Игорь Хварцкия
Статьи:
Духовное наследие абхазского народа: мифы, легенды, предания, эпос, весь язык и, наконец, сама земля абхазская несут в себе живую струю самого древнего, изначального единобожия.
“Я есмь Альфа и Омега, Начало и Конец”
– говорит Иисус в Откровении Иоанна (1:8).
Нельзя ли предположить, что первая “репетиция” Апокалипсиса произошла уже в начале человеческой истории? Эти события отражены в общекавказском эпосе о нартах.
Главная черта этого эпоса: окончательная, смертельная схватка мирового добра в лице нартов с мировым злом во всех его видах: исполины, драконы, колдуны. Само имя “нарты” можно истолковать как “Божье войско”; в священной битве, которую оно ведет, принимают участи даже природные стихии. В отличие от последней апокалиптической битвы, первая закончилась поражением и полной гибелью нартов. И причина этого поражения – внутренние раздоры в нартском стане, измена братьев заветам общей матери нартов Шьятаней – Гуаща. В этом заключался трагический урок для всей человеческой истории: зло будет побеждено лишь тогда, когда люди преодолеют небратское отношение друг к другу и вновь соединятся в одну семью.
Нартский мир изображен в эпосе как некое идеальное общество, как семья, спаянная рыцарской честью, священным обычаем “аламыс”: это прообраз Нового Израиля и Тысячелетнего Царства Откровения Иоанна. Наш народ убежден, что лучшее в нем взято у нартов, и пока не нарушается аламыс, народ непобедим. Только эта вера помогла нам сейчас выстоять в войне с многократно превосходящим по силе противником. И когда в минуту смертельной угрозы к нам на помощь пришли добровольцы с Северного Кавказа, то все почувствовали, что древнее братство нартов все еще живо в памяти народов.
В Откровении есть таинственные слова:
“Семь громов проговорили голосами своими, и я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего” (10:4).
Возможно, с этим как-то перекликается название “Дыдрыпшь-Аныха” т.е. Владение Грома: это одна из семи главных святынь Абхазии, одно из мест схождения Божественных Энергий на землю, от начала человеческого рода и до наших дней. Здесь, после окончания войны, абхазский народ собрался, чтобы покаяться перед Всевышним в своих грехах:
“Сделай нас достойными той победы, которую Ты нам даровал, да не лишимся света лица Твоего, Сотворивший нас”.
Именно во время этого моления началась наша со Львом Регельсоном работа по осознанию истоков абхазской духовности. Через несколько лет эта работа, в которой мы при всех трудностях постоянно ощущали помощь Божию, привела к созданию книги “Земля Адама”.
Центральная фигура эпического Божьего воинства – нарт Сасрыква, безупречный носитель самой нартской сущности, любимый и преданный сын своей великой Матери, смиренный перед братьями и несгибаемый перед врагом. Эпос наделяет его явными мессианскими чертами: Сасрыква не умер, но взошел на небо живым и снова придет на землю в роковой час, чтобы спасти людей – гласит одна из легенд.
Если события, отраженные в нартском эпосе, были историческим прообразом грядущих событий Апокалипсиса, то возникает вопрос: с каким из персонажей Откровения может быть сопоставлен Сасрыква?
Апокалиптический Иисус не подчинен никому, кроме Бога, да и Сам наделен божественными чертами.
Между тем, в образе Сасрыквы, при всей его мощи, подчеркивается зависимость от его великой матери, повелевающей земными стихиями.
Хотя рождение Сасрыквы сопровождается сверхъестественными событиями, он никогда не выступает в мифе как сын Бога или воплощение божества.
