Г. Ф. Турчaнинов
Статьи:
К ТЕОРИИ ЧЕРКЕССКОГО ЭРГАТИВА
Теории черкесского (адыгского) эргатива не посвящено специальных статей. Весьма краткие определения, содержащиеся в грамматических трудах лингвистов-черкесоведов, не раскрывают его природы.(1)
Зафиксированные Ш. Б. Ногма материалы по кабардинскому языку, над исследованием и изданием которых я работал последние годы,(2) а также написанная под влиянием моей „Грамматики кабардинского языка" статья проф. Иоганна Кноблоха (Инсбрук) „Einige Bemerkungen zu Verbalaffix im Kabardinischen und im Sumerischen",(3) в которой достаточно много уделяется внимания эргативу, навели меня на мысль высказать некоторые теоретические соображения о сущности и возможном происхождении черкесского эргатива.
_______________________________
1. Л. Г. Лопатинский. Грамматические заметки. Сб. материалом для описания местностей и племен Кавказа, вып. ХХI, Тифлис, 1896, стр. 304; Г. Турчанинов. Грамматика кабардинского языка, I. М.—Л., 1940, стр. 54—61; Н.Яковлев и Д. Ашхамаф. Грамматика адыгейского литературного языка. М. — Л., 1941, стр. 33—44; Н. Ф. Яковлев. Грамматика литературного кабардино-черкесского языка. М.—Л., 1948, стр. 14—16, 112—114; Грамматика кабардино-черкесского литературного языка (составлена коллективом авторов). М., 1957, стр. 48—49.
2. Ш. Б. Ногма. Филологические труды, т. I. Исследовал и подготовил к печати Г. Турчанинов, Нальчик, 1956.
3. Anzeiger der phil.-hist Klasse der Osterreichischen Akadenilr der Wissenschaften, Jahrgang; 1950, № 19, стр. 437—445.
204
Должен сказать при этом, что в мою задачу не входит излагать здесь те общие точки зрения на эргативную конструкцию предложения, которые сложились более чем за семидесятилетний период интереса ученых к этому вопросу. Эксцерптивно они представлены в специальном издании.(4)
Я не разделяю взглядов тех исследователей, которые считали или считают, что эргатив является формой пассива или отражает особый „дологический" этап в развитии человеческого сознания. Эргатив в черкесских языках, как это я пытаюсь показать ниже, явление не первичное, и связан он с образованием переходного глагола.
В черкесских языках префикс местного, косвенного объекта 3-го лица е- и его антипод префикс субъекта 3-го лица и- в своем происхождении оказываются локальными и в то же время органически связанными —- префикс е- с локативом (аффикс -м), префикс -и с эргативом (тот же аффикс -м).
Локальный характер данных префиксов вытекает из специфики двух основных типов предложения в черкесских языках, рассмотренных мной в статье, посвященной категории вида в черкесских языках."
Я писал, что, к примеру, в предложениях типа: Егъэджакl- уэр щlалэм еущиящ 'Учитель юношу наставлял' и Егъэджакl- уэм щlалэр иущиящ 'Учитель юношу наставил', основная их особенность заключается не в том, что глагол еущиящ является здесь глаголом несовершенного вида, а глагол иущиящ — совершенного, а в том, что в первом случае черкес-кабардинец воспринимает это действие по отношению к объекту как внешне-локальное, поверхностное, а во втором, напротив, как действие внутренне-локальное, производящее существенное и коренное изменение в объекте.
Отсюда напрашивалась мысль, что и сам эргатив может иметь локальное происхождение и что, следовательно, он первоначально не является падежом субъекта при переходном глаголе.
_______________________________
4. Эргативная конструкция предложения. М., 1950.
5. Известия АН СССР, ОЛЯ, т. VIII, вып. 3, 1949, стр. 254—261.
205
Мое предположение, как кажется, поддерживается анализом такого глагола в предложении с эргативом, как иlэн 'иметь', который представляется сейчас исключением, но некогда был типичным для „проэргатива" в локальной функции.
Такие предложения, как: кабард. Абы иlэщ, адыг. Ащ иI 'Он имеет' или кабард. Щlалэм щlэныгъэр иlэщ, адыг. Кlалэм шlэныгъэр иl 'Юноша знания имеет', прежде чем приобрести эту форму развились из локальных через посессивные.
Нынешняя эргативная форма имени была дополнением, локативом, затем посессивом и занимала в предложении соответствующее им место. Дальнейший переход, переосмысление локатива —> посессива в эргатив сопровождалось инверсией.
При этом следует учитывать характер глагольного корня. В „проэргативной" конструкции предложения он был именным.(6) Иначе говоря, развитие эргативного предложения с глаголом иlэн 'иметь' представляется в таком виде: кабард. Абы иlэщ 'он имеет' --*посесс. абы ('этот'), и- ('его'), -lэ- ('имение' - 'рука'), -щ ('есть')*- *локат. абы ('этом'), и- ('в'), -lэ- ('имении'-- 'руке'), -щ ('есть'); или Щlалэм щlэныгъэр иlэщ 'Юноша знание имеет'<- *посесс. щlэныгъэр ('знания'), щlалэм (юноша), и- ('его'), -lэ- ('имение' -> 'рука'), -щ ('есть'), -- *локат. щlаныгъэр ('знания'), щlалэм ('юноше'), -и ('в'), -lэ- ('имении' -> 'руке'), -щ ('есть').
Историческая вероятность подобного состава глагола иlэн иметь', когда в основу его оказывается положенным имя-предмет lэ 'рука', в дальнейшем в глагольном комплексе переосмысленное в имя-действие, подтверждается противоположением переходному глаголу иlэн непереходного с этой же основой, но с локально-местным префиксом е-: кабард. еlэн 'тянуть', 'трясти' (какой-либо предмет рукой), адыг. еlэн 'касаться' (рукой), 'тянуть (рукой).
_______________________________
6. А. Чикобава. Несколько замечаний об эргативной конструкции. (К постановке проблемы). В сб. „Эргативная конструкция предложения", М., 1950, стр. 15.
206
Проф. Н. Ф. Яковлев был почти прав, когда интерпретировал глагол иlэн в его исходном значении как „внутри держать рукой".(7) В префиксе субъекта 3-го лица ед. ч. и- исторически контаминирован локальный префикс и- в' ('внутри'). Его семантика, подтверждая образование эргатива из локатива, до сих пор ощутима как некая реальность, особенно при противопоставлении глагола иlэн глаголу еlэн в диасинхроническом плане.
