Абхазская интернет-библиотека Apsnyteka

Дмитрий Гулиа

(Источник фото: книга Гулиа Г. "Дмитрий Гулиа. Повесть о моем отце". М., «Молодая гвардия», 1965. (ЖЗЛ))

Об авторе

Гулиа Дмитрий Иосифович
(абх. Дырмит Иасыф-иҧа Гәлиа, при рождении – Гач Урыс-иҧа Гәлиа)
(21.II.1874, с. Уарча, Кодорский участок – 7.IV.1960, г. Сухуми)
Патриарх абх. лит-ры, просветитель, поэт, прозаик, историк, этнограф, фольклорист, лингвист. Писал на абх. (худ. произв., ст.) и русском (ст., иссл.) яз. Чл. Ассоциации писателей Абх. (1928), СП СССР (1934), нар. поэт Абх. (1937), Герой Соц. труда (1929); награждён орденом Ленина (1949). Во время русско-турец. войны 1877–1878 семья Иосифа Гулиа была выслана в Турцию (1877), но вскоре, в 1878 ей нелегально удалось вернуться в род. Абх. Семья обосновалась в селении Адзюбжа, так как в прежней усадьбе власти не разрешили поселиться. Читать и писать Г. научился у сел. попа, когда ему было 8–10 лет. Окончил Сух. горскую шк.-пансионат (интернат). В 1889 в Гори (Грузия) поступил в Закавк. пед. семинарию, спустя четыре месяца заболел тифом и вынужден был вернуться в Абх. В январе 1891 умерла мать, в 1893 – отец, в 1894 – бабушка. И он не смог продолжить учёбу. В 1890–1891 работал учителем в с. Екатериновка (близ Сухума), преподавал рус. яз. Долгое время был переводчиком при упр. нач. Сух. округа (по Очамчырскому участку). В 1892, совместно со смотрителем (дир.) Сух. горской шк. К. Д. Мачавариани, составил и издал «Абхазскую азбуку» на рус. графической основе. Затем активно участвовал в работе Комиссии по пер. религиозной лит-ры на абх. яз., созданной при Сух. епархии; занимался пер. духовной лит-ры, работал сел. учителем. Получив квалификацию учителя нар. шк., работал учителем в Кутолской (1904–1905), Кындыгской (1905–1908), Тамышской (1908–1912) сел. шк. Стихи начал писать в конце XIX в. Три стихотворения («Весна», «Двое еле волочили ноги, а третий не мог догнать их», «Милый человек») впервые были опубликованы в учебнике А. И. Чукбар и Н. С. Патейпа – «Аԥсуа шəҟəы аԥсуаа рышколқəа рзы...» (1908 и 1911). В 1912 в Тифлисе вышла его книга «Стихотворения и частушки», в 1913 – «Переписка юноши и девушки», в к-рых сильно влияние фольк. эстетики. Фольк. мотивы занимают значительное место и в др. произв., опубл. в последующие годы. В 1910-х – начале 1920-х Г. продолжает пед. деятельность: работает преп. Сух. жен. гимназии, Сухумской горской шк. (1912), Сух. реального уч-ща (1914), Сух. учит. семинарии (1915–1921). В семинарии Г. экстерном сдал экзамены и получил официальное разрешение на препод. деятельность в среднеобразовательных учреждениях. Был ред. первой абх. газ. «Аԥсны» (27.02.1919). В Сух. учит. семинарии он организовал драм. кружок, в к-ром участвовали его ученики – М. Ахашба, И. Когониа, Дз. Дарсалиа, И. Папаскир и др.; выпускал рукописный ж. «Ашарԥы-еҵəа» («Утренняя звезда»). С апреля 1921 – рук. группы по прос. абхазов отдела нар. образования Рев. к-та Абх. С августа того же года – зав. абх. секцией отдела национальностей Нар. комиссариата образования Абх. Организовал театр. труппу, к-рая выступала в с. Абх. В 1924–1926 читал курс лекций по абх. яз. и истории Абх. в ТГУ. С 1927 возглавлял Акад. абх. яз. и