В этом – разительное отличие нартского эпоса от других древних мифологий, например, греческой. Здесь можно видеть проявление древнейшего, добиблейского монотеизма, с его запретом обожествлять человека или природные стихии. Сасрыква никогда не нарушает верность Всевышнему, в отличие от такого более позднего героя абхазского эпоса, как Абрскил. Рядом с нартом Сасрыквой действуют представители рода Аергов, о которых эпос говорит с большой почтительностью. Возможно, в их лице представлены древнейшие жрецы или священники Единого Бога. Образ Сасрыквы включает в себя некоторые черты слабости : так, чудесный кузнец Айнар-Ижьи оставляет у него незакаленной голень, что, согласно многим вариантам легенды, и привело героя к гибели.
Убедительную параллель образу Сасрыквы мы находим в библейском образе второго или “малого” Мессии. Иисус однозначно связывается с Мессией из колена Иуды, одного из двенадцати сыновей праотца Иакова. В своем благословении сыновьям Иаков говорит:
“Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народов”(Быт.49:10).
Сам Иисус в Евангелиях совершает символические действия, чтобы подтвердить, что это пророчество относится именно к Нему. И в Откровении Иоанна о Нем говорится:
“Вот, лев от колена Иудина” (Откр.5:5).
Но тот же Иаков дает мессианское обетование и другому своему сыну – Иосифу. Ввиду его особого значения для нашей темы, приведем этот замечательный текст полностью:
“Иосиф – отрасль плодоносного дерева, отрасль плодоносного дерева над источником; ветви его простираются над стеною.
Огорчали его, и стреляли и враждовали на него стрельцы; но тверд остался лук его, и крепки мыщцы рук его, от рук мощного Бога Иаковлева. Оттуда пастырь и твердыня Израилева.
От Бога отца твоего, который и да поможет тебе, и от Всемогущего, который и да благословит тебя благословениями небесными свыше. Благословениями бездны, лежащей долу, благословениями сосцов и утробы,
Благословениями отца твоего, которые превышают благословения гор древних и приятности холмов вечных. Да будут они на голове Иосифа, и на темени избранного между братьями своими” (Быт. 49:26).
Этого второго Мессию можно отождествить с “князем Михаилом” у пророка Даниила и одновременно с Архистратигом Михаилом в Откровении Иоанна:
“И явилось на небе великое знамение – жена, облеченная в солнце: под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд.
Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения.
И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим;
Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца.
И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его…
И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе” (Откр.12:1-8).
Напрашивается мысль о том, что младенец, рожденный женой, это и есть Архангел Михаил , ставший человеком, князем, которому “надлежит пасти все народы”. Он будет служителем и наместником Иисуса, первого Мессии. Как в лице Иисуса Бог стал человеком, так в лице Михаила человеком становится главный из Ангелов. К этому же князю Михаилу можно отнести слова Откровения:
“Вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный и чтобы победить”(Откр.6:2).
Этот образ возвращает нас к нарту Сасрыкве, главным атрибутом которого является лук и который немыслим без своего коня. Чудесный конь Бзоу понимает человеческий язык и при необходимости может взлететь: намек на ангельскую природу Михаила , прообразом которого является Сасрыква. Напомним, что лук служит атрибутом второго Мессии в благословении Иакова роду Иосифа.
Сам Иосиф имеет яркие черты сходства с Сасрыквой: любимые сыновья своих матерей, они оба терпят вражду и зависть братьев. Как Иосиф простил братьев и спас их от голодной смерти, так и Сасрыква спасает братьев от голода и холода.
Распевая песни, выехали братья в широкие ворота,
Сасрыква остался один как если бы был сирота.
Как ветер носятся братья, подвиги совершают,
Громкая слава повсюду их сопровождает.
А Сасрыква стоит неподвижно, руки скрестив на груди.
Почему же его не взяли ? Что ждет его впереди?
Неужели его оставили навсегда стоять у ворот,
Телят и коров пасти, да пугать ворон?
Оскорбленный Сасрыква жалуется великой матери нартов, которая властно вмешивается в отношения своих сыновей:
“Подняла глаза свои к небу и молитвенно проговорила: Пусть вас, братья Сасрыквы, обидевшие сына моего, настигнет невиданный дождь – страшнее любого града, и ветер пусть дует вам в глаза – страшнее любого ветра, и пусть жизнь ваша зависит от сына моего Сасрыквы.
