СОВЕТСКИЕ АБХАЗСКИЕ ПОЭТЫ (часть 1)
- Дмитрий Гулиа
«Милое» созданье. Перевела В. Потапова
Гуляка. Перевела В. Потапова
Лома и Буска. Перевела В. Потапова
Ходжан Большой. Перевела В. Потапова
Абрыскил. Перевел Л. Кочетков
«День своего рожденья люди чтят...» Перевел Л. Мартынав
«Если б мог добро я напевом слов...» Перевел К. Липскеров
Весенний дождь. Перевел А. Кочетков
Песня о герое из героев. Перевел Я. Сашин
Горы и море. Перевела В. Потапова
В поезде. Перевел Л. Мартынов
Дамей. Перевели Л. Длигач и В. Потапова
Юным друзьям. Перевел М. Светлов
Нас слышит целый мир. Перевел Л. Мартынов
Рождение горы. Перевел М. Соболь
Новогоднее. Перевел М. Соболь
Стихи об Октябре. Перевел М. Соболь
1. «Аврора»
2. Ленин
3. Ван Ю с Желтой реки
4. Баллада о спасенном пастухе
Мой город. Перевел М. Соболь
1. Тень
2. Желтая смерть
3. Год двадцать первый
4. Городской сад
5. Цветы на улицах
6. Друзья
Человек в горах
Голубь
Олень
Другу
Признание
Партии
Защитнику нашей страны
Стихи для детей. Перевел С. Маршак
1. Про солнце
2. Про луну
3. Доктор и старик
4. Родник
5. Дедушкин заказ
6. Телескоп
7. Наш офицер
8. Часы
Юный год. Перевел С. Маршак
Ленин с нами. Перевел М. Соболь
Рыбак. Перевел В. Лифшиц
Река. Перевел А. Чивилихин
На морском берегу. Перевел В. Державин
Парус. Перевел В. Державин
В воздухе. Перевел В. Державин
- Иуа Когониа
Навей и Мзауч. Перевел В. Брик
Засхан Ачба и сыновья Беслана Жанаа. Перевел Б. Брик
Хмыч-охотник. Перевел Д. Голубков
«Темною ночь была...» Перевел Д. Голубков
Моя дорога. Перевел Ю. Левитанский
«Солнце село за домики...» Перевел Ю. Левитанский
Абхазия. Перевел Ю. Левитанский
«Время движется...» Перевел Ю. Левитанский
Добрые песни. Перевел Ю. Левитанский
Махаджир. Перевел Ю. Левитанский
Сплетник. Перевел Ю. Левитанский
Не говори мне про него... Перевел Ю. Левитанский
«Сижу в потемках...» Перевел Ю. Левитанский
Оор, оор, проклятые! Перевел Д. Голубков
Вечером. Перевел Д. Голубков
Охотник. Перевел В. Брик
«Леса сверкают свежими листами...» Перевел Б. Брик
- Мушни Xашба
Зять твоей матери. Перевел В. Микушееич
Зима. Перевел В. Микушевич
«Друг мой, вставай...» Перевел Ю. Левитанский
«На лошади синей по синему полю скачу...» Перевел Ю. Левитанский
«Ну-ка, песни...» Перевел Ю. Левитанский
- Отар Демердж-Ипа.
Перевел Б. Лейтин
Ночью на море
Навек прощайте, друзья! (Слово юноши)
«Пока я жив — дышу тобою...»
4-е марта
- Леварса Квициниа
4-е марта. Перевел Б. Брик
Бригадир Арсана. Перевел Л. Длигач
В горах. Перевела В. Потапова
Апсны. Перевел Б. Лейтин
Водопад. Перевел Б. Лейтин
Моя апхярца. Перевел Б. Лейтин
«Ты хлопотливо бродишь по двору...» Перевел Б. Лейтин
Гагра. Перевел Б. Лейтин
Горы. Перевел Б. Лейтин
Весна. Перевела В. Потапова
Песня о Хабидже. Перевел Б. Брик
-----------------------------------------------
Дмитрий Гулиа
Народный поэт Абхазии. Родился в 1874 году
«МИЛОЕ» СОЗДАНЬЕ
На гулянье он верхом выезжает в полном блеске,
Гордо выпятивши грудь в ладно скроенной черкеске.
Глаз чужих небрежный взгляд причинит ему страданье.
Он ведь жаждет услыхать: «Что за милое созданье!»
Прикрывает грубый нрав он искусством краснобая.
Ловко льстит и складно лжет, стройный стан в дугу сгибая.
Собеседника в душе он готов осыпать бранью.
Как не подивиться тут лицемерному созданью?
Он танцует и поет и бренчит на ачамгуре.
На других свалить вину он умеет, брови хмуря,
И с достоинством большим слово молвить
в назиданье... Право, что ни говори, это — лживое созданье!
Научиться ничему не дает ему зазнайство.
Уважает он разбой, презирая труд, хозяйство.
Попросить стыдится он, краже сыщет оправданье.
И твердят со всех сторон: «Что за скверное созданье!»
Добротою не богат, не отмечен благородством,
Он вдову ограбить рад, поглумиться над сиротством.
Слезы тронут ли его? Нипочем ему рыданье!
Это — злое существо, бессердечное созданье.
Сам — тупица, ничьему не внимает наставленью.
Прославляет он разбой и своей гордится ленью.
Путает добро и зло голова его баранья.
Никогда я не встречал столь бесстыдного созданья!
Вещь у друга украдет, не гнушаясь темным дельцем,
Да ему же и продаст, потешаясь над владельцем.
Погостив в его дому, сделал подлость на прощанье.
Трудно сразу распознать это низкое созданье.
Как он ласков натощак! До чего надменен сытый!
Перед нужными людьми он юлит, как пес побитый.
У него в глазах мольба, восхищенье,ожиданье.
Вон из кожи лезет он — двоедушное созданье!
За глаза друзей чернит, без стыда о них судача,
И ласкается к тому, у кого в дому удача.
От несчастных прочь бежит. Разве есть в нем состраданье?
Всех обманет и предаст вероломное созданье.
Воедино в нем слились плутовство и зубоскальство.
Если б знал он, до чего всем претит его бахвальство!
Облик истинный его вызывает восклицанье:
«Лучше б не жило совсем это подлое созданье!»
1907
ГУЛЯКА
Он, верьте, не пропустит поминок или свадьбы.
Ему лишь бить в ладоши да песни распевать бы!
Всю землю обойдите от края и до края —
Отыщете едва ли подобного лентяя.
Друзья, кому, скажите, такая жизнь к лицу?
Конечно, тунеядцу, бездельнику, глупцу.
Поет «Азар», «Амерту», в ладоши бьет и пляшет.
Взгляните, как он лихо платком па скачках машет,
Покуда, зазевавшись, не рухнет под копыта...
И снова — ногу в стремя, хоть в кровь рука разбита.
Друзья, кому, скажите, такая жизнь к лицу?
Отпетому гуляке, живому мертвецу!
По глупости считает он труд за униженье,
Снискать бездельем хочет почет и уваженье.
Враги над ним глумятся злорадно и жестоко,
Друзьям его досадно глядеть на лежебоку.
Друзья, кому, скажите, такая жизнь к лицу?
Конечно, дармоеду, ленивцу, гордецу.
Достоинство утратив, слоняется без толку...
Черкеску истрепал он, коню набил он холку.
Назойливый, развязный, хвастливый по натуре,
До седины дожил он, бесстыдно балагуря.
На это умудрится не всякий молодец,
А только забулдыга, пропившийся вконец!
1909
ЛОМА И БУСКА
Сроднились навеки с арбою абхазской
Покорные буйволы Буска и Лома.
Двух старых животных ни кормом, ни лаской
Совсем не балуют хозяева дома.
Могучие буйволы силой и статью
Как будто сродни благородному туру,
Но жалкий удел их — побои, проклятья.
Ярмо растирает им до крови шкуру.
С тяжелой поклажей дорогою пыльной
Плетутся, полдневным измучены жаром.
Невзгоды, и время, и труд непосильный
Рога источили двум буйволам старым.
Поверьте, несладко приходится Буске.
Не лучше живется и бедному Ломе:
То бранью хозяин осыплет на спуске,
То вытянет злобно кнутом на подъеме.
Два буйвола — зиму и лето в упряжке.
С годами еще безответней, покорней,
Безропотней груз волокут они тяжкий.
Награда на старости лет — живодерня.
Того и гляди, по ткварчельской дороге
К Багыру несчастных животных погонят
Откуда им ждать облегченья, подмоги?
Кого их страданье безмолвное тронет?
Эй, Буска и Лома, с тропинки горячей
Сверните, в прохладную тину залезьте!
Как быть? Потолкуйте с приятелем Бачей
И горе свое обсудите с ним вместе.
Дивится народ вашей силе огромной,
Зачем же терпеть вам удел подъяремный?
1909
ХОДЖАН БОЛЬШОЙ
Мне нравится Ходжан Большой:
Хозяйство, дом, чулан большой,
Битком набит карман большой,
Сам спесью обуян большой.
Овец в отарах — ввек не счесть.
Зерна в амбарах — век не съесть
Ходжан в безделье видит честь,
Оно не может надоесть.
У каждого еду и кров
Ходжан Большой отнять готов.
Он разорил сирот и вдов
И обездолил бедняков.
Друг с другом стравливать крестьян
Умеет наш Большой Ходжан.
Великий спорщик и смутьян,
Он сеет ложь, вражду, обман.
Ходжана распри веселят.
Ходжан кровопролитыо рад.
Он погребальный чтит обряд —
Поминки пир ему сулят.
Семь сыновей Ходжан Большой
Взрастил, и все черны душой.
В отца и старший и меньшой.
Их ремесло — грабеж, разбой.
У молодцов обычай крут:
Над встречным чинят самосуд.
Перечить им не вздумай —тут
И вовсе голову снесут!
Хоть сам Ходжан еще наглей
Головорезов-сыновей —
Не избежал он черных дней,
Дождался гибели своей.
Вступил он с богом в спор большой
Пришел к Ходжану мор большой.
И дом стал пуст и двор большой.
И нет семьи с тех пор большой...
Эй, что с тобой, Ходжан Большой?
Тебе урок был дан большой!
В твоем саду бурьян большой,
А над тобой курган большой.
1910
АБРАСКИЛ
Близ Кодора есть Чилоу. Давний слух в народе был,
Будто там одна пещера стала кровом тайных сил,
Будто в недрах той пещеры был прикован Абраскил,
С ним и конь его — чтоб вечно он, питаясь сталью, жил.
С давних пор в народе нашем разнеслась молва такая:
Шли отважные в пещеру, на песке следы читая.
Громко звали Абраскила, но молчала тьма глухая.
Лишь невнятно отзывалось эхо, наподобье лая.
Молвят, некогда из мрака раздалась такая речь:
«Бросьте поиски, бегите, коль хотите жизнь сберечь!
Возвращайтесь-ка обратно, не гасите только свеч
И отставших уносите, не щадя широких плеч!
Но ответьте, и да будет ваша искренность сугуба:
Есть в Абхазии и нынче люди с именем Кацуба?
Стелются ль, как прежде, лозы, терн гнездится ль возле дуба?»
— «Да!» — И цепи зазвенели из пещерного раструба.
«Значит, истинного блага нет в Абхазии родной,
Значит, нет еще покоя человеку под луной.
Значит, жизнь еще бесплодна и бесславен труд любой!»
С тем умолкнула пещера — и века была немой.
Наши древние преданья помнят имя Абраскила.
Слыл он добрым исполином, и в крови бродила сила.
Враждовал с лозой колючей, что дороги оцепила,
Да еще семья Кацуба век была ему постыла.
Все шипы, колючки, терны он рубил, угрюм и строг,
Перекинутые лозы убирал с людских дорог.
Нет, иод ними проползая, пригибаться он не мог!
Не заставил бы склониться Абраскила даже бог!
Но враги к столбу в пещере Абраскила приковали.
Тот подземный столб железный опрокинет он едва ли!
С ним и конь его прикован, верный спутник в дни печали.
Есть и пища у обоих: груда закаленной стали.
Дни и ночи из пещеры раздаются лязг и звон:
Абраскил, свой столб шатая, видит воли сладкий сон:
Вот сейчас он столб обрушит — и уйдет, освобожден!
Вдруг неведомую птичку со столба сгоняет он.
Но опять садится птичка — и, отчаяньем объятый,
Мечет молот он в то место, где уселся гость пернатый.
Птички нет, но в пол пещеры снова загнан столб проклятый.
Долгий труд за гнев минутный снова узнику расплатой.
Снова трудится несчастный — ночь за ночью, день за днем,
Снова, столб свой расшатавши, видит птичку он на нем.
Снова молотом тяжелым метит в птичку он потом,
Снова столб вгоняет в землю он в отчаянье своем.
Молвят, будто и доныне Абраскил, по воле poкa
Околдованный в пещере, ждет назначенного срока.
Обойдет потом всю землю — от заката до востока.
Добрых друг, защитник слабых, победитель без упрека.
А иные по-иному повествуют иногда:
Абраскил ушел на волю, не разыщешь и следа...
По, отвыкшего от света, стерегла его беда:
Абраскил ослеп — и в горы удалился навсегда.
1910
* * *
День своего рожденья люди чтят —
Душой стремятся ввысь, премного веселясь,
Бескрылые, как будто бы летят
И, даже без гитар, идти готовы в пляс.
Как свечки светятся — попробуй их задуть!
Дню радуются? Нет! Ведь дни всегда одни.
И радуют людей совсем не дни,
Но счастье этих дней. Ведь в этом суть!
Оно, светлейшее, пришло на вас смотреть.
Танцуйте же, друзья! Ваш долг — плясать и петь.
И мне рожденья день вновь встретить удалось,
День понедельничный... Как будто добр денек!
Застал меня в трудах. Немало дел нашлось.
Того он и хотел. Иного ждать не мог.
Ведь жернова, хотя б в Каабу их возьмешь,
Зерно дробят. Вот точно так и я.
Я множу труд на труд всегда, день ото дня,
По правде говоря, лишь этого и ждешь!
Не пожалел бы сжечь я, точно сор,
Дни, не принесшие мне радости большой.
Сонм несвершенных дел всегда мой видит взор,
За недоделанное я скорблю душой.
Хоть горе не убьет, но всё ж держусь с трудом.
А день сегодняшний, он хмурится, ворчит,
Стремится припугнуть каким-то новым днем, —
Мол, этот день еще сильнее огорчит:
«С грядущим не спеши! Ведь в будущие дни
Тот Некто явится, хватающий людей, —
Назад не возвращаются они!»
Спасибо, день! Я понимаю, день!
Грядущее страшит? Ты так сказал о нем?
Предупреждаешь? Что же, поучай!
Но всё же и тебя спрошу я коп о чем,
И —заклинаю — честно отвечай:
Ты, день сегодняшний, что для меня принес?
От дней минувших что я получил?
Пусть бы тебе совсем прийти не удалось,
Пусть ливень бы тебя в пути остановил!
