Главная » Алфавитный каталог авторов » Г » Короткие рассказы

Дмитрий Гулиа

Короткие рассказы

У ХАЛИЛА УКРАЛИ ЛОШАДЬ

Халил из Дала приехал верхом в Адзюбжу к своим старым знакомым. Настала ночь. Усталый Халил завалился спать, а свою лошадь оставил во дворе.
Просыпаются утром хозяева — лошади Халила нет: украли! Вот беда!
Разбудили Халила, так и так, говорят, воры ночью увели со двора твою лошадь. Ох, и рассердился же Халил. Стал кричать:
— Знать ничего не знаю, но чтобы эти ваши презренные воришки сейчас же вернули мне лошадь! А не то я поступлю с ворами-сынками еще похуже, чем поступил однажды мой отец с их отцами-ворами!
Кричит, грозится, а адзюбжиниы только переглядываются: никто не знает, что же сделал отец Халила в Адзюбже?
Спрашивают Халила:
— Слушай, Халил, а что твой отец сделал в Адзюбже?
— Вам это не нужно знать. Вы лучше зарубите себе на носу: не только ворам—худо будет всем адзюбжинцам!
Адзюбжинцы — народ любопытный. Решили во что бы то ни стало найти лошадь, украденную у Халила, лишь бы узнать, что сделал его отец в Адзюбже.
К вечеру воры вернули лошадь Халилу. Сказали, будто ее нашли в лесу, где она паслась среди кустов.
Адзюбжинцы снова пристали к нему:
— Теперь-то ты расскажешь нам, что сделал твой отец в Адзюбже?
А надо сказать, что отец Халила был известен как человек ленивый и глупый.
— Что сделал мой отец в Адзюбже? — переспросил Халил. — Вот что: он однажды приехал в Адзюбжу, и у него украли лошадь. Так он взвалил себе седло на горб и пошел домой пешком. Вот и мне бы пришлось это сделать.
Все рассмеялись.


ЭТЛУХ И ЭКУБ

Старики Этлуб и Экуб сидели как-то на поминках рядом и заспорили, кто из них старше.
— Ты много старше меня, — говорит Экуб.
— Нет, ты гораздо старше меня, — не соглашается Этлух.
В пылу спора Экуб, чтобы посрамить противника, говорит:
— А вспомни поминки Хрипса! Ведь ты, Этлух, как сейчас помню, тогда скакал и джигитовал на лошади, а я залез на дерево, чтобы меня кони не растоптали, и только смотрел на тебя!..
Этлух, огладив свою длинную бороду, возразил ему:
— Это еще ничего не доказывает. Если я сейчас сяду на коня и стану джигитовать, ты, пожалуй, и теперь полезешь на дерево, чтобы тебя лошадь не затоптала. Но ведь это еще не будет означать, что ты, Экуб, мальчик!
Гости, услыхав удачный ответ Этлуха, засмеялись, а Экуб сердито отвернулся.


О ЧЕЛОВЕКЕ

У князя Чагу умер молочный брат. К князю был послан горевестник. Он подскакал к крыльцу и, осадив коня, громко позвал:
— Чагу!..
Князь вышел на крыльцо:
— В чем дело?
— Твой молочный брат Сагеса помер! — крикнул гонец.
Надменному князю Чагу не понравилось, что горевестник говорит с ним так свободно. Он сказал в сердцах:
— Я понимаю, что Сагеса умер. Но не могли они, что ли, человека послать ко мне с этой вестью?!
— Извини, князь, но человека послали к человеку, меня — к тебе! — ответил гонец, ударил коня плеткой и поскакал дальше.


ГВАД И ЛАГУ

Гвад был такой человек: должнику своему копейки долгу не спустит, все сдерет сполна. А Лагу никому свои долги не платил, копейки — и той не заплатит!
И вот случилось же — просто непонятно как! — что Лагу задолжал Гваду ровно копейку.
Целый год ходил Гвад за своей копейкой, но у Лагу — один ответ:
— В то воскресенье, через неделю, отдам.
Вот наступило очередное воскресенье.
Гвад пришел к Лагу рано утром, а того уже дома нет.
Жена Лагу и говорит Гваду:
— Мой муж очень хочет отдать тебе свой долг. Потому-то он утречком рано и отправился за семенами.
— За какими семенами?—удивился Гвад.
— Муж понял, что придется ему все-таки отдавать тебе копейку, и присмотрел у соседа добрую землицу, подходящую для посева льна. А хорошие семена льна можно достать в соседнем селе у одной вдовушки. Вот если вдовушка расщедрится и даст ему семян, а семена и вправду окажутся хорошими, а сосед уступит землицу, то Лагу посеет лен. Ну, а если лен взойдет и волокно у него будет прочное, то мы с Лагу, конечно, наделаем из него холста. Если холст получится добротный, красивый, мы его вынесем на продажу, и если дадут за него хорошую цену, то продадим. И тогда, не сомневайся, непременно отдадим тебе твою копейку!
Услыхав это, Гвад рассмеялся, а жена Лагу сказала:
— Тебе-то хорошо смеяться, ты, почитай, уже получил свою копейку, а нам с Лагу каково?..