лит-ры, созданную в 1925 Н. Я. Марром. С 1930 и до конца жизни – науч., затем с. н. с. АбНИИ (ныне – АбИГИ). В 1937 по решению През. АН СССР ему была присвоена учёная степень канд. этногр. (ныне – ист.) наук. С 1927 – чл. Центр. Исполнительного К-та Абх. С 1938 неоднократно избирался деп. Верх. Сов. Абх. АССР, чл. През. ВС Абх. АССР; с 1958 – деп. ВС СССР. Г. автор многих худ. произв. В его поэзии центр. место занимает тема родины («Моя родина» и др.). Судьбе родины и народа посвящена и лир.-эпическая поэма «Мой очаг» (1956), к-рая сыграла значительную роль в истории развития эпических жанров абх. поэзии. Поэма написана на автобиограф. основе; она с большой худ. силой раскрывает трагические стр. истории Абх. XIX в., связанные с насильственным выселением абхазов в Турцию, в т. ч. и самого писателя. Среди его прозаич. произв. выделяются рассказ «Под чужим небом» (1918; опубликован в 1919 в газ. «Аԥсны», № 2, 3) и роман «Камачич». В небольшом рассказе – «Под чужим небом» – писатель отразил некоторые стороны жизни и быта абхазов, очевидцем к-рых он был. Рассказ осуждает воровство (особенно конокрадство), долгое время воспринимавшееся как «героический» поступок. Это ложное понимание «героического» погубило и гл. героя рассказа Елкана. Произв. примечательно тем, что в его поэтич. структуру введены элементы психологизма (монолог Елкана), тогда как психологизм, как правило, становится неотъемлемой частью прозы на определенном этапе развития нац. лит-ры. Г. – один из первых абх. романистов. Ряд глав романа «Камачич» («Человек родился», «Сын или дочь?», «Пусть ребенка зовут Камачич») под общим названием «Камачич. (Из быта абхазов)» был опубл. в 1935 в ж. «Аԥсны ҟаԥшь» (№ 1). В 1937 первые девять глав романа напечатаны в книге избранных произв. Г. – «Утренняя звезда». Завершил он роман в 1940. Полный вариант вышел в 1947. «Камачич» – это в какой-то мере противостояние той лит-ре, к-рая была полностью социологизированной, отрицала традиции, нац. этику Апсуара, ист. тематику. Произв., несомненно, является романом, но структурно незавершённым. Вся его худ. система строится на основе образа гл. героини Камачич, это – стержень, структурирующий ч. повествования, позволяющий отнести его к жанру романа. В романе Г. сильно влияние фольк. поэтики и эстетики (в повествовательной структуре произв., поэтике речи автора-рассказчика и героев и т. д.). Кроме того, писатель использует значительное к-во этногр. материалов, к-рые имеют и науч. ценность. Часто они выполняют самостоятельную «этнографическую» функцию, прерывая движение сюжета, едва вписываются в целостную худ. систему произв. Но этногр. материалы вводятся самим автором-повествователем, именно его речь удерживает их внутри поэтич. структуры романа. Усиление этнографизма в произв. обусловлено стремлением писателя создать этногр. портрет народа, раскрыть особенности его этнофилософии и истории, его мировидения. Г. известен и как переводчик. Он перевёл на абх. яз. Евангелие, ряд произв. А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Т. Г. Шевченко, Н. М. Бараташвили, А. Р. Церетели, поэму Ш. Руставели «Витязь в барсовой шкуре». Как историк, этнограф, лингвист, фольклорист и