Пример подобного переосмысления в диахронике посессива имел место, как сообщает проф. А. И. Жирков, в аварском языке: „. . . падеж Poss. обнаруживает явно свою первоначальную локальную семантику. Иными словами, сочетание «дом отца» первоначально выражалось в форме местного отношения: «дом у отца», без подчеркивания в семантике этого падежа ныне наличного и сильно выраженного понятия о собственности на предмет".(8) Проф. Л. И. Жирков не делает в своей статье никаких заключений в отношении связи эргатива через посессив с локативом. Этой мысли не требовал предмет статьи, но она естественно напрашивается сама собой, поскольку в аварском посессив оказывается теснейшим образом связан с эргативом.
Переосмысление первоначального черкесского локативного, затем посессивного предложения произошло под непосредственным влиянием преобразования именного сказуемого в глагольное, переходное.
Это преобразование обеспечивало отбор таких именных корней, семантика которых была пригодна для выражения „внутреннего" действия, что в дальнейшем вылилось в переходность и выдвинуло локатив через посессив на роль эргатива.
Образование эргатива и эргативного типа предложения происходило также под влиянием активизации и усиления роли
_______________________________
7. Н. Яковлев и Д. Ашхамаф, ук. соч., стр. 285. Я говорю „почти", так как в данном случае в переводе лишним оказывается слово „держать". Глагольность включалась в сам именной комплекс „в руке".
8. Л. Жирков. Словообразование в аварском языке. Сб. „Языки Дагестана", вып. 1, Махач-Кала, 1948, стр. 26.
207
местоимений 1-го и 2-го лица (сэ, уэ и др.). Местоименный префикс 3-го лица и- 'его' оказался переосмысленным в 'он' только по содержанию, оставаясь косвенным (посессивным) по форме, поскольку самостоятельное личное местоимение 3-го лица здесь не получило своего развития.
Переосмысление местоименного префикса 3-го лица, проходившее под известным влиянием местоимений 1-го и 2-го лица, не обошлось без „борьбы", и в настоящем времени эргативного (субъектного) строя в 3-м лице посессивный префикс и- принял форму е- (ср.: кабард. иlэщ 'он имеет', иlащ 'он имел', но етх 'он пишет' при итхащ 'он писал'). Так образовалась форма личного местоименного префикса 3-го лица e-, не имеющая соответствия в самостоятельном местоимении 3-го лица,(9) но по „огласовке" соответствующая общей системе местоимений 1-го и 2-го лиц (сэ, уэ и др.), поскольку в кабардинском и адыгейском в зачине слова e -- йэ.(10)
Как протекал и насколько был сложен процесс преобразования „проэргативной" конструкции предложения в эргативную, можно в некоторой мере судить и по фактам, извлеченным из текстуальных записей Ш. Б. Ногма.
В записанной им кабардинской народной исторической песне Къулъкужын зауэ 'Кулькужинская битва' наличны следующие весьма интересные для данной статьи строки: Бжыкlы къутахэр Къашэлеитимэ т[ы]ринэщ (вариант 2-й, стр. 90, строка 11-я сверху), и то же, но несколько иначе, в варианте 1-м: Бжыкlы къутахэр Къашэлеитимэ тренэ (стр. 88, строка 2-я сверху), в обоих случаях в значении: Копья древко сломанное в (собств.: на) Кашелае князе оставляет'.(11)
Следует заметить, что оба варианта предложения построены одинаково — по нормам эргативного строя, хотя в первом слу-
_______________________________
9. В качестве местоименного префикса 3-го лица е- отложился не только в настоящем времени эргативного (субъектного) строя глагола, но и в собственных (фамильных) именах. Ср.: Е-лlыхъу при лlыхъу 'мужественный', Е-дыдж при дыдж 'горький' и т. п.
10. См. в моей „Грамматике кабардинского языка", стр. 28, § 30, 6.
11. Ш. Б. Ногма, ук. соч.
208
чае предикат оформлен по типу иlэщ 'он имеет', а во втором — по типу етх 'он пишет'.
В первом примере структура глагола отыменная и достаточно прозрачная в своих формообразующих частях: ты — ('на'), -ри- ('его'),(12) -нэ- ('часть', 'доля', 'остаток'),(13) -щ ('есть'), во втором эта прозрачность уже утрачена. Причиной тому служит местоименный префикс субъекта 3-го лица е- 'он', повлекший за собой переосмысление всей конструкции: тренэ, букв, 'на-он-оставляет'.
Должен заметить, что подобных случаев, когда один и тот же глагол изменяется по различным нормам спряжения при одинаковой структуре предложения, по-видимому, весьма мало, но именно они-то и могут пролить свет на историю сложения эргативной конструкции предложения.
К отыменным по происхождению, спрягаемым по типу глагола иlэн 'иметь' относился, как свидетельствует Ш. Б. Ногма в своей „Грамматике" 1840 г., глагол щlасэгъун 'любить', поскольку он имел в настоящем времени формы: уищlасэгъущ, ищlасэгъущ и т. п. Образованный от именной основы щlасэгъу 'любимый', 'любимая', 'любовник', 'любовница' (основа щlасэ-, суффикс -гъу), этот глагол был вытеснен в дальнейшем сложным глаголом фlыуэ лъагъун 'любить', букв, 'хорошо видеть'. Первый из них в 3-м лице настоящего времени имел форму ищlасэгъущ 'он любит', букв.: и- ('его, её'), -щlасэгъу- ('любимый, любимая'), -щ ('есть'); второй — фlыуэ елъагъу 'он любит', букв, 'хорошо он видит'.
Конструкция эргативного предложения с глаголом переходного (<— „внутреннего" локального) действия при своем возникновении оказалась противопоставленной конструкции предложения объектного строя с глаголом непереходного (—„внешнего" локального) действия. Совершенно очевидно, что в предложениях второго типа субъект не мог выражаться эргативной формой, так как этим устранялось бы противопо-
_______________________________
12. Здесь р интервокальное.
13. Слово это как самостоятельное не сохранилось, но его нетрудно обнаружить в таких образованиях, как щанэ третья часть', 'треть' и др. (см. в моей „Грамматике кабардинского языка", § 111, 1 и § 118).