АДЗЮБЖИНСКИЙ ПОП И СВИНЬИ

У адзюбжинского попа было много свиней. Они бродили где придется, очень беспокоили прихожан, забирались на кукурузные поля и производили потравы.
Адзюбжинцы частенько приходили к попу жаловаться на его шкодливых свиней. Но поп на эти жалобы не обращал внимания.
Тогда Бата Цагуриа, человек ловкий, решил наказать его. Он сказал попу, что уезжает на все лето в Ажары, а там так хорошо, такой там климат замечательный, что он, Бата Цагуриа, хочет перегнать в Ажары и своих и соседских коров, овец и лошадей — пускай, мол, и скотина отдохнет в этом раю!
— Вот бы и вам, батюшка, — сказал Бата Цагуриа, — отправить туда своих свинок. Я бы за ними присмотрел, а насчет корму — не беспокойтесь! Там этих каштанов, желудей, орехов — по колено!.. За лето ваши хрюшки так разжиреют, что зимой даже на ноги встать не смогут. Большие деньги за них потом возьмете, батюшка!
Жадный поп польстился на это выгодное предложение и через неделю после отъезда Цагуриа отправил всех своих пятьдесят свиней с надежным человеком в Ажары. Бата принял поповское стадо.
Свиньи за лето в самом деле разжирели. Многие матки опоросились, и поповское стадо утроилось. Бата очень радовался этому. В декабре Бата пригнал поповских свиней в Сухум на базар и продал. Большие деньги взял!
Через несколько дней к нему является посланец от адзюбжинского попа: свинкам, мол, пора домой.
— Передай батюшке, что я прошу извинить меня, — сказал посланцу Бата. — Хрюшек-то его, к моему великому сожалению, волки растерзали.
Поп рассвирепел и подал на Бату в суд. Но что возьмешь с такого человека, как Бата Цагуриа!..
Так ни за что ни про что поп лишился всех своих свиней, да еще с приплодом. Адзюбжинцы же были очень довольны: никто больше не топтал и не портил их кукурузу.


ГУТ И ШГУТ ПОДРАЛИСЬ

Гут и Шгут были в лесу. Видят — на ветке очень низко сидят два голубя. Протяни руку и бери!
У наших приятелей слюнки потекли.
Гут и говорит:
— Шгут, ты их поймай, зарежь, очисть и зажарь, а я пока сбегаю в деревню, тут недалеко, достану у людей мамалыги, и мы с тобой славно заправимся жареной голубятинкой!..
Гут вскоре возвратился с мамалыгой.
— Ну, Шгут, — сказал он, запыхавшись от быстрой ходьбы, — давай скорей наших жареных птичек!
— Голубей нет, — мрачно ответил Шгут. — Я только шагнул, а они... улетели...
— Врешь! — вскрикнул Гут с досадой. — Ты, наверно, сам слопал их, пока я, как дурак, бегал за мамалыгой!
И набросился на Шгута. Они подрались.
Их крики услыхали Ормат и Озамат, разняли драчунов:
— Ваших голубей подстрелили Нагу и Шагу. Они их подобрали, да, наверное, давно уже зажарили и съели!..
Гут и Шгут сконфузились и пошли по домам.
Ормат и Озамат долго еще смеялись над ними.


ПАРИКМАХЕР ДЖГУНА

Есть у нас такие люди: зимой и летом любят ходить с бритой головой. Таким был дворянин Беслан.
По соседству с Бесланом жил некто Джгуна, который славился своим уменьем брить голову. Расчетливый Беслан часто звал его к себе (вроде как бы в гости) и заставлял на даровщинку брить себе череп. Наконец это надоело Джгуне, и он решил проучить Беслана.
Однажды, когда Джгуне, попавшему к Беслану, волей-неволей пришлось взяться за бритву, он, орудуя острым инструментом, нарочно сильно вздрогнул. Беслан почувствовал дрожь в руке «парикмахера» и спросил его, в чем дело.
Джгуна ответил:
— Ничего, просто я кое о чем подумал...
— О чем же ты подумал? — допытывался Беслан.
— Да лучше и не говорить об этом.
— Нет, нет, ты скажи! — настаивал Беслан.
— Ну, хорошо, скажу, — сдался Джгуна. — Мне вдруг очень захотелось чиркнуть тебя бритвой по шее, отрезать тебе голову!
Перепуганный Беслан подарил Джгуне табаку на целый месяц, поблагодарил и больше уже не приглашал его брить голову.