Все беспокойны вы, все тяжки для меня,
И день не хочется мне отличить от дня.
Вновь будет тяжело! Но ведь конец придет!
Грядущего я вовсе не боюсь.
Что видел я от вас? Лишь множество забот!
Но, как всегда, пишу, но, как всегда, тружусь!
21 февраля 1911
* * *
Если б мог добро я напевом слов
приманить!
Об одном благом для людей готов я
твердить:
Чтоб, сроднясь в труде, мог бы дружный люд
ладно жить,
Чтоб с познаньем он мог бы жаркий труд
дружно слить,
Если б зависть мне да незнанья зло
удалить,
Чтобы время всем навсегда пришло
не тужить!
1920
ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ
Рдела, светая,
Тишь заревая.
Туча густая
Мглилась, взлетая.
Взмыла над нами
С гулом, с ветрами.
Встало вратами
Радуги пламя.
Молнией ало
Даль засверкала...
Ливень примчало,
Загрохотало.
Луг орошающий,
Травы рождающий,
Сад пробуждающий —
Вот он, желанный!
Стадо питающий,
Злак наливающий,
Все освежающий
Дождь долгожданный!
1912
ПЕСНЯ О ГЕРОЕ ИЗ ГЕРОЕВ
Воин отважный, герой и храбрец,
Верный товарищ, бесстрашный боец,
Сын твой любимый, Абхазия, —
Смелый Владимир Харазиа.
Танки фашистские ночью и днем
В прах обращал беспощадным огнем.
Славы бессмертной достоин.
Родина, сын твой и воин!
Стал для врагов он смертельной чумой...
Только назад не вернется домой
Сын твой любимый, Абхазия, —
Доблестный витязь Харазиа.
В сече с врагами, в дыму и в огне,
Сил не щадя, он погиб на войне,
Славы бессмертной достоин,
Родина, сын твой и воин!
Имя героя запомнит страна,
Песни о доблести сложит она,
И не забудет Абхазия
Светлое имя Харазиа.
1943
ГОРЫ И МОРЕ
Покачиваясь в легком челноке,
Закидывая сети на просторе,
Седой рыбак с рассветом вышел в море.
Его мечты парили вдалеке.
К вершинам снежным был прикован взор:
«Нет в мире ничего прекрасней гор!»
Охотник жил высоко в шалаше.
Под облаками громоздились кручи.
Но, видя сверху блеск волны могучей.
Он говорил: «Мне море по душе!»
Морская гладь охотника влекла
Сияньем светло-синего стекла.
А я лелею давнюю мечту:
Найти в короткой песне отраженье
Кавказских гор, и волн морских движенье,
Простор, и глубину, и высоту...
...Так возникает песня на лету.
1947
В ПОЕЗДЕ
Еду в поезде. Навстречу мчит с разгона
Между морем и горами лес зеленый.
Каждый лист, улыбкой будто тронут,
Рвется к окнам нашего вагона.
С небосвода солнце жаром пышет,
А вершины гор прохладой дышат,
А деревья, выше всё и выше,
Без конца листву свою колышут.
Здесь давно ль я в город пробирался,
За бока арбы рукой держался,
Буйвола хвостом я любовался,
С букварем своим не расставался!
Годы, годы, быстро вы проплыли!
Вижу я колхозы, изобилье!
Мы летим, как на орлиных крыльях,
Чтобы дни еще светлее были.
И навстречу мне летит с разгона
Между морем и горами лес зеленый.
Каждый лист, улыбкой будто тронут,
Рвется к окнам нашего вагона.
Январь 1947 г.
ДАМЕЙ
Я в горах побывал, где играл на свирели пастух.
Его песня простая мне тешила сердце и слух.
Вот он свой ачарпын осторожно подносит ко рту,
И чудесная песня стремится набрать высоту.
Ветерок пастуху подпевает, листвою шурша.
Как свежо, и прохладно, и тихо в тени шалаша!
В деревянную кружку старик наливает вино.
На свету загораясь, играет и рдеет оно.
Виноградом и сыром старик угощает меня.
Он поет, и в глазах его столько живого огня!
Черноглазый подпасок вблизи разжигает костер,
И мальчишеский взгляд не по-детски пытлив и остер.
Тонкорунные овцы на горном пасутся лугу,
— Для желанного гостя я песню одну берегу, —
Он сказал улыбаясь и трубку набил табаком. —
Видишь солнечный край? Он тебе с колыбели знаком.
Весь в плодах и цветах, он похож на сияющий сад.
А давно ли враги выползали из волчьих засад,
Обрекая огню наши пастбища и города?
И гудели леса, и окрасилась кровью вода.
Погляди-ка отсюда на наше родное село,
Как оно расцвело. Там и ночью осенней светло.
Издалека по трубам в деревню доходит вода.
Отовсюду нам вести приносят туда провода.
Двухэтажная школа стоит у подножья горы
И оттуда доносится радостный смех детворы.
Семерых сыновей на своем воспитал я веку.
Сколько радости светлой приносят они старику.
Старший сын — председатель совета в соседнем селе,
А второй — агроном, искушенный в своем ремесле.
Третий сын мой — писатель. Он песни слагает, как ты,
А четвертый парит в небесах, не страшась высоты.
Пятый сын мой — лесничий. Шестой у меня — садовод,
Ароматным его апельсинам дивится народ.
Бороздит неустанно морские просторы седьмой.
Повидаться с отцом приезжает он в горы, домой.
1949
ЮНЫМ ДРУЗЬЯМ
О юноша! Перед тобой лежит
Широкий путь, огромный, светлый, ясный,
И счастье каждый день тебе сулит,
Коль ты его не проживешь напрасно.
Но если бесполезно по пути
Хоть день один, хоть час один убудет,
Никто тебе потери не простит,
Никто такой ошибки не забудет.
Мы знаем тех, кто в старости привык,
В прохожих вызывая раздраженье,
Кричать на перекрестках: «Я—старик!
И значит, я достоин уваженья!»
И, жалкие седины теребя,
Как тот старик, ты жалобно заноешь;
Ты, время потеряв, себя
В своем бездействии похоронил давно уж.
И молодой, и старый гражданин
Живи, трудись в своей стране широкой!
Когда бездействуешь хотя бы день один —
Ты, значит, умер на день раньше срока!
Ты жизнь свою на годы не дели
И, долгий путь делами измеряя,
За счастье вечное своей родной земли
Отдай всю жизнь — вот цель твоя прямая!
1949
НАС СЛЫШИТ ЦЕЛЫЙ МИР
Лишь только заблестит рассвета первый луч,
Я слышу голос. Говорит столица.
Родимый голос тот, и ласков и могуч,
Сквозь мглу пространств сюда, ко мне, стремится.
Тот голос мне советы подает,
Вперед и ввысь идти мне помогая.
Столицу вижу я. Она встает
Перед глазами ясно, как живая.
Людей мильоны, где бы ни были они,
Услышат голос тот, знакомый и родимый, —
Повсюду зреет мощь, куда ты ни взгляни,
Везде велик в борьбе народ непобедимый.
В горах, в песках, на берегах морских,
На кромке вечных льдов, в полях, где зреет колос.
Где только люди есть — звучит везде для них
Москвы родной и мужественный голос.
Нас слышит целый мир! Мир понимает нас!
Простые люди нам везде всем сердцем внемлют —
Все, кто у горнов трудится сейчас,
И пахарь, обрабатывая землю.
А в час. когда земля в ночной тиши лежит
И сонмы звезд горят над морем и над сушей,
Ты думаешь, что спит Москва? Не спит!
Со всей землею говорит! Послушай!
1949
РОЖДЕНИЕ ГОРЫ
Трудящиеся Сухуми
озеленили и благоустроили
гору в черте города,
сделав ее местом прогулок.
В маленькой кофейне — как в жаровне...
В маленькой — большие господа:
Князь, купец, барышник и чиновник
Жадной сворой втиснулись сюда.
Деловые кратки разговоры,
И купец, покуда кофе пил,
Кончил сделку ловкую и гору
На корню у города купил.
Он сказал, что мало интереса,
Мало прока людям от горы,
Что гора — она покрыта лесом,
А в лесу, понятно, комары.
Благодетель города родного,
Хоть сейчас избавить он готов
Гору от лесистого покрова
Город, стало быть, — от комаров.
Умиленье сладкое на лицах:
До чего душа его добра!..
Хмуро в море светлое глядится
Хмурая сухумская гора...
Застучал топор на горных склонах,
Долетел деревьев стоп глухой.
Мет горы и гордой и зеленой —
Стала голой, темной и сухой.
А вокруг, как прежде, слышно пенье
Комаров в предутренней тиши...
А купец по-прежнему в кофейне
Кофе пьет. Считает барыши.
Высится гора в немой печали...
Синь внизу... Вверху — полет орла.
И гора рыдала бы ночами,
Если бы горою не была.
Но другие наступили даты.
Комсомольцы на гору пришли.
Зазвенели острые лопаты,
Подняли засохший пласт земли.
Ты прими, гора, от нас подарки:
Пальму юга, севера сосну.
Путь в цветах, и праздничный и яркий,
По горе уходит в вышину.
Наверху огням веселым тесно,
От созвездий отступает мгла.
И гора сказала б: «Я воскресла!»
Если б говорить она могла.
Вся в листве, обновою гордится,
Смотрит в море, юная навек...
Ну, не так ли в зеркало глядится
Молодой счастливый человек!
1951
НОВОГОДНЕЕ
1
Я клянусь: обычай славный —
Пить вино под Новый год,
Поднимать бокал заздравный
За друзей, за весь народ!
В старину какие тосты?
Чтоб хоть раз наелся вдосталь,
Чтоб здоровьем был неплох,
Чтобы вол, дай бог, не сдох.
Пить — так только за соседа,
Лишь к соседу — на беседу;
Словно за его межой
Мир чужой.
А сегодня все мы в сборе:
Вся страна — одна семья.
Пью вино на Черноморье
За своих собратьев я.
Волгари, нальем бокалы,
Чокнемся издалека,
Чтоб огнями засияла
Волга-матушка река!
Я желаю украинцам,
Чтоб увидел мир скорей
Море света, что раскинется
Над Каховкою моей!
Я желаю вам, таджики,
Чтоб под солнцем цвел ваш край,
Чтоб невиданно великим
Был бы хлопка урожай!
Волго-Дон!.. Пример хороший:
Так сроднились две реки,
Что водой не разольешь их...
Пью за дружбу, казаки!
Сибиряк, просторов житель!
Бурным рекам дай приказ:
«Не теките как хотите,
А как выгодно для нас!..»
Труженики за кордоном!
Пью бокал за вас до дна,
Чтобы в вечности бездонной
Напрочь сгинула война.
О врагах мы говорим:
«Счастья столько будет им,
Сколько капель я оставил
В том бокале с дном сухим!»
Я клянусь: обычай славный
Пить вино под Новый год!
Всех друзей мой тост заздравный
Погостить у нас зовет.
2
Ты видишь, я сед. И под вечер
Мне давит на плечи недуг...
Чего бы хотел я? Отвечу:
И много и мало, мой друг.
Хотел бы ковшом-исполином
Ворочать громады земли,
Чтоб волжским великим плотинам
Они основаньем легли.
Хотел бы с геологом рядом
Пройти Каракумы пешком
С пытливо нацеленным взглядом,
С тяжелым заплечным мешком.
Хотел бы увидеть в Рустави
Сияние жарких огней
И клокотание стали
Во чреве уральских печей.
Хотел бы землей Украины
До самого Крыма шагать.
Друзьям-ленинградцам машины
Для строек помочь собирать.
И каждую верную руку
Сердечно пожать на пути,
И с вами, товарищи внуки,
До дней коммунизма дойти.
Как видишь, и много и мало...
Но, как у друзей повелось,
Ты вспомни меня за бокалом,
Желая, чтоб это сбылось!
3
Помню новогодний день грозовый,
Никогда мне не забыть о нем:
Бились волны моря с гулким зовом,
Вспененные вражеским огнем.
Горизонт был тучами окован...
Сам себя я спрашивал тогда:
«Что за гром грохочет? И каков он,
Подлый враг, явившийся сюда?..»
Десять лет прошло с тех пор... И что же?
Я опять стою на берегу.
Где ж тот враг, что море зря тревожил?
И помину нет тому врагу!
Горизонта синяя граница...
Я упорно вдаль смотрю опять.
Разглядеть бы — кто это стремится
Наше море снова взволновать?
Взгляд его каков и цвет волос?
И во что одет он? Лоб и нос
У него какие? Или нет
Человечьих у него примет?
Пусть врагам ответ мой будет ведом
Годы пролетят — останусь тут,
А враги сегодняшние следом
За врагами прежними пойдут.
Десять лет назад одних мы били,
А другие помнят пусть сейчас:
Мы уже не те, что прежде были,
Мы еще сильнее в десять раз.
Вот рука — рука большевика.
Ты попробуй, как она крепка!
1951
СТИХИ ОБ ОКТЯБРЕ
1. «АВРОРА»
Ни громы, ни молнии так потрясти не могли
И сушу, и воды, и самое сердце земли.
Был выстрел с «Авроры» сильней, чем раскат громовой.
Он грянул внезапно над городом и над Невой,
Он был для трудящихся голосом правды живой.
И с невских суровых, одетых в гранит берегов
Рванулись балтийцы, штурмуя гнездовье врагов.
Восстание вспыхнуло. Ветер свободы подул
Из грозных, направленных в сторону Зимнего дул.
Страницу событий он яростно перевернул.
Хотя в Петрограде стояла осенняя ночь,
Рабочие знали, что темень отброшена прочь,
Что кончился гнет и настала другая пора.
С винтовочным треском слилось громовое «ура»,
И ранний рассвет озарил изваянье Петра.
Усиленный эхом, звучал орудийный удар;
Блеснув над Невой, он разжег небывалый пожар.
Борьба продолжалась, но в Зимнем потухли огни.
Настали суровые, неповторимые дни.
Бессмертной страницей в историю входят они.
Проникнута мыслью, блистательна и горяча,
Народ поднимала призывная речь Ильича,
И Партии слово дошло до несчетных сердец.
Неволе и гнету пришел долгожданный конец.
1947
2. ЛЕНИН
Когда Россия, пламенем объята,
Проснулась и в движение пришла,
А те, кто угнетал ее когда-то,
Еще грозили ей из-за угла, —
Как ясный свет, враждебный лжи и мраку,
Раздался голос Ильича.
Народ лавиной двинулся в атаку
И палачей пошел рубить сплеча.
От жизни жалкой, нищей и убогой
Стремясь на веки вечные уйти,
Пошла Россия ленинской дорогой
И не свернула с мудрого пути.
Не потускнели в памяти поныне
Сигнал «Авроры», пламя над рекой,
Ильич на бронированной машине
С протянутой в грядущее рукой.
Прочней, чем вечный камень Мавзолея,
Любовь к нему в любом из нас жива.
Рубиновым созвездием алея,
Над всей вселенной высится Москва.
