Главная » Алфавитный каталог авторов » А » Антология абхазской поэзии » Народная поэзия абхазов. Песни советской Абхазии

НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ АБХАЗИИ

• Нартские сказания. Перевел С. Липкин
  Сатаней Гуаша      
  Как появились у нартов песня и свирель  
  Нарты  
  Как нарт Сасрыква приручил коня   
• Исторические песни и песни о героях
  Песня об Инапхе Киагве. Перевел С. Липкин  
  Песня о Куджбе Капыте. Перевел С. Липкин  
  Песня о Каце, сыне Хабыра. Перевел С. Липкин  
  О храбром Манче и красавице Мадине. Перевел С. Липкин  
  Строки о разных воинах. Перевел С. Липкин      
  Песня о Саатбее. Перевел С. Липкин  
  Неудачник. Перевел С. Липкин
  Песня о Гудысе Смырба. Перевели С. Мар и К. Арсенева
  Песня о Хаджарате. Перевели С. Мар и К. Арсенева
  О том, как убили Чригба Салумана. Перевели С. Мар и К. Арсенева  Котел Цабальцев. Перевела С. Мар  
  «На побережье за Чижа Маана...» Перевел Я. Козловский   
• Обрядовые и трудовые песни
  Аурааша. Перевела С. Мар  
  Песня ранения. Перевел Я. Козловский  
  Дзиоу. Перевел Я. Козловский  
  Песня девушек. Перевел Я. Козловский  
  Песня про Ажвепша. Перевел Я. Козловский  
  Песня жернова. Перевел Я. Козловский  
  Старинная колыбельная. Перевела С. Мар   
• Песни любовные и шуточные
  Лирическая песня. Перевел Я. Козловский
  Могу ли выйти замуж за него? Перевел Я. Козловский
  Разговор парня с девушкой. Перевел Я. Козловский
  Песня юноши и девушки. Перевели К. Арсенева и С. Мар   

НАРОДНЫЕ ПЕСНИ СОВЕТСКОЙ АБХАЗИИ

Перевел А. Шпирт

• Ленин   
• Песня о нашей партии   
• Две жизни   
• Новой жизни пою я песню!   
• Рассказ вам поведаю чудный   
• Аробная песня   
• О том, как я навестил родственников моей жены   
• Чай   
• Мечта двух братьев   
• Отечественная война   
• Песня о советских воинах   
• Песня о Хамсе
• День Победы   
• Герой Махаз   
• Сборщица чая Зина   
• Говорит Дурипшская земля   
• Песня о посеве   
• О Антица! (Шуточная песня)   
• Река, озарившая Сухум

НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ

НАРТСКИЕ СКАЗАНИЯ

САТАНЕЙ  ГУАША
Идет  величавая  мать  Сатаней,
Родившая  богатырей.
Не  солнце,  а  солнечным  светом  полна,
Сверкает,  хотя  не  луна,
Проходит  она  по  долине  Кубани.

Пряла  неустанно  она
И  нитки  сучила  для  ткани,
Работая  с  буковым  веретеном
(А  прясло  из  камня  на  нем),
Старалась  она  от  зари  до  темна
И  тысячу  стоп  наткала  полотна
Из  доброго  льна.

Так  за  день,  бывало,  спрядет  Сатаней,
Соткет  и  сошьет,  побелив  добела,
Одежду  для  ста  сыновей.

Однажды  она  неутомно  пряла,
Прилежно  белила  холсты,
Потом  она  долго  вдоль  берега  шла,
И  там,  где  темнели  кусты,
Почуяв  к  полудню  усталость,
Разделась  она  догола,
В  чем  мать  родила.

Она  ветерком  наслаждалась,
А  тело  струило  свой  свет,
Подобное  только  что  снятому  сыру,
А  тело  струило  свой  свет,
Как  солнце,  желанное  миру.
Когда  же  в  прохладную  воду  вошла  Сатаней,
Еще  оно  стало  нежней.

В  тени,  на  другом  берегу,
Лениво  жевали  траву  на  поемном  лугу
Спокойные  нартов  быки.
И,  нежась  в  прохладе  реки,
Увидела  их  Сатаней.
Сказала:  «Да,  это  пастух  моих  ста  сыновей,
Я  так  ему  рада!»

Лежал  и  храпел  среди  стада
Зартыжв:  он  у  нартов  служил  пастухом.
На  камне  лежал  он  сухом,
Лохматые  брови  касались  травы;
Как  взвихрит  их  ветер  Кубани  с  востока —
Достигнут  они  головы,
Раскроются  очи  широко...

«Зартыжв!  Ты  ли  это,  Зартыжв?»  —
Кричит  пастуху  Сатаней  издалека.
Проснулся  от  крика  пастух,
Нависшие  брови  раздвинул,
И  берег  он  взглядом  окинул,
И  зренье  напряг  он  и  слух.
И  что-то,  что  ярче  дневного  светила,
Ему  озарило  глаза,
И  словно  гроза,
Его  оглушив,  ослепило.

«Какое  же  диво  средь  белого  дня
Сильнее,  чем  солнце,  меня  озарило,
Потом  ослепило  меня?»  —
Сказал  он,  и,  встав  перед стадом,
Глаза  он  спросонок  протер,
Внимательным  взглядом
Окинул  простор,
Увидел:  лежит  Сатаней  на  спине,
Купается,  нежась  в  кубанской  волне.

Пастух  задрожал,
Горячая  кровь  закипела,
По  телу  огонь  пробежал  —
И  вспыхнуло  тело.
Горит  его  плоть,  его  дух.
Что  делать?  —  спросонок  поймет  он  едва  ли!
Колеблясь  вначале,
Хотел  он.  чтоб  яростный  пламень  потух,
Но  даже  здоровый  и  сильный  пастух
Не  может  быть  страсти  любовной  сильней.
И  вот  он  воззвал  к  Сатаней:
«Не  ты  ли  кричала  сейчас?
Не  мне  ли  кричала  сейчас?»

А  надо,  правдивый  слагая  рассказ,
Сказать,  что  давно  не  смыкала  очей,
Что  много  ночей
Уже  не  спала Сатаней,
Пылала,  томилась,
К  Зартыжву  стремилась...

Услышав  Зартыжва  слова  на  другом  берегу,
Ответила:  «Я  не  солгу,
Да,  да,  я  кричала,
Тебе  я  кричала,
А  что  я  кричала, —  отсюда  сказать  не  могу,
Ко  мне  переправься  сначала!»

Душа  пастуха  затряслась:
«Не  знаю,  что  делать,  Кубань  разлилась,
Боюсь,  что  в  реке  утону.
Куда  ты  прикажешь,  пойти  я  готов,
Но  страшно  пойти  мне  ко  дну».

«Эх,  жалкий  пастух  бессловесных  быков!
Когда  до  тебя  снизошла  я,
Ты  сделаться  мог  бы,  служить  мне  желая,
Немного  смелей!»
Так  молвив,  как  солнце  светла,
К  воде  повернулась  лицом  Сатаней,
И  к  берегу,  плавно  качаясь,  она  поплыла.

От  этого  сердце  забилось  пастушье,
Он  вздрогнул,  объятый  огнем.
Ужели  то  было  не  явью,  а  сном?
Зартыжв,  на  свое  рассердясь  малодушие,
Оперся  на  палку  сперва,  а  потом
С  размаха  в  бурлящую  ринулся  воду.
Зартыжва  ко  дну  потянула  волна,
Не  дав  ему  ходу,
На  берег  отбросила,  разъярена.

Проснулась  в  нем  новая  сила,
Он  бросился  в  воду,  надеясь  Кубань  обуздать,
Но  снова  Кубань  пастуха  не  пустила,
На  берег  отбросив  опять.
Все  жарче  волнуется  кровь.
Собрав  напоследок  и  мощь  и  отвагу,
На  палку  оперся  он  вновь,
В  бурлящую  бросился  влагу, —
Упал  на  корягу.

Одевшись  уже,  в  это  время  у  края  земли
Гуаша  стояла  вдали
И  думала  думу,  смотря  на  беднягу:
«Что  сбудется  с  ним?  приплывет  ли ко  мне,
Иль  гибель  найдет  он  в  кубанской  волне?»

Когда  убедился  пастух  молодой,
Что  с  бурной  не  сладит  водой,
Что  в  сон  превращается  явь,
Он  крикнул:  «Доплыть  не  дает  мне  поток!
Ты  юбку  из  барсовой  шкуры  поправь,
Затем  подними  ты  платок,
Ты  шею  свою  обнажи,
Свой  облик  ты  мне  покажи».

Исполнив  желанье  Зартыжва,  она
К  нему  повернулась  лицом,
Во  всем  обаянье  представ  перед  бедным  пловцом,
Сияя,  как  солнце,  блестя,  как  луна,
Спросила:  «Вот  так  ты  хотел?»
Он  молча  и  страстно  глядел
И  крикнул:  «Идет,  эй,  идет!»
И,  жаркую  силу  свою  напрягая,
Направил  в  гуашу  стрелу,  и  стрела
Пустилась  в  полет,
Как  молния  грозно  сверкая,
И  небо  и  землю  она  потрясла,
И  громом  взгремела  от  края  до  края,
И  тучей  нависла,  живое  пугая.

За  камнем  огромным  Гуаша  укрытье  нашла.
От  страха  тряслись  ее  плечи.
Но  в  камень  вонзилась  мгновенно  стрела
И  высекла  образ  на  нем  человечий.
Вновь  стала  долина  тиха  и  светла,
Вблизи  и  далече.
Гуаша  тот  камень  кругом  обошла,
На  той  стороне,  где  вонзилась  стрела,
Увидела  образ  она  человечий.

Поняв,  что  пред  нею  таинственный  знак,
«Я  выдолблю  образ,  его  унесу  я  домой», —
Решила  Гуаша,  но  крикнул  ей  так
Пастух  молодой:
«Поможет  тебе  лишь  кузнец  Аинар,
Чей  мощен  удар.
Клещи  у  него  вместо  левой  руки,
А  молот  ему —  вместо  правой  руки,
Нога  ему  стала  служить  наковальней,
И  чтут  его  близкий  и  дальний».

Гуаша  пошла,  кузнеца  привела
На  берег,  где  в  камень  вонзилась  стрела.
К  огромному  камню  присел  Аинар,
Явил  он  уменье  и  дар:
И  правой  рукою  и  левой  рукой
Три  дня  проработал  кузнец,
И  вот  наконец
Из  камня  он  выдолбил  образ  людской.

Он  каменный  образ  вручил  Сатаней,
И  молвил  он  ей:
«Когда  этот  витязь  родится  на  свет,
Родит  жеребенка-араша(1)  кобыла,
Которой  владеет  сосед.
В  коне  будет  страшная  сила,
Погибельная  для  людей.
Чтоб  ярость  людская  его  не  убила,
Обязана  ты,  Сатаней,
Того  жеребенка  спасти:
Для  нарта,  который  родится  на  свет,
Другого  такого  коня  не  найти.
Прими  мой  совет».

Из  камня  был  выдолблен  образ  людской.
Под  мышку  его  положив,  Сатаней,
Пошла  с  ним  домой.
Гуаша,  родившая  богатырей,
Таила  в  тепле,  чтоб  не  видел  народ,
Носила  его  круглый  год.

-------------------
1  Араш — сказочный  конь.


КАК  ПОЯВИЛИСЬ  У НАРТОВ ПЕСНЯ  И СВИРЕЛЬ
Хотите  вы  знать,  как  у  нартов  возникла  свирель
И  песнь,  о  которой  не  знали  досель?
У  нартов  был  брат  Кятаван.
Охотником  был  он  отважным  и  метким  стрелком.
Долины  прошел  он  пешком,
И  брал  он  легко,  быстроногий,
Вершин  высочайших  отроги.
Был  многим  охотник  знаком,
Но  слава  его  лишь  тогда  загремела,
Тогда  лишь  высокий  обрел  он  удел,
Когда  он  впервые  запел.
Вот  так  началось  это  дело.
Случилось,  что  нарт  Кятаван
Пошел  на  охоту  в  погожий  денек,
Сказал,  что  вернется  в  назначенный  срок.
Стреляя,  забрел  он  в  глухие  края,
Где  дичи  была  благодать,
Но  в  ногу  ужалила  нарта  змея,
Он  стал  умирать.
С  трудом  он  дополз  до  реки,  чуть  живой,
Он  к  дереву  жаркой  прильнул  головой.
Дрожа,  обжигая  кору,
Пылая  в  недужном  жару,
Услышал  он  голос  как  бы  за  листвой:

«Скажи,  Кятаван,  что  с  тобой?
Ты  лучшим  из  нартов  считался  всегда,
Ужели  теперь  ты  погибнешь  бесславно?
Взгляни-ка  сюда:
Огромные  бревна  уносит  вода,
Тебя  же  поднимет  подавно!
Садись  на  бревно,  для  воды  не  тяжел,
Домой  поплыви  ты  дорогой  речною».

Тот  голос  в  сознание  нарта  привел:
«Да  что  это  вправду  со  мною?
Пора  мне  вернуться  давно!»
И  в  реку  свалил  он  бревно.
И  сам  на  бревне  он  уселся  с  ружьем  за  спиною
А  рядом  сложил  он  убитую  дичь.
Звенел  в  его  сердце  таинственный  клич,
И  вот  на  бревне  по  реке
Поплыл  он,  поплыл  понемногу,
Все  время  во  влажном  держа  холодке
Распухшую  ногу.

Почуяли  братья  тревогу,
Стоят  и  глядят:  не  покажется  ль  брат?
В  назначенный  срок  не  пришел  он  назад!
Один  из  них  вышел  тогда  на  дорогу,
А  нарт  Кятаван  по  реке,  на  бревне,
Уже  приближался  к  родной  стороне.
Боясь,  что,  теченьем  влекомо,
Бревно  уплывет  мимо  дома,
На  помощь  позвал  он,  от  боли  совсем  ослабев,
И  голос  протяжный  звучал,  как  напев:
—  Уа,  рарира,  райда,  раша!

Услышала  крик  Сатаней:
«Эй,  кто-то  плывет,
Да  это  же  брат  вас  на  помощь  зовет,
О  дети,  спасите  его  поскорей!»
Тут  нарты  к  реке  побежали  стремглав.
Бревно  повернулось,  лежало  уже  на  мели.
«Скажи,  Кятаван,  что  с  тобой?» —  закричав,
Пошли  и  на  берег  пловца  понесли.
Увидели:  весь  он  распух.
«Скажи,  Кятаван,  что  с  тобою?»  —
«Пришла  моя  смерть,  я  ужален  змеею,
И  гаснет  мой  дух».

Домой  понесли  они  брата  в  печали,
Потом  человека  послали
За  мудрой  седой  старухой.
Она  ведь  людей  исцелила  немало,
Она  от  болезни  любой  врачевала.
Недуг  Кятавана  узнав,
Старуха  присела  к  больному
И  свой  заговор  повела  по-чужому:
—  Хути,  хути,  уалкватас!  —
И  дуть  начала  на  распухшую  ногу:
«Вставай-ка  сейчас,
Ступай-ка  к  порогу!
Где  дело  твое,  там  дело  мое.
Где  тело  твое,  там  тело  мое.
Ашихва  абзыки  заикуку,
Язык  — к  языку,  язык  —  к  языку.
Охотник  распух  от  змеиного  жала,
Я  опухоль  сдуну,  чтоб  жить  не  мешала.
Подую,  подую  на  кожу  твою,
Змеиною  кровью  омою  змею,
Омою  стрелка  человеческой  кровью, —
Вернется  к  здоровью».

Страдал  Кятаван.  От  недуга  совсем  ослабел  он.
Слова  повторял  он,  которые  пел  он,
Когда  его  вниз  уносила  вода:
—  Уа,  рарира,  райда,  раша!  —
Вполголоса  братья  ему  подпевали  тогда,
Они  полагали,
Что  песня  от  боли  спасет,  от  вреда,
От  горькой  печали,
И  вторили  брату,  желая  развеять  болезнь:
—  Уа,  рарира,  райда,  раша!  —
С  тех  пор  среди  нартов  рожденная  песнь
В  народе  жива.
Поэтому  нет  у  абхаза
Ни  песни,  ни  сказа,
В  которых  не  слышатся  эти  слова:
—  Уа,  рарира,  райда,  раша!

*   *   *

Узнайте  о  том,  как  тростник-ачарпын
Стал  музыкой  нартских  вершин  и  долин.
В  горах  Кятаван  находился  со  стадом.
Жарой  истомленный  дневной,
На  камне  прилег  он  с  овечками  рядом,
Сморил  его  зной.
Когда  погрузился  он  в  дрему,
Во  сне  головою  поник.
Рассыпались  овцы  по  лугу  большому,
Ломая  тростник:
То  был  ачарпын,  только  здесь  он  и  рос!
Тут  кто-то  над  спящим  слова  произнес:
«Эгей,  Кятаван,  что  с  тобой,  нартский  брат?
Заснул,  головою  не  вертишь,
Не  жди  ты,  пока  твои  овцы  съедят
Все  то,  чем  себя  обессмертишь!»
Вскочил  Кятаван,  посмотрел  на  овец:
Ломают,  едят  ачарпын.
Все  заросли  съедены  были  вконец,
Остался  лишь  корень  один.

