Юрий Воронов – свет и боль
[Воспоминания о жизни, деятельности и трагической гибели известного русского археолога]
Научно-популярное издание
ББК 85.15
В 75 Воронов Ю.Н. Свет и боль. - М,. ИздАТ, 2000. - 416 с. илл.
ISBN 5-86656-099-4
Книга посвящена памяти выдающегося ученого-историка, государственного и общественного деятеля Юрия Николаевича Воронова (1941-1993). В статьях-воспоминаниях близких, друзей и коллег раскрываются различные грани незаурядной личности Ю.Н. Воронова. Он предстает перед читателем как исследователь исторического прошлого Абхазии и Кавказа, деятель культуры, глубокий мыслитель, активный политик, человек высокого достоинства и чести, посвятивший свою жизнь служению Абхазии и России, с которыми был духовно и кровно связан. В книге представлены материалы из научного наследия Ю.Н. Воронова, ранее не публиковавшиеся работы публицистического характера. Книга иллюстрирована фотографиями и рисунками.
СОДЕРЖАНИЕ
«Добро может и должно взять власть в душе каждого человека, и он будет стремиться прожить свою короткую жизнь — момент в движении времени — так, чтобы лишь добро было следом его пути...»
Ю. Н. Воронов
«Кавказ! Одно это название заставляет биться моё сердце».
Ю. Воронов, 1958 г.
Да, жив ещё Кавказский дух свободный,
Во мне клокочет он...»
из юношеского стихотворения Ю. Воронова
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Ю. Д. АНЧАБАДЗЕ
И. Д. БОНДАРЕВ
С. В. ХОЧОЛАВА-ВОРОНОВА
О. X. БГАЖБА
М. В. ОРЕЛКИНА
ПРОТОИЕРЕЙ АЛЕКСАНДР САЛТЫКОВ
ФОТОГРАФИИ:
Н. Д. БОНДАРЕВ
В. Б. ЛЕВИНТАС
В. МЕЛИКЯН
В. В. ОРЕЛКИН
Э. СМЫР
ОФОРМЛЕНИЕ И МАКЕТ:
И. В. ТЫРДАНОВ
КНИГА ИЗДАНА ПРИ СОДЕЙСТВИИ:
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ Р. ХАГБА, ФОНДА «ЦЕРКОВЬ И КУЛЬТУРА», ИНСТИТУТА МОЛЕКУЛЯРНОЙ БИОЛОГИИ РАН (ДИРЕКТОР А. А. МИРЗАБЕКОВ), РОССИЙСКОГО НАУЧНОГО ЦЕНТРА «КУРЧАТОВСКИЙ ИНСТИТУТ», СУХУМСКОГО ФИЗИКО-ТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА
МОСКВА — СУХУМ, 1999 г.
-------------------------------------------------------------------------------------
ЮРИЙ ВОРОНОВ — СВЕТ И БОЛЬ
Напечатано по Постановлению Редакционно-издательского совета Академии наук Абхазии
-------------------------------------------------------------------------------------
БОЛЬ МОЯ, АБХАЗИЯ*
ВОЙНА В РЕСПУБЛИКЕ АБХАЗИЯ НАДОЛГО ЛИШИЛА МЕНЯ НАДЕЖД НА ПРОДОЛЖЕНИЕ СВОИХ АРХЕОЛОГО-ИСТОРИЧЕСКИХ КАВКАЗОВЕДЧЕСКИХ ИЗЫСКАНИЙ. ОДНАКО ОПЫТ, ЗНАНИЯ И СВЯЗИ, ПРИОБРЕТЕННЫЕ В ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ ГОДЫ, ОКАЗАЛИСЬ КАК НЕЛЬЗЯ КСТАТИ В ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ УСЛОВИЯХ. ОПРЕДЕЛИВ МНЕ МЕСТО РУКОВОДИТЕЛЯ ПАРЛАМЕНТСКОЙ КОМИССИИ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА, СУДЬБА ВОЗЛОЖИЛА НА МЕНЯ ВРЕМЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ БОРЬБЫ АБХАЗОВ И ДРУГИХ НАРОДОВ РЕСПУБЛИКИ И СМЕЖНЫХ ТЕРРИТОРИЙ С КРОВАВЫМ РЕЖИМОМ ШЕВАРДНАДЗЕ И СТОЯВШИМИ ЗА НИМ ДРУГИМИ РАЗРУШИТЕЛЬНЫМИ СИЛАМИ БЛИЖНЕГО И ДАЛЬНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ.
ОСНОВНАЯ РАБОТА В ТЕЧЕНИЕ 400 ВОЕННЫХ ДНЕЙ ВЕЛАСЬ МНОЙ В МОСКВЕ, ПЕРИОДИЧЕСКИ В АБХАЗИИ, НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ, В ЛЕНИНГРАДЕ-ПЕТЕРБУРГЕ, В ПРИДНЕСТРОВЬЕ И ВЕЛИКОБРИТАНИИ. МНЕ ДОВЕЛОСЬ ОБЩАТЬСЯ, ГОВОРИТЬ, ПОЖИМАТЬ РУКИ, ЗАГЛЯДЫВАТЬ В ГЛАЗА МНОЖЕСТВУ ПОЛИТИКОВ. БУТРОС ГАЛИ И ЕЛЬЦИН, ГАЙДАР И БУРБУЛИС, ШАХРАЙ И АБДУЛАТИПОВ, БАБУРИН И ЗЮГАНОВ, ЖИРИНОВСКИЙ И АНПИЛОВ, ШЕВАРДНАДЗЕ И КИТОВАНИ, КОВАЛЕВ И ЯКУНИН, АСТАФЬЕВ И АЛКСНИС, ТЕРЕХОВ И РОГОЗИН, КОЗЫРЕВ И ШЕЛОВ-КОВЕДЯЕВ, СМИРНОВ И КУЛУМБЕГОВ, СТАРОВОЙТОВА И УМАЛАТОВА, СОТНИ ДРУГИХ, ПРАВЫХ И ЛЕВЫХ, ДЕМОКРАТОВ И КОММУНИСТОВ, ХРИСТИАН И ФАШИСТОВ, ПАССИОНАРИЕВ И ТРУСОВ, ДУРАКОВ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ, ПАТРИОТОВ И ПРЕДАТЕЛЕЙ.
ОСОБО СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ ФУНКЦИОНЕРОВ ООН, СБСЕ, ОНН, РАЗЛИЧНЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ПРАВОЗАЩИТНЫХ И ПРОЧИХ ОРГАНИЗАЦИЙ, ПАРЛАМЕНТОВ И МИД РОССИИ И ВЕЛИКОБРИТАНИИ. МНЕ БЫЛО ВСЕ РАВНО, Я РАЗГОВАРИВАЛ СО ВСЕМИ, Я ВЫПОЛНЯЛ СВОЮ РАБОТУ, КАК ПОЛУЧАЛОСЬ, НО (ПО ОЩУЩЕНИЯМ СВОИМ, МОЕЙ СЕМЬИ И ДРУЗЕЙ) ТАКЖЕ НЕИСТОВО И САМООТВЕРЖЕННО, КАК ДО ТОГО КОПАЛСЯ В ДРЕВНОСТЯХ И КНИГАХ, БРАЛ ПЕРЕВАЛЫ И ВЕРШИНЫ.
ПОМИМО ИНДИВИДУАЛЬНОГО ОБЩЕНИЯ С ПОЛИТИКАМИ (В СРЕДНЕМ ДО ТРЕХ В ДЕНЬ), МНОГО СИЛ ОТНИМАЛИ ГРУППОВЫЕ ДЕЙСТВА (ДВА-ТРИ В НЕДЕЛЮ) — ВЫСТУПЛЕНИЯ НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯХ И КОНГРЕССАХ, «КРУГЛЫХ СТОЛАХ», БРИФИНГАХ, НАУЧНЫХ КОНФЕРЕНЦИЯХ И МИТИНГАХ, СОБРАНИЯХ И ВСТРЕЧАХ С ОБЩЕСТВЕННОСТЬЮ, ПРОВОДИВШИХСЯ МНОЙ ЛИБО САМОСТОЯТЕЛЬНО, ЛИБО ВМЕСТЕ С СОРАТНИКАМИ (В. АРДЗИНБА, С. ЛАКОБА, 3. АЧБА, А. ТОПОЛЯН, К. ОЗГАН, А. КАКУЕВ, А. АЖЕРГЕНИЯ, С. БАГАПШ, Ю. АНЧАБАДЗЕ, Л. КВАРЧЕЛИЯ, И. АХБА И МНОГИЕ ДРУГИЕ).
ОГРОМНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ИМЕЛА РАБОТА СО СРЕДСТВАМИ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ — ТЕЛЕВИДЕНИЕМ, РАДИО, ПРЕССОЙ. ЦЕЛАЯ АРМИЯ ЖУРНАЛИСТОВ ВЗЯЛА НА СЕБЯ НЕЛЕГКИЙ ТРУД ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОГО ОСВЕЩЕНИЯ СОБЫТИЙ В АБХАЗИИ — ВОПРЕКИ ОФИЦИАЛЬНОЙ ЛИНИИ НА ПОДДЕРЖКУ РЕЖИМА ШЕВАРДНАДЗЕ. ИЗ ТЕХ, С КЕМ МНЕ ПРИШЛОСЬ БЛАГОДАРНО И ПРОДУКТИВНО СОТРУДНИЧАТЬ ЭТИ 400 ДНЕЙ ВОЙНЫ, ОСОБО СЛЕДУЕТ НАЗВАТЬ Б. АВСАРАГОВА, Т. ШУТОВУ, Д. СУРМАНИДЗЕ, Ж. ЧОЧИЕВУ, М. КАТЫС, М. ВОРОБЬЕВА, Е. АЛЕКСЕЕВУ, В. ГРОМОВА, В. АФАНАСЬЕВА, А. ЕЖЕЛЕВА, О. ЖИДКОВУ, Э. МИХАЙЛОВА, 3. ЦВИЖБА, Л. АРГУН...
ЗА ПЕРИОД ВОЙНЫ МНОЙ ИЛИ НА ОСНОВЕ СОСТАВЛЕННЫХ МНОЮ ТЕКСТОВ ОПУБЛИКОВАНО СВЫШЕ СОТНИ СТАТЕЙ, ИНТЕРВЬЮ, ДОКУМЕНТОВ И ЗАМЕТОК В РОССИИ, НА УКРАИНЕ, В ПОЛЬШЕ, ВЕЛИКОБРИТАНИИ, НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ И Т. Д. ПРОЗВУЧАЛО И СВЫШЕ 50 ВЫСТУПЛЕНИЙ ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ И РАДИО (РОССИЯ, ЕВРОПА, БЛИЖНИЙ ВОСТОК, АБХАЗИЯ). КАЖДАЯ ВСТРЕЧА, ВЫСТУПЛЕНИЕ, ИНТЕРВЬЮ ИЛИ ПУБЛИКАЦИЯ ТРЕБОВАЛИ НЕ ТОЛЬКО ОСВЕДОМЛЕННОСТИ О СИТУАЦИИ В ЗОНЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ (СООТВЕТСТВУЮЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ ПОЧТИ ЕЖЕДНЕВНО ШЛА ОТ РИСКОВАВШИХ ЖИЗНЬЮ ДРУЗЕЙ И СОРАТНИКОВ ИЗ ГУДАУТЫ И СУХУМА), НО И ЧЕТКОГО ОРИЕНТИРОВАНИЯ В КАПРИЗНОЙ, ВЕЧНО МЕНЯЮЩЕЙСЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНЪЮНКТУРЕ НА КАВКАЗЕ, В РОССИИ И МИРЕ. ПОЭТОМУ ЕЖЕДНЕВНО НАДО БЫЛО НЕ ТОЛЬКО ОБЩАТЬСЯ ЛИЧНО И ПО ТЕЛЕФОНУ С ДЕСЯТКАМИ ЛИЦ, НО И ПРОСМАТРИВАТЬ МНОЖЕСТВО ГАЗЕТ, КАЖДЫЙ ЧАС КАК НА РАБОТУ 10 ИДТИ К ТЕЛЕВИЗОРУ И РАДИОПРИЕМНИКУ, ОСОБУЮ В ЭТОМ МНЕ ПОЛЬЗУ ПРИНОСИЛА «НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА», НЕНАВЯЗЧИВАЯ (В ОТЛИЧИЕ ОТ «ИЗВЕСТИЙ»), НО ЯВНАЯ СВЯЗЬ КОТОРОЙ С ПРОШЕВАРДНАДЗЕВСКОЙ ЛИНИЕЙ ДАВАЛА ВОЗМОЖНОСТЬ АДЕКВАТНО (ОТ ОБРАТНОГО) ОЦЕНИВАТЬ СИТУАЦИЮ...
ТЕКУЧКА ЗАЕДАЛА, ДАВИЛА НУЖДА И СОПУТСТВУЮЩАЯ ЕЙ УНИЗИТЕЛЬНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ ПРОСИТЬ ДЕНЬГИ, ОДЕЖДУ И ЕДУ, ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЧУЖИМ КРОВОМ И МЕБЕЛЬЮ, СОСТРАДАТЬ ИЗГНАННЫМ С РОДИНЫ ЖЕНЕ, МАТЕРИ, ДЕТЯМ, БРАТУ, МУЧИТЬСЯ ОТ СОЗНАНИЯ, ЧТО КАЖДОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ИЛИ СТАТЬЯ БОЛЬНО ОТЗЫВАЮТСЯ НА ОСТАВШИХСЯ В ОККУПИРОВАННОМ СУХУМЕ РОДСТВЕННИКАХ И ДРУЗЬЯХ. А ДУША РВАЛАСЬ К ТВОРЧЕСТВУ. И НАЧАЛАСЬ СНАЧАЛА ТАЙНАЯ (Я ВООБЩЕ ЛЮБЛЮ ПИСАТЬ СВОИ КНИГИ ИНТИМНО (ВНЕ ПЛАНА), ЗА ЧТО МНОГОКРАТНО БЫЛ БИТ ЕЩЕ В ЭПОХУ ЗАСТОЯ) РАБОТА НАД «БЕЛОЙ КНИГОЙ АБХАЗИИ». И ПОШЛО, КАК В МОЛОДОСТИ, КОГДА ПИСАЛ «АРХЕОЛОГИЧЕСКУЮ КАРТУ АБХАЗИИ», СИДЕНИЕ ЗА РАБОЧИМ СТОЛОМ ДО 3–4 ЧАСОВ НОЧИ...
МОИ РАБОТЫ ПЕРИОДА ВОЙНЫ НЕ ПОЯВИЛИСЬ БЫ НА СВЕТ, ЕСЛИ БЫ, С ОДНОЙ СТОРОНЫ, МОЯ РОДИНА И ЕЕ ОБИТАТЕЛИ НЕ ИСПЫТАЛИ ВЕСЬ КОШМАР ЭПОХИ ВЕЛИКИХ ПЕРЕМЕН, А С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, ОТСУТСТВОВАЛИ ДУХОВНАЯ И МАТЕРИАЛЬНАЯ ПОДДЕРЖКА И ФАКТИЧЕСКОЕ СОАВТОРСТВО (ПО РАЗДЕЛЕННЫМ ПЕРЕЖИВАНИЯМ И ВОСПРИЯТИЮ) ОКРУЖАВШИХ МЕНЯ ЛЮДЕЙ, СРЕДИ КОТОРЫХ МОЯ ЖЕНА СВЕТЛАНА ХОЧОЛАВА, МОИ ДРУЗЬЯ, КОЛЛЕГИ И РОДСТВЕННИКИ НИКОЛАЙ БОНДАРЕВ, СЕРГЕЙ АНДРИАСЯН, ГЕОРГИЙ КОЛБАЯ, АЛЕКСАНДР САЛТЫКОВ, АНДРЕЙ BOPОHOB, ВЛАДИМИР ШНИРЕЛЬМАН, ВЕРА КОВАЛЕВСКАЯ, ДОДЯ ПЕТРЕНКО, АРТУР ЭНФЕНДЖЯН, АЗА И АДА АШХАЦАВА, ЕЛЕНА МАРГАНИЯ, ЛЕОНИД ЛАКЕРБАЙ, СЛАВА ЭШБЛ, РУСЛАН ХАГБА, НОДАР И ЭДУАРД АГРБА, ЮРИЙ ПИМПИЯ, РАУФ АЙБЛ, ГИГРАН ЦАТУРЯН, ШИШТОФ САВИЦКИЙ, МНОЖЕСТВО ДРУГИХ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ, КАЖДЫЙ ИЗ КОТОРЫХ БЕЗ ТРУДА ВСПОМНИТ, КОГДА И ЧЕМ ПОМОГ МНЕ ФОРМУЛИРОВАТЬ И ДОНОСИТЬ ДО УШЕЙ И ДУШ ТО, ЧТО В КОНЦЕ КОНЦОВ ОКАЗАЛО СВОЕ СОДЕЙСТВИЕ В ОЧЕРЕДНОМ ПОСРАМЛЕНИИ САТАНЫ И В ПРЕКРАЩЕНИИ НИКОМУ НЕ НУЖНОЙ ВОЙНЫ.
* Впервые было опубликовано в качестве предисловия к книге «Боль моя, Абхазия» (Гагра, 1995). Печатается с сокращениями.
ОТ РЕДАКЦИОННОЙ КОЛЛЕГИИ
Юрий Николаевич Воронов (1941-1995) прожил недолгую, яркую жизнь. Время, прошедшее со дня его трагической гибели, все жестче заставляет ощутить наступивший с его уходом вакуум, но и, вместе с тем, все явственней проясняет истинные масштабы его личности и ту выдающуюся роль, которую он сыграл в жизни Абхазии, в развитии ее науки, культуры и общественной мысли, в национальном движении и в строительстве независимой, суверенной государственности. Сам Юрий Николаевич редко задумывался о собственных заслугах и, вероятно, с присущим ему юмором воспринял бы предвидение о возможном появлении памятной книги в его честь. Однако долг живых — чтить память ушедших, тем более тех, чей жизненный подвиг был совершен во имя торжества исторической правды и справедливости в борьбе с агрессивными силами распада и тьмы. Жизненный подвиг Ю. Н. Воронова из этого высокого ряда... Настоящая книга имеет свою предысторию. Вскоре после гибели Ю. Н. Воронова, в декабре 1995 года, в московском Доме культуры Российского Научного Центра «Курчатовский институт» состоялись мемориальные чтения, посвященные его памяти. В чтениях приняли участие представители российской общественности, Московского общества абхазской культуры «Нартаа», ученые-коллеги Юрия Николаевича, его друзья. После этого вечера было высказано предложение — сохранить прозвучавшие доклады, и, дополнив их другими материалами, издать отдельную памятную монографию. Тогда же началась активная работа по реализации задуманного. Однако, вследствие многих обстоятельств, осуществить проект в первоначальные сроки не удалось. Теперь, спустя четыре года, книга, посвященная памяти Ю. Н. Воронова, выходит в свет.
Книга состоит из трех частей. В первой собраны материалы, отразившие самые первые отклики на известие о трагической гибели Ю. Н. Воронова. В них всплеск поистине всеобщего горя и отчаяния, боль многих тысяч людей, всей Абхазии, прощавшейся со своим великим гражданином и патриотом.
Вторая часть книги отдана воспоминаниям о Юрии Николаевиче. Бесстрастные документы смогут рассказать будущему историку о времени и обстоятельствах, в которых действовал Воронов-политик, однако живые черты личности Юрия Николаевича сохранены лишь в памяти тех, кто его близко знал, с кем он общался, работал, дружил. Все, к кому была обращена просьба предоставить материалы для настоящего издания, с готовностью откликнулись, поделившись на страницах своих статей воспоминаниями о Юрии Николаевиче. При всей разнородности сюжетных линий, эти материалы, будучи собранными воедино, выстраиваются в четкий смысловой ряд, которым ярко высвечены контуры глубокой, неординарной, богатой личности Ю. Н. Воронова.
В третьей части представлены материалы из рукописного наследия Ю. Н. Воронова. Последнее весьма обширно. К сожалению, многое из написанного и подготовленного им к печати так и не увидело свет при жизни автора. Между тем в рукописях остались десятки работ, среди которых фундаментальное исследование, посвященное узловым проблемам истории Кавказа и Абхазии — «Древняя Апсилия», «Могилы апсилов», путеводитель по Абхазии «Горы у моря», а также статьи, доклады, рецензии, отзывы, развернутые тезисы к задуманным исследовательским темам и др.
Обширно и публицистическое наследие. Оно включает не только длинный библиографический список разбросанных по страншџш периодической печати статей, корреспонденции, интервью, заметок, но и немало неопубликованных материалов, которые по разным причинам не попали на страницы газет и журналов. Несколько потеряв, быть может, оттенок сиюминутной политической злободневности, неопубликованное публицистическое наследие Ю. И. Воронова, тем не менее, сохраняет свою ценность как для характеристики творчества самого Юрия Николаевича, так и в качестве важнейшего источника по истории общественной мысли Абхазии 1980–1990-х годов.
Отбирая материалы для настоящей публикации, редакционная коллегия стремились отразить две грани творческого потенциала Ю. Н. Воронова: ученого-археолога и политика-публициста. Между тем сам архив этим не исчерпывается. За гранью настоящего тома осталось эпистолярное наследие Юрия Николаевича, также представляющее немалый общественный и исторический интерес. Отдельной публикации заслуживают живописные опыты Ю. Н. Воронова (пейзажи, портреты), которыми он немало занимался в юношеские годы. Заботливо сохраненные покойной матерью, они свидетельствуют, что Юрий Николаевич вполне мог стать и замечательным художником — певцом своей родной Абхазии.
Исключительно выразительны и точны его зарисовки по результатам археологических экспедиций: фрагменты глиняной посуды, орудия труда, каменные и металлические наконечники для стрел и копий, развалины древних жилищ, крепостей и храмов; некоторые из них приведены в настоящей книге.
К сожалению, мы оказались перед крайне ограниченным выбором изобразительных материалов. Домашний фотоархив небольшой (все было недосуг), многое безвозвратно погибло в 1989 году при разгроме грузинскими национал-экстремистами дома-музея Вороновых «Ясочка», а затем в октябре 1992 года во время сожжения преступниками из числа оккупационной администрации Сухума Абхазского института языка, литературы и истории, где находился рабочий кабинет Ю. И. Воронова. Тем более драгоценны сохранившиеся фотографии, часть из которых воспроизведена в настоящем издании. Хочется надеяться, что данная публикация станет началом работы по введению в оборот творческого наследия Ю. И. Воронова, что выход книги в свет послужит толчком к дальнейшему собиранию и учету материалов о Юрии Николаевиче (письма и другие рукописи, документы, фотографии, воспоминания и т. д.), которые, возможно, находятся в частных и государственных архивах. Пользуясь случаем, обращаемся ко всем владельцам соответствующих материалов с просьбой их передать, либо сообщить об их местонахождении Комиссии по научному наследию Ю. Н. Воронова.
Выход в свет настоящей книги имеет еще одно, знаковое, значение. Пули подлых наемных убийц, оборвавшие жизнь Ю. Н. Воронова, метили не только в сердце великого патриота Абхазии. Роковой выстрел, прозвучавший поздний вечером 11 сентября 1995 года, стал актом черной мести, направленным против самой Абхазии. Враги мстили ей за победу в войне, за волю к свободе и независимости, за то, что отстояла свою культуру и этническую самобытность, что смогла сплотить вокруг себя верных друзей, готовых отдать свои жизни за ее правое дело. Ю. И. Воронов во многом олицетворял стойкость сопротивления всем агрессивным антиабхазским силам. Не удивительно, что главной мишенью убийц стал именно он. Однако можно убить человека, но невозможно уничтожить ни память о нем, ни дело, которому он служил. Для самого Юрия Николаевича, вероятно, важно было бы знать, что жертвы, которые понесла Абхазия, в том числе и жертва его собственной жизни, не были напрасны. И свершилось: несмотря на все трудности, тысячелетняя история древней земли продолжается. Свято чтя память своего исторического прошлого, Абхазия с верой и надеждой вглядывается в будущее, осененное бело-зеленым стягом ее свободной государственности.
Именно в этом глубокая предназначенность выхода в свет книги, посвященной памяти Ю. Н. Воронова. Глубоко постигнув тайны древнейших пластов истории и культуры Абхазии и ее народа, он, как никто другой, смог предугадать грядущие перспективы их развития в наступающем XXI столетии.
НАВЕКИ С АБХАЗИЕЙ
В переломные моменты своей истории народ находит, выдвигает своих защитников — героев, борцов, идеологов, которые в другие времена и в иных обстоятельствах остались бы лишь крупными учеными, блестящими администраторами, талантливыми писателями, журналистами или просто достойными тружениками. Наш абхазский народ — не исключение. Мы не только изгнали оккупантов, но и одержали великую моральную победу. Абхазию прославило созвездие достойных героев и славных подвигов. Нашей гордостью был Юрий Николаевич Воронов. О нем эта книга. Он был удивительно широко образованным человеком, обладал высочайшей культурой, был беззаветно, как и его предки, предан Абхазии, отчаянно храбр и безрассудно пренебрежителен к своей личной безопасности.
Народ Абхазии в ответственные предвоенные годы смог избрать в парламент элиту ученых, педагогов, писателей и публицистов. Теперь многие из них стали профессиональными государственными деятелями.
Во время агрессии 1992–1993 годов Ю. Н. Воронов фактически возглавил информационную борьбу за Абхазию, и мы ее выиграли. Эта борьба шла повсюду, даже в оккупированном Сухуме, где важно было не только выжить, но и сохранить честь и достоинство граждан Абхазии. После освобождения Абхазии Юрию Воронову было поручено руководство восстановлением науки, культуры и просвещения Абхазии. Заслуги его, значение его усилий трудно переоценить. Он много говорил о сложностях послевоенного восстановления, о новой опасности — «об испытании победой», о необходимости единения народов Абхазии. Он много успел, многому нас научил. и погиб — как часовой, исполняя свой долг на посту.
У нас в Абхазии издревле существует обычай хоронить близких вблизи родного дома. В этом свой смысл: душа покойного не покидает семью, а хранит родовую память и оберегает род. Абхазы нашли место для Юрия Николаевича в центре Сухума, рядом с музеем, который он любил и для которого так много сделал.
Подготовка этой книги была начата вскоре после гибели Юрия Воронова. Она стала наполняться воспоминаниями и его собственными неопубликованными трудами. Это очень разнородные материалы. Но их объединяет глубокая и трогательная любовь к Юрию Николаевичу. Они подобны букетам цветов, которые несли со всех концов Абхазии к его гробу в те трагические дни в сентябре 1995 года...
Президент Республики Абхазия В. Г. Ардзинба
Наш Кавказ
Дмитрий Гулиа
Ты, покрытый снегами, как символом славы,
Мы гордимся тобою — твои сыновья.
Словно воины в шлемах, вздымаются главы
Белоснежных вершин над чертой бытия.
Ты, вскормивший столь сильных и телом и духом
Абраскила-героя и братьев его,
Передал их могущество детям и внукам
И продолжил в праправнуках их естество.
Сколько всяких врагов на тебя посягали,
Сколько раз закипали в ущельях бои!
Но у врат твоих воины насмерть стояли,
Вражья кровь омывала вершины твои.
А не их ли потомки клянутся отчизне,
Что в тревожные ночи и черные дни,
Состязаясь с прапрадедами в героизме,
Оградят твои снежные горы они.
Так сомкнёмся рядами, питомцы Кавказа,
Поклянемся стране, что врага разобьем,
Пусть он чует пришествие смертного часа,
Чтобы в мире развеялась память о нем!
1942 г.
Перевод Ст. Куняева
-------------------------------------------------------------------------------------
БОЛЬ АБХАЗИИ. 11 СЕНТЯБРЯ 1995 ГОДА
-------------------------------------------------------------------------------------
ПРЕЗИДЕНТ РЕСПУБЛИКИ АБХАЗИЯ В. Г. АРДЗИНБА, ПАРЛАМЕНТ РЕСПУБЛИКИ АБХАЗИЯ И КАБИНЕТ МИНИСТРОВ РЕСПУБЛИКИ АБХАЗИЯ СООБЩАЮТ:
Невосполнимая утрата постигла народ Абхазии. В ночь на 12 сентября 1995 года на пороге своей квартиры злодейски убит государственный и политический деятель, крупный ученый-кавказовед, публицист, славный сын Апсны Юрий Николаевич ВОРОНОВ. Совершено заказное политическое убийство одного из последовательных и активных борцов за суверенитет и государственность Республики Абхазия.
Юрий Николаевич Воронов родился 8 мая 1941 года в селе Цебельда Гульрипшского района Абхазской АССР. Здесь же прошли его детство и юность, зародилась его любовь к истории и археологии, которым он посвятил значительную часть своей жизни.
В 1960 году Ю. Воронов поступил на отделение египтологии Восточного факультета Ленинградского государственного университета, которое окончил в 1965 году. Затем работал в Обществе охраны памятников Абхазии, Сухумском институте туризма. Летние месяцы Юрий Николаевич неизменно проводил на археологических раскопках, исследовал горы Абхазии, ее уникальную природу. Он хорошо знал наш край, изучив его не по книгам и картам, а лично посетив самые отдаленные и труднодоступные уголки. Доктор исторических наук, член-корреспондент Международной Славянской Академии наук профессор Ю. Н. Воронов 25 обладал удивительной работоспособностью. Из-под его пера вышли сотни научных трудов, книг, публицистических очерков, статей.
В последние годы тема борьбы Абхазии за свою полноценную государственность захватила Юрия Николаевича. Ей он отдавал свои силы, свой темперамент, свои знания. Будучи в 1991 году избран депутатом Верховного Совета Абхазии, он сделал все, чтобы правду о справедливой борьбе народа Абхазии узнали далеко за пределами республики. В годы Отечественной войны 1992-1993 годов Ю. Н. Воронов с удивительным мужеством и настойчивостью вел политическую и идеологическую борьбу за освобождение Абхазии.
После окончания войны Ю. Н. Воронов был назначен вице-премьером правительства Республики Абхазия. В неимоверно тяжелых условиях послевоенной разрухи он работал в целях консолидации всего населения республики, преодоления последствий войны. Объектом его особого внимания и заботы был Конгресс русских общин, призванный помочь русскоязычному населению Абхазии выжить и сохранить свои национальные ценности.
Юрия Николаевича знали и любили все жители Абхазии. Он пользовался авторитетом и широкой известностью и за пределами республики. Поэтому гибель этого светлого человека — это коварный удар, нанесенный всей Абхазии.
Вклад Юрия Николаевича Воронова в дело торжества свободы и справедливости в его родной Абхазии огромен. Оставшиеся жить должны продолжить это святое дело.
Президент Республики Абхазия В. Г. Ардзинба, парламент Республики Абхазия, кабинет министров Республики Абхазия
ОН БЫЛ ПАТРИОТОМ АБХАЗИИ
ОН БЫЛ ПАТРИОТОМ РОССИИ...
С. Р. Джинджолия
Потребуется еще время для того, чтобы был создан полноценный портрет Юрия Николаевича Воронова, человека, ученого, гуманиста, волею судьбы ставшего политическим деятелем, А я просто хочу сказать о своих впечатлениях от встреч с ним, о том, что меня связывало с ним. О Юрии Николаевиче в Абхазии знали все, даже те, кто никогда его не видел, слышали о нем, о его деятельности ученого, гуманиста, о человеке, который способен говорить правду. Меня судьба свела с Юрием Николаевичем в Верховном Совете Абхазии. Это был, наверное, единственный человек, который в политику старался принести ему присущее духовно-нравственное начало, которое он хотел передать всем.
Многие удивляются, почему он стал политиком. И я тоже задавал себе такой вопрос. Наверное, вся его жизнь, все то, что было в нем воспитано, что было в нем, не могло не сделать из него такого политика, которым он стал. Он был ученый, археолог, не готовил себя к политической деятельности, но он не мог не прийти в Верховный Совет Абхазии, не мог не стать тем, кем он стал. Именно поэтому он был ненавистен тем, кто старался убрать его из политической борьбы.
Он был патриотом Абхазии, он был патриотом России. Поэтому он не мог не быть объединяющим началом, не мог не быть человеком, который стремился бы приблизить Абхазию к России, Россию к Абхазии.
Смерть Юрия Николаевича, уход его из жизни не прекращают его деятельности: все, что делал Юрий Николаевич, сегодня живет в каждом абхазце, в каждом человеке, проживающем в Абхазии. Он понимал, что наиболее важно, что является самым главным, и служил этому. И он блестяще умел это делать на всех постах — будучи просто ученым, или просто человеком, или крупным деятелем. У него находилось время, чтобы разбираться с проблемой отдельно взятой старушки и с проблемами, стоящими перед республикой. Они составляют нашу общую проблему: ведь проблема отдельного человека и есть проблема государства. Он не делал между ними разницы и нередко отдавал предпочтение проблеме отдельного человека.
Сегодня, когда Юрия Николаевича нет, мы все более осознаем его значение, приходит к нам понимание того, чем он занимался.
Юрия Николаевича можно было открывать каждый день. Мне казалось, что я его знаю, и вот в июле, когда мы побывали в разоренном родовом имении «Ясочка», я увидел совершенно другого Воронова. Это было поразительно. Там все было разграблено, просто пустые стены и люди, которые там жили, которые несли в себе память, что-то знали о том, что там было. И Юрий Николаевич вдруг преобразился, предстал в другом свете. Все, чем мы занимаемся, стало мелким, мелочным, мы в этой жизни упускаем какие-то основные вещи, непреходящие ценности. Он умел такое ощущение передавать окружающим. В этом тоже было его величие, он умел привлекать внимание к вечным ценностям.
МЫ ГОВОРИЛИ С НИМ О ПОДГОТОВКЕ ЕГО СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ...
Т. М. Шамба
...Это был человек удивительного таланта, гениальный ученый, фанатично отстоӀӀвающий научную достоверность своих исследований и призывающий других отстаивать истину. Поэтому он не мог не снискать любви и уважения, почтения от всего населения Абхазии, от научной общественности. Мне всегда доставляло наслаждение общение с ним, потому что каждый пласт цивилизации он знал очень хорошо, основательно. Я просто приведу несколько дополнительных штрихов. Всего за несколько месяцев до его гибели мы сидели у него в кабинете и долго рассуждали о подъеме культуры населения Абхазии. Он рассказывал, что преподает в университете, и было видно, как он хотел донести свои знания до учеников. Мне очень хотелось бы, чтобы дар Воронова стал достоянием не только абхазской, но и мировой общественности.
В одном из своих последних интервью газете «Абхазия» Юрий Николаевич с болью говорил, что нет возможности издать книгу Альфреда Колаковского, известнейшего ботаника, человека, который 60 лет проработал в Абхазии. Мы издали эту книгу, я держу ее в руках, но, к великому сожалению, Юрий Николаевич ее не увидел.
Мы говорили с ним о подготовке его собрания сочинений. Даже наметили четыре тома, в октябре должны были обсудить рукопись первого тома. Мы мечтали, что в начале следующего года первый том увидит свет.
Я многократно был свидетелем его выступлений: в разгар самой страшной войны в Абхазии Юрий Николаевич выступал в любой аудитории перед людьми любого, в том числе и самого высокого научного уровня.
Сколько бы мы ни встречались, всегда я чувствовал его любовь к семье, к жене, к детям. Я думаю, что человечность, силы для того, чтобы быть объективным, придавала жена, Светлана Владимировна.
ИСТОРИК ЕВРАЗИИ
В. В. Кожинов
Юрий Николаевич внес большой вклад в историю Евразии, а центром, ядром его размышлений была Абхазия. Он сумел связать чрезвычайно интересную и содержательную ее историю с судьбами всего евразийского континента.
Я несколько раз участвовал с ним вместе в конференциях, пресс-конференциях, посвященных нынешним, прискорбным событиям в Абхазии.
Его страшная гибель произвела на меня очень сильное впечатление. Мне казалось, что эти пули пролетали рядом со мной, ведь буквально накануне он защитил меня: за несколько дней до убийства он опубликовал статью, в которой опроверг наскоки Эбаноидзе в адрес моей публикации в газете «Абхазия» о событиях на Кавказе.
Юрий Николаевич являет собой образец русского деятеля, которые на протяжении долгой истории играли удивительную роль в судьбах многочисленных народов Российской империи. Для человека Запада, в том числе и для Альберта Швейцера, характерно покровительственное отношение к народам, которым он стремился принести благо, отношение старшего к младшему. А вся деятельность Юрия Николаевича говорит совершенно о другом — он являет собой образец русского менталитета: в его работах, в его поведении, в самом его жизненном 30 подвиге ясно чувствуется это ощущение полного равноправия.
Несомненно, что Юрий Николаевич многое давал людям, приносил своим товарищам в Абхазии масштабность и широту русской культуры. Но в этом не было покровительственного отношения. В его работах об Абхазии ясно выступает мысль, что абхазская культура равноценна русской культуре, а в каких-то отношениях ее превосходит. Хотя бы потому, что христианство в Абхазию пришло значительно раньше, и в том, что абхазский этнос имеет более древнюю историю. Полное равенство, восхищение национальными особенностями абхазов ярко проявились в деятельности Юрия Николаевича. Он явил прекрасный образец русского человека, которому мы все должны подражать, у него должны учиться.
АБХАЗИЯ ПОТЕРЯЛА СВОЕГО ГЛАВНОГО РУССКОГО
М. Глобачев
«Утро России», 14.09.95 г.
Вице-премьер кабинета министров Республики Абхазия Юрий Воронов был застрелен в понедельник вечером в своем доме в Сухуме на глазах 15-летнего сына.
54-летний Юрий Николаевич, уроженец Гульрипшского района Абхазии, был археологом с мировым именем, автором 30 научных монографий и нескольких сот статей. Его докторская диссертация о Восточном Причерноморье носила подзаголовок «Вопросы хронологии и интерпретации памятников», но для абхазов и грузин, даже не самых образованных, за этим сухим обозначением много лет бушевали политические страсти: тбилисские историки и идеологи КПСС, а затем «демократии с национальным лицом», пытались то в явной, то в завуалированной форме обосновать тысячелетний «коренной приоритет» своей нации на территории абхазской автономии. И еще задолго до начала 90-х годов, когда межнациональные распри приняли самую острую форму, а Воронов был избран депутатом Верховного Совета Абхазии и занялся вплотную политической деятельностью, он нажил себе, как говорят работавшие с ним люди, немало противников не только в Грузии.
Какие бы силы и чьи бы интересы ни стояли за этим убийством, выгодно оно, безусловно, для всех, кто готов печься о единстве и конституционном порядке в государствах снг исключительно путем насилия, разжигая внутренние противоречия, затевая тотальные войны и блокады без разбора правоты и виновности конкретных людей.
ПАМЯТИ ЮРИЯ НИКОЛАЕВИЧА ВОРОНОВА
С. Муравьев
«Русская мысль» № 4093, 21-27 сентября 1995 г.
Радио принесло страшную весть: от руки наемного убийцы у себя дома, в своем родном Сухуме погиб Юрий Николаевич Воронов. Они, надо полагать, метили в политика, убили же потомственного русского интеллигента, ученого-археолога, страстно преданного исследованию истории древней и благодатной земли, в которой ему было суждено жить и умереть.
Знакомство мое с этим замечательным человеком было недолгим, но я не могу не почтить его светлую память. Выло 32 это в Цхалтубо, летом 1982 года, на очередной конференции по истории эллинизма в Причерноморье. На трибуну поднялся молодой и высокий бородач и начал читать свой доклад, точнее не читать, а выпаливать такой скороговоркой, которой позавидовал бы любой парижский camelot. Слова произносились четко и внятно, но занимали в три раза меньше времени, чем при нормальном чтении.
В этом-то и состояла задача оратора: вместить весь свой текст в отведенные десять минут, чтобы не подвергнуться цензуре при публикации трудов симпозиума (выступления записывались на пленку). Сверхзадачей же его было опубликовать свои доводы в пользу мнения той части грузинских археологов, которые, в полном согласии с результатами раскопок и другими источниками, признавали, что греческие причерноморские города-колонии в Колхиде со всей их привозной и местной культурой были, в основном, ... греческими, а не аборигенными (другая часть грузинских археологов, в том числе и организаторы конференции, заиџацала противоположную теорию о «национальном» колхидском происхождении этих городов и их культуры, хотя и не без влияния, разумеется, со стороны имевшихся там греческих торговых поселений). Естественно, такое чтение вызвало и удивление, и смех, и возмущение, но своей цели оно достигло.
Познакомившись с Вороновым (инициативу проявил он сам, заинтересовавшись какими-то моими работами), я имел возможность посетить его в Сухуме, был на его раскопках византийской крепости V-VI веков недалеко от Сухума, читал его книги и статьи по древней истории и культуре Абхазии...
Он был кровно связан с этим краем, куда был вынужден поселиться еще его дед, ученый-биолог, приобретший участок возле той самой крепости (внук посвятил жизни и творчеству деда целую книгу).
Его увлекала вся история Абхазии, с древнейших времен и до сталинских чисток. Естественно, его кругозор не ограничивался Причерноморьем и Кавказом: чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на собранные им книги, заполонившие узкий пенал его домашнего кабинета.
Тщательность его археологических публикаций и обобщений видна даже неспециалисту. О том, как он защитил докторскую диссертацию в Московском институте археологии, вопреки оппозиции всего Тбилисского археологического истеблишмента, ходят легенды. Поражали в нем открытость, искренность, страстность, целеустремленность, полная естественность, некоторая ироничность к себе и собеседнику, умение называть вещи своими именами.
Я потерял его из виду в начале перестройки, не знаю, каким боком коснулись его трагические сухумские события начала 90-х годов и какие пути привели его на тот высокий пост, который он занял полгода тому назад в государственной структуре Абхазии. Но я совершенно убежден, что вступил он на этот путь и шел по нему честно, с открытыми глазами, движимый глубокими и искренними убеждениями, чуждыми какой бы то ни было корысти. Этого-то, по-видимому, и не смогли ему простить подлые заказчики его убийства.
НЕ ЗАБУДЕМ И НЕ ПРОСТИМ
Э. Володин «Сибирское время»,
22.09-28.09.95 г. № 38 (40)
Его позвали с улицы, и Юрий Николаевич привычно уже пошел навстречу. У дверей его и расстреляли. Можно точно сказать, что в этот теплый сентябрьский день в Сухуми при исполнении служебных обязанностей погиб вице-премьер кабинета министров Республики Абхазия, выдающийся востоковед-медиевист, подлинный патриот России и Абхазии профессор Юрий Николаевич Воронов, дворянский род которого известен со времен Ивана Грозного. В 54 года погиб наш соотечественник, равно связавший свою жизнь и судьбу с нашим русским народом и древним народом абхазов. Погиб за эту связь и эту преданность, потому что сейчас они, преданность и связь с народом и страной, еще сохраняют человечность нашей жизни, потому что без них демофашизм будет способен сотворять на нашей земле все, чтобы сатанинский новый мировой порядок восторжествовал и утвердился безраздельно.
У смерти и жизни есть сакральный и обыденный смыслы, они взаимосвязаны. И сегодня, поминая моего товарища и коллегу Ю. Н. Воронова, я хочу об этих смыслах побеседовать с читателем Вот первый вопрос. Почему признанный специалист по железному веку Восточного Причерноморья, т. е. археолог до мозга костей, становится политиком и все силы отдает борьбе за сохранение независимости, самого существования всех жителей Абхазии, когда грузинские националистические банды, сначала Гамсахурдиа, а потом Шеварднадзе, начали осуществлять тотальный геноцид в этой маленькой республике? Почему автор восьмисот научных, научно-популярных, публицистических работ все свободное время (и рабочее тоже) отдает государственному строительству Абхазии, выводу ее из политической изоляции, объединению тамошних многочисленных национальных общин? Сколько я знаю ученых, и отнюдь не младших научных сотрудников, кто не «заметил» ни перестройки, ни последующей нагџшнально-государственной катастрофы (более того, иные и к тому, и к другому приложили свои «демократические» силы). Сколько их, ученых и «ученых», кому ни до чего нет дела? Я искренне считал и считаю, что никакая наука сама по себе человека не делает патриотом. Никакая наука не будит совесть. Никакая наука не побуждает к гражданской ответственности...
Думаю, что кроме семьи, воспитания, окружения, человеку даруются совесть и честь, и каждый, принимающий этот дар, в дни опасности и борьбы знает, что надо делать, и делает все для своего народа и Родины. И тут ни научные степени, ни звания, ни социальное положение не влияют — крестьянин и рабочий иному академику урок преподнесут, также как иной ученый крестьянину и рабочему своей жизнью покажет, как надо любить Родину и народ. Счастлив был Юрий Николаевич Воронов, получив эти дары совестливости и чести, но счастливы и мы, что он их не растерял, а приумножил, и ушел от нас как еще один русский подвижник и борец за достоинство нации и чести Абхазии и России.
Смерть — великое таинство, но сегодняшняя жизнь и в него внесла политическую злобу. Убит государственный деятель, убит русский ученый, а средства массовой информации немногословны.
Трагическая смерть Ю. Н. Воронова напомнила — кто противостоит нам и какие средства они используют для укрепления своей власти и своей злой воли.
Есть еще один аспект в трагической смерти, точнее, в подлом убийстве Ю. И. Воронова. У били русского вице-премьера Республики Абхазия и следствие сразу вышло на чеченский след. Не сомневаюсь, что исполнителями убийства могли быть чеченцы, но слишком сложна политическая интрига в Закавказье, чтобы не увидеть другие силы, заинтересованные в гибели русского абхазского политика и общественного деятеля. Расчет явно был сделан на то, чтобы уменьшить среди русскоязычного населения авторитет чеченцев, некогда первыми вместе с русскими добровольцами пришедших спасать Абхазию от шеварднадзевских бандформирований! Это политическое убийство нацелено на дальнейшую изоляцию Абхазии от России и тех сил, которые вместе с российскими войсками были и пока остаются грозным щитом от грузинских национал-экстремистов. Одновременно убийством Ю. Н. Воронова стремились, по-видимому, внести раскол в межнациональные отношения в самой Абхазии при декламациях «всенародного» Ельцина о неделимости Грузии спровоцировало бы новую агрессию грузинских бандформирований против Абхазии для «окончательного решения» «абхазской проблемы».
Политическое убийство совершено. Абхазы и русские достойно проводили в последний путь Ю. И. Воронова, и верю, своих целей преступники и управляющие ими силы не достигнут. Велико горе родных и близких, но и они знают, что Юрий Николаевич прожил достойную жизнь, достойно встретил смерть, и дети и внуки всегда будут гордиться своим отцом и дедом.
И в моей памяти остались встречи с ним, когда свободно и легко можно было говорить о русском средневековье на Кавказе, о дербентском и абхазском геополитических векторах, предопределяющих политическое доминирование в Закавказье, о русской литературе и ее гуманизме... Редкие это были встречи, но каждый раз они были содержательными и душевными, потому что сам Юрий Николаевич был открытым, добрым, глубоким и прозорливым человеком.
Погиб еще один русский человек. Горе пришло к нам, но его разделяют с нами абхазы, греки, грузины, все, кто не забыл наше державное единство, кто помнит, что многими веками и совместной борьбой и трудом крепла и красно украшалась наша страна — мать всех ее народов. Да не потеряем мы эту память! И не простим убийц.
СЛОВО ПРОЩАНИЯ
Р. Кесян
«Крунк», № 9, сентябрь 1995 г.
15 сентября многонациональный народ Абхазии проводил в последний путь своего верного сына, доктора исторических наук, члена-корреспондента Международной Славянской академии наук, сопредседателя Конгресса русских общин Абхазии, вице- премьера правительства республики Юрия Николаевича Воронова — обаятельного человека исключительной души. Сторонник права наций на самоопределение, он сделал очень многое для победного завершения национально-освободительной борьбы народа Абхазии.
Мне приходилось оказываться вместе с Юрием Николаевичем в различных экстремальных ситуациях, когда мы работали в согласительной комиссии при Верховном Совете. Так, 26 марта 1991 года в селе Цебельда толпа звиадистов, подстрекаемая Р. Чакветадзе, В. Еенидзе, 3. Тодуа и другими, окружила нас — представителей общественно-политического блока «Союз»: 3. Ачба, Ю. Воронова, меня и тех, кто был с нами, намереваясь затащить в контору ДЭУ и избить. Тодуа заметила при этом, что можно даже и убить. Против Воронова особенно ополчился Харчилава, против меня — Каличава. На собраниях представители грузинской стороны не могли состязаться с Вороновым ни в эрудиции, ни в доказательности доводов. Оскорблять же они были мастера. Но даже в такой ситуации Воронов жалел своих оппонентов. Он боролся не против них, а против их заблуждений. И не боялся оскорблений и угроз.
Он был народным депутатом в буквальном смысле этого слова. Люди разных национальностей приходили к нему за помощью и советом, полагая, что он все может, и Юрий Николаевич обязательно находил для них добрые слова. Вспоминается и такой эпизод. В начале октября 1993 года мы ехали в сторону Цебельды. На подъеме после Ольгинского ущелья услышали плач и остановились у дома, из которого выбежала женщина со слезами на глазах. Она была в шоковом состоянии, потрясенная тем, что в дом пришли неизвестные и стали стрелять. Воронов нашел нужные слова для утешения, и вскоре женщина пришла в себя.
Следующая наша остановка — Ясочка, его родовое поместье. Здесь все было разбито, перевернуто. Когда он увидел такое варварство, на глазах у Воронова появились слезы.
Но, к счастью, некоторые ценные с научной точки зрения экспонаты созданного здесь в свое время музея сохранились. И Юрий Николаевич грустно пошутил: «Хорошо, что они такие варвары и ничего не смыслят в ценности этих предметов, не то все бы это унесли отсюда».
Таким он был человеком — непосредственным, добрым, чутким, и даже сама смерть его стала организующей силой в сплочении народа Абхазии. Пройдут годы, но имя Воронова не изгладится из народной памяти.
Да, он был моим другом, но он был другом и всего народа.
ПРОЩАНИЕ С ВЕРНЫМ СЫНОМ РОДИНЫ
3. Цвижба, Л. Пачулия
Похороны Ю. Н. Воронова в столице Абхазии, «Республика Абхазия» № 74, сентябрь 1995 г.
Эти скорбные мгновения не забудутся никогда. Горе безысходно, безжалостно, всепоглощающе. Юрий Николаевич Воронов... Как не хочется верить в то, что видят глаза, как трудно унять боль сердца, смириться с потерей. Скорбит вся Абхазия, провожая в последний путь Юрия Николаевича Воронова, убитого у порога своей квартиры 11 сентября 1995 года в 21 час. Выстрел в Воронова — это и выстрел в каждого из нас.
Враги абхазского народа давно хотели отнять у нас его, переманить на свою сторону, обещая ему высокие посты и всевозможные блага. Но он оставался честным и неподкупным. И они расправились с ним физически. Юрия Николаевича глубоко и искренне уважали, любили все народы, населяющие республику, и это заказное убийство по политическим мотивам потрясло всю Абхазию. Все, кто мог стоять на ногах, стар и млад, шли 15 сентября к Абхазскому государственному Драмтеатру, где был установлен гроб с телом погибшего.
Мы видели покрасневшие от слез глаза сгорбленных стариков и старушек, слышали их горестный шепот: «Прощай, Юрочка! Вечная тебе память». Так они обращались к нему — как к самому близкому человеку, ведь он никогда не отказывал никому в помощи. Истинный интеллигент, потомственный дворянин в самом высоком смысле этого слова, он умел выслушать всех, понять и поддержать добрым словом
Многотысячная людская река, заполонившая улицы Сухума, окончательно отделила жизнь Юрия Воронова от его смерти, возвысила его над прахом, над суетным и жестоким миром, для новой жизни — в благодарных сердцах людей. Они прибывали и прибывали из всех регионов республики отдать дань памяти и уважения великому гражданину и человеку. Казалось, все цветы Абхазии печально легли к его ногам. Под звуки траурной музыки, раздирающей сердца, несли люди скорбные венки, склоняли головы.
Прощались с ним и его коллеги, друзья, члены парламента, правительства, президент, с кем он всегда стоял рядом. Его поддержку они ощущали неизменно в решении важных государственных вопросов — и в дни войны, и после нее, когда молодой республике пришлось выживать в тяжелых условиях. Он был неутомимым, донося правду об истории Абхазии и борьбе ее народа за свои права и независимость. Будучи высоко талантливьӀМ публицистом и ярким оратором, он был автором сотен публикаций в печати, выступлений по телевидению, на радио.
В почетном карауле — президент Республики Абхазия В. Ардзинба, вице-президент РА В. Аршба, спикер парламента РА С. Ажинджолия, премьер-министр РА Г. Гагулия.
Траурный митинг открывает Г. Гагулия:
— Сегодня многонациональная Абхазия прощается с дорогим всем нам Юрием Николаевичем Вороновым. Он был видным государственным и общественным деятелем, крупным ученым, потомственным интеллигентом и просто красивым и мужественным человеком, гражданином, любимым всеми в его родной Абхазии, горячим поборником восстановления исторических и политических взаимоотношений Абхазии и России.
На митинге выступил спикер парламента С. Ажинджолия. Он сказал:
— В результате террористического акта оборвалась жизнь Юрия Николаевича Воронова. Перестало биться сердце видного государственного и общественного деятеля, известного ученого-кавказоведа, члена-корреспондента Международной Славянской академии наук, образования, искусств и культуры, доктора исторических наук, профессора, сопредседателя Конгресса русских общин Абхазии, вице-премьера правительства, депутата парламента Республики Абхазия. Вся жизнь и деятельность Юрия Николаевича была теснейшим образом связана с родной Абхазией. Он хорошо изучил и ее прошлое, был ее верным сыном и в мирное время, и в лихолетье, отдал всего себя созиданию новой, независимой Абхазии.
Воронова-ученого как нельзя лучше характеризуют его научные труды, число которых исчисляется сотнями, и все они связаны с Абхазией. Еще предстоит внимательное изучение его богатого творческого наследия. Как публицист Воронов особенно полно раскрылся в период Отечественной войны в Абхазии. Его яркие, убедительные, запоминающиеся выступления на телевидении и в печати преследовали одну цель: показать, кто начал войну, кто агрессор, а кто его жертва. Велика его заслуга в том, что в ближнем и дальнем зарубежье стало преобладать реальное понимание того, что же на самом деле произошло и происходит в Абхазии, к чему стремится народ этой небольшой республики с богатейшей историей. Предметом его специальных исследования становится тема роли и положения русских в истории Абхазии. Как русский человек и ученый, дорожа стремлением населения Абхазии к России, старался сделать все возможное, чтобы и в России помнили об этом. Он был настоящим патриотом Абхазии и России.
В сентябре 1991 года Ю. Воронов избирается депутатом Верховного Совета Абхазии, а после войны становится вице-премьером правительства Республики Абхазия. Этой деятельности он отдается полностью, становится профессиональным политиком Юрий Николаевич — активный участник переговорного процесса по грузино-абхазскому урегулированию. Рабочие дни его были заняты решением многих вопросов — от имеющих общегосударственное значение до личных просьб. К нему идут люди, они верят его слову, знают, что он сделает все возможное, чтобы помочь человеку в беде. Его энергия неуемна. Поразительно, сколько он успевал сделать полезного.
Убийство Воронова не случайно. Те, кто стоит за наемными убийцами, нанесли удар, нацеленный в сердце Абхазии. Удар, рассчитанный на раскол внутри Абхазии, на противопоставление России, одним из связующих звеньев с которой был Юрий Воронов. Пусть знают организаторы этого политического убийства, что их надежды тщетны Прошедшие в эти дни в городах и районах митинги, поступающие отовсюду телеграммы свидетельствуют о том, что народ Абхазии еще более сплотился и нет на свете сил, которые могли бы помешать нашему движению к намеченной цели. На этом пути нам очень будет не хватать Юрия Николаевича, его мудрости, его жизнеутверждающего оптимизма, его умения находить простые и понятные всем слова, объясняющие происходящие процессы. Его дела, его наследие всегда будут с нами. Прощай, наш дорогой друг Юрий Николаевич, верный сын Абхазии!
Затем на митинге выступили его коллеги — Б. Сагариа, Я. Левинтас, сопредседатель Конгресса русских общин Абхазии Г. Никитченко, председатель Санкт-Петербургского абхазского общества Р. Айба, писатель Д. Ахуба.
Под палящим солнцем люди простояли весь день у театра, чтобы затем вместе со своим любимым земляком пройти его последний путь к месту, где он обретет вечный покой. И, пожалуй, только здесь, в сквере Абгосмузея, когда первые комья земли упали на крышку гроба, — только здесь мы вдруг осознали, что его больше нет. До этой минуты реальность казалась сном
Но закордонные силы, организовавшие это наемное убийство, просчитались: они не только не смогли отнять его у нас, но еще больше связали его с нами, сделав его для нас святым. И уже в народе слагают о нем стихи. Вот одно из них, автор которого М. Эшер:
Юрий Воронов, сын России
И Абхазии верный сын!
Не напрасно ты тратил силы,
Боль людскую в себе носил.
Дорогой. Замечательный. Русский.
Как горды мы любовью твоей!
Как щемящей и светлой грустью
Захлестнуло сердца людей!
Символично, что его, археолога по профессии, предали земле у стен национального музея рядом с найденным при раскопках дольменом. В общем хоре голосов никогда не потеряется голос Воронова — к нему будут прислушиваться не только его современники, но и те, кто придет за нами.
Прощай! Ты навсегда останешься в сердце народа Абхазии.
ТАЛАНТ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ
Дж. Ахуба
Речь на траурном митинге в день похорон Ю. Н. Воронова
Я знал его задолго до личного знакомства. Не по его научным трудам и не потому, что кто-то мне рассказывал, что вот есть такой талантливый человек. Я знал его образ с тех дней, как начал представлять себе, каким должен быть истинный ученый, человек, фанатично преданный своему призванию, человек, который никогда не изменит себе, не предаст правду, каким должен быть носитель духовной красоты и не просто носитель, а готовый отстаивать ее всеми силами, готовый бороться за то, чтобы в человеке побеждала звериное начало красота, человечность. Позже, когда мы познакомились, воображаемый мною образ стал постепенно сливаться с реальным человеком, с Юрием Вороновым. Если сочиненный мною образ можно было подправить, что-то изменить, потакая своим слабостям, то реальный человек не отпускал, не позволял отступить. Он был одарен двумя наиболее важными свойствами: талантом ученого и бесстрашием воина-предводителя.
Как солнечный луч, проникая в пещеру, вынужден преодолевать тьму, так Юрий Воронов в своих научных изысканиях с первых же шагов столкнулся с агрессивной человеческой темнотой, и самое поразительное: чем сильнее сгущалась тьма, тем ярче становился его луч. Агрессивная темнота шла не только из-за пределов его родной Абхазии, не менее агрессивную темноту излучали его соотечественники. Именно они не раз устраивали обыски в его квартире, писали жалобы, обвинения, распространяли слухи о его ненормальности. А в самом деле, какими человеческими качествами надо обладать, какой «ненормальностью», чтобы при всеобщем царстве лжи и безнравственности, при всеобщем затемнении 44 мозгов бесстрашно говорить правду? За свою правду, за рассеивание человеческой тьмы неоднократно преследовались и его предки — мать, отец, дед, бабка, истинные русские интеллигенты, потомственные дворяне. Слово «дворяне» я употребляю в том значении, какой бытует в абхазском языке — аамыста — джентльмен, интеллигент, галантный и красивый внутренне и внешне, человек чести и совести.
В той местности у Цебельды, где приобрел имение и поселился его дед-изгнанник еще в XIX веке, в древности обитало самое могущественное абхазское племя апсилов, изучению истории которых он и посвятил большую часть своей жизни. Это племя называло себя людьми, в которых вселился могучий дух — апсы элоу. Я не знаю, понимал ли он смысл этого слова или, чувствовал какое-то обязательство перед теми, на чьей земле ему было суждено родиться и жить, но он очень любил, когда его называли апсилийцем, так и подписывал свои книги: от апсилийца по духу.
Ныне никого не осталось от этого племени, славного своей историей. Когда карательные войска вошли в их ущелье, они в течение суток собрали десятитысячную армию, это то племя, которое задолго до нашей эры создало величайшую культуру — по возделыванию земли, обработке металла, по возведению различных сооружений, одним словом, по созданию материальной культуры. Это те апсилийцы, которые неоднократно разбивали иноземных захватчиков, которые погибли, но так и не покорились тьме, нависшей над ними из-за гор и моря. Но они приняли тот свет, который излучали предки Воронова, да и он сам.
Говорят, никто не умирает, душа ушедшего переходит в кого-то. Не знаю, насколько это верно, но убежден, что душа апсилийцев, душа цебельдинцев действительно передалась Юрию Воронову. Он так же был смел и храбр, так же не покорялся злу. Он знал, что погибнет из-за этой непокорности, но если бы ему дали выбор, он и теперь выбрал бы смерть, но не покорность злу, тьме.
Он был человеком не только глубоких знаний, он обладал планетарным мышлением, был прекрасным оратором, обладал талантом ярко и доходчиво излагать свои мысли и владел даром убеждения. Кроме того, он умел еще и предвидеть — на десятилетия вперед. Я уверен, что, если бы прислушались к ученому Воронову, писавшему правду об истории абхазов, если бы прислушались к голосу общественного деятеля Воронова, призывавшего к миру, то не двинулась бы на Абхазию тьма из Грузии, и не разразилась бы та трагедия, которая доныне разыгрывается на нашей земле, которая унесла его жизнь и жизни многих тысяч с той и другой стороны
Не знаю, известны ли были ему слова турецкого поэта, сказавшего: «Если ты гореть не будешь, если я гореть не буду, кто же тогда рассеет тьму?», но именно эта мысль была девизом его жизни.
Один современный русский поэт, международный провокатор, пытавшийся еще в застойные времена совместить несовместимое: быть гуманистом, борцом за демократию и одновременно стукачом на своих собратьев, назвал его абхазским националистом. Любой человек легко поймет, что Юрий Воронов не был ни абхазским националистом, ни русским шовинистом, он просто был из той малочисленной когорты людей, которые уходят настолько вперед своих современников, что между ним и современниками вклинивается тьма, и идущим позади так долго приходится его догонять, что удается это только после того, как останавливается его земной путь. И чаще всего останавливают его силой идущие позади, что и было сделано с Юрием Вороновым в ночь с 11 на 12 сентября 1995 года.
Но тьмоносители, отнявшие твою жизнь, Юрочка, как называли тебя друзья, просчитались. Есть жизнь вечная и после физической смерти. И покуда будут на земле правда, справедливость, гуманизм, будут люди тянуться к людям, бороться свет и тьма, все ярче будет светить твой образ, образ выдающегося русского ученого Абхазии, великого патриота Кавказа, дипломата и оратора. И перед этим образом, перед именем твоим бессильны твои враги, враги 46 при жизни и враги после окончания земных мук.
АБХАЗИЯ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕТ
А. Гварамия
Меня связывала с Юрой многолетняя чистая дружба, мы часто обсуждали различные проблемы, спорили, работали над проектом устава Академии науки т. д. Долгие годы мы возглавляли с ним Совет молодых ученых Абхазии, проводили различные мероприятия. На одном из них — Пицундском семинаре 1974 года — он познакомился со Светланой Хочолава и вскоре женился на ней.
Я восхищался глубиной его мысли, свежестью суждений, любовью к России и Абхазии, к ее народу, к своей семье и близким. На моей памяти не только его победы в науке, но и тяжелые испытания, которые, как правило, сопутствуют талантливому, честному человеку. Сразу после войны ученый совет АГУ присвоил Юре Воронову ученое звание профессора кафедры истории России и зарубежных стран и выдал ему аттестат профессора № 1. Он этим очень гордился. В нашем университете проводятся Вороновские чтения, правительство Абхазии учредило стипендию имени Воронова лучшему студенту-историку.
Абхазия никогда не забудет своего сына-защитника Юрия Воронова.
СОЗНАВАЛ ВСЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Дж. Хьюит
Убийство Юрия Воронова в его доме в Сухуме, столице закавказской Республики Абхазия, вице-премьера, поборника за установление права на самоопределение.
Когда в 1966 году я начал заниматься изучением Абхазии, мои первые статьи на эту тему в Московском научном журнале оказались под прокурорским надзором, так как затронутые мною вопросы вызвали такую степень напряжения, что правительство Грузии, с помощью идеолога Политбюро Михаила Суслова, добилось запрета публикации моей книги в Москве, ибо моя работа противоречила выводам грузинской науки. Примерно то же происходило и с трудами Ю. И. Воронова.
Воронов был специалистом по археологии и древней истории Западного Кавказа, он широко публиковался, а особый резонанс получили его книги «В мире архитектурных памятников Абхазии» (1978) и «Диоскуриада-Себастополис-Цхум» (1980) — три старых наименования Сухума (по-абхазски Акуа). Он руководил раскопками в горных поселениях его родной Цебельды, где ему официально присвоили звание почетного гражданина. Воронов был этническим русским, женат на грузинке.
Воронов остро ощущал опасность льстивых речей националистов, искренне и горячо опровергал необоснованные спекуляции некоторых грузинских историков и лингвистов относительно происхождения абхазов. И вызвал в свой адрес такую враждебность, что уже во время обострения грузино-абхазских отношений в 1989 году в Цебельде подожгли вороновский дом-музей «Ясочка».
Как и его абхазский коллега, хеттолог Владислав Ардзинба, ныне президент Абхазии, Воронов оказался выдвинутым на политическую деятельность. С начала распада Советского Союза он стал вместе с Нателой Акаба работать в комиссии по соблюдению прав человека, детально исследовал факты нарушения прав человека
в Грузии во время войны 1992-1993 годов и был составителем «Белой книги Абхазии 1992-1993 годов. Арку менты, материалы, свидетельства».
Воронов четко представлял, сознавал все последствия, вытекающие из участия ООН в мирных переговорах.
Посетив Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии в 1993 году, он доказывал, что Борис Ельцин был информирован о предпринятом Эдуардом Шеварднадзе нападении на Абхазию.
Поскольку Сухум и Килмарнок были городами-побратимами, Воронов получил возможность посетить Эдинбург и получил большое удовольствие от этого визита, от посещения дома сэра Вальтера Скотта, его любимого автора.
ОН БЫЛ ВЕЛИКИМ ДРУГОМ ПОЛЬШИ
Войцех Турецкий, журналист, Лодзь, Польша
Мы познакомились летом 1994 года в Сухуме: я зашел в его кабинет и попросил дать интервью для польской прессы. Он не напоминал политика, был слишком откровенный, слишком искренний; такие вещи сразу чувствуются. Поражал точностью языка, меткостью замечаний, умением отразить сложность мира хорошо найденным примером. В его речи чувствовался громадный интеллект, честность ученого, мудрость человека, испытанного судьбой. Несколько часов терпеливо отвечал на мои вопросы, а потом повез меня в родовую усадьбу Вороновых, расположенную в горах, в тридцати километрах от абхазской столицы. На Западе фамилия Юрия появлялась на первых страницах газет изредка. Гораздо более были известны президент Абхазии Владислав Ардзинба и Сократ Ажинджолия, не однажды возглавлявший абхазскую делегацию на мирных переговорах с грузинами. На самом же деле влияния Воронова на форму республики нельзя переоценить. Он был вице-премьером, был человеком так называемого третьего пути, который всегда ищет компромисса и предпочитает согласие, а не раздел, переговоры, а не борьбу, мир, а не войну, такие люди на Кавказе обычно лидерами не становятся. Прежде всего для Юрия чем-то абсолютно чуждым были всяческая ксенофобия и национализм. Чувствовал себя русским, но среди его предков — поляки, украинцы, греки, армяне, французы. Эти добавки делали его богаче. Его можно назвать «гражданином мира». Сомнения гуманитария, пытающегося как-то соединить свои интернациональные убеждения с нуждами уничтоженной войной страны, напоминали героев Достоевского, с которым дружил его прадед.
Юрий был великим другом Польши и поляков, и это не пустая фраза. Его прадед, Николай Ильич Воронов, сосланный на Кавказ за подготовку вместе с Герценом, Огаревым и Бакуниным революции, был женат на Александре Прогульбицкой, польке, дочери польского офицера, сосланного на Кавказ за участие в польском освободительном движении. Когда супруги начали строить усадьбу, Николай Ильич работал в Тифлисе (Тбилиси), и постройкой занялась пани Александра. Строения оказались похожи на польские шляхетские дома. Усадьба служила четырем поколениям Вороновых, превратившись со временем в музей «древностей». Во время войны 1992-1993 годов все было полностью уничтожено, остались одни стены. Усадьбы называлась «Ясочка», от «ясных» черт характера пани Прогульбицкой. Юрий Воронов посвятил абхазским полякам несколько научных трудов, в планах была обширная монография. Став вице-премьером, Юрий добился возврата католикам здания бывшего костела, помог основать польское общество и даже возглавил его в качестве почетного председателя. Свои последние статьи иногда подписывал двойной фамилией — «Воронов-Прогульбицкий».
Ночью с 11 на 12 сентября 1995 года Юрий был убит на пороге своей квартиры. Убийцы просто позвонили и попросили выйти. Когда он вышел, раздалась автоматная очередь. Охраны у него не было.
Люди, такие, как Юрий, возвращают надежду на то, что политика — не обязательно грязная игра, а публичную деятельность можно считать службой. Смерть этого человека лишила Абхазию надежного защитника на международной арене и неутомимого пропагандиста интернациональной идеи и здравого смысла внутри республики. Не исключено, что именно это и ставили своей целью заказчики убийства.
ВОЗМУТИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ
Алексей Дбар
«Книжное обозрение» № 26, 25.06.96 г.
Тем, кто читал новеллу Фазиля Искандера «Чегемская Кармен» (входящую в роман «Сандро из Чегема»), наверняка запомнился образ Андрея Андреевича, «известного в Абхазии историка и археолога», с которым автор (или, вернее, рассказчик) совершил памятный поход в горы.
Прототипом Андрея Андреевича был Юрий Николаевич Воронов (1941–1995), доктор исторических наук, автор около двух десятков историко-археологических трудов, сотен статей, первооткрыватель и исследователь многих археологических памятников Западного Кавказа.
Род Вороновых осел в Абхазии еще в прошлом веке. Прапрадед Юрия Николаевича, Николай Ильич Воронов (1832–1888) — педагог, журналист, путешественник — за связь с революционным движением был пожизненно сослан на Кавказ (край, где в те времена свирепствовала малярия) и обосновался в живописном абхазском горном селе Цебельда (Цабал). Он и его супруга Александра Константиновна основали в Цебельде усадьбу, которой дали поэтическое название «Ясочка» (что в переводе с польского означает ясная, светлая; Н. И. Воронов любовно называл жену, польку по происхождению, «моя ясочка»).
Несмотря на ссылку, Вороновы не порвали с революционным движением, в «Ясочке» они частенько гостеприимно укрывали революционеров, преследуемых властями.
В той или иной степени с революцией были связаны и их потомки. В советское время «Ясочка» даже была превращена в революционный музей, где хранились богатый семейный архив и библиотека (к сожалению, в результате недавних печальных событий в Абхазии музей-усадьба «Ясочка» был разграблен и сожжен современными вандалами).
Однако сам Ю. Воронов коммунистом так и не стал. Он никогда, даже формально, «для карьеры», не состоял в рядах КПСС. Более того, отношения его с коммунистическими властями были достаточно напряженными. Его научная деятельность, по мнению власть имущих, часто шла вразрез с «генеральной линией». Он был, что называется, «возмутителем спокойствия» (по определению Ф. Искандера). Смелые, нешаблонные идеи Ю. Воронова вызывали ярость не только у властей, но и у некоторых коллег, невосприимчивых к новому, причем как слева, так и справа. «У нас наука настолько политизирована, — писал тот же Ф. Искандер, — что люди как-то забывают, что истина и сама по себе интересна».
В начале 90-х годов резкая политизация жизни и кровавые события в Абхазии кардинально изменили жизнь ученого. Он посчитал своим долгом не отсиживаться в стороне, а броситься в самую гущу политической жизни. Ю. Воронов становится депутатом абхазского парламента и лидером русской общины в Абхазии. Вместо исторических трудов ему пришлось засесть за публицистические статьи.
Именно собранием его публицистических работ, написанных и опубликованных в российской печати в 1992–1993 годах, и является книга «Боль моя, Абхазия», последняя книга, которую он успел подготовить при жизни.
Ю. Воронов всегда говорил и писал то, что думал, не стеснялся бросать «сильным мира сего» правду в глаза. Это доказывают и его статьи. У многих людей он снискал искреннее уважение. Однако кое-кому это, конечно, не нравилось. Врагов у Воронова хватало.
Его почтовый ящик забрасывали грязными анонимными (и не только, впрочем, анонимными) письмами, «похоронными» телеграммами, донимали телефонными звонками с угрозами расправы и нецензурной бранью, Ф. Искандер писал: «Смеясь, он мне сам показывал кучу писем, полных возмущения и даже угроз убить исказителя истории... В наше время приятно иметь дело с мужчиной, который, показывая такие письма, хохочет».
Но после «ухода» Ю. Воронова в политику все это стало гораздо серьезнее. Теперь уже стало не до смеха. Те силы, которые долгое время угрожали расправой над «русским выскочкой», 11 сентября 1995 года осуществили-таки свое намерение. Ю. Воронов был убит в Сухуми, в подъезде своего дома, наемными убийцами. К этому времени он уже «дослужился» до вице-премьера Республики Абхазия, однако все еще, «по привычке», ходил без охраны.
На церемонию прощания с Ю. Вороновым, казалось, пришла вся Абхазия. Старожилы утверждают, что с 1960 года, когда в последний путь проводили патриарха абхазской литературы Д. Гулиа, не было в Абхазии столь многолюдных похорон. Что и говорить, это был один из самых ярких и популярных в народе абхазских политиков.
Республика Абхазия, Пицунда
ПАМЯТИ ЮРИЯ НИКОЛАЕВИЧА ВОРОНОВА
Протоиерей Александр Салтыков
Журнал «Мир Божий» № 1, 1996 г.
«Добро может и должно взять власть в душе каждого человека, и он будет стремиться прожить свою короткую жизнь — момент в движении времени — так, чтобы лишь добро было следом его пути...» Это было написано Юрием Николаевичем в 20 лет. Редко бывает, чтобы юношеское кредо, первоначально такое чистое и пламенное, впоследствии не изменялось человеком в угоду своему спокойствию и ленивым страстям. Но если такое случается — вся ненависть, вся жестокость этого мира восстает, защищая свои интересы,
11 сентября 1995 года в городе Сухуме был злодейски убит крупный ученый-кавказовед, общественный деятель, вице-премьер Республики Абхазия Юрий Николаевич Воронов.
Юрий Николаевич родился 8 мая 1941 года в Абхазии, в селе Цебельда. Семья его принадлежала к старинному русскому дворянскому роду. В конце XIX века за участие в революционной деятельности их предки были высланы на Кавказ. Там, недалеко от Цебельды, они получили землю и создали имение «Ясочка». Несколько поколений Вороновых занимались изучением Кавказа. Роль их трудов и в науке, и в просвещении абхазского народа огромна.
с детства окруженный живой историей, видевший многочисленньӕ памятники древнего народа, воспитанный в высококультурной семье, Юрий рано был вовлечен в археологические поиски. И после окончания средней школы, решив отдать себя служению этой науке, поступает на Восточный факультет Ленинградского университета. После завершения образования, в 1965 году, он возвращается в родную Абхазию и посвящает ей всю оставшуюся жизнь.
Как ученый он сформировался, в первую очередь, под влиянием замечательного археолога Л. И. Соловьева, биографию которого он составил в одной из своих последних книг.
Исследования профессора Ю. И. Воронова внесли огромный вклад в изучение Абхазии, начиная с каменного века и вплоть до позднего средневековья, много у него трудов и по истории абхазского народа, самобытность которого он всегда отстаивал.
Юрий Николаевич был редким для нашего времени ученым, имевшим мужество отстаивать честную науку, с исключительной принципиальностью бороться с политизацией и национализмом в науке. Даже оставаясь в почти полном одиночестве, он никогда не принимал предвзятых теорий, создаваемых в угоду сильным мира сего.
Истинно русский человек и любящий сын своей республики, Воронов очень болезненно воспринимал разрушение памятников истории и культуры, и ему принадлежат огромные заслуги в сохранении культурного наследия Абхазии, чем он занимался постоянно, не жалея ни сил, ни здоровья, ни времени, ни собственных средств. При этом он обладал огромной работоспособностью, исключительной энергией, сильной волей, редким умом и богатой наследственной культурой. Надо еще добавить, что Юрий Николаевич был человеком чрезвычайно добрым и обаятельным, остроумным собеседником, а потому привлекал к себе и своим идеям сердца множества людей.
Стремясь стать выше политических амбиций и национальных споров, Ю. И. Воронов горячо содействовал сохранению и развитию дружественных связей народов России и Абхазии. Являясь видным кавказоведом, он отчетливо понимал значение России для Кавказа и Кавказа для России. К тому же он был активным организатором. Поэтому, совершенно естественно, профессора избрали председателем русской национальной общины в Абхазии. И здесь, на стыке довольно сложных отношений, да еще в последние труднейшие годы, он был незаменим.
Его последняя книга — «Боль моя, Абхазия» — сборник научно-публицистических выступлений, наполненных любовью к людям и культуре этого древнего края.
Поистине, он был необычайным человеком, миротворцем, его хорошо знали, уважали и любили в республике повсеместно, и русские, и абхазцы, «...добро было следом его пути». И за свое неизменное стремление к добру он пал жертвой низменного заговора.
Но невинно пролитая кровь даст новые всходы праведности и не вопиет о мщении: «есть Высший Судия», который призывает человека в лучший для него момент, и Сам воздаст каждому по заслугам. И в этой жизни, и в вечности.
Теперь, после смерти Юрия Николаевича, так необычно и провидчески звучат слова из его автобиографической заметки (лето 1995 года): «Большая часть жизни профессора Ю. Н. Воронова прошла в светлом мире увлечений красотой окружавших его природы и людей. Будучи счастливым мучеником своих идей, он постоянно стремился построить что-то вечное и поделиться своими находками с ближним. Это свойство его души притягивало к нему внимание множества людей — не только добромудрых служителей истины и справедливости и просто любопытных, но и одержимых духом потребления и разрушения. Поэтому он всю свою творческую жизнь провел на кладбищах, среди развалин и чужих очагов».
Удивительный человек жил среди нас и ушел мученической смертью. Верим, что там, за гробом, он обрел то вечное, к построению которого стремился всю свою недлинную земную жизнь.