КАЗАУТ ПОЙМАЛ ПЕРЕПЕЛКУ

Казаут поймал перепелку. Торжествуя, нес ее домой. Навстречу — друзья.
— Ого, смотрите, Казаут тащит перепелку! Как ты ее поймал, расскажи!
Казаут горячо заговорил:
— Трудная была охота! Сначала я поймал стрекозу. Потом на эту приманку я словил птичку-сорокопута. Эта птичка тоже превратилась у меня в приманку, я стал с нею охотиться за ястребом. Ходил, ходил, но все ж таки выследил и взял его, разбойника! Потом стал учить ястреба брать перепелок. Бился, бился, обучил! И только тогда сцапал эту перепелку!..
Друзья стояли и удивлялись: так много труда, хитрости, сноровки, а результат — одна маленькая перепелка.
И кто-то из них сказал: — Слушай, Казаут, что ж ты стал бы делать, если бы не перепелку, а буйвола вздумал сцапать?!


КОШКА УМЕЕТ СЧИТАТЬ ДО ТРЕХ

Гыд Маан сидел и курил. Вошла жена и спросила:
— Скажи, пожалуйста, до скольких кошка умеет считать?
Гыд, погруженный в свои мысли, долго не отвечал ей. Но жена не уходила, ждала. Тогда, желая отделаться от нее, Гыд вынул трубку изо рта и буркнул:
— Кошка может сосчитать до двух.
— Нет,— возразила жена,— она может сосчитать до трех, но не больше. Пойдем, ты сам сейчас убедишься в этом.
Кошка с пятью котятами спала в корзине в маленькой комнате. Жена Гыда взяла из корзинки четырех котят, оставив кошке только одного. Кошка стала жалобно мяукать, бросаться по сторонам, искать своих детенышей. Жена Гыда положила ей в корзину второго котенка. Кошка посмотрела на котят и снова жалобно замяукала. Тогда жена Гыда положила в корзину третьего котенка — и кошка сразу успокоилась. Легла в корзину и стала облизывать свое потомство.
Гыду пришлось согласиться, признать, что кошка умеет считать только до трех.


ЕПИСКОП И ПАСТУХ

В Пицунду, где стоял древний храм, как-то приехал епископ на богослужение.
Народу много собралось: все-таки епископ служит, любопытно. Пастух гнал мимо церкви свое стадо. Видит — народ собрался, служба идет. Ему тоже захотелось посмотреть на епископа, он и вошел в церковь. Стоит в углу, босой, в лохмотьях, с топориком за плечами и не может глаз оторвать от почтенного бородатого епископа, произносившего проповедь. Стоял, глядел и вдруг заплакал. Епископ, прервав проповедь, обратился к нему:
— Чего ты плачешь, сын мой?
Пастух зарыдал еще громче. Епископ и говорит народу:
— Вот как этот простой человек умилился душой от слова божьего! Скажи им, сын мой, чем тебя так растрогала моя проповедь?
Прихожане обступили пастуха.
— Волки, бродяги, разорвали недавно моего козла! — сказал пастух. — Бедный, бедный козлик, забыть его не могу! Борода у него была в точности такая, как у тебя, батюшка!..


КНЯЗЬ ЧАЧБА И КАПЛУН

Богат и знатен был князь Григорий Чачба. К нему в дом никто не смел войти без подарка: кто жирного каплуна несет, кто круг сыру, кто кувшин с вином. Ни мужчины, ни женщины не имели права сидеть, когда князь находился в комнате.
Большие поборы он проводил в абхазских селах и все, что, бывало, соберет — переправлял к себе в Сухум. И вот умер князь Григорий Чачба. Наследники и родственники решили похоронить князя на родине, в селе Атара, под Очемчирами. Похоронная процессия двинулась из Сухума в полдень. Ночь застала в Адзюбжах. Гроб с телом поместили в церкви, переночевали, а утром тяжелый гроб поставили на арбу и направились дальше.
Много народу провожало покойного князя, кто верхом, кто пешком.
Движется процессия по дороге. А тут в пыли копошились куры. Они замешкались по своим куриным делам, и на них вдруг надвинулась толпа людей, запрудила дорогу. Куры пустились наутек, летят, бегут со всех ног по дворам. Один большой каплун хотел перелететь через головы людей, да оплошал, тяжеловат был. И сел на княжеский гроб, отдохнуть.
— Ну и дела!—сказал старик Гваджа.— Жив был князь — все к нему каплунов тащили. Помер князь, а каплуны сами к нему на гроб летят... Что за диво?!


