Семен Липкин
Нестор и Сария
Кавказская быль
1
Слыхал я, что не чужды и животным
Подвижничество и борьба со злом.
В их взоры взором глянув мимолетным,
Мы человеческое узнаем.
Забуду ли тебя, кобылка Ная,
Калмыцкого тавра, светло-гнедая?
Сдружила нас военная гроза.
Забуду ли блестящие глаза
И темную тоску того сарая,
Где мы от немцев прятались вдвоем,
Вздыхали, молча, каждый о своем?
2
Но все же в человеке есть отличье, –
Мой друг иль враг, ты мне не прекословь, -
Его погибель и его величье,
Не только дух, но плоть его и кровь.
В животном порознь и живут, быть может,
Но только человек их свяжет, сложит -
Вот эти созданные для родства,
Два радиоактивных вещества,
Чья связь, возникнув, нелюдей тревожит.
Она умрет, чтоб возродиться вновь,
Ее названье – Разум и любовь.
3
Об этом много создано рассказов,
Один из них в моей душе живет.
На Черном море я узнал абхазов,
Частицу человечества, народ.
Когда из камня горя и обиды
В Египте воздвигались пирамиды,
Они в давильнях делали вино,
Накапливая теплое руно,
Стреляли диких коз в лесах Колхиды
И пели по наитью, без забот:
Так утверждает честный Геродот.
4
Их научили греки,
Крестясь, взывать к распятому в мольбе,
А на иных кричали муэдзины
И призывали к праведной борьбе,
Но до сих пор язычества герои
Им слышатся в горах, в морском прибое.
Есть новые предания. Одно
Я приведу. Уверен я: оно
Имеет отношение прямое
К судьбе земли, к моей судьбе, к тебе
И к органам НКВД-ГБ.
5
А кто же зачинатели былины?
Те дни, что на глазах у нас прошли,
Когда родные замерли долины,
Чужие были в море корабли.
Году в двадцатом, в домике крестьянском,
Найдя приют в семействе мусульманском,
Скрывался Нестор, видный большевик.
Хозяин к неизвестному привык.
Тот о житье-бытье своем абрекском
Рассказывал, о новостях земли,
Гремевших от Абхазии вдали.
6
Поджарый, сухощавый, как борзая,
Смотрел он много вечеров подряд
Сквозь узкое отверстие сарая
На удивительный земной наряд.
Здесь кипарис — ближайший друг березы,
Здесь льнут к рябине винограда лозы,
Здесь нам являют благородный нрав
Союз дерев, сотрудничество трав,
Порфир вершин и жгучих долов розы,
И фиговые ветви, и гранат –
Славянских яблонь закавказский брат.
7
Иль призрачно согласие природы?
Иль, может быть, вражду от нас тая,
Сражаются деревья, как народы,
И в той войне — начало бытия?
Не забирался Нестор в эти выси.
Он думал, что меньшевики — в Тифлисе,
Что в ожиданьи вялом нет добра,
Но действовать не пробила пора,
Что нужен не тигриный ход, а лисий,
Что в этом доме славная семья,
Что хороша, как счастье Сария.
8
Но что такое счастье? Утвержденье
Заманчивых, заимствованных фраз?
Родного племени освобожденье?
Быть частью взрыва, что весь мир потряс?
Расчетов упоительная битва?
Ловцов удачи хитрая ловитва?
Над подчиненными такая власть,
Чтоб страшно было им тебя проклясть
Затем, что ты незыблем, как молитва?
Иль божий блеск влекущих карих глаз?
Он сам не знал в тот беспокойный час.
9
Не задавала этого вопроса
Шестнадцатая девичья весна,
Когда, лицо прикрыв рукою косо,
С ним трепетно здоровалась она.
Вот это счастье — постаревший рано,
С отцом и братом рассуждавший странно,
Небритый, невысокий человек,
Который домогательства пресек
И божества неверных и Корана,
И для которого судьба ясна -
И даже та судьба, что ей дана!
10
Законы защищая новой жизни,
Он слушал со вниманием отца,
Чьим разговорам о дороговизне,
Как ей казалось, не было конца.
Он разъяснял московские декреты,
Их смысл, дыханием Ленина согретый,
Он вел повествование свое,
Не глядя на нее, но для нее,
И по хозяйству он давал советы,
Взволнованные трогая сердца,
Как скрипка винодела – апхярца.
