ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ВТОРЖЕНИЕ
28. ЭДУАРД-ШОУ
24 июня 1992 года средства массовой информации сообщили о попытке вооруженного восстания звиадистов в Тбилиси. Согласно официальным данным, около четырехсот звиадистов под командованием Вальтера Шургая захватили ночью оружие на базе внутренних войск, напали на здание телецентра, овладели телецентром и телевышкой и объявили по Грузинскому телевидению о начале всеобщего звиадистского восстания. Однако мятеж был подавлен, еще не успев начаться. К 13.30 части войск Госсовета взяли телецентр штурмом – при этом погибло сорок человек, а Вальтер Шургая и еще несколько депутатов звиадистского парламента, оказавшиеся в здании, были арестованы. Таким образом, Эдуард Шеварднадзе мог спокойно отправляться на переговоры в Дагомысе, а посторонние наблюдатели восприняли происшедшее как лишнее подтверждение его слов о нестабильности в Грузии. Но Звиад Гамсахурдия, обычно не скрывавший своей руководящей роли в вооруженных акциях и кампаниях массового неповиновения в Грузии, на этот раз во всеуслышание заявил о своей непричастности и обвинил грузинские власти в инсценировке мятежа – в провокации с целью выявить скрытых сторонников президента. По версии Гамсахурдия, Шургая лежал больной в постели, когда к нему пришли несколько офицеров внутренних войск и, заявив о своей готовности перейти на сторону президента и захватить власть, привели его в здание телецентра, откуда заранее ушла охрана. Точно так же, по словам экс-президента, в телецентр заманили несколько бывших депутатов и студенток-звиадисток; пока они выступали по телевидению с обличением Шеварднадзе, «мятежники» скрылись, а на штурм здания пошли «мхедрионцы» и другие вооруженные отряды Госсовета. «Вы слышали когда-нибудь, чтобы в какой-то стране военные, собравшиеся устроить переворот, остались бы на свободе и разоблачили президента, который будто бы все это им поручил?» – сказал Гамсахурдия по поводу выступления Шургая по тому же телевидению после подавления мятежа.
Логика событий, надо признать, говорит не в пользу официальной версии. Легкость подавления восстания заставляет задуматься: на что рассчитывали мятежники – в центре Тбилиси, с немногочисленными силами, с небольшим запасом оружия, прекрасно понимающие, что против них – большая, хорошо вооруженная армия Госсовета? Партизаны в Западной Грузии ничего не предприняли, и во время восстания Шургая Мингрелия осталась спокойной, хотя заговор с целью свержения Госсовета предполагал бы скорее всего одновременное выступление звиадистов на востоке и на западе. В Тбилиси же мятежники могли бы рассчитывать только на поддержку народа. Однако звиадисты уже потерпели ряд неудач при попытках побудить к восстанию населения; и сейчас на призывы Шургая никто не откликнулся, не пришел защищать телецентр.
Немедленно после подавления мятежа по Тбилиси и по всей Грузии прокатилась волна арестов звиадистов и просто подозреваемых в нелояльности. Если человек успевал укрыться от полиции, в заложники забирали его родственников. Размах и оперативность репрессий невольно наводят на мысль о том, что «переворот» отвечал интересам властей и весьма напоминал поджог рейхстага; тбилисские звиадисты события 24 июня называли «Эдуард-шоу».
Уже после разгрома звиадистов в Тбилиси в городах Мингрелии (Зугдиди, Поти), а также в Сухуми прошли радостные митинги; но когда выяснилось, что ликование было преждевременно и теперь предстоит разбирательство с «заговорщиками», сторонники президента растерялись. Часть партизан захватила железнодорожную станцию Ингири под Зугдиди, перерезав линию Гали – Сенаки; но сил у них было очень мало. Зато абхазы 24 июня весьма плодотворно воспользовались событиями в Тбилиси. Они ненадолго перекрыли автомобильные дороги по всей автономной республике и предложили Гиви Ломинадзе покинуть здание министерства внутренних дел. Он ответил категорическим отказом; тогда отряд абхазских внутренних войск окружил и без особого труда занял министерство. Когда штурмовавшие ворвались в кабинет Ломинадзе, он попытался применить оружие, но получил удар прикладом в лицо. Ломинадзе вывели из здания, отвезли в аэропорт, посадили в самолет и отправили в Тбилиси. В первый раз абхазы решились применить силу; Госсовет громко протестовал против выдворения Ломинадзе, но дело было уже сделано, и не представлялось возможным вернуть отставного министра на его пост, не нарушив закона, поскольку отставил его абхазский парламент, высший законодательный орган автономии.
Абхазский парламент все больше становился для Госсовета бельмом на глазу; однако он по-прежнему был легитимным органом власти, его депутаты были избраны всенародным голосованием, тогда как Госсовет оставался, какой бы точки зрения ни придерживались политики всего мира, военной хунтой. Поэтому, когда Госсовет начал накладывать вето на постановления абхазского Верховного Совета, принятые большинством голосов, встал вопрос: а имеет ли тбилисское правительство юридическое право на такие действия? Впрочем, конфронтация уже вышла за рамки обычных взаимоотношений центра с автономией. Существование квотного парламента как такового означало признание права абхазской нации на самостоятельность, которое просто органически не совмещалось с понятием единой Грузии. Гамсахурдия мог соглашаться на преобладание абхазов в парламенте из-за своей слабости; Госсовет был сильнее и уже дал понять, каким видит ближайшее будущее Абхазии. Роспуск абхазского парламента и «свободные выборы» должны были стать логическим продолжением тбилисского переворота. Однако «свободные выборы» в Грузии были сомнительным достижением, ибо полномочия законно избранных президента и парламента были аннулированы безо всяких на то причин. (При этом итоги проведенного почти одновременно референдума о независимости Грузии никто и не думал ставить под сомнение). Новые парламентские выборы в Абхазии предстояло провести по принципу равного представительства наций. Исход таких выборов предсказать было нетрудно: господство грузин в парламенте, председатель его – грузин или же самый лояльный абхаз, какого только можно отыскать среди 97 тысяч абхазов.
К вечеру богатого событиями дня 24 июня стали известны результаты переговоров за закрытыми дверями российского президента и председателя грузинского Госсовета в Дагомысе. Прекращение огня, вывод из Южной Осетии грузинских вооруженных формирований, ввод «смешанного контингента» миротворческих сил России, Грузии и Северной Осетии, вывод из Южной Осетии 37-го инженерно-саперного и 27-го вертолетного полков и отмена экономических санкций, введенных против Грузии по инициативе Северной Осетии – такой договоренности достигли Ельцин и Шеварднадзе. Но только месяцы спустя стало достоверно известно о российско-грузинском соглашении, заключенном на той же встрече, – о передаче Грузии российскими военными ведомствами большого количества оружия: современных танков, бронетранспортеров, зенитных и градобойных орудий и всевозможных боеприпасов к ним. Нет нужды говорить о значении этого договора: во внутригрузинских конфликтах обладание военной техникой было залогом победы. И в Осетии, и в Мингрелии грузинам приносила победы не столько численное превосходство, сколько российское оружие. Без него грузинские гвардейцы проиграли войну в Южной Осетии при Гамсахурдия и не смогли взять бункер во время переворота.
Война в Осетии не прекратилась сразу после подписания Дагомысских соглашений. 25 июня грузины еще раз пытались прорваться через Лиахви в центр Цхинвала, но снова потерпели неудачу, и хотя огонь не утихал вплоть до ввода разделительных войск, с конца июня начался отвод грузинских вооруженных формирований. Внимание Госсовета снова переключилось на запад: здесь партизанское движение активизировалось с начала июля, когда Зугдиди перестал подчиняться Тбилиси. Так началось третье мингрельское восстание, которое в отличие от двух первых не приняло таких масштабов. Госсовет уже не выпустил инициативу из своих рук и не позволил звиадистам восстановить свою власть ни в Сенаки, ни в Поти. Здесь партизанам лишь удалось взорвать и повредить несколько мостов. В Абхазии после изгнания Ломинадзе конфронтация продолжалась, но в целом обстановка оставалась спокойнее, чем зимой. Значительная часть грузинских депутатов возобновила посещение сессий Верховного Совета. Дело в том, что из Тбилиси им указали на неэффективность борьбы против абхазов в парламенте путем бойкота: ведь работа парламента была фактически парализована невозможностью собрать две трети голосов. Однако посещавшие заседания парламента грузины продолжали свою политику, могли дружно встать и уйти, если им не нравилась повестка дня; иногда вели себя вполне корректно, иногда очень агрессивно. Это только придавало уверенности Владиславу Ардзинба, который продолжал уклоняться от прямого конфликта и умело пользовался оплошностями грузин, привлекая на свою сторону представителей всех остальных наций. В это время формирование абхазского полка внутренних войск продолжалось ускоренными темпами. Грузины имели не меньше, а может быть, и больше сил: помимо окопавшихся на турбазе в Сухуми гвардейцев Ахалая и «мхедрионцев» Какубава в Гагре грузинское население Абхазии поддерживала часть милиции (подавляющее большинство милиционеров в республики были грузинами), которая отказалась подчиняться Анквабу. Возможности для внутренней, гражданской войны существовали, однако тогдашнее настроение большей части грузинского (и не только грузинского) населения Абхазии можно выразить классической фразой: «Мы не хотим войны, мы хотим торговать».
«Челночный» бизнес еще больше расцвел летом 1992 года, партизанская война в Мингрелии не мешала беспрепятственному проезду по автомобильным дорогам из Абхазии в Аджарию и Турцию. В Гальском районе партизанское движение вообще затухло; во-первых, в Абхазии звиадисты все более сближались с шевардистами на почве вражды с абхазами, во-вторых, в Гали не было грузинских войск. Небольшой отряд гальских звиадистов, засевший в Окумском ущелье, не предпринимал никаких активных действий. Курортный сезон выдался традиционно удачным. Вообще мало кто в Абхазии летом 1992 года думал о близкой войне. Ведь свержение Гамсахурдия в этой республике встретили с облегчением, а приход Шеварднадзе – с надеждой: его всемирная слава разумного политика, всегда умеющего найти компромисс дипломата заставляли многих абхазов и грузин видеть именно в нем главного гаранта спокойствия.
Правда, отток населения из республики продолжался: русские по-прежнему уезжали как из Абхазии, так и из Грузии. Больше греков стало эмигрировать в Грецию, больше евреев – в Израиль. В их дома – за этим бдительно следило Общество Мераба Костава – вселялись главным образом грузины из Западной Грузии, из Тбилиси, а переселенцы были людьми проверенными, то есть, как правило, не только грузинскими патриотами, но и лояльными к Госсовету, так что никто из них не перешел, подобно некоторым местным мингрелам и грузинам, на сторону Ардзинба во время последовавшей войны.
Тем временем подавление июльского восстания звиадистов сопровождалось гораздо большими жестокостями, чем в январе и апреле. 6 июля в Цаленджихе Джаба Иоселиани с отрядом «мхедрионцев» был внезапно окружен партизанами, но быстро прорвал окружение и разбил звиадистов. Со стороны «мхедрионцев» было убито 12 человек и ранено 60, потери звиадистов исчислялись десятками, около ста человек попало в плен. Войска Госсовета взяли Цаленджиху и устроили в ней жестокий погром, сожгли почти весь городок, превратили церковь в склад трупов. Бойня в Цаленджихе ужаснула всю Мингрелию; тысячи мингрелов в страхе бежали в Абхазию, к своим родным или знакомым. 7 июля госсоветовцы заняли Зугдиди, но восстание не было подавлено: звиадисты продолжали партизанскую войну. Теперь они перешли к методам, которые на международном языке принято называть террористическими: закладкой мин, разрушению коммуникаций, грабежам товарных составов, захватам высокопоставленных заложников. 9 июля в районе Цаленджихи звиадисты обстреляли автомобиль с вице-премьером Сандро Кавсадзе, водитель был убит, Кавсадзе попал в плен. Грузины погнались за похитителями на вертолетах, но догнать их не смогли и найти в условиях массового неповиновения населения – тоже.
После разгрома повстанцев в Мингрелии опять установилось некое подобие равновесия: партизаны скрывались в горных лесах, на их стороне было прекрасное знание местности. Грузины понимали, что выкуривать партизанские отряды из ущелий – дело трудное, на него придется бросить чуть ли не всю грузинскую армию, а война при этом может перейти в национальную, и мингрелы начнут требовать для себя этнической автономии, отделения от Грузии. А пока мингрельские звиадисты рассматривали эту войну как гражданскую, и в случае победы не могли остановиться на границах Мингрелии – для них война могла закончиться только в Тбилиси.
Весь июль в Мингрелии, точнее, в районе Зугдиди – Сенаки продолжались грабежи поездов. Конечно, методы сопротивления звиадистов не укладывались в рамки международного права, но выбирать им уже не приходилось: Госсовет отдал Мингрелию на полный произвол «компаний», которым было позволено делать здесь все, что заблагорассудится; именно здесь прославился жестокостями и мародерством «Белый орел», разнузданностью превосходивший все другие формирования. Поэтому Шеварднадзе вынужден был снова и снова отводить свои войска из партизанских районов, иначе вся Мингрелия поднялась бы на борьбу с ним.