ЮРИЮ ВОРОНОВУ
Мария Порфирьева
В Абхазской Республике траур глубокий,
Возмущенье и скорбь наполняют сердца —
Наемный убийца рукою жестокой
Лишил жизни Воронова до срока
Рукою предателя и подлеца.
Знать, он многим мешал беззаветным служеньем
Своей маленькой Родине — славной Апсны.
Был он ярким и солнечным отраженьем
Самых лучших, высоких людских побуждений,
Бескорыстных и чистых, как светлые дни.
Он, известный ученый, патриот и политик:
Член правительства, к людям был чуток и прост.
В неустанном труде люто зло ненавидел!
Всем стремился помочь, был умен, дальновиден.
Груз тяжелых годин так безропотно нес...
Честь, свободу Апсны он отстаивал свято
Пред Россией, пред Грузией и пред ООН,
Принципиальный и стойкий, нелицеприятный,
Был в народе любим, был правдив, деликатен
И нежданно, негаданно был умерщвлен.
Без охраны ходил — от нее отказался,
Но ведь знали, как скромен и честен он был...
Почему ж он один беззащитным остался?!
Один русский средь вас, он в беде оказался,
И поэтому кто-то его погубил...
Вряд ли будет в Апсны такой Воронов снова,
Человек многогранный, красивый во всем,
Потому-то душа разорваться готова!
Потому перед горем беспомощно слово,
И мы эту потерю со скорбью несем.
Но пока в нас живет наша память и совесть,
Невзирая на всех и на все несмотря,
Его жизни прекрасной нетленная повесть
Для потомков являть будет подвиг и доблесть!
Ведь он жил, и горел, и трудился не зря!
КТО УБИЛ ВОРОНОВА?
В. Шакрыл
«Эхо» № 14 (26), сентябрь 1995 г.
Волна явно заказных и явно политических убийств и покушений на убийство, прокатившаяся в последние месяцы по странам ближнего зарубежья, достигла, увы, и Абхазии. Зверское убийство 11 сентября вице-премьера кабинета министров республики, доктора исторических наук, члена-корреспондента Международной Славянской академии наук Юрия Николаевича Воронова вошло черной строкой в новейшую историю Абхазии и вплелось в сообщения средств массовой информации всего мира, став также на долгое время темой № 1 в разговорах жителей Абхазии и породив множество версий и предположений. Однако чтобы попытаться ответить на вопрос, кто мог организовать это убийство, кто стоит за ним, необходимо, думается, прежде всего остановиться на фигуре Юрия Воронова как ученого-историка, публициста и политика.
...Передо мной лежат две брошюры, увидевшие свет буквально за несколько дней до его трагической гибели, в конце августа: «Юрий Николаевич Воронов», выпущенная Академией наук РА в типографии СФТИ в серии «Библиография ученых Абхазии» тиражом 200 экземпляров, и «Боль моя, Абхазия. Статьи, документы, интервью» Ю. Воронова, изданная ассоциацией «Интеллигенция Абхазии» в Гагрской типографии тиражом 1500 экземпляров.
В перечне «Основные даты жизни и деятельности...» из первой брошюры мы узнаем множество любопытных фактов. Например, что российский дворянский род Вороновых известен с эпохи Ивана Грозного. Что в его роду также — украинцы Шевченки, поляки Прогульбицкие, греки Саккилари, армяне Худадовы и даже французы Бурбоны. Что в июле 1945 года он в четырехлетнем возрасте помогал старшим вести археологические раскопки могильника апсилов в «Ясочке» (Цебельда). Наверное, с того момента и «заболел» Юра Воронов археологией, историей... (неслучайно по выходе брошюры в свет его друзья шутили, что нынче Воронов отмечает 54-летие... и 50-летие научной деятельности). Свою первую коллекцию археологических предметов сдал в Абгосмузей в августе 1954 года. Учась в Цебельдинской русской школе, а затем в Сухумской средней школе № 3, участвовал в раскопках в Сухуме. В 1960–1965 годах учился на отделении египтологии Восточного факультета Ленинградского госуниверситета. Путь его к успеху и известности отнюдь не был гладким и усеянным розами. Вот что сам Юрий Николаевич писал о себе в статье «Русская диаспора в Абхазии: история и современность», приведенной в упомянутом сборнике «Боль моя, Абхазия»:
«По окончании ЛГУ я с большим трудом нашел в Абхазии место околонаучного «райтера» за 37 рублей 50 копеек в месяц… Став, наконец, научным сотрудником АбНИИ, приступил к написанию серии книг о древностях Абхазии. Выход одной из них в Москве совпал с очередным выступлением абхазов против политики грузинского правительства. В результате эту книжку жгли на проспекте Руставели в Тбилиси, а в самые высокие инстанции шли обвинительные письма...
Дальнейшие мои контакты с научно-политическим миром Грузии привели к пресечению публикации, реставрации и музеефикации исследованных мною уникальных архитектурно-археологических комплексов, к шельмованию меня как представителя «третьей силы» на страницах грузинской прессы, к поджогу и ограблению усадьбы моих предков в Цебельде...»
Общественности Абхазии хорошо памятно это — и поджоги усадьбы-музея «Ясочка», и грязь, которая лилась на Воронова в прессе. Так, в газете «Свободная Грузия» за 23 мая 1991 года под псевдонимом С. Агрба была напечатана статья с красноречивым заголовком «Как вас теперь называть? Лицо и маска Ю.Н. Воронова», в газете «Цхуми» за 29 января 193 года — «Полуподлец... стал полным наконец» В. Правдина, в «Демократической Абхазии» за 26 февраля, 3 и 7 марта 1993 года — «Парад невежества, или очередной вымысел известного фальсификатора»
подкупает. А если же его подкупают, он не самый не З. Папаскири. И хотя, как правило, эти и другие выпады не оставались без ответа в печати со стороны друзей и единомышленников ученого, нужно было поистине иметь вороновское самообладание и вороновский характер, чтобы «держать» десятки подобных ударов.
Вот как писал об этом Фазиль Искандер в главе «Чегемская Кармен» своего знаменитого романа «Сандро из Чегема» (разумеется, «высокий, длинноногий Андрей», который легко вышагивал рядом с автором романа в их совместном пешем путешествии, — художественный образ, но уж слишком много в нем рядом с вымышленными узнаваемых черт биографии и натуры Ю. Воронова: неслучайно тот сам внес эту главу в список литературы о себе в брошюре «Юрий Николаевич Воронов»):
«Вообще, он возмутитель спокойствия. Недавно он выпустил книгу, в которой доказывает, что некоторые храмы Абхазии, ранее считавшиеся соседского происхождения, на самом деле плод архитектурного творчества аборигенов. Братья не на шутку обиделись. Смеясь, он мне сам показывал кучу писем, полных возмущения и даже угроз убить исказителя истории. При этом письма отнюдь не анонимные. Некоторые из них подписаны учеными. В наше время приятно иметь дело с мужчиной, который, показывая такие письма, хохочет. Дело на этом не кончилось. Рукопись следующей его книги, в трех экземплярах лежавшая в одном московском издательстве, внезапно исчезла. Рукопись, как коня, увели из редакционной конюшни. Нет ни малейшего сомнения, что это дело рук ученых-конокрадов. Разумеется, какой-то редактор был подкуплен. Советский страж, как известно, самый неподкупный страж в мире, если его никто не подкупает. А если же его подкупают, он не самый неподкупный страж в мире...»
Были, кстати, не только письма, но и телеграммы. Несколько лет назад в семье Вороновых получили сразу две телеграммы, где родным Юрия Николаевича выражалось сочувствие в связи с его кончиной. Одна пришла из Тбилиси, другая — из Ленинграда. Якобы от известного историка Турчанинова. А тот одновременно получил подобную телеграмму якобы от Воронова.
В 1991 году Юрий Воронов был избран депутатом Верховного Совета Абхазии, в котором возглавил комиссию по правам человека. Он принадлежал к новой генерации абхазских политиков, которые пришли в эту сферу из науки, в основном — из исторической. И первое, пожалуй, их отличие от прежней генерации, взращенной в «комсомольской школе», заключалось в отсутствии вошедших в кровь и плоть чинопочитания и убежденности в неизбежной правоте «вышестоящей инстанции». Вот, к слову, один эпизод, характеризующий отношения Воронова с властями предержащими прежних лет.
Как-то Юрий Николаевич рассказывал мне, сидя в редакционном кабинете «Советской Абхазии» (он был общительный человек и, несмотря на большую занятость, увлекшись, мог говорить часами), историю своего так и не состоявшегося вступления в КПСС. В коллективе, где он работал, решали, что и по возрасту, и по научным заслугам он «дозрел» до этого вступления. Не сказать, чтоб Воронов желал этого, он в общем-то предпочел бы остаться «неохваченным», но «доверие есть доверие». Пошел на собеседование в горком. Там партийный начальник, осторожно расспросив его о том, о сем, выдвинул вдруг условие: «Принять мы вас примем, но... скажите, зачем вам эта борода ? Не к лицу это коммунисту...» «Не к лицу? А как же самый первый коммунист, основоположник, так сказать? Вы что, уже его исключили? » — простодушно удивился Воронов, показывая на большой портрет Карла Маркса, висевший аккурат над головой начальника. После этого вступать в ряды КПСС ему окончательно расхотелось.
После войны он, как известно, стал одним из руководителей правительства Абхазии и с головой окунулся в текущие организационно-хозяйственные, социальные вопросы, ни на минуту не переставая, впрочем, быть ученым.
Вот и за составление своей библиографии, несмотря на дефицит времени, взялся.. В день похорон Ю. И. Воронова 15 сентября (в программе «Время» ОРТ в тот день было сказано, что такого скопления людей на похоронах не было в Абхазии с 1960 года, когда в последний путь провожали Дмитрия Гулиа, другие вспоминали похороны так же подло убитого Н. Лакоба) встретившийся мне доктор исторических наук Баджгур Сагариа рассказал, что не так давно спросил Юрия Николаевича, к чему, мол, спешить с этой библиографией, еще столько лет впереди, а тот покачал головой: «Как знать, все под Богом ходим».
И гадание это оказалось предсмертным.
...Около девяти вечера 11 сентября 1995 года в квартиру на втором этаже большого семиэтажного дома по сухумской улице Сахарова, бывшей Октябрьской, где у родственников жены жил Ю. Н. Воронов (квартира тещи, в которой его семья обитала до войны, в 1992-1993 годах была разорена и до сих пор не отремонтирована), позвонили. Дома был сам Юрий Николаевич, его теща, пятнадцатилетний сын Николай и две пожилые родственницы жены. Жена Воронова Светлана Владимировна Хочолава (она происходит из смешанной русско-армяно-мегрельской семьи) находилась в Москве, где учится их 19-летняя дочь Тамара, подающая надежды певица. На звонок вышел Ника, как зовут его в семье, посмотрел в глазок, увидел, что на лестничной площадке стоит кто-то в милицейской фуражке (лица не видел), и не стал открывать. В семье Воронова соблюдали осторожность и старались не открывать дверь незнакомым, а тем более в вечернее время. Подошла к двери теща Воронова. Поскольку звонившие спрашивали Юрия Николаевича, он, только что приехавший с сыном с моря, вышел сам — как был, без майки и в спортивных брюках, Довольно долго смотрел в глазок, Раздумывал, потом открыл дверь и, услышав: «Можно вас на минутку?», вышел, прикрыв дверь за собой (поэтому члены его семьи практически не видели убийц). И тут загрохотали автоматные выстрелы «Пять пуль поразили вице-премьера, остальные прошли касательно. Не исключено, что применялось холодное оружие», — писала 13 сентября «Комсомольская правда». У многих, видевших тело убитого, доставленное в больницу, действительно сложилось впечатление, что ему были нанесены и удары ножом в живот, и это нашло отражение как в ходивших по городу разговорах, так и в сообщениях средств массовой информации. На самом деле это были входные пулевые отверстия, ведь стрельба велась с очень близкого расстояния.
Одна из пуль попала в неприметную металлическую дверцу электрощита под потолком лестничной площадки и, срикошетив, ранила участника нападения. Благодаря этому и оперативным действиям правоохранительных органов уже буквально через два часа на северной окраине Сухума были задержаны двое подозреваемых в убийстве — один в жилом доме, другой в курятнике.
Но мы не будем касаться хода следствия, которое ведут прокуратура, а также МВА и Служба безопасности республики — прежде всего чтобы не повредить этому ходу. Остановимся на чисто логических построениях на тему, какие силы могли желать физического устранения Ю. Воронова и, соответственно, нанимать киллеров. Среди «следов», которые тут же стали обсуждаться в обществе, называют «тбилисский» и еще несколько (всего, как сообщил мне источник, заслуживающий доверия, прорабатываются четыре основные версии).
Подавляющее большинство людей в Абхазии убеждено, что это заказной террористический акт по политическим мотивам. Причем то, что Воронов не имел охраны, позволяло использовать для этого не профессиональных киллеров (наемных убийц), а, так сказать, босяков, которые, возможно, и не знали толком, кого они «убирают», а также даже при желании не могли указать потом, кто их нанимал.
«Тбилисский след» прежде всего приходит на ум каждому, кто задается вопросом «Кому это выгодно?» В том, что тбилисским политикам убийство Воронова чрезвычайно выгодно, нет никаких сомнений. Памятуя, как люто ненавидели его враги Абхазии, легко представить удовлетворение в их стане при вести об этом теракте, дивиденды их очевидны, абхазская сторона теряет одного из самых видных своих представителей, участников грузино-абхазских переговоров, олицетворяющего собой к тому же «мостик» между Абхазией и Россией. Участники переговоров с грузинской стороны говорили, что его слово, бывало, «звучало как выстрел», одним выступлением он мог повлиять на позицию российской стороны. Кроме того, легко просчитать реакцию мало осведомленных людей в России на известие, что в Абхазии убили единственного члена правительства — русского... Вспомним невнятное интервью в «Вестях» РТВ небезызвестного Тамаза Надарейшвили: хоть неуклюже и маловразумительно, но он намекнул (а иначе это был бы не он), что за убийством Воронова стоит столкновение представителей абхазского и русского населения в Абхазии.
В отличие от Надарейшвили, который попытался изобразить на лице подобие сочувствия и осуждения террористов, некий тбилисский ученый, выступая по Грузинскому радио, не скрывал злорадства: Юрий Воронов, по его словам, был враг Грузии как ученый и втройне враг как политик.
Но несомненная заинтересованность Тбилиси в таком теракте — еще, конечно, не доказательство организации его грузинскими спецслужбами.
ЗА ЧТО УБИЛИ ВОРОНОВА?..
Олег Юрков-Ладария
Газета «Абхазия» № 5, 1996 г.
За что убили Воронова? Чем
Был неугоден в этом хрупком мире?
Он русский, не абхаз и не чечен
У дома своего — мишенью в тире!
Он вел переговоры не один,
Но лишь его рука врага избрала.
Ученый, не доживший до седин,
И не имевший званье генерала.
Историю он знал, и потому
Причины войн, последствия предвидел,
Не потакал ленивому уму,
Ни беженцев, ни Бога не обидел.
О, как немного надо для того,
Чтобы друзей покинуть в одночасье!
Чьи месть и зло, чье подлое участье
Его в тот миг сразили — одного?
Ах, Юрий Николаевич, в борьбе
Ты пал не зря. И время всех рассудит,
Свободная Абхазия тебе
Неразрушимым памятником будет.
ПРЕРВАННЫЙ ПУТЬ
О. Шагинян
...Юрий Николаевич... Личность, интеллигентный, необычайно одаренный от природы, с одухотворенным взглядом прекрасных глаз — таким он остался в моей памяти и памяти тех, кто имел счастье с ним общаться. Он всегда был в центре внимания. Обладал удивительной способностью притягивать к себе людей. Как и все незаурядные личности, Юрий Николаевич свою огромную жизненную энергию отдавал решению самых важных проблем нашего очень сложного времени. Он умел слушать и слышать — качество, присущее очень немногим. Он любил жизнь, искусство, людей, природу. У него на все хватало сил, не оставалось только времени на отдых.
В нем было что-то чеховское. Русский интеллигент, с правильными чертами лица, высокого роста и очень худой, его скромность поражала с первой же встречи.
...Не верится, что его больше нет с нами. Я познакомилась с ним после «Белой книги», соавтором которой он был. Именно ему я обязана ознакомлением с историей абхазского народа, который он искренне любил. Его любовь к абхазам передалась и мне. Это был период, оставивший глубокий след в моей жизни — когда судьба свела с ребятами, раненными во время грузино-абхазской войны, когда мне выпало счастье, пусть недолгого, общения с Юрием Николаевичем.
...Дворянский род Вороновых имел разнообразные контакты со многими деятелями науки, истории и культуры — от Ивана Грозного до Николая II и Генриха VI французского, от А. Пушкина и А. Мицкевича до А. Герцена и Ф. Достоевского, от И. Мечникова до Н. Вавилова, от М. Волошина до Д. Гулиа и И. Чавчавадзе.
Тридцать лет своей жизни историк Юрий Воронов посвятил исследованию истории Кавказа. Он собрал богатейший материал, отражающий связи Абхазии и Цебельды с Россией и Европой. Он пришел к выводу о преимущественном направлении древних и средневековых этнических передвижений на Западном Кавказе с юго-востока (со стороны Малой Азии и Ближнего Востока) на северо-запад. Проведенные им археологические раскопки захоронений древнеабхазских племен доказали многовековую связь абхазов со многими центрами Европы, Азии и Африки.
ЕГО ЗНАЛИ
А Б. Гилилов
Юрия Николаевича Воронова знаю по городу. Меня всегда поражала его скромность и общедоступность, его можно было встретить просто на улицах, одного, без сопровождающих. Подходили к нему люди, говорили, просили, он останавливался, отвечал, шел дальше с портфелем в руках. Один эпизод мне запомнился: я был в аптеке за лекарством, впереди стоят люди. Оглянулся и вижу, что сзади стоит Юрий Николаевич. Его узнали, говорят ему — проходите, он отказывается, говорит, что поджидает кого-то. На самом деле он никого не ждал. Вот так. Его знали по книгам, по выступлениям. У меня супруга педагог, историк. Когда в Институте усовершенствования учителей проводились курсы, Юрий Николаевич читал лекции. И вот жена приходила, делилась впечатлениями о том, как им читал Юрий Николаевич. Должен сказать, что то, что он стал политиком, оказалось в некотором смысле потерей, это теперь стало ясно. Это был человек большой эрудиции, думаю, большая потеря для науки, для истории, для археологии, что он был вынужден уйти в политику. Большая потеря для науки, для культуры, для всех нас, которые чего-то не узнали, чего-то не прочли...
ОН ВСТАЛ НА СТОРОНУ ПРАВДЫ
3. Хварцкия
Так много людей было на похоронах Юрия Николаевича, так много желающих сказать о нем прощальное слово, что всем это сделать не удалось. Вот что я собирался сказать в день его похорон. Он не мог не быть на нашей стороне, потому что он был ученый-интеллигент, а значит, не мог не быть на стороне правды. Воронов был из тех людей, кто выбирал позицию не по принципу «симпатия-антипатия». Он был историк, изучал прошлое и стоял на позиции истины. Он не мог не быть активным, так как был подлинным, потомственным интеллигентом в историческом смысле слова, из дворянской семьи. Он всегда знал предмет разговора, был объективен, а потому опасен для тех, кто фальсифицирует. Он стал на сторону объективности и правды, потому что не мог поступить иначе.
МОЛЧА СТОИМ В СЛЕЗАХ
Т. Б. Азизян
Юрия Николаевича видела незадолго до его гибели. Он привез мне от дочки из Москвы посылочку. До этого я не знала его в лицо, лично первый раз увидала. Он меня встретил как родную, я расплакалась, он стал успокаивать, говорит «Что вы, надо держаться, все будет хорошо. Пройдет время, и посмотрите, как у нас будет хорошо». Он меня так успокоил, я прямо-таки окрыленная домой пришла. Всем соседям говорю: «Видели, как я с депутатом целовалась?», все смеялись. Когда он приехал, я домой его звала, а он спешил очень. Он же из Москвы летел, устал, а вот сделал крюк, привез посылочку от дочки, она там на хлеб зарабатывает. Так прошла моя первая и последняя встреча с Юрием Николаевичем.
Это было в начале сентября. Все время вспоминаю его добрым словом. Как узнала о гибели, можно сказать, в обморок упала, так стало тяжело мне. Да не я одна: я получаю хлеб как участница войны, вот поверьте, стоим в очереди — люди разных национальностей, все в слезах. Тоньше дрались за этот хлеб, а тут молча стоим в слезах Настолько всем тяжело. Просто удивительно. Торе для всех нас, все одинаково переживали.
НАРОДЫ КАВКАЗА И РОССИИ БУДУТ ПОМНИТЬ
М. Г. Макеев
Мы живем в такое время, когда процессы, происходящие в мире, приняли сложный характер, сопровождаются противоречиями и конфликтами. В ряде случаев эти процессы приняли форму непримиримой борьбы и человеческого противостояния, когда отдельные народы находятся на грани выживания.
Сжатое в пружину время диктует появление на арене политической жизни лидеров новой генерации, способных встать во главе народов и привести их к достойной жизни. Юрий Николаевич Воронов является ярким примером лидера общенационального масштаба.
Для оценки Ю. Н. Воронова как ученого, общественного деятеля и профессионального политика нужна временная дистанция. Но горькие эмоции по безвременной утрате не могут заслонить фактов его неутомимой деятельности и побуждают обратить специальное внимание на различные области его научной и общественно-политической деятельности.
Мне приходилось участвовать в ряде общественных встреч и диспутов, посвященных проблемам крайнего обострения напряженности на Кавказе, приведшей к военному противостоянию и кровопролитию в Южной Осетии и Абхазии. На этих встречах Ю. Н. Воронов выступал как представитель правительства и народов Абхазии. Феномен превращения известного ученого в общественного деятеля и профессионального политика встречается нечасто. Ю. Н. Воронов был прост в общении, тверд в своих политических оценках и убедителен в спорах.
У народов Осетии и Абхазии много общего в судьбе, поэтому все, что происходит в Осетии, близко воспринимается в Абхазии, и наоборот. Такие же дружеские отношения свойственны взаимоотношениям абхазской и осетинской общин в Москве. Наша общность заключена не только в принадлежности к общей родине — Кавказу. Общность проявляется и в борьбе за освобождение родных земель от завоевателей. Общепризнаны пересечения и в нартовском эпосе, и в героической песне наших народов. Многое определяло и распространение Православия на наших древних землях. Есть и частные, личные примеры наших связей. В частности, звезда Героя Советского Союза осетина Александра Калоева, повторившего в 1943 году под Перекопом подвиг Александра Матросова, хранится в Абхазии у его сестры Зареты, которая в свое время вышла замуж за абхаза.
Ю. Н. Воронов многое сделал для Кавказа и его народов, для восстановления их истории и культурных ценностей, для сохранения условий возрождения народов и обеспечения их безопасной и счастливой жизни. Народы Кавказа и России будут помнить светлый образ Юрия Николаевича Воронова и его благородные дела, которые навсегда вписаны в историю.
ЗАЯВЛЕНИЕ КОНГРЕССА РУССКИХ ОБЩИН В АБХАЗИИ
Мы потрясены гибелью нашего товарища Юрия Николаевича Воронова, бывшего одним из лидеров русского населения Абхазии. Мы глубоко обеспокоены тем, что силовое давление на Абхазию из политической и экономической сферы переходит в откровенный террор. Еще до грузино-абхазской войны Юрий Воронов из-за своей общественно-политической активности подвергался преследованиям и угрозам со стороны грузинских националистов. Во время войны грузинские гвардейцы с бессмысленной жестокостью разгромили его квартиру и уничтожили его многолетний архив историка, доктора наук. В последние годы, будучи активным участником грузино-абхазских переговоров, с целенаправленным упорством отстаивающим суверенные права Абхазии, Ю. Воронов вызывал особую ненависть у грузинских реваншистов. Он был расстрелян из автомата в собственной квартире на глазах у несовершеннолетнего сына. Накануне сочинского раунда грузино-абхазских переговоров, в обстановке повышенного интереса к урегулированию грузино-абхазского конфликта, жертва провокации выбрана с дальним прицелом — рассорить Абхазию с Россией, внести раскол в национальное единство в республике. Русский человек, вице-премьер правительства Республики Абхазия, сопредседатель Конгресса русских общин Абхазии, яркий политический деятель и большой ученый, Юрий Воронов пользовался большим авторитетом и уважением у всех слоев населения Абхазии. Его трагическая гибель еще более сплотила все народы Абхазии в стремлении построить общество, в котором удобные явления будут недопустимы.
Конгресс русских общин Абхазии обращается к России, которая является посредником в грузино-абхазском конфликте и гарантом стабильности на Кавказе, с призывом еще раз взвесить свою позицию в урегулировании этого конфликта и принять во внимание, что Грузия уже давно превратилась в государство, в котором террор стал нормой разрешения политических споров.
Сопредседатель КРОА при Госдуме РФ
Г. В. Никитченко
ОТ ФЕДЕРАЛЬНОГО СОБРАНИЯ — ПАРЛАМЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Государственная Дума. Комитет по безопасности. 14.09.95 г.
Уважаемые товарищи! В связи с постигшим народ и руководство Абхазии большим горем — злодейским убийством Воронова Юрия Николаевича, депутата парламента, вице-председателя кабинета министров, крупного ученого — примите мои искренние соболезнования. Юрий Николаевич Воронов принадлежит к такой когорте русских интеллигентов-подвижников, которые ныне в большом дефиците не только в странах, как сейчас принято говорить, ближнего зарубежья, но ив самой России.
Подвижником Юрий Николаевич был не только в науке, в которую он внес весомый вклад, но и во всем, что касается благородства, гражданственности. Будучи истинно Русским человеком и душой переживая все, что происходит в России, он с еще большей сердечной тревогой относился к событиям, происходящим на его «ближней» Родине — Абхазии, народ которой 185 лет тому назад связал свою судьбу с Россией и русским народом.
Поэтому для Юрия Николаевича не было вопроса, где ему быть, когда на многонациональный народ Абхазии обрушилась война, подготовленная «непревзойденным демократом всех времен и народов». Он, депутат и председатель Постоянной комиссии по правам человека и межнациональным отношениям Верховного Совета Республики Абхазия, решительно встал в ряды защитников своей Родины
Его участие в борьбе по защите Абхазии было многопланово. Он был членом делегации Абхазии по подписанию Итогового договора в Москве 3 сентября 1992 года по урегулированию конфликтов в Абхазии, находился в многодневной командировке в Великобритании, где участвовал в конференциях и встречах в поддержку Абхазии, проводившихся в Лондоне, Кембридже, Оксфорде, Килмарноке, Эдинбурге и других городах.
Поскольку по многим причинам у Абхазии по сравнению со стороной агрессора пропагандистские возможности являются несравненно меньшими, то регулярные выступления Юрия Николаевича на страницах российских газет, на радио, по телевидению имели большое значение в формировании общественного мнения России в пользу страны, подвергшейся нападению.
Уже после завершения военной части противостояния и перевода его в русло урегулирования посредством переговоров, Юрий Николаевич в составе абхазских делегаций отстаивал для Абхазии такой политический статус, который мог гарантировать ее многонациональному населению безопасность.
Прошу передать мои искренние соболезнования вдове Юрия Николаевича Светлане Владимировне и его детям.
Пусть земля ему будет пухом
В. Илюхин
--------------------------------------------------------------------------------------
ТЕЛЕГРАММЫ
--------------------------------------------------------------------------------------
Президенту Республики Абхазия Владиславу Ардзинба
Искренние соболезнования выражаю родным и близким, всему народу Абхазии в связи с вероломным убийством Юрия Николаевича Воронова. Мне выпало счастье быть знакомым с этим исключительно честным и мужественным человеком, постарайтесь сделать все для поимки и предания суду наемников, негодяев, поднявших руку на человека, чьим оружием было слово и интеллект.
Заместитель председателя Государственной Думы РФ Г. Н. Селезнев
13.09.95
От имени народов Карачаево-Черкесии примите глубокое соболезнование по поводу безвременной трагической гибели ученого с мировым именем, известного общественного и политического деятеля, вице-премьера правительства Республики Абхазия Воронова Юрия Николаевича. Его гибель — большая потеря не только для Абхазии, но и для всех народов Северного Кавказа и России в целом.
Глава Карачаево-Черкесской Республики Хубиев, председатель правительства КЧР Озов, председатель Народного Собрания КЧР Иванов
Семье Юрия Воронова, президенту Ардзинба, представительству и пресс-центру Абхазии. Саарбрюкенское радиовещание. Сильвия Худалла
Мои дорогие друзья! Я очень, очень опечалена, услышав о Юрии Воронове. Он был таким хорошим человеком, самым понятливым, пытающимся добиться мира в вашей стране. И вот его нет, я не могу поверить этому. Мысленно я со всеми друзьями, с людьми, которые оплакивают его. Я горюю вместе с ними. Не останавливайтесь в своих попытках установить мир, достойный мир.
Вся моя любовь с вами всеми.
Сильвия Худалла, почетный генеральный консул в ФРГ. Саарбрюккен, 12 сентября 1995 года
Президенту Республики Абхазия, Народному Собранию Республики Абхазия, кабинету министров Республики Абхазия
Из Республики Абхазия пришла трагическая весть. Вечером 11 сентября 1995 года в собственной квартире выстрелами из автомата убит вице-премьер Республики Абхазия, видный ученый, доктор исторических наук, член-корреспондент Международной Славянской академии наук Воронов. Какие бы выводы о причинах убийства ни были сделаны, ясно одно, что это злодеяние направлено на дестабилизацию обстановки не только в Абхазии, но и во всем регионе. Всем известно, что Юрий Николаевич Воронов был решительным сторонником воссоздания обновленного союза народов, развития равноправного сотрудничества со всеми государствами, прежде всего с Россией. Мы рассматриваем это подлое убийство как звено в серии запланированных террористических актов, имеющих целью обострение ситуации во всем Закавказье и подрыв стратегических интересов России. Ар глубины души возмущены действиями сил, направлявших руку убийц славного сына абхазского народа и подлинного интернационалиста. Вместе с Вами скорбим о трагической гибели Юрия Николаевича и просим передать искреннее сочувствие и глубокие соболезнования семье и близким погибшего.
Центральный Комитет Коммунистической партии Российской Федерации
Президенту Республикам Абхазия Ардзинба В. Г., председателю парламента Джинджолия С. Р., премьер-министру Тагулия Г. А.
Чувством глубокого возмущения и скорби отозвалась в наших сердцах весть о злодейском убийстве заместителя премьер-министра Республики Абхазия депутата парламента республики, видного общественного и государственного деятеля Воронова Юрия Николаевича. От имени народов Кабардино-Балкарской Республики выражаем искреннее соболезнование родным и близким Юрия Николаевича, всему народу Абхазии.
Президент Кабардино-Балкарской Республики Коков, Председатель Совета парламента республики Нахушев
Премьер-министру Тагулия Г. А.
Адыгэ Хасэ выражает глубокое соболезнование в связи с убийством видного общественного и государственного деятеля, большого ученого, вице-премьера правительства Юрия Николаевича Воронова. Не вызывает сомнения, что это подлое убийство имеет прямое отношение к известным силам, пытающимся удушить молодое абхазское государство. Мы убеждены, что несмотря на многочисленные кровавые провокации абхазской независимости ничто не заставит свернуть ее народ с избранного пути.
Тхамада Адыгэ Хасэ Хатажуков
Президенту Республики Абхазия Владиславу Ардзинба
Примите глубокие соболезнования по поводу трагической кончины Юрия Николаевича Воронова, потрясены случившимся. Вся общественность Республики Южная Осетия воспринимает этот варварский акт как удар по процессу стабилизации государственного строительства Республики Абхазия. Прошу передать слова искреннего соболезнования родным и близким.
Председатель Совета Министров Республики Южная Осетия Владислав Габараев
В. Г. Ардзинба, Г. А. Тагулия
От имени руководства Республики Башкортостан выражаю глубокое соболезнование родным и близким, всему дружественному абхазскому народу в связи с злодейским убийством Юрия Николаевича Воронова, мужественного и горячего патриота, отстаивавшего интересы Республики Абхазия. Видный государственный. деятель, вице-премьер правительства Абхазии, вместе с тем крупный ученый, автор сотен научных трудов, профессор Юрий Николаевич Воронов внес значительный вклад как в развитие государственности, так и науки и просвещения Абхазии. Пользовался большим авторитетом и уважением во всех слоях общества Абхазии. Столь злодейское убийство у всех честных людей Республики Башкортостан вызвало чувство гнева и возмущения. Трагическая гибель Воронова должна еще больше сплотить борцов за свободу и демократические преобразования общества на трудном пути создания подлинно правового государства. Разрешите еще раз выразить наши глубокие соболезнования всем народам Абхазской Республики.
Премьер-министр республики Башкортостан Бакиев
Президенту Республикой Абхазия Ардзинба, председателю парламента Ажинджолия, премьер-министру Гагулия
Прошу передать мои искренние соболезнования родным и близким Юрия Николаевича Воронова, нашего соотечественника, лидера русской общины Абхазии, в связи с его безвременной трагической гибелью.
Убежден, что убийцы будут найдены и наказаны по всей строгости.
Председатель комитета Государственной Думы по делам СНГ и связям с соотечественниками К. Ф. Затулин
Президенту Республики Абхазия Ардзинба В. Г.
Глубокоуважаемый господин президент! Примите мои глубокие соболезнования в связи с трагической гибелью вице-премьера Республики Абхазия, сопредседателя Конгресса русских общин Юрия Николаевича Воронова. Прошу Вас передать мои искренние соболезнования семье и близким покойного.
Возмущен этим злодейским актом в отношении человека, отдавшего свою жизнь ради развития добрососедских отношений между народами России и Абхазии.
Надеюсь, что убийцы, рассчитывающие на дестабилизацию положения в республике, будут найдены и понесут заслуженное наказание.
Поддерживаю Ваши самоотверженные усилия по сохранению межнационального мира и согласия во имя благополучия народов республики.
с искренним уважением, председатель Комиссии по вопросам гражданства при президенте Российской федерации А. Микитаев
Уважаемые господа!
С болью и возмущением узнали мы о злодейском убийстве Юрия Николаевича Воронова.
Трагически погиб известный ученый, глубоко интеллигентный человек, который в трудный для многонациональной Абхазии час стал политическим деятелем, отдавая все свои силы и знания поиску путей восстановления мира на родной земле.
У нас всегда вызывали глубокое уважение искренность, убежденность и принципиальность, присущие Ю. Н. Воронову, которые сочетались с его неизменно внимательным отношением к аргументам собеседников на переговорах по урегулированию грузино-абхазского конфликта
Просим Вас передать глубокие соболезнования родным и близким покойного.
Б. Пастухов, Ф. Ковалев, Г. Федосов
Москва, 12 сентября 1995 года
Президенту Абхазии Ардзинба В.Г., правительству и парламенту республики, всем гражданам Абхазии
До боли тревожные чувства обострила тревожная весть об убийстве вице-премьера Абхазии Юрия Николаевича Воронова. Грустно и обидно, когда в политической борьбе гибнут лучшие, обладающие умом и совестью личности.
Это преступление совершено против политика, чьи дела свидетельствуют о стремлении Абхазии решать все спорные вопросы только мирными методами, жить со всеми народами в дружбе, в условиях взаимовыгодного сотрудничества. Встречи с Юрием Николаевичем укрепляли мою веру б наши силы и возможности для налаживания нормального диалога с любыми политическими оппонентами, в то, что разум и гуманный диалог когда-нибудь станут приоритетными в отношениях между лидерами.
Сохранить потенциал созидательной политики, заложенной Юрием Вороновым — наш долг перед светлой памятью о нем, о неординарном человеке, грамотном политике и честном гражданине.
Заместитель председателя Совета Федерации Рамазан Абдулатипов
Президенту Республики Абхазия Ардзинба В. Г., родным и близким Ю. Н. Воронова
До нас дошла скорбная весть о гибели замечательного патриота-ученого, общественного и государственного деятеля Абхазии Юрия Николаевича Воронова.
Мы учились вместе с Юрой на Восточном факультете Ленинградского государственного университета и знаем его как честного, искреннего и очень порядочного человека. У него не было врагов, зато было много друзей. Его отличали выдержка, спокойствие, умение сгладить неловкость шуткой, необыкновенное трудолюбие, терпение и целеустремленность. Юра с уважением относился к чужому мнению, но твердо отстаивал свои собственные убеждения.
У Юры были задатки большого ученого. В науку он пробивался сам. Стал не только крупным ученым, но волею судьбы еще и великим миротворцем и политиком.
Он оказался очень мужественным человеком. Отлично знал, что за ним идет смертельная охота, но никогда не сомневался в том пути, по которому пошел. Юра отдал свою жизнь за свои идеалы, справедливость и свободу абхазского народа, среди которого он родился и вырос.
Мы скорбим вместе с Вами и просим правоохранительные органы Абхазии сделать все возможное и невозможное, чтобы обязательно поймать, покарать бандитов и террористов, оборвавших его жизнь.
Просим принять наши искренние соболезнования.
В. И. Афанасьев, Л. М. Котов, B. Д. Манзанов, И. Тертычный, C. В. Мальцев
13 сентября 1995 года
Президенту Абхазии Владиславу Григорьевичу Ардзинба
Уважаемый Владислав Григорьевич! Выражаем глубокое соболезнование по поводу злодейского убийства Юрия Воронова — человека и государственного деятеля, который столько сил отдал сохранению дружбы абхазского и русского народа, укреплению взаимоотношений между Россией и Абхазией. Скорбим вместе с Вами.
Гражданский подвиг Юрия Воронова навеки останется в нашей памяти.
Просим передать наши соболезнования родным Юрия Воронова.
Лидеры избирательного блока «Власть — народу»: председатель Совета Министров СССР (1985–1990 гг.) Рыжков И. И., депутат Государственной Думы, председатель РОС Бабурин С. И., председатель Движения матерей «За социальную справедливость» Шувалова Е. А.
Президенту Республики Абхазия, Народному Собранию Республики Абхазия, кабинету министров Республики Абхазия
Вместе со всей Абхазией скорбим в связи с трагической гибелью Юрия Николаевича Воронова — депутата Народного Собрания Республики Абхазия, вице-премьера правительства республики, видного политического и общественного деятеля
Имя Юрия Николаевича навсегда вошло в нашу историю и культуру. Выдающийся ученый, он внес огромный вклад в осмысление многовекового исторического пути, пройденного Абхазией и ее народом. Имя Юрия Николаевича неотделимо от борьбы и победы нашего народа в Отечественной войне 1992–1993 годов. Убивая Юрия Воронова, враги метили в Абхазию, в ее свободу, во всех ее защитников.
Выражаем глубокое соболезнование супруге, детям, всем родным и близким.
Полномочный представитель Республики Абхазия в Российской федерации И. М. Ахба, советники Ю. Д. Анчабадзе, Т. Г. Гулиа
Президенту Абхазской Республики Ардзинба В. Г., парламенту, правительству Абхазии
Дорогие друзья!
В этот скорбный час прощания с академиком ВОРОНОВЫМ Юрием Николаевичем — виднейшим ученым и политиком — мы, члены международного Фонда Российско-Эллинского духовного единства, склоняем голову перед безвременно погибшим нашим товарищем по борьбе за справедливое дело интернационализма. Мы хорошо знаем профессора Воронова Ю. Н. не только как ученого с мировым именем, чьи труды по кавказоведению шагнули далеко за пределы бывшего СССР и России, но и как видного политика.
Вся его деятельность и вся его жизнь были направлены на укрепление взаимопонимания между народами бывшего Союза, поэтому он во всех своих работах проповедовал историческую правду о жизни народов бывшей Грузинской ССР, отстаивая интересы тех, кого пытались забыть. Живя в Абхазии, он ненавидел национализм и шовинизм, и будучи патриотом, он, как представитель древнерусского рода, хорошо знал, как важно русскому человеку отстаивать общие духовные ценности, которые всегда связывали Россию со всеми, кто знал, в чем суть ее величия.
Именно эта правдивость и откровенность, интернационалистическая принципиальность не нравилась тем националистическим кругам, которые в конечном счете его и уничтожили.
Мы хорошо знаем их методы, поэтому мы так же, как и он, боролись и будем бороться против них. Вечная память товарищу и другу, который навсегда вписан в почетную «Книгу памяти» нашего Фонда. Представляем, как тяжело сейчас его семье, которая всегда может рассчитывать на нашу поддержку и помощь.
Дорогие братья и сестры!
Пусть вечно живет в наших мыслях и сердцах прекрасный образ Воронова Ю. Н. — человека, ученого, политика-интернационалиста.
Президент Фонда Академии Информатизации академик Г. Е. Трапезников
Скорбим о невосполнимой утрате. Трудно представить Абхазию, Цебельду без Юры. Его вклад в абхазоведение, в историческую науку о Кавказе в целом неоценим. Он был удивительно плодовит и неугомонен как за письменным столом, так и на раскопках в экспедициях на высокогорных тропах Абхазии. Юра всегда оставался достойным потомком замечательной династии Вороновых в Абхазии, неистребимым и неустрашимым Память о нем в его многочисленных трудах, исследованиях и в наших сердцах, тех, кто его знал и ценил.
Денис Чачхалиа
Президенту Республики Абхазия, председателю парламента и премьер-министру Республики Абхазия
Ассоциация сухумцев выражает глубокую скорбь по поводу зверского убийства выдающегося ученого, государственного и политического деятеля, депутата парламента и вице-премьера Республики Абхазия Юрия Николаевича Воронова.
Расценивая этот террористический акт как тщательно спланированное преступление, преследующее далеко идущие цели, как политическое убийство одного из прогрессивно мыслящих сынов нашей Абхазии, осуждая этот акт и выражая свой решительный протест, мы заявляем 86 тем, кто пытается говорить с нашим народом подобным языком: народ Абхазии полон решимости продолжить свой путь к свободе и независимости, и нет такой силы, которая могла бы остановить наше движение к заветной цели.
От Ассоциации сухумцев
Президенту Республики Абхазия В. Г. Ардзинба, премьер-министру Абхазии Гагулия Г. А.
Глубоко потрясены трагической гибелью Юрия Воронова. его смерть на совести тех, кто до сих пор считает, что, истребляя лучших, можно сломить волю народов молодых республик к самоопределению. Имевшиеся личные контакты с Юрием Николаевичем оставили неизгладимый след о нем, как высокоинтеллигентном, всесторонне образованном человеке, прекрасно знающем свое дело и беззаветно любящим свою республику и ее народ.
Президент Приднестровской Республики, Верховный Совет, Управление по внешним связям, г. Тирасполь 13.09.95 г.
Санкт-Петербургское Абхазское общество «Апсны» с глубоким прискорбием восприняло известие о злодейском политическом убийстве видного государственного и общественного деятеля, ученого-кавказоведа с мировым именем, патриота Абхазии Юрия Николаевича Воронова. Выражаем искреннее соболезнование семье и близким покойного.
От имени Общества: Рауф Айба Гульнара Аршба Воча Аджинджал Михаил Зарандия
Республика Абхазия, президенту, председателю парламента, премьер-министру Республики Абхазия
С глубоким прискорбием восприняла абазинская общественность известие о трагической гибели видного ученого и политического деятеля, вице-премьера правительства Республики Абхазия Воронова Юрия Николаевича. Искренние соболезнования народам Абхазии, семье, товарищам и близким.
Заместитель председателя правительства Карачаево-Черкесии Татаршао, заместитель председателя Народного Собрания Карачаево-Черкесии Хунов, председатель Национального Совета Абазинского народа Этлухов.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Игорь Ленский
Итак, несмотря на внешний успех с оперативным. арестом убийц, следствие оказалось в неблагоприятном положении. Непосредственные исполнители Ицлаев и Татаев уже вряд ли смогут прояснить нечто более существенное, чем размер своего гонорара, а братья Цвижба, действительно ключевые фигуры преступления, осуществлявшие связь с заказчиками, при казусных обстоятельствах ушли от правосудия, и, видимо, навсегда. Даже после подробных объяснений генпрокурора остается загадкой, что же выручило братьев-бандитов: невероятное везение, халатность милиции, плохо организованная погоня или все-таки завуалированное пособничество? Анализ обстановки показал, что в тот момент на территории Очамчирского района находилось достаточное число хорошо оснащенных для операции людей и даже в возникшей ситуации можно было действовать решительней. На раздумья давались не минуты и часы, а целых два дня. За это время реально не только подготовить штурм, но и догадаться, какое колоссальное значение приобретает дело для будущего республики. Ведь докажи, что спецслужбы Грузии ликвидировали вице-премьера Абхазии, и несмываемое пятно государственную терроризма легло бы на репутацию Тбилиси. И мир — кaк знать! — взглянул бы на грузино-абхазское урегулирование совсем другими глазами.
Впрочем, и сегодня, демонстративно укрывая братьев Цвижба, грузинские власти дают основания для серьезных обвинений в свой адрес. Хорошо известно, сколько угроз физического расправы в мирные еще годы получал от Сакартвело профессор Воронов. Затем он с большой силой проявил свой организаторский талант в качестве полпреда сражающейся Абхазии. Причин ненавидеть Воронова у грузин было много, но едва ли разгадка не кроется в одной-единственной фразе, брошенной Юрием Николаевичем по возвращении из археологической экспедиции: «Мне, в общем-то, нет разницы: грузины или абхазы. Но раскопки говорят, что земля здесь абхазская». Для «богоизбранной», по выражению Гамсахурдиа, нации это была катастрофа
Версия мотива покушения, изложенная генпрокурором, в целом выглядит убедительно, но имеет одно слабое место. Любой криминалист знает, что заказные убийства, как правило, не совершаются из общих соображений, только потому, что кто-то кому-то не нравится. Заказные убийства совершаются по конкретному поводу. Причем такому поводу, который по времени стоит близко к моменту убийства. Что же мы имеем в случае с Вороновым?
Прежде всего это, конечно, возможная встреча с Ельциным. Аргументы Воронова в критической для грузино-абхазских переговоров ситуации могли повлиять на расстановку сил. Вопреки мнению А. Джергения, другой авторитетный источник в Сухуме — шеф службы безопасности президента РА Александр Кчач — подтвердил нам, что Воронов должен был отправиться вместе с Ардзинба в Сочи. Это выглядит вполне правдоподобным, если учесть, что в сентябре 1992 года Воронов уже сопровождал Ардзинба на рандеву с Ельциным и Шеварднадзе в Москве. Более того, по сведениям влиятельного лица, имевшего отношение к организации сочинской встречи с российской стороны, именно Воронов на сей раз был для Ельцина наиболее оптимальным собеседником от Абхазии.
Нюанс в том, что «Меморандум о мире и стабильности в СНГ» обязывал глав государств воздерживаться от прямых контактов с лидерами сепаратистских режимов. Воронова же Ельцин мог принимать в качестве представителя русской общины, крупного ученого, эксперта по Кавказу и т. д. Не случайно, что после гибели Юрия Николаевича о заранее объявленных консультациях с «представителями сторон в грузино-абхазском конфликте» Ельцин больше не вспоминал.
Воронова многие не без оснований считали «человеком номер два» в Абхазии. Один из ближайших сподвижников Ардзинба — Сергей Богата — настоятельно советовал шефу сделать Воронова вице-президентом. Такой пост вкупе с обширными связями в российских политических, научных и религиозных кругах мог помочь Воронову в решении судьбоносных для Абхазии проблем. К сожалению, в этом деликатном деле Ардзинба не проявил присущей ему дальновидности
Однако стремление поднять абхазский вопрос на более высокий уровень не покидало Воронова. Как нами установлено, Юрий Николаевич получает прописку в поселке Икиш Московской области, в коммунальной квартире своего брата. Разумеется, жить он там не собирался. Ему нужно было подтвердить российское гражданство. А оно в свою очередь давало возможность... баллотироваться в Государственную Думу! По информации надежного источника в КРО, незадолго до покушения была достигнута договоренность, что Воронов будет включен в основной список Конгресса русских общин. Тогда казалось, шанс стать депутатом — стопроцентный. И можно представить, как весомо зазвучал бы голос Воронова с парламентской трибуны.
Но этому не суждено было сбыться. Трудно утверждать, что именно перечисленные обстоятельства стали поводом к преступлению. Но сигналов, что дальше медлить нельзя, для организаторов убийства было достаточно. Юрий Николаевич предчувствовал свою гибель. В роковом году он выпустил биографический и библиографический справочник, в котором подвел итог своей полувековой научной карьеры. Накануне трагедии.
Разговор с портретом
Пусть будет всё на совести твоей,
Уход твой неожиданно суровый,
Ты сделал всё как можно побольней
Скажи мне, Юра, час сейчас который?
Я потеряла времени отсчёт,
Летят часы, стремительны минуты,
Когда ж придет пред Богом мой отчёт,
И верен ль путь, и правильны ль маршруты?
Пусть будет всё на совести твоей,
Моя тоска, смертельная усталость,
Грусть будит непоющий соловей
И знаю я, не за горами старость,
Ты смотришь, улыбаясь, на меня,
Твои глаза и сейчас полны любовью:
"Ну, как же ты справляешься одна?"
— "Да как-нибудь, с надеждою и болью".
Пусть будет всё на совести моей,
Мои ошибки, глупости, пороки,
Мне без тебя не сделалось вольней,
Лишь вижу я тупик в конце дороги...
Пусть будет все на совести... но чьей?
И ни твоей, и ни моей...
Светлана Воронова
1998 г.
---------------------------------------------------------------------------------------
Ю. Н. ВОРОНОВ: ПОЛИТИК, УЧЁНЫЙ, ЧЕЛОВЕК
---------------------------------------------------------------------------------------
Ю. Η. ВОРОНОВ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ АБХАЗИИ XX СТОЛЕТИЯ
Ю. Д. Анчабадзе
Трагическая гибель Ю. Н. Воронова 11 сентября 1995 года прервала его невероятно объемную деятельность в самых разных сферах социальной активности: общественной, политической, научной, литературно-публицистической. Казалось бы, по всем законам естества Юрию Николаевичу были отпущены еще долгие года. Они дали бы возможность проявиться его богатейшему творческому потенциалу, который. всегда был обращен на благо Абхазии, науки и людей. Но роковой выстрел отодвинул его имя и деяния, увы, уже в вечность, в историю — еще близкую, кровоточащую, осязаемую как жгучая современность, но тем не менее уже историю, в которой отныне невозможно что-либо предотвратить, поправить, изменить или же спасти и уберечь, отведя роковую пулю. Среди уроков, которые преподает история, нет более поучительных, чем примеры индивидуальной воли и судьбы, действующей в необратимых обстоятельствах эпохи. Отсюда извечный и неистребимый человеческий интерес к личностям, оказавшимся причастными к историческим катаклизмам, благородное стремление современников и потомков осознать значение и смысл деяний избранников истории, отдать долг благодарной памяти их жизни и подвижнической деятельности.
Главным в жизни Ю. Н. Воронова была наука. В историю мирового кавказоведения он вошел как замечательный ученый-археолог, первооткрыватель и исследователь десятков памятников Абхазии и Западного Кавказа от палеолита до позднего средневековья, автор более трех сотен опубликованных работ. В то же время Ю. Н. Воронов — историк Абхазии нового времени.
В последние годы жизни произошло еще одно смещение его исследовательских интересов, которые сконцентрировались на наиновейшей современности. С 1990-х годов в абхазской и российской прессе стали часто появляться статьи, в которых Ю. Н. Воронов проявил себя незаурядным политологом, глубоко анализирующим сложные политические процессы на Кавказе, в России, Центральной Азии, на Балканах и в других регионах постсоветской и посткоммунистической нестабильности. Свои политологические работы Ю. Н. Воронов облекал в острые публицистические формы. Ю. Н. Воронов-публицист — еще одна ипостась его талантливой натуры. Наконец, раскрывшийся в последние годы жизни темперамент общественного и государственного деятеля завершает портрет этого незаурядного человека.
Несомненно, каждая грань личности Ю. Н. Воронова нуждается в неспешном и вдумчивом анализе. Brno же время возможна и иная, более общая задача рассмотреть личность и деяния этого деятеля в контексте истории его времени, истории того геополитического и социокультурного пространства, в рамках которого он реализовался как ученый, как политик, как гражданин. Впрочем, и в этом случае есть некоторые существенные ограничения.
С одной стороны, попытки личностной характеристики всегда неполны, ибо не удается совместить исторический объект с всегда ограниченным кругом источников, а исследователю отрешиться от субъективистского видения персоналии, исторический портрет которой пытаются воссоздать, ибо у каждого человека свое отношение к эпохе, ее героям и идеям.
С другой стороны, существует мнение, что должно пройти время, должна уйти в прошлое эпоха и улечься сиюминутные страсти, достоянием гласности станут скрытые факты и обстоятельства — вот тогда можно будет приступить к историческому жизнеописанию. Временной дистанции у нас нет. Однако недолгий период, прошедший со дня гибели Ю. Н. Воронова, уже сделал очевидным исторические масштабы его личности. Ю. И. Воронов — это выдающаяся фигура абхазской истории второй половины XX столетия.
Перипетии истории Абхазии XX столетия востребовали личностей двух складов и типов социальной активности. Один тип — это деятели на ниве построения абхазской государственности, отстаивания ее политического, исторического, этнического самостояния, ибо на всем протяжении завершающегося столетия не прекращались попытки повернуть течение абхазской истории вспять, насильственно направить ее по руслу, которое вело бы в историческое небытие.
Другой тип деятелей абхазской истории — это культуртрегеры. Исторические условия XX столетия требовали от народа новых прорывов в освоении культурного пространства, расширения художественного опыта этноса, органичного вхождения и восприятия интернациональной общечеловеческой культуры. С другой стороны, — и это еще одна доминанта абхазской истории XX столетия, — в народе извечно присутствовало стремление сохранить национальные корни культуры, этнические основы существования абхазского социума, сберечь и приумножить богатства языка, национальной литературы, искусства, традиционной ментальности и т. д. Это также всегда было болезненной точкой абхазского национального самосознания, ибо достаточно хорошо известно, чем заканчиваются для малых народов лобовые столкновения с современной цивилизацией. Именно на этих узловых моментах национальной истории XX века Абхазия выдвигает своих выдающихся деятелей, олицетворением которых в нашем недавнем прошлом служат фигуры Нестора Лакоба и Дмитрия Гулиа, историческое значение деятельности которых предельно актуально и в наши дни.
Ю. Н. Воронов оказался причастен к обоим основным вызовам абхазской истории нашего столетия. Юрий Николаевич — коренной житель Абхазии. Он родился в Абхазии, в высокогорной Цебельде, и хотя в его бытность абхазского этнического окружения там не было, но осознание, что это один из исторических центров всего средневекового прошлого Абхазии, достаточно рано стало достоянием тогда еще молодого человека. Дальнейшая жизненная стезя Ю. И. Воронова еще больше способствовала углублению этого чувства. Профессия археолога определенным образом формирует и личность человека. Когда археолог долгое время работает на одном и том же памятнике, а часто бывает, что какому-нибудь памятнику культуры посвящена вся жизнь, то он зачастую как бы срастается с этой землей, ее народом, судьбами, традициями, победами и горестями живущих здесь людей. Основным ареалом археологических исследований Ю. Н. Воронова была Абхазия, историю которой он знал досконально и глубоко, и это обстоятельство добавило свою толику в формирование личностного, духовного облика Юрия Николаевича.
Ю. Н. Воронов как ученый-археолог, историк-кавказовед — это отдельная самостоятельная исследовательская тема, которую еще предстоит раскрыть специалистам. Уже одна эта сторона деятельности Юрия Николаевича навсегда оставила бы его имя в анналах истории и культуры Абхазии. Однако, оставляя нераскрытыми научные аспекты творческого наследия Ю. Н. Воронова, хотелось бы коснуться общественно-идеологического значения его исследований. Работы Ю. Н. Воронова, и прежде всего его раскопки и описания Цебельдинской культуры, в значительной степени способствовали адекватному воссозданию основных контуров абхазской истории До того времени в изучении ее средневекового периода существовал провал, когда сведения источников не находили убедительного подкрепления в археологическом материале. Это обстоятельство давало повод заполнять этот провал чем угодно: сказками о пришлости абхазов, об их якобы неаборигенном происхождении, об отсутствии этнической связи между абазгами и апсилами античных источников и абхазским этносом нового времени.
Работы Ю. И. Воронова как бы выстроили хронологический ряд абхазской истории, внесли существенный вклад в реконструкцию непрерывной линии этнического развития абхазов, основанный на твердой базе памятников материальной культуры. Исследования Ю. И. Воронова стали одним из тех краеугольных камней, которые сформировали современное историческое самосознание абхазского народа, его исторические автостереотипы, ставшие для абхазов как бы опорными столпами в их тяжелой борьбе, которую им пришлось вести на исходе нашего столетия. Важное общественное значение научной деятельности Ю. И. Воронова состоит в объективности его исследовательских выводов — качество, которое у иных историков часто теряется под воздействием конъюнктуры — этнической, политической, националистической или какой-либо иной. При всех обстоятельствах Ю. И. Воронов оставался верным исторической правде, той, которая была для него бесспорной и обоснованной. При этом ряд его выводов был порой неприемлем для иного зашоренного абхазского уха, например, доказательства в пользу омоложения датировки строительства Великой Абхазской стены, или же аргументы в пользу более тщательного изучения роли древнеэллинского компонента в истории Причерноморья.
Многие недруги Ю. И. Воронова пытались сыграть на этом. «Уважаемые абхазские коллеги-историки, — восклицал тбилисский профессор Нодар Ломоури, — неужели вы не замечаете, как ваш «великий идеолог» извращает историю вашего народа? Ведь вы и половину бы не простили бы нам (грузинским историкам — Ю. А.), хотя мы никогда не писали ничего подобного, никогда не договаривались до того, что себе позволяет Воронов» («Свободная Грузия», 1994, 5 мая). И с неподдельным простодушием удивлялся «Куда смотрят абхазские историки и археологи, почему они все прощают Воронову?!» Между тем ситуация, о которой печалился и негодовал И. Ломоури, имеет весьма существенный смысл, далекий от представлений и убеждений оппонента. Эта ситуация является своеобразным отражением внутреннего здоровья абхазской науки, абхазского общества и самосознания, которым не нужна мифологизация национальной истории, ее приукрашивание, либо отречение от тех или иных фактов событийной канвы. С тезисами Ю. И. Воронова можно не соглашаться, их можно корректировать или опровергать, но в абхазской науке это не выходит за рамки академических прений и не носит того постыдного контекста, который придал полемике профессор из Тбилиси.
Сам Ю. И. Воронов был блестящим полемистом. Не секрет, что свои научные взгляды ему приходилось отстаивать в жесткой полемике с представителями грузинской исторической школы, в работах которых часто гипертрофировалось культурное влияние Грузии на большей части Кавказа, в частности в Абхазии, отрицалась этническая самобытность абхазов и факт их автохтонного происхождения на нынешней территории. Ю. Н. Воронов неоднократно и убедительно опровергал эти антинаучные политизированные взгляды.
Помимо чисто научных аспектов, Ю. Н. Воронов придавал своей полемике и общественное звучание. Как известно, история — это политика, опрокинутая в прошлое. При этом переписать историю нигде и никогда труда не составляло, находились прислужники — «ученые», готовые осенить своими академическими званиями любую, даже самую чудовищную ложь. Поэтому не счесть примеров, когда на потребу сегодняшним политическим устремлениям страницы истории народов извращались, перекраивались, переписывались, когда притязания на чужие земли обосновывались императивом исторического права, а войны, агрессия и геноцид начинались во исполнение высших исторических предначертаний. Развенчивая надуманные теории и лживые концепции исторического прошлого абхазского народа, Ю. Н. Воронов противостоял черной разрушительной силе, готовой цинично превратить науку в придаток политики, в подручный материал для обоснования бредовых и агрессивных национал-шовинистических идей. Отстаивая научную истину, он защищал чистоту и честь академического знания.
Русский по происхождению, Ю. Н. Воронов был коренным жителем Абхазии. Его предки переселились сюда еще в середине XIX века и верой и правдой служили родине. Этой семейной традиции оставался верен и Юрий Николаевич, являя собой замечательный тип человека, представителя русской общины Абхазии, для которого Абхазия была родной землей и отчим краем. По существу Ю. Н. Воронов выступил и первым историографом русской общины края. Его деятельность была направлена на осознание русской общиной своего места и значения в жизни и истории Абхазии. Ю. Н. Воронов способствовал выработке особой, старожильческой психологии и локального самосознания у той части русских, которая была укоренена в Абхазии и ощущала себя неотъемлемой частью этой страны, рассматривала ее как родную землю, в жизни которой необходимо принимать действенное участие, вносить посильный вклад в ее развитие. В этом контексте пример Ю. Н. Воронова был выдающимся и ярким.
Имя Ю. Н. Воронова навсегда останется и на страницах политической истории Абхазии XX столетия. Активной политической деятельностью, между тем, он стал заниматься сравнительно поздно, вступив в эту сферу лишь на излете горбачевской перестройки. Эволюция Ю. Н. Воронова от ученого, преданного лишь своей изыскательской работе, до действующего политика была закономерной и отражала определенные тенденции, имевшие место в общественных настроениях интеллигенции Абхазии б конце 1980-х годов.
Усиление влияния, а затем и политическая победа в Грузии национал-шовинистических кругов во главе с Звиадом Гамсахурдиа окончательно сделали невозможным нормальное этнополитическое развитие Абхазии в рамках унитаристского и тоталитарного государства, к строительству которого приступили новые политические силы в Тбилиси. Не менее очевидным становилось и то, что стремление Абхазии к изменению своего государственного статуса встретит в Тбилиси агрессивное противодействие. В самой Абхазии резко возрастала напряженность между абхазским национальным движением и поддерживаемыми в Тбилиси 103 местными грузинскими национальными организациями.
В этих условиях для мыслящей части населения Абхазии наступило время выбора. Для Ю. И. Воронова он был однозначен. На первых свободных выборах в Верховный Совет Абхазии (октябрь 1991 года) он был избран депутатом, став со временем одним из главных идеологов политического курса Абхазии. Во время грузино-абхазской войны 1992–1993 годов Ю. Н. Воронов вел большую работу по установлению контактов с общественными кругами России и Запада, разоблачая грузинскую агрессию, последовательно отстаивая антимилитаристскую позицию Абхазии, отвергая предъявлявшиеся абхазам обвинения в сепаратизме, геноциде и агрессии.
После войны Ю. Н. Воронов был назначен вице-премьером правительства Абхазии, в котором курировал вопросы культуры и социального обеспечения, был ответственным за связи с общественными организациями. Ю. Н. Воронов выполнял дипломатические поручения своего правительства, представляя Абхазию на многосторонних переговорах по урегулированию абхазо-грузинского конфликта. И как гражданин Абхазии, и как ее государственный деятель Ю. Н. Воронов не мог не задумываться о будущем своей страны. Он реально представлял историческое значение победы народа Абхазии в войне, но в то же время, не страдая политическим романтизмом, понимал, сколь труден и тяжел будет путь послевоенного развития республики. Анализируя баланс сил и интересов, в который оказывалась вовлеченной Абхазия, Ю. Н. Воронов неизменно был сторонником прагматического подхода к решению как насущных задач, так и перспективных проблем, стоящих перед Республикой Абхазия.
Будущее Абхазии Ю. Н. Воронов видел только на путях этнополитического суверенитета При этом он подчеркивал необходимость ясного понимания преимуществ и минусов географического положения республики, обосновывал пагубность установления жестких, непроницаемых границ на реке Псоу, ратовал за восстановление традиционных транскавказских путей, возвращения Черному морю его важнейшей экономической роли.
К этим идеям Ю. И. Воронова неизменно будут обращаться будущие политические лидеры республики, ибо они сохранят свое актуальное значение и в перспективе развития Абхазии в грядущем веке. Это является еще одним подтверждением той выдающейся роли, которую сыграл Ю. Н. Воронов в контексте истории Абхазии XX столетия.
ПРЫЖОК БЛАГОРОДНОГО ОЛЕНЯ
Джума Ахуба
Что же сближало меня с Юрием Вороновым, позволяло на протяжении не одного десятка лет быть друзьями, ездить вместе по Абхазии, поддерживать друг друга?
Ар того, как мы познакомились, я слышал о нем от общих знакомых. Слышал, что есть такой молодой ученый, русский, родом из Абхазии, большой знаток истории абхазов, очень справедливый человек. Слышал и другое: появился какой-то молодой ученый родом из Абхазии по фамилии Воронов, а на самом деле он то ли еврей, то ли армянин, выдаст себя за абхазского патриота, а сам преследует какие-то политические цели, карьерист и т. п. Словом, имя Юры с тех пор, как он стал научным работником, и до конца его жизни было на устах у всех.
А личное знакомство состоялось при любопытных обстоятельствах, В моем родном селе Атара в пятистах метрах от отцовского дома есть древняя крепость, пожалуй, самая большая из сохранившихся. Ученые спорят о времени ее постройки, письменных источников о ней сохранилось очень мало. Зато существует немало легенд, в народе ее почитают святым местом. По одной из легенд, эту крепость начали строить на другой возвышенности, напротив этого места. И сколько бы ее ни строили, она сама разрушалась. И тогда Апсха (царь абхазов) обратился к предсказателям, которые сказали, что крепость будет саморазрушаться, пока ее не начнут возводить на другом месте и не замуруют по обе стороны входа непорочную деву и юношу, у которого на щеках еще не выросла борода. Царь так и сделал. И в народе верят, что замурованные дева и юноша по ночам переговариваются.
В самом деле, на другой возвышенности сохранились остатки такой же крепости. А самое главное, что эта легенда до сих пор влияет на судьбу крепости: раз в стенах замурованы святые дева и юноша, то и сама крепость считается святым местом. И поэтому отсюда нельзя унести ни одного камня, а копать рядом с нею считается святотатством. Я помню такой случай, когда во время «расцвета» колхозов один из самодуров решил на территории крепости посеять кукурузу. И, несмотря на все его угрозы, ни один крестьянин не согласился пойти туда с плугом.
Однажды в обеденный перерыв, в конце 60-х годов, приходит домой рассерженный отец и посылает меня к крепости, говорит, что там околачивается какой-то незнакомец, называет себя ученым. «Я ему говорю, — продолжает отец, — мой сын тоже ученый, а про тебя никогда не говорил. Уходи отсюда по-хорошему... Ты пойди и скажи ему, чтоб ушел, если не уйдет, я так всажу из дробовика, что забудет всю науку!»
Я возразил, что это, наверное, ученый из Москвы или Тбилиси. «Какой Тбилиси! — возмутился отец. — Он заявил, что родился и вырос здесь и считает себя абхазцем не хуже меня! Так и сказал! А когда я назвал тебя, он сказал, что читал то, что ты пишешь. Он так тебя хвалил, что я решил сказать тебе о нем. Если врет, то я... Хорошо, убивать его не буду, но пусть уберется оттуда».
Не успел я выйти за калитку, как отец вдогонку поручил привести того домой, если он не врет.
Так состоялась моя первая встреча с Юрием Вороновым — в 1966 году. В тот же день мы пришли к нам домой. У него установились самые дружеские отношения с моим отцом. У них, у неграмотного крестьянина и молодого ученого, была одна общая любовь — по выражению Пушкина — любовь к отеческим гробам В 1982 году, когда отец тяжело заболел и готовился к смерти, он попросил меня привезти «бородатого русского с шагами стрекозы». Я сказал Юре, что его друг умирает, и просил приехать. В тот же день мы приехали, они долго беседовали. После смерти отца в республиканской газете была опубликована статья Юры, где он рассказал об этой беседе, привел легенду о крепости. Позволю себе процитировать начало этой статьи: «Каждый день несколько десятков лет подряд направлял Виссарион Ахуба своего коня к руинам древней крепости. И каждый раз, очищая стены от колючек, с тревогой замечал, что трещины в стенах увеличиваются, а край обрыва, за которым шумит Кодор, все ближе подступает к древним фундаментам. И, когда неумолимая болезнь подвела хранителя к краю его собственной жизни, он призвал к себе не докторов, а трех лучших друзей, и сказал им: «Спешите в Сухум, скажите всем, что крепость гибнет. Пусть спасут, что можно». Эту заботу никто ему не поручал. Никто, кроме собственного сердца». Далее Юра привел легенду, рассказанную ему моим отцом.
Что его поразило? Не просто неграмотный, а человек, не знающий ни одной буквы, так дорожит памятниками, что у него было немало неприятностей из-за этой крепости. Например, однажды какие-то пришлые (так абхазы называют всех неаборигенов) подъехали на самосвале, погрузили в него камни от крепости, а отец с дробовиком преградил им дорогу. Могло кончиться кровопролитием. Он-таки заставил их выгрузить камни, которые до сих пор валяются поодаль. Отец говорил о Юре: «Этот молодой русский учит нас, абхазов, любить свою историю».
Юра был поражен тем, что отец хорошо говорил не только на русском языке, но и на турецком, мингрельском. По этому поводу он вспоминал замечание академика Марра о том, что абхазы по природе полиглоты.
Прежде чем перейти к периоду грузино-абхазской войны, которая нас больше всего сблизила, я хочу рассказать подробнее о двух фактах нашей многолетней дружбы.
В 1967 году готовились отметить 50-летие образования СССР, Я периодической печати стали появляться материалы, посвященные этой теме, а также повествующие о статусе Абхазии в то время, об отношении Ленина к нашей республике, о том, кто подписал от имени Абхазии договор о создании СССР... Таким образом, Абхазия напоминала о том, что именно в ней впервые в Закавказье в 1918 году была установлена власть Советов, но из-за того, что молодая советская власть не смогла поддержать Абхазию, через 40 дней при поддержке Антанты Абхазию захватили грузинские меньшевики. Появились публикации и о том, что после восстановления советской власти Абхазия была самостоятельной республикой, пока ее насильственно не включили в состав Грузии.
Тем временем в Тбилиси вынашивались другие планы: грузинские ученые успешно доказывали, что абхазы — это те же грузины, что мы ни культурой, ни языком, ни историей не отличаемся от грузин. (Вспомните анекдот про кагэбэшника и фараона, который сам признался в своих преступлениях.) Исходя из этого, Грузия поставила перед Москвой вопрос о ликвидации двух автономных образований — Абхазии и Аджарии — на территории Грузинской ССР. Разумеется, все это было подкреплено высокопарными словами о дружбе и братстве, о великом интернационализме и т.п.
Абхазия хотела больше того, что имела, а Грузия решила отнять и то, что было. Потеря автономии означала гибель абхазов как этнической единицы. Поэтому начались протесты: сначала письма, жалобы, небольшие собрания, которые постепенно переросли в самый настоящий антиколониальный митинг. Документы свидетельствуют: на многотысячном митинге было решено ходатайствовать о включении Абхазии в состав РСФСР. Приводилось много фактов, доказывающих нецелесообразность нахождения Абхазии в составе Грузии.
(Боюсь показаться нескромным, но забегая вперед скажу, что мы были дальновиднее многих политиков: если бы нас послушали в 1967 году, не было бы войны 1992 года и всей этой ужасной трагедии.)
Перед отъездом в Москву с этим письмом, я консультировался у Юрия Воронова. Я сказал, что в нашем письме речь идет и о том, что грузины сознательно уничтожают памятники абхазской старины, не мог бы он привести конкретные факты.
— Примеров сколько хочешь: все, что находят при раскопках в Пицунде, в Цебельде, а находки там уникальные, вывозится в Тбилиси и выдается за грузинские исторические памятники. Но еще страшнее то, что наиболее древние памятники они вывозят и объявляют найденными на территории современной Грузии.
— Мне нужны факты, когда разрушаются абхазские памятники,
— Сколько угодно фактов. Например, в Гагре в сквере стоит памятник Шота Руставели, а постамент ему сделан из уникального памятника — крепости VI века, выложенной из речного камня. Вот из этого камня сделали постамент...
— Юра, а это можно доказать?
На следующий день Юра принес написанную им докладную записку, подписал при мне и велел на него ссылаться. И действительно, я привел эти факты как примеры варварского отношения к историческим памятникам Абхазии.
Еще одно воспоминание из уже давнего прошлого. В 70-е годы в Сухуме был организован уникальный институт туризма, научно-исследовательский, всесоюзный. Создателем и руководителем был историк Вианор Пачулиа. В Абхазии и за ее пределами он был известен, прежде всего, как популяризатор исторического прошлого. Без особой назойливости, в популярной и легкой форме он постоянно утверждал в своих материалах, что абхазы — это самобытный народ со своей культурой, со своей историей, со своим языком. Доказывал то, что сейчас кажется настолько явным, что смешно доказывать. У него были широкие связи в Москве, поэтому институт туризма не подчинялся Тбилиси. Нашлись внутри института карьеристы, которым обещали повышение, они начали стряпать «чернуху». Одна часть ученых заступилась за Пачулиа, другая присоединилась к гонителям. Комиссии, проверки... Тогда не только идеологией, по и всей автономией руководил второй секретарь обкома компартии, присланный из Тбилиси. Как определил его сотрудник Абхазского музея Ермолай Аджинджал — Понтий Пилат. Он действительно был хитер и коварен и умудрялся душить абхазское руками самих абхазов. Известно, что в вассальных государствах всегда широкий простор негодяям, изменникам и предателям. В те времена в Абхазии главным мерилом профессиональной подготовленности, компетентности и уровня культуры было отношение к грузинской политике, проводимой в Абхазии. Насколько человек содействует колониальной политике Тбилиси в Абхазии. Так вот, в этом шумном скандале Юрий Воронов встал в ряды защитников Вианора Пачулиа, тем самым увеличив число своих недругов не только в Грузии, но и в научных кругах. Самое страшное, когда объединяются политические враги и внутренние завистники. Завистников у Юры Воронова, как у любого талантливого и трудоспособного человека, было множество. Соединившись, эти две темные силы стали настолько опасными, что под угрозой оказалась его жизнь: анонимки, доносы, обыски, обвинения, угрозы, приглашения к кагэбэшникам — «красным», как их называют абхазы.
Понтий Пилат сделал свое дело: снять Вианора Пачулиа он не смог благодаря таким защитникам, как Юра, но закрыли институт. И этого долгоо не могли простить Юре, пожалуй, до начала грузино-абхазской войны, когда ненависть к нему вступила в новую фазу. Сказанное не означает, что спор Воронова с Тбилиси начался с этого, главным было то, что он доказывал автохтонность абхазов, а этот случай послужил дополнительной причиной. Помню, в творческих кругах ходила такая шутка: «Если Воронов скажет, что солнце встает на востоке, это вызовет скандал в Тбилиси и Абхазском обкоме партии».
Мир знает, как гитлеровцы жгли книги на аутодафе, но мало кто знает, что в Тбилиси публично сжигали книги ученого Юрия Воронова. В это время он начинает свой самый большой труд, имеющий всемирное значение — раскопки Цебельдинского комплекса памятников. Я с ним неоднократно ездил на эти раскопки. Я знал, что он нуждается в поддержке, как никогда. К счастью, с 1979 года в Абхазии стал выходить новый иллюстрированный научно-популярный журнал «Апсны аказара» («Искусство Абхазии»). Помню, как он радовался, что меня назначили главным редактором Естественно, Ю. Н. Воронов стал одним из ведущих авторов журнала. Уже во втором номере была опубликована его большая статья о цебельдинских открытиях. Я еще пошутил «Когда тебя печатают на родном языке, то искажают неузнаваемо, а мы тебя печатаем на языке, которого ты не можешь прочесть». А он серьезно ответил, что не важно, на каком языке, лишь бы была зафиксирована правда.
У нас в редакции была специальная папка для его статей в оригинале и переводе. Мы предполагали издать сборник его статей, опубликованных в журнале. К сожалению, тогда это было сделать очень трудно из-за плохого к нему отношения, а потом, не успели опомниться, как началась война. Как свидетельствуют очевидцы, шеварднадзевские оккупационные нацисты создали специальную группу вандалов, которым было поручено уничтожать все, что касается истории и культуры абхазов. Так был уничтожен архив нашей редакции, погибла и папка с материалами Юрия Воронова.
В жизни действуют те же законы, что и в физике: каждое действие рождает противодействие.
Умер директор Абхазского научно-исследовательского института Г. А. Дзидзариа, видный ученый и общественный деятель. Встал вопрос о выборе нового директора. Политика Грузии по отношению к Абхазии — оценка каждого по его преданности «малой империи», как определил Грузию А. Д. Сахаров, за многие десятилетия дала свои плоды — теперь и в Абхазии главным было отношение человека к колониальной политике Тбилиси. В этих диких для цивилизованного разума условиях встал чрезвычайно важный вопрос о руководителе духовного и общественно-политического Центра Абхазии; от того, кто будет возглавлять этот центр, зависело очень многое в судьбе республики. Многие из нас не знали, кого рекомендовать, на ком настаивать.
Однажды своими широкими шагами ко мне буквально ворвался Юра, взволнованный. Я, решив его отвлечь, говорю, что у него такие широкие шаги, что он за день всю Абхазию пройдет. Да, если идти по поверхности, можно и за день обойти. А если углубиться в историю, то здесь такой простор, что и двум Россиям не догнать. Слова были другими, но содержание я передаю точно.
Отвлечь я не смог. Он тут же со свойственной ему откровенностью и жесткостью выпалил:
— Что вы за люди, абхазы?! Когда вы научитесь ценить своих людей? Он перечислял сотрудников института, подчеркивая их хорошие качества, а в конце добавил, что самым подходящим человеком на этот пост является В. Г. Ардзинба. Он сказал, что в институте подготовили письмо и мы, писатели, должны их поддержать.
Когда я сказал, что мы уже были у первого секретаря обкома партии и он обещал поддержать эту кандидатуру, его радости не было конца. Мы расходились только в одном: он шел в открытую, ничего не скрывая, мы же предпочитали действовать в обход, не дразнить гусей.
Я упрекнул его, что он не дипломат, а Юра возмутился: «Какая тут дипломатия!» А через пару лет стал одним из самых видных дипломатов Абхазии.
Началась грузино-абхазская война.
После того, как руководство было вынуждено покинуть Сухум, маленькая группа депутатов, среди которых был и Юра, оставалась до последнего момента в столице. Четыре дня оставался и я, мы перезванивались.
— Не знаю, что делать, но отсюда не уйду, — твердил он.
Друзья уговорили его уехать. На пятый день мы встретились в Гудаутах, куда переехало все правительство.
