ВВЕДЕНИЕ
§1. Некоторые особенности этногенеза: кто такие абхазы и грузины?
Абхазы и грузины издавна населяют регион Восточного Причерноморья. В течение многих веков их отношения были самыми разнообразными и колебались от самой горячей дружбы до самой жестокой вражды. Так что современный грузино-абхазский конфликт, как и любой конфликт подобного рода, имеет глубокие исторические корни. Его предыстория описана во многих работах, авторы которых дают различные оценки событиям давнего и недавнего прошлого. Все многообразие имеющихся политологических и исторических трактовок сводится, по сути, к обоснованию исторического права абхазов на независимую от Грузии государственность, либо к его отрицанию.
До сих пор за рамками анализа оставались проблемы этногенеза абхазов и грузин, и, что особенно важно, не принимался во внимание тот уровень национальной консолидации, на котором в настоящее время находятся эти народы. А без этого невозможно адекватно осмыслить суть происходящих в постсоветской Грузии процессов, понять их истинные, но скрытые от постороннего взгляда, механизмы.
Кто же такие современные абхазы и грузины? Прежде всего, это – не родственные народы. Абхазы, насчитывающие в настоящее время около 100 тыс. чел., говорят на одном из языков абхазо-адыгской группы. Вместе с близкородственными народами, проживающими ныне в регионе Западного Кавказа (абазины, адыги, кабардинцы, черкесы, шапсуги и др.) они являются частью северо-кавказского этнокультурного сообщества, ощущают себя его неотъемлемой частью. Вместе с тем, проживание абхазов в прибрежных районах на южных склонах Кавказского хребта обусловило более широкие, чем у северокавказских народов, связи с малоазийскими и средиземноморскими цивилизациями.
Географическая расположенность этнотерритории абхазов на Черноморском побережье сделала этот народ важнейшим субъектом исторического процесса в масштабах всего западнокавказского региона, обусловила роль Абхазии в качестве экономического и культурного моста, соединявшего Северный Кавказ и лежащую далее степь с внешним миром.
Национальной трагедией для абхазов стало махаджирство – массовое переселение горцев в Турцию после окончания Кавказской войны. В 1860-х – 1870-х годах из родных мест уехало более половины абхазов. Покинутые ими земли начали активно заселяться греками и армянами из Турции, крестьянами разных национальностей из европейской части России и выходцами из соседних районов Грузии (в основном мегрелами), что привело к формированию полиэтничного по характеру населения современной Абхазии.
Важнейшим фактором в этногенезе абхазов было их давнее историческое соседство с проживавшими южнее картвельскими народами. Часть абхазского этноса в Самурзаканской Абхазии (нынешний Гальский район) к настоящему времени полностью ассимилирована соседними мегрелами. Сильное мегрельское влияние испытали и абхазы современного Очамчирского района. До сих пор сохраняются обусловленные мегрельским влиянием определенные диалектные и культурно-бытовые различия между жителями северо-западной и юго-восточной части Абхазии, но подобные различия в целом незначительны и в современной ситуации имеют тенденцию к быстрому исчезновению.
В конце ХХ в. былое деление абхазов на исторические субэтносы не имеет сколько-нибудь важного значения в жизни страны, оно дает о себе знать в первую очередь на бытовом уровне. К настоящему времени процесс национальной консолидации абхазского этноса завершился: абхазы представляют собой небольшую по численности, но очень сплоченную нацию, объединенную собственным национальным самосознанием, общими устремлениями, общностью культуры, языка и уклада жизни. К тому же абхазы представляют собой единую конфессиональную общность. Господствующее до сих пор представление о том, что часть абхазов является христианами, а часть - мусульманами, имеет мало общего с реальной действительностью.
Абхазы и грузины являются соседями с незапамятных времен. В настоящее время общая численность грузин составляет около 4 млн. чел. Процесс национальной консолидации грузинской нации еще далек от завершения: под общим названием объединено около 20 субэтносов, причем проживающие в Западной Грузии сваны и мегрелы настолько отличаются в языковом и культурном плане от остального грузинского населения, что правильнее было бы рассматривать их как отдельные народы. Поэтому является вполне обоснованным мнение тех ученых (Дж. Хьюитт и др.), которые предлагают использовать для обозначения формирующейся грузинской нации не термин “грузины”[1], а самоназвание “картвелы”, которое включает в себя говорящих на языках картвельской группы (но не взаимопонятных между собой) грузин, мегрелов и сванов.
Не высокий уровень консолидации грузинской нации объясняется тем обстоятельством, что как справедливо констатирует историк и видный политический деятель постсоветской Грузии Г. Мамулия, она начала зарождаться совсем недавно: лишь в XVIII в., после того, как находившаяся в течение нескольких столетий (с ХIII в.) в тупике социального развития Грузия была включена в пределы Российской империи (165, с.153-155). Формирование грузинской нации имело многочисленные и специфические особенности, которые оказали самое непосредственное влияние на современный грузино-абхазский конфликт и на происходящие в постсоветской Грузии общественно-политические процессы.
К моменту включения в состав Российской империи население современной Грузии отличалось чрезвычайной дробностью. Историческая Восточная Грузия была населена многочисленными субэтническими группами (картлийцы, кахетинцы, мохевцы, мтиулы, пшавы, тушины, хевсуры и др.), в основном говорившими на взаимопонятных диалектах грузинского языка.
Проживавшие в Западной Грузии мегрелы и сваны имели собственную самобытную культуру и уклад жизни, отличные как от грузинского населения Восточной Грузии, так и от соседних абхазов, они говорили на собственных языках, которые не являются взаимопонятными ни между собой, ни с современным грузинским языком. Различия между мегрелами, сванами и грузинами Восточной Грузии настолько велики, что правильнее было бы называть их тремя разными народами. Наряду с картвелами в Грузии проживали многие другие народы (как дисперстно, так и в собственных гомогенных национальных районах).
Сформировавшееся после присоединения к России грузинское просветительское, а затем национальное движение (первоначально дворянское, а затем разночинно-интеллигентское) имело своей целью духовное возрождение собственного народа, преодоление его многовековой культурно-языковой раздробленности и формирование единой грузинской нации и государства. Источником вдохновения и важнейшей частью идеологии грузинского национального движения (движение “Тергдалеули”, Общество распространения грамотности среди грузин и т.д.) стало богатое историческое прошлое Грузии, особенно времена существования так называемой “идеальной Грузии” - средневекового Грузинского царства Х-ХШ вв.
Исторические события, заново переосмысливаемые с точки зрения современных реальностей и сиюминутных задач, приобрели в грузино-абхазском конфликте настолько важное значение, что необходимо хотя бы вкратце остановиться на средневековой истории. Как ни парадоксально, единое Грузинское царство (точнее – Абхазо-Грузинское царство) появилось благодаря абхазам. В VIII в. абхазские феодальные княжества были объединены в единое Абхазское царство, которое начало свою экспансию в юго-восточном направлении. После того, как в его состав была включена вся Западная Грузия, сюда, в г. Кутаиси, была перенесена столица Абхазского царства. В Х в. династия абхазских царей прервалась и престол перешел к Баграту Ш (грузину по отцу и абхазу по матери).
Династия Багратиони продолжила политику территориальной экспансии, ее результатом стало объединение Западной и Восточной Грузии. В ХШ веке после монгольского нашествия Абхазо-Грузинское царство распалось, воцарилась феодальная междоусобица и страна на многие века оказалась в том “тупике социального развития”, о котором упоминает Г.Мамулия.
Почему же события столь давнего средневековья приобрели столь большую актуальность в современных условиях? Дело в том, что разделенное на бесчисленные группы и течения грузинское национальное движение XIX-XX вв. было едино в определении границ “исторически принадлежавшей грузинам территории”: ими стали именно границы “идеальной Грузии” - средневекового Абхазо-Грузинского цартва периода его максимального расцвета.
Согласно официальной грузинской версии истории, уже авторы Х в. под названием “Картли” подраземевали всю Грузию – “обширную страну, где христианское богослужение ведется на грузинском языке. Объединение феодальной Грузии в XI-XII вв. в еще более значительной степени способствовало укреплению этих элементов общности и фактически завершило процесс формирования единой грузинской народности” (71, с.248). На протяжении многих поколений в грузинских школах именно границами “идеальной Грузии” определяются “исконные грузинские земли”, именно они являются справедливыми на уровне современного грузинского массового сознания.
Порочность данного подхода заключалась в том, что данное средневековое царство (подобно всем аналогичным царствам и империям древности и средневековья) изначально было многонациональным, что, в частности, было закреплено и в титулатуре его правителей: “царь абхазов, картвелов, эгров, кахов … ”. Поэтому не только грузины, но и все проживавшие на его территории народы, имеют собственные и неоспоримые в их глазах исторические права на те земли, где они ныне проживают. Противоположная трактовка вопроса о том, кто на территории современной Грузии является “хозяином”, а кто – “гостями” в середине ХХ в. стала предметом острой дискуссии в обществе, способствовала ухудшению отношений между грузинами и проживавшими на территории Грузии этническими меньшинствами.
Наряду с объявлением меньшинств “гостями на исконных грузинских землях”, грузинская общественно-политическая мысль изначально включила мегрелов и сванов в состав единой грузинской нации и отказалась признавать за ними право на собственное национальное существование. Это крайне затруднило задачу национальной консолидации грузин уже в силу многочисленности мегрелов, чей удельный вес в составе грузинского этноса составляет по разным оценкам от 20 до 30 процентов.
Первая попытка осуществить на практике права грузин на “свои исторические земли” была предпринята после распада Российской империи, в период существования независимой Грузинской республики. В то время население Грузии сохраняло свою этническую пестроту: общая численность грузин (с мегрелами и сванами) составляла в нем лишь 64,8% (171, с.43). Уже одно это обстоятельство требовало проведения очень осторожной национальной политики. Но власти страны, стремившиеся добиться национальной консолидации в максимально сжатые сроки, проводили по отношению к этническим меньшинствам откровенно шовинистическую политику. Вот как характеризовал эту политику очевидец: “в Грузии усиленно культивируется национализм в очень диких формах. В Учредительном собрании армянам не разрешают говорить по-армянски … Все время велась резкая борьба против стремления Аджарии к автономии. Осетинов страшно преследуют и выселяют. Сильная национальная борьба идет и в Абхазии. Национализм доходит до курьезов. Так, в учебнике, по которому в школах изучается история, рассказывается, что Грузия была еще в древности самой культурной страной, так что из нее Греция получила свою культуру. В детях с малых лет воспитывается презрительное отношение к армянам и т.п.”(171, с.44).
В ноябре 1917 г. на съезде абхазского народа было принято решение о присоединении Абхазии к Северо-Кавказскому Горскому государству. Однако Грузия, в условиях начавшейся гражданской войны и при поддержке германских войск, смогла установить свой контроль над Абхазией, а некоторые ее представители даже заявили о своих претензиях на все Черноморское побережье до устья реки Кубань (на основании того, что оно якобы в ХI-XIII вв. принадлежало Грузии).