Огнеподобный Бзоу летит вперед, и все ему нипочем – ни дождь, ни град, ни ветер, ни встречные реки. Он несется по долинам и горам, точно быстроногая серна.
Двое суток ехал Сасрыква, ехал в горы, все в горы. И вот усилился дождь. И повалил снег. И ветер подул, да такой, что казалось, горы обратятся в прах.
А когда прояснилось – Сасрыква увидел своих братьев. Они жались друг к другу так тесно, что можно было набросить на них одну шапку. Бороды их обросли сосульками, и сосульки касались земли. Они погибали от холода”.
(И. Хварцкия. Абхазские сказки и легенды. М. 1994, стр. 99-101).
Сасрыква спасает своих братьев тем, что сбивает с неба утреннюю звезду, чтобы обогреть их. Но тепло звезды оказывается недостаточным, и герой совершает свой следующий подвиг: рискуя жизнью, похищает у великана настоящий огонь. Это предание впоследствии обросло различными вариантами, вплоть до мифа о Прометее, который, как известно, древние греки принесли с Кавказа.
“Ангелические” черты образа Сасрыквы выражаются в деталях мифа: так, он “светился в утробе матери” и она видела лицо его еще до рождения. Атрибуты, связанные с природой и матерью, подчеркнуты в образе второго Мессии в обетовании Иакова: “благословение гор древних и холмов вечных”, “благословение сосцов и утробы”.
Как Иосиф в своих лучших чертах подобен своей матери Рахили, так и Сасрыква всеми своими необыкновенными способностями обязан матери. Это она повелевает стихиями и дает мудрые советы своему .любимому сыну. В одной из легенд Всевышний призывает ее к себе для беседы, и она возвращается с двенадцатью звездами в волосах и “маленьким солнцем в руке”. Здесь прямая параллель с образом “жены, облаченной в солнце”, матери грядущего “повелителя народов”.
Я рассказал только об одном из архетипических образов абхазской и северокавказской мифологии, которая при углубленном рассмотрении содержит и многие другие библейские параллели и апокалиптические мотивы.
В заключение нельзя не упомянуть еще об одном: прообраз Иисуса в древнеабхазской религии тоже есть, причем Иисуса апокалиптического.
Это – Небесный Кузнец, Шьяшвы-Абжныха (т.е. Шьяшвы-Семь Святынь). Не имея сейчас возможности приводить доказательства, отмечу, что в нем можно усмотреть прообраз Иисуса как Бога, который тождествен библейскому Яхве (имя, означающее “тот, кто был, есть и грядет”, или, сокращенно, “Сущий”).
Если от мифа перейти к религиозной реальности, то можно сказать: Шьяшвы-Сущий есть не только прообраз Яхве, но он есть Сам Яхве, т.е. Иисус в Своей божественной природе, изначально открывшийся человеческому роду.
Как сказано о Нем в Откровении:
“Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его – как солнце, сияющее в силе своей” (Откр.1:16).
Именно таким Его видит древнеабхазская религия.
Удивительным образом древние архетипы проявили себя в государственной символике новой Абхазии.
Герб, изображающий Сасрыкву на коне, сбивающего звезду с неба (одну из трех!) можно понимать и как изображение Михаила, низвергающего дракона с неба на землю (“третья часть звезд пала с неба”).
А на флаге Абхазии:
“Десница, держащая семь звезд”!
(Доклад, прочитанный на международной конференции "АПОКАЛИПСИС: Самосознание культуры на рубеже XXI века", Москва, РГГУ, 23-25 оября 1995 г.)
(Перепечатывается с сайта: http://www.apokalyptism.ru.)
___________________________________________________
В предисловии к книге “Земля Адама” сказано:
“Споры по поводу богословских аспектов нашей работы совершенно неизбежны. Более того, мы считаем, что подобные споры в высшей степени желательны, если они не будут вызваны ничем другим, кроме искреннего стремления прояснить и полнее осознать истины, установленые наукой или открытые Богом”.