Вбежал  он  в  средину,  овец  разгоняя,
Он  срезал  тот  корень  пастушьим  ножом,
И  долго  стоял,  озираясь  кругом,
Что  дальше  с  ним  делать  не  зная.
Внезапно  схватил  этот  корень  баран,
Но  дернул  рукой  Кятаван,
Чтоб  корень  барану  тому  не  достался.
На  корне  зубов  отпечаток  остался,
Когда  он  сломался,
И  сдавленным  верхний  конец  оказался.
Подул  в  этот  полый  тростник  ветерок, —
Пройти  не  сумел  он,  хотя  и  пытался,
Но  чудные  звуки  оттуда  извлек:
Пленительный  голос  раздался.
Был  нарт  Кятаван  поражен.
Ножом  понадрезав  с  обеих  сторон,
Он  дунул  в  ту  дудку,  что  стала  свирелью,
Пастух  заиграл  в  первый  раз,
И  песня  его  разлилась  по  ущелью.

С  тех  пор  на  свирели  играет  абхаз,
И  песня  о  нартах  великих  звучит  величаво,
И  в  мире  бессмертна  их  слава.


НАРТЫ
Могучие  витязи  жили  в  давнишние  дни,
Великими  нартами  их  нарекли  в  старину.
Абхазами  были  они,
Абхазов  они  населяли  страну.
Они  были  статны,  стройны,
Отважные,  рослые  эти  сыны
От  матери  были  одной  рождены.
Когда  они,  голову  локтем  своим  подпирая,
Лежали  на  ложе  простом,
То  кошка  могла  бы  большая,
Со  вздыбленным,  пышным  хвостом,
Пройти  между  локтем  и  станом  свободно.
Так  были  они  сложены  благородно:
Тонки  были  в  поясе,  в  бедрах  крепки,
В  плечах  широки.
Увидев  их,  очи  закрыл  бы  ты  сразу,
Невольно  боясь,  чтобы  не  было  сглазу.

Восславим  их  бранных  одежд  красоту!
Кинжал  волосок  разрезал  на  лету,
Как  прутья,  сгибались  их  сабли  стальные,
Кружились  их  бурки,  как  их  скакуны  вороные,
Порхали  папахи,  подобно  семье  голубей,
Когда  в  архалуках,  в  черкесках  нарядных,
В  доспехах,  что  солнца  светлей,
Садились  они  на  коней
Могучих  и  ладных.
Кольчуги  имелись  у  нартских  мужей
Для  славных  походов,  для  битв  беспощадных,
Составленные  из  колец,
Ни  сабель  удары,  ни  пули  свинец
Им  не  были  в  битве  страшны.

Воспитаны  были  Елхвызами  эти  сыны,
Все,  кроме  Сасрыквы,  из  камня  рожденного  сына.
У  честных  Елхвызов  и  нартов  все  было  едино:
И  радость  и  горе  делили  друзья.
Такой  была  нартов  семья:
Прекрасная  мать  Сатаней,
Родившая  богатырей,
Сто  братьев  с  единственной  Гундой-сестрой,
Чья  прелесть  блистала  зарей.
Был  старшим  воинственный  Сит,
Был  младшим  Сасрыква,  из  камня  рожденный, —
Его  не  страшили,  молва  говорит,
Свинец  раскаленный,  булат  закаленный.

Из  камня  они  воздвигали  дома.
Трапезный  покой  был  просторен  весьма,
Был  погреб  гораздо  просторнее  винный.
Закопаны  были  большие  кувшины,
А  самый  большой  звался  Вадзамакят.
Вино  из  него,  говорят,
Одни  лишь  могучие  пили  мужчины.
У  нартов  искрилось  вино,
И  всех  одаряло  оно
Огнем  и  прохладой.

Усадьбы  у  нартов  за  каменной  были  оградой,
Украшенной  тонкой  словесной  резьбой.
Тех  надписей  странен  язык  неизвестный,
И  тайны  словесной
Еще  не  раскрыли  ни  свой,  ни чужой.

С  открытой  душой
За  правду  боролись  отважные  братья,
Повсюду  карая  неправду  и  зло,
Откуда  б  оно  ни  пришло,
Без  всякого  лицеприятья.
Не  шли  они  в  бой  напоказ,
Они  воевали для  славы,  для  чести,
С  обеих  сторон  охраняли  Кавказ
От  злобы  и  мести.

Гора  иль  долина,  полночная  тьма  или  рань, —
Не  делали  нарты  различья.
Исполнены  были  величья,
И  там  они  жили,  где  Бзыбь  и  Кубань
Текли  то  светлы,  то  суровы.
У  них  были  кони  и  овцы,  быки  и  коровы,
И  нартскою  меткой  отмечены  были  стада.

Врагов  человечества  нарты  карали  всегда,
Владык,  притеснявших  и  грабивших  бедных  людей.
Противен  был  нартам  злодей,
Что  алчно  смотрел  на  богатство  народа,
И  скот  угонял,  и  терзал  стариков  и  детей, —
Была  ненавистна  им  эта  порода.
Все  знали,  какая  у  нарта  природа:
Со  злыми  он  злой,  а  с  хорошим —  хорош,
Со  взрослыми —  взрослый,  с  младенцем  —  ребенок.
Охотно  ты  с  ним  разговор  поведешь,
В  беседе  остер  он  и  тонок.

Известно,  что  витязи  нартской  земли
Любили  свои  табуны  и  стада,
Что  каждое  стадо  отдельно  пасли,
Что  зорко  животных  своих  берегли,
Чтоб  не  было  им  никакого  вреда.
Коней  охранял,  их  броня  и  защита,
Пастух  Уахсит,  сын  отважного  Сита.
Мужи,  не  жалея  труда,
Особенно  зорко  следили  за  стадом  овечьим,
Чья  шерсть  одеяньем  была  человечьим.
Мы  скажем  о  Куне,  о  нарте  еще  молодом, —
Следил  он  за  мелким  рогатым  скотом.
Быков  охранял  Кятаван,  а  коров  — Атлагуца.
Мы  нартов  других  упомянем  потом,
Пусть  мирно  стада  их  пасутся!

Когда  храбрецы  уходили  в  поход,
Воюя  со  славой  вдали,
Тогда  их  соседи  стада  стерегли,
Затем,  что  имуществом  нартов  владел  и  народ.
Стада  ежегодно  давали  приплод,
И  было  обычаем  нартского  рода
Десятою  частью  приплода
Владыку  лесов  одарять,
И  гордо  шумела  обитель  лесная,
Домашних  животных  назад  принимая,
Чтоб  вольными  стали  опять.
У  нартов,  длиною  в  их  каменный  дом,
Была  из  железа  скамья.
На  это  сиденье  семья
Садилась,  довольная  честным  трудом,
Всегда  старшинство  соблюдая:
Сит —  первый,  Сасрыква  — на  самом  конце,
А  солнце  сияло  на  чистом  крыльце.
У  нартов  стояла  витая
Железная  коновязь:  к  ней
Привязывали  богатырских  коней, —
Сто  веток  — и  сто  скакунов.

У  нартских  сынов
Стрела  не  летела  впустую  ни  разу,
Мишень  подчинялась  их  зоркому  глазу,
Но  младший,  Сасрыква,  в  те  давние  дни,
Из  лучников  метких  был  самым  умелым:
Куда  он  приказывал  стрелам,
Туда  и  летели  они.
На  голову  матери  птичье  яйцо
Сасрыква,  бывало,  поставит,
Посмотрит  он  матери  милой  в  лицо,
Стрелу  поточнее  направит,
И  вышибет  это  яйцо,  не  задев  волоска.
Да,  более  меткого  в  мире  не  знали  стрелка!

Охота  доставила  витязям  славу,
Она  им  была  не  в  забаву,
Не  знали  привычки  они  за  собой
С  пустыми  руками  вернуться  домой.
Прельстить  их  нельзя  было  мелкою  дичью:
Бывало,  породу  помилуют  птичью,
И  зайца,  и  даже  лису;
Но  зубров,  оленей  —  большую  добычу
Всегда  настигали  в  лесу!
Сестру  свою  Гунду,  коль  верить  рассказам  людей,
Кормили  охотники  мозгом  костей.

Вели  с  великанами  нарты  войну.
Ужасное  бедствие  ту  постигало  страну,
В  которую,  быстрой  добившись  победы,
Врывались  враги-людоеды.
Они  отбирали  добро  и  стада,
И  жен  и  детей  угоняли  всегда,
В  рабов  превращали  свободных  людей
И  ели,  как  лакомство,  мясо  детей.
Но  храбрые  нарты,  с  отвагой  нагрянув,
Громили  убийц-великанов,
Преграду  при  этом  сломав  не  одну,
Несли  они  гибель  злодейскому  роду!
Рабам,  что  в  живых  оставались  в  плену,
Они  возвращали  покой  и  свободу,
Они  возвращали  родную  страну.
Наверно,  за  это  с  почтеньем  и  лаской
О  нартах  в  стране  вспоминают  абхазской.


КАК  НАРТ  САСРЫКВА  ПРИРУЧИЛ  КОНЯ
«Да  что  ты  напрасно  волнуешься,  мать,
Уж  я  ли  коня  своего  не  найду!»  —
«Сыночек  мой,  дай  мне  хоть  слово  сказать, —
Твердит  Сатаней, —  я  скажу  и  уйду.
«У  нартов  родился  братишка  меньшой,
И  вот  уже  начал  он  с  первого  дня
Искать  скакуна  с  богатырской  душой,
А  мать  не  дала  мальчугану  коня», —
Так  будут  соседи  порочить  меня.
А  ну,  оседлайте  коня  поскорей,
Чтоб  лучшим  он  был  из  могучих  коней, —
Людей  посылает  в  табун  Сатаней, —
Коня  под  седлом  приведите  сюда!»

Горячий,  добротно  оседланный  конь
Предстал  пред  младенцем  Сасрыквой  тогда.
Сасрыква  вскочил  на  него,  как  огонь,
«Эй,  чоу!» —  вскричал,  отделясь  от  земли,
Но  тщетно:  под тяжестью  нарта  не  мог
Скакун  управлять  четверицею  ног,
И  в  землю  они по  колено  вросли.
Воскликнул  Сасрыква,  слезая  с  коня:
«Наверное,  скажут  и  свой и  чужой:
—  У  нартов  родился  братишка  меньшой,
И  лошадь  попортил  он  с  первого  дня!»

«Сынок,  если  вправду, —  ответила  мать, —
Коня  своего  ты решил  отыскать,
Уздечку  ты  на  руку,  мальчик,  повесь,
Чтоб  люди  подумали:  видимо,  здесь
Ему  ни  один  из  коней  не  под  стать...
Ступай  же,  из  камня  рожденный  на  свет,
Ты  крикнешь  —  и  ржанье  услышишь  в  ответ».

Сасрыква  с  уздечкой  на  крепкой  руке
Пошел —  и  увидел  коня  вдалеке.
«Эй,  Бзоу, —  вскричал, —  ты  из  тех  лошадей,
Которые,  слышал  я,  губят  людей?
Скажи,  почему?  Иль  твой  жребий  тяжел?»
Со  ржанием  Бзоу  к  нему  подошел
И  начал  ласкаться  к  нему  головой,
Уже  принимая  свой  новый  удел...
Сасрыква  уздечку  на  Бзоу  надел,
И  вместе  они  возвратились  домой.

Выходит  Гуаша,  сияет  светло,
Железное  сыну  вручает  седло.
Сказала:  «Соратника-друга  храня,
До  балки  железной  расти  ты  коня».
Ликуя,  заржал,  встрепенулся  скакун,
Железного  бруса  коснулся  скакун.
«Корми  его  сталью», —  сказала  она
И  сталью  кормить  начала  скакуна.
Насытился  Бзоу  железной  едой,
Увел  скакуна  богатырь  молодой.

А  нартов  семья,  как  всегда  поутру,
Затеяла,  плотно  покушав,  игру,
Мечами,  кольчугами  громко  звеня.
«Эй,  братья,  смотрите,  что  скажете  вы:
Ведет  за  уздечку  большого  коня
Малюточка  ростом  не  больше  травы!»

«Откуда  ты,  миленький?  Чей  ты  сынок?»  —
«Великие  нарты,  какой  в  этом  прок, —
Пустые  слова  говорить  невпопад?
Вы  знаете  сами:  я  —  младший  ваш  брат!»  —
«Ты  умным  решил  показаться,  малыш,
Заважничал,  нартам  великим  дерзишь!
Иль  нам  не  известно,  кто  младший  наш  брат?
Смотри,  самый  младший  высок  да  усат!»  —
«Я  —  младший  ваш  брат,  хоть  покуда  безус.
Вы,  значит,  не  верите  в  наше  родство?
Эй,  Бзоу,  мой  конь,  подожди,  я  вернусь,
Есть  дело, —  я  мигом  исполню  его».
Воскликнул  Сасрыква,  а  был  он  горяч,
До  коновязи  добежал  он  бегом,
Схватил  одного  из  коней  и,  как  мяч,
Легко  перебросил  коня  через  дом,
Потом  подбежал  он  с  другой  стороны,
Коня  подхватил  и  поставил  назад.
Со  страхом  глядят  на  него  скакуны,
Не  веря  глазам  своим,  нарты  глядят!

Вот  так  девяносто  я  девять  коней
Подбрасывал  маленький  сын  Сатаней,
Подхватывал,  бережно  ставил  назад.
А  нарты  в  тревоге,  в  смятенье  молчат.
«Увы,  не  к  добру  это», —  вымолвил  Сит.
Хабжноу:  «Нам,  братья,  опасность  грозит».
А  Хныш:  «Это  морок  волшебный  возник!»
Гутсакиа  крикнул,  остер  на  язык:
«О  нарты,  напрасно  мы  бедствия  ждем.
Чего  мы  дрожим?  Иль  не  ведомо  нам,
Что  витязь  не  надобен  нартским  коням,
Чтоб  сделать  прыжок  через  каменный  дом?
Ужели  мы  к  нашему,  нарты,  стыду
Мальчишке  присвоим  у  всех  на  виду
Отвагу,  которую  конь  проявил?»

Тут  Бзоу  заржал  изо  всех  своих  сил,
Как  будто  сорвать  он  задумал  звезду.
Стерпеть  не  желая  обиды  такой,
Изрыл  он  бугристую  землю  ногой,
Стремительным  гневом  он  был  обуян,
И  пар  из  ноздрей  превратился  в  туман.

Воскликнул  Сасрыква:  «Готов  я  опять
Вам  силу  и  удаль  свою  доказать!»
На  Бзоу  вскочил  он.  Все  стали  смотреть.
Стальной  молоток  заменил  ему  плеть.
Скакун,  словно  ястреб,  внезапно  исчез, —
Не  в  поле  исчез,  а  в  пространстве  небес!
Хотел  он  разбить  своего  седока
О  своды  небес,  где  лазурь  глубока,
Но  только  небесной  достиг  вышины, —
Под  брюхо  седок  соскользнул  со  спины.
Хотел он  о  землю  разбить  седока, —
Тот  на  спину  вспрыгнул,  сжимая  бока.

Хотел  он  разбить  седока  о  закат, —
Тот  спрятался  справа,  отвагой  богат.
Хотел  он  разбить  седока  о  восход, —
Тот,  спрятавшись  слева,  помчался  вперед.
От  ярости  грива  и  челка  взвились,
Вновь  Бзоу  на  синее  небо  взлетел:
Как  видно,  скакун  разъяренный  хотел
Разбить  седока  о  лазурную  высь,
Но  поднял  Сасрыква  стальной  молоток,
Ударил  по  темени  Бзоу  седок,
На  землю  посыпались  искры  огня,
Тогда  потемнело  в  глазах  у  коня,
Тогда  закружилась  его  голова,
С  бугристой  землею  слилась  синева.
Простился  мгновенно  скакун  с  высотой,
Скатился  он  падающею  звездой.
Упал  на  Эльбрус,  ослабев  на  бегу,
Распластался  брюхом  на  горном  снегу.
Осталась  там  выемка  с  этой  поры,
Навек  раздвоилась  вершина  горы.

Седок  на  мгновение  передохнул,
Стальным  молотком  троекратно  взмахнул, —
И  спрыгнул  скакун  его  к  нартам  во  двор.
Сошел  невредим  бесподобный  седок.
С  тех  пор  как  покинул  небесный  простор,
Он  вырос  на  локоть  и  целый  вершок!

Тогда  в  удивление  нарты  пришли,
И  стали  шептаться,  и  стали  смотреть:
«Эй,  мать,  почему  притаилась  вдали?
Кто ныне пред нами?  Приди и ответь!
Мы  видим  в  нем  нартского  нрава  черты,
Мы  видим:  в  нем нечто  оставила  ты,
Но  знаем,  отец  наш —  бессильный  старик,
Сто  лет  возле  печки  он  греться  привык,
Беспомощным  стал  он  и  дряхлым  слепцом,
Не  может  он  быть  мальчугану  отцом.
За  дерзкие  речи  прости  нас,  о  мать,
Но  чей  это  сын?  Соизволь  нам  сказать!»

«О  славные  нарты!  Умру  я  за  вас,
Но  вам  от  стыда  не  придется  краснеть.
Тот  маленький  брат,  что  пред  вами  сейчас,
Воистину  нарт,  и  запомните  впредь:
Уж  если  отвагой  он  вас  не  затмит, —
Ни  в  чем  не  уступит,  в  бою  знаменит!
Ваш  брат  сотворен  не  из  плоти  людской  —
Из  камня  возник  над  Кубанью-рекой.
Был  высечен  образ  его  на  скале.
Я  жарким  железом  кормила  его,
Расплавленной  сталью  поила  его,
Увидите,  дети:  на  этой  земле
Прославится  юная  сила  его!


ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ И ПЕСНИ О ГЕРОЯХ

ПЕСНЯ ОБ ИНАПХЕ КИАГВЕ
За  врагами  следил  он  с  вершины  горы,
Разжигал  на  долине  пастушьи  костры,
Разводил  он  порою  в  пещере  очаг,
Этот  Ипапха  Киагва,  смелых  вожак.
Вот  однажды  на  туров,  в  ночи  без  луны,
Он  охотился  с  Нигуха,  с  братом  жены.
В  эту  ночь  налетели  грабители  с  гор
И  в  селенье  его  учинили  разор.
В  эту  ночь  неспокоен  был  Киагвы  сон,
Все  кряхтел,  да  вздыхал,  да  ворочался  он.
Полусонный,  он  кинулся  к  спутнику  вдруг:
«На  вершину  взберись-ка  ты,  Нигуха-друг,
На  равнину  взгляни, —  не  стряслась  ли  беда?»
Тот  пошел,  на  вершину  поднялся  тогда,
Глянул  вниз, —  видит  пламя  во  мраке  ночном,
Все  родное  селенье  объято  огнем.

Возвратился  в  пещеру,  прилег  он  опять,
Не  решился  он  Киагве  правду  сказать:
«Ты  всегда  волновался,  как  был  молодым, —
Тот  же  нрав  у  тебя,  хоть  и  стал  ты  седым.
Друг  мой  Киагва,  спи  до  рассветной  поры!
На  равнину  взглянул  я  с  вершины  горы,
Там  спокойно,  лишь  стелется  синий  туман».
Молвил  Киагва:  «Нет,  это  слово  —  обман!»
На  вершину  взобрался  охотник  седой,
На  равнину  взглянул  он  с  вершины  крутой,
Видит:  небо  в  огне  и  селенье  в  огне...
«Что  же  правду,  мой  друг,  не  поведал  ты  мне?
Испугался  ты,  видно,  что  Киагва  стар,
Что  не  сможет  ответить  врагам  на  удар,
Испугался  ты,  видно,  что  вражеский  сброд
Над  моей  сединой  издеваться  начнет!
Если  сможешь  догнать,  ты  меня  догоняй,
А  не  сможешь, —  хотя  бы  мой  след  не  теряй».
Это  слово  смельчак  произнес  горячо.
Он  повесил  кремневку  свою  на  плечо.
Он  помчался  как  ветер  и  скрылся  из  глаз.
Вот  бурливая  Бзыбь  перед  ним  разлилась.
Перешел  он  ее,  словно  мелкий  родник.
Перед  Киагвой  кряж  неприступный  возник.
Он  взобрался  на  кряж,  оглянулся  кругом, —
На  грабителей,  мнилось,  низринулся  гром.
Убежали  грабители  за  перевал,
Но  окликнул  их  Киагва,  властно  позвал:
«Назовите  себя,  разорившие  нас!»  —
«Что  ты,  путники  мы,  в  поздний  странствуем час,
Только  с  Киагвой  можем  вести  разговор» —
«Говори  же:  я  Киагвой  был  до  сих  пор,
Встань,  чтоб  видел  тебя,  если  впрямь  ты не  трус
«Что  ты,  я  ли  тебя  одного  побоюсь?»  —
Так  воскликнул  грабитель,  на  камень  вскочив.
«Получай  от  меня,  если  ты  не  труслив!»
Грянул  выстрел,  и  в  лысину  пуля  впилась, —
Не  в  того,  а  в  другого,  что  рядом  стоял.
«Эй,  откуда  кремневка  такая  взялась?
Из  нее,  видно,  раньше  горохом  стрелял?»  —
«Ты  попробуй  горох,  мой  горох  неплохой!»  —
Грянул  выстрел, —  второй  уничтожен  злодей.

«Наконец-то  вы  поняли,  кто  я  такой,
Так  верните  наш  скот,  и  добро,  и  людей!»  —
«Потеряли  мы  двух,  а  не  стали  слабей, —
Может,  пали  случайно  от  пули  твоей!»  —
«Если  так, —  уничтожить  я  вынужден  всех,
Я  уверен,  что  ляжет  на  вас  этот  грех.
Кто  мужчина  из  вас?  Выходите  вперед,
Потому  что  черед  и  для  вас  настает!»

Он  стреляет  в  упор,  убивает  подряд, —
Кроме  трех,  уничтожил  он  целый  отряд.
Он  троих  окликает:  «Проклятые  вы!
Не  убыо  вас, —  годитесь  в  глашатаи  вы!
Известите  людей,  и  чужих,  и  своих:
«Все  погибли  от  Киагвы,  кроме  троих,
Мы  же,  трое,  убили  его  наповал», —
Так  стреляйте  в  меня», —  он  злодеям  сказал.
Встал  на  камень  пред  ними  охотник  седой.
«Нет,  бессмертен  ты,  Киагва,  славный герой», —
Так  ответили  трое  с  вершины  скалы
И  кремневок  своих  опустили  стволы.

«Мне  не  нужно  глашатаев  робких  таких», —
Он  сказал  и  убил  из  кремневки  двоих.
«Ну,  а  ты, —  крикнул  третьему, —  как  тебя  звать?
Ты  последний,  хочу  твое  имя  узнать».
Тот  ответил:  «Я  —  Чич,  и  гнетет  меня  стыд». —
«Не  убьешь  ты  меня, — сам  ты  будешь  убит,
А  убьешь  —  невредимым  вернешься  назад». —
«Я  стрелял  бы,  но  жуток  и  страшен  твой  взгляд.
Отвернись,  чтоб  моя  не  дрожала  рука:
Не  привыкла  в  такого  стрелять  старика».

Старый  Киагва  стал  к  супостату  спиной,
И  тотчас  обожгло  его  пулей  стальной.
«Ну,  теперь  ты  не  бойся,  вернешься  домой,
Обо  всем  ты  расскажешь  врагам  и  друзьям,
Ну,  а  что  рассказать, —  верно,  знаешь  ты  сам.
Не  оставь  мертвецов  на  съедение  псам,
Уходи  ты  отсюда  нагорной  тропой,
Можешь  всем  говорить,  что  убит  я  тобой».
С  песней  двинулся  Киагва  старый  домой,
От  неволи  он  спас  изнуренных  людей, —
Никому  не  поведал  о  ране  своей.
—  Уа,  райда,  райдари, —  звенит  за  горой, —
Райда,  Инапха  Киагва,  славный  герой,
Из  героев —  храбрец,  из  отважных  —  смельчак!
Где  бы  ни  был  в  ущелье  пастуший  очаг,
Где  б  ни  пелись  охотничьи  песни  в  горах,
Где  б  ни  падал  от  меткого  выстрела  враг. —
Всюду  славили  Киагву,  правде  верны,
Как  защиту  народа,  твердыню  страны.
Надвигалась  беда  на  отеческий  край  —
Восклицали:  «О  Киагва  славный,  спасай!»

Для  кого  была  голень  оленья,  что  кол?
Кто  из  ребер  оленьих  ограду  возвел?
Кто  и  в  старости  бегал  быстрей,  чем  олень?
Чья  кремневка  всегда  попадала  в  мишень?
Чья  большая  ладонь,  широка  и  смугла,
Для  ружейного  пороха  меркой  была?
Кто  мизинцем  вгонял  пулю  меткую  в  ствол?
Кто  бы  целое  войско  в  смятенье  привел?
Это  Инапха  Киагва,  храбрых  вожак,
Невысок  был  он  ростом,  а  сердцем —  смельчак.

Он  отсутствовал, —  недруги  нашей  земли
И  ограбили  нас  и  селенья  сожгли.
Кто,  узнав  о  несчастье,  направился  в  бой
Недоступной,  неведомой  горной  тропой?
Кто  отбил  земляков,  кто  вернул  их  домой  —
На  прекрасную  землю  отчизны  родной?
Это  Инапха  Киагва,  славный  герой!

Он  смертельною  вражеской  пулей  пронзен,
Встал,  пошел,  подавляя  в  груди  своей  стон.
Он  о  ране  своей  никому  не  сказал,
Он  по  горным  тропам  меж  утесов  и  скал
Возвращался  в  крови,  песню  мужества  пел,
Поспевал  он  бесстрашных  и  сильных  удел,
Легче  боль  становилась  от  песни  такой,
Эта  песня  душе  приносила  покой.
Так  до  сакли  своей  добираться  пришлось
Пораженному  пулей  смертельной  насквозь.
«Это  муха», —  сказал  он.  Решил:  теплый  пот,
А  не  кровь  по  уставшему  телу  течет.

Возле  сакли  героя  толпился  народ, —
Словно  скошенный  дуб  на  тахте  он  лежал,
Уа,  райда,  последнее  слово  сказал:
«Хоть  и  хочется  жить, —  смерть  моя  хороша.
Пусть  умру,  но  победу  узнала  душа.
Это  лучше,  чем  ночью  свалиться  в  обрыв
Или  пасть  побежденным,  главу  преклонив».

Земляки  отвечали  на  честную  речь:
«Славный  Киагва,  наша  защита  и  меч!
Тот  народ,  за  которого  пал  ты  в  борьбе,
Никогда  не  забудет,  герой,  о  тебе.
Будешь  вместе  с  умершим  всегда  умирать,
Вместе  с  тем,  кто  родится, —  родишься  опять».


ПЕСНЯ О КУДЖБЕ КАПЫТЕ
Уа,  рарира,  родились  они  вместе
И  умерли  вместо,  лишенные  чести,
Из  рода  Самехва  два  брата-злодея!
Предательство  сея,  коварством  владея,
Они  торговали  рабами  открыто
И  брата  украли  у  Куджбы  Капыта.
Был  за  море  продан  злодеями  пленник
За  множество  тканей,  за  множество  денег.

Заморским  богатством  их  дом  знаменит.
И,  гневом  пылая,  приходит  Капыт:
Им  Куджба  за  брата  теперь  отомстит.
«Мне  брата  верните  до  полной  луны,—
Сказал  он,— и  будете  вы  прощены».
И  вот  округлялась  на  небе  луна
И  полного  круга  достигла  она.
На  ум  двум  злодеям,  двум  братьям  пришло:
«Две  свадьбы  сыграем  Капыту  назло!»

К  ним  Куджба  явился,  он  ждет  объясненья,—
Полны  к  нему  злобные  братья  презренья.
Они  разговаривать  с  Куджбой  не  стали:
«Скажи  ему,  мать,  чтоб  ушел  он  подале.
Скажи  ему,  мать:  не  увидит  он  брата.
Ты —  наша  волчица,  твои  мы  волчата!»

Сказала  волчица:  «Напрасно  ты  ждешь.
Ты  попусту  деток  моих  не  тревожь.
Пойми,  что  крутой  у  сынов  моих  нрав.
Они  возвращать  не  умеют,  забрав.

Их  дом  никогда  не  пойдет  на  ущерб.
Едва  лишь  луна  изогнется  как  серп,
Богатством  они  наполняют  свой  дом.
Капыт,  возвращайся  ты  прежним  путем,
Смотри,  чтоб  не  скинули  голову  с  плеч,
Нужна  тебе,—  значит,  сумей  уберечь».
Ответил  он  ей:  «Ты  не  мать,  а  волчица.
С  волками  я  знаю  как  мне  расплатиться:
Свой  дом  наполняют  награбленным  златом,
Я — кровью  наполню,  отмщу  я  проклятым!»
Когда  округлилась  луна  молодая,
Своим  полнолунным  блистаньем  блистая,
Два  брата  Самехва  две  свадьбы  сыграли.
Сказали:  «Мы  будем  плясать  без  печали.
Вновь  станет  луна  полукруглой,  щербатой,
И  Куджба  Капыт  не  придет  к  нам  с  расплатой».

На  свадьбе  богатой  веселье  кипит.
На  пиршество  тайно  явился  Капыт.
Неведомый  гость  никому  не  знаком,
И  мелют  два  брата  пустым  языком:
«Ну,  где  же  ты,  Куджба,  ну,  где  твоя  месть?
Пришел  бы  ты  лучше,  чтоб  гостем  воссесть!
Бараньим  наваром  тебя  угостим,
От  жира  ты  станешь  покорным,  ручным!»
Неузнанный  Куджба  сидел  на  пиру,
Спокойно  свою  продолжая  игру.
Он  пил,  веселился  и  день  и  другой,
Злодеям  ответил  он  песней  такой:

«Быть  может,  он  еще  появится,—
Зимою  ночь  бывает  длинною.
Еще  и  зорька  не  кровавится,
Не  блещет  небо  над  долиною.
Еще  Архыз(1) сокрыт  за  тучею,
Еще  вершины  тьмой  завешены.
Поет  Агрибза(2) песнь  могучую,
Адцапш(3) бушует,  грозный,  бешеный.
Река  полна  той  силы  внутренней,
Что  будет  в  ней  бурлить  до  старости,
Она  звезды  не  видит  утренней
И  землю  бьет  в  припадке  ярости!»
Неузнанный  Куджба  вскочил  на  рассвете:
«Теперь  получайте,  за  все  вы  в  ответе!
Где  брат  мой  родной?  Он  в  плену?  Получайте!
За  то,  что  терзали  страну,—  получайте!
За  братьев,  сестер,  дочерей  —  получайте!
За  слезы  седых  матерей  —  получайте!»
Двух  подлых  убил  он,  их  силу  развеяв,
Наполнил  их  логово  кровью  злодеев.
Погибли  два  волка,—  согнулась  волчица:
К  чему  ей  стремиться?  И  чем  ей  гордиться?

Эй,  смелые,  кличет  вас  Куджба  Капыт,—
Идите,  чье  сердце  кипит  от  обид!
За  Куджбою  рыщет  огромная  рать,—
Передним  отрядам  небес  не  видать,
У  войска  в  тылу  кровь  рекою  течет,—
То  сделал  Капыт,  наш  герой,  наш  оплот.
Отвагу  его  прославляли  вокруг,
Но  Куджба  погиб  от  предательских  рук.

Был  в  доме  Самехва,  по имени  Маф,
Прилежный  пастух;  озверев,  одичав,
Всего-то  и  знал,  что  потребно  стадам,
Служил  он  покорно  своим  господам.
Вступился  за  тех,  кто  свиреп  и  жесток,
Кто  заживо  душу  из  парня  извлек.
Увидел  он  Куджбу  на  черной  скале.
Два  выстрела  грянули  разом  во  мгле.
Два  выстрела  грянули  разом  во  мгле,
И  двое  скатились  по  черной  скале.

-------------------
1 Архыз — название  местности.
2 Агрибза — горная  река.
3 Адцапш — горная  река.


ПЕСНЯ  О  КАЦЕ,  СЫНЕ  XАБЫРА
«Мой  сынок  дорогой,  пожалей  ты  меня,
Без  тебя  на  земле  не  прожить  мне  и  дня!
Те,  кто  подвигов  жаждут,  во  прах  обратятся»,—
Горько  плакала  мать  седовласая  Каца.
А  глашатай  взывал  по  селеньям  окрест:
Выгоняют  насильственно  с  дедовских  мест
Землепашцев,  что  столько  познали  страданий,
Высылаются  бедные  люди,  крестьяне.

Но  жена  говорит  ему:  «Ты  не  робей,
Ты  не  слушайся  матери  старой  твоей.
Речь  старухи  —  позор  для  крестьянского  дома.
Дождь,  мы  знаем,  идет  не  от  всякого  грома,
Не  от  всякого  света  ясна  синева,
Не  от  всякого  ветра  спадает  листва.
Видишь,  муж  мой,  пора  приближается  злая:
Изгоняют  крестьян  из  родимого  края».

Молвил  Кац:  «Я  готов.  Нам  враги  не  страшны».
Он  с  друзьями  помчался  к  пожару  войны.
Но  друзья,  не  дойдя  до  огня,  разбежались,—
В  шалашах  пастухов  молоком  наслаждались...

Кац  ворвался  в  огонь,  он  пошел  напролом,
Сам  в  огне  боевом  становился  огнем!
От  него  побежали  враги  врассыпную,
Возвратил  он  соседей  на  землю  родную.
Но  герою  погибнуть  в  сраженье  пришлось.
Быстро  люди  связали  носилки  из  лоз
И  домой  понесли  бездыханного  Каца.
Принесли,  а  у  матери  слезы  струятся.

Причитает  старуха:  «Зачем  я  жива?
Можно  шапку  надеть,  если  есть  голова,
Словно  ливень,  пройдет  у  жены  твоей  горе,
За  другого,  поплакав,  пойдет  она  вскоре,
А  моя  неизбывна  печаль  и  беда,
Словно  осенью  дождь,  буду  плакать  всегда.
Мой  сынок,  мой  красавец,  погибший  в  сраженье,
О,  найду  ли  я  в  славе  твоей  утешенье?