ДВОРЯНИН ГОРЮЕТ

Умерла дочь абхазского владетельного князя. На похороны съехалось много народу. Все горевали и постились: одни потому, что действительно жалели покойную, другие — хотели угодить князю-отцу, а третьи — просто боялись его. Приехал на похороны некий Хасан Маан, дворянин, родственник князя. Ему не хотелось поститься, и он пошел в дом к одному крестьянину. Сказавшись больным, он лег в постель.
Вот крестьяне эти и думают:
«Чем же нам кормить такого знатного гостя? Дать ему скоромную пищу — обидится, скажет: «Умерла дочь владетеля Абхазии, а вы суете мне скоромное, невежи!» Поднести постного — тоже, пожалуй, обидится: «Видите, что человек болен, ослабел, в чем только душа держится, а вы еще лезете к нему с постным. Совсем уморить хотите!»
А дворянин лежит и понимает, что хозяева в затруднении, но виду не подает.
Потом с превеликим трудом он поднял, наконец, голову от подушки и слабым голосом спросил:
— Что это у вас там варится, добрые люди?
— Фасоль.
— А повыше что висит?
— Котел с молоком..
— А на той полке что?
— Посуда стоит.
— В том конце?..
— Большая деревянная миска.
— Ну, зачерпните мне этой миской молочка,— кротко сказал ослабевший дворянин.
Дали ему миску, полную до краев молоком, и «больной» бездельник осушил ее до дна в один присест. Потом отдал хозяйке пустую миску и сказал, печально вздыхая, тем же слабым голосом:
— Теперь можно спокойно умереть!
И повернулся лицом к стене.
А крестьяне только головами качали:
— Да-а!.. Умеют господа дворяне горевать и поститься. Не то что мы, грешные!..


САЛФЕТКА ЧАГУ

К Чагу, человеку хлебосольному, пришел гость. Сели обедать. За столом понадобилось гостю вытереть руки, но салфетки на столе не оказалось.
Чагу заметил это и, рассердившись на свою жену, громко сказал:
— Будь проклята смерть, отнявшая у меня мою первую жену! Если бы она была жива — салфетки лежали бы на столе!..
Вторая жена Чагу, услышав это, вспыхнула, но промолчала. А потом все-таки не вытерпела и ядовито сказала:
— Интересно знать, откуда мне взять салфетку? Ты же знаешь, что у нас была всего-навсего одна салфетка и то мне пришлось залатать ею твои штаны?! И Чагу не нашелся, что ей ответить.


ЗАЙЦЫ АБРАГА

Абраг, глубокий старик, глуховатый и подслеповатый, пришел однажды на сход еле дыша, очень взволнованный.
— Что с тобой, дедушка Абраг?
— Я по дороге сюда такое чудо видел,— сказал Абраг,— что до сих пор опомниться не могу: просто удивительно!
— Что же это за чудо, дедушка Абраг?
— Да уж такого я в жизни не видал!
— Ох, расскажи же!
— На той стороне речки, в лесу, целое стадо зайцев, — сказал Абраг. — Их там было сто пять штук. Можете себе представить!..
— Это неслыханно! — сказали люди Абрагу. — Этого не может быть, чтобы столько зайцев собралось вместе!
— Ну... если не сто пять, так уж пятьдесят пять зайчишек наверняка было!.. — с тем же воодушевлением сказал Абраг.
— И столько зайцев вместе не собирается, дедушка Абраг.
— Пускай не пятьдесят пять, пускай около... пятнадцати, -- все равно чудо!
— И пятнадцать зайцев вместе не гуляют.
— Ну... тогда... возможно, что я ошибся! — сказал Абраг уже без всякого воодушевления. — Но я не понимаю, кто же это тогда так громко шуршал сухими листьями в лесу за речкой?..


НЕУДАЧНЫЙ ТОСТ

Ормат и Хаджарат — молодые люди, приятели — зашли как-то к своему соседу, тоже молодому человеку по имени Нуг.
На стол подали вино. Без хорошего тоста самое лучшее вино в горло не пойдет. Ормат поднялся и торжественно, как подобает на пиру, пожелал матери Нуга хорошую, красивую невестку. Сказал свой тост и осушил бокал до дна.
После Ормата встал Хаджарат. Он тоже сказал красивый тост, тоже пожелал, чтобы у матери Нуга в доме поскорее завелась приветливая, милая невестушка. И тоже выпил огромный бокал до дна. Настала очередь Нуга. А он на пирушках обычно произносил тосты машинально, не вдумываясь в их смысл. Нуг вскочил и, подняв бокал, в свою очередь торжественно пожелал своей матери, чтобы у нее в доме поскорее завелась замечательная, красивая, умная невестка.
Все расхохотались. Ведь Нуг был холостой. Он понял свою оплошность, но было уже поздно. Смешался, побагровел. Но бокал все же допил до конца!..


ДОХОД С ПАРОХОДА

Как-то к Очемчирской пристани подошел большой пассажирский пароход. А в городе в это время происходил уездный сход и на берегу моря собралось много народу. Люди любовались красным стройным кораблем, стоявшим у причала.
Некто Мац, глядя на пароход, сказал, вздохнув:
— Да-а, вот если бы этот замечательный пароход был моим, как вот этот мой рваный башлык!.. Уж я знал бы, как им распорядиться!
А стоявший рядом с ним крестьянин заметил:
— Ох, как ты заблуждаешься, Мац! Подумай сам: если бы пароход был твоим, тебе пришлось бы каждый праздник одалживать его князю Чачба. Князь возил бы на нем в Сухум козлят, ягнят, каплунов и прочую живность, которую он забирает у крестьян, а тебе бы только и оставалось что мыть да чистить корабль от навоза. Вот тебе и весь твой доход от парохода!..
— Не очень-то он велик! — сказал Мац с такой обидой в голосе, как будто он уже был владельцем красивого парохода.