Лучами светлой правды сквозь потемки
Сияли наши острые штыки,
И не забудут никогда потомки
Простертой к счастью ленинской руки.
1947
3. ВАН Ю С ЖЕЛТОЙ РЕКИ
Семнадцатый год... Чисты небеса
Осенние в южном краю...
В порту показывал чудеса
Бродячий артист Ван Ю.
О, как желта и как далека
Хуанхэ, родная река!..
Ван Ю сутул и плохо одет,
Но светлы в глазах огоньки.
И кажется, это глядит сосед
Кучор с Кодора-реки,
С Кодора-реки, что вблизи текла,
Всегда бурлива, всегда светла...
И вот однажды, встав на свою
Маленькую эстраду,
Ворох листовок роздал Ван Ю,
Листовок из Петрограда.
Склонились над строчками двести глаз,
Как факелы, сотня сердец зажглась.
И тут же исчез бродячий артист...
Где Ван Ю, коммунист?..
Напрасно его разыскивал шпик —
Полицейский шпик, меньшевик.
Поныне помнят мои земляки
Человека с Желтой реки.
Те годы ушли... Но в другом краю,
На далекой Желтой реке,
Поднялись сегодня братья Ван Ю,
Хозяева Хуанхэ.
И Октябрь стоит над ее просторами,
Которые так далеки!..
А Ван Ю навсегда в моем сердце, которое
Далеко от Желтой реки.
1952
4. БАЛЛАДА О СПАСЕННОМ ПАСТУХЕ
Кто сочтет водовороты Бзыбь-реки,
Что грохочет по ущелью среди гор?..
Вот взошел пастух на зыбкие мостки
И глядит на воду быструю в упор.
Вспоминает он, как пламя занялось
Над хибарою, что князем сожжена,
Как последних со двора сводили коз...
Князь безжалостен, и власть его сильна.
"Перед князем я слабее комара.
Может, с жизнью расставаться мне пора...
Камнем в воду — и прощай моя тоска;
Под волнами смерть найду на дне глухом!.."
По шагает незнакомец по мосткам, —
Он следит на берегу за пастухом.
— Рыбы много ли в реке?
— Как в сотнях рек.
— Деньги, что ли, уронил?
— Давно их нет.
— В чем же дело? —
А пастух в ответ:
— Друг, какой ты любопытный человек!
Может, лучше... — И на воду показал,
Прочертив дугу по воздуху, пастух.
Незнакомец посмотрел ему в глаза —
В них такое, что опасно молвить вслух...
И сказал он очень тихо:
— Дорогой,
Время попусту не стоит тратить нам.
Разве можно горевать над Бзыбь-рекой,
Если мир сегодня треснул пополам!..
С этой вестью городами послан я
К вам сюда, где тропы горные круты:
Власть — Советам,
Мир — народам.
А земля —
А земля таким хозяевам, как ты!.. —
И стоит пастух, со лба стирает пот:
То поймет его слова, то не поймет.
— К светлым дням привел страну рабочий класс!
Всех князей своих к чертям прогнал народ... —
И стоит пастух, с него не сводит глаз:
То поймет его слова, то не поймет.
Сел опять пастух на зыбкие мостки,
Долго смотрит на кипенье Бзыбь-реки...
А как встал пастух — совсем другой пастух
На такого б не хватило прежних двух.
И глядит он, и шагает он не так:
Горы слушают его могучий шаг!..
Сосчитать у нас с тобой не хватит сил,
Сколько жизней дорогих от смерти спас,
Сколько заново для жизни воскресил
Золотого Октября великий час!
Если мы с тобой и живы и сильны,
Если есть у нас и песни и цветы,
Если веселы и молоды, как ты.
Если внуками, как я, окружены,
То за это всей душой любой из нас
Прославляет Октября великий час.
1952
МОЙ ГОРОД
1. ТЕНЬ
Я закрыл глаза на миг...
Вот из мглы столетий многих
Город, маленький, убогий,
Тенью тусклою возник.
Налетал с морских дорог
Недруг, рыскавший по свету,
И топтал он землю эту,
Только вытоптать не смог.
И века без перемен
Здесь текли рекою длинной...
Ну, кому нужны руины,
Город-прах и город-тлен?..
Нет, не город — просто тень...
Но в надежде поживиться
Шел сюда из-за границы
Всякий люд, кому не лень.
Византиец лес забрал,
Эллин — мед почти что даром;
Человеческим товаром
Турок бойко торговал.
Весь в грязи, из года в год
Город жил... Кому он нужен.
Кто за ним смотрел бы хуже,
Чем вот этот пришлый сброд?
Я закрыл глаза на миг...
Вот из мглы столетий многих
Город, маленький, убогий,
Тенью тусклою возник...
2. ЖЕЛТАЯ СМЕРТЬ
Пятнадцатый год.... А как будто сейчас.
Я помню. Сосед на пороге у нас
Кричит, умоляет спасти:
«На помощь!.. Мой буйвол в болоте увяз
Отсюда шагах в десяти!..»
Второй наш сосед, задыхаясь, бежит:
«На помощь! .. Мой сын в лихорадке лежит.
Опора и счастье мюе!..
Он бредит в жару и на свет не глядит!.."
Мы входим к больному в жилье.
Он мечется, желтый, худой как скелет,
И хрипом предсмертным сменяется бред
Огнем лихорадка сожгла,
И в доме копейки для доктора нет, —
Желтая смерть пришла!
Писало начальство в тот памятный год
Про «желтую гибель» и «город болот»...
А море шумело волной,
А солнце светило с лазурных высот,
Земле улыбаясь родной.
3. ГОД ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
На заре сюда вошли солдаты
В серых шлемах, каждый со звездой...
И боец, усталый, бородатый,
Напоить просил его водой.
По двору, из дальнего похода,
Сапоги тяжелые пылят...
Пил солдат из медной кружки воду,
Черствым хлебом закусил солдат.
И сказал: «Весна, а будто лето.
Значит, солнце щедрое у вас...
Городок, видать но всем приметам.
Для хорошей жизни в самый раз».
Прошагали годы чередою...
Жив ли он, мой добрый друг и брат,
В островерхом шлеме со звездою,
Славный революции солдат?
Кто он был: мудрец или кудесник,
Тот, что слов десяток произнес?
Те слова запомнились, как в песне,
И, как в сказке, каждое сбылось.
Он поднялся, город мой, и быстро
В рост пошел: душа его жива!..
Точными словами коммуниста
Были те солдатские слова.
Вот и помню: шел солдат когда-то,
Напоить просил ег-о водой.
Пил из кружки. Был простым солдатом,
В островерхом шлеме со звездой.
4. ГОРОДСКОЙ САД
Старый рынок, а вокруг трясина;
Комары и мухи злы как черти...
Летом пыль деревья заносила,
А зимою — грязь аршином мерьте...
Но однажды в памятную дату
Я услышал, как гудят машины,
Я услышал, как звенят лопаты,
Я увидел — люди заспешили...
И на гиблом месте горожане
По-хозяйски начали работу;
Из лесу деревья приезжали,
И асфальт заковывал болото.
С берегов благословенной Рицы
Кедр явился, сосны шли с Гумисты.
Розы потянулись вереницей
И в саду рассыпались цветисто.
Струями ударили фонтаны.
Словно родники на горной круче...
И казалось, цвел тут постоянно
Светлый сад, зеленый и пахучий.
В этом деле и моя лопата,
Пусть немного, всё же виновата.
5. ЦВЕТЫ НА УЛИЦАХ
Вот здесь дорогу яма обрывала:
Пройдет лишь тот, кто прыгнет не боясь...
И в самом центре города, бывало.
Прохожий, поскользнувшись, падал в грязь.
Вот место окаянное, где буйвол
Увяз в болоте, так и не спасли...
А я смотрю и радуюсь: как буйно
Тут нынче олеандры расцвели!
Цветы, цветы!.. Здесь тысячи найдешь их:
Багряных, синих, желтых, голубых,
Лиловых, белых — нежных и хороших,
Как детвора, веселых и живых.
Вот эту розу посадил рабочий,
Вот те цветы сажала молодежь...
Есть где-то тут и мой цветок средь прочих,
Но я не вижу... Он с другими схож.
6. ДРУЗЬЯ
Иду по бульвару. И вдруг якут
Говорит мне с улыбкой: «Друг,
Я отлично здоровье поправил тут,
Увезу в Заполярье юг!..»
А в море, плывущего на боку,
Москвича качает прибой...
Гостям из Вильнюса, из Баку
Гость из Киева машет рукой.
Вот монгол попросил огня:
«Хороший у вас табак!..»
Вот узбек окликнул меня:
«Из Ташкента привет, земляк!..»
И мне удивительно хорошо:
Отовсюду сошлись друзья!
Иду — здороваюсь с латышом,
Жму руку уральцу я.
И радуюсь братьям моим родным,
И счастье растет вдвойне:
Значит, город мой полюбился им,
Далеким, но близким мне!
С друзьями радостью жизнь полна,
Для друзей ничего не жаль.
Хватит фруктов на всех, цветов и вина,
Пожалуйста, приезжай!..
1952
ЧЕЛОВЕК В ГОРАХ
Сколько ни таилось бы упругой
Силы в мышцах, мужества в крови.
По горам нельзя идти без друга —
Верного товарища зови!
Вот скала отвесною стеною,
В твердый камень еле входит крюк.
Ты спокоен. Сердце — как стальное:
Рядом —друг!
Ты над бездной. Так звезда порою
На краю горы повиснет вдруг...
Кажется, что смерть не за горою.
Нет, неправда! Рядом —верный друг.
Ты в лесу. И может так случиться:
Под ногою гулко треснет сук.
И кабан к тебе из чащи мчится...
Но с тобою рядом смелый друг.
Наконец вершина! Голубое
Небо расстилается вокруг.
Счастье в сердце вырастает вдвое
Оттого, что рядом счастлив друг.
Путь в горах по кручам и обрывам.
Но легко с товарищем идти...
Так каким же должен быть счастливым
Тот, кому с народом по пути!
В строй единый с верными друзьями
Локоть к локтю станем я и ты.
И пускай дороги перед нами,
Как в горах, круты,—
Знаю я, что мы придем к вершинам:
Светлый путь в грядущее ведет!..
В каждом сердце счастье нерушимо
Оттого, что счастлив весь народ.
1952
ГОЛУБЬ
Когда разгонит сны рассвет,
Я вспоминаю сквозь дремоту
Смешные игры детских лет,
На птиц занятную охоту.
Добудешь горсточку зерна
И решето с веревкой длинной...
Простая штука, но она
Была ловушкой голубиной.
И в клетку нес я голубей,
И закрывал за ними дверцу...
Я ощущал в руке своей
На волю рвущееся сердце.
Для пленных птиц дороги нет
простор с другими голубями...
Друзья по играм детских лет,
Сейчас я молча ссорюсь с вами!
Когда бы детство мне вернуть,
То к солнцу вешнему в зените
Я голубям открыл бы путь:
«Летите, голуби, летите!
Во все концы, во все края
Несите счастье по дорогам!..»
Когда б мальчишкою был я,
Сегодня я бы их не трогал.
Со мной вполне согласен внук
(Хоть с белым голубем проститься
Мальчишке жалко)... Он из рук
На волю выпускает птицу.
И голубь взвился в синеву,
Нежданной волей окрыленный,
И восхищенно вслед ему
Глядит мой внук с земли зеленой.
Как этот голубь дорог мне!
В нем мира видится победа.
И звонко бьются наравне
Два сердца — мальчика и деда.
Когда б я стал мальчишкой вдруг,
Я б всё глядел, как голубь вьется...
Рассветных дум обширен круг;
О детстве вспомнишь — и взгрустнется.
Сказать ли внуку моему,
Что обижал я эту птицу?..
Зато сегодня есть кому
Всерьез за голубя вступиться.
Летит, кружит в небесной шири
Крылатый символ мира в мире!..
1912
ОЛЕНЬ
Стоял он, красивый и рослый,
На круче у горной реки...
Рога — как трехлетние сосны,
А ноги, как лозы, тонки.
И пусть окружен он и ранен,
Но он на колени не пал —
Минуту живым изваяньем
Олень перед нами стоял.
Под кручей туманы клубятся
И пропасть лежит, как в дыму...
Он сделал, что мог. И ему
Теперь — погибать или сдаться.
Казалось, он должен смириться,—
Охотник живым заберег...
Но, ринувшись в пропасть, вперед,
Он стал на мгновение птицей.
И люди, у бездны на грани,
В молчанье следили за ним.
Пока он не скрылся в тумане,
По-прежнему непобедим...
А мне захотелось сегодня
Поведать вам песню о том,
Что лучше погибнуть свободным,
Чем жить, оставаясь рабом.
1952
ДРУГУ
Я забрался жить к луне поближе,
Ты — в долине... Голову склоня,
Я тебя частенько утром вижу,
Ты, поднявши голову, — меня.
Предок мой, заспорив беспричинно,
Твоего кинжалом поразил.
Прадед твой, едва лишь стал мужчиной,
Моего в отместку застрелил.
Много лет аулы среди гор
Кровью разрешали давний спор.
Ты живешь среди долин поныне.
Мой аул — почти что у луны.
Ты мне улыбаешься в долине,
Я тебе киваю с вышины.
Спорим, чья бригада победила,
Где просторней школа, ярче свет...
Если в чем помочь необходимо —
Вот тебе рука моя в ответ!
Не разнять сплоченных наших рук -
Где б ты ни был, я с тобою, друг!
1952
ПРИЗНАНИЕ
Дороги мне эти горные кряжи,
Яркое солнце, синяя высь...
Может, без них меня не было б даже;
В жизни смогу ли без них обойтись?
Но если родина мне поручает
Жить и работать в широкой степи —-
Значит, я друга в степи повстречаю,
Значит, в дорогу коня торопи!
Если мне скажет народ, что в пустыне
Нужен я больше, чем в отчем дому,—
Будут короткими сборы простые,
Скоро в пустыне друзей обниму.
Так же и ты. Моментальные сборы,
Надо так надо — отправишься в путь.
Родина скажет — поднимешься в горы;
Гость, в моем доме хозяином будь!
Руки народов сомкнулись в пожатье,
Партией нашей каждый согрет.
Светлая родина! Как передать ей
Гор величавых сердечный привет!
1952
ПАРТИЯ
Пускай природа силою своею
Сдвигает грозно кручи гор седых...
Но партия во много раз сильнее:
Она и рушит и возводит их.
Пускай природа собственною властью
Моря в тысячелетья создает...
Но партия — гораздо лучший мастер:
Проходит год — и море в берег бьет.
Вот над землей сияет солнце, грея
Просторы мира в ясный день весны...
А партия во много раз светлее:
Ее огнем сердца озарены.
Вселенная огромна... Синь сквозная,
Дорога неизведанных миров.
Она уходит вдаль, границ своих не зная.
Она — как наша к партии любовь.
Земля без солнца — мертвая планета,
Дыханье жизни — в солнечном тепле,
Нет без него ни воздуха, ни света, —
Без партии нет жизни на земле.