О ХРАБРОМ МАНЧЕ И КРАСАВИЦЕ МАДИНЕ
О  Манче  мы  начнем  слова.
У  Манчи  было  сердце  льва,
А  имя  было  всем  известно
На  родине  и  повсеместно.
Он  был  неутомим  в  ходьбе.
Он  был  непобедим  в  борьбе.
Он  был  уже  не  очень  молод,
Служил  стране  и  в  зной  и  в  холод.
Была  душа  его  тверда,
Что  скажет  —  сделает  всегда,
Поймаешь  —  путы  разорвет  он,
С  ним  вступишь  в  бой  —  тебя  убьет  он.
Давно  сородичи  его
Жену  искали  для  него,
Но  сердце  Манчи  все  дремало,
А  времени  прошло  немало.

Летала  весть,  и  не  одна,
Что  Баалоу  Мадина
Подобна  дивному  алмазу,
Но  с  ней  не  встретился  ни  разу.
Однажды  возле  Цебельды
Скакал  он,  как  лучом  звезды
Ее прозваньем  озаренный,
Уже  в  молву  о  ней  влюбленный.
Решил  заехать  к  ней  во  двор,
Увидеть  светлый,  чистый  взор
И,  если  суждено  судьбою,
Посвататься,  назвать  женою.
Коня,  что  стал  строптив  и  дик,
Что  за  год  от  седла  отвык,
Он  оседлал  седлом  расшитым,
Во  всей  округе  знаменитым.
Надел  он  пояс  золотой,
Кинжал  с  чеканкой  дорогой,
Башлык  на  белый  снег  похожий,
Чувяки  из  отменной  кожи,—
Такие,  что  носок  к  носку,
Повесил  шашку  на  боку
Да  пистолет,  бойца  достойный,
И  сам —  плечистый,  гибкий,  стройный,
Гарцуя  на  коне  гнедом,
Неспешно  свой  покинул  дом.
Взмахнул он плеткою  горячей
И  в  путь  пустился  за  удачей.

*   *   *

Семь  братьев,  а  сестра  одна.
Жила  без  горя  Мадина,
Жила,  не  ведая  тревоги,
Сырой  земли  не  знали  ноги.
Нет  солнца  — светится  она,
Блестит,  хотя  и  не  луна,
От  братьев,  добрых,  милых,—  слова
Ни  разу  не  слыхала  злого!
Она  затмила  всех  кругом,
Чьи  косы  были  под  платком.
К  ней  льнули  парни-сердцееды,
Весельчаки  и  непоседы
К  ней  сватались  из  разных  мест,
Не  глядя  на  других  невест,
И  сваты  со  всего  Кавказа
На  двор  съезжались  к  ясноглазой.
Им  не  внимала  Мадина.
Увидев  свата  из  окна,
Не  говорила:  «Едет кто-то»,
А  говорила:  «Едет  что-то».

Однажды  видит:  вдалеке
К  ней  скачет  всадник  в  башлыке,—
Не  больше  голубя,  примерно,
А  конь  стремится  плавно,  мерно,
Он  скачет  до  того  двора,
Где  братьев  семь,  одна  сестра.
Ах,  что  за  конь,  какая  грива,
Как  приближается  игриво,
Как  всадник  светится  светло,
Как  ярко  вышито  седло.
Все  ближе  конь,  все  ближе  быстрый,
Из-под  копыт  взлетают  искры.
Заволновалась  Мадина,
В  смятенье  мечется  она,
Взывая  к  братьям,  чуть  не  плачет:
«Скажите  мне,  что  это  значит?
К  нам  в  гости  едет  верховой,
Как пляшет конь  под ним гнедой!
Башлык  на  белый  снег  похожий
Чувяки  из  отменной  кожи,—
Такие,  что  носок  к  носку.
Пойдем  навстречу  к  седоку!»

Как  сердце  у  нее  забилось!
Стремглав  по  лестнице  спустилась
Затем,  стыдлива  и ловка,
Взяла  коня  у  седока,
Коня  гнедого  привязала,
Дорогу  гостю  указала.
Шесть  ярусов  прошли  вдвоем,
Затем  на  ярусе  седьмом
Вошли  в  покой  отдохновенья.
Казалось,  не  прошло  мгновенья,
Как  приготовила  обед.
Семь  дней  сиял  им  чудный  свет,
Смеялись,  пили,  веселились,
Мечтами,  думами  делились:
Друг  другу  лица  и  сердца
Милы,  и  счастью  нет  конца!
Чамгур,  что  звенел  напевно,
Она  взяла  и  задушевно
Слова  заветные  свои
Запела  голосом  любви:
«Кого  ждала,  о  ком  гадала,
Того  сегодня  увидала.
Не  долговязый,  не  черныш,
Не  толстомясый  коротыш!
Когда  б  черкескою  была  я  —
К  нему  приникла  бы,  пылая,
Когда  б  рубашкою  была —
Его  бы  грудь  я  облегла,
Когда  б  я  поясом  блеснула  —
Я  б  тонкий  стан  его  стянула,
Когда  б  я  стала  башлыком —
Белела  б  над  его  челом.
Всегда  была  бы  с  ним  я  рядом,—
Задел  он  сердце  жарким  взглядом!»

Он  подхватил  напев  любви:
«Навек  в  душе  моей  живи!
Не  склонно  сердце  к  многословью,
Когда  оно  полно  любовью.
Моя  царица,  свет  дневной,
Должна  ты  стать  моей  женой.
С  другого  берега,  ликуя,
Тебя  сюда  перенесу  я,
А  надо  —  с  ношей  дорогой
Пойду  я  на  берег  другой.
Со  мной  забудешь  ты про  холод,
Со  мной  забудешь  ты  про  голод,
В  тебе  увидел  я  жену,
Две  жизни  мы  сольем  в  одну,
Моей  не  забывай  ты  речи,
Прощай —  до  новой,  скорой  встречи».

Был  весел  Манча-удалец,
Нашел  он  счастье  наконец:
Судьба  ему  благоприятна!
Он,  прежде  чем  скакать  обратно
Гнедого  поднял  на  дыбы,
Потом  объехал  все  столбы,
Потом  вернулся  к  дому  снова,
Заставил  он  плясать  гнедого.
Гарцуя,  он  покинул  двор
И  поскакал  во  весь  опор.

*     *     *

С  весельем  в  дом  ввалились  сваты,
И  пир  устроили  богатый
Семь  братьев  и  одна  сестра:
Пришла  замужества  пора!
Семь  братьев  Мадину  одели
В  блеск  золота  и  ожерелий
И  проводили  со  двора,
Сказав:  «Будь  счастлива,  сестра,
Ты  —  мужу  лучшая  награда!»
Послали  вслед  большое  стадо.
И  Манча  наш  не  сплоховал:
Друзей  и  родичей  созвал,
Устроил  пиршество  такое,
Что  удивилось  все  живое!
В  избытке —  вина  и  еда:
Не  съесть,  не  выпить  никогда!
Вода  —  как  лед,  вода  — отрада,
Из  разных  видов  винограда
Вино  там  было  рождено:
Искрилось  белое  вино,
В  бочонке  черное  сверкало
И  вкус  медовое  ласкало,
И  обходил  веселый  круг
Пахучий  рог,  как  лучший друг.

Сидели  под  навесом  гости,
Звенела  радость  в  каждом  тосте.
Там  голос  запевал  мужской,
Ему  подтягивал  другой,
Плясали  там  быстрее  бури,
Одни  играли на  чамгуре,
Другие  брали  апхярцу
И  звонко  вторили  певцу.
Там  о  невесте  были  речи:
«О,  как  сильны,  округлы  плечи,
Как  тонок  стан,  как  высока,
Сама  —  белее  молока.
Кто  описать  походку  может?
А  косы?  Скакуна  стреножит!
А  груди —  пара  голубей,
А  голос  —  нежный  соловей,
А  кто  опишет,  кто  расскажет,
Как  рукодельничает,  вяжет,
Как  вышивает,  а  игла,
Подобно  молнии,  светла!
Те,  от  кого  ушла,  тоскуют,
А  те,  к  кому  пришла,  ликуют.

Земля  ходила  ходуном,
Гремели  выстрелы  кругом,
Там  пили,  пели  по-абхазски,
Кружилась  юность  в  буйной  пляске.
Народ  валил  пять  дней  подряд,
Чтоб  на  невесту  бросить  взгляд,
Сказать  привет  —  сердечный,  жаркий,
Вручить  красавице  подарки.
Наш  Манча  наконец  женат.
Разъехались  и  стар  и  млад,
Разъехались  друзья,  родные,
Вдвоем  остались  молодые.

Минуло  два  счастливых  дня.
Вдруг  топот  слышится  коня.
Примчался  всадник  утром  рано:
«Спеши  к  царю,  зовет  нежданно».
Оделся  Манча,  сон  прогнав,
Сел  на  коня,  летит  стремглав.

*     *     *

Вернулся  Манча  на  закате.
Пришла  пора  для  смелой  рати,
Шумит  абхазская  страна:
Пришла  война,  пришла  война!
«Есть  ныне  важная  причина,
Чтоб  доказать,  что  ты — мужчина,
Готовьтесь,  воины,  в  поход,
Нас  храбрый  Манча  поведет!»
Так  юноши,  бодрясь,  кричали,
Вздыхали  матери  в  печали,
Душа  у  девушек  смутна:
Пришла  война,  пришла  война!
Светает, —  не  встает  денница,
Дождь  не  идет,  а  сумрак  длится,
Шумит  Кодор  в  урочный  срок,
Да  теплый  дует  ветерок.

Домой  в  смятенье  и  тревоге
Вернулся  Манча  грустный,  строгий.
«Какое  горе  у  тебя?»—
«Пустяк»,—  ответил  он,  любя.
Не  отступилась  молодая,
Всю  правду  выведать  желая.
«Узнаешь  все  равно,  жена,—
Сказал  он,— что  пришла  война.
Я  призван  в  правый  бой,—  сказал  он,—
Расстанусь  я  с  тобой,—  сказал  он,—
Мне  гибель  не  страшна,—  сказал,—
Знакома  мне  война,—  сказал.—
Хоть  войско  не  легко  возглавить,—
Пойду,  чтоб  край  родной  прославить.
Готовлюсь  я  к  борьбе,—  сказал,—
А  мысли —  о  тебе,—  сказал.
У  братьев  семерых  сестрою  —
Единственною,  дорогою  —
Без  горя  ты  росла,—  сказал,—
Судьба  твоя  светла,—  сказал.—
Тебе  неведом  вихрь  жестокий
И  слез  твои  не  знали  щеки.
Так  мне  ли  стать  причиной  слез?
Тебе  я  счастья  не  принес,
Увы,  достоин  я  едва  ли
Мгновения  твоей  печали!»
Жена  сказала:  «Что  с  тобой?
Ты  нужен,—  так  иди  на  бой.
Не  думай  обо  мне,—  сказала.—
Твой  край  родной  в  огне,—  сказала.—
Иди,  тебя  зовет  народ,
Иди,  тебя  отчизна  ждет.
Себя  ты  не  срами,—  сказала.—
Меня  ты  не  срами,— сказала.—
Есть  лошадь  у  тебя,  седло,
А  меч  достать  не  тяжело.
Ты  приготовишь  меч  и  сбрую,
А  я —  одежду  боевую.
Земля  отчизны —  под  тобой,
А  за  тобой  —  народ  родной,
А  рядом —  храбрая  дружина,
А  сам  ты — истинный  мужчина.
Пойми,  что  ты  счастливей  всех,
Я  верю,  ждет  тебя  успех.
Будь  за  меня  в  бою  спокоен:
Ты  дела  честного  достоин.
Отвага  родилась  с  тобой,
А  если  суждено  судьбой,
Пойдешь  ты  в  бой  дорогой  ратной,
Пойдешь  —  придешь  ко  мне  обратно».

И  Манчи  бедная  жена,
Тут  заметалась  Мадина,
Сложила  вещи,  скрыв  тревогу,
Все  приготовила  в  дорогу.
Едва  взошло  светило  дня,
Сел  храбрый  Манча  на  коня,
С  ним  рядом  —  братья  боевые,
И  поскакали  верховые,
Дорогу  выбрали  одну:
Вела  дорога  на  войну.

*     *     *

Кипеньем  воинского  стана
Полна  Гурахская  поляна.
А  ну,  попробуй  меж  людей
Просунуть  палец  ты  сумей!
И  царь  и  войско  ждут  прихода
Того,  чье  имя  —  стяг  народа.
Где  Манча,  где  его  отряд?
О  нем  повсюду  говорят —
О  том,  кто  вражьей  рати  страшен,
Чьей  доблестью  народ  украшен.
Примчались  триста  верховых
Абхазских  воинов  лихих.
Отважый  Манча  их  возглавил.
Он  свой  отряд  к  царю  направил.
Столпилась  боевая  рать,
Чтоб  слово  Манчи  услыхать:
«Да  будет  робкий  обесславлен:
Ведь  край  абхазский  окровавлен!
Ворота  наши  держит  враг,
Посевы  наши  топчет  в  прах.
Не  струсим,  земляки,  соседи,
Сегодня  путь  найдем  к  победе.
Нам  храбрость  нартами  дана,
А  предок  страха  —  сатана.
Почетно  умереть  как  воин,
Но  тот  прозрения  достоин,
Кто  упадет  к  врагу  спиной,—
Он  будет  схвачен  сатаной.
Умрешь  как  трус —  сгоришь  в  геенне.
Умрешь  героем  —  в  упоенье
Придут  красавицы,  в  бою
Платочком  вытрут  кровь  твою,
Кто  испугался  —  стой  на  месте,
Кто  смел —  борись  во  имя  чести!»

Тут  войско  двинулось  вперед,—
Заволновался  небосвод.
Сошлись  две  рати  на  долине,
Мужчина  стал  лицом  к  мужчине.
Багровый  дым  одел  поля,
Дышала  горячо  земля.
Был  враг  могуч  и  осторожен.
Вдруг,  саблю  выхватив  из  ножен,
Вздымая  стяг  в  руке  другой,
Вступил  отважный  Манча  в  бой.
Как лев,  как  волк  ворвался  в  пламя,
В  его руке  сверкало  знамя,
Вокруг  сгущались  дым  и  мгла,
А  сабля  молнией  была,
А  Манча  вспыхнул,  словно  порох.
Казалось,  на  земных  просторах
Бушует  океан  огня,
А  Манча  гнал  вперед  коня.
Гром  прогремел,  взвились  зарницы,—
Врагов  прогнал  он  до  границы.
Семь  пуль  в  ноге  и  смерть  близка  —
Зовет  к  отмщению  рука.
Сказал  храбрец  абхазским  людям:
«Эй,  лишь  вперед  глядеть  мы  будем,
Разучимся  глядеть  назад!
Враги  в  последний  раз  грозят,
Три  дня  пройдет  —  врагов  развеем,
Три  дня  —  и в   битве  одолеем!»

Он  звал  друзей,  едва  дыша,
Возмездья  жаждала  душа.
Воителя  полуживого
Из  дыма  вывели  густого,
Из  полыхавшего  огня.
Войну  прервали  на  три  дня.

*     *     *

В  четверг  жене  приснилось,  будто
На  кряже,  что  сбегает  круто,
Она  лежит,  ей  не  вздохнуть,
Ей  черный  ворон  сел  на  грудь,
Когтит  ее,—  ужасны  муки,
И  ноги  связаны  и  руки.
Взывает  к  Манче:  «Где  мой  друг?»
Но  тщетно:  никого  вокруг,
Он  далеко,  не  слышит  милый...
Но  собрала,  страдая,  силы,
Рванулась,  вырвалась  из  пут:
Теперь  ей  помощь  подадут!

Присела  в  страхе  на  постели,
А  слезы  сна  еще  блестели,
Предчувствием  томилась  грудь.
Могла  ль  она  в  ту  ночь  заснуть?
Взошла  заря  алее  крови.
Как  рассвело,  ношла  к  свекрови.
«Чего  ты,  дитятко,  грустна?»
Сон  рассказала  Мадина.
«Твой  сон  хорош.  К  чему  кручина?
Видать,  прошел  недуг  у  сына.
Был  ранен,  и  окреп  он  вновь»,—
Сказала  Мадине  свекровь.

Вдруг  за  стеной  возникли крики,
Напев  сраженья,  стон  великий.
Шум  приближался  ко  двору,
И  мать  решила:  «Не  к  добру».
Спросила:  «С  чем  в  жилище  наше
Пришли  вы?»  —  «С  песней  о  бесстрашье»,
Сказали  вестники  сперва
И  спели  горькие  слова:

«Манча,  Манча,  лучший  в  нашем  стане,
Оросивший  кровью  поле  брани!
Он  сражался  с  вражьей  силой  ратной,
Был  он  утром  ранен  семикратно,
До  полудня  продолжал  бороться,—
И  погиб,  не  стало  полководца!»

У  матери  в  груди  рыданье,
Но  подхватила  причитанье:

«Возвестили  мне  друзья  потерю.
Хоть  я  женщина,  а  вам  не  верю.
Не  хочу  вас,  вестники,  обидеть,
Но  должна  сама  его  увидеть.
Не  скрывайте:  если  ранен  в  спину,
Не  смогу  начать  я  плач  по  сыну,
Показать  соседям,  с  кем  был  дружен...
Может,  мертвый,  мертвым  он  не  нужен?
Может,  честь  отца  его  уроним,
Если  сына  рядом  похороним?»

Сказали  вестники  страданья,
Продлили  слово  причитанья:

«Верь  нам:  пуля  в  грудь  настигла  сына,
За  народ  погиб  он,  как  мужчина».