В Абхазии начала осуществляться политика “национализации”: грузинский был объявлен государственным языком, на который переводилось делопроизводство и преподавание в школах, началось массовое переселение в страну грузинского населения и т.п. Подобная политика, в сочетании с бесчисленными грабежами и бесчинствами грузинских войск, вызывала недовольство и протест со стороны населения Абхазии (в том числе и со стороны местных мегрелов). Поэтому установление в Абхазии советской власти в марте 1921 г. было воспринято населением страны в первую очередь как избавление от национального гнета и грузинской оккупации.
В 1921-1931 гг. Абхазия имела статус союзной республики, которая объединялась с Грузией на основе особого союзного договора. В феврале 1931 г. ее статус был понижен до уровня автономной республики в составе Грузии. В середине 1930-х гг. начинается особенно трагический период истории Абхазии. В это время “в целях грузинизации Абхазии проводились такие акции, которые в своей совокупности по существу означали геноцид в отношении к ее коренному населению: физическое истребление абхазской интеллигенции; изгнание из всех руководящих государственных органов и общественных организаций, а также с предприятий и учреждений всех руководителей абхазов и замена их грузинами; закрытие абхазских школ и насильственное определение абхазских детей в грузинские школы; изъятие из программы средней школы преподавания абхазского языка; перевод абхазской письменности на грузинскую основу; замена множества абхазских топонимов грузинскими; поощрение замены абхазских фамилий их грузинизированными формами; затруднение социального продвижения для лиц абхазской национальности с одновременным созданием в этом неписанных привилегий для грузин; массовое заселение Абхазии грузинами; перевод делопроизводства на грузинский язык; всяческое свертывание самобытной культуры абхазского народа; фальсификация истории Абхазии и объявление абхазского народа грузинским племенем” (179, с.3-4).
Несмотря на то, что грузинские республиканские власти с середины 1950-х годов были вынуждены отказаться от наиболее одиозных форм национальной дискриминации абхазов, массовое переселение грузинского населения в Абхазию продолжалось. В результате, в конце 1980-х гг. доля абхазов в составе 525-тысячного населения автономной республики сократилась до 18%, в то время как доля грузинского населения составила более 45%.
В настоящее время период пребывания Абхазии в составе Грузинской ССР оценивается абхазскими и грузинскими учеными с диаметрально противоположных позиций. Абхазская сторона связывает все беды своего народа с союзными руководителями грузинского происхождения (И.В.Сталин, Л.П.Берия и др.) и политикой республиканского руководства, которые совместно проводили политику грузинизации населения в масштабах Грузинской ССР.
Грузинская сторона связывает все беды с политикой союзного руководства, которое во имя “господства Москвы” сознательно разъединяло и противопоставляло братские народы. Грузинские авторы склонны рассматривать все достижения Абхазии советского периода в качестве результата патерналистской политики руководства ГССР по отношению к меньшинствам, особым, “толерантным” отношением грузин к малочисленным народам и т.п. “Грузинский народ никогда не притеснял абхазов. В Абхазии были созданы максимально возможные в ту пору условия для развития экономики и культуры … В Грузии абхазы не только не были дискриминированы, наоборот – им были созданы все возможные условия для национально-культурного, социально-политического и экономического развития. Более того, в Абхазии сложилась парадоксальная ситуация – остро встал вопрос о необходимости защиты прав и свобод грузин” (91, с.38-39, 43). Как показывают социологические исследования, в настоящее время подобные взгляды разделяются подавляющим большинством грузинского населения: “грузины считают, что нигде в СССР столь малочисленному этносу не была предоставлена такая широкая автономия, как абхазам. В грузинском массовом сознании большинство предков сегодняшних абхазов – это спустившиеся с гор племена, заселившие территорию Абхазии, где до этого жили более близкие к грузинам по происхождению настоящие абхазы” (178, с.128).
Подобные взаимоисключающие взгляды отражают одно принципиально важное явление. В течение всего советского периода важнейшей задачей руководства Грузинской ССР (как и их предшественников в 1918-1921 гг. и последователей в постсоветские времена) было достижение национальной консолидации грузин в максимально короткие исторические сроки. В период правления И.В. Сталина, в условиях политики жестокой дискриминации малочисленных народов в масштабах всего СССР и во время максимального влияния грузинского лобби в Кремлевских кабинетах, эта задача решалась откровенно репрессивными методами: некоторые народы были выселены за пределы Грузии (греки, курды, турки-месхетинцы). Другие, даже не родственные картвелам – были объявлены “грузинскими племенами” и должны были быть грузинизированы.
После смерти И.В. Сталина позиции грузинского лобби в союзном руководстве ослабели. Под давлением Москвы, предпринявшей определенные меры по защите малочисленных народов, руководство Грузии было вынуждено отказаться от наиболее одиозных форм национального угнетения и сделало упор на политику переселения грузинского населения в районы проживания меньшинств (которые должны были рано или поздно раствориться в море грузинского населения).
Закономерно, что именно в середине 1950-х гг. в грузинской исторической науке в качестве идеологического обоснования подобного переселения появляется теория, противопоставляющая исторических абхазов (древнее культурное грузинское племя, проживавшее на территории Абхазии) и современных абхазов (потомков отсталых “горцев-апсуйцев[2]”, якобы переселившихся в Абхазию в XVII в.).
Теория о “переселении апсуйцев” была совершенно антиисторической (в этом она мало отличалась от прежних взглядов на абхазов как на грузинское племя), но она восторжествовала в грузинской науке и общественном сознании. Широкая пропаганда этой теории вызвала резкий протест со стороны абхазской интеллигенции, привела к обострению межэтнических отношений. В Абхазии грузино-абхазские противоречия наиболее ярко проявились во время массовых выступлений абхазского населения (1957, 1964, 1967, 1978 гг.), когда лишь экстренное вмешательство союзных властей позволило предотвратить дальнейшее разрастание конфликта.
В конце 1980-х гг., в условиях нараставшего кризиса союзной власти, грузино-абхазские противоречия приобретали все более острые формы. Грузинское национальное движение требовало отделения от СССР и открыто провозгласило своей целью создание моноэтничного грузинского государства в его “исторических границах”. Абхазы активно противодействовали грузинскому сепаратизму и выдвинули требование включить Абхазию в состав Краснодарского края Российской Федерации.
В 1989-1991 гг. по Грузии прокатилась волна межэтнических конфликтов, в которых грузинские радикалы увидели “руку Москвы”. На самом деле рост межнациональной напряженности объяснялся в первую очередь неприемлемостью для негрузинского населения выдвинутых сторонниками независимости Грузии требований “деарменизации”, “деазербайджанизации”, упразднения всех автономий, и даже необходимости государственного регулирования рождаемости негрузинского населения с целью его ограничения (см. подробнее: 61, с.29-46).
Приход к власти в Грузии в 1990 г. ультра-радикального лидера Звиада Гамсахурдиа превратил лозунг построения моноэтничного грузинского государства в официальную политику. Была ликвидирована автономия Южной Осетии, в стране началась откровенная травля негрузинского населения, из нее были высланы авары, русские духоборы, лезгины, и те немногочисленные турки-месхетинцы, которые сумели вернуться на свою историческую родину (61, с.29-30).
В Абхазии после произошедших в 1989 г. массовых столкновений между грузинами и абхазами, противоборство перешло в законодательную область. Под лозунгом возврата к независимой республике 1918-1921 гг. власти Тбилиси отменили все государственно-правовые акты советского периода. Тем самым были отменены и акты о союзном единстве Грузии и Абхазии (1921 г.) и об автономном статусе Абхазии в составе Грузинской ССР (1931 г.).
В ответ сессия Верховного Совета Абхазии в августе 1990 г. приняла Декларацию о государственном суверенитете Абхазской АССР. Она объявляла Абхазию “суверенным социалистическим государством, обладающим всей полнотой власти на своей территории вне пределов прав, добровольно переданных ею Союзу ССР и Грузинской ССР на основании заключенных договоров” (3, с.12-15).
На фоне “войны законов”, когда все принимавшиеся законодательными органами Абхазии акты и решения последовательно отменялись властями Грузии, в республике продолжал углубляться паралич расколовшейся по национальному принципу власти, ситуация все более выходила из-под контроля тбилисского руководства.
Вслед за свержением З.К. Гамсахурдиа в январе 1992 г., произошло новое обострение ситуации в Абхазии. Война 1992-1993 гг. стала высшей стадией грузино-абхазского конфликта, в основе которого с одной стороны лежит стремление абхазов обеспечить свое национальное, да и физическое выживание, а с другой – стремление грузин добиться в кратчайшие сроки национальной консолидации собственного этноса и создать мононациональное грузинское государство на территории с многонациональным населением и внутри совершенно искусственных границ.
Продолжавшаяся более года грузино-абхазская война была чрезвычайно кровопролитной и разрушительной. Общие людские потери составили около 20 тыс. чел., экономике Абхазии был нанесен огромный материальный ущерб в 11,5 млрд. долл. (288, 29.09.2000).
Война привела к существенному изменению содержания и состава участников грузино-абхазского конфликта. Местное грузинское население, несмотря на имевшиеся различия в отношении к войне между грузинами, мегрелами и сванами, в целом поддержало военную акцию по силовому решению абхазской проблемы (только мегрелы Гальского района занимали подчеркнуто нейтральную позицию). Остальное население (армяне, русские, греки и др.), в основном остававшееся до войны на позициях нейтралитета, после ее начала в своем подавляющем большинстве заняло проабхазскую позицию. Таким образом, с 1992 г. грузино-абхазский конфликт вышел за рамки конфликта двух народов и приобрел характер противоборства между грузинским государством - с одной стороны, и всем остальным полиэтничным населением Абхазии – с другой.
§ 2. Особенности социально-экономического положения современной Абхазии
Распад СССР оказался поворотным пунктом в истории Абхазии. Рухнула привычная многим поколениям людей картина мира. В течение короткого времени в этой маленькой советской автономии произошла поляризация населения по этническому признаку. Грузинская община связала свои надежды на счастливое будущее с отделением от единого Союза и созданием собственного национального государства. В целом она поддержала ультра националистическую платформу лидера оппозиции, а затем - первого президента независимой Грузии Звиада Гамсахурдиа, который, по выражению российского политолога О.Васильевой, “в открытую провозгласил принципы национал-социализма” (61, с.10).
Откровенно шовинистический курс грузинских властей, выраженный в лозунге “Грузия - для грузин”, был неприемлемым для негрузинского полиэтничного населения Абхазии. Часть людей (как и многие этнические грузины) предпочла остаться вне схватки, переехала в Россию и другие страны. Оставшиеся в своем большинстве поддержали абхазов в их противодействии политике тбилисских властей. Высшей точкой конфликта стала грузино-абхазская война. Поражение грузинской армии повлекло за собой массовое бегство грузинского населения и коренным образом изменило этническую карту современной Абхазии.