Госсовет Грузии довольно долго питал надежду примириться с мингрелами-звиадистами, столкнув их с абхазами: помимо прочих выгод, он мог бы в этом случае еще и свалить вину за разжигание войны на сторонников свергнутого президента. Но коль скоро эта надежда не оправдалась, у Госсовета оставалась возможность нейтрализовать мингрелов, начав войну в Абхазии своими силами. Так как блицкриг в Южной Осетии не увенчался полным успехом, то после прекращения военных действий перед Госсоветом встали все те же задачи: сплочение нации, привлечение на свою сторону ультрапатриотов, наконец, необходимость снова куда-то отправить выводимые из-под Цхинвала «компании».
Можно было начать с Аджарии, поскольку повод для вторжения имелся: Аслан Абашидзе принимал беглых звиадистов, постоянно проявлял самовольство по отношению к Тбилиси, так как сумел наладить хорошие отношения с командованием размещенных в Батуми российских пограничных войск. Аджария богатела на торговле и была лакомым куском для грабителей. Однако поход в Аджарию – против грузин-мусульман – мог бы постепенно трансформироваться в войну не национальную или политическую, а религиозную; война с Аджарией могла бы привести к осложнению отношений с Турцией, членом НАТО. К тому же война против Аджарии не решила бы мингрельской проблемы.
29. ВЫЗОВ БРОШЕН
Миротворческие батальоны вошли в Южную Осетию утром 14 июля 1992 года. В тот же день, согласно договоренности, отряды североосетинских добровольцев, защищавших Цхинвал, покинули территорию республики. Русских миротворцев встречали настороженно: осетины относились к ним дружелюбнее, чем грузины, но еще долго опасались нового неожиданного ухода. Стрельба прекратилась, однако напряжение не спадало, а впоследствии столкновения, особенно в районе самого Цхинвала, время от времени возобновлялись. Только русские части можно было с полным правом назвать разделительными. Южные осетины справедливо расценивали грузинский батальон смешанных сил как ударную группу в случае возможного вывода русских войск из региона. Бойцы североосетинского батальона не скрывали, что их цель – защитить своих собратьев при таком обороте дела. Поэтому вскоре встал вопрос о выводе осетинского и грузинского батальонов. Осетины решительно выступили против, грузины возражали меньше, однако вывод все-таки не состоялся. Грузинский батальон насчитывал 350 человек и контролировал села к северу от Цхинвала (штаб находился в селе Никози к югу от Цхинвала); осетинский батальон включал в себя 650 человек, имел на вооружении БМП и БТРы, его подразделения размещались в Знауре, Хетагурово и других населенных пунктах. Российские миротворцы расположились в важнейших селах на дорогах вокруг Цхинвала и на границе Цхинвальского и Джавского районов.
Уже в первые месяцы после окончания боевых действий возобновилось движение между грузинскими и осетинскими селами в самой Южной Осетии, но на грузинскую территорию осетины стали ездить лишь несколько лет спустя. Освобожденный из-под ареста премьер Олег Тезиев вернулся в Цхинвал после заключения мира, но вскоре ушел в отставку. В последующие годы власть в Южной Осетии сконцентрировал в своих руках председатель Верховного Совета Людвиг Чибиров, бывший ректор пединститута; его вначале считали слабой личностью, но он сумел оттеснить на задний план всех видных полевых командиров и удерживал в своих руках бразды правления почти десять лет. Во внешней политике Чибиров занимал умеренную позицию, он правил под девизом «Мир лучше войны», утверждал, что никакая идея не стоит человеческой крови. Для Южной Осетии настало время многолетнего неустойчивого мира. В политическом аспекте Дагомысские соглашения закрепили неудачу осетин в попытке отделиться от Грузии или хотя бы отстоять статус автономной республики, но присутствие российских миротворческих сил привело к реальному прекращению войны и позволило южным осетинам ждать и надеяться на лучшие времена.
В 20-х числах июля Шеварднадзе предпринял новую миротворческую поездку – в Мингрелию. Здесь третье восстание звиадистов не было подавлено окончательно; на окраинах Зугдиди постоянно происходили перестрелки, продолжались нападения на товарные и пассажирские поезда (в разграблении нередко принимало участие население целых сел), взрывы железнодорожных мостов. Кавсадзе оставался в заложниках, о его местонахождении никто не знал. Антиправительственные настроения в Мингрелии усилились еще больше. Уже в Сенаки, куда Шеварднадзе прибыл с большой свитой, горожане встретили его очень враждебно, бросали в него камнями. В Мартвили на крышах домов стояли вооруженные люди и скандировали «Зви-а-ди!». В Цаленджихе толпа кричала Шеварднадзе «Убийца! Убийца!»; никто не хотел вступать с ним в переговоры. Глава Грузии так и не решился посетить Зугдиди, и вывело его из затруднительного положения только событие, происшедшее 23 июля 1992 года.
Все это время абхазский парламент продолжал вести переговоры с Тбилиси по вопросу будущего статуса Абхазии как автономной республики, в частности – о пребывании на ее территории грузинских войск, об охране ее границ и т.д. Однако абхазы обратили внимание на то, что с февраля 1992 года – точнее, с момента введения в Грузии конституции 1921 года – абхазская автономия лишилась юридической основы. Конституция 1921 года, по которой Грузия провозглашалась независимой буржуазно-демократической республикой, декларировала всяческие права и свободы, но не упоминала об Абхазии как об автономной республике. Грузинское правительство рассматривало эту конституцию как временную, однако новая конституция была принята только в конце 1995 года, то есть уже после грузино-абхазской войны и окончательной победы Шеварднадзе в борьбе за власть. Согласно юридическим нормам, с февраля 1992 года республиканский статус Абхазии (который был предусмотрен отмененной грузинской конституцией 1978 года) формально перестал существовать.
Абхазы, конечно, не могли рассматривать сложившееся положение как реальную потерю Абхазией автономии, но их не могла не беспокоить национальная политика Госсовета, который и не подумал вернуть Южной Осетии автономию хотя бы в рамках области. Кроме того, появился удобный случай предъявить Госсовету свои претензии. Абхазы решили сделать встречный ход: отменить конституцию Абхазской АССР 1978 года и ввести конституцию Советской Социалистической Республики Абхазия 1925 года. По этой конституции Абхазия считалась суверенной союзной республикой, – то есть равноправной с Грузинской ССР, – но входила в состав последней на договорных началах. Именно эти договорные отношения попытались теперь возродить абхазские лидеры. Они знали, что пока абхазы составляют 17% населения республики, их шансы добиться независимости мирным путем равны нулю, однако надеялись на установление с Грузией федеративных отношений, поэтому и не хотели признавать Абхазию автономной республикой. Они вели работу над проектами договоров, которые собирались предложить Грузии, и рассчитывали, восстановив конституцию 1925 года, побудить Грузию начать дискуссию, заявив при этом притязания на равноправие с ней. Трудность заключалась в том, что абхазский парламент оставался расколотым на две части и добиться при голосовании абсолютного большинства было совершенно невозможно. Это и стало причиной того, что в голосовании 23 июля о возвращении конституции 1925 года приняла участие только «абхазская» фракция, составляющая простое большинство.
Зато подавляющее большинство абхазского народа расценило этот акт как провозглашение независимости Абхазии. Все последние годы абхазы проявляли большой интерес к политике, фотокопии административных карт 1920-х гг. с Абхазией в статусе союзной республики давно ходили по рукам. Весь вечер и всю ночь после сообщения о смене конституции абхазское население ликовало: люди танцевали на улицах, пели у костров национальные песни, салютовали из ракетниц и ружей, как обычно на Новый год. На следующий день Ардзинба выступил по телевидению с разъяснением сущности введения конституции 1925 года, подчеркнул, что этот акт не означает выхода Абхазии из состава Грузии, и что абхазы предлагают Тбилиси начать переговоры о приведении в соответствие обеих конституций. Фактически абхазы таким путем потребовали у Тбилиси отказаться от политики унитаризма и согласиться на федеративное, а возможно, и конфедеративное устройство Грузии.
Грузия была возмущена тем, что произошло 23 июля: живущие в Абхазии грузины восприняли смену конституции точно так же, как и абхазы, только совсем без восторга. В Тбилиси было объявлено даже о «коммунистическом мятеже» в Абхазии, поскольку абхазская конституция 1925 года была советской, коммунистической (буржуазно-демократической конституции, которой можно было бы заменить советскую, у абхазов вообще не было). Кроме того, сразу же после смены конституции абхазская фракция узаконила смену названия республики (она стала называться Республика Абхазия), утвердила красно-бело-зеленый национальный флаг с изображением открытой ладони – эмблемы Народного форума «Аидгылара», а также герба с изображением Абрскила – абхазского Прометея. Эта подчеркнутая смена государственных символов тоже была расценена как намерение отделиться от Грузии, хотя в данном случае абхазы просто не могли восстановить коммунистическую символику, которая после падения Советского Союза выглядела бы нелепо. И хотя в дальнейшем часто утверждалось, что 23 июля 1992 года Абхазия провозгласила свою независимость, ни одно из принятых ее парламентом постановлений не может расцениваться таким образом. У грузинского правительства оставалось несколько вариантов действий: переговоры и поиски компромисса; политическая конфронтация и дипломатическое давление на абхазское правительство; силовое решение проблемы.
Шеварднадзе, с явным облегчением покинув Мингрелию, срочно вернулся в Тбилиси и открыл заседание Госсовета. Госсовет обсудил решение Верховного Совета Абхазии о смене конституции и признал его недействительным. Несмотря на то, что обстановка в Абхазии оставалась совершенно спокойной, а местное грузинское население не проявляло агрессивности, Шеварднадзе 27 июля заявил, что готов уйти в отставку, «если не удастся предотвратить конфликт в Абхазии».
К этому времени в Абхазии существовали два блока политических партий – Совет национального единства Абхазии (19 грузинских организаций и движений) и Комитет национального спасения Абхазии (НФА «Аидгылара», армянское общество «Крунк», общество русской культуры «Славянский дом», греческое и осетинское культурные общества). Однако реальной силой были не политические организации, а вооруженные формирования. Абхазы могли опереться на расквартированный в окрестностях Сухуми (в селах Ачадара и Агудзера, к северо-западу и к юго-востоку от столицы) полк внутренних войск, которым командовал абхазец Виктор Какалия, полковник советской армии, профессиональный военный, сыгравший вскоре большую роль в обороне Абхазии от госсоветовцев. Грузины располагали отрядом Сосо Ахалая и Валерия Джабуа под Сухуми, подразделением «Мхедриони» Бориса Какубава в Гагре и отрядом Тамаза Шония в Гальском районе. Небольшая группа звиадистов укрывалась в Окумском ущелье на севере Гальского района, у границы с Мингрелией, ее возглавлял Юрий Бадзагуа. Полк внутренних войск включал в себя два батальона, грузинские отряды – по батальону, в каждом из которых в среднем насчитывалось около сотни человек.
В Абхазии многие не верили в возможность войны, по крайней мере большой. Они полагали, что Госсовет не решится напасть, – ведь за абхазами стояла Конфедерация горских народов, им сочувствовало население соседних регионов России и казачество. В Абхазии проживало немало турок и абхазов с турецкими фамилиями, в Турции – огромная абхазская диаспора, с ее представителями встречался Ардзинба в Стамбуле, Анкаре и Адапазары во время своей поездки в Турцию 24 – 31 июля 1992 года. Наконец, абхазы по-прежнему надеялись на заступничество России. Из полка внутренних войск лишь небольшие слабовооруженные посты стояли вдоль автомобильной трассы. Пока что обороняться было не от кого. Даже в Мингрелии количество войск Госсовета уменьшилось, а в Абхазии грузинские отряды по-прежнему вели себя насколько могли спокойно. Террористическая деятельность мингрельских партизан практически не коснулась Абхазии: здесь за все время с начала третьего восстания звиадистов прозвучало только три взрыва (тогда как в Мингрелии – свыше восьмидесяти).
Да и грузинские средства массовой информации очень искусно переключили внимание общественности на положение в Мингрелии. В конце июля – начале августа 1992 года партизаны захватили здесь еще несколько поездов, но крупных вооруженных столкновений не наблюдалось. Зато ажиотаж, с которым грузины реагировали на эти события, заставил многих полагать, что начинается решающий этап борьбы с мингрельскими повстанцами. В то же время 4 августа 1992 года Госсовет объявил амнистию для сторонников Гамсахурдия по случаю приема республики в ООН: в Тбилиси на свободу вышло 56 звиадистов из числа плененных при разгроме Шургая – в том числе и он сам (ему пришлось озвучить призыв ко всем звиадистам о переходе к парламентским методам борьбы). Мингрелия не сдавалась, и о партизанской войне на ее территории почти всегда сообщалось как о «дестабилизации в Западной Грузии». При том, что географическое название «Западная Грузия» – понятие чрезвычайно растяжимое, к нестабильным районам легко можно было отнести и Абхазию.
...Уже после грузинского вторжения по Абхазии ходили легенды о предзнаменованиях, указывавших на близкую войну. Рассказывали о снесенном курицей двухцветном яйце с загадочной надписью на нем; о волке, с воем спустившемся с гор на улицы Сухуми. В Ткварчели в начале августа молнией разбило елку в центре города, и один из обломков ствола перпендикулярно повернулся на щепке, образовав большой крест; позже, во время блокады, старухи почитали это дерево святым и ставили возле него свечи.
Смена конституции стала тем поводом, за который ухватился Госсовет, давно собиравшийся ввести войска в Абхазию, но главной причиной была военно-политическая ситуация, сложившаяся после перемирия в Южной Осетии. Нужно было снова найти занятие иррегулярным вооруженным формированиям – «Мхедриони» и Национальной гвардии. Опасно было начинать поход в Абхазию в условиях, когда сама Грузия находилась в плачевном состоянии, но в его пользу говорили настроения широких масс грузинского народа. Конфликт в Абхазии назревал очень давно, как минимум с марта 1989 года, и для грузин война за подчинение Абхазии должна была стать Главной Войной. Мало того, в политическом плане точно так же ее рассматривал Госсовет Грузии.