Мать  услыхала  это  слово
И  песню  подхватила  снова:

«Я  внимала  вашему  рассказу,
Почему  ж  вы  не  сказали  сразу,
Что  мой  сын  скончался,  как  мужчина,
Не  позор  для  нас —  его  кончина!
Кто  погиб  в  бою,  служа  отчизне,
Тот  не  мертв,  тот  полон  вечной  жизни».

Защитника  равнин  и  гор
На  бурке  понесли  во  двор.
Дрожит  скакун,  стучат  копыта,
Он  ржет  уныло  и  сердито.
Висит  оружье  на  седле.
Лежит  покойник  на  земле.
Жена  склонилась  к  изголовью,
Нашла  семь  ран  с  засохшей  кровью,
Семь  пуль  в  ноге,  одна  в  груди:
Всегда  был  Манча  впереди,
Всегда  глядел  он  смерти  в  очи...
Он  мертвым  в  дом  вернулся  отчий,
И  два  оплакивала  дня
Его  печальная  родня.
Потом  покойника  омыли,
И  лег  он  в  родовой  могиле.

*      *      *

Погас  вечерний  небосклон.
Жена  вернулась  с  похорон.
Тиха,  бледна  и  безутешна,
Вошла  к  себе  в  покой  поспешно.
Поела  наскоро  она,
Переоделась  Мадина:
Узнает  ли  свекровь  невестку?
Бешмет  надела  и  черкеску,
Сняла  оружье  со  стены,
Пошла  с  доспехами  войны
И  вороного  из  сарая
Тихонько  вывела,  вздыхая:
Подарок  братьев  семерых,
Конь  жаждал  схваток  боевых.
В  седло  вскочив  за  поворотом,
Задами  двинулась  к  воротам,
Но  передумала  потом:
Нельзя  ей  так  оставить  дом.
Конь  повернулся  быстроногий,
Остановился  на  пороге:
Сидела  мать,  полужива,
К  земле  склонилась  голова.
Но  голову  приподнимая,
Узнала  сразу  мать  седая,
Что  юный  всадник  —  Мадина:
«Теперь  погаснет  и  луна,
Как  солнце  сына  закатилось»,—
Сказала  мать  и  прослезилась.
«Кровь  мужа  в  бой  меня  зовет.
Как  друг  его,  пойти  в  поход,—
Сказала  Мадина,—  должна  я.
Не  жди  ты  худших  дней,  родная,
Возмездья  мы  увидим  дни!
За  то  меня  ты  не  вини,
Что  ты  хранишь  его  одежды,
А  я  иду,  полна  надежды».
Взметнулась  плеть,  и  вороной
Помчался  по  стране  родной,
Как  дым  от  выстрела  летучий.
А  вражья  рать  нависла  тучей,
И  чтобы  тучу  ту  прогнать,
Абхазы  в  бой  пошли  опять.
Ночная  поднялась  завеса.
Ни  у  кого  нет  перевеса.
Друг  другу  смерть  несут  бойцы,
Лежат  вповалку  мертвецы.
Повсюду  кровь  и  запах  пота...
О  нашей  родины  ворота!
Сюда  враги  держали  путь,—
Не  для  того  ли,  чтоб  уснуть?
К  тому  ли  были  там  готовы,
Чтоб  жены  плакали  как  вдовы,
Чтоб  дети  были  без  отцов,
Отцы  остались  без  сынов?

*      *      *

Сраженье  в  полдень  разгорелось.
С  насильем  в  бой  вступила  смелость.
Был  воздух  оглашен  стрельбой.
В  разгаре  бой!  В  разгаре  бой!
На  это  грозное  сраженье
Смотрело  солнце  в  изумленье,
Увы,  не  знало  и  оно,
Кому  торжествовать  дано.
Окрашен  дол  кровавой  краской,
Но  встал  стеною  стан  абхазский:
В  нем  дух  отваги  не  погас!
Внезапно  в  этот  жаркий  час
Примчался  грозный  всадник  с  тыла.
В  нем  ярость  коршуна  бурлила.
Как  вихрь,  влетел  во  вражью  рать,
Трусливых  начал  он  топтать,
Могучих  сабля  рассекала,
Она  как  молния  сверкала.
Одних  он  пикой  сокрушал,
Других  он  криком  оглушал,
Захватчиков  добра  чужого
Давил  он  грудью  вороного,
Был  знаменем  для  земляков,
Был  пламенем  для  чужаков.
Друзья  о  нем  твердили  всюду:
«Подобен  этот  всадник  чуду,
Его  послал,  наверно,  бог,
Чтоб  нам  он  победить  помог!»

О  нашей  родины  ворота!
Погибли  здесь  враги  без  счета,
Победой  кончилась  война,
Страна  абхазов  спасена.
Настал  для  войска  день  великий,
Веселая  пальба  и  клики.
Ликуя,  с  песней  боевой,
Вернулись  воины домой.
Царь  вышел  всадникам  навстречу,—
К  тем,  кто  победой  кончил  сечу,
Чтобы  взглянуть  на  храбреца,
С  чьим  сердцем  связаны  сердца.
Но  кто  он?  И  откуда  родом?
Пусть  скажет  перед  всем  народом:
То  учинил  врагам  разгром
Не  Манча  ли  на  вороном?
Отчизну  спас  отважный  воин,
Любви  и  славы  он  достоин!
Доспехами  войны  звеня,
Воитель  соскочил  с  коня,
Папаху  снял  при  этой  встрече —
И  косы  хлынули  на  плечи.
Так  это  женщина  была,
Как  солнце  вечное  светла!
Воитель,  кем  страна  гордится,
То —  братьев  семерых  сестрица,
То — Манчи  смелая  жена,
То  — дочь  Баалоу  Мадина!


СТРОКИ О РАЗНЫХ ВОИНАХ

1

Когда  в  Очамчирах  войну  мы  вели,
Его  от  огня  оторвать  не  могли,
А  в  Гагре  дерясь,—  не  могли  нипочем
Его  оторвать  от  горшка  с  молоком.
То  был  Самахва  Киагура.

2

Ружейное  пламя  бушует  кругом,
Так  ринемся  в  пламя  с  победным  мечом,—
Сказал  Сахаткери.

3

Был  грому  подобен  у  воина  голос,
Кремневка  с  врагами  как  пушка  боролась,
Но,  чтоб  наши  дети  защиту  нашли,
Упал  он,  склонясь  до  земли.
То  был  Асацба  Смел.

4

Его  голова  бездыханна  лежала,
А  тело  сраженье  вести  продолжало.
От  жаркой  стрельбы  пистолет  был  расплавлен,
А белый  скакун  был в  бою  окровавлен.
То  был  Чизмаа  Едиг.

5

Хотя  и  лежал  он,  в  сраженье  убитый,
Он был для детей и для женщин защитой.
То  был  Башнух  Сит.

6

Родился  ты  сегодня,  скажем,
А  завтра  ты  лежишь  безгласно.
Но  если  мы  сегодня  ляжем,
То  мы  погибнем  не  напрасно  —
Так  молвил  Сакун.
Явился  он утром,  как  день  молодой,
Погиб  он  в  сраженье  с  вечерней  звездой.
То  был  несчастливый  Чкок  Манча.

8

Умирает  верный  конь  —  остается  поле.
Умирает  человек  —  остается  слава.
Если  струсил  ты,  забудь  о  высокой  доле,
Если  ты  не  трус,  иди  смело  в  бой  кровавый.

9

У дворянских  сыновей  есть  оружье  дорогое,
У  крестьянских  сыновей  — допотопное,  плохое.
Сыновья  крестьян  дрались  соколов  смелей,
Сыновья  дворян  в  ночи  крали  лошадей.

10

Когда  на  Лыхненской  поляне  мы  стан  собрали  боевой,
Не  умещался  ты  под  тенью  огромной  липы  вековой.
Когда  же  начали  сраженье  на  берегу  реки  Гализги,
То  занял  ты  местечко  зайца:  ты  убежал,  трусливый, низкий.
Это  был  Шмаф  Магба.

11

Знал  тридцать  разных  песен  один  веселый  дрозд.
Его  ударил  ястреб,—  забыл  их,  слишком  прост.
На  берегу  Гализги  раздался  залп,— тогда
Ты  позабыл  со  страху,  как  ты  попал  туда.
Это  был  Шмаф  Магба.

12

Две  рати  воюют,  сражаясь  упорно,
Ему  же  на  крыше  сидеть  не  зазорно,
Смотрите  же:  курам  бросает  он  зерна!
То  был  Шаратхва  сын  Алъяса.

13

На  Джмаринцвара  пошли  супостаты  в  поход.
Он,  испугавшись,  что  кончится  Ачбовых  род,
Под одеяло  залез:  там никто  не найдет!
То  был  Шмаф  сын  Тагуа.

14

На  Джмаринцвара  военные  грянули  бури.
Вырвав  из  черного  уса  один  волосок,
Он  подарил  его  девушкам,  меткий  стрелок,
Чтоб  из  него  сотворили  струну  для  чамгура,
Чтобы  сложили  о  воине  несколько  строк.
То  был  Сасрыква  сын  Тагуа.

15

Когда  на  коне  ты  скакал  среди  нас,
Ты  реял,  как  знамя,  герой  знаменитый,
Когда  же  ты  пешим  стоял  среди  нас,
Ты  был  нашей  крепостью,  нашей  защитой.
Но  где  же  скончался  ты?  Где  ты  погас?
Мы  плачем  о  жизни,  бесследно  сокрытой,
О  жизни  Эсшоу,  сына  Дарыква.

16

Когда  ты  в  живых  обретался,— страшились
Враги  наши  горы  и  долы  топтать,
Узнав,  что  ты  умер,—  на  битву  решились,
Наш  край  затоптала  враждебная  рать:
Узнав,  что  на  них  ты  не  кинешься  с  гневом,
Помчались  по  нашим  садам  и  посевам...
Я  думал:  и  тридцать  бы  ты  перенес
Ранений,  и жил бы,  могучий  и  смелый,
И  кто  погубил тебя?  Персик  неспелый,
Способный  лишь  вызвать  у  деток  понос!

17

Вперед!  В  наступленье!  Пусть  беды  грозят,—
Не  дело  мужчин  озираться  назад!
Хоть  шаг,  но  вперед,  хоть  один,  но  вперед!
Родившийся — смертен,  а  смертный — умрет.
От  нартов  отвага  в  сердцах  рождена.
А  праотец  трусости —  сам  сатана!


ПЕСНЯ  О  СААТБЕЕ(1)
—  Мать,  уводят  меня  в  Очемчира,  о  мать!  —
—  Кто  же  будет  мне,  сын  мой,  теперь  помогать?

—  Есть  друзья  у  тебя  и  соседи  вокруг.—
—  Разве  сына  заменит  сосед  или  друг?

—  Есть  красивый  наш  двор,  где  играл  я  и  рос.—
—  Без  тебя  как  на  дворик  взгляну  я  без  слез?

—  У  меня  двух  друзей  расстреляли,  о  мать!  —
—  Что  же  сделаю,  сын  мой?  Где  силы  мне  взять?

—  Мне  такая  же  участь,  о  мать,  суждена.—
—  Почему  же  тебя  потерять  я  должна?

—  Я  погибну  за  долю  крестьян  трудовых,—
—  Значит,  матерью  ныне  я  стану для  них?

—  Будут  в  Джгердской  округе  меня  прославлять!  —
—  Разве  этим,  сыночек,  утешишь  ты  мать?

-------------------
1  Саатбей  был  расстрелян  меньшевистскими  властями  в  Абхазии.


НЕУДАЧНИК
Он  не  обут  и  не  одет,
В  кармане  пусто,  денег  нет.
Пусть  он  красавец  всем  известный  —
Над  ним  не  кров,  а  свод  небесный.

Он  держит  прутик:  это  кнут!
Седло  покажет,—  засмеют!
На  кляче  едет  еле-еле,
Спит  на  земле,  как  на  постели.

На  нем  чувяки:  грязный  сор.
От  шапки  отказался  вор.
Пряла  когда-то  бабка-пряха,
Из  пряжи  той — на  нем  рубаха.

Там,  где  он  был,—  светло  давно,
Куда  идет —  темным-темно!
Ночлег  бедняге  припасли  вы?
Любуйтесь  же:  какой  красивый!


ПЕСНЯ О ГУДЫСЕ  СМЫРБА
Бегущего  тура  в  хребет  поражал  не  раз,
Летящему  ястребу  всаживал  пулю  в  глаз,
Как  с  барсами  ты  расправлялся  —  гремит  рассказ.
Охотник  отважный,  Гудыса-герой.

Звенит  твоя  песня  охотничья  в  сердце  гор,
Твой  выстрел  с  крутых  перевалов  летит  в  простор,
На  каждой  стоянке,  как  полымя,  твой  костер.
Охотник  отважный,  Гудыса-герой.


ПЕСНЯ  О  ХАДЖАРАТЕ
Ты  крестьянам  был  опорой,  Хаджарат,
И  недаром  ты  надеялся  на  них,
Ведь  души  в  тебе  не  чаял  твой  народ,
Как  зеницу  ока  он  тебя  берег,
Кяхба,  славу  нашу  приумножил  ты!
Уа,  раидари,  Кяхба,  Хаджарат-герой.
Ты  о  Квасте,  друге  верном,  говорил:
«Провести  меня  он  может  сквозь  огонь».
Злая  гибель  караулила  тебя.
Уа,  раидари,  Хаджарат-герой!
Подлый  Фат  тебя  ударил  топором,
Насмерть  раненный  ты  из  дому  ушел.
Над  предателем  занес  кривой  кинжал
И  воскликнул:  —  Не  герой  ты,  а  злодей!
На  меня  напал  во  тьме  из-за  угла,
Стыдно  людям  показаться  мне  теперь!
К  другу  верному  ты  раненый добрел,
Но  от  стражников  покоя  друг  не  знал.
Он  промолвил  грустно:  — Слушай,  Хаджарат,
Здесь  тебе  от  стражи  зоркой  не  уйти.—
—  Проводи  меня  в  село  Отхару,  друг,
Там  живет  Тапагу —  верный  человек!

И  тогда  к  Тапагу  друг  тебя  отвел,
Двадцать  суток  Хаджарат  в  Отхаре  жил
И  Тапагу  занемогшего  лечил.
Но  предатель  объявился  в  их  селе.
Он  во  двор  к  Тапагу  стражников  привел...
Уа  раидари,  Хаджарат-герой!
Вот  предатель,  пасть  разинув,  говорит:
—  Эй,  Тапагу,  Хаджарата  подавай!  —
—  Кто  такой  ты?  Что  ты  мелешь,  не  пойму?..—
—  Кто  б  я  ни  был,  Хаджарата  не  скрывай.
Маан  Дмитрий  здесь,  он  стражников  глава,
И  кнутом  тебя  заставит  говорить!—
— Не  заставит,  коль  не  знаю  ничего!  —
Над  Тапагу  благородным  кнут  взвился...
Били  бедного  шесть  дней  и  шесть  ночей
И  во  двор  к  нему  согнали  всех  крестьян,
Только  был  надежно  спрятан  Хаджарат.
Лишь  от  голода  и  жажды  он  страдал,
Шутка  ль  вытерпеть  шесть  дней  и  шесть  ночей!
И,  не  вытерпев,  из  ямы  выполз  он,
Что  с  Тапагу?  Отчего  он  так  кричит?
Поспешил  к  нему  на  помощь  Хаджарат,
Но  доносчики  заметили  его.
Слух  прошел,  что  сам  себя  он  выдал  им.
—  Вот  он,  вот  он!  —  закричали  палачи
И  наброситься  хотели  на  него.
Но  спокойно  шел  отважный  богатырь,
Поднимался  на  высокий  Гарпский  холм...
И  прослыл  таким  могучим  Хаджарат,
Что  его  не  смели  стражи  окружить.
Впереди  погнали  ропщущих  крестьян,
Сами  с  ружьями,  за  ними  прячась,  шли.
Хаджарата  пожалели  бедняки,
От  опасности  хотели  уберечь,
Закричали — убегай  от  палачей!  —
—  Подойдите  ближе,— крикнул  он  в  ответ.—
Я  ваш  сын  и  ваш  заступник  Хаджарат,
С  вами  хлеб  и  соль  делил  я  с  малых  лет —
Мне  дороже  самой  жизни  ваша  честь,
Напоследок  об  одном  лишь  вас  прошу:
Расскажите  малым  детям  обо  всем
И  у  матушки  возьмите  пистолет,—
Пистолетом  этим  князя  я  убил.
Он  запрятан  у  родимой  на  груди,
Для  потомства  сберегите  вы  его,
Пусть  останется  на  память  обо  мне.
Вам  спасибо  за  любовь  и  за  хлеб-соль.
Вашим  женам  передайте  мой  поклон.
Знаю,  гибель  неизбежная  близка,
Знаю,  весть  о  ней  порадует  князей,
Но  простой  народ  повергнет  в  скорбь  она.
Вы  слыхали  завещание  мое
И  потомкам  перескажете  его.
Я  в  борьбе  неравной  нынче смерть  найду,
А  боролся  я  за  трудовой  народ,
За  свободу  и  за  правду  на  земле.
Не  печалюсь  я  о  матушке  своей —
Утешение  у  вас  она  найдет,
Лишь  бы  сестры  горемычные  мои
Мать-старушку  почитали-берегли.
Я  до  нынешнего  часа  жил для  вас,
Но  теперь  прощайте  —  мой  конец  настал.
Ну,  чего  ж  ты  медлишь,  Маан  Дмитрий  злой?
Подходи  с  оружьем —  слова  не  скажу.
Ты  искал  меня  — и  я  перед  тобой,
Но  не  льсти  надеждой  тщетною  себя:
Не  получишь  ты  за  голову  мою
Ни  обещанной  медали,  ни  креста.
Знай,  великому  позору  не  бывать,
Не  играть  тебе  моею  головой.
Вы  ж  мои  односельчане-земляки,
Закаляйте  благородные  сердца!
Кто  слова  мои  потомкам  передаст,
От  души  того  сейчас  благодарю.