Одной из задач проведенных автором полевых исследований в Абхазии было выявить сложившиеся в постсоветский период особенности самосознания и социально-экономического положения местного населения. В 1997 г. нами было проведено анкетирование населения северо-западной или исторической Бзыбской (по названию протекающей тут реки Бзыбь) части Абхазии. Анкетирование проводилось в Гагрском и Гудаутском районах: в городах Гагра и Гудаута, поселках Пицунда, Рыбзавод и Цандрипш, а также в селах Ачандара и Лыхны. Несколько десятков анкет было также заполнено в столице Абхазии городе Сухум, селе Мерхеул Сухумского района и селе Кутол Очамчирского района. Анкетирование проводилось несколькими путями.
Большинство анкет было распространено через школы и заполнено родителями учащихся девяти школ: в Гагре - школы № 2 (русская), № 3 (армянская), № 5 (абхазская), в Гудауте - № 2 (абхазская с русским сектором), № 4 (русская), в Пицунде №2 (русская) и №3 (абхазская), а также двух абхазских школ в селах Ачандара и Лыхны и двух армянских школ в поселках Рыбзавод и Цандрипш. Родители учащихся проживают не только в вышеперечисленных населенных пунктах, но и в близлежащих селах, где не имеется собственных школ. Это позволило значительно расширить ареал проживания анкетируемого населения. В то же время, анкетирование через школы привело к потере значительного количества из числа отпечатанных трех тысяч анкет во время их распространения и сбора.
Многие анкеты пришлось выбраковывать в ходе последующей обработки, так как они были заполнены самими школьниками, либо, по разным причинам, были заполнены в нескольких вариантах одними и теми же людьми. В этом плане типичной была картина, когда мать нескольких детей сама заполняла все принесенные из школы анкеты и таким образом все они полностью дублировали друг друга, так что при обработке приходилось оставлять лишь одну из них.
Наряду с распространением анкет через школы использовался прямой опрос местных жителей в различных населенных пунктах, а также было проведено анкетирование учащихся Гагрского филиала Новочеркасского промышленно-гуманитарного колледжа. В опросе использовались анкеты двух видов.
Первая анкета состояла из пятнадцати вопросов и предназначалась для опроса всех жителей Абхазии. Вторая имела целью выяснить степень влияния фамильных и родовых структур, а также традиционной дохристианской религии на абхазское население. Она предназначалась только для абхазов и состояла из шести вопросов: о фамилии и роде (абипаре) опрашиваемого, о степени его участия в фамильных и родовых сходах, о наличии собственного фамильного (родового) святилища, о случаях обращения самого респондента или его родственников к традиционным святилищам - "аныхам" и о полученном после такого обращения результате.
Анкетирование было строго добровольным. Анкеты первого вида были анонимными и не содержали в себе вопроса о точном адресе респондентов, указывавших лишь город, поселок или село своего проживания. Респонденты имели полную свободу заполнять или не заполнять предложенную анкету, либо отказаться от ответов на какие-либо из содержавшихся в ней вопросов.
На вопросы первой анкеты ответило 1448 респондентов в возрасте от 15 до 87 лет и принадлежащие к 23 национальностям. Из них респонденты абхазской национальности составили 852 человека, армянской - 369, русской - 142, грузинской - 30, украинской - 17, мегрельской - 8, осетинской - 4, сванской - 4, греческой - 3, турецкой - 2, черкесской - 2, белорусской - 2, немецкой - 2, цыганской - 2, адыгской - 1, азербайджанской - 1, даргинской - 1, греческой - 1, лазской - 1, латышской - 1, литовской - 1, польской - 1 и эстонской - 1. На вопросы второй анкеты ответило 852 респондента абхазской национальности.
Хотя население Абхазии продолжает оставаться многонациональным, в постсоветский период в численности и этническом составе населения республики произошли очень большие изменения. Согласно данным последней всесоюзной переписи 1989 г., в Абхазии проживало 525,1 тыс. чел., принадлежавших более чем к 100 различным национальностям (подобная этническая пестрота маленькой автономии как бы олицетворяла собой дружбу всех народов СССР и была тогда предметом гордости как ее властей, так и местного населения).
В результате последовавших вслед за распадом СССР драматических событий численность населения Абхазии резко сократилась. По данным Управления государственной статистики Абхазии за 1995 г., в стране проживало немногим более 313 тыс. чел.: 91.162 абхаза, 89.928 грузин, 61.962 армян, 51.573 русских, 8.177 украинцев, 3.535 греков и 6.947 представителей других национальностей (14). Несмотря на произошедший после 1995 г. некоторый количественный рост населения в основном за счет частично возвратившихся в Гальский район мегрелов, есть все основания полагать, что большинство из зарегистрированных в советское время национальностей к настоящему времени либо целиком выехали из Абхазии, либо количество их представителей составляет совсем незначительные величины.
В данной работе наряду с полученными в ходе анкетирования данными будут использованы многие сведения и цифры, полученные в статистических органах Абхазии осенью 1997 г. Кроме того, для сравнения будут привлекаться результаты опроса беженцев из Абхазии, проведенного в Грузии Норвежским советом по делам беженцев в 1994 г. (12).
Разница в национальном составе населения современной Абхазии в целом и его проанкетированной части объясняется несколькими обстоятельствами. Прежде всего тем, что анкетирование охватывало (и это было сделано сознательно) преимущественно наиболее социально активную часть населения - родителей, имеющих детей школьного возраста. Соответственно, национальности, в которых эта часть населения находится в меньшинстве, а численно преобладают люди старших возрастов - то есть все общины, за исключением абхазов и армян, оказались представлены в проведенном анкетировании в наименьшей степени.
Некоторые общины - например, подавляющее большинство из ныне проживающих в Абхазии греков и грузин проживают за пределами Гагрского и Гудаутского районов, что объясняет их скромный удельный вес в составе проанкетированных. К тому же часть опрошенных отнесла себя по национальности к лазам, мегрелам и сванам - то есть к народам, которые, начиная с 1926 г. включались при переписях в состав единой грузинской нации.
Аналогичных примеров у представителей других общин в ходе анкетирования отмечено не было, хотя, к примеру, местные армяне, происходящие из Турции и объединенные общим самоназванием амшены, сохраняют в быту собственный язык и сильно отличаются по своему быту, культуре и обычаям от армян собственно Армении[3]. К тому же внутри амшенов сохраняется определенное влияние былого деления по местностям проживания этих групп в прошлом: на трабзонцев, урдуссцев и дженикцев (подробнее см.: 133).
Большинство из опрошенных в сельской местности мегрелов отличается собственным национальным самосознанием, ярко выраженным культурным своеобразием, говорит только на своем языке и не владеет грузинским[4]. Скорее всего, та же картина наблюдается и у сванов (мы не имели возможности уточнить этот вопрос на месте, так как район, в котором ныне проживает большинство сванов - так называемая Абхазская Сванетия, находится вне контроля как абхазского, так и грузинского, правительства).
Отраженное анкетированием этническое самосознание лазов, мегрелов и сванов свидетельствует о незавершенности процесса национальной консолидации грузинского этноса. Данные анкетирования еще раз доказывают, что в Грузии (как и на Кавказе в целом) в реальности существует гораздо большее число этносов, чем об этом заявляла прежде официальная советская статистика. Данная проблема настолько важна, что требует специального и подробного изучения, которое позволит несколько по-новому проанализировать многие из событий, происходящих в регионе после распада СССР. Ведь, как известно, наступательный и крайне агрессивный национализм характерен именно для периода национальной консолидации этносов, выступает одним из важнейших средств подобной консолидации и обуславливает как агрессивную внешнюю политику (поиск внешнего врага), так и подавление меньшинств внутри собственных границ (поиск внутреннего врага). Первые десятилетия постколониального развития афро-азиатских государств с многочисленными внутренними войнами и жесточайшим подавлением национальных меньшинств были тому (а кое-где продолжают оставаться) яркой иллюстрацией.
Как свидетельствуют полученные в ходе анкетирования данные, большинство опрошенных местных жителей - 87% родилось в Абхазии и лишь 13% переехало на ее территорию из разных районов бывшего СССР. О данных по различным национальным общинам, о масштабах и направлении миграции в Абхазию из других республик бывшего СССР и зарубежных стран позволяет судить таблица 1:
Таблица 1
|
Место рождения
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
Абхазия
|
97,7%
|
86,2%
|
76,7%
|
46,5%
|
11,8%
|
55,3%
|
|
Азербайджан
|
|
|
|
1,4%
|
|
|
|
Армения
|
|
5,7%
|
|
0,7%
|
|
|
|
Белоруссия
|
|
|
|
|
|
2,6%
|
|
Грузия
|
0,1%
|
2,4%
|
20%
|
2,1%
|
|
10,5%
|
|
Казахстан
|
|
|
|
1,4%
|
|
|
|
Литва
|
|
|
|
0,7%
|
|
|
|
Россия
|
1,2%
|
5,7%
|
3,3%
|
45,1%
|
5,9%
|
29%
|
|
Туркмения
|
0,1%
|
|
|
|
|
|
|
Турция
|
0,1%
|
|
|
|
|
|
|
Украина
|
0,2%
|
|
|
2,1%
|
82,3%
|
2,6%
|
|
затр.отв.
|
0,6%
|
|
|
|
|
|
Сравнение места рождения респондентов с их нынешним местом проживания позволяет сделать вывод о высоком уровне миграции населения внутри Абхазии, что вызвано как длительными по времени процессами (стремлением сельского населения переехать в город, переездом взрослых сыновей из дома родителей, жен в дом мужа и т.п.), так и непосредственными последствиями распада СССР и грузино-абхазской войны 1992-1993 гг.
Доля респондентов, переехавших с места своего рождения в Абхазии на новое место жительства внутри РА (по отношению ко всем опрошенным представителям собственного этноса) у абхазов составила 58,3%, у армян - 45,5%, у грузин - 40% и у русских - 12,7% , что свидетельствует о высоком уровне внутренней миграции населения. Полученные данные показывают также, что некоторые районы и населенные пункты являются в глазах местного населения особенно привлекательными для переезда. Так, в Пицунде из числа 169 респондентов абхазской национальности в самом поселке родилось только 10 человек, в то время как 154 указали, что родились в окрестных селах либо в других районах Абхазии.
О половозрастной структуре миграции в Абхазию и из нее в течение 1996 г. позволяют судить цифры, полученные в Управлении Госстатистики РА. Они дополняют данные анкетирования и содержатся в приведенной ниже таблице 2.