Студент Московской духовной академии Дмитрий Дбар, посвятивший книге “Земля Адама” критическую работу, видимо, искренен в стремлении прояснить истину, но думаю, что нельзя согласиться с теми выводами, к которым он приходит.
Д. Дбар возмущен строками книги, отражающими позицию авторов по отношению к библейской проблематике. Он упрекает Л. Регельсона (меня он считает не соавтором книги, а всего лишь консультантом “по вопросам мифологии”, но получилось так, что именно мне приходится отвечать на критику в адрес другого соавтора), в отсутствии устойчивых богословских воззрений на “весьма серьезные вещи”, с пафосом утверждая, что:
“… нельзя делать тех выводов, которые мы видим в работе Регельсона, на основании идентификации библейского рая с современной Абхазией, языка Адама с абхазским…”.
Этого нельзя делать, потому что, по мнению Д. Дбар, вопросы местонахождения рая и личности Адама – “метаисторические”. Да, такое мнение грозит стать господствующим, поэтому, как мы пишем в своей книге, в западном мире образ Адама стал как бы расплываться. В основном потому, что пока не удается установить время и место его жизни, а также проследить идущую от него нить традиции. Адам не является биологическим предком всех людей на земле: но сегодня мы вновь научились понимать, что духовное родство принципиально важнее кровного…
Опровергая идеи книги, связанные с раскрытием более глубоких корней и пластов пластов библейской и церковной традиции, которые находят свое выражение в древнейших формах богословия, а также сохранились в абхазской религии и мифологии. Д. Дбар старается изложить собственные позиции по отдельным вопросам мифологии и религиозных верованиях абхазов. При этом он глубоко сожалеет о том, что Л. Регельсон
“не разрешил ни одной проблемы, касающейся абхазского эпоса, мифологии, религиозного культа”,
и обвиняет его в том, что он
“усугубил и без того существующий хаос в религиозном сознании абхазов”.
Д. Дбар всерьез, видимо, решил взяться за правильное религиозное воспитание абхазов, внести ясность и порядок в их головы и устранить усугубляющие хаос факторы. Первым делом для этого он решил определить свойства глубоко почитаемого в народе святилища Дыдрыпшныха, божественная природа которого, по его словам, “ничем не обоснована”. Анализируя особенности почитания этой святыни в настоящее время, автор статьи продолжает:
“Подобный уровень религиозного сознания является самым примитивным, не говоря уже о том, что при таком сознании теряется подлинный смысл человеческой жизни…”.
Явления, наблюдаемые в святилищах, он толкует как чудеса, а источником этих чудес молодой ученый-богослов из традиционного абхазского села Мгудзырха считает “князя тьмы”, который, по словам апостола Павла, принимает вид Ангела света. Думается, что молодому священнослужителю нужно было начать избранный им путь не с хулы на святыню, но с очищения души и сердца, ибо, как сказал однажды Спаситель, человека оскверняет то, что выходит из его уст. Но Отцы Церкви учат, что никогда не поздно покаяться…
Д. Дбар считает, что имя Бога Ан(цва) и монотеистические представления древние предки абхазов заимствовали у халдеев, хаттов, а также евреев рассеяния времен Навуходоносора. Но в книге “Земля Адама” достаточно аргументированно доказывается обратное направление заимствований, говоря иначе, абхазский и семитический монотеизм “имеют общий корень, связанный с территорией и древним населением нынешней Абхазии” (с. 68).
С другой стороны, в книге нет утверждения о том, что Адам говорил на абхазском или баскском языках, как это старается преподнести автор статьи. Видимо, Д.Дбар невнимательно прочитал некоторые страницы книги, поэтому приведем цитаты, касающиеся этих вопросов.
“На каком языке адамиты объяснялись?