11
Он с ними распрощался, как мужчина,
Что прадедов обычаи берег.
Отведал из холодного кувшин
Домашнего вина отменный рог.
Благодарил почтительно, но ровно,
С достоинством, весьма немногословно.
В седло вскочил — и в бурке, в башлыке –
Погнал коня, мелькая в тростнике.
Хотя бы раз взглянул ли он любовно?
Но Сария не вышла на порог,
К началу новых для нее дорог.
12
Какое дело до ее мечтаний
Всему, что завертелось на Земле!
К себе домой уходят англичане
И поднят красный флаг в Сухум-Кале.
Хотя сера газета, бледны краски,
К ним прибыл свежий лист как бы из сказки,
Принес крестьянам Нестора портрет.
С заслугой на груди, во френч одет,
С трибуны он смотрел, как вождь абхазский.
Газета перед всеми на столе,
А он пред ней уносится в седле.
13
Настало утро, теплое, сырое.
Причалил из Батума пароход
К сухумской пристани. В гудящем рое
Есть пчелка, что особый ищет мед.
Она как бы не видит греков в фесках,
Ни франтов в ноговицах и в черкесках,
Ни с гор сошедших медленных крестьян,
Ни в фаэтонах едущих армян,
Ни томных, грустных маклеров одесских, -
Ремесленный, торгующий народ,
Узнавший Красной Армии приход.
14
Южанин до конца самонадеян,
И югом здесь дышало все кругом.
Но что ей говор маленьких кофеен
И шум толпы на берегу морском?
Да и ее в толпе не замечали -
Крестьянскую девчонку в черной шали,
С картонкой довоенною в руке
И в лодочках на низком каблуке.
А путь — он так ей страшен был в начале -
В гостиницу «Ривьера» всем знаком:
В «Ривьере» помещается ревком.
15
Рассказывают — верить ли рассказу, -
Ее увидел Нестор из окна.
Но, может быть, он вышел к ней не сразу,
Как только понял, что пришла она?
В ее глазах прочел он постоянство,
Что было светлым, вольным, как пространство,
И крепче гнева брата, и угроз
Отца, и горьких материнских слез,
И крепостной твердыни мусульманства...
Он понял все, он ей воздал сполна,
Сказал в ревкоме: «Вот мая жена».
16
Учитель русского и рисованья
Казался ей предтечею добра.
Пора любви, пора образованья,
Державности весенняя пора!
Все созидалось в эти дни впервые,
И фабрики, и гимны боевые,
Чека, больница, трактор и букварь –
Судеб живой и мертвый инвентарь.
Как часто начинанья роковые,
Такие безобидные вчера,
Вдруг обретали ярость топора...
17
В роскошных галифе, в военных звездах
Приходит праздник, весело сверкнув.
Стреляют не в людей, стреляют в воздух:
У Нестора родился сын Рауф.
Сидят, блистая в именитом круге,
Народа общепризнанного слуги,
Едят, острят и много, долго пьют,
И должное хозяйке воздают –
Достойной, верной, любящей супруге.
Она к ним входит, голову пригнув,
Еще как следует не отдохнув.
18
Их дом стоял как башня кондотьера.
Обегала полукругом крутизна,
А впереди – субтропиков Ривьера,
Пологий спуск, асфальт, голубизна.
Здесь цветники пестрели, повторяя
Средневековую картину рая,
И водопада мерные струи,
И мебель по рисункам Сарии –
Красавицы и первой дамы края,
С которой – знали все – была дружна
Лукавого Лаврентия жена.
19
Два имени при Сталине звенело:
Лаврентий и Серго. Солдат, нарком,
Серго был сотоварищем картвела
И Ленину он лично был знаком.
Существовал без прошлого Лаврентий.
В черкеску иль во фрак его оденьте, –
От века неизменен он всегда,
Подумав «нет», с улыбкой скажет: «да».
Опричника в полуинтеллигенте
Вождь разгадал тотчас же: в чем другом,
А в этом деле был он знатоком.
20
Здесь часто отдыхал в приморской вилле
Отец народов, мудрый корифей.
В приморской вилле Нестора любили
И баловали ласкою своей.
Да, Сталин отдыхал. Многоязыкий
Восточный край приятен был владыке.
Здесь даже иерархия вершин
Была железным следствием причин,
И член ЦИКа, наполовину дикий,
Казался повелителю милей
Всех громких лидеров тогдашних дней.
