Якуб Лакоба
О значении коня у древних абхазов
Настоящая статья не претендует на сколько-нибудь исчерпывающее освещение данной темы. Автор ставит перед собой цель привлечь внимание ученых, занимающихся этой темой к мысли о том, что возникновение культа коня у абхазов уходит своими корнями в глубокую древность и имело под собой серьезные экономические, социально-политические и другие причины[1].
«Абхазцы являлись прекрасными наездниками. Они всегда отличались от других народностей Кавказа высокой техникой владения конем и грациозными движениями. В Западной Грузии до сих пор осталась поговорка: «Среди всадников абхазца можно отличить издалека»[2]. В этой связи интересны абхазские выражения: «Ачы даларсоушва дцон» — «ехал словно сросшись с конем», или «Даласоушва дакутъоуп» — «сидит на коне как влитой» или, «Далиаазшва данаалоит» — «Сросшись с конем подходит»[3].
Профессор П. И. Ковалевский, изучавший жизнь и культуру народов Кавказа, писал: «Особенно абхазцы любят скачки и в этом отношении представляют собою прекрасных наездников. Любят также они и стрельбу, которой сопровождают все торжества»[4].
Но в данной статье хочется обратить внимание прежде всего на то, что эти традиции вчерашнего, а в какой-то мере и сегодняшнего дня уходят своими корнями в глубокую древность.
Многочисленные элементы конского убора, в том числе уникальные (удила, псалии, колокольчики и т. д.), обнаруживаемые в большом количестве учеными во время археологических изысканий (древнейшие образцы которых датируются концом III тысяч. до н. э.[5]), богатая коневодческая терминология вплоть до многочисленных терминов, обозначающих болезни лошадей, огромное многообразие абхазских названий самых различных предметов конского снаряжения, а также пород и мастей лошадей, специальная песня, исполняемая при выводе лошади из горящей конюшни[6], старинные абхазские походные песни, «Песня всадников», «Песня верховых», древняя магическая песня «Азар» и др., исполняемые в древнегреческих ладах, религиозные представления о встрече усопшего на том свете со своим конем, похоронные обряды, название ясель для кормления домашнего скота (ачыхучара[7]) — яркое свидетельство высокой культуры коневодства и, особенно высокой степени развития конного искусства, а также проявления культа этого животного у далеких предков абхазов. Кстати говоря, вышеназванные древние лады, по давно уже высказанному мнению специалистов, в абхазском народном фольклоре звучат во всей их чистоте. Причем, центральное место среди древнегреческих ладов, вошедших в состав абхазской народной музыки, вплоть до наших дней занимают величественные, мужественные и воинственные фригийские и дорийские лады, что вряд ли можно объяснить простой случайностью[8] .
Общеизвестно влияние восточного мира, его культуры на формирование и становление культуры Древней Греции. А потому, видимо, не следует категорически говорить о греческом происхождение вышеупомянутых древних абхазских музыкальных ладов;
У абхазов имеется загадочное слово Ареааи. Возможно под этим словом подразумевается покровитель военного дела. Сравни с абхазским словом «аиааира» — победа, а также с древними песенными рефренами многих абхазских старинных народных песен: рераира, рерааира, уа рааида, уа рай уа, уа ри уа, уарад рауа, рауа уа рари уа, оу раиро уа, уаа рауау, оираа, оира аа, уаа ар аауау. В этой связи вызывает живой интерес трактовка этих рефренов поэтом и ученым Омаром Беигуа, связывающим их значение и появление с военными событиями далекого от нас времени[9].