Я обвинил и депутатов, и правительство в трусости, потому что они никого не предупредили, многое и многих можно было вывезти.
— Я докажу, что не трус и не бежал. Я приехал не скрываться в Гудаутах, а искать оружие. Найду автомат и пойду воевать, — заявил депутат Зураб Ачба.
— Все будем воевать, — поддержал его Юра.
— А что, воевать можно только с автоматом? А где идеологическая война? Я уже во многие инстанции отправил телеграммы, воззвания к коллегам, обещали, что завтра появится в печати, — сказал я
— Он прав, — согласился Зураб Ачба. Юра сказал, что готов воевать там, где мы сочтем нужным: если надо — с автоматом, если надо — на идеологическом фронте.
Когда я думаю о судьбе ученых и писателей Абхазии во время войны, да и после, меня преследует один образ: где-то в конце поля, вдали от бурной реки растет и плодоносит фруктовое дерево. Смысл жизни, ее цель одна — плодоносить. Но вот разлилась река, вырвала дерево с корнями, унесла по течению неизвестно куда, выбросила на другой берег. Дерево уцепилось за землю корнями, выжило, даже начало плодоносить. Но это уж не те плоды, даже листья на дереве уже не те, все переменилось, и не в лучшую сторону.
Однажды я сказал об этом Юре: «Я бы хотел приходить в кабинет не высокого чиновника, а ученого Воронова. Очевидно, за все в жизни надо платить. В лице Владислава Ардзинба, Станислава Лакоба и тебя, Юра, мы получили видных политических деятелей, но потеряли самых лучших историков, а они нам так нужны!»
Юра ответил, что уже недалеко то время, когда можно будет вернуться к науке. И тут же спросил, а где писатель Джума Ахуба, где его проза.
Литература — это любовь, сострадание. Не может одно сердце одновременно вместить гнев, злость, ненависть и большую любовь. Вот когда уйдет этот яд, тогда и...
— Многое убила в нас война, — пожаловался я ему.
Мы вспомнили моего отца, его большое хозяйство, дотла сожженное во время войны. Под конец я передал ему просьбу своего соседа, чтобы Юра не ходил один, особенно когда стемнеет.
— А за что меня убивать, — улыбнулся Юра. — Денег у меня нет, дома пусто...
А через некоторое время показал от руки написанную автобиографию. «Так, написал на всякий случай», и назвал одного ученого, которому хочет это отдать. Впоследствии я узнал, что за несколько дней до гибели он это сделал.
В разгар войны такие наши ученые и депутаты, как Юрий Воронов, Станислав Лакоба, Зураб Ачба и другие, вели идеологическую борьбу, выступали, давали интервью, публиковали разоблачительные статьи (в основном за пределами Абхазии), другая группа интеллигенции создала ассоциацию, главной целью которой было сказать всему миру правду об Абхазии, правду о войне.
На первом же заседании президиума этой ассоциации было решено издать брошюру Юрия Воронова «Абхазы — кто они?». Для этого издания он специально написал предисловие.
— Юра, мы знаем, как ты нуждаешься в деньгах, а твою брошюру раздаем бесплатно...
— О чем ты говоришь, какие деньги! Раздавайте, кому надо и сколько хотите, — ответил он.
Во время оккупации города Сухум нацисты во дворе нашего дома сожгли мой архив: погибли письма и записки Юрия ко мне, была разграблена моя библиотека (вместе с книжными полками исчезла!). Я знал, как люто ненавидели Юру оккупанты, и однажды сказал ему, что мою библиотеку ограбили и сожгли архив из-за того, что там были его письма и книги с автографами. Он ответил, что в его архиве они искали мои книги.
Уже после окончания войны мне позвонила незнакомая женщина, говорит, что в своей квартире, в которой жили оккупанты во время войны, обнаружила несколько книг с нашими автографами, среди них и книгу Лейберова «Цебельдинская находка». Я был рад нежданному подарку, особенно потому, что автограф на ней был потомка Вороновых, о которых эта книга. Думаю, что эта надпись говорит о многом, приведу ее полностью:
«Их породила Цебельда,
Цебельда же стала их могилой.
И Цебельда без них отныне
Не будет полной Цебельдой...
Дорогому Джуме на память о поездке в Цебельду».
А на другой книге надпись: «Апсилу по крови от апсила по душе». Апсилы — это древние абхазские племена, жившие на территории его родной Цебельды.
У нашего народа есть такой образ: когда прибавляется световой день, говорят — света стало больше на один прыжок оленя, прыжок вперед. А когда световой день начинает убавляться, говорят, что олень прыгнул назад. Когда я думаю о своем друге Юрии Николаевиче Воронове, я вспоминаю этот образ. С его приходом в науку, затем в политику наши наука и политика сделали большой прыжок вперед. И я надеюсь, что с его уходом, после его гибели не будет прыжка назад, так велико его наследие, его духовное богатство, которое он оставил нам.
ВОРОНОВСКАЯ ЗВЕЗДА
3. К Ачба
К воспоминаниям следует обращаться тогда, когда события, о которых ты хочешь рассказать, отошли в прошлое, отстоялись и обрели прозрачность. В данном случае все наоборот: прошлое присутствует в настоящем, размыкая связь времен и лишая события логики. Мы с Юрой не были ни друзьями, ни приятелями. Наше общение практически никогда не выходило за рамки служебных контактов, а настоящее знакомство состоялось на исходе 80-х годов. Мы познакомились в Народном Форуме Абхазии. Это общественное движение возникло как реакция на беспрецедентную активность грузинских националистических движений. Общественно-политическая ситуация в Абхазии тогда был раскалена до предела Республика Абхазия была наводнена функционерами и боевиками Звиада Гамсахурдия. Через средства массовой информации Грузии и на многочисленных митингах и собраниях Абхазия объявлялась грузинской провинцией, а грузинский народ — ее хозяином. Такие действия дестабилизировали ситуацию в Абхазии. В этой остановке и возник Народный форум, как альтернативное интернациональное движение, ставившее своей целью самоопределение Абхазии в интересах ее многонационального населения. Приход Юры в Форум заметно повысил уровень политической работы этой организации, обогатил его целым рядом концептуальных идей.
Нашей главной задачей в тот период являлась работа с населением. И в этом деле Ю. Воронов был незаменим. Приведу один случай. Нам в 1990 году пришлось выезжать агитбригадой в село Цабал (Цебельда), родину Ю. Воронова. Там нас встретили вооруженные грузинские боевики, которые предложили нам немедленно покинуть село. Мы отказались. Тогда нам стали угрожать оружием. За всем этим, затаив дыхание, следили местные жители. В такой взрывоопасной ситуации Юра, не теряя самообладания, заявил боевикам, что никуда не уедет и не позволит им применить оружие. Затем он прошел в здание средней школы и пригласил туда сельчан. Боевики не осмелились прилюдно перейти к насилию и ушли. Встреча с жителями была перенесена в правление колхоза. Там я в очередной раз стал свидетелем общения Юры с крестьянской аудиторией, не вполне владевшей русским языком. Без подыгрывания, без упрощенчества он говорил о самых насущных проблемах, сложных, болезненных сторонах нашей жизни на доступном всем языке. Общение было таким непосредственным и заинтересованным, что народ долго не хотел расходиться.
Невозможно переоценить ту огромную разъяснительную, а если хотите, просветительскую работу, которую Воронов проводил в Абхазии и за ее пределами. Во многом именно ему мы обязаны позитивной общественной ориентацией при проведении референдума по сохранению Советского Союза, парламентских выборов и в консолидации населения вокруг парламента во время грузинской вооруженной агрессии.
Будучи избранным в Верховный Совет Абхазии, Воронов стал в нем наиболее дееспособным депутатом, возглавившим Комитет по правам человека. Работать нашему Верховному Совету, а, вернее, его позитивному большинству, приходилось в очень жестких условиях. Практически любое стремление к самостоятельности блокировалось официальным Тбилиси и грузинской частью парламента.
Отношения между Грузией и Абхазией сползали от противостояния к противодействию. Нами предпринимались всевозможные усилия, дабы избежать пагубного развития событий. Мы искали и находили компромиссные решения по кадровой политике, по разграничению полномочий, переходу на договорную форму взаимоотношений. Но, увы, не встречали понимания. Наши надежды на мирное разрешение конфликта таяли. Изгнание харизматика Гамсахурдиа и приход прагматика Шеварднадзе только усугубили ситуацию. Столкнувшись с экономическим крахом, преступным произволом, расколом общества на сторонников старой и новой власти и иными проблемами, Шеварднадзе и его сподвижники осознали, что их страна стоит на грани национальной катастрофы. Срочно требовалось отвлечь общественное внимание от внутригрузинеких проблем. Наиболее острой, после вышеперечисленных, была проблема грузино-абхазских взаимоотношений.
По замыслу грузинского руководства, локальная победоносная война в Абхазии была способна разрядить внутригрузинский конфликт. У криминальных соратников Эдуарда Амвросиевича — батоно Иоселиани и Китовани — были свои разбойничьи резоны в этой войне.
14 августа 1992 г. во время сессии Верховного Совета Абхазии, где рассматривался проект Договора об основах взаимоотношений с Грузией, грузинская армия вторглась на территорию Абхазии. Началась война. Будучи опытным политиком, Шеварднадзе предпринял хорошо организованное политическое и идеологическое прикрытие своей авантюры. Многие, наверно, не забыли, как односторонне подавалась информация в первые дни войны. Нас, подвергшихся насилию, обвиняли во всех смертных грехах.Отвратительная ложь потоками лилась со страниц газет, экранов телевидения и волн радио. Понимая, что организация эффективного сопротивления невозможна без доведения правды о грузино-абхазской войне до мировой общественности и, прежде всего, российской, парламент Абхазии направил Ю. Воронова на этот участок работы.
Любая война, в том числе и информационная, требует значительных средств. Мы вступили в эту войну нищими. Все наши попытки донести до сведения общественности правду о войне блокировались. И тогда Юра принял беспрецедентное решение организовать работу с общественностью непосредственно по месту работы, досуга, в различного рода общественных, политических, религиозных, гуманитарных и иных организациях. Это был титанический труд, не вмещающийся ни в какие временные рамки.
Природная деликатность, аналитический ум, незаурядное ораторское искусство помогли ему в разноголосице российских общественных сил каждый раз избирать верный тон и находить тропу к сердцу собеседника. Постепенно под давлением общественности средства массовой информации были вынуждены перейти к более объективной оценке происходящего в Абхазии, а также периодически доносить и абхазскую точку зрения на события. В моей благодарной памяти сохранились воспоминания о «круглом столе» в Академии наук России, который проводился по инициативе президента Академии наук Ю. С. Осипова и в котором приняли участие ведущие ученые России, Грузии, Абхазии. Делегацию ученых Абхазии возглавлял Г. Н. Колбая, участвовали Ю. Н. Воронов и другие. Сохранившиеся стенографические записи передают уровень полемики, весомость приводимых аргументов, но не способны передать живого пафоса вороновской речи, под обаяние которой невольно подпадали и оппоненты.
Гибель Воронова, вызвавшая неподдельное всенародное горе, только подтверждает мою догадку о том, что этот человек был не просто одним из нас, ни даже лучшим из нас — он был иной, и народ своим безошибочным чутьем отметил это.
Подавляющее число борцов за самоопределение Абхазии отстаивали свою, я бы сказал, «племенную» правду. Мы полагали, и вполне справедливо, что вправе рассчитывать на те же права, что и другие народы, восстановившие свою государственность на постсоветском пространстве. И, победив, воспроизвели еще один микроскопический Советский Союз со всеми постперестроечными издержками. На первый взгляд, Воронов отстаивал те же ценности. Но он вкладывал в них иной, более высокий смысл. Он понимал, что убожество нашей жизни преходяще, что это неизбежная дань времени, проистекающая от невежества общества и политической элиты, что рано или поздно жизнь войдет в свои человеческие берега. Но для того, чтобы народ Абхазии стал счастливым в своем доме, он должен творить свою собственную историю, и никто не вправе препятствовать ему в этом.
Любая революция или освободительное движение невозможны без лидера, воплощающего в себе общественные идеалы. Так получилось, что в Абхазии их оказалось двое. В сознании народа оба лидера олицетворяют различные аспекты борьбы за самоопределение Абхазии. Лидером политическим, возглавившим борьбу с агрессией и доведшим ее до победного конца, стал Владислав Ардзинба. Лидером этическим, воплотившим в себе нравственные начала освободительной борьбы Абхазии, стал Юрий Воронов.
В моем понимании историческое развитие каждого народа есть обретение собственного пути в восхождении к общечеловеческим ценностям. Путь этот тернист, извилист. Без нравственных ориентиров его невозможно пройти. Народ Абхазии не составляет исключения, и на пути, отмеренном ему Богом, среди других путеводных звезд, его всегда будет вести и направлять вороновская звезда
МУЧЕНИК ЧЕСТИ
Протоиерей Александр Салтыков
Начиная с 20-х годов нашего века, семья Вороновых имела тесные дружеские отношения с семьей моей матери. На протяжении многих лет постоянно поддерживалась активная переписка В сороковые послевоенные годы в нее включилось новое поколение: мое общение с Юрием Николаевичем Вороновым началось в детстве, через обмен письмами за несколько лет до личного знакомства
Вороновы — старинный русский дворянский род. Генеалогическое древо Вороновых восходит, в частности, к королю французскому Генриху IV. К своему происхождению Юрий Николаевич относился очень серьезно. Среди ближайших предков Юрия были и увлеченные революционеры, и «Ясочка» — это поистине благодатное место в солнечной Абхазии — стала подпольным домом отдыха для революционеров, скрывающихся от царских властей. В этой семье были и крупные ученые, и просветители, — особенно известны Николай Ильич Воронов, соратник Герцена, редактор газеты «Кавказ», редактор и издатель 10-томника «Сборник сведений о кавказских горцах», друг Чолара, и Юрий Николаевич Воронов-старший, выдающийся ботаник. Известно, что семья Вороновых сделала очень много для просвещения местного края. Происхождение многое объясняет в личности Юрия Николаевича.
У него было развитое родовое сознание. И он считал своим долгом сохранять и продолжать принципы предков. Разумеется, ему была чужда какая-нибудь кичливость, и на тему происхождения он говорил мало, и всегда с улыбкой. Да и зачем, и что говорить... Происхождение — дар от Бога, такой же, как талант. Нелепо гордиться тем, что ты имеешь яркий голос, или являешься выдающимся математиком, или обладаешь красивой внешностью, или еще чем-нибудь. Каждому Бог дает свое...
«Ясочка» — место обитания этой семьи — представляла собой небольшое имение. Усадьба состояла из двух маленьких флигелей. К усадьбе примыкал обширный сад. В нем росли ценные садовые деревья, выписываемые из-за границы. В 20-е годы об участии семьи в подготовке революции быстро забыли, Вороновы были объявлены «лишенцами», один из флигелей и фруктовый сад с яблонями из Франции были отобраны. Сад, конечно, был вырублен. По рассказам Вороновых, готовился арест семьи. Спасла отдаленность, по тем временам, от Сухума, отсутствие сносной дороги к заброшенной усадьбе.
Отец Юрия Николаевича погиб на фронте во время Отечественной войны в 1944 году. В послевоенное время семья бедствовала. Мать Юрия Николаевича, Светлана Васильевна, и бабушка, Людмила Николаевна, учительствовали в Цебельде, — довольно большом селе, находящемся в четырех километрах от «Ясочки», Кроме Юрия, в семье было еще три мальчика: его родной младший брат Всеволод и двоюродные братья Виктор и Ростислав, сыновья сестры Светланы Васильевны, Елены Васильевны. В доме жила также сестра бабушки Людмилы Николаевны — Ольга Николаевна, милая и обаятельная старинная дама, которая также по состоянию здоровья не работала. Все держалось на двух женщинах — сельских учительницах, получавших грошовое жалование, далеко не достаточное для самого минимального обеспечения всех членов семьи.
В детстве мы много слышали о бедственном положении Вороновых. Мои родители постоянно отправляли в Сухум посылки, состоявшие в основном из вещей для мальчиков. Их бедность была такова, что частенько не хватало денег на пищу, и дети страдали от недоедания. Спасала благодатная природа Абхазии — отчасти можно было питаться «подножным кормом». Инжир и мамалыга (кукурузная каша) — были самой «популярной» пищей.
В доме была прекрасная библиотека из дореволюционных изданий, не очень обширная, но достаточная для культурного развития молодых людей в духе представлений рубежа XIX-XX веков. Были, разумеется, известные журналы «Нива», «Мир Божий», какие-то издания, касающиеся старины, художественная и детская литература Неплохо были представлены и советские издания русской и западной классики. Комнаты были наполнены старинными предметами, изящными безделушками, характерными для дворянского быта. В общем, это был маленький культурный оазис, каким-то чудом в то время еще сохранившийся. Вся эта обстановка сильно повлияла на формирование личности такого одаренного мальчика, каким был Юрий.
Несмотря на бедность и различные бытовые трудности, в доме Вороновых господствовал дух гостеприимства, радушия, широты, открытости, характерный для прежнего русского общества Мама и бабушка воспитывали детей в хороших русских традициях, внушая им понятия нравственной чистоты, бескорыстия, честности, жертвенности, деликатности, дружелюбности.
Однажды, в знак расположения, Светлана Васильевна подарила мне великолепный разрезной нож из слоновой кости. У него была красивая ручка в виде совы. Спустя много лет я «отдарил» его Юрию, который держал его в своей сухумской квартире. При разгроме вороновской квартиры во время грузино-абхазской войны эта изысканная мелочь погибла со всем прочим имуществом.
В Сухуме середины столетия еще существовала русская интеллигенция, сохранявшая традиции культурного и разумного общества. В городе у Вороновых была родственница — Инна Петровна Беридзе, радушно принимавшая нас, направлявшихся в «Ясочку». Среди людей, с которыми общались Вороновы, мне помнится талантливый и разносторонний врач Нарицын, по основной специальности психиатр, но лечивший, кажется, чуть не все болезни, обаятельный, простой в общении, остроумный собеседник. Особенно следует упомянуть Льва Николаевича Соловьева, выдающегося археолога, оказавшего огромное влияние — и научное, и нравственное — на Юрия Николаевича. О Соловьеве он написал одну из своих последних книг. Соловьев запомнился мне человеком огромного внутреннего достоинства. Сдержанный, серьезный, благожелательный, он говорил неспешными, весомыми словами. Его хотелось слушать. Чувствовалось, что он расположен к молодежи. Соловьев производил впечатление человека, глядя на которого невольно думается, что он знает нечто очень важное, необходимое для собеседника. С ним Юра знакомил меня с некоторой гордостью, понимая, как редки такие люди.
Археологическое богатство Цебельдинской долины было известно старшим Вороновым Именно на земле Вороновых находился холм, называвшийся Вороновская горка, с развалинами древнего храма, откуда графиня Уварова вывезла знаменитые цебельдинские иконы — каменные рельефы VI века, доставленные в Эрмитаж, а после революции переданные в Тбилиси. Светлана Васильевна охотно рассказывала о разных случайных поверхностных находках.
Первый мой приезд в «Ясочку» ознаменовался необычайным археологическим «прологом». Я был школьником. Был серый дождливый день, хотя мы приехали летом. Мы с моей матерью и сестрой не спеша поднимались от Ольгинского (Октомбери) к «Ясочке». Дорога, огражденная изгородями, из-за дождя была невероятно грязной. Мы шли, переступая по камням. Вот уже рядом Вороновский домик. Навстречу выбежали трое младших мальчиков, — Юры среди встречавших не было. Мы поздоровались и продолжали идти вместе. Вдруг Всеволод (по-домашнему Веся) почему-то нагнулся (кажется, он споткнулся) и перевернул один из камней. И — о, чудо! — мы увидели необыкновенной красоты руку, окруженную какими-то узорами...
У ограды дома нас встретили высокий стройный мальчик — это был Юра — и остальные члены семейства. Все тут же стали обсуждать находку. Никто ничего не мог сказать. Рядом жили какие-то греки (они позже уехали). Почему-то решили спросить их. Мы с Юрой отправились к ним. Но греки эти были люди простые и гораздо менее образованные, чем Вороновы. Они с изумлением смотрели на камень и только повторяли: «Экклесиа, экклесиа» (церковь, церковь).
Много лет спустя Юрий Николаевич атрибутировал этот фрагмент как еще один обломок цебельдинских каменных икон. Он отдал его в Сухумский музей, где, надеюсь, фрагмент поныне хранится. Впоследствии мне довелось, при поддержке Юрия Николаевича, написать статью о каменных иконах из Цебельды.
В середине столетия вокруг одноэтажного домика Вороновых местные жители, разбогатевшие от торговли, построили новые двухэтажные кирпичные дома, рядом с которыми «Ясочка» выглядела очень скромно. Но об усадьбе ходили легенды. Юрий Николаевич рассказывал, как однажды он услышал о «Ясочке», кажется, от каких-то пастухов. Они поведали случайному собеседнику о доме помещиков, с глубокими подвалами (у Вороновых и погреба-то хорошего не было). В подвалах — цепи, в которые заковывали несчастных крестьян... Каково это было слушать Юрию, так ценившему просветительскую деятельность своих дедов и прадедов?
Теперь «Ясочки» не существует. Все погибло в огне ненависти. Поистине, проходит образ мира сего...
Жить в «Ясочке» было очень сложно, и Вороновы стремились переехать в город. С большим трудом этого удалось добиться. На окраине Сухума они собственными руками построили маленький домик из саманного кирпича, в котором прожили несколько лет.
Меня всегда больше всего интересовал духовный мир человека. И Юрий Николаевич мне был близок, интересен и дорог именно своими сложными духовными исканиями. Хотя наши исходные ориентации были, казалось бы, очень разными.
Первая встреча, означенная находкой древнего фрагмента, как бы определила наши общие интересы к истории и культуре, начиная со школьных лет. Возникла активная переписка. В письме Юрия 1958 года — первый археологический «отчет» с планом раскопок. Уже в студенческие годы, читая очередное письмо своего друга, я понял, что имею дело с человеком далеко не заурядным, и решил хранить его письма. Помнится, промелькнула мысль, что эти письма я «потом» отдам в какой-либо архив.
Заостренный нравственный императив — вот что, по сути, было главным в его характере.Эта особенность соединялась с преданностью семейным традициям, — а там немалое место занимали воспоминания о революционном прошлом. Его мироощущение я охарактеризовал бы как некий нравственный романтизм. Воспитанный в высококультурной среде и ярко одаренный, он почти ничего на знал о религии и Церкви. Это неудивительно — хорошо известно, какое было время. В семейной библиотеке религиозно-философской литературы практически не было — ею никогда не интересовались. Впрочем, имелся знаменитый сборник «Вехи», но нравственные традиции, воспитанные веками русской истории, ощущались как природное и необходимое. В цебельдинской школе и в Сухуме он чувствовал себя, естественно, довольно одиноким: «Ребят хороших по-прежнему я не встречал (сосед — грек Харалампий — исключение)», — писал он в год окончания школы в Сухуме, 16 апреля 1960 года, (школу окончил поздно по причине болезней). Следует сказать, что с молодости ему было свойственно постоянное ожидание насильственной смерти, и он этого не боялся... На него огромное впечатление произвели сведения о насильственной смерти известного археолога Б.А.Куфтина Он неоднократно пересказывал обстоятельства этой трагедии, и уже тогда было понятно, что он как-то примеривает их к себе
Наша дружба содержала, мне думается, нечто не совсем обычное Мы встречались редко — два или один раз в год, а то и реже. Иногда он приезжал в Москву, мы ездили в Сухум отдыхать. Встречаясь — особенно в юности — мы говорили, иногда до утра, непременно о Боге, о природе жизни и смерти, о смысле жизни, о народе, о науке. Десятки лет нас соединяли эти вопросы, но оставалось что-то недоговоренное. Вообще, очень жизнерадостный и открытый, непосредственный и прямодушный, Юрий не очень распахивал свою душу. Иногда в разговоре он просто замолкал, продолжая улыбаться. В молодости он называл себя неверующим, но было ли в нем настоящее безбожие? Думаю, в нем было желание безусловно удостовериться в любом постулате. Постепенно его позиции в вопросах веры все же менялись. Тогда, в юности, я советовал ему читать русскую религиозно-философскую литературу: «Ты бы почитал, например, хотя бы Бердяева...» Он однажды полистал какую-то его книжку, привезенную мной в Сухум, кажется о Достоевском, и сказал примерно так: «Чтобы вникнуть в это, нужно переворачивать тонны книг, как я в раскопе переворачиваю землю лопатой. Сейчас у меня нет времени. Когда я выполню свои задачи, я займусь этим».
Свои задачи он с самого начала видел в сохранении и изучении, в первую очередь, культуры Абхазии, как общечеловеческого достояния.
В 1960 году он едет в Ленинград — город своих предков — и легко поступает в Университет на Восточный факультет (во время приемных экзаменов каждый день ходил на море купаться). «Какое впечатление на меня произвел Ленинград — трудно сказать! Ты представляешь, я до сих пор не пойму. Побывать успел уже во многих местах — в Эрмитаже 3 раза, в Артиллерийском музее, в музее этнографии, в Казанском соборе, в Русском музее (конечно) и др. Особенно мне понравился Русский музей. Эрмитаж же я пока не смог осмотреть весь — это так грандиозно!» (письмо от 4 января 1961 года).
На Восточном факультете он учился на отделении египтологии, слушая лекции академика В. В. Струве, профессора Петровского и других ученых, причем оказался единственным студентом курса (случилось так, что было принято только двое — Юрий и некая девушка, вскоре отчисленная). Однако сохранял намерение в будущем заняться археологией родной Абхазии. В начале первого курса его поразила встреча с известным археологом Каргером. Не помню точно слов, сказанных маститым ученым восторженному новичку, но их смысл был в том, что наука — это джунгли, в которых происходит смертельная борьба Юрий приехал в Ленинград скромным и даже несколько застенчивым юношей, но скоро в нем обнаружились природные твердость и решимость характера. Он чувствует уверенность в своих силах и полон намерений вперить свой ум в науку. «...Ничего! Я еще возьму свое. "Слух обо мне пройдет по всей Руси великой". Будем верить в будущее, видеть в нем исполнение своих сокровенных мыслей и мечтаний... пусть мир без точек живет и процветает, и сотни работ за подписью А. А. Салтыкова и за подписью Ю. Н. Воронова будут со счастливой улыбкой смотреть на этот мир. Желаю тебе продолжать в том же духе, отдаться целиком и полностью ей, ибо наука — это будущее ("цель жизни — знание")». Это он писал в том же году, видимо еще учась на 1-ом курсе (письмо сохранилось частично, даты нет). В том же письме весьма замечательный по темпераменту рассказ о студенческой жизни: «О, эта философия! Возможно, это моя специфика, но с кем бы я ни говорил, я спорю, спорю рьяно и активно, иногда за противоположные совсем мысли. Это какая-то нелепая страсть спорить. Не знаю, хорошо это или нет».
Как иллюстрация, следует не лишенный ироничности рассказ о работе в колхозе — как известно, в то время существовала укоренившаяся практика убирать урожай с помощью сотрудников научных институтов и студентов: «Седьмого сентября уехал в колхоз, на картошку. И знаешь, мне очень понравилось там. Это веселая, насыщенная жизнь. Распорядок дня почти однообразный, но интересно. Утро. 7 часов — подъем. В 8 часов на работу. 7 часов бега на четвереньках за трактором, затем отдых до вечера и сон. Возвращаемся с работы часа в 4, коллеги только разлягутся, как кто-нибудь вспомнит меня. "А, ну, Воронов, давай спор, тему!" Я вскакиваю, и начинается спор, сумасшедший спор, в котором я чувствую себя, как рыба в воде. Берется любая тема: пресловутое курение, пьянство, сквернословие, мясоедство, живопись, скульптура Пикассо, Куинджи, цель жизни, целесообразность движения нашей галактики в ту сторону, куда она летит, необходимость и возможность задержания Луны, которая через 10 млрд лет упадет на Землю, полезность постного масла и проч., и проч., масса вопросов, и каждый вопрос на 2–3 часа горячего спора Я против двадцати — двадцати пяти. Шум, гвалт, вопли, хохот, топот, ржанье. Удается убедить многих, и тогда компания — на две части и что-то невообразимое — сено, сапоги, тюфяки, картошка и победные крики. Я хохочу в восторге. Общество довольно — и все усталые и возбужденные...» Быть может, это юношеское письмо что-то приоткрывает в личности Юрия Николаевича.
Для современного читателя будет странно звучать, что в Ленинграде Юрий впервые столкнулся с глубоким нравственным развалом общества. Воспитанный в патриархальных традициях своей семьи, проникнутый вполне идеалистическими наивными представлениями о больших городах — центрах культуры, он был поражен обилием цинизма, разврата, зла. И совершенно необыкновенно, что, не имея осознанных религиозных убеждений, он, однако, боролся с давящей силой отвратительной для него нравственной нечистоты. Замечательно, что ему не было достаточно одной науки, ему была нужна активная борьба с нравственным злом, насколько он его понимал. Поистине, душа по природе христианка... Юрий был в Ленинграде весьма одинок, хотя имел там добрых родственников. Он вел по-настоящему аскетический образ жизни, в полной противоположности с подавляющим большинством студенчества, нравы которого хорошо известны. Между прочим, придавал значение физическому развитию. Большое чувство юмора, ироничность, но не холодный, а радостный взгляд на действительность, помогали его стойкости. Много занимался чтением художественной литературы — прочитал 30 томов Бальзака, декламировал А. Блока («радость, о радость-страданье...»). Выбор литературы диктовался традициями семьи.
В начале мая 1961 года отвечает на мое письмо: «Прекрасно тебя понимаю — народное искусство — что может быть прекраснее — в конце концов — все — народное искусство! Все то, в чем я буду копаться — тоже плод труда — творчества народов. И это — интересно, чудно, прекрасно!» Пока что он сообщал: «Издаю свой собственный журнал — стихи, статьи, песни, рисунки — "нетипичного молодого человека" — таково вкратце название этого журнала... Первый номер выйдет в июне — статьи — о вреде курения, пьянства, танцев, легкой музыки и т. д. Это легкомысленно — экзамены, учение, а я стихи пишу!..»
За этим юмором стояли очень серьезные и, следует отметить, глубоко «нетипичные» для общества нравственные переживания, хотя отсутствие даже элементарного религиозно-философского образования лишало возможности до глубины понять суть борьбы добра со злом. Но тем более поражает эта удивительная вера в Добро, как необходимое и высшее начало жизни, — идея, глубоко охватывавшая его душу, вопреки наивным попыткам объяснить необходимость Добра, не обращаясь к религиозному опыту. На следующей странице того же письма: «Моя точка зрения в настоящее время такова же, как и три месяца назад (имеется в виду предыдущее письмо. — А. С.). Точка не наступит (слово "точка" употреблялось в нашей переписке мною, как обозначение грядущей социально-политической и космической катастрофы. — А. С.). Добро победит зло окончательно и бесповоротно. Пороки, парящие сейчас, духовная бедность, низкие нравы — следствие последней войны. Война — страшное зло — она страшно бьет по культуре. Люди дичают — ожесточаются, страх ежеминутный заставляет людей опускаться в прошлое, думать о сегодняшнем дне, стремиться к болезненным наслаждениям, не думать. Наше поколение, Саша, еще несет на себе проклятие, оставленное войной. Но, если все будет в порядке и не будет большой войны — а ее не должно быть, т. к. мы не хотим ее, то люди постепенно очистятся — разум возьмет власть над мелкими страстишками, которые руководят ныне многими. Добро может и должно взять власть в душе каждого человека, и он будет стремиться прожить свою короткую жизнь — момент в движении времени — так, чтобы лишь добро было следом его пути...»
Здесь много наивного, но, тем не менее, и верного, и в последних словах — основное кредо жизни. И предчувствие... В этот момент ему было 20 лет.
Он продолжает: «Быть может, я идеалист. Так меня называют мои коллеги по Университету — по их мнению, я дурак, идеалист, болен идиотизмом! Но я смеюсь над ними.
Я спорю — я заставляю их думать. Я заставляю их признать, что то, что проповедую я среди них — хорошо, а раз это хорошо, то они не смеют выступать против и не могут...»
Нравственная проповедь в общественной среде — вещь неслыханная в 60-е годы! Поистине, нужно было обладать огромной верой в силу нравственного закона, чтобы решиться на это! И он решился — вопреки всему строю, вопреки всем условиям жизни — и выступил с невероятной смелостью и наивностью, возможными лишь в юности. Вот его рассказ в продолжение письма: «На комсобрании выступил я и воззвал — бросить всем курить! Это был фуррор (так в тексте — А. С.)! Никогда еще такое предложение они не слышали — это был хор, хор толпы беснующейся, орущей, хохочущей; мяукание, кукарекание, кто-то выбивал джаз на стуле, кто-то свистел, кто-то из толпы тянул мне папиросу — "выкури!". Это было не комсомольское собрание, а сборище. Хаос рук и бумаг, ног, голов — шумно двигался, хохотал и оглушал. Но я был доволен! — Еще бы! — Расшевелить это месиво! И я бросал слова в толпу, пока меня не стащили с трибуны! Вот краткий отчет об этом собрании:
Я: Товарищи, хочу к вам обратиться с не совсем обычным предложением (голоса: давай! Давай!) Я хочу поговорить о культурном облике советского юноши (голоса: валяй). Гм! Мы — комсомольцы — цвет молодежи Советского Союза Мы — молодость и пример всем младшим нашим товарищам Мы строим коммунизм — светлое и чудесное завтра, в которое мы войдем. Мы будем жить в коммунизме. Но много, много недостатков еще храним мы в себе, лелеем, ласкаем. Что именно: коридоры университета сплошь пропитаны дымом папирос. Как девушки, так и юноши курят и отравляют атмосферу! Это отвратительно! Это гадко, противно! Да! Вы смеетесь? Водка! Каждая суббота пахнет у вас там водочным перегаром! По коридорам шныряют шатающиеся фигуры парней и девиц! Драки — до крови избивают своих ближних! (Возгласы: докажи, кто? Кто?). Все это сами знают — все видели — вот такой-то (имярек) избил того-то, а тот — того-то (из толпы: "Предатель!"). Я не боюсь — я прав — вы сами знаете, что это есть. Что это плохо, что это зло! На стенах ваших комнат висят неподобающие картины, вырезки из модных журналов — "Америки"». Всю ночь вы танцуете рок-н-ролл и др. (из толпы: конкретнее!). Абсолютное большинство. Грязная ругань поражает уши. Товарищи партийцы (к студентам — членам партии)! Ведь вы должны подавать пример совсем другой, а вы сами пьете, беситесь (повернувшись к ним). Образумьтесь! Возьмите себя в руки. Не давайте страстям злым в вас ликовать! (Президиум тянет меня за фалды куртки — голоса сзади, шепотом — хватит, слезай!), Нет, дудки! Вот товарищи сзади недовольны (смех в зале, голоса: давай, крой!). Я хочу вынести предложение на голосование собрания — по случаю 40-летия комсомола Университета, бросить всем курить!!! (Молчание, затем зал грохнул, треснул, раскололся — хохот, крики, вопли, свист, 50 глоток, каждый свое орал. Один: "Идеалист", другой: "Дурак!", третий: "Уp-pa!", четвертый: "Мяу" и т. д. и т. п. Партийцы: "Это же пустяки, зачем столько шуму?" — и т. д.) Да! Раз пустяки, то значит просто отделаться от него! (голос но это трудно!) Да! Трудно, так советский юноша не боится трудностей — комсомолец и партиец ищут сами трудностей (хохот, крики, ругань, папиросы из толпы: На! Выкури!). Ну как? Будете голосовать? Шум общий все покрыл, меня тянут сзади, стаскивают с трибуны и вталкивают в беспощадную толпу. Все расступаются, и я с поднятой головой иду через коридор, шумящий, хохочущий, аплодирующий — тянутся руки пожать мою. Я отвечаю и улыбаюсь и осипшим голосом восклицаю: «Эх! Еще не созрели!» Дальше шум, гам и конец собранию».
В том же письме помещены кое-какие стихи, по-видимому, предназначенные для журнала «нетипичного молодого человека». Там есть такие бесхитростные, но замечательные строки:
Нет! Злу не пересилить
Всесильного добра!
Не человек, кто ратует
За господство зла!
И пусть ликует, славится
Вся в цвету земля.
Люди! Лезь из омута,
Сбрось оковы зла..
В конце стоит подпись: «навечно твой друг Юра, с добрым утром». Сбоку набросок чернилами — автопортрет Юрия, пишущего письмо.
Начатая борьба со злом должна была продолжаться. Юрий вступил в дружину по охране общественного порядка. Впечатления у него от этой «охраны» были тяжелые: «Идут пятеро рабочих с повязками, втянув головы в плечи, а за ними десять гогочущих хулиганов...» Склонный к радикальным действиям, и, по-видимому, убедившись в безуспешности своей нравственной проповеди, он вступает в ВХСОН (Всероссийский Христианский Союз освобождения народов) и приезжает в Москву с самыми решительными намерениями вплоть до политической борьбы. Возможно, влиял пример предков, занимавшихся революцией там же — в Петербурге
Московские друзья не на шутку испугались за него. Стоило труда убедить его в бесполезности и бессмысленности такого пути, грозившего ему гибелью. Юрий внял голосу своих друзей, ушел из организации, и через некоторое время на имя моей тети (Нины Борисовны Салтыковой) пришло письмо (открытка) из Ленинграда за подписью Пети Картошкина, где сообщалось о благоприятном житье-бытье «Пети». Как известно, все члены организации были впоследствии арестованы и получили значительные сроки. Юра спасся от страшной опасности. Позднее с его слов я узнал, что один из членов организации оказался предателем.
Религиозные искания продолжались в самой наивной форме. Однажды он мне сказал: «Я обошел по ночам все ленинградские кладбища. Ничего нет!» Но нравственный императив сохранялся всегда. В письме 8.04.63: «Я сделал ужасную вещь. Я дал слово и не выполнил его! Это меня все время мучает». По природе он был проповедником и мыслителем, и в других условиях стал бы религиозным деятелем.
В дальнейшем Юрий, смеясь, неоднократно цитировал строки из биографии писателя Данилевского: «Отдав дань молодости и посидев три года в крепости, Данилевский начал писать романы». Юрий имел в виду, что, «отдав дань молодости», он решил сосредоточиться в науке. Со всеми силами души, со всем темпераментом он отдается археологии, где уже не был новичком. Археология для него — наука, требующая точных методик и кропотливого труда. Но не только, Она также арена борьбы за истину, за историческую правду, за культуру. Он крайне болезненно воспринимает варварское обращение с памятниками культуры и вступает в отчаянную борьбу за их спасение. В письме от декабря 1967 года он рассказывал: «Около Сухума по дороге в Н. Афон — на восточной стороне Верещагинского холма (там была дача художника) разрушено античное городище. Разрушено страшно. Глубинной вспашкой. Обломки чернолаковых, краснолаковых и ярколаковых греческих и римских мисок, чашек, канфаров, котил, киликов и прочих «к» множество на поверхности. Обломки колонн... И за два дня я успел попасть и предупредить посадку мандарин. Удалось временно создать охранную зону. За исследование взялись те же «научные сотрудники». Л. Н. Соловьев очень стар, Художник В. С. Орелкин — болен, Он сказал мне: «Юра, ты хочешь мне помочь? Ты мне помогаешь. Там рушится памятник, и я уже могу не бежать туда, потому что там есть ты».
Как видишь, дело совести. Они загубят все, потому что ничего не понимают. Для них нет ни времени, ни пространства. Они живут еще в одном измерении. Им плевать, были бы деньги, пьянка, развлечения. И они пропивают все, в первую очередь, конечно, истину. Я же приехал сегодня перенимать эстафету у Соловьевых и Орелкиных. Может быть, Ворону больше повезет?! Во всяком случае, я занят. Каждый день я с утра на автобусе. Весь день с куском хлеба и с Весей, а часто в одиночку я везу на горбу "экспедицию". Площадь городища — 3 га. Каждый квадратный метр нужно посмотреть, прощупать взглядом и рукой. Топографическая съемка отняла пять полных дней — вечером шла обработка цифр. Я же никогда не знал, что такое съемка. И у меня не было литературы. Инструмент сделал собственной конструкции. Никак не могу выяснить, правильно ли действовал.
Теперь позади 10 дней работы — шел снег — отморожены руки, шел дождь и все равно надо работать. Теперь я выиграл время. Могу немного ослабить режим А выиграть 135 должен был, потому что они не знают, как следует работать — они приходят (без 5 минут доктора, готовые кандидаты!) на раскопки с популярным справочником Блаватского (...). Но они не понимают. Я говорю — нужно сначала то-то, а они: зачем? В книге этого нет. Бессмысленно распространяться. Но очень тяжело. Сижу и ночами. Поэтому еще дней 10–15 не смогу передохнуть.
А тогда возьму отпуск и засяду. Только после этого смогу дать статьи (...). Но раньше февраля навряд ли что смогу, — должен спасать то, что сильнее нуждается в моей работе, чем мои статьи. Слава Богу, смог хоть написать это письмо. Теперь будет легче. А то молчание собственное с каждым днем давит все сильнее (...)».
В письме от 15 декабря 1967 года содержатся еще некоторые интересные подробности о работе на этом же городище: «Найдено до 100 фрагментов, иногда, часто очень ярких — от чернолаковых котил, канфаров, киликов и прочих. Множество амфорных донышков. Местная и привозная — из Синопа — черепица, пирамидальные грузила от древнегреческого ткацкого станка (таковые изображены на древнем рисунке, где сидит у такового Пенелопа), множество обломков местной и привозной посуды, не имеющей пока аналогий (не смог найти здесь). Закончил обследование местонахождения обломков шлема. Замечательное произведение искусства. Жаль, что (как выяснил) его хозяин выкинул на свалку так небрежно, мог бы и поаккуратнее. Волосы Горгоны на лбу шлема превосходны, 3000–4000 фрагментов станут у меня дома, и я буду проводить камеральную обработку — все надо помыть в отдельности (а руки пухнут от холода), затем на большинстве написать шифр (типа ЭТ-1967кв. 2, № 23). После этого, либо в процессе, все имеющие форму предметы необходимо зарисовать и описать, сопроводив, кроме того, всю коллекцию специальным каталогом.
Эта работа, совершенно необходимая в идеале, никогда раньше здесь не проделывалась в таком масштабе (отмечалось 2–3 черепка, а не 2000). Думаю, что кончу где-нибудь в районе Нового года. (Кстати, вся эта работа должна быть проделана в свободное от работы время и, возможно, не будет оплачена, но выигрыш — весь материал осядет в памяти и на бумаге, чертежах и в рукописи и, самое главное, будет сделано хорошее, доброе, необходимое дело — долг перед древними)».
Красочные подробности этой работы описаны и в следующем письме (без даты), где, в ответ на письмо с вопросом, не попытаться ли организовать помощь в спасении городища из Москвы, Юрий, с не оставляющим его чувством юмора «Здесь столько "исследователей" своих, что и так ребра трещат. Никого беспокоить не следует. Всюду гибнут памятники (...). Да, найден горизонт древнегреческий (или, как сейчас говорят, "грекоместный"). Распаханные. Много интересного. Сейчас озверелый сижу уже две недели и рисую, рисую... Ручки, ножки, горлышки, чашечки, венчики, беньчики, кенчики... — понесло. Так вот, опять, значит, пашут. Пашут! (...) Под дождем и снегом я и Веся (брат Ю. Н. — А. С.) провели топографическую съемку местности (3,2 га), сами изобрели необыкновенно замечательные приборы. Из дерева, бумаги и патефонных игл и простейших ориентиров в виде электрических столбов. Затем мы (опять я и Веся) собирали в тех же метеорологически благоприятных условиях всю керамику, которая лежала на поверхности (...). Это тысячи и десятки тысяч. Собрали... Уложили в ящики, этикетки и проч., теперь 14 ящиков. Мама моет, я мою, Аля (первая жена Ю. Н. — А. С.) моет, вода течет из крана и с неба (кран под небом). Помыли, теперь надо все характерные (а они все (...) характерные. В каждом что-то свое, неповторимое!) зарисовать и на них инв. №. Все это во "внерабочее" время. В нерабочее? Его нет (...)».
Я привел эти слишком подробные, может быть, выписки, как красочную иллюстрацию образа жизни, который Юрий вел всегда, до последних дней. Одновременно с работой на Эшерском городище Юрий по просьбе сухумского епископа вывез святыню — гробницу, по преданию, св. Иоанна Златоуста, которая с тех пор (т. е. с 1967 года) находится в Сухумском храме. По словам письма, «шеф» Юрия (Вианор Пачулиа) и епископ договорились, что нужно эту гробницу перенести из церкви Св. Василиска в Каманах (недалеко от Сухума) в сухумский храм. «Каменная, хорошая такая, древняя гробница — огромная каменная колода (кг на 600–800) с высоченным изголовьем и проч. Богомольцы в последнее время особенно заинтересовались этой гробницей, где Иоанн Златоуст, по преданию, был похоронен, и стали страннички отколупывать от этого гроба куски известняка — домой на Русь унести.
Итак, вызывают — "к шефу". Вхожу, с мягкого кресла свешиваются черные, строгие одежды. Фиолетовая епископская шапочка. Черные красивые глаза, борода. Епископ Сухумо-Абхазский. "Что угодно-с?" — "Купель угодно, из Каман"» (по документам, добавлено в письме, эта гробница проходит как «купель»).
Епископ Сухумо-Абхазский — ныне патриарх — католикос Грузинской церкви Илия. Он окончил Московскую Духовную Академию, образованный человек, понимавший значение древней святыни. Юрий отмечает: «Приятный человек — новый — всего месяц». О перевозе святыни он рассказывает: «Так, значит, у меня температура, грипп, нервы, с ног валюсь, а тут приказ — перевезти эту купель в храм Сухумский. Надо ездить, рабочих добывать, снасть, бревна, веревки. Одно хорошо — в епископской «Волге» все это (...). Поднатужились рабочие. Увезли. Все хорошо. Дождь. Голова кружится, А во дворе храма встреча. Сам епископ руку долго пожимал, благодарил (...). Я на радостях приложился к купели тоже, да не в тот момент, когда все, а когда другие опускали... и почувствовал, что там, где сердце, что-то разорвалось... Отошел тихо, в покое и умилении великом в сторону, припомнил Цыганка из Горького. Но пронесло. И вот уже 5 дней спокойно сижу дома. Перед взором проплывают горы и долины, тропы и реки, по которым надо еще идти, которые ждут...»
Следует отметить, что Юрий был скуп на похвалы и весьма критически относился ко всяким должностным лицам, в том числе и к деятелям Церкви. А здесь, похоже, находился под впечатлением встречи с епископом. Признаюсь, что вижу здесь некую религиозную символику: привез святыню — послужил ради славы Церкви, «на радостях приложился» — неожиданно для себя почувствовал радость и благодарение, именно в этот момент заболело сердце и, наконец, — «отошел тихо, в покое и умилении великом» — это уже некоторое определенное духовное состояние. Характерно здесь же его выражение по поводу своего состояния: «Слава Богу! Надорвался!». Я глубоко убежден, что в Юрии внутренне что-то менялось, хотя он скептически относился к преданию о древности этой гробницы. Об этом же изменении духовного состояния свидетельствует замечание в письме от 15 декабря 1967 года: «самое главное, будет сделано хорошее, доброе, необходимое дело — долг перед древними». Какой это долг перед древними? С некоторых пор Юрий начал утверждать, что есть связь с мертвыми. «Как же так, — спрашивал я, — Царствия Небесного нет, ничего за гробом нет, а связь с мертвыми есть?». «Не знаю как, — отвечал Юрий, — но только я несомненно знаю, что у меня есть связь с людьми, которых я раскапываю».
Необходимо подчеркнуть, что Юрий принимал только то, в чем был полностью убежден, как в несомненном, достоверном факте. То, что он когда-то наивно искал на ленинградских кладбищах, неизвестным для нас образом открылось в археологических раскопках. Понятно, что если у археолога есть связь с мертвыми, то она возможна и даже несомненно есть у людей других специальностей и категорий. И встает вопрос о вечной жизни...
Помнится, как в те годы однажды, поздним вечером, мы с Юрием шли по Садовому кольцу в Москве, Я спросил его: «Для чего рождается человек?» Он ответил без запинки: «Чтобы умереть». Мне нечего было к этому добавить. Ведь, если смысл жизни в смерти, значит, смерть не есть что-то пустое...
В том же письме от 12 декабря 1967 года еще одно интересное замечание: «Купили здесь книжечку очень приятную — "Письма из Русского музея" — Солоухина. Ярко понял смысл твоей деятельности. Кажется, понял. Правильно, хорошо это — спасать сокровища духа первого русского Возрождения». Я, как сотрудник Музея имени Андрея Рублева, занимался собиранием древних икон, именно о такой деятельности писал Солоухин. Юрий никогда раньше не соприкасался с иконописью достаточно близко. Я рад был отметить, что он увидел в древних иконах «сокровища духа».
В Юрии Николаевиче соединялись ироничность и серьезность, что характерно для ярко одаренных натур. При своей поразительной активности, он, по его словам, смотрел на жизнь и свою собственную деятельность как бы глазами постороннего наблюдателя. Как-то я сказал, что в каждом человеке как бы борются два человека. Он моментально возразил: «Иногда даже не два, а три борются». Правда, кто этот третий, осталось невыясненным.
Интерес к духовным вопросам часто прикрывался иронической формой. Так, он неоднократно с улыбкой цитировал древнеегипетское изречение: «И душа человека — в желудке его». Иногда, за ужином, с этого мог начаться разговор о душе. К Новому Завету он относился серьезно, особенно в зрелый период жизни. Много раз приводил слова Иисуса Христа «Возвышающий себя — унижен будет, а унижающий себя — возвысится» (от Луки, 14,11). Видимо, в них он находил подкрепление в трудных обстоятельствах своей служебной деятельности. Интересовал его также смысл слов «блаженны нищие духом». Насколько помню, он делал акцент на слове «дух», истолковывая в том смысле, что нищие блаженны, потому что за нищету имеют духовное вознаграждение. Конечно, это несколько произвольное объяснение, но другое, традиционное, толкование взять было негде (под «нищими духом», иногда, подразумеваются не стяжавшие земной мудрости, т. е научных и прочих познаний о мире и земной жизни). Однако институциональность Церкви, как необходимое условие ее деятельности, осталась для него понятной не вполне.
Для него большое значение имела интуиция. Он был и в этом отношении одарен и, можно сказать, общался с людьми так, как ему подсказывала интуиция. Часто он действовал по наитию, и в серьезных вопросах, и во второстепенных.
Запомнился один занятный случай. Я приехал в Сухум вместе со своим большим другом, дальним родственником — Николаем Павловичем Любощинским. Это был человек большой сердечной отзывчивости, очень жизнерадостный и увлекающийся. Его давно уже нет в живых, но тогда мы мало думали о быстротечности жизни, были беспечны и беззаботны. Когда мы попали в «Ясочку», у Ники (так по-домашнему звали моего друга) возникло понятное, в общем, желание самому найти что-нибудь «историческое». Испросив согласия и совет Юрия, отправился на указанное место и усердно трудился с утра до позднего вечера, но, увы, безрезультатна.
На следующий день мы все отправились на это место, т. к. Юра предполагал, что там могут быть находки. Юрий немного походил, осматриваясь, остановился и... бросил лопату вверх. На том месте, где она упала, начали копать и сразу нашли два погребения.
Быть может, он придавал слишком большое значение этому малопонятному, без специальной подготовки труднообъяснимому феномену — интуиции.
Юрий Николаевич был очень контактным человеком, легко и охотно завязывал знакомства, любил наблюдать, изучать собеседника. У него был огромный круг знакомств в самых разных сферах. Тем не менее характерно, что некоторые из друзей его молодости стали священнослужителями и к тому же оказались впоследствии, в начале 90-х годов, участниками создания Православного Богословского института имени св. патриарха Тихона. Уже в последние годы он говорил со своей обычной доброй, слегка ироничной улыбкой: «Странно, я демократ, но все мои лучшие друзья — консерваторы». Занимаясь наукой, он считал возможным и даже необходимым трезво приспосабливаться к обстоятельствам.
В письме к моей матери Татьяне Павловне (1975 г.) он характеризовал свое отношение к научной деятельности: «Относительно моего проникновения в "Науку" (издательство. — А. С.) — я туда дал заявку на научно-популярную работу — к сожалению, сугубо научные работы там пока у меня не идут — а вот типа Цебельды они берут охотно, т. к. имеют с этого барыш немалый. Впрочем, и в такой работе можно сказать многое свое, занятное, только приходится Подделываться под этот стиль, манеру и, главное, форму». Для Юрия Николаевича наука и просвещение существовали нераздельно, как составные единого целого — культуры.
Далее в этом письме он сопоставлял свои работы с моими скромными попытками в области истории иконописи: «Это труднее, чем черепки, т. к. связано в большей мере с духом, а не с материей, с которой приходится иметь мне дело, грешному...»
Как-то в разговоре о научной деятельности он высказал мысль, что одним из признаков научной одаренности, по крайнем мере в гуманитарных науках, является способность к непрерывной работе над текстом, и добавил, что он пишет «сходу» порядка 6,5 печатных листов. Мы знаем, при этом, какой колоссальный объем информации он умел вложить в каждую строку. Я удивился, поскольку сам пишу сразу не более полутора листов.
Юрий любил повторять латинскую пословицу: «Fata volentem ducunt, nolentem traxunt» (покорного судьба ведет, упирающегося — тащит). Он считал себя покорным судьбе. Однажды, в момент оживленного разговора о раскопках и тактике защиты исторических ценностей (это было в Сухуме), он вдруг рухнул на диван, раскинул руки и сказал: «Я ничего не могу поделать. Я плыву по волнам туда, куда меня несет».
Вообще, он часто говорил, что выбор поступка от него как бы не зависит «Я ничего не могу поделать, я должен». Почему «должен», он сам не мог объяснить, это было внутреннее чувство долга вполне иррационального характера, всегда воодушевлявшее его.
В 1979 году в моей жизни произошло важное изменение — я стал преподавателем Московской духовной семинарии. Обстановка вокруг была напряженной: политика воинствующего атеизма все еще была в силе. Приближался день, когда я первый раз должен был ехать в семинарию. Накануне вечером, вдруг, внезапно появился Юрий, приехавший по своим делам. Как всегда, мы с ним долго разговаривали. Утром я встал очень рано — в Загорск (Сергиев Посад) мне ехать 2,5 часа. К моему удивлению, Юрий тоже встал. Он прекрасно понял мое состояние. Он проводил меня на вокзал, до вагона, приветливо помахал рукой, улыбнулся...
Разве это не был трогательный поступок брата, христианина, о котором невозможно забыть.
Привожу еще некоторые характерные места из нашей переписки.
Начало 1972 года: «(...) Как всегда, в конечном итоге я добиваюсь успеха, но перед этим прохожу бурю волнений, борьбы и разочарований (...). Враги — это наша животворная, бодрящая, хотя в конечном итоге и уничтожающая среда. Но что поделаешь! Кто не двигается, тот и не вызывает движений. Надо трепать обывателя! Держать его в постоянно мобилизованном состоянии! Вот такой я сердитый в связи с диссертацией! (...)»
Июнь 1973 года: «Прости, Саша, заболтался, то молчу, то рассуждаю. Начинается, действительно, лето. Я должен в этом году 7 раз подняться на альпийские луга и спуститься с них — ацангуары — "ограды карликов" — меня зовут с непреодолимой силой — я сумасшедший, помешанный и ничего не могу сделать — обязан донести до публики информацию еще об одном большом событии древности. Поэтому буду "озверевать", бегать и мучиться, мучить других...
Всего тебе доброго (...)»
С самою начала своей научной деятельности он встречался со страшной враждебностью. Вокруг были люди, стремившиеся извлечь из науки коммерческие или политические, националистические выгоды. На Юрия Николаевича было вылито море клеветы. Можно было только поражаться его постоянно несокрушимой стойкостью и энергией, и, конечно, это был полностью бескорыстным человек. Он был против всякого национализма: Много занимался этнологией, любил подчеркивать, что народы как бы перевоплощаются, меняя название и язык. Приводил в пример, скажем, современных турок, которых считал бывшими греками и армянами. На мой шутливый вопрос: «Ты кем себя считаешь?» — так же шутливо отвечал, с деланным акцентом: «Я человэк кавказский...»
Но при этом он был предан русской истории и культуре не только по происхождению, но и потому, что слишком хорошо знал и понимал великую просветительскую миссию России.
Во время очередной трудной ситуации я решил, чтобы поддержать Юрия, обратиться к академику Б. А. Рыбакову, с которым много знаком Борис Александрович был тогда директором Института археологии. Он по-доброму принял меня и, между прочим, сказал, что, не зная Воронова лично, обратил внимание на очень большую тщательность и насыщенность схем и зарисовок, сопровождающих его статьи, и рекомендует их студентам в качестве примера того, как нужно работать. Вскоре он принял Юрия и оказал ему поддержку.
Юрий Николаевич рано стал популярен в Абхазии. Где-то в 70-х годах, однажды вечером, мы шли вдвоем по Сухуму, и с нами поздоровался какой-то молодой человек, неизвестный Юрию. Я спросил: «Вы знаете Воронова?» — тот ответил: «Этого человека знает вся Абхазия!»
В пылу борьбы Юрий мог, как и почти все люди, иногда хватить через край, но вообще уважал каждого человека и стремился к себе относиться критически. Мысли, высказываемые в письмах, с годами становятся все более зрелыми, они свидетельствуют о сложной внутренней работе.
В конце 1974 года он излагал некоторые свои нравственные установки в науке и жизни, критикуя собственные некоторые действия, и утверждая в то же время свою преданность правде и совести: «(...) Я с большим опытом в этом деле, — в деле, когда под моими работами стоят чужие фамилии. И это очень, очень плохо. И тот плох, кто подписывает, и тот плох, кто так пишет. Это аморально! Увы, мне пришлось через это проходить многократно. Но это не вызывало у меня никогда (неразб.), и не только потому, что я имел права на эти работы, но утратил их, но и потому, что вообще такое поведение плохо. Ибо зло не висит в воздухе без опоры — у всего есть опора, почва. И быть почвой для этих мерзостей— а это так— то ж, что плодить зло (...).
Лучше иногда пусть вообще ничего не родится, чем родится уродом, изгоем (...).
Спасибо за добрые слова в поддержку моей борьбы Ты прав, самое главное — совесть, уверенность в своей правде — все это у меня есть. Я ни в чем не чувствую вины, являясь лишь жертвой обстоятельств. Я абсолютно (всюду выделено Ю. И. — A.C.) уверен в своей правоте (раньше о научных спорах в области истории грузино-абхазских отношений, — А. С.), и как бы это тяжело ни отразилось на моей личной жизни и моем здоровье — не смогу отойти в сторону. Такова эта порода (выделено мной. — Л. С.). В последних словах он имел в виду под «породой» своих предков, о которых всегда помнил.
«(...) Устал ужасно, давление, зрение и т.д. Но главное — настроение отличное, боевое, чувствую себя все равно человеком счастливым. Сплю спокойно (...).
Вез даты. «...Главное — стараться побольше писать и рассылать, просить и добиваться — это придет. Я в этом отношении, совестно даже, очень везуч. И все жду, когда же, наконец, меня как следует, в возмездие, ударит. Увы, в этом мире за все надо платить! И за доброе, и за злое. Прости!
У Л. (...) небольшие неприятности, он заваливает постепенно работу отдела, и это событие будет обсуждаться на бюро обкома — он санкционировал в печати (и уже опубликовано!) книгу своего сотрудника, где тот доказывает, что 80% абхазцев — правоверные мусульмане, что везде живут муллы, среди них есть и женщины, что Каманы — крупнейшая мусульманская святыня, что Новый Афон — место съезда правоверных мусульман и т.д. и т.п., не говоря о том, что все абхазские крестьяне после месячных постов заболевают и не выполняют трудодни. Книга привлекла внимание обкома партии, по официальным сведениям которого в Абхазии 1,5% мусульман, и заварилась каша. Было открытое обсуждение в институте. Я, конечно, сам знаешь, написал рецензию на 12 страницах машинописи и разгромил все главы книги, в частности и по вопросам христианства (отстаивается точка зрения, что абхазцы со II века христиане, а с VI — магометане) и язычества. Сослался я при этом на неспособность Л. руководить. Был шум, меня поддержало 80% присутствующих и теперь пожинаю плоды как заступник и защитник абхазов от мусульманства! Любопытно, не правда ли? (...)».
25.03.76 «(...) А для меня, что бы ни было, ты остаешься самым близким, дорогим человеком, другом — ведь мы знаем друг о друге с раннего детства, да и качество наших 145 отношений держится на твердой основе... Может быть, я не смогу правильно сформулировать причины этой твердости, но чувством каким-то — шестым или седьмым — осязаю эту твердость».
Из года в год в нашей переписке возобновлялось обсуждение духовно-нравственных вопросов, которым мы оба придавали первостепенное значение и о которых, я подозреваю, Юрию не с кем, в общем, было поговорить. В том же письме его рассуждения, в которых христианские основы сочетаются с типичным пессимизмом: «Относительно же карьеры — она, как и все в этом мире, в умеренном количестве явление не столь уж предосудительное, тем более если она идет в соответствии с человеческими возможностями, за счет способностей, дарования, трудолюбия и проч. В этом случае, конечно, младший научный сотрудник не так приятно, как старший и т.д.
Относительно любви к врагам — хорошо, но лучше, когда они подальше и поспокойнее — иногда так хорошо почувствовать, что никто тобой в данный миг не гнушается. Но, увы, такой миг при наличии категории существования, бытия в мире подобных себе исключается. Может быть, поэтому о нем так приятно мечтается! Твои отношения с В. меня не задевают — в конце концов ты делаешь доброе дело и этим все окупается (ученый, с которым Юрий должен был бороться, а мне приходилось сотрудничать, и потому я чувствовал необходимость согласовать с Юрием эти отношения. — А. С.). Думаю, что и В. в отношении тебя должен быть терпимым, а, возможно, и благодарным. Последнее очень желательно (...). И если от твоей помощи В. возникнет ответная помощь — дерзай! Я, например, сейчас восстановил добрые отношения со своими коллегами-археологами, от которых я в свое время видел немало зуботычин — но теперь отношения на самых равных началах — я с самого начала пару раз подчеркнул, что ничем им не обязан, но если они попросят, то на помощь мою рассчитывать могут, но должны за нее соответственно благодарить в доступной для них форме. Они смирились — я с ними в добром контакте, хотя и на постоянном чеку — памятуя заповедь Шопенгауэра — «Забыть раз увиденную злую черту в человеке — все равно, что потерять кошелек с трудом добытыми деньгами».
Мои успехи?! Они у меня не столь значительны, чтобы ими можно было очень гордиться. Я могу немного похвастаться под настроением, но цену своим трудам я хорошо знаю и очень немногим действительно доволен. Очень все неровно, рывками, с недоделками, а иногда и просто сплошное заблуждение или размен на мелочи, чушь! Стараюсь просто оправдать как-то свое существование, быть более или менее честным к невольно взятым на себя обязательствам, вытекающим из факта моей жизни.
Относительно МАК'ов и прочего — не беспокойся — нет, и не надо. Прожил без них и проживу дальше. Как твои дела, успехи? (...)
У нас все хорошо — Тамарочка растет, очень милая, доброжелательная, улыбчивая и обычно тихая девочка — нас радует. Мама часто забегает, Веся редко — но он занят Ясочкой — там уже время насаждений. Работа поглощает основное время — выполняю плановые задания и параллельно поставил задачей за год сверх плана сделать 10–12 работ. Множество интересных планов, замыслов — но, увы, их больше, чем возможностей их осуществить.
Самые добрые приветствия и пожелания (...)».
20.VI. 77, Сухум: «Был чрезвычайно рад получить от тебя письмо, а за несколько дней до этого узнать, что ты очень успешно выступил в Тбилиси.
(...) Я мог бы «рвануть» туда, но охоты уже не было после трех конференций — 2 всесоюзных и 1 грузинской — я очень устал — на последней конференции пришлось выдержать сильный бой с «робкими». Они проиграли и этот раунд. А теперь в перспективе до конца года еще две конференции — в Тбилиси о хронологии бронзового века и в Москве — советско-венгерское совещание по эпохе переселения народов — за доклад еще не садился.
А у меня сейчас раскопки — начал копать Цибилиум (?) — изумительный памятник! Римские стены, византийская начинка, клад арабских монет, иранские вещи... Я захлебываюсь от обилия материала, но ужасно устал, т.к. работаю лопатой, карандашом и мозгами одновременно!
(...) Ты приснился мне неожиданно неделю назад — очень бодрый, независимый, веселый. Я был рад этому видению, но и обеспокоился. Теперь же, получив твое послание, вдвойне рад».
23.12.81
«(...) Ты безусловно прав, говоря о тщете и иллюзорности нашей жизни. Но что делать, раз уж мы есть, значит должны активно вкладывать что-то свое (выделено Ю. И. — А. С.) в общее субъективно ценное человеческое. Кто больше, кто меньше...
Был рад узнать о твоих творческих планах... Дай Господь тебе силы для воплощения, а соответствующим организациям бумаги и т.п.».
В этом же письме:
«Были у меня сегодня йоги из Владимира и сказали мне, что я совсем готов для обращения в кришнаитство и они готовы подключить меня к своей команде. Увы, я отказался, сославшись на то, что уже ем мясо и пью вино, по настоянию супруги и общественного мнения. Но они все равно сказали, что не оставляют надежды... Я вспомнил тебя и похвастался твоей книгой!» (имеется в виду изданная мной книга — альбом по Музею имени Андрея Рублева, видимо свидетельствующая о христианской ориентации автора письма в описываемой встрече).
Юрий умел соглашаться с собеседником, если доводы оказывались убедительными. В 1984 г. мы с женой приехали в Сухум. И, конечно, как всегда, среди прочего у нас с Юрием начался разговор о вечном и временном. Тогда его позиция была близка к пантеизму, он отождествлял разум и природу. Состоялся такой разговор:
Я спрашивал: «Ты признаешь эволюцию?» — «Да, конечно». «Ты согласен, что низшее не может породить высшее, из примитивного не возникает сложное? А разум, в своем конкретном проявлении, нам известен только в деятельности человека, который разумом, может активно воздействовать на природу, изменять ее, использовать и даже ее улучшать. Не следует ли отсюда, что разум проявляет себя к природе, как высшее к низшему? А, следовательно, разум не сводим к природе, и человека нельзя полностью отождествлять с прочей природой?»
Юрий не спорил, «хм, хм» и улыбнулся своей обаятельной, немного скептической улыбкой, а в заключение даже как бы одобрил нить рассуждения: «Да, это у тебя получилось...» При своей занятости, Юрий всегда много внимания уделял любимой «Ясочке», олицетворявшей семейные традиции. Увы, надежды на возрождение «Ясочки» оказались эфемерны, как и все в этом стремительно меняющемся мире.
«Всегда дорогие (...). Пусть Новый год будет к нам более милостив, чем предыдущий (...). Прошедший год был исключительно тяжелым по самым различным обстоятельствам — ушли разные люди, многое пришлось пережить, много, очень много потрудиться во славу Отечества, и очень устали! Новый год встречаем с надеждой на отдых и знанием только того, что отдых преждевременен — впереди огромные нескошенные нивы... В Цебельде большие перемены, к лучшему или к худшему. "Ясочка" восстанавливается в новом качестве — опять, как 100 лет назад, стоят рядом два дома — светлые, побеленные, под голубой и красной крышей.
Строят дороги к крепости и т.д.
Что у Вас нового? Как Вы, где Вы? Может быть, в начале 1987 года удастся наведаться в престольную... Еще раз всех благ!
Юра, Света и остальные».
С началом пресловутой «перестройки» наша переписка практически прекратилась по той простой причине, что почта стала ходить очень плохо. Поддерживали связь иногда по телефону в Москве. Продолжали встречаться, когда он здесь бывал. Мы в Сухум больше не ездили. Последнее сохранившееся письмо от 10 ноября 1989 года. Он писал мне и в начале 90-х годов, но, увы, эти письма затерялись. Он сообщал о том, что решился прервать — на время — собственно научные занятия, и ради дела, ради спасения исторической истины и культуры принять участие в развертывающейся в Абхазии (как, впрочем, и повсюду в бывшем СССР) политической драме. Он писал также о том, что политическая обстановка запоминает 1905 год.
В письме 1989 года — совсем иное настроение, чем раньше, ноты прожитой жизни. Как всегда, оно иронично, но в иронии много грусти.
«10 ноября 1989 г.
Сухум
Дорогой (...)
Спасибо за добрый звонок из Москвы — ты не представляешь, как это было замечательно!
При этом посылаю несколько развлекательно-информационных материалов, представляющих определенный интерес, как кавказских нравоописаний...
Кому все это нужно, не знаю. Попытался дать ответ со "своей колокольни". Козни злых людей, спаянных нитями более крепкими, чем любые человеческие возможности, имеющиеся в нашем распоряжении.
Раскопки провел в условиях постоянного ожидания беды, которые, слава Богу, не оправдались. Широкой площадью взял храм напротив "Ясочки", откуда каменные иконы, тобой изучавшиеся. Храм — постройка XIV века. Все более ранние вещи свезены сюда с окрестных памятников. Среди находок этого года до 20 стеклянных венецианских сосудов, множество ножей, пряжек, украшений, глиняных кувшинов, медный крест-нательник со слабым следом Распятия...
"Ясочка" символически стоит в полузакопченном виде, демонстрируя достижения советской бюрократии и тем самым вновь внося свою лепту в характеристику своей эпохи.
Иногда ездим туда подышать воздухом, которого в нынешнем году здесь много по причине отсутствия курортников.
Детишки растут, по-своему воспринимая и переживая происходящее. Жаль их. Всюду на перекрестках солдаты с примкнутыми штыками, символизирующие власть — этих молоденьких 18-летних спины хранят покой и титулы "жирных"...
Самый большой привет и наилучшие пожелания (...) и всем знакомым. С тихим сожалением вспоминаю о многих часах, проведенных под гостеприимным, теплым кровом Салтыковых. Когда Судьба даст возможность повидаться? Кто знает...
Основали в Сухуми неформальное Общество интернационалистов — я в числе сопредседателей, ведем пропаганду идеи "все люди — братья". Прочие неформалы из национальных организаций шарахаются. Смешно. Но на эту тему моя последняя статья в местной прессе, которую тебе также посылаю. Написана она в "традиционном стиле", который стал уже совершенно непонятным и чужим в этой среде.
В Тбилиси создаются одна за другой партии — социал-демократы, национал-демократы, Народный фронт, Коммунистический альянс, общества Руставели и св. Ильи (Чавчавадзе) и др., у которых одна цель — "Джорджиа юбер аллее" — т.е. "Грузия превыше всех",— главные угнетатели — русские, которые всю жизнь издевались над Грузией, оккупировали ее, а теперь объедают и обижают.
Еще раз всего доброго. Надеюсь, что твое стихотворение давнее не окажется вещим скоро...
Всегда с тобой,
Ю. Воронов».
Упоминаемое в последних строках мое стихотворение было написано в студенческие годы. Оно начиналось словами: «Милый Юра! Что ты, где ты, почему молчишь?» Затем в шутливой форме высказывались предположения о возможных причинах молчания. С юношеским легкомыслием было написано, что его, возможно, убьют грузины.
Тогда мне не думалось, что Юрий будет неоднократно, в течение всей жизни, очень серьезно вспоминать этот стих...
Когда началась грузино-абхазская война, мы очень волновались за наших сухумских друзей. В один из дней, придя домой, я увидел Юрия, сидящего в комнате на диване. Он был в белой рубашке, спокойный, с обычной своей несколько скептической улыбкой. Рассказывал, как началась война, и как он с семьей бежали из города.
Юрий был на заседании правительства, когда внезапно началось нападение. Грузинский самолет сбросил две бомбы, одна из них попала на пляж, прямо на отдыхающих. Образовалось кровавое месиво.
Юрий побежал домой. Тамары не было. Жена и сын были у друзей и купались в море. Грузины очень быстро заняли город. Юрий не успел даже ничего взять с собой, нужно было спасаться. Оказавшись на время в безопасной зоне, он твердо отказался ехать дальше без Тамары, тогда несколько автоматчиков вернулись в город, уже занятый грузинами, в квартиру Вороновых, и забрали находившуюся там дочь.
Светлану и Нику вывезли на катере за пределы Абхазии.
Юрий Николаевич с Тамарой переправились на Северный Кавказ. На поезда никто не сажал. С большим трудом они добрались до Москвы, и уже здесь встретились с женой и сыном. В заключение рассказа сказал с усмешкой: «Вот, элита бегает в одной рубашке». Позднее, оценивая эту войну, ее результаты и собственньӕ потери, он вспоминал многочисленные исторические параллели — погромы Абхазии ордами многих завоевателей. То, что произошло, было очередным, фатально неизбежным событием в цепочке исторических потрясений.
Юрий Николаевич участвовал в первой встрече глав правительств Абхазии и Грузии в Москве с Ельциным в связи с конфликтом. Как он мне рассказывал, на этой встрече, верный себе, он предложил дать моральную оценку событиям. Главный отрезал: «Никаких моральных оценок!»
Последний разговор состоялся зимой или в начале весны 1995 года. Речь шла, в основном, о русско-грузинских Церковных отношениях. Юрий рассказывал, как после революции из Грузии изгоняли русских священников. Как всегда, он мог сообщить массу неизвестных или забытых сведений. Я в этот период готовился издавать новый журнал, посвященный вопросам Церкви и культуры под названием «Мир Божий». Журнал, так называвшийся, существовал до революции, и именно у Вороновых я познакомился с этим периодическим изданием. Это был «толстый» литературно-критический журнал, в «Ясочке» была его довольно 152 полная подборка, занимавшая несколько полок этажерки направо у входа в дом. Дореволюционное издание было левого, либерально-материалистического направления. Я начинал духовный журнал и решил использовать подходящее название. Юрию я предложил написать что-нибудь в первый номер по теме нашего разговора. Увы, в этот первый номер я поместил его некролог...
Весной и в начале лета мне все думалось о том, что хорошо бы съездить вновь в Абхазию, навестить старого друга в тяжелый период. Но неожиданно представилась исключительная возможность поехать в Афон (старый), в Грецию. Когда я вернулся в Москву и в начале августа после отпуска пришел в свой Никола-Кузнецкий храм, мне передали пакет, оставленный не назвавшим себя лицом. В пакете находилась книга Юрия Николаевича о Л. Н. Соловьеве, его хронология жизни и выписка из одной местной, малоизвестной брошюры о гонении на русских священников в Грузии в 20-е годы. Это было последнее приветствие моего друга. Он до конца остался верным, корректным, обязательным.
11 сентября 1995 года в Сухуме была трагически оборвана жизнь блестящего ученого, видного деятеля и обаятельнейшего человека — профессора Юрия Николаевича Воронова, последнее время занимавшего крупный пост (вице-премьер) в правительстве Абхазской Республики.
Юрий Воронов был, безусловно, выдающейся личностью, и имя его не может быть забыто.
Юрий Николаевич был злодейски убит автоматной очередью на пороге своей скромной квартиры. Уход из жизни — последний момент жизни — всегда подготовлен всей предыдущей жизнью человека. Бог принимает душу человеческую, уходящую из земного мира, в лоно Своей любви в момент и при обстоятельствах, лучших для каждого земного человека, хотя мы далеко не всегда в состоянии понять, как и в чем проявляются Божественная мудрость и Божественная любовь в момент смерти человека.
Но есть поразительные совпадения в обстоятельствах ухода Юрия Николаевича, и они свидетельствуют о неслучайности его кончины. Ровно за год до его смерти, 11 сентября 1994 года, скончалась его мать Светлана (в крещении Софья) Васильевна. А по церковному календарю в этот день, 11 сентября (29 августа ст. стиля), совершается память усекновения главы св. Иоанна Предтечи — величайшего праведника, и, по уставу Церкви, день строгого поста... И в этот день Русская Церковь поминает павших воинов. Юрий Николаевич, всю жизнь сражавшийся за правду, умел ценить символы.
«Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи — злодейски», — говорит Священное Писание. Оказывается, Бог допускает гибель человека в расцвете лет и деятельности, полезной и необходимой людям, как кажется нам.
Душа, творящая добро, созревает для вечности, для приобщения к тому Высшему Добру, которое, в самом деле, непременно победит (юношеское письмо Ю. Н.). Все люди несовершенны, в каждой душе таятся противоречия, которые человек сам не может разрешить. И они снимаются по-разному... Были такие противоречия и в душе Юрия Николаевича, всегда стремившегося к осуществлению добра, правды, честности — всего этого так мало в нашей жизни.
Автоматная очередь, направленная в грудь, разрешила эти противоречия, сделав его мучеником чести. Пули, пробившие сердце, унесли все сомнительное, темное, неясное. Осталось неразрушимое: ибо только благое, доброе, светлое, в поступках и в мыслях рожденное человеком, остается вечно. Именно потому, что зло есть разрушение, вечно уничтожающее самое себя, а добро есть вечное созидание, становление самого себя, — оно абсолютно чуждо злу и неразрушимо.
Человек получает после смерти то, к чему стремилась его душа.
Для меня несомненно, что душа Юрия Николаевича упокоилась в познании Вечной Истины и Высшего Добра.
Я НЕ ЗНАЮ ЧЕЛОВЕКА ЛУЧШЕ...
Светлана Хочолава-Воронова
Это было в апреле 1974 года. В то время на Пицунде проводился 2-й семинар молодых ученых и творческой молодежи Абхазии. Я и еще несколько моих коллег, преподавателей музыкального училища, были командированы для участия в этом семинаре. Утром мы собрались у Абхазского драматического театра, где нас ожидали несколько «Икарусов», которые постепенно заполнялись. Вдруг я услышала, как кто-то предложил пересесть в соседний автобус, потому что туда сел Воронов. Многие вскочили со своих мест и перешли. Подруга спросила, не пойти ли и нам, а я возразила, что не будем бегать из-за какого-то Воронова. В отличие от других, мне эта фамилия была незнакома. «Жаль, что вы не ехали с нами. Воронов так интересно рассказывал всю дорогу», — сказала одна из «перебежчиц» в Пицунде.