Предания многих народов сохранили память о том, что 'боги' имели свой особый язык, свою особую пищу, свои особые жилища. Несомненно, 'боги' знали языки племен (времени для изучения у них было достаточно!), а племена в той или иной степени усваивали язык 'богов', смешивая его со своим собственным. Традиция 'двуязычия' (язык священный и язык народный) сохранялась и впоследствии. Роль священных языков в различные времена выполняли: шумерский, древнеегипетский, санскрит, иврит, арабский, греческий, латынь, церковнославянский.
У абхазов и сейчас существует особый язык, на котором можно говорить только в горах (так как горы – святое место) …
Но первым священным языком был язык адамитов, следы которого, по нашей гипотезе, должны обнаруживаться у всех народов, живущих на земле.
Открытием такого языкового слоя наука обязана лингвистической интуиции Н.Я.Марра, который назвал этот язык 'яфетическим'.
Биологически адамиты со временем бесследно растворились среди народов земли; мощность адамитского слоя и его сохранность до нашего времени обусловлены глубиной и длительностью культурного взаимодействия с адамитами. В этом отношении выделяются коренные народы Кавказа, а среди них уникальная роль принадлежит носителям абхазского языка и духовности, независимо от разнообразных этнических смешений, имевших место в истории”.
Здесь хочется привести абхазскую пословицу, которая гласит:
“Тот, кто привык к святыне, стал кидать в нее палки”.
Понимая серьезность обсуждаемых вопросов, автор статьи возлагает свои надежды на возрождающуюся богословскую школу, которая, опираясь на традиции Абхазской Церкви, будет решать вопросы, связанные с религиозными верованиями абхазов. Эти вопросы, по его словам, он наметил в своей работе.
Думаю, что богословская школа возродится в Абхазии, но при этом я уверен в том, что благодатный дух древней Абхазской Церкви не будет подавлен той, все более набирающей силу церковной “традицией”, характерными чертами которой являются ограниченность духовного горизонта, имперские амбиции.
Любопытно проследить, как Д. Дбар толкует предание, записанное Н.Я.Марром:
“Первоначально земля была безгрешна и были места, где пребывали боги, эти места и назывались ныхи… Но пришли новые люди (христиане – Д.Д.), и святыни опустели…”.
При таком подходе неудивительно, что наш оппонент связывает культ горы Дыдрыпш еще и с иранской магией огня.
Нет оснований и для выводов автора статьи о том, что после принятия абхазами христианства этот культ был изжит совершенно естественным образом. Реалистический подход к этому вопросу говорит о другом. А именно то, что народная, монотеистическая религия абхазов, уходящая своими корнями к Адаму и патриархам-апааимбар и христианство органично сосуществовали, и если, после падения Константинополя, христианство в Абхазии стало ослабевать в результате отсутствия священнической элиты, то в недрах народного сознания вера в Анцва и Его Силу – Аныху продолжала оставаться незыблемой.
Поистине христианские проповедники на заре нашей эры были движимы тем Духом, о котором, кажется, некоторые нынешние понятия не имеют.
Когда речь идет о таком глобальном явлении в истории Абхазии, как утверждение христианства, мы не должны забывать о всех аспектах, в том числе и о политическом, международном. А сложные богословские вопросы в те далекие времена, как и в нынешние, волновали и волнуют умы некоторой части священнической элиты и светской интеллигенции. Когда сложится соответствующая элита, несомненно будет преодолен и духовный кризис.
Для того, чтобы хоть как-то аргументировать свои выводы относительно культа горы Дыдрыпш, Д. Дбар обращается за помощью к путевым заметкам и сообщениям путешественников, в разное время посетивших Абхазию и ее святые места. Некоторые их них (например, А.Н. Введенский) поднялись даже на гору Дыдрыпш. Из их сообщений явствует, что “абхазцами это место у подножья горы Дыдрыпш считалось священным, где обитает некий 'дух' в виде клубящегося огня”.
Но давайте подумаем о том, что же увидел тот же Введенский на святой горе?