Таблица 2
|
Миграция в Абхазию в 1996 году
|
|
|
число
прибывших
|
мужчин
|
женщин
|
мальчиков
до 16 лет
|
девочек
до 16 лет
|
|
всего
|
1912
|
608
|
969
|
161
|
174
|
|
абхазов
|
1007
|
313
|
487
|
99
|
108
|
|
армян
|
301
|
109
|
148
|
21
|
23
|
|
греки
|
9
|
4
|
5
|
|
|
|
грузины
|
100
|
28
|
61
|
3
|
8
|
|
русские
|
369
|
110
|
203
|
31
|
25
|
|
прочие
|
126
|
44
|
65
|
7
|
10
|
|
миграция из Абхазии в 1996 году
|
|
|
Число
выбывших
|
мужчин
|
женщин
|
мальчиков
до 16 лет
|
девочек
до 16 лет
|
|
всего
|
7175
|
3170
|
3378
|
316
|
311
|
|
абхазов
|
622
|
337
|
233
|
18
|
34
|
|
армян
|
2869
|
1277
|
1429
|
81
|
82
|
|
греки
|
107
|
51
|
46
|
3
|
7
|
|
грузины
|
1267
|
702
|
426
|
84
|
55
|
|
русские
|
1813
|
629
|
989
|
91
|
104
|
|
прочие
|
497
|
174
|
255
|
39
|
29
|
|
|
|
|
|
|
|
(источник: 9, 10)
Приведенные цифры позволяют заключить о продолжавшемся в 1996 г. интенсивном оттоке населения из Абхазии. При этом, однако, удельный вес абхазов в числе выехавших составлял лишь незначительную часть - менее 9% от общего числа, а количество возвратившихся в Абхазию представителей коренного населения даже превысило количество выехавших. Данные Управления Госстатистики РА свидетельствуют, что интенсивность оттока населения из разных районов Абхазии является различной (см. таблицу 3).
Таблица 3
|
Количество прибывших и выехавших по отдельным районам Абхазии в 1996 году
|
|
|
прибыло
|
выбыло
|
|
г.Сухум
|
680
|
1663
|
|
Гагрский р-н
|
395
|
1929
|
|
Гудаутский р-н
|
156
|
808
|
|
Сухумский р-н
|
87
|
369
|
|
Гульрипшский р-н
|
181
|
945
|
|
Очамчирский р-н
|
230
|
733
|
|
Ткварчельский р-н
|
135
|
430
|
|
Гальский р-н
|
48
|
298
|
(источник: 6)
Доля прибывших во все районы Абхазии в 1996 г. составляла в большинстве районов около 20% от числа выехавших, но в Сухуме этот показатель был в два раза выше - более 40%, что свидетельствует о явной большей привлекательности столицы в глазах населения.
Проведенное анкетирование позволяет судить о конфессиональном составе населения современной Абхазии, а также об особенностях религиозного сознания местного населения. На вопрос о своей религиозной принадлежности 55% респондентов всех национальностей заявили, что они христиане, 17% назвали себя мусульманами, 14,6% опрошенных считают себя неверующими, а 7,4% затруднились определить свою религиозную принадлежность. При этом, однако, большинство “неверующих” выразили “положительное” или “нормальное” отношение к религии, а некоторые написали, что собираются креститься или просто “веруют” без какого-либо уточнения. Сознательных атеистов оказалось лишь 3%, еще 2% заявили, что они язычники, придерживаются “абхазской веры” или верят в традиционные абхазские святилища - "аныхи".
Согласно собственной самоидентификации респондентов число приверженцев различных религий в среде национальных общин распределилось следующим образом (таблица 4):
Таблица 4
|
|
христи-
ане
|
мусуль-
мане
|
язычники
|
абхазская вера
|
неверу-
ющие
|
атеисты
|
затр.отв.
|
|
абхазы
|
49,3%
|
28,7%
|
2%
|
1,2%
|
10,2%
|
1,9%
|
6,7%
|
|
армяне
|
62,1%
|
|
|
|
23,8%
|
4,6%
|
9,5%
|
|
грузины
|
73,3%
|
6,7%
|
3,3%
|
|
6,7%
|
10%
|
|
|
русские
|
72,5%
|
|
|
|
17,6%
|
5,7%
|
4,2%
|
|
украинцы
|
70,6%
|
|
|
|
17,6%
|
5,9%
|
5,9%
|
|
прочие
|
57,9%
|
15,8%
|
|
|
5,8%
|
2,6%
|
7,9%
|
Вопрос о том, каким образом в сознании современных абхазов сочетается традиционная религия их предков с христианством, исламом и атеизмом и можно ли называть ее языческой (как это сделали некоторые из респондентов) будет подробно освещен в последующих главах.
Полученные данные свидетельствуют о том, что в сфере семейно-брачных отношений в современной Абхазии явно преобладают мононациональные браки: на них приходится 87% и только 13% - на смешанные. В то же время необходимо отметить, что мононациональные браки характерны только для абхазов и армян, составивших подавляющее большинство опрошенных, для остальной же части населения более характерны межнациональные браки. О соотношении мононациональных и смешанных браков в среде различных народов Абхазии позволяет судить таблица 5:
Таблица 5
|
Браки
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
мононацио-нальные
|
93,4%
|
95,9%
|
46,2%
|
44,2%
|
16,6%
|
19,4%
|
|
смешанные
|
6,6%
|
4,1%
|
53,8%
|
55,8%
|
83,4%
|
80,6%
|
Сфера семейно-брачных отношений в Абхазии находится под влиянием многочисленных факторов. Наибольшая доля смешанных браков приходится на те этнические группы, которые в своем подавляющем большинстве переселились в Абхазию во второй половине ХХ в. Сформировавшиеся в Абхазии относительно недавно национальные общины были немногочисленными, что не могло не затруднять заключение мононациональных браков в их среде. Поэтому закономерно, что доля смешанных браков в таких общинах составила более 80 процентов.
В среде русских и грузин, также в своем большинстве переселившихся в Абхазию относительно недавно, но составляющих ныне довольно многочисленные национальные общины, доля межнациональных также довольно велика - они составляют более 50 процентов. Это позволяет сделать вывод, что для приезжавших в Абхазию переселенцев и их потомков этнический фактор не играл заметного влияния при заключении брака. Исключение в этом плане составляли лишь местные армяне-амшены, поселившиеся в Абхазии в конце ХIХ - начале ХХ вв.
Господство у абхазов и армян мононациональных браков объясняется многими причинами. Эти общины в своем подавляющем большинстве продолжают проживать в сельской местности и отличаются свойственным крестьянам консерватизмом понятий и уклада жизни. Отличительной чертой этнопсихологии этих народов продолжает оставаться известный этноцентризм, безусловный приоритет собственной национальной сущности над внешним миром, стремление оградить свой внутренний мир от чуждых влияний, без которого само существование небольших по численности этносов и сохранение ими своего самобытного лица было бы весьма проблематичным. Отсюда проистекает и свойственное для патриархальной крестьянской психологии неодобрительное отношение к бракам с “чужаками”. В этом отношении характерным является мнение абхазского ученого П. Квициния, высказанное им в беседе с автором летом 1995 г.: “Хотя никакого запрета на браки с грузинами и представителями других народов никогда не было, абхазы, на основании своего исторического опыта сделали вывод о возможных в будущем печальных последствиях таких смешанных браков. В первую очередь из-за неопределенного будущего рожденных в них детей: им трудно решить, чью сторону принять и это в полной мере проявилось в ходе грузино-абхазской войны”.
Большинство опрошенных нами абхазов объясняло свое отрицательное отношение к межнациональным бракам тем обстоятельством, что выходцы из других общин не только не знают абхазского языка и традиций, но и не проявляют никакого желания к их изучению. Подобный упрек не всегда верен. Наоборот, именно знанием абхазских традиций некоторые из опрошенных весьма красноречиво объясняли невозможность вступать в брак с абхазами: “для меня является совершенно неприемлемым положение невестки в абхазской семье, прежде всего запрет разговаривать со свекром и другими родственниками мужа, “стоять по стенке”[5] и тому подобное” (М. Акопян, Пицунда).
Играют определенную роль и сложившиеся исторически этнические стереотипы, возможно не столько говорящие о реальных качествах того или иного народа, сколько о сложившемся отношении к представителям этого народа со стороны его инонациональных соседей. Исторически у абхазов и армян сложилось разное отношение к труду на земле. Для находившегося в течение многих поколений под инонациональным гнетом и извечно страдавшего от недостатка земли армянского крестьянина труд на ней - основное содержание и счастье жизни. Подобная граничащая с фанатизмом любовь к земле выражена в армянской поговорке: “Если хочешь смерти армянина - дай ему столько земли, сколько он хочет”.
У абхазов же земледелие в прошлом занимало подчиненное положение по отношению к скотоводству. Как отмечал признанный знаток современной ему Абхазии конца прошлого века Г.А. Рыбинский, “преобладающим родом занятий у абхазов в старину было скотоводство, а земледелие имело подсобный характер. С утверждением здесь русской власти, с тех пор как создались стесненные условия насчет земель и пастбищ, скотоводство принимает характер подсобный в хозяйственной деятельности абхаза, а земледелие является конечной целью его хозяйственного благополучия” (190, с.110).
Еще в ХIХ в. существовавшие у абхазов традиции и понятия о нравственности заставляли их сторониться городов, где их было совсем мало. Влияние былых представлений чувствуется до сих пор: труд на земле воспринимается многими абхазами как повседневная, монотонная и вынужденная необходимость, даже как “мучение”, что, по-видимому, и объясняет сложившееся преувеличенное представление об абхазской “лености”. Довольно прохладное отношение к труду на земле особенно сильно контрастирует с наблюдавшейся нами бурной энергией, проявляемой абхазами в таких предприятиях, как война и охота, организация похищений невест, свадеб и всевозможных застолий.
Русские и шире - русскоязычные женихи и невесты не слишком высоко оценивались представителями других народов ввиду того, что “они слишком много пьют и с ними лучше не связывать своей судьбы”. К тому же под влиянием свободных нравов, бытовавших в среде курортниц “всесоюзных здравниц”, у многих абхазов и армян сложилось устойчивое представление о распущенности женщин из России. То обстоятельство, что многие из постоянно проживающих в Абхазии русских женщин в своем повседневном поведении стремятся продемонстрировать свободу и независимость собственной личности, также не слишком соответствует распространенному на Кавказе представлению о роли женщины в семье и обществе. Это также не может не сказываться на сфере семейно-брачных отношений и отчасти объясняет весьма незначительную долю браков абхазов и армян с представителями русскоязычного населения.
Данные Управления Госстатистики РА о браках и разводах за 1996 г. позволяют сравнить уровень брачности в среде различных национальных общин (таблица 6).