СОУЛАХ ОПЛАКИВАЕТ ТОХУЦА

Умер Тохуц. Ему было за сто. Соулах, который не ладил с покойным, все же пришел на поминки.
Он попрощался с телом, выразил, как того приличие требует, скорбное сочувствие родственникам и вышел на террасу, где собрались односельчане.
— Я много лет прожил на этом свете, — значительно начал Соулах, — но до сих пор не знаю, что делается на том свете. Но теперь, слава богу, узнаю — хорошо там или плохо живется покойникам.
— Объясни нам, как это ты узнаешь! — попросили люди Соулаха.
— Я это очень просто узнаю, — ответил Соулах, хитро прищурив один глаз. — Если на том свете покойникам живется скверно, мой друг Тохуц не замедлит забрать меня к себе. А если покойникам живется хорошо, то мой друг Тохуц сделает все, чтобы не пустить меня на небо, и я долго буду жить на нашей грешной земле.
Похоронили Тохуца, а вскоре умер и Соулах, друзья мои!..


ГОРДЫЙ ТЕСТЬ

Бата был женат на дочери гордеца Рашида Лоуа с Северного Кавказа.
Как-то у Баты на ноге вскочил большой чирей. Пришлось бедняге лечь в постель. А тут как раз и приехал Рашид Лоуа. Он удивился, что зять не встретил его во дворе, спросил:
— А где же Бата, мой зять?
Домашние Баты, чтобы не унизить своего хозяина, не сказали, что у него чирей, а говорят:
— У него пуля в ноге засела — слег!
Гордый Рашид Лоуа потемнел лицом:
— Из-за какой-то ничтожной пули слег?.. Если бы у него на ноге чирей вскочил — это я бы еще понял. Из-за чирея можно слечь. Но из-за пули?! Нет, не достоин Бата называться зятем Рашида Лоуа!
И гордец уехал со двора Баты.


ЧИНОВНИК И КРЕСТЬЯНЕ

Один важный чиновник из канцелярии самого наместника Кавказа проезжал однажды через село Лыхны. Местные крестьяне поднесли ему хлеб-соль и обратились с просьбой разрешить открыть в селе четырехклассную школу.
— Есть у нас двухклассная школа, — сказал один из крестьян, — но посуди сам, господин, чему можно научиться, окончив два класса? На сельского писца и то не выучишься!.. Всем селом просим: позволь нам открыть четыре класса. Мы сами и содержать будем эту школу.
На это чиновник наставительно заметил:
— Если человек способный — ему и двух классов хватит. А тупице не помогут и десять!
— О знатный гость, — сказал крестьянин, — ты, по всему видать, окончил всего лишь два класса. Не надо нам другой школы, кроме такой, какую ты окончил!
В толпе поднялся смех, а чиновник еще больше надулся, ткнул кучера кулаком в спину и укатил.

Все рассказы, приведенные выше, перевел Л. Ленч

КАК СЖИМАТЬ КУЛАК...

Чагу и Нагу поссорились. Дело явно шло к кулачному бою.
Чагу угрожающе предупреждал:
— Ты негодяй, Нагу! Если сейчас же не прекратишь свою болтовню, я покажу тебе, где раки зимуют! Знаешь, что я сделаю? Вот вытяну руку, да как начну сжимать пальцы один за другим, да как сожму их в кулак, да как нальется кулак кровью и станет он, точно свинцовый, так я тебя тем кулаком...
— Не утруждай себя, милый человек,— прервал его Нагу. — У меня давно готов кулак!
И тут же, не медля, дал болтуну в зубы.


ВЕЖЛИВЫЕ АДЗЮБЖИНЦЫ И ИХ НЕВЕСТКА

Житель села Адзюбжа по имени Ламшац женился на девушке из села Тамыш. В Тамыше, как известно, не занимались прежде виноделием, а в Адзюбже — наоборот: вместо воды очень часто пили вино.
Во время свадьбы невестка Ламшаца, по обычаю, находилась в отдельной комнате. Вдруг ей захотелось пить, и она попросила воды.
Адзюбжинцы пошептались и единодушно решили, что предлагать воду той, которая только-только переступила порог их дома, неудобно. И принесли полный стакан лучшего вина.
Невестке в свою очередь было неловко отказываться от вина: ведь она только-только переступила порог нового дома и не желала, чтобы ее сочли привередливой. «Будь что будет», — подумала она и выпила вино.
С непривычки ей стало худо: закружилась голова, помутилось в глазах. И она крикнула: «Воды!»
Адзюбжинцы снова решили, что не следует подавать простую воду той, которая только-только, переступив порог, входила в их дом, тем более что невестке худо. И снова подали стакан вина.
Невестка уже не могла различить, что ей дают, и осушила стакан. Ей стало еще хуже. И она снова крикнула: «Воды!» И снова принесли вина...
Так промучилась она до самого утра, а с нею и адзюбжинцы.
А утром кто-то предложил:
— Попробуем-ка дать воды.
С большими извинениями адзюбжинцы поднесли стакан с водой, а невестка, после тысячи извинений, выпила его, и ей стало лучше.