педагог он опубликовал ряд работ, в т. ч.: «История Абхазии». Том I (Тифлис, 1925), «Божества охоты и охотничий язык у абхазов. (К этнографии Абхазии)» (Сухум, 1926), «Культ козла у абхазов. (К этнографии Абхазии)» (Сухум, 1928), «Сборник абхазских пословиц, загадок, скороговорок, омонимов и омографов, народных примет о погоде, заговоров и наговоров» (Сухуми, 1939), «Материалы по абхазской грамматике (Дополнения и разъяснения к книге П. К. Услара “Абхазский язык”)» (Сухум, 1927), «Терминология по литературе и языковедению (русско-абхазский и абхазско-русский)» (Сухум, 1930), «Краткий абхазский орфографический словарь» (Сухум, 1932), «Родная речь. Книга для чтения для второго года обучения» (Сухум, 1933) и др. В 1920 в Сухуме на абх. яз. выпустил первый «Абхазский календарь». Трагически сложилась судьба «Истории Абхазии» – первого масштабного иссл. учёного-абхаза, заложившего основы науч., комплексного изучения истории и культуры абхазов. Правда, в 1923 вышла книга С. Басария «Абхазия в географическом, этнографическом и экономическом отношении», а в 1925 – небольшая работа С. Ашхацава «Пути развития абхазской истории». Гл. целью Г., как и С. Басария, было: развеять мифы об отсутствии у абхазов собственной истории; показать всему миру, что абхазы самостоятельный народ со своим яз., древнейшей историей и культурой. Монография Г. была высоко оценена Н. Я. Марром, к-рый отмечал: «...Бесспорный факт, что до сегодняшнего дня никто в таком масштабе, как Г., не интересовался одновременно прошлыми судьбами и настоящим бытом Абхазии, ни один учёный, ни в Европе, ни на Кавказе... не удосуживался и не скоро удосужится для составления работы, по глубине искреннего интереса, подобной той, которая уже готова у Г.» (См.: Г. Соб. соч. В 6 т. Т. 6. Сухуми, 1986). В своем тр. Г. использовал десятки источников (античных, рим., визант., груз., армянских и др.), к-рые были уже известны в начале XX в., много этногр., яз. и фольк. материалов. Монография охватывает период с древнейших времен до X в. н. э. В центре внимания иссл. – этногенез абх.; конечно, многие сложные вопросы (генетические связи колхов и колхского племени гениохов с абхазами, африканское происхождение колхов и т. д.), затронутые Г., сегодня обстоятельно изучены, а некоторые до сих пор вызывают дискуссии. Отдельные главы посвящены абх. яз. (впервые обобщён опыт изучения абх. яз. и его связи с др. древними яз. Малой Азии и баскским), ср.-век. культуре и пам., абх. фольклору и религиозным верованиям абхазов. В 1951, в пик репрессий и гонений против абх. интеллигенции и нац. культуры со стороны груз. властей, большим тиражом на груз., русском. и абх. яз. под именем Г. и вопреки его воле была издана сфальсифицированная брошюра «О моей книге “История Абхазии”», к к-рой Г. не имел никакого отношения. Надо было, чтобы Г. сам якобы сделал опровержение собственной книги «История Абхазии» и подтвердил официальное груз. мнение, согласно к-рому никакой истории Абх. не было, история абхазов – это история грузин. В последующие десятилетия труд Г. был предан забвению, его переиздали лишь в 1986, в 6-м томе собр. соч. писателя и учёного.
(В. А. Бигуаа / Абхазский биографический словарь. 2015.)