На Пицунде нас разместили в одном из корпусов, установили четкий распорядок дня: завтрак — лекции — обед — лекции — ужин, вечером свободное время. В столовой всегда было шумно и весело. Кто-то сказал, что за соседним столиком сидит Воронов и что он вегетарианец. Это было необычно, и мы все с интересом посмотрели в его сторону. Решили подкормить вегетарианца, сложили в одну тарелку овощной гарнир и передали ему. Он с любопытством посмотрел на нас, увидел улыбающиеся лица и сам улыбнулся, поблагодарив за присланное.
Лекции начинались в 10 часов утра, до обеда бывало по несколько выступающих. И когда председательствующий, молодой ученый Алеко Гварамия, объявил доклад кандидата исторических наук Юрия Воронова, мы встретили его без особого энтузиазма. Воронов начал говорить: громко, хорошо поставленным, коку вокалиста, голосом и сразу покорил зал. Пришло время обеда, но в зале стояла тишина, никто даже не напоминал о перерыве. Вдруг Воронов сам спохватился, что задержал нас, извинился. Из зала дружно просили продолжать, и Воронов продолжил свой рассказ о раскопках, об истории Абхазии, о жизни своих предков. В этот день мы так, кажется, и не обедали,
(У Юры всегда было «прохладное» отношение к пище, он часто повторял, что он ест, чтобы жить, а не живет, чтобы есть. В этом отношении с ним было легко, он был благодарен за любую, самую неприхотливую еду, такую, как хлеб с молоком или простая каша, и всегда все съедал до крошки. Наверное, в этом сказывалось его трудное голодное детство. К сожалению, именно такой пищей он питался в военные и послевоенные годы в Сухуме, так как все деньги, которые ему удавалось достать, посылал нам с дочерью в Москву. После убийства Юры мы обнаружили всего несколько тысяч рублей...)
Алеко Гварамия и Юра Воронов в течение ряда лет возглавляли Совет молодых ученых Абхазии (Алеко был председателем, а Юра — его заместителем), входили в оргкомитет семинара. Запомнилось, как они сидели на сцене, «вели» семинарские занятия. Алеко в прекрасно сшитом костюме, в голубой сорочке в тон глазам, подтянутый, красивый, и Юра с густой черной бородой, с внимательным и несколько ироничным взглядом поверх очков, высокий, в американском джинсовом костюме напоминающий популярного в те годы Фиделя Кастро. Оба совершенно разные внешне, блестяще одаренные, они невольно привлекали к себе внимание. Я познакомилась там и с другими интересными людьми, талантливыми учеными: биологом и географом Зурабом Адзинба, ботаником Сергеем Бебия, историком Раулем Хонелия, биологом Давидом Маркаряном, физиками Эмилем Агрестом и Владимиром Корицем. С некоторыми из них сохранились добрые отношения по сей день, о других остались приятные воспоминания. Именно семья Агрестов, навсегда покидая страну в октябре 1992 года, вывезла из оккупированного Сухума скрипку моей дочери, благодаря чему она смогла продолжить учебу в Москве. Всегда буду помнить их с благодарностью.
На другой день утром я проспала и не пошла ни на завтрак, ни на лекции. И когда вошла в столовую к обеду, была уверена, что моего отсутствия никто не заметил. Однако не успела я войти, как ко мне быстрым шагом подошел Воронов и взволнованно спросил: «Что случилось? Вас не было, я искал вас и не нашел». Мне стало неловко, я почувствовала себя убежавшей с уроков школьницей, но солгать не смогла и честно призналась, что проспала.
По вечерам мы обычно гуляли по берегу или большой шумной компанией собирались у нас в номере. Когда, вернувшись в Сухум, я проявила и напечатала пицундские фотографии (мое увлечение тех лет), то с удивлением обнаружила почти на всех рядом с собой Воронова.
Последний вечер в Пицунде мы провели в баре. Юра пригласил меня на танец под музыку популярной тогда французской песенки «Bien, bien». Позже он купил пластинку с этой мелодией и часто ставил ее на проигрыватель, считая ее лейтмотивом любви. И если по радио или телевидению вдруг звучала эта мелодия, он тут же вставал из-за своего стола, за которым проводил все свое время дома, и, сияя, подходил ко мне. Прошли годы, эта музыка звучала все реже; иной раз, занятая делами, я не обращала внимания на нее, но Юра неизменно вскакивал и находил меня...
По возвращении в Сухум Юра стал ежедневно мне звонить, приглашал (всегда с подругами) на прогулки, разговаривал со всеми нами только на «вы». В июле я уехала в Прибалтику с подругами на 10 дней, адреса у нас не было, потому что мы не сидели на одном месте. Когда я вернулась, Юра вручил мне 10 писем, по одному на каждый день. После свадьбы я сказала Юре, что, на мой взгляд, он писал их не мне одной, но и для потомков. Юра рассмеялся и сказал: «Как знать...»
(Сейчас, после погрома квартиры моих родителей, где мы с Юрой прожили почти 21 год, я не смогла найти ни этих писем, ни многого другого. Все, что веками хранили его предки, да и мои тоже, похищено или разбито, уничтожено бандитами под видом «борцов за неделимую Грузию»: старинные книги, фамильное серебро, царские награды — ордена Святого Георгия, Анны, Владимира, кузнецовский и гарднеровский фарфор, родовые документы и многое еще... Я очень переживала этот разгром, особенно зная отношение Юры к этим вещам. С какой любовью он раскладывал битый фарфор по коробочкам, надеясь его потом склеить, как бережно подбирал выдранные из фамильной библиотеки в «Ясочке» промокшие страницы из книг и документов, как расправлял превращенную в тряпку салфетку с вензелем его прабабушки Прогульбицкой, как грустно поник над разбитым вдребезги старинным роялем, сколько усилий прилагал, чтоб восстановить родовое имение «Ясочку», разоренную полностью в несколько приемов... Это фамильное имение Вороновых с красивым названием «Ясочка», что по-польски означает «светлая, ясная», было единственным местом на территории бывшего Союза, где благодаря удаленности и бережному отношению членов семьи сохранились почти все предметы быта второй половины XIX и первой половины XX века — от коллекции перламутровых пуговиц, кухонной утвари, столового серебра до библиотеки, мебели, одежды и самой разной всячины. Когда я упрекнула его, что он, уходя от грузинских войск, не взял с собою хотя бы царские ордена, золотое пенсне, кольцо, запонки своего прадеда и подобные «мелочи», он серьезно ответил: «Я не имел права думать о подобных вещах, когда ты с сыном была в опасности. (Волею обстоятельств война застала нас за юродом, и мы были отрезаны от семьи целую неделю.) Не расстраивайся, это дань за то, что мы все остались живы!» Теперь мы знаем, что этой дани оказалось недостаточно... Мне хочется процитировать последние строчки Юриного письма ко мне через год после победы: «Сделаем ремонт, купим одежду и мебель, и все будет хорошо. Я об этом мечтаю каждьах вечер, когда кончается длинный смурной день. Береги себя и детей. Ведь революция и война кругом, мы ее свидетели и участники. Задача пережить ее и пожить в мирном, стабильном обществе — оно будет, обязательно будет. Целую всех вас, дорогие мои, держитесь и духом и телом. Солнце будет.»)
Только в августе, через 5 месяцев знакомства, Юра пригласил меня без подруг. Я надела новое, белое в зеленый горошек платье, белые с зеленым босоножки на платформе и высоком каблуке, рассчитывая на прогулку по набережной. Вместо этого Юра поймал такси и повез меня за город, в Каманы, к развалинам древнего храма. Мы целый день ходили по живописным местам, спускались к древнему источнику у реки. К вечеру, когда вышли на дорогу, никаких машин не оказалось, а вьӕокие каблуки дали о себе знать, ноги болели, но я старалась не показывать вида. Когда мы добрались до Михайловского кладбища, дальше которого я не бывала раньше, я пришла в ужас, что мы так далеко от города, не могла себе представить, как пройду оставшийся путь. Юра меня подбадривал, отвлекал забавными рассказами и как-то очень незаметно, неожиданно быстро мы очутились в районе ВИЭМа. Оказалось, что по сравнению с тем расстоянием, которое мы прошли от Каман, путь от Михайловки до города очень короток. «Молодчина, — сказал Юра, — с вами можно идти в горы, не подведете!» Честно говоря, я не была любительницей походов в горы с рюкзаком за плечами, поэтому в горы я так и не пошла. Но, в переносном смысле, немало крутых подъемов пришлось преодолеть нам вместе...
Ежедневно, даже когда я отказывалась от встречи, Юра приходил к нашему дому, вызывал меня «на минуточку» и дарил завернутые в газету цветы. Многим моим знакомым казались странными наши встречи: «Ведь вы такие разные!» — говорили они. «Он ужасный человек», — предупреждали другие, родственники одного из местных ученых грузинской ориентации, с которым у Юры уже в то время были серьезные разногласия. Как-то шутя, один общий знакомый спросил у подруги, с кем встречается Света, та ответила, что с одним археологом. А знакомый удивился: «Разве он археолог? По-моему, это Света археолог...» Какая-то незнакомая женщина остановила меня на улице и стала убеждать, что Юра ужасно неблагодарный, первая жена ему написала кандидатскую диссертацию, а он ее оставил... «Что ж — пошутила я, — значит, второй жене придется написать ему докторскую...»
(Защита Юрой докторской — это особая тема, о которой можно написать отдельно: как целая группа «коллег»-историков выехала из Тбилиси в Москву, чтобы сорвать его защиту, что защита длилась более шести часов и зал был полон... Юра блестяще отражал все нападки, отвечал на любые каверзные вопросы, был таким остроумным, что жалкими казались на его фоне доводы этих ученых, а их пристрастность и непорядочность настолько бросалась в глаза, что все это получило обратный эффект, и ученый совет во главе с академиком Рыбаковым единогласно присвоил Юре звание доктора исторических наук. Уже тогда его так опасались за его смелые научные открытия, за его приверженность исторической правде, за его твердость, что если бы ему довелось защищаться в наши времена, он бы не доехал до Москвы... Его бы просто уничтожили, как это и случилось теперь. Убеждена, что к убийству Юры причастны и эти ученые (Ингороква, О. Лордкипанидзе, Н. М. Лордкипанидзе, И. Ломоури и др.), исковеркавшие в разное время в угоду политическим правителям историю своей страны, воспитавшие на лживых утверждениях целые поколения, что привело к войне, страданиям, анархии и хаосу. Об этой связи грузинских ученых и политиков писал мне Юра 13 января 1994 года: «...Еще много раз придется ездить теперь, хоть, честно говоря, спорить с Джабой Иоселиани еще противнее, чем с Отаром Лордкипанидзе — его «предшественником» в науке, но если все же удастся потянуть время и свести войну к переговорам, выждать срок, то будущее, уверен, у нас всех должно быть сносным...»). В декабре Юра пришел к моим родителям и попросил моей руки, как это делалось в старые добрые времена. Только после этого мы перешли на «ты». 25 января 1975 года состоялась наша свадьба — этот день выбрал Юра, он был уверен, что будет солнечная погода. И, действительно, день был великолепным. После ЗАГСа по желанию Юры эскорт из нескольких машин отправился на его родину, в сторону Цебельды. Мы доехали до большого белого каменного «зуба» на скале, это была граница, с которой начинались земли, пожалованные в вечное потомственное владение надворному советнику И. И. Воронову царем Александром I. Этот день запечатлен на множестве фотографий, от альбомных до огромной, во весь рост, на которой я и Юра у каменного «зуба». Снимали нас Юрины друзья, два Владимира — Левинтас и Орелкин. В этот день у меня было очень много цветов и почти все от Юры. Все последующие годы, нашей жизни Юра в этот день вставал раньше обычного и к моему пробуждению приносил мне цветы. И всегда в этот день была хорошая погода!
Теперь наступил мой черед носить тебе цветы, дорогой Юра. Когда я думаю о тебе, то первым на ум приходит слово «светлый»: светлый ум, светлые мысли и дела. И путь, который прошел Юра, был трудным, тернистым, но светлым. Темные силы оборвали его жизнь в середине творческого пути, и единственным утешением мне служит убеждение, что там, где сейчас Юра, у него нет ни врагов, ни завистников, ибо их путь — во тьму. Юра же продолжает свой путь в противоположную сторону — к Богу, где добро, свет и любовь.
А в промежутке была жизнь, трудная, тревожная. «Слава Богу, живем неспокойно», — любил говорить Юра. Я не помню, чтобы какое-то начинание давалось Юре легко. Всегда ему приходилось убеждать, преодолевать, иной раз ломиться в открытые двери. Его не трогали пересуды, сплетни, кривотолки, которые неизменно клубились вокруг его имени. «Как ты можешь так спокойно относиться к этому?» — возмущалась я, а Юра отвечал: «Главное, я знаю, что это не имеет ко мне никакого отношения». Ему было незнакомо чувство зависти, он не знал корысти. Он всегда охотно привлекал к соавторству людей, которые не были специалистами в этой области, но с интересом относились к его исследованиям. Когда я спрашивала, зачем он это делает, Юра отвечал, что этот человек ему помог в другом, что ему будет приятно видеть свою фамилию на книжке. «А я могу еще столько написать, что хватит нескольким, — отшучивался Юра. — Ведь я специалист от палеолита до главлита». Был и такой случай в Юриной биографии: один местный ученый попросил его подготовить докторскую диссертацию, пообещав за это помочь получить квартиру. Отчаявшись получить квартиру законным путем, Юра за месяц работы по ночам написал диссертацию. Но «сделка» не состоялась, ученый так и не решился на ее защиту. Юра сожалел об этом, потому что работа, по его мнению, была хорошая. Интересно, какая участь постигла ее сейчас?
Правда, делился соавторством Юра только по своей воле. Когда, сразу по окончании университета, некий известный ученый потребовал от Юры поставить под его статьей свою фамилию, Юра категорически отказался.
Хочу привести еще характеризующие Юру факты. Когда умер М. М. Транш, первый абхазский археолог, Юра, не щадя времени и сил, перелопатил всю массу черновых материалов, подготовив их к печати. Я не хочу умалить заслуги тех, кто помог увидеть свет «Трудам» М. Трапша, но без усилий Юры этого бы не случилось. Уже сейчас, утонув в политической деятельности во время войны и после победы, Юра издал книгу о А. Н. Соловьеве, он считал это своим долгом перед памятью этого человека. Книгу о Соловьеве ему помогли издать в Санкт-Петербурге на хорошей бумаге и в красивой обложке, а свою библиографию в это же время он издал в послевоенном Сухуме на плохой бумаге и даже не везде пропечатанным шрифтом. Я понимаю все трудности издания в нынешних условиях в Абхазии и благодарна издателям, но ведь многие на месте Юры предпочли бы издать книгу о себе в более благоприятных условиях.
Не успел Юра опубликовать работу о происхождении абхазского этноса своего старшего друга и наставника, известного краеведа, художника В. С. Орслкина, в доме которого на Каштаке он бывал с юношеских лет. Этот дом и для меня с детьми стал родным местом. 6 сентября 1995 года, провожая меня с дочерью и Маргаритой Орелкиной в Москву, Юра просил ее срочно отредактировать и подготовить к печати работу ее отца, считая ее интересной и нужной, несмотря на спорность некоторых положений, обещал помочь ее публикации. Думаю, что, будь он жив, она была бы в скором времени издана.
Жаль, что после него не осталось ученика, столь же верного, бескорыстного и трудолюбивого, каким он был сам.
В 1995 году в Майкопе вышла книга «Очерки по истории Абхазии» под фамилией некоего Яговитина. Вот что сказал мне Юра, показав эту книгу: «Иду я по Майкопу, вижу — продается книга об Абхазии, естественно, тут же ее купил. Начал читать в гостинице и замечаю, что текст мне очень знаком. И вдруг в сноске вижу в скобках — (Ю.В., Р.К.) и соображаю, что это наша с Резо Кация рукопись, которая пропала во время оккупации Сухума». Я возмутилась, что это воровство! А Юра говорит, что это просто замечательно, книга не пропала, а опубликована, да еще в твердом переплете! От себя хочу добавить, что очень хотелось бы увидеть эту книзу изданной под фамилиями настоящих авторов.
Столь же щедро Юра делился своими знакомствами в научных кругах Москвы и Санкт-Петербурга. К сожалению, иногда это оборачивалось черной неблагодарностью со стороны тех, кого он рекомендовал, но Юра этому не удивлялся, ссылаясь на восточную мудрость: «Что я сделал тебе такого хорошего, что ты меня так ненавидишь?»
С приходом к власти Звиада Гамсахурдиа травля Юры достигла апогея. В грузинских газетах, по телевидению, на радио и в прочих изданиях насаждался образ «лжеученого», «фашиста», «русского оккупанта» Юрия Воронова. Стало невозможно выходить на улицу, нас останавливали, оскорбляли, плевались вслед, угрожали по телефону, присылали телеграммы с соболезнованиями по поводу его смерти... Помню, как реагировал Юра на такую телеграмму: «Редко кому приходится читать телеграммы по поводу своей кончины, это даже интересно!», и громко, как он умел, рассмеялся. Телеграмма была послана от имени известного ученого из Ленинграда Турчанинова. Как мы потом узнали, в это же время Турчанинов, старый и больной человек, получил аналогичную телеграмму якобы от имени Воронова.
Такими «веселыми» шутками развлекались ученые мужи (или жены?) гамсахурдиевской Грузии. Я болезненно воспринимала все это, а Юра меня успокаивал, уверяя, что это хорошо: если о нем столько пишут, значит, его работы чего-то стоят и представляют опасность. Когда люди грузинской ориентации останавливали меня на улице и предъявляли претензии по поводу научных работ Юры, я спрашивала, читали ли они текст самого Юры или только «рецензии» на них. Чаще всего слышала, что не читали и не собираются..
Я могу рассказать о множестве случаев, когда Юру незаслуженно оскорбляли, унижали, не давали работать, мешали защите, сначала кандидатской диссипации, затем докторской. Выло состряпано судебное дело (и не один раз!), взяли подписку о невыезде, и первая попытка защиты была сорвана. В течение 20 лет Юра стоял в очереди на получение квартиры, и так ее и не получил. Всего за несколько месяцев до его убийства ему выделили служебную автомашину. При его жизни не успели сделать обещанный ремонт разгромленной грузинами теишной квартиры, в которой он жил более 20 лет. Двери в квартиру, выбитые бандитами, висели на волоске. Охраны он не имел, а когда об этом спрашивали, Юра отшучивался, что сдает ее в аренду. Когда я возмущалась такими фактами, говорила, что это унизительно, он возражал: «Меня этим унизить невозможно». Провожая нас с дочерью в Москву 6 сентября, за 5 дней до гибели, Юра сказал: «Я добьюсь своей квартиры хотя бы для того, чтобы меня из нее вынесли». Увы, своего кабинета, необходимого ему для работы, он так и не получил. Зато собственная квартира размером два на полтора метра у него теперь есть... и никто на нее не претендует!
Я пишу эти строки для того, чтобы полнее раскрыть образ Юры. И хочу добавить, что сегодня, после гибели моего мужа, рядом со мной великое множество разделяющих мое горе, сочувствующих и понимающих. Я всегда знала, что у Юры много врагов, но не предполагала, что у него столько друзей!
«Порядочные люди часто проигрывают потому, что не могут пользоваться методами подлых. Но это временные победы». Это высказывание Юры напомнило мне один случай, когда на всесоюзной конференции в Цхалтубо глава грузинских археологов Отар Лордкипанидзе в ответ на Юрин доклад внезапно заявил, что обнаружены новые материалы, которые полностью опровергают выводы Воронова. Позже выяснилось, что это была прямая ложь, никаких материалов не было.
Мне хочется сказать, что выступления Юры всегда собирали много народа, и он в самой недружелюбной атмосфере в бодром и приподнятом настроении парировал любые нападки, отражал самую суровую критику, приводил неопровержимые аргументы, указывая даже страницы. Я видела, как некие специалисты сверяли по книге достоверность ссылок Юры. Он неизменно побеждал своих противников. Присутствующие довольно потирали руки и ждали следующего «раунда». Помню, как там же в Цхалтубо однажды рядом со мной оказалась одна известная грузинская археологиня, не помню ее фамилию, она была специалистом по древней кухонной утвари, и вид у нее был соответствующий. Юра говорил о древних украшениях из своих раскопок, а эта женщина, подскакивая на стуле, выкрикивала: «Сам ты украшаешься!» Я, глядя на нее, думала, что это представитель не науки, а, скорее, грязной кухни. Основная масса гостей-ученых не вступала в спор по поводу принадлежности археологических находок и памятников, не желая нарушать атмосферу широкого кавказского гостеприимства.
В Вани, где проводились раскопки Ванского городища, нас повели в музей. Впереди меня шли приезжие ученые, Отар Лордкипанидзе рассказывал о местном происхождении керамических изделий. Один из гостей тихо указал другому на то, что эта «местная» керамика является типичной греческой. Его спутник попросил не говорить 165 об этом, «пусть сами разбираются». Вот Воронову и приходилось «разбираться» одному с целой группой ученых, преступно понимавших свою роль в науке. Его нельзя было подкупить ни хорошим приемом, ни лестью, нельзя было запугать. «Ничего не могу поделать, — говорил Юра, — правда не на их стороне». Я пыталась возражать, говорила, что у каждого своя правда. Но Юра убеждал меня, что Истина может быть только одна. Именно этой единственной Истине он служил и был ей верен до последнего вздоха. Здесь же хочу заметить, что и среди грузинских ученых были (и есть) те, кто разделял точку зрения Юры на многие вопросы истории и археологии, но по известным причинам я не называю сегодня их имена. Скажу только, что это порядочные люди и компетентные ученые. Показателен тот факт, что именно памяти грузинского ученого и археолога Гзелишвили Юра посвятил одну из своих первых книг «Тайны Цебельдинской долины». На письменном же столе Юрия Николаевича всегда стоял портрет ученого с мировым именем — академика Нико Марра, огромный вклад которого в грузиноведение общеизвестен.
В июле 1992 года, за месяц до войны, отец моей ученицы, милиционер, плохо владевший русским языком и читавший историческую литературу только на грузинском языке, сказал Юре, что он прав во всем, но пусть опасается стать «нашим Джордано Бруно». И, встречаясь со мной, всегда интересовался, как поживает «наш Джордано». Сравнение его оказалось пророческим... А некоторые называли Юру декабристом... Некий местный начальник упорно отправлял Юру «на родину, в Россию», а Юра с печальным видом заметил, что не имеет такого права. В ответ на искреннее недоумение сказал, что его предков еще в прошлом веке выслали на Кавказ и до сих пор не прислали разрешения вернуться. Несмотря на свою серьезную внешность, Юра любил шутить и был остроумен.
Все, кто знал Юру, помнят, как громко, открыто, раскатисто он смеялся. В Германии, куда мы ездили вдвоем, он вместе с одной ударницей сельского труда в автобусе распевал украинскую песню «Ты ж мене пидманула...», несколько фальшивя, но с огромным энтузиазмом. Я не одобряла его пения, но мирилась. Однако когда они продолжили пение в ресторане, я возмутилась. А немцы с интересом наблюдали за нашей шумной компанией.
В 1990 году мы попали в Алушту по семейной путевке, в дом отдыха со множеством корпусов, раскинутых в старинном парке на берегу моря. Массовик-затейник попросил меня уговорить Юру выступить в роли Нептуна на празднике. Мы с детьми так приставали к нему, что Юра согласился. Ему дали огромный текст, который невозможно было выучить, и тогда его записали на магнитофон. Во время праздника он широко шагал по пляжу в короне и с трезубцем, а его голос звучал над всем побережьем. Сохранилось множество веселых фотографий этого единственного в нашей жизни беззаботного отдыха.
К Юре часто приходили и приезжали самые различные люди, и к нам домой, и в «Ясочку». Особенно много в летнее время. Вначале я очень уставала от такого калейдоскопа знакомых и незнакомых лиц. Чаще всего это были ученые, музыканты, поэты, диссиденты и просто хорошие люди, знакомые наших знакомых, приятели и просто интересующиеся историей Абхазии. Запомнились известный специалист по Маяковскому Колосков, композитор Катаев с семьей, переводчик и диссидент Лев Копелев с женой Раисой Орловой, хеттолог Вячеслав Щапов с женой-журналисткой Светланой, академик И. И. Минц, писатель Фазиль Искандер, поэт Евгений Евтушенко, который даже свое 50-летие отметил на раскопках Цибилиума. Благодаря этому к раскопкам была проложена неплохая грунтовая дорога. Жаль, что сегодня Евгений Евтушенко так далек от наших проблем. А я вспоминаю, как однажды мы вместе отправились на озеро Амткел, он с нашей дочкой Тамарой сидел в кабине самосвала, а его очаровательная английская жена Джан. Я, Юра и другие гости — в кузове, едва не вываливаясь на ухабах горной дороги.
Раз, во время прогулки по Цибилиуму вместе с Львом Копелевым и Раисой Орловой, Юра на вспаханном поле нашел золотую пластинку-талисман с надписью на древнегреческом языке. Уже позже, случайно, во время лекции в Службе безопасности, Юра узнал, что специалисты ее оценили в 40 тысяч долларов. В другой раз, гуляя с детьми, он нашел массивную золотую гривну весом в 70 граммов. У Юры был особый дар видеть «сквозь землю». Он нередко поражал тем, что мог на любой прогулке вдруг остановиться и сказать, что здесь погребение. И через несколько минут ковыряния земли ножом, подвернувшимся прутиком или щепкой обнаруживались остатки древнего захоронения. Он тщательно все собирал, записывал все координаты, дома отмывал, склеивал, зарисовывал. Сейчас сохранились сотни таблиц, заполненных до отказа найденными предметами из погребений. Наглядная история Абхазии, ведь сами предметы исчезли, утрачены за годы войны
Осиротели таблицы, осиротели рукописи, книги, все, к чему прикасались твои руки, Юра. Я пишу, а в памяти всплывают все новые и новые, казалось бы, забытые эпизоды из нашей жизни. Так можно писать до бесконечности, но об остальном в другой раз.
Апрель 1996 года
НАС СВЕЛИ ГОРЫ
Н. Д Бондарев
Сколько лет мы знакомы? Теперь кажется, что всегда. Нас свели горы Кавказа. Еще во время учебы в Московском инженерно-физическом институте моя жизненная дорога разветвилась. К запрограммированной линии: профессия, работа, семья, спорт, культура, добавилось кавказоведение. Мои интересы сошлись на западной части Кавказа — от Эльбруса до Черного моря. В Ставропольских предгорьях я родился и вырос, потом, уже студентом МИФИ, увлекся спортивным горным туризмом, а дальше — исследования и описание маршрутов для туристов. Последнее повлекло за собой стремление узнавать все, что касалось этих гор, природы, истории, жизни людей. Постепенно путешествия в горах и краеведение стали, по существу, второй профессией. Так и шло рядом — Кавказ и работа в Институте атомной энергии имени И. В. Курчатова. На эти же годы пришлось и становление Юрия Николаевича Воронова
Начало нашего знакомства было заочным. Юрию Николаевичу попались на глаза наши путеводители «В горах Западного Кавказа» (1968 г.) и «Архыз» (1972 г.), а мне довелось познакомиться с его книгой «Археологическая карта Абхазии» (1970 г.) и узнать о нем из газет. Кажется, «Комсомольская правда» рассказывала о «доморощенных сухумских археологах» Воронове, Юшине и Вознюке. Газета обличала их, а мне ребята показались симпатичными. Как потом выяснилось, наше знакомство могло бы состояться много раньше. Во время войны наша семья перебралась из степного села в освобожденный от немцев Невинномыск, а в 1949 году в нем вместе со своей мамой некоторое время пребывал маленький Юра Воронов.
В мае 1974 года после очередной моей экспедиции по заснеженным горам Абхазии мы были в Сухуме представлены друг другу. Первое впечатление от Воронова — поджарого, бородатого — Паганель из кинофильма «Дети капитана Гранта», только больше перца в характере. Тогда я почти не представлял, с какими боями пришлось Юрию Николаевичу прокладывать свой ни на что не похожий путь, казалось, как мушкетер, он все время готов выхватить шпагу и весело сразиться. Его готовность сражаться меня не обижала
У Юры одна за другой выходили книги по истории Абхазии. Они позволяли увидеть по-иному уже знакомые, пройденные места Малозаметные гряды камней в альпийской зоне превращались в ацангуары — жилища средневековых пастухов. Недалеко от троп находились древние сооружения — дольмены, остатки храмов, крепостей, святилища стоянки людей каменного века Благодаря его книгам слышалось многоголосье прошлой жизни. Шаги по этой древней земле становились более значимыми, а отношение к ней все более благоговейным. Мы теперь включали в свои маршруты посещение исторических памятников, о которых узнавали из книг Воронова. Потом стали согласовывать предстоящие маршруты с ним, а наши маршруты стали интересовать Юрия Николаевича, хотя он не увлекался спортивными высокогорными походами. Наверное, из-за отсутствия там следов человеческой жизни.
Вехой в наших отношениях стал выход в свет моего путеводителя «В горах Абхазии» (1980 г.), где использовались и материалы Юрия Николаевича Он стал его официальным рецензентом. Книга имела успех в Абхазии и России. Тогда мы и почувствовали, что можем вместе сделать большую краеведческую книгу об Абхазии. Предполагалось, что будут привлечены многие писатели, поэты, художники, этнографы, топонимисты, знатоки Абхазии. Заявка была принята «Профиздатом». Книга должна была быть прекрасно иллюстрирована, с подробными схемами, с детальными планами городов. Развал страны помешал выходу книги, но в совместной работе (мы набрали материала на монографию в 500 страниц) окончательно сложились наши отношения.
Многим видится в Воронове Дон-Кихот. Несомненны его благородство, готовность всегда сразиться с неправдой. Однако Дон-Кихот почти во всем, за что ни брался, оказывался непрофессионалом. А Юрий Николаевич становился мастером во всем, за что принимался.
Свой мир, свой характер он начал осознанно строить с детства. Творческое отношение к жизни, умение учиться и испытывать радость от труда, от открытия определили его жизненный путь. Наверное, это дар Божий, но несомненно и влияние традиций рода Вороновых — ученых, подвижников, революционеров, просветителей. Юрий Николаевич стремился донести свои знания всем людям. Как он разгорался, когда возникала возможность кого-то просветить, приоткрыть завесу над прошлым, особенно если у слушателя была заинтересованность! Те, кому посчастливилось побывать вместе с ним на цебельдинских раскопках, навсегда сохраняли память от экскурсии. Неутомимыми длинными ногами он шествовал по проходам и уступам крепости. При его появлении словно оживали крепостные стены, сложенные из обломков известняка, каменные ядра для метания во врагов, потайные ходы, скрытые резервуары для хранения воды, высокие сторожевые башни и страшные обрывы к реке Кодор. «С этого уступа сбрасывали приговоренных к смерти. В этой купели в виде креста происходило крещение младенцев. А в этом коридоре была отчаянная схватка, закончившаяся пожаром». Вместе все всматривались в поросшие лесом вершины соседних гор и представляли, как к крепостям подавались сигналы тревоги или победы.
Юрий Николаевич никогда не жалел времени для любой аудитории. Помню его чудесный рассказ о выступлении перед милиционерами, которые никак не могли себе представить, что найденное в земле золото просто так сдается в музей. Те, кто верил, возмущались, что удача выпадает чудакам. А Воронову действительно везло на бесценные находки, и каждый раз он веселился, наблюдая подобную реакцию. Как-то очередной находкой он поставил в трудное положение руководство музея, сдав золотую пластинку из фольги с древней надписью. Чрезвычайная ценность находки требовала обеспечить надежную охрану, а денег не хватало даже на мелкий ремонт. И кто-то из чиновников в сердцах бросил: «От этого Воронова одни неприятности!»
Он одновременно жил и прошлым, которое скрупулезно изучал, и сегодняшним, и будущим, легко переносясь из одного века в другой, перемещаясь то в Китай, то во Францию, то на Кавказ, Особенно трудно было с ним тем, кто в дискуссиях привык брать не фактами, а напором У Юрия Николаевича сужались глаза, начинало подрагивать колено, он становился похож на рапириста, прикидывающего момент решающего выпада И вот он задает вопрос или приводит исторический факт — и все ясно не только присутствующим, но далее самому спорщику. В связи с этим вспоминается одна из последних наших встреч. Юрий Николаевич прибыл в Москву в составе абхазской делегации на переговоры с грузинской стороной под патронажем Б. Н. Пастухова из Министерства иностранных дел России. Было заведомо ясно, что результат будет нулевой: грузины требуют включения Абхазии в состав Грузии, а Абхазия только что оружием доказала невозможность этого. И вот поздним вечером звонок в дверь; на пороге Юрий Николаевич, в длиннополом пальто (купленном ему абхазскими коммерсантами специально для переговоров), с подарками в руках, возбужденный, чем-то похожий на петуха, который только что из драки, не победил, но «жару подсыпал». Обнимаемся. «Ну, чем закончилось?» Юра отвечает: «Пустое дело. Но зато я их срезал. Они настаивают — надо переселять в Абхазию. А я возражаю — почему обязательно всех и сразу? Так в историях войн никогда не было. Одни, чувствуя свою вину, не захотят вернуться; другие, понимая, что мир на этой земле невозможно быстро восстановить, не захотят рисковать. Руководство Абхазии и предлагает поэтапное возвращение беженцев. Представляете, что бы было, если б Шаляпина и Бунина насильно вернули в Россию сразу после гражданской войны? Они что, стали бы лучше петь и писать? На что Пастухов сказал, чтобы я не занимался демагогией и не срывал переговоры». С той же веселостью, войдя в дом и вручая хозяйке цветы, он сообщил, что и МИД РФ, и грузинская сторона высказали пожелание, чтобы такие люди, как Воронов, больше не включались в абхазскую делегацию, как «не способствующие переговорному процессу». Напомню, что впоследствии как раз один из основных участников грузино-абхазских переговоров с грузинской стороны, Джаба Иоселиани, был посажен в тюрьму, а министр иностранных дел России А. Козырев отправлен в отставку. Но для Юрия Николаевича предупреждение оказалось роковым: через несколько месяцев, накануне намеченных переговоров в Сочи с участием президента РФ Б. Н. Ельцина Воронов был убит наемными убийцами.
Особая тема: Юрий Николаевич был великий труженик. Помню, мы решили включить в путеводитель рассказ о жизни абхазских пастухов средневековья, а там была деталь — специально сделанные пористые кувшины для лучшей сохранности молочных продуктов. Чтобы показать мне, как они выглядели, Юрий Николаевич достал рулон миллиметровки. Все полотно длиной 10 метров было сплошь заполнено рисунками извлеченных из земли осколков различной керамической посуды в натуральную величину, расположенными с максимальной плотностью: экономилось пространство. Потом, прокручивая этот бесконечный калейдоскоп очертаний, можно было выбрать по зигзагам краев сочетающиеся кусочки и складывать кувшины, кубки, блюда, чаши. Все это рисовал сам Юрий Николаевич — руководитель экспедиции, тысячи рисунков. Наверное, характерные черты как-то записывались у него в памяти. Иной раз, зарисовав очередной осколок, он вдруг возвращался на несколько метров назад и обнаруживал среди скопища подобных стыкующийся фрагмент, от чего начиналось воссоздание древней вещи. Когда он вглядывался в свои рулоны, казалось — работает мощная вычислительная машина. Оттого так выверены, взвешены и весомы результаты его исследований, его книги.
У него накопилось материалов на многие тома. Какую интересную монографию он мог бы сделать по Цебельде! Надо бы 30 печатных листов, а пробить удается только 6, и, чтоб они не «уплыли», рукопись надо сдать через три месяца. Юрий Николаевич совершает и этот драматический подвиг: за 3 месяца пишет книгу, выдрав живьем пятую часть из назревшей большой! Слава Богу, что Юрий Николаевич родился историком, а не скульптором. А сколько он умудрялся втиснуть научной информации на свои страницы! Рисунки скомпонованы так, чтобы описываемых предметов поместилось как можно больше, и в то же время сохранена системность, и помещены они стройно и гармонично. Из-за гипертрофированной секретности в те времена не разрешалось публиковать не только карты, но даже примитивные схемы, что снижало полезность краеведческого издания. Юрий Николаевич, скрепя сердце, соглашался печатать свои работы без схем и карт, но вводил в текст то рисунки окрестного пейзажа, то характерные детали памятников, по которым можно было ориентироваться. Посмотрите «Археологическую карту Абхазии» — первую книгу Воронова Он привел схему, на которой минимум деталей: Главный Кавказский хребет, берег моря да основные речки Абхазии, а по белому полю разбросаны обозначения описанных в книге памятников. Эта схема была сделана в виде маски — ее можно наложить на карту того же масштаба, чтобы определить местонахождение памятника.
Пристального внимания требует государственная, политическая деятельность Юрия Николаевича, даже шире — его борьба за правду, за свет, за право быть личностью. Все это оказалось у него взаимосвязанным. Помню его рассказ из детства. Когда сверстники уже покуривали и попивали вино, Юра воздерживался и настаивал на вегетарианстве, отчего нередко выдерживал насмешки и отчуждение, что особенно тяжело в детские годы. Однажды на какой-то вечеринке это обострение достигло такого накала, что Юре захотелось доказать, что он и это может. Он залпом выпил стакан вина, в которое коварно была подмешана водка. Скоро он понял сложность своего положения: зима, темный вечер, надо добираться домой через кукурузные поля, а главное — преодолеть глубокий овраг. Признаться в слабости он не мог. Скользкая тропа круто сбегала вниз, а переправа через ручей — на 5-метровой высоте по перекинутому бревну. С плохой из-за алкоголя координацией, юноша сорвался с бревна и долго не мог одолеть крутой склон. Промокший, в кромешной тьме, он чувствовал, что замерзает. Некоторое отрезвление, жажда выжить, страх оказаться слабым вывели все-таки Юру на подъем. Вдавливаясь всем худеньким телом в раскисший склон, он с огромными усилиями все-таки выбрался наверх, но не сразу смог идти дальше. Потом, на пределе возможного, он все-таки добрался домой. С тех пор запомнил, что такое быть «белой вороной» и вне стаи.
Юрий Николаевич абсолютно неспособен был действовать вопреки истине, научным фактам, даже понимая, что придется тревожить сложившиеся авторитеты, как это и оказалось на поле истории Абхазии и Грузии. Сколько раз ему намекали, что его благополучие зависит от того, как он встроится в ряды здравствующих и процветающих историков. Обычно Юрий Николаевич артистично, интеллигентно выходил из таких обсуждений. Какие-то из ходоков «от стаи» уходили, не разобравшись, достигли ли чего, другие сознавали, что столкнулись с человеком другой породы, который осмеливается не считаться с законами «коллектива». И значит — враг. Беда в том, что эти люди оставались в своих системах координат, ничего не зная из того, что знал Юрий Николаевич, — им хватало собственных «стайных» представлений о том, что происходило.
Не могу согласиться с московскими историками, коллегами Ю. Н. Воронова, сожалевшими о том, что Воронов «влез не в свое дело — политику». Как бы и мне хотелось, чтобы он остался жив! Но для этого ему надо было бы стать другим человеком. Юрий Николаевич всей своей жизнью был с самого детства так или иначе связан с политикой. Тут сыграли роль и семейные традиции. У Юрия Николаевича было обостренное чувство настоящего и декоративного, мгновенная и точная реакция на любую фальшь, неправду. Рядом с ним многие чувствовали себя как перед грозой. Наверное, схожая атмосфера всегда сопровождала М. Ю. Лермонтова. Заставить Юрия Николаевича заниматься тем, что он считал ненужным и неинтересным, было невозможно.
Поворотным моментом в его судьбе стало время Горбачева. Надо сказать, что Юрий Николаевич с первых шагов этого руководителя отнесся к нему как к дилетанту, который на столь высоком посту принесет беду стране и народу. Памятная для меня встреча произошла в Сухуме после союзной конференции по национальному вопросу. Юрий Николаевич был возбужден и категоричен: «Это развал государства, это война!» Сам я этого еще не видел и, как мог, защищал Горбачева. Зря. Скоро заполыхало в Прибалтике, в Карабахе, затем в Южной Осетии. Полным ходом крутилось колесо, нагнетая противостояние и в Абхазии. Сколько ненависти в грузинских газетах того времени! Одно из главных обвинений против всех жителей негрузинской национальности — что они некоренные жители и должны убраться, потому что грузинской земли мало. Это потоком лилось по телевидению, звучало на всех митингах. Ложь стала оружием в натравливании одного народа на другой. Как мог остаться в стороне Юрий Николаевич?! Не имея возможности выступить в республиканской прессе, он с несколькими энтузиастами организует маленькую газету «Сухумский вестник», которая стала говорить правду тем, кто хотел мирной жизни в Абхазии — и абхазам, и русским, и грекам, и грузинам, и армянам, и украинцам.
Абхазия все более походила на развороченный улей. Грузия объявила о своем выходе из Советского Союза, Абхазия отказалась следовать за ней. Запахло войной, но разум отказывался верить, что это может случиться на любимой всем сердцем земле.
Юрий Николаевич использует любую возможность выступить перед людьми, Надо было донести до них правду, укрепить уверенность, противостоять напору лжи. На этой волне и пришло решение избираться депутатом в Верховный Совет Абхазии. Надо признать, что даже мы, близко знавшие Юрия Николаевича, были удивлены тем, как быстро он освоился с ролью государственного деятеля. Воронов становится членом президиума Верховного Совета Абхазии, а с началом войны направляется в Москву, чтобы обеспечить верное понимание и Россией, и всем миром событий, происходящих в Абхазии. Потом об этом тяжелом и трудном периоде он расскажет в своей брошюре «Боль моя, Абхазия». После завершения войны он становится первым вице-премьером правительства Абхазии, отвечающим за межнациональные отношения, социальную политику, науку и образование. От момента избрания депутатом прошло всего три года, а он стал поистине главным трибуном Абхазии. Юрий Николаевич с самого начала все называл своими именами. В «Белой книге Абхазии», изданной при его лидерстве, показано, что принесла эта «случайная» война Абхазии, ее народу, российскому и грузинскому народам.
Почему-то российские средства массовой информации не жаловали Ю. Н. Воронова. Спасибо «Литературной России», «Советской России», «Правде», напечатавшим несколько его статей, Петербургскому телевидению, где прошло два обстоятельных интервью с Вороновым. В том, что Абхазия выстояла, есть и его великая заслуга.
В последние годы Воронов жил на износ. Его референт Э. Агумаа в 1994 году сообщила мне по телефону, что временами Юре так трудно становится дышать, что он крайне измучен и нуждается в отдыхе. Вот воспоминания Элеоноры Агумаа в связи с этой статьей, которые уместно тут опубликовать:
«Он работал без отпуска и пощады к себе. "На войне, как на воине. Пока идет война, иначе нельзя", — всегда отвечал Юрий Николаевич на требования родных и друзей взять отпуск и хоть немного восстановить силы и здоровье.
Особенно его выматывало участие в переговорах с "грузинской стороной". В первый послевоенный год Юрий Николаевич, в составе Абхазской делегации, ездил на переговоры в Сочи, которые проводились в гостинице «Лазурная». Гостиница эта очень дорогая, республика была стеснена в финансах, делегация из-за экономии жила в Гудауте и Ю. Н. Воронов; политик, ученый, человек каждый день ездила в Сочи. Там в изматывающем напряжении проводили день, вечером возвращались в Гудауту, ночью обсуждали результаты дневной работы, продумывали и согласовывали планы на завтра, отдыхали оставшиеся несколько часов, а к 9 часам утра были за столом переговоров. Участие в переговорном процессе выматывало Юрия Николаевича и физически, и морально. Но когда утром следующего дня, по окончании очередной встречи, он появлялся в кабинете, это был человек, полный оптимизма и решимости идти дальше, до победы.
Юрий Николаевич вообще был очень жизнерадостным и светлым человеком. Кто бы к нему ни обратился со своей бедой и болью, что бы ни случилось, он всегда мог успокоить и все объяснить. "Ничего, ничего. Все идет нормально. Все будет хорошо", — любимые его слова.
...И я попросила Николая Денисовича, на правах друга, настоять и во что бы то ни стало "доставить" Юрия Николаевича в клинику на консультацию к врачам».
После этого, как только Юрий Николаевич появился в Москве, я настоял на немедленном медицинском обследовании, которое показало высокую степень истощенности его нервной системы, обострение давней болезни легких. Врачи говорили о необходимости стационарного лечения, обещали помочь, но он не смог выкроить для этого две недели. Он постоянно был в потоках дел. Все, что касалось или всей Абхазии, или одного пришедшего к нему человека, было для него бесконечно важным. Юра целиком отдавался и составлению программы развития науки в Абхазии, и тому, так помочь попавшему в беду. Вспоминаю, как он гордился, что удалось добиться бесплатного хлеба для всех нуждающихся пенсионеров (кажется, одна булка хлеба на неделю, но в условиях Абхазии и это помогало спасти людей от голодной смерти).
Говорят, что кабинет Ю. Н. Воронова был самым посещаемым из всех кабинетов членов правительства Абхазии. Он считал чрезвычайно важным бывать в селениях, встречаться с людьми, но при этом единственный из всего правительства долгое время не имел машины. С больными ногами, без охраны, добирался, на чем придется, в дальние уголки Абхазии. Отсутствие машины его задевало: «Как не понять, что я тогда больше смогу сделать?!» Машина появилась только за несколько месяцев до гибели.
В начале войны семья Вороновых постепенно собралась и обосновалась в Москве: жена Светлана Владимировна, дочь Тамара и сын Николай. Кто еще мог так трогательно и уверенно успокаивать жену: «Светочка, надо потерпеть, это же война, сейчас всем тяжело. Мы еще, слава Богу, все живы. А сколько в Абхазии уничтожено домов вместе с семьями, сколько отдали жизнь ради победы, значит — и за нас с тобой. Наконец пропустили через границу вагоны со стеклом, теперь застеклим окна. Мы должны выстоять. Наши враги только и ждут, что мы сломаемся».
При большой личной аккуратности Юра обладал феноменальной непритязательностью в быту. В последнее время, приезжая в Москву, он почти всегда останавливался у нас дома. Спал на диване в гостиной. Обычно укладывался позже нас — писал, готовился к выступлениям. Он наотрез отказывался раздвигать диван. А утром я находил его скрюченным: и диван был коротковат для длинных ног, и надо было отодвигаться от пружины под ребром, и одеяло недостаточно грело (Юра, как южанин, не всегда тепло одетый, часто мерз). А в соседнем шкафу было все необходимое для комфорта. Юра будто задавался целью использовать все по минимуму. Знавшие Воронова в юности говорят, что он и тогда был склонен к аскетизму. Юрий Николаевич был так постоянно загружен и так уставал, что возможность лечь или поесть воспринималась им как царственный подарок. Когда он приходил домой после очередных тяжких дел, он мне напоминал альпиниста, только что закончившего многодневное восхождение, которое оказалось труднее, чем предполагалось. И вот все позади, радуешься всему: и что некуда падать, и что можно отстегнуть страховочную веревку, попить чаю и заснуть.
Предпочитал он самую простую, вегетарианскую пищу. Утром мог съесть много каши или винегрета, выпить сладкого чая. Нередко его завтрак или обед напоминали "заправку" перед дорогой, потому что сам он уже жил предстоящими делами.
Юрий Николаевич обладал редкой способностью сосредотачиваться и добиваться результата при малейшей возможности, хотя для этого ему приходилось перешагивать через усталость, планы семьи. В Москве у Воронова образовался довольно широкий круг людей, стремящихся помочь ему и Абхазии. Внезапный вечерний звонок: «Завтра есть возможность дать статью в газете, есть место, договорились с редактором, надо отразить такие-то аспекты... Не подведи, старик, 5 печатных страниц должны быть в редакции не позднее 13 часов». А Юрий Николаевич только расслабился после тяжелого дня: доклад на Конгрессе русских общин, пресс-конференция, и на завтра все расписано. Некоторое время он постанывает, возмущается: «Что же они со мной делают?!» — потом усаживается к столу и начинает листать записную книжку, бумаги... Правая нога, словно ее подбрасывает какая-то пружина, начинает ритмично постукивать о пол, в такт подрагивает борода — значит, Юрий Николаевич включился! Теперь нельзя мешать, хоть он будет сидеть всю ночь. Поначалу задает вопросы, огорчается, если нет нужных книг в моей библиотеке Один-два уточняющих телефонных звонка. И вот пошли одна за другой страницы мелким убористым почерком. Утром аккуратно исписанные листки уже готовы для передачи машинистке. Не выспавшийся, но и удовлетворенный Юрий Николаевич за чаем: «Представляешь, сделал все-таки. Кое-что могло быть лучше, но за такое время... И так не спал до трех ночи, а сегодня трудный день».
Довелось мне переживать с Юрием Николаевичем и разные «пиковые» ситуации, но я никогда не видел его в паническом состоянии. Он постоянно был настроен на благополучный исход, не давал развиться ни страху, ни отчаянию. Словно раз и навсегда заложил код в свою психику — не переступать тот порог, за которым эмоциями ничего не изменишь, а бойца в себе можешь ослабить. Так было в начале воины, когда его жена и сын оказались за «линией фронта», проходившей в первые два дня по реке Беслетка. Недели две от них не было известий, мы понимали, что сами они не могут пройти через город, друзья ищут верный вариант. Казалось бы, такая неопределенность может парализовать любого, но Юрий Николаевич не позволял себе отчаиваться и после очередного звонка садился за работу. В конце концов все обошлось, друзья помогли Свете с сыном затеряться в массе беженцев, желающих покинуть оккупированный Сухум. Они выехали на пароходе в Сочи, а оттуда уже добрались до Москвы. Юрию Николаевичу стало спокойнее, хотя о каком спокойствии можно говорить! Он везде бывал на виду, возвращался поздно. Чтоб успокоить нас, отшучивался: «У нас с грузинами договоренность — в Москве друг друга не трогать».
А вот начало марта, второй год войны. В праздник женщин решили собраться у нас дома Солнце грело, но и зима не отпускала. Даже днем мороз держался за -15°. Юрий Николаевич пришел с букетиками подснежников, привезенных с Кавказа, которые он купил на выходе из метро. Это были редкие цветы. Известные миру как подснежники Воронова, названные в честь его деда, описавшего их. Все в это день складывалось замечательно, перед обедом мы решили прогуляться на берег Москвы-реки. Чтобы Вороновы не замерзли, их дополнительно утеплили. Тем не менее сухумцы чувствовали себя на морозе несколько скованно. Однако яркое солнце и сверкающий снег делали прогулку праздничной. Мы даже решили перейти речку по льду. Начало перехода было спокойным, над лунками сидели рыбаки. Дальше их не было, а ближе к середине реки я заметил, среди общей заснеженности, подозрительные темные прогалины на льду. Дал команду идти друг за другом на расстоянии и по моим следам. Продвигаюсь вперед скользящим шагом, постепенно надавливая на лед, как принято в горах на слабом снежном мосту. Раздалось потрескивание, надо поворачивать назад. Не успеваю развернуться, как за спиной гул ломающегося льда и женский крик. Так и есть: Юрий Николаевич распластан на льду, рука и нога уже в полынье. Кричу женщинам, чтоб не подходили. Спешу к нему, готовлюсь уже ползти, чтоб не проломить лед. А Юрий Николаевич, как-то хитро вращаясь, выкинув в сторону сухую руку, быстро выворачивается из воды. Под его коленом лед еще раз проломился, но остальное уже на прочном льду и вот он на ногах. Я поразился, как ловко у него это получилось, естественно и единственно верно. Если б он пытался ухватиться за лед руками, ушел бы весь в воду... Оказалось, что он, задумавшись, отклонился от моей трассы. Но каков молодец! Знаю же, что он не обучался науке путешествий. Объясняет, выливая воду из карманов, что «все продумал и понял, что так вернее всего». Представьте себе, он «все продумал» при полной неожиданности провала в ледяную воду, руки в карманах. На продумывание ушли доли секунды! С правого бока, даже с шапки течет вода, мороз! Первым делом он шарит по внутренним карманам, проверяет, не промокли ли документы. Домой бежали трусцой, оставив позади женщин. Все обошлось. Дома было тепло, было во что переодеться и чем согреться. За столом весело вспоминали все детали, кто как воспринял происшествие. А я знал, что если бы не потрясающее самообладание Юрия Николаевича и то, что он «продумал» и осуществил, все могло закончиться гораздо плачевнее. Юрий Николаевич от души веселился, принимал выговор за отклонение от маршрута и объяснял, что ему на роду написано проваливаться. Вспомнил, как в студенчестве сдавал зачет по лыжам, трасса частично проходила по льду Невы и он, единственный из всего курса, нашел слабое место и провалился вместе с лыжами.
Когда Сухум освободили, Юрий Николаевич вернулся в Абхазию. Страшно было представить, как он воспринял разгромленную, разграбленную квартиру, невосполнимую утрату архивов, документов рода Вороновых. Кажется, он был готов ко всему, а череду бед обычно спокойно и сурово объяснял: «Что ж, война есть война...»
Конец 1994 года, только что стала налаживаться мирная жизнь. Не хватало всего, а главное — тепла и еды. Горожане, особенно те, у кого не было деревенских родственников, едва не умирали от голода. В тяжелой нужде оказались и наши коллеги — сотрудники Сухумского физико-технического института. Хотя в нашем Российском научном центре «Курчатовский институт» едва сводили концы с концами, коллектив решил помочь СФТИ. Небольшая часть его сотрудников, обосновавшихся в Москве (в основном грузины и русские) получила работу в научных программах нашего и других институтов. В Сухуме осталось всего около 500 человек. Для них курчатовцы провели сбор добровольных пожертвований, получилась приличная сумма, и мне поручили доставить деньги по назначению. Юрий Николаевич как раз возвращался в Сухум, мы отправились вместе, что упрощало транспортные проблемы и трудности перехода через границу на реке Псоу.
Вместе приехали и на встречу с ведущими сотрудниками СФТИ. С нами был еще один член президиума Верховного Совета Абхазии, Константин Константинович Озган. Тяжело было смотреть на исхудавших, надломленных ужасами войны коллег, не уверенных в том, что здесь возобновится научная работа, нормальная жизнь. Среди участников встречи были и русские, и абхазы, и грузины. Но как будто между нами пролегла пропасть. Одно дело воспринимать горе с экранов телевизоров, а другое видеть воочию, пережить. А что им довелось пережить, можно было заметить даже из краткой экскурсии по городу: сожженные усадьбы, библиотеки, архив, институты, школы, многоэтажные дома... На многолюдных ранее проспектах непривычная тишина, вместо обычной пестрой курортной толчеи — отдельные фигуры, напоминающие тени. Старики, ковыряющиеся в мусорных баках, женщины — почти всегда — в черном...
Для многих работников СФТИ наша помощь оказалась существенной, нас благодарили, но мы понимали, что это соломинка. Выходим, оглушенные абсурдом происходящего. Уникальные заглохшие экспериментальные установки, следы войны. Поразительно, но почти все из сложной экспериментальной базы СФТИ сохранилось. В сферу деятельности Юрия Николаевича уже входила и наука, его здесь принимали с надеждой. По всему институту тишина, и, как укор людям, маленькая обезьянка с детенышем на проходной института, выпрашивающая подаяние. Тоже чудом уцелела после разгрома обезьяньего питомника грузинскими «гвардейцами». Каким-то чутьем, через весь город, она отыскала дорогу к этому островку жизни.
А дальше сюрприз для меня. Оказывается, Юрий Николаевич с Константином Константиновичем Озганом договорились, что если хватит светлого времени, то заедем в Цебельду посмотреть, что осталось от «Ясочки». Сообщение, куда едем, вызвало сложные чувства: я всегда радовался возможности попасть в любимые горы, но сейчас меня угнетало, что «Ясочка» опоганена варварами. Что ж, тем более в такой момент надо быть рядом с другом.
На повороте от Сухумской трассы к Военно-Сухумской дороге К К. Озган зашел в штаб отряда, держащего под контролем этот район, выяснить обстановку. Ехать нам еще 20 километров, а там за Цебельдой по Кодору линия фронта. Выше в горах враждебные сваны. На всякий случай в озгановскую «Волгу» на переднее сиденье садится молодой солдат с автоматом .Чувствуется, что военным не по душе наша поездка. Но едем.
Сколько раз мы этим путем возвращались с гор! Только теперь непривычны, страшно пусты и безжизненны мелькающие вдоль дороги дома Разбиты окна, распахнуты двери, некоторые усадьбы дотла сгорели (кому-то мстили, кто-то не пожелал оставить чужим свой дом). Голые ветки зимних садов, отяжелевшие от невостребованного урожая хурмы и яблок. В Мерхеули и его окрестностях до войны в основном жили мегрелы, теперь все мертво. Изредка мелькнет какая-нибудь одичавшая живность, да одинокий дымок. Втягиваемся в Ольгинское ущелье, Юрий Николаевич оживляется, входя в привычную роль экскурсовода. Ибо с кем бы он по этой дороге ни ехал, никто не мог быть более знающим гидом. Постепенно от его рассказов и у меня острота и горечь от пришедших утрат несколько снижается. Может, от сознания, что и прежде здесь шли страшные войны, а потом все-таки наступала мирная жизнь. Несмотря на то что все мы (и Константин Константинович, и Юрий Николаевич, и я) были уже в том возрасте, когда раны от случившегося невозможно будет залечить до конца дней, слова Юрия Николаевича как бы встраивали нас в ткань большей жизни, чем прожили мы. И в этой жизни как-то спокойнее и мудрее воспринималось происшедшее с нами.
Вот и «Ясочка»! С первого взгляда не видно следов разрушения, но нет и признаков жизни. Старинная усадьба, кажется, застыла в летаргическом сне. Юрий Николаевич пригласил нас сначала пройти к великанам — ясеням и букам — за дом, полюбоваться окрестными горами. Словно приглашая порадоваться их неизменности, даже война их не покорежила. Действительно, было прекрасно. По-весеннему грело солнце, спокойные горы, небо и никаких звуков, говорящих о пребывании в этом мире других людей.
В усадьбе никаких запоров не осталось. Говорят, что ее до последнего отступления грузинских войск занимала знакомая сванская семья. А все самое ценное было уже вывезено до этого. Оставшиеся от музея книги, подшивки газет, гербарии, старые пластинки, рисунки, древние предметы, добытые в раскопках, старинная утварь, все это в виде большой кучи громоздилось за домом прямо на снегу. Подумалось: «Надо же, не поленились выбросить!» Мебель, рояль были зверски изломаны. Юрий Николаевич ходил среди этого погрома, приговаривая: «Вот негодные, вот негодные...» — он никогда не употреблял сильных ругательств. Поднимал то одну папку, то другую, книги, говорил о каждой несколько слов и, в бессилии вернуть их к жизни, механически возвращал в мокрую кучу. В развале я заметил несколько бесценных для меня книг, среди них довоенное издание Д. Гулиа об абхазских пословицах, поговорках, обычаях. Но рука не поднималась даже переложить их, трудно было заставить себя фотографировать.
Времени оставалось совсем немного, солнце уже опускалось к морю, а нам было поставлено условие — вернуться до темноты. Второпях устанавливаем выброшенный на улицу шкаф, чтоб дождем не заливало, и, особо не разбираясь, за полчаса набиваем его доверху книгами и бумагами. К. К. Озган обещал прислать машину с солдатами, чтобы все выброшенное на снег перенести в комнаты. Можно было бы отсортировать уцелевшее и перевезти в город самое редкое, интересное. Уезжали молча, со стыдом, с чувством, что предаем «Ясочку». Сколько она накопила света и добра! В сгущающихся сумерках она выглядела беззащитной и сиротливой. Скатываемся по дороге, во всей Цебельде ни одного живого дома. Обгоняем старенькую машину, мрачные люди везут какую-то утварь. Может, забирали свое, переселившись ближе к городу, может, собирали, что осталось, в покинутых чужих усадьбах.
Когда наша «Волга» выкатилась из тесного ущелья, открылось море. Сквозь серые облака над гладью моря сияло одинокое пятно неба необыкновенного лимонного цвета. На повороте простились с симпатичным автоматчиком, его командиром и понеслись по неосвещенным и безлюдным улицам Сухума. Вдохновение Юрия Николаевича смягчало тяжесть на душе. Надеждам на лучшее способствовал и быстрый ход машины, и то, что мы трое стали по-мужски ближе друг другу, и то, что машина тормозила у военных постов, значит, — есть порядок. Озгана и Воронова узнавали, приветствовали, и машина летела дальше. Долго в эту ночь не давали заснуть мысли о том, какую же страшную пропасть преодолел и на этот раз Юрий Николаевич! Дело не в материальных потерях, а в утрате результатов многолетних вдохновенных трудов его самого, его деда и прадеда, всего рода Вороновых. Может, такое и нельзя преодолеть, думалось мне в отведенной мне «келье», где Ника на торчащем в стене осколке снаряда повесил пейзаж — вид от Ясочки на горы.
Щемит в душе, когда думаешь о его трогательной заботе о пожилой вдове его старого друга и учителя, старинного абхазского краеведа и художника Орелкина. Их усадьба на отшибе, за рекой Келасур, в округе соседей почти не осталось, только морской ветер. Беззащитная вдова подолгу оставалась даже без хлеба, а тут еще налеты бандитов. Не выжила бы, если бы не постоянные наезды Юрия Николаевича то с хлебом, то с керосином. В конце концов он получил рядом карикатурный брошенный дачный участок, меньше пяти соток, сплошь застроенный нелепыми строениями из бетона, даже стол был цементным! Стал чаще бывать и надеялся, что его соседство убережет Орелкиных и соседей от бандитов. На Юриной даче была всего одна виноградная лоза, две яблони и десяток кустов помидоров, но уход за ними помогал отвлечься от всего тяжелого. За полгода он заметно поздоровел, появился загар и некоторое спокойствие. Я это заметил в его последний приезд в Москву летом 1995 года.
А вот еще наши совместные полеты на вертолете в Псху! Кажется, он тогда впервые увидел свою «Ясочку» с высоты птичьего полета Второй, уже после войны, полет — еще замечательнее. Осенью 1994 года мы с Юрием Николаевичем, духовенство из Ново-Афонского монастыря и глава Сухумской администрации везем в Псху церковную утварь для строительства православной церкви, продукты и что-то еще, необходимое отрезанным от мира сельчанам. Вертолет ведет командующий ВВС республики, Герой Абхазии Слава Эшба Митинг в Псху... Благодарности, прощание. А еще один полет с отцом Виссарионом!
И эта непостижимая гибель. Но и она открыла что-то новое о Юре. Я не представлял, что его смерть окажется неподдельным горем для столь многих людей. Сотни телеграмм и телефонных звонков со всех краев земли. Несколько дней непрерывным потоком шли люди проститься с покойным.Толпы стояли у подъезда, где в обрамлении цветов стоял Юрин портрет. В день похорон (а Юрия Николаевича похоронили рядом с историческим музеем, что весьма символично; он многое сделал, чтоб не дать замутить прошлое истории Абхазии и не лишить ее народ права на Родину, он и сам стал частью истории Абхазии) проститься с Юрием Николаевичем пришла, кажется, вся Абхазия. Из дальних и ближних селений и городов приехали десятки тысяч людей. Говорят, такого не было со времени похорон Нестора Лакоба Люди, хотя в каждом абхазском доме даже не по одному горю, собрались, несмотря ни на что. Для последнего прощания гроб был установлен в здании Государственного драматического театра. Находясь среди родственников и ближайших друзей, я увидал сразу тысячи проходящих людей. Вглядываясь в эти лица, я думал о том, как выразительно это лицо Абхазии. Здесь были достоинство, перенесенные страдания, необратимость утрат, усталость, но и решимость. Было много юных, ясных, прекрасных лиц. Вряд ли кто пришел сюда по принуждению. Это была Абхазия Воронова. Шли несущие в себе память старики, израненные войной мужчины и женщины. Жутко причитали старухи, проклиная убийц и коря всех оставшихся, что не уберегли Воронова. Да, его смерть стала действительно всенародным горем.
Когда «по горячим следам» уже через три месяца в Москве были проведены научные чтения в память о Воронове, пришло много людей, хотя не было широкого оповещения.
Уже потом Света показала мне извлеченные из какого-то загашника юношеские рисунки Юрия Николаевича. И это стало для меня открытием: сделаны мастерски! Особенно пейзажи: горы и крестьянский абхазский дом на склоне Портреты в своеобразной экспрессивной манере Юношество, поиск себя, пробы...
Теперь особый смысл приобретает издание Юрием Николаевичем ряда книг уже после того, как война пришла в Абхазию. Это характеризует и его устремленность, и его способность добиться максимально возможного результата, в сколь тяжелой ситуации он бы ни оказывался. Первая из книг, «Белая книга Абхазии», где перечислены с удивительной полнотой жертвы, разрушения, потери, все, что принесла война людям. Чтобы не забылись масштабы преступления, чтоб не скрыли содеянное преступники. Надо было найти спонсоров, писать приходилось в основном ночами. Составленные им сводки сродни его многометровым «простыням» — археологическим рисункам Такое же благоговейно-бережное отношение к каждому факту, к каждому имени — и списки, списки погибших, замученных, ограбленных.
Вторая, «Лев Николаевич Соловьев», очерк о творчестве высоко ценимого им человека, которого Юрий Николаевич считал своим учителем Л. Н. Соловьеву, известному археологу Абхазии, немногое удалось издать при жизни, а свой архив он передал Юре. Воронов готовился издать книгу о своем учителе, в которую надеялся включить и результаты исследований Соловьева, но все перечеркнула война.
Материалы подготавливаемой книги Воронова, архив Соловьева, как и многое другое, пропали при сожжении архива Абхазии. Осталось немного разрозненного чернового материала, большая часть того, что он готовил, сохранилась только в его памяти. Вспоминаю, как, огорченный двойной несправедливостью (сначала не издавали, а потом сожгли) по отношению к Соловьеву, Юрий Николаевич в очередной свой приезд в Москву был радостно удивлен. Он вдруг обнаружил, что помнит почти все написанное им о Соловьеве. Стал восстанавливать — без сбоев! Он чувствовал себя сосудом, который надо донести до цели, ничего не расплескав. Успел и не скрывал облегчения, удовлетворения, когда книга была сдана в набор. Даже согласился отметить это рюмкой за ужином, сказав: «Ну что ж, закончен труд, завещанный мне Богом».
Следующая — «Драма Клухорской (Военно-Сухумской) дороги». Анализируя значение перевального пути через Главный Кавказский хребет, связывающего напрямую Черноморское побережье с Северным Кавказом и Россией, он убедительно доказывал, что эти края процветали только тогда, когда жили в добрососедстве и заботились об устойчивых связях друг с другом. В книге рассказывалось о проекте современной дороги и о ее выгоде. Это звучало призывом к добрососедству народов по обе стороны Главного хребта Кавказа.
Для многих из нас неожиданным было издание списка трудов Ю. Н. Воронова, где перечислялось все опубликованное им — статьи, книги, выступления, интервью (более 800 названий). Кое-кто посмеивался над ним: «Ты что, помирать собрался? Живи до ста лет и публикуйся каждый день!» Мне представлялось это болезненной, но естественной реакцией Юры на уничтожение его архива и библиотеки. Но теперь-то я вижу, что все происходящее вокруг возможность новой войны на Кавказе, обострение положения в Абхазии из-за блокады, какие-то «наезды» на него, заставляло его спешить, хотя он об этом особенно не распространялся. Теперь я понимаю, что сам он оценивал вероятность погибнуть в скором времени как весьма значительную, но относился к этому спокойно, без паники и даже деловито.
Последнюю его книжечку «Боль моя, Абхазия» я получил уже без дарственной надписи. Здесь собраны отдельные статьи и выступления Юрия Николаевича в период войны. Страстное предисловие выдавало то, о чем он обычно не говорил. Здесь подводился итог борьбе и упоминалось столько фамилий соратников, близких и врагов, словно Юрий Николаевич хотел обозначить свое отношение ко всему происходящему и к тому, что останется. И еще раз призвать: «Люди! Будьте бдительны!» Это выдающийся документ высокого гражданского накала...
Как-то в одну из последних наших встреч бросилось в глаза, что Юрий Николаевич был грустен и неожиданно выразил мысль, не связанную с темой разговора «Знаешь, я прихожу к выводу, что человеческое сообщество в своем развитии подчиняется законам пленки: постепенно все выпуклости рассасываются». Я спросил: «Ты имеешь в виду явление личности или идеи?» Продолжения разговора не получилось. Может, Юрий Николаевич еще с кем-то говорил на эту тему?
В последние три года Юрий Николаевич активно участвовал в исследовательских программах Института природного и культурного наследия в Москве «Человек и война», «Война и природа», «Памятники истории и война». Сколько разрушений приносят войны, как меняется психология людей, переживших войну? Может, эта работа позволила как-то по-новому увидеть себя со своими мытарствами и тех, кто был ему близок, и чем-то опечалиться?
Вспоминается одна из бесед с моим давнишним товарищем, исключительно талантливым человеком и в области математики, и музыки, с которым мы многое пережили, бывали вместе и в походах по Абхазии и встречались с Юрием Николаевичем. Годы перестройки как-то развели наши пути из-за несходства представлений о способах выхода страны из кризиса. Начало войны в Абхазии заставило созвониться, ведь она непосредственно захватывала многих наших общих друзей, среди которых были и абхазы, и грузины, и мегрелы, и греки, и русские. За несколько лет до этого мой товарищ почти год прожил в Тбилиси, полюбил Грузию и буквально боготворил Шеварднадзе, каждый его шаг воспринимал как единственно верный, даже когда началась война. Разговор был осторожным, мы оба опасались резануть по живому. Мой друг говорил о том, что культурный и исторический потенциал Грузии много значительнее Абхазии, и когда все утрясется, абхазы только выиграют... В конце поинтересовался позицией Юрия Николаевича и с грустью проговорил: «Жаль, но тогда он скорее всего обречен». Почему? Почему такой умный, талантливый человек, отстаивающий свои убеждения, свои исследования, должен быть обреченным? Почему литовцам можно быть суверенными, а абхазам нельзя?
Да, Юрий Николаевич знал, на какой путь встал. Остается удивляться, что убийство не состоялось раньше: он был такой распахнутый и заметный. Когда говорили, что нужна охрана, он посмеивался и говорил, что если захотят, никакая охрана не поможет. Вот теперь случилось. Так в чем же свет, который зажег своей жизнью Юрий Николаевич? И как нам дожить свою, освещенным этим факелом?
Оглядываясь назад, вижу, что Юра всей своей жизнью завещал нам жить свободно и счастливо. Такое не дается человеку без борьбы. Юрий Николаевич был Человеком и нам завещал становиться Людьми.
1996 г.
ЖИЗНЬ КАК НРАВСТВЕННЫЙ ПРИМЕР
Священник Виссарион Пилия
Юрий Николаевич Воронов был нашим поводырем по путям и перекресткам истории. Когда, лет 17 назад, я начинал свою церковную жизнь, находясь в церкви в Лыхнах у отца Петра, я многого не знал и мне очень хотелось встретиться с теми, кто знает историю Церкви, православную службу и все, что с этим связано... У меня возникало много вопросов, и мне просто необходимо было поговорить со знающими людьми. Я встретил Юрия Николаевича Воронова, мы очень долго говорили с ним. Я получил ответы на многие вопросы и возрадовался. Конечно, многое из того, что рассказывал Юрий Николаевич, я слышал и раньше, но разрозненными фактами. Он выстроил их в целостную систему. И дальше, когда у меня возникали вопросы, касающиеся истории, археологии, я обращался к Воронову, а он всегда меня внимательно выслушивал. По всему чувствовалось, что он очень искренне и тепло ко мне относится. Помню, как он был умилен тем, что я не имею специального образования, не учился ни истории, ни богословию — это его удивило. Ему нравилось мое стремление учиться у знающих людей, желание узнать побольше...
Был период, когда я часто к нему приходил, мы подолгу с ним беседовали, и меня это всегда радовало. Людей, которые бы так знали свое дело, я не встречал. Я знаю многих богословов, знатоков истории Церкви, но только Воронов столько помнил и знал! А как вдохновенно говорил об исторических фактах!
В Пицундском городище велись раскопки, и были выкопаны останки людей, которые лежали на открытом месте. Меня это смущало, я считал, что их следует исследовать в захоронениях, взять только необходимые археологические материалы и закопать, не оскверняя могилы и усопших. Так надо было, но при этих раскопках происходило грубейшее нарушение всех канонических правил археологии. Юрий Николаевич был согласен с этим, тем более что археологам важнее всего материальные свидетельства прошлого и точная фиксация того, что нашли. Тех, кто исследовал Пицундское городище, интересовала возможность брать материальные ценности, и Юрий Николаевич понимал это. Мы однажды поехали с ним на раскопки и видели сваленные в груду черепа. Он позвонил в Тбилиси руководителю раскопок, однако черепа и по сей день лежат. Без разрешения археологов я не решаюсь их захоронить, но... Мы должны поступать разумно. Юрия Николаевича всегда волновало бескультурье, неразумные решения, варварские методы, неправильные действия. Он был высоко образован, культурен, его действия, поступки, слова были подобны действиям некоторых священников: все, что делает священник, свято, он просто неспособен на неправедные поступки.
Он действительно делал все очень честно, не допускал худых помыслов, всегда оставался верен фактам, всегда отстаивал Истину. История — это факты. И не правы те, кто говорит, что он не ходил в церковь. Он всю свою жизнь ходил в церковь, трудился в церквах... Воронов благоговейно готовился к раскопкам в Цибилиуме. Перед тем, как их начать (я говорю с его слов, это он мне рассказывал), он приходил в тамошний порушенный храм, который часто называют Вороновским. Он ходил в храм, ходил на могилы своих предков, молился, читал «Отче наш...», получая благословение Господне... Вернее, он не «ходил в церковь» — он жил в Церкви, вся его жизнь, вся его деятельность была в лоне Церкви... Он нередко говорил: «Во мне Бог», «Для меня очень важно прийти в храм, в церковь, постоять, подумать, мысленно очиститься от грехов своих, получить облегчение...»
Он умел прощать врагам, он знал, что они у него есть. Это были те, кто восставал против его научных выводов, но видя свою беспомощность, несостоятельность своих возражений, становился злобным, пытался достичь своего извращением фактов... Я уже был батюшкой, говорил ему, что надо прощать врагам своим, а он отвечал, что так и делает. «Бог им судья», — часто повторял он. Если бы все научились жить так, как жил Юрий Николаевич, то и войны бы не было, и его бы не убили.
Его убийство произошло в день усекновения главы Иоанна Предтечи, он мученик, мученик за правду, мученик за веру. Когда благочестивые люди убеждают неблагочестивых в том, что надо изменить их неправедную жизнь, те ничего не могут возразить и начинают мстить. Гибель Воронова доказывает его правоту: его убили за его честность и верность Истине. На Страшном Суде (про который он говорил «Бог им Судия») каждому воздастся по делам его. Юрий Николаевич Воронов был таким, каким должен быть всякий, ибо Бог создал нас честными, добросовестными, чистыми. Он был великим тружеником, трудился в поте лица своего. Это так важно, что я уверен, со временем в наших школах будут преподавать биографию Юрия Воронова — как нравственный пример. Я бы ввел его биографию как предмет обучения в школьные программы не только Абхазии. Убежден, что так и будет, и будет скоро. Это принесет пользу и народу, и стране, и всему миру.
Он знал Священное Писание, часто цитировал Евангелие и подчеркивал: глава такая-то, стих такой-то. Юрий Николаевич Воронов любил и умел ссылаться на Священное Писание, на Ветхий и Новый Завет. Когда во время наших длительных бесед я ссылался на Священное Писание, он всегда понимал, о чем я говорю. Если бы мы жили по канонам этой Книги Жизни, то жили бы в мире. Ведь принцип Священного Писания: «мир всем». Если бы этим руководствовались и политики, и ученые, не было бы зла.
Хочется сказать о том, что Юрий Николаевич никогда не давил на человека: если кто-то заблуждался, был неправ, он его разубеждал, доказывал правду. И еще — он всегда заботился о храмах. Он доказывал всем правительствам (и абхазскому, и грузинскому, и российскому), что Ново-Афонский монастырь должен принадлежать Церкви, монахам.
Истинную цену человеку осознают только после его смерти. А смерть Юрия Николаевича еще раз доказывает, что он был опасен для темных сил. Многие будут ощущать его утрату, обществу будет очень недоставать Юрия Николаевича. Даже убийцам станет плохо, когда они поймут, какого человека убили. По природе своей Юрий Николаевич не был политиком, он был истинным ученым. Но вооруженный своими знаниями, в трудные для родной земли времена он стал блестящим политиком, доказал, что ученый, историк, будучи у власти, может воздействовать на многих. И убили его как политика.
В заключение признаюсь, что не готов еще сказать о Юрии Николаевиче то, что должен. Даже если сказать о нем очень много доброго и светлого, то и все это будет истинной правдой. Аминь!
ПЕРЕЧИТЫВАЯ ЕГО ПИСЬМА И КНИГИ
Я. И. Маркович
Трудно писать о любом рано ушедшем из жизни человеке. О Юрии Николаевиче тем более. Он был не только ученым, коллегой и хорошим другом, но и государственным деятелем Абхазии, да еще в такие тяжелые для Кавказа годы. И если его устремления в области археологии мне близки и понятны, то я до сих пор не могу толком разобраться во взаимных претензиях Абхазии и Грузии. Вот почему в этих записках я не стану даже мельком касаться сугубо политических вопросов. К тому же мне по-человечески трудно быть на стороне, скажем, только одних армян или одних азербайджанцев в армяно-азербайджанском военном конфликте. Среди тех и других я знаю много достойных людей. Подобные чувства вызывает у меня и осетино-ингушское противостояние. Замечу только, что боевые действия между Абхазией и Грузией ввергли меня прямо-таки в уныние, и оно продолжается до сих пор. И там, и тут близкие друзья и добрейшей души люди. А война в Чечне! И сейчас, когда о чеченцах говорят с озлобленным остервенением, я вспоминаю своих учеников и студентов из чеченцев, с которыми прошел не один километр по скалистым дебрям их многострадальной страны. Кстати, после экспедиционных работ в Чечне и Ингушетии мне было предложено заняться изучением дольменов Причерноморья и Прикубанья. Вот тогда и произошло мое знакомство с Юрием Николаевичем.
В 1967 году был сформирован небольшой специальный отряд для исследования дольменов, в состав которого вошли Валентина Ивановна Козенкова, Вадим Викторович Бжания и ныне уже покойный археолог из Адыгеи Пшимаф Улагаевич Аутлев. Мы тогда славно поработали и в Краснодарском крае, и в Абхазии.