ХУДОЙ ПЛЕТЕНЬ

Тиру хватил у соседа лишнего и решил здесь же заночевать. Перед сном Тиру прошелся по двору, полагая, что хмель на свежем воздухе несколько уймется.
Сойдя с крыльца и сделав несколько шагов, он очутился возле плетня. Ноги слушались с трудом, и Тиру не удержался от соблазна: взял и прислонился слегка к плетню. Вскоре он почувствовал сильное головокружение, которое обычно случается после вина. Тиру навалился на плетень всей тяжестью своего тучного тела, плетень не выдержал и с треском рухнул наземь вместе с пьяным.
Хозяин видел все это и живо бросился поднимать гостя. Тиру хотя и был пьян, но сознавал, что падение не украсило его мужского достоинства. Ему очень хотелось доказать, что он еще не совсем потерял голову. И он сказал весело:
— Верно, дорогой хозяин, я плохо держусь на ногах... Это от вина... Но твой плетень оказался не крепче, а послабее меня... Что и говорить, худой, брат, у тебя плетень...


САМОЕ БОЛЬШОЕ ЖЕЛАНИЕ ЖАЦА

Жац был очень беден. Плетеная избушка, в которой он зимой укрывался от холода, а летом от зноя, стояла вся в дырах, и кровля, крытая папоротником, тоже была дырявая. Даже брюки у Жаца были в дырах.
Была у него одна коровенка, но такая тощая, что насквозь просвечивала.
Когда Жацу приходилось бывать в Сухуме, он всегда заглядывался на один дом — трехэтажный такой, белый, со множеством окон и дверей. Этот дом казался ему настоящим дворцом. Жац мог целые сутки простоять перед ним не шелохнувшись.
Как-то его спросили:
— Жац, о чем ты думаешь, когда любуешься большим домом?
— Мечтаю.
— И что же?
— На все готов ради него. Клянусь своим покойным отцом и костями всех моих предков, я бы отдал за этот дом все свое состояние! Иметь такой дом — мое самое большое желание!
Говорил он искренне и горячо, но спросивший его, прикинув в уме «все состояние» Жаца, грустно покачал головой.


ДОБРЫЙ ВОЛК

У тамышского попа корова пропала — не вернулась к вечеру с пастбища. Пошел ее искать псаломщик, искал до поздней ночи — не нашел.
Рано утром посылает поп на поиски сына. Тот пошел в лес, проплутал несколько часов и вдруг видит: на опушке леса волки их корову на части рвут. Перепугался попович, кинулся домой и закричал:
— Нашу корову волки растерзали. Ох, какие злые волки! И как они ее рвали!.. Правда, не все они злые. Был среди них и добрый: он изо всей мочи тащил Бу- ренушку в нашу сторону, а остальные волокли ее в лес. Но что мог поделать один добрый против трех злых?..


МАКА РАЗВЛЕКАЕТ СЫНА

У вдовушки Маки занемог сын — хилый от постоянного недоедания юноша. Долго лечила его знахарка, а вылечить так и не смогла.
Мака жила очень бедно, с трудом кормила больного чем бог пошлет.
Как-то вечером, сидя у его постели, она думала: «Что бы это приготовить на ужин?» Ничего не придумав, Мака спросила сына:
— Сыночек, хочешь курицу?
— Какую, мама?
— Такую жареную, с кислой подливой.
— С подливой?
— Да, и с холодной мамалыгой.
— Очень хочу, мама, — протянул больной.
— Почему я не умерла до сих пор!, — воскликнула простодушная Мака. — И я бы не отказалась от курицы. Но спрашивается: где она, проклятая?
Маке показалось, что она все-таки немножечко развлекла больного...


УДИВИТЕЛЬНАЯ КОЗУЛЯ

Как-то Ормат и Хаджмат собрались на охоту в горы. Пришлось им взять с собой и соседа по имени Хазарат. Уж очень не хотелось возиться с этим Хазаратом — че-
ловек он был странный, но упросил-таки, дескать, никогда еще собственными глазами охоты не видел.
Втроем и отправились. Вдуг из лесу выскочила косуля — шустрая, стройная, легкая. Собаки бросились за нею. А Хазарат так и покатился со смеху.
— Ай, ай, ай, что я вижу! — кричал он в исступлении. — Что за чудо!
Ормат и Хаджмат с трудом привели его в себя.
— Чего ты смеешься? — спросили они Хазарата.
— Как же мне не смеяться, — объяснил Хазарат, немножко успокоившись, — когда на моих глазах происходит сущее чудо! Собаки гонятся за козулей. Я это хорошо понимаю — они хотят схватить козулю, они помогают нам. А вот куда козуля мчится сломя голову? Разве это не удивительно?!
И Хазарат снова неудержимо захохотал.