14. Вопросы грамматики
209
ставление объектной конструкции предложения субъектной, эргативной. Здесь „внешний" локатив, совпавший по аффиксу -м с локативом „внутренним", сохранил свое прежнее значение, а префикс е- стал в глаголе общим локальным префиксом „внешнего" действия.
Однако по мере того, как постепенно утрачивалась „чистота" в представлении „внешнего" локального действия и оно по смыслу ряда глаголов, особенно при одушевленном объекте, получало возможность быть понятым как „внешнее" переходное действие (например, при глаголе уэн 'бить'), локальное дополнение этой объектной конструкции по своему смыслу из косвенного превращалось в прямое, что приводило к согласованию с ним посредством объектных префиксов сначала глаголов с явно переходными значениями (например, уэн 'бить'), а затем, по аналогии с ними, и других глаголов, сохраняющих сугубо „внешний" локальный характер (например, е-пщlын 'роиться на').
Общий вывод из сказанного выше состоит в том, что в черкесских языках эргативом можно именовать только падеж субъекта при переходном глаголе „внутреннего" действия. Все же остальные формы с аффиксом -м эргативом именовать нельзя.(14)
_______________________________
14 В связи с этим серьезной поправки требует моя прежняя формулировка в § 86 „Грамматики кабардинского языка".
210
(Вопросы грамматики. Сборник статей к 75-летию академика И. И. Мещанинова. — М. — Л., 1960. С. 204—210.)
(OCR — Абхазская интернет-библиотека.)
____________________________________
СУЛТАН КАЗЫ ГИРЕЙ — КОРРЕСПОНДЕНТ ПУШКИНСКОГО «СОВРЕМЕННИКА»
В фондах Всесоюзного музея Пушкина (Ленинград — г. Пушкин) находится небольшой карандашный портрет изображенного в профиль молодого офицера русской армии в фуражке и мундире 44-го драгунского Нижегородского полка. Фуражка надета небрежно, мундир с эполетами распахнут. Офицер красив: гордо посаженная голова, нос с горбинкой, черные небольшие усики, тонкое, холеное лицо. Перед нами явно представитель знатной фамилии.
Это тот самый Султан Казы Гирей (1), первое литературное произведение которого «Долина Ажитугай» было напечатано Пушкиным в «Современнике» и о котором он отозвался восторженно и значительно (2): «Вот явление, неожиданное в нашей литературе! Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей, черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно. Мы ни одного слова не хотели переменить в предлагаемом отрывке; любопытно видеть, как Султан Казы Гирей (потомок крымских Гиреев), видевший вблизи роскошную образованность, остался верен привычкам и преданиям наследственным, как русский офицер помнит чувства ненависти к России, волновавшие его отроческое сердце; как, наконец, магометанин с глубокой думою смотрит на крест, эту хоругвь Европы и просвещения». (3)
34
Что мы знаем о нем, этом офицере русской армии, черкесе и потомке крымских Гиреев? Пока что не так много. Этому в значительной мере способствовало то обстоятельство, что Султана Казы Гирея почти постоянно смешивали с Султаном Хан Гиреем, его командиром по Кавказско-горскому полуэскадрону конвоя е. и. в. в Петербурге, хотя, казалось, смешать их было трудно, если знать, что султан — это титул, Казы и Хан — личные имена, а Гирей — родовые имена. Из источников, в которых Султан Казы Гирей смешивается с Султаном Хан Гиреем, укажу: «Путеводитель по Пушкину» (приложение к «Красной Ниве»), М., 1931, стр. 344 и др.; примечания к VIII т. Сочинений Пушкина, изд. «Academia», М., 1936, стр. 771; примечания к V т. большого издания «Academia», М., 1936, стр. 615—616; Л. П. Семенов. Пушкин на Кавказе. Северо-Кавказское краевое изд., Пятигорск, 1937, стр. 72—73, и др. Частично это неверное утверждение проникло в примечания последующих изданий сочинений Пушкина. См., например, VII т. юбилейного 10-томного издания 1949 г., где на стр. 705 сказано: «Казы Гирей был участником Персидской кампании 1826—1827 гг. Умер в 1843 г. (разрядка моя, — Г. Т.). В 1843 г. (вернее, в 1842 г.) умер (по некоторым сведениям, был отравлен мюридами) Хан Гирей, а не Казы Гирей.
Нельзя в этом случае полагаться и на местные, кавказские издания. Так, например, в опубликованной в 1958 г. в г. Нальчике книге Ш. Б. Ногимова «История адыгейского народа, составленная по преданиям кабардинцев» Б. А. Гарданов на стр. 31 хронологическими рамками жизни Султана Казы Гирея ставит 1801—1843 гг., явно смешивая его уже не с Султаном Хан Гиреем (1808—1842), но с каким-то другим однофамильцем Казы Гирея. Надеюсь, что с публикацией этой статьи путанице будет положен конец. Кстати, о Султане Хан Гирее не так давно был опубликован обстоятельный очерк, написанный покойным этнографом М. О. Косвеном, «Адыгейский историк и этнограф Хан Гирей». (4)
Султан Казы Гирей — закубанский черкес. Родился в 1808 г. Свое детство, отрочество и отчасти юность провел в междуречье Кубани и ее притока Большого Зеленчука. Это явствует из его автобиографического произведения «Долина Ажитугай». (5) Вот
35
несколько мест из этого очерка, подтверждающих автобиографичность произведения.
«Я взъехал на гору, и тут все воспоминания о прошедшем дружно столпились предо мною. Мысли летели к давно минувшим годам беспечного детства...» «и слеза благодарности брызнула из глаз, очарованных видом родных мест». (6) «Все звало меня к прежним забавам юношества: вот стоит березка, подле которой виднеются следы разрушения давно покинутого мной крова...». (7) «Под моими ногами быстро катился Инжиг...». (8) «В прежние времена берега его были усеяны ветвистыми деревьями, в тени которых купался я в жаркий день лета...». (9)
В этих местах Султан Казы Гирей прожил до 1825 г. К такому заключению приводит одно место из того же произведения «Долина Ажитугай».