1952
ЗАЩИТНИКУ НАШЕЙ СТРАНЫ
Еще дымились камни Сталинграда,
И пыль еще улечься не могла,
Еще повсюду — щебень и зола,
И только-только смолкла канонада...
В тот день у Волги нас судьба свела.
Твоя рука обмотана бинтом...
Ты очень торопился в путь куда-то.
И я едва успел спросить о том,
В каком районе ранило солдата.
«Спешу, дружище, догонять войну.
Сегодня бой грохочет на Дону».
Неведомым твое осталось имя.
Ты попрощался — и исчез из глаз...
Кто твой отец? И жив ли он сейчас?
И почему знакомыми, родными
Мне показались вдруг твои черты?..
В семнадцатом году, в начале века,
В дни Октября я видел человека,
Которого напоминаешь ты.
Он Зимний в Петрограде штурмовал,
И обликом, и духом схож с тобою,
Совсем как ты, он смело воевал,
Был ранен в руку — не ушел из боя.
Как ты, спешил из лазарета снова
К друзьям, что шли сквозь грозы и пургу,
Неся с собою три могучих слова:
«Вперед!»
И «Смерть врагу!»
Не твой отец ли это был, солдат?
А может, это был твой старший брат?
Вторая встреча с ним произошла
В горах, на Черноморском побережье.
Двадцатый год. Солдат в шинели прежней,
Рука уже, как видно, зажила.
Он нежно поднял горского мальчонку
И целовал, как сына своего,
Отдав голодной матери его
Паек солдатский — ломтик хлеба тонкий.
И я спросил у воина тогда:
«Ведь это вы — я ошибусь едва ли —
С друзьями вместе Зимний штурмом брали
И ранены той ночью были?»
— «Да!»
— «И все-таки громили юнкеров?»
— «Да!»
— «Так значит, точно — вы и есть Петров!»
Он головою покачал в ответ:
«Ошиблись! У меня другое имя...»
Так сходны оба судьбами своими,
Что думаешь: различья вовсе нет.
И кажется — у этого, второго,
Шинель Петрова и усы Петрова,
Походка та же, взгляд, и та же доброта
У самых глаз в морщинках разлита.
.. .И вот на днях на улице Москвы
Рабочего я встретил пожилого.
Вгляделся — он! Я узнаю Петрова
И говорю: «Скажите, это вы —
Петров, который Зимний штурмовал
И вел людей в атаку за собою,
Был ранен в руку — не покинул боя,
В огне войны победу добывал,
Шел напрямик сквозь грозы и пургу
И повторял: «Вперед!»
И «Смерть врагу!»
Не вы ль однажды горского мальчонку
Ласкали, словно сына своего.
Отдав голодной матери его
Паек солдатский—хлеба ломтик тонкий?..
Да, это вы... Узнал по цвету глаз,
Хоть годы сильно изменили вас!»
«Я не Петров, — рабочий мне ответил. —
Но Зимний брал и на Кавказе был,
В голодный год с людьми свой хлеб делил
И, как страна, как весь родной народ,
Я говорю: «Вперед!
Всегда вперед!..»
Народной силе в мире нет преград!
Она взяла высоты счастья с боя,
Отстроила над Волгой Сталинград,
Она теперь — могущественней втрое...
Солдат страны — ты гвардии солдат,
Сын родины, отвагою богатой.
Мы строим мир. Идет за рядом ряд —
Народной силе в мире нет преград!
Мы знаем слово гордое: «Вперед!» —
И мы клянемся: Если будет надо,
Солдат вперед за коммунизм пойдет.
И смерть врагу! И никакой пощады!
Мы строим мир у мира на виду,
Несем земле обилие и радость —
И тот безусый воин-сталинградец,
И тот Петров в семнадцатом году,
И тот солдат, что хлебом стал делиться,
И тот рабочий, что живет в столице.
Ветрами боевыми опаленный,
Да славится советский наш солдат —
За наш Октябрь, за подвиг Первой Конной,
За битву под Москвой, за Сталинград.
За мой Кавказ, за Крым, за Украину,
За все освобожденные края
Любимого защитника и сына
Сегодня славит родина моя!
1952
СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ
1. ПРО СОЛНЦЕ
С неба смотрит Солнце
Миллионы лет.
Льет на землю Солнце
И тепло и свет.
Но посветит Солнце
И уходит прочь,
А живое сердце
Греет день и ночь.
Значит, сердце лучше
Солнца самого.
Никакие тучи
Не затмят его!
2. ПРО ЛУНУ
При Луне у нас в горах
Прогуляться хорошо.
Ну а как ходить впотьмах,
Если ночью дождь пошел?
Есть в колхозе новый дом,
Невелик и невысок.
Он во все концы кругом
Шлет по проволоке ток.
Если ночь у нас темна,
Не сидит народ впотьмах:
Не одна теперь Луна —
Много лун у нас в горах!
3. ДОКТОР И СТАРИК
Высока деревня наша.
Хоть мала, да высока.
Звезды ясные над нами.
А под нами — облака.
Ходит доктор по тропинкам.
Не боится он дождя.
«Эй, смотрите не болейте!» -
Говорит он, уходя.
Есть в деревне дед столетний.
Он на доктора сердит.
«Не даешь ты человеку
Расхвораться!» — говорит.
4. РОДНИК
В былое время под горой
Родник единственный бежал.
К нему народ ходил толпой —
Водил коней на водопой
По вековым ступеням скал.
И всё селение водой
Родник поил и умывал.
До родника спускаться — час,
Потом наверх взбираться — час.
И воду брать, нагнувшись, — час,
И отдыхать, вернувшись, — час...
Так йыл далек
Тот родничок,
Что под горой бежал у нас.
Но родники с недавних пор
Пошли по трубам в каждый двор:
И у Сагясы есть родник,
И у Дауда есть родник.
У деда Кана есть родник,
Да и у Баты есть родник.
И говорит нам Кан-старик,
Отпраздновавший сотый год:
«Ну и хорош у нас родник
По имени Водопровод!»
5. ДЕДУШКИН ЗАКАЗ
Сто километров горного пути
Пройдешь, чтобы до города дойти.
Легко бежит по скалам молодежь.
А в старости так быстро не дойдешь.
Идет до ближней почты старый Кан,
Снимает в будке трубку старикан
И задает всего один вопрос:
«А почему нет в лавке папирос?
«Казбека» нет, и «Беломора» нет».
И слышит он из города ответ:
«Пожалуйста, простите. Завтра днем
Мы несколько вам ящиков пришлем!»
6. ТЕЛЕСКОП
Построил школьник телескоп
(Тринадцатый мальчишке год),
И по уступам горных троп
К нему во двор спешит народ.
Соседи смотрят в вышину:
«Эх, полететь бы на Луну!
Так хорошо она видна —
Недалеко от нас Луна».
До поздней ночи о Луне
Идет беседа в тишине:
«Побыть бы там хотя бы раз,
Потом обратно — на Кавказ!»
7. НАШ ОФИЦЕР
Приехал стройный офицер
К нам с рубежей СССР.
Домой приехал отдыхать
И навестить отца и мать.
Соседям отдает он честь,
И каждый просит: «Заходи!»
И орденов не перечесть
У офицера на груди.
Ребята ходят вслед за ним,
И каждый юный пионер
Мечтает вырасти таким,
Как этот смелый офицер.
8. ЧАСЫ
И на руке и на стене
Верны часы у нас.
Они покажут вам и мне
Один и тот же час.
Едва лишь полночь настает,
Советская земля
Своих часов сверяет ход
С курантами Кремля.
Сейчас зима и тишина.
Над нами — звезды и луна,
Под нами — тучи пелена,
Густой туман ночной...
Но знаем: с нами вся страна
И мы со всей страной!
1953
ЮНЫЙ ГОД
Тепла и солнечна зима
У нас в республике Абхазской,
А там, на севере, салазки
Летят со снежного холма.
В зеленом городе Сухуми
Без шубы ходят в Новый год,
А в тех краях, где снег и лед,
Нельзя гулять в одном костюме.
Кодор — абхазская река —
Зимою плещет, как весною,
А Волга, Лена и Ока —
Под синей крышей ледяною.
Но хорошо везде у нас:
На дальнем севере и юге,
Там, где в снежки играют вьюги
И где сады ласкают глаз.
Приходит год на берег Лены,
На Каму, Дон и Енисей,
К нам на Кодор, на Терек пенный,
Приходит, бодрый, дерзновенный,
Как дети родины моей.
На внука моего похожий,
Смеясь явился юный год.
Как внук, расти он будет тоже
Со всей советской молодежью,
С тобой, великий наш народ!
28 декабря 1952 г.
ЛЕНИН С НАМИ
Как некогда на съезды приходил,
не разделенный с нами скорбной датой, —
живой Ильич пришел на съезд двадцатый,
родной, простой, каким при жизни был.
С трибуны, в зале и со всех сторон
он видел всех и всем был виден он.
Во время перерыва, на скамье,
где сели рядом, тесно плечи сблизив,
с волжанином, украинцем, киргизом
беседовал об их житье-бытье.
Нет, не виденье, не игра ума —
бессмертен духом, правдою нетленен,
на съезд двадцатый к нам явился Ленин,
всегда живой, как партия сама.
И поднимают миллионы рук
над веком нашим ленинское знамя.
Бесстрашный воин, самый лучший друг,
в сердцах людских, во всем, что есть вокруг,
он был, он есть, он вечно будет с нами!
1956
РЫБАК
Он, словно из пены рожденный,
На берег сошел опаленный.
Как парус его борода
По ветру летает, седа.
Удачлива ловля ночная,
И рыба за ним, как ручная,
Бежит, залученная в сеть,
В песке серебром заблестеть.
Глядит он на море, — и море
В его отражается взоре,
И волны, послушней собак,
Ступни твои лижут, рыбак,
Смирились, покорные силе.
А смертью давно ли грозили?
Он смело глядел ей в глаза,
Когда бушевала гроза.
Ни бурь не страшась и ни грома,
Рыбак — он ведь в море как дома...
Ты в море уходишь опять —
Позволь твою руку пожать!
1956
РЕКА
Веками вдаль она текла,
Не зная участи своей.
В разлив тащила из села
Все, что ни попадалось ей.
Могла реветь, могла рычать
И пенить вечную струю,
Но было некуда девать
Ей силу буйную свою.
Но вот обуздана она
Твоею волей, человек,
Она в тоннель устремлена —
Такого не было вовек!
В потоки света для людей
Превращена ее волна.
Смирилась с участью своей,
Как будто и не с гор она!
Тысячелетья без забот,
Без цели, буйствуя, текла,
А нынче не рычит — поет:
Работу по душе нашла!
1956
НА МОРСКОМ БЕРЕГУ
Я над утренним морем стою
И под шум его думаю думу мою:
Вот каким должен быть
Человек настоящий —
Необъятный душой, как оно,
Полный силы живой, как оно,
Как простор этот вечно шумящий,
Мчащий бурные волны в разгоне безбрежном,
Должен быть он и ласково-нежным,
Словно море летней зарей,
И таким после жизни своей
Будет в памяти жить он людской.
1956
ПАРУС
Парус в море лазурном
Уплывает под солнцем куда-то,
Чуть качаясь на тихой волне.
Скрылся вскоре
Бесследно
В сияющем море,
Будто не был он,
Будто приснился во сне.
Так иные из нас
По затишью житейских заливов
Без забот и трудов
Проплывают по воле судьбы;
И они, как тот парус,
уходят из глаз,
Исчезают навек без следа.
И не знаешь ты: жили они
Или не было их никогда.
1956
В ВОЗДУХЕ
Я запомню навек этот радостный день:
Проплывает земля подо мной.
Гудаута, Пицунда, Афон
И не Гагра ли там впереди?
Вот я вижу, на узкой полоске шоссе
Двое буйволов тянут арбу,
Но не видно — идут они, или стоят,
Или пятятся вместе с арбою назад?
И подумал я: если б такой самолет
Дали в молодости тебе!
И обидно мне, очень обидно теперь,
Что я долго сидел на арбе.
Молодые! Завидую вам, —
Жизнь свою вы прекрасною сделать вольны.
Если смладу вам крылья такие даны!
1956
Самсон Чанба
(1886—1937)
ДЕВА ГОР
Широко ракрылось взморье —
Гор могучих край чаруйный.
Им владеет Диво-Дева,
Дочь Кавказа-седовласа.
На вершине горной — гляньте!
Вот сама она белеет,
Как папирус, тот, что с Нила,
Как алмаз горит лучистый.
Нет на свете гибче стана!
А вкруг стана легкий пояс —
Из цветов сплетен он нежных,
Тех, что нет нежней на свете!
Вся одежда — розы! розы! —
Ниспадает розопадом
И струится ароматом,
И пьянеют им все дали!
Вьются косы, будто змеи.
Золотого блеска змеи,
И, на мраморные плечи
Опустившись, грезят сонно.
Все лицо трепещет смехом,
И горят глаза-алмазы.
Все в себе она окружье,
Диво-Дева Гор, вместила.
Так была с времен глубоких
На вершине — будто солнце,
А у ног — ее владенье,
Гор могучих край чаруйный.
А с высот неизмеримых
Слало небо зной-улыбку,
Слало вечный дар ей небо —
Тот, что мы зовем — Весною!
Дрема-дерево, что рядом
По лазури разметалось,
Веткой-лаской, сыпля шелест
Ей головку отеняло.
И, в груди лелея солнце,
Отраженное волною,
Серебром переливаясь,
Слало море неги вздохи.
Взор ее ловил крылатый,
Как волна целует берег
И, на отмель набегая,
Как ложится белой пеной.
И от взора не укрылся
И в долине и в ущелье
Ни одни из них — любимых
Сыновей се — абхазов!
Сладко сердце замирало:
Видит — мчатся необгонно
На конях своих в долинах...
Видит — вот они, на кручах!
II столетья протекали...
Взоры сытила любовно
Диво-Дева всем окружьем,
Сыновей отвагой гордой...
В день безоблачный, лазурный
Вдруг однажды там, где небо
С морем сходится далеко,
Легкой тучкой замутнело.
Вот — все ближе, вот — все шире,
Вот — глаза уж видят ясно:
Целым лесом мачт высоких
Поросло нежданно море.
Были это горе-гости,
Те, что по свету все рыщут,
Те, что любят торг и злато,
Те, кому вся жизнь — добыча.
Лишь завидела их Дева,
Дочь Кавказа-седовласа,
Заметались-запылали
Очи гневными огнями.
Всюду зов ее раздался,
Кликачи пошли повсюду:
Всем за родину и волю
Встать и дать отпор чужанам!
И на зов своей царицы,
Словно с гор орлы, слетались
Отовсюду дети воли:
Дать врагу отпор — готовы!
Но сломила сила силу!
И врага добыча — Дева!
И впервые две слезинки
По щекам ее скатились.
И лицо потухло — тенью
Залегла на нем неволя...
Розы! Розы — те, что рдели! —
И они потухли тоже!