Молниеносный бросок вглубь Абхазии, взятие Сухуми и Гудауты, смещение Ардзинба, разгон абхазского парламента – это не просто начало новой грабительской военной кампании. Это – долгожданная внешняя победа, это сплочение нации, это вынужденное замирение мингрелов, это окончательный раскол партии звиадистов, это полная покорность Аджарии, это дальнейшее ослабление Южной Осетии, это возможность вовлечь Москву в союз против КГНК, и, как следствие, укрепление роли России в поддержании территориальной целостности Грузии. Подавление «абхазских сепаратистов» – это окончательное решение вопроса: быть или не быть Грузии унитарным государством. Это – главная битва за создание «малой империи».
Для каждого из руководителей Госсовета победа над Абхазией – ступень вверх в политической карьере. Но перед Шеварднадзе эта война раскрывает несравненно более широкие перспективы. Для «новой оппозиции» он – бывший противник и опасный союзник; он – все еще гражданин России с московской пропиской; его сила – в поддержке Москвы и Вашингтона; ему никогда не добиться от грузинского народа такого искреннего преклонения, какого добился Гамсахурдия. Госсовет уже установил в Грузии авторитарный режим, но даже он может рухнуть, если не будет потворствовать желаниям всей грузинской нации, а единственная, но главная точка соприкосновения грузинского народа и правительства – национализм. Шеварднадзе – единственный, кто может построить «малую империю» при поддержке России и благосклонности всего мира. Вожди «компаний», окружающие его, не имеют международного признания и рано или поздно отойдут на задний план: останется лишь он, Шеварднадзе. Именно для его пользы обернутся в будущем все успехи Госсовета. Но мало того: поражение не грозит Шеварднадзе таким ослаблением, как кондотьерам (Иоселиани и Китовани) и тем более – ораторствующим националистам из «старой оппозиции». Ибо для новых хозяев Кремля неудача Шеварднадзе в войне – поражение союзника, а разгром грузинских националистов – поражение естественного врага.
30. ПОРЯДОК НА ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГАХ
«Как и наши великие предки, в борьбе за сохранение территориальной
целостности нашего государства мы ни перед чем не остановимся.
Ради этого мы готовы погибнуть сами, но уничтожим всякого,
кто будет пытаться уничтожить наше государство».
Из выступления Эдуарда Шеварднадзе по грузинскому телевидению 15 августа 1992 года.
Третье восстание звиадистов, не подавленное до конца, в августе 1992 года стало вновь набирать обороты. 10 августа мингрелы окружили и взяли в плен под Чхороцку отряд грузинской полиции. На следующий день отряд из 50 звиадистов захватил в доме Михаила Кобалия, на переговорах по освобождению Кавсадзе, министра внутренних дел Грузии Романа Гвенцадзе, государственного советника по вопросам национальной безопасности Саларидзе и еще 10 крупных полицейских чиновников. Поздно вечером группа звиадистов пыталась перейти в Абхазию через Ингури, но абхазский пост не пропустил их. Зато в Мингрелии районы Цаленджихи, Сенаки и Зугдиди снова оказались под контролем звиадистов-партизан; остальные города, как уже повелось, готовы были признать их власть в любой момент.
К этому времени грузинское военное командование уже негласно разработало так называемую операцию «Меч» – план внезапного вторжения в Абхазию и ее оккупации. Этот план предусматривал движение ночью по железной дороге поезда с вооруженными госсоветовцами и высадку десантов на каждой станции: таким образом, наутро все ключевые пункты оказались бы под контролем грузин.[1] Однако грузинам спутал карты новый всплеск активности звиадистов, особенно устроенный последними взрыв железнодорожного моста через Ингури, так что он на время вышел из строя. Поэтому Госсовет принял на вооружение новый план похода – по автомобильной дороге и по морю. При этом грузинам удалось искусной пропагандой завуалировать свои намерения: все военные приготовления подавались как подготовка к действиям против мингрелов.
Днем 12 августа отряд в 3 тысячи гвардейцев отправился в Мингрелию и вошел в Сенаки. Из Зугдиди звиадисты отступили сами, город в очередной раз заняли грузины. Далее заместитель министра внутренних дел Давид Зеикидзе выдвинул ультиматум: если в четверг (т.е. 13 августа) до 12 часов дня звиадисты не освободят всех заложников, «силы правопорядка» – 25 тысяч человек – придут на территорию Мингрелии и «войдут в каждый дом, двор, семью, чтобы найти заложников». Срок ультиматума истек, но заложники отпущены не были. Шеварднадзе назвал амнистию ошибкой, а Госсовет начал готовить к походу большую армию. На ее проводах в Тбилиси Шеварднадзе произнес торжественную речь и благословил гвардейцев на успешные действия. Абхазы слегка встревожились, и Ардзинба 13 августа связался по телефону с Шеварднадзе, который, однако, заверил его, что ввода войск в Абхазию не будет. Абхазы даже сняли свои посты с Ингури, так как Шеварднадзе просил принять меры по недопущению провокаций.
Позднее, оправдывая свои действия, грузины прежде всего доказывали необходимость навести порядок на железных дорогах – они подразумевали взрывы и ограбления в Мингрелии, а посторонние плохо разбирались, где же в действительности звиадисты устраивали взрывы. Грузины особо настаивали, что обязаны освободить заложников, поскольку они находятся в Абхазии, в Гальском районе (хотя удерживали их не абхазы, а звиадисты). Также утверждалось, что командовавший походом Тенгиз Китовани по своей неуправляемости специально нарушил приказ и напал на Абхазию, чтобы скомпрометировать Шеварднадзе и развязать войну; однако мы уже говорили, почему абхазская война была выгодна Госсовету вообще и Шеварднадзе в частности. В Тбилиси твердили о желании защитить грузинское население Абхазии, но ввод грузинских войск был наихудшим способом для достижения этой цели. Несомненно, что в августе 1992 года, спустя восемь месяцев после распада СССР, Абхазия все еще жила спокойной «советской» жизнью, и что армия Госсовета, вступив в Абхазию, дала толчок цепной реакции мести.
В ночь с 13 на 14 августа передовые отряды грузинской армии неожиданно перешли Ингурский автомобильный мост, заняли Гали, утром 14 августа заставили сдаться маленький абхазский пост у села Охурей, захватили в плен главу администрации Очамчирского района Игоря Гургулия; затем один из грузинских отрядов без боя овладел Очамчирой, остальные двинулись по трассе к Сухуми, встретив по пути сопротивление только у абхазского села Тамыш и в Агудзере, где произошел короткий бой с подразделением внутренних войск. В Сухуми грузины заняли Келасурский район города и объединились с боевиками Ахалая, но на Красном мосту у реки Беслетки, при въезде в центр города, были остановлены бойцами полка внутренних войск и ополченцами. Над городом появились грузинские боевые вертолеты; они начали бомбить пляж российского санатория Московского военного округа, другие пляжи, заполненные отдыхающими, здание Верховного Совета.
Абхазы, державшие оборону на Красном мосту, были очень слабо вооружены; в то же время грузинские войска насчитывали около двух тысяч человек, несколько десятков единиц бронетехники и артиллерийских установок, а по трассе то и дело подходили новые колонны автобусов с подкреплениями. Однако грузины в эти первые дни воевали весьма лениво и как только наталкивались на серьезное сопротивление, отступали или вообще уезжали на турбазу к ахалаевцам обедать и выпивать. Именно поэтому грузины еще четыре дня не контролировали Сухуми; они полагали, что абхазы все равно не смогут удержать столицу, и в принципе оказались правы: грузинское население составляло больше половины населения города, а абхазы – не больше 15 процентов; абхазы были несоизмеримо слабее по сравнению с грузинской армией, и им позволяло сопротивляться только мужество отчаяния. Когда абхазские ополченцы с близкого расстояния забрасывали танки бутылками с зажигательной смесью, грузины выскакивали из люков и бежали назад к своим; абхазы сбивали огонь, наскоро ремонтировали танки и пускали их в ход. Таким образом абхазам уже в первый день удалось захватить на Белом мосту, чуть выше по течению Беслетки, танк Т-55; за ночь танк был отремонтирован и на следующий день вступил в бой.
Когда Владислав Ардзинба снова позвонил Шеварднадзе, тот заявил, что в настоящее время разыскивает Тенгиза Китовани, о ситуации в Абхазии ничего не знает. Выступив по телевидению, Ардзинба сообщил о вооруженной агрессии войск Госсовета против Абхазии и объявил мобилизацию всего мужского населения от 18 до 40 лет. Основой абхазского ополчения стал полк внутренних войск. В Очамчирском районе – только здесь вдоль трассы располагались абхазские деревни – разгорелась партизанская война. Грузины заранее предполагали ее возможность и уже 14 августа подвергли бомбежке с вертолетов абхазское село Тамыш. На остальном своем протяжении трасса проходила по районам с грузинским населением; этим и объяснялась легкость продвижения войск Госсовета. Большая часть проживающих в Абхазии грузин подчинилась им, однако часть мингрелов (и даже грузин) встала на сторону Ардзинба и приняла участие в войне против Шеварднадзе. Причем, как правило, это были не звиадисты, а симпатизирующие абхазскому правительству или люди, связанные с абхазами родственными узами.
Ткварчели, ставший вслед за Гудаутой вторым центром абхазского сопротивления, был с первого дня войны отрезан от моря: все дороги, ведущие в город, сразу оказались под контролем грузин. Но госсоветовцы не пытались наступать в горы, вглубь Очамчирского района, где преобладали абхазские села; между тем Ткварчели в первый день войны был совершенно беззащитен. По ткварчельскому телевидению выступали местные деятели с обличением агрессоров, для поддержания боевого духа показывали фильм о подвигах Сида Кампеадора, защищавшего Испанию от мавров, но на въезде в город стояло лишь несколько вооруженных людей. В администрации Ткварчели задавали тон грузины, которые, с одной стороны, склонялись к соглашению с госсоветовцами, с другой – опасались «компаний», о поведении которых уже достаточно хорошо знала вся Грузия.
14-го же августа звиадисты отпустили большую часть заложников, в т. ч. Гвенцадзе; 19-го был отпущен Кавсадзе и остальные чиновники, для освобождения которых официально и собирался экспедиционный корпус; однако выводить грузинские войска из Абхазии никто не собирался и после того, как Шеварднадзе связался с Китовани. Вечером 14 августа стрельба почти прекратилась, в оккупированный район Сухуми прибыли Тенгиз Сигуа и Джаба Иоселиани (последний заявил: «Здесь горячая точка, а я люблю погреться»). Утром 15 августа грузинский десант приплыл из Поти к Гагре на двух кораблях, высадился в Гантиади, овладел Леселидзе, выбил в Россию абхазский пост из восьми человек, стоявший на границе у Псоу. Захват Гагры, населенной преимущественно грузинами, был необходим для того, чтобы перекрыть дорогу добровольцам, уже отправлявшимся в Абхазию. Гагру еще удерживали абхазы, но в тылу у них, в селе Колхида, власть захватили местные «мхедрионцы» и милиционеры-грузины.
«Абхазская фракция» Верховного Совета Абхазии во главе с Ардзинба эвакуировалась в Гудауту – этот город, исторический центр Абхазии, стал резиденцией абхазского парламента и правительства на время войны. Почти все грузинские депутаты остались в Сухуми. Тем временем абхазский лидер обратился ко всем международным организациям, начиная с ООН, к правительствам России, Турции, северокавказских республик с просьбой вмешаться в конфликт, осудить действия Госсовета, призвать его вывести войска из Абхазии. На Северном Кавказе действия грузин вызвали однозначную реакцию: было решено оказать абхазам военную помощь. Уже 15 августа КГНК и Всемирная черкесская ассоциация заявили о призыве добровольцев для войны в Абхазии. Правители северокавказских республик, естественно, не приветствовали поход волонтеров в Абхазию, так как не хотели ссориться с Москвой. Аушев был занят конфликтом с Осетией; Дудаев не хотел национальной войны, надеясь еще на союз северокавказцев с грузинским народом против России в будущем. Однако в первые же дни множество добровольцев, большей частью вооруженных, двинулось в Абхазию – как в составе отрядов КГНК, так и независимо от нее. Уже после высадки грузин у Гантиади первый отряд конфедератов во главе с председателем комитета самообороны КГНК Султаном Сосналиевым прорвался через позиции госсоветовцев и прибыл в Гудауту: 16 августа в Сухуми вступили в бой первые волонтеры – кабардинцы и казаки.
Российское казачество с самого начала приняло сторону Абхазии. Летом 1991 года конфронтация между северокавказцами и казаками (первые склонялись к поддержке российских демократов, вторые – «правых») достигла пика; за прошедший год она очень ослабла. Абхазию были склонны поддерживать скорее «красные», чем «белые» казачьи организации: Кубанская казачья рада выступала в защиту абхазов гораздо активнее, чем Кубанское казачье войско, лидеры которого были склонны рассматривать начавшуюся войну как столкновение мусульманского Северного Кавказа с христианской Грузией и считали, что негоже воевать православным с православными. Официальные власти Кубани точно так же не желали участия казаков в абхазской кампании, но последние были готовы делать это назло Ельцину. К тому же после распада Советского Союза границы между Россией и Абхазией были еще полупрозрачными, и надежно перекрыть перевалы не представлялось возможным.