После того как он 3 июня 1834 г. налюбовался с холма родной долиной, Казы Гирей отправился по Инжигу (Б. Зеленчуку) вверх в русское укрепление на нем — Ярускан. (10) Во время посещения этого укрепления Султан Казы Гирей вспомнил: «...думал ли я десять лет тому назад видеть на этом месте русское укрепление и иметь ночлег у людей, которым я грозил враждою, бывши еще дитятею». (11)
Казы Гирей говорит это 3 июня 1834 г., и он точен — 10 лет назад, т. е. в 1824 г., здесь этого укрепления не было. Ярусканское (Ерусконское) укрепление было основано в 1828 г. и ликвидировано в 1836 г. (12) Следовательно, в 1824 г. Султан Казы Гирей еще жил в этих местах, не состоя на службе в русской армии.
36
Военную службу Султан Казы Гирей начал в Закавказье 17-летним юношей в 1825 г. в 7-м карабинерном (в дальнейшем — Ериванском) полку рядовым. С этим полком он участвовал в персидско-русской войне 1826—1827 гг., был произведен в унтер-офицеры и награжден медалью.
Кто привлек черкеса Казы Гирея в русскую армию — сказать трудно. Вероятно, Казы Гирей определился на службу под влиянием какого-то своего соотечественника, уже служившего в ней. Не исключено, однако, что Султана Казы Гирея толкнуло на этот шаг и то обстоятельство, что он рано остался если не сиротой, то единственной опорой семьи. На это прозрачно намекает следующее место из его произведения: «...я беседую со стройно текущими волнами знакомых берегов, где всё для меня дышит воспоминаниями; где я единственный отрок матери моей вкушал блаженство любви... Тут я рос надеждой для вдовы безутешной и тут же простился с негой беспечной моей юности». (13)
К сожалению, ранний период жизни Султана Казы Гирея, как и конец его жизни, за отсутствием необходимых печатных и архивных материалов остается пока что недостаточно известным.
В 1830 г. мы застаем Султана Казы Гирея в Петербурге, юнкером, в составе Кавказско-горского полуэскадрона под командованием Султана Хан Гирея. (14)
Полуэскадрон входил в состав «Собственного е. и. в. конвоя» и находился в ведении шефа жандармов и командующего императорской главной квартирой генерал-адъютанта А. Х. Бенкендорфа. (15)
Первый по кавалерии офицерский чин корнета Султан Казы Гирей получил 1 мая 1832 г. (16) и далее успешно восходил по служебной лестнице, хотя и не с такой быстротой, как это делал его командир Султан Хан Гирей, достигший за 12 лет службы в полуэскадроне чина полковника и звания флигель-адъютанта двора е. и. в.
Кавказско-горский полуэскадрон конвоя е. и. в. был сформирован из представителей горской аристократии — князей, султанов, узденей — в конце 1828 г. Состав его обновляли каждые 4 года.
«Цель, с которою его величеству угодно было назначить в собственный конвой горцев, — писал А. Х. Бенкендорф, — есть та, чтобы прослужившие здесь (т. е. в Петербурге) 4 года могли по возвращении на Кавказ рассказами в кругу их семейств более
37
и более привлечь своих соотечественников к дружным с нами сношениям и дать им понятие о том, что, вероятно, в столь отдаленном крае горцам совершенно неизвестно, чему они и верить не хотят, не удостоверясь в том лично». (17)
Служившие в полуэскадроне горцы, особенно высокопоставленные, имели полную возможность общаться с образованной русской знатью. В свободное от военных занятий время, а этого времени у них было достаточно, они изучали русский язык, посещали театры, заводили знакомства на балах и в салонах.
Султан Казы Гирей из числа других оказался в этом отношении в наиболее выгодных условиях. Он бессменно оставался в Петербурге до осени 1840 г., т. е. жил в столице 10 лет. Его поездки на Кавказ, вроде той, которая послужила ему поводом написать воспоминания о долине Ажитугай, были, по-видимому, нечастыми.
Обращает на себя внимание тот факт, что Султан Казы Гирей в год написания произведения «Долина Ажитугай» (1834), т. е. на пятом году службы в Кавказско-горском полуэскадроне, уже в совершенстве владел русским литературным языком и был в какой-то мере знаком с русской художественной литературой.
Язык «Долины Ажитугай» пересыпан русскими поговорками и крылатыми выражениями: хоть шаром покати; на безрыбье и рак рыба; пуля дура, а штык молодец и т. д. (18) Здесь же мы находим и четверостишие из «Элегии» К. Н. Батюшкова: «Есть наслаждение и в дикости лесов...».
Нет сомнения, что толчок к литературной деятельности Султану Казы Гирею дал А. Н. Муравьев, взявший на себя посредничество в ознакомлении с его произведениями А. С. Пушкина. Предположение это вытекает из текста того письма Султана Казы Гирея к А. Н. Муравьеву, которое было опубликовано и прокомментировано Л. Б. Модзалевским. (19)
В этом письме Султан Казы Гирей просит Муравьева «достать (собственно «вернуть») ему «тетрадочку, написанную по желанию друга (т. е. Муравьева. — Г. Т.) и им представленную на суд русских литераторов». Из этого же письма мы узнаем, что у Казы Гирея, «кроме этого, ничего нет».
Произведениями, включенными в тетрадочку, начиналась литературная деятельность Казы Гирея, а включены в нее были,
38
по-видимому, только «Долина Ажитугай» и «Персидский анекдот».
За напечатание первого Пушкин получил письмо от Бенкендорфа, в котором тот выражал неудовольствие тем, что означенная статья корнета Казы Гирея не была предварительно представлена на его рассмотрение или на рассмотрение начальника его штаба, а сам Казы Гирей, как явствует из цитируемого выше письма, не знал, что без разрешения начальства офицерам полуэскадрона выступать в печати не дозволяется.
Л. Б. Модзалевский совершенно логично заключает, что Султан Казы Гирей получил разрешение начальства на печатание своих произведений, поэтому-то и появился во втором томе пушкинского «Современника» его «Персидский анекдот». Однако, как мне представляется, дело обстояло значительно сложней. Разрешение было дано, но Казы Гирей при этом столкнулся с таким неудовольствием начальства, что после выхода в свет 11 апреля 1836 г. «Долины Ажитугай», пожелал, как это явствует из его письма к А. П. Муравьеву, получить обратно «Персидский анекдот», который находился в одной тетрадочке с «Долиной Ажитугай» у Пушкина.