Уа  райдари,  Хаджарат-бедняк,
Уа  райдари,  Хаджарат-смельчак!

Он  к  виску  подносит  черный  пистолет,
Словно  вздох  звучит  последнее  прости.
Грянул  выстрел — покачнулся  Хаджарат.
Что  ты  сделал?  Поднял  руку  на  себя?
Сын  единственный  печальницы  вдовы.
Неожиданно  настигла  смерть  тебя.
Фат-предатель  топором  своим  тупым
Только  славу  душегуба  заслужил.

Уа  райдари  урайда  гушадза,
Уа  райдари,  Хаджарат-герой!

Словно  дуб  под  корень  срубленный  упал...
На  кого  ты  нас  покинул,  Хаджарат?
Мы  могли  тебя  спасти  от  палачей,
Ты  ж  боялся,  как  бы  нас  не погубить,
Не  накликать  на  сородичей  беду.
Все,  что  ты  сегодня  людям  завещал,
В  нашей  памяти  останется  навек.
Мы  потомкам  твой  наказ передадим!
Если  б  каждое  абхазское  село
Породило  бы  таких  же  смельчаков,
Мы  бы  знали,  как  расправиться  с  врагом.
Уа  райдари  урайда  гушадза,
Уа  райдари,  Хаджарат-герой.
Подбежали  к  Хаджарату  земляки,
Точно  камень  неподвижно  он  лежал.
Осторожно  приподняв  богатыря,
На  носилки  положили — понесли
По  крутой  тропе  к  поляне  голубой.
И  навстречу  из  деревни  вышла  мать,
Ни  слезинки  на  приветливом  лице,
Точно  с  нею  злое  горе  не  стряслось.
Землякам  она  спокойно  говорит:
—  Пусть  падут  болезни  ваши  на  меня,
Мало  сделал  для  народа  Хаджарат,
С  ним  вы  нянчились  двенадцать  долгих  лет,
И  теперь  его  несете  на  руках.
Я  прошу  вас,  дорогие,  об  одном,—
Опустите  вы  носилки  на  траву.
Хаджарат,  унан!(1)  Единственный  сынок,
Побеседую  в  последний  раз  с  тобой.
Говорят,  что  умер  ты,  но  это  ложь,
Верно,  ты  прилег  немного  отдохнуть,
Жалко  мне  твоих  приятелей-друзей,
Не  на  шутку  опечалились  они.
Обо  мне,  сынок,  не  думай,  не  грусти,
О  тебе  и  я  не  стану  горевать:
Нет,  не  умер  ты,  я  знаю,  это  ложь!
Не  печалься  о  сестрицах,  дорогой,
Не  раздеты,  не  разуты  у  меня
И  приданое  для  них  припасено.
Не  горюй  и  не  печалься,  мой  сынок,
Позаботится  о  нас  родной  народ!
Не  откажут  нам  в  приюте  земляки.
Хаджарат,  сынок,  отправимся  домой,
Видишь  сколько  собралось к тебе гостей,
Мы  их  всех  радушно  примем,  угостим.
Помогите  мне,  крестьяне,  отвести
Хаджарата  занемогшего  домой.
Хаджарат,  что  делать  матери  твоей?
На  тебя  всегда  надеялся  народ,
Ты  князьям  богатым  спуску  не  давал,
Мой  единственный,  возлюбленный  сынок!
Хаджарат,  что  делать  матери  твоей?
И  народ оплакай  сына  своего  —
Слезы  горькие  рекою  пролились,
И  родной  землею  был  засыпан  гроб,
Над  могилой  поклялся  простой  народ:
—  Хаджарат,  ты  будешь  жить  у  нас  в  сердцах,
Свято  выполним  последний  твой  наказ,
За  свободу  и  за  правду  постоим.
Льется  песня  по  долинам,  по  холмам:
Хаджарата  прославляют  земляки.

-------------------
1  Унан — ласкательное  обращение.


О  ТОМ,  КАК УБИЛИ  ЧРИГБА  САЛУМАНА
Что  за  крик  ужасный  у  Шахана  во  дворе?
Салумана  Чригба  убивают  на  заре.
Сам  Шахан  вскочил,  да  мимо  конь  его  пронес,
И  Тахчич  вскочил бы  верно,  да  напал  понос,
И  Гуамас  хотел  помочь  бы,  да  в  беседу  влип,
И  Сарлип  помчался  к  другу,  да  упал  Сарлип.
Тагу,  тот  вина  не  допил,  он  не  виноват,
А  Сагум  помог  бы  другу,  но  подслеповат,
И  Камшиш  меча  не  поднял,  прямо  как  назло,—
Вот  как  Чригбу  Салуману  в  дружбе  повезло!
Оттого  и  одержали  вверх  над  ним  князья,
Что  уж  больно  трусоваты  Чригбовы  друзья.


КОТЕЛ  ЦАБАЛЬЦЕВ
Молились  богу  мы,  чтоб  в  рай  попасть,
Ты  видишь  —  мы  и  так  войдем  туда...
«Достигнем  лишь  священного  Стамбула,
И  нам  откроется  небесный  рай.
Здесь  горе  и  лишенья,  радость  —  там,—
Ты  повторял  и  повторял  опять.—
Там  бросишь  в  землю  тыквенное  семя
И  соберешь  огромный  урожай.
До  той  поры,  пока  он  не  созреет,
Разгуливай  с  друзьями  без  забот,
Да  знай  молись,  перебирая  четки,
У  мусульман  достаточно  еды!
Там  изобилье,  там  конец  нужде  —
Так  говорил  в  Цабале  ты  не  раз.
Напрасно  мы  о  вере  толковали,
В  степях  турецких  голых,  Кудинат,
Как  мухи,  мрем  от  голода  теперь.
А  где  же  изобилье  мусульман?
Купи  мне  пищи,  вот  тебе  все  деньги!  —
И  ты  пошел,  но  не  принес  еды.
А  дети  умоляли:  — Накорми!—
И  плакали  от  голода  они.
В  котел  камней  тогда  я  набросала
И  над  костром  повесила  его.
Сказала  детям,  что  варю  обед,
Что  скоро  сварится  душистый  плов.
И  натощак  детишки  задремали,
От  голода  живот  у  них  сводило.
Котел  цабальцев  шумно  закипал,
Но  что  с  того?  В  кипенье  проку  нет,
Когда  в  котле  нет  ни  кусочка  мяса...
Пусть  на  тебя  падут  невзгоды  наши —
Ты  обманул  нас,  подлый  Кудинат,
Лишил  нас  рая  и  привел  нас  в  ад.

*     *     *

На  побережье  за  Чижа  Маана
Никто  бы  не  дал  и  хромого  барана.
Но  псхувцами  взятый  однажды  в  полон(1),
В  две  тыщи  баранов  он  был  оценен(2).
Но  земляки  его  не  горевали,
Что,  мол,  человека  они  потеряли.
А  захвативший — не  хвастал  в  селе,
Что  он  человека  привез  на  седле.
Таков  был  один  из  богатых  дворян
По  имени  Чиж  по  прозванью  Маан!

-------------------
1  Псху — название  горного  селения  в  Абхазии.
2  За пленного дворянина требовался выкуп.  Выкуп платили подвластные дворянину крестьяне.


ОБРЯДОВЫЕ И ТРУДОВЫЕ ПЕСНИ

АУРААША
(Старинный  хороводный  танец)
Тот  кто  справа,  тот  кто  справа,  подойди,  аурааша,
Тот  кто  слева,  тот  кто  слева,  прочь  ступай,  аурааша,
Был  на  свадьбе,  о  невесте  расскажу,  аурааша,
Руки  белые  невесты  так  нежны,  аурааша,
Что  соперничают  с  тяпкой  белизной,  аурааша.
Ножки-крошки  у  невесты  так  малы,  аурааша,
Шкуры  буйвола  не  хватит  на  чувяк,  аурааша.
Тонкой  талией  гордится,  так  тонка,  аурааша,
Что  канатом  не  охватишь  ни  за  что,  аурааша.
Косы  длинные  до  шеи  не  дойдут,  аурааша,
По  земле  пройдет —  оставит  легкий  след,  аурааша,
Конь  провалится  по  шею  в  том  следу,  аурааша.
Вам  невесту  не  такую  я  привел,  аурааша,
Нежнотела,  как  папирус  золотой,  аурааша,
Не  глаза  —  янтарь  прозрачный,  погляди,  аурааша,
Голос — щебет  горной  птицы,  сладкий  мед,  аурааша.
Соколиная  осанка  у  нее,  аурааша,
Как  самшитовая  роща  хороша,  аурааша.
Губы  словно  апельсины  сладкие,  аурааша.
И  каштановые  косы  до  колен,  аурааша.


ПЕСНЯ  РАНЕНИЯ(1)
Тот,  поверьте,  не  мужчина,
Кто  не  может,  стиснув  зубы,
Скрыть  страдания  свои.
Уаа-райда,  не  мужчина
Тот,  кто  стоном  может  выдать
Боль  раненья  своего.

Уаа-райда,  только  женам
Вздох  приносит  облегченье.
Уаа-райда,  проверяют
Нашу  выдержку  раненья.

Уаа-райда,  если  б  трусость,
А  не  храбрость  выручала,
Уаа-райда,  без  сомненья,
Заяц  жил  бы  дольше  всех!

-------------------
1  Песня  поется  раненым  мужчиной.


ДЗИОУ(1)
Дзиоу,  Дзиоу,
В  сухие  комки
Вода  обратилась.  Не  стало  реки.
И  жаждой
Царевич  томится.
Полям  и  садам  не  хватает воды,
Погибли  все  злаки,  погибли  сады.
С  чем  нам  домой  торопиться?

-------------------
1  Дзиоу — значение  слова  непонятно.  Вероятно,  название  древнего  божества.  Эта  старинная  песня  исполнялась  при  сильной  засухе  во время  моления  о  дожде.


ПЕСНЯ ДЕВУШЕК(1)
Девушки-красавицы,
Жены  молодые,
Возьмите  воска  старого
Лепешки  золотые.

Двинемся  с  весельем,
Над  речкой  тихой  встанем
Попарно  в  ряд,  попарно  в  ряд,
И  песню  все  затянем:

«Спасибо,  пчелки  черных  гор,
За  мягкий  воск  янтарный,
За  вкусный  мед  из  ваших  сот,
Поклон  вам  благодарный.

Плыви  быстрее,  старый  воск,
С  тобою  по  течению
Пусть  уплывет  печаль,  что  год
Принес  нам,  к  сожалению.

Плыви  быстрее,  старый  воск,
Нам  слаще  меда  радость.
Пускаясь  вплавь,  ты  нам  оставь
Ее  земную  сладость!»

Девушки-красавицы,
Жены  молодые,
Бросайте  в  речку  не  спеша
Лепешки  золотые.

Чья  маленькая  долго
Лепешка  проплывет,
Того  благополучие
Большое  в  жизни  ждет.

-------------------
1  Песня  исполнялась  во  время  гадания.


ПЕСНЯ  ПРО  АЖВЕПША(1)
(Исполнялась  после  удачной  охоты)
В  сердце  удаль  и  веселье:
Мы  сегодня  на  охоте.
Пусть  дружней  грохочут  ружья,
Чтоб  ни  тур  высокогорный,
Ни  пугливая  косуля,
Ни  медведь  широколапый,
Ни  олень  ветвисторогий
Не  ушли  от  наших  пуль.

За  богатую  добычу,
Что  сегодня  нам  досталась,
Мы  тебя,  Ажвепш,  возносим,
И  благодарим  тебя
За  удачную  охоту!

-------------------
1  Ажвепш — божоство  охоты,  покровитель дичи.


ПЕСНЬ  ЖЕРНОВА(1)
Саунау,  Саунау(2),
Мелем  в  мыльный  порошок.
Чаном  я  возьму,  хозяйка,
Полной  миской  выдам  в  срок.
В  порошок  мели,  мели,
Жерновам  поддай  веселья,
Чтобы  небо,  став  мукой,
Все  наполнило  ущелья.

-------------------
1  Песня  исполнялась  женщинами  во  время  работы  на  ручной  мельнице.
2  Саунау — богиня  жерновов.


СТАРИННАЯ  КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Шишь  наани,  уа  нани(1),
До  прихода  батюшки  усни,
До  прихода  матушки  нишкни!
Шишь  наани,  уа  нани.
Сон  твой  тихий,  как  лесная  тишь,
Словно  лесовик  могуч  малыш.
Уплывает  уточка-краса,
На  фазаньих  перышках  роса.
Шишь  наани,  уа  нани.

-------------------
1  Непереводимый  припев,  соответствующий  русскому  «баю-баю».


ПЕСНИ ЛЮБОВНЫЕ И ШУТОЧНЫЕ

ЛИРИЧЕСКАЯ  ПЕСНЯ
«Выйду  замуж  за  тебя» —
Слову  «здравствуйте»  равно  ли?
Дни  до  свадьбы  торопя,
Сон  забыл  я  поневоле.

Неужели  ты  лгала
В  легкомысленной  причуде?
В  грудь  мою  вошла  стрела,
Пусть  об  этом  знают  люди.

Что  б  на  свете  ни  стряслось
Быть  моею  ты  должна  лишь,
Не  сочтешь  небесных  звезд,
Мне  нужна  звезда  одна  лишь.

На  богатства  наплевать,
Я  желаю  одного  лишь,
Чтоб  качала  ты,  как  мать,
В  люльке  сына  моего  лишь.


МОГУ ЛИ ВЫЙТИ  ЗАМУЖ ЗА НЕГО?
Дом  себе  построил  он,
Только  женщин  в  нем  не  видно.
Двор  хозяйский  огражден,
Да  скотины  в  нем  не  видно.

Нет  ни  крошки  на  обед
На  столе,  что  струган  гладко,
А  в  амбаре  даже  нет
Кукурузного  початка.

Есть  и  лошадь  у  него,
Да  седла  на  ней  не  видно.
Вот  каков  он!  За  него
Замуж  выскочить  завидно.


РАЗГОВОР  ПАРНЯ  С ДЕВУШКОЙ
Парень
Молва  о  тебе  целый  свет  обошла,
Я  вижу,  и  впрямь  ты,  красотка,  мила.
Я  вижу,  что  плечи  твои  широки,
Но  тонок  твой  стан,  как  тростник  у  реки.
Точеная  шея  лебяжьей  красы,
За  гибкой  спиною  две  длинных  косы.
Походка  легка,  как  у  павы  самой,
А  груди  белы,  как  вершины  зимой.
Палата  ума  не  тебе  ли  дана?
Как  цепь  золотая  не  ты  ль  сложена?

Девушка
Клянусь  я:  ты  мой  приукрасил  успех,
Но  ты  ли  не  лучше  из  юношей  всех?
Верхом  разъезжаешь,  как  ведомо  мне,
Ты  только  на  белом  всегда  скакуне.
Копытом  ударит  о  землю  твой  конь  —
И  гром  раздается  и  блещет  огонь.
От  плетки,  что  красной  взлетает  змеей,
До  облака  искры  летят  над  землей.
Лишь  в  бурной  реке  ты  купаться  привык
И  с  желтою  кисточкой  носишь  башлык.
Как  утро,  черкеска  бела  твоя,  друг,
И  черен,  как  ночь,  на  тебе  архалук.
Меня  ты  до  бездны  вознес  голубой,
Но  где  мне,  о  парень,  равняться  с  тобой!

Парень
Я  вижу,  всерьез  приняла  ты  слова,
В  которых  тебя  расхвалил  я  сперва.
Не  радуйся  очень,  умерь-ка  свой  пыл,
Я  просто  сверх  меры  тебя  расхвалил.
По  этой  причине  обязан,  поверь,
Сказать  о  тебе  я  всю  правду  теперь.

Девушка
О,  если  к  пустой  болтовне  ты  привык,
И  чешется  страшно  твой  бабий  язык,
То  камень  шершавый  найди  для  того,
Чтоб  длинный  язык  почесать  о  него.

Парень
Постой  и  послушай,  поведать  я  рад,
Что  люди  вокруг  о  тебе  говорят.
Ты  воду,  как  мельница,  тратишь  весь  день,
Но  по  воду  к  речке  сходить  тебе  лень.
Работать  не  хочешь:  болит,  мол,  спина,
Но  лук  в  огороде  весь  съела  одна.
С  капустой  расправилась  лучше  козла,
Ее  не  сажала,  но  всю  сожрала.
Не  моешь  ты  ноги  по  десять  недель
С  ногами  немытыми  лезешь  в  постель.
Живот  твой  как  миска,  где  держат  муку,
Ты  вечно  надута,  под  стать  бурдюку.
Черна,  как  с  сожженного  поля  телок,
Обветрены  губы,  как  старый  порог.
И  волосы  лезут  из  кос  твоих  двух,
Как  лезет  из  клуши  дряхлеющей  пух.
Из  шерсти  не  мягкой  твой  соткан  платок,
На  волчьи  похожи  следы  твоих  ног.
Иной,  их  увидев,  пальнет  из  ружья,
И  в  страхе  бежишь  ты  сама  не  своя.
Ступней  твоих  в  землю  уходят  следы,
Вместилищем  став  для  болотной  воды.