Закругляя свое слово, отмечу, что нет необходимости комментировать некоторые рассуждения моего оппонента, потому что они не имеют прямого отношения к кругу вопросов, поднятых в книге.
“В напряженной тишине отодвинулась завеса… И что же? Удивлению Помпея и его офицеров не было границ. Они ожидали увидеть нечто , по крайней мере какой-то образ, – прекрасный или отталкивающий. Но там было пусто. Там обитало Незримое … (Александр Мень. Сын Человеческий, Брюссель, 1983 г., с. 28).
Характерно, что Д.Дбар возводит возводит ко времени возникновения христианства почти все абхазские мифы и легенды. Например, о богоборце Абрскиле и его рождении он рассуждает так:
“Сами идеи легенды заимствованы из христианства”; “бесспорно речь идет о Богоматери и непорочном зачатии Господа Иисуса Христа”.
Богословские заблуждения Д. Дбара, по видимому, обусловлены еще и игнорированием им достоверных научных данных относительно абхазского фольклора, ибо бесспорна глубокая архаичность этих мифов и легенд. Изрекая подобные мысли он, возможно, думает, что делает богоугодное дело и борется против ереси.
Обратимся для этого к одной давней истории, происшедшей в Палестине весной 63 года до н.э. Штурмом взяв Иерусалим, знаменитый римский полководец Гней Помпей решил осмотреть Святая Святых Иерусалимского Храма:
“В напряженной тишине отодвинулась завеса… И что же? Удивлению Помпея и его офицеров не было границ. Они ожидали увидеть нечто , по крайней мере какой-то образ, – прекрасный или отталкивающий. Но там было пусто. Там обитало Незримое … (Александр Мень. Сын Человеческий, Брюссель, 1983 г., с. 28).
Характерно, что Д. Дбар возводит возводит ко времени возникновения христианства почти все абхазские мифы и легенды. Например, о богоборце Абрскиле и его рождении он рассуждает так:
“Сами идеи легенды заимствованы из христианства”; “бесспорно речь идет о Богоматери и непорочном зачатии Господа Иисуса Христа”.
Богословские заблуждения Д. Дбара, по видимому, обусловлены еще и игнорированием им достоверных научных данных относительно абхазского фольклора, ибо бесспорна глубокая архаичность этих мифов и легенд. Изрекая подобные мысли он, возможно, думает, что делает богоугодное дело и борется против ереси.
Закругляя свое слово, отмечу, что нет необходимости комментировать некоторые рассуждения моего оппонента, потому что они не имеют прямого отношения к кругу вопросов, поднятых в книге.
(Опубликовано в: Эхо Абхазии. 13 октября 1998 г.)
(Перепечатывается с сайта: http://www.apocalyptism.ru.)
_________________________________________________________
За высокогорным селом Псху есть небольшая поляна, которую местные жители называют Лопуховой (по-абхазски «Ауадабаа»). По обе стороны этой поляны, усеянной особым видом горного лопуха, между величественных скал, во время Великой Отечественной войны, когда враг рвался через Кавказские горы пробиться к Чёрному морю, здесь на несколько недель пролегла линия фронта. Может быть, уже нет в живых защитников Кавказа, которые оказались свидетелями драмы, произошедшей на этих вершинах. Но события, что развернулись здесь, обрели вечную жизнь в балладе поэта Владимира Саблина «О горном роднике».
Засевшие глубоко в скалах немцы и удерживавшие их наступление наши бойцы, занявшие позиции на противоположной горе, вскоре убедились, что ждёт их гибель как от пуль, так и от жажды: бой вёлся среди голых скал, лишённых воды. Единственный родничок журчал где-то внизу, на одинаковом расстоянии между позициями, и не было никакой возможности спуститься к нему незамеченным никем.
Ни одна сторона не решалась атаковать противника, ведь местность просматривалась как на ладони. Но непредсказуемый поступок одного бойца разрешил ситуацию.