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, а также руководители субъектов Российской Федерации Татарстана и Башкортостана – Минтимер Шоймиев и Муртаза Рахимов, собравшиеся в эти дни в Алматы, выразили Шеварднадзе свою крайнюю озабоченность происходящим в Абхазии и призвали его вывести оттуда грузинскую армию. Шеварднадзе успокоил их обещанием отвести свои войска к прежним местам дислокации к 19 августа. Через неделю после истечения этого срока такое же заявление сделал даже «естественный союзник» Грузии, президент Литвы Витаутас Ландсбергис. Все призывы этих лидеров не оказали на ситуацию никакого реального влияния – хотя бы потому, что их республики не граничили с Грузией.
Правительство России вначале отнеслось к предприятию Госсовета неодобрительно, и некоторое время абхазы продолжали надеяться на помощь Москвы. Несмотря на изрядное количество погибших, войну еще можно было остановить. Вывод грузинских войск означал бы немедленное ее прекращение, поскольку местные грузины и абхазы еще не были вовлечены в межнациональный конфликт. Но Ельцин сделал свой выбор еще в Дагомысе, вооружив Шеварднадзе для войны с Абхазией. 16 августа российское правительство изъявило намерение не пропускать добровольцев через Псоу и вообще препятствовать тем северокавказцам, казакам и русским, которые будут пытаться принять участие в войне. В то же время многие влиятельные российские государственные деятели, начиная с Сергея Бабурина, Константина Затулина, Владимира Исакова, встали на защиту абхазов. Секретарь Совета безопасности Российской Федерации Юрий Скоков в эти месяцы активно поддерживал Абхазию против Грузии. Осудили действия Грузии и некоторые представители демократического лагеря (Галина Старовойтова, Елена Боннэр, Валерия Новодворская), но большинство российских демократов приняли сторону Шеварднадзе. Российское правительство ничего не сделало для защиты русских, проживающих в Абхазии, и эвакуировало только тех отдыхающих, которые имели российскую прописку. А между тем в самом начале войны Греция прислала суда за местными греками, Израиль за евреями – корабли и самолеты, и даже Эстония направила в Абхазию свои самолеты за эстонцами, жившими компактными группами в некоторых селах.
16 августа грузинские войска возобновили наступление на Сухуми и в первой половине дня захватили Сухумскую (Чернявскую) гору с телевышкой. Грузины наладили телевещание и сами вышли в эфир; Гиви Ломинадзе, прибывший в Абхазию с грузинской армией, объявил, что абхазское правительство сдалось. В то же время грузины вступили в переговоры с абхазами, и вечером 16 августа было достигнуто соглашение о выводе из контролируемых абхазами Сухуми и Гагры всех вооруженных отрядов. Абхазам пришлось принять такие условия, потому что они не видели возможности удержать эти города с преобладающим грузинским населением. Они уже понимали, что придется воевать, но надеялись потянуть время, чтобы завершить формирование ополчения. К утру 17 августа абхазские отряды отошли из Сухуми на запад, за реку Гумиста. Грузины соблюдали договор около полутора суток. За это время российские военные успели эвакуировать большую часть отдыхающих. Шеварднадзе перестал делать вид, что вторжение в Абхазию противоречит его воле. 17 августа он заявил, что на заседании Госсовета будут рассматривать вопрос о введении комендантского часа в Сухуми и что «грузинское правительство намерено восстановить свою власть на всей территории Грузии». Эта власть будет укрепляться, но интересам Абхазии и абхазов ничего не угрожает, заявил Шеварднадзе. Затем сам Шеварднадзе предъявил Ардзинба ультиматум с требованием его отставки, а от абхазского правительства потребовал выдать Ардзинба властям Грузии.
Между тем абхазы лихорадочно искали возможность вооружиться: внезапность нападения лишила их значительной части оружия и боеприпасов. В первые же дни войны без боя был разоружен 643-й российский полк ПВО, дислоцированный в Абхазии. В результате абхазам досталось (по информации российской стороны) 984 автомата, 267 пистолетов, 18 ручных пулеметов, 600 сигнальных ракет, более 500 гранат и свыше полутора миллионов патронов различных калибров, а также различная автомобильная техника. Еще до этого российские военные передали абхазам шесть БМП с полным боекомплектом, 6 пулеметов, 367 гранат Ф-1 и около 50 тыс. патронов. Таким образом, абхазы начали войну не с голыми руками, и это сделало возможным не только сопротивление, но и укрепление безоружных районов, прежде всего окруженного на востоке города Ткварчели.
Утром 18 августа грузинские войска возобновили наступление и заняли Сухуми; в 12.30 два офицера из подразделения генерала Гелы Ланчава сорвали со здания парламента абхазский флаг, взамен подняли грузинский с автографом Тенгиза Китовани. Грабежи охватили весь город, хотя грузинское командование и распорядилось не задерживаться и наступать дальше, на Гудауту. В 17 часов дня грузины перешли реку Гумиста к западу от Сухуми и вступили в село Нижняя Эшера, где завязались бои. Сухуми был оккупирован полностью. Еще в полдень Тенгиз Китовани заявил: «Абхазская кампания подошла к концу».
«Нащи пришли! Нащи пришли!» – кричали высыпавшие на балконы грузинки, приветствуя колонну госсоветовских танков. Один из «нащих», высунувшись из люка, выпустил вокруг себя очередь из автомата – приветствовавшие в панике шарахнулись в свои дома. Так начался долгий и мрачный период противостояния, после которого абхазской столице уже не суждено было возродиться во всей прежней красе.
Примечания
[1] В интервью газете «Московский комсомолец» в 1996 году Шеварднадзе обрисовал схему предполагавшегося контроля над железной дорогой в Абхазии и Мингрелии: грузинские контингенты дислоцируются в Сухуми, Леселидзе и Самтредиа, контроль над железнодорожной магистралью осуществляется с помощью некоего подобия бронепоездов, все это в сотрудничестве с абхазской милицией и грузинской полицией. Эффективность и, следовательно, целесообразность такой системы очень сомнительна, но в любом случае очевидно намерение грузинского руководства усилить военное присутствие на территории Абхазии.
31. ПЕРВЫЕ ДНИ
«Ни абхазскому народу, ни другим, кто проживает в Абхазии,
нечего опасаться за свою свободу – напротив, именно сейчас они
могут быть уверены в том, что принципы демократического созидания,
которые положены во главу угла общегрузинской политики,
приведут к справедливому социально-политическому устройству общества».
Эдуард Шеварднадзе,
19 августа 1992 года.
«Мы будем сражаться до тех пор,
пока последний солдат Госсовета
не покинет территорию Абхазии.
Мы будем воевать, мы будем их убивать».
Зураб Ачба, заместитель председателя
Народного форума «Аидгылара».
20 августа 1992 года.
19 августа абхазские ополченцы, оставив Гагру, отступили мимо Колхиды к поселку Бзыбь, расположенному к западу от реки с тем же названием. Грузинские войска беспрепятственно заняли Гагру и овладели всем районом от реки Псоу до Гагрского хребта, населенным преимущественно грузинами. На этом успехи Госсовета окончились, хотя на первый взгляд казалось, что положение Абхазии безнадежно. Правительство Абхазии еще контролировало большую часть республики, но под властью отрядов Госсовета оказались четыре города из шести, в том числе столица, и российско-абхазская граница вдоль реки Псоу; Гудаута была таким образом окружена частично – с двух сторон, Ткварчели – полностью. Вся долина реки Кодор сразу подчинилась власти Госсовета, в верховьях и по среднему течению реки преобладали сваны, оружия у них было предостаточно, и за все время войны грузины даже не вводили сюда свои войска. На восточном берегу Гумисты грузины закрепились прочно и впоследствии мало-помалу взяли под контроль все села, расположенные к северу от Сухуми в районе Двуречья.
Но за Гумистой грузинское наступление захлебнулось. Войска Госсовета вступили здесь на территорию с полным преобладанием абхазского населения, и характер войны сразу изменился. Во всех абхазских селах грузины чувствовали себя очень неуверенно: здесь они могли ожидать нападения партизан в любой момент и откуда угодно. Большинство их было жителями равнин; ночью, в незнакомых горах, они испытывали постоянный страх. Этим объяснялась бесцельная стрельба, которую гвардейцы вели из всех видов оружия: стреляли «для храбрости», для храбрости же употребляли наркотики. Так как дисциплиной воины Госсовета никогда не отличались, то в любом занятом ими «вражеском» городе или селе, независимо от того, разрешали им командиры или нет, начинали грабить местных жителей, а в ответ разгоралось вооруженное сопротивление. В таких случаях, если захваченный район относился к числу стратегически важных, грузинам ничего не оставалось, как развернуть беспощадный террор с целью изгнания местных абхазов. Так произошло потом в прибрежной части Очамчирского района; за Гумистой же грузины не могли тратить время – нужно было немедленно наступать. Однако за Эшерой находился особенно труднопроходимый участок гор; на извилистой автодороге – единственной, по которой могли бы двигаться грузинские войска, – даже слабое абхазское ополчение оказалось в состоянии остановить их. Абхазы перекрывали дорогу блоками, устраивали завалы; грузинские танки в горах не могли маневрировать, абхазы в первые же дни боев в Эшере подбили четыре танка, много грузин погибло. После ожесточенных боев 20 – 21 августа госсоветовцы были вынуждены отступить за Гумисту. В горах над Сухуми начали действовать партизанские отряды.
Абхазское правительство в Гудауте не смогло бы долго продержаться, если бы с самого начала войны весь абхазский народ не превратился в единое целое, не ощутил Грузию, грузинское государство по другую линию фронта. Лишь крохотная кучка абхазов приняла сторону Госсовета – позднее они бежали в Тбилиси вместе с грузинами – но против своего народа не поднял оружие практически никто. Впрочем, сотрудничать с новыми хозяевами многим даже не приходило в голову: сам внешний вид грузинской гвардии, двигавшейся утром 14 августа по приморской трассе на Сухуми, поразил всех, кто стал свидетелем этих событий. Лишь часть грузинских бойцов была экипирована по правилам, во многих можно было признать солдат лишь по висящим через плечо автоматам. В мятых спортивных штанах, небритые, со всклокоченными волосами, с ногами, обутыми в резиновые тапочки или грязные кеды, с торчащими из карманов бутылками, они отбирали у крестьян, вышедших, как обычно, на трассу для торговли, арбузы и дыни, ломали их прямо руками и ели, капая соком на землю. Позднее и в абхазском ополчении можно было встретить такие фигуры – но это была регулярная армия Грузии! Поселившись в богатых квартирах, многие из госсоветовцев ударились в беспробудное пьянство, быстро забивая мусоропроводы, выбрасывая за дверь бутылки и использованные шприцы; на лестничных площадках громоздились горы хлама. Затем они отправлялись в рейды по городу, разыскивая по «черным спискам» нелояльных граждан враждебной национальности, к вечеру возвращались с добычей и до утра, не давая спать новым соседям, сколачивали ящики, упаковывая добро. В Грузии собирались в отряды и ехали в Абхазию уголовники, соблазненные возможностью поживиться после первых успехов передовой армии.
В городе уже начались убийства по «черным спискам»; в промежутках между боями абхазы уходили (как правило, в сопровождении друзей или родственников – грузин и мингрелов) из города через Гумисту или в Ткварчели. Уехать из Сухуми или хотя бы вывезти женщин и детей старались и представители других национальностей, в том числе и грузинской. В первые дни войны в перерывах между боями из Сухуми и даже из Очамчиры и Ткварчели к российской границе даже ходили автобусы – настолько велика была вера, что конфликт будет недолгим и Абхазия вернется к прежней жизни не позже Нового года.
20 августа руководители республик и краев Юга России обратились к Ельцину с призывом прореагировать на события в Абхазии и предложить Грузии вывести оттуда войска. Но Россия, следуя принципу «невмешательства в дела суверенной Грузии», однозначно поддержала последнюю. Официальное телевидение «Останкино» называло законное правительство Абхазии не иначе как «абхазскими (или «гудаутскими») сепаратистами», северокавказских добровольцев – «наемниками»; Абхазию все настойчивее связывали со сторонниками старого режима, несмотря на то, что единственным «антикоммунистическим» деянием грузинских боевиков стало снесение головы памятника Ленину перед зданием Совета Министров Абхазии. Еще хуже была информирована западная общественность. «Нью-Йорк Таймс» в октябре 1992 года называла абхазов «тюркоязычным и главным образом мусульманским народом», сообщала о провозглашении Абхазией независимости и совершенно серьезно обсуждала возможность российско-грузинской войны.
Между тем с Северного Кавказа продолжалось движение отрядов Конфедерации в Абхазию. В Грозном чеченцы формировали их, не спрашивая разрешения президента; да и сам Дудаев не мог препятствовать им воевать против союзника Кремля и противника чеченской независимости. Из народов Северного Кавказа только балкарцы не поддержали Абхазию, они враждовали с кабардинцами, требуя создания независимой Балкарии; известный своей дружбой с Госсоветом заместитель командующего ЗакВО генерал Суфьян Беппаев был балкарцем и позднее возглавил на родине национальное движение. Карачаевцы не только согласились пропускать бойцов КГНК через свои земли, но и сами шли добровольцами. Звиад Гамсахурдия после захвата Сухуми выступил с неслыханным в его устах призывом «помочь мужественному абхазскому народу против хунты Шеварднадзе». О реакции мингрельских звиадистов на абхазские события будет сказано ниже. Абхазы сильно надеялись на поддержку Турции, где проходили большие митинги абхазской диаспоры; из Турции ехали защищать Абхазию добровольцы – потомки абхазов-махаджиров. Однако глава правительства Турции Сулейман Демирель занял крайне осторожную позицию, и действия Госсовета охарактеризовал как ошибочные; в дальнейшем Турция продолжала регулярно оказывать Грузии гуманитарную помощь. Даже Руслан Хасбулатов осудил действия Дудаева, когда тот все-таки отправил в Абхазию вертолеты с грузом гуманитарной помощи и оружием. Многие не сомневались в близком окончании войны, в скором падении Гудауты; Ткварчели после этого практически не смог бы сопротивляться.