Дмитрий Гулиа

Под чужим небом

Рассказ

Всякий любит свою родину, как Шам (1).
Абхазская пословица

          I

  Марытхва и Шарытхва - сыновья двух родных братьев, разделивших «цепь с отцовского очага» (2). Местность, где они жили, - высокая, неровная, но красивая.

  Марытхва был уже глубокий старик, но выглядел бодрым, здоровым и работал легко.

  Между усадьбами братьев стекала со скалы родниковая вода, такая холодная, что опусти палец - заморозишь.

  Внизу, на равнине, стояла мельница, которая шумела и днем и ночью. Кукурузник порою был полон зерна, в корзинах бывал сыр. Марытхва очень любил пчел. Улья занимали большую часть задворка.

  Но больше всего любили братья лошадей. Лошади и седла братьев всегда отличались от лошадей и седел односельчан.

  Не различишь, кто старше и кто моложе из сыновей Шарытхвы - Рафет или Таариф; один другого лучше, оба прекрасные парни.

  Сыновья Шарытхвы прилежно занимались хозяйством, охотились на диких зверей. Однако воровать коней, разъезжать с дворянами, что в те времена считалось молодечеством, они не любили.

  Сыновья Марытхвы - Елкан и Торкан - высокие, широкоплечие, с тонкими талиями, необыкновенно подвижные, и росли они, как упругое, вьющееся растение - вольно и быстро.

  Их оружие, обращение с товарищами, то, как пользовались плетью, вызывали зависть сверстников. Везде, во всех делах были проворны и решительны Елкан и Торкан. Одним словом, если кто желал себе хорошего, то непременно хотел иметь таких молодцов.

  Елкан и Торкан были храбры, все разъезжали с дворянами, не гнушались воровства и грабежей. Короче говоря, переняли все, чему научили их дворяне. Особенно прилежным оказался старший брат - Елкан, поэтому-то дворяне и князья ценили его и шагу не делали без него в своих черных делах.

  Большую часть времени Елкан проводил у своего воспитанника князя Алдыза. Елкан горой стоял за него, воровал для него коней и скот. Если надо мстить непослушным - выступал первым. А за это его хвалили дворяне и князь, величали молодцом. В этом и заключалась вся награда.

  Елкан отдал бы за князя Алдыза все, даже жизнь.

 

  Было утро.

  Туман отходил в горы.

  У ворот дома Елкана остановился всадник, сам открыл их и, въехав, опустил запор, который с шумом захлопнулся. У самого дома всадник несколько раз хлестнул лошадь плетью и, словно ястреб, подлетел к крыльцу.

  Елкан, первым услыхавший стук копыт, живо спрыгнул с крыльца и радушно приветствовал гостя.

- Добро пожаловать! - сказал он и придержал стремя, чтобы помочь гостю сойти, но тот отказался.

- Добро тебе! Доброе утро! - сказал всадник. - Алдыза нет дома, а к нему приехали гости и дожидаются его. Надо полагать, что они по важному делу. Княгиня сильно озабочена.

  Этого было вполне достаточно: Елкан мигом оседлал коня и вместе с гостем поскакал к дому Алдыза.

  На княгине лица не было. Она отозвала Елкана в сторону и сказала ему:

- Твой воспитанник вчера уехал в город. Там кто-то опознал свою лошадь и пригласил князя в управление. Воспитанник сослался на тебя. Он заявил, что лошадь продал ему ты. Дело пустяковое, но князь может пострадать, если ты не поможешь. Словом, его судьба в твоих руках: хочешь - спасай его, хочешьнет. Вот там, в зале, сидит начальник участка, зайди и дай свои показания. Если, против ожидания, дело и примет серьезный оборот, твой воспитанник непременно заступится и выручит тебя. За клячу не даст тебя в обиду!

  Сказав это, княгиня удалилась. Елкан, недолго думая, вошел в зал.

  Начался допрос.

  Елкан заявил начальнику, что лошадь, о которой идет речь, он, Елкан, продал князю Алдызу. От кого же Елкан получил ее, так и не мог указать. Начальник приказал стражникам арестовать Елкана и взять с собой.

  Так Елкан поехал в город.

  Как выяснилось, лошадь была украдена со взломом, и, кроме того, кража эта повлекла за собой кровопролитие. Было похоже на открытый грабеж. Начальник участка поручил дело следователю, а тот придал ему важное значение и привлек Елкана к ответственности. Правда, Алдыз взял его на поруки.

  Через некоторое время дело разобрали в суде: Елкана лишили всех прав, состояния и, после двухгодичного тюремного заключеция, сослали в Сибирь на вечное поселение.

  Так пропал Елкан!

  Какие только меры не принимали его родители, но ничего не добились. Напрасно только разорился Марытхва. И отец Елкана, про которого говорили, что не стареет, быстро ослаб, осунулся.

II

  В Сибири, в незнакомой стране, среди незнакомых людей, Елкан совершенно переменился: похудел отчаянный джигит, лицо его пожелтело, бродил он, пугливо озираясь по сторонам, блуждал по городу, точно тень. Когда вокруг смеялись, он плакал и старался держаться подальше от веселья.

  В один из весенних дней побрел Елкан за город, чтобы немножко рассеять свою грусть, чуточку подбодрить себя. Гуляя, он обратил внимание на синеющие вдали горы. Неожиданно воспрянул духом наш горец. Бесцветные губы и щеки покрылись румянцем. Чтобы получше разглядеть эти горы, он выбрал себе удобное место под деревом и стал любоваться. Ему показалось, что одна из гор очень похожа на ту, что была в его родной стороне, на виду которой он родился и провел свою юность и возмужал.