Согласно сообщению автора II в. н. э. Павсания, на дороге между Спартой и Тарапинией стоял храм, в котором была установлена статуя древнегреческого бога войны — Арея, перевезенная в Грецию братьями Диоскурами — Кастором и Полидевком. Тождественность названий греческого бога войны — Арея абхазскому Ареиааи (или иначе говоря, совпадение этих двух теонимов) не является случайным[10]. И не исключено, что трансформация самого образа бога войны и названия этого теонима задолго предшествовали транспортировке статуи этого божества и перевозке ее из Колхиды в Грецию. И это представляется тем более вероятным, что речь идет о государстве, самим своим возникновением во многом обязанном действию такого специфического фактора, как постоянная военная угроза извне. Этот фактор сохранился и позднее:
«Позднеантичное и раннесредневековое время является... в истории Абхазии периодом непрерывной борьбы с вражескими нашествиями, за свободу и независимость своих земель»[11]. Есть все основания предполагать, что такое положение было характерным и для более раннего периода абхазской истории. И может быть именно оно явилось фактором, определившим особое место и значение коня в древнеабхазском обществе. Так, выводы о том, что массовое вооружение древнеабхазских племен, прослеживаемое еще с эпохи бронзы, продолжало оставаться их характерной особенностью и в первом тысячелетии н. э. и то, что при действиях конницы употреблялись длинные двулезвийные мечи[12], а при рукопашной схватке - короткие однолезвийные и кинжалы, что указывает на существование, в частности у апсилов, различных приемов ведения военных действий[13], говорят в данном случае о том, что возникновение культа коня в древнеабхазском обществе не только далеко не случайность, но результат особенностей условий проживания древнеабхазских племен на протяжении очень длительного (даже для истории) периода времени.
Показателен тот факт, что «представители выделявшейся знати людей, оставивших памятники майкопской культуры, живя оседло, в конце III тысячелетия до н.э. пользовались конем для верховой езды»[14]. Таким образом, люди древнейшей на территории нашей страны майкопской культуры одними из первых на планете приручили коня. «На памятниках колхидско-кобанской культуры (XIII-VI вв. до н. э.), — пишет Ш. Д. Инал-ипа, — при отсутствии земледельческих орнаментов широко представлены изображения или глиняные, каменные и металлические скульптурные фигурки собаки, козла, кабана, оленя, быка, птицы, лошади... Особый интерес представляет небольшой бронзовый ритуальный предмет из Бомбор с фигуркой всадника, головками круторогих баранов и колокольчиками»[15]. Как отмечает Г. К. Шамба: «Аналогичные культовые предметы с фаллическими скульптурными фигурками всадников, найденные в захоронениях в селах Абгархук и Эшера (IV-III вв. до н. э.), принадлежавшие в данном случае представителям древнеабхазской знати, по мнению проф. Е. И. Крупнова «связаны с производственной магией и с культом плодородия или домашнего очага». С другой стороны, наличие разнообразного оружия в Эшерском захоронении является яркой иллюстрацией его военизированного облика»[16]. В Эшерской находке наличие справа от стремительно несущегося всадника изображения собаки с ошейником и раскрытой пастью может напоминать нам о конных воинах в сопровождении боевых собак[17].
Представляется уместным напомнить о существовании у древних абхазов самостоятельных божества лошадей (Аэышьашьана) и божества собак (Алышькьынтыр). Появление божества Ачышьашьана в абхазском фольклоре связывается с именем нарта Шьашьан, бывшим ответственным за нартский табун[18]. Действия, описанные в главе «Конь-оборотень» романа писателя-академика К. Гамсахурдия «Похищение луны»[19] есть не что иное, как магические действия, заклинания, посвященные упомянутому здесь абхазскому божеству Ачишьашьана, «покровителю лошадей, — одному из семидольных божеств Айтар — великого бога обновления природы и размножения»[20], посредством которых человек пытался вызвать расположение этого божества, побудить в его лице сверхъестественную силу исполнить его желания и намерения. Это же, правомерно предполагать, касается вышеупомянутой древней магической песни «Азар»[21], которой, может быть, сопровождалось жертвоприношение этому божеству. Эти действия, а также ритуал, сопровождаемый названной песней, говоря словами В. Кривицкого, относятся к «той области идеологических представлений древности, которые менее всего отражены в памятниках материальной культуры»[22]. Учитывая, что последние являются сравнительно ограниченным источником информации, следует быть особенно внимательным к историческим, этнографическим и др. источникам, которые помогают более успешно проникать в эту труднодоступную область идеологических представлений древности.