21
Еще в Москве есть прошлого отростки,
Ветвистый ствол еще не истреблен.
Сквозь все пенсне проглядывает Троцкий
И недобиткам имя легион.
Зиновьев образован, хоть бездарен,
Надменен Каменев — еврейский барин,
Вертлявый Радек просто надоел,
И Томский что-то не по чину смел,
И ненавистен грамотей Бухарин,
А здесь лишь он один блестящ, умен,
Здесь — миродержец и вожди племен.
22
Под сенью эвкалипта, у залива,
Не здесь ли, как прилежный садовод,
Неторопливо, тихо, терпеливо
Выхаживал он каждый грозный плод?
Не здесь ли, южным осенним покоем,
Он понял: «Ничего мы не устроим,
Пока не будут в пыль превращены
Мешающие жители страны.
Их надо снять и срезать. Слой за слоем».
Не здесь ли он взлелеял твой приход,
Тридцать седьмой, жестокий год?
23
И двинулась Россия: маловеры;
Комбриги; ротозеи; мужики;
Путиловцы; поляки; инженеры;
Дворяне; старые большевики;
Ползучие эмпирики; чекисты;
Раскольники; муллы; эсперантисты;
Двурушники; дашнаки; моряки;
Любовницы; таланты; дураки;
Пределыцики; лишенцы; виталисты;
Соседи; ленинградцы; старики;
Студенты; родственники; остряки;
24
Алаш-ордынцы; нытики – короче,
Все те, которых жареный петух
В зад не клевал – на край полярной ночи,
Туда, где свет, едва взойдя, потух,
В тайгу, в цынгу, без права переписки.
Там никому не ставят обелиски,
Там и без газа человек горел.
А за расстрелом следовал расстрел,
От близких отворачивался близкий,
По капле капал яд – сочился слух,
И смрадно гнил, изнемогая, дух.
25
Лаврентий Нестора спросил с улыбкой:
«Какое имя, друг, тебе дано?
Слыхал я — не шути с такой ошибкой -
Что псевдоним ты выбрал в честь Махно».
«Мне имя Нестор дали при крещеньи».
«Ну, не сердись». – И словно бы в смущеньи
Абхазского обнял он Главаря.
Но понял Нестор: сказано не зря,
Нет, не случайным было посещенье!
С Лаврентием он враждовал давно.
Вражда бурлила скрытно, как вино.
26
Мы грешники от мала до велика.
А все же мир воздвигся на святом.
Где ж праведник? Искать его начни-ка, –
Он среди нас и в нас, мы с ним растем.
Нередко так же, как и мы, корыстен,
Он сам себе до боли ненавистен,
Тщеславен, и коварен, и труслив,
И жалок, и жесток, и похотлив,
Он жаждет, вместо горьких, ложных истин.
А в чем же, спросишь, святость? Лишь в одном:
В том идеале, что не гаснет в нем.
27
Случается, что идеал ничтожен,
А сам-то праведник смешон и мал,
Но ты сумел бы вынуть меч из ножен,
Как он, пойти на смерть за идеал?
И Нестор тоже грешен был во многом.
Он унижался пред горийским богом,
Он знал, какие хитрости в цене,
Порою шел от правды в стороне,
Порою по кривым ступал дорогам.
Когда же превращался он в кристалл?
Когда он за Абхазию стоял.
28
Он все любил в своем родном народе:
Обычаи, и эпос, и князей,
Которых он оставил на свободе
И как бы превратил в живой музей.
Кулак уничтожался разве сотый,
И то, коль Нестор к стенке был приперт.
Он был в своей приверженности тверд,
Абхазия была его работой,
В московских наркоматах – понужней
Он для нее выискивал друзей.
29
Того, кто хочет Сталина постигнуть,
Одна его причуда удивит:
Вновь на Кавказе вздумал он воздвигнуть
Восточную державу – монолит.
Париж, как говорится, стоит мессы, –
К чему ж абхазы, разные черкесы?
И Нестор как-то стал ему не мил.
А тут еще Лаврентий навредил:
У Нестора свои, мол, интересы,
Он в сторону Серго всегда глядит, –
Его помощник это подтвердит.
30
Серго же ненавидел всех душою
Лаврентия: «Мусаватист и вор!
Шестерка с биографией чужою, –
Как вождь его не понял до сих пор?