НЕ ТО ПРИВЯЗАЛ

У красавца Тагуа усы были длинные-предлинные и черные-пречерные — фамильная гордость! Как за такими усами не ухаживать!
И он каждый день перед сном аккуратно расчесывал их, смазывал особым городским маслом и завязывал беленькой ленточкой, чтобы во сне не растрепались. А утром, как развяжет ленточку, — усы в полном порядке: гладкие, острые, как колючки на акации.
Однажды его жена поднялась раньше обычного и что же видит? Двор пуст, нет коня! И заголосила на всю деревню. Мигом сбежались соседи.
— В чем дело? — спрашивают они.
— Коня украли! — едва сквозь слезы выговаривает жена Тагуа.
И тут в сенях появляется сам Тагуа — заспанный, с ленточками на усах.   
Соседи приступают к нему с расспросами:
— Где был вчера твой конь?
— Во дворе. А что?
— Он был стреножен?
— Нет. А что?
— И ты не привязал его к столбу?
— Позабыл привязать. А что?
— Поздравляем тебя, — сказал один из соседей. — Усы свои ты привязал как следует, а вот коня забыл привязать. Можешь спокойно спать, Тагуа: усы уж останутся при тебе!


ШУСТРЫЙ СКОРОХОД

Владетель Абхазии князь Хамутбей Чачба вызвал однажды к себе своего скорохода Гуака и сказал ему:
— Надо сходить в Псху, к князю Хинкураса. Приготовься.
Исполнительный Гуак, точно запомнив слова «сходить», «в Псху» и «Хинкураса», оделся по-дорожному и, чтобы вернее угодить своему хозяину, тотчас же двинулся в путь.
Шел он всю ночь через горы и реки и в полдень следующего дня был уже в Псху. Князь Хинкураса спросил его:
— Зачем тебя прислали?
Гуак смутился.
— Владетель сказал «иди», и я пошел.
— А зачем все-таки?
— Этого я не знаю.
— Счастье твое, — смеясь, сказал Хинкураса, — я знаю зачем: возьми вон тот большой камень и отнеси-ка князю.
Гуак, не долго думая, взвалил на плечи камень и с превеликим трудом притащил владетелю. Узнав, в чем дело, князь Хамутбей сказал Гуаку:
— Так тебе и надо, впредь умнее будешь!


ЖЕЛЕЗНАЯ ПЕЧКА

Железная печка в Абхазии была в диковину, когда ее купил и поставил в своем доме Хакуц Барганджиа.
Однажды зимою приехали к нему братья жены. Спустились они с высоких гор, погода была скверная, и гости промокли, что называется, до костей.
Хозяйка встретила их приветливо, ввела в теплую комнату, а сама удалилась в кухоньку, чтобы приготовить угощение.
Гости сняли с себя башлыки, ноговицы, носки, сапоги.
— Где бы их просушить? — сказал один из братьев, подыскивая подходящее для сушки место.
И оно нашлось, это место: для башлыков, носков и ноговиц — на очень удобной железной трубе, протянутой через всю комнату, а для сапог — под печкой, которую приняли за сундук, почему-то поставленный на ножки.
И гости преспокойно уселись на нарах, дивясь хитроумию своего зятя: дескать, огня не видно, а тепло, будто летом. И только одно обстоятельство немного смущало их: комната наполнялась дымом, и было неясно, откуда он берется.
Вот появляется Хакуц. Он не сразу узнает своих гостей, сидящих в дымном чаду.
— Что случилось? — с тревогой спрашивает Хакуц.
— Сами удивляемся, — отвечают братья.
Может быть, все это происшествие и показалось бы смешным, если бы Хакуцу не пришлось основательно разориться — надо же было обуть добрых родственников. Однако хозяин остался очень доволен тем, что гостям не пришло в голову посушить свои черкески. Бог помиловал!


ЖАМПЫЛ И НЕ ПОМЫШЛЯЕТ О СОБСТВЕННОЙ СМЕРТИ

В 1889—1890-х годах в Абхазии вдруг появилась повальная, незнакомая болезнь — испанка. Люди чихали, потели и пачками переселялись на кладбище. В одном только селе Адзюбжа начисто вымерло несколько десятков дворов. Каждый день живые не досчитывались по меньшей мере дюжины соседей. Непрерывно совершались похороны. И Жампыл — здоровенный детина — ужасно утомился. Надоело ему хоронить, не видел он конца этому многотрудному делу. И он сказал в сердцах:
— Черт возьми, подохли бы все разом, кому это суждено, а мы, которым в живых быть и мертвых хоронить, знали бы что и как делать. Вот была бы справедливость: поработав как следует, отдохнули бы, наконец, по-настоящему!
— Значит, Жампыл, —- спросил его один из тех, в ком еще жила душа, — ты и не помышляешь о собственной смерти. Объясни-ка, почему?
Жампыл не ответил почему, это ему казалось так просто и понятно: жить же надо, черт возьми!