  Взор его подернулся туманной пеленой ...

  Вот стоит их дом ... Перед домом большое ореховое дерево ... А вон Марытхва с уздечкой ходит возле лошади. Подальше, у ворот шагает Шарытхва со своей длинной клюкой ... Внизу, в долине, шумит водяная мельница ... Перед мельницей стоят Торкан и Таариф, за ними - Рафет...

  А вот мать сидит на крыльце ...

  Елкан напрягает взгляд, все свое внимание обращает на нее, но, к несчастью, не может хорошенько разглядеть - расстояние мешает...

  Наступил вечер.

  Елкан с большой неохотой принужден был вернуться в город. Слезы горечи выступали на глазах и под напором чувств полились ручьем. Его охватила тоска.

  Еле держась на ногах, он вернулся к себе с единственной мыслью: еще раз побывать у дерева и снова полюбоваться на родные горы...

  Он попросил одного знакомого назвать ту гору, которую видел за городом. Тот назвал ее странным именем, и не поверил ему наш горец. Он был уверен, что это та самая гора, рядом с которой живут его родные.

  Утром Елкан повстречал своего знакомого по Абхазии, плотника Мыстафа, некогда строившего их дом. Мыстаф давно был сослан в Сибирь как неблагонадежный, Елкан с большой радостью обнял его. Долго они говорили о разных делах, а затем Елкан поведал о горе, которую видел вчера. Хотя Мыстаф уверял, что это совсем не абхазская гора, Елкан все же повел Мыстафа за город.

  Елкан сказал:

- Мыстаф! Я сильно пал духом. Я болен. Ежели б не ты, я, пожалуй, слег бы. И сны мои тоже плохи. Возможно, я умру. Ежели умру, моя просьба к тебе: похорони меня здесь, на этой площадке, под этим деревом, откуда видна гора.

- Не бойся. Не падай духом. Ничего не случится с тобой! сказал Мыстаф. - В городе поговаривают, что в России революция, что арестовали царя и освобождают всех заключенных. Ежели богу будет угодно, то после пасхи и мы с тобой отправимся домой.

- Правда, до пасхи не так уж много дней, но я боюсь, что не доживу и до пасхи. Мыстаф, ежели ты веруешь хоть немного в бога, не забудь моих слов, обещай исполнить просьбу. Ежели я буду знать, что после смерти меня похоронят напротив этой горы, я посчитаю себя счастливейшим человеком. Правда, я не буду видеть ее, но она будет смотреть на мою могилу. И все же, Мыстаф, я думаю, что это и есть именно та, наша гора.

- Умереть ты не умрешь, но если это будет угодно богу, то я во что бы то ни стало выполню твое желание, - сказал Мыстаф.

  Мыстаф дал слово в день пасхи зайти к Елкану. Поцеловались они, обнялись и разошлись. Мыстаф пошел к себе (это было гдето не очень близко от города), а Елкан вернулся в свою комнату. Вскоре он заболел и слег. Становилось ему все хуже и хуже, а дня за три до пасхи Елкан почувствовал, что умирает. И некому было сообщить об этом Мыстафу.

  Елкана перевезли в какую-то убогую больницу. Он уже ничего не соображал. Весь был во власти горячки.

III

  Давно не видел Елкан своих родных, а теперь предстали они перед ним, как живые. Горит его несчастная голова, горит, и кажется ему, будто мать кладет на пылающий лоб платок, смоченный холодной водой. Кладет и приговаривает: «Сын мой, что было бы с твоей матерью, если бы вовремя не попал в руки мои. Милый мой Елкан!..»

  В это время сиделка, не заходившая к больному с самого вечера, принесла тарелку супа и сильно хлопнула дверью. Елкан вздрогнул н, полуоткрыв глаза, закричал:

- Мама, не отходи! Положи мне на голову холодный платок. Я хочу пить. Подай-ка стакан!