Развратник и убийца, – на Кавказе
Он стал источником зловонной грязи,
Неслыханных предательств и обид.
Он скоро наши кадры истребит!», –
Так (мысленно) Серго кричал в экстазе,
А с Нестором, в кругу абхазских гор,
Был у наркома тихий разговор.
31
В Москве очередной закончен пленум.
Серго абхаза к Сталину привел.
Тот встретил их во френче неизменном,
Руки не подал. «Разжирел, орел!» –
Так он Серго приветствовал, не глянув
На Нестора... На полочках – Плеханов,
(Тома разрозненные), на стене –
На кнопках – Пушкин, и сосна в окне,
И несколько бутылок и стаканов,
Которыми уставлен белый стол,
И чисто вымыт деревенский пол,
32
И дышит где-то за стеной охрана,
И все же не тускнеет ореол, -
Вождь смотрит остро, огненно и пьяно, -
И жест небрежный: появились, мол,
Так пейте «Двин», он стоит много денег...
Тут Нестор про Лаврентия: «Изменник,
Себе в республике, вождю во вред,
Он ложный создает авторитет».
Стакан пригубил вождь: «Кинто, мошенник,
Он сам себя в марксисты произвел!»
Был добродушен смех, а взгляд тяжел.
33
Домой уехал Нестор окрыленный:
Его надежды наконец сбылись!
Он вести, вести ждал определенной, –
Вдруг на бюро он вызван был в Тифлис.
Лаврентий пригласил его на ужин.
Шофер занес «Качича» пару дюжин.
Вернулся Нестор в номер после трех.
Когда же он издал последний вздох?
Он мертвый был в постели обнаружен.
«Стенокардия. Приступ. Сильный криз», –
На том врачи высокие сошлись.
34
Был с почестями труп его отправлен
В Абхазию. Вскричала Сария:
«Я знаю, ты Лаврентием отравлен,
Мой Нестор, жизнь моя, душа моя!»
Пространный некролог по всем газетам
Прошел в те дни (в Республике с портретом).
Но из могилы ночью, через год,
Был труп изъят. Сказали: «Так народ
Решил». Не успокоившись на этом,
Забрали Сарию. Здесь колея
Пройдет ее иного бытия...
35
В Кремле еще не спали на рассвете.
Вдруг шоферни прервав ого-го-го!,
Раздался выстрел где-то в кабинете.
Убит нарком. Но кто стрелял в него?
Самоубийство? Чертова охрана!
Явился вождь, в сапожках из сафьяна
Ступая тихо, грозно, как судьба.
Чуть шевелилась нижняя губа.
Лежал его товарищ бездыханно.
Смотрел с минуту Сталин на Серго.
«Хана!» – сказал он на своем арго.
36
А там, в Абхазии, не только море,
И солнце, и курортные дома,
И спирт, и мирт, и флирт... Там есть и горе,
Смотри же, Сария: Там есть тюрьма.
Ей тридцать три. Четырнадцатый сыну.
Знавала труд земли, сухую глину
И нищий дом, сплетенный из ветвей,
В Кремле приемы, блеск столичных фей,
И шум пиров, и мягкую перину.
Теперь тюрьма. Как не сойти с ума?
Она не знает, что идёт зима,
37
Что суд идет. Абхазам потрясенным
Становится известно, что в тиши
Интриги Нестор плел. Он был шпионом,
Он резидентом был Кемаль-Паши!
Абхазию отдать хотел он туркам, –
Недаром склонность к башлыкам и буркам
Питал он, – к феодальной старине!
Он эту страсть внушил своей родне
И сослуживцам, – жадным, подлым, юрким,
Разоблаченным ныне. Хороши
Предатели без чести и души!
38
Лаврентий, постановщик тех феерий,
Считал, что все участники важны,
Что малых нет ролей, но в полной мере
Суд завершат свидетельства жены.
А школа постановщика известна.
Психологизм и реализм. Уместно
И правильно воссозданный пейзаж.
Грозили. Били. Следователь наш
Давал удар довольно полновесно.
Держали в блоке. И огорчены
Порой бывали грозные чины.
39
Ну, говори. Ну, говори. Ну, шлюха.
Ну, говори. Ну сука. Шесть ночей –
Допрос. Над ней начальник, возле уха
Гремит ключами, словно казначей.