Весьма кстати привести здесь мнение, о том, что «...вопросы, связанные с культом коня.., следует рассматривать на базе глубокого исследования идеологических представлений различных племен и народов»[23]. Наконец, совсем недавно в населенном пункте Баглан с. Адзюбжа Очамчирского района в захоронении знатного воина обнаружена уникальная бронзовая маска (?) коня, предположительная рабочая датировка которой — IV в. до н.э.[24] На фоне этого вывод о том, что «неоднократно зафиксированные на могильниках Цебельды[25] захоронения лошадей говорят о высоком уровне местного коневодства»[26], сегодня не выглядит неожиданным. Этот вывод в данном случае говорит прежде всего о преемственности много раньше сложившихся традиций.
Здесь остается добавить, что согласно документу, составленному в начале V в. н. э. под названием Hotitia dignitatum в Византийской армии состояла на службе военная кавалерийская единица Alla prima Abasgorum (Первое абхазское крыло). Она стояла на правом берегу Нила (предположительно в конце IV в. н.э.)[27]. В этом факте здесь прежде всего следует усмотреть непрерывность традиций, в данном случае, поставленных на службу военной мощи Византии.
Определенным источником доказательства древности культа коня у абхазов может явиться и имеющийся топонимический материал, который также напоминает нам об имени этого животного: перевал Анчхы или Эхы (ср. с ачан) — букв. голова кобылы[28], населенный пункт Ачмарда — букв. лошадиный склон, название речки Аяура впадающей в один из главных притоков Бзыби — Бааю или Баул недалеко от с. Псху, а буквально уздечка, а также название ущелья этой речки Аяурапста и многие другие.
Природно-географические условия проживания древнеабхазских племен, пересеченность местности и сложность рельефа — также являлись фактором, во многом определявшем особую потребность в лошадях в социально-бытовых целях (до захода солнца успеть к обряду захоронения, залог успеха в кровомщении, умыкании невесты и т. д. и т. п.). Сильно распространенный до недавнего прошлого угон коней (акулара) следствие страсти к последним, в основе которой лежат социальные причины. Человек без лошади вызывал к себе презрение и его называли, по всей видимости, ачыда, ачада, что означает без лошади, безлошадный. В. Кривицкий, исследуя бронзовый топор из-под Гудаут, относимый им к рубежу 2-го и 1-го тысячелетия до н.э., пришел к выводу о том, что «лошади представлены на топоре не случайно, так как в этот период в тесной связи с развитием полукочевого, отгонного скотоводства стоит, по-видимому, усиление значения лошади в хозяйстве и быту древнего Кавказа»[29].
О человеке, ушедшем от активной жизни, от людей, замкнувшемся в себе отшельнике, живом мертвеце у абхазов говорят: «Ичы ишьит икуадыр кнеищаит», что означает буквально: «Убил свою лошадь и повесил седло».
В могилу хорошего наездника закапывали его верного коня и ружье[30]. «В нартских сказаниях всадниками рисуются Сасрыква и другие герои. Все они настолько тесно связаны с конями, что как бы сливаются в единый образ человека-коня (ср. м. к. с абхазским словом обозначающим всадник — ачыуаю, букв. конь-человек). Конь Сасрыквы Бзоу согласно большинству сказаний родился одновременно со своим хозяином. Умирает же Сасрыква вскоре после смерти своего любимого коня[31]. «Довольно часты в Цебельде, — пишет Ю. Н. Воронов, — захоронения коней, которые на равных правах с членами данной семьи погребались на общем кладбище. Конечно, речь идет не о всех конях, а только о любимых, чем-то отличившихся. В одних случаях отмечено совместное захоронение коня и хозяина, в других первый лежит совершенно самостоятельно... Отмечено несколько примеров совместного захоронения урны с прахом и конского костяка. Лишь в одном случае вместо коня покойнику была положена уздечка»[32]. Уместным будет привести здесь широко бытовавшее в народе пожелание «Чынасып уоуааит» — «Да будет у тебя счастье на лошадь»[33]. И в предметах рукоделия абхазского народа отражается культ коня: один из распространенных узоров некоторых предметов рукоделия, которым оформляется интерьер, называется «ачышьта», т. е. конский след[34].