В Ткварчели в начале войны абхазы были настолько слабы, а положение города казалось таким безнадежным, что грузины из ткварчельского руководства 19 августа отправились в Очамчиру на переговоры с грузинским полковником Курашвили и договорились о сдаче города. Госсоветовцы обещали не вводить войска в город, взамен требуя признать власть Грузии и снять со здания администрации абхазский флаг. Абхазские ополченцы, готовящие оборону города, не могли бы противостоять грузинской армии. Они уже приняли решение отступить из Ткварчели в шахтерские поселки вверх по течению Галидзги и в абхазские деревни вокруг города и вести там партизанскую войну. Но тут слухи о переговорах и планирующейся сдаче города достигли прибрежных сел, и в город на джипах приехали партизаны из Тамыша. Флаг был уже снят, но абхазы с яростью набросились на «предателей» (по одной из версий, воткнули нож в стол перед главой администрации города) и заставили их отказаться от договора с грузинами. 21 августа в Ткварчели окончательно взяла верх «абхазская» партия, и абхазский флаг снова развевался над зданием администрации.
Впоследствии выяснилось, что капитуляция Ткварчели стала бы роковой ошибкой даже для местных грузин, которые согласились на сдачу, увидев в армии Курашвили относительную дисциплину и хорошее снаряжение, вплоть до полевой кухни, – короче говоря, она выглядела как регулярная. Но когда несколько дней спустя они явились в Очамчиру снова, чтобы сообщить о провале договора, то застали здесь лишь нескольких офицеров Курашвили. Последние дали совет немедленно вернуться в Ткварчели, «окопаться и никого не впускать», поскольку отряду Курашвили приказано идти в Сухуми, где грузинам не удалось прорвать абхазскую оборону, а Очамчирский район отдан под контроль отряду «Белый орел», который не щадит «ни женщин, ни детей, ни абхазов, ни грузин». И грузинские чиновники вернулись в Ткварчели. На своих должностях они оставались еще некоторое время, но к концу 1992 года были постепенно смещены абхазами; большинство их покинуло город.
+ + +
Еще 18 августа парламент Конфедерации горских народов, собравшийся в Грозном, официально принял решение о сборе и отправке в Абхазию отрядов добровольцев и предъявил Госсовету ультиматум: вывести войска до 21 августа 1992 года – в противном случае Конфедерация объявляет Грузии войну. 19 августа Совет атаманов Кубанской казачьей рады в обращении к Ельцину заявил, что кубанское казачество «решительно встанет на защиту абхазского и славянского населения Абхазии». Вначале российские власти чинили добровольцам множество препятствий. Однако и кавказцам, и казакам, как правило, удавалось их преодолевать и договариваться даже с вооруженными подразделениями, призванными не пропускать их. К примеру, чеченским волонтерам, ехавшим на тринадцати автобусах, удалось добраться до Пятигорска, когда им преградили дорогу отряды милиции; чеченцы не растерялись и в ходе переговоров захватили в заложники мэра Пятигорска, после чего властям пришлось открыть им дорогу. Преодолеть высокогорные перевалы, чтобы проникнуть в Бзыбское ущелье Абхазии, для горцев не составляло большого труда. Прибытие каждой новой группы добровольцев увеличивало шансы абхазов на успех. Многие из прибывших показали себя хорошими бойцами: казаки отличались знанием оружия, многие имели боевой опыт; чеченцы – поражавшей противника свирепостью и храбростью, порой они убивали ножами грузин, вооруженных автоматами Калашникова. Еще чаще чеченские бойцы в одиночку захватывали грузинские танки: вскочив на танк, чеченец набрасывал на смотровые щели плащ-палатку; танк терял управление, и когда боец высовывался из люка, чтобы осмотреться, чеченец перерезал ему горло, прыгал в люк, закалывал всех остальных и уезжал на абхазские позиции.
Срок ультиматума КГНК истек 21 августа, и ее парламент заявил о переходе к решительным действиям: добровольцам предписывалось прорываться в Абхазию любыми путями, все грузины на территории республик Северного Кавказа объявлялись заложниками, а Тбилиси – «зоной бедствия», здесь планировались террористические акты. Конечно, охота за головами государственных деятелей противоречила международным нормам, но могла стать сильнодействующим средством в борьбе против грузинского правительства; однако в этот период чеченцы еще не имели опыта таких «спецопераций». Забегая вперед, скажем, что захватов грузин на Северном Кавказе в заложники так и не произошло, а теракт был зарегистрирован только один: неизвестные лица обстреляли квартиру Тенгиза Китовани. Хотя они перепутали время и место, и никто не пострадал, Китовани сделал соответствующие выводы и срочно передал командование абхазской кампанией Георгию Каркарашвили, в сентябре 1992 года получившему чин генерал-майора.
Тем временем 21 августа абхазские ополченцы добились первых успехов в борьбе с грузинской авиацией и флотом. Они подбили вертолет, бомбивший абхазские позиции в Эшере; тогда же у Пицунды был захвачен и отконвоирован в Гудауту катер с грузинскими боевиками. В начале войны абхазы спешно переоборудовали несколько морских прогулочных катеров и глиссеров с озера Рица для ведения боевых действий на море. Абхазскому флоту сразу удалось захватить инициативу; грузины ни разу не пытались атаковать абхазские корабли, а абхазский флот за время войны не имел потерь в личном составе.
В тот же день был обменян на пленного сына генерала Шадури захваченный в заложники глава администрации Очамчиры Гургулия. Он, в частности, сообщил, что присутствовавший на его допросе Тенгиз Китовани выразил общее мнение грузинских военных, находившихся в Абхазии: «Ни о каком суверенитете и автономии Абхазии, Аджарии и Осетии речи быть не может». Однако ни Шеварднадзе, ни другие руководители Госсовета официально не заявляли о намерении ликвидировать абхазскую автономию. Им было важно уничтожить квотный парламент и восстановить пропорциональное соотношение грузинских и абхазских депутатов.[1]
Примечания
[1] 19 августа 1992 года Китовани в интервью агентству «Снарк» сообщил о принятом в Тбилиси решении создать в Абхазии Военный Совет из девяти человек, которому и вручить всю власть до новых парламентских выборов. 23 августа Госсовет официально объявил о намерении провести собрание парламента Абхазии (что было уже физически невозможно) и принять решение по стабилизации ситуации, а в случае неуспеха – «провести референдум о доверии парламенту». Как легко заметить, в том и в другом случае главным итогом должен был стать роспуск Верховного Совета Абхазии.
32. КАПКАН ЗАЩЕЛКНУЛСЯ
Поход войск Госсовета на Сухуми не обсуждался в грузинском парламенте, по причине отсутствия такового, и решение о начале кампании принималось в самом узком кругу. Но когда грузинский народ был поставлен перед фактом, огромное большинство грузин в разной степени выразило поддержку правительству в этой войне. Слишком долго шло нагнетание: от лозунгов 1989 года, от националистической пропаганды пришедших к власти звиадистов, от аннексии Абхазии Сталиным и Берия, от великой грузинской колонизации. Шеварднадзе мастерски обратил себе на пользу неистовую ура-патриотческую пропаганду звиадистов. И оппозиционеры, недовольные пророссийской политикой Госсовета, и гонимые звиадисты, и просвещенные интеллигенты – все они уже давно считали завоевание Абхазии своей Главной Войной. Теперь, даже не желая того, они поддерживали воюющих шевардистов как «своих» против «чужаков» – против абхазов, кавказцев и казаков. Многим кружила голову идея священной борьбы против Москвы, чему ничуть не мешала официальная дружба Шеварднадзе с Ельциным. И если далеко не все грузины одобряли развязанную войну, то пораженческих настроений не испытывал почти никто; любому грузину казалось кощунством желать победы абхазам. Для сплочения нации начало войны против «абхазских сепаратистов» было идеальным, беспроигрышным ходом.
Именно потому, что грузино-абхазское противостояние накалялось так долго, конфликт сразу же развернулся в настоящую широкомасштабную войну – в отличие от Южной Осетии, где он развивался медленно, по нарастающей. Но не только потому. В Абхазии началась грандиозная схватка Грузии со всем Северным Кавказом: для него абхазская война тоже стала Главной. Борьба за независимость Абхазии символизировала в то время для северокавказцев право на собственную политику и даже на собственную военную кампанию. Именно в Абхазии была учреждена Ассамблея и провозглашена Конфедерация горских народов Кавказа; столицей КГНК по-прежнему считался Сухуми (правда, на время войны ею был объявлен Нальчик). И с начала войны на помощь абхазам пришли не только представители адыгских народов – кабардинцы, черкесы, абазины, адыгейцы, шапсуги, – но и другие народы Конфедерации: чеченцы, ингуши, осетины, лакцы, лезгины. Огромную роль в начале войны сыграла помощь Джохара Дудаева; из всех союзников Абхазии только он мог распоряжаться оружием и боеприпасами, не оглядываясь ни на кого.
Вожди антимосковской коалиции – Дудаев и Гамсахурдия – ясно видели, что затеянная Шеварднадзе война неминуемо ослабит северокавказцев и грузин, посеет национальную вражду между ними. Поэтому Дудаев не сразу решился помогать Абхазии, а Гамсахурдия выступил против агрессии Госсовета, чем заслужил со стороны ряда грузинских националистов ярлык «предателя нации»; абхазы же отнеслись к его новой позиции скептически-насмешливо, многие в Абхазии уже считали его политическим трупом. Дудаев ранее критиковал абхазов за их пророссийскую ориентацию и летом 1992 года не хотел посылать отряды для защиты Южной Осетии, однако теперь он фактически вступил в войну с Шеварднадзе на стороне Ардзинба. Чеченцы, воевавшие в Абхазии, позднее составили у себя на родине «абхазский батальон» – костяк ичкерийской армии.
Движению звиадистов было суждено претерпеть еще более сложную эволюцию. Летом 1992 года улучшились отношения абхазов с мингрелами, причем именно с теми, кто жил в собственно Мингрелии и составлял большинство звиадистской партии. Жители Мингрелии на себе испытали все, что сами раньше готовили абхазам, и поэтому утратили значительную часть прежней непримиримости. Уже 17 августа звиадисты Юрия Бадзагуа, скрывавшегося в Окумском ущелье, предложили ткварчельским абхазам союз против госсоветовцев. Чуть позже (28 августа) Лоти Кобалия открыто заявил, что считает правомерными действия Конфедерации, потребовал вывести войска Госсовета из Абхазии. Пока что звиадисты изменили методы своей «подрывной деятельности»: вместо дальнерейсовых поездов, которые после 14 августа 1992 года перестали ходить здесь вовсе, они захватывали шедшие из Абхазии машины с награбленным и забирали его себе. Добыча была отборной: в начале войны госсоветовцы брали только самое ценное – золото и драгоценности, новые автомобили, видеомагнитофоны, телевизоры, ковры. С самого начала грабили абхазов, армян, греков, евреев, затем переключились на богатых мингрелов и грузин: их для оправдания можно было объявить звиадистами.
Русские жители Сухуми оказались объектом террора с самого начала: сыграли свою роль и бытовая враждебность, и уже традиционная незащищенность русского населения в «горячих точках». Официальная статистика страдает неточностями и искажениями, однако можно утверждать с уверенностью: большинство жертв среди мирного населения Абхазии во время грузино-абхазской войны составляли именно славяне. Они же подвергались наиболее зверским расправам, пыткам и истязаниям: целью было создать у русскоязычного населения повальный страх и заставить «очистить» территорию. Многие были убиты тайно и навсегда остались «пропавшими без вести», другие бежали из Абхазии при помощи русских военных, укрываясь на российских базах на побережье, в которые войска Госсовета не имели права вступать. Грузины знали, что даже подчинив абхазов, они вряд ли сумеют полностью изгнать их из республики; зато искоренить русское население «золотого берега» было вполне посильной задачей.
Положение звиадистских партизан Мингрелии с началом абхазской кампании улучшилось, поскольку война укатилась к Сухуми, а они остались в тылу грузинской армии. Но в то же время госсоветовцы могли теперь ударить по Мингрелии не только с востока, но и с северо-запада, из Абхазии. Здесь они удерживали занятые районы намного крепче, чем в Мингрелии, и не случайно: в Абхазии они мало-помалу стали выступать в роли защитников от абхазов, и грузинское население волей-неволей мирилось с их властью. Позже, когда Шеварднадзе удалось превратить войну в общенациональную, все эти факторы привели к частичному расколу не только звиадистской партии, но и мингрельской нации. Однако год спустя мингрельская карта снова сыграла против самого Шеварднадзе.