ПО СЧЕТУ ПЕРВАЯ...

Чагу и Хигу схватились врукопашную. Ни одна из сторон не обнаружила особого превосходства в силе и ловкости. Вдруг Хигу вывернулся, подобно кошке, схватил табуретку и обрушил ее на голову своего противника. Табуретка разлетелась на составные части. Хигу воспользовался минутным замешательством Чагу и удрал, как котенок.
— Ай, Чагу, — воскликнули свидетели этой драки, — опозорил тебя, проклятый, можно сказать, убил тебя!
Чагу явно подстрекали к продолжению враждебных действий. Однако он не обратил на эти слова ровно никакого внимания.
Долго почесывал он затылок и, наконец, сказал:
— Неслыханное дело! Клянусь гробом бабушки, впервые в жизни ломают табуретку на моей голове. Ей-богу, чистая правда!
Люди недоуменно переглянулись, пожали плечами. А кто-то посоветовал:
— Ну что же, Чагу, веди в таком случае счет табуреткам: эта, стало быть, будет первая.


НЕ УБИВАЙ ДЕСЯТЕРЫХ!

В старину завязалась война между абхазцами и убыхами. Война из-за клочка земли.
Собираются абхазцы в бой. Набивают газыри свинцом и порохом. До блеска чистят кремневки, натачивают кинжалы.
Готовится к бою и молодой человек по имени Шуг. Как увидела старуха-мать десять газырей, десять кусков свинца и десять порций пороха — бросилась сыну на шею.
— Сын мой, — сказала старуха, — не надо десять! Не бери на душу такой великий грех! Не убивай десятерых!
— Что же делать?
— Только не десять, — умоляла мать.
— Хорошо, — сказал сын, — пусть будет пять, но пять без промаха.


КАК ПИСАТЬ ФАМИЛИЮ

Самсон был дворянин. Из одного села переселился в другое. Потребовал землю, которая побольше и получше. Явился к писцу и попросил того составить прошение в Поземельную комиссию.
— Очень хорошо, — сказал писец и быстро начертал:
«Дворянина села такого-то Самсона Цышба
Прошение...»
— Что ты написал? — спрашивает Самсон. — Какая фамилия на бумаге получилась?
— Цышба, — говорит писец.
— Неверно! Это крестьянская фамилия, а я дворянин.
Писец подумал и переправил «ш» на «ф»,
— Что получилось теперь?
— А теперь читается так,—говорит писец,—Цыфба.
— Опять же неверно! Я же дворянин. Чистокровный! А у тебя что-то мужицкое выходит.
— По-русски иначе не напишешь, — объясняет писец.
Но Самсону до этого нет дела.
— И «ш» и «ф», — говорит он, — звуки глухие. А в моей фамилии посредине свисток. Настоящий свисток. Звонкий! Игривый! Дворянский! Абхазский!
Писец, как видно, был парень смекалистый и не без смешинки в характере.
— Ладно, — говорит писец, чтобы скорее отвязаться от этого дворянина, и выводит на бумаге: «Цы (звонкий свисток) ба»...
Самсон доволен. Десятку отвалил без разговоров.
А в Поземельной комиссии долго смеялись, читая любопытное прошение. Постановили полностью удовлетворить просьбу дворянина Самсона Цы (звонкий свисток) ба.


ПАГУ ПОЙМАЛ ВОРОВ...

В селе Кутол начал пропадать скот. Кто-то усердно занимался воровством.
Решили крестьяне установить ночное дежурство на дорогах. Дошел черед и до Пагу, человека, говоря откровенно, недалекого.
Берет он кремневку. Выходит в полночь на дорогу и сразу же натыкается на двух прохожих.
— Стой! — кричит Пагу и вскидывает ружье.
Прохожие остановились.
— В чем дело? — спрашивают они удивленно.
— Ни шагу! — говорит Пагу. — Вы — воры, и я вас не пущу!
— Какие же мы воры, — говорят прохожие, — мы такие же, как и ты, крестьяне. Подойди к нам — убедишься сам.
— Нет, — отвечает Пагу, — не подойду! А то вы, чего доброго, ружье отнимете.
— Ну, что ж. В таком случае мы сами подойдем к тебе.
— Нет, не подходите! Буду стрелять!
Так простояли они до утра. Прохожие оказались людьми честными, и пришлось перед ними извиняться кутольцам.
С тех пор и пошла поговорка: «Пагу к ворам подойти боялся и к себе их не подпускал».

1935—1943

Все рассказы, начиная с "Как сжимать кулак..." и ниже, перевел Г. Гулиа
 
=======================

(Печатается по изданию: Д. Гулиа. Избранные произведения. М., 1958 г. С. 371-392.)

(OСR - Абхазская интернет-библиотека.)