Не будучи лично знаком с Пушкиным и действуя через А. Н. Муравьева, Казы Гирей по каким-то причинам обратно тетрадочки, видимо, не получил. «Персидский анекдот» вышел в свет 3 июля 1836 г. в следующем, втором, томе «Современника», который был подготовлен к печати В. Ф. Одоевским и А. А. Краевским.
Следует обратить внимание на тот факт, что письмо Султана Казы Гирея А. Н. Муравьеву, датируемое Л. Б. Модзалевским второй половиной апреля 1836 г., оканчивается словами: «По расположению Вашему ко мне друг Ваш, а по литературе брат Ваш Казы Гирей свидетельствует Вам глубочайшее почтение». Мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах завязалась дружба между Султаном Казы Гиреем и А. Н. Муравьевым, но мы будем в дальнейшем еще иметь возможность не один раз вспомнить об А. Н. Муравьеве в связи с дальнейшей судьбой Султана Казы Гирея.
28 октября 1840 г. Султан Казы Гирей, дослужившись в Кавказско-горском полуэскадроне до чина штаб-ротмистра, был переведен майором на Кавказ «в 44-й Нижегородский драгунский полк с прикомандированием к (этому) образцовому кавалерийскому полку для изучения порядка службы». (20)
44-й драгунский Нижегородский полк, куда Султан Казы Гирей прибыл в начале 1841 г., стоял в ту пору в Кахетии (Грузия) в местечке Караагач. В этом полку Казы Гирей пробыл недолго, ибо в 1846 г. мы застаем его уже командиром Моздокского
39
казачьего полка, расквартированного в станице Наурской на Тереке.
В 1842 г. в драгунском Нижегородском полку и был нарисован тот карандашный портрет, который впервые опубликован генералом Потто в IV томе «Истории» этого полка (21) и который я вторично публикую здесь по оригиналу.
Обстоятельства появления в свет карандашных портретов офицеров 44-го драгунского Нижегородского полка В. Потто связывает с фактом ухода из полка его командира генерала С. Д. Безобразова в связи с его новым назначением. Генерал пользовался большим уважением у офицеров и рядового состава полка, и вот, «провожая Безобразова, офицеры поднесли ему
40
на память небольшой подарок, не представляющий материальной ценности, но замечательный как по идее, так и по чувствам, которые ими руководили. Это был маленький, тисненой кожи футлярчик, заключавший в себе портреты целого полка, сделанные в размере нынешних визитных карточек. В настоящее время подобные портреты, конечно, не представляли бы собою ничего особенного или оригинального, но тогда, когда не было ни фотографий, ни дагерротипов, когда все приходилось рисовать от руки, это был подарок редкий и выдающийся.
«Портреты сделаны карандашом, но настолько искусно, что по прошествии слишком 50 лет (22) не утратили своей первоначальной свежести. Сколько помнят старые нижегородцы, их рисовал некто Дежебури, разжалованный в Нижегородский полк из гвардейских офицеров за карикатуры на тогдашнего министра финансов графа Канкрина».
То, что портреты будто бы рисовал некто Дежебури, — неверно. В публикации при книге даны 18 портретов. Они расположены по три в ряд, каждые три на одной полосе листа и в углу каждой полосы, на первой справа, а на остальных слева, стоят инициалы Г. Г., принадлежащие руке Григория Гагарина. Портрет Казы Гирея помещен на первом вкладном листе в третьем нижнем ряду, крайним справа. На нем инициалов художника нет. Кроме этих портретов, среди иллюстраций, характеризующих жизнь 44-го драгунского Нижегородского полка, в книге имеются и другие рисунки Г. Г. Гагарина. (23)
В 1958 г., когда я впервые увидел оригинал портрета Султана Казы Гирея в Музее-квартире Пушкина, меня, естественно, заинтересовал вопрос о его происхождении. Портрет поступил в музей из коллекции тбилисского литературоведа И. К. Ениколопова. В ответ на мой запрос И. К. Ениколопов сообщил мне, что портрет вместе с другими, общим числом до 40, хранился в офицерском собрании Нижегородского драгунского полка; в 1918 г. полк распался и инвентарь его пропал или попал в частные руки; коллекция портретов была позднее приобретена И. К. Ениколоповым у антиквара, но не полностью. В настоящее время в его собрании находится около 12 портретов офицеров Нижегородского драгунского полка и лиц, имеющих отношение к этому полку (фамилии большинства обозначены).
41
О пребывании в 1846—1848 гг. Султана Казы Гирея в должности командира Моздокского казачьего полка мы узнаем из очерка Ф. С. Гребенца «Курганы в окрестностях станицы Змейской (Терского казачьего войска)». (24)
Оказывается, Султан Казы Гирей, будучи командиром Моздокского полка, живо интересовался историей Терской области и, в частности, историей Татар-тупа, того самого Татар-тупа, который во время путешествия в Арзрум посетил А. С. Пушкин.
Ф. С. Гребенец в своем археологическом очерке приводит даже выписку из архива Султана Казы Гирея, содержащую, как он отмечает, «далеко не безынтересные сведения» из истории Татар-тупа и появления и существования на Кавказе русского поселения вообще и казачества в частности. (25) Материалы эти, совершенно выпавшие из поля зрения немногочисленных биографов Султана Казы Гирея, еще ждут своего исследования.
К годам пребывания Султана Казы Гирея в Моздокском полку относится еще один интересный документ, устанавливающий, что давнее знакомство его с А. Н. Муравьевым, содействием которого он начал печататься в пушкинском «Современнике», за время, прошедшее с 1836 г., не прекращалось.
Этот ханжествующий адепт православия был, по-видимому, не столько заинтересован в развитии писательской деятельности Султана Казы Гирея как «брата по литературе», сколько в вовлечении его как магометанина в лоно православной церкви.
В 1848 г. А. Н. Муравьев выпустил в свет книжку «Письма о магометанстве». Письма разъясняют «превосходство христианской веры над мухаметанством» и обращены к одному лицу, как мне представляется, вымышленному, которое, будучи христианином, возглавляет в Грузии некое воинское соединение, состоящее из магометан, и которому часто приходится быть в затруднительном положении, когда речь заходит о вере. (26) Для
42
данной статьи из писем представляет интерес только одно, шестое, написанное 22 апреля 1846 г.