Таблица 6
|
Число вступивших в брак по национальности в 1996 году
|
|
|
всего
|
абхазы
|
армяне
|
греки
|
грузины
|
русские
|
прочие
|
|
в целом по Абхазии
|
823
|
328
|
264
|
10
|
52
|
121
|
48
|
|
г.Сухум
|
219
|
124
|
37
|
4
|
3
|
37
|
14
|
|
Гагрский р-н
|
213
|
48
|
97
|
|
4
|
47
|
17
|
|
Гудаутский р-н
|
105
|
59
|
20
|
2
|
2
|
15
|
7
|
|
Сухумский р-н
|
49
|
13
|
28
|
|
1
|
5
|
2
|
|
Гульрипшский р-н
|
94
|
19
|
55
|
3
|
3
|
9
|
5
|
|
Очамчирский р-н
|
93
|
48
|
27
|
1
|
9
|
7
|
1
|
|
Ткварчельский р-н
|
22
|
17
|
|
|
2
|
1
|
2
|
|
Гальский р-н
|
28
|
|
|
|
28
|
|
|
(источник: 16)
Как видно из таблицы, численность зарегистрированных браков у абхазов (даже несмотря на то, что в их среде чрезвычайно распространены гражданские, не зарегистрированные в государственных учреждениях браки), намного выше аналогичных показателей у представителей других общин: на их долю приходится 40% от числа всех зарегистрированных в 1996 г. браков. Довольно высок уровень брачности у армян - 32% от числа всех зарегистрированных. У остальных народов уровень брачности намного ниже. Это связано с произошедшим в постсоветский период массовым отъездом из Абхазии молодежи, в результате которого в настоящее время в русской, грузинской, греческой и других общинах (в отличие от абхазов и армян) численно преобладают люди среднего и пожилого возраста.
Данные Управления Госстатистики Абхазии о разводах позволяют сделать заключение, что в этой сфере также имеется определенная региональная и национальная специфика (таблица 7).
Таблица 7
|
Число разводов в 1996 году
|
|
место проживания
|
всего
|
абхазы
|
армяне
|
греки
|
грузины
|
русские
|
прочие
|
|
в целом по Абхазии
|
817
|
102
|
496
|
1
|
34
|
138
|
46
|
|
г.Сухум
|
166
|
47
|
47
|
|
10
|
44
|
18
|
|
Гагрский р-н
|
399
|
17
|
300
|
1
|
7
|
59
|
15
|
|
Гудаутский р-н
|
82
|
16
|
47
|
|
|
15
|
4
|
|
Сухумский р-н
|
60
|
3
|
52
|
|
2
|
|
3
|
|
Гульрипшский р-н
|
59
|
2
|
40
|
|
1
|
11
|
5
|
|
Очамчирский р-н
|
28
|
6
|
10
|
|
5
|
6
|
1
|
|
Ткварчельский р-н
|
22
|
11
|
|
|
8
|
3
|
|
|
Гальский р-н
|
1
|
|
|
|
1
|
|
|
(источник: 17)
В приведенной таблице 7 не может не вызвать удивления высокий уровень разводов у армян, который намного превысил число заключенных в тот же период времени браков. Этот факт никак не вяжется с общеизвестной прочностью армянских браков. Можно предположить, что армяне, являющиеся, пожалуй, наиболее социально мобильным “торгово-предпринимательским” слоем населения современной Абхазии, регистрируют разводы преимущественно не по причине реального распада семей, а в силу вынужденной необходимости. К примеру, когда они хотят заключить фиктивный брак в России чтобы получить нужную прописку и таким образом легализовать свое пребывание на территории РФ, когда хотят юридически закрепить за своей семьей несколько приобретенных объектов недвижимости (квартир, домов, земельных участков и т.п., в настоящее время баснословно дешевых в Абхазии) и в тому подобных случаях. Поэтому вполне объяснимым становится тот факт, что три четверти зарегистрированных у армян разводов приходится на Гагрский район - наиболее вовлеченный в приграничную "челночную" торговлю с Россией через КПП на реке Псоу.
Данные анкетирования свидетельствуют о явном преобладании многодетности в постсоветской Абхазии: на долю родителей с одним ребенком приходится лишь 10,5%, в то время, как на семьи с двумя детьми - 42%, с тремя - 31%, четырьмя - 11%, пятью - 4% и на имеющие шесть и более детей - 1,5%. Уровень рождаемости в среде различных народов показывает таблица 8:
Таблица 8
|
Количество детей
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6 и более
|
|
абхазы
|
10%
|
37%
|
31,9%
|
13,4%
|
5,7%
|
2%
|
|
армяне
|
8%
|
47,4%
|
34,1%
|
7,7%
|
2%
|
0,8%
|
|
грузины
|
24%
|
36%
|
16%
|
16%
|
4%
|
4%
|
|
русские
|
20,8%
|
58,4%
|
20,8%
|
|
|
|
|
украинцы
|
18,8%
|
62,4%
|
18,8%
|
|
|
|
|
прочие
|
8,9%
|
58,8%
|
23,6%
|
2,9%
|
2,9%
|
2,9%
|
О демографической ситуации в Абхазии и особенностях положения в этой области отдельных общин позволяет судить данные Управления Госстатистики РА за 1996 г., которые содержатся в таблице 9.
Таблица 9
|
Родилось
|
умерло
|
естественный прирост
|
|
|
всего
|
маль-
чиков
|
дево-
чек
|
всего
|
муж-
чин
|
жен-
щин
|
всего
|
муж-
чин
|
жен-
щин
|
|
всех нац-тей
|
1457
|
749
|
708
|
1022
|
609
|
413
|
435
|
140
|
295
|
|
абхазов
|
921
|
494
|
427
|
221
|
157
|
64
|
700
|
337
|
363
|
|
армян
|
382
|
182
|
200
|
273
|
170
|
103
|
109
|
12
|
97
|
|
греки
|
8
|
1
|
7
|
27
|
15
|
12
|
-19
|
-14
|
-5
|
|
грузины
|
24
|
14
|
10
|
71
|
52
|
19
|
-47
|
-38
|
-9
|
|
русские
|
105
|
53
|
52
|
326
|
161
|
165
|
-221
|
-108
|
-113
|
|
прочие
|
17
|
5
|
12
|
104
|
54
|
50
|
-87
|
-49
|
-38
|
(источник: 13)
Из таблицы следует, что подавляющее большинство родившихся - 89,4%, приходится на абхазов и армян - у которых в общинах наиболее высок удельный вес лиц репродуктивного возраста. В то же время обращает на себя внимание тот факт, что число родившихся у абхазов более чем в два раза выше, чем у армян, что намного превышает чисто арифметическую разницу в численности этих общин. Вряд ли дело тут сводится только к отъезду части армянской молодежи из Абхазии. Можно предположить, что одной из причин столь отличающихся показателей рождаемости является выявленная в ходе анкетирования разница в числе многодетных семей: у абхазов число родителей, имеющих четырех и более детей, в два раза выше, чем у армян, у которых явно преобладают семьи с двумя детьми.
У абхазов распространены поздние браки, к тому же особенно велика доля представителей репродуктивных возрастов, не имеющих желания и возможности вступать в брак (как по материальным и личным соображениям, так и в силу определенных традиций: полного запрета браков между однофамильцами и родственниками, "нежелательности" браков с соседями и т.п.). В этих условиях сохранение значительного количества многодетных семей позволяет абхазам если не добиться значительного прироста населения, то хотя бы обеспечивать его воспроизводство и даже некоторый численный рост.
Сравнивая показатели смертности и рождаемости в среде различных народов Абхазии, можно убедиться, что наиболее высокий процент естественного прироста населения в 1996 г. был у абхазов. При этом необходимо учитывать, что в действительности этот показатель гораздо выше: в сложившейся ситуации многие крестьянские семьи не имеют средств оплачивать медицинские услуги и женщины вынуждены рожать у себя дома, что ведет к росту официально неучтенного абхазского населения.
Армяне, хотя и сильно уступали абхазам по показателям рождаемости, также имели положительный естественный прирост. Наиболее неблагополучная демографическая ситуация наблюдается у русских и представителей немногочисленных национальностей, объединенных под общим названием "прочие", что объясняется уже отмечавшимся преобладанием в их среде людей старшего возраста. К тому же именно эта часть населения оказалась после распада СССР в наиболее уязвимом социальном положении.
Большинство молодежи уехало, в городах, где проживает подавляющее большинство представителей этой группы населения, сложно найти сколько-нибудь значительный заработок, назначенные старикам абхазским правительством пенсии составляют менее 0,5 доллара[6] в месяц. Отсутствие каких-либо связей с селом не позволяет русскоязычному населению выращивать продукты для собственного пропитания, как это делают на земле родственников многие живущие в городах абхазы и армяне. Зимой старики не имеют возможности купить дров для отопления и становятся крайне уязвимыми от погодных условий и перебоев с электроэнергией. Закономерным следствием сложившегося положения является чрезвычайно высокая смертность у русских (по данным Комитета Госстатистики РА на них приходилась почти треть от общего числа умерших в 1996 г.) и оказавшихся в аналогичной с ними ситуации представителей других народов, превышающий в несколько раз аналогичные показатели у абхазов и армян.
На демографической ситуации в Абхазии еще долго будет негативно сказываться прошедшая грузино-абхазская война, большинство погибших в которой составили молодые мужчины репродуктивного возраста. На вопрос о наличии погибших во время войны в своих семьях утвердительно ответили 150 респондентов или 10% всех опрошенных (таблица 10).
Таблица 10
|
|
имеют погибших
|
не имеют
|
|
абхазы
|
13,4%
|
86,6%
|
|
армяне
|
6,8%
|
93,2%
|
|
грузины
|
|
100%
|
|
русские
|
5,6%
|
94,4%
|
|
украинцы
|
|
100%
|
|
прочие
|
7,9%
|
92,1%
|
Как видно из таблицы, наибольший уровень потерь - у абхазов, к тому же они гораздо чаще респондентов других национальностей указывали, что в семье имеется несколько погибших (варианты таких ответов: 2 брата; 4 брата; брат и муж; муж и отец и т.п.). Уровень людских потерь за тринадцать месяцев грузино-абхазской войны (около 20 тыс. чел.) превосходит по своим размерам потери Абхазии в длившейся четыре года Великой Отечественной войне, составлявшие более 17 тыс. чел. (295, 24.12.1999). Это наглядно свидетельствует о степени ожесточенности грузино-абхазской войны и о нереальности расчетов на возможность скорого примирения сторон.
Положение, в котором оказалась Абхазия в силу своего непризнанного статуса и из-за введения российскими властями жестких ограничений на пересечение ее границы для граждан и грузов, привело к кризису в экономике и резкому сокращению рабочих мест. В этих условиях возросло значение сельского хозяйства, которым вынуждены заниматься не только сельские жители, но и горожане. В результате, несмотря на то, что большинство опрошенных проживает в городах и поселках городского типа, наиболее распространенным ответом на вопрос об источнике существования был "огород" и "ведение собственного подсобного хозяйства" - 28% от общего количества респондентов. Лишь 15% заявило, что живут на зарплату, еще 5% опрошенных занимается торговлей и предпринимательством, причем большинство из них определяло свою деятельность формулой "купи-продай". Многие респонденты указали, что имеют несколько источников дохода, поэтому в большинстве случаев итоговая сумма превышает 100% (таблица 11).