А чужане по приморью
Понастроили твердыни
И сокровищ много-много
Увезли далеко в море.
И столетья протекали,
В скорбном трауре столетья,
И сменились горе-гости,
И в цепях лежала Дева...
Ей топтали грудь пятою,
И давила грозно сила,
И следы объятий страшных,
Как рубцы от ран, алели.
Но всего грознее туча,
Та, что с берега нависла,
Черной ночью оковала,
Без просвета, без надежды.
И спускались с гор абхазы,
Дети пленной Диво-Девы,
И, родную землю кинув,
В даль неведомую плыли.
Год за годом уходили...
Не светлела ночь-неволя...
Но в груди таилась искра,
И ждала — не даром Дева!
Семнадцатый год!
Октябрь Великий!
И вот —
Огневые блики,
И туча развеяна разом!
И хлынули силы-лучи —
Золотые мечи! —
И снова пред вольным абхазом,
Прорвав времена —
Она!
Белеет на горной вершине — гляньте!
И песню о нем,
О седом
Кавказе-гиганте,
О том, что свободен народ,
О мире великом поет,
И песню ту ж
Ей вторит кружь.
А с высот неизмеримых
Шлет ей небо зной-улыбку,
Шлет ей вечный дар свой небо,
Тот, что мы зовем — Весною!
Дрема-дерево, что рядом
По лазури разметалось,
Веткой-лаской, сыпля шелест,
Ей головку отеняет.
И, в груди лелея солнце,
Отраженное волною,
Серебром переливаясь,
Шлет ей море неги вздохи.
Ловит взор ее крылатый,
Как волна целует берег
И, на отмель набегая,
Пеной белою ложится.
И пе скроется от взора
И в долине и в ущелье
Ни один из них — любимых
Сыновей ее — абхазов!
Но глядит она прилежней —
И улыбка расцветает:
Где ж они теперь — чужане?
Все сроднились! Все — как братья!
Всех она лелеет лаской
И за сердце платит сердцем.
Где — свои? И где — чужие?
Тот и близок, кто ей ближе.
Все и всех в себя вмещая,
Так была с времен глубоких,
Так и будет Диво-Дева,
Дочь Кавказа-седовласа.
А с высот неизмеримых
Шлет и шлет ей зной-улыбку,
Шлет и вечный дар ей небо,
Тот, что мы зовем — Весною.
Дрема-дерево, что рядом
По лазури разметалось,
Веткой-лаской, сыпля шелест,
Ей головку отеняет.
И, в груди лелея солнце,
Отраженное волною,
Серебром переливаясь,
Шлет ей море неги вздохи.
Ловит взор ее крылатый,
Как волна целует берег
И, на отмель набегая,
Белой пеною ложится.
1923
Иуа Когониа
(1903—1928)
НАВЕЙ И МЗАУЧ
Навей и друг его Мзауч
Ровесниками были.
Ночная тьма и утра луч
Их рядом находили.
Вскормил Кодорский их уезд,
И я готов поклясться:
Дружнее не было окрест,
Чем эти два абхазца.
Своим желаньям искони
Не ведая отказа,
Скитались весело они
Ущельями Кавказа.
С зарею шли они на лов
И, не деля добычу,
Хурджаны(1) верных их ослов
Грузили редкой дичью.
Молва их славила в горах,
При них немела злоба;
И уважение и страх
Врагам внушали оба.
Но вот Навей, в родном краю
Красавицу засватав,
На свадьбу пышную свою
Созвал своих собратов.
Она была весны нежней
И нравом несравненна;
Любой бы юноша пред ней
Склонил свои колена.
На свадьбу друга приглашен,
Мзауч пленен был ею,
И завистью проникся он
К счастливому Навею.
Он ощутил впервые зной
Любовного недуга
И, овладеть стремясь женой,
Убить задумал друга.
С тех пор везде любимый взор
Сиял перед Мзаучем,
И был он завистью с тех пор
И ненавистью мучим.
-----
Однажды вечером друзья
Оставили селенье.
Мзауч с Навеем шел, тая
В груди свое решенье.
Два дня с откоса на откос
Брели они по высям,
Стреляли туров, горных коз,
Блуждали следом лисьим.
Так шли они уж третий день,
Усталые, и скоро
Вошли в таинственную тень
Задумчивого бора.
А зной - горяч, а путь - далек,
трудна в горах дорога.
Навей в тени сосны прилег,
Чтоб отдохнуть немного.
Заснул он мирно, как дитя,
Заснул без сновиденья,
А в сучьях сосен, шелестя,
Дул ветер - провиденье.
Мзауч, намеренье свое
Спеша свершить скорее,
Навел коварное ружье
На спящего Навея.
Он метко целил - под газырь
Коричневой черкески,
И, сея отзвук вдаль и вширь,
Раздался выстрел резкий.
Несчастный вздрогнул, пробужден
Предательским зарядом,
И вероломному сквозь стон
Ответил скорбным взглядом:
«Ни оскорблений, ни обид
Не наносил тебе я...
За что ж тобою я убит?
За что сразил Навея?
Кто видел, как погиб Навей?
Свидетель преступленья,
Ушам людей мой стон навей,
О ветер-провиденье!»
Так в старину в глухих горах
Свершилось злое дело:
Окаменел джигита прах
И сердце охладело.
Мзауч о нем не горевал,
Исполненный смущенья,
Он даль пугливо озирал,
Страшась людского мщенья.
Потом убитого сокрыл
Во впадине пещерной
И с местом смерти поспешил
Расстаться, лицемерный.
Придя домой на склоне дня,
Заметил он, робея,
Что нзумилась вся родня
Отсутствию Навея.
«Ты возвратился одинок?-
Услышал он с испугом. -
Где твой товарищ? Как ты мог
Расстаться с верным другом?»
Поник изменник головой,
Смущен вопросом этим,
Но, мигом справившись с собой,
Ответил он соседям:
«Два дня в горах он был со мной,
Но, поражен недугом,
Один направился домой,
Расставшись с верным другом».
И он, о спутнике своем
Притворно сожалея,
Ложь повторил перед отцом
Несчастного Навея.
Родные, выслушав рассказ
И затаив тревогу,
За ним на поиски тотчас
Отправились в дорогу.
И много дней, судьбу кляня,
По скалам и по кручам
Навея скорбная родня
Блуждала за Мзаучем.
Но вероломный, в дождь и грязь,
Их вел дорогой ложной,
И утомились, примирясь
С судьбою непреложной.
Все по домам пошли тогда
И долго горевали
О том, кто сгинул без следа
На горном перевале.
Но постепенно и молва
О мертвом замолчала,
И лишь печальная вдова
О нем не забывала.
Не знала скорбная, что муж
Истек в трущобе кровью,
И вера - солнце бедных душ -
Ласкала душу вдовью.
-----
В семье убитого злодей
Издавна был любимым.
И через год, лукав, как змей,
Сказал он побратимам:
«Жалел всегда и буду впредь
Жалеть о верном друге,
Но ведь не вечно же скорбеть
И ждать его супруге.
Хоть эти дерзкие слова
Мне тяжки, словно камни,
Навея славная вдова
Уже давно мила мне.
Ее во сне и наяву
Я вижу пред собою;
Хочу прекрасную вдову
Назвать своей женою».
Глубоко братья и отец
Задумались вначале,
Но согласились под конец
И в голос отвечали:
«Хоть до сих пор ее мечты
Полны одним Навеем,
Супруга лучшего, чем ты,
Найти ей не сумеем».
Ответ отрадный! За него
Мог жизнь отдать бы,
И завершили сватовство
Огни веселой свадьбы.
Давно ль содеян тяжкий грех?
У места ли веселье?
Увы! Сумев умаслить всех,
Он справил новоселье.
И тень загубленного в дрожь
Не кинула злодея,
И повторял он часто ложь
Родителям Навея.
-----
Шесть лет, как миг, прошли с тех пор.
У них уж были дети,
И о погибшем в щелях гор
Забыли все на свете.
С семьей в довольстве жил Мзауч
И презирал заботу.
Как прежде, ловок и могуч,
Ходил он на охоту.
Он бил и туров и козуль,
Любил в горах ночевки,
И серны падали от пуль
Лихой его кремневки.
Но как-то раз, не видя туч,
Не чуя близкой кары,
В своем саду прилег Мзауч
В тени большой чинары.
Его жена, его душа,
Присела на ступени;
В саду же, листьями шурша,
Дул ветер-провиденье.
Под колыхание ветвей
От ветра-чародея
Он вспомнил, что сказал Навей,
И вспомнил смерть Навея.
Он все сумел у друга взять!
Преграды нет желаньям!
И смеха он не смог сдержать,
Глумясь над предсказаньем.
И смехом тем поражена,
Вняв вышнему совету,
Решила выведать жена
у мужа тайну эту.
Она припомнила в тот миг
Исчезнувшего мужа,
Но затаилась, дум Своих
Ничем не обнаружа.
И с видом ласковым жена
К супругу приступила,
И смех растолковать она
Мзауча попросила.
Сперва отнекивался он,
Но время все ведь смыло!
И, приставаньем утомлен,
Открыл он все, что было:
Как он товарища убил,
Когда блуждали вместе,
Как ветру-вестнику вручил
Навей свое Возмездье,
Как скрыла труп пещеры тьма.
Супруга все узнала,
И, ярость затаив, сама
Она захохотала.
«К чему, молчание храня,
Таил свое признанье?
Тому, что сделал для меня,
Не надо оправданья!"
Он задремал, спокоен вновь...
Она же, в изголовьи
Оружье взяв, Навея кровь
Омыть решила кровью.
Нацеля в мужа пистолет,
Она курок спустила,
Навея мертвого завет
Вдова осуществила.
И словно вздох Навея, знак
Свершившегося мщенья,
Твой вопль пронзил осенний мрак,
О ветер-провиденье!
Народ тогда ж из уст ее
Узнал о злодеяньи
И о преступнике, свое
Понесшем наказанье.
Лишь уступила свету мгла,
Потупив гневно взоры,
Она старейшин повела
В таинственные горы.
И без труда они нашли
Загубленного кости
И прах с почетом погребли
На дедовском погосте.
Слез было много пролито
В селеньи о могучем,
Но из сородичей никто
Не плакал над Мзаучем.
Так настигает в мире всех
Твое святое мщенье,
Так ты казнишь кровавый грех,
О ветер-провиденье!
1924
--------------
1 Хурджан (хурджин) - переметная сума, обычно из ковровой ткани.
ЗАСХАН АЧБА И СЫНОВЬЯ БЕСЛАНА ЖАНАА
1
Некогда жил в Шапсыге
Засхан — большой властелин.
Над землями, над народом
Господствовал он один.
Кто с ним поспорит — он тотчас
В рабство продаст того
Или голову снимет.
Все боялись его.
Не выделялся он видом,
Телосложеньем своим.
Все же самое лучшее
Никому не встречаться с ним.
Был он низкого роста,
И худощав, и хром.
Обшитая золотом шапка
Вечно была на нем.
И жили в селе в ту пору —
Всех смелей и сильней —
Восемь Жанаа Беслана
Мужественных сыновей.
2
Не полюбились Засхану
Жанаа Беслана сыны.
И порешил властитель:
«Они погибнуть должны.
Только узнать бы надо,
Есть ли у них родня».
Чтобы узнать про это,
Засхан вскочил на коня.
К Бзыби-реке помчался
Засхан во весь опор.
С Хабыр-ипа Кацом(1)
Такой повел разговор:
«Про сыновей Беслана
Что ты расскажешь мне?
Все, что знаешь, поведай
Ты об их родне.
Их друзья на Бзыби
Не проживают ли здесь?
Сколько у них знакомых
В этом краю есть?»
Вот что Засхан промолвил,
В душе затаивший тьму.
И отвечал на это
Хабыр-ипа Кац ему:
«Здесь на реке на Бзыби
Нет ни родных, ни друзей
У Жанаа Беслана
Восьмерых сыновей.
К Гульрипш-ппа Саламбаку
На берег скачи Гумисты
И Саламбаку тот же
Задай вопрос ты».
Был Саламбак в ту пору
Знатен и полон сил.
И как боец отважный
Всем он известен был.
3
Засхан со своими друзьями
Двинулся дальше в путь.
Торопятся к Саламбаку,
Нигде не хотят отдохнуть.
«Эй, Саламбак, гоню я
С берега Бзыби коня.
Я приустал немного,
Дело есть у меня.
Только тебя прошу я
Дело в тайне беречь.
О сыновьях Жанаа
С тобой поведу я речь.
Вечно они стремятся
Грабить, разбойничать, красть,
Чтить меня не желают,
Им смешна моя власть.
Есть ли у них тут родич,
Кто бы вступился за них,
Ежели разорю я
Этих врагов моих?»
Многих земель властитель,
Гульрипш-ипа Саламбак
Выслушал речь такую
И отвечал так:
«Хоть проищи весь месяц,
Знаю наверно я,
Близких тут не имеют
Беслана сыновья.
Ты поспеши в Абжуа,
Там ты расспросишь, друг,
Есть ли родня у братьев,
Знает Дзяпш-ипа Кашлук».
4
Снова Засхан в дороге,
Гонит опять коней
И добрался в Абжуа
Он через много дней.
Кашлука застает он.
С ним он наедине.
Все рассказал; и понял
Гостя хозяин вполне.
Гостю сказал: «У братьев
Тут близких нет никого».
Тихо Засхан промолвил,
Выслушав слово его:
«Братья одни в Абхазии.
Дальше в путь поспешу.
На Северном на Кавказе я
О том же порасспрошу.
А тебе обещаю,
Коль ты мне поможешь сам,
Разорю я врагов нежданно
И тебе их за помощь отдам.
На фелуке плыви с друзьями
Ко мне в назначенный час,
С Гульрииш-ипа Саламбаком,
Он тоже поддержит нас.
Возьми оружье, припасы,
Ведь наши враги сильны,
Но все же справимся с ними
Мы без большой войны.
К берегу приставайте,
Когда наступит пора.
Вас поджидать я буду
С полуночи до утра».
5
Дзяпш опасность чуял,
Но решиться не мог на отказ.
Засхан от него поехал
На Северный на Кавказ.
Через долины и скалы
В дальний забрался край,
Достигнул он Карачая,
Спустился он в Карачай.
Там расспрашивал многих,
Многие тратя дни.
У сыновей Беслана
Не было там родни.
Сил не шадя, добрался
И до Сванетии он,
Целых шесть суток ездил,
Хоть очень был утомлен.
6
Месяц прошел. Вернулся
Засхан домой наконец.
Срок набега назначен.
К абрекам послан гонец.
Дзяпш-ипа Кашлук
И Саламбак скорей
Взяли оружье и пули,
Собрали в поход друзей,
Все на фелуку сели,
Пустились в трудный путь,
Веслами волны рубят.
Ветер им дует в грудь.
Вовремя подоспели.
Ленты зари горят.
На берегу в ожиданье —
Засхан и его отряд.
Вместе сошлись абреки,
Двинулись к братьям в дом.