Девушка
Эх,  парень  негодный,  язык  без  костей,
Ужель  не  устал  от  брехни  ты  своей?!
Вначале  осыпал  безмерной  хвалой,
Потом  очернил  непомерной  хулой.
Моя  теперь  очередь.  Мне  не  перечь,
Каков  ты  на  деле  — послушай-ка  речь.
Поломанной  плеткой  ты  машешь  в  пути,
Покрылся  чесоткой  весь  конь  твой  почти.
Седло  под  тобою  скрипит  потому,
Что  лет  уже  двести  от  роду  ему.
В  дом  каждый  ввалиться  готов  ты,  нахал,
Коль  запах  обеда  ты  в  нем  услыхал.
Чтоб  с  лаем  собаки  не  бросились  злым,
Куски  мамалыги  бросаешь  ты  им,
Которые  возишь,  как  в  грязном  мошке,
В  засаленном,  старом  своем  башлыке.
Коней  и  коров  подмечаешь  чужих,
Чтоб,  выбрав  момент,  увести  таковых.
Когда  босиком  по  колючкам  идешь,
Не  чувствуешь  их,  до  того  толстокож.
Спесив  ты  и  важен,  так  ус  закрутил,
Как  будто  бы  подвиг  большой  совершил.
В  гостях  —  ты  обжора,  жуешь  там,  доколь
Не  съешь  и  холодную  даже  фасоль.
Куска  мамалыги  остывшей  и  то,
Когда  ты  уйдешь,  не  найти  ни  за  что.
Хмельного  вина  столитровый  кувшин
Ты  выхлестать  сможешь,  пьянчуга,  один.
Пуды  кукурузы  на  рынок  отвез,
Печеного  хлеба  купил  целый  воз,
Прожорлив  и  жаден  ты  стал  до  того,
Что  только  на  завтрак  хватило  его.
И  сорок  аршин  не  тебе  ль  потому
Сукна  на  черкеску  пошло  одному?
А  тридцать — чтоб  брюки  прикрыли  твой  зад,
А  двадцать  пошло  на  башлык,  говорят.
В  год  раз  только  моешься,  дурень  большой,
И  тело  твое  все  покрылось  паршой.
И  рядом  стоять  с  тобой  невмоготу,
Ведь  потом  несет  от  тебя  за  версту.
Ты  самый  постылый  в  селе  ухажер,
На  кляче  своей  не  въезжай  к  нам  во  двор.
Вот  бог,  вот  порог!  Поворачивай  вспять,
Катись,  чтоб  тебя  мне  вовек  не  видать.
Не  тесен  наш  мир,  в  этом  мире,  учти,
Я  лучшего  парня  сумею  найти.

И  больше —  ни  слова  друг  другу  в  укор.
Вот  так  и  окончился  их  разговор.


ПЕСНЯ  ЮНОШИ  И ДЕВУШКИ
Девушка
Твой  двор  запущенный,  дружок,
Оставленный  отцом,  дада,
Не  поленись  и  окружи
Глубоким,  узким  рвом,  дада.
И  обведи  его  потом
Забором  голубым,  дада,
Дворец  высокий  возведи,
Чтобы  гордиться  им,  дада.
И  насади  тенистый  сад,
Деревьям  дай взрасти,  дада,
Ворота  настежь  распахни
И  буйволов  впусти,  дада.
Пусть  яблони  твои  цветут
Белее  молока,  дада!
Полюбят  буйволы  твои
Чесать  о  них  бока,  дада.
И  ты  соседей  призови,
Они  гурьбой  придут,  дада,
Помогут  собирать  плоды,
Я  буду  тут  как  тут,  дада!
В  просторной  горнице  сидеть
У  светлого  окна,  дада,
И  за  работой  наблюдать,
Как  верная  жена,  дада.
Ты  спелых  яблок  принесешь  —
Они,  как  сладкий  мед,  дада,
Отрежешь  маленький  ломоть
И  мне  положишь  в  рот,  дада.
Вдохну  я  нежный  аромат —
Душистей  он  цветка,  дада.
Лелей  и  береги  меня,
И  станет  жизнь  сладка,  дада.
Я  буду  верною  женой,
И  в  доме  будет  рай,  дада,
Но  если  не  захочешь  ты,
То  на  себя  пеняй,  дада.
И  ты  получишь  от  меня
Жестокий  нагоняй,  дада.

Юноша
Я  увидал  тебя,  дружок,
В  счастливый,  добрый  час,  дада,
Нежней  папируса  была
Краса  твоя  для  глаз,  дада.
Была  ты  гибче  и  стройней
Садовых  тонких  лоз,  дада,
Глаза  прозрачней  янтаря,
Уста  краснее  роз,  дада!
Как  цепь  чеканки  золотой
Изящно  сложена,  дада,
Я  думал,  солнцем  станет  мне
Подобная  жена,  дада.
Но  слишком  зазнаешься  ты —
Вот  в  чем  твоя  вина,  дада.

Девушка
Тогда  проваливай  скорей —
Уж  больно  ты  хитер,  дада,
Не  конь,  а  кляча  у  тебя,
Заезженный  одер,  дада!
В  черкеске  рваной  ходишь  ты,
От  плесени  зацвел,  дада,
Твой  урожай  так  невелик,
Что  соберу  в  подол,  дада!
Как  тумбы  ноги  у  тебя,
Дави-ка  виноград,  дада!
Гол  как  сокол,  сударик  мой,
И  черствой  корке  рад,  дада.
Зуб  у  тебя  всего  один —
Немного  нажуешь,  дада,
Ногтями  хвастаешься  ты,—
На  всех  чертей  похож,  дада.
И  бороденка  — никуда,
Пять  редких  волосков,  дада,
Ступай  скорее  со  двора,
Когда  уж  ты  таков,  дада!

Юноша
А  я  тебе  в  ответ  скажу,
Уж  очень  ты  суха,  дада,
С  дубину  ростом,  милый  друг,
Костлява,  как  соха,  дада!
И  космы  жидкие  твои
Похожи  на  лемех,  дада,
Лицо  грубее  бороны,
Ты  вызываешь  смех,  дада,
И  нос  твой  на  сошник  похож,
И  до  ушей  твой  рот,  дада!
Капусту  не  сажала  ты,
Засох  твой  огород,  дада.
Ты  любишь  острый  лук  жевать,
Не  варишь  ты  фасоль,  дада,
Хоть  обжираешься  сама,
Жалеешь  мне  дать  соль,  дада.
Не  любишь  по  воду  ходить —
В  том  нет  большой  беды,  дада,
Но  бегаешь  к  соседям  ты,
Чтоб  выклянчить  воды,  дада.
Глотаешь  мамалыгу  так,
Что  давишься  куском,  дада,
Ложишься,  не  помывши  ног,
А  ходишь  босиком,  дада.
Полов  не  моешь,  не  метешь,
От  грязи  заросла,  дада,
В  гостях  как  пугало  сидишь,
Чернее  чем  смола,  дада!
Стройней  тебя  на  свете  нет,
Уж  так  тонка  на  вид,  дада!
Чтоб  талию  твою  обвить,
Канат  еще  не  свит,  дада!
Когда  ты  прыгаешь  с  плетня
И  рвешь  цветной  подол,  дада,
То  под  тобой  огромный  ров,—
Так  твой  прыжок  тяжел,  дада!
В  том  рву  десятка  два  свиней
Поместятся  с  лихвой,  дада,
Еще  просторно  будет  им,
Клянусь  я  головой,  дада!
Где  ты  ступаешь — яма  там,
Вот  он  каков,  твой  след,  дада!
Не  выберется  вороной
Из  ямы  той,  мой  свет,  дада!
В  ней  копошатся  сотни  кур
Так  велика  ступня,  дада.
Такая  девушка,  как  ты,
Совсем  не  для  меня,  дада! 

НАРОДНЫЕ ПЕСНИ СОВЕТСКОЙ АБХАЗИИ

ЛЕНИН
С  юных  лет  он  хотел,  чтоб  мы
Воедино  в  борьбе  сплотились.
Вывел  он  бедняков  из  тьмы,
Солнцем  наши  дни  осветились.
А  когда  он  жизнь  покидал,
Он  завет  нам  великий  дал:
—  На  тебя  я  надеюсь,  партия!

И  царя  и  князей  умом
Поборол  ты,  великий  Ленин,—
Мы  расстались  навек  с  ярмом,
Обрели  свое  избавленье.
Дело  Ленина  —  солнца  свет!
Не  забудем  мы  твой  завет,
Твое  дело  продолжит  партия!


ПЕСНЯ  О  НАШЕЙ  ПАРТИИ
В  стране  у  нас  много  народов!
Взрастила  их,  счастье  дала  им,
Вложила  в  сердца  дружелюбье,
Стоять  друг  за  друга  велела,
Дала  им  бескрайнюю  землю
И  жить  их  на  ней  научила
Партия  наша,  друзья!

Чтоб  люди  до  неба  взлетали,
Дала  им  чудесные  крылья;
Чтоб  людям  пройти  перевалы,
Чтоб  там  проносились  машины,
Сквозь  горы  дорогу  пробила  —
Народу  дорогу  торила
Партия  наша,  друзья!

Напали  чужие  державы
На нашу  родную  отчизну —
И  сделала  нас  неприступней,
Чем  горные  наши  громады,
Врагов,  словно  пепел,  развеяв,
Весь  мир  от  беды  защитила
Партия  наша,  друзья!

Кто  с  нею,  тот  страха  не  знает,
В  том  сердце  орлиное  бьется,
Тот  горд,  и  силен,  и  отважен,
И  счастье  его  беспредельно.
Эпохи  такой  не  бывало
На  нашей  земле,  как  эпоха
Партии  нашей,  друзья!


ДВЕ  ЖИЗНИ
В  горах  мы  живем  искони!
Тащились,  как  буйволы,  дни.
Не  знали  мы,  горные  люди,
Стальных  иль  железных  орудий —
Лишь  камень,  да  сук,  да  крюки.
Жилье — без  единой  доски:
Плетенка  обмазана  глиной,
С  подпоркою — палкою  длинной.
Мерцала  лучина,  и  чах
Средь  хижины  дымный  очаг...
Так  жили  мы  прежде!

Сегодня  иначе  живем:
Кирпичной  мозаики  дом
Блестит  оцинкованной  крышей.
Здесь  голос  приемника  слышен,
Здесь  ночью  светло,  словно  днем.
Мы  верной  дорогой  идем,
И  знание — наше  оружье,
И  сила  — народов  содружье.
Мы  вместе  везде — на  морях,
В  долинах,  в  скалистых  горах.
Так  ныне  живем!

Ты,  снявшая  с  глаз  пелену,
Ты,  давшая  счастья  страну,
Ты,  нам  подарившая  радость,
От  сердца  прими  благодарность,
Наша  великая  партия!


НОВОЙ  ЖИЗНИ  ПОЮ Я  ПЕСНЮ!
Порознь  мы  жили  в  селениях.
Встарь  мы  земли  не  имели.
Землю  держали  имущие.
К  ним  мы  с  поклоном  ходили:
—  Дайте  немного  голодному
Для  обработки  землицы!..—
Что  же,  давали —  с  условием:
Нам  — только  треть  урожая.
Хлеб  у  детей  наших  маленьких
Крали  злодеи.  Что  делать?
Шли  покупать  у  богатого
Хлеб,  что  мы  сами  взрастили.
Скоро  и  денег  уж  не  было:
Цену  ведь  брали  двойную.
Стали  платить  мы  овечками —
Скоро  овечек  не  стало.
Только  одно —  в  услужение
В  дом  их  идти — оставалось.
Там  как  ослы  мы  работали,
Ели  ж  одну  мамалыгу...
Что  вспоминать?  Это  помнится
Каждому!..  Время  настало —
Буря  взыграла  октябрьская,
Всех  тунеядцев  сметая.
Свет  Октября  нас  обрадовал  —
Черную  тьму  разогнал  он,
Слезы  народные  высушил,
Горькую  жизнь  уничтожил.
Солнце  взошло  долгожданное,
Кончилось  время  мучений.
Поняли  мы:  в  единении
Слава  и  сила  народа.
Поднял  трудящийся  голову.
Бедный  крестьянин  Абхазии
Счастье  увидел  в  колхозе,
Где  бедняка  коллективное
Обогащает  хозяйство —
Сердцем  воспрянул  он,  будто  бы
Ввысь  полетел  на  араше.
Счастлива  стала  Абхазия!
Край  наш  охвачен  цветеньем.
Он,  словно  сад  удивительный,
Запахом  сладостным  полон.
Солнце  сияет  нам  новое,
Солнце,  что  радует  сердце,
Солнце,  что  в  жарком  объятии
Дарит  земле  изобилье;
Солнце,  что  к  жизни  нас  вызвало,
Солнце,  что  души  согрело,
Солнце,  что  злобного  ворога
Пламенем  испепелило.
Новая  жизнь,  озарившая
Древние  горы,  долины,
Счастье  на  тысячелетия —
Вот  наше  светлое  солнце!


РАССКАЗ  ВАМ  ПОВЕДАЮ  ЧУДНЫЙ
Рассказ  вам  поведаю  чудный —
Звени,  ачамгур(1)  мой,  звени!
Твои  серебристые  струны
Пусть  сердце  раскроют  мое.
Был  век —  непрогляднее  ночи.
Абхазские  наши  князья
Лишали  нас  хлеба  и  солнца,
Топтали  нас,  словно  ковер.
Для  нас — ни  горы,  ни  долины:
Все  было  владением  их,
И  штраф — чуть  не  так  повернемся
Повсюду  нас  подстерегал:
За  поднятую  хворостину,
За  травку,  что  в  поле  помял,
За  рыбку,  что  вспугнута  в  речке,
За  зайца,  что  встречен  в  кустах.
Ничто  нам  не  принадлежало:
Наемные  люди —  рабы,
Мы  землю  чужую  пахали,
Пасли  мы  овечек  чужих.
Правители  наши — дворяне,
Величественные  князья —
Нас,  словно  коней,  оседлали,
На  нас  гарцевали  верхом.
Их  каждое  слово  звучало
Суровым  законом  для  нас.
Мы  были  тогда  в  ослепленье —
Что  знать  мы  в  то  время  могли?
Не  знали  мы  к  школе  дороги,
И — темных,  неграмотных — нас
Натравливали  друг  на  друга,
Гора  враждовала  с  горой.
И  слабостью  пользуясь  нашей,
В  угодьях  правителей  нас
Вдвойне  заставляли  работать,
Как  будто  бы  буйволы  мы.
Месть  кровная  вспыхнет — и  бедный
Шел  мстить  за  трусливых  князей...
Эх,  был  ты  коварною  сетью
Опутан,  абхазский  народ!..
Но  с  севера  вдруг  полыхнула
Великая  молния.  Гром
Дошел  из-за  гор  исполинских  —
Нас  Ленин  позвал  на  борьбу!
Обрадовал  нас  этот  голос —
Он  всех  взбудоражил,  зажег,
Он  поднял  голодных  и  сирых
На  сытый  заносчивый  мир.
Мы  взяли  оружие  в  руки —
И  Ленин  нас  в  битву  повел:
Опавшие  с  дерева  листья
Должны  быть  с  пути  сметены!
И  мир  мы  разрушили  старый
И  новый  пошли  возводить,
Коварную  сеть  мы  порвали —
Да  так,  что  ее  не  зашить.
Мы  партии  Ленина  славу
На  веки  веков  воздаем —
Свободен  народ  наш  абхазский,
Как  солнце,  светла  его  жизнь.
И  горы,  и  долы,  и  реки,
И  пашни —  все  наше  теперь!..
Так  пусть  же  об  этом  все  знают  —
Звени,  ачамгур  мой,  звени!

-------------------
1  Ачамгур,  чамгур — четырехструнный  щипковый музыкальный инструмент.


АРОБНАЯ  ПЕСНЯ
Есть  орешник  ветвистый  в  Кватане(1),
Лес  и  дикие  заросли,
Где  и  след  не  проложен  кабаний...
О!  Ха!  Ха!

С  цалдой(2)  острою  плелся  я  молча
В  чащу  за  хворостиною,
Вдруг  со  стаей  я  встретился  волчьей...
О!  Ха!  Ха!

Я  бежал,  затаивши  дыханье,
И,  вконец  обессиленный,
Я  свалился  на  княжьей  поляне...
О!  Ха!  Ха!

Ту  знакомую  с  детства  поляну,
Что  теперь  пашем  трактором,
На  волах  я  пахал  Мурзакану...(3)
О!  Ха!  Ха!

Нагрузил  за  селением  нашим
Я  арбу  кукурузою,
И  к  амбарам  поехал  я  княжьим...
О!  Ха!  Ха!

Но  не  взял  ее  князь:  крикнул  жадный,
Что  початки  все  мелкие —
И  отправился  в  путь  я  обратный...
О!  Ха!  Ха!

Ныне  с  песнею  звонкой  везу  я
На  арбе  моей  новенькой
Кукурузу  свою  золотую...
О!  Ха!  Ха!