Она упорствует: «Он был кристален,
Абхазию поднял он из развалин,
Он был хорошим мужем и отцом,
Железным, твердым, сталинским борцом,
Когда узнает, вас накажет Сталин, –
Лаврентия и прочих палачей!»
Так – шесть ночей. А в связке – шесть ключей.
40
Приводят брата. Он безумен, болен:
«Сестра, признайся, Нестор виноват».
«Хочу, чтоб старший брат мой был доволен,
Но я не помню: разве ты — мой брат!»
Приводят сына. Он — живая рана:
«Смотри, все зубы выбили мне, нана,
Признайся, и отпустят нас домой!»
«Ты – жизнь моя, Рауф, сыночек мой,
Но разве жизнь творится из обмана?
А зубы... но к чему они? Болят,
Сам знаешь, часто зубы у ребят».
41
За волосом выдергивают волос, –
И вот не стало длинных черных кос.
«Ну, что там эта падла? Раскололась»?
«Молчит зараза», – «Продолжай допрос».
Она страшна. Она сходна с совою.
И окровавленною головою,
Плешивою, кивает невпопад.
Какой однако сильный, чудный взгляд,
Какой горит он верою живою!
Вопрос. Удар. Вопрос Удар. Вопрос...
Кричать – кричу, а не дождетесь слез!
42
В ее глаза втыкаются булавки, –
И вот не стало умных карих глаз.
Но матерьял, как видно, тугоплавкий, –
Не раскололась и на этот раз.
Но больше не нужны замки, затворы,
Не засверкает больше взор, который
Был чист и жгуч, как разум и любовь.
Она мертва. Ушла из сердца кровь.
Она мертва. Что ж вы молчите, горы?
Ты, в саван облачившийся Кавказ,
Зачем от мира прячешь свой рассказ?
43
Военная зима. Москва в осаде.
Преодолев лефортовский подвал,
Письмо пришло наверх. Читают: «Дяде
Лаврентию...» Рауф в слезах взывал.
Лаврентий позабыл о нем? Едва ли.
Рауфа вывели и расстреляли.
Ему приснилась перед смертью мать:
«Сынок, ты так не должен был писать.
Поверь мне, лучше умереть в подвале».
А там, в снегах, солдат наш воевал,
Там начинался новый перевал.
44
Еще мы были много лет готовы
Ждать, помнить тех, кто нес тяжелый крест,
Но возвращаются из ссылки вдовы,
Уехавшие в возрасте невест.
Страна присутствует на читках громких.
Мы узнаем ту правду, что в потемках,
В застенках, в пепле, в урнах гробовых
Была жива, росла среди живых,
И вот ее в словах мы слышим емких,
На четверть века взятых под арест:
Теперь им волю дал двадцатый съезд.
45
Абхазская весна, свободой вея,
Шумит Эвксинский Понт, он бьет в набат.
Снимают изваянье корифея
И ставят Нестора у входа в сад.
Пред памятником — старец на скамейке.
В плаще поверх жилета из цыгейки,
Он сух и желт, сутул и горбонос.
Когда-то он производил допрос.
Ему теперь, конечно, три копейки
Цена в базарный день, но тот же взгляд, –
Знакомый взгляд — что много лет назад,
46
Когда он Сарии в глаза булавки
Втыкал. Живет на пенсии теперь.
Жену похоронил, а дочка – в главке.
Ее смешно он называет: «дщерь».
Он кофе в «Амре» пьет, читает книги
О Византии, о монгольском иге.
Играет в нарды. Как его поймешь?
Ведь так на человека он похож!
Но, вспомнив исторические сдвиги,
В открытую не вламываясь дверь,
Ты скажешь людям просто: «Это зверь».
47
Кивнув ему, проходит восьмиклассник,
Сосредоточен, вежлив и упрям.
Весна пред ним шумит, как детский праздник,
Желанный и отцам и матерям.
А зори все яснее и яснее,
А море все синее и синее,
Оно поет о том, как аргонавт
Плыл к правде средь бушующих неправд,
О здешнем уроженце Прометее,
О будущем, бегущим по волнам, –
Смотри, оно рукою машет нам.