Оно адресовано тому же лицу, что и пять предыдущих писем, но совершенно неожиданно начинается такими словами: «Не для тебя и не к тебе было писано письмо сие, любезный друг, потому, что оно предшествовало моей поездке в Грузию, где мы сошлись с тобой. (27) Нет, я писал его другому давнему моему знакомцу из числа образованных и благонамеренных мухаммедан, но я присоединяю это письмо к тем, которые написал тебе, потому, что нахожу (его) полезным, после предварительных сведений, мною изложенных, на вопросы христианства о вере мухаммедовой...». (28)
Это письмо, по мнению А. Н. Муравьева, является полезным каждому магометанину, так как содержит краткое изложение бесед Муравьева с его другом «черкесом К**».
Вот в некоторых выдержках это краткое изложение, — собственно письмо Муравьева к «давнему знакомцу из числа образованных и благонамеренных», черкесу К**: «Отвечаю тебе, любезный К**, на твое поздравление с нашим светлым праздником, (29) которое мне приятно было получить и от мухаммеданина. Но моя духовная радость смутилась тем, что я прочел на конце твоего письма о несчастной опытности, тобою приобретенной от обращения с невежественными людьми, „будто бы все равно быть христианином или мухаммеданином, лишь бы только быть честным человеком“. (30) Как тяжело такое необдуманное слово?!». (31)
Изложив далее в письме к черкесу К** в краткой форме сущность христианства, А. Н. Муравьев советует ему «креститься — ибо нет другого спасения». (32)
Я полагаю, что данное письмо написано А. Н. Муравьевым к Султану Казы Гирею. В настоящее время мы не знаем другого образованного черкеса К**, которому мог бы писать (точнее, отвечать на письмо) А. Н. Муравьев, тем более что, как явствует из письма, оно адресовано на Кавказ: «Скажу тебе известие для тебя приятное: может быть, мы увидимся нынешней осенью, потому что я имею намерение провести зиму в Грузии,
43
а в Ставрополь и на воды думаю приехать в половине сентября. Итак, постарайся увидеться со мной или по сю сторону Кавказа, или по ту, но до того времени поспеши отвечать мне. Прости! Обнимаю тебя мысленно и желаю тебе спасения свыше всего». (33)
Состоялась ли эта встреча, поспешил ли черкес К** (т. е. Казы Гирей) ответить А. Н. Муравьеву, — неизвестно. Известно только то, что «апостольское» письмо А. Н. Муравьева осталось втуне. В 1846—1848 гг. Султан Казы Гирей христианства не принял. (34)
О жизни Султана Казы Гирея начала 50-х годов XIX столетия известно немного: есть сведения, что в это время в чине полковника он был начальником Кисловодского укрепления.
24 декабря 1853 г. полковник Султан Казы Гирей назначается командиром 5-й Хоперской бригады линейного казачьего войска (35), расквартированной в станице Баталпашинской (36), и продолжает оставаться в ней до осени 1859 г., участвуя в ряде военных операций на правом фланге Кавказской военной линии. (37)
Таким образом, через 19 лет Султан Казы Гирей оказался снова в тех местах, которые он знал с детства и которые живописал в своем произведении «Долина Ажитугай». Годы службы Султана Казы Гирея в 5-й Хоперской бригаде ознаменовались для него двумя событиями. В 1855 г. Султан Казы Гирей «женился на красавице казачке Лучкиной» и, приняв в связи с этим православие, стал именоваться Андреем Андреевичем Султаном Казы Гиреем. (38)
44
Мне представляется, что решающим мотивом, побудившим Султана Казы Гирея принять христианство, была его любовь к красавице казачке Лучкиной, ставшей его женой, а не многолетнее пропагандистское давление на него со стороны его давнего друга Андрея Николаевича Муравьева, хотя и оно имело значение. Обратим внимание на то, что в крещении Султан Казы Гирей принял своим именем и отчеством имя своего духовного наставника Андрея Муравьева.
Есть сведения, что, по крайней мере на первых порах, как это часто бывает с неофитами вообще, новообращенный был ревностным христианином.
Археолог Нарышкин, посетивший в 1867 г. с археологической целью верховья р. Кубани и беседовавший с заведующим каменноугольными копями, что расположены близ впадения р. Каракент в Кубань, сообщает: «Он (т. е. заведующий) уверял меня, что у самых верховьев реки Теберды, 25 верст выше Сантийской церкви, есть еще 3-я церковь. Султан Казы Гирей, бывший бригадным командиром в станице Баталпашинской, впоследствии принявший христианство, посетил эту церковь лет 10-ть назад. (39) В склепе, находящемся под нею, были найдены два тела в гробах, одежда на них довольно хорошо сохранилась. Султан, как человек новообращенный, был весьма набожен и приказал поставить в склепе имевшийся с ним образ, собираясь в скорости быть еще раз в этом месте. Смутные обстоятельства тогдашнего времени помешали ему исполнить это намерение...». (40)
В период командования 5-й Хоперской бригадой Султан Казы Гирей с живым интересом относился к росту просвещения и культуры среди своих соплеменников. Ф. В. Юхотников, преподаватель словесности в Ставропольской гимназии, где обучались горцы из состоятельных слоев населения, в своей статье «Нечто о горцах, учащихся в Ставропольской гимназии» от 21 декабря 1858 г. пишет: «К чести горцев, занимающих почетные места в русской службе, должно отнести и то, что многие из них, приезжая в Ставрополь и не имея даже, среди воспитывающихся юношей, родственников, постоянно и всех своих призывали к себе и ласками, и увещеваниями побуждали их к новым успехам... Не могу не упомянуть с уважением об этих немногих
45
людях, истинно понимающих благо просвещения своей родины. Имена их: султаны Адиль Гирей и Казы Гирей и князь Магомет Лоов». (41)
Успехи горцев, обучавшихся в Ставропольской гимназии в области русской словесности под руководством Ф. В. Юхотникова (42), были настолько заметны, что на них, например, в 1859 г. сочувственно откликнулись «Отечественные записки» в № 2, в отделе «Современная хроника России».