Таблица 11
|
Источник дохода
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
Русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
подсобное хозяйство
|
50,1%
|
34,4%
|
36,7%
|
8,5%
|
|
21%
|
|
зарплата
|
17,5%
|
7,3%
|
3,3%
|
33%
|
47%
|
13,2%
|
|
коммерция
|
6,3%
|
11,1%
|
10%
|
3,5%
|
|
7,9%
|
|
безработные,
не имеющие дохода
|
11,9%
|
22,4%
|
6,7%
|
12%
|
17,6%
|
10,5%
|
|
затруднились ответить
|
8,9%
|
9,8%
|
13,3%
|
7%
|
5,9%
|
7,9%
|
|
пенсия
|
1,6%
|
2,2%
|
10%
|
2,1%
|
5,9%
|
2,6%
|
|
работа (без указания какая)
|
2,7%
|
2,4%
|
13,3%
|
4,9%
|
11,8%
|
|
|
случайные заработки
|
1,5%
|
2,2%
|
|
4,9%
|
5,9%
|
2,6%
|
|
иждивенцы
|
6,9%
|
11,7%
|
3,3%
|
31%
|
5,9%
|
13,2%
|
|
помощь родственников
|
2,9%
|
0,3%
|
3,3%
|
1,4%
|
|
|
|
колхоз, совхоз
|
0,2%
|
1%
|
|
0,7%
|
|
2,6%
|
|
пособие, гуманитарная помощь
|
0,1%
|
0,3%
|
|
0,7%
|
|
2,6%
|
|
домохозяйка
|
|
0,3%
|
11,8%
|
|
|
10,5%
|
|
табаководство
|
0,5%
|
|
|
|
|
|
|
подаяние
|
|
|
|
|
|
7,9%
|
Как видно из таблицы 11, подсобное хозяйство (это понятие имело для большинства респондентов очень широкий смысл и включало в себя такие значения, как вообще труд на земле, сад, огород, скотоводство и т.п.) сохраняет наибольшее значение у абхазов, армян и грузин, в своем большинстве продолжающих проживать в сельской местности. Показатель лиц занимающихся бизнесом и торговлей у армян почти в два раза выше, чем у абхазов, что можно объяснить особенностями национального характера каждого из этих народов. У патриархально воспитанных абхазов еще недавно торговля считалась постыдным занятием, у армян же - почетным и уважаемым, так что в этом плане исторические особенности национальной психологии все еще продолжают сказываться.
Несмотря на экономический кризис и безработицу зарплата как основной источник существования продолжает сохранять свое значение для русских. Доля респондентов, живущих на зарплату, у русских в 2 раза выше, чем у абхазов и в 4,5 раза выше, чем у армян. Все опрошенные, которые указали, что они занимаются нищенством и попрошайничеством, были цыганами, проживающими в столице и промышляющими на сухумском рынке.
Данные опроса грузинских беженцев показывают, что 17,5% из них имеет постоянную работу (в Тбилиси - 29%), многие имеют свой бизнес (сводящийся в большинстве случаев все к той же купле-продаже). Общее число занятых (работающих на государственной службе, имеющих временную работу или работающих неполный рабочий день) составляет 47,5% от числа опрошенных (12, с.4-5). Так что в отношении занятости ситуация у находящихся в Грузии беженцев выглядит в целом благополучнее, чем у жителей Абхазии.
По некоторым другим показателям беженцы в Грузии также оказались в более благоприятном положении, чем жители непризнанной Абхазии. Если в Абхазии как на источник дохода указали на пенсию, пособие и гуманитарную помощь лишь несколько процентов от общего числа опрошенных, то этот показатель у грузинских беженцев составляет 92%. Жизнь беженцев облегчает также материальная поддержка родственников, которую имеют 32,8% опрошенных (12, с.6). В изолированной же от внешнего мира Абхазии на получение такой поддержки указало лишь около 3% респондентов.
Ответы опрошенных на вопрос о том, какую проблему они считают наиболее важной для Абхазии в настоящее время (многие из них имели несколько вариантов) дали следующие результаты: из числа всех опрошенных 49% указали на блокаду Абхазии, 33% - на экономический кризис и безработицу, 13% - на нынешний неопределенный политический статус РА и только 10% - на сложную криминогенную ситуацию и разгул преступности (таблица 12).
Таблица 12
|
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
блокада
|
53,5%
|
45,3%
|
40%
|
38%
|
29,4%
|
44,7%
|
|
экономический кризис,
безработица
|
31,7%
|
30,4%
|
30%
|
46,5%
|
64,3%
|
34,2%
|
|
непризнанный статус РА
|
15,1%
|
8,9%
|
13,3%
|
9,9%
|
5,9%
|
2,6%
|
|
криминогенная ситуация
|
9%
|
9,2%
|
10%
|
16,9%
|
23,5%
|
26,3%
|
|
мир
|
2.2%
|
1%
|
13,3%
|
2,1%
|
|
2,6%
|
|
неопределенность
|
3,3%
|
2,4%
|
10%
|
0,7%
|
|
|
|
проблема беженцев
|
|
0,5%
|
3,3%
|
1,4%
|
|
|
|
неэффективность
госмеханизма
|
0,4%
|
|
6,6%
|
|
|
|
|
социальные
|
1,8%
|
|
|
0,7%
|
|
|
|
политическое урегулирование
|
0,6%
|
0,8%
|
|
1,4%
|
|
|
|
военная угроза
|
0,8%
|
|
|
|
|
|
|
низкий уровень жизни
|
0,6%
|
|
|
2,8%
|
5,9%
|
|
|
изоляция от мира
|
0,2%
|
0,8%
|
|
0,7%
|
|
5,3%
|
Обращает на себя внимание, что большинство опрошенных явно видит основные проблемы Абхазии во внешних факторах: блокаде, порождающей экономический кризис, непризнанном статусе республики. Внутренние же проблемы, в том числе политика властей и деятельность существующего государственного механизма занимают незначительное и явно подчиненное положение в глазах опрошенных.
Процент обеспокоенности криминогенной ситуацией является наименьшим у абхазов и армян, которые могут рассчитывать на эффективную поддержку соседей и родственников в критической для себя ситуации. Более высокие показатели у представителей других национальностей свидетельствуют об их наибольшей уязвимости от криминальных элементов в силу этнической разобщенности, численного преобладания одиноких людей преклонного возраста и тому подобных факторов.
Очень небольшое количество респондентов указало на важность для Абхазии решения проблемы беженцев. Большинство продолжает видеть в них враждебную силу и, опасаясь возобновления войны, не желает их возвращения. К тому же по данным опроса самих беженцев, лишь небольшая часть из них - 22% от числа всех опрошенных в 1994 г., имеет в Абхазии родственников. В отличие от проживающего в Абхазии населения, для беженцев возвращение продолжает оставаться основной проблемой: 74,1% из них выражает желание вернуться в места своего прежнего проживания (12, с.5-6).
Сложившаяся вокруг Абхазии ситуация прямым образом сказывается на определении жителями своих основных проблем семейного и личного характера: на материальные затруднения указали 54% опрошенных, на невозможность найти работу - 14%, проблемы, связанные с воспитанием детей, со здоровьем своим, либо родственников - 8%, на отсутствие возможности выезда - 3% (таблица 13).
Таблица 13
|
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
материальные
|
59,5%
|
31,4%
|
43,3%
|
38%
|
58,8%
|
55,3%
|
|
безработица
|
12,9%
|
10%
|
6,6%
|
12,7%
|
11,8%
|
10,5%
|
|
дети
|
12%
|
1,4%
|
6,6%
|
7%
|
|
5,3%
|
|
здоровье
|
1,8%
|
0,8%
|
3,3%
|
2,8%
|
|
|
|
зарплата
|
3,9%
|
2,2%
|
3,3%
|
4,2%
|
11,8%
|
5,3%
|
|
духовный голод
|
1,4%
|
0,5%
|
|
1,4%
|
|
|
|
пенсия
|
0,6%
|
0,3%
|
10%
|
2,1%
|
|
2,6%
|
|
блокада
|
1,2%
|
0,8%
|
3,3%
|
2,1%
|
|
7,9%
|
|
отсутствие свободы
выезда
|
0,6%
|
3,5%
|
|
2,1%
|
|
|
|
отсутствие постоянной работы
|
0,5%
|
0,5%
|
|
0,7%
|
|
2,6%
|
|
выживание
|
0,5%
|
4,9%
|
|
3,5%
|
|
2,6%
|
|
поступление в ВУЗ
|
0,5%
|
|
|
1,4%
|
|
2,6%
|
|
отсутствие паспорта
|
0,4%
|
1%
|
|
2,8%
|
|
|
|
нет проблем
|
2,1%
|
3,3%
|
3,3%
|
3,5%
|
|
|
|
разобщенность семьи
|
|
|
10%
|
0,7%
|
|
2,6%
|
Как видно из таблицы 13, основные проблемы в семейной и личной жизни у всех народов являются примерно одинаковыми. Обращает на себя внимание гораздо большая степень озабоченности здоровьем и воспитанием детей у абхазов, в чем можно увидеть проявление респондентами обостренного сознания малочисленности собственного народа, тревоги за его этническое, да и физическое выживание в нестабильной политической ситуации.
Анкетирование отразило наличие в Абхазии такой специфической проблемы, как отсутствие паспортов у молодежи. После того, как запасы старых бланков паспортов граждан СССР были исчерпаны, достигшие шестнадцатилетнего возраста юноши и девушки не имеют возможности их получить, что автоматически лишает их права на выезд из Абхазии после достижения совершеннолетия.
По вопросу определения основных проблем в сфере семейных отношений результаты в Абхазии во многом сходны с данными, полученными при опросе грузинских беженцев. Среди последних также основными трудностями названы финансовые проблемы, низкий уровень доходов и отсутствие постоянной работы. Однако закономерны и имеющиеся различия: многих беженцев угнетает проживание не в своем доме, 2,7% из них указали на враждебное отношение к себе местного населения (12, с.5).
В современной Абхазии проблема межнациональных отношений является особенно острой. Об ответах респондентов на вопрос о том, приходилось ли им сталкиваться с проявлениями национальной дискриминации и неприязнью к себе, либо к своей национальности после окончания грузино-абхазской войны, позволяет судить таблица 14:
Таблица 14
|
|
да
|
нет
|
затруднились ответить
|
|
абхазы
|
8,7%
|
90,7%
|
0,6%
|
|
армяне
|
14,9%
|
83,2%
|
1,9%
|
|
грузины
|
6,7%
|
93,3%
|
|
|
русские
|
15,5%
|
83,8%
|
0,7%
|
|
украинцы
|
17,6%
|
82,4%
|
|
|
прочие
|
7,9%
|
92,1%
|
|
Как видно из таблицы, из числа всех респондентов на вопрос о проявлениях национальной неприязни ответило отрицательно 88%, утвердительно - 11% (остальные - затруднились ответить). Частично столь низкий уровень чувства национальной ущемленности и дискомфорта можно объяснить вполне понятной осторожностью части опрошенных. В этом отношении показательно, что у респондентов грузинской национальности, вряд ли чувствующих себя наиболее комфортно после поражения грузинской армии, показатель отрицательных ответов оказался даже выше, чем у абхазов. Большинство же опрошенных других национальностей сталкивалось с национальной неприязнью примерно в два раза чаще, чем абхазы, что, думается, в целом отражает реальную ситуацию.