Итак, Госсовету удалось временно нейтрализовать звиадистов; дудаевцы же выступили в поддержку коалиции «Северный Кавказ – Абхазия» против альянса «Ельцин – Шеварднадзе». А значительная часть российских граждан в этой войне симпатизировала Абхазии, и много русских добровольцев прибыло в республику уже в первые недели, причем некоторые из них даже не бывали в Абхазии прежде. Абхазы пользовались сочувствием прежде всего потому, что слишком очевидно было численное превосходство противника; добровольцы ехали на помощь прежде всего из сочувствия к маленькому народу, подвергшемуся внезапному нападению. Не все были уверены в победе, но в справедливости войны были уверены все; это ощущение правоты больше, чем что бы то ни было, объединяло бойцов разных наций – в сражающейся Республике Абхазия не было другой идеологии. Абхазы воевали за свою независимость, кавказцы из Конфедерации – за братский абхазский народ и во имя горского единства, русские и казаки – за друзей России против врагов России; но все были одинаково уверены, что борются за правое дело. Приднестровцы и осетины Севера и Юга отправлялись в Абхазию не только из чувства солидарности, но и желая помочь им создать еще одну самопровозглашенную республику: в то время еще не угасла надежда на скорое признание мировым сообществом независимости тех наций, которые докажут свое усердие в борьбе.
Ради справедливости надо отметить, что в войсках Госсовета также воевали русские (из России), именно они и представляли из себя наемников и воевали не за идею, а за деньги; однако их было немного и их роль была невелика.[1] Часть наемников Госсовета воевала на стороне Грузии одновременно и по убеждению: сперва – прибалтийцы, главным образом девушки-снайперы (их прозвали «белые колготки»), а позднее – украинцы. Все они считали, что воюют против «имперской Москвы», что тоже являлось результатом шеварднадзевской пропаганды; об антироссийской пропаганде в Грузии следует говорить отдельно. В целом же в грузинских войсках с начала войны преобладали грузины (жители внутренних районов Грузии); Тбилиси мобилизовывал и проживавших в Грузии армян и азербайджанцев, но они воевать против абхазов не желали, а госсоветовцы не доверяли им. С абхазской же стороны в войне участвовали представители множества народов, и фактически соотношение уравнялось в первые же недели. Поэтому «блицкриг», на который Госсовет еще мог надеяться в первые дни, теперь стал совершенно невозможен.
Передовые отряды грузин, имевшие хоть какой-то опыт военных действий, оказались не в состоянии сломить сопротивление абхазов, так как те явно превосходили их боевым духом. Шедшие в арьергарде отряды мародеров умели только грабить; молодые патриоты-грузины, приехавшие в Абхазию «защищать Родину», но увидевшие своими глазами грабежи и зверства над мирным населением, стали «дезертировать», т.е. попросту уезжать домой. Когда же после первых неудач на фронте в Грузии начались разговоры о возможной всеобщей мобилизации, грузинские призывники начали эмигрировать в Россию, чтобы не погибать в бессмысленной кровавой бойне.
21 августа через перевал Санчара из Карачаево-Черкессии в Абхазию прошел отряд кавказских добровольцев (чеченцев, адыгейцев, кабардинцев, абазин), возглавляемый 27-летним Шамилем Басаевым, который до того успел принять участие лишь в карабахской войне на стороне азербайджанцев, но быстро рассорился с ними. В Абхазии он мог воевать по своему усмотрению, часто не выполнял приказов и не подчинялся абхазским командирам, однако его отряд сыграл громадную роль в войне с Грузией. Уже 22 августа Басаев вступил в бой с грузинами на Гумисте; его люди доставили в Абхазию гранатометы, которых у абхазов не было вовсе, и это помогло укрепить фронты в Гагрском и Гудаутском районах, а вскоре и перейти в наступление.
Грузины изо всех сил пытались прорвать оборону абхазов, но им не удалось сделать это ни на Гумисте, ни у реки Бзыбь. Пока грузины тратили время на эти бесплодные атаки, у них в тылу, в Очамчирском районе, в каждом большом абхазском селе один за другим появлялись отряды сопротивления; каждый отряд принимал своеобразное название – «Скорпион», «Каскад», «Стамбул», «Лиса», «Дельфин», «Медведь», «Маугли» и т.д. Во главе их становились, как правило, бывшие «афганцы»: Мераб Кишмария возглавил один из сильнейших партизанских отрядов, действовавший в районе села Моква, Динвар Асландзия – оборону города Ткварчели.
22 августа на Гумистинском фронте грузины впервые применили химическое оружие и тогда же – игольчатые снаряды; но и это им не помогло. Мало того, ночью 25 августа отряды абхазов и горцев-конфедератов перешли Гумисту, напали на Сухуми; потери грузин были значительно большими, чем у противника. В тот же день в 12.30 Георгий Каркарашвили выступил по Абхазскому телевидению – его передачи по-прежнему принимала вся Абхазия – со своим знаменитым обращением, в котором, в частности, предъявил правительству Абхазии ультиматум о сдаче в 24 часа. Содержание его речи буквально шокировало всех, кто помнил его благовоспитанность и корректность во время пребывания грузинских войск в Абхазии в феврале этого года. Стоит привести самый значительный отрывок из его выступления:
«...Могу сразу заверить, особенно сторонников господина Ардзинба, тех сепаратистов, которые под именем какого-то «Горного союза»[2] хотят побеспокоить мирных жителей и запугать их: мы не из пугливых, и все приезжие, которые летом хотели отдохнуть на море в Грузии, найдут здесь братскую могилу. Все, кто зашли сюда с автоматом. А в ответ на выступление председателя этого так называемого «Горного союза» господина Шанибова, в котором он объявляет Тбилиси зоной бедствия, где будут задействованы террористические группы, я хочу сразу заверить тех, кто попался на удочку этих сепаратистов, что мы в состоянии разобраться здесь, у нас дома. Мы в состоянии наказать еще кое-кого, кто слишком много говорит и ничего не может делать, как господин Шанибов.
Предупреждаю: с сегодняшнего дня грузинской стороне будет запрещено взятие военнопленных. Чтобы не было такого подхода, как будто грузины убивают всех абхазов. Это у нас принято первое решение, чтобы пленных не брать. Те, кто встретит правительственные войска Республики Грузия с оружием, независимо от национальности – русский, армянин, грузин, абхаз или еще кто-то из жителей, проживающих в Грузии, кто встретит правительственные войска с оружием, попадут под действие приказа о том, чтобы пленных не брать.
А всем мирным жителям, заинтересованным в единстве и целостности Грузии, мы ручаемся и обещаем неприкосновенность. Как вы знаете, были маленькие инциденты, факты, когда грузинское население в первые дни расправлялось с этими экстремистами и сепаратистами. С сегодняшнего дня это прекратится, потому что мы не хотим никакому мирному жителю сделать вреда и чтобы кто-то пожертвовал собой в борьбе за единство Грузии, но это не относится к сепаратистам и экстремистам, которые надеются на какую-то помощь от «Горного союза».
А если какие-то были и сказки, как будто здесь, в рядах гвардии, существует беспорядок, разлагается личный состав, я могу обещать, что этого не будет... Еще более я могу кого-то обрадовать, что сегодня я лично вызову все вооруженные формирования, которые действуют в Грузии. Независимо от политического мировоззрения или подхода к Госсовету или бывшему президенту Грузии лично я с сегодняшнего дня по телевидению Грузии попрошу все вооруженные формирования, чтобы они вошли в общий штаб, который будет действовать сначала в Сухуми, а дальше может быть перенесен в Гудауту, если они не успокоятся. Я лично через Госсовет потребую, чтобы была объявлена всеобщая мобилизация всех вооруженных формирований. Одновременно мы будем вести мирные переговоры, так как не хотим, чтобы после победы Грузии остались сожженные деревни, разграбленные дома. Мы заинтересованы в том, чтобы Грузия была единой, красивой и расцветала в будущем.
В том случае, если переговоры не достигнут успеха, я могу заверить этих сепаратистов, что если из общей численности погибнет сто тысяч грузин, то из ваших погибнут все девяносто семь тысяч, которые будут поддерживать решения Ардзинба. Хочу обратиться ко всем жителям, которые проживают в этом регионе, чтобы они знали, что мы не боремся ни против абхазов, ни против армян, грузин или русских, мы боремся за единство Грузии.
Хочу дать совет лично господину Ардзинба: пускай он не сделает так, чтобы абхазская нация осталась без потомков, потому что все жертвы и всю ответственность он возьмет на себя. Пускай он воспримет как ультиматум, что если через двадцать четыре часа эти бандитские, так называемые «военные действия» с абхазской стороны не прекратятся, то грузинская национальная гвардия и все части формирований, которые уже прибывают из Тбилиси, Кутаиси и из разных городов, сходят в гости к господину Ардзинба уже после истечения этого срока».[3]
Примечания
[1] Грузины официально предлагали военным специалистам принять участие в абхазской войне, обещая платить 60 тысяч рублей и 60 долларов в месяц. Подчеркивалось, что «языковой барьер значения не имеет».
[2] Так Каркарашвили называл КГНК. – (Прим. автора).
[3] Цит. по кн. «Абхазия. Хроника необъявленной войны», Ч. 1, М., «Луч», 1993 г.
33. ДИПЛОМАТИЯ
Ультиматум Каркарашвили, несмотря на уверенный тон, каким он был произнесен, возымел скорее обратное действие – абхазы лишний раз убедились, что переговоры с ними будут вестись исключительно с позиции силы. Военные действия продолжались. День ото дня абхазы и их союзники приобретали военный опыт и отнимали у противника все новую боевую технику. Необходимость обороняться против численно превосходящего врага заставляла абхазов проявлять большую изобретательность, придумывать самые разнообразные военные хитрости, сочетать позиционную оборону с неожиданными нападениями и быстрыми отступлениями. Так произошло в ночь на 26 августа, когда абхазы вместе с кавказскими добровольцами, перейдя Гумисту, напали на Сухуми, прорвались вплоть до железнодорожного вокзала. Одновременно Шамиль Басаев перешел Гумисту в ее низовьях и нанес сокрушительное поражение грузинам, разгромил танковый батальон, расстрелял грузинские казармы; весь бой длился несколько часов, около полудня Басаев отступил, потеряв убитым лишь одного человека, в то время как с грузинской стороны погибло не менее ста солдат. Наступление абхазов на вокзал было менее удачным, они потеряли здесь 25 бойцов убитыми. На Бзыбском фронте тоже состоялась атака, абхазские отряды проникли до самой Гагры, на ее улицах шли перестрелки с передовыми частями абхазов. Однако они снова отступили за прежние линии фронтов: абхазы были слишком слабы и почти не имели бронетехники. В телевизионном репортаже с места ночного боя на вокзале грузинские солдаты повторяли: «абсурд!», потрясая перед камерой неразорвавшимися абхазскими гранатами, сделанными из консервных банок. Невозможно, бессмысленно, утверждали они, противостоять с таким оружием современной армии. Грузины по-прежнему относились к абхазам с пренебрежением, уверяли друг друга и весь мир в своей близкой победе. Ельцин в тот же день заявил, что «всецело поддерживает территориальную целостность Грузии» и будет всеми мерами препятствовать поддержке Абхазии Северным Кавказом. Джаба Иоселиани, со своей стороны, пообещал: «Через три-четыре дня птичка не пролетит через перевалы». В этот же день (27 августа) Ельцин обратился к правительствам Грузии и Абхазии с предложением вступить в переговоры, и в Москве началась подготовка трехсторонней встречи на высшем уровне руководителей России, Грузии и Абхазии, а также ряда республик и краев Северного Кавказа и Юга России. Официально она рассматривалась как переговоры Грузии и России: граждане именно этих двух государств, согласно международным канонам, участвовали в конфликте. Эта нелепая схема была призвана лишний раз подчеркнуть верность Москвы и Тбилиси принципу нерушимости советских границ, а в дальнейшем сыграла на руку госсоветовцам, объявившим абхазский конфликт войной между Грузией и Россией.
Перед переговорами, назначенными на 3 сентября, грузины сделали ряд попыток добиться решающего перелома в свою пользу на обоих фронтах. 27 августа грузины установили гаубицы на горе Мамзыщха – на высоте 1873, господствовавшей над Гагрой и долиной Бзыби. Абхазские позиции на Бзыбском фронте оказались под угрозой: противнику было легче наступать на Пицунду и Гудауту со стороны Гагры, чем со стороны Сухуми; между тем по долине Бзыби шла единственная дорога, по которой – через район озера Рица – еще пробирались в Абхазию добровольцы. Поэтому абхазы решились на штурм высоты: в полдень 29 августа гора Мамзыщха была взята отрядами Басаева и югоосетинских волонтеров, и контроль над ней госсоветовцам так и не удалось восстановить.
Явные неудачи грузин совпали с активизацией действий мингрельских партизан. В конце августа 1992 года звиадисты попытались поднять восстание также и на востоке Грузии – в Кахети. По всей видимости, из Чечни через Азербайджан в район Кварели проникли группы вооруженных звиадистов, которые начали там боевые действия. 1 – 2 сентября войска Госсовета нанесли им поражение и рассеяли, но весь сентябрь в Кварельском районе наблюдались вспышки партизанской войны. Грузинская пропаганда с началом абхазской кампании вновь запустила в оборот легенду о Мингрело-Абхазской республике. Однако уже в это время часть мингрелов, проживавших в Абхазии, присоединилась к госсоветовским войскам.