Загрохотал внезапно
Ружей смертельный гром.
Троих уложили братьев
Сразу, а пятерых
В плен живыми взяли,
Руки связали их.
В плен двух сестер забрали,
Скот увели со двора.
И подожгли строенья,
Не пожалев добра.
Прочь ушли. И услышал
Их голоса тогда
Абатаа Батакуа, —
Пас он в лесу стада.
Был он роднею братьям.
Кровь разъярилась в нем.
Опередил абреков
Он сокращенным путем.
Крикнул он на абреков,
Спрятавшись между скал.
Будто ружейный выстрел,
Голос его прозвучал.
Пулю послал в злодеев.
Те же на одного
Тоже подняли ружья,
Чтобы убить его.
Вспыхнула перестрелка,
Яростный бой закипел.
Многих убил Батакуа,
Сам же остался цел.
Пленников троих отбил он.
Храбро стрелял пастух.
Двух братьев враги угнали,
Также и девушек двух.
И ускользнул от абреков
Батакуа невредим.
Имя его и прозвище
Будут памятны им.
Первый Засхан уходит,
Все за ним по пятам,
Берега достигают,
Остановились там.
Пленников — на фелуку,
Всю добычу свою
Вносят потом туда же
И всех, кто погиб в бою.
И отплывают быстро
В море с чужим добром.
Пленницы-сестры плачут,
Словно над мертвецом.
Вся залилась слезами,
Злобный кляня обман,
Так причитала в горе
Старшая Казырхан:
«Восемь имея братьев,
Мы не боялись бед.
Братья в плену, троих же
Больше на свете нет.
Знал весь народ героев,
Славил их имена,
Смерть не страшна была им,
Но тяжела война.
Мы натрудили пальцы,
Им вышивая каштат(2).
Но не один от плена
Не защитил нас брат».
Старшая так рыдала.
Младшая, вторя ей,
Плакала, причитала,
Жалуясь все сильней:
«Мы тебя не видали,
Не вышивали каштат
Тебе, пастух Батакуа,
Кто нас защищал, как брат.
Порох твой надежней,
Пуля твоя верней,
Ружье твое бьет метче,
Чем у других людей.
Голос твой могучий
Среди всех слышен один,
Храбрее всех ты, Батакуа,
Гор неприступных сын.
А ты, хромоногая шашка,
Засхан, разоритель, зверь,
В папоротнике нашем,
Засхан, копайся теперь».
Так причитали сестры
Обе наперебой,
Связанные, голосили,
Одна вторя другой.
Плыли в морские дали.
Засхан Ачба был рад,
Что, разорив Жанаа,
К дому плывет назад.
Он, покоривши братьев,
Род их совсем пресек.
Братья рабами стали,
Пленниками навек.
Но ненавидим всеми
Жил Засхан. И родным
Страшно и ненавистно
Было встречаться с ним.
Грабя и разоряя,
Он проводил года
И порешил в гордыне,
Что не умрет никогда.
Но пролетело время,
Час, наконец, пробил.
Старость пришла. Преступник
Вовсе лишился сил.
И на последнем ложе,
Тяжким недугом сражен,
Вытянулся и больше
Не просыпался он.
И проклял навеки народ
Имя Засхана и род.
-----------
1 Ипа — сын.
2 Каштат — охотничий мешок, род патронташа.
1924
ХМЫЧ-ОХОТНИК
Порешил однажды храбрый Хмыч
Покорить с товарищами скалы,
Поднебесной высоты достичь,
Тура сбить — во что бы то ни стало.
Добрым солнцем летний день богат.
Нет ни тучки в небе бирюзовом.
Тихо все.
И только водопад
Сотрясает горы мощным ревом.
Долог путь охотников и крут.
Неуступчивы и голы горы.
Глушь, безлюдье.
Но они идут,
За вожатым поспешая споро.
Алабаша(1) острая верна.
Обувь из дубленой шкуры бычьей.
Выложена мхом внутри она,
Чтоб не замерзали ноги Хмыча.
Как и Хмыч, друзья нагружены
Полными мацони бурдюками.
Крепки алабаши из сосны —
Никакой их не затупит камень.
Взяли пищи вдосталь, про запас,
Порохом набив пороховницы...
Шли охотники не первый час
И присели малость подкрепиться.
Здесь ни мул, ни лошадь не пройдет,
Так отвесны дикие отроги...
Вновь носки обращены вперед.
День-деньской товарищи в дороге.
Вот напасть — ни птицы, ни зверья!
А подъем труднее с каждым шагом.
Поотстали позади друзья,
Поостыла в их сердцах отвага.
Солнце накренилось уж вдали,
И зашевелился ветер свежий.
Озираючись, они брели
И шутили на пути все реже.
Хмыч их далеко опередил.
Наконец, вожатый обернулся.
Понял он, что выбились из сил.
Понял, что сробели...
Усмехнулся.
И спустился он к своим друзьям,
Вывел их на ровное межгорье.
Сам наверх опять пошел, упрям,
С крутизной утесов черных споря.
Без тропы карабкался один,
Подымался по уступам ловко.
Очутившись средь пустых вершин,
Из чехла достал свою винтовку.
Лег у водопада Хмыч-смельчак,
Метким взором всю округу меря...
Долго-долго выжидал он так,
Будто бы таился он от зверя.
Вдруг охотник туров увидал
В предвечернем призрачном тумане.
Сжал кремневку, но стрелять не стал:
Велико до цели расстоянье.
На макушке дальнего хребта
Туры круторогие резвились.
Неприступна эта высота,
Путь к подножью каменист, извилист.
Но у Хмыча правило свое:
Коль задумал — так исполнить надо!
Зарядил бесшумно он ружье
И пошел тишком вдоль водопада.
Путь до цели — повторю — далек,
И ходок устал неимоверно,
Взмок от пота жаркого стрелок,
Пробираясь за хребтом, как серна.
Хмыч шагал вперед, напорист, смел,
Обо всем забыл добычи ради.
За гранитной глыбой он присел,
Поудобнее ружье приладя.
И застыл, спокоен, недвижим.
А минуты шли — одна, другая...
Громоздились горы перед ним,
Грозными изломами пугая.
Пропастей зияющих оскал,
Чёла круч, насупленные хмуро...
Не заметив Хмыча между скал,
Прыгая, рогами бились туры.
Пристально прицелился стрелок.
Пальцы на курке окаменели.
Не спеша спустил тугой курок —
Грохнулся вожак-силач в ущелье.
Грохот выстрела еще не стих —
Туры к краю бросились без дрожи.
Сгинул в бездне предводитель их.
Им хотелось прыгнуть следом тоже.
Хмыч кремневку перезарядил
И, орлиный глаз остро прищуря,
Два заряда он подряд всадил
В самую середку стаи турьей.
Два отменных в пропасть сорвались.
Хмыч-охотнпк в них глазами впился.
Тур один упал глубоко вниз,
А другой за выступ зацепился.
Остальные разом — кто куда,
Будто бы стряхнув оцепененье,
Не оставя даже и следа,
Осыпая гулкие каменья.
Что ж, ружье не подвело опять
Ходока настойчивого Хмыча!
Но задача:
Надо тура снять —
Ведь не пропадать такой добыче.
Подступиться к зверю нелегко:
Нет тропы,
Скала почти отвесна.
А внизу, глубоко — озерко,
Синяя, сияющая бездна.
На уступе распластался тур.
Под закатом озеро блестело.
Хмыч задумался, суров и хмур...
Вверх решил идти охотник смелый.
Незнаком был удалому страх,
Оставлять добычу было жалко.
Пядь за пядью в гору на носках
Лез упрямец, опершись на палку.
Выше, выше...
Вот он, наконец:
Кровыо подтекла большая туша.
Мускулистый, молодой самец...
Обнажил охотник нож пастуший,
Зверя славного освежевал,
Мясо завернул в его же шкуру,
Крепкой бечевой перевязал,
На плечо взвалил красавца тура.
Осторожно он полез назад,
Глядя вниз,
Отвагу набирая.
Травы пересохшие скользят,
Обрывается тропа крутая!
Щебень осыпался из-под ног,
И спускаться было все труднее,
И заколебался Хмыч-ходок,
Посмотрел вокруг себя, бледнея.
Впереди и сзади — все одно,
Путь все каменистей, безысходней.
Понял, что ему не суждено
Возвратиться к землякам сегодня.
Но карабкался упорно он,
Шаг за шагом, сила есть покуда...
Под ногою оборвался склон,
Хмыча сбила с ног каменьев груда.
Слова он промолвить не успел...
Прокатился тяжкий гром обвала.
Головою в пропасть Хмыч летел,
А ружье в кустарнике застряло.
Пощадило озеро стрелка,
На мгновенье вытолкнув наружу.
Но ослабла сильная рука,
Тело налилось могильной стужей...
Выстрелы заслышали друзья,
Воодушевясь, полезли снова.
Озираясь, по камням скользя,
Добрались до озерка глухого.
Вид окрестных скал угрюм и дик.
Было тихо, будто бы в пустыне.
Хмыча-предводителя башлык
Плавал по воде прозрачно синей.
У подножья этих мертвых глыб
Поняли они в одно мгновенье,
Что вожак отважный их погиб.
Дрогнули сердца их и колени.
И, свою усталость поборов,
Кинулись искать повсюду тело...
Хмыч не видел их, не слышал слов.
Озеро навек им завладело.
Сообщили родичам друзья.
Переполошилась вся округа.
В голос плакала его семья,
Поразила близких гибель друга.
Все, кто мог, покинули дома.
В горы двинулись в большой печали.
И дорога их была пряма:
К озеру понурясь шли сельчане.
Шли по следу Хмыча-ходока
Женщины, детишки и мужчины,
И вела любовь их и тоска,
И дорога не казалась длинной.
Шли, чтобы взглянуть на озерко,
Где сокрыт бесстрашный их добытчик.
Звали, плакали — но глубоко,
Глубоко лежал любимый Хмыч их.
Трое суток оставались там.
Рвали волосы родные, воя...
Он не отзывался землякам,
Погребенный синею волною.
Он страданий выразить не мог.
Он ушел, ушел от них до срока...
Он ходил далёко, Хмыч-ходок,
Он взбирался высоко-высоко.
Туров приносил и диких коз
Он в свое родимое селенье.
Был неутомим в жару, в мороз,
Были крепки сердце и колени.
Отдыхом желанным был поход,
Радостью ему была охота.
Неужели сна он не стряхнет?
Неужели спать ему охота?
Он лежит, утесами храним,
Он не видит ни зверья, ни птпцы.
Бездна синяя стоит над ним,
Бездна неба в глубь ее глядится.
---------------
1 Алабаша — палка с острым металлическим наконечником.
1924
* * *
Темною ночь была.
В округе — ни огонька.
Небо окутала мгла.
Лишь север светлел слегка.
Ветер крыльями бил
В окна сонных лачуг,
Небо снегом слепил,
Выл, разъярившись вдруг.
Скоро смолкла пурга.
Очистился небосвод.
Ярко сверкали снега.
Сковал растения лед.
Камнем стала земля,
Блистали снежинки звезд;
Писем горы беля,
Потрескивал сухо мороз.
Зимняя ночь тиха.
Не слышно даже собак.
Редкий вскрик петуха
Вторгался в беззвучный мрак.
Зимняя ночь велика,
От снега белым-бела...
Ветер гнал облака.
Земля рассвета ждала.
1924
МОЯ ДОРОГА
Все дальше от знакомого порога
Ведет меня, зовет меня дорога.
Мне все ее тревоги по плечу.
Сворачивать с дороги не хочу.
Она меня берет, не извиняясь,
Ведет вперед, все время изменяясь,
Она бывает легче и трудней, —
Но думаю, что не ошибся в ней.
Пусть ветер налетит, в лицо мне дуя,
А все равно с дороги не сойду я —
Ну как своим товарищам скажу,
Что я с дороги избранной схожу!
Ведь я друзой имею настоящих,
За правду неподкупную стоящих.
Мне с этими друзьями — по пути,
И значит — мне с дороги не сойти...
Мой труд лишь полной требует отдачи.
Сопутствуют удачам неудачи.
Лишь стих, что нас волнует, — сердцу мил,
А что меня волнует? Целый мир!
Итак, мы прочно связаны отныне.
Не брошу я тебя на половине.
Лишь чувствам сокровенным отдаю
Я книгу откровенную мою.
Писать о самом главном не устану,
И правду говорить не перестану.
Мне все тревоги жизни — по плечу.
Сворачивать с дороги не хочу!
1924
* * *
Солнце село за домики,
Ночь вползла в мезонин.
Месяц выглянул тоненький,
Вышли звезды за ним.
Ветки свесились хрупкие
Над водой голубой.
Звезды падали крупные
С неба вниз головой.
Плыл туман над ущельями
Отдаленной гряды,
И ни птичьего щебета,
И ни всплеска воды...
Я измаялся начисто,
Я уснуть все не мог.
И рассвет обозначился,
Словно синий дымок.
Все в нем строится наново,
Создавая зарю.
Глядя пристально на небо,
Я шепчу-говорю:
— Ах ты, ночь-раскрасавица,
Ты уйдешь — не беда!
Будет время — расстанемся
Мы с тобой навсегда.
1924
АБXА3ИЯ
Черное, как ворон, покрывало
Тщательно черты твои скрывало.
На тебя ложилась тень косая —
Тучи шли, дождями нависая.
Где-то людям солнце раздавали —
До тебя лучи не доставали:
Черное глухое покрывало
От дневного света укрывало.
Ветер прилетал к тебе украдкой,
Обращался ветер с речью краткой:
— Радость одарит тебя дарами —
Этот день уже не за горами!..
Говорил он правду, ветер вещий.
Становился крепче он и резче.
Как подул он, бурю вызывая,—
Разлетелась туча грозовая.
Черное сорвал он покрывало —
Будто бы его и не бывало,
И хребты, черневшие ночами,
Вспыхнули под вешними лучами.
Радуйся, земля, соседству с ветром,
Колосись под этим небом светлым,
Расцветай травинкою любою —
Нынче дело только за тобою!
1924
* * *
Время движется. Я мальчик. Время движется.
Как-то сразу дни нахлынут — и растают.
Закрывается раскрашенная книжица,
И мужчины из мальчишек вырастают.
Время, время, ты куда несешься бешено —
Так и падают секунды, часто-часто,
Поторапливаешь конного и пешего,
У меня крадешь минуты ежечасно.
Ты бежишь себе неведомыми тропками,
Оставляя нам зарубки и пометки.
Придержи, прошу, часы свои торопкие,
Сделай милость превеликую — помедли!
1924
ДОБРЫЕ ПЕСНИ
Гора была круто поката,
Травой и цветами богата.
Смотрел я с высокой вершины
На красное пламя заката.
Там солнце садилось вдали
У самого края земли.
Заря уподобилась лугу,
Где алые маки цвели.
А дальние горы блистали
Оттенками розы и стали.
Тяжелые серые камни
Зеленой травой обрастали.