Находясь в Сухуме, я посетил известного археолога Льва Николаевича Соловьева. Он был серьезно болен и все же порадовался моему приходу. В беседе А. Н. Соловьев упомянул Юрия Воронова как молодого, подающего большие надежды археолога. С похвалою отзывался о нем и художник, краевед Владимир Сергеевич Орелкин. А вскоре как-то неожиданно произошло наше знакомство, словно само собой разумеющееся действо. Уже в 1969 году Юрий Николаевич прислал мне книгу Ш. Д. Инал-ипа, которую рекомендовал иметь П. У. Аутлев, но попросить ее у Шалвы Денисовича я постеснялся. К новому 1970 году я получил от Воронова поздравительную открытку, выдержанную в духе обычной переписки уважающих друг друга, но мало знакомых людей. Правда, и в дальнейшем на «ты» мы так и не перешли.
Вскоре я получил от Юрия Николаевича его «Археологическую карту Абхазии» (Воронов Ю. Н. Археологическая карта Абхазии. Сухуми, изд. «Алашара», 1969). Это солидный труд, снабженный 49 таблицами, сделанными самим автором. Так как географические схемы, по-видимому, цензура не пропустила в печать (не дай Бог, используют шпионы мирового империализма!), то Юрий Николаевич перед каждой главой заботливо вклеил фотографии с них, чем очень облегчил знакомство с текстом книги. Но более всего меня поразило прекрасное, можно сказать, энциклопедическое знание самого разнородного материала из разных эпох, помещенного в это ценнейшее издание. Судя по публикации, дольмены к этому времени в Абхазии были известны еще в самом небольшом количестве.
Своеобразным подтверждением уникальности знаний Ю. Н. Воронова явилась его кандидатская диссертация, защищенная в Московском университете в 1971 году. В ней обобщены данные, охватывающие огромный период — от эпохи камня и до раннего средневековья. Эта работа, как писал сам Юрий Николаевич, явилась логическим завершением его «Карты» (Воронов Ю. Н. История Абхазии с древнейших времен до раннего средневековья (по данным археологии). Автореф. канд. диссерт М., 1971).
В ноябре того же года я получил большое письмо от Юрия Николаевича. Он благодарил меня за выступление в Тбилиси на Всесоюзной сессии, в котором было упомянуто опубликованное в «Карте» древнее сооружение на горе Ахупач в Абхазии (Морковин В. И. Некоторые итоги изучения дольменов Кавказа. Всесоюзная научная сессия, посвященная итогам полевых — археологических и этнографических исследований в 1970 г. Тезисы докладов сессионных и пленарных заседаний. Тбилиси, изд. «Меиниереба», 1971, с. 40). Но главное внимание в письме уделено открытым дольменным памятникам, в том числе и корытообразным сооружениям, ранее неизвестным в Абхазии. Юрий Николаевич прислал мне зарисовки этих построек и план местности у реки Пхиста с расположением дольменов. Сбоку плана сделана приписка: «Все эти сведения можете включать куда хотите». Действительно, в дальнейшем я привел описание и зарисовки Юрия Николаевича в своей книге, выразив ему свою благодарность (Морковин В. И. Дольмены Западного Кавказа. М., изд. «Наука», 1978, с. 51,52, рис. 19). Этот факт нашел отражение в опубликованной библиографии Ю. И. Воронова (Юрий Николаевич Воронов. Сухум, СФТИ, 1995, с. 15).
В письме говорится также о необходимости дальнейших хронологических разработок, ибо, как писал Юрий Николаевич, настоящей «периодизации еще фактически нет. Бжания слепо следовал периодизации Соловьева, которая его устраивала своим соответствием желаниям Евг. Игнат Крупнова (Евгений Игнатович Крупнов (1904-1970) — известный археолог-кавказовед, в те годы научный руководитель В. В. Бжания. — В. М.). Иной логики в его построениях нет. Моя периодизация изложена лишь в автореферате, других публикаций нет, а ее появление — лишь попытка уйти из-под чьего-либо влияния и прислушаться к голосу материалов. Но я пока слушаю, а от услышанного до осознанного, а отсюда до изложенного длинная дорога».
В этом высказывании не только подход Ю. Н. Воронова к изучению археологических материалов, но и своеобразная самохарактеристика. И в 1971 году, и до конца своей очень короткой жизни он шел своим путем, сообразуясь и с логически ясной оценкой событий, и с порывами своей далеко не рядовой мятущейся души. Это письмо, подписанное им «Ваш Юра Воронов», стало поворотным. Оно подвело нас к дружеским отношениям.
Письмо от 4 января 1972 года трудно назвать поздравительным. Это, скорее, крик человека, одинокого в своих переживаниях. Ему тяжело. Он поражен тем, что стало своеобразной традицией в местной научной среде: специально не ссылаться на отдельных авторов и вместе с тем никогда не забывать нужных людей — «здесь сноски составляются по принципу: "кого еще забыли"? Список литературы составляется независимо от текста и практической необходимости. Но отсутствие ссылки на мою АКА ("Археологическую карту Абхазии". — В. М.) — это вещь вполне осмысленная...» Что ж, Юрий Николаевич в этом высказывании никакого открытия не сделал. Я знаю много работ, к которым приложен огромный список литературы и совершенно не по теме, для демонстрации эрудиции автора. И не обязательно, чтобы данный деятель хотя бы просмотрел все упомянутое им. Да и отсутствие ссылок для меня не новость. Обычно это свойство поверхностных ученых. Напротив, Юрий Николаевич Воронов был достаточно принципиальным человеком, умевшим в своих исследованиях попирать любые конъюнктурные соображения.
К началу 1973 года получил поздравительную открытку в духе времени, с изображением Спасской башни Кремля с огромной звездой. В ней имеются следующие строки: «Видел Вадима Бжания, который сказал, что у Вас нет еще и разговора о защите. Почему? По-моему, у Вас все готово и публикаций более чем достаточно. В чем дело?» Речь идет о докторской диссертации, посвященной дольменам. С нею я не спешил. К тому же многие из моих коллег, давно работающие в области археологии, все еще ходили в кандидатах. Да и «приступы» пессимизма, находившие на меня, частенько мешали думать о чем-нибудь серьезном. Иногда это длилось долго. Юрий Николаевич — человек чуткий, с отзывчивым сердцем, почувствовал мое состояние. И вот он пишет (письмо от 25 января 1974 года) в несколько гротескной форме: «Вы напрасно говорите, что "покрываетесь плесенью". Тот дольменный залп, который Вы дали за короткий промежуток времени, а также Дагестан (работы по дагестанским материалам — В. М.), наскальные рисунки и т.д. — все говорит о начищенном, испускающем блеск оружии. Самое время резать и резать». И видимо, чтобы оттенить действительньӕ, а не мнимые трудности жизни, вспоминает наших общих друзей-краеведов Льва и Лину Ситниковых из поселка Красная Поляна в Краснодарском крае. Лина, учительница танца, «в своей школе создает километры всяких вещей, с утра до ночи в общественных и домашних заботах» и, несмотря на частые травмы (еще на ноющих ранах — испанский танец, вихрь и страсть и "умирающий лебедь"). Лева на тяжелой физической работе, выматывающей тело и душу... все с теми же добрыми глазами, со всякими физическими и душевными шрамами. Тяжело! Еще один переходный возраст. Эти возрасты хорошим людям тяжело даются. Увы! Но грустить не следует...»
И далее в том же письме немного о себе и своей работе: «Дела мои идут потихоньку. Продолжаю работать по заделке брешей в теме "История и культура Северо-Восточного Причерноморья (Туапсе-ингур) в железном веке (I тыс. до н. э.)". Сейчас все свободное время отдаю этой теме. В прошлом году написал и разослал в редакции 5 работ — две по VI–I вв. до н. э., две по VIII-X вв. н. э. — поселения, могильники, крепости, анализ источников и т.д. Все это ужасно трудно в моем положении — ни командировок, ни контрактов, ни полевых официальных работ, ни 8-часового рабочего дня. Но ничего не поделать — "агент Москвы" — приходится оправдывать эту кличку...» Да, по сравнению с моей личной хандрой положение Юрия Николаевича было далеко не легким, а он находил возможным успокаивать и, шутя, вдохновлять меня. «Агент Москвы». И в предыдущих письмах упоминалось подобное прозвище. Видимо, действительно ему, талантливому человеку, имеющему связи с московскими специалистами-историками и друзей среди них, не всегда было легко жить и работать в окружающей его среде.
В 1975 году у Ю. Н. Воронова в издательстве «Наука», Москва, выходит книга «Тайна Цебельдинской долины». Это было приятное событие, можно сказать, удача. Она заключалась и в том, что ее редактором стал наш общий друг, ныне покойный Анатолий Константинович Амброз. Он всегда очень добросовестно относился к взятому делу. Хорошо иллюстрированная книга рассказывает о древностях Апсилии — той части Абхазии, которая приходится на Кодорское ущелье и прилегающие земли. И, как заметил А. К. Амброз, «Апсилия представляется в настоящей книге не скоплением мертвых руин на холмах и выходами битых глиняных черепков на пашнях, а цветущей страной, густо покрытой сетью крепостей, селений и дорог, открывающихся как бы с высоты птичьего полета» (Амброз А. К. Предисловие к книге Ю. Н. Воронова «Тайна Цебельдинской долины», с. 4). Анатолий Константинович совершенно прав. Тщательный анализ и описание крепостей, поселений, могильников, в том числе и с остатками ритуальных кремаций, огромное количество вещей (разнообразной посуды, оружия, орудий труда, бытовых предметов, монет и ювелирных изделий), относящихся ко II–VI вв. н. э., дают яркое представление о том, как же жили апсилы в это время. Их культуру, связанную с Римом, Византией и даже с арабами, Ю. Н. Воронов условно назвал цебельдинской. Основания для этого у него, несомненно, имелись...
1975 год позволил мне защитить докторскую диссертацию и открыл перспективу для занятий некоторыми, давно интересовавшими меня темами. С 1976 г. я взялся за изучение одного из прекрасно сохранившихся храмов византийской постройки. Это так называемый Сентинский храм, одиноко стоящий над рекой Тебердой в Карачаево-Черкесии. И вот еще одна новогодняя открытка от Ю. Н. Воронова. В ней несколько строк: «С большим интересом узнал, что Вы занялись этими храмами — я был в Септы — замечательный памятник, достойный хорошей работы. Но неужели XI в.? а нельзя ли Х?» Этот храм действительно позволил собрать огромный материал (богатое захоронение девочки с византийскими вещами X в., в том числе из золота и серебра). (Морковин В. И. Сентинский храм. Литературная Грузия, № 6, 1981, с. 200–211.) Для нас же все это было поводом лишний раз позвонить друг другу.
Веру в руки небольшую, скромно оформленную книжечку Ю. Н. Воронова «Древности Военно-Сухумской дороги» (Сухуми, изд. «Алашара», 1977), и перед глазами картины северокавказской части высокогорий Клухора: бесчисленные озера, то наполненные ярко-голубой влагой, то почти черные и мрачные, извивы дороги среди пестрых цветов и серо-пепельных гранитных скал, покрытых лишайниками и пятнами снежников. Здесь царствует бесконечно синее небо и холодный воздух, резкий, опьяняющий своей чистотой. Юрий Николаевич на сорока с небольшим страницах сумел дать широкую панораму культурного развития местных и проходивших здесь племен и народов от эпохи бронзы (III тыс. до н. э.) и до Х в. н. э. Именно они прокладывали хорошо известные теперь дороги и тропы, ведущие из долины реки Теберды через хребет к Черному морю. Для исторической науки подобного рода работы очень важны, они дают возможность понять, каким же образом некоторые археологические предметы могли как бы «неожиданно» попасть из одного региона в другой, отделенный от первого, казалось бы, непроходимой стеной гор, покрытых венными льдами. Скромная на вид книга представляет такие возможности. Уже в этой работе заметно трепетное отношение Ю. И. Воронова к памятникам архитектуры, особенно к церковным постройкам. Эта своеобразная любовь нашла свое воплощение в его книге «В мире архитектурных памятников Абхазии». Она вышла в 1978 году в московском издательстве «Искусство» в очень популярной, так называемой желтой серии книг «Дороги к прекрасному». Думаю, что для Юрия Николаевича работа над нею и последующие отзывы приобрели характер целой эпопеи. Прежде всего, требования издательства к книгам серии вполне определенные: раскованность и художественность в манере изложения и, в то же время, строгая научность текста. Юрию Николаевичу не стоило большого труда преодолеть подобные препоны. И вот, сверкая глянцевой желтизной, книга вышла и поступила в продажу. Вскоре некто Геловани прислал в издательство ругательное письмо с явным нежеланием воспринимать средневековых абхазов христианами, да и вообще считать апсилов, абазгов и др. предками современных абхазов. Ида Александровна Куратова, заведовавшая тогда изданием этой серии, попросила меня подготовить соответствующий ответ. Ей не хотелось, чтобы на это письмо как-то реагировал сам Юрий Николаевич. Такой ответ был написан, а копия послана Ю. Н. Воронову. «Товарищ Геловани», увидев в нем имена таких известных грузинских ученых, как Н. А. Бердзенишвили, Г. А. Меликишвили, Ш. А. Месхиа, И. А. Джавахишвили, кажется, успокоился, а книга Ю. И. Воронова обрела свое вполне законное место в серии и в одном ряду с книгами Г. К. Вагнера, А. А. Тица, М. П. Званцева, А. Б. Алексеева, В. А. Кузнецова и др. Однако не все было так просто.
К началу 1979 года Юрий Николаевич писал мне: «В году прошедшем Вы оказали мне большую помощь и поддержку с «Архитектурными памятниками». Огромное Вам спасибо за это! Мне здесь пришлось поволноваться — было ведь 5 таких писем, в том числе в ЦК КП Грузии! Теперь, слава Богу, все улеглось. У нас в институте книжка была тоже обсуждена — в ней «не нашли отражение памятники абхазской архитектуры» — таково было заключение обсуждения. Мне ответить не дали... Сейчас жду выхода следующих опусов (4 книжки должны выскочить в 1979 году) и содрогаюсь...» Право, это же удивительно, — Юрия Николаевича так много обвиняли в неуважении к культуре абхазов, умалении ее роли в истории Западного Кавказа, а, как хорошо сказал Ю. Д Анчабадзе на вечере, посвященном его памяти 30 ноября 1995 года, «он был до щепетильности честен в оценке фактов и внутренне предан абхазскому народу так, что и жизни своей не пожалел за него».
Но вот наступил 1979 год. К этому времени вышла у меня книга «Дольмены Западного Кавказа». Получив подписанный экземпляр, Юрий Николаевич ответил большим письмом, отмечая, что эту работу «с удовольствием воспринимает всеми участками души». «Особенно, — пишет Юрий Николаевич, — мне понравился раздел о зарубежных дольменах», и в связи с этим спрашивает «А как Вы освоили корейский язык?» Я ему ответил тогда, что это было проще простого, — к корейскому тексту было приложено русское резюме. И почти в каждом письме Ю. Н. Воронова, как и в этом, не жалоба, а обычная констатация факта, что бесконечная борьба за свою научную самостоятельность не украшает ни его жизнь, ни близких ему людей: «У меня и моих родных добавилось седых волос и убавилось в кошельке из-за моих стремительных полетов в Тбилиси и Москву» — для улаживания возникающих конфликтов.
Однако 1979 год принес не только горести, но и хорошую книгу, вышедшую в Краснодаре. Она посвящена древностям Сочи и его окрестностей. В сопроводительном письме Юрий Николаевич пишет, что в издательстве она провалялась с 1971 года, и тут же имеется приписка: «страсти с желтой книжечкой улеглись», но зато ставятся всевозможные препоны в публикации древностей Сухума. Однако обратимся к книге о Сочи. В ней заинтересованный читатель может найти исчерпывающие материалы от эпохи камня и до раннего средневековья. Можно только удивляться той неуемной тяге к собирательству археологических находок, умению научно оценить их и интерпретировать. Этим мастерски владел Юрий Николаевич.
Я, наверное, был несколько придирчив к нему. Дело в том, что в его работе использованы мои личные зарисовки дольменов из Сочинского района. Возле них почему-то изображены фигурки людей (Воронов Ю. Н. Древности Сочи и его окрестностей. Краснодар, 1979, с. 47, рис. 19). Я написал Юрию Николаевичу об этом, зная, что наши отношения всегда строились на полной открытости и мыслей, и эмоций. В ответ я получил большое письмо (от 20 октября 1979 года) с извинением. Оказалось, что в этой книжке, как и мне, «не повезло В. А. Леквинадзе», в ней до предела был сжат историографический очерк и т. д. Но меня более всего поразила концовка письма. В ней мне отводилось место «в числе тех, кто бескорыстно способствовал формированию» Юрия Николаевича как ученого. Здесь явное преувеличение. В нашей среде специалисты всегда учатся друг у друга методике раскопок, приемам изучения вещевого материала и даже рисованию находок для публикаций. У меня есть статьи с описанием находок самых разных эпох, но происходящих с одной территории. Это результат некоторого влияния Юрия Николаевича.
Рядом с фамилией Ю. Н. Воронова на некоторых работах стоят фамилии его соавторов — Г. К. Шамба и О. X. Бгажба. Первого из них я мало знаю, а со вторым знаком более близко. Оба — и Юрий Николаевич, и Олег Хухутович — не только сослуживцы, но и друзья, причем искренние друзья. Но как же они различны, даже внешне! Юрий Николаевич выглядел немного старше своего возраста. С высоким, переходящим в лысину лбом, несколько удлиненным красивым лицом, оттененным черной бородкой и усами. Олег Хухутович всегда гладко выбрит, обладает неплохой шевелюрой, которая за последние годы усиленно засеребрилась. У Юрия Николаевича строгое выражение лица, с некоторой настороженностью, для Олега Хухутовича характерны доверчивость и легкая улыбка. Мне кажется, эти люди прекрасно понимали и дополняли друг друга.
И вот книга О. X. Бгажба и Ю. Н. Воронова «Памятники села Герзеул». В ней описывается небольшой участок пути, всего в 7 километров, отходящий от Военно-Сухумской дороги вдоль Герзеульского хребта. Казалось бы, что может быть особенного на таком незначительном пространстве. Но и в этой книжечке публикуется масса интереснейшего материала от эпохи камня и до VIII в. н. э. Специалист по бронзе найдет здесь нечто интересное для себя; римское время представлено не только денариями императоров Домициана, Траяна и др., но и лучковыми фибулами и бусами. Меня же более всего в этой книге заинтересовало описание Герзеульского храма ХI-ХII вв., ориентированного своей алтарной частью — «святая святых» — не на восток, как полагалось бы по канонам, а на юг (Бгажба О. X., Воронов Ю. Н. Памятники села Герзеул Сухуми, изд. «Алашара», 1980, с 34). Видимо, христианству в первые годы проповеди здесь сильно противостояло традиционное язычество. Успех археологических работ, производимых Ю. Н. Вороновым, его друзьями и спутниками, объясняется крайне просто — титаническим трудолюбием Вот как об этом пишет он в одной из открыток: «...разведки по бассейну Кодора — проехали на лошадях и прошли пешком 12 перевалов (120 км), фиксируя ацангуары. Уточнили и нашли многое. Но вот все это обрабатывать!!! Ужас... и рисуй, и пиши, и мой, и суши, и понимай...»
В 1980 году наконец-то вышла из печати его книга «Диоскуриада-Себастополис-Цхум» (М., изд. «Наука», 1980), которую недоброжелатели многократно пытались «прирезать». Ее редактор, известный археолог-античник Дмитрий Борисович Шелов, отдавая дань научным изысканиям Юрия Николаевича, отмечает: «Ю. Н. Воронов рисует картину исторического развития Сухуми, сообразно своим представлениям об этом развитии... Но он не скрывает от читателя, что могут существовать и существуют и другие точки зрения, другие представления, основанные на иной интерпретации памятников» (Шелов А. Б. От редактора В книге Ю. Н. Воронова «Диоскуриада-Себастополис-Цхум», с. 5). Это еще одна черта, характерная для Юрия Николаевина как ученого. Я не стану даже кратко пересказывать содержание этой книги. Вероятно, до военных действий в Абхазии она являлась настольной книгой каждого грамотного человека этой страны.
После небольших записок, в которых мельком говорилось о себе, только в 1982 году я получил большое обстоятельное письмо. Стало известно, что Юрий Николаевич закончил книгу о Л. Н. Соловьеве, к которому всегда относился с чисто сыновьей любовью, прекрасно зная, что многие его гипотезы отвечали «уровню науки 50-х годов». И вот еще: «Сейчас идет борьба с энциклопедическим словарем "Грузинская ССР", где искажены страницы истории абхазов. Создана комиссия, куда и меня втянули. Должен объяснять, что Ксенофонт, автор V в., не мог, как там сказано, утверждать, что на рубеже н. э. грузины крыли крыши черепицей, что в VIII в. до н. э. в Кутаиси не было стадиона и т. д. На это, пожалуй, можно сказать, что частенько в различных энциклопедиях приводятся далеко не безупречные факты. Это дань известной советской методе в осмыслении фактов». Далее Ю. Н. Воронов рассказывает о раскопках И. И. Цвинария у селения Хуап. Здесь среди дольменов были найдены различные предметы и среди них бронзовый проушной топор (приведена его зарисовка). Позже материалы из селения Хуап были опубликованы (Цвинария И. И. Новые памятники дольменной культуры Абхазии. Тбилиси, изд. «Мецниереба», 1990, с. 37–43, табл. 28, 29).
В этом же письме Ю. Н. Воронов впервые пишет мне, что «пятый месяц» ждет вызова в Москву для обсуждения своей докторской диссертации — «весь изнервничался — все ведь устаревает! Два года меня здесь мурыжили, год уже прошел, как я отпечатал последний вариант. Но что делать? Собираюсь в Москву на сессию, м. б. тогда что-то прояснится». Однако и 1982 год принес три книги. Первая из них, совместная с Владимиром Борисовичем Левинтасом, посвящена средневековому пастушеству. В этой книге описываются так называемые ацангуары — каменные оградки и сооружения VI–X вв., служившие жильем для пастухов и загонами для скота. Иногда, особенно в труднодоступных местax, чтобы умилостивить духов гор, к ним пристраивались святилища. В них были найдены приношения в виде монет, железных наконечников стрел (их огромное количество), женских украшений и проч. Позже, даже тогда, когда ацангуары перестали служить пастушескими постройками, они продолжали служить местами для жертвоприношений неизменно грозным духам горных вершин и ущелий (ВороновЮ. Н., Левинтас В. Б. По древним тропам горной Абхазии (материалы по средневековому пастушеству). Сухуми, изд. «Алашара», 1982). Эта книжка, написанная ярко, в виде путевых очерков, читается легко. Мне всегда казалось и кажется, что этнографическая и археологическая литература очень проигрывает сухостью изложения фактов, полной зависимостью от двух-трех стилистических приемов, которыми пользуется тот или иной учебный автор. Об этой книге подобного не скажешь.
История археологического изучения Абхазии освещается во второй книге. Она написана совместно с Олегом Хухутовичем Бгажба. Это чисто академическое издание, которое завершается обширной библиографией. Авторы намечают семь этапов в изучении Абхазии — от XIX века и до времени издания книги (Бгажба О. X., Воронов Ю. Н. История изучения археологии Абхазии. Тбилиси, изд. «Мецниереба», 1982). Сейчас, очевидно, можно будет наметить еще два этапа в истории местной археологии — военный (полное отрешение от нормальной научной жизни) и послевоенный. Вот только не совсем ясно, когда же начнется этот этап.
И третья книга 1982 года — «Древности Азантской долины» — мне особенно интересна. Может, потому, что в ней уделено большое внимание древностям эпохи бронзы, в том числе дольменам (Воронов Ю. Н. Древности Азантской долины. Тбилиси, изд. «Мецниереба», 1982). Эту книгу, присланную мне, сопровождало письмо. В нем Юрий Николаевич сообщал о своих текущих горестях: «...сейчас в институте выбили из плана на 1985 г. нашу с Аликом (О. X. Бгажба. — В. М.) книгу «Главная крепость Апсилии», лежащую в издательстве с 1980. Такие веселые дела! Но что делать — стараюсь держаться и двигаться дальше, пока хватит дыхания. Его же все меньше!» И далее Ю. И. Воронов переходит к обычным для нашей переписки чисто научным переживаниям: «Прочитал с интересом Вашу статью о шаровидной тематике. До того читал статью Резепкина, которая мне не очень понравилась. Все-таки очень упрямый... меня использует совсем не по существу — я ему столько раз толковал, что дольменов возле Азанты нет — я все эти уголки облазал, все данные проверил — все оказалось туфтой Иващенко, а у него целая теория». Речь идет о полемике, связанной с происхождением кавказских дольменов, которые иногда приписывают носителям культуры шаровидных амфор. Этой теме и была посвящена моя статья (Маркович В. И. О некоторых вопросах интерпретации дольменных и других археологических памятников Кавказа. КСИА, вып. 161, м., 1980, с. 36–45). В полемику оказались вовлеченными многие социалисты (К. И. Лавров, В. А. Сафронов, И. А. Николаева, Я. А. Федоров, П. У. Аутлев и др.), и среди них и А. А Резепкин. Над его упрямым, часто ничем не обоснованным отстаиванием своих воззрений археологи иногда посмеивались.
1982 год, Ю. Н. Воронов с рекомендацией Абхазского НИИ в руках приехал в Москву для обсуждения своей докторской диссертации — «падать в ноги, просить о том, чтоб выслушали», как писал он однажды в шутливом тоне. Обсуждение прошло успешно, хотя его мнение о единстве колхидско-кобанских древностей и вызвало отдельные бурные выступления. Вечер после этого заседания мы провели в домашней обстановке. В письмах, порой наполненных горечью и трудно скрываемой тоской, не было и сотой доли того, о чем рассказывал Юрий Николаевич: обвинения в чем угодно, вплоть до сокрытия ценных древностей. С моей женой Марией Ивановной мы долго потом вспоминали нашу беседу. И, несмотря на горькое содержание, сожалели, что подобные встречи не повторялись.
В 1984 году вышла еще одна книга Юрия Николаевича «Памятники каменного века Военно-Сухумской дороги» (Тбилиси, изд. «Мецниереба», 1984). Как и все его работы, она подана с большим количеством рисунков и может служить своеобразным дополнением к ранее вышедшим «Археологической карте» и «Древностям» той же Военно-Сухумской дороги.
22 февраля 1985 года состоялась защита Ю. Н. Вороновым докторской диссертации по теме «Восточное Причерноморье в железном веке». Его оппонентами выступали О. М. Джапаридзе, В. В. Кропоткин и В. А. Леквинадзе. Конференц-зал Института археологии был переполнен. Этого никто не ожидал. Обычно защиты по кавказской тематике проходят в узком кругу слушателей, а здесь многоголосое бурление. Оказалось, все недоброжелатели из Грузии прибыли в Москву, полные надежды сорвать защиту. Они мешали говорить не только диссертанту, но и его оппонентам. Председательствующий несколько раз призывал «народ» к тишине. Ее не было. И что же? Своими выкриками эта толпа неожиданно для себя достигла противоположного результата — Юрий Николаевич единогласно защитил докторскую диссертацию. Ученый совет почувствовал тенденциозность пришлого люда. Было смешно наблюдать, как из зала один за другим выходили потерпевшие поражение.
Казалось бы, жизнь стала раскрываться для Ю. Н. Воронова безоблачным простором и впереди уйма времени для работы. Но это было лишь видимостью. 1986 год. Из печати вышла совместная книга Юрия Николаевича и Олега Хухутовича «Главная крепость Апсилии», пролежавшая в издательстве 6 лет. Работы на правом берегу реки Кодор позволили авторам раскопать и затем реконструировать мощную крепость Цибилиум, оснащенную башнеобразными пилонами. Она упоминалась еще в VI веке в связи с военными столкновениями персов и византийцев. Много ценных материалов дал и ближайший могильник. Он позволил представить некоторые интереснейшие детали во внешнем облике местных жителей. Таковы металлические носовые кольца у мужчин, брошеобразные заколки для волос у женщин (Воронов Ю. Н., Бгажба О. X. Главная крепость Апсилии. Сухуми, изд. «Алашара», 1986).
Между тем 1986 год ознаменовался в научных учреждениях проведением так называемых аттестаций на предмет проверки «качества» ученью, кадров. Эта стихия коснулась и Абхазии. И вот Ю. И. Воронов пишет: «Переаттестацию мы прошли. Я передал в комиссию заявления, что социальная несправедливость лишь усилилась, людей работающих обидели, а бездельников поощрили. Результат — меня выбрали в ведущие, но с сохранением прежней зарплаты... Но зато совесть чиста... Все изложил в лицо, на бумаге...» (письмо от 14 декабря 1986 года). В этом же письме несколько строк посвящено службистам и «хамелеонам». Вот об одной ученой даме. Особа действительно «феноменальная — помесь семитки (в Ленинграде) с антисемиткой (в Москве), абхазки (в Сухуме) и грузинки (в Тбилиси), не гнушающаяся ничем во имя карьеры…» Судя по всему, Юрию Николаевичу с его болезненным восприятием бытия в этот «аттестационный период» жилось трудно. Да и в Москве нечему было радоваться. «Приспособленцев, — успокаивал я его, — всегда много».
И еще одно письмо (от 8 июня 1987 года), целиком посвященное дольменам и в связи с ними — мне лично. В нем Юрий Николаевич знакомит меня с новой «теорией» И. И. Цвинария о происхождении дольменов. Возникли они, так сказать, на месте, в «грузино-абхазском регионе», о чем, несколько скомканно, сказано в особой работе Игоря Ивановича (Цвинария И. И. Новые памятники дольменной культуры... с. 64, 65). А в связи с подобным взглядом уже на ученых спорах в Тбилиси возникло предложение «термин «дольмен», чуждый Кавказу, с которым надо бороться» заменить «средствами братских шапсугского и грузинского языков». Там же в Тбилиси на В. И. Марковича, пишет Юрий Николаевич, обрушилась целая лавина обвинений в «плагиате» в связи с выходом в свет популярной книжки о дольменах, в которой упоминается курган Псынако 1. Кстати, всю эту возню ни в какой мере не поддержали видные грузинские ученые — археологи и историки. Здесь требуются небольшие пояснения, иначе не понять суть этого довольно эмоционального письма Ю. Н. Воронова. «Теория» И. И. Цвинария о происхождении местных дольменов, ничем не подкрепленная, вызвала у меня ряд возражений.
(Морковин В. И. Курган Псынако 1 как источник для изучения спорных вопросов эпохи бронзы Западного Кавказа (культура дольменов). Майкопский феномен в истории Кавказа и Восточной Европы. Международный симпозиум. Л., 1991. с. 51, 52.) Особенно усилились мои позиции в связи с раскопками упоминавшегося кургана Псынако 1, содержавшего сложную конструкцию дольменов. Он, несомненно, свидетельствует о связях со Средиземноморьем. Беглое упоминание об этом кургане и его первооткрывателе М. К. Тешеве было сделано мною в книжке, изданной в Краснодаре (Морковин В. И. Испун — дома карликов. Заметки о дольменах Западного Кавказа. Краснодар, 1985, с. 80–88). Она была написана после моего прикомандирования к экспедиции М. К. Тешева в 1984 году с правом ведения раскопок и для оказания ему методической помощи как краеведу. Тогда и был в основном раскопан курган, мною сделаны все обмерные чертежи и написан научный отчет Пусть обвинения в плагиате останутся на совести кричавших об этом. Они, вероятно, решили, что открыть памятник — это самое важное в археологии, и все, кто притрагивается к нему, имея на это соответствующие знания и юридическое право, должны писать о нем только с разрешения первооткрывателя. К счастью, это не так Хуже нет, когда в науку вползают дилетанты и пробуют сказать в ней свое слово. Отсюда и желание культуре дольменов, известных во многих странах мира, придать какое-либо местное название. В свое время П. У. Аутлев, смеясь, говорил мне по этому поводу: «Ну назови ее кэунежевской, это же ничего не стоит!» Описав мне всю эту дольменную шумиху, Юрий Николаевич так заканчивает свое письмо: «Итак, не волнуйтесь. Здесь все в порядке... Собака лает, а караван идет. И мы с Вами идем...»
Наши дружеские отношения не ограничивались только одной перепиской. Иногда мы встречались на конференциях. Так, в 1988 году XV Крупновские чтения проходили в родном для меня городе Махачкале. Юрий Николаевич делал доклад о локализации Никопсии — центра Зихии (Ажикии) — в районе современного Гантиади (Воронов Ю. Н. К локализации Никопсии. XV Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа. Тезисы докладов. Махачкала, 1988, с. 72–73). Я не знаю, бывал ли раньше Юрий Николаевич в Дагестане, но он с интересом бродил по городу, осматривал его музеи. Кто-то тогда сфотографировал нас рядом. Я с почти седой бородой, а Юрий Николаевич пока еще чернобородый.
И вот предпоследняя открытка, полученная к началу 1989 года. Она была прислана из Сочи вместе с газетными вырезками. Содержание ее трагично: «Прошу простить за долгое молчание! Уж очень укатала жизнь. У нас такое столпотворение — предкам моим пришлось такое переживать, а теперь и мой черед. Благополучно избежал картечи и взрывчатки, которую боевики везли с целью «взорвать и уничтожить» «врага грузинского народа». Сейчас родовая усадьба стоит разгромленная, и нет никаких перспектив. Из тюрьмы в Тбилиси выпустили одного борца с «оккупантами», который теперь ходит вокруг моего жилища... Так и живем... Нервы никуда, сердце тоже. Иногда хочу в гроб — уж очень все не к делу, а иногда ничего, еще можно жить... Но и у Вас тоже не очень спокойно: рыбка с головы того. Ну, Бог даст, переживем и это лихолетье».
Юрий Николаевич не пережил. Последнее письмо, можно сказать, записка, было написано 4 июля 1990 года. Привожу его концовку полностью: «После 20-го июля будем бороться за "суверенитет автономии", м б. опять кровь пустят.. Здоровье не очень балует — скриплю, но борюсь... А как Вы, как здоровье Ваше, что в Москве нового? В Институте? — все связи прервались и, наверное, по моей вине — очень трудно психологически жить и тем более писать письма. Еще раз всего, всего Вам доброго — всегда Ваш Юрий Воронов».
Где-то весной 1993 года мне удалось поговорить с ним по телефону. Он не жаловался, но в его голосе чувствовалась печаль, — наука в силу внешних причин оказалась для него где-то в стороне.
24 марта 1995 года произошла наша последняя встреча с Юрием Николаевичем. В этот день в Институте археологии докторскую диссертацию защищал Олег Хухутович Бгажба (Бгажба О. X. История железообрабатывающего производства в Западном Закавказье (I тыс. до н. э. — середина II тыс. н э.). Автореф. докт. диссерт, М, 1994). Нам не удалось толком поговорить. Юрий Николаевич успел только передать мне свою последнюю книжку. Защита прошла успешно, и оба как-то сразу исчезли, я даже не успел пригласить их к себе. Книга оказалась посвященной Льву Николаевичу Соловьеву (Воронов Ю. Н. Лев Николаевич Соловьев, СПб., ТРИАЛ, 1994). Написана она Юрием Николаевичем с огромным уважением к своему учителю и другу. Между строк проскальзывает тоска по ушедшей молодости, по дням, проведенным среди природы, наедине с древностями и своими мыслями...
11 сентября 1995 года Юрий Николаевич был убит. Юрий Николаевич был выхвачен из жизни страшно рано, полный надежд и планов. И вот, когда просматриваю его письма, листаю книги, перед глазами год за годом проходит его довольно короткая, но яркая научная жизнь, наполненная глубокими переживаниями.
Тяжело писались эти заметки, ведь по возрасту Юрий Николаевич вполне годился бы мне в сыновья.
Я ДРУЖИЛ С НИМ ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА
И. П. Лейберов
Я знал Юрия Николаевича и дружил с ним ровно 25 лет. Познакомились мы в начале июля 1970 года. Тогда я с семьей приехал в Сухум на отдых после защиты, докторской диссертации. Буквально на второй день я купил книгу абхазского краеведа Вианора Пачулиа «По древней, но вечно молодой Абхазии». В ней я впервые прочел краткую историю села Цебельда и имения «Ясочка», российских дворян Николая Ильича и его супруги Александры Константиновны Вороновых. Меня поразило то, что в «Ясочке» хранились личные вещи А. И. Герцена: его трость-шпага и дорожный несессер. Эти предметы были подарены Александром Ивановичем в мае 1862 года в Лондоне Н. И. Воронову, который согласился стать разъездным агентом А. И. Герцена для связи Лондонского центра «Земли и воли» с Петербургом, Москвой, Орлом, Ставрополем, Тифлисом и Сухумом-Кале. А Н. И. и А. К. Вороновы и являлись прадедом и прабабушкой Юрия Николаевича Воронова.
Через день-два я направился в Сухумский научно-исследовательский институт туризма и экскурсий, где познакомился с В. П. Пачулиа — он возглавлял институт. Виагнор Панджевич тогда же свел меня со старшим научным сотрудником Юрием Вороновым. Высокий, стройный, с густой черной шевелюрой, черной бородой и усами, с умным и внимательным взглядом черных глаз за стеклами очков. Мы с ним тогда проговорили часа три без передышки.
Через два-три дня я с женой и дочкой приехал в Цебельду, в «Ясочку». Здесь меня поджидал Юра Воронов с братьями Всеволодом и Виктором. Они достали с чердака огромный старый сундук. Он был буквально забит бумагами за полтора-два века. Пять тысяч писем, записки, дневники, воспоминания, документы, фотографии. Среди этих бумаг оказалась уникальная коллекция листовок (80–120 экз.) политических партий: кадетов, эсеров, меньшевиков, большевиков, грузинских федералистов, армянских дашнаков и азербайджанских мусаватистов. Кроме этого, находились комплект ленинской газеты «Искра», отдельные номера большевистских газет «Новая жизнь» за октябрь-декабрь 1905 года и «Правды» за 1912–1914 и 1917 годы и другие. Юра Воронов показал мне трость-шпагу и дорожный несессер А. И. Герцена. Мельком сказал, что их семья хранит компас М. А. Бакунина и самовар А. С. Пушкина, по их семейному преданию, полученный в свое время из семейства П. О. Осиповой-Вульф. Я понял, что передо мной целый клад уникальных ценностей русской дворянской семьи.
Семья Вороновых в трех поколениях была непосредственно связана с революционерами: дворянами-декабристами, с революционерами-разночинцами. Они лично знали и сотрудничали с А. И. Герценом, Н. П. Огаревым, М. А. Бакуниным, Н. Г. Чернышевским, активно работали с революционерами-марксистами: с Г. В. Плехановым, В. И. Лениным, Ю. О. Мартовым, Н. С. Чхеидзе, С. Г. Шаумяном, А. П. Джапаридзе, Н. А. Лакобой, Е. А. Эшбой и другими. Обо всем этом на протяжении 25 лет я писал в двух изданиях книги «Цебельдинская находка. Из истории революционных и культурных связей между Петербургом и Кавказом» (М., Политиздат, 1976 и 1980 гг.), в десятках статей и очерков (См.: И. П. Лейберов. Россия. Кавказ. Абхазия. СПб., 1995 г., список основных опубликованных работ автора, с. 91–96). В 1991 году в Сухуме вышел сборник «Из архива Вороновых: документы, воспоминания, письма, фотографии», в котором я совместно с Ю. И. Вороновым и С. 3. Лакоба выступил в роли редактора и составителя. Хочу заметить, что вместе с Юрием Николаевичем мы много и упорно работали над историко-революционными воспоминаниями его бабушки Людмилы Николаевны Вороновой, члена РСДРП-КПСС с 1903 года, отдавшей партии коммунистов 63 года своей жизни. И даже с выходом в свет сборника «Из архива Вороновых» их письма, документы и воспоминания далеко не полностью были опубликованы. Однако «Ясочку» дважды громили местные радикал-националисты — в июле 1989-го и в августе 1992-го. Тысячи документов были сожжены и разграблены, как разгромлены и разграблены были квартира и архив Ю. Н. Воронова.
Как же удалось А. Н, С. В. и Ю. Н. Вороновым многие десятилетия, включая Первую мировую и Гражданскую войны, сталинско-бериевский период репрессий, Великую Отечественную войну, спасти остатки своего дворянского имения, дом, архив, библиотеку, мебель, посуду, вещи?
В годы императорской России для официальных и местных властей Н. И. и А. К. Вороновы и их дети являлись дворянами-помещиками, владевшими 463 десятинами земли в Цебельдинском округе. Всех Вороновых именовали только «Ваше Высокоблагородие». Парадокс истории: местные полицейские власти знали, что вороновское имение «Ясочка» ими (Вороновыми) поставлено на службу революции. «Ясочка» являлась «почтовым ящиком» революции: через нее и в нее шли транспорты с нелегальной литературой из Петербурга и Москвы в Тифлис, Баку, Кутаис, Вотум, Сухум «Ясочка» была подпольным «домом отдыха»: в период 1902–1914 годов в ней отдыхали, лечились, скрывались и работали не менее 110–120 революционеров-нелегалов. В «Ясочке» полвека (1880–1930) просуществовала народная школа грамотности для абхазских, грузинских, русских, армянских, греческих, украинских детишек. В ней же ряд лет функционировала и трудовая коммуна. С 1880 по 1917 год в «Ясочке» не было ни единого провала, ни единого обыска или ареста. Секрет неуязвимости Вороновых и «Ясочки» заключался в дружной поддержке этой свободолюбивой семьи со стороны местного, абхазского и грузинского, населения. К тому же родные братья хозяйки «Ясочки» Александры Константиновны Прогульбицкой-Вороновой работали в закавказской администрации. Старший брат В. К. Прогульбицкий — полковник, в 1903–1905 годах являлся начальником Сухумского военного округа, а летом 1905 года с повышением был переведен в Тифлис. Второй, младший брат Н. К. Прогульбицкой — ротмистр, в 1904–1905 годах — помощник начальника Тифлисского жандармского управления по Елисаветпольской губернии. Они-то оба, либерально настроенные братья Прогульбицкие, и прикрывали революционные «грехи» своей любимой сестры А. К. Вороновой и четверых ее детей: Юрия, Ольги, Веры, Людмилы — студентов петербургских учебных заведений.
В советский период «Ясочка» выстояла уже потому, что Людмила Николаевна Воронова являлась видной российской революционеркой и пользовалась прямой поддержкой тогдашних руководителей Абхазии Нестора Лакоба и Ефрема Эшба. В сталинско-бериевский период 30–40 годы Вороновы фактически были забыты и их никто не тронул, другой парадокс этой семьи заключался в том, что в хрущевско-брежневское время 50–60 годы Н. И. и А. К. Вороновы — русские революционные демократы и просветители, были в Абхазии представлены как «русские помещики-эксплуататоры грузинского и абхазского крестьянства». Это было в экспозиции Сухумского краеведческого музея, в тогдашней научно-популярной литературе... Национальная ограниченность тогдашнего руководства Грузии и Абхазии мешала научному изучению общественно-политических, культурных и духовных связей между народами Абхазии, Грузии и России.
На изучение и раскрытие всех этих проблем на примере родословной пяти поколений семейства Вороновых и их деятельности ушло не менее двух десятилетий. Были изучены не только вороновский архив в Цебельде, но и архивные документы в Ленинграде, Москве, Тбилиси, Кутаиси, Ереване, Гори, Сухуме, Симферополе, Севастополе, Евпатории, Одессе, Киеве, Краснодаре, Красноярске и даже в Париже. Основной фактический материал, наблюдения и выводы были изложены в двух изданиях книги «Цебельдинская находка» и статьях. Хотя сегодня можно было бы подготовить и выпустить в свет и новое, третье издание «Цебельдинской находки» с новыми фактами и выводами. В память Юрия Воронова.
Вся поисковая и издательская работа велась при самой непосредственной помощи со стороны Юрия Николаевича. Только одних рукописных выписок из семейного архива Вороновых им было сделано для меня не менее 800 страниц.
В студенческие годы, когда учился в ЛГУ, Ю. Н. Воронов примыкал к ленинградским диссидентам. Тогда московско-ленинградское кагэбэшное начальство решило, что именно в этих кругах студенческой молодежи зрели планы не больше не меньше как «покушения» на генсека ЦК КПСС Л. И. Брежнева и председателя Верховного Совета СССР И. В. Подгорного. Это должно было произойти на Марсовом поле в городе на Неве в дни празднования 50-летия Октябрьской революции в ноябре 1967 года. В это время Воронов уже кончил университет, вернулся в Абхазию и устраивался на работу. Но верные стражи «системы и правопорядка» из грузино-абхазского КГБ по наводке из Москвы и Ленинграда арестовали Юрия Николаевича, продержали его около недели в тюремной камере с уголовниками, допрашивали с пристрастием, и ничего не сумев ему «пришить», выпустили.
Юрий Николаевич — фанатик науки (в самом добром смысле этого слова) и, прежде всего, археологии, истории и политологии. Его археологические раскопки от Сочи и до Сухума, от Сухума и до Цебельды и далее в глубь Закавказья известны в научных кругах СССР — России, США и Японии. В феврале 1985 года он блестяще защитил докторскую диссертацию по теме «Восточное Причерноморье в железном веке. Вопросы хронологии и интерпретации памятников VIII века до н.э. — VIII века н. э.». Защита происходила в здании Института археологии СССР в Москве. Весь конференц-зал был заполнен археологами, историками и просто любопытствующими. Я с женой специально приехал в Москву, чтобы поддержать друга. Долгие годы научные результаты археологических раскопок Ю. Н. Воронова на территории Абхазии и Кавказа совершенно не воспринимались частью грузинских археологов (например, научная группа проф. О. Д. Лордкипанидзе) и подвергались грубой и ложной критике. Эта группа ученых-археологов стремилась многие древнегреческие и эллинистические, древнеабхазские памятники культуры и религиозных культов считать древнегрузинского — колхидского происхождения. Воронов был честен и упорен, твердо держался своих выводов, которые излагал во многих книгах и статьях. Дело дошло до враждебной свистопляски вокруг вороновских открытий.
В Москву на защиту докторской диссертации Юрия Николаевича прибыла из Тбилиси бригада археологов — кандидатов наук и аспирантов из научного центра О. Д. Лордкипанидзе, чтобы провалить защиту. Для поддержки Воронова пришла группа абхазских аспирантов и студентов московских вузов во главе с известным писателем и поэтом Фазилем Искандером (Юра и Фазиль дружили). Защита длилась непомерно долго. Невзирая на все критические нападки грузинских «коллег, Юрий Воронов держался стойко, умно, спокойно. Парадокс заключался и в том, что среди трех его оппонентов двое являлись известными грузинскими археологами — доктора наук О. М. Джапаридзе (член-корреспондент Грузинской Академии наук) и В. А. Леквинадзе. Председательствовал на ученом совете директор института, выдающийся ученый-археолог, академик АН СССР Борис Александрович Рыбаков. Он вел ученый совет тонко и вежливо, осаживая своими вопросами молодых и горячих тбилисских археологов: «А вы, молодой человек, читали докторскую диссертацию Воронова! Ах, нет! Ах, читали только автореферат или одну из его статей? Так что же вы занимаете наше драгоценное время?» Зал был весь в напряжении, иногда все хохотали или возмущались очередным выступлением, часто аплодировали. Юрий Воронов победил: за его докторский труд ученый совет проголосовал единогласно. Это была победа и абхазской науки, и Науки вообще.
Когда я приезжал в Сухум либо в научную командировку, либо с семьей на летний отдых, мы всегда останавливались в его доме. С теплотой и радостью мы вспоминаем милую супругу Юрия Николаевича — Светлану Владимировну, их детей Тамарочку и Николая, маму Светы — добрейшую и милую домохозяйку Екатерину Яковлевну, отца Светы — Владимира Николаевича Хочолава, прекрасного инженера-энергетика, тетю Светы — Ольгу Николаевну Хочолава, известного педагога музыки (фортепиано), заслуженного учителя Абхазии.
Юра Воронов со своей семьей не раз бывал в моем доме в Ленинграде-Петербурге. Внимательно следил за моей научной и вузовской работой в Высшей профсоюзной школе культуры — Гуманитарном университете профсоюзов. При его участии нам удалось провести в Ленинграде и Сухуме пять конференций по «Цебельдинским чтениям». На них выступали известные абхазские ученые, профессора Г. А. Дзидзария, 3. В. Анчабадзе, О. X. Бгажба, С. 3. Лакоба, В. П. Пачулиа, русские ученые — академик РАН П. В. Волобуев, сам Ю. Н. Воронов, Ю. И. Кораблев, автор этих заметок, студенты Высшей профсоюзной школы культуры и Абхазского госуниверситета. На них рассматривались вопросы истории Абхазии и России, российско-абхазские экономические, политические и культурные связи. Центральная советская (газеты «Правда», «Советская Россия», «Известия»), ленинградская (газеты «Ленинградская правда», «Вечерний Ленинград») и абхазская пресса (газеты «Советская Абхазия», «Апсны капшь», «Дроша») освещали проблемы «Цебельдинского поиска» и «Цебельдинских чтений». Результаты этих широких исследований стали известны в США, Франции, Германии, Англии, Польше, Турции, Чехии, Австрии и даже в Японии.
С декабря 1993 года Ю. Н. Воронов стал заместителем председателя Совета министров Абхазии, а в феврале 1995 года — вице-премьером кабинета министров Республики Абхазия и часто выезжал в Москву и Санкт-Петербург, где отстаивал интересы своей республики. И всегда Юрий Николаевич заезжал в мою семью либо со своими сотрудниками, либо с друзьями. Он очень сожалел, что временно отошел от большой науки, от археологии.
СТРАНИЧКИ ВОСПОМИНАНИЙ
В. Б. Ковалевская
О Юрии Николаевиче Воронове как археологе — а это всегда было и оставалось для него главным — мы будем вспоминать чем дальше, тем больше. Всегда, даже с тех давних времен, когда я впервые с ним встретилась, он был устремлен в будущее. А было это более 40 лет тому назад, когда я, студенткой Московского университета, специализировавшейся в археологии средневекового Северо-Западного Кавказа, работала в замке Баграта в Сухуми у Михаила Мамедовича Трапша. Среди школьников — основных рабочих экспедиции — мое внимание привлек не по годам серьезный, худой и долговязый подросток — Юра Воронов. Внимание переросло в родственное чувство, когда выяснилось, что знакомство нагие можно углубить на три четверти столетия — сестра моего прадеда, Сергея Щербатова, Прасковья Сергеевна Уварова, председатель Московского Археологического Общества, неоднократно бывала в Цебельде в гостях у Вороновых, изучая архитектурные и археологические памятники окрестностей их имения «Ясочка».
С того времени я привыкла Абхазию видеть с Юрием Николаевичем. Мы часами бродили по окрестным холмам, поднимая обломки сосудов, бусины и металлические украшения, но главным притягательным местом для меня оставалась библиотека «Ясочки», наполненная дореволюционными журналами и альманахами с приложениями всей русской классической литературы — то, что создало духовный багаж обитателей «Ясочки». Нищета в их сухумском обиталище была даже в то, достаточно бедное послевоенное время, необычна, — хотя и понятна. Духовные ценности ценились там выше всего, а трем хрупким уставшим женщинам прокормить это голодное длинноногое мальчишеское братство, находящееся в вечном движении, и, главное, дать им образование было совсем не просто. С того времени осталось у Юры безразличие к материальным благам — к одежде, обстановке, хотя он всегда выглядел элегантно.
Уже тогда беззаветная любовь к «малой Родине» Цебельде, где жили поколения его предков, рождала его любовь к ее истории, древним памятникам, которые с раннего детства в виде бесчисленных находок, появляющихся в саду и полях после дождя или весенних полевых работ, становились его любимыми игрушками. Я помню рассказы Михаила Мамедовича Трапша, у которого мы и встретились в те далекие годы с Юрой Вороновым, о том, как в детстве, в Куланурхве, на усадьбе своего отца, он собирал бронзовые топоры, в изобилии появлявшиеся по весне, и прятал их под куст, где через многие десятилетия, при работах над кандидатской диссертацией, «откопал» их вторично и приобщил к делу.
Находки из Цебельды времен Юриного детства под названием «Оборы Четверухина» хранятся в Отделе Кавказа Государственного Эрмитажа. Они были той «вечной темой», которая не отпускала Юрия Николаевича, когда он в университете Ленинграда познавал трудные азы египтологии. Любовь к Абхазии, ее древним памятникам, ущельям и высокогорьям, пути, по которым с неистовством и безудержностью он многажды пробегал, сделали его в лучшем смысле этого слова Краеведом. Краеведом с большой буквы. Ему хотелось приобщить всех к Счастью постижения Абхазии, и многие археологи Москвы, Санкт-Петербурга, Тбилиси, Киева, Казани навсегда увидели ее глазами Юрия Николаевича. Эти картины теснятся в моей памяти. Вот в пору работ у Михаила Мамедовича в Цебельде, когда мы все, включая моего шестилетнего сына, живем в «Ясочке», стyдент Юра Воронов устраивает нам еженедельные воскресные поездки в древние пещеры, к перевалам на Северный Кавказ. Озеро Амткел, одно из красивейших на Кавказе, ночевка на его берегу, разговоры у костра, сложенного рыбаками из поставленных шатром выброшенных на берег и высушенных временем огромных стволов. Костер долго пылал, изредка взметая в темно-синее небо снопы искр, а наутро, когда обрывки тумана повисли белыми сетями на прибрежных деревьях, стоял как остов вигвама из прозрачно-красных столбов. Тогда мне казалось, что более величественного и трагического памятника, с холодными водами Амткела на заднем плане, берегом с мертвыми затопленными деревьями и уходящими в еще не проснувшееся небо зелено-синими горами, человечество еще не создало. Сейчас, когда льется на любимом Кавказе кровь, такого же алого цвета, эта картина все чаще возникает перед моим внутренним взором. Но тогда вставал новый сияющий день, солнечные лучи смягчили красноту пылающего костра, на рыбачьих лодках мы переплыли Амткел, обойдя его дальние берега в поисках археологических памятников, и вернулись к нашим ежедневным работам на раскаленной сковороде Цебельдинских холмов. А позже мне, с моей семьей и коллегами, Юрий Николаевич показывал, что дали раскопки крепости Цибилиум и цебельдинских могильников — в частности и для изучения связей апсилов в пору ирано-византийских Кавказских войн VI–VII веков н. э. с северокавказскими аланами — основным объектом моих исследований на Кавказе.
Жизнь Юрия Николаевича в археологии была счастливой, но отнюдь не легкой или безоблачной, во многом из-за его представлений о порядочности и бескомпромиссности. Ну, например, поступал он в университет по отделению археологии. Если бы он обладал золотой медалью (на что он имел фактическое и формальное право) или серебряной (которую «забыли» ему выдать) — автоматически он был бы там. Но по конкурсу он смог пройти только на восточное отделение, условием было — слово профессору Петровскому проучиться по этой специальности все пять лет. Когда я спросила у него, почему он не перешел на археологическое отделение, уже будучи твердо уверен в том, что вся его жизнь будет связана с археологией Кавказа, получила ответ: «Но я же дал слово». В этом не было ни позы, ни аффекта, было то, что характеризовало Юру всегда, — внутреннее достоинство и абсолютная честность и бескомпромиссность по отношению к Чести — многими это воспринималось как донкихотство. Как только этому противоречило окружающее — начиналась борьба, отнимавшая так много времени и приносившая так мало результатов, но качества бойца отличали Юру всю жизнь, и остановить его не могли трезвые советы близких...
Но были и встречи с древними памятниками и современными людьми, они были ярки и интересны. Так, однажды осенью, после осмотра в горах римских и византийских крепостей, на старом разбитом институтском «уазике» мы с Юрой возвращались в Сухум. Дорога шла то вдоль железнодорожных путей, то отходила в сторону. В какой-то момент мы поравнялись с небольшим товарным составом, и началось состязание, неожиданное и проводимое с неослабевающим энтузиазмом. Мы мчались с недозволенной скоростью, поезд, боюсь, также. Махали друг другу из окон. Обгоняя, всячески подчеркивали свою победу. Но, в отличие от прямой железной дороги, шоссе часто уводило нас в сторону, и шоферу приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не отстать. Поддерживаемый нашим энтузиазмом, грохочущий «уазик» нагонял поезд, мы мчались параллельно, и детская радость объединяла нас и незнакомого нам машиниста. Наконец впереди нас длинный серпантин влево, горечь от вынужденного окончания игры, последние взмахи рук, и все же гонка, гонка. Мы опять сближаемся с железной дорогой, и каков наш восторг, когда мы видим неподвижно стоящий состав, радостно ожидающий продолжения! Мы поравнялись. Свисток. Игра. Это было долгое упоительное состязание. Не было встречных поездов, мало машин, судьей было море, и удивительным было чувство братства, объединившее нас, несущихся в машине, с машинистом и его помощником. А потом начинался последний большой серпантин. Поезд остановился (мы, естественно, тоже), мы гудели, махали руками, мы прощались, так никогда и не познакомившись, но чувство веселья, неудержимого полета и единства с этими незнакомыми нам людьми осталось и помнится до сих пор...
Наверное, выглядело бы искусственно, обходя острые углы, листать в памяти новые и новые страницы встреч, поездок и разговоров, воскрешать смешные и невеселые истории. Но для меня не пришло еще, и, наверное, никогда не придет, время «оценки научного наследия» археолога Юрия Николаевича Воронова. Человек, работавший так самоотверженно, со столь потрясающей энергией, наполненный таким количеством планов, знающий так много, — погиб. Можно написать много статей, воспоминаний, обзоров, издать любимый труд его жизни — цебельдинские памятники, переиздать статьи, монографии. Это все, конечно, необходимо. Но этого мало, этого слишком мало. Наверное, он бы хотел, чтобы живые сделали новый шаг для археологии Абхазии, которой он отдал свою душу и жизнь.
Я говорила о любви Юрия Николаевича к родному краю, но такая же трепетная любовь была у него и к каждому древнему предмету, без прагматизма и снобизма, когда красивыми, интересными и заслуживающими внимания (топают только те находки, которыми непосредственно занимается этот исследователь в научном плане. Юра с детства любил все древние вещи, и они платили ему тем же. Помню, как в Университете на лекции по археологии Артемий Владимирович Арциховский с укоризной и как о чем-то очень незаслуженном, вдруг сказал: «А потом графиня Уварова ткнула зонтиком и нашла клад». Мне же этот случай всегда казался примером воздаяния добром за добро — мало кто сделал так мною для археологии Кавказа, как Прасковья Сергеевна Уварова! Да и надо еще знать, куда ткнуть зонтиком. Есть вещи, которые говорят за себя сами. Кто еще, кроме Юрия Николаевича, мог выйти гулять по окрестным полям по весне с двумя своими маленькими детьми и найти... превосходную, как вчера сделанную, массивную золотую гривну скифского времени. А потом на просьбы жены дать хоть раз надеть на концерт в филармонию перед тем, как сдать в государственный музей, ответить категорическим отказом. А жаль! Как бы хорошо оттенила эта строгая, удивительно лаконичная вещь красоту его жены, это было бы ничуть не хуже, чем сокровища Трои на красавице Софье, жене Генриха Шлимана. Но времена меняются, и то, что с удовольствием ради рекламы позволял себе Шлиман, не мог позволить Воронов, коже при всей любви к жене, освещавшей каждый день их семейного счастья, что так чувствовалось всегда друзьями, его уважение к археологической вещи не давало ему права на это.
Любовь к вещам выражалась в том, что его письменный стол, полки и шкафы в кабинете на работе и дома всегда были завалены коробками и коробочками с археологическими находками. Он прекрасно, тщательно и увлеченно рисовал. Для всех своих книг, для статей и для книг своих коллег. Его рисунки всегда узнаешь по твердости линии, точности рисунка, археологической адекватности. А таблицы его — по емкости и насыщенности. Они были уплотнены так, как на протяжении всей жизни был уплотнен каждый день Юрия Николаевича Воронова. Иногда вещи вставлялись друг в друга как матрешки, нити бус извивались между изящными кувшинчиками, а фибулы, древние «английские булавки», кокетливо выглядывали из-за хрупких стеклянных кубков или серебряных чаш. Эти таблицы до удивления напоминают добротные дореволюционные насыщенные древностями музейные витрины под толстым зеркальным стеклом, подобные которым до сегодняшнего дня пленяют нас в знаменитом музее Ашмолеан в Оксфорде. В области археологического рисования, а это большая серьезная наука, по которой читают даже в университетах спецкурсы, у Юрия Николаевича были свои достижения.
Так, сделанные им карты археологических памятников с цепями конических холмиков, изображающих горы, уводят нас в мир средневековых картографов, как бы приглашая, верхом или пешком, пройти их путями. Очень выразительны изображения столь любимых им древних крепостей, некоторое сочетание аксонометрии и рисунка, как говорила одна дама, малоприятная во всех отношениях: «Вид сбоку и немного, так сказать, сверху», когда у зрителя создается иллюзия присутствия, и он через ущелье, стоя у подножия горы или на обрывистом берегу, может увидеть следы этой древней жизни. Все таблицы работы Юрия Воронова имеют самодостаточное значение, это тот золотой фонд археологии, который с течением времени приобретает все большую ценность — ведь к настоящему времени уже многое из нарисованного пропало — в небольших музеях, в школах, в частных коллекциях.
Именно эти таблицы Ю. Н. Воронова, изданные с линейным масштабом при каждой вещи, как правило — с сильным уменьшением из-за вечной нехватки бумаги, я бесконечно листала и перелистывала, прежде чем сесть писать эти странички, так же, как и первую его научную монографию «Археологическая карта Абхазии», основу его кандидатской диссертации. Только в молодости, чувствуя безмерность своих сил, человек может взяться за столь непосильный труд, начать и завершить его, чтобы потом всю свою творческую жизнь нанизывать на этот стержень все новые находки, идеи, научные построения и понимать, что конец остается таким же далеким. Эта книга остается тем центральным нефом Храма, который обрастает приделами из года в год, из века в век. Но человеческий век недолог, поэтому Храм остается, а строители меняются. Лучшим и достойным памяти Юрия Воронова делом, которое может объединить его друзей и коллег, должно стать издание роскошного (должно же быть что-то роскошное в нашей жизни!) тома (а, скорее, нескольких томов) «Археологическая карта Абхазии», куда будут включены все его изданные таблицы, рисунки (обязательно в натуральную величину), обмеры, характеристики, внесена вся имеющаяся на сегодня информация.
В создание этого Памятника каждый сможет внести свою лепту, ведь такого масштаба исследование требует работы большого авторского коллектива, но именно тогда-то с великим уважением и благодарностью мы сможем оценить, как огромен личный вклад Юрия Николаевича в историю изучения археологических памятников Абхазии.
УЧЕНЫЙ, КАВКАЗОВЕД
И. Марыхуба
...Юрия Николаевича Воронова я знал с 1976 года, когда руководство Абхазского научно-исследовательского института языка, литературы и истории им. Д. Гулиа предложило ему стать вторым редактором моей книжки на русском языке «Пицунда». Я был возмущен: назначить еще одного редактора для небольшой (4 печатных листа) книги, с текстом которой были ознакомлены абхазские историки Георгий Шамба и Михаил Гунба, медиевист Георгий Амичба, Лев Николаевич Соловьев!
Главной помехой выходу в свет этой книги была возглавлявшая в те годы Главлит Абхазской АССР Ольга Жвания. Превышая свои полномочия и нарушая авторские права, она выполняла указания грузинских ученых-историков, которые не могли допустить выхода книги, рассказывающей об автохтонности абхазов, предлагающей русскую транскрипцию абхазской топонимики, иллюстрации и тексты о наличии местных особенностей в Пицундском храме, о переводе текста с Майкопской плиты, сделанном ленинградским профессором Г. Турчаниновым как древнеабхазского текста, об абхазском нартском эпосе, содержащей утверждение, что абхазский язык принадлежит к абхазо-адыгской группе языков Кавказа и т. п. Происходило это в первый период шеварднадзевского правления Грузией, когда все, что имело отношение к Абхазии, будь то всемирно известные курорты, природные достопримечательности или чай и вино, объявлялось грузинским.
Юрий Воронов не оправдал надежд тех, кто стремился его руками запретить мою книгу. Он при редактировании ухитрялся, не меняя объема текста, сохранить заложенную в нем мысль, умело обходил острые углы, подсказал новые варианты и в итоге дал положительную рецензию. Главлит не утвердил и эту редакцию. Моя книга не увидела бы света, если бы не помощь профессора, историка, ректора Сухумского педагогического института им. Горького Зураба Вианоровича Ачба, который в то время был депутатом Верховного Совета Грузинской ССР. В итоге осенью 1976 года в издательстве «Алашара» вышла моя многострадальная «Пицунда».
Юрий Николаевич Воронов уже в те времена вступал в противоречия с устоявшимися канонами грузинской историографии. Так, в своей книге «Тайна Цебельдинской долины», изданной Институтом востоковедения АН СССР в издательстве «Наука» в 1975 году, Юрий Николаевич обоснованно утверждал «автохтонность населения исторической Цебельды», «гениохийскую этническую общность Центральной и Северной Колхиды», «непосредственное родство фасиан и апсилов», что в I–II веках н. э. апсилы «проживали на побережье Колхиды между лазами и абазгами юго-восточнее Себастополиса». В носителях цебельдинской (апсилийской) культуры он видел «северо-западную ветвь центрально-колхидских гениохов-фасианов-апсилов, имеющую местные корни и одновременно обогащенную в I–II веках за счет родственных переселенцев с юго-востока» (см. с. 137, 139–140).
Я часто встречался с Юрием Николаевичем Вороновым и до грузино-абхазской войны в городе Сухум, и во время войны в Гудауте, и после победы. Хочется воспроизвести эпизоды наших встреч накануне его трагической гибели.
В начале 1995 года я ждал выхода первого тома книги «Абхазия в советскую эпоху. Абхазские письма 1947–1989 гг.», которую за свой счет выпускали в Нальчике наши братья кабардинцы. 6 января в центре города Сухум я с Олегом Шамба встретил Юрия Воронова, который был вице-премьером кабинета министров Республики Абхазия. Он нервно рассказывал о сложившейся общественно-политической ситуации, о том, что в Абхазии находится Рамазан Абдулатипов, чтобы ознакомиться на месте с положением дел после провокационного заявления Владимира Шумейко о том, что в Абхазии готовятся на тайных базах боевики для Чечни.
К концу нашей беседы я сообщил Юрию Николаевичу о том, что в Нальчике выходит первый том «Абхазских писем» и я хочу презентацию книги сделать в Нальчике с участием его самого, Олега Шамба, Рауля Хонелия и чтобы он от имени правительства Абхазии выразил признательность кабардинцам за их помощь. Прежде всего Юрий поинтересовался, есть ли там наше письмо про Грузинскую энциклопедию. Я сказал, что есть. «Правильно!» — одобрил Воронов. Придется пояснить: 30 ноября 1983 года ученые Абхазского института языка, литературы и истории имени Гулиа Михаил Гунба, Роман Чанба, Артур Аншба, Станислав Лакоба, Юрий Воронов, Нелли Аршба, Владимир Цвинария, Боча Аджинджал отправили письмо на имя генерального секретаря ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного Совета СССР Ю. В. Андропова (копия в ЦК КП Грузии). Под этим письмом не все наши коллеги согласились поставить подписи. Воронов сказал, что он согласен поехать в Кабарду, но надо еще встретиться и все обговорить.
24 января я опять встретился с Вороновым, он подтвердил, что все остается в силе, но надо дождаться выхода книги.
16 марта, в день памяти погибших при наступлении на Сухум в 1993 году, мы встретились в Парке Победы. Юрий Николаевич сказал, что не сможет со мной поехать из-за того, что должен принять участие в предстоящих в Москве грузино-абхазских переговорах.
Перед поездкой в Нальчик, 20 марта, я зашел (с Олегом Шамба и Алексеем Аргун) в рабочий кабинет Юрия Воронова, он подарил мне брошюру «Лев Николаевич Соловьев», изданную им в Санкт-Петербурге, надписав: «Дорогому Игорю Мархолиа с наилучшими пожеланиями от автора, 20.03.95 г.».
Из-за жестокого режима абхазо-российской государственной границы на реке Псоу мне не удалось выехать в Нальчик, презентация книги не состоялась. Привезти тираж первого тома «Абхазских писем» удалось 9 апреля 1995 года. 27 апреля я принес кипу этих книг в здание кабинета министров Республики Абхазия. Юрия Воронова не было на месте, но я оставил его секретарю один экземпляр с дарственной надписью. Позже, встретившись со мной в городе, он сказал: «Молодец! Ты сделал огромную работу. Я уже прочел книгу, в ней множество фактологического материала, это очень ценно!»
За день до похорон Юрия Николаевича Воронова по Абхазскому телевидению транслировали интервью со мной, в котором я выразил свою скорбь и горечь из-за злодейского убийства. Я говорил, что место Юрия Николаевича Воронова в общественной жизни Республики Абхазия останется незанятым. В своих выступлениях он всегда удачно, концентрированно мог объяснить значение подлинной науки в политике, ее влияние на судьбы народов, образно и ясно определял сущность любого государства, власти, объяснял роль политиков в судьбах народов и государств. Свидетельством тому является последняя книжка Юрия Воронова «Боль моя, Абхазия», в которой собраны его выступления и статьи периода грузино-абхазской войны 1992–1993 годов.
Хочу дополнить эти мои воспоминания текстом из книги «Абхазские письма» о нем. На 42–44 страницах читаем: «1989 год в биографии абхазоведа, доктора исторических наук, профессора Юрия Николаевича Воронова (как он сам выразился) «оказался шельмовальным», его «взгляды и работы подверглись сокрушительной критике через тбилисские средства массовой информации со стороны таких видных деятелей науки, как академик В. Беридзе, член-корреспондент АН ГССР М. Лордкипанидзе, профессор Н. Ломоури, антиковед А. Геловани, депутат Верховного Совета СССР А. Бакрадзе и т. д.».
Давая отповедь очередному «ученому» — «далекому от 233 интересов науки» доценту Сухумского филиала ТГУ Т. Мибчуани, Ю. Н. Воронов писал: «Я категорически против системы доказательств, базирующихся на игнорировании и подтасовке фактов, на приписании своим предкам никогда не происходивших зверских расправ над апостолами, на присвоении фактов чужой истории и игнорировании подлинных страниц истории своего народа. И дело здесь... в элементарной и научной порядочности, основывающейся на старом, как мир, постулате: «Путь к Истине тоже должен быть истинным...».
ЗАГЛЯНУВШИЙ В XXI ВЕК
О. Бгажба
«Ни одного дня без черточки» — так писал римский историк Плиний Старший в своей 37-й книге «Естественной истории» о придворном художнике Александра Македонского Апеллесе. «Ни дня без строчки», сказал бы он словами Ю. Олеши, если бы знал Юрия Николаевича Воронова. Зато Юрий очень хорошо знал Плиния, настолько хорошо, что именно ему Институт истории АН СССР (по инициативе В. Т. Пашуто) поручил комментировать римского историка относительно его высказываний по поводу Западного Закавказья (Колхиды) для очередного тома свода «Древнейшие источники по истории народов СССР». Несмотря на огромный хронологический разрыв — почти 2000 лет между временем их жизни — многое объединяло эти две незаурядные личности: сроки их жизни (около 55 лет), оба являлись и выдающимися учеными, и государственными деятелями, у обоих часть трудов утеряна (у одного во время извержения Везувия, у другого в огненном вихре войны), оба были очень плодовитыми и оба преждевременно погибли в расцвете творческих сил и в зените славы, исполняя свой долг...
Плиний Старший в I веке н. э. одним из первых сообщил о племенах апсилов на территории нынешней Абхазии. Именно от них берет свой корень самоназвание абхазов — «апсуа».
Юрий Воронов с помощью раскопок самого большого в Западном Закавказье могильника Цибилиум (более 500 захоронений) на 300 лет углубил наши знания об апсилах после первого упоминания их в трудах Плиния Старшего. Мне посчастливилось быть рядом с ним в этом важном историко-археологическом открытии: я участвовал в раскопках второго яруса (II век до н. э.) этого могильника.
Не удивительно, что именно здесь, на земле «славных апсилов», они — Ю. Воронов и археология — связали свою судьбу. Иначе и быть не могло, ибо Юру окружали древности предков абхазов и собственных предков с грустной историей чеховского «Вишневого сада».
А родился он в семье русских дворян-интеллигентов, лично знавших А. Герцена и Н. Огарева, рядом с резиденцией главного рода апсилов в Шьапкы (Рогатория) и в шести километрах от главной крепости Цабал (Тцибил), которые упоминали в своих сочинениях известные византийские историки Прокопий Кесарийский, Агафий Миринейский, Менандр Протиктор и др. Сам Юстиниан Великий присылал сюда для усмирения непокорных апсилов и мисимиан (одно из племен апсилов) своих полководцев Иоанна — сына зодчего Фомы-армянина, Мартына — грозу готов и персов, каппадокийца Иоанна Дакика.
Любознательный мальчик приобщился к археологическим раскопкам, помогая по мере сил своей матери Светлане Васильевне, которая была тогда художником в цебельдинской экспедиции.
Так что же все-таки «натворил» в археологии этот пытливый мальчик, когда стал выдающимся ученым-кавказоведом Юрием Николаевичем Вороновым? Он, прежде всего, — автор более 500 научных публикаций, включающих 30 монографий. Причем одна его рукопись — «Колхида на рубеже средневековья» загадочно исчезла из московского издательства, а более 80 тысяч единиц археологического материала цебельдинской экспедиции и 1750 машинописных страниц его годовых тем за 15 лет сгорело вместе с архивом Абхазского института в безжалостном пожарище войны от рук грузинских экстремистов. Каждая из этих тем могла быть неординарной статьей в каком-нибудь престижном научном журнале или одной из глав его очередной содержательной книги. Он прожил недолгую жизнь, но о нем уже опубликовано 255 отзывов, причем не все они были доброжелательными.
С ним с удовольствием общались и консультировались по археологии Абхазии и Кавказа такие всемирно известные ученые, как Б. Рыбаков, Б. Пиотровский, Е. Крупнов, А. Амброз, А. Тереножкин, А. Якобсон, В. Ковалевская, В. Морковин, В. Кузнецов, О. Джапаридзе, Я. Боузек, Д Браун и др. Он помогал ученым и археологам Абхазии советом, писал с ними совместные статьи и книги.
Будучи еще школьником, Юрий участвовал под руководством М. Трапша и Л. Соловьева в раскопках таких важных памятников Абхазии, как замок Баграта, Себастополис, цебельдинские могильники. Его не привлекла появившаяся на востоковедческом факультете Ленинградского госуниверситета возможность воочию увидеть гробницы Хефрена или Джосера, и он по завершении учебы вернулся в родную Абхазию, где во Всесоюзной лаборатории по туризму у В. Пачулия развернулась его кипучая деятельность по охране памятников культуры. Институт археологии АН СССР в это же время поручил ему вести археологические изыскания в ущельях рек Жане, Мзымты и окрестностях Сочи (через несколько лет в Краснодаре вышла об этом монография «Древности Сочи и его окрестностей»).
Во время работы в поле или в кабинете Юрий Николаевич был человеком, свободным от политического заказа и вненациональным, что очень важно для беспристрастного изучения, ибо в нашей колхидской экологической нише не только застревали осколки великих цивилизаций, но и оставались следы многих других народов. Это качество помогало ему разобраться, где новации, а где традиции. Археология вообще наука тонкая, под стать криминалистике. В современных условиях она даже стала порой оружием геополитики и государственного терроризма. Но Юрий Николаевич всегда был далек от этого. Широкий спектр знаний и объективность суждений не позволяли ему мелочиться — в чем-то он напоминал своего предшественника, выдающегося кавказоведа Б. Куфтина. Только Ю. Воронов смог создать «Археологическую карту Абхазии», которой пользуются все археологи. Радовался он любым открытиям: малым и большим, своим и чужим. И это позволяло ему быть свободным в своих суждениях от закостенелого консерватизма. Например, возражая против Колхидского царства в VI–V вв. до н. э., он в последнее время стал говорить о Диоскурийском царстве в эпоху эллинизма — после того, как на Эшерском городище была найдена на обгоревших бронзовых плитах греческая надпись IV–III вв. до н. э.
Юрий Николаевич всегда объективно стоял на страже аборигенности и государственности абхазов — будь она в условиях античных городов-полисов Диоскуриады, Гюэноса (VI–Ι вв. до н. э.), раннеклассовых образований II–VII вв. — Апсилии, Абазгии, Санигии, Абасгского княжества в начале VIII в., самого Абхазского царства VIII–X вв. и, конечно, современности.
Талант Ю. Воронова как археолога со всей полнотой раскрылся в Абхазском институте, куда ученый попал с большими трудностями. Но здесь его ждала своя Троя в Цебельде, в сердце Апсилии, которой он служил верой и правдой до конца жизни. Результаты его Цебельдинской экспедиции далеко выходят за рамки Абхазии. Выяснилось, что на периферии в VI в. н. э. оборонительные сооружения возводились такими же мощными, правильно спланированными согласно рельефу местности, и в то же время эстетичными, как и в самой империи. А пентагональная сторожевая башня Цибилиума уникальна для всего Восточного Причерноморья (аналоги — в Сирии и в Северной Африке).
Динамика христианизации апсилов прослеживается на большом Цибилиумском могильнике (более 500 захоронений). Фактическая христианизация местного населения, как показывают материалы, произошла с запозданием почти на 100–150 лет от официального принятия христианства в регионе в 30–40-х годах VI в. (похожее явление наблюдалось и в Древней Руси после X в.).
Выявлено, что все мужское население апсилов было вооружено на самом высоком общеевропейском уровне (дамасские мечи, массивные наконечники стрел со свинцовым стабилизатором против персидских слонов, метательные топоры «Франциски» и т. д.), а апсилийские женщины носили заморские украшения, пользовались маникюрными наборами и даже щипчиками для выщипывания бровей.
Ученым были идентифицированы и три ответвления «Великого шелкового пути» из Византии через Абасгию, Апсилию, Мисиминию в Китай. И кто знает, не этим ли путем византийские монахи контрабандой перенесли в своих посохах шелковичного червя из Китая в Европу?
В положительном аспекте по-новому было рассмотрено значение генуэзской колонизации для Абхазии XIII–XV веков, ибо тогда, как свидетельствуют археологические источники, происходит расцвет местной материальной культуры.