Дал  колхоз  мне  за  труд  мой  упорный
То,  что  мной  заработано —
Вот  везу  я  в  амбар  свой  просторный...
О!  Ха!  Ха!

Хайт  амарджа!(4)  Нам  весело  ныне!
Ахахаира-хаира!(5)
Эй,  ребята,  вперед  без  унынья!
О!  Ха!  Ха!

-------------------
1  Кватан — местность  в  Абхазии.
2  Цалда — род  топора.
3  Мурзакан — имя  одного  из  абхазских  князей.
4  Хайт  амарджа — подбадривающий клич.
5  Ахахаира-хаира — песенный  припев.


О  ТОМ, КАК Я  НАВЕСТИЛ РОДСТВЕННИКОВ МОЕЙ  ЖЕНЫ
Был  некогда  со  мною  случай  странный.
Женился  в  молодости  я — и  год
В  глухом  лесу  скрывался,  как  разбойник:
Боялся  встреч  с  невестиной  родней.
Но  через  год  они  мне  сообщили,
Что  может  к  ним  пожаловать  жених.
Я  был  обрадован  известьем  этим,
Я  ликовал,  спешил  увидеть  их.
Вот  стал  готовиться  я  к  посещенью:
Черкеску  лучшую  надел,  башлык,
Чувяки  из  телячьей  рыжей  кожи,—
И  в  путь  пустился  к  новой  я  родне.
Поехал  я  с  друзьями  в  час  вечерний  —
Ведь  я  не  мог  там  показаться  днем.
Там,  во  дворе  у  них,  уже  во  мраке
Мы  спешились...  И  долго  я  стоял,
Покуда  кто-то  в  комнату  пустую
Не  ввел  меня.  И  вот  как  истукан
Стою  и  жду — одетый,  утомленный,
Край  башлыка  надвинув  на  глаза.
Уж  ноги  онемели.  Ни  единой
Там  не  было  скамейки  для  меня...
И  понял  я  тщету  моих  желаний,
Моих  надежд — не  видеть  мне  родни!
Проклятый  пот  мне  жег  глаза.  Напрасно
Я  ждал,  что  кто-нибудь  сюда  придет.
Хотя  они  мне  и  открыли  двери,
Но  были  заперты  у  них  сердца.
Я  как  немой  стоял,  как  осужденный,
Я  даже  слово  вымолвить  не  смел.
А  время  за  полночь  зашло.  Пришлось  мне
Покинуть  дом,  не  повидав  родни...
—  Ну,  как  тебе  гулялось  у  невесты?
И  много  ли  опорожнил  ты  чаш?
—  Не  спрашивайте  вы  меня,  соседи:
Я  жениховство  на  ногах  провел!..—
...Как  ныне  хорошо,  легко,  свободно
Быть  молодыми  мужем  и  женой!
Достаточно  и  моего  примера,
Чтоб  знать,  в  какой  тогда  мы  жили  тьме.
И  я  уже  сегодня  твердо  знаю,
Что  закрывал  глаза  мне  не  башлык,
А  ложные  понятия  о  чести
В  те  ложные  глухие  времена.


ЧАЙ
Дремучий  лес,  где  в  чаще  крался  зверь,—
Он  стал  совсем  неузнаваем.
Кусты  плантаций  чайных  там  теперь
Лежат  необозримым  краем.

Там  девушки  среди  кустов  идут
И  собирают  лист  чудесный...
Все  изменяет,  создает  наш  труд —
Нам  это  издавна  известно!

Как  море,  бесконечные  поля —
Все  это  наших  рук  созданье.
Где  нет  заботливой  руки —  земля
Узнает  рано  увяданье.


МЕЧТА ДВУХ  БРАТЬЕВ
На  пастбищах  Акармара(1),
На  лоне  сочного  ковра,
Пасли  стада  князей  когда-то
Два  овчара  —  родных  два  брата.
Однажды,  выгнав  скот  на  луг,
Шли  к  шалашу  они — и  вдруг
Блеснуло  что-то  под  ногами.
—  Что  это —  золото?  —
—  Нет,  камень!  —
—  А  может,  золото?  —
—  Нет,  нет,
Смотри,  ведь  это  черный  цвет!..

На  камне  солнце  отражалось,
И  это  золотом  казалось.
Вот  поднимают  камень  тот —
Берет  один,  другой  берет,
И  крутят,  вертят  с  боку  на  бок,
От  напряженья  из-под  шапок
Уж  пар  идет,  как  от  горы,—
Стоят  гадают  овчары:
Весь  черный...  золотом  казался...
Им  в  первый  раз  такой  попался...

—  Вот  так  открытье!  Что  оно —
Не  золотое  ли  руно
Решило  в  край  наш  возвратиться?
Не  наше  ль  счастье  в  нем  таится?..—
Так  рассуждали  чабаны,
Мечтаний  сладостных  полны,
И  говорили,  камень  пряча:
—  Не  только  наша  в  нем  удача,
Быть  может,  скрыта  невзначай —
Быть  может,  жить  с  ним  будет  край
Свободно,  счастливо,  богато!..—
Вот  так  мечтали  оба  брата.

*     *     *

И  стала  явью  их  мечта!
Они  живут  еще  поныне:
Колхозной  фермы  баранта
Пасется  братьями  в  долине.
—  Хакуц,  ты  помнишь  камень  наш,
Когда  мы  скот  пасли  на  склонах,
Когда  пастуший  наш  шалаш
Стоял  на  пастбищах  зеленых?
Теперь  открылась  камня  тайна  —
Теперь  мечтания  сбылись,
Он  впрямь  счастливой  сделал  жизнь,
Тепло  в  нем,  свет  необычайный.
Ущелье,  пастбище  вчера,
Сегодня —  вновь  рожденный  город.
Где  жили  мы,  два  овчара,—
Теперь  стоят  дома  шахтеров.
Найдешь  ли  место,  братец  мой,
Где  наш  стоял  шалаш  пастуший?..
—  Махаз,  зачем  вопрос  такой?
Зачем  смеешься  ты,  послушай?
Ты  сам  теперь  не  сможешь,  брат,
То  место  отыскать  в  ущелье:
Ведь  там,  где  мы  пасли  ягнят,
Дворцы  огнями  заблестели.
Нам  трудно  было!  Сколько  раз
Ждала  нас  смерть  на  тех  утесах,
Где  с  пищею  мы  шли,  Махаз,
Скользили,  опершись  на  посох...
—  Да,  эти  дни  прошли!  Вчера
Меня  автобус  аккуратный
Туда  примчал,  в  Акармара,
И  в  тот  же  день  привез  обратно.
А  камень,  найденный  тогда
В  глухом  заброшенном  ущелье,
Как  солнце,  осветил  года,
Сердцам  принес  тепло,  веселье.

-------------------
1  Акармара — большое  ущелье  в  горах  Абхазии,  где  в  советское  время  вырос  горняцкий  город  Ткварчели.


ОТЕЧЕСТВЕННАЯ  ВОЙНА
Мы  славим  смелых,  кто  за  отчизну,
Смерть  презирая,  расстался  с  жизнью!
Кто  бьется  с  ложью,  за  тем  победа!
Придется  горе  врагам  изведать.
Пусть  наша  слава  горит  все  ярче!
Вперед,  отважные!  Хайт  амарджа!..
Оружье  надо  из  рук  их  выбить,
Позора  чашу  врагам  дать  выпить,
Дать  им  погибели  выпить  чашу,
Пришедшим  землю  поганить  нашу.
С  «азаром»(1) — с  песнею  похоронной —
Уйдешь  ты в  землю,  враг  разъяренный.
О,  мы  увидим  еще  позор  твой,
В  полях  ты  падалью  ляжешь  мертвой...
А  вы,  герои,  творцы  победы,
Всем  миром  будете  вы  воспеты!
О,  кто  не  знает,  что  ваша  сила,
Что  ваша  храбрость — как  у  Абрыскила!(2)
Нет  в  мире  смерти  для  правды  нашей,
Пусть  смерть  несет  она  силе  вражьей,
Пусть  наша  правда  горит  все  ярче!
Вперед,  отважные!  Хайт  амарджа!

-------------------
1  «Азар» —  в  данном  случае траурно-торжественная  поминальная песня.
2  Абрыскил — абхазский  Прометей,  герой-богоборец.


ПЕСНЯ  О  СОВЕТСКИХ ВОИНАХ
Эй,  бесстрашные!  Хайт  амарджа!
Пусть  огонь  ваш  пылает  жарче!
На  железных  летя  арашах,
Всех  врагов  раздавите  наших,
Чтобы  клич  ваш  в  земле  их  дальней
Был  им  песнею  погребальной,
Нам — чтоб  песней  победы  стал  он;
Чтобы  небо  без  туч  сияло!
Мы  клянемся:  дадим  вам  щедро
И  коней,  что  быстрое  ветра,
И  клинки,  что  острее  бритвы,
И  все  то,  что  нужно  для  битвы.
Если  ж  надо —  придем  на  смену,
Будем  биться  с  врагом  презренным!
Защищайте  ж  дела  отцовы,
И  детей,  и  седоголовых.
Храбрый  жизнь,  но  не  честь  теряет!
Раз  рожденный —  раз  умирает,
Но  отдав  свою  жизнь  отчизне,
Никогда  не  уйдет  из  жизни!
Пусть  же  злобная  сила  вражья
Сгинет  начисто!  Хайт  амарджа!


ПЕСНЯ  О ХАМСЕ(1)
Героям —  и  песни  геройские.
Простым — мы  поем  по-простому...
Хамс  в  город  поехал  на  поиски
Лекарства  ребенку  больному.
И  там  о  войне  полыхающей
Узнал —  и  на  пункт  он  помчался:
—  Домой  не  вернусь  я,  товарищи,
Хоть  сын  мой  больной  там  остался.
Поправится  мальчик,  друзья  мои,
Страна  же  в  опасности  страшной!  —
И  встал  он  у  красного  знамени
Джигитом  с  душою  отважной.
Колеса  вагонные  вертятся,
Все  паром  окуталось  белым...
—  Пусть  мать  на  меня  не  рассердится,
Что  с  ней  не  простился!  —  запел  он.—
Не  мог,  не  успел — кличет  родина.
Скажите  же  матери  милой:
Фашистская  будет  уродина
Советской  раздавлена  силой.
Когда  же  победой  прославится
Отчизна  —  вернусь  я  в  селенье.
А  сын  не  умрет —  он  поправится:
Победа — ему  исцеленье!

-------------------
1  Хамс —  мужское  имя.


ДЕНЬ  ПОБЕДЫ
Радуйся,  страна  моя  родная!
От  победных  зарев  ночь  светла.
То  твоих  орлов  родимых  стая
Славную  победу  принесла.

Песнь  победы  льется  над  землею.
Вьется  знамя.  Враг  повержен  в  прах.
Радуйся  —  твой  вождь  везде  с  тобою:
Партия —  во  всех  твоих  делах!
Партия  вела  тебя  к  победам!
Ею  путь  в  грядущее  изведан!..

Радуйся,  страна  моя  родная!
От  победных  зарев  ночь  светла.
То  твоих  орлов  отважных  стая
На  крылах  победу  принесла!

ГЕРОЙ  МАXА3
Кто  Махаз?  Герой,  храбрец,
Нашей  Армии  боец!
О  делах  его  отважных
Знает  старец  и  юнец.

Кто  не  слышал,  что  Махаз
Бил  фашистов  много  раз,
Что  душа  его  бесстрашна,
Крепки  руки,  верен  глаз?

Наш  Махаз  —  герой,  храбрец,
Славной  Армии  боец!
Он  врага  добил  в  Берлине
И  вернулся,  наконец.

Кто  не  знает  среди  вас,
Как  трудиться  стал  Махаз?
Кто  не  знает,  что  героем
Стал  он  первым  и  у  нас?..

Он,  Махаз,  мечтал  всегда
Мирные  прожить  года
Со  своей  семьей-отчизной
В  тихих  радостях  труда!


СБОРЩИЦА ЧАЯ ЗИНА
Солнца  диск  опускался  в  море.
Волны  были  огнем  объяты.
С  молодыми  кудрями  споря,
Ветер  Зину  ласкал  крылатый.

И  порхала  она  по  ряду
Хлопотливой  пчелы  быстрее.
Так  листочки  рвала,  что  взгляду
Было  трудно  поспеть  за  нею...

В  ранний  час,  когда  поднималась
Эта  девушка  молодая,
Вся  природа  с  ней  просыпалась,
Пели  птицы,  не  умолкая.

Кто  угнаться  бы  мог  за  Зиной?
Завтрак  с  ночи  готов  был  Зине,
И  когда  она  шла  с  корзиной,
Мгла  плыла  еще  по  низине.

В  поле — шумное,  словно  море,—
Раньше  всех  она  выходила,
И,  подруг  обгоняя  в  сборе,
Ворох  лиственный  громоздила...

Этот  день  был  днем  состязанья —
И  сто  два  килограмма  чая
Собрала  она  нам,  сельчане,
Чай  крутым  холмом  насыпая.


ГОВОРИТ  ДУРИПШСКАЯ  ЗЕМЛЯ(1)
Зовут  меня  Дурипшем —
Красноземный  я!
Земля  при  строе  бывшем
Высохла  моя.
Она  хоть  плодородна,
Что  растить  —  вопрос.
К  чему  земля  пригодна,
Понял  лишь  колхоз,
Я  садом  стал  цветущим,
Славой  стал  богат.
Плантаций  чайных  кущи
Листьями  шумят.
Плантации,  как  море,—
Зелен  их  простор.
Ращу  я  чая  горы —
Выше  наших  гор!

-------------------
1  Дурипш — название  села  в  Абхазии,  где  расположен  колхоз миллионер. Основной культурой здесь является чай. Последний слог в слове  «Дурипш»  по-абхазски  означает  «красный».


ПЕСНЯ О  ПОСЕВЕ
Хотя  весна  и  за  горами,
Колхозный  наш  готов  народ:
Кто  кукурузу  сеет  рано,
Тот  рано  урожай  сберет.

И  примет  зерна  золотые
Земля  в  объятия  свои —
И  выйдут  стебли  налитые,
Махая  крыльями  вдали.

Работать  будем  мы  на  диво,
Полоть  усердно  — до  зари.
Средь  нас  нет  места  нерадивым.
Мотыги,  друг,  скорей  остри!


О  АНТИЦА!
(Шуточная  песня)

—  О  Антица  ты,  Антица!
Долго  ль  будешь  ты  лениться?
Что  работать  не  идешь,  о  ты?
—  В  понедельник  голова  трещала,
А  во  вторник  в  животе  урчало,
В  среду  сердце  целый  день  стучало
Не  могла  же  выйти  я,  о  ты!

—  О  Антица  ты,  Антица!
Что  ни  слово — небылица.
Ну,  а  в  остальные  дни,  о  ты?
—  Голова  в  четверг  опять  болела,
Пятница — день  отдыха  от  дела,
А  в  субботу  все  еще  храпела  —
Не  могла  же  выйти  я,  о  ты!

—  О  Антица  ты,  Антица!
Больно  врать  ты  мастерица.
Здесь  ленивым  места  нет,  о  ты!
Ты  кривую  выбрала  дорожку.
Мы  лентяям  подставляем  ножку.
Так  подумала  б  о  том  немножко,—
О  Антица,  о  Антица,— ты!


РЕКА, ОЗАРИВШАЯ АКВУ(1)
Было  в  старину  одно  ущелье,
Звали  его  люди  Гумиста.
Поросло  оно  дремучим  лесом,
Где  таилось  древнее  зверье.
Человеку  ни  одной  тропинки
Не  было  туда.  Стоял  стеной —
В  диких  зарослях,  покрытый  мохом  —
Страшный  черный  лес  куда  ни  глянь.
Там  река  внизу,  на  дне  ущелья,
Клокотала — тоже  Гумиста.
Грозный  гул  ее  неугомонный
К  человеку  в  горы  долетал.
Но  не  шел  туда  во  мрак  зловещий
Ни  охотник  и  ни  зверолов.
Лишь  порой  кабан  из  чащи  прянет
Да  к  вершине  выйдет  горный  тур.
В  час  полуденный  там  тьма  ночная  —
Солнца  луч  сквозь  дебри  не  пройдет,
А  в  теснине  с  бесполезной  силой
Грозная  безумствует  река...
Шли  века.  Но  вот  однажды  люди,
Что  природу  делали  рабой,
Пробираться  стали  в  то  ущелье,
В  дебри,  к  самым  зарослям  реки.
—  Стой!  —  они  сказали  ей. —  Довольно
Понапрасну  тратить  мощь  свою:
Ты  служить  отныне  будешь  людям,
Мы  изменим  путь  твой,  Гумиста!..  —
И  в  ответ  шумит  поток  бурливый:
—  Справедлива,  люди,  ваша  речь —
Что  увижу  там,  куда  стремлюсь  я?
Вашей  силе  силу  я  отдам!..  —
И  поток  был  поднят,  чтоб  с  разгону
Прыгнуть  по  ступеням  из  бетона.
Там,  где  только  дикий  вепрь  таился,
Электричества  воздвигнут  дом.
И  теперь  к  прекрасной  Акве
Голубые  молнии  летят —
Днем  и  ночью  излучает  солнце
Вся  светящаяся  Гумиста!

-------------------
1  Аква —  абхазское  название  города  Сухуми.