасно,
и слишком часто верил я в обман?
Но твердо знаю:
если ты, эпоха,
прикажешь мне в любой огонь шагнуть —
без лишнего и оханья и вздоха
я жизнь свою отдам,
не что-нибудь!

1978

Перевел с абхазского Евгений Евтушенко

(Опубликовано: Литературный огонек, М., 1983, с. 306.)

***

Пусть годами ты не молода
И под глазами тонкие морщинки,
Пускай я замечаю иногда
Седых волос блестящие тропинки.
 
Пусть говорят уже, что возраст твой
Перевалил за лучший женский возраст,
Но мы клялись давнишнею порой:
Для нас любовь — как песня и как воздух.
 
В твоих глазах я вижу вновь и вновь
Всё то, о чём я позабыть не в силах,
И вечная не старится любовь,
Как свежесть глаз твоих, родных и милых.
 
Мой друг, на нашу верность положись!
Нам не нужны наказы и советы.
Любовь цветёт, бессмертная, как жизнь,
Навек сердцами нашими согрета.

Перевод с абхазского К. Ваншенкина.

(Перепечатывается с сайта: http://www.verybiglove.narod.ru.)


***

Дней юности стремительный разбег. 
Мечтам, надеждам все пути открыты... 
Но грянул гром, умолк весёлый смех, 
Звала страна сынов своих на битву. 
Ударил в грудь свинцовый тяжкий шквал, 
И шли они по огненному следу. 
О, сколько их, кто жизнь свою отдал 
За Родину, за Землю, за Победу!
 
(Опубликовано в: "Литературная газета", № 18, 1985.) 


***

РУСТАВИ

1. ПАСТУХ

Когда над глушью этой дикой
Вставало солнце из-за гор,
Вдоль по траве бежали блики
Сплетаясь в редкостный узор.

И в зелень девственных растений,
Вслед за отарою спеша,
Пастух из ближних шел селений -
Убогий житель шалаша.

И в заросли стада ныряли, 
Как в волны моря, и старик,
Не торопясь, тащился дале,
Печален, немощен и дик.

Его преследовала скука,
Не веселил далекий путь.
Стругая палочку из бука,
Он время думал обмануть.

В полдневный зной к прохладе речки
С изнемогающих равнин
Сбегались белые овечки,
Его заслышав ачарпин.

И опытным окинув взглядом
Свою отару перед сном,
Старик-пастух ложился рядом,
Поев лепешек с молоком.

Под вечер стадо поднималось
И ачарпин звучал, тосклив,
И сердце путника сжималось,
Заслышав жалобный мотив.

И медленно спускались тени,
И время, кажется, навек
В туманном сумраке растений
Свой останавливало бег...

2. РУИНЫ КРЕПОСТИ РУСТАВИ

В те дни, когда еще мерцала 
Старинной Грузии свеча,
Здесь крепость древняя стояла
И кровь струилась, горяча.

Здесь дети многих поколений
Под пенье сабель и мячей
Кидались в полымя сражений
Во имя родины своей.

Когда, мечтая о расправе,
В страну врывался супостат,
Под стены древние Рустави
Его заманивал отряд.

И стиснут силою двойною,
И отбиваясь с двух сторон,
Под этой древнею стеною
В последний раз рубился он.

Да, здесь оружье не дремало
И кровь не уставала течь,
И понесла трудов немало
Твердыня в годы этих сеч.

Сокровищ нам иных дороже
Руины славные ее...
Свеча угасла, крепость - тоже,
Но не угасло бытие.

Там, где свеча едва мерцала,
Отчизны охраняя дверь,
Жизнь, возродившись, засияла,
Как светоч пламенный теперь.

3. ГРУЗИНСКАЯ СТАЛЬ

Иду, ликуя, по равнине,
Внимая гомону весны.
Могуч и славен ты отныне, 
Рустави, детище страны!   

Как ярко блещет в отдаленьи
Куры стремительный извив,
Мостов гигантские строенья
На лоне вод отобразив!

И горы в ледяной оправе
Глядят, задумавшись, туда,
Где на глазах растет Рустави,
Твердыня счастья и труда.

Они ревнуют к вашей славе,
Друзья! Не вашей ли рукой
Мартены сложены Рустави
Для нашей стали молодой?

Не вы ли ради нашей стали,
Сметая тысячи преград,
Слова делами оправдали
И славу слав завоевали
В соревновании бригад.

Привет вам, труженики жизни!
Не даром говорит народ:
- Кто отдает себя отчизне, 
Тот для потомства не умрет! 

Перевел с абх. Н. Заболоцкий.

(Переводы Н. Заболоцкого печатаются по книге: Н. Заболоцкий. Поэтические переводы в трех томах. Москва, Терра-Книжный клуб, 2004. Том 3, с. 301-304.)