То, что произошло в 1858 г. в Ставропольской гимназии, не могло быть не замечено. Из 36 сочинений, представленных на конкурс гимназистами 6 и 7 классов, первую и вторую премии получили не русские воспитанники, а горцы: абазин Адиль Гирей Кешев за сочинение «О сатирическом направлении литературы при Петре, Екатерине и в настоящее время» и осетин Иналуко Тхостов за сочинение «Кавказ по Пушкину, Лермонтову и Марлинскому ». (43)
Трудно себе представить, что этими успехами горцы были обязаны только Ф. В. Юхотникову. Вероятно, в «увещеваниях к новым успехам» какая-то доля принадлежала султанам Адиль Гирею и Казы Гирею, которые оба, каждый в свое время, занимались один публицистической и этнографической, а другой художественно-литературной деятельностью. (44)
Во всяком случае, упомянутые выше два воспитанника Ставропольской гимназии в дальнейшем вложили свою лепту в культурное развитие своих малых народов.
Кешев выступал в печати с литературно-этнографическими статьями под псевдонимом Каламбий (45) в 1860—1861 гг. в «Русском
46
вестнике», а Тхостов — с этнографическими статьями по Осетии в «Терских ведомостях» за 1868—1869 гг. (46)
8 сентября 1859 г. Андрей Андреевич Султан Казы Гирей был произведен в генерал-майоры и, оставив 5-ю Хоперскую бригаду, до 1864 г. «состоял при Кавказской армии». (47)
В 1864 г. в списке генералов, «состоящих при Кавказской армии», его уже нет. По-видимому, он вышел в отставку.
На этом собранные мною сведения о Султане Казы Гирее обрываются... Где прожил остаток своей жизни и когда умер Султан Казы Гирей, мне неизвестно.
Сноски
Сноски к стр. 33
1. Размер портрета 9.6 × 7 см. Черный графит. Что Султан Казы Гирей запечатлен на рисунке в форме 44-го драгунского Нижегородского полка устанавливается по фотографии с упомянутого портрета, помещенной в IV томе «Истории 44-го драгунского Нижегородского полка», составленной В. Потто, СПб., 1894, первый вкладной лист между стр. 128—129. На фотографии портрет немного уменьшен: 8.7 × 6.3 см
2. «Современник», т. I, 1836, стр. 155—169. Во 2-м томе «Современника» за тот же год напечатано другое произведение Султана Казы Гирея «Персидский анекдот», стр. 133—139. После публикации этих произведений Султан Казы Гирей, по моим данным, больше не печатался.
3. Слола «хоругвь Европы и просвещения», набранные Пушкиным курсивом, взяты из очерка «Долина Ажитугай» и принадлежат Султану Казы Гирею.
Сноски к стр. 34
4. В кн.: Этнография и история Кавказа. Изд. АН СССР, М., 1961, стр. 184—208.
5. Долина Ажитугай лежит в устье р. Б. Зеленчук при впадении ее в Кубань. Не лишним будет сказать, что топоним «Ажитугай», по другим источникам — «Хажитугай», представляет собой слово тюркское и в переводе на русский язык означает «Долина Ажи» или «долина Хажи», ибо тугай — это «долина», «пойма», а Ажи или Хажи — имя собственное. Недавно было напечатано утверждение, что Казы Гирей «возвращал читателя „Современника“ к пушкинскому „Путешествию в Арзрум“. Автор „Долины Ажитугай“ пятью годами позже посетил те же места, которые описал в своем „Путешествии“... Пушкин» (М. П. Еремин. Пушкин — публицист. Гослитиздат. М., 1963, стр. 271). По-видимому, автор монографии имеет очень туманное представление как о географии Кавказа вообще, так и о пути следования А. С. Пушкина в Арзрум.
Сноски к стр. 35
6. Долина Ажитугай, стр. 155—156. — Здесь и далее разрядка моя, — Г. Т.
7. Там же, стр. 156.
8. Напечатано «Нижиг». Исправлено мной. Гидроним «Инжиг» — слово черкесское. По-русски это р. Большой Зеленчук. Опечатка в тексте произведения свидетельствует о том, что в рукописи н и и в графическом отношении были настолько схожи, что их можно было перепутать и что Султан Казы Гирей не держал корректуры своего произведения. Одновременно следует исправить тюрк, кишик сил на кійшик син ‘покосившаяся статуя’ (там же, стр. 167). Султан Казы Гирей с детства был двуязычен и в одинаковой мере владел черкесской и тюркской речью.
9. Там же, стр. 157.
10. В русской адаптации на картах Ерускон.
11. Долина Ажитугай, стр. 160.
12. Эго устанавливается по «Военно-исторической карте северо-западного Кавказа с 1774 г. и до окончания кавказской войны, составленной Е. Д. Фелицыным» и приложенной к 1-й части «Истории Хоперского полка Кубанского казачьего войска», составленной В. Толстовым (Тифлис, 1900). На карте везде указаны годы возведения укреплений и крепостей и их ликвидации.
Сноски к стр. 36
13. Долина Ажитугай, стр. 164.
14. О нем см. сноску 4.
15. С. Петин. Собственный е. и. в. конвой. 1811—1911. 2-е изд., СПб., 1911.
16. Там же, стр. 138.
Сноски к стр. 37
17. Там же, стр. 81.
18. Заметим, кстати, что во время службы в Кавказско-горском полуэскадроне в Петербурге денщиками у Султана Казы Гирея были только русские солдаты, в то время как у Султана Хан Гирея — туземцы (ЦГВИА, ф. 7, оп 8, д. № 303) мне представляется, что этот факт можно рассматривать как меру, избранную Казы Гиреем для повседневного общения с представителями живой русской речи.
19. «Литературный архив», т. I. Изд. АН СССР, М. — Л., 1938, стр. 20—22.
Сноски к стр. 38
20. С. Петин. Собственный е. и. в. конвой, стр. 138.
Сноски к стр. 39
21. Указание на то, что портреты были сделаны в 1842 г., дано на стр. VIII «Приложения» к IV тому «Истории» полка, Тифлис, 1894.
Сноски к стр. 40
22. IV том «Истории 44-го драгунского Нижегородского полка» В. Потто вышел в свет в первой половине 1894 г. (цензурное разрешение 14 апреля 1894 г.). В «Примечаниях» к гл. X «Истории» (на стр. 196, № 22) сказано «Снимки с этих портретов помещены в настоящем издании с обязательного дозволения фрейлины е. и. в. А. С. Безобразовой».