Представители же негрузинского населения Абхазии – русские, армяне, турки, греки, украинцы, эстонцы – то есть все, кто ранее поддерживал абхазское правительство, подключались к боевым действиям на стороне абхазов. Последние с самого начала не особенно на них надеялись, ожидая помощи главным образом с Северного Кавказа и из стран Ближнего Востока – от махаджиров. Теперь же, когда негрузинские общины подняли оружие в защиту абхазов, большая часть населения республики оказалась в состоянии войны с Госсоветом. С каждым днем война все больше напоминала провалившийся поход Гамсахурдия в Южную Осетию. Это подстегнуло госсоветовцев и толкнуло их на новую попытку наступления. Несмотря на заключенное 29 августа в Сочи соглашение о прекращении огня до московских переговоров, намеченных на 3 сентября, грузины не прекращали артобстрелов абхазских позиций на Гумисте. На протест абхазской стороны Каркарашвили отвечал: «Я не собираюсь соблюдать эти договоренности. Я должен захватить мельзавод и нефтебазу». Эти объекты находились в Нижней Эшере. В тот же день, 31 августа, госсоветовцы после массированной артподготовки снова форсировали Гумисту, на этот раз вброд, и начали свое самое большое наступление за всю войну. Грузины обстреливали абхазские позиции из установок «Град», их превосходство в бронетехнике было почти абсолютным, к началу боя абхазы располагали всего одним трофейным танком. Грузины не решились переходить уже заминированные Верхний и Нижний мосты, но между ними вклинились на 3 – 4 километра; на некоторых участках фронта на одного абхазского бойца приходилось десять грузинских. Но госсоветовцы все еще надеялись выиграть войну «малой кровью», они боялись контактного боя и упустили шанс на победу. Командующий абхазскими войсками Виктор Какалия, в совершенстве знавший приемы борьбы с танками, заминировал дороги, по которым они должны были двигаться, и в первый же день грузины потеряли свыше десяти единиц бронетехники. Некоторые бойцы абхазской армии – абхазы, русские, кавказцы – бросались с гранатами и взрывчаткой под гусеницы танков и бронетранспортеров; с грузинской стороны таких случаев в начале войны не наблюдалось. 1 сентября грузины ввели в бой вертолеты, подтянули новые танки и БМП. Новая атака в ночь на 2 сентября снова была отражена абхазами; гвардейцы испытывали панический страх перед фанатичными чеченцами, этого не скрывал и сам Каркарашвили. Не сумев удержать эшерский плацдарм, войска Госсовета отступили за реку Гумиста; в целом они продержались на ее западном берегу больше недели.
Тяжелые неудачи в бою за Эшерой заставили грузин снизить на Гумистинском фронте боевую активность до минимума. Напротив, на Бзыбском фронте они постоянно пытались развить наступление, так как захваченный ими район Гагры также был отрезан от остальной «грузинской» зоны. Сюда то и дело подвозились по морю подкрепления и боеприпасы, но госсоветовцы все же не могли бесконечно удерживать Гагру в таком положении, поскольку со стороны Псоу Россия не оказывала им военной помощи, а осенью наступал сезон штормов, и переброска по морю подкреплений становилась невозможной. А тем временем даже местное грузинское население начало проявлять недовольство поведением «мхедрионцев», которые составляли большую часть гагринской группировки. Представители русскоязычного населения начали уезжать из Гагры, при этом их нещадно грабили; на границе с Россией боевики разбивали, уродовали легковые автомобили, приговаривая: «если нам не достанется, то и вам». Заместитель главы администрации Гагры, депутат абхазского парламента Михаил Джинчарадзе писал Эдуарду Шеварднадзе в сентябре: «…в городе фактически погасла жизнь. Грабят дома и квартиры… Не осталось ни одной частной или государственной машины, которую не вывезли… От грузинского народа фактически уже отмежевалось население других национальностей. В городе и среди грузин имеется тенденция недовольства по отношению к армии, что может вызвать нежелательные результаты, так как в нашем городе пока имеются многочисленные группы сторонников Звиада…» Грузины не чувствовали никакой поддержки со стороны местного населения; тем не менее весь сентябрь они снова и снова пытались прорвать абхазский фронт у села Колхида, где продолжались ожесточенные бои, несмотря на перемирие, достигнутое 3 сентября 1992 года в Москве.
+ + +
На московской встрече 3 сентября заранее были хорошо известны требования каждой стороны. Абхазские лидеры с первого дня и часа настаивали на выводе грузинских войск из республики; Госсовет добивался прежде всего гарантий недопущения на территорию Абхазии добровольцев из Российской Федерации и в этом вопросе надеялся на успех. Генеральная прокуратура России уже открыла уголовное дело против помогающих Абхазии жителей республик Северного Кавказа («за подстрекательство к терроризму и диверсиям»). Теперь, на переговорах 3 сентября, президент России поддержал требования грузинской стороны о расформировании абхазской армии. Миротворческие функции должны были выполнять правительственные войска Грузии.
Оба лидера во вступительных речах и далее демонстрировали исключительное расположение друг к другу, и любые протесты абхазской делегации (что она, к примеру, получила на подписание текст итогового документа всего пять минут назад) воспринимались ими как досадные недоразумения. Владислав Ардзинба с самого начала доказывал, что дестабилизация в Абхазии связана с вводом грузинских войск, что Абхазия не провозглашала и не собирается провозглашать свою независимость, и, следовательно, войскам Госсовета не было необходимости занимать республику. Однако присутствовавший на переговорах Тамаз Надарейшвили, возглавивший грузинскую часть парламента Абхазии и облеченный грузинскими властями в Сухуми функциями главы парламента, неуклонно выступал в поддержку решения Госсовета. Ардзинба был связан собственным признанием территориальной целостности Грузии, что в конечном итоге означало ее право держать войска на территории Абхазии. Ельцин постоянно подчеркивал, что вопрос о статусе Абхазии – «внутреннее дело Грузии». А поскольку Шеварднадзе уклонился от предложения Ельцина ввести в Абхазию российские внутренние войска «для охраны железных дорог», а российский президент не настаивал, итоговый документ на первый взгляд был крайне невыгоден для Абхазии: он предусматривал полное разоружение абхазского ополчения и вывод добровольческих отрядов, а грузинские войска, оказавшиеся в республике, должны были всего лишь «не превышать уровня, необходимого для охраны железных дорог». О том, с каким настроением стороны подписывали этот документ, свидетельствует отрывок из стенограммы:
«Б.Н. ЕЛЬЦИН: ...Эдуард Амвросиевич, Вы согласны подписать?
Э.А. ШЕВАРДНАДЗЕ: Да.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Я подписываю.
В.Г. АРДЗИНБА: Борис Николаевич, может быть, не торопиться, одну минуточку, и все же нас выслушаете? Насколько я понимаю, конфликт происходит в Абхазии. Коль скоро решается судьба Абхазии, наверно, хотя бы надо элементарно выслушать и наше мнение тоже.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Вы его высказали. И не один раз. Мы вас заслушали, и не один раз.
В.Г. АРДЗИНБА: Борис Николаевич, в Вашем обращении к руководству Грузии и Абхазии сказано о незамедлительном выводе войск и прекращении боевых действий.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Это имеется в виду и в этом документе.
В.Г. АРДЗИНБА: В данном документе этот вопрос не решается.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Нет, решается. Каждый интерпретирует как хочет. Я, как Президент, интерпретирую именно так и гарантирую позицию России: ни в коем случае чтобы интересы Абхазии не были ущемлены после нашего сегодняшнего подписания документа. Одновременно чтобы были политически решены вопросы между вами внутри Грузии, Грузия – Абхазия, и одновременно Россия будет обеспечивать северную защиту для того, чтобы ни в коем случае не способствовать какому-либо обострению ситуации в Абхазии. Мы за то, чтобы защитить и народы Абхазии, и народы всей Грузии полностью, в том числе Абхазии. И я думаю, кто не подпишет, очень серьезно будет со своей совестью долгие годы бороться, как же все-таки он поступил: за свой народ или против своего народа. Больше дискуссий сегодня не будет. Кто не хочет подписывать, это дело лично каждого. Я просил бы дать сразу на подпись Эдуарду Амвросиевичу этот документ.
В.Г. АРДЗИНБА: Я думаю, это политика силового давления, которая ни в коей мере не учитывает интересы Абхазии. Насколько я понимаю, тогда надо было просто направить нам документ, который вы подписали, не учитывая наши интересы. Вот что происходит, и я, Борис Николаевич, удивлен, все же это важный документ, и мы могли продолжить его обсуждение с тем, чтобы... Есть здесь и другие моменты, которые следовало бы учесть. Фактически эти моменты не учитываются.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Не может Президент Российской Федерации позволить себе каждую строчку выискивать, где, что и как. Мы решаем общие принципиальные вопросы. Но очень принципиальный вопрос – о прекращении огня, о выводе вооруженных формирований, законных, незаконных и т.д., об охране железной дороги, об охране социальных объектов, об охране граждан, о защите их прав и интересов. Мы все отразили в этом документе, это не с позиции силы. Мы так же решали по Осетии, по Приднестровью, и это принесло положительные итоги, если в это не встревают некоторые лидеры, которые имеют определенные свои интересы, которые не соответствуют интересам своего народа. Я прекращаю на этом дискуссию, прошу больше не высказываться. Прошу подписываться тем, кто согласен. Эдуард Амвросиевич, Вы подписали? Хорошо. Мы два должны документа подписать. Один документ?
Э.А. ШЕВАРДНАДЗЕ: Я подписал.
(Подписывают документ).
В.Г. АРДЗИНБА: Я бы просил, Борис Николаевич, рискуя вызвать Ваш гнев, обратить внимание на то, что в этом документе даже не ставится вопрос о конституционных органах власти, которые упразднены в результате введения войск, т.е. фактически мы признаем то, что произведено в Абхазии.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Нет, мы не вмешиваемся во внутренние дела. Это дело Грузии вместе с Вами. Кстати, там есть одна статья, касающаяся этого вопроса. Пожалуйста, продемонстрируйте, Андрей Владимирович, прочитайте.
А.В. КОЗЫРЕВ: Владислав Григорьевич прекрасно знает. У Вас есть два эксперта, которые вчера ночью сидели и все это согласовывали. Вы спросите у них.
В.Г. АРДЗИНБА: Документ важный. Во всяком случае за полчаса дать! Сейчас тоже новый текст принесли. Нужно же дать полчаса обдумать. Это же все же важный документ, Борис Николаевич. Я понимаю, что мы маленькие и с нами как-то можно не считаться. Я думаю, политику мы, конечно, не делаем. Это я понимаю. Но все же, там осуществляется геноцид против народа. Это самый настоящий геноцид. И понимаете, в этих условиях вот так с нами, нас даже не выслушать и заставить нас подписать документ, ей-Богу, это несправедливо. Я перед Богом это говорю, что несправедливо. Может быть, мы все же вернулись бы, Вы дали бы возможность хотя бы через полчаса это обдумать и найти форму. Я бы Вас очень просил об этом, Борис Николаевич.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Я считаю, что Вы не правы. Мы Вас выслушали достаточно внимательно, и, по крайней мере, шесть или семь раз, Владислав Григорьевич, уважаемый. И, я думаю, что Вы должны быть благодарны, что мы выполнили такую миссию и все равно защитим вас, все равно. И армия, и гуманитарная помощь, и продовольствие, и поставки, и т.д. Это мы с Вами особый будем иметь договор. Между прочим, это не возбраняется и не противоречит законам Грузинской Республики. Пожалуйста, мы с Вами будем иметь этот договор. Но эта дискуссия по словам, она будет бесконечна, и она просто несолидна для Президента. Вы понимаете. Я никогда не считал и не делил малых республик, больших, средних и т.д. Нет. Это, так сказать, имперская позиция, она закончилась. Мы не собрались в Союзе, мы собрались добровольно, приехали сюда представители независимых государств, и мы обсуждаем эти вопросы. Но бывают бесплодные дискуссии уже, переходят какой-то предел. Председательствующему дается право всегда при этом, хоть в Организации Объединенных Наций, хоть я в конгрессе в Соединенных Штатах выступал – стукнет кулаком, бум, все, заканчивается. И это не считается, что это диктатура. И это не считается унижением малочисленных народов. Это считается – порядок. Я соблюдаю порядок. Круглосуточно мы здесь дискутировать не собираемся. Мы внимательно Вас выслушали...»
34. ХУДОЙ МИР. ВЕРСИЯ 1
«Обеспечивается территориальная целостность Республики Грузия.
Все участвующие в конфликте вооруженные формирования
с 12.00 5 сентября 1992 года прекращают огонь и любое применение
силы друг против друга. При этом участники конфликта
обязуются до вступления в силу прекращения огня
воздерживаться от каких-либо наступательных действий.
Одновременно создается комиссия по контролю и инспекции
из представителей, назначаемых органами власти
Грузии, в том числе Абхазии, и России. Комиссия обеспечивает
соблюдение прекращения огня, выполнение других положений
данного соглашения с соответствии с разработанными ею процедурами.
Для выполнения возложенных на нее задач участники
Комиссии придают ей соответствующие подразделения,
осуществляющие разоружение, расформирование и удаление
из Абхазии, а также недопущение в Абхазию незаконных
вооруженных формирований и групп, с тем чтобы обеспечить
строгий контроль по всему периметру зоны конфликта.
Комиссия осуществляет наблюдение за тем, чтобы
после прекращения огня и передислокации войск вооруженные силы
Республики Грузия в зоне конфликта не превышали согласованного
уровня, необходимого для достижения целей настоящего
соглашения (охраны железной дороги и других определенных объектов).
Рекомендации Комиссии незамедлительно рассматриваются властями всех уровней».
Из итогового документа Московской встречи 3 сентября 1992 года.