Но главным детищем Юрия Николаевича была его докторская диссертация «Восточное Причерноморье в железном веке (VIII в. до н. э. – VIII в. н. э.)», защита которой в Москве длилась целых шесть часов. Ю. Воронов оказался на высоте положения. Основное значение этой работы в том, что ученый из Абхазии дерзнул найти границу между бронзовым и железным веком, и это привело к передатировке многих памятников не только Кавказа, но и сопредельных территорий, что поддерживается сегодня большинством специалистов.
Юрий Николаевич обладал и редким даром предвидения. Например, еще до раскопок Гюэноса он связывал его появление с VI веком, а не с V до н. э., как считали его оппоненты. Через несколько лет раскопки С. Шамба подтвердили его правоту. Он также предрек во время одной из жарких полемик на международном конгрессе, что в Вани (Западная Грузия) будет обязательно найдена греческая надпись. Так оно и случилось через два года.
Много сил и энергии он отдал изучению памятников архитектуры Абхазии. Кстати, стоило ему в 1978 году в своей книге «В мире архитектурных памятников Абхазии» назвать абхазов единственными аборигенами своей страны, а архитектуру Абхазского царства причислить к абхазо-аланской школе византийского зодчества, как в этом сразу увидели крамолу.
Юрий Николаевич Воронов оставил после себя очень богатое и ценное наследие. Всесторонне изучив его, можно будет понять, что этот человек уже заглянул в XXI век.
Наша дружба с ним теперь — тоже история. Его предки, свили дворянское гнездо «Ясочка» в горном абхазском селе Цебельда. Мои бабушка и дедушка (просветитель Абхазии) вместе со своими детьми бывали в имении Вороновых, расположенном у живописнейшего Ольгинского ущелья. А уже меня с Юрием сблизила не только археология, но и общность взглядов на жизнь. Почти четверть века мы вместе вели раскопки недалеко от его родового имения. Там, на вершине горы Адагуа, отсвечивала белизной главная крепость Апсилии Цибилиум (Цабал), о которой знал византийский император Юстиниан Великий. У ее мощных стен не раз в VI веке н. э. сталкивались интересы двух могущественных держав, Византии и Ирана.
Время археологических раскопок для нас было самой счастливой порой: это и романтическая жажда поиска, и нездешняя красота окружающей местности, и неожиданные встречи с таинственной Девой гор, всемогущим кузнецом Динаром либо с известным русским поэтом, экстрасенсами, разыскивающими по своим загадочным каналам легендарного лесного человека (абынуаю), даже с английским лордом...
Потом наступила война. А после тяжелейшего испытания пришла долгожданная победа. Мы вновь стали видеться, но реже: у Юрия не было времени, народ Абхазии избрал его вице-премьером правительства Абхазии.
Однажды сентябрьским вечером он позвонил мне, говорил, как всегда, с чувством легкого юмора, интересовался моим житьем, обещал подарить свою последнюю книжку «Боль моя, Абхазия» и предложил продолжить раскопки Цибилиума, прерванные войной. Это было в начале сентября, а 11 числа его не стало... Не осуществились его планы, его намеченные, уже определившиеся публикации...
Хоронили его всем народом, с великими почестями, в центре нашей столицы, недалеко от дольмена, которому около пяти тысяч лет, рядом с музеем Абхазии...
Никогда я не мог подумать, что придется писать о такой утрате.
АПСИЛИЯ
Нелли Тарба Ю. Воронову
Баллада
Нет Апсилии,
Нет великих,
в грозной силе
царей апсилийских.
Где те крепости?
Где бойницы?
Волны вечности
смыли границы.
Где тот бог,
что спасти не смог?
К людям строг
всемогущий рок.
Сохранилась
лишь территория,
и почти забылась
история.
Но ведь были,
существовали —
жизнь любили,
с зарей вставали!
Били тех,
что пришли к ним с боем,
чей успех
утверждался разбоем.
Полны спеси
и длинноруки —
греки, персы,
римляне, турки.
Не отбиться...
Ордой нахлынут
Дашь напиться —
кувшин отнимут
Словно с летнего неба —
снег,
за набегом —
новый набег.
В землю мирную —
с гор и с моря
шли лавиною,
с ними — горе.
Горе с запада шло,
с востока,
устремленно, зло
и жестоко.
Апсилийцы —
ему навстречу.
Апсилийцы
бросались в бой.
Апсилийцы
бились с судьбой.
В тех боях
они погибали,
но в своих сыновьях
воскресали.
Шло в сражение
с исступлением
поколенье
за поколением.
Наставало
мирное время.
Как тогда
ликовало племя!
Сердце радо,
что труд — отрада,
а награда —
гроздь винограда.
Только снова
трубит труба.
Только снова
грозит судьба.
Люди мирные
вновь в тревоге:
персы, римляне —
на пороге.
Не отбиться...
Ордой нахлынут.
Дашь напиться —
кувшин отнимут
Надо биться
За родину милую,
апсилийцам спасать
Апсилию.
Гордость их —
на клинке кинжала.
Твердость их
в боренье мужала.
Смерть искали
они на войне
и сгорали
в вечном огне.
Дни иные
несли перемены:
крепостные
рушились стены.
Укрепления гибли
бросаемые
и селения,
ими спасаемые.
Их родная земля
хоронила.
Им земля
как большая могила.
Одевались
в траву руины,
превращались
в холмы-исполины.
Пропадали
за родом — род,
под холмами —
целый народ.
Опаленные веки
сомкнули,
под камнями навеки
уснули.
Виноватые
без вины,
насмерть смятые
смерчем войны.
Но ушедшее
не убито.
Но ушедшее
не забыто.
В день грядущий,
в просторы синие,
словно души
людей Апсилии,
над долиной —
к свету из мглы —
в путь орлиный
плывут орлы..
Одинокие, гордые,
страстные, в схватках твердые
и прекрасные,
как те люди,
что песнь не допели,
как те люди,
что небом владели
В том их сила,
хоть жизнь недосказана.
Нет Апсилии
Есть Абхазия.
1984 г.
ПАМЯТЬ О ДРУГЕ
С. М. Бебия
Время и история расставляют всех и вся на свои места и отдают должное каждому по его заслугам перед отечеством, перед своим народом. Юрия Воронова знал и любил весь народ Абхазии, и свою безграничную любовь он показал в день его похорон 15 сентября 1995 года, когда нескончаемый людской поток шел проститься с ним.
Даже своей гибелью он самоотверженно защищал интересы всех народов, населяющих Абхазию. Он был предан этой необыкновенной земле душой и телом, умом и трудом.
Одним из неизгладимых впечатлений для меня было выступление Юрия Воронова на Втором семинаре молодых ученых и творческой интеллигенции Абхазии «Рица-70» на тему «Дифференциация археологических культур Абхазии в I тысячелетии нашей эры». Он излагал материал настолько просто, доходчиво, четко и захватывающе, вкладывая всего себя, что в переполненном зале стояла глубокая тишина. Стоило ему произнести завершающее слово, как зал забурлил в полном смысле этого слова. Обсуждали доклад откровенно и довольно доброжелательно, но бурно и эмоционально, как свойственно молодости. Было много возражающих против ряда положений: я, как дилетант, успевал лишь поворачивать голову. На бесчисленные вопросы и возражения Юрий Воронов отвечал не менее азартно, но четко, уверенно и неопровержимо.
Тогда меня восхитило не столько содержание доклада, хотя он содержал много нового и важного, сколько умение докладчика четко и аргументированно донести до сознания слушателей свои мысли. Несомненно, перед нами выступал вполне зрелый ученый, в совершенстве владеющий специальностью, умеющий излагать свои идеи и привлечь внимание аудитории. Это было прекрасно. Таким было мое настоящее знакомство с Юрием Вороновым, хотя я знал его и раньше: он, как и я, входил в состав Совета молодых ученых при обкоме ЛКСМ Грузии, нас было 10 или 12 человек, запомнились Алеко Гварамия, Зураб Адзинба, Давид Маркарян, Нара Авидзба, Бено Агумаа... На заседаниях Совета Юрий Николаевич отличался лаконичностью. В то время он казался мне намного старше нас, видимо, из-за бороды и высокого роста. Бог простит, но тогда мне казалось, что он был навязан нам в Совет, — я сильно ошибался. Истинная правда: отдай первое впечатление постороннему и лишь последующее оставь себе. В отличие от Юрия Воронова, мне всегда было непросто узнать в человеке его истинное лицо. Лишь на том семинаре, 19 мая 1970 года, мне впервые открылся Юрий Воронов как прекрасный человек и талантливый ученый. С того дня мы стали единомышленниками и друзьями. Он мне представлялся образцом истинного ученого. Впервые я получил возможность сравнить, сопоставить себя с ним, взглянув на себя как бы со стороны. Такой самоанализ необходим человеку для его совершенствования, но не каждому предоставляется такая счастливая возможность. Я мог тягаться с ним в профессионализме в своей области (ботаника и лесоводство), как и он был фанатично предан работе, как и он эмоционален при изложении своих мыслей и принципиален, до конца настойчив в том, в чем уверен. Однако я не умел четко и последовательно излагать свои выводы, не было и дара импровизации, способности быстро и точно парировать неординарные вопросы. Он улавливал чужие мысли на лету, а я мыслил в замедленном темпе. Самооценка оказалась очень полезной для меня.
На том семинаре я во время перерыва подошел к нему и поздравил с удачным выступлением, откровенно выразив свое восхищение. Он поблагодарил меня, ответил на некоторые мои робкие вопросы. Беседу мы продолжили за чашкой кофе. За столиком сидели географ Зураб Адзинба, историк Рауль Хонелия и еще несколько человек. Поставив свою чашку на стол, Юрий Воронов неожиданно, всматриваясь в мое лицо, но обращаясь ко всем, сказал: «Слушайте, Сергей задает мне вопросы интереснее, чем археологи в зале!» Я отшутился, что иногда полезно выслушать и дилетанта. Осмелев, я предположил, что археологические раскопки в Абхазии лучше всего вести в предгорной зоне, по возвышенным холмам, которые в переувлаженной Колхидской низменности более приспособлены для проживания человека и сохранения археологических культур. Он ответил, что никак не может обойтись без учета ландшафтного фактора. Сегодня мне представляется, что Юрий Воронов был одним из немногих, кто удачно применял биогеографию и экологию в археологической науке, в историогеографии древних культур народов Кавказа. Он часто приходил к нам в Ботанический сад, советовался, дискутировал со мной, с Альфредом Колаковским и Зурабом Адзинба по вопросам ботаники, экологии, охраны природы. Юрий Воронов был достаточно образованным человеком и в этой области знания.
Хорошо запомнилось мне выступление Юрия Воронова и на Пицундском семинаре молодых ученых и творческой интеллигенции в 1974 году. Обычно на эти семинары мы приглашали крупных ученых страны и вокруг их докладов открывали дискуссию. На семинаре в Пицунде видный физик из Москвы профессор Агрест выступил с сенсационным для того времени докладом о возможном существовании внеземной цивилизации и влиянии инопланетян на земную жизнь. Мне, впрочем, как и большинству присутствующих, было трудно разобраться, поскольку доклад чрезвычайно нас озадачил. В зале были физики и математики из Сухумского физико-технического института, никто не осмелился возразить ученому. Как же мы и удивились, и обрадовались, когда на трибуну поднялся высокий, слегка сутуловатый, бородатый Юрий Воронов. Выждав, пока утихнет зал, он вполне обоснованно опроверг все основные положения доклада профессора Агреста. Легендам и непонятным явлениям он дал вполне убедительное природно-закономерное, земное объяснение. Эту замечательную черту настоящего ученого он сохранил до конца жизни и мог служить примером для многих из нас.
Именно тогда Юрий Воронов встретился со своей будущей супругой Светланой Хочолава, ставшей спутницей его жизни. Юрий Воронов всегда обладал большим чувством юмора. До своей женитьбы он был вегетарианцем и не ел мяса. Как-то встретившись после его женитьбы, мы обедали вместе. Увидев, что он ест мясное блюдо, я не удержался от возможности пошутить над ним. Он ответил «Ты женись, а потом будешь удивляться!» Мы весело посмеялись.
Как-то в Ботанический сад приехал из Вены видный австрийский ученый, директор института ботаники, академик Фридрих Ерендорфер. Во время одной из ботанических экскурсий он сказал, что увлекается историческими достопримечательностями. Я решил показать ему Цибилиум и очень обрадовался, застав там Юрия Воронова со своей группой археологов. Австрийский ученый действительно оказался неплохим знатоком исторических памятников и внимательно слушал увлекательный рассказ Юрия Воронова об истории цитадели. И я слушал его с огромным наслаждением.
Помню, Воронов подвел нас к обрыву отвесной скалы и, указывая на ущелье Кодора, разъяснял нам удачный выбор с точки зрения стратегии. С далекой глубины каньона доносился характерный шум горной реки, высоко над ущельем парил одинокий орел, Юрий сказал, что на скале у крепости они гнездятся. Стояла слегка пасмурная погода, но с хорошей видимостью. Дальние, неестественно темные горы Главного Кавказского хребта казались очень близкими, Юрий объяснил это падением атмосферного давления перед дождем. В дальнейшем я ни разу не ошибался с прогнозом погоды в подобных случаях.
Воронов поведал нам древнюю легенду предков абхазов, а затем показал дорогую его сердцу старинную усадьбу Вороновых, расположенную в двух километрах от Цибилиума. Отдавая дань глубочайшего уважения своим предкам, он рассказал удивительную, прекрасную историю усадьбы и ее обитателей. Все было чрезвычайно интересно, а я узнал немало нового о деде Юрия, известном ботанике, которого также звали Юрием Николаевичем. Ученый из Австрии долго благодарил Юрия Воронова, потом характеризовал его как замечательного, интересного человека и увлеченного ученого.
К Юрию Воронову я нередко приходил в трудные минуты. Его трезвые советы помогали мне найти правильное решение в сложнейших ситуациях. Объединяло нас и наше «донкихотство», из-за чего приходилось очень нелегко. Особенно памятны 70-е годы, когда мне практически в одиночку приходилось вести яростную борьбу за запрещение промышленного истребления лесов, за сохранение природы Абхазии, за создание системы заповедников по всей Колхиде. Сознавая жизненную важность этого, я не поддавался силовому давлению моих многочисленных противников и твердо стоял на своем, будучи фактически «белой вороной». Нередко мне угрожали физической расправой, вызывали на всякого рода беседы в партийные и правительственные структуры, убеждая отойти от этой проблемы. Я был лесоводом, учился у хороших преподавателей и отстаивал свои позиции. Моими единомышленниками в этой неравной борьбе были председатель Президиума Верховного Совета Абхазской АССР Баграт Шинкуба и директор Тбилисского института леса академик Василий Гулисашвили. Второй был далеко от меня, но и Баграт Шинкуба, хоть и делал много для охраны природы, решить проблему не мог. Он был вынужден соблюдать субординацию в отношении вышестоящих органов в Тбилиси. Мне в то время было очень непросто, временами наступала тупиковая ситуация, и дружеский совет бывал необходим. Одним из тех, к кому я обращался за поддержкой, был Юрий Воронов. Он разделял мои позиции, успокаивал, советовал не обращать внимания на угрозы и шантаж, рекомендовал подходить к проблеме философски, отбрасывая эмоции. Каждый раз я уходил от него с новым зарядом сил, с новой уверенностью и решимостью.
Неравная борьба за сохранение лесов тянулась больше десяти лет. К середине 70-х годов нам удалось сократить объем лесозаготовок в Абхазии до 180 тысяч кубометров в год, но борьба продолжалась. Лишь в 1979 году вышло историческое постановление правительства СССР о полном запрещении промышленных рубок в лесах Абхазии. Этому способствовали известные события национально-освободительного движения абхазского народа в 1978 году.
Вопросы экологии и охраны природы волновали Юрия Воронова. С 1986 года я совмещал со своей основной работой должность секретаря Президиума Абхазского республиканского общества охраны природы. В эти годы он нередко обращал мое внимание на необходимость охраны исторических памятников как неотъемлемой части природной экосистемы. Особенно его беспокоило сохранение Великой Абхазской стены, экосистемы Цабалского района и окрестностей озера Амткел.
Однажды, еще до войны, ко мне в Ботанический сад приехал Володя Левинтас с запиской от Юрия: «Дорогой Сергей, мне бы очень хотелось благоустроить «Ясочку». Прошу, если это не помешает твоей работе и ботсаду, — помоги. Ю. В.». В этой маленькой записке поучительна его простота, скромность и человечность. Его просьбу мы выполнили, и он был счастлив, как ребенок.
Начало войны 1992–1993 годов застало меня в экспедиции на перевале Анчхо. На следующий день я уже был в Сухуме и пришел в Ботанический сад, где застал нескольких сотрудников в полной панике. Я постарался их успокоить, сказал, что остаюсь с ними охранять достояние науки. Тогда я надеялся, что агрессоры не будут трогать мирных жителей, однако я сильно ошибался. Через три дня фронт переместился на реку Гумиста и город оказался в руках мародеров и убийц. Грузинская полиция забрала меня в троллейбусе, увезла в какой-то штаб, где долго допрашивала, используя доступные им методы. Через несколько часов меня выпустили, возможно, потому что я выглядел старше своего возраста. С того дня мне приходилось прятаться, но в городе оставались две моих сестры, инвалиды, я не решался оставить их одних. Чудом уцелел и выбрался из этого ада в тяжелейшем состоянии — через полтора месяца. В Гудауте зашел к Юрию Воронову, он вскочил из-за стола, крепко обнял, сказал: «Ты живой, я очень рад. Мы давно тебя ищем по всем доступным каналам, через Красный Крест, но нигде не могли найти. Бог простит меня, но мы думали, что тебя уже нет в живых». Он повел меня в столовую этажом ниже, накормил, напоил чаем, успокоил немного и помог определиться с жильем и питанием. Эти минуты помогли мне избавиться от стрессового состояния, выстоять, выжить и вернуться в строй.
Шла война. В августе 1993 года в Гудауте Воронов сказал мне: «Сергей, нужно обязательно написать об экологических последствиях войны в Абхазии. Ты специалист, и ты должен это сделать, это чрезвычайно важно для привлечения внимания международной общественности». Через неделю я принес ему материал в шесть страниц под заглавием «Экологические последствия войны 1992–1993 годов на территории Республики Абхазия». Он быстро пробежал глазами текст, обрадовался, крепко пожал руку и сказал, что материал прекрасный и его надо разослать по международным инстанциям Воронов в сложнейшей ситуации умел определить необходимую задачу и привлечь человека для ее решения.
Война окончилась, но правительство еще некоторое время оставалось в Гудауте. Я приехал по делу и зашел к Юрию Воронову. Он обрадовался и сразу сказал: «Ты мне очень нужен. Знаешь пословицу — на ловца и зверь бежит?» Я заметил, что там уже успели «озвереть». Посмеявшись, он повел меня к первому заместителю премьер-министра Леониду Лакербая и сразу заявил, что я — самая подходящая кандидатура на должность председателя Комитета по охране природы. Я стоял растерянный, слышал об этом впервые. А Лакербая предложил тут же написать заявление о приеме на эту должность. Я просил один день на размышления, мы вернулись в кабинет Воронова, и я стал доказывать, что у меня нет ни опыта, ни таланта организаторской работы. Он отшучивался, говорил, что тоже не родился в шкуре чиновника, но время и долг обязывают заниматься тем, что нужнее сейчас. Он верил в меня, но на этот раз ошибся: я говорил правду и был не готов к такой работе. Позже я был направлен с заданием за пределы страны, а на эту должность был назначен другой, очень деятельный человек. Думаю, что я тогда был прав.
Вскоре после войны парламент Республики Абхазия вынес постановление об основании Академии наук Юрий Воронов курировал вопросы науки и культуры в правительстве Абхазии, он передал мне «Устав Академии наук РА» и попросил изложить свои замечания. Мне пришлось крепко потрудиться над «Уставом», через десять дней я принес замечания, а также отдельный материал под заглавием «Какая нам нужна Академия наук». Юрий Воронов был согласен со всеми положениями, кроме одного: он был категорически против моего положения о том, что члены Академии должны платить членские взносы. И сумел убедить меня, что тогда она превратится из государственной в общественную структуру.
В последние годы Юрий Воронов был вице-премьером республики. На работе отличался принципиальностью, аккуратностью, щепетильностью. В общении с людьми, как все талантливые люди, поражал своей простотой, скромностью и добротой. Он всегда был готов прийти на помощь любому, кто к нему обращался. В приемной его кабинета всегда было многолюдно. Несмотря на его огромную занятость, он всех посетителей принимал доброжелательно. Как-то я пришел по срочному делу, согласовав встречу по телефону. Стоял в ожидании своей очереди в приемной. Вдруг он вышел из кабинета и быстро удалился, посетители заволновались. Не прошло и тридцати минут, как он вернулся, сообщил присутствовавшим, что его вызывал премьер-министр. Удивился, заметив меня, сказал, что у меня срочный вопрос и он первым примет меня. Среди ожидавших было немало пожилых людей, не думаю, чтобы они могли вспомнить многих чиновников, проявлявших к ним столько внимания и заботы. Однажды, когда в республике было очень туго с хлебом, я встретил на улице Воронова с двумя булками хлеба. Он объяснил, что одна булка предназначена Деду — мы так звали нашего общего старшего друга, профессора Альфреда Колаковского, которому давно перевалило за 80 и, естественно, он нуждался не только в моральной поддержке.
Во время войны Ботанический сад очень сильно пострадал. И наш коллектив начал работы по его восстановлению, несмотря на отсутствие средств. Мы понимали, что трудно всем, и работали, засучив рукава. Начиная с 1994 года в Сухуме распространилась мода украшать кабинеты декоративными растениями. В Ботаническом саду участились случаи хищения редких растений, коллектив возмущался, милиция была беспомощной. В воскресенье мародеры залезли в восстановленную титаническими усилиями оранжерею и украли практически все остатки ценных коллекций, а что не сумели прихватить — искалечили. Поломали и стеллажи, и посуду, и растения. Милиция развела руками, заявив, что это дело рук наркоманов. Во время войны мы успели настрадаться и хлебнули немало горя, но такой чудовищный вандализм в мирное время от наших сограждан привел меня в удручающее состояние. Так скверно на душе, исчезло желание работать, я ушел из сада и направился к набережной, уйдя в тяжкие раздумья. Первая мысль была бросить все и уехать подальше: после войны я получил приглашение от коллеги из канадского города Ванкувер на работу по моей специальности. Тогда я и думать об этом не хотел, не покидали мысли о том, что Ботанический сад создавался самоотверженным трудом нескольких поколений в течение 150 лет и уничтожен варварами XX века в 1992 году, что нет никакой гарантии, что восстановленная огромным трудом часть этого достояния науки не будет вновь уничтожена очередными преступниками. Почему-то я не пошел по набережной, ноги сами привели меня к Воронову. Очень эмоционально выложил ему все наболевшее. Он слушал меня внимательно и озабоченно, но как только я заикнулся о своем выезде в Канаду, громко рассмеялся: «И это говорит мне Сергей Бебия! Ты лучше скажи, у какого общества нет криминальной проблемы? Может ли Абхазия, только что пережившая тяжелейшую войну, быть исключением из правила? Ты это брось, это наш крест — бороться против всякого зла. Еще долго придется бороться за Абхазию и часто будет нелегко. Мы с тобой обязаны работать в любой ситуации. Вспомни, что недавно говорил по телевидению Фазиль Искандер: «Даже если знаешь, что завтра война, сегодня ты должен сеять кукурузу!» Это он про нас говорил. То, что происходит сегодня, закономерно, но поработаем — будет лучше. А теперь позволь заняться делом, срочное поручение президента, к 12 должен быть у него. Лучше пойди к Деду, поиграй с ним в бильярд и все станет на свои места». Вот таким был он и неоднократно выручал меня в тяжелые моменты.
Юрий Воронов не был столь обременен национальной проблемой, как мы, представители абхазской и других малочисленных национальностей. Он, как сын русского народа, был свободен от этого фактора, и это позволяло ему мыслить более глобально. Я, постоянно опасаясь за судьбу абхазского народа и Абхазии, часто не мог широко, трезво и объективно осмыслить реальные события вокруг нас и принимать оптимальные решения. И в этом отношении он был неоценим не только для меня, но и для всех его друзей, для всей интеллигенции Абхазии.
В конце августа 1995 года мне предстояло принять участие в работе VII Европейского экологического конгресса в Будапеште. Доклад из расчета на 15 минут не должен был превышать 6–7 страниц, готовился я тщательно. Но содержание заняло 12 страниц и сократить его мне не удавалось. Я обратился за помощью к Юрию Воронову. Через день он вернул мне доклад на семь страниц, оставив в нем все основные положения. Сказал, что доклад великолепный, обрадовался моему участию в работе крупного международного форума, дал ряд ценных советов. Хорошо помню, как мы сидели 1 августа в конце рабочего дня у него в кабинете и долго беседовали о проблемах экологии, науки, будущей. Академии наук, о наших общих друзьях. Было заметно, что эта непринужденная беседа доставляла нам обоим удовольствие. Я не мог и предположить, что эта наша теплая встреча окажется последней.
Об ужасном убийстве Юрия Воронова я узнал в Будапеште 13 сентября по радиостанции «Свобода». На многочисленные звонки моих венгерских друзей и корреспондентов я высказал свое твердое убеждение в преднамеренном, политическом характере этого заказного убийства. На следующий день, отложив все дела, я выехал домой, чтобы успеть попрощаться с другом, замечательным сыном абхазского и русского народов. К сожалению, я опоздал на один день, его похоронили 15 сентября. Невероятное совпадение — эта дата является днем моего рождения. Так я потерял навсегда человека, который был для меня значительно больше, чем друг. В его трагической гибели доля и моей вины, доля вины его друзей и соратников: мы не уберегли Юрия Воронова!
НЕЗАПОЛНЕННАЯ НИША
Якуб Лакоба
Не знаю, сумею ли найти точные слова, чтобы сказать о личности этого поистине незаменимого для Абхазии (со всеми ее болями и многочисленными проблемами) человека. Хотя говорится, что незаменимых людей нет. Но говорится и другое «исключение подтверждает правило». Воронов Юрий Николаевич — как раз то самое исключение.
Какие его качества выделялись прежде всего? Энциклопедический ум, мгновенность реакции, общительность, прирожденный, редкий ораторский талант, искренность, открытость, смелость, увлеченность, юмор, редкая работоспособность, неприхотливость и выносливость, скромность, истинная, неподдельная интеллигентность, деликатность, масштабность мысли и умение не проходить мимо конкретного человека с его «маленькими» заботами, какая-то особая душевность и сердечность. И при этом какая-то незащищенность от человеческого коварства.
С его уходом образовалась зияющая пустотой ниша в научном, человеческом и политическом потенциале нашего общества. Это ощущается во многом. И так будет, ко всеобщему сожалению, наверное, долго. Почему? Да потому что эта ниша, по всей видимости, незаполняема. Второго Воронова в Абхазии нет. Он аккумулировал в себе слишком много качеств и возможностей, чтобы враги Абхазии обошли его своим особым «вниманием». В одну из послевоенных встреч он поделился со мной своей мечтой создать в Абхазии Центр кавказоведения. И если бы он оставался сегодня жив, эта цель и мечта была бы вполне достижима.
Раза два в разное время он говорил мне, что его, наверное, все-таки не оставят, рано или поздно убьют. Сказал об этом как бы между прочим, мимоходом, невзначай, как бы говоря о чем-то обыденном и с «вороновской» улыбкой во взоре. Я воспринял это как не самую удачную его шутку. Уже после убийства, среди собравшихся во дворе дома, в котором он жил, я слышал, что и другим он говорил об этом и они также не восприняли это всерьез.
Во время войны пришлось мне на машине моего брата Юрия Лакоба «повозить» его по Москве, где у него были большие связи в научных и издательских кругах, на проводимые им бесчисленные встречи. Несколько раз это было по просьбе Георгия Николаевича Колбая — видного абхазского ученого-юриста и общественного деятеля, который также организовал немало важных встреч, в том числе с его — Юрия Николаевича — ведущим участием. Я сказал бы, что во время войны Ю. Н. Воронов — это сплошная и очень действенная пресс-конференция. Достаточно было представить любому из нас, что по проблемам Абхазии одновременно выступают (под открытым ли небом, в помещении ли, по телевидению и т. д.) с конфронтирующим мнением профессор Воронов и любой другой оппонент (хотя бы сам Президент России), предпочтение слушатель несомненно отдал бы Воронову. «Секрет» состоял в том, что слово Воронова звучало искреннее и логики в нем было больше, было оно богаче и понятнее, а потому и силой воздействия выгодно отличалось. Слушая его, невольно вспоминалась абхазская народная поговорка «Кто владеет словом, тот владеет общиной». Тем и был он, в частности, пуще многих других опасен оппонентам свободы Абхазии.
Вместе с тем, уже будучи одним из руководителей нашего абхазского правительства, он дольше других оставался «безлошадным» (без персонального автомобиля) государственным деятелем Он никогда, насколько мне известно, не жаловался. Могли его пешим видеть и крестьяне его родной Цебельды и окрестных сел с выращенными им же самим помидорами в корзине, идущим в Сухум по Клухорской дороге. Словно был он из школы перипатетиков Аристотеля и был солидарен с Жан-Жаком Руссо в том, что «ходьба и движение по свежему воздуху способствует работе мозга, игре мысли». Ну, разве не было это непростительным расточительством для нашего же народа и строящегося государства? Ведь будь он «механизирован», он успевал бы куда больше сделать полезного. Ведь не случайно же многие прочили его руководителем Всемирного конгресса русских общин и депутатом российской Думы, а это уже было слишком опасно для врагов Абхазии и ее свободы. Вот и убили его. Нет, не его личные враги — враги Абхазии и ее народа, за которых поистине горой он умел стоять.
Как-то ко мне обратился на редкость просвещенный и мудрый монах-пчеловод с просьбой познакомить его с Вороновым. Было это поздно вечером, темно. Воронов без промедления отворил дверь «непрошенным» гостям и провел нас в комнату, буквально всю «обставленную» (мебели в ней практически не было) огромными штабелями книг и разных бумаг. Кое-как разместив нас на стульях, он начал «прием ходоков». Монаха волновала проблема духовного состояния нашего послевоенного общества, и он в лице вице-премьера рассчитывал найти опору или хотя бы поддержку в этом вопросе. Прямо скажу, он ее тогда не нашел. Заметив наше удивление (не заметить, видимо, было нельз я) условиями, обстановкой и результатами приема, Юрий Николаевич, как бы извиняясь за не совсем кавказское гостеприимство, сказал: «Это мои временные и совмещенные спальня и кабинет, выделенные золовкой моей тещи, а они все сейчас спят...». Что это означало? Неприятие православной веры или что-то другое? Может быть, это было намеком на бессилие его в этих вопросах? Но бессильным он и в этих вопросах, конечно же, не был: как раз он был сильным и в этих вопросах, пытаясь, как мне кажется, что-то изменить... А ведь какая благодать, когда есть люди, готовые изменить жизнь к лучшему, и если требуется, оказывать сопротивление сильным мира сего. Ведь поистине, как говорили древние, «опереться можно только на то, что оказывает сопротивление...»
И при всем при том все мы начинаем сегодня понимать, как все же мало ценили и знали его. Может быть, что-то изменит выход в свет стараниями Тараса Мироновича Шамба и других представителей абхазской диаспоры в России 4-томного издания его научных трудов и публицистических выступлений? Или когда выделят помещение, чтобы было где разместить богатейшие материалы, связанные с научной, политической, публицистической деятельности этого выдающегося человека, для организации музея-квартиры крупного ученого и политического деятеля.
Уже сейчас, когда его нет среди нас, я задумался еще вот о чем. Как надо искренне верить в свою правоту, чтобы вести себя так, как Юрий Николаевич, при этом не принимая практически никаких мер личной предосторожности и безопасности. В нем ощущалась внутренняя свобода. Невольно приходят на память слова поэта, как будто сказанные о нем: «...и так Он шагнул свободно, что даже сама Свобода навеки в него влюбилась...».
Февраль 1997 года
МОЙ БРАТ
В. Η. Воронов
Талантливый художник, выдающийся ученый, блестящий политик. Как могло случиться, что все политические деятели того же уровня и масштаба, что и Юра, — и те, кто разрушил Советский Союз, и те, кто якобы защищает народ, живы и благоденствуют, а моего брата, который действительно самоотверженно защищал истину и справедливость, зверски и подло убили?! И какое время выбрали — именно в годовщину смерти нашей матери... Тщательно готовились, все рассчитали, терпеливо выжидали намеченный срок. Убили по отработанной схеме — так убили Кирова, так убили Вавилова, так убили Лакоба, так убили Столыпина...
Юру убили как члена правительства, как русского, пользующегося авторитетом у народа и уважением в среде ученых. Убили, потому что был неподкупен, не шел на компромиссы, обладал высоким интеллектом, был одарен и талантлив, убили, потому что ему верили и доверяли.
Верно сказала жена Юры: «Убили, потому что был хороший человек».
Юра любил подчеркивать свою мысль цитатами или афоризмами. И нередко повторял высказывание одного из персонажей «Божественной комедии» Данте: «Ложь и сила, вот оружье злых». Он говорил, что неслучайно на первом месте стоит ложь, именно ложь является основным, стратегическим средством обмана.
Когда затрагивалось положение в стране, Юра утверждал, что любой политик, только заручившись поддержкой армии, может рискнуть начать какие-то реформы, перестройку. Так было всегда, эта закономерность справедлива и в римскую эпоху, и во времена дворцовых переворотов, и в наше трудное время...
В юности Юра несколько раз перечитал роман Амфитеатрова «Разбитая армия». Он считал эту книгу своеобразным пособием, раскрывающим секреты политической кухни, интриг, методику политических стратегов, подло использующих в своих целях народ. Любопытно, что эта книга во все времена изымалась из обращения: и царской охранкой, и службой безопасности в послереволюционный период, и в наше время она недоступна.
Будучи историком, Юра отмечал схожесть сценариев, по которым развертывались события в России в 1914–1917 и 1980–1995 годах. Война 1914 года, якобы помощь союзникам, бесславное увязание армии в безграмотных операциях, изматывание солдат, прямое предательство в верхах, провоцирование гражданской войны...
Юра никогда не отождествлял цивилизацию с культурой и возмущался тем, что многие пытаются плутовски подменить эти понятия, хотят противопоставить ценностям культуры блага цивилизации: ванну с горячей водой, туалет, автомобиль, телефон... И в то же время он отмечал, что пользоваться этими благами могут только культурные люди, тогда как только претендующие на это звание могут в любой момент удобства цивилизации превратить в средства мучений и пыток: отключив в крупном городе электроэнергию или отопление, газ, телефон или немилосердно взвинтив цену на эти блага... Мы и сегодня можем наблюдать попытки давления на правительства извне с помощью таких «цивилизованных» средств, как блокада, экономические санкции или прямая военная угроза
Отключить природу, выключить солнце, отнять веру нельзя, а именно они формируют культуру.
Идея физического уничтожения Юры носилась в воздухе последние двадцать лет. Ему адресовали угрозы, страшные обвинения, присылали похоронные телеграммы, сжигали его книги, шельмовали публично... Но Юра бесстрашно противостоял злу во всех его проявлениях. Я считаю, что лучшим памятником Юре будет изображение Георгия-Победоносца.
Конечно, Юре в этой борьбе, в этом противостоянии помогали его друзья, с которыми он делил радости и невзгоды. И не счесть тех людей, которым помогал в горестях Юра.
Разорено наше фамильное родовое имение, разграблена усадьба, похищены фамильные ценности и реликвии, разворованы экспонаты созданного на базе усадьбы музея, разгромлена квартира, в которой жил Юра с семьей... Украдены или уничтожены не только награды наших дедов, ордена и медали, но и вещи огромной исторической ценности: например, самовар, принадлежавший Вульфам, из которого угощали чаем Пушкина... Сожжен выстроенный руками Юры дачный домик рядом с музеем-усадьбой...
Сейчас, когда Юра не может защитить свое достоинство, будут стряпать фантастические небылицы, которых немало сочинялось и при его жизни. Если кто-то хочет узнать настоящего Юру, пусть читает его статьи и книги. Не было случая, чтобы он кривил душой, чтобы пытался уклониться от того, что считал своим долгом. И отдал свою жизнь во имя того, чтоб не убивали больше людей, чтоб воцарился мир на его родной земле Абхазии.
CУXУM В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
И. Ю. Воронов
О смерти отца я узнал из вечерних новостей, сразу же заказал переговоры с Сухумом, надеясь, что все-таки это неправда, ошибка... но ждал этой страшной вести давно, понимая, что иное завершение его жизни было бы невероятным.
Я не думал там, в Сухуме, прилетев ближайшим рейсом на похороны, что смогу писать о нем. Трудно, да и наши с ним отношения вроде бы не могут располагать к объективности. Стоя у гроба, вглядываясь в лица десятков тысяч пришедших проститься людей — я решился написать, что узнал в Сухуме и Москве о подробностях этой трагедии.
Только наивный человек может сомневаться в том, что это убийство заказное, политическое, хорошо продуманное. Звонки с угрозами, ругань и приходящие из Тбилиси заочные похоронные телеграммы прекратились только за год до гибели. Угрозы не действовали, надо было принимать более жесткие меры...
За это время резко вырос авторитет Абхазии среди русского населения, велись долгие и всегда для грузинской стороны заканчивающиеся поражением переговоры.
Отец чаще приезжал в Москву, много печатался в центральных изданиях, встречался с политическими деятелями разных стран, учеными, ездил в Женеву, Италию, Англию, выступал в Думе... И постепенно к нему и участникам абхазских делегаций начинают прислушиваться, понимать, что, собственно, произошло и происходит по сей день в Абхазии.
Русский выскочка многим изрядно трепал нервы, путал планы и, со своим прекрасно поставленным голосом, умением как выслушивать, так и убеждать, был неудобен слишком многим...
Он никогда не боялся эпитетов, называя вещи своими именами. Признаться, даже мне иногда резало глаз его классическое (и самое мягкое) определение «головорезы Шеварднадзе», а слух терзали утверждения абхазов, что все грузины — убийцы и бандиты. Но что могут говорить люди, когда именно прикрываясь Грузией и именами лучших ее людей, в страну вошли банальные воры, убийцы стариков, насильники, надругавшиеся над «дружественным народом» и «своей землей», и именно такой политик стоял во главе «освободителей»?
Абхазия не только выиграла войну, но теперь, может быть, под давлением общественного мнения многих народов сможет удержать свое законное право на свободу.
Верхушка проигравшей стороны, как ни в чем не бывало, грозит в случае неудобного завершения очередных переговоров новой войной, но все эти угрозы выглядят наивным фарсом робких подростков, страдающих свежим комплексом неполноценности. Грузия одна никогда не сломит Абхазию. Но только если одна, если один на один.
Лично у меня нет сомнений в причастности к этому убийству Москвы, я уверен, что в Тбилиси не пошли бы на такую акцию без совета со «старшим братом». Вроде бы не секрет, что много теневых вершителей политики, не подчиняющихся никаким цивилизованным законам и государственным институтам.
Поймали исполнителей быстро, во многом благодаря неожиданной для преступников реакции народа — через минуту после того, как известие облетело близлежащие дома, сотни людей стояли у подъезда, и мужчины бросились на поиски бандитов. Одного из них, раненного своей же пулей в руку, нашел молодой абхазец, сосед отца, в нескольких сотнях метров от места преступления. Однако это были обыкновенные исполнители, люди, которых так много в развалившемся государстве, и которых после выполнения задания просто бросили за дальнейшей ненадобностью.
Немногие в Абхазии и России знали, что во второй половине сентября отец должен был ехать на неофициальную встречу с Б. Ельциным, и люди, следившие за ним, получили приказ убрать Юру в ближайшие несколько дней. Его убили не в городе, где он ходил без всякой охраны, а дома, зная, что дверь в его квартире держится на честном слове, и никого, кроме двух пожилых женщин и младшего сына в ней нет.
Наши отношения с ним складывались не совсем обычно. Мне не исполнилось и пяти лет, когда мы с мамой уехали из Сухума, и почти десять лет я с отцом не общался, пока как-то летом не приехал к нему. Очень просто сказать одним словом — потянуло. И не ошибся. То лето в корне изменило мою жизнь. Первые плоды нашего общения достаточно прямолинейны — меня исключили из комсомола за «антисоветскую пропаганду», но это только эпизод — дальше я стал обращать внимание на вещи более глубокие и сложные.
Он всегда считал себя невнимательным, плохим отцом, и часто добро завидовал обычным семьям, завистью человека, которому в этой области просто не успеть. И именно поэтому (хочется добавить — благодаря) обычных, бытовых отношений у нас не было. Его умные письма, десятой писем и долгожданные встречи, долгие разговоры вполне заменяли мне ежедневное и притуплённое общение — я воспринимал его не только как родного, но и как учителя, человека близкого мне по духу, образу мышления, мировосприятию.
Он не был готов к смерти только потому, что не придавал ей, смерти — самой по себе, значения, и приучил себя думать и говорить о ней всегда с улыбкой. Единственное, он всегда спешил: «Хотя бы, — говорил он, — успеть сделать половину задуманного».
Он не был верующим в общем смысле этого слова, у него была своя интересная философия, внутренне целостная доктрина, глубоко пессимистичная в своей основе, можно сказать — ветхозаветная. И смысл его жизни как ученого состоял в накоплении правдивого опыта, как надеялся он, в дальнейшем могущего послужить человечеству в решении сложнейших, в том числе и геополитических проблем; как политика — сегодня, сейчас помогать человеку избавляться от страданий и деградации, на которых так удачно греют руки чиновники несовершенных государственных структур.
Он не написал и половины задуманных трудов, для их завершения ему нужны были покой и свободное время, так и осталось в черновиках и набросках задуманное, как работы по археологии, так и по психологии истории государственности — последнюю тему он предполагал открыть книгой «Антология общей войны».
Многие считают, что он сделал много, но я знаю, что он только готовился сделать, и смерть прервала жизнь одного из светлых людей нашего столетия.
...У него было всего два костюма, в одном из них, предназначенном для важных встреч, его и похоронили.
ВСПОМИНАЯ ЮРИЯ НИКОЛАЕВИЧА
М. В. Орелкина
Знакома я с Юрой с 16 лет, мы почти одногодки. Тонкий высокий юноша, очень серьезный, приходил к моему отцу, художнику-краеведу, и часами с ним разговаривал, сидел над историческими источниками, показывал свои находки, выдвигал гипотезы. Из-за его деликатности редко удавалось убедить его с нами пообедать, уже тогда он предпочитал вегетарианскую пищу, и я торжествовала, если могла уговорить его на мясное. Потом мы учились, он — в Ленинградском университете, я — в Московском, и встречались в доме у отца только на каникулах. Тут мы иной раз и спорили. Например, в связи с началом Евангелия «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Я, как филолог, упирала, естественно, именно на Слово, приоритет сознания, мысли, а Юру как археолога и историка больше интересовали материальные свидетельства культуры, истории. Он был уже с бородкой, носил самостоятельно сшитые из брезента штаны и, на цепочке, обмотанной вокруг кисти, — брелок своего деда, искусно сдеданный череп, который я тут же выпросила поносить и носила целый год, до следующих каникул.
После окончания наших университетов начались «трудовые будни», и у нас они тоже совпали: какое-то время и я, и Юрий Воронов работали у Вианора Пачулиа, возглавившего странное учреждение — Всесоюзную лабораторию по туризму и экскурсиям. Затем я перебралась на работу в Союз писателей Абхазии, а Юра продолжал оставаться у Вианора Панджевича, ухитряясь не только удовлетворять его требования, но и заниматься археологическими изысканиями, написать и защитить в МГУ кандидатскую диссертацию, выпускать книжки по исследованным участкам Кавказа.
Именно в этот период даже самым невнимательным людям открылись основные черты характера Юрия Николаевича: его предназначение — быть историком и археологическим исследователем его излюбленной земли — Абхазии, его невероятная работоспособность, загадочное умение вместить в сутки вдвое больше времени и крайне щепетильная, просто патологическая, верность историческим фактам.
Его дружеские (несмотря на разницу в возрасте) отношения с моим отцом продолжались. И отец, будучи поглощен какой-то соблазнительной гипотезой, мог в своем увлечении толковать некоторые факты в определенной интерпретации. Я помню его яростные споры с Юрой, когда тот настаивал на более точном истолковании этих фактов, хотя бы в вопросе о возрасте Келасурской стены.
Ни разу ни одна самая увлекательная идея не могла подвигнуть Юру на то, чтобы забыть какой-то не укладывающийся в эту версию факт — всегда он следовал только Истине, только тому, в чем был уверен.
Позднее я на собственном опыте убедилась еще в одной черте характера Ю. Воронова — его «исторической» памяти об учителях, предшественниках.
Именно он разбирал архив старого археолога Л. Соловьева, подготовил и опубликовал его труды по изучению Абхазии, именно он привел в порядок все, что осталось после смерти первого археолога-абхаза М. Трапша, и выпустил 4 тома его исторических сочинений, именно он посвятил памяти каждого из них свои отдельные книжки по истории Абхазии. Посвятил он книгу об архитектурных памятниках Абхазии и моему отцу — «Человеку, художнику и краеведу В. С. Орелкину».
Юрий Николаевич умел своим отношением к истории увлечь и заразить людей, далеких от этой сферы. Я могу назвать среди них В. Юшина, В. Левинтаса, он помог стать археологом О. Бгажба и многим еще. Его горячее, бескорыстное, какое-то «сакральное» служение Истории не только привлекало сердца многих, к великому сожалению находились и такие, у кого эти свойства порождали зависть, недовольство, агрессию. Я не могу сказать, что у Юры не было врагов, враги были. Были из-за Юриного неуклонного стремления к исторической точности, из-за его потрясающей работоспособности, из-за обилия его трудов, умения красноречиво говорить о любимой земле и своей науке.
Нет такого уголка, такой речушки, такого камня в Абхазии, где не побывал бы Юрий Николаевич. Он обошел, осмотрел, исследовал практически все вершины, отроги, склоны, ущелья, каньоны, побережья на всей территории, отметил все перспективные в археологическом смысле места и в каждом хоть немного да поработал — просто чтобы иметь о нем более точное представление.
Я совершенно точно знаю, что вне Абхазии Юрий Николаевич не мыслил своего существования ни как ученый, ни как человек. В момент особенно интенсивной, ожесточенной травли его некоторыми кругами интеллектуальной «элиты», когда его книги публично сжигались, когда не было в республике газеты или листка, с которого бы не тявкали в его адрес (80-е годы), когда его домашним уже не хватало сил выносить атаки со всех сторон, он твердо заявил, что даже если его насильственно выдворят из Абхазии, он будет жить насколько молено близко и продолжит свою исследовательскую деятельность.
Юра был очень привязан к «Ясочке», имению своих предков. И несмотря на то, что эту «Ясочку» разоряли, сжигали, уничтожали несколько раз, он мечтал восстановить там жилище, чтобы жить подолгу и писать, писать, писать обо всем накопленном за годы вынужденного отстранения от научной деятельности. Я намеренно избегаю рассказа о различных житейских ситуациях, с которыми сталкивался Юрий Николаевич, не касаюсь его биографических коллизий, не говорю о той целеустремленности, с которой все им виденное, наблюденное, замеченное оказывалось топливом и материалом для претворения в главное дело его жизни — служение Истории. Избегаю потому, что об этом надо говорить на трезвую, рассудительную голову, а не по «горячим следам». И все-таки прикоснусь к одному моменту.
Юрий Николаевич был просто одержим в своем служении науке. При этом в каждом конкретном случае, непосредственно связанном с людьми, он неизменно действовал в духе тех традиций гуманизма, которые привели его предков в ссылку на Кавказ.
Может быть, далеко не все осознают, какую великую жертву он принес, с головой окунувшись в политику, эту чуждую и чужую ему сферу деятельности. Только потому, что эта деятельность в тот момент была нужнее его родине. И служил уже не только истории, а родной ему земле с той же неистовой горячностью, самозабвением и беспощадной верностью фактам. Только перешел из категории исследователей истории в категорию ее творцов.
И в этой чуждой ему области он добился таких успехов, сумел завоевать такой авторитет, что стал костью в горле у некоторых «политиков», из-за чего и был убит.
Шок от этого убийства испытали не только близкие Юрия Воронова, но и вся Абхазия, и многие за ее пределами. Настолько несовместимым казался этот трагический акт с личностью Юрия Воронова, человека науки о человеке, ученого-исследователя и верного последователя Добра. Я не оговорилась: Юрий Николаевич умел различать зло во всех его проявлениях, никогда не пропускал случая его изобличить, с ним побороться, но сам неуклонно следовал принципам и заветам Добра. И Истины в ее доступных явлениях.
Когда 6 сентября, за 5 дней до трагического убийства, Юрий Николаевич провожал своих жену и дочь и меня на поезд в Сочи, он впервые за всю войну в Абхазии стал говорить о том, что ему хочется делать, когда наступит мир. Вспомнил о том, как с моим отцом и Николаем Иоаниди впервые отправился к Гуарапскому камню в верховьях Кодора, как в трудном пути сердечнику Николаю стало плохо, и он отказался дальше идти, а Юра дошел с отцом до привала, сбросил рюкзак и вернулся за Николаем уже в темноте. Светила полная луна, Николай лежал на поросшей травой полянке, трава была уже в обильной росе, и в каждой росинке отражалась, светила крошечная луна.
Когда мы восхитились этой изумительной картиной, Юра сказал, что у него накопилось много таких наблюдений, и он только ждет возможности о них рассказать.
Теперь он не сможет ничего нам поведать. А мы, вспоминая о нем, можем составить из отдельных крохотных росинок-лун хотя бы приблизительный его портрет. Давайте попытаемся, попробуем — в память об этом замечательном ученом, незаурядном политике и дорогом нам человеке, Человеке с большой буквы.
МУЗЕЙ НАДО ВОЗРОДИТЬ
В. Б. Левинтас
С Юрием Вороновым я познакомился, когда устраивался в 1970 году на работу в Лабораторию туризма и экскурсий, которую называли Институтом туризма. Первым я увидел бородатого человека с очень пронзительными умными глазами и подошел к нему, познакомился, он повел меня к директору. И пока мы шли по коридору, уже перешли на «ты». У директора, известного краеведа и популяризатора Вианора Панджевича Пачулиа, он меня представил как «хорошего человека». Директор был заинтересован тем, что я умею фотографировать, и принял меня на испытательный срок, который продлился 3 месяца. В первую экспедицию мы отправились по Военно-Сухумской дороге вместе с куратором науки из Центрального Совета по туризму Владленом Кривошеевым и специалистом по строительству дорог.
Анатолием Трескинским. Мы дошли до Клухорского перевала, перешли на Северный приют, вернулись. Тогда возродилась мысль о строительстве Транс-Кавказской дороги по трассе Военно-Сухумской, мы дважды проводили экспедиции, а изыскательские материалы попали на стол А. И. Косыгина. Стоимость строительства по нашей смете составила всего 60 миллионов, при условии взимания платы за проезд дорога оправдала бы себя за три года. К сожалению, проект был отклонен из-за сопротивления отдела землепользования Академии наук Грузии. Начальник отдела землепользования Котэ Джавришвили при мне сказал, показывая на карте на Абхазию: «Эта мусорная яма никогда не получит дороги на Северный Кавказ». В 1974 году я заметил, что Юра влюблен. Мы были в экспедиции в Гагрском районе, в горах около Рицы, и я на мотоцикле на денек приехал в Сухум. На работе мне вручили маленький сверток, адресованный ему, в котором был маленький деревянный ослик. Я сказал жене, что не знаю, от кого, написано «Света», она сразу догадалась, что это от Светы Хочолава. Приезжаю в горы, отдаю ему эту игрушку, сделал кадр: Юра держит ослика на фоне снежных гор. А на втором кадре Юра лежит рядом с ледорубом и рюкзаком, а за ним два живых осла. Я эту фотографию подписал «Три осла» и подарил ему, Юра смеялся над подписью. Как-то у нас дома не было другой еды, кроме мясного, а Юра был строгим вегетарианцем, и я спросил, будет ли он есть мясо. Он ответил согласием, я продолжаю шутку — может, и вина выпьем (он не пил ничего спиртного), Юра опять согласился, пьет вместе со мной «Псоу». Тут он и сообщил, что полюбил и собирается вскоре жениться на Свете Хочолава.
Мы много бывали в экспедициях, вспоминается немало интересных случаев.
Однажды идем по снежнику на горном склоне, внизу река Бзыбь, глубоко, метрах в 800. Я с ледорубом, за мной наша сотрудница Люда Иванова, впереди Юра, подняв ледоруб, катится по снежнику вниз, глиссирует. Смотрю, он все быстрее несется, а внизу камни, «бараньи лбы», и отвес метров 800. Кричу: «Юра, зарубайся!», а он весело несется. Я опять кричу не своим голосом, подпустил еще какие-то слова, вижу, Юра понял, что что-то неладно, тюкнул ледорубом, но не смог зарубиться, только лед и снег из-под него. В последнюю минуту ему удалось тормознуться, ноги почти повисли над отвесом. Я бежал к нему, и казалось, что еле ноги волоку, весь в испарине, а он улыбается: «Все нормально, прокатился».
Как-то мы ездили на мотоцикле в большую поездку по Аджарии, побывали около храма Кумурдо, это древняя граница Абхазии, на Джавахетском плато, между Ахалцихе и Ахалкалаки, в Месхетии, откуда турки-месхетинцы. На храме надпись, где сказано, что храм построил абхазский царь Леон III.
У нас были пропуска для въезда. Навстречу нам танковая колонна пылит, первый танк останавливается, — и вся колонна замирает, офицер к нам, есть ли пропуск, куда направляемся. Мы говорим: «Есть, а едем к храму Кумурдо, потом к древнему пещерному городу Вардзия». Мы все осмотрели, отсняли, едем дальше в Батуми через перевал Годердзи. В одном месте увидели старинные домики аджарцев, женщин в белых одеждах, как только они нас заметили, сразу накинули на лица чадры, я впервые с таким встретился. Потом на узком месте нам попался самосвал, мы посторонились, а Юра сидел в коляске, машина прошла буквально в сантиметре от нас, и Юра говорит, спокойно так: «Помогай втащить коляску». Я смотрю — колесо коляски провалилось в пропасть, а расщелина идет вниз еще на 200–300 метров. Говорю Юре, чтобы тихонько перебирался через меня, и он своими длинными ногами осторожно перешагнул, а потом уже вытащили вместе коляску на дорогу и поехали дальше, в Батуми.
Этот и другие случаи показывают одну из важнейших черт характера Юры: умение сохранять самообладание в самых критических ситуациях.
Бывали с ним мы и в Вани. Ванское городище раскапывал грузинский археолог Отар Лордкипанидзе, один из самых ярых «друзей» Юры, вечно выступающий против него. Но тогда, в 70-х годах, встретили нас неплохо и даже устроили вечеринку в честь Юры, уже известного археолога.
В 1980 году втроем (с нами был Сергей Минасян из Цебельды) на лошадях отправились в горы посмотреть верховья рек Джампал, Амткел и забраться на Абхазский хребет в поисках ацангуар. Моя задача, как всегда, — фотографирование. Дорога была интересная, трудная, мы впервые были на лошадях, в гору вели их за собой, два дня мучились. Потом встретили крестьян, они нас высмеяли, что тащим лошадей за собой. Мы вырезали палки, сели на лошадей, и они в самом деле нас повезли. Выбрались на красивую поляну, едем часа два и вдруг лошадь под Юрой падает, придавила ему ногу и лежит недвижно. Мы переполошились. Юру вытащили и думаем, как же нам рассчитываться за лошадь, сколько она стоит, где взять такие деньги. Отошли от нее метров на семь, обсуждаем проблему, вдруг лошадь встает и начинает есть траву. Такой хохот поднялся! И громче всех Юра.
В 1978 году в издательстве «Искусство» вышла книга Юры «В мире архитектурных памятников Абхазии», заложенная еще в 1975 году в желтой серии «Дороги к прекрасному». Я иллюстрировал эту книгу, но в фотолаборатории случился пожар и все подготовленные материалы сгорели. В издательстве нам дали месяц на восстановление фотографий. За месяц мы объездили всю Абхазию, заново отсняли все памятники, Юра заново написал все данные и наконец книга вышла.
Коллеги из Грузии обвиняли Воронова и в том, что он памятники грузинского происхождения приписывает абхазам, при этом искажали до неузнаваемости его утверждения. Грузины не признавали греческого происхождения многих памятников на территории греческих колоний на побережье Абхазии, даже в названиях. Из-за этой книги Юра претерпел сильные гонения, его вызывали «на ковер» в различные инстанции. Против него даже возбудили уголовное дело! Прибегает он однажды на работу взбешенный, говорит, что устроили обыск в доме, перерыли все сверху донизу, искали золото. Он даже посочувствовал тем, кто проводил обыск: у него было огромное количество различных черепков, музей их не принимал, и обыскивающим пришлось все перебрать.
А во время раскопок золотые вещи находили не раз, и нередко мы посмеивались, подбивали хоть что-нибудь взять на память. Даже слышать об этом не хотел! Все найденные вещи были описаны, отсняты и сданы в музей. Для отчетов делались черно-белые фотографии и слайды. Кроме этого, сделали стекло на подставках, на стекле выкладывали наши находки и под стеклом устраивали фон — красный, голубой, синий, зеленый, черный, любой, снимали при боковой подсветке, и наши слайды на всех конференциях были если не лучшими, то одними из лучших. Когда проводили лекции по популяризации археологических, исторических памятников Абхазии, то эти слайды тоже помогали нам.
В начале войны, числа 14 или 15 августа, грузинские войска встали у Красного моста в Сухуме, парламент был переведен в Гудауту, Юра переехал тоже, через день с помощью российских военных удалось вывезти его дочь Тамару. Я оставался в Сухуме и только 22 августа помог вывезти его супругу с сыном, которые были отрезаны от дома грузинскими войсками, находясь в Каштаке. Я посадил их на рыбацкий сейнер, они доплыли до Сочи, там их посадили на поезд и отправили в Москву. Всю войну мне с семьей приходилось оставаться в Сухуме. Примерно до января неплохо работал телефон, и можно было по коду связаться с Москвой. По крайней мере 2 раза в неделю я переговаривался с Юрой, бывали случаи, когда передавал какую-то информацию, иной раз даже прямым текстом. У меня был маленький телевизор на аккумуляторе, ведь электроэнергии не было почти год, товарищ сделал антенну на Гудауту, мы ее укрыли в зарослях и смотрели передачи из Гудауты.
Как отрадно было слышать такую фразу: «Как сообщают наши корреспонденты из оккупированного Сухума...»
Юра по телефону попросил припрятать его докторскую диссертацию, кое-какие вещи, он очень дорожил свитками миллиметровки, на которой зарисовывал все найденные на раскопках предметы. Эти свитки я сохранил. Но явились... даже не могу назвать их бандитами, потому что они явились от имени правительства Надарейшвили, ворвались в квартиру, где жил Юра, и полностью уничтожили все, расстреливали старинную посуду, прикладами разбили всю мебель, пианино, двери, телевизор, холодильник... Был устроен погром: ведь мы из «Ясочки» перевезли в эту квартиру множество старинной утвари, все это было уничтожено. А золото, серебро, прадедовские и дедовские награды забрали с собой. Среди них медаль, врученную его деду на заседании Русского Географического Общества за исследования народов Кавказа, в один день с вручением награды Пржевальскому... А кое-какую литературу, его докторскую диссертацию, некоторые материалы раскопок удалось спасти.
После ранения я попал в госпиталь в Гудауту. Буквально на второй день после операции Юрий Николаевич пришел ко мне, посидел, подбодрил, стал всякие примеры приводить вроде Алексея Маресьева. Я говорю, хватит, у меня старший сын в такую же передрягу попал, лишился ноги на службе в армии. Все время ощущал поддержку Юры.
После войны, когда я пришел немного в себя, мы с корреспондентом нашей газеты Владимиром Поповым организовали фотоагентство «Абхазия». Организовали несколько фотовыставок в выставочном зале Союза художников Абхазии. В экспозиции моей персональной выставки было много работ, связанных с Юрой в разные времена нашей жизни.
В воспоминаниях о Юре нельзя обойтись без рассказа о «Ясочке». Впервые услышал я о ней в 1970 году, когда мы находились в экспедиции по Военно-Сухумской дороге. Он сказал, что это вороновская усадьба и через некоторое время мы туда попали. Поднялись пешком через холмы, увидели небольшой хутор, три огромных ясеня, сейчас осталось только два, но мы подсадили еще, сейчас два деревца подрастают. С тех пор это место и для меня стало родным. Тогда «Ясочка» представляла собой один старый дом, заросший со всех сторон кустарником и деревьями, обнесенный забором и густыми зарослями серебристого тополя. Там жил Юрин брат Всеволод (художник, ученик В. Д. Бубновой), как мы его звали — Веся. На лето в «Ясочку» съезжались родные и друзья, Юрина мама Светлана Васильевна. Раз в неделю Юра обязательно привозил им продукты, потом мы стали вместе их возить, на мотоцикле, а потом и на машине, когда я сумел ее приобрести. Каждую осень «Ясочка» нас награждала урожаем: яблоки, груши, сливы, виноград. Уютно, радостно в этом месте так, что мы отдыхали душой, нас просто тянуло туда, мы обязательно старались туда съездить хоть на выходные. Потом я купил домик по соседству, Юра помогал расчищать участок, заросший колючей ежевикой, азартно бросался в эти заросли, вылезал весь израненный, мы ругали его, Циала (моя жена) мазала царапины йодом.
Также он «бросался собой», чтоб расчистить место для раскопок.
У нас был такой уговор: каждую среду мы освобождались от работы и уезжали в «Ясочку» в любую погоду, в любое время года. Суббота и воскресенье тоже были наши, мы работали в горах, а когда появилась дача, то на даче был задуман большой цветной альбом о Цебельде и ее окрестностях, включая и «Ясочку», успели много сделать, подготовили подборку, но в издательстве «Планета» рукопись не взяли, сказали, что срочно готовят к изданию альбом «Грузия», так как им досталось за издание альбома «Абхазия». По-моему, это было в 1978 году.
Юрий Николаевич принимал очень близко к сердцу все, что происходило в Цебельде. В те годы председателем колхоза в Цебельде был некий Рожден Чакветадзе, который просто грабил Цебельду. Из пяти тысяч дворов в 70-е годы там осталось около четырехсот, люди уезжали. Но когда в 1976 году начались раскопки Цибилиума, Юрий Николаевич встал на защиту крестьян, и отъезд притормо-зился. Исторически сложилось так, что в Цебельде население было смешанным, много армян, коренные жители — абхазы ушли отсюда еще в годы махаджирства. В начале 80-х годов, когда у власти был Джумбер Патиашвили, во время его визита в Абхазский научно-исследовательский институт Юрий Воронов вручил ему письмо с просьбой принять участие в судьбе Цебельды. На Юру ополчились все наши функционеры, но, тем не менее, была создана комиссия и на благоустройство Цебельды было выделено 4 миллиона рублей. Была построена большая школа, детский сад, жилой дом, стали проводить водопровод... Очень много средств сумел присвоить Ражден Чакветадзе. Например, было закуплено в Белоруссии 80 голов крупного рогатого скота, который погиб от бескормицы. Чакветадзе отобрал у крестьян молодняк и вышел сухим. Весь погибший скот бульдозером столкнули в речку, мы с Юрой видели это коровье кладбище. У Чакветадзе были «сильные» друзья в Тбилиси, вот и сходило ему все. Сейчас Р. Чакветадзе «осчастливил» собою Краснодарский край.
Году в 1985 Юра решил построить себе дом в «Ясочке», так как считал, что «Ясочка» предназначена для музея. А когда вышла книга И. Лейберова «Цебельдинская находка», то к вопросу создания музея подключился и Лейберов. В 1986 году правительство выделило средства, на развалинах старого дома был построен корпус, который мы назвали экспозиционным, а сохранившееся старое здание стало мемориальным. В новом помещении была создана экспозиция, историко-революционный музей-усадьба «Ясочка». Директором этого музея назначили меня, а жена Юрия Николаевича Светлана Владимировна Хочолава стала старшим научным сотрудником. Вся экспозиция фактически собрана Юрой, на мою долю выпала пересъемка всех материалов. Светлана составляла картотеку музейных экспонатов. Все было сделано быстро, так как Юра давно собирал нужные материалы, ездил в Краснодар, в Ставрополь, Москву, Ленинград и даже из-за рубежа, из Италии и Германии, привозил интересные материалы о «Ясочке». А когда началась работа над экспозицией, все это нам очень пригодилось. Экспонаты располагались между стеклами и на стендах в специальных стеклянных тумбах на деревянных подставках. Нам помогал тогдашний министр культуры Нугзар Нуриевич Ашуба, он помог и с реставрацией мебели, и с завозом на территорию «Ясочки» садовых скамеек, подарил нам генератор-электростанцию, которой мы пользовались в те ноябрьские вечера, когда готовили экспозицию. Открытие музея состоялось 6 ноября 1987 года при большом стечении народа. Очень интересный получился музей. Юрий Николаевич с удовольствием проводил экскурсии, рассказывал четко, громко, я ходил и запоминал, записал одну часть его пояснений на магнитофон и вечерами прослушивал. В «Ясочку» к нам приезжали не только туристы из Советского Союза, но и из-за рубежа. Несколько раз «Ясочку» посещали писатели, например поэт Евгений Евтушенко. С ним, кстати, связан один эпизод: Евтушенко, который даже отметил свое 50-летие в Цебельде, по просьбе Юры содействовал прокладке дороги к раскопкам.
В июле 1989 года в Сухуме произошло столкновение между мегрелами и абхазами, были убитые и раненые. Юра находился в Цебельде, но кто-то из соседей посоветовал ему уехать, один из местных грузин подвез его в город через все кордоны, выдавая его за своего товарища, туриста. А в тот же вечер к «Ясочке» подъехала машина. Вооруженные люди разыскивали Воронова и его мать, хотели их убить. Сторожа музея и соседи скрыли Светлану Васильевну, сказали, что их нет здесь. Тогда приехавшие проломили окно в экспозиционном корпусе, залезли внутрь, содрали шторы, свалили все вещи и подожгли три костра в двух комнатах. К счастью, из-за плохой погоды и сырости быстро прогорел бензин, под кострами — пол, сгорели шторы, но все очень закоптилось. Нам пришлось ремонтировать весь корпус. Всю осень мы ремонтировали стенды, двери, окна, полы, красили, белили, переделывали экспозицию.
Параллельно Юрий Николаевич подобрал новые материалы. Полностью перестроили революционный зал, там появились и материалы, касающиеся этнографии, археологии, тех времен, когда жили прежние обитатели усадьбы «Ясочка». С весны 1990 года музей опять вошел в строй, потянулись люди, экскурсии, вплоть до самой войны, начавшейся 14 августа 1992 года.
Рядом с музеем жили сторожа музея, большая сванская семья, семеро детей, мы принимали в них большое участие. А во время войны они заняли наши дома, выкинули все экспозиции, разбили все, растащили... Рояль поломали от злости... Когда в конце войны они сбежали через перевал в Сванетию, а мы впервые вернулись в «Ясочку», там практически ничего не сохранилось. Куча сваленных книг, остатков мебели, разбитых стендов.
Я думаю, что в память о Юре музей надо возродить. Есть идея плана реконструкции, есть кое-какие заготовки. Например, сделаны в цвете, маслом, портреты былых обитателей «Ясочки», об этом заботился Юра, но не успел их увидеть... Окончательно они были завершены после его гибели.
В ЭКСПЕДИЦИЯХ
В. А. Юшин
Познакомился я с Юрой более 30 лет назад у краеведа и художника Владимира Сергеевича Орелкина. В то время я увлекался спелеологией, поиском и обследованием пещер, а так как иногда в пещерах встречались археологические находки, мы с Юрой быстро нашли общий язык. Первое знакомство стало началом долгой дружбы и совместной работы в археологических изысканиях. У Юры была удивительная способность заинтересовывать. Юра тогда работал у В. Пачулиа. Транспорта у него не было, а информация об археологических находках поступала: то трактор при пахоте выворотил погребение, то бульдозер при прокладке дороги вырыл что-то непонятное, то после ливня в канаве обнаружено что-то ржавое и древнее. Он приезжал к нам в Каштак, как-то ненавязчиво рассказывал об этом, а на следующий день после работы мы уже ехали с ним на моем мотоцикле и обследовали сомнительное место. Постепенно это перешло в привычку. Даже когда во время войны, перекапывая огород, я наткнулся на кусок необычной керамики, то подобрал его, вымыл и поставил. А когда Юра в 1993 году приехал из Гудауты (он после победы первый год жил в Гудауте, потому что квартира, в которой он жил в Сухуме, была разгромлена), он радостно удивился, потому что боялся, что археология в Абхазии уже никого не интересует.
А прежде... Однажды, при прокладке дороги в районе Золотого берега около госдачи, на склоне у моря были найдены следы поселения. После работы мы приезжали на моем мотоцикле, обследовали все вывороченное бульдозером. Оказалось, что это поселение IX–VIII веков до н. э.
Затем при подготовке террас в селе Куланурхва было обнаружено и исследовано поселение эпохи бронзы.
Кто-то сообщил, что в окрестностях села Псху есть интересная пещера. Я побывал там, обследовал ее, назвал; а Юре удалось организовать экспедицию, и мы вывезли из этой уникальной пещеры несколько ящиков костей пещерного медведя и других животных, живших более 15 тысяч лет назад. Все это было передано в наш краеведческий музей.
Однажды, когда мы были с ним в районе озера Амткел, он высказал мысль о том, что в окрестностях бывшего греческого села Апушта должен быть могильник. Я выбрал время и частью на мотоцикле, а частично пешком добрался до этого села. Выше него рубили лес и тракторами тащили по склону волоком стволы к дороге. Ливневые дожди промыли борозды, размыли верхний слой почвы. Прямо из канав торчали остатки топоров, мечей, лежали осколки посуды, бусы, фибулы... Так родилась совместная статья в журнале «Советская археология»: «Апуштинский могильник IV–VI вв. н.э.».
После многих публикаций в центральной печати появились недоброжелатели, которые получали зарплату за ту работу, которую мы делали из интереса. В один теплый день к Юре, А. С. Вознюку и ко мне в одно и то же время явилась милиция с ордером на обыск. Началась операция «Ы», как мы шутили позднее. Стащили в одно место и переписали все черепки, осколки керамики и стекла, амфор и всего археологического «хлама», который сопровождает каждого причастного к раскопкам и для которого нет места ни в одном музее. У Юры, например, этого хлама было больше 13 ящиков. Допросы, вызовы в милицию, протоколы., все это тянулось почти три года (об этом даже писалось в газете «Комсомольская правда»). В результате каждый из нас получил бумажку «Постановления об отказе в возбуждении уголовного дела». Но публиковаться нам было запрещено.
Только после перехода Юры на работу в АБНИИ ему стали давать открытые листы на производство археологических раскопок. Это была радость — раскопки на территории Цебельдинского комплекса могильников. Я собрал бригаду из сотрудников СФТИ, и почти 25 лет каждый отпуск плюс еще неделю за свой счет мы работали у Воронова.
Это было время познания интереснейших страниц из истории Абхазии. Все работали с энтузиазмом, все шесть пар глаз тщательно следили, чтобы ни один осколок не попал в отвал. Потому что все видели, как пристально изучал Юра каждую находку, с каким терпением и бережностью отмывал ее, зарисовывал, описывал и сохранял самые мельчайшие бусинки, пластинки, обломки керамики.
А вечерами — время ужина и бесконечных рассказов об истории, о кавказских войнах, о древних обычаях, о сущности жизни. Юра был отличным рассказчиком и замечательным слушателем. Это редкое сочетание.
Были и шутливые розыгрыши. Однажды мне подвернулся глиняный кувшинчик, очень похожий на средневековый. Я залил в него чачи, запечатал горлышко воском и когда наткнулся на очередное погребение, то опустил кувшинчик в шурф около изголовья и присыпал землей. В то время у нас работал лаборант из СФТИ, которого прозвали Болтуном: этот молодой человек всегда «все» знал, был готов в любое время суток ответить на любой вопрос. Я попросил Юру послать на расчистку этого погребения именно Болтуна. Юра все понял. Погребение было расчищено, кувшинчик обнаружен, Болтун был в восторге от находки. Потом кувшинчик был вскрыт и освобожден от содержимого.
Об этих годах, о нашей совместной работе можно много написать. Война оборвала все, кончился привычный уклад жизни. Мы в оккупации с нетерпением ждали, когда придут свои. Благодаря аккумулятору удавалось слушать передачи Абхазского радио из Гудауты, радовались редким Юры. И верили в скорое окончание войны, в неизбежную победу абхазского народа.
Все мы знаем, что нельзя поступать плохо, быть плохим человеком, но только Юра твердо следовал этому правилу.
ПОЕЗДКА В «ЯСОЧКУ»
Э. Чернопятов
Стояли последние дни жаркого сентября 1994 года. В тот приезд в Абхазию я старался как можно больше снимать на видеокамеру, понимая, что прошлую свободу походов по Абхазским горам скоро не восстановить, да и каждая поездка в Сухум стала большой проблемой. Поэтому, снимал все до боли любимое — а вдруг больше не увидимся. В поездках меня сопровождал местный краевед и герой только что закончившейся войны — Лева Григолия. Предварительная договоренность о поездке и съемке в «Ясочке» с Юрием Николаевичем состоялась раньше — в августе. И вот мы в кабинете Воронова. Люди, знавшие его близко, представляют, как трудно было Воронову выкроить час — так плотно был заполнен рабочий день. Но желание побывать в святом для него месте — «Ясочке» и сделать видеофильм было столь велико, что Юрий Николаевич решил «сбежать» с нами.
В назначенный час наша машина стояла у подъезда Дома правительства, и я поднялся к кабинету Воронова. Здесь мне сообщили, что Юрия Николаевича нет и когда будет — неизвестно. Я выразил недоумение и сообщил секретарше о нашей договоренности на этот час. Тогда меня спросили, не Эдуард ли я? И только тогда с превеликими осторожностями впустили в кабинет. С нами собралась в «Ясочку» и симпатичная женщина средних лет Валентина Теодоровна Щековская, председатель польской общины в Абхазии. Я снимал всю дорогу, а Лева с Юрием Николаевичем вели интересную оживленную беседу, в которую время от времени вступала наша попутчица. Так как съемка почти не прекращалась, у меня сохранился текст вороновской лекции, а это, действительно, была содержательная и интересная лекция. Юрий Николаевич рассуждал на тему наведения порядка в республике, послевоенного восстановления экономики и т. д. Политика тесно переплеталась с историей. Когда проезжали Мерхеули, вспомнили об уроженце здешних мест Берии...
Дорога стала втягиваться в горы, Юрий Николаевич показал нам межевой каменный столб — границу владения рода Вороновых — и рассказал о том, как его предок получил этот земельный надел за заслуги в проведении в Абхазии аграрной реформы 1861 года. В рассказ вдохновенно вплетались сведения географического и геологического характера. Я сам историк и краевед, а Лева экскурсовод с большим стажем и знает прекрасно Абхазию, но мы были просто захвачены вороновским сопровождением этой экскурсии.
Когда нашу машину остановил вооруженный автоматами отряд и потребовал пропуска (ведь неподалеку по Кодору начиналась граница враждебной Сванетии). Из «Жигуленка» выбрался Юрий Николаевич и вытянулся во весь свой немалый рост, чтобы размяться, у патрульных вытянулись лица, и они тут же отдали Воронову честь. Его они никак не ожидали встретить здесь в таких обстоятельствах. Когда мы отъехали, Юрий Николаевич пошутил, предложив нам с Левой «похитить» его и взять либо выкуп у абхазского правительства, либо вознаграждение у грузинского.
Узкая асфальтированная дорога привела нас к усадьбе-музею «Ясочка». Скрипнула калитка, и мы попали в сад. Прямо над головами свисали отягощенные зрелыми плодами хурмы ветки, темно-синий переспелый инжир лопался от распирающего нектара, крупные яблоки просились на стол и тем более в рот.
В самом доме было довольно чисто стараниями самого Юрия Николаевича. Следы мародерских погромов оставались в виде поврежденного старинного рояля, пулевых отверстий в каменных плитах с крестами. Грузины, причисляющие себя к цвету цивилизации и поборникам «истинной» веры, стреляли в кресты с надписями на грузинском языке. Если бы мне кто-то сказал об этом, я бы не поверил. Грузия — моя родина. Юрий Николаевич был настроен оптимистически. «Пока я живой, я смогу многое восстановить». Лева вспомнил о том, как в августе 1991 года мы нашли под перевалом Аллаштраху большой кувшин середины XI тысячелетия до нашей эры. Юрий Николаевич приезжал в том августе в Москву и дал высокую оценку нашей находке, указав на то, что это третий найденный кувшин стыка кобанской культуры и адыго-абазинской. Тогда мы встретились на квартире Николая Денисовича Бондарева 19 августа. Вы помните, что это был за день? Тогда Юрий Николаевич заметил: «Вот это — вечно, это истинная ценность, а то что делается там, за окном, вся суета вокруг ГКЧП, танки и другие безобразия — все это преходяще». Мы предложили ценный кувшин привезти в «Ясочку».
Далее Юрий Николаевич показал нам могилу своей бабушки и рассказал о том, как она настояла, чтобы ее похоронили на территории усадьбы. Непривычная тишина. Селения вокруг «Ясочки» покинуты жителями, сады не убраны, дома как бы ждут своих хозяев. Война сделала свое черное дело.
Воронов рассказал нам о многочисленных войнах между абхазами и мингрелами, о роли Церкви в этих событиях. Привел хронологию разорения «Ясочки». Это 1877, 1918, 1931, 1949, 1989, 1992 годы.
Затем мы поднялись на высокий холм. За зеленой ровной долиной Цебельды открылись горы Большого Кавказа со свежим снегом. Пока мы здесь внизу наслаждаемся летом, в горах уже наступила зима. Наша попутчица нарвала душицы, будет теперь что заваривать Юрию Николаевичу зимой.
На обратном пути речь шла о том, как на территории СССР была реализована программа уничтожения запасов накопившегося оружия через войны, при этом были названы такие регионы, как Приднестровье, Кавказ и Памир. Эти мысли высказывались Юрием Николаевичем задолго до развала СССР.