В первую очередь, весьма низкий для постконфликтного общества уровень ощущения национальной ущемленности и дискомфорта у "не титульных" наций может свидетельствовать о результатах разумной политики абхазских властей, отказавшихся (в отличие от большинства новонезависимых государств на постсоветском пространстве) от проведения курса на скорейший отказ от русского языка и культуры, от политики всемерного ущемления меньшинств в угоду оказавшейся "титульной" нации. Картина представляется особенно наглядной, если сравнить показатели национальной дискриминации респондентов внутри Абхазии и за ее границами. Ответы, полученные на вопрос о том, подвергались ли респонденты дискриминации согласно своему гражданству либо национальности за пределами Абхазии после 1993 г., и если да - то где, содержатся в таблице 15:
Таблица 15
|
Подвергались
дискриминации
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
в России
|
39,4%
|
29,2%
|
20%
|
19%
|
5,9%
|
18,4%
|
|
в Белоруссии
|
|
|
|
|
|
2,6%
|
|
в Грузии
|
0,1%
|
|
|
0,7%
|
|
|
|
в Турции
|
0,2%
|
|
|
|
|
|
|
на Украине
|
0,2%
|
|
|
|
|
|
|
отв. отрицательно
|
57,2%
|
68,6%
|
80%
|
78,9%
|
88,2%
|
79%
|
|
затр. ответить
|
2,9%
|
2,2%
|
|
1,4%
|
5,9%
|
|
Как видно из таблицы 15, дискриминацию по национальному признаку, либо по своему гражданству за пределами Абхазии испытали на себе в России - 33% от числа всех опрошенных, на территории Белоруссии, Грузии, Турции и Украины - еще 0,5%. Из 76,5% респондентов, ответивших на вопрос отрицательно, значительная часть указала, что не имеет возможности выезда из Абхазии в связи с отсутствием паспорта или из-за запрета на пересечение границы с Россией для всего мужского населения (за исключением детей и стариков[7]), что само по себе являлось грубейшим нарушением основополагающих демократических прав и свобод - то есть откровенной дискриминацией.
По весьма распространенному убеждению, для местного населения нет никакого прока от военных наблюдателей, которых в открытую называют шпионами из стран НАТО, готовящими почву для внешнего военного вторжения в Абхазию. Именно с враждебной деятельностью внешних сил, а не с внутренними проблемами или политикой республиканских властей, население в первую очередь отождествляет все свои беды и несчастья, что не может не сказываться на отношении людей к современной абхазской государственности. Об этом отношении позволяет судить таблица 16:
Таблица 16
|
Считают себя гражданами
|
абхазы
|
армяне
|
грузины
|
русские
|
украинцы
|
прочие
|
|
Абхазии
|
99%
|
81,3%
|
96,7%
|
69,7%
|
64,7%
|
89,5%
|
|
России
|
|
7,3%
|
|
16,9%
|
23,5%
|
5,3%
|
|
Абхазии и России
|
0,4%
|
2,4%
|
|
7%
|
5,9%
|
|
|
Абхазии и СССР
|
0,1%
|
0,3%
|
|
0,7%
|
|
|
|
Абхазии и Армении
|
|
0,8%
|
|
|
|
|
|
Армении
|
|
0,3%
|
|
|
|
|
|
СССР
|
|
0,5%
|
|
0,7%
|
|
2,6%
|
|
СНГ
|
|
0,8%
|
|
|
|
|
|
СНГ (СССР)
|
|
0,3%
|
|
|
|
|
|
утратившими гражданство
|
|
|
|
0,7%
|
|
|
|
Осетии
|
|
|
|
|
|
2,6%
|
|
Затр. ответить
|
0,5%
|
5,7%
|
3,3%
|
4,2%
|
5,9%
|
|
Как видно из таблицы 16, на вопрос о том, гражданами какого государства считают себя респонденты, 91% от числа всех опрошенных заявили, что исключительно Абхазии, 4% - России, 2% затруднились ответить и 3% избрали другие варианты ответов. На основании полученных данных можно сделать вывод, что нынешняя абхазская государственность, несмотря на свой непризнанный на международной арене характер, является вполне легитимной в глазах граждан страны.
Совершенно противоположная картина у грузинских беженцев: 99,9% из них указали, что являются гражданами Грузии. При этом обязательным условием своего возвращения в места своего прежнего проживания 74% беженцев назвало возвращение Абхазии под юрисдикцию Грузии (12, с.7), что позволяет констатировать сохранение и даже дальнейшее углубление политических разногласий между беженцами и проживающим в Абхазии населением.
Показательно, что ни один из украинцев-респондентов, а 82,3% из них родилось в УССР, не упомянул об Украине. В то же время, 29,4% из них видят себя в той или иной форме гражданами России, что может свидетельствовать о неразрывности в сознании респондентов понятий СССР и Россия, существующем уровне национального самосознания, недостаточном осознании самого факта появления независимого украинского государства и, не следует исключать, малой привлекательностью этого государства в глазах проживающих в Абхазии украинцев.
Сознание себя некоторыми из респондентов гражданами несуществующих государств - СССР и СНГ (в том числе в самых причудливых сочетаниях и вариантах), а также ощущение себя никому не нужными и утратившими всякое гражданство свидетельствует как о ностальгии по прошлому и о существующих политических симпатиях, так и об определенной дезориентации некоторой (но незначительной по численности) части населения.
Тот факт, что ни один респондент (даже учитывая, что многие из опрошенных могли посчитать небезопасным для себя искренне отвечать на этот вопрос) ни в каком из самых разнообразных вариантов ответов о своем гражданстве даже не упомянул о Грузии, является весьма показательным. Это - не только следствие прошедшей войны, но и результат проводимого нынешним грузинским правительством курса на изоляцию и постепенное удушение Абхазии. Хотя эта политика получила поддержку со стороны мирового сообщества, вряд ли можно говорить о дипломатическом успехе грузинского правительства.
В Абхазии подобный курс в глазах всего населения отождествляется с понятием "блокада" и вызывает крайне отрицательную реакцию со стороны представителей всех национальностей, что лишь укрепляет в них чувство враждебности к нынешнему грузинскому государству. Естественно, что в такой ситуации ни о какой нормализации обстановки в зоне конфликта говорить не приходится, а проводимые при международном посредничестве грузино-абхазские переговоры находятся в хроническом тупике. Поэтому представляется совершенно очевидным, что реальные перспективы на улучшение обстановки и мирное урегулирование проблемы могут возникнуть лишь после изменения политики грузинского правительства по отношению к Абхазии.
§ 3. Фактор “непризнанности” и общество
После распада СССР религия и традиционные социальные институты приобрели в жизни абхазов особое значение. Как известно, Кавказский регион отличается особой сложностью этноконфессиональной структуры населения. Широкое распространение в регионе получили мировые религии - христианство и ислам, однако в среде абхазов и некоторых других кавказских народов традиционная религия и тесно связанные с нею фамильно-патронимические социальные институты [s1] продолжают сохранять сильное влияние.
После распада Советского Союза в Кавказском регионе постоянно возрастает роль религии и традиций: под воздействием многочисленных внутренних и внешних причин они превратились в важный, иногда определяющий фактор формирования общественного сознания и поведенческих стереотипов, оказали существенное воздействие на ход политических событий. Во многом благодаря именно этому обстоятельству в последние годы Кавказ превратился в политически нестабильный регион, события в котором приобрели характер широкомасштабных военных конфликтов.
Исторически Кавказ всегда обладал высоким внутренним потенциалом конфликтности. Отношения между народами региона имели давнюю и сложную историю. В течение советского периода по идеологическим причинам были крайне затруднены исследования межэтнических отношений (особенно сохранявшихся в реальности противоречий и конфликтов). Господство коммунистической идеологии и атеизма препятствовало объективному освещению этнической и конфессиональной ситуации, роли традиционных институтов в масштабах всего кавказского региона и в среде отдельных населяющих его народов.
Без понимания роли и места религии и традиций в жизни народов Кавказа невозможно адекватно осмыслить происходящие там процессы. Их незнание, недооценка, а часто и сознательное игнорирование властями постсоветских государств, привело к тому, что Кавказский регион превратился в зону острого межэтнического противостояния и опасный очаг международной напряженности. Закономерно, что именно здесь расположено большинство образовавшихся на постсоветском пространстве непризнанных государств.
Непризнанные государства являются порождением наиболее острых межэтнических конфликтов, они остаются некими “изгоями” современного международного сообщества и рассматриваются как политическая аномалия. Тем не менее, некоторые из них, например Тайвань и Турецкая республика северного Кипра, несмотря на свою юридическую "неполноценность", существуют давно и вполне благополучно.
В многих афро-азиатских странах (Бирма, Судан, Шри-Ланка и другие) уже многие десятилетия продолжается война между центральными правительствами, отстаивающими территориальную целостность искусственных постколониальных границ, и сторонниками отделения определенных народов и территорий с целью создания на них собственных независимых государств.
В некоторых случаях сторонникам отделения удается добиться своей цели. В 1993 г., после 32 лет войны за выход Эритреи из состава Эфиопии, в этой прилегающей к Красному морю северной провинции страны был проведен референдум по вопросу о независимости. В нем приняло участие 1,2 миллиона человек из 3,5 миллионного населения и 99,8% проголосовало за создание собственного независимого государства. Результаты референдума были признаны правительством Эфиопии и других стран, Эритрея превратилась в полноправного члена мирового сообщества. О возможности нарушения закрепленного в основополагающих документах ООН принципа территориальной целостности современных государств и их дробления со всей очевидностью свидетельствовал распад СССР, Чехословакии и Югославии.
Абхазия входит в число непризнанных государств, которые образовались в результате распада СССР почти одновременно с пятнадцатью "новонезависимыми" странами - ныне вполне легитимными членами международного сообщества. Их появление было историческим парадоксом: накануне распада единого Союза большинство населения этих непризнанных ныне стран было против отделения и создания собственных государств, выступало против сепаратистов, принадлежавших к титульным нациям союзных республик.
После распада СССР в Азербайджане, Грузии и Молдавии произошла острая конфронтация между народами, которые оказались в новообразованных государствах меньшинствами, и пришедшими к власти на волне национализма режимами. Меньшинства превратились в объект откровенной дискриминации и были вынуждены защищать свое право на национальное, да и физическое выживание с оружием в руках.