Махал я рукой косарю,
Шагавшему прямо в зарю —
Мол, все эти горы и долы
Тебе, земледелец, дарю!
И птицы внезапно запели,
Подобные горной капелле,
Подобные гулу дождинок
И звону весенней капели.
«Ах, полночь,— я думал,— приди,
Певцов озорных укроти,
Не то мое бедное сердце
Сейчас разорвется в груди!»
Но милые птицы кричали —
Их бережно ветви качали,
И в пепье не слышалось грусти,
За душу берущей печали.
Я долго сидел без огня.
А птицы летали, звеня.
Их старые добрые песни
В горах задержали меня.
1924
МАXАДЖИР(1)
Нет, не от богатства, не от жиру
(От богатства не клянут судьбину)
Довелось бедняге махаджиру
В Турцию уехать, на чужбину.
Сызмальства не балован судьбою,
Верою влеком неукротимой,
Прихватил сокровище с собою —
Горсточку земли своей родимой...
Стала седина уже заметной —
Что-то счастье в руки не дается.
С маленькою горсточкой заветной
Старый махаджир не расстается.
Горный кряж граница огибает.
Пропусти на родину, граница!
Человек в неволе погибает,
Только эта горсточка хранится.
-----------
Махаджир — переселенец.
1924
СПЛЕТНИК
От сплетни он счастливей и богаче.
Он с нею — как на даче, не иначе.
Без своего дурного ремесла
Он все равно что лодка без весла.
Аж расцветет, обрадованный сплетней,
Последней, или хоть десятилетней.
Хоть старенькая сплетня, хоть одна —
В его хозяйстве всякая годна.
Но если долго нету новых сплетен,
Худеет он и делается бледен.
И даже удивляется народ:
На сплетни, видно, нынче недород!
А чуть в нее язык свой помакает —
От всех болезней сразу помогает.
Вольно ж ему дурачить молодежь,
А стариков едва ли проведешь!
Нигде, я знаю, сплетника не любят.
Порой, бывает, сплетника налупят.
Лупите его, братцы, что есть сил,
Чтоб сплетни по земле не разносил!
1924
НЕ ГОВОРИ МНЕ ПРО НЕГО...
Не многих, в сущности, любя,
Хорош он только для себя.
Скажи-ка, это в жизни не мешает?
Он младших презирает всех,
У старших — вызывает смех,
Как видно, смех его не унижает!
Прослыть желая храбрецом,
С бесстрашным ходит он лицом.
Не знаешь ли, кого он тем обманет?
Привык соседей он хулить
И одного себя хвалить,
Но лучше он от этого не станет!
Быть может, гадок сильно мне,
Иному сладок он вполне,—
Могли бы вы в обратном поручиться?
Он думает — земля под ним
Лишь им и держится одним,
Несчастью без него бы не случиться!
Не в силах с ним прожить и дня
Его ближайшая родня,—
Тебя подобный факт не поражает?
Но хватит! Больше ничего
Не говори мне про него,
Ты знаешь, как меня он раздражает!
1924
* * *
Сижу в потемках. Думаю. Скучаю.
Опять не стану зажигать огня...
Тревожно временами замечаю
Людей, не понимающих меня.
Я напряженно вглядываюсь в лица,
И беспокойно делается вдруг —
Как будто разучился веселиться
И ничего не нравится вокруг.
Я сам себе сказать хочу с укором:
Так вот ты, понимаешь ли, каков —
Страдаешь от иголочных уколов,
Печалишься от сущих пустяков!
А время, дни с ночами чередуя,
Неумолимо движется вперед.
Вот так, в раздумьях, время проведу я
Меня оно само и проведет!
Иной больной, страдающий от жажды,
С матраса не встает уж сколько лет,
А время все идет, и он однажды
Уйдет туда, где и матрасов нет...
О, как сумею объясниться с вами!
Не подчинясь ни дням и ни годам,
Какими задушевными словами
Все что на сердце — людям передам!
1925
ООР, ООР, ПРОКЛЯТЫЕ!
Помню юности пастушьей
Пролетевшие года...
Не чужак ты мне.
Послушай:
Пас я буйволов тогда.
Я на Лому, Гарагана(1)
Поднимал, ругаясь, плеть —
Про Ханифа и Беслана(2)
Порывалось сердце петь.
Летнею жарой сморенный,
Скот за изгородь загнав,
Падал я вблизи загона
На зеленый войлок трав.
И рука писала то, что
Диктовало сердце ей...
Буйволы бежали тотчас
На простор чужих полей...
Приходил в себя от крика,
Обжигавшего, как спирт —
То орал сосед наш, Дзикур:
— Ишь, паршивец!
Снова спит!
Дрыхнет, дьявол!
А скотина
Все на свете сожрала! —
К буйволам лечу с дубиной,
Колошмачу их со зла.
— Не видать мне урожая! —
Дзикур яростно ревет.
Я в душе своей мечтаю,
Чтоб сожрали волки скот.
День и ночь жуют, жадюги.
Что попало, тащат в рот.
Топчут все поля в округе,
А травы — невпроворот!
— Оорей! — ору упрямым.
А они идут, идут,
А они — к посевам прямо,
И жуют, жуют, жуют.
Точно поклялись кому-то
Погубить кругом поля.
Прут они ордою лютой,
Топоча,
Мыча,
Пыля!
Я кричу, изнемогая:
— Оор, проклятые! Оор! —
Ничего не помогает...
Дзикур руки ввысь простер:
— Не видать нам урожая!
Затоптали весь посев! —
Чуть не плача, я желаю,
Чтоб сожрали волки всех.
-----------
1 Лома, Гараган — клички буйволов.
2 Хяниф, Беслан — имена героев автора.
1925
ВЕЧЕРОМ
В сон погружается улица.
Тихо во мраке иду...
Скорбно домишко сутулится,
Вслушиваясь в темноту.
Я подошел, любопытствуя,
Девичий плач уловив...
Брат ее умер единственный.
Был он и добр и красив.
Девушка плакала в горнице,
Волосы распустив,
Взглядом ища его горестно,
Будто надеясь, что жив,
Будто ждала, что появится
Юноша возле окна,
Скажет сестрице-красавице,
Чтоб не томилась она.
Как он любил ее, баловал,
Пел и смеялся он с ней...
Нет его больше, удалого,
Нету его меж людей.
Нет его больше, злосчастного.
В черной могиле затих.
Смотрит с портрета он ласково,
Смотрит на близких, родных.
Плачет сестра безутешная,
Бледная, будто бы снег.
Тьма поглотила кромешная
Милого брата навек.
Спрятали доски тесовые
Брата ее поутру.
Он не промолвит ни слова ей,
Он не увидит сестру.
1925
ОХОТНИК
Пора! С мачхуала(1) быстро
Снял я чехол — и пошел.
Неломкий сжимая посох,
Кинул я радостно дол.
В каштат насыпал пороху,
Свой покидая ночлег,
И вижу: черны провалы,
Вечный раскинулся снег.
Глубоко внизу — долина,
Нету в низине огня.
А в далях вершины встали,
Светом встречая меня.
Гремя, с ледников свергаясь,
Бурный стремится Кодор.
И роют и крутят камни
Волны, стремясь на простор.
Еще далеко сверкала
Гранью алмазной скала.
К скале я свой путь направил...
Миг — и надвинулась мгла.
Хоть солнце за тучу скрылось,
Все ж я вершины достиг.
Но мгла распласталась шире:
Скалы, обрывы, родник —
Все было во мгле тумана.
День уж не день был, а ночь.
И молнии били в скалы...
Вихрей нельзя превозмочь...
Куда мне идти — не знаю.
Где же тропинка моя?
И ниц на земле простершись,
В бурку закутался я.
Все это мне не впервые.
Вихри в напевы слились.
И все миновало... Вихри
С посвистом вскинулись ввысь,
Сверкнули под солнцем скалы.
Встал я, — и светел был день.
На горные склоны глянув,
Дичи я высмотрел тень.
Уставя ружье на посох,
Пальцем я дернул курок,—
И в то же мгновенье понял:
Будет от выстрела прок!
------------
1 Мачхуал — абхазское ружье.
1925
* * *
Леса сверкают свежими листами,
Земля расшита пестрыми цветами.
Обильный урожай снимать пора,
Пылят дороги, почва не сыра.
Глубоким сном я спал и встал, готовый
Работой бодрой день наполнить новый,
Ачбыгу(1) взял, пошел косить скорей,
Чтоб, соревнуясь, обогнать друзей.
Повсюду звоны слышались ачбыги.
Паслись стада. Неслися песни, крики.
Веселый и не знающий невзгод
Жизнь прославлял счастливую народ.
Где царь? Где рабство? Где те богатеи,
Все, кто сидел у бедняков на шее?
Они в земле. Их отошли года,
Их бездна поглотила навсегда.
Народ, иди же неустанным шагом
С ачбыгой, молотом и красным флагом.
Пусть помнят те, кто угрожает нам:
«Мы скосим их! Пощады нет врагам».
------------
1 Ачбыга — род косы.
1925
Мушни Хашба
(Родился в 1903 году)
ЗЯТЬ ТВОЕЙ МАТЕРИ
Ты слышишь тпхий разговор?
Смоются девушки лукаво.
Въезжает всадник к вам во двор,
На скакуне гарцуя браво.
В седле сидит он молодцом,
Его движенья быстры, ловки.
Он не ударит в грязь лицом
Ни в битве, ни на джигитовке.
Черкеска черная на нем,
Башлык, сапожки из сафьяна.
Глаза его горят огнем,
Он худощав и строен станом.
Красавец этот молодой
Приехал, верно, за тобой.
В краю у нас отыщешь мало
Прекраснее богатырей.
Его ты сразу не узнала?
А он — зять матери твоей...
Ты ждешь подробного рассказа
О зяте матери твоей?
Изволь, скажу тебе я сразу:
Он самый жалкий из людей.
Его черкеска вся в лохмотьях,
Тряпичный пояс носит он.
На джигитовке, на работе —
Везде беднягу валит сон.
Забитый, робкий и покорный,
Верхом на лошади хромой
Тропинкой узенькою горной
Плетется он к себе домой.
Фасоль он ест за миской миску
В гостях, не видя ничего.
Тот, кто к нему садится близко,
Стыдится голода его.
Он голоден. Ему нет дела
До разговоров, до гостей.
Его нужда совсем заела...
Таков зять матери твоей.
1919
ЗИМА
Солнце зашло.
Белеет дорога.
Зимы помело
Шуршит у порога.
Ненастные дни,
Безлунные ночи...
На небо взгляни —
Разорвано в клочья;
Летят облака,
Вершины в тумане.
Тоска, тоска,
Покой и молчанье.
Стоят холода.
Все мертво и бело.
Листва облетела,
Замерзла вода.
Солнце зашло.
Белеет дорога.
Зимы помело
Шуршит у порога.
1920
* * *
Друг мой, вставай — над седыми горами светает.
Плотный туман над ущельями горными тает.
Он над Абхазией нашей едва поредел —
Здесь еще бездна горячих предвидится дел.
Надо сегодня, друзья, приниматься за дело,
Чтобы и нас это солнце лучами задело,
Чтобы гудела земля под ногами у нас
В тот недалекий, уже наступающий час.
Сумрак шатается — он ужо держится еле.
Над перевалом, гляди, облака заалели.
Выйди, товарищ, в молчанье минуту постой
Под голубеющей утренней этой звездой.
Слышишь, Абхазия, звонкие вешние воды?
Близится, близится светлое утро свободы.
Ждет лучезарное солнце тебя впереди:
Видишь, светает — навстречу ему выходи!
1920
* * *
На лошади синей по синему полю скачу.
Торопится лошадь — попробуй ее осади.
Прощай, мой Сухуми! Тебя покидать не хочу —
Попутные ветры гудят у меня позади.
У окон любимой с особым я шиком свищу,
Условным сигналом любимую в поле маня.
Своими глазами глаза ее жадно ищу —
Она же своими совсем не глядит на меня.
Эй, слезы! Ну, как вам не совестно литься дождем!
Туманами застить несчастному парню глаза!
Эй, сердце, спокойнее! Сердце, давай подождем —
Становится легче, когда пронесется гроза.
У нас еще, сердце, в запасе с тобою года.
На том, полагаю, не кончится наш разговор.
Позднее к нему мы вернемся — наверно, тогда
Наш строгий судья пересмотрит еще приговор!
1928
* * *
Ну-ка, песни, сердечную просьбу примите!
Барабаны мои, веселее гремите!
Зазвените, друзья, догоните ее —
Загубившую бедное сердце мое!
Эй, любимая! Звезды, что небо пронзили,
Свой поклон передать тебе очень просили.
Низко кланялся месяц тебе молодой
И сверкающий солнечный луч золотой.
Если хочешь — сегодня же, в час полуденный
Дам венок, из луча золотого сплетенный.
Я для этого к солнцу пораньше взлечу
И лучей подходящих домой прихвачу.
Из небесного синего шелка в горошек
Для тебя расстелю голубую дорожку.
Ты ступай и не бойся попортить звезду —
Я пойду и другую такую найду.
А потом, не надеясь еще на удачу,
Я тебе подарю свое сердце в придачу.
Видишь, вот я бегу, отряхая росу —
На подушечке бархатной сердце несу!
1928
Владимир Агрба
(1909—1937)
МЫ ВСЕСИЛЬНЫ!
Мы идем, мы идем все вперед и вперед,
Путь себе озаряя в тумане.
Тот, кто слаб, кто боится трудов и невзгод,
От бесстрашного войска отстанет.
Мы утесы взорвем, мы расплавим в котлах
Исполинские груды каменьев.
Победим мы усталость, покорность и страх,
Море бурное вечности вспенив.
Да, мы знаем нужду, да, росли мы во мгле.
Закалило нас жаркое пламя!
Так вернем плодородье родимой земле,
Так засеем же поле хлебами.
Мы наденем ярмо на луну.
Покорим нашей воле светила,
Словно птицы, взлетим в вышину,
Опьяненные собственной силой.
Мы сады в Кара-Кумах взрастим,
Мы гнилые осушим болота,
Мы построим мосты над простором морским,
По плечу нам любая работа.
Мы воздвигнем дворцы, мы лачуги снесем.
Что преграды нам? Все в нашей власти!
Мы уверены в будущем светлом своем:
Ведь удел человечества — счастье.
Москва, 1928
Отар Демердж-Ипа
(1910—1939)
НОЧЬЮ НА МОРЕ
Зеркален небосвод,
Прозрачен воздух,
Луна меж гор плывет,
Сияют звезды.
И Млечный Путь — как мост,
Двойная арка:
И в море искры звезд
Мерцают ярко.
Луны средь волн морских
Лучисты тропы.
Волны у ног моих
Чуть слышен ропот.
В папахах снеговых
Вдали вершины,
Волна поет о них
На лад старинный.
И с ней поют щегол
Да бриз в деревьях...
Мир на покой ушел,
Сады, деревни.
Все ярче путь луны
В волнах лучится,
Все жарче песнь волны
Мне в грудь стучится.