Когда в Мерхеули нам повстречался автобус, мы остановились, наша дама увидела кого-то из поляков, И когда пассажиры автобуса увидели, что в машине Ю. Н. Воронов, они стали аплодировать и говорить о своем восхищении и уважении своему лидеру. Вот ияв конце своих воспоминаний говорю, что счастлив оттого, что встречался с этим выдающимся археологом, историком, публицистом, общественным и политическим деятелем и, прежде всего, с человеком прекрасной души. Я многим показываю небольшой фильм о поездке в «Ясочку», об одном дне из жизни Юрия Николаевича Воронова, и от этого становится светлее.
Юрий Воронов
Борис Гургулиа
В юрах, где стоят аиангуары,
Хранилища душ абхазских,
Тревожил ты землю недаром —
она одарила по-царски.
Столицу мисимян, апсилов
Открыл ты в Цабальских стенах,
Не зря тебя мать носила
Под сердцем в наших краях.
Когда чужаки хотели
Присвоить историю нашу,
Ты им доказывал смело,
Что пьют из украденной чаши.
Они уничтожили надпись
На гордом Беслетском мосту,
Действуя тайно и наспех,
В союзники взяв темноту.
Ответ был логичным и стройным,
Работал твой мощньш. мозг, —
Что не грузины строили
Этот древнейший мост
Ты создал подробную карту
Корней-крепостей Апсны
И воскресил веками
Кипевший здесь дух весны.
Когда же враги напали
И подожгли наши крыши,
Ты развернул кампанию,
Чтобы мир нас услышал.
От Лондона и до Риги
Отстаивал ты, как мог,
Права человека, как лики
Святых на иконах Моквы.
Мы радовались .душою,
Глядя на дух твой светлый —
В апсуара вошел ты
Как сын и брат наш заветный!
Но не смогли уберечь мы
Тебя от пули Иуды —
Пусть их накажет меч
Народного правосудия!
В Апсны ты родился, брат наш,
И здесь родилась твоя слава,
Ты к Богу ушел обратно,
Оставив нам след величавый.
Апсны никогда не забудет,
Что ты не боялся угроз,
Отстаивая ее будущее —
Апсуа-великоросс!
Перевела с абхазского Надежда Венедиктова
-------------------------------------------------------------------------------------------
ИЗ НАСЛЕДИЯ Ю. Н. ВОРОНОВА
--------------------------------------------------------------------------------------------
О ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ АСПЕКТАХ ВОЙНЫ В АБХАЗИИ
Доклад «О геополитических аспектах войны в Абхазии» прочитан на Международной конференции по проблемам Северного Кавказа, организованной Центром Кавказоведения Лондонского университета
Война в Абхазии порождена неблагоприятными сочетаниями локальных, региональных и глобальных предпосылок.
ЛОКАЛЬНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ определяются географическим положением Абхазии, территория которой образует как бы мост между Черным морем и Северным Кавказом.
Своеобразие горно-морского ландшафта, языковая, культурная, генетическая и психологическая северокавказско-европейская ориентация коренного народа — абхазов и представителей так называемого «русскоязычного» населения (русские, армяне, греки, эстонцы, евреи, часть грузин и др.) нашли выражение в результатах союзного референдума 1991 года, когда большинство населения Абхазии проголосовало за сохранение общего политического, экономического и культурного пространства с Северным Кавказом и государствами, ныне входящими в СНГ. Противоречия с местным грузинским населением не носили базисного характера; мало того, его значительная часть склонялась к дальнейшему мирному сосуществованию, что проявилось в спокойном отношении грузин в июле 1992 года к решению Абхазии вернуться к конституции 1925 года, по которой Абхазия признавалась суверенным государством, связанным с Грузией федеративным договором. Локальные предпосылки конфликта сравнительно легко могли быть преодолены мирным путем.
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ заложены в географических особенностях Кавказа в целом, издавна носящего красноречивые названия «Гора языков» и «Дорога народов». Главным здесь является вхождение Западного Кавказа в черноморско-средиземноморско-атлантический водный бассейн, а Восточного — в центрально-евразийскую впадину, что обеспечило традиционное преобладание воздействий в меридиональных направлениях и все особенности развития кавказских природных и человеческих популяций. Кроме того, имеет значение структура самого Кавказа — сравнительно единая северокавказская платформа и четкий раздел Закавказья на три достаточно изолированных природных комплекса (Прикаспийская и Колхидская низменности, Армянское нагорье), играющих основную роль в нынешних конфликтах.
Среди региональных предпосылок для нас особенно важна проблема Грузии как единого пространства. Политическое объединение территорий в Восточном и Западном Закавказье всегда происходило по инициативе внешних политических сил: с востока действовали персы, арабы, монголы, Иран; с запада — греки, римляне, Византия, генуэзцы, турки... Современная Грузия — результат консолидирующей работы, проводившейся русскими и советскими (что почти одно и то же) администраторами на протяжении последних двух веков. Заметна также роль Европы и международного сообщества, способствовавших, в условиях распада империй, созданию «независимых» грузинских республик в 1918 и 1991 годах. Географическая противоестественность объединения в одних границах двух противоположно ориентированных регионов на фоне отказа режимов 3. Гамсахурдиа и Э. Шеварднадзе от федеративного устройства нового государства, курс на его грузинскую национальную унитарность привели к войнам в Южной Осетии и Мегрелии. Опыт этих войн, а также реальное равновесие в Абхазии, обеспеченное Конфедерацией горских народов Кавказа, на региональном уровне также позволяли найти мирное решение назревшего конфликта.
ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ войны в Абхазии сводятся к тому, что Абхазия географически оказалась связанной с «дугой нестабильности» от Балкан до Памира, возникшей в результате распада СССР и связанного с ним евразийского геополитического пространства. Человечество оказалось перед фактом неустойчивости и разрушения политических границ, сложившихся в результате Второй мировой войны, перед неизбежностью нового передела мира.
Эти процессы уже привели к объединению Германии, мирному разъединению Чехословакии, кровавому разрыву Югославии. При этом судьба Абхазии была решена лидерами мирового сообщества, вознамерившимися остановить развал СССР на уровне границ бывших союзных республик, оставив без внимания судьбу автономных государственных образований. В результате внутренние административные границы СССР, формировавшиеся в условиях тоталитарного режима, ООН признала как единственно законные, а Э. Шеварднадзе, пришедший к власти через кровавый переворот, получил право, опираясь на свой международный авторитет, строить государство, в котором не предусмотрено сохранение традиционной государственности Абхазии.
Сегодня широко известно, что вооруженное вторжение в Абхазию, выброшенную из правового пространства Грузии (путем признания утратившими юридическую силу всех актов советского периода, в том числе и сталинско-бериевского акта 1931 года о включении Абхазии в границы Грузии), было согласовано Шеварднадзе с рядом лидеров мирового сообщества, в том числе и России, признавшими за Грузией право ставить принцип «территориальной целостности» выше принципов Всеобщей декларации прав человека и других международных хартий, защищающих права государств, народов, людей. На этом фоне ни Абхазия, ни Кавказ вообще уже не в состоянии были предотвратить войну в Абхазии, как бы санкционированную мировым сообществом. Таким образом, главную ответственность за кровопролитие в Абхазии несет глобальный фактор.
В чем же выход из сложившейся ситуации? В отказе ООН и других международных организаций от прямолинейного использования принципа «территориальной целостности» по отношению к тем республикам бывшего СССР, которые развязали войну против своих бывших автономий и иных территориально-этнических образований (продемонстрировав тем самым свою государственную несостоятельность), в признании права Абхазии и других подобных образований на самоопределение и равноправное участие во всех переговорах и акциях по восстановлению мира в регионе. Необходимо осознать тот факт (известный, кстати, еще средневековым политикам), что Абхазия является органической частью Северо-Западного Кавказа, что именно Шеварднадзе как глава Республики Грузия несет главную ответственность за уничтожение и разорение народов бывшей советской Грузии, а прикрываемая его международным авторитетом преступная практика государственного терроризма и политического лавирования между Россией, Ираном и НАТО играют сегодня главную дестабилизирующую роль в Кавказском регионе.
Лондон, 23 апреля 1993 года
МОГИЛЫ АПСИЛОВ
Итоги исследований некрополя Цибилиума в 1977–1986 годах
Введение
Монография представляет собой полную публикацию материалов, выявленных на могильнике у главной крепости Апсилии — крупнейшего древнеабхазского политического образования. Эти материалы дают ответы по важнейшим вопросам позднеантично-раннесредневековой хронологии Евразии и позволяют установить культурную и хозяйственную взаимосвязь народов Кавказа, Причерноморья, Евразийских степей, Ирана, Малой Азии, Средиземноморья, Египта и Западной Европы. Книга адресована археологам, историкам, искусствоведам, культурологам и всем тем, кто интересуется далеким прошлым Кавказа и смежных с ним территорий. В античную эпоху население Западного Кавказа, в том числе и Абхазии, вступило в качественно новый этап своего развития, характеризовавшийся нарастанием средиземноморско-причерноморских связей. Местные археологические памятники — поселения, городища, кладбища — наглядно демонстрируют, как по мере упрочнения этих связей нарастали качественные и количественные изменения во всех сферах жизни общества: в экономике, общественно-политической жизни, торговых и культурных ориентирах. На побережье сперва появились города-государства с греческим и смешанным греко-местным населением, на смену которым пришли римские, а затем византийские военные базы с элементами достаточно развитой городской жизни и государственности, субъектом и творцом которых, наряду с пришлым элементом, вольно или невольно становилось и аборигенное население.
Несмотря на повышенный интерес к этой весьма самобытной и яркой культуре, ее памятники до семидесятых годов характеризовались в основном материалами из могильника у крепости Шапкы и ограничивались хронологическими <рамками> II–V вв. н. э. Последующие исследования автора позволили существенно расширить ареал культуры апсилов, ввести в научный оборот серию погребальных комплексов из Цибилиума, Азанты, Лара, Апушты, Герзеула и других пунктов, выявить сопутствующие им поселения, расширить хронологические рамки бытования памятников Цебельдинской культуры от последних веков до н. э до VI–VII н. э.
В 1976 году была организована Цебельдинская археологическая экспедиция Абхазского института языка, литературы и истории им. Д И. Гулиа АН ГССР, в следующем году совместно с Абхазским государственным музеем приступившая к многолетним исследованиям разновременных памятников в окрестностях Цебельды. Раскопки Цибилиумского могильника велись в 1977–1986 годах под моим руководством и при участии ряда местных археологов (О. Х. Бгажба, Н. К. Шенкао, М. М. Гунба, В. А. Логинов, В. А. Юшин и др.).
В результате выявлен сложный комплекс уникальных археологических памятников. Установлено, что поселение на обоих утесах, занятых крепостью в VI веке н. э., возникло в период не позднее VIII–VII вв. до н.э. и без перерывов просуществовало до VII–VIII вв. н. э. Тогда и образовалось обширное кладбище, где ныне изучено 400 могил, синхронных поселению. Помимо множества других важнейших вопросов хронологии и интерпретации апсилийских памятников, в этом пункте впервые документально была решена и проблема этно-культурной преемственности между фактически безымянным (гениохи от греческого «возницы», кораксы — от греческого «вороны») населением Абхазии в период до I в. н. э., с одной стороны, и, с другой стороны, I–VIII вв. н. э., когда римско-византийские авторы со всей определенностью локализовывали на территории Центральной Апсилии апсилов — прямых (наряду с абасгами) предков нынешних абхазов.
Материалы Цибилиумского могильника приобретают огромное значение не только для изучения древней истории Абхазии, но и для древней истории и археологии Кавказа и Причерноморья в целом. Они демонстрируют сравнительно высокий уровень жизни населения горных долин Центральной Абхазии в римско-византийскую эпоху, свидетельствуют о близком знакомстве этого населения с культурой многих ведущих районов Евразии от Китая до Западной Европы, особенно Средиземноморья и Византии. Результаты, соответствующих исследований в Цебельде неоднократно докладывались автором на международных научных конференциях в Москве, Несебре, Сен-Жермене и др., всюду вызывая острый интерес. В мае 1992 года в Париже была достигнута предварительная договоренность о полной публикации материалов Цибилиумского могильника на французском языке, шли переговоры о соответствующем финансировании издания. К августу того же года русский вариант монографии был завершен. Развязанная режимом Шеварднадзе война против народа Абхазии, оккупация Сухума привела к тому, что все машинописные материалы рукописи, дневники, фотографии и слайды (свыше 10000 экз.), большинство таблиц, рисунков, а также подлинники истории — погребальные комплексы раскопок 1982–1986 годов — вместе с массой других материалов — были, по распоряжению оккупационных властей, сожжены сотрудниками шеварднадзевских спецслужб в октябре 1992 года.
После освобождения Сухума в октябре 1993 года с особой остротой — тени апсилов не давали мне покоя — встала задача восстановления монографии о могилах апсилов у Цибилиума. Благодаря тому, что мой добрый друг и непременный участник Цебельдинской экспедиции Владимир Левинтас, потеряв ногу в период боев за столицу Абхазии, сумел спасти рулоны моих черновых зарисовок археологических материалов могильника и многие фотопленки, а моя теща Екатерина Мищенко сберегла некоторые из моих записных книжек и общий план могильника, эта задача была решена. Удалось не только заново написать текст (к сожалению, лишенный массы тех подробностей, которые учитывались и фиксировались при непосредственной работе с материалом), но и восстановить таблицы рисунков. Книга создавалась в вечерние часы между 22 ноября 1993 года и 31 марта 1994 года (с перерывами на другие рукописи, поездки и болезни) в Гудауте при самоотверженной поддержке сестер Азы и Ады Ашхацава, мужа первой Георгия Авидзба и их близких.
Как и планировалось с самого начала, книга посвящается светлой памяти выдающегося исследователя древностей Евразии Анатолия Константиновича Амброза, горячо любившего Абхазию и оказавшего в свое время решающую моральную поддержку цебельдинскому поиску.
ДРЕВНЯЯ АПСИЛИЯ. ИСТОЧНИКИ. ИСТОРИОГРАФИЯ. АРХЕОЛОГИЯ*
Книга рассчитана на всех тех, кто интересуется древней и средневековой историей Западного Кавказа и Абхазии.
========================
* Книга представляет собой свод и краткий анализ большинства свидетельств об Апсилии и апсилах, сохранившихся в древних и средневековых источниках, рассмотренных в трудах исследователей XIX–XX веков и выявленных в ходе археологических исследований. Эволюция взглядов на расселение апсилов и размещение памятников апсилийской культуры отражена в сопровождающих текст картосхемах и планах.
========================
Заключение
Терпеливому читателю, взявшему на себя труд прочесть эту книгу до конца, должны теперь быть более ясны те трудности, которые необходимо преодолеть исследователю для того, чтобы сложить хоть какое-то представление об истории многочисленных народов Кавказа, в данном случае апсилов. Здесь представляется необходимым — после обильного цитирования не очень многочисленных источников и несоизмеримо с ними объемных высказываний современных исследователей, и также после перечисления уже разрушенных стихией, исследованных раскопками и еще скрывающих свои тайны памятников археологии и архитектуры — остановиться на некоторых наблюдениях и событиях, пережитых и переживаемых апсиловедением. Итак, в обозримом, благодаря письменным источникам, временном пространстве (I–VIII вв. н. э.) апсилы занимали северо-западную часть Колхидской экологической ниши между горным массивом Аж-Амгва и восточными отрогами Бзыбского хребта, Главным Кавказским хребтом и рекой Ингур. Византийские авторы второй половины VI–VII вв. дифференцируют в апсилийском сообществе два территориальных образования, основным разделительным барьером между которыми была река, сегодня известная под именем Кодор, — собственно Апсилию и Мисимианию. Апсилийская общность проявила себя в едином названии всей этой территории с конца I по первую половину VI вв. н. э., это отразилось и термином «страна апсилов и мисимиан» в VII в., и в единстве материальной культуры по обе стороны Кодора, проявляемой в памятниках археологии и архитектуры («Цебельдинская культура»), и в топонимике, где апсилийский пласт выявляется локативным суффиксом «ил» (во II–VI веках — «Апсил», «Стробил», «Тцибил»), видоизменившимся с течением времени в "ал" (Тцабал, Чацкая, Амткял, Киркипал, Дал, Чхал по правобережью Кодора, Искал, Ажал, Ходжал, Ткуарчал и другие по междуречью Кодор-Ингур).
Все современные народы Земли раньше или позже, но пришли в места нынешнего своего обитания. В последние десятилетия наиболее популярна в научном мире гипотеза, рассматривающая в качестве прямых предков абхазов кашкоабешлайцев, проживавших во II — начале I тысячелетия до н. э. на территории нынешней Турции, что позволяет говорить о существовании некогда более обширной территории расселения абхазо-адыгов, включавшей северо-восточные районы Малой Азии, Колхиду и северо-западный Кавказ. Еще глубже прослеживают историю предков абхазов языковеды. Согласно одной из наиболее обоснованных гипотез, носители общего абхазо-адыгского праязыка выделились из «северокавказской» языковой группы на рубеже III и II тысячелетий до н. э., предки же «северокавказцев» (название условное, отражающее современную ситуацию и не учитывающее ни данных о родстве абхазо-адыгов с малоазийскими хаттами, ни мощного хурритского пласта, охватившего в древности не только Дагестан, но все Восточное Закавказье, Урарту и смежные ближневосточные области) приблизительно одиннадцать тысячелетий назад еще входили в синокавказскую языковую общность, из которой позже выделились также носители енисейских (кеты и др.) и синотибетских языков (китайцы, тибетцы, бирманцы и др.). В свою очередь, синокавказцы вышли из той популяции, представители которой за полтора-два десятка тысячелетий до того форсировали перешеек на месте нынешнего Берингова пролива и заселили субамериканский континент. Лингвистами зафиксирована, в частности, связь «северокавказских» языков с языками калифорнийских индейцев. Языковые корни апсилов-апсуа, следовательно, уходят в период расообразования, за которым высвечивается лишь прародина всего человечества в юго-восточной Африке. Однако вернемся на Кавказ.
Обсуждая вопрос о происхождении абхазов, исследователи называют два направления передвижений предков этого народа на нынешнее место его обитания — с Северного Кавказа, где ныне проживают родственные абхазам абазины, адыгейцы и кабардинцы, и с юга, со стороны Малой Азии через Колхиду. Как отмечалось, абхазо-убыхо-адыги представляли собой один народ, обитавший на одной территории. Языковые распады, как известно, осуществляются путем перемещения части носителей праязыка в иную, географически изолированную (горами, реками и т.д) область. Поэтому трехчастная структура (с позднейшим подразделением абазин) западнокавказской языковой общности предполагает два-три этапа переселений, связанных с полным или частичным уходом из ниши-прародины, существовавшей в III тысячелетии до н. э. Рассмотрим вероятные варианты таких переселений с учетом географических особенностей Западного Кавказа.
Согласно северному варианту, колыбель абхазо-адыгов должна быть локализованной на северных склонах Западного Кавказа, в Прикубанской «нише», откуда до I века н. э. (а по мнению таких одиозных авторов, как П. Ингороква, и после XVII в. н. э.) часть тамошнего населения переместилась на Черноморское побережье, заполнив три экологические ниши — северо-западнее Бзыбского хребта (зихи, позднее убыхи), между хребтами Гагрским и Аж-Амгва (абасги, позднее носители бзыбского диалекта абхазского языка) и юго-восточнее хребта Аж-Амгва (апсилы, позднее носители цебельдинского и абжуйского говоров абхазского языка). Подтверждение этой гипотезе стремятся найти в археологических материалах, находя свидетельства о проникновении элементов майкопской и дольменной культур в III–VI тысячелетиях до н. э. на территорию Большого Сочи и Северо-западной Абхазии (до Кодора), носители которых гипотетически потеснили и ассимилировали древнейшее (предположительно картвельское) население региона. Вместе с тем, этот процесс культурного проникновения на уровне археологических реалий никак не проявляет себя позднее середины II тысячелетия до н. э.
Второй, южный вариант, сводится к тому, что прародиной абхазо-убыхо-адыгов была Колхидская экологическая ниша и прилегающие к ней северо-восточные районы Малой Азии (О. М. Джапаридзе, И. М. Дьяконов, В. Г. Ардзинба и др.). В этом случае необходимо допустить перемещение прямых языковых предков адыгов по побережью и через перевалы в течение III–II тысячелетий до н. э. на северные склоны Западного Кавказа. Предки зихов-убыхов тогда же заняли нишу между Гагрским хребтом и Туапсе (здесь перевалы главного хребта проходимы только летом), а праабхазские племена, как первичная часть общности, продолжали обитать в Колхиде, где их и застали античные авторы в лице апсилов, абасгов, санигов и др. Широкая культурная «экспансия» из Колхиды по Черноморскому побережью до Геленджика в Восточное Закавказье и на северные склоны Центрального и Западного Кавказа достигает апогея в IX–VII веках н. э. («Колхидско-кобанская металлургическая провинция»). Последними важными миграционными событиями в обозримом через письменные источники 2000-летнем диапазоне были перемещения части адыгов на восток (кабардинцы) и части абхазов на Северный Кавказ (абазины), обратные же передвижения такого масштаба и качества в источниках не отмечены.
Главный вывод — о преимущественном направлении этнических передвижений на Западном Кавказе с юго-востока на северо-запад подчеркивается схемой исторической дифференциации расположенного юго-восточнее абхазов-адыгов картвельского населения.
Первый вариант ориентирует нас вновь на Колхидскую экологическую нишу и предлагает рассматривать ее вместе с прилегающими северо-восточными районами Малой Азии в качестве общекартвельской прародины. Для объяснения нынешней ситуации следует предположить, что сваны остались на территории, некогда занятой носителями пракартвельского языка. Их часть на рубеже III–II тысячелетия до н. э. переселилась в восточнозакавказскую нишу через Сурамский хребет, за которым она спустя тысячелетие пережила еще один распад, в результате которого предки мегрелов вернулись в Колхидскую нишу и оттеснили сванов в горы. Этому внешне достаточно логичному варианту противостоит второй, как представляется — более обоснованный, и заключающийся в том, что прародина картвелов находилась вне пределов Западного Закавказья (северо-восточнее Малой Азии), откуда в Закавказье сначала переместились либо прямо через ущелье Чороха в Колхиду, либо, что более логично, по ущелью Куры в примыкающие к ней районы Восточного Закавказья и далее на запад сваны, позже, в начале I тысячелетия до н. э., произошло отделение занов, повторивших путь сванов и где-то ближе к рубежу н. э. оттеснивших их в горы к северо-востоку от Колхиды. Крупные миграции населения в регионе за последние два тысячелетия подчеркивают реальность второго варианта. В этом отношении показательно, что сваны между VI и XI веками из верховьев Риона переместились на Запад в верховья Ингура, и сегодня отдельные их группы фиксируются даже у Сочи. Собственно же карты — картвелы в VIII–XI веках, форсировав Сурамский хребет, раскололи лазо-мегрельскую общность, образовав на ее территории Имеретию, Гурию и Аджарию с восточнокартвельским языком. На историческую реальность такого варианта указывает ситуация (первичность «прасеверокавказского» — хуррито-хаттского — в Закавказье, северо-востоке Малой Азии до начала I тысячелетия до н. э.) локализации древнекартвельских племен — каргукаргов, лушалазов, кулха-колхов и др. — в верховьях Куры и Чороха и т д. Выразительны следы тесных контактов с индоевропейцами, продвижение которых в Малую Азию шло с III-II тысячелетий до н.э., и др.
Подобных по масштабу и результатам обратных передвижений человеческих масс в Колхиде не отмечено. Особенно показательно, что упомянутые миграции картвелов в Колхиду совпадают по времени с Абхазским царством, когда сложились, казалось бы, наиболее благоприятные условия для обратного движения абхазов — движения на юго-восток
"Этно-географический" метод реконструкции отдельных моментов древней истории Западного Кавказа подчеркивает справедливость мысли о преимущественном северо-западном направлении древних и средневековых миграционных потоков населения в этом регионе. О том же свидетельствуют и данные археологии, согласно которым с момента заселения человеком Западного Кавказа здесь преобладают южные влияния — со стороны Малой Азии и Ближнего Востока. Оттуда еще в глубокой древности продвинулись в западнозакавказские долины и носители абхазо-адыгского праязыка, потомки которых, подобно многим другим реликтам живой природы, до сих пор достаточно прочно (благодаря консервирующим особенностям гор) сохраняют здесь свою популяцию. Апсилы и их прямые потомки — носители абжуйского диалекта, давшие абхазам самоназвание (апсуа), в этой цепи составляют одно из важнейших охранительных звеньев, не одно тысячелетие принимая на себя основную тяжесть сопротивления ассимиляционно-миграционным воздействиям с юго-востока. История человечества представляет собой причудливое переплетение территориальных, экономических, языковых, культурных и психологических реалий, на которые наслаивается еще один важный — народообразующий, связанный с генетикой человека, фактор, на обсуждении которого историки и политики предпочитают долго не задерживаться. Здесь полезно сказать несколько слов об исторической генетике апсилов.
В отраженном письменными источниками временном пространстве на территории Абхазии обитали и действовали представители многих соседних племен и народов: греки, римляне, византийцы, евреи, лазы, аланы, персы, германцы, гунны, армяне, картлийцы, славяне, арабы, хазары, тюрки и даже, можно утверждать, эпизодически китайцы. Параллельно с экономическими и политическими сделками безусловно огромную роль играли стрелы Амура, как известно, широко эксплуатирующего не только сердечное влечение, но и корысть и насилие. Уже раскопки в Гиеносе (современная Очамчира) слоев VI века до н. э. выявили местную утварь, принесенную в дома греков их женами, которых охотно брали колонисты из аборигенной среды. В VI веке н. э. Прокопий Кесарийский в отношении абасгов прямо подчеркнул, что "римские воины... давно" расселились "среди них во многих пунктах". Такое расселение не могло не сопровождаться соответствующими брачными союзами (пример из другой эпохи: в 30-х годах XIX века только в Цебельде обитало свыше 120 русских солдат, женатых на абхазках). Взаимоотношения городского и сельского населения той же Диоскуриады-Себастополиса с жителями предгорий и горных долин часто оборачивались карательными экспедициями и погромами (эти взаимоотношения ярко описаны Ксенофонтом в окрестностях Трапезунта в отношении V века до н. э.), постоянным следствием которых было насилие и рождение «детей войны». Словом, 1200 лет совместного проживания с греками на одной территории не могли не оставить самый серьезный след в генетике апсилов, как и их соседей, сделав практически всех их кровными родственниками эллинов.
Заметный вклад в апсилийскую генетику внесли и персы, соответствующая акция которых в отношении представительницы апсилийской знати обернулась гибелью иранского гарнизона Цибилиума в 550 году н. э. Однако много более разносторонними и длительными были контакты апсилов с северокавказскими иранцами — аланами, с Ӏ–ӀӀ веков н. э. прорывавшимися к приморским римским укреплениям через абхазские ущелья. Присутствие аланского элемента в Цебельде засвидетельствовано как источниками, так и археологическими раскопками. Результатом длительных (не менее тысячелетия) абхазо-аланских контактов стало не только распространение соответствующих элементов материальной культуры, внедрение нартских сказаний и появления самого (как считают некоторые исследователи) этнонима «апсилы» — «апсуа», но и множество метисов, влившихся затем, в зависимости от обстановки, в отцовскую или материнскую среду. В VI веке впервые во внутренних районах Апсилии и Мисимиании фиксируются источниками лазы, соответствующие взаимоотношения с которыми были особенно интенсивны в контактной зоне по Ингуру, где и теперь обитает смешанное абхазо-мегрельское население. Присутствие в VIII веке сотен арабских, византийских, армянских и иных солдат, участие которых в разрушении крепостей и грабеже поселений описано в источниках, также не могло соответствующим образом не отложиться в апсилийской генетике. Последующие столетия видели здесь грузин, монголов, итальянцев, турок и представителей множества других народов, история которых на их собственной земле развивалась подобным же образом.
Следует напомнить еще об одном важном составляющем истории побережья — о работорговле. Осуждая этот доходный промысел с высоты XX века как противоправную акцию, историки обычно не утруждают себя вопросом о дальнейшей судьбе проданных. Между тем работорговля была составной частью общественной жизни этого времени, имея соответствующее правовое обеспечение. Всю античную и средневековую эпоху побережье Кавказа, в том числе и Абхазии, служило важнейшим источником рабочей силы, сыгравшей важную роль в экономическом и культурном развитии Причерноморья и Средиземноморья. Всюду от Дамаска до Парижа вложен труд выходцев с Кавказа, при участии которых застраивались города, возводились храмы и замки, прокладывались дороги, строились корабли, расширялись посевные площади... Судьба рабов далеко не всегда оказывалась мучительной и незавидной. Расселяясь по всему цивилизованному миру, они осваивали языки, меняли религию, создавали семьи и воспитывали детей и внуков. Кто-то пропадал в рудниках и на стройках, а кто-то выбивался в военачальники или жены вельмож. Сегодня среди турок и арабов, евреев и греков, югославов и итальянцев, французов и испанцев живут, не помня об этом, многочисленные потомки вывезенных когда-то с Черноморского побережья людей, в том числе, несомненно, и абхазов.
История — наука, тесно связанная с господствующей идеологией. Общества с обеспеченной административной системой могут себе позволить занятия историей ради самой истории, когда истина оплачивается по более высоким расценкам, чем вымысел, а профессиональная честь ученого является главным контролером его действий. В остальных же общественных структурах историки, находящиеся на содержании у правительства, вынуждены конструировать историю так, как этого требует конкретная политическая злободневность. Соответствующим образом идет отбор фактов, конструируются гипотезы, распределяются должности, звания, премии и квартиры, преследуются инакомыслящие.
В апсиловедческих изысканиях черты тоталитарной эпохи оставили достаточно выразительный след. Хотя А. О. Бриллиантов в 1917 году в целом уже верно определил границы и местоположение главных пунктов Апсилии и Мисимиании, но в последующий период его работа тщательно замалчивалась. Обстановка социального заказа способствовала полной деформации историко-географической характеристики региона, вытекающей из римско-византийских источников. Мисимиане были объявлены сванским племенем, их территория, крепости и дорога перемещены в бассейн Кодора (где в начале XX века появились первые усадьбы сванов), а земли «апсилов и мисимиан», располагавшиеся восточнее Кодора, были «заселены» лазами, которым в IV-V веках оказались, подчинены не только остальная часть Апсилии, но и Абасгия. В основе этой перекройки лежало стремление исторически обосновать процесс грузинизации абхазов, особого размаха достигшей в конце 30-х — начале 50-х годов. Сперва, пока апсилы рассматривались как «грузинское племя», их территория охватывала всю южную Абхазию и даже часть Мегрелии, однако затем, когда все более очевидной стала их абхазская принадлежность, земли апсилов сократились до района «низовья Кодора». Показателен пример локализации Трахеи (как пограничного между Апсилией и Абасгией пункта) на месте нынешней Гагры, что автоматически перебрасывало апсилов в Бзыбскую Абхазию, а абасгов — на побережье Краснодарского края.
Следующему шагу — локализации истории территорий до современного Нового Афона и смещению мисимиан в бассейн Бзыби — помещали хрущевская «оттепель» и начало широких исследований апсилийских могильников.
В ряду тех же политических игр — в каждую эпоху своих — стоит и проблема локализации Никопсии как пограничного пункта между Абасгией и Зихией. На рубеже VIII-IX веков местом захоронения апостола Симона Кананита, спутника Андрея Первозванного, византийские церковные историки определили Никопсию, рассматривавшуюся тогда и в качестве предела власти Империи в противовес сепаратизму Леона П. В ХIII веке могила Симона Кананита и, следовательно, Никопсия были помещены в Пицунде, поскольку здесь разместилась резиденция католикосов Абхазской Церкви, вышедшей из-под юрисдикции Мцхетского католикосата. В XIX веке русские монахи, основавшие Ново-Афонский монастырь, с целью поднятия престижа своей обители объявили местом захоронения Симона Кананита Анакопию, сопоставив ее с Никопсией, и, по логике источников, передали Бзыбскую Абхазию зихам, а Абасгию перебросили в Апсилию. В середине текущего столетия, в условиях подгонки фактов древней истории под амбиции властных структур советских республик, Никопсия с могилой Симона Кананита как северо-западный пограничный знак Абхазского и Грузинского феодальных государств была перемещена в Ново-Михайловское, и Сочи-Туапсинское побережье было объявлено Абасгией — Абхазией, а зихи отброшены к Новороссийску. И все это на фоне очень конкретных и общеизвестных сведений Константина Багрянородного о протяженности побережья Абасгии и Зихии и иных фактов, помещающих границу между абхазами и зихами-джиками в районе Гагрского хребта, а Никопсию — на месте современного Гантиади (Цандрипш).
Серьезным искушением на пути историков, в том числе и апсиловедов, долгое время был лозунг «дружбы народов». Провозгласив одним из главных «завоеваний Великого Октября» решение национального вопроса, идеологи поставили своей задачей устранять из истории дооктябрьского периода все факты и сюжеты, свидетельствующие о противоречиях и столкновениях между предками тех народов, которые сохранили в рамках Союза тот или иной уровень государственной автономии. Поощрялись труды, прославляющие дружбу, скажем, между абхазским и грузинским народами в античную и средневековую эпоху и их обязательно «совместную борьбу» с иноземными захватчиками — греками, римлянами, византийцами и т. д. На этом основании из истории Апсилии исключались факты добрых отношений с Византией (мирное решение вопроса о передаче Тцибилы Иоанну, выступление апсилов на стороне Византии в конфликте с мисимианами, подвиг Евстафия и т д.) и подчеркивались антиримские и антивизантийские настроения, писалось об «отчаянной» борьбе апсилов с «римскими захватчиками». Сложное переплетение разнохарактерных событий, фактов, судеб и характеров подменялось однозначными штампами типа «общая историческая жизнь», «защита собственных национальных интересов», «свобода и независимость родины», «антивизантийские настроения широких масс апсилийского общества» и т. д. Национальными героями объявлялись цари абасгов, боровшиеся за свои привилегии, в том числе за право уродовать и продавать абасгских детей, вожди мисимиан, экспроприировавшие мешки с деньгами, предназначавшиеся для северокавказских союзников Империи, и этим способствовавшие гибели множества своих единоплеменников, в том числе женщин и детей. Показательна и история с Келасурской стеной, которую исследователи датировали VI-VIII веками, не утруждая себя вопросом, почему эта стена делит Апсилию пополам. Ученых и стоявших за ними политиков вполне устраивала идея, согласно которой стена служила границей «между Грецией и Грузией», а интересы геополитики диктовали запрет на финансирование раскопок и пропаганду истинных фактов об этой стене, квалифицировавшихся как «забивание клина в братскую дружбу между грузинским и абхазским народами».
Драматичная история изучения памятников Апсилии, особенно апсилийских могил, интенсивно разрушающихся уже более столетия. Реквиемом над этими могилами — и как человеческими останками, и как европейского значения историческим источником — звучит оптимистическая заметка Исаака Бабеля 1921 года о готовности правительства Абхазии финансировать охранные раскопки в Цебельде, бескорыстный поиск Иосифа Гзелишвили в 1945 году, подвиг М. М. Трапша, экспедиция которого работала в условиях мизерного финансирования и острых административных неурядиц. Показательна позиция ряда сухумских и тбилисских археологических лидеров, обращавшихся в партийных и карательные органы с требованием пресечь развернувшиеся во второй половине 60-х — начале 70-х годов по инициативе Общества охраны памятников работы краеведов по спасению гибнущих от распашки, трелевки леса и эрозии почв апсилийских могил. По логике этих лидеров, выброс древних костей и уникального инвентаря на поверхность земли с помощью трактора, поиски кладов с применением динамита, смыв археологических материалов в ущелья и растаскивание их по частным коллекциям не представляли серьезных нарушений, а вот сбор по пашням
и канавам древних предметов, научная публикация их в «Советской Археологии» и передача в музеи были квалифицированы как уголовно наказуемое правонарушение, поскольку велись без открытого листа АН Грузинской ССР и лицами «не той национальности». В условиях неописуемого напряжения физических и нравственных сил, постоянного дефицита средств и специалистов, угрозы прекращения раскопок, отказа в проведении реставрационно-консервационных работ, запрета на публикации, торможения строительства базы и музея и других неурядиц прошли крупнейшие в истории края археологические исследования в Цибилиуме и ряде соседних памятников Апсилии. Многократные обращения с требованием объявить исторический центр Апсилии в окрестностях Цебельды, приостановить разрушение сельхозработами древних некрополей, форсировать соответствующие исследования, благоустроить и поставить на службу туризму уникальные крепостные и храмовые ансамбли остались без ответа, а «перестройка» с ее обострением межнациональных отношений лишь усугубила тяжесть ситуации..
И все же не хочется думать, что у Апсилии было только славное прошлое и путанное настоящее. Улягутся социальные бури, станет более открытой, обеспеченной и осмысленной человеческая жизнь, распрямятся и жители древней Апсилии, станут, как прежде, принимать разноязычных гостей и, наблюдая их восхищение краем, смогут и сами гордиться его красотой и уникальной историей, вкладывать необходимый труд и средства в его благоустройство.
МУЗЕЙ ГОРСКИХ НАРОДОВ КАВКАЗА
Как известно, война в Абхазии привела к уничтожению множества памятников, характеризующих культуру не только абхазского, но и других народов, представители которых, обитая или действуя в Абхазии, оставили здесь заметный след. Особую роль в северокавказско-причерноморских связях издавна играла Цебельда — горное село на Клухорском (Даринском) перевальном пути в 25 километрах от столицы республики Сухума. В юго-западной части Цебельдинской долины сохранился уникальный комплекс разновременных памятников, в которых с особой яркостью запечатлены соответствующие связи. Это огромный могильник апсилов античного времени, резиденция правителей Апсилии VI–VIII веков н. э. с башнями, храмом, водохранилищем и др., крепость, храм и кладбище XIV–XVII вв., остатки усадеб и кладбищ XIV–XVII вв., остатки усадеб и кладбищ XVIII–XIX вв., принадлежавших дедам и родителям тех, кому пришлось испытать всю горечь махаджирства, музей-усадьба «Ясочка» и др.
Недавно специальным постановлением Совета министров Республики Абхазия восстановлен Цебельдинский историко-архитектурный заповедник, одним из базовых комплексов которого являются упомянутые объекты. Задолго до войны в этот комплекс планировалось включить и музей-мемориал горских народов Кавказа, что вызвало тогда резкое противодействие местных грузинских администраторов. Выбор места для такого рода музея обусловлен следующими факторами:
а) избранное место расположено на живописной возвышенности, окружено горами, и одновременно к нему ведет асфальтированная дорога;
б) перевальная дорога с Северного Кавказа к Черному морю издавна и вплоть до начала нашего века проходила в сотне метров от избранного места, район которого всегда служил приютом, последней стоянкой путников, спускавшихся с перевала к морю;
в) именно в этом пункте обнаружены наиболее яркие археологические материалы, свидетельствующие о физическом присутствии в Абхазии в античность, средневековье и новое время северокавказцев — адыгов, осетин, чеченцев, дагестанцев, а также более отдаленных, проникавших сюда через Северный Кавказ народов (тюрки, монголы, славяне, германцы и даже китайцы);
г) основатель «Ясочки» Н. И. Воронов был редактором-издателем 9-томного «Сборника сведений о кавказских горцах» — наиболее монументального из всех существовавших когда-либо изданий по этой теме, впервые познакомившего русских и европейских читателей с самобытной культурой северокавказского горского сообщества и являющегося уникальным памятником положительного взаимодействия русской и горской культур;
д) именно здесь с особой яркостью проступает традиционность северокавказско-абхазских связей, соответствующая музеефикация которой способна с исключительной силой продемонстрировать природную и историческую обоснованность участия северокавказских горцев и родственных им казаков в освобождении Абхазии в ходе войны 1992–1993 годов, подчеркнуть роль Абхазии как связующего моста между Северным Кавказом, Югом России и Черным морем.
Планировочно-объемное решение мемориала горских народов Кавказа в Цебельде предполагает возведение двухэтажного экспозиционного корпуса, выдержанного в строгих формах традиционной горской архитектуры, с центральной смотровой башней (см. прилагаемый эскиз). Согласно тематико-экспозиционному, плану каждому из северокавказских народов (абхазы, адыгейцы, черкесы, карачаевцы, абазины, кабардинцы, бамсарцы, осетины, ингуши, чеченцы, дагестанцы, кубанские и терские казаки) выделялись две стены, где в объемных и плоских витринах и планшетах приводились основные сведения по истории (происхождение, язык и основные этапы существования, связи с другими народами, этногенез и др.) и этнографии (материальная культура, одежда и другие реалии быта ХӀХ–ХХ веков) этих народов.
Осуществление проекта, как представляется, может стать кровным делом всех тех республик, краев и областей, где обитают потомки горских, родственных и дружественных им народов Северного Кавказа и Юга России. Соответствующее участие может выражаться в разных формах (денежные пожертвования и отчисления, стройматериалы, экспонаты, консультации ученых и т. д.) и призвано добавить к впечатляющим результатам военного и экономического сотрудничества уникальной культурно-просветительный объект.
Обращаемся к правительствам и администрациям, культурно-благотворительным сообществам, предприятиям и предпринимателям Северного Кавказа и Юга России <с просьбой>поддержать проект мемориала северокавказским горцам в Цебельде, принять активное участие в этой важной культурной и политической акции, признанной еще более укрепить традиционные дружбу и плодотворное сотрудничество народов Абхазии, Северного Кавказа и Юга России.
ЦЕБЕЛЬДА И ЕЁ ОКРЕСТНОСТИ
В начале 90-х годов должна была выйти в «Профиздате» (серия «Сто путей, сто дорог») краеведческая книга-путеводитель «Горы у моря» (составитель Н. Д Бондарев, соавторы Ю. Н. Воронов, З. Е. Адзинба, В. Д Тихомиров, Э. Д Чернопятов). Тогда был единый Советский Союз, книги этой серии посвящались лишь сложившимся зонам туризма, и не допускалось административное (областное, республиканское) выделение описываемых территорий.
В этой серии, исключительно красочной, вышли, например, такие книги, как «По древнерусским городам» (Новгород, Старая Русса, Псков, Старый Изборск), 1983 г., «Кавказские Минеральные Воды», 1987 г., двухтомник «Пушкинские места», 1988 г., «Теберда. Домбай. Архыз», 1989 г. Дальше в этом ряду в плане издательства стояли «Горы у моря». Эту книгу придумали мы с Юрием Николаевичем. Идею поддержал заведующий редакцией А. С. Попов, но поставил свои условия: есть Абхазия, включайте тогда и Краснодарский край — Сочи, Красную поляну. На самом деле это было несложно. Мы хорошо были знакомы с краснодарским краеведом В. Тихомировым — автором нескольких путеводителей по горам Краснодарского края — и Э. Чернопятовым, который много исходил по горам на стыке Абхазии и Краснодарского края. Казалось труднее соблюсти единство очерков об истории и природе. Но Юрий Николаевич прекрасно владел предметом. Провел экспедиции и по Краснодарскому краю и даже выпустил об этом книгу. С природой было проще. Получилось описание маршрутов в горах у моря от Сочи до Очамчиры. Здесь были и экскурсии к достопримечательностям на несколько часов, доступные курортникам, и многодневные сложные походы через ледники и высокогорные хребты. Юрию Николаевичу скоро идея выхода за границы Абхазии даже понравилась. Он уже ощущал волны сепаратистских настроений, вырастающих в Грузии, и хотел даже этой краеведческой книгой лишний раз подчеркнуть единство России и Абхазии, всего Кавказа. Книга получилась весьма полной, как по насыщению краеведческим материалом, так и по описаниям маршрутов по Абхазии вокруг Сочи и на Красной поляне. Включились сюда и основные перевалы через Главный Кавказский хребет. Книга была хорошо иллюстрирована и включала в себя максимально детальные на тот период картографические схемы. Чтобы добиться единства структуры книги, стиля всех участников, мной были разработаны определенные требования к описаниям экскурсий и походов. После первого варианта шли доработки. Наверное, это была бы лучшая книга из имеющихся путеводителей по Кавказу. Юрий Николаевич, привыкший к выходу своих книг с невысоким полиграфическим качеством, особенно касательно фотографий, заранее радовался, что, наконец, выйдет яркая красочная книга с его участием (книги этой серии таковыми и были: привлекались лучшие фотографы, полиграфия ГДР была безупречной). Он это емко определял так: наконец с его участием выйдет книга в твердом переплете. О мягком переплете, как свидетельстве несолидности предыдущих Юриных книг, часто намекала и его жена Света. Надо признаться, что к сроку, оговоренному с издательством, мы не справились. Конечно, сказалось и то, что авторы жили в трех местах, но главное — мы вышли за рамки запланированного объема —16 печатных листов. Нам надо было еще хотя бы 9. Начались тягучие переговоры с издательством. Нас укрепляло то, что собран уникальный материал, конструкция книги получилась цельной, нельзя было выбросить куски. И издательство все понимало, но нарастали технические трудности. Отказалась работать с «Профиздатом» немецкая типография. А тут началась перестройка, рыночные отношения... План издательства полностью рассыпался. Около десяти готовых к изданию рукописей вернули авторам. Запомнилось, что мы оказались в одной кампании с Г. Каспаровым.
Главными задачами книги были: не только научить путешественника грамотно проехать — пройти по дорогам, тропам и без троп, но и показать достопримечательности природы и истории, помочь вглядеться в здешнюю жизнь, познать местные обычаи и культуру.
Поначалу Юрий Николаевич относился к книге как к чему-то отвлекающему его от основных дел, но дальше он увлекся и работал с удовольствием: добывал интересные фотографии, рисовал схемы маршрутов, планы городов. Основными его разделами были: исторический очерк, экскурсии из Сухуми и большая глава — Цебельда. Книга строилась как бы двумя ярусами: экскурсии из курортных городов и маршруты по крупным регионам. К крупным относилась и Цебельда, от нее шли маршруты на Чхалтский и Бзыбский хребты, в окрестностях высокая насыщенность историческими памятниками. Это все было для Юрия Николаевича родное, он тут вырос, сделал множество открытий, это была земля его предков.
Мы пытались найти деньги на издание в самой Абхазии. Но уже виден был кризис перестройки, звиадисты приезжали на митинги в Абхазию. Запахло войной.
Даже когда эта война пылала вовсю, и Юрий Николаевич весь работал только на победу, он не уставал мне напоминать, что издать такую книгу — наше святое дело: «Там — вся Абхазия». Найдя спонсоров для «Белой книги Абхазии», он хотел видеть такую возможность для книги «Горы у моря». Надо сказать, что мне самому было чрезвычайно радостно работать над этой книгой. Светлые, полные чудесных открытий путешествия на протяжении более 30 лет — целая жизнь, радостное узнавание Земли, людей на ней живущих, истории. Особенно замечательно было работать с Юрием Николаевичем. Было много тех, с кем сводила меня эта книга, но вот ответственность за то, что надо сдать в срок не идею, а конкретные элементы книги, была далеко не у каждого. А Юрий Николаевич был редким работником, наверное, на это повлияла и его археологическая деятельность. Рукописи, статьи он делал, как кувшин или горшки радующийся своему делу гончар. Он не был стилистом-писателем, для него главной была суть статьи или книги. Мы добивались от книги всего, что она может дать. Важно, чтобы на каждой странице читатель вникал в Абхазию и говорил спасибо, что ему открылся такой прекрасный мир.
Почти все мы обсуждали в конце концов вместе, и незаметно для себя Юрий Николаевич стал одним из главных архитекторов книги. Очень жаль, что она не вышла в свое время. Теперь потребуются десятилетия, чтобы счиститься от коросты войны, чтобы в эти горы пошли туристы, как в Альпы или Кордильеры.
Выпустить сейчас в качестве памятника тому, что было? Определенный смысл есть, но надо добыть денег. Учитывая вышеизложенное, наш редакционный совет счел важным включить в настоящий сборник часть написанной Юрием Николаевичем главы для книги «Горы у моря» — «Цебельда и ее окрестности». Для Юрия Николаевича это был самый родной уголок Кавказа. Он много себя здесь вложил и в исследования, и в раскопки, и в создание музея «Ясочка», и в помощь окрестным селам. Хотелось бы дожить до того времени, когда в Абхазии установится мирная жизнь, пастухи спокойно восстановят свои коши, Абхазию вновь заполнят толпы курортников и туристов. Об этом мечтал, этого добивался всей своей жизнью Юрий Николаевич Воронов.
Юрий Николаевич так врос в сценарий книги «Горы у моря», что появилась идея сделать книгу «Море у гор», где бы описывались маршруты вдоль Черноморского, в том числе Абхазского, побережья, как это делалось в древности. Преодолевать морские пространства силой своих мускулов, умения и знаний. Юра даже составил сценарий новой книги и схему, напоминающие морские лоции. Они теперь нам остались в наследие.
А пока — «Цебельда и ее окрестности», из неизданной книги "Горы у моря".
Н. Д. Бондарев
Историческая Цебельда еще в середине ХIХ века включала в себя довольно обширную территорию, ограниченную с юга передовым известняковым хребтом (горы Апианча, Агыш, Чижоуш), с запада — рекой Келасур, с востока — рекой Кодор и с севера — Главным Кавказским хребтом. Основная географическая особенность рассматриваемой территории — это наличие двух смежных котловин, Цебельдинской и Азантской, окруженных амфитеатром гор и обладающих плодородными почвами, обильными источниками, обширными лесными массивами и здоровым климатом «Сухумцы смотрят на Цебельду, — писала газета «Кавказ» в 1891 году, — как на прелестный дачный уголок, где нет никаких лихорадок., богатый, но заброшенный уголок». Экстенсивное сельское хозяйство и лесозаготовки последних десятилетий нанесли заметный ущерб этим местам, не утратившим, впрочем, и теперь свою первозданную прелесть. В первой половине — середине XIX века существовали две Цебельды — Большая и Малая, заселенные абхазами, в 1867 году полностью переселившимися в Турцию. Нынешнее село Цебельда — крупнейший населенный пункт горной Абхазии, находится всего в 30 километрах от столицы республики — Сухума. Центр села сложился в конце XIX столетия, когда здесь московским табачным фабрикантом Тейнгартом была водворена, долго не продержавшаяся, колония немецких переселенцев. Название поселка Лемса (искаженное «немец») на западной окраине Цебельды — единственное сегодня напоминание об этом. Население сегодняшней Цебельды — в основном грузины, армяне, греки — трудится в животноводческом совхозе. Рядом с автостанцией вдоль центральной — Октябрьской — улицы расположились клуб с кинозалом, библиотека, магазины, грузинская, русская и армянская средние школы, почта, столовая, больница, аптека; реконструируется здание сельского музея.
По Цебельдинскому нагорью еще в начале века пролегла сеть разнообразных по продолжительности и содержанию туристских маршрутов. Каждый из них может быть частью многодневных путешествий, выводящих в Цебельду из верховьев Келасур, через перевалы Чхалтского (Абхазского) хребта или со стороны Кодорского ущелья. Однако как природные особенности Цебельды, так и ее близость к столице республики делают этот район зоной отдыха, представляющей интерес в первую очередь для населения Сухума и его многочисленных гостей, для которых наиболее приемлемой формой отдыха может быть однодневная экскурсия. Ниже приводится описание ряда таких маршрутов по Цебельде.
1. От Мерхеула до Цебельдинского ущелья. На 10-м километре Военно-Сухумского шоссе вправо отходит проселочная дорога, выводящая через 3 километра к поселку Герзеул. В своем начале она пересекает ущелье небольшой речки, которое интересно своими древностями. В том месте, где склоны ущелья минимально отстоят друг от друга, средневековые строители возвели поперечную каменную стену с небольшой башней и воротами, от которых сохранился паз бревенчатого засова. В глубине ущелья, образующего здесь небольшую долину, сохранился у слияния двух ручьев второй рубеж — трехметровой толщины стена, преграждавшая доступ из ущелья на площадку, в центре которой возвышаются развалины каменного здания. Интересно осмотреть стены двух смежных помещений, в которых сохранились оконные и дверные проемы. На вершине холма, прикрывающего площадку с запада, на фоне неба хорошо просматриваются руины крепости. Крутой подъем к ней отнимает не более 15 минут. Последние метры подъема преодолеваем по сетке корней, покрывающей склон. Вход находился в стене рядом с прямоугольной воротной башней. В него попадали по деревянной лестнице, которая в случае необходимости убиралась. Небольшой крепостной двор ныне утратил часть стен, сползших в обрыв. Обломки керамической и стеклянной посуды характеризуют культуру позднего средневековья, когда здесь, согласно преданию, проживал некий феодал по имени Мярх, имевший достаточно оснований для укрепления своего гнезда.
От развалин жилого здания можно выйти на гребень, вдоль которого тропа после часового подъема приводит к спуску к селу Герзеул. Здесь часты сильные ветры, сопротивление которым придало ветвям деревьев причудливые изгибы. С высоты хребта открываются великолепные виды в сторону гор, где на переднем плане высится склон массива Апианча, на фоне которого четко выделен кряж, где находится Герзеульская крепость, в раннем средневековье охранявшая выход из Цебельдинского (Пацхирского, Ольгинского) ущелья. Оставив продолжение хребта справа, нужно пересечь центр поселка Герзеул, за которым через обширную поляну, где в античную эпоху располагался могильник, тропа выводит на известняковый гребень, ведущий к воротной башне крепости. В выступах скал видны окаменевшие обитатели древних морей, а в расщелинах притаились небольшие красноватые кавказские гадюки.
Герзеульская крепость входит в десятку крупнейших средневековых оборонительных сооружений региона. Общая длина ее стен около километра. Главная воротная башня имела два смежных помещения и два входа — наружный и внутренний, перекрытые кирпичными арками. Наружный порог находился на высоте до 1,5 метров от основания башни — калитка была подъемной. Когда враги скапливались у ворот, расположенных западнее, защитники калитку опускали и по ней устремлялись в тыл нападающим.
На поросшей лесом территории крепости можно осмотреть уникальную систему сбора и хранения дождевой воды, состоящую из трех бассейнов: н-образной, крестообразной и колодцевидной формы. Поверх платформы, в которой скрыта вторая цистерна, сохранились остатки храма, древнейшие части которого датируются, как и крепость, VII–VIII веками. В позднем средневековье здесь стояла церковь с одним маленьким помещением, перекрытым каменным сводом, а находившаяся под ней цистерна служила склепом В западной части крепости можно осмотреть развалины еще одной башни, имевшей также сквозной проход. С высоты обрыва открывается вид на ущелье и за ним — Цебельдинское нагорье. Можно спуститься к реке прямо через заросли, держась чуть левее кромки обрыва. Но лучше вернуться на поляну перед крепостью и спуститься в лощину, из которой одна тропа ведет круто вверх на склон Апианчи, а вторая по этому склону углубляется в ущелье начинающегося здесь Герзеульского ручья. Возвышенность с крепостью остается на его противоположной стороне. Основное питание ручей получает из небольшого темно-зеленого карстового озерца. За ним тропа горизонтально выводит в ущелье Большой Мачары. Слева метрах в ста ниже слышен шум водопада, а впереди в просвет между деревьями уже видна на той стороне асфальтовая лента шоссе. От основной тропы влево круто вниз по гребню через заросли самшита ее ответвление приводит к месту слияния Герзеульского ручья с Мачарой. Теперь можно вернуться к водопаду по дну ручья, 329 держась сначала его левой стороны. Нависающие обрывы, небольшой бассейн, куда по скальной глади с шумом низвергается поток, сырой полумрак, вечнозеленое убранство ущелья оставляют неизгладимое впечатление. Путь на шоссе либо прямо от Мачары вверх по осыпи, либо по ее руслу до выхода из скальной теснины.
2. По Цебельдинскому ущелью. Прогулки по ущелью Большой Мачары, известному в литературе под разными названиями (Пацхирское, Ольгинское, Цебельдинское), оставляют самое яркое впечатление. Можно ограничиться четырехкилометровой прогулкой по кромке шоссе с обзором окрестностей и спусками к реке. Отрыв от шоссе требует определенной физической подготовки. В жаркий летний день приятно пройтись прямо по руслу реки, обычно маловодной и местами уходящей под наносы. Можно подняться на противоположный склон и, найдя тропу, идущую от Герзеульского ручья, пройтись по ней вдоль ущелья под скалами.
Первый спуск в ущелье находится на 12-м километре Военно-Сухумского шоссе в ста метрах выше известкового завода. Зайдя в боковое ущельице с Герзеульским водопадом, можно затем пройти по дну ущелья вверх. На 13-м километре находится наиболее узкая и наиболее обнаженная часть ущелья. Здесь наибольший интерес представляют наблюдения над геологической историей, проявляемые в складках и разломах известняков. Много десятков миллионов лет назад в этих местах располагалось морское дно. Наносы ила вместе с отмиравшими обитателями моря, наслаиваясь друг на друга, спрессовывались в пласты, которые сегодня хорошо видны вдоль дороги. Затем началось формирование гор, и вода отступила. Чудовищные силы постепенно выдавили часть суши, обратив ее в гигантскую складку, образовавшую передовой известняковый хребет. Под давлением, действовавшим в разные стороны, часть складок разорвалась и перемололась, образовав в центре сдвиги и рыхлую массу, постоянно ныне наступающую на шоссе. На 330 противоположной стороне ущелья хорошо видны вертикально вставшие слои. Несколько миллионов лет назад до того вытянутый в длину кряж дал несколько поперечных трещин, в которые устремились ручьи. Так образовалось и ущелье Большой Мачары. До сих пор река разрабатывает сложившиеся в результате этой катастрофы массы обломочного материала, образующие с той стороны ущелья террасу из обломков скал и постоянно мигрирующего вниз щебня. Вокруг тропы на террасе рассыпаются обломки скал, на неизведанную глубину уходят трещины. На недоступных участках обрывов прилепилось несколько десятков сосен, из поколения в поколение живущих здесь с ледниковой эпохи. В зарослях и теперь ходят медведи, по ночам спускающиеся к реке на водопой. Между камней в летнюю пору можно встретить ужей и полозов, поражающих своими размерами.
В двух километрах выше по основному ущелью путнику встречается только один труднопреодолимый водопад, носящий выразительное имя — «Чертов». Его мрачный провал образуют нависающие мокро-серые известняковые трещиноватые скалы, слегка украшенные гирляндами плюща. Его лучше обходить по шоссе. Выше водопада серия водоемов, где приятно искупаться в жаркий день. Здесь, вблизи столба с отметкой «15 км» начало Большой Мачары, которую образуют река Барьял и безымянный, но более многоводный ручей. У слияния развалины каменной мельницы, построенной в начале века скрывавшимися в соседней усадьбе революционерами. Занимательны прогулки по речному руслу в глубине бокового ущелья, а также по тропам, ведущим через самшитовый лес вокруг небольшой, но труднодоступной вершины. Ее венчает крепость, стены которой сложены циклопической кладкой из крупных обломков известняка насухо. Материалы, добытые археологами, позволяют датировать ее античным периодом, когда задолго до рубежа н. э. Цебельду населяли воинственные кораксы. Рядом небольшая пещера. Тропа от поляны перед крепостью поднимается круто вверх, выводя на Цебельдинское нагорье.
Недалеко от выхода из ущелья шоссе проходит через так называемые «Волчьи ворота», где в смутные времена (1918–1920 гг.) устраивали засады грабители. Крутые извивы дороги подчеркивают суровую обрывистость ущелья. Ветер и перепады температур образовали вдоль шоссе серию белых навесов, обильно украшенных гирляндами плюща. Здесь любили фотографироваться уже в начале века.
3. От Барьяла до Келасур. На 17-м километре Военно-Сухумского шоссе вблизи ущелья расположен поселок Ольгинское. У автобусной остановки — водопад с развалинами старой мельницы, чуть выше — магазин. До 1867 года в этом месте были разбросаны усадьбы абхазского поселка Барьял. В мае 1869 года на возвышенном плато в километре от водопада анатолийские греки — мастера по выжиганию извести основали село Ольгинское. В начале XX века оно включало 25 дворов, лавку, духан и небольшую каменную церковь в центре живописной поляны с вековыми кипарисами. Здесь и могила видного революционера-шестидесятника Н. И. Воронова, увлекательную прогулку по природе можно совершить и к северо-востоку от села: здесь находится небольшое тенистое ущелье с зарослями самшита, на противоположном краю которого сохранились развалины средневековой церкви. Вековые грецкие орехи, скромная кладбищенская ограда, обломки камней с орнаментами, высеченными древними умельцами, — все это оставляет яркое впечатление. От храма можно либо подняться по склону горы Прцха в буковый лес, либо спуститься сразу же на шоссе в трех километрах от Ольгинского.
От Барьялского водопада на запад подошвы столовой горы Агыш ведет проселочная дорога. Часовая прогулка приводит к ущелью реки Малая Мачара, на берегах которой осели в 1884 году обманутые известным романтиком и авантюристом атаманом Ашиновым 44 семьи переселенцев из Полтавской губернии. Несколько десятилетий боролись они за скудное существование, пока все не рассеялись по иным местам. От села ныне сохранилась лишь церковь, построенная в начале века на средства, собранные одной монахиней во время трехлетних скитаний по Волге и Северному Кавказу. Церковь замечательно вписалась своими белокаменными стенами и красными куполами в великолепный природный ансамбль ущелья. Рядом еще недавно были видны фундаменты однокомнатной начальной школы, функционировавшей с начала века. Ныне район Полтавского вновь ожил: здесь раскинулись сотни садовых участков сухумцев. Индивидуальное строительство сделало этот микрорайон средоточием разнообразных, часто очень привлекательных и просто забавных образцов малой архитектуры.
На северной окраине Полтавского в зарослях склона горы Ахупач сохранились развалины любопытного памятника средневековья, обнаруженного зимой 1885-1886 годов и исследованного тогда же видными археологами Д. З. Бакрадзе и П. С. Уваровой. Об этой находке газета «Кавказ» сообщала: «Жители села Полтавского... открыли в лесной чаще древнюю церковь, совершенно уцелевшую, и в ней нашли около трех пудов различных предметов богослужения — книг, икон и проч., с надписями... Все сохранилось, кроме какого-то свертка вроде пергамента, который рассыпался в пыль при прикосновении. Находка хранится в селении у выборного лица. Любители древности ездят из Сухума смотреть эти редкости...» Древняя Полтавская церковь представляет собой здание прямоугольного наружного плана с главным помещением, полукруглым алтарем, западным приделом и склепом-усыпальницей, пристроенным с юга. Вокруг храма двор окружен массивными стенами, в которых сохранились ворота. Стены и алтарь храма были украшены известняковыми плитами, покрытыми замысловатым резным орнаментом. В главном помещении найдены великолепные бронзовые переносные подсвечники с рельефными фигурками животных, серебряные позолоченные оклады от икон с узорчатой чеканкой, один — от иконы Иоанна Крестителя, второй — святой Екатерины. Последняя икона была пожертвована храму каким-то цебельдинским феодалом Абосаланом, сыном Иова. Присутствие такого выдающегося памятника подчеркивает важность этих мест в тот период, когда здесь проходил кратчайший путь из Цебельды к средневековому Цхуму — Севасту.
Через Полтавское, вдоль подошвы горы Чижоуш, дорога выводит на перевал. Влево получасовой подъем приводит на вершину упомянутой горы, откуда открываются живописные виды в сторону моря и гор. Отсюда можно спуститься в село Александровку, откуда автобус доставит по левому берегу реки Келасур в Сухум. Основная тропа уводит вниз на берег той же реки, но в глубине известнякового ущелья. Здесь известно несколько небольших пещер. В жаркую погоду приятно окунуться в прохладные струи реки Келасур.
4. В усадьбу «Ясочка». От Барьяльского водопада вправо через мост два километра асфальтированной дороги через холмы и овраги приводят к историко-революционному мемориальному музею «Ясочка», организованному на базе усадьбы Вороновых в 1987 году в канун 70-летия Великого Октября по решению Абхазского обкома КП Грузии и правительства Абхазии. Это первый музей в горах Абхазии.
В 1874 году здесь поселился Николай Ильич Воронов— видный общественный и культурный деятель России и Закавказья, сподвижник А. И. Герцена, М. А. Бакунина и Н. П. Огарева, сопроцессник Н. Г. Чернышевского и М. А. Налбандяна, узник Алексеевского равелина Петропавловской крепости, пожизненно сосланный на Кавказ. Еще до ссылки Н. И. Воронов снискал себе известность как педагог и литератор. Среди его учеников по Ставропольской гимназии друг Карла Маркса и первый переводчик «Капитала» на русский язык Г. А. Лопатин, профессор-историк A.C. Трачевский и др. Обосновавшись затем в Тифлисе, Н. И. Воронов заведовал судо-поземельным отделом в Кавказском горском управлении, возглавлял Кавказский отдел Русского географического общества, издавал и редактировал газету «Кавказ», был редактором-издателем 9-томного «Сборника сведений о кавказских горцах», автором более 150 статей в различных изданиях. Среди его наград наиболее почетна Большая Серебряная медаль Географического общества, полученная Н. И. Вороновым за монографию «Сборник статистических сведений о Кавказе». А. И. Герцен одарил его тростью красного дерева со скрытой в ней шпагой — «для защиты наших интересов», а А. И. Бакунин — компасом «для правильного ориентирования». За заслуги по изучению горских народов Кавказа Н. И. Воронов был награжден и участком земли в Цебельде. Его жизненные пути пересекались с такими интересными людьми, как поэт А. Мицкевич и писатель Ф. М. Достоевский, языковед П. К. Услар и археолог Д. З. Бакрадзе, итальянская путешественница Карла Серена и биолог И. И. Мечников... Об этих и других фактах биографии основателя усадьбы, о борьбе революционных демократов России и Закавказья против царского самодержавия рассказывает экспозиция в первой комнате музея.
«Ясочка» и ее обитатели сыграли видную роль в просвещении, науке и культуре. По инициативе И. И. Воронова, его жены А. М. Прогульбицкой-Вороновой, дочери польского революционера и внучки декабриста, их детей Ольги, Юрия, Веры и Людмилы в усадьбе были организованы первая на Кавказе трудовая коммуна в духе идей Н. Г. Чернышевского и первая народная школа в горной Абхазии в духе яснополянского эксперимента А. И. Толстого. Более двух десятков лет отдала работе в школах Цебельды О. Н. Воронова, почти на 60 лет отстоит начало педагогической деятельности А. Н. Вороновой от ухода ее на пенсию. 45 лет отдала медицине В. Н. Воронова, ученица профессора В. М. Бехтерева. Крупным ученым был Ю. И. Воронов. Основные вехи его жизни: один из организаторов Сухумского общества сельского хозяйства, заведующий отделом Тифлисского ботанического сада, директор Кавказского музея, профессор Тифлисского государственного политехнического института, хранитель Главного ботанического сада РСФСР, главный ботаник опытных полей Резинотреста на Кавказе, руководитель первой советской экспедиции на американский континент (США, Мексика, Куба, Панама, Колумбия, Венесуэла). Ю. И. Воронов — автор более 240 научных трудов, первооткрыватель более 150 растительных видов, многих представителей фауны, в том числе кавказской гадюки; его имя носят 38 видов и один род растений. В «Ясочке» бывали и отдыхали многие видные деятели науки и культуры академики Н. Я. Марр, Н. М. Мещанинов,
A. А. Гроссгейм, М. А. Коростовцев, И. И. Минц, Б. Б. Пиотровский и др., «отец советского электровоза», член-корреспондент АН СССР А. Е. Алексеев, секретарь Союза художников СССР А. Б. Салтыков, первый диктор грузинского радио Μ. Ф. Коридзе, председатель Московского археологического общества П. С. Уварова, художник В. Д. Бубнова и многие другие. Об этих и множестве других лиц и фактов рассказывается во второй комнате музея.
В литературу «Ясочка» вошла прежде всего под названиями «Почтовый ящик революции» и «Подпольный дом отдыха большевиков». Произошло это по инициативе младшей из Вороновых — Людмилы Николаевны, вступившей в партию большевиков в 1903 году и при поддержке матери, сестер и брата, принимавших активное участие в революционном студенческом движении, организовавшей переброску в «Ясочку» транспортов с партийной литературой, часть которой затем отправлялась в Тифлис, Вотум, Кутаис, Сухум, Баку — ленинские газеты «Искра» и «Социал-Демократ», книги и брошюры К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Г. В. Плеханова, Р. Люксембург и др., многочисленные листовки и прокламации, сборники революционных песен, портреты вождей пролетариата и т. д. С 1902 по 1918 год в «Ясочке» скрывалось, лечилось и отдыхало свыше 100 революционеров, среди которых были секретарь Петербургского комитета РСДРП Е. Д Стасова, один из руководителей московского вооруженного восстания В. И. Васильев-Южин, руководители закавказских большевиков П. А. Джапаридзе и Н. Н. Простосердов, руководители «Сухумской коммуны» в 1905 году Б. Н. Захаров и его легендарный дядя Г. А. Лопатин, руководители петербургской «кассы радикалов» Б. Е. Райков, Η. Н. Воскресенский и И. И. Игнатьев, видные абхазские революционеры Н. А. Лакоба, Э. А. Эшба и B. В. Ладария. А. Н. Воронова — одна из руководительниц большевистской ячейки на курсах Лесгафта, партийный организатор Коломенского и Чернореченского подрайонов Петербурга, разъездной агент, выполнявший задания ЦК и ПК РСДРП, Южного бюро большевиков, Тифлисского и Имеретино-Менгрельского комитетов партии в 48 российских городах, член Екатеринославского и Выборгского комитетов РСДРП, один из организаторов и член правления профессионального союза текстильщиков (Петербург), активный участник революции 1905–1907 годов в Петербурге, Тифлисе и Кутаисе, узник Дома предварительного заключения и Петербургской пересыльной тюрьмы… А. И. Воронова неоднократно встречалась с В. И. Лениным и выполняла его задания, сотрудничала с такими видными большевиками, как Е. Д. Стасова, С. Г. Шаумян, Г. И. Петровский и др. Муж Л. Н. Вороновой Тарас Родионович Мясоедов — питерский рабочий, член КПСС с 1901 года, осужденный в 1906 году и бежавший с сибирской каторги в «Ясочку», организовал здесь из таких же беглых каторжан коммуну, просуществовавшую с 1908 по 1917 год. Позднее он был членом Гумистинского (Абхазия) и Одесского ревкомов и погиб в боях с махновцами. Об этих и других событиях и людях рассказывает экспозиция основного музейного зала в «Ясочке».
Посетители музея могут осмотреть мемориальный. деревянный дом постройки 1886 года, в котором сохранена мебель и библиотека хозяев усадьбы. Рядом высится огромный ясень. В его тени могила славной революционерки и учительницы А. И. Вороновой.
В окрестностях усадьбы немало привлекательных для туризма достопримечательностей В 0,5 километра к северу на вершине холма находятся руины храма XI–XIV веков. Его исследование, ведущееся с перерывами с 1886 года, еще не завершено. Среди находок великолепные резные плиты, алтарной преграды VI–VII веков, на которых безвестный художник когда-то изобразил серию библейских сюжетов. Этим плитам посвящена обильная научная литература..
К югу от усадьбы на окруженной с трех сторон ущельями вершине Шьапкы находятся живописные развалины большого городища, укрепленного в VI веке стенами и монументальными башнями. В центре комплекса — храм оригинальной конструкции, связывающий его с кругом месопотамских церквей. Это квадратное в плане здание с выступающей внутрь алтарной платформой и гробницей с захоронением костей какого-то мученика. Отсюда когда-то были унесены и упомянутые выше плиты алтарной преграды. Здесь помещалась в первой половине I тысячелетия н. э. резиденция правителей Апсилии — крупнейшего древнеабхазского политического образования. В источниках VI века сохранилось, по-видимому, ее название — Рогатория. Здесь останавливались, в частности, послы и торговые люди Византии, которые шли в Среднюю Азию и Китай. От перешейка, соединяющего Шьапкы с горным массивом Апианча, можно спуститься в ущелье и пройти по самшитовым и кизиловым зарослям вдоль ручья к 15-му километру Военно-Сухумского шоссе.
В противоположную от Шьапкы сторону, в 2 километрах от «Ясочки» по проселочной дороге вблизи центра поселка Мрамба сохранились развалины небольшой церкви VI-XI веков. На резных камнях изображения крестов, винограда, птиц, рыб и других раннехристианских символов. В 1837 году вблизи расположился укрепленный лагерь отряда главнокомандующего на Кавказе барона Т. В. Розена, присоединившего Цебельду к Российской империи. В составе отряда находились декабрист Н. И. Бестужев-Марлинский и первый этнограф-абхазец С. Т. Званба. Здесь находился дом первого цебельдинского пристава, польского революционера Ф. Я. Лисовского. В 1840 году Марамбинское укрепление было капитально отстроено, за что друг А. С. Пушкина генерал Н. Н. Раевский получил выговор от императора Николая I. Укрепление просуществовало до Крымской войны (1853–1856 гг.), в начале которой было сожжено.
От той же усадьбы, по тропам, которыми пользовались в начале века революционеры, можно совершить прогулку на вершину Апианчи (1033 м). Путь ведет через покинутые сады,, заросли ежевики, мимо развалов каменных заборов до 1949 года существовавшего здесь греческого села
Юрьевского (в честь ботаника Ю. Н. Воронова). Апианча имеет несколько вершин. Первая с востока густо поросла 338 буком, вторая покрыта ольхой. С последней открывается вид на Колхидскую низменность и море, за которым выступают турецкие горы. Па противоположной стороне хорошо просматривается лабиринт отрогов Абхазского (Чхалтинского) хребта, за которым зубчатые вершины Главного Кавказского хребта, ледники. Левее кряжи Химсы и Дзыхвы. На вершину Апианчи в последний раз А. И. Воронова поднималась в 87-летнем возрасте.
5. К гротам Апианчи и крепости Цибилиум. От автостанции в центре Цебельды следует пройти или проехать еще один километр по основному шоссе, а затем круто свернуть вправо по проселочной дороге, которая через 1,5 километра приведет к развилке в начале села Краевичи. Название это связано с братьями Краевичами, попеременно владевшими этой землей до революции. Генералу П. Д. Краевичу принадлежит несколько интересных работ по этнографии Абхазии и Западной Грузии; физик К. Д. Краевич — однокурсник Д. И. Менделеева, выдающийся педагог, автор учебников физики, алгебры и космографии, по которым училась вся дореволюционная Россия, издатель журнала «Семья и школа» и, наконец, врач Д. Д. Краевич отдал немало сил оздоровлению ряда причерноморских городов (Сухум, Гагра и др.). От усадьбы Краевичей, по примеру Вороновых организовавших и у себя народную школу, сохранились фундаменты дома, родник, часть сада и ограда из вечнозеленого, выдерживающего любые порубки дерева, вывезенного из Северной Америки.
Вправо от развилки уходит дорога к карьеру, скрытому между пирамидальной горой Арагуа и расположенным западнее массивом Апианча. Теперь это ущелье сухое, но в геологической древности здесь текла река Амткел. В двух километрах от развилки на дне ущелья справа у дороги живописно вписались в линию скал два вместительных смежных грота, известных под названием Кеп-Богаз, или Апианча. Много лет раскопки здесь ведет известных грузинский археолог Л. Д. Церетели. Уже исследовано свыше 100 квадратных метров при глубине раскопа до 6 метров. Выделено девять культурных слоев, содержащих остатки производства и орудия труда почти всех эпох каменного века — неолита, мезолита, финальной и начальной стадий верхнего палеолита, а также позднемустьерского периода. Ни один памятник юга нашей страны не обладает сегодня такой полной информацией об этой древнейшей, по словам Ф. Энгельса, «необычайно интересной эпохе» в истории человечества. В каждом горизонте обнаружено по два расположенных на одинаковых уровнях очага, вокруг которых концентрировались находки. Можно полагать, что основная жизнь пещерных поселенцев протекала у этих костров, а каждый очаг принадлежал отдельной маленькой человеческой группе. Орудия труда сделаны из местных пород кремня и аргелита, а иногда из привозного вулканического стекла — обсидиана. Изготовление орудий осуществлялось тут же. Множество костей животных дает возможность судить как об источниках питания жителей пещеры, так и вообще об истории фауны в этой микрорайоне на протяжении почти 80 тысяч лет. Известно, что черноморский лосось в период нереста направляется в глубь чистых и холодных горных рек, среди которых Кодору принадлежало издавна первое место. Эти периоды были для обитателей пещеры особенно сытными. Занимались они и собирательством, выискивали съедобные корни, улиток и т. д. Уникальной находкой, иллюстрирующей этот промысел, является землекопалка, сделанная из оленьего рога. Найдена здесь и охра — краска для татуировки тела. Пещера Апианча получила мировую известность. Здесь работали участники советско-французского полевого семинара палеолитчиков (1978 г.), состоялись выездные сессии XI конгресса Международного союза по изучению четвертичного периода (1982 г.) и XXVII Международного конгресса геологов (1984 г.), в ходе которых с достопримечательностями Цебельды ознакомились представители свыше 60 стран мира.
Разработан проект музеефикации гротов, который включает в себя задачу сохранения и демонстрации древних слоев и находок из них. Отсюда туристы могут совершить 1,5-километровую прогулку вниз по ущелью до реки Кодор, либо, поднявшись у карьера на плечо Апианчи, спуститься к селу Ганахлеба (4 км), откуда автобус доставит их в Сухум.
Проселочная дорога, построенная по решению Совета министров Абхазской АССР с целью сохранения и использования выявленных в этом микрорайоне уникальных древностей, уводит влево от развилки в селе Краевичи мимо здания базы Цебельдинской археологической экспедиции к развалинам древнего Цибилиума, венчающим два утеса (высота около 600 м над уровнем моря) на краю 400-метрового каньона реки Кодор. Цибилиум — главная крепость древне абхазского племени апсилов в VI веке; от этого названия происходит и современное имя Цебельда. С 1977 года здесь ведутся широкие исследования учеными Абхазского института языка, литературы и истории им Д И. Гулиа и Абхазского государственного музея. В ходе этих работ выявлен уникальный для Советского Причерноморья комплекс оборонительных, жилых, хозяйственных и культовых построек VI века. Туристы знакомятся здесь с единственными в нашей стране пятигранной и кугольной боевыми башнями, второй в Западном Закавказье катапультной башней, единственной в горной Абхазии древней баней, крупнейшим в СССР раннесредневековым крепостным водохранилищем, древнейшими в горах Западного Кавказа христианскими храмами с крещальней, где принимали впервые массово новую религию предки абхазов, древнейшей в Советском Причерноморье печью для обжига известняка, давильней и винным складом, прачечной и древнейшими на территории горной Абхазии двух- и трехэтажными зданиями... При раскопках в крепости получен огромный археологический материал: импортная (Малая Азия, Западное Причерноморье, Греция, Сирия, Египет и др.) и местная апсилийская посуда, разнообразное вооружение — местное, византийское, иранское, в том числе найденный впервые в СССР иранский конский доспех VI века и массивные со свинцовыми стабилизаторами наконечники стрел от станковых луков, кирпичи и черепица с клеймами епископа Константина — одного из организаторов строительства крепости и первого епископа апсилов в 30-х годах VI века, клад арабо-грузинских серебряных монет, отчеканенных на рубеже Х–ХӀ веков в Тифлисе и отражающих связи Цебельды в тот период, когда крепость была уже заброшена. На территории храмового комплекса на западном утесе раскопан один из крупнейших позднесредневековых могильников Абхазии... Па вершине восточного утеса на краю 120-метрового обрыва исследуется средневековый монастырь, основанный в конце XIII–XIV вв. и посвященный, как следует из найденной при раскопках грузинской надписи, святому Георгию. Многочисленные находки изделий из железа, бронзы, серебра, керамики и стекла свидетельствуют о теснейших связях в первую очередь с генуэзскими факториями на побережье, наладившими регулярное торговое сообщение через Цебельду с Северным Кавказом и, вероятно, с Поволжьем.