В результате произошло несколько ожесточенных войн, в которых власти новонезависимых государств потерпели военное поражение. Так образовалось несколько существующих фактически, но не признанных мировым сообществом небольших государств: Абхазия, Карабах, Приднестровская Молдавская республика и Южная Осетия[8]. Население этих государств (и их власти) отказывается признавать законность распада единого СССР и продолжает требовать в той или иной форме воссоединения с Россией, в котором оно видит восстановление исторической справедливости и гарантию собственного этнического выживания. С этой целью неоднократно принимались обращения к российским властям, содержавшие просьбу о воссоединении с Россией. Пример подобного рода обращений дает документ, принятый на сходе населения Абхазии в апреле 1995 г. (см. Приложение 1).
Не желая осложнять отношения внутри СНГ и по многим другим причинам внешнего и внутреннего характера, российские власти времен Б.Н. Ельцина проигнорировали стремление населения непризнанных государств к воссоединению с Россией, признали незыблемыми сложившиеся в результате распада СССР межгосударственные границы и сделали упор на развитие отношений с легитимными с точки зрения международного права странами, образовавшимися на месте бывших союзных республик. В результате население образовавшихся на постсоветском пространстве непризнанных государств оказалось в очень сложном положении.
В настоящее время Институт востоковедения Российской академии наук осуществляет несколько научных программ по исследованию Кавказа, в том числе в непризнанных государствах. В 1994-2000 гг. мне удалось побывать в нескольких длительных (общей продолжительностью более полутора лет) командировках в Абхазии. Программа проведенных за это время полевых работ в первую очередь предусматривала максимально подробное исследование религии и традиций современных абхазов.
Годы, прошедшие после распада СССР, стали временем переоценки, обновления и возрождения сохраненных абхазами традиций, обычаев и самобытной дохристианской религии. В условиях политической дестабилизации традиции предков превратились в одно из главных средств национального выживания этого древнего народа.
Вместе с тем, учитывая исторически сложившийся сложный этноконфессиональный состав населения страны, невозможно изучать религию и традиции абхазов в отрыве от остальных населяющих страну народов. Поэтому в данной книге абхазы исследуются в контексте сложившейся этноконфессиональной ситуации. Вслед за ожесточенной грузино-абхазской войной все граждане непризнанной республики, независимо от своей национальной и религиозной принадлежности, фактически оказались изолированными от остального мира. Произошло это как в силу непризнанного характера современной абхазской государственности и отсутствия у них “полноценного” на международной арене гражданства, так и в результате введения Россией в декабре 1994 г. "особого" режима на абхазо-российской границе.
§ 4. Некоторые вопросы теории и терминологии
Главная цель составивших основу этой книги полевых исследований была продиктована особенностями нынешнего исторического периода и состояла в том, чтобы зафиксировать происходящие в первые годы после распада СССР социальные изменения, знаменующие начало качественно нового - постсоветского периода истории Абхазии. Эти изменения могут определить направление этноконфессионального развития и социально-экономических процессов будущих десятилетий. Естественно в том случае, если развитие Абхазии не будет прервано внешним вмешательством, о реальности которого свидетельствует сближение Грузии и НАТО.
Для автора было важным зафиксировать на месте те исторические события и факты, которые сохранились в людской памяти, но, в силу недавней “заидеологизированности” советского общества, еще не получили освещения в науке. Это относится к особенностям коллективизации и имевших место земельных отношений советского периода, на которых сильным образом сказывалось былое социальное деление времен Абхазского княжества. Сохранение в реальности фамильно-родовых прав на землю предопределило ход земельных преобразований в абхазских селах в первые постсоветские годы.
На основании проведенных опросов в книге делается попытка выяснить: каким образом продолжали функционировать в советское время такие традиционные институты абхазов, как фамильно-патронимические группы, почему в условиях индустриального общества и поголовной грамотности, а также специфического положения Абхазии как “всесоюзной здравницы”, которую ежегодно посещали миллионы людей (что само по себе являлось сильнейшим ассимиляционным фактором), здесь сохранялось большое влияние абхазских старейшин, а наряду с советским законодательством продолжало действовать традиционное право.
В своей работе автор стремился показать, насколько важную роль в жизни абхазского социума играет традиционная религия. Она сохранилась вопреки таким обстоятельствам, как официальное обращение абасгов, предков современных абхазов, в христианство в VI в., произошедшее в XVI-XVIII вв. распространение в их среде ислама, затем период активного “восстановления” православия (1810-1917 гг.), и, наконец, семь десятилетий господства коммунистической доктрины и воинствующего атеизма. Сам факт сохранения абхазами древней религии своих предков является историческим феноменом, значение которого выходит далеко за рамки собственно кавказоведения и представляет огромный интерес с точки зрения мирового религиоведения.
В данной книге используется термин “традиционная религия”, которым автор обозначает автохтонную религию, которая сложилась у абхазов и других народов Кавказа в процессе их исторического развития без формообразующего воздействия мировых религий.
Как свидетельствуют собранные полевые материалы, влияние традиционной религии сохраняется не только у абхазов, но и у некоторых других населяющих Абхазию народов. В книге делается попытка показать положение традиционной религии абхазов, а также местных осетин (на примере святилища Ирон дзуар близ Пицунды) в советский период, обобщить имеющиеся в ней ныне религиозные взгляды и представления, описать процесс ее возрождения в постсоветский период (возобновление деятельности древних святилищ, взаимоотношения с другими религиями и т.п.). Особое внимание было уделено записи текстов традиционных молений, обрядам и ритуальной практике, которые являются важнейшими источниками для изучения любой религии.
Повышенный интерес к ритуальной практике современных абхазов объясняется ее недостаточной изученностью и тем важным местом, которое она занимает в традиционной религии. В этом плане автор полностью разделяет мнение английского религиоведа У. Смита о том, что при последовательном изучении религиозных институтов и попытке воссоздать их историю “мы обнаружим, что история религиозных институтов - это и есть история древней религии, как реальной движущей силы развития человеческого рода, и что отчетливые попытки древнего интеллекта понять значение религии, природу богов и принципы, на которых основаны их отношения с людьми, берут свое начало от невысказанных идей, заключенных в традиционных формах ритуальной практики. И если осознанные попытки древних религиозных мыслителей и принимали форму мифотворчества или умозрительных конструкций, то исходный материал, с которым они оперировали, брался ими все таки из традиционного источника религиозных представлений, которые передавались из поколения в поколение, будучи выраженными не в словах, а в формах религиозных обычаев” (249, с.325).
О том же писал позднее классик отечественного религиоведения С.А. Токарев, подчеркивавший “хорошо известный и много раз отмечавшийся факт: устойчивость обрядовой стороны религии и изменчивость идейного осмысления обрядов. Одни и те же по существу обряды сохраняются с поразительным постоянством с отдаленнейших времен дикости до новейшей эпохи цивилизации и могут быть наблюдаемы почти в одном и том же виде почти у всех народов земли от самых отсталых племен Австралии и южной Америки до народов современной христианской Европы; но представления, связываемые с этими обрядами у разных народов и на разных стадиях развития весьма различны” (206, с.28).
Осуществленная в ходе полевых работ максимально подробная фиксация обрядовой стороны традиционной религии абхазов и осетин дала богатый материал для религиоведческого анализа и дает возможность подтвердить или уточнить некоторые из имеющихся в современном религиоведении концепций (например, смысл церемонии жертвоприношения, ежегодного поселкового и фамильного моления и т.п.).
В ходе проведения полевых исследований широко использовался метод сбора и обобщения устной и жизненной истории, который позволяет в рамках данной диссертации попытаться хотя бы частично восполнить те большие пробелы, которые имеют место в истории “письменной”. Важнейшей основой данной книги стали материалы проведенных автором видеосъемок традиционных абхазских молений, его повседневные наблюдения, беседы с крестьянами и горожанами, общее число которых составило многие десятки. Особенно ценные сведения были сообщены автору абхазскими жрецами З. Чичба, Ф. Гочуа, К. Шакрыл и З. Цымцба, председателем Совета старейшин Абхазии П. Адзинба, проживающими в разных районах страны старейшинами С. Айба, К. Авидзба, Ш. Ампар, В. Ахба, М. Барцыц, В. Зантария, М. Кварчелия, П. Квициния, В. Хагба, Л. Хагба, Х. Хагба, С. Шакрыл и др. Ценные сведения о традиционной религии осетин были получены автором от жреца расположенного в окрестностях Пицунды осетинского святилища Ирон дзуар Ш. Плиева.
Подобная фиксация устной истории стала особенно насущной и актуальной задачей ввиду уничтожения во время грузино-абхазской войны государственного архива Абхазии и гибели громадного количества исторических документов[9], что крайне сузило источниковедческую базу для современных и будущих ученых. Носителей устной истории становится все меньше: крах привычной картины мира, трагические события грузино-абхазской войны и ее последствия стали для людей старшего поколения подлинным психологическим шоком, пережить который смогли немногие. Знаменитые на весь мир абхазские долгожители ныне стали редкостью, теперь до 70-80-летнего возраста доживают лишь немногие. Как выразился один из наших собеседников, “старики ушли в течение всего нескольких лет и поколение 50-60-летних, привыкшее сидеть в середине стола, внезапно для себя обнаружило, что оно уже оказалось на их месте и сидит в его главе”. О насущной необходимости проведения работ по фиксации устной истории и о довлеющем над современными исследователями “кошмаре опоздания” наглядно свидетельствует то обстоятельство, что многие из опрошенных нами в 1994-2000 гг. людей уже покинули этот мир.
Изучение религии и традиций абхазов в их неразрывном единстве и взаимовлиянии предусматривает комплексный этнологический и религиоведческий подход. Теоретической и методологической основой данной книги являются труды отечественных и зарубежных религиоведов и этнологов. Наряду с давно известными в науке религиоведческими трудами А.Ф. Анисимова, Л.С. Васильева, А. Донини, Н.С. Капустина, С.А. Токарева, В. Шмидта, Дж. Фрэзера и др., и этнологическими работами Ю.В. Бромлея, Э. Тайлора, В.А. Тишкова, Д. Хоровитца, К. Янга и др., автором был использован широкий круг литературы, появившейся в последние годы, когда после распада СССР резко возрос интерес российского общества к различным религиям, началось издание массовыми тиражами литературы по данной проблематике.
В работе были использованы переизданные в последние годы книги российских дореволюционных ученых и богословов, появившиеся переводы трудов зарубежных религиоведов (М. Малерб, М. Элиаде, У. Смит, К. Тиле, М. Фишер и др.), а также последние книги отечественных авторов по данной проблематике. При разработке темы особенно ценной стала вышедшая в 1997 г. книга А.Б. Зубова, посвященная доисторическим религиям (94).
В последнее время все более значительное внимание в науке уделяется изучению сохранившихся на постсоветском пространстве традиционных