(1962)
Комментарий С. З. Лакоба:
"Впервые о поэме Семена Липкина «Нестор и Сария» я узнал от Мусто Джих-оглы, родного брата Сарии Лакоба; он отсидел долгие годы в тюрьмах и лагерях, а после освобождения вернулся в Сухум. Оказалось, что архив Нестора Лакоба, который Мусто спрятал вместе с Сарией, оказался нетронутым! Архив был расконсервирован и хранился долгое время у Мусто. Он рассказал, что Фазиль Искандер и поэт Семен Липкин были у него в гостях, очень внимательно слушали его рассказ о том, что происходило все эти годы с их семьей, с Нестором и Сарией. И Липкин впоследствии написал поэму, названную «Нестор и Сария»; позже поэт подарил рукопись Мусто Джих-оглы. Затем ее со своим автографом мне подарил Искандер в Москве в 1980 году, подписав, что это дар не от автора. Впоследствии Искандер свел меня с Семеном Липкиным, который жил тогда неподалеку от него в Москве. С Липкиным у меня было множество интересных встреч. Он рассказал, что начал писать поэму в 1956 году после XX съезда, на котором Хрущев упоминал о том, что было сделано с Лакоба и его семьей; у Никиты Сергеевича также есть упоминание о Несторе в его мемуарах... Над поэмой он работал шесть лет; между прочим, на одной из последних встреч со мной одну строфу он лично вписал на экземпляре этой поэмы и подарил мне. Насколько мне известно, эта поэма впервые была опубликована в девяностых годах за границей не то в Германии, не то в Америке в полном издании его произведений. Семен Липкин был известным переводчиком, значительную лепту он внес в перевод абхазского фольклора, абхазских сказаний, например, он перевел стихотворную часть абхазского нартского эпоса. Долгие годы он тесно сотрудничал и был в дружеских отношениях с Багратом Васильевичем Шинкуба, которого очень ценил и уважал. Семен Липкин - человек с большим именем; он также принимал участие в альманахе «Метрополь» вместе с Фазилем Искандером в 1978 году, за что и пострадал, так же как и его жена, поэтесса Инна Лиснянская. Эти люди известны как в литературных кругах, так и среди интеллигенции России.
Поэма очень проникновенная, приближенная к действительным событиям и фактам, происходившим в то время. Уникальное творение! Поэма раскрывает глаза на трагедию, которую пережил весь абхазский народ и Абхазия в целом".
Скачать поэму "Нестор и Сария" с комментарием Станислава Лакоба (опубл. в журнале "Новый взгляд") (PDF; 793 Кб)
_______________________
ПРИЛОЖЕНИЕ
Вечер в Лыхнах
Повечерья абхазского
Помню тоненький звон,
И листвой осенен
Эвкалиптовый сон.
Помню воздуха ласковый
Виноградный настой
И луны молодой
Ноготок золотой.
Помню вешнюю раннюю
Соловьиную трель,
И губами апрель
Зажимает свирель.
Помню старцев собрание
Тонкостанных, седых,
Прозвенел и затих
Диоскуровский стих.
________________________
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Все знают солнце Абхазии, ее землю, ее плоды, но мало кому известна история хозяина этой земли — история древнего абхазского народа. Между тем сам народ, памятливый и зоркий, рассказал о себе в старинных сказаниях и, главным образом, в великом нартском эпосе.
Если для нас реализм есть вершина лигературно-художественного мышления, то поэт-переводчик лишь тогда реалист, когда он воссоздает национальный характер подлинника. Но где же еще в искусстве национальный характер выражен так могущественно, как в народном эпосе?
Абхазы — небольшой народ, но то, что они создали в изустном творчестве — огромно. Имевшие место в древности торговые, культурные и политические связи с греками способствовали тому, что в нартских сказаниях есть эпизоды, сходные с эпизодами из греческой мифологии. Дело ученых установить — где впервые, в Греции или на Кавказе, возник миф о Прометее, миф о похищении огня, мифы о борьбе человека с одноглазыми великанами. Для нас важно то, что абхазы являются народом самобытной культуры. Эта самобытность особенно сильно, особенно выпукло обозначается в абхазском фольклоре.
Мне бы хотелось, чтобы русский читатель, читая эту книгу, почувствовал самобытность талантливого народа. Я благодарю поэта Б. В. Шинкуба, инициатора, вдохновителя этой работы, доставившей мне много радости.
(Предисловие к книге: АБХАЗСКИЕ СКАЗАНИЯ. Составитель Б. В. Шинкуба. Перевод с абхазского С. И. Липкина. — Сухуми: Абгосиздат, 1961.)
________________________