В источниках, относящихся к VI-VIII векам, сохранилось множество сведений о деятельности в этом месте предков абхазов, мегрелов-лазов, армян, осетин, греков, персов, германцев, славян... Таким образом, Цибилиум является ярким памятников дружбы и взаимодействия многих народов Кавказа и прилегающих регионов.
Рядом с крепостью расположен крупнейший из исследованных в Западном Закавказье могильник, где выявлено уже около 500 захоронений III в. до н. э. — VII в. н. э., принадлежавших аборигенам этих мест — апсилам. В могилах найдено более 1000 разнообразных керамических сосудов, главным образом местного самобытного облика, древнейшие на территории СССР мечи из сварочного дамаска, стеклянная посуда, железные сельскохозяйственные и ремесленные орудия, разнообразные украшения из золота, серебра, бронзы и полудрагоценных камней, которые могут осчастливить витрины самого взыскательного музея. К уникальным памятникам искусства мирового значения относятся сердоликовые геммы с изображениями античных богов и различных животных, пастовая бусина с изображениями четырех женских лиц, позолоченная серебряная пряжка, украшенная пятиконечной звездой, выложенной гранатовыми пластинками и золотой фольгой.. О высокой культуре местного населения свидетельствуют маникюрные наборы и лопаточки для нанесения румян, частые в погребениях женщин.
Прогулка по Цибилиуму, раскинувшемуся на площади 350 х 100 метров, занимает больше часа. Гости крепости знакомятся не только с руинами. В их памяти надолго запечатлятся не только великолепные виды окрестностей — шумящая далеко внизу река Кодор, заповедные леса Кодорского хребта, снежные вершины Большого Кавказа и т. д., но и тропа в зарослях граба и тиса по краю обрыва, соединяющая оба утеса, регулярные облеты орлов, гнездящихся в соседних скалах, сбор ягод и грибов по соседним перелескам.. Экскурсию в Цибилиум стоит дополнить восхождением на вершину Адагуа (969 м), куда ведет лесная тропа от крепости по гребню горы. Согласно преданиям, в старину на вершине находилось языческое святилище: под огромной липой абхазцы совершали моления. Здесь и сейчас можно увидеть остатки каменных алтарей, ступенчато поднимающихся к вершине, которую с севера прикрывает вал. Под ногами между опавших листьев нет-нет да и мелькнет черепок от древнего кувшина, либо полированный каменный терочник. С вершины открывается мало с чем сравнимая по своей живописности панорама окрестных гор от Большого Кавказа до Колхидской низменности и Черного моря.
6. В Джампальский каньон. От центра села Цебельда (23-й километр) путь ведет по главному шоссе. Вскоре после поворота к Цибилиуму справа остается здание армянской средней школы. Сюда из «Ясочки» с 1932 по 1956 год совершала ежедневные пятикилометровые переходы с рюкзаком книг и ученических тетрадей педагог А. И. Воронова. Влево отходит дорога к поселку Хаштур, положившему начало армянской общине в Цебельде в 1881 году. Здесь тогда появились храм, церковно-приходская школа и кладбище; от них осталось теперь лишь несколько характерных массивных надгробий, подернутых мхом. Рядом — Цебельдинская пещера — холодный каменный коридор с источником, глинистая стена, за которой разветвление ходов, переходящих в щели. Основное шоссе достигает поселка Кесяновка (26-й километр). Отсюда еще в конце XIX века туристы в просвете между Апианчей и Адагуа любовались кусочком синего моря на горизонте. Примерно в средней части долгого спуска к Джампалу у крутого поворота (30-й километр) в тени старых лип удобное место для обзора местности. За липами — остатки каменных стен и бастионов Цебельдинского укрепления, заложенного 25 июня 1858 года и в конце XIX — начале XX века служившего подворьем Драндскому монастырю. Место для него было выбрано тогдашним кутаисским генерал-губернатором Г. Эрицовым, рассматривавшим Цебельдинское укрепление как важнейший опорный пункт в организации колесного сообщения между Сухумом и Кубанской областью. В укреплении находились казармы, лазарет, баня и другие каменные постройки. Хорошо видны отсюда (слева направо) ущелье Холодной речки между горами Бат и Пшоу, которое перегорожено завалом плотины озера Амткел. Над Пшоу поднимается вершина горы Малый Схапан (1791 м), которую от занимающей в пейзаже центральное место горы Пал (Багада) отделяет лесистое ущелье Дкампала, в глубине которого вздымается массив Гуарап. Затем провал ущелья реки Кодор, за которым теряется в дымке Панавский хребет, на переднем плане наклонная платформа — край Цебельдинского плато, 400-метровым обрывом спадающего к Кодору. На плече горы Адагуа у края этого обрыва хорошо видны руины Цибилиума, до которого два километра тропы, — сначала небольшой спуск до реки Шакуран выше одноименного водопада, а затем пологий подъем через покинутые сады.
Ниже Цебельдинского укрепления раскинулось село Амткел, сменившее за последние 130 лет немало названий, — Шакуран, Михайловское, Захаровка, Хеви... До революции здесь находилась усадьба рано умершего полковника Захарова. Его вдова, родом из цебельдинских князей Маршания, славилась гостеприимством. В 1900 году, например, последним пользовались видный кавказовед, профессор Вс. Миллер и знаток края К. Д. Мачавариани, описавший Захарову в своей книге «Семь дней в горах Абхазии». Среди других достопримечательностей тогда на себя обращала внимание пасека в несколько сот ульев пчеловода Горизонтова, возобновившего попытку культурного пчеловодства в Абхазии, впервые предпринятую здесь академиком А. М. Бутлеровым.
За центром села Амткел (магазин продуктово-промышленных товаров, закусочная, школа, родник и др.) серпантин шоссе пересекает в нескольких местах интереснейший памятник геологической истории Западного Кавказа — знаменитую Цебельдинскую ледниковую морену, о которой написаны многие десятки исследований. Здесь сохранился уникальный комплекс ледниковых образований — моренный вал, древняя, пропаханная ледником около 100 тысяч лет назад корытообразная долина, нагромождения гранитных валунов, сглаженных льдами при переносе их с юго-восточных склонов хребта Малый Схапач за 15–20 километров. Это наиболее низко расположенный (менее 200 м) из всех известных на Кавказе древних и современных ледников. Когда он стал отступать, на его конечном вале побывали представители древнейшего населения Цебельды и оставили здесь кремневые орудия, возраст которых составляет около 60–70 тысяч лет.
Дорога спускается к Джампальскому мосту (35-й километр), выше которого в Джампал впадает справа река Схча. Затем широкая чистая река вливается в ущелье редкой красоты: высокие скальные стенки, буйные заросли, спускающиеся по крутым склонам к самой реке, самшитовые и ореховые перелески по широкому днищу ущелья, многочисленные гроты и навесы, большинство которых издавна служило человеку укрытиями. Вблизи моста на левом берегу в скалах чернеет Джампальский грот, который иногда в народе называют «сванской гостиницей». Грот был заселен в эпоху позднего мустье и раннего верхнего палеолита (около 30 тысяч лет назад), то есть тогда, когда ледник почти растаял. Значительно позже, уже в бронзовую эпоху, в гроте вновь разместилась небольшая человеческая община. Здесь горели жаркие костры, на которых поджаривалось мясо животных, а вокруг кипела своя жизнь — разбивалась глиняная посуда, разбрасывались кости животных, изготовлялись и терялись орудия. Найдено здесь и одно захоронение, скелет без черепа, посыпанный красной охрой.
От Джампальского моста до впадения Джампала в Кодор три километра. Тропа идет по дну каньона левым берегом. В километре от начала тропы река подмывает скалу, и здесь нужно идти поверх нее через заросли. Затем вновь ровный берег, поляна, ореховая роща. В скалах противоположного берега угадывается щель, в глубинах которой прячутся каскады водопада Шакуран. К нему удобнее подойти по тропе, ведущей от села Амткел через кукуруз-но-табачные поля, примерно километр до края каньона. Здесь тропа ныряет под горизонтальную полку выветрившихся известняков и ведет вниз. Ответвление тропы вправо выводит через несколько десятков шагов на скалистую полку, нависающую над вторым водопадом. Углубившись в ущелье, путник попадает в гигантскую скальную яму, в которую с нависающих на 30–40-метровой высоте известняковых пластов льются тонкие струи воды. Под ногами в траве белеют кости животных, когда-то упавших сюда сверху. В утренних лучах солнца основная струя водопада, падающая на вершину высокого сталагмита за небольшим озерцом, искрится и сияет. Во второй половине дня здесь мрачно, как в кощеевом чертоге. Рядом с водопадом видно черное отверстие верхней Шакуранской пещеры. Нужно вернуться на основную тропу, пройти мимо черной арки средней Шакуранской пещеры, 100-метровый коридор которой уходит в глубь горы, спуститься на берег Джампала и снизу осмотреть два водопада Шакурана. Вблизи находится вход в третью, самую большую из Шакуранских пещер, посещение которой без специального снаряжения и навыков опасно. Более чем на километр под землей протянулись ее коридоры, залы, подземные озера и ручьи... В жаркую летнюю погоду приятно перейти Джампал вброд, в остальное же время года это не составляет удовольствия, ибо стремительный поток местами достигает пояса.
Продолжаем прогулку по Джампальскому каньону. За ореховой рощей тропа снова поднимается в заросли левого 346 склона, чтобы обойти рощу, прижавшуюся к скалам. Вот и устье Джампала. На противоположной стороне чернеют два арочных отверстия — это выход подземной реки Кара-Су (Черная вода), которая берет начало в озере Амткел и затем 12 километров течет под землей. До образования озера в 1891 году песчаное дно гротов было сухим, и здесь пастухи держали скот. Неоднократные попытки спелеологов проникнуть в глубины этой огромной полости пока не увенчались успехом
В выступе скалы, образующей угол между ущельями Кодора и Джампала, находится один из наиболее интересных памятников каменного века Кавказа — Холодный грот (по-абхазски Хупынипшахва). Раскопками археолога Л. Н. Соловьева в этом гроте была приоткрыта яркая картина жизни небольшого коллектива людей эпохи верхнего палеолита и мезолита (15–10 тыс. лет назад). Разнообразные кремневые, каменные и костяные орудия, следы костров, свидетельства первых навыков земледелия, что именно в мезолите на Кавказе появляется специализированное рыболовное орудие — копье с отделяющимся от древка наконечником — гарпуном. Подвижную часть с древком соединял линь из жилы зверя или из растительных волокон. Раненый таким орудием лосось уходил в глубину, а рыболов «водил» рыбу до тех пор, пока она не обессиливала и не становилась его добычей... Наибольший, пожалуй, интерес среди находок в Холодном гроте вызвали искусственно раздробленные обломки человеческих костей и черепов, найденные вместе с костями животных в пещерной нише, куда сбрасывались пищевые отходы: при случае жители грота не гнушались каннибализмом. Антрополог М. М. Герасимов попытался по этим обломкам реконструировать образ древнего человека, в котором обнаружились заметные негроидные черты.
Характерная особенность грота — скрытые в скалах вертикальные и горизонтальные вентиляционные каналы, обеспечивающие в жаркую погоду прохладу — за счет освежающей струи воздуха, а в холодную — поток относительно теплого воздуха, поступающего из подземных глубин. Через арку открывается вид на бурные воды Кодора, за которым полого поднимается залесенный склон урочища Амзара. От Холодного грота к Джампальскому мосту можно возвратиться тем же путем по каньону, либо подняться на плато: крутая тропа обходит грот справа и выводит на 39-й километр шоссе.
7. К озеру Амткел. Наиболее быстрый путь — транспортом до Джампальского каньона, откуда до озера менее 5 километров пешего хода. За мостом через речку Схча проселочная дорога через два километра выводит к узкому ущелью между горами Бот и Пшоу, где в подземные пустоты скрывается Холодная речка. До появления озера здесь несся полноводный горный поток Амткел, о чем свидетельствуют вывалы гранитных булыг и окатанные обломки скал, теперь покрытые мхом и скрывшиеся в тени самшитового леса. Сумрачные чащи сменяются светлыми полянами, в скалах чернеют гроты, река часто заливает дорогу, и можно промочить ноги. Наконец ущелье перегораживает плотина, из-под которой вырывается поток. Дальше тропа круто устремляется вверх между крупными глыбами скал, щебень же струится из-под ног вниз. Склон сухой, выжженный солнцем, его высота до 170 м. Наконец тропа сливается с тракторной дорогой, соединяющей расположенное юго-западнее село Азанта с урочищем Апушта. Вокруг спокойный вековой буково-грабовый лес, и не видно следов обвала.
Поначалу считалось, что озеро впервые образовалось после обвала части склона Малого Схапача в 1891 году. Когда каменная чаша стала быстро заполняться водой, окрестные жители опасались, что свеженасыпанная плотина не выдержит напора озерной воды и будет смыта. Однако этого не произошло. В 60-х годах на поверхности плотины были обнаружены остатки морены ледника, сползавшего сюда с урочища Апушта, остатки стоянок каменного века и могилы античной эпохи. Так удалось приоткрыть завесу над тайной одного из самых «молодых» озер Абхазии. Первый обвал, как, по-видимому, и первое озеро, появился здесь еще более 100 тысяч лет назад — тогда и начала формироваться плотина, в которой сегодня можно проследить ряд разновременных ярусов накоплений. Озеро возрождалось, некоторое время существовало, а затем его вода, отыскав выход под плотиной, уходила. Новый оползень закупоривал этот выход, и снова появлялось озеро. И уже много тысячелетий через плотину ходят люди в сторону гор и дальних перевалов.
Тракторная дорога, забирая все время влево, выводит к развилке, — откуда до озера остается менее 500 шагов. Первое впечатление от озера смешанное. За большими серыми глыбами вдруг голубеет мутноватая гладь, на пути к которой вырастает навал бревен всех размеров. Почерневшие и выбеленные солнцем и дождем, они забаррикадировали весь берег, легли на скалы, плавают в воде. Летом температура поверхностного слоя озера достигает 20° тепла, однако с глубиной температура его резко падает. Здесь водятся форель, голавль, усач и некоторые другие породы речной рыбы. Заманчиво совершить по озеру плавание на лодке либо на плоту. Западный берег — пояс белых скал, на которых граница растительности показывает, как и бревна на берегу, возможный уровень воды. Годовая разница уровней озера достигает 40 м. Минимум приходится на февраль, максимум — на май, когда озеро входит в лес на склоне плотины. Высота озера над уровнем моря 543 м, его длина 2300 м. Свои впечатления о посещении озера описал в 20-х годах писатель К. Г. Паустовский в повести «Бросок на юг».
Обойти озеро по берегам прогулочным манером невозможно: надо либо подняться высоко в горы по малозаметным тропам, откуда можно затем спуститься в долину Амткела, либо переправиться на его противоположную сторону на каком-нибудь плавсредстве — лодке, плоту и т.д. Прогулка по ущелью Амткела выше озера сложна прежде всего тем, что приходится многократно преодолевать реку вброд: на протяжении первых пяти километров— не менее 30 раз, либо надо десятки раз карабкаться вверх по скалистым склонам через заросли лавровишни, азалии, колючего понтийского падуба и других труднопреодолимых растений.
Если выход на озеро запланирован с ночевкой, то интересное путешествие можно совершить в урочище Апушта, расположенное восточнее озера. Для этого надо вернуться к краю плотины и, оставив справа крутой спуск в ущелье Холодной речки, подняться на обширную поляну с одичавшими садами. Здесь в размывах лесосплава исследован обширный могильник IV–VI вв. н. э. В погребениях апсилов найдены железные боевые топоры, мечи, наконечники копий, разнообразные кувшины, орудия труда, украшения. Справа, на гребне горы, видны развалы городища, где обитали в тот период местные жители. На одной из террас небольшая пещера, в которую можно спуститься с помощью 20-метровой веревки. В полутьме различимы глыбы скал, в трещинах попадаются обломки древней посуды. Через урочище Алушта пастушья тропа выводит через 3–4 часа подъема на свободную от леса вершину горы Малый Схапач (1791 м). Круговой обзор включает снежные вершины Большого Кавказа, изрезанные ручьями ущелья рек Амткел и Джампал, ближайшие вершины: на севере — Лыхта, на востоке — Гуарап, на западе — Большой Схапач и Чумкузба, а в дальней дымке — море...
На противоположном, западном берегу озера находится замечательный памятник древнего зодчества — Азантский дольмен. От озера надо вернуться к развилке и по основной дороге пройти вправо немногим более километра до села Азанта. Дольмен стоит на его северной окраине в 200 м от дороги в сторону обрыва в зарослях орешника. Гробница хорошо сохранилась. Ее монументальная, слегка выпуклая известняковая фасадная стена с отверстием заглублена в нишу, образованную пилонами боковых стен и козырьком крыши. Почти 4000 лет назад через отверстие осуществлялись захоронения людей. В 1946 году академик Б. А. Куфтин обнаружил здесь бронзовые украшения и керамическую посуду, характеризующие своеобразную культуру местного среднебронзового века... Поблизости можно увидеть развалины еще нескольких дольменов.
Если от большого дольмена по тропинке пройти прямо к обрыву и спуститься по скалистым выступам метров на 50, то можно осмотреть небольшую двухэтажную пещеру. Нижний ее этаж представляет собой довольно уютный грот со следами обитания людей эпохи неолита. Во второй этаж можно попасть только по приставной лестнице через отверстие в потолке грота. Пол засыпан камнями, из темноты выступают причудливые изгибы стен. Здесь был когда-то найден обрывок кожи с изображением пахаря и впряженного в плуг оленя. Заканчиваем маршрут либо возвращением к началу Джампальского ущелья, либо выходом по основной дороге к селу Аблухвара (7 км), откуда можно добраться автобусом до Сухума..
8. По ущелью Келасур и Келасурской тропе через перевал Амткел в верховья Чхалты (тропа, 2–3 дня). Этот маршрут позволяет ознакомиться с природой и красотами северо-западной части исторической Цебельды. От центра одноименного села по дну безводного ущелья, где когда-то текла река Амткел, отходит проселочная дорога к поселку Аблухвара. В двух километрах от начала пути, там, где ущелье наиболее сужено и заросло особенно густо самшитом, когда-то был ограблен писатель К. Паустовский. На пятом километре перевал, справа от которого на вершине гребня Ахыста в лесных зарослях скрыты стены апсилийской крепости VI века, а слева в основании скальной ленты расположена пещера, служившая приютом человеку еще в древнекаменном веке. Длина пещеры около 200 м, в конце ее колодец. Еще три километра, и село Аблухвара — конечный пункт обслуживания рейсовыми автобусами из Сухума.
Далее путь ведет к подножью массива Большой Схапач. У совхозной фермы дорога разветвляется: правая ведет к озеру Амткел (6 км), левая — в ущелье Келасур. Примерно час спокойной ходьбы среди заброшенного сада, и перед нами Чертов мост через реку Джемиле. По нему можно пройти и не заметить, что под ногами пропасть. Деревья по бокам моста сомкнулись кронами, загородив обзор. Между досками настила видны скопления песчинок в полутьме: это на 50–60 метровой глубине лежат скопления нанесенных рекой валунов, обрамляя бассейны с чистейшей водой.
За мостом несколько обширных полян. В размывах после дождей здесь можно обнаружить предметы из погребений апсилов. Затем еще один ручей, и в срезе дороги видны скопления тысяч обломков глиняных изделий. Выше, на мысу, образованном ручьем и мертвым каньоном, сохранились руины древнего городища, названного, как и лежащее выше урочище, — Лap. Тут же у дороги родник и дальше пасеки. От них вниз по склону через брошенные сады можно в течение часа спуститься в урочище Абгыдзра, где через Келасур переброшен мост. За ним на лесистом склоне и в соседнем ущелье известно несколько пещер, наиболее известная из которых носит поэтическое название Белоснежка.
Основная дорога заворачивает к северу и уходит в глубь ущелья Келасур. Вокруг лес. Огромные буки, каштаны, липы перевиты лианами, непроходимый подлесок образуют лавровишня, азалии, ежевика. От крепости Лap до крупного левого притока Келасура 8 километров. На левом его берегу выше дороги ровные поляны с остатками одичалых садов, ниже — живописные водопады. По пути несколько заброшенных шахтных выработок — следов деятельности геологов. Дорога круто уходит вниз и скоро приводит к реке Келасур. Здесь обычно останавливаются на ночлег туристы и пастухи. Затем ущелье становится более тесным, дорога местами идет по краю обрыва, подмываемого рекой. Вот и ущелье реки Схапач — от центра Цебельды пройдено около 30 километров. Перед мостом чистый родник, а на другой стороне ровная лужайка, окруженная старыми каштанами...
Дальше идем по правому берегу Схапача, яростно бьющегося о гранитные глыбы. Ущелье глухое, на тропе встречаются следы медведя, кабана, дикой козы. Вот среди буково-каштанового леса появляются отдельные пихты. Четырехчасовой путь вдоль Схапача приводит на открытую поляну (около 1300 м над уровнем моря). Отсюда влево начинается долгий подъем на водораздел Схапача и Келасура, протяженность которого обычно оценивается в шесть километров, а время прохождения — около трех часов. В средней части подъема пологое плечо, в верхней нужно преодолеть около 100 м по выступам скалы, словно по лестнице. И вот субальпийский луг!
Тропа идет дальше верхом хребта, открывая взору панораму гор, пастбищ на их склонах, залесенных ущелий, ярко-голубого неба и близких облаков. На севере выделяется массив Хымса (3156 м), где берет начало Келасур. На западе — зубчатый контур Дзыхвы (2710 м), а к югу выглядывает из леса луговая верхушка Большого Схапана (2240 м). На пути обширная поляна, рядом пастушеские хижины. Основная тропа, забирая слегка вправо, спускается к истокам реки Схапан, откуда направляется к перевалу Ачандара (2300 м); от выхода тропы на альпийский луг до перевала около часа спокойной ходьбы. За седловиной открывается вид на Чхалтысский хребет и верховья реки Амткел. Вскоре тропа раздваивается. Спустившись вправо вниз вдоль ручья с несколькими живописными водопадами, можно, вновь войдя в буково-каштановый лес и перейдя через Амткел, подняться к пастушьим балаганам на склонах горы Атех.
Основная тропа через полтора часа над лесистыми теснинами многочисленных притоков Амткела мимо пастушеских кошей приводит на обширную влажную луговину (1840 м), где сходятся тропы, ведущие с Чхалтысского хребта и из верховьев Аданге и Амткела. Чуть выше, там, где Амткел, выйдя из скального цирка, поворачивает на 90° к югу, слева открывается перевал Амткел (1859 м), широкий, поросший сочной травой. За ним короткий спуск луговым склоном выводит к реке Аданге (1760 м), на противоположной стороне которой проходит дорога, связывающая ущелья Чхалты и Бзыби. До места слияния Аданге с Южным Марухом остается 6 километров по тракторной, трудной дороге.
9. К лугам и озерам Гуарапа. От Джампальского моста основная трасса Военно-Сухумского шоссе выводит к поселку Чины (34 км). Слева, на вершине продолговатого холма, в зарослях прячутся развалины апсилийской крепости VI века. По склонам разбросаны тысячи обломков древней посуды. Шестикилометровая проселочная дорога соединяет центр Чины со скрытым в живописной котловине ущелья реки Джампал селом Георгиевским. По пути интересна линия обрывов, где по преданию когда-то бросился вниз и погиб один из цебельдинских князей Маршания, которого настигали враги. Село было основано в мае 1869 года предприимчивым малоазийским греком Георгием Сафьяно, приведшим с собой 18 семей... Лесовозная дорога крутым серпантином поднимается в густой лес. Лишь на 8-м километре пути попадается родничок Далее дорога вырублена в скалах, открывая вид на ущелье Джампала, шумящего далеко внизу. Следующий десяток километров характеризуется серией довольно затяжных подъемов и спусков, тропа пересекает несколько ручьев, минует рощу вековых гигантов — тисов, обрывистые участки с великолепным обзором на Лыхту и прилегающие участки ущелья, преодолевает заросли бука, где в сырых местах растут папоротники в рост человека, а деревья перевиты лианами, подлесок же настолько же густ, как и тропические джунгли, — напролом он практически непреодолим... На тропе попадаются следы медведя, ручей щедрым водопадом выплескивается на нее из каменной щели. Наконец появляются поляны с одичавшими грушевыми деревьями. Вот и Джампал. По деревянному мосту переходим на его правый берег. Чуть выше начало реки — слияние двух ее притоков Пырдгала и Арвеша. Переходим по еще одному мосту на левый берег Пырдгала и через заросли лавровишни под могучими каштанами, затем через чистый буковый лес тропа выводит на поляны урочища Барганы (Монахлук). Здесь деревянный домик, пасека, родник — удобное место для ночлега и отдыха после утомительного, почти 30-километрового перехода.
От урочища Барганы начинается долгий полуторачасовой, утомляющий лесным однообразием подъем по гребню. Мягкая почва легко размывается дождевыми потоками, на прямых подъемах тропа имеет то вид желоба среди аллей понтийских рододендронов и азалий, то вид лестницы, когда нужно переступать с одного букового корня на другой. Наконец седловина и спуск, через четверть часа приводящий к ручью и родничку. И, наконец, главный четырехчасовой подъем. С высотой растительность меняется: тисы, 354 каштан, лавровишня, пихта, снова буки, на площадках попадаются грибы. У границы леса гребень выполаживается, появляются поляны с крупными цветами и первый пастушеский балаган, вблизи которого родник. Еще несколько зигзагов по скалистому лезвию гребня, и тропа выводит к седловине у Сухой горы. Подъем закончен. Теперь можно отдохнуть, оглядеться.
Впереди небольшая понижающаяся поляна урочища Абылраху. Тропа уходит полого вправо, где нависают травянистые склоны массива Гуарап, переходящие в каменистые склоны и скалистые гребни. Слева по краю поляны тянется развал скал. Здесь в низкорослых зарослях скрывается замечательный памятник древнеабхазского пастушеского культа, обнаруженный в 1964 году сухумским краеведом и художником В. С. Орелкиным.
Огромный серый камень почти правильной кубической формы слегка наклонился с гребня в сторону пропасти. При взгляде сверху поражает его верхняя квадратная плоскость свыше трех метров в поперечнике, как бы парящая в воздухе. Эта плоскость, подернутая мхом и лишайником желто-зеленого цвета, несет на себе выбитые и выцарапанные в камне изображения топоров, крестов, изображения всадников и птиц, различных символических знаков и, к сожалению, автографы современных посетителей, не пощадивших замечательный памятник. Древнейшие изображения относятся к V–VI векам н. э., когда достигшая расцвета Апсилия стала осваивать высокогорные пастбища для выпаса своего скота. В 60 метрах ниже на наклонной террасе видны остатки сооружения из крупных камней, а рядом плоская плита с пятью выдолбленными чашеобразными углублениями... Стоя на уступе перед глубоким ущельем реки Пырдгал, за которым видны сочные пастбища, и вглядываясь в камни, легко представить себе, что в постройке хранились священная утварь, котлы для варки жертвенного мяса. На плите закалывали жертву, затем процессия пастухов двигалась к священному камню, где старейшины ставили свои родовые знаки, чтобы местный языческий бог скотоводчества Айтар знал, чей именно скот он должен охранять...
От водопада, шум которого слышен от культового комплекса, начинается часовой подъем, выводящий на узкое плато, идущее горизонтально вдоль хребта. Здесь тропа раздваивается — западное ответвление через полдня хода через урочище Большой Гуарап по склонам хребта Хсырхуа приведет к перевалу Куламба. Правая тропа через полчаса выводит на плечо отрога, за которым открывается живописный вид на урочище Малый Гу арап с пастушескими балаганами и на верховье реки Арвеш. Огибая редкие глыбы, скатившиеся некогда сверху, тропа идет по альпийскому лугу, усыпанному разнообразными цветами и травами, — крокусами, прометеевым корнем, чабрецом, ромашками и т. д. От седловины отрога она сворачивает влево мимо снежников и скальных выступов и через час выводит на перевал водораздела Чахты и Дтмпала. Отсюда открывается великолепная панорама Главного Кавказского хребта с лесистыми склонами, ледниками и зубчатыми вершинами. Прямо внизу вблизи кромки леса раскинулась голубая чаша крупнейшего гуарапского озера — Куараш. Спуск вдоль осыпей и снежника отнимает минут 40.
С перевала замечаем далеко внизу на берегу озера коричневые точки, которые по мере приближения к ним оказываются мирно пасущимися лошадьми. Высота озера 2175 м над уровнем моря, его длина 610 м. В жаркий день приятно окунуться в студеную воду, где нет-нет да и мелькнет быстрая форель. Вода удивительной прозрачности: метров на десять просматриваются причудливые складки скал, уходящие в сине-зеленую темень, а поверхность озера с четкостью зеркала отражает перевернутое изображение ледников и кряжей Большого Кавказа. Поверх ступени бараньих лбов тропа пересекает сдерживающий озеро барьер и ныряет вниз по травянистому склону к добротным бревенчатым пастушеским балаганам сванов, а оттуда через пихтово-буковый лес выводит к народному курорту Ардзгара в ущелье Чхалты. Отсюда автомобильная дорога спускается к 72-му километру Военно-Сухумского шоссе в с. Чхалта. Туристы часто предпочитают обратный маршрут доезжают сначала попутным транспортом до Адзгары, а затем идут к озеру. Подъем до балаганов составляет около 800 метров по вертикали и занимает не менее трех трудных часов.
Для продолжения путешествия по высокогорьям Цебельды нужно вернуться к перевалу. Справа на высоте 2500 м над уровнем моря расположено озеро Гуарап. Над ним поперек травянистого склона идет тропа в сторону ущелья реки Шоудыд. На пути попадается огромный цирк— окруженное с трех сторон отвесными (в несколько сот метров) скалами пространство, центр которого занимает небольшое озеро, обрамленное мощными торфяниками. Это урочище Апсытзтоу. Тропа спускается вдоль пересекающего цирк ручья, минуя два небольших, но очень живописных в обрамлении скал озерца. Вблизи развалин раннесредневекового пастушеского комплекса и родника тропа круто взбегает на левый склон ущелья, а затем, свернув вправо, через заросли устремляется вниз, выводя вскоре на берег шумного Шоудыда. Отсюда полчаса ходу вверх по реке, и лес уступает место лугам, где расположилось несколько пастушеских кошей. Еще около часа пологого подъема, и перевал Шоудыд. Слева осталось удивительно красивое урочище Пехь с древними постройками, усыпанными цветами лугами, прозрачными ручьями и обрамляющими их осыпями, скалами и снежниками. С перевала Шоудыд открывается живописная панорама гор: внизу многочисленные ручьи сливаются в реку Куламба, слева на фоне коричневых скал горы Хсырхуа на солнце светится 200-метровая тонкая струя водопада, на втором плане высится гора Куламба, далее белеют снежники Дзыхвы и Хымсы, справа уходит ущелье Амткела и травянистый склон хребта Таймас, а еще правее, уже на нашем хребте, виден перевал Сыпала, за которым высится зубчатый кряж горы Шхапсзга.
Другой, не менее интересный маршрут — на восток от Куараша. Тропа минует несколько мелких озер, предлагая широкий обзор вершин и ледников Большого Кавказа, и выводит к урочищу Адзмах и к перевалу, за которым справа истоки реки Арвеш. Основная тропа забирает влево и на протяжении 300 метров режет очень крутой склон, выводя к верховьям реки Зыма. Слева остается кряж Жюрг, а тропа спускается к роднику, носящему имя некоего Мустафы, лет 100 назад по несколько раз в день поднимавшегося сюда, чтобы утолить жажду капризной жены местного князя Таташа Маршания. Основная тропа спускается через поляну Лантия мимо пастушеских кошей в ущелье реки Зыма и выводит через 2–3 часа на 71-й километр Военно-Сухумского шоссе.
Можно продлить путешествие еще на пару дней, свернув направо от поляны Лантия в обход горы Киркипач. Тропа крутыми зигзагами взбегает мимо ручьев, снежников, осыпей и небольшого озерца на перевал. Справа за седловиной остается живописное урочище в верховьях одного из притоков Арвеша. Прямо же через пару километров тропа приводит к истокам реки Копшара. Здесь несколько полуразрушенных раннесредневековых пастушеских хижин, рядом родник. Кажется, рукой подать до пастбищ Кодорского хребта, над которым высится мрачная громада Ходжала, студено поблескивающего пятнами льда и вечных снегов. Левее, над ущельем Кодора, просматривается Главный Кавказский хребет вершины Большая Хутыя, Домбай-Ульген...
От истоков реки Копшара влево уводит тропа в ущелье реки Аргун, по которой часа через четыре почти непрерывного спуска можно достичь села Лота (52-й километр Военно-Сухумского шоссе). Идя прямо, попадем на пологую седловину, с которой открывается неповторимо прекрасный вид на Чедым, Хымсу, Дзихуа, Лыхту... Основная тропа ведет к юго-западу, постепенно теряя высоту. Еще два километра, и субальпийская зона кончается, тропа ныряет в лес и устремляется к селу Георгиевскому, где смыкается второе многодневное маршрутное кольцо по высокогорьям Цебельды.
АБХАЗИЯ ПОМОГЛА КОЛУМБУ ОТКРЫТЬ АМЕРИКУ
Летом 1992 года, перед самым началом грузино-абхазской войны, делегация из Абхазии ездила в итальянский город Геную, где проходила международная выставка, посвященная 500-летию открытия Христофором Колумбом Америки, в которой принимала участие и Абхазия. Тогда в Генуе я и взяла интервью и доктора исторических наук, члена нашей делегации Юрия Николаевича Воронова. По приезде Воронова обратно итальянские материалы я опубликовать не успела, — началась война, и они погибли в редакции газеты «Республика Абхазия». Только черновик этого интервью, снятый с диктофона, и один из моих блокнотов с итальянскими записями уцелели — лишь потому, что они находились на квартире у одной женщины, у которой я жила перед войной. И только совсем недавно они были там обнаружены.
Возможно, это интервью было у Юрия Николаевича последним в плане научном. Ведь потом была война, и он полностью ушел в политику — вплоть до своей гибели.
Заира Цвижба
— Юрий Николаевич! Эти камни, эти улочки, дома очень древние, средневековые. Именно в средневековье были самые тесные связи Генуи с Абхазией, со всем Северным Причерноморьем. Шла торговля — разная, в том числе людьми. Сюда вывозились очень красивые абхазки... Значит, они ходили, как и мы сейчас с вами, по этим вот камням?
— Да, действительно так и было. По этим камням в свое время ступали ноги очень многих выходцев с территории Абхазии. С XIV по XVII век из Абхазии сюда было вывезено большое количество людей — девушек, юношей. В хрониках сохранились сведения о том, что целые кварталы в этой же Генуе, Венеции и т. п. были заселены выходцами с Кавказа, из Причерноморья. Затем проходило одно-два поколения, и они становились полноправными жителями Италии, поменявшими уже и память, и язык, и самосознание. Та работорговля, которая содействовала этой ситуации и которую мы сегодня осуждаем, подходим к ней как к чему-то нехорошему, не соответствующему цивилизованному образу жизни, с другой стороны, была вполне нормальным способом жизни и поведения людей той эпохи. Это было то же самое, как поехать сегодня по найму за границу на три года, что считается престижным, и затем вернуться с заработанными деньгами. Так же в обычае того времени было: какая-то часть людей, которые рождались на черноморской территории, уходила оттуда, а на вырученные за это деньги остальные дети той семьи получали воспитание, вырастали, решались какие-то экономические и другие проблемы. Работорговля была чрезвычайно важным способом для того, чтобы решать проблемы экономические, государственные, прежде всего на уровне власти Абхазии того времени. Ведь не будь соответствующих доходов, поступлений в местную казну, не было бы Абхазского княжества и тех страниц истории Абхазии, которые мы сегодня пишем. Надо понимать, что все было взаимосвязано. Поэтому, когда местные феодалы, являясь частью средиземноморской системы работорговли, были основными поставщиками, главным образом детей своих крестьян, на эти рынки, тем самым они свое собственное величие, могущество, возможности свои расширяли и слагали ту историю, которая, хотим мы или нет, является нашей историей.
— Но это же жестоко — навсегда отрывать детей от родных? И хочется верить, что ни один родитель добровольно их от себя не отрывал...
— Безусловно, это было чрезвычайно жестоко, с одной стороны. Но с другой стороны, если внимательно приглядеться к той жизни и если бы мы имели сегодня возможность попасть туда, то мы бы с вами выяснили, кто более несчастен: кто остался или кто выехал. Ведь все относительно. Да, какая-то часть этих рабов попадала в очень тяжелые условия, они умирали, погибали на различных стройках и где угодно, но значительная часть нашла здесь свою судьбу. Они вырастили детей, они получили достаток здесь, в Италии, на этих улицах Генуи. И сегодня здесь, в Генуе, обратите внимание на лица людей, которые проходят мимо вас, посмотрите, насколько они, в принципе, кавказские: и мимика, и поведение. Никакого дискомфорта вы не чувствуете, попав в эту антропологическую среду. Это действительно так, потому что, безусловно, они все носители наших генов, они наши кровные родственники. Просто они об этом забыли, а мы это только сегодня для себя открываем, потому что нашим историкам и в голову не могло прийти еще 10–15 лет назад, что можно будет открыто писать и говорить о том, что наши кровные родственники разбросаны по всему Средиземноморью, а Абхазия, скажем, является в культурном отношении частью Средиземноморского мира.
— Наше пребывание здесь может что-то изменить?
— Безусловно, наше пребывание должно способствовать восстановлению памяти у себя на Родине, и здесь, в Италии. Поэтому мы сюда привезли эту землю с территории Абхазии и оставили в том месте, где когда-то Христофор Колумб родился и вырос. И совершенно не случайно мы используем сегодня такую фразу, — что не будь плаваний генуэзцев в XIV–XV веках к берегам Абхазии, ко всем берегам причерноморским, не наберись они сначала в Средиземноморье опыта борьбы с бурями и т. п., не было бы и столь дальних плаваний, которые они потом предприняли к берегам Америки.
Ведь все великое начинается с малого, и не будь вот этих двухсот лет опыта, которые они, в первую очередь генуэзцы, набирали из поколения в поколение, выходец из Генуи затем не был бы открывателем Америки, не преодолел бы Атлантический океан. Так что это тоже вклад, если на то пошло, нашей земли, тех ее достоинств, которые привлекали внимание средиземноморцев. Через это также было реализовано открытие Америки. А если конкретно поговорим о городе, куда мы с вами приехали...
— Да, какие еще могли быть с Генуей связи, кроме как морские и торговые?
— Я прошел по стене Генуи, которая датируется XIV веком, посмотрел систему кладок, систему раствора, способ обработки камня, архитектурные особенности. В общем, лишний раз убедился в том, что архитектура Генуи, итальянская архитектура, действительно оказала очень большое воздействие на Восток, в частности Кавказ, особенно башенная архитектура, которая характеризует центральную часть нашего Кавказа. Чрезвычайно много перекличек. У меня сложилось совершенно четкое представление о том, что в Генуе и ее окрестностях соответствующие башни появились на 200-300 лет раньше, чем у нас на Кавказе. А самое главное — это постройки типа донжонов. Что это такое? Это небольшое пространство, огороженное стенами, а в центре поднимается большая башня с выступающими полукружиями по углам и с соответствующими бойницами-оформлениями. Чрезвычайно напоминает то, что имеем на Кавказе. Для меня было очень важно лишний раз убедиться в том, что такие постройки, как Генуэзская башня в Новом Афоне и крепость Сатамашо (как ее сейчас называют, но итальянцы на своих картах обозначили ее — Тамаса. Тамаса — это Тамыш, отсюда и Сатамашо, но это совсем не место для игры в мяч. Сатамашо означает «у Тамыша»), целиком копируют итальянские и были построены в XV веке. Строители, которые занимались у нас в Абхазии постройками, видели перед глазами эти, они прошли соответствующий опыт здесь и перенесли его к нам и применили. И это интересно. Если вы посмотрите замки в горах этого же самого времени, то увидите очень много перекличек с замками на побережье. Это естественно, потому что местные феодалы тут же стремились построить у себя в горах что-то аналогичное тому, что было построено на побережье. В истории монументальной архитектуры, которая всегда является, прежде всего, результатом действия правящего класса, каждая эпоха характеризуется тем, что новшества этой эпохи быстро распространяются по телу земли. В частности, и сегодня, в XX веке, на территории Сухума видим: как только меняются какие-то европейские вкусы в архитектуре, так тут же у нас в городе, и в Абхазии в целом, меняются эти вкусы. И каждая эпоха оставляет здания, типология которых разрабатывалась где-то здесь, ближе к Парижу, к каким-то центрам. То есть это вполне нормально, и в этом тоже видим плодотворность взаимодействия Генуи с Абхазией.
Хотелось бы подчеркнуть, что, как показывает история, когда границы Абхазии были открыты для внешних связей, когда торговцы и мастера из других земель имели возможность спокойно проникать на нашу территорию и работать, а представители нашего местного населения имели возможность свободно, и пусть даже насильно, повидать Европу и там адаптироваться, вживаться, — именно на эти эпохи падает расцвет местного населения, тогда демографическая ситуация явно улучшается. Несмотря на то что работорговля вроде должна была бы уменьшить количество населения, по нашим наблюдениям, в частности по археологическим исследованиям, например, в Цебельде, выясняется, что именно в XIV–XVI веках резко увеличивается, по крайней мере десятикратно, население. Понимаете, неудобно, наверное, так говорить, но появляется спрос на людей. Соответственно, раз есть спрос — есть и предложение. Люди выживают. Не умирает каждый ребенок, который рождается, так как материальное состояние в общем высокое, потому что проходят торговые пути, край снабжается всевозможными продуктами — и таким образом есть возможность вырастить здоровыми все поколение или хотя бы большое количество детей.
—Действительно, надо не забывать, что Абхазия с Генуей, как и с остальным внешним миром, торговала не только людьми.
— Да, в том-то и дело, что торговля была самая всесторонняя. У нас обычно роль генуэзцев сводилась только к этой работорговле, и говорили, что ничего хорошего они не сделали. Но любые нормальные межчеловеческие контакты всегда приводят к тому, что и той, и другой стороне бывает выгодно. Наша земля была богата всегда и древесиной, и медом, и разными плодами, и слава Богу. И генуэзские источники, и греческие — все они описывают, сколько всего вывозилось с нашей территории сюда, и взаимно мы получали какое огромное количество злаков, сколько предметов, которые делали нашу жизнь более легкой и продуктивной. Когда раскапываешь у нас захоронения генуэзского времени, то в них обязательно находишь наперстки, изготовленные в Египте. Двери тогда закрывались на замки и ключи, изготовленные по европейским образцам, и т. д. Когда появляются замки и ключи на дверях, то это уже символ урбанизации, признак того, что у людей накоплено добро, которое надо охранять, потому что в бедном обществе, как говорят, и воров нет. А когда общество становится богатым, то, хочешь или не хочешь, определенная часть людей в силу своих особенностей становится...
— Выходит, мы богатые? Вон сколько воров и решеток от них, и железных дверей появилось...
— Да, мы богатые, поскольку у нас много воров, и то, что накопили за время застоя, сейчас нужно перераспределить.
— У меня вот еще вопрос. Объясните. У нас каждое поколение людей вынуждено строить себе жилье, а здесь, в Генуе, видим средневековые здания, которые прекрасно используются под жилье.
— Дело в климатических особенностях. Здесь, в Генуе, — более сухие места. Мы с вами вчера поднимались на горы, делали объезд Генуи, и на высоте буквально 300–400 метров над уровнем моря уже было впечатление, что мы попали на альпийские луга. Это совершенно вырубленные склоны, еще в древности очищенные от леса. И поэтому лес как строительный материал в этом городе очень рано перестали использовать, потому что он весь истощился.
Для нашей же местности из-за сырости — Колхидская низменность обладает своими природными особенностями — лес всегда был традиционным строительным материалом, потому что каменные здания, если хорошо их не отапливать, в наших условиях содействуют ревматизму, распространению сырости, т. е. создают очень нездоровые условия жизни. Поэтому только тогда, когда проводятся соответствующие работы по осушению и т. д., когда городской образ жизни нормально, государственно себя устанавливает, тогда есть возможность строить каменные здания, монументальные сооружения. Поэтому для наших мест традиционно деревянное зодчество, которое держится 30, 40, 50, 100 лет, а затем все равно гниет, уходит. Каменные сооружения в Абхазии тоже разрушаются, но прежде всего потому, что находятся в запущенном состоянии. Есть большие перерывы, запустения в жизни, скажем, того же города Сухума, когда 100–200 лет здесь фактически городской жизни не было, потом она возрождалась. Она возрождалась всякий раз, когда Черное море начинало играть свою главную связующую функцию со средиземноморским миром. И наоборот, город прекращал свое существование, как только перекрывались проливы и по Черному морю переставали ходить корабли. Это такая зависимость. Поэтому, если у нас памятники средневековой архитектуры — каменные сооружения — плохо сохранились, это связано прежде всего с тем, что в них по 100–200 лет никто не жил и не мог их поддерживать, а у природы очень четкая задача: как только человек бросает свои постройки, она тут же стремится их разрушить и навести экологический порядок, такой, какой необходим ей, а не человеку. Именно этим и объясняется то, что наши архитектурные сооружения дошли до нашего времени в развалинах. Храмы, скажем, XVII века, если не функционировали 200 лет, естественно, в большинстве разрушились. Потом их восстанавливали в XIX веке. И то, что в XIX веке восстанавливалось, дошло до сегодняшнего дня, и так или иначе мы ими пользуемся, будь то Пицундский, Московский храм и т. п. Если пройдет какое-то время, и мы не будем ими пользоваться, они снова начнут разрушаться.
В Генуе же жизнь шла беспрерывно, поэтому вот эти все дома все время работают, в них живут люди и поддерживают их. Раз выметается мусор, вставляется упавший камень, раствором замазываются трещины, — значит, дом будет стоять 300–700 лет, независимо от климата.
— Поэтому этот город так интересен и разнообразен — от переплетения архитектурных «жанров» всех веков?
— Да, Генуя — удивительный город. А как он расположен! По берегу моря протянулся на 42 км, в горы уходит на 15–25 км, т. е. если наш Сухум имел бы возможность развиваться, как Генуя (природа здесь такая же, даже горы кое-где подходят к побережью ближе, чем у нас, и позади города много ущелий, достаточно глубоких), то его пределы в горах достигли бы Сухум-ГЭСа и по реке Келасур вошли бы в Цебельду, на побережье — до Афона и Кодора и даже чуть дальше. Генуя, в принципе, — очень большой город.
С другой стороны, мне хотелось бы сказать, что мы обычно считаем, что в Италии очень хорошо поставлена охрана памятников, исторических центров, и что здешний опыт заслуживает распространения у нас. В действительности здесь все целесообразно, подчинено в первую очередь современной жизни и интересам сегодня живущих людей, а памятники охраняются и сохраняются только в той мере, в какой нужны сегодняшнему дню. Когда я ходил, по этим вот старинным улицам, то видел полную мешанину и стройматериала, и стиля, и эпох. Вот эти магазинчики, которые занимают первые этажи, оформлены каждый по-своему: где-то видим античные мраморные колонны, оставшиеся еще от города эпохи Ганнибала, где-то — архитектурные детали позднеримского времени III–IV веков нашей эры, где-то детали ХӀ–ХII веков, а где-то все перемежается металлом, стеклом, бетоном, теми материалами., которые сегодня приняты. В принципе же сохранением этого древнего облика, особенно на уровне первых этажей, генуэзцы не очень озабочены.
— Но мне показалось, что они ничего не разрушают, чтобы построить новое на месте старого.
— Они ничего не разрушают, но в то же время в древний ансамбль вторгаются современные постройки. Вот, в частности, в связи со строительством центра в честь 500-летия открытия Америки Колумбом, где проходит выставка, вся набережная часть полностью была перерезана современной автострадой, поставленной на высокие столбы, — эстакада такая прошла. Если смотрите с гор, то видите, что город не пересекает змея этой дороги. Если смотрите с моря, то видите, как эта дорога пересекает все старинные здания, весь город как бы режет пополам. Такое вторжение у нас вызвало бы просто колоссальный бум, возражения общественности. Тут это прошло спокойно и разгрузило город.
Современный город не может существовать без зданий банков, соответствующих офисов, а их обычно делают капиталисты из заморских стран. Генуя — не исключение, и в престижных частях города вы видите рядом со старинными зданиями поднимающиеся небоскребы, иногда стилизованные под генуэзскую башню, а иногда и не стилизованные, которые нарушают общую картину, и в то же время без этого город не мог бы дальше развиваться. Это — практическое, разумное решение, которое делает жизнь людей достаточно удобной и продуктивной.
— Юрий Николаевич, мы, вся наша группа, вместе прошли уже немало улиц Генуи, но только в прибрежной и центральной полосе. И добрались до домика, где родился Колумб. На большее у нас сил, т. е. наших ног, не хватает. А вы, наш закаленный археолог, были на самой макушке города. Значит, вы больше всех нас познали Геную. Что особенно интересного в нем вы увидели, и что заинтересовало вас?
— Улочки. Они поднимаются по склонам вверх. Есть очень крутые, такие крутые, что вдоль них сделаны перила. Улица — фактически непроезжий коридор, выложенный кирпичом, дорожки-лестницы, и с каждой лестничной площадки влево и вправо уходят калитки, очень крепко закрытые, как в крепостях. Дворов не видно — заборы высокие. До 3–4 метров, и вся верхняя часть их утыкана разноцветным бутылочным стеклом, чтобы никто не мог на эти заборы залезть. И каждая усадьба сделана из террас.
Всюду стоят храмы, церкви, а особо молящихся не видно. Но храмы ухожены, чистенькие, аккуратненькие. Везде на стенах ниши, у которых человек имеет возможность увидеть Мадонну, какого-нибудь святого, на ходу помолиться им и снова двигаться дальше. Вот эти картинки, этот колорит приходилось часто наблюдать. Названия улиц самые разнообразные. Одна — Рио-де-Жанейро, вторая — Трабзон, имена знаменитостей, профессоров. Очень много памятников, особенно в новой части города. Монументальная архитектура, монументальные памятники, особенно в южной части города, поставленные художниками-скульпторами в новейшее время, т. е. в ХӀХ–ХХ веках. Город древний и одновременно современный. Искусство в городе явно поощряется.
Довольно много бедных, нищих, наезжего народа, негров-торговцев. Одного и того же такого торговца можно встретить в разных концах города с коромыслом на плечах, в котором мелкий товар, и он тебя умоляет купить, скажем, ремни, расчески и т. п. Нищих достаточно — и из Америки, и своих, которые создают колорит. Их не преследуют, они — часть города.
Очень интересны улицы. Их ширина — от полутора до трех, трех с половиной метров в старой части города.
Каждая улица (при высоте домов в 5-6 этажей) — глубокая прорезанная щель, в которую никогда не попадает солнце. Они сегодня освещаются благодаря огромному количеству магазинчиков с рекламами и фонарями. А в средние века, можно представить, как было сыро, темно и сколько на них совершено преступлений. И когда ходишь по этим улочкам — ощущение, что вроде слышишь голоса, вроде видишь — там грабеж, там еще что-то нехорошее. Такая средневековая жизнь тоже была.
Интересная черта: кругом старые фонтанчики, но ни один из них сегодня не работает. Мадонны, лепнина, резьба по камню, в общем, каждый фонтанчик — произведение искусства из древнего средневековья — им по 300–500 лет, и видно, что не так давно они функционировали. Но когда сегодня, в жаркий день, идете по Генуе, попить водички из фонтанчика вам не удастся. Зато каждому желающему предлагается пресная вода в бутылочках за 1–1,5 доллара — да, та, которая называется «аква» (Аква/Акуа — абхазское название Сухума, — З. Ц.). Для нашего слуха это мило, созвучно названию нашего города. Таким образом город пополняет свой бюджет. Это пример того, как можно в целом отключить фонтанчики и получить доход.
— Для нас было бы сложно, в первую очередь, изготавливать такие бутылочки.
— Да, может, сложно, мы пока не сможем, не подошли к этому, но мы вокруг Сухума уничтожаем лес, и почва ползет, так что нас тоже ждут безводные времена. Пока, правда, проявляется интерес к нашей воде на Западе и в странах Средиземноморья: нельзя ли Абхазии ее продавать? А это — предмет очень выгодной торговли.
— Юрий Николаевич, и последнее, о чем хотела узнать ваше мнение. Мне кажется, что наш раздел выставки слабо отразил связи Абхазии и Генуи. Вы участвовали в его подготовке, я знаю. Почему так получилось? Что мы могли бы еще показать генуэзцам, итальянцам и всем гостям из разных стран мира?
— Участие Абхазии в этой выставке имеет огромное значение. В числе 42 наиболее крупных стран, которые здесь представлены, и Абхазия. Это достижение. Прекрасно показана этнография, соответствующим образом представлена атрибутика. Это все смотрится хорошо. Но вместе с тем, конечно, очень жаль, что на этой выставке не представлены материалы самых тесных связей Абхазии с Генуей. А они первоначальным планом ее подготовки предусматривались, но почему-то сюда не попали. Это, в первую очередь, археологический материал. Думаю, несложно было привезти пару итальянских сосудов из Абхазии и показать, что Италия сыграла большую роль в нашей истории, карты соответствующие представить, где показано хотя бы, что Абхазия тоже приморская страна, и она имеет одну общую морскую границу с Италией, Генуей. Это то, что, к сожалению, не успели, не смогли сделать.
И второе, что надо впредь учитывать. Мы с вами ходили по павильонам и видели, что всюду лежали цветные буклеты, и каждый может их взять бесплатно, т. е. оставить память о стране, представить, какие в ней есть особенности. К сожалению, буклет «Абхазия—Генуя», который был заблаговременно подготовлен, не был почему-то отпечатан: не нашли то ли средств, то ли времени, и поэтому итальянские гости должны постоянно спрашивать, где же эта Абхазия, в горах ли, на берегу ли моря, потому что не каждый и из наших средних граждан сразу скажет, где Сан-Марино или Монако.
При наличии буклета в десять раз больше можно было наладить связей и экономических, и культурных и получить соответствующую поддержку и внимание с той стороны.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
ИЗ ФОТОАРХИВА
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПРОФЕССОРА Ю. Н. ВОРОНОВА
Составлено Юрием Николаевичем Вороновым
8 мая 1941 г. Юрий Николаевич Воронов родился в селе Цебельда Гульрипшского района Абхазской АССР. Российский дворянский род Вороновых известен с эпохи Ивана Грозного. Среди предков Юрия Николаевича — русские Мясоедовы, Старовы и Демидовы, украинцы Шевченки, поляки Прогульбицкие, греки Саккилари, армяне Худадовы, французы Бурбоны.
Апрель 1944 г. Отец Юрия Николаевича — Николай Иванович Шевченко — пропал без вести в ходе боев с гитлеровцами.
Июль 1945 г. Участвовал в раскопках (И. А. Гзелишвили, С. В. Воронова) могильника апсилов в «Ясочке» (Цебельда).
Август 1949 г. – июнь 1950 г. В качестве беженца на «греческой волне» учился во 2-м классе Зеленчукской средней школы (Краснодарский край).
Август 1950 г. — июнь 1957 г. Учился в 4-7 классах Цебельдинской русской школы № 3 (педагог истории Ш. В. Лашхия).
Август 1954 г. Сдал первую коллекцию археологических предметов в Абгосмузей; участвовал в раскопках «замка Баграта» (Сухум).
Август 1957 г. — июнь 1959 г. Учащийся 8-10 классов Сухумской средней школы № 3 (педагог истории X. И. Попандопуло); лишен права на золотую медаль по требованию Сухумского гороно.
Июль-август 1959 г. Участвовал в раскопках Себастополиса (Сухум).
20 сентября 1959 г. Подвергнут 6-часовому аресту за «распространение слухов о возможном выходе Грузии из состава СССР».
Летние месяцы 1960—1965 гг. Участвовал в раскопках Цебельдинской экспедиции Абхазского института под руководством Μ. М. Трапша.
Август 1960 г. — декабрь 1965 г. Студент отделения египтологии Восточного факультета Ленинградского государственного университета (учителя — доцент, позднее профессор И. С. Петровский, академик В. В. Струве и др.).
19 января 1962 г. Доклад (по инициативе А. А. Иессена) в Ленинградском отделении ИА АН СССР о результатах исследований в Цебельде.
Июнь-июль 1961 г. Участвовал в раскопках Кармир-Блура (Армения) под руководством академика Б. Б. Пиотровского.
Январь 1964 г. — январь 1965 г. Руководитель тройки во Всероссийском Христианском Союзе Освобождения Народов (Огурцов, Садо и др.).
1 июля — 31 августа 1964 г. Составление археологической карты древней Цебельды.
1-30 сентября 1964 г. Руководитель экспедиции АСГООПК в с. Азанта.
27 марта 1965 г. Женился на Алле Ивановне Гнутовой (студентка филфака АТУ).
23 декабря 1965 г. Защитил дипломную работу на тему «Египет и Нубия в эпоху Среднего Царства».
7 января 1966 г. — 16 октября 1967 г. Инструктор Абхазского Совета Грузинского общества охраны памятников культуры.
Летние месяцы 1966-1974 гг. Руководил ежегодными экспедициями Общества охраны памятников Абхазии, Сухумского НИИ туризма и ЦНИИЛТЭ ЦСТЭ ВЦСПС.
Июль 1968 г. Руководил раскопками курганской группы в долине реки Жане в составе Северо-Кавказской экспедиции ИА АН СССР (начальник отряда В. Б. Ковалевская).
16 октября 1968 г.—9 февраля 1970 г. Член Президиума и ученый секретарь
Абхазского Совета Грузинского общества охраны памятников культуры.
Октябрь 1969 г. Руководил средневековым отрядом Северо-Кавказской экспедиции 14А АН СССР по изучению древностей ущелья Мзымты и окрестностей Сочи (открытый лист № 360).
12 января 1968 г. – 9 февраля 1970 г. Младший научный сотрудник Сухумского НИИ туризма.
16 апреля 1969 г. Родился сын Илья.
9 февраля 1970 г. — 15 января 1973 г. Старший научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории по туризму и экскурсиям (ЦНИИАТЭ) ЦСТЭ ВЦСПС.
5 сентября—25 декабря 1970 г. Прочитал курс лекций по археологии Абхазии на Историческом факультете Сухумского Госпединститута им. А. М. Горького.
25 ноября 1970 г. В доме Ю. Н. Воронова учинен 6,5-часовой обыск с целью организации подписки о невыезде перед защитой кандидатской диссертации.
23 февраля 1971 г. Археологическая комиссия АН Грузинской ССР осудила деятельность Ю. Н. Воронова и его коллег по сохранению и изучению археологических памятников Абхазии и постановила привлечь их к административной ответственности.
28 апреля 1971 г. На заседании ученого совета секции археологии и этнографии Исторического факультета Московского государственного университета защитил кандидатскую диссертацию на тему «История Абхазии с древнейших времен до раннего средневековья (по данным археологии)».
Сентябрь 1971 г. — май 1992 г. Лектор Сухумского института усовершенствования учителей.
15 октября 1971 г. Вступил во Всесоюзное общество «Знание», по линии которого затем прочитал несколько сот лекций.
Октябрь 1971 г. — май 1977 г. Заместитель Председателя Совета молодых ученых при Абхазском обкоме комсомола.
28 ноября 1972 г. Расторжение первого брака.
15 января 1973 – 1 июля 1975 гг. Заведующий отделом комплексного развития туристских районов Кавказа ЦНИИАТЭ ЦСТЭ ВЦСПС.
10-20 июля 1973 г. Экскурсия с В. Б. Левинтасом на мотоцикле по маршруту Сухум — Кутаис — Боржом — Ахалцих — Кумурдо — Ахалцих — Годерз — Батум — Поти — Сухум
25 января 1975 г. Женился на Светлане Владимировне Хочолава (педагог фортепиано).
1 июля 1975 г. — 16 декабря 1986 г. Старший научный сотрудник отдела археологии Абхазского института языка, литературы и истории им. Л И. Гулиа.
6 ноября 1975 г. Родилась дочь Тамара.
Летние месяцы 1976-1991 гг. Руководитель Цебельдинской экспедиции Абхазского института ЯЛИ и Абхазского государственного музея.
18-23 мая 1976 г. Командирован в Ереван (Армения) на XIV международную конференцию «Эйрене».
24 августа — 10 сентября 1978 г. Участвовал в работах Нижне-Донской новостроечной экспедиции в бассейне реки Большая Лаба (руководитель И. С. Каменецкий).
26 сентября — 8 октября 1978 г. Командирован в Германскую Демократическую Республику в составе туристической группы по маршруту Берлин — Дрезден — Карлмарксштадт — Эрфурт — Айзенах — Вейма — Лейпциг— Берлин.
16 февраля 1979 г. Избран действительным членом Сочинского отдела Географического Общества СССР (ныне Русское Географическое Общество).
16-17 февраля 1979 г. Секретарь ЦК КП Грузии Е. Енукидзе получил заверение от секретаря ЦК КПСС М. Суслова, что отныне в московских издательствах без разрешения грузинских исследователей рукописи книг Ю. И. Воронова приниматься не будут, поскольку они «льют воду на мельницу буржуазной националистической пропаганды». В результате первый вариант рукописи «Диоскуриада – Себастополис - Цхум» был выкраден из издательства «Наука», а книги «Колхида на рубеже средневековья» (Восточная редакция изд-ва «Наука»), «Аргонавты сходят на берег» (изд-во «Физкультура и спорт») и др. света не увидели.
28 февраля 1980 г. Родился сын Николай.
18 июля 1983 г. Участие в празднике в честь 50-летия поэта Е. Евтушенко на территории крепости Цибилиум (Цебельда).
22 августа 1984 г. Участие в выездном заседании Международного геологического конгресса (Москва) в Цебельде.
22 февраля 1985 г. На заседании специализированного совета Института археологии АН СССР защитил докторскую диссертацию на тему «Восточное Причерноморье в железном веке (вопросы хронологии и интерпретации памятников VIII в. до н. э.)».
21 января — 25 марта 1986 г. Борьба с ОБХСС и стоявшими за ним силами за сохранение Цебельдинской экспедиции.
Январь 1986 г. – декабрь 1987 г. Вице-президент Сухумского клуба аргонавтов. 21 мая 1986 г.
На встрече с первым секретарем ЦК КП Грузии Д. Патиашвили решил вопрос о финансировании (4 млн руб.) социально-экономической программы развития родной Цебельды. Средства эти позднее в большей части были разворованы местным руководством (Р. Чакветадзе и др.).
С 16 декабря 1986 г. Ведущий научный сотрудник и (с февраля 1989 г.) руководитель творческой группы «Цебельда» Абхазского института ЯЛИ (с 1994 г. Институт гуманитарных исследований АН РА).
6 ноября 1987 г. По инициативе Ю. Н. Воронова и его семьи на радость людям в его родовом поместье «Ясочка» открыт мемориальный музей.
29 июля 1988 г. В отместку за организацию музея в Цебельде руководство МВД Грузии, прокуратура Абхазии и местные рецидивисты Харчилава осуществили в присутствии Ю. Н. Воронова и его семьи надругательство над могилами тети и бабушки ученого в «Ясочке».
14 ноября 1988 г. Ю. Н. Воронову присвоено звание «Почетный гражданин села Цебельда».
16 ноября 1988 г. Вступил во Всесоюзную (ныне Российскую) ассоциацию востоковедов (Москва).
25-30 мая 1988 г. Командировка в Болгарию на IV Международный симпозиум «Булгариа Понтика Медиаеви» (Варна — Несебр— Старо Тырново — Бургас — Золотые пески — Варна).
10-11 февраля 1989 г. Руководитель экспедиции Сочинского отдела ГО СССР по изучению древностей бассейна р. Сочи.
15 июля 1989 г. Погром группой грузинских экстремистов музея «Ясочка». Ю. Н. Воронов 403 благополучно добрался через 12 кордонов из Цебельды в блокированный с востока Сухум
Сентябрь 1989 г. – август 1992 г. Соучредитель и сопредседатель Сухумского общества интернационалистов.
1 сентября 1989 г.-20 декабря 1994 г. И. о. профессора кафедры истории СССР Абхазского государственного университета,
С января 1990 г. Член ученого совета Абхазского института ЯЛИ.
Март 1990 г. – декабрь 1991 г. Член правления Абхазского отделения общества «СССР—Греция».
С ноября 1990 г. Директор Цебельдинского историко-архитектурного заповедника.
8-15 августа 1991 г. Избран депутатом Верховного Совета Республики Абхазия по Пицундскому избирательному округу.
2 марта 1992 г.— 1 декабря 1993 г. Председатель постоянной комиссии Верховного Совета Республики Абхазия по правам человека и межнациональным отношениям.
5-25 мая 1992 г. Командирован во Францию с целью чтения лекций в Сорбонне и участия в Международном коллоквиуме в Сен-Жермен-ан-Аи.
7-12 июля 1992 г. Командирован в Италию для участия в выставке, посвященной 500-летию открытия Христофором Колумбом Америки (Милан — Генуя).
С 14 августа 1992 г. Ю. Н. Воронов и его семья находились на положении беженцев в Российской Федерации.
3 сентября 1992 г. Участие в обсуждении (совместно с В. Ардзинба, Э. Шеварднадзе, Б. Ельциным и др.) Итогового документа по урегулированию конфликта в Абхазии.
9 октября 1992 г. В оккупированном Сухуме разгромлена квартира тещи Ю. Н. Воронова (Е. Я. Мищенко-Хочолава), в результате чего разворованы и уничтожены многочисленные реликвии XVII — начала XX в. семьи Вороновых, а также уникальные археологические материалы. Одновременно опустошен и осквернен музей «Ясочка».
22 октября 1992 г. Сожжено здание Абхазского института ЯЛИ, в том числе и кабинет Ю. Н. Воронова вместе со многими тысячами археологических предметов, 800 книгами, фототекой, рукописями, дневниками и документами.
11 февраля—30 сентября 1993 г. Старший научный сотрудник Российского НИИ культурного и природного наследия (Москва).
22 апреля—2 мая 1993 г. Командирован в Великобританию для участия в конференциях и встречах в поддержку Абхазии (Лондон, Кембридж, Оксфорд, Килмарнок, Эдинбург и др.).
12 декабря 1993 г. —7 февраля 1995 г. Заместитель председателя Совета министров Республики Абхазия.
В ночь с 25 на 26 января 1994 г. в охранной зоне «Ясочки» разграблено и сожжено семь усадеб, в том числе и дом, собственноручно построенный Ю. Н. Вороновым в 1985-1991 гг.
25 мая 1994 г. Избран членом-корреспондентом Международной Славянской академии наук, образования, искусств и культуры (Москва).
16 июля 1994 г. Соучредитель и сопредседатель Конгресса русских общин Абхазии.
20 декабря 1994 г. Профессор кафедры истории России и зарубежных стран Абхазского государственного университета.
18 февраля 1995 г. Вице-премьер кабинета министров Республики Абхазия.
-------------------------------------------------------------------------------------------
АВТОРЫ СТАТЕЙ И ВОСПОМИНАНИЙ
АРДЗИНБА ВЛАДИСЛАВ ГРИГОРЬЕВИЧ — президент Республики Абхазия, доктор исторических наук
АЗИЗЯН ТАМАРА БОРИСОВНА — пережила гитлеровскую блокаду Ленинграда
АНЧАБАДЗЕ ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ — старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, руководитель Московского исследовательского центра абхазоведения
АХУБА ДЖУМА ВИССАРИОНОВИЧ — абхазский писатель, публицист, общественный деятель
АЧБА ЗУРАБ КОНСТАНТИНОВИЧ — депутат (1990-1995 гг.) парламента Абхазии, адвокат, Москва
БГАЖБА ОЛЕГ ХУХУТОВИЧ — доктор исторических наук, заведующий отделом истории Абхазского института гуманитарных исследований
БЕБИЯ СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ — кандидат сельскохозяйственных наук, старший научный сотрудник Ботанического сада АН Республики Абхазия
БОНДАРЕВ НИКОЛАЙ ДЕНИСОВИЧ — директор Российского научного центра «Курчатовский институт» по проблемам безопасности, краевед Кавказа, автор путеводителя «В горах Абхазии»
ВОЛОДИН ЭДУАРД АЛЕКСАНДРОВИЧ — писатель, публицист, Москва
ВОРОНОВ ВСЕВОЛОД НИКОЛАЕВИЧ — художник, Москва
ВОРОНОВ ИЛЬЯ ЮРЬЕВИЧ — писатель, публицист, Москва
ГВАРАМИЯ ΑΛΕΚΟ АЛЕКСЕЕВИЧ — доктор физико-математических наук, профессор, ректор Абхазского государственного университета
ГИЛИЛОВ ДАНИИЛ БОРИСОВИЧ — горный инженер, председатель Еврейского общества в Абхазии
ГЛОБАЧЕВ МИХАИЛ ОЛЬГЕРДОВИЧ — журналист, Москва
ГУРГУЛИЯ БОРИС АЛМАСХАНОВИЧ — председатель Союза писателей Абхазии
ГУРЕЦКИЙ ВОЙЦЕХ — журналист, Польша, Лодзь
ДБАР АЛЕКСЕЙ — журналист, Москва
ДЖИНДЖОЛИЯ СОКРАТ РАЧЕВИЧ — председатель (спикер) Народного собрания — парламента Республики Абхазия
КЕСЯН РАФАЭЛЬ АНДРОНИКОВИЧ — педагог, заместитель председателя культурно-благотворительного общества армян Абхазии «Крунк»
КОВАЛЕВСКАЯ ВЕРА БОРИСОВНА — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института археологии РАН
КОЖИНОВ ВАДИМ ВАЛЕРЬЯНОВИЧ — доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН
ЛАКОБА ЯКУБ ВАСИЛЬЕВИЧ — старший преподаватель Абхазского государственного университета, главный редактор газеты «Народная партия Абхазии», председатель комиссии по правовым вопросам экологии и кадрам Собрания г. Сухум
ЛЕВИНТАС ВЛАДИМИР БОРИСОВИЧ — фотожурналист, Сухум
ЛЕЙБЕРОВ ИГОРЬ ПАВЛОВИЧ — доктор исторических наук, профессор Института истории (С.-Петербург), заслуженный деятель науки Абхазии
ЛЕНСКИЙ ИГОРЬ — журналист, Москва
ЛЮБЧЕНКО ЛЕВ — поэт
МАКЕЕВ МАИРБЕК ГЕОРГИЕВИЧ — полковник в отставке, председатель Московского общества осетинской культуры «Фарн»
МАРКОВИН ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института археологии РАН, заслуженный деятель науки Республики Дагестан
МАРЫХУБА ИГОРЬ РАЖДЕНОВИЧ — заместитель председателя Совета общественности при президенте Республики Абхазия, старший референт, общественный деятель, публицист
ОРЁЛКИНА МАРГАРИТА ВЛАДИМИРОВНА — филолог, сотрудник СФТИ
ПАЧУЛИЯ ЛЕЙЛА САНАРТЕЛОВНА — журналистка, Сухум
ПИЛИЯ ВИССАРИОН — иерей, настоятель храма Симона Кананита (Новый Афон)
САЛТЫКОВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ — протоиерей, декан факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского Богословского института, настоятель храма Воскресения Христова в Кадашах (Москва), старший научный сотрудник Музея древнерусской культуры и искусства им. А. Рублева
ТАРБА НЕЛЛИ ЗОЛОТИНСКОВНА — абхазская поэтесса, председатель Детского фонда Абхазии
ХВАРЦКИЯ ЗУРАБ ХИМЦОВИЧ — председатель Комитета защитников Абхазии
ХОЧОЛАВА-ВОРОНОВА СВЕТЛАНА ВЛАДИМИРОВНА — преподаватель Сухумского музыкального училища, председатель общественного благотворительного фонда Ю. Η Воронова
ХЬЮИТ ДЖОРДЖ — профессор кавказской лингвистики Центра Восточных и Африканских исследований при Лондонском университете
ЦВИЖБА ЗАИРА ЯСОВНА — журналист, сотрудник газеты «Республика Абхазия»
ЧЕРНОПИТОВ ЭДУАРД ДМИТРИЕВИЧ — исследователь Западного Кавказа, учитель истории, Москва
ШАГИНЯН ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА — активист Московского общественно-благотворительного фонда в поддержку Абхазии
ШАКРЫЛ ВИТАЛИЙ ВАЛЕРЬЯНОВИЧ — журналист, главный редактор газеты «Эхо Абхазии», Сухум
ШАМБА ТАРАС МИРОНОВИЧ — доктор юридических наук, президент Всемирного конгресса абхазо-абазинского народа
ЮРКОВ-ЛАДАРИЯ ОЛЕГ — поэт, Санкт-Петербург
ЮШИН ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ — краевед, Сухум
-----------------------------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
7...........Ю. Η. Воронов. Боль моя Абхазия
12...........От редакционной коллегии
17...........B. Г. Ардзинба. Навеки с Абхазией
19...........Д. Гулиа. Наш Кавказ
БОЛЬ АБХАЗИИ
24...........Президент Республики Абхазия, парламент и кабинет министров сообщают
26...........C. Р. Джинджолия. Он был патриотом Абхазии, он был патриотом России
28...........Т. М. Шамба. Мы говорили с ним о подготовке его собрания сочинений
29...........B. Кожинов. Историк Евразии
30...........М. Глобачев. Абхазия потеряла своего главного русского
31...........C. Муравьев. Памяти Ю. Н. Воронова
33...........Э. Володин. Не забудем и не простим
36...........Р. Кесян. Слово прощания
38...........З. Цвижба, А. Пачулия. Прощание с верным сыном Родины
42...........Дж. Ахуба. Талант быть человеком
46...........Л. Гваратия. Абхазия никогда не забудет
47...........Дж. Хьюит. Сознавал все последствия
48...........В. Турецкий. Он был великим другом Польши
50...........А. Дбар. Возмутитель спокойствия
53...........протоиерей А. А. Салтыков. Памяти Юрия Николаевича Воронова
55...........М. Порфирьева. Юрию Воронову
57...........В. Шакрыл. Кто убил Воронова
63...........О. Юрков-Ландария. За что убили Воронова?..
64...........О. Шагинян. Прерванный путь
66...........Д. Б. Гилилов. Его знали
66...........З. Хварцкия. Он встал на сторону правды
67...........Т. Б. Азизян. Молча стоим в слезах
68 ...........М. Г. Макеев. Народы Кавказа и России будут помнить
70...........Заявление Конгресса русских общин в Абхазии
71...........От Федерального собрания Парламента РФ
73...........ТЕЛЕГРАММЫ
88...........И. Ленский. Информация к размышлению
91...........С. Воронова. Разговор с портретом
Ю. Н. ВОРОНОВ: ПОЛИТИК, УЧЕНЫЙ, ЧЕЛОВЕК
96...........Ю. Д. Анчабадзе. Ю. Н. Воронов в контексте истории Абхазии XX века
105...........Дж. Я. Ахуба. Прыжок благородного оленя
116...........З. К. Ачба. Вороновская звезда
121...........протоиерей А. А. Салтыков. Мученик чести
154...........С. Я. Хочолава-Воронова. Я не знаю человека лучше...
168...........Н. Д Бондарев. Нас свели горы
191...........священник В. Пилия. Жизнь как нравственный пример
195...........В. И. Морковин. Перечитывая его письма и книги
214...........И. П. Лейберов. Я дружил с ним четверть века
222...........В. Б. Ковалевская. Странички воспоминаний
229...........И. Р. Марыхуба. Ученый, кавказовед
234...........О. Х. Бгажба. Заглянувший в XXI век
240...........Н. Тарба. Апсилия
245...........С. М. Бебия. Память о друге
256...........Я. В. Лакоба. Незаполненная ниша
260...........В. Н. Воронов. Мой брат
263...........И. Ю. Воронов. Сухум в последний раз
267...........Μ Я. Орелкина. Вспоминая Юрия Николаевича
272...........В. Б. Левинтас. Музей надо возродить
282...........В. А. Юшин. В экспедициях...
286...........Э. Чернопятов. Поездка в Ясочку
291...........Б. Гургулия. Юрий Воронов
ИЗ НАСЛЕДИЯ Ю. Н. ВОРОНОВА
296...........О геополитических аспектах войны в Абхазии
300 ..........Могилы апсилов
304...........Древняя Апсилия. Источники. Историография. Археология
317...........Музей горских народов Кавказа
321...........Цебельда и ее окрестности
358...........Абхазия помогла Колумбу открыть Америку
371...........ИЗ ФОТОАРХИВА
395...........Основные даты жизни и деятельности профессора Ю. Н. Воронова
406...........Авторы статей и воспоминаний
412...........Содержание
-----------------------------------------------------------------------------------------------
© Автор, 2000
ЛР №030719 от 20.01.97. Подписано в печать 01.03.2000. Формат 84x108/32. Бумага офсетная. Усл. печ. л. 13. Тираж 1000 экз. Заказ № 1853.
Издательство по Атомной науке и технике ИздАТ Международной Ассоциации Союзов «Чернобыль-Атом» 123182, Москва, ул. Живописная, д. 46, тел.: 190 9097.
Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ППП «Типография «Наука» 121099, Москва, Шубинский пер., 6.
(OCR - Абхазская интернет-библиотека.)