Абхазская поговорка «Ачы ашьала ауаюы идуп» или «Ачы ауаюшьалоуп» («Говорят у лошади человеческая кровь») делает понятным тот факт, что абхазы, в отличие от других народов, у которых также имеется культ этого животного, не едят конину. Причем это не запрет (цасым),за нарушение которого предусматривается наказание. Это выше запрета, об этом говорится, это воспринимается как само собой разумеющееся «Ауаыю ачжьы итъым, ичысым» («Конина не для человека, не пища его»).
Появление аффикса возвратности в языке того или иного народа, видимо, в какой-то степени связано с эпохой появления человеческой личности. Известно мнение о том, что «Древний Восток создал выдающиеся цивилизации и могучие империи, но не признавал человеческой личности. Человек там был или божественным деспотом, или сливался с безликой массой... Человеческая личность появляется вместе с возникновением демократии в греческом полисе»[35].
В этой связи, а также в контексте всего вышеизложенного представляется правомерным предполагать, что аффикс возвратности в абхазском языке (а) ч (ы) в далеком прошлом был отдельной лексической единицей, означавшей «конь», а затем, с появлением или выделением и осознанием человеком себя как личности и возникновением возвратности в глаголах, и «себя», который (аффикс возвратности) в первом своем возможном значении в данное время не осмысливается.
Вот несколько глаголов, в которых наиболее выпукло проявляется имевшее, по всей видимости, место в прошлом отождествление человека с конем[36] Ачыкуабара (купаться) — Ачы акуабара (купать коня), ачшьра (убивать себя) — ачыашьра (убивать коня), ачалыргара (вывести себя из болезненного состояния, вылечиться) — ачы алыргара (вылечить коня) и т. д.
Таким образом, не связано ли исторически название лошади Ачы с показателем (аффиксом) возвратности (а) ч (ы) — себя, который вклинивается в глагол. В случае, если современная лингвистическая наука даст положительный ответ на этот вопрос, можно будет говорить, что современный абхазский язык является живым свидетельством культа коня у далеких предков абхазов. Содержание же этого культа, важность и назначение связанных с ним обрядов и ритуалов несомненно менялась в зависимости от степени важности той или иной функции лошади, от соотношения этих функций у предков абхазов в разное время.
Дальнейшая разработка этого вопроса учеными и прежде всего исследование факторов и условий, определивших особое место и значение коня в древнеабхазском обществе поможет значительно расширить наши знания о духовной культуре и идеологических представлениях древнеабхазских племен.
Примечания:
[1] Вопросы, связанные с культом и значением коня у абхазов, хотя и были предметом изучения, их исследование проводилось в общих чертах, а не под углом зрения генезиса этого культа.
[2] О.В.Вахания. Физическая культура и спорт в Абхазии. Абгосиздат. Сухуми, 1958 г., стр. 19—20.
[3] Г.А.Амчба. „Апсуаа рчыбяайазара азцааракуак". Апсны атоурыхи аетнографиеи ирызкыу астатиакуа. Акуа, 1977, ад 71.
[4] П. И. Ковалевский. «Кавказ», т. I. Народы Кавказа. Петербург, 1914 г.. стр. 32.
[5] В. Б. Ковалевская. Конь и всадник. М., 1979, стр. 130—132.
[6] С.А.Амичба. Термины коневодства в абхазо-абазинских диалектах. Ежегодник иберийско-кавказского языкознания, т. II. Тбилиси, 1975, стр. 115—121.
[7] Г.А.Амичба. Указ. соч., стр. 73, 74
[8] А.Позднеев. Самобытность, высокая идейность. Газета «Советская Абхазия» от 25 апреля 1968 г.
[9] Беигуа Омар. «50 шыкуса рапьхьатъи гуалашъарак». Журнал. «Алашара», № 9, 1957, стр. 65—33.
[10] Е.Аджынджал. «Амилаттъ дырга зныу». Журнал «Алашара», № 10, 1975, стр. 72.