  Полагая, что мать со стаканом воды подошла к нему, собрав последние силы, он попытался приподняться.

  Сиделка, видя, что больной собирается встать и что-то бормочет, уложила его.

- Мама, возьми стакан скорее! Видишь я чуть не облился!

  И он протянул руку.

  Сиделка не поняла, в чем дело. Она дала ему платок, валявшийся на полу. Елкан сделал слабое усилие, чтобы посмотреть, что у него в руке, но так и не смог, несчастный.

  И почудилось ему, что отец его Марытхва внес кувшин воды, а дядя Шарытхва наполнил табаком чубук, положил огня и отодвинулся подальше, явно недовольный поступками племянника. Обратившись к нему, Елкан сказал:

- Шарытхва, ты не доволен мною ... Обвиняешь меня в том, что я верчусь между ворами ... Даю тебе слово, что больше никогда не буду иметь с ними ничего общего ... Из-за них же пострадал я. Правду говорит пословица: «Слово «молодец» человека губит». Хвалить стали меня, что я ловок, храбр, вот и стал я делать все, что мне предлагали, и погиб. - Затем обратился он к своей матери: - Мама! Подай-ка мне ту родниковую воду, что принес отец. В горле у меня совсем пересохло.

  Больной снова протянул руку, которая попала в тарелку с супом и расплескала его.

  Сиделка больше не заглядывала сюда: на другой день была пасха, и онa занялась своими делами.

  Вторые сутки твердил Елкан: «Воды! Воды!» Но кто же мог дать ему напиться, если около него не было никого?..

  Так бредил джигит о стакане холодной воды. А после полуночи он перестал дышать.

  Наступила пасха. Мыстаф пришел в больницу и застал своего друга бездыханным. Одна pyкa Елкана лежала у тарелки с застывшим супом.

  Мыстаф сдержал свое слово и с большими трудностями похоронил Елкана под деревом, именно там, где просил покойный.

  Порхающие меж ветвей птицы поют лихому джигиту свои песни. А издалека смотрят на его могилу горы, смотрят, чтобы облегчить сердце, так сильно жаждавшее вернуться на родину.

IV

  В пасхальную ночь увидела Шарифа во сне, будто сын ее Елкан, здоровый, румяный и красивый, въехал во двор.

  Она проснулась и, полагая, что все это происходит наяву, живо открыла дверь и посмотрела на ворота. Где же Елкан? Ах, то был сон! Она зоахлопнула дверь и со слезами села у очага. Развела огонь. Накинула на голову шаль, чтобы скрыть от мужа свои слезы.

  Проснулся и Марытхва и начал бранить жену, которая невольно разбудила его.

- Я только что говорил со своим сыном, - сказал он. - Это было так приятно, и вдруг - проклятые двери! А знаешь, - добавил Марытхва, - он был совершенно здоров, бодр, хотел что-то сказать, но проклятые двери!..

- И я видела моего Елкана, - сказала Шарифа, - он въехал во двор, словно наяву! Я встала, чтобы открыть ему дверь ...

  И она горько заплакала.

- Слушай, - обратился Марытхва к своей старушке,- в одно и то же время нам снился сон. Это нехороший признак. Вот уже пятый день мурашки пробегают у меня по телу. С нашим сыном что-то случилось, но нам, несчастным, ничего не известно.

- И мои приметы не предсказывают доброго, - сказала Шарифа и заплакала пуще прежнего.

 

  Чтобы хоть сколько-нибудь утешить жену, Марытхва сказал:

- Ты слышала, что царя скинули, а на его место посадили Явалуц (так, кажется, зовут его) или Ювалуц, не могу тебе передать точно. Это имя произносят образованные. Во всяком случае, оно похоже на Ювалуц. Такой человек сидит теперь на царском троне. Он всех арестантов и ссыльных, которых наказал царь, освобождает. В доме Алдыза я видел одного из выпущенных. Он сидел в сухумской тюрьме.

- А Елкана он не видел?!

- Глупая, этот человек сидел в сухумской тюрьме, а наш сын в Сибири. И этого не знаешь!

- Как видно, его вовсе из Абхазии услали, - сказала Шарифа.