Так выглядела первая статья документа, который стал первой из двух попыток остановить войну в Абхазии. На первый взгляд положение абхазов казалось катастрофическим, абхазские делегаты подписали соглашение под явным нажимом; как говорил впоследствии один из делегатов от Абхазии, депутат парламента Юрий Воронов, «мы ясно чувствовали: если мы не подпишем этот договор, то выйдем из зала в наручниках». Других вариантов разрешения конфликта не предлагал никто, и Владиславу Ардзинба пришлось поставить свою подпись вопреки своему желанию. Российская общественность отнеслась к заключенному 3 сентября соглашению с удовлетворением, ожидая, что конфликт будет заморожен, как в Приднестровье или Южной Осетии, по принципу «худой мир лучше доброй ссоры». ООН поздравила Шеварднадзе с успешным заключением мира, главы республик Северного Кавказа, по очереди уговаривавшие абхазов подписать соглашение, разъехались по своим столицам. Маленькая группа московских демократов провела 3 сентября митинг в защиту Абхазии у здания, где шли переговоры, однако власти разогнали его и даже ненадолго задержали наиболее активных манифестантов.
Многие грузины также находили договор невыгодным для себя. Они не переставали надеяться на полную победу и не хотели «отвердения» фронтов: несомненную пользу они находили только в статьях 1 и 11, предусматривавших перекрытие всех путей для добровольцев («Органы власти и управления республик, краев и областей Северного Кавказа в составе Российской Федерации примут эффективные меры по пресечению и недопущению любых действий с их территории, расходящихся с положением настоящего соглашения» – гласила статья 11). Грузины рассчитывали возобновить наступление, ослабив абхазов блокадой, а пока что «почистить тылы» и подавить сопротивление партизан в прибрежной зоне Очамчирского района.
Абхазы еще не осознавали тех выгод, которым давал им договор в стратегическом отношении. Они не только получили передышку, но теперь имели возможность возобновить наступление на одном фронте, оставив другой неприкрытым – так и случилось месяц спустя. Однако прекращение огня и развод войск состоялись не сразу. 5 сентября в 12 дня соглашение о перемирии вступило в силу, а вечером того же дня грузинские войска снова двинулись через Гумисту, однако грузовик с пехотинцами и БМП сразу же подорвались на минах, поэтому наступление прекратилось. После того, как сорвалось еще несколько атак, грузины 13 сентября прекратили стрельбу и, согласно договоренности, отвели войска от Гумисты одновременно с абхазами; грузины – в район Багмарани (восточный пригород Сухуми), абхазы – на три километра на запад. Контроль за соблюдением перемирия взяли на себя российские военные из расположенных в районе Гумисты военных баз; там, где их не было – на Бзыби и в Очамчирском районе – военные действия продолжались полным ходом.
На Бзыбском фронте грузины постоянно устраивали пробные атаки, надеясь нащупать слабое место в абхазских позициях, несколько раз пытались отвоевать гору Мамзыщха, но им ни разу не удавалось потеснить абхазские силы так, чтобы развить решающее наступление. В сентябре грузинские разведывательные отряды сделали несколько попыток проникнуть через Гагрский хребет в район озера Рица, в глубокий тыл абхазских войск, однако эти попытки закончились неудачей. В Очамчирском районе грузины почти не пытались приступить к завоеванию оставшейся под властью абхазского правительства территории вокруг города Ткварчели.
В Очамчирском районе зона грузинского контроля ограничивалась полосой вдоль берега, по которой проходили автомобильная и железнодорожная магистрали. В эту полосу попала большая часть грузинских сел: Ахалдаба, Киндги, Цагера, Араду, Илори, Охурей. Так как остальные села Очамчирского района были почти исключительно абхазскими или армянскими, то госсоветовцы с начала войны ограничились набегами на эти села, но не пытались пока закрепиться в них или взять Ткварчели штурмом. Этот город был со всех сторон окружен высокими горными хребтами, и проникнуть в него грузины могли бы только по двум дорогам, уже перекрытым блоками и заминированным. Ткварчельцы больше всего рассчитывали на естественные укрепления; абхазам вообще сильно помогало знание местности. Защитники Ткварчели поддерживали связь с Гудаутой по воздуху и вместе с продуктами получали оттуда оружие и мины. Поэтому ткварчельцам удалось вскоре окружить город минными полями: по мере того, как партизанские отряды становились все более организованными, грузины встречали все более решительное сопротивление у каждой деревни, куда приезжали поохотиться за поросятами, и уже не решались – даже с танками и бронетехникой – продвигаться вглубь абхазских районов. 28 августа в Ткварчели привезли первый отбитый у грузин БТР; в дальнейшем и здесь, как на Гумистинском фронте, абхазы постоянно захватывали у противника бронетехнику.
В блокированном Ткварчели быстро закончились запасы муки; госсоветовцы в конце августа разрешили грузинам из городской администрации выехать из города, чтобы привезти муку в умеренном количестве. Однако заместитель главы администрации и начальник милиции проехали вплоть до Поти, но нигде не нашли возможности купить хлеб. В городе уже начинался голод, хотя еще работали коммунальные службы, в квартиры подавались вода и электричество. В самом тяжелом положении оказались в Ткварчели русские: они были главным образом рабочими или квалифицированными специалистами в различных отраслях, почти никто из них не имел земельных участков или родственников в селениях. Электроэнергия поступала в город вплоть до начала ноября; грузины давно уже отключили бы ее, однако Ткварчели и Сухуми были связаны общей линией, и пока что грузины и абхазы, не сговариваясь, не трогали ее. Ткварчельская ГРЭС, еще до войны перестроенная для работы на газе, теперь не могла использовать уголь, а добыча последнего с начала войны совершенно прекратилась, и все шахты пришли в полный упадок.
Грузинские позиции вдоль трассы были особенно уязвимы на «абхазских» участках – у сел Адзюбжа, Тамыш, Меркула, Беслахуба; именно здесь развернулись самые ожесточенные бои между грузинскими войсками и абхазскими партизанами. Вертолеты Госсовета разрушали бомбардировками деревни, а отряды мародеров грабили жителей. Особыми жестокостями прославился отряд братьев Сосо и Дзуку Ахалая; «Белый орел» с самого прибытия начал методичное опустошение сел вокруг Ткварчели, надеясь лишить горожан помощи из деревень и голодом принудить ткварчельцев к сдаче. Грузинские гвардейцы расстреливали скот, который не могли угнать, разрушали и сжигали дома, их танки утюжили кукурузные плантации и ломали мандариновые деревья. Лошадей, собак, кошек и кур убивали просто ради забавы. Пытавшихся сопротивляться грабежу избивали или расстреливали; увозили с собой девушек – потом их находили убитыми. Но хотя сотни людей бежали из опустевших деревень в Ткварчели, госсоветовцам не удавалось погасить партизанское движение: росла всеобщая ненависть к ним со стороны жителей сел, которые уходили в партизаны и начинали вооруженную борьбу.
Грузины в партизанских районах, несмотря на свое превосходство над неорганизованными ополченцами, все время боялись внезапной атаки и для страху, отпугивая партизан, постоянно палили из автоматов и пушек, расходуя бессчетное количество боеприпасов. Они также усиленно минировали обочины приморской автодороги, время от времени обстреливали леса из орудий и танков. По ночам грузинские танкисты регулярно – каждые десять-пятнадцать минут – поворачивали башню, наугад выпускали снаряд и после этого некоторое время чувствовали себя спокойнее. По любому поводу (им мог быть, например, почесавшийся о БТР буйвол) начиналась бешеная стрельба. Ходившие в сентябре в Очамчиру русские ткварчельцы слышали у укрепленного перекрестка близ Меркулы беспрерывные автоматные очереди: грузинский гвардеец, сидящий на броне танка, механически переменял обойму за обоймой и, не глядя, всаживал пули в опору моста.
+ + +
Из жителей занятой грузинскими войсками зоны на стороне госсоветовцев с самого начала выступило население тех самых деревень и поселков, которые образовались в ходе сталинской колонизации 1930 – 1950-х гг.: Цагера, Ахалдаба, Новые Киндги, Леселидзе, Гантиади, Хеивани, Колхида. Сразу же поддержали грузинское наступление сваны, которые полвека назад расселились помимо Кодорского ущелья также и на побережье Гульрипшского района, а в Очамчирском районе – в селах Кочара, Илори, Охурей, Араду. Сваны сколачивали вооруженные отряды, которые проявляли храбрость в боях и в то же время беспощадную жестокость к мирным жителям. Почти никто из сванов не воевал на стороне абхазов; с мингрелами, как уже говорилось, было сложнее. Часть мингрелов, поддержавшая госсоветовцев, мало-помалу вступила в войну против абхазов, но подавляющее большинство местного грузинского населения не хотело воевать – немало их родственников и знакомых оказалось по другую сторону фронта. Госсоветовцы постоянно пытались мобилизовать их, кое-кого заставляли воевать, угрожая расправой, многие вступали в ряды госсоветовцев по нужде, лишившись работы с начала войны. Они надевали военную форму, носили за плечами автоматы, но старались по возможности не участвовать в военных действиях. Уже в сентябре имели место факты массового дезертирства или сдачи в плен насильно втянутых в войну мингрелов.
Что же касается звиадистов Мингрелии, получивших с началом абхазской кампании передышку, то им не была выгодна победа госсоветовцев в Абхазии – иначе бы немедленно началось наступление на Мингрелию с двух сторон. Поэтому они выпустили оставшихся заложников (7 сентября – Саларидзе, 10 сентября – Хазалия), но в то же время активизировали партизанские действия: 16 сентября госсоветовцам пришлось отбивать их от Зугдиди, 19 сентября – от Сенаки. Звиадисты продолжали перехватывать грузинский транспорт, везущий из Абхазии награбленное. Грабежи принимали все больший размах: кооперативы, процветавшие в довоенный период, были ограблены дочиста; трофеи затем переправлялись в коммерческие и комиссионные магазины России. Госсоветовцы во время войны увозили в Грузию даже выкопанные с корнем фруктовые деревья; были угнаны сотни частных и около двух тысяч государственных автомобилей, пятнадцать кораблей, пять самолетов, большая часть железнодорожного транспорта. Многие с удивлением отмечали: хотя госсоветовцы в первые месяцы войны были уверены в победе, они с самого начала уничтожали все, что не могли забрать и вывезти за пределы Абхазии, совершенно не заботясь о том, как потом грузины будут править такой разоренной и опустошенной страной.
Войска на Гумисте оставались в разведенном состоянии недолго. Уже 18 сентября грузинские отряды начали накапливаться у Гумисты, 19-го грузины запретили абхазам уходить из Сухуми в Гудауту и перекрыли мост. Тем не менее вплоть до конца сентября стрельбы на Гумисте почти не было. В Очамчирском районе грузины подвергали все более частым обстрелам и бомбежкам абхазские деревни. 15 сентября грузинские вертолеты впервые бомбили Ткварчели, пытаясь разрушить телевышку, чтобы прекратить вещание ткварчельского телевидения на весь Очамчирский район. Однако вертолетчикам не удалось попасть в телебашню (они сумели только уничтожить спутниковую антенну), и жертв не было. С этого дня почти ежедневно происходили налеты на окружавшие Ткварчели села – Акварчапан, Гуп, Арасадзых. В бомбардировках сел Очамчирского района принимал участие «черный полковник», вертолетчик Джимшер (Джимми) Майсурадзе, который еще в начале войны прицельно расстрелял с воздуха женщину с детьми, а 28 августа выпустил 8 ракет по шедшей в Сочи «Комете» с беженцами. Вывоз беженцев из Сухуми по морю продолжался вплоть до битвы за Гагру; движение автобусов через фронты уже прекратилось.
В Абхазию продолжали идти через перевалы добровольцы; сразу после Московской встречи руководители Конфедерации горских народов (они не были приглашены на переговоры, поскольку не являлись официальными представителями своих республик) объявили о согласии на вывод волонтеров из Абхазии. Часть добровольцев в последующие недели успела уехать из Абхазии, но постепенно их вывод приостановился, когда стало понятно, что нечего ждать даже перемирия по цхинвальскому сценарию. В сентябре первые бойцы Конфедерации появились и в Ткварчели и приняли участие в боевых действиях. Когда возобновилось противостояние на Гумисте, Тенгиз Китовани предъявил ультиматум о выводе добровольцев КГНК до 25 сентября – иначе грузинское командование «предпримет решительные меры».
Ельцин не смог наладить эффективного контроля над перевалами; оставался прямой нажим на северокавказцев, начиная с Чечни. Именно в это время по соседству с Чечней, в Дагестане, произошли столкновения между лакцами и чеченцами-аккинцами, а затем и тех и других – с дагестанским ОМОНом. 6 сентября к границам республики были подтянуты российские вооруженные подразделения. Они сразу же расположились на чечено-дагестанской границе и 12 сентября начали учения близ контрольно-пропускных пунктов. Однако вскоре у границ скопилось такое количество вооруженных дудаевцев, что Россия не решилась ничего предпринять. Экономическая блокада, которую вслед за этим снова ввели российские власти, также не могла повлиять на позицию Дудаева: на каждую блокаду ичкерийцы отвечали прекращением поставок нефтепродуктов в Россию, от чего довольно ощутимо страдал весь Северокавказский регион до Ростовской области включительно. Но правительство Ельцина не желало отступить и позволить Конфедерации выиграть войну в Абхазии, иначе цепочка событий – вроде нового восстания звиадистов – могла бы серьезно поколебать власть его союзника Шеварднадзе. Исходя из этого, российское правительство 23 сентября 1992 года решилось на арест в Нальчике президента КГНК Мусы Шанибова.