Один наш солдат встал в полный рост, не обращая внимание на свист пуль, с бидоном в руке, и на глазах изумлённых немцев стал спускаться к роднику. Перестрелка утихла, все, затаив дыхание, глядели вслед бойцу. Он не спеша напился, омыл лицо, и, набрав полный бидон
воды, направился к своим. Через некоторое время со стороны Лопуховой поляны появился немецкий солдат, тоже с бидоном в руке, и направился к роднику, уверенный, что никто не будет стрелять в него.
Так в разгаре беспощадной войны возник негласный договор между воюющими сторонами: не стрелять в солдата, идущего за водой, с той и с этой стороны.
Впрочем, не лучше ли, если об этом расскажет сам поэт Владимир Саблин в своей балладе? Кстати, эту историю поэту поведал журналист и писатель Роман Петрозашвили, автор известной повести «У стен Анакопии», участвовавший в боях за оборону Кавказа, очевидец тех событий.
Светлой памяти участнику тех событий
ПЕТРОЗАШВИЛИ Роману Георгиевичу
Баллада о горном роднике
В былые мирные года
Под тихий шум ветвей
Текла здесь чистая вода
Среди нагих камней.
Когда же люди – как враги! –
На скалах залегли –
Вокруг пропали родники
И больше не текли.
Вода ушла из этих мест
От человечьих глаз,
Где бушевала только месть
И только кровь лилась.
И, опалённые огнём,
Бойцов кривились рты...
Все стали думать об одном:
ОДНОМ ГЛОТКЕ ВОДЫ!
И тут проклюнулся родник!
Запрыгал змейкой вниз!
Он был не так уж и велик,
Но звонок, как горнист.
Он смело тёк между врагов,
Между позиций их,
На расстоянье ста шагов
От тех и от других.
Казалось: руку протяни –
И зачерпнёшь воды...
Но долгие тянулись дни
Кровавой той страды.
А он звенел струною гор
И замирал вдали –
Тот маленький парламентёр
От матери – земли...
И встал тогда один солдат.
Пошёл не прячась – в рост!
В одной руке нёс автомат,
В другой он флягу нёс.
Презрев огонь и смерть презрев,
Не кланяясь врагу,
Он гордо, медленно, как лев,
Спустился к роднику.
И, всем лицом к воде припав,
Он долго воду пил...
Забыв про пули и устав –
Про флягу не забыл!
Он помнил, помнил о друзьях –
Он видел жажду их...
И он поднялся в ста шагах
От тех и от других!
Поднялся и пошёл назад,
Пошёл не прячась – в рост!
В одной руке нёс автомат,
В другой он флягу нёс.
Он шёл под песню тишины,
Под взглядами врагов,
Как будто не было войны
И опалённых ртов...
...Чей был ОН: наш или чужой –
Забылось на войне...
Но с той поры, кто шёл с водой –
Шёл в мирной тишине!
В минуты те ни разу взгляд
К прицелу не приник –
Мирил воюющих солдат
Тот маленький родник!
Мирил смертельнейших врагов,
Журча в камнях нагих, –
На расстоянье ста шагов
От тех и от других!
Недавно в беседе со мной Владимир Саблин рассказал, как завершилась та давняя военная история. Некий майор НКВД поднялся в горы проверить позиции наших войск, и на глаза ему попался немецкий солдат с бидоном, спускавшийся к роднику. «Стреляйте!» – завопил майор, взбешённый молчаливым бездействием наших бойцов. Видя, что его приказ никто выполнять не собирается, он схватил пулемёт и изрешетил немецкого солдата с бидоном. Через полчаса налетели немецкие бомбардировщики и камня на камне не оставили на месте позиций нашей части. Там, где бил родник, лежали отколовшиеся от скалы глыбы величиной с дом. После того как бой затих, наши бойцы нашли среди погибших и труп майора. Они молча переглянулись: пуля пробила ему затылок: кто-то из своих застрелил его.
(Опубликовано: Общеписательская литературная газета (г. Москва), № 8, 2010 г.)
__________________________________________________________