Звезда шлет лучик-нить,
Связав с тоскою...
Где сердцу раздобыть
Хоть миг покоя?!
1926
НАВЕК ПРОЩАЙТЕ, ДРУЗЬЯ!
Слово юноши
Навек прощайте, солнечные горы!
Гордитесь вы своей родной страной,
И защищаете ее просторы,
И охраняете ее покой.
Прощай, страна, которая вскормила
Меня, как сына, на своей груди!
Легко ль расстаться с родиною милой?
Легко ль сказать «прощай навек! Не жди!»?
Прощай, хранитель сил могучих, море!
В затишья час ты отдых дашь волнам,
И вновь бурлишь на сказочном просторе,
И, стихнув вновь, тепло приносишь нам.
Прощай и ты, немеркнущее солнце!
Привет прощальный ласковой весне!
Привет луне: пробив средь туч оконце,
Во тьме ночной она светила мне.
Прощайте, сверстники! Прощай, подруга!
Не лейте слез, гоните прочь печаль!
От вас, друзья, из радостного круга,
Я ухожу в безрадостную даль.
Мне легкая, как пух, земля родная
Закроет веки утомленных глаз,
Но не грустите, друга вспоминая,—
Я в час веселья буду среди вас!
О юноши и девушки! Светите
Родной стране талантом и трудом,
Лучом науки путь ей озарите,
Чтоб процветал наш милый отчий дом!
Друзья мои! Пожмите другу руку,
Поближе станьте: веки — как свинец.
Смотреть на вас я буду пред разлукой —
Глаза сомкнутся, и всему конец.
Скажите властелину гор Ерцаху(1):
«Поэт скончался, изнемог в борьбе,
Он пал, не испытав пред смертью страха,
В последний час он вспомнил о тебе».
Какой же бред порою нам приснится!
Бежали все виденья поутру,
И с ними смерть. Кругом родные лица.
Я нужен родине — и не умру!
------------
1 Ерцаху — самая высокая гора в Абхазии.
1927
* * *
Пока я жив — дышу тобою,
Навек тобой пленен.
Днем не расстаться мне с тоскою,
Я ночью сна лишен.
Пусть для других ты — яркий камень
Иль бледная луна,
Но для меня ты — жаркий пламень,
Ты для меня — весна!
Не отвращай любимых взглядов,
Пусть жгут они меня:
Палящей ласке сердце радо,
Я не боюсь огня.
Ты молода, и не окрепла
Еще любовь твоя...
Знай — это сердце станет пеплом,
Уйдешь — погибну я.
Пока я жив — дышу тобою,
Навек тобой пленен.
Днем не расстаться мне с тоскою,
Я ночью сна лишен!
1928
4-е МАРТА(1)
Ликует гордая Апсны(2),
И с ней ликует день весны:
Он, светлый, дал свободу
Абхазскому народу.
Оркестров гром, и песен звон,
И полыхание знамен,
Добытых кровью нашей,
И поднятые чаши.
Ликует гордая Апсны,
И с ней ликует день весны.
Неверный март, что пастухов
То в пляс, то в плач вогнать готов,
Нас вывел из неволи
Для новой светлой доли.
Все ярко: эти склоны гор,
И радостный людской простор,
И этот сад богатый,
И пестрые плакаты.
Ликует гордая Апсны,
И с ней ликует день весны.
Все утопает в ярком свете,
Сияли весны нам столетья,
Но эта к нам пришла, горя
Лучами Октября!
--------------
1 День советизации Абхазии.
2 Апсны — Абхазия.
1928
Леварса Квициниа
(1912—1941)
4-е МАРТА
Сегодня песнями и пляской
Шумит веселая Апсны,
Цветы венчают край абхазский,
И небеса его ясны.
С утра построенный в колонны,
Ликует праздничный народ.
Неустрашимо-непреклонный,
Он шумно движется вперед.
Абхазец старый обновляет
Национальный свой наряд.
Зима прошла, сады сияют,
И волны искрятся, горят.
Сегодня смуглые абхазцы,
Грузин, и сван, и осетин
Сошлись опять, чтобы поклясться,
Что их союз навек един.
И титанический Ерцаху
Примкнуть к их шествию готов;
Надвинув белую папаху,
Глядит на радостных сынов.
1928
БРИГАДИР АРСАНА
В это раннее утро прекрасны поля и долины,
Расступается мрак и сверкает на листьях роса.
Угасает звезда, расплывается луч ее длинный,
Просыпаются травы, и птичьи звучат голоса.
На востоке торжественно стяг подымается алый,
Розовеет вода, и пастушеский слышен рожок,
А луна не сдается и свет разливает усталый,
Но тускнеет и тает беспомощный бледный кружок.
Подымается солнце. Природа объята дремотой.
По горам и ущельям еще разлита тишина.
Небосклон за горами тончайшей покрыт позолотой,
Между двух кипарисов бледнеет и гаснет луна.
Раньше всех застучала Арсаны упрямая тоха,
На участке Арсаны растет первосортный табак.
И сегодня успел он уже поработать неплохо,—
Бригадиру под утро не спится никак.
Лишь проснется с рассветом веселая стая пернатых,
Он выходит из дома. Прохладой повеяло с гор.
Поредевший туман, оседая, клубится на скатах,
А деревья и травы невнятный ведут разговор.
У Арсаны литые, широкие, крепкие плечи.
Он настойчив и сметлив, он ловок и жаден к труду,
Он в страду иногда возвращается с поля под вечер,
А берется за труд, предрассветную видя звезду.
Вскоре вслед за Арсаной выходит большая бригада,
Дружно дело спорится, колхозная песня слышна,
Пахнет сладко табак, веет запахом луга и сада,
И еще ослепительней горных вершин белизна.
Растворился туман. Встало раннее солнце над морем,
И мотыга из камня опять высекает огонь.
Мы упрямую землю упорным трудом переспорим:
Пусть рубаха в поту и горит от мотыги ладонь.
Каменистую почву к покорности полной приучим,
Все возьмем у земли — от горючего до табака,
Чтобы дружным трудом и единым порывом могучим
Сделать в несколько лет то, что делалось раньше века
1931
В ГОРАХ
Прибрежной горы вековую громаду
Рассвет озарил, разгоняя туман.
И жадно впивает ночную прохладу
Густая трава серебристых полян.
Редеет в лощине тумана завеса.
Клубится и стелется облачный пар.
Стада вдоль опушки зеленого леса
С веселыми песнями гонит Отар.
Разбуженный утренней светлой звездою,
Пастух поднялся на заре неспроста.
Земля его силой дарит молодою,
А ветер морской освежает уста.
Отринув заботы, не зная печали,
Отар поутру отправляется в путь.
Неужто в горах вы его не встречали?
Он ловок, силен и подвижен, как ртуть.
Прибой набегает, шумя равномерно...
По камню звенят и лепечут ключи...
Товарищ его бескорыстный и верный,
С ним бродит собака и днем и в ночи.
Средь чащи дремучей,— пастушья отрада,—
Высоко зальется его ачарпын,
Отар охраняет колхозное стадо,
Как стадо отцовское — преданный сын.
Сверкает в руке у него алабаша,
Висит неизменно ружье за плечом,
Недаром вода родниковая наша
Вспоила Отара холодным ключом.
Овеяно прелестью горного мира
Могучее сердце его навсегда.
...Колхозные овцы лоснятся от жира,
От пищи обильной тучнеют стада.
Коровы подобны резвящимся турам,
Вечерней прохладой сменяется жар.
По сытой повадке, по шелковым шкурам
Питомцев своих отличает Отар.
Сияя улыбкой своей белозубой,
Пастух на стоянку идет не спеша.
Приветливо светятся новые срубы
На месте пастушеского шалаша.
1934
АПСНЫ
Пусть я живу от гор родных вдали,
Вдали от вод и зелени земли,
Где я рожден, где я бродил по паркам,
Где я лежал средь волн на камне жарком,—
Но я душой, всегда с тобой, моя Апсны!
С тобой разлука — острый в сердце нож.
Как сказка, в сновиденьях ты встаешь,
И — весь во власти сладостных раздумий —
Я вновь брожу по улицам Сухуми...
Вдали вдвойне близка ты мне, моя Апсны!
1935
ВОДОПАД
С каким грохочущим весельем
С горы крутой, со скал-громад
Свергающийся водопад
Гром эха катит по ущельям!
Как брызги с пеною летят!
От этой лестницы зеркальной,
Что — за отвесами отвес —
Летит почти что вертикально
Вглубь с вышины, с немых небес,—
Зверье бежит поглубже в лес.
Рази, мой стих, с такой же силой,
Как эта грозная вода,
Чтоб мощь твоя врага скосила
И даже след его следа
С планеты смыла навсегда!
1935—1940
МОЯ АПXЯРЦА(1)
Звенела ты, был молод звук крылатый.
Звенела ты в ночи трубой солдата,
Звенела на морях, на склонах гор,
И с долами вела ты разговор.
И в дни войны, отваги полон юной,
Был с меткой пулей схож ваш голос, струны.
Твой звон на битву поднимал героя,
В ночном саду пленяла ты игрою
Все молодые чистые сердца.
Очарованью звуков нет конца,
И ты от сна будила даже старца,
Мечтания тревожа, апхиарца.
Твой звон любимый слышен и поныне:
В тени деревьев, в солнечной долине
Он радует счастливый мой народ,
Он на заре над родиной плывет,
Как смелый сокол.
И средь ночи лунной
В садах звенят, поют поныне струны.
----------------
1 Апхярца — абхазский музыкальный инструмент.
1935—1940
* * *
Ты хлопотливо бродишь по двору
Или грустишь, лишась покоя, мама?
Ты в полдень, перед сном и поутру
Все сына ждешь с тоскою, мама?
Счастливый, я обрел бы крепкий сон,
Когда бы знал, что ты здорова, мама,
И, если б весть принес мне почтальон,
Я ожил бы душою снова, мама.
О, знать бы, что сейчас, когда цветет
Весь мир,— проходишь ты по саду, мама,
Или спокойно полешь огород,—
Как сердце сына было б радо, мама!
Вот на струнах лежит твоя рука —
Под пальмой в жаркую погоду, мама,
Поешь ты... И видны издалека
Дымок и трубы парохода, мама.
Цела ли вишня посреди двора,
Где мы сидели каждый вечер, мама?
А кипарис близ дома! Все ль с утра
С ним спорит говорливый ветер, мама?
Взгляни — с портрета в комнате моей
Твой сын по-прежнему смеется, мама...
Ты не горюй о нем и слез не лей —
С победой он к тебе вернется, мама!
1941
ГАГРА
Ступени лестницы небесной,
Здесь горы поражают взгляд.
Деревья здесь, в долине тесной,
Зеленым шелком шелестят.
Холодный, словно снег Ерцаху,
Обдав вас с головы до ног,
В морскую грудь копьем с размаху,
Звеня, свергается поток.
Окиньте горы зорким взором:
Дома — как птичьи гнезда там,
Где трели птиц нестройным хором
Летят к далеким небесам.
Цветы, духов благоуханней,
Высокогорный луг взрастил...
Рабочие из белых зданий
Разъедутся, набравшись сил.
Насилья время испарилось,
Как в полдень солнечный роса.
Ты новым, город, стал: открылась
Мильонам глаз твоя краса.
На берег золотой, нагретый
И омываемый всегда,
Стекаются зимой и летом
Борцы науки и труда.
1934
ГОРЫ
Люблю я взлет родимых гор,
Их снеговые в небе кровли,
Потоков шумный разговор,
Несущих мой привет сыновний
Родному морю. Я средь вас
Творил и песни пел недавно.
Пред взором сердца и сейчас
Встает вдали ваш образ славный,
Пещеры, где я гостем был,
Ущелья гор, где я бродил.
Смотрел я вдаль с крутой вершины —
Какой простор! Массив лесной,
Морская ширь и ширь долины —
Как на ладони предо мной.
И вспомнил я певца-поэта —
Он вашим другом, горы, был,
Боролся с тьмой за царство света
И много горя пережил.
Твой мрак, «немытая Россия»,
Потоки бурные смели,
И вы, под солнцем золотые,
Как сад роскошный, расцвели.
Пусть ваш поэт поник устало,—
Пришли другие. Нас немало.
Мы за стихом заносим стих,
И песнями звенит страница.
Мы от души слагаем их,
Любовью каждая лучится...
Лети же вдаль, певучий стих,—
Ты множишь славу гор моих.
Цветите, милые просторы!
Когда б вернулся Коста(1) — он
Не написал бы «плачьте, горы»,
А, гордым счастьем вознесен,
Воскликнул бы: «Ликуйте, горы!»
------------
1 Коста Хетагуров — известный осетинский поэт (1859—1906).
1935— 1940
ВЕСНА
Настал конец угрюмым холодам,
Рассветам поздним и ночам морозным.
Весна пройдет, как песня, по садам,
По нашим виноградникам колхозным.
Устав от зимних тягот и обид,
Теперь вздохнет природа полной грудью.
Как прежде, оживится Шоудыд(1),
К безмолвию не склонный и к безлюдью.
Опять зазеленеет нежный пух,
Покрыв его ущелья и долины,
В простой шалаш на высоте орлиной
До осени уйдет тогда пастух.
Весною очертанья в небесах
Седых вершин двурогого Ерцаху
Подобны крыл серебряных размаху.
По склонам дичь скрывается в лесах.
Охотник чутко ловит каждый звук.
Он понимает горную природу
И знает, кем надломлен острый сук,
Кто пил в ущелье ключевую воду.
Его ружье начищено к походу,
Вином наполнен кожаный бурдюк.
Весною, как бушующее море,
Взыграют воды бурного Кодора.
Чем звонче побегут потоки с гор,
Чем яростней река в своем напоре,
Тем гуще будет зелени ковер.
Зальются птицы, зашумит листва,
Лучами солнца южного согрета.
Слепить глаза мне будет синева
Потоками немеркнущего света.
Идет весна... По горным склонам вскоре
Раскинутся зеленые поля.
И ветер заиграет на просторе,
Колосья, словно волны, шевеля,
И рядом, на плантациях табачных
Крылатый плотный лист качнет слегка,
Коснется маслянистых и невзрачных
Цветов на прочном стебле табака.
Подняв пласты могучей целины,
Прошелся трактор по полям страны.
День ото дня растут просторы пашен,
И ежегодным праздником весны
Колхозный труд отмечен и украшен.
-------------
1 Шоудыд — название горы.
1938
ПЕСНЯ О ХАБИДЖЕ
От твоей отчизны милой
Не смогли тебя отвлечь.
Махаджиров гнали силой,
Но за них ты поднял меч.
День и ночь, не уставая,
Ты сражался за Апсны
И сынов родного края
Звал на выручку страны.
Пусть твою отчизну вскоре
Обездолил грозный рок
И с орлом своим в нагорье
Ты остался одинок:
Но везде ты след оставил,
Цепи сбросил твой народ.
Ты навек себя прославил,
И страна твоя цветет!
1939