23. О Г. Г Гагарине как художнике и о пребывании его на Кавказе см.: Русский биографический словарь, СПб., 1914; А. Н. Савинов. 1) Г. Гагарин. Изд. Третьяковской галереи, М., 1950; 2) Г. Г. Гагарин. Изд. «Искусство», М, 1951.
Сноски к стр. 41
24. Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. 44, отдел третий, Тифлис, 1915, стр. 1—30.
25. Там же, стр. 3—5.
26. А. Н. Муравьев. Письма о магометанстве. СПб., 1848. — Книга напечатана в типографии III Отделения собственной е. и. в. канцелярии. Содержит 7 писем. Первое письмо написано 16 марта 1847 г. в Тифлисе, второе — в Петербурге 20 июля 1847 г., третье — 24 декабря 1847 г. в Сергиевой пустыне, четвертое — даты и места написания не имеет, пятое написано 20 марта 1848 г. в Петербурге, шестое — 22 апреля 1846 г. в Петербурге и седьмое — 10 апреля 1848 г. в страстную (великую) субботу в Москве.
Второе издание «Писем о магометанстве» вышло в Москве в 1849 г., а третье, и последнее, — в Казани в 1875 г. В третье издание дополнительно включено восьмое письмо, напечатанное в апреле 1871 г. в «Трудах Киевской духовной академии». Мною перечислены все письма книжки потому, что при печатании их типографским способом в издании 1875 г. в двух из них в датировке допущены опечатки: во втором письме вместо 1847 г. напечатано 1874 г. и в шестом письме вместо 1846 г. напечатано 1864 г. Если не сделать этих поправок, последовательность мысли автора писем оказывается нарушенной.
Сноски к стр. 42
27. Здесь и далее разрядка моя, — Г. Т.
28. А. Н. Муравьев. Письма о магометанстве, стр. 142.
29. Т. е. с праздником Пасхи. Она в 1846 г. праздновалась 7 апреля (старого стиля).
30. Заковыченные слова принадлежат черкесу К** (т. е., как я полагаю, Султану Казы Гирею). Эти слова заключали неизвестное нам его письмо к А. Н. Муравьеву.
31. А. Н. Муравьев. Письма о магометанстве, стр. 143—144.
32. Там же, стр. 152.
Сноски к стр. 43
33. Там же, стр. 152 — 153.
34. Судя но цитированному выше письму, у черкеса К** была книга Нового завета с Деяниями апостолов.
35. В. Толстов. История Хоперского полка Кубанского казачьего войска. В 2-х частях. Тифлис, 1900—1901 гг., с приложениями к 1-й и 2-й частям. Тифлис, 1901.
36. Ныне город Черкесск, столица Карачаево-Черкесской автономной области РСФСР.
37. В. Толстов. История Хоперского полка..., ч. 2, гл. IV, Тифлис, 1901, стр. 103—127 и «Приложения» к 1-й и 2-й частям, стр. 78.
38. Там же, «Приложение», стр. 78. — Среди офицеров, входивших в 5-ю Хоперскую бригаду Хоперского полка, фамилия Лучкиных представлена двумя ветвями. Одна идет от есаула Лучкина Филиппа Прокофьевича, служившего в полку в 1776—1793 гг., сыновьями которого являлись войсковой старшина Иван Филиппович, служивший в 1794—1835 гг., и есаулы Яков Филиппович, служивший в 1792—1822 гг., Лев Филиппович, служивший в 1801—1819 гг., и сотник Михаил Филиппович, служивший в 1801—1814 гг. Другая ветвь Лучкиных представлена есаулом Михаилом Ивановичем, служившим в полку в 1834—1855 гг. (см. «Историю Хоперского полка», «Приложение», стр. 82, 84, 85, 89). К какой из этих ветвей принадлежала казачка Лучкина — жена Султана Казы Гирея, — установить можно будет лишь тогда, когда станет известным ее имя и отчество.
Сноски к стр. 44
39. Т. е. примерно в 1857 г., — Г. Т.
40. Отчет гг. Нарышкиных, совершивших путешествие на Кавказ (Сванетию) с археологической целью в 1867 году. Известия Русского археологического общества, т. 8, СПб., 1877, стр. 357. — Сообщение Нарышкина относится к 20 сентября 1867 г. Под «смутными обстоятельствами» 1857 г. заведующий угольными копями близ Каракента разумеет обострение военной обстановки в районе р. Кубани на правом фланге Кавказской линии (см.: В. Толстов. История Хоперского полка..., ч. 2, стр. 116—117).
Сноски к стр. 45
41. Газ. «Кавказ», 1858, № 100, стр. 529—530. — Разрядка моя. — Г. Т.
42. О Федоре Викторовиче Юхотникове см.: А. Лилов. Ф. В. Юхотников (некролог). «Московские ведомости», 1861, № 283; Воскресенский. Воспоминания о Ф. В. Юхотникове. «Наше время», 1862, № 12; М. Краснов. Историческая записка о Ставропольской гимназии. Ставрополь-Кавказский, 1887. — По сообщению автора некролога, Ф. В. Юхотников, умерший в 1861 г. в молодых годах, окончил Московский университет и по рекомендации проф. Грановского, который считал его одним из своих лучших учеников, определился в 1855 г. преподавателем русской словесности в Ставропольскую гимназию. Ф. В. Юхотникову принадлежит ряд этнографических статей о горцах Северного Кавказа.
43. Газ. «Кавказ», 1858, №№ 100 и 101.
44. Черкес Султан Адиль Гирей (1821—1876) печатал литературно-публицистические и этнографические статьи в основном в 1846—1847 гг. Список этих произведений и сведения о его жизни приведены М. О. Косвеном в его сочинении «Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке», ч. II (Кавказский этнографический сборник, т. II, М., 1958, стр. 211).
45. Раскрытие псевдонима принадлежит преподавательнице Адыгейского педагогического института в г. Майкопе Л. Г. Голубевой (см.: «Дружба народов», № 9, 1963, стр. 261—268; Тр. Карачаево-Черкесского НИИ, Черкесок, вып. IV, 1965, стр. 165—213).
Сноски к стр. 46
46. М. О. Косвен. Материалы по истории., стр. 224—225.
47. Кавказский календарь на 1860—1864 гг. Тифлис. — См. также указатель к «Списку генералам по старшинству», СПб., 1863 г., стр. 523.
(Перепечатывается с сайта: http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v70/v70-033-.htm.)