[11] Ш.Д.Инал-ипа. Вопросы этно-культурной истории абхазов». Сухуми, 1976, стр. 285.
[12] Кстати говоря, мечи названого типа встречаются в Керчи, в склепах I-II в.в. н.э. Сходный меч был выявлен на Таманском полуострове, датирован I-II вв. н. э. — М. Гунба. Новые памятники Цебельдинской культуры. Тбилиси, 1978, стр. 78.
[13] М.Гунба. Указ. соч., стр. 83.
[14] В.Б.Ковалевская. Указ. соч., стр. 23.
[15] Ш.Д.Инал-ипа. Абхазы. Сухуми, 1965, стр. 205.
[16] Г.К. Шамба. Об одном раннеэллинистическом захоронении представителя древнеабхазской знати из с. Эшера. «Известия», I. Тбилиси, 1972, стр. 108—110.
[17] Впервые ввели тактику массового кавалерийского боя с боевыми собаками киммерийцы. Ш.Д.Инал-ипа. Вопросы этно-культурной истории абхазов. Сухуми, 1976, стр. 112.
В этой связи более понятным становится тот факт, что в меото-сарматских могилах. III-I вв. до н.э. у станции Усть-Лабинской, а также савроматских могильниках при раскопках рядом с костями коня были найдены скелеты собак. Г. В. Цулая. Следы религиозно-мифологических представлений в абхазском нартском эпосе. — СЭ, № 5, 1966, стр. 140.
[18] М.Саканиа. «Нарт Шьашьан», «Июмтакуа». Акуа, 1970, ад. 26-27.
[19] К.Гамсахурдия. Избр. произв.., т. 1. «Похищение луны». Тбилиси, 1964, стр. 52.
[20] Е.И.Крупнов. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960, стр. 364, 365—366.
[21] К.Гамсахурдия, там же, стр. 85, 86.
[22] В.Кривицкий. Бронзовый топор из Абхазии со скульптурным изображением лошадей. Сообщения Государственного Эрмитажа, XLIV. Л., 1979, стр. 41.
[23] В.Б.Ковалевская. Конь и всадник. М., 1977, стр. 139.
[24] Эти сведения получены от руководителя Абхазской археологической экспедиции Центра археологических исследований АН ГССР канд. исторических наук Барамидзе М.Б. и научного сотрудника этой экспедиции Квирквелия Г.Т.
[25] Цебельдинская культура обнимает период со II до VII вв. н.э.
[26] Ю.Н.Воронов. Тайна Цебельдинской долины, изд. «Наука». М., 1975, стр. 59.
[27] т.I, кн 4, Тбилиси, 1961, 168—175.
[28] Уместным будет вспомнить здесь о том, что один из главных персонажей нартского эпоса Гунда, в сказании называемом «Побежденная женщинами», сравнивается с кобылицей. Л.X.Акаба. Из мифологии абхазов. Сухуми, 1976, стр. 17, 18.
[29] В.Кривицкий. Бронзовый топор.., стр. 41.
[30] С.А.Амичба. Указ. соч., стр. 120.
[31] Л.X.Акаба. Указ. соч., стр. 85.
[32] Ю.Н.Воронов. Указ. соч., стр. 108, 111.
[33] Г.А.Амичба. Указ. соч., стр. 58.
[34] Е.М.Малия. К вопросу о семантике некоторых изображений на предметах быта у абхазов. «Известия Абхазского ИЯЛИ, т. 1. Тбилиси, 1972 г., стр. 131, 144.
[35] Н.Ирибаджаков. Централизм, основанный на демократии. Современные проблемы социалистической демократии и перспективы ее развития. Изд. «Мир и социализм». Прага, 1975, стр. 130, 131.
[36] Небезынтересна в этой связи, описанная в упомянутой главе «Конь—оборотень» романа К. Гамсахурдия «Похищение луны», древнеабхазская мистерия превращения человека в коня.
-------------------------------------------
(Опубликовано: Сборник работ молодых ученых и специалистов Абхазии. Сухуми, "Алашара", 1980 г.)
(Перепечатывается с сайта: http://www.kiaraz.org.)