- Да что там из Абхазии! Ежели оседлать хорошую лошадь и ехать и днем и ночью целых три недели, то едва ли доедешь до тех мест, где наш сын.

- Должно быть, так и есть, а то бы он сбежал оттуда. Видно, забросили его в какую-то ужасную даль. Но неужели же вся Абхазия в руках русского царя?

- Не то что вся Абхазия, но в два-три раза более обширныe страны, чем Абхазия, находятся в руках русского царя.

- Ну, значит, весь мир захватил этот царь. Теперь, как видно, за грехи пришлось ему отвечать. Вот именно, как ты сказал, в прошлую пятницу к Алдызу приходил какой-то парень и paсскaзал княгине, что царя сбросили, арестованных выпустили, что у всех дворян и князей отбирают землю и уничтожают различие между богатыми и бедными. Княгине эта новость показалась очень неприятной ...

- Это вам рассказывал, по всей вероятности, тот самый парень, который часто приходил к Алдызу. Правда, может быть, он и услышал что-нибудь, а сам-то он ничего не смыслит, настоящий чурбан!

- Ты его ни во что не ставишь, а между тем он совсем как студент, - заметила Шарифа.

- Какой же он студент? Он просто болтун.

- Ты не веришь, что он студент? По одному тому, что волосы у него до самых плеч, можно сказать, что он студент. Учти, он человек с большими глазами и с большой головой, а это признак мудрости, ежели ученые говорят правду.

- Эх ты, дура! Он человек неграмотный. Я-то его знаю хорошо. Он болтун, шляется по деревням, покупает в долг дохлых буйволов, а денег не платит. За это ему часто достается. Недавно Латкуч ударил его по голове палкой. Все над ним смеются. Не всяк студент, у кого волосы длинные. Тебе показалось, что он человек хороший, потому что говорил об освобождении ссыльных... Да будут прокляты те, по вине которых пострадал наш сын! Тебе кажется человеком всякий, кто скажет что-нибудь об освобождении арестантов. Подумай сама, не всяк умен, у кого глаза и голова большие. Ежели бы это было так, то сама знаешь, какие головы и глаза у наших буйволов, однако же они остаются буйволами. А у нашего соседа Маква какая большая голова? А ведь он большой дурак. Оставим в покое дураков, поговорим о наших снах. Наш сын или освобожден и находится в пути, или с ним стряслось что-то неладное. Пожалуй, что случилось несчастье. Но что делать нам? Мы ничем не можем помочь. Отвори-ка дверь, кажется, рассвело.

  Шарифа открыла дверь; оказалось, что давно взошло солнце.

- Полдень! - с удивлением произнесла Шарифа. - Разговорились ... Пусть горе мое и горе моего сына не дадут покоя тем, кто научил воровать Елкана. Ему за всех пришлось отвечать!

- Ты проклинаешь дворянство, - заметил Марытхва, - но от этого оно стало тучнее. Приготовь-ка лучше что-нибудь, ведь сегодня пасха. Ежели есть у нас счастье, сын вернется здоровым. Во всяком случае, мы скоро услышим о нем.

  Mapытxвa встал и вышел во двор.

 

  Прошло два месяца.

  Однажды во двор вошел человек. Это был Мыстаф.

  Он нес под мышкой вещи Елкана. Молча положил их на нары.

  Когда он сообщил, что накануне пасхи Елкан скончался, вся семья подняла раздирающий душу крик...

  Так, бесславно, преждевременно под чужим небом, в чужой стороне, в пасхальную ночь, по вине именитого князя ушел из жизни сын гор.

1918

--------------------------------------------
(1) Священный город.
(2) Разделивших отцовское наследство.
-------------------------------------------- 

(Опубликовано: Абхазские рассказы. Сухуми, "Алашара", 1980. С. 5-11.)

(OСR - Абхазская интернет-библиотека.)

Некоммерческое распространение материалов приветствуется; при перепечатке и цитировании текстов указывайте, пожалуйста, источник:
Абхазская интернет-библиотека, с гиперссылкой.

© Дизайн и оформление сайта – Алексей&Галина (Apsnyteka)

Яндекс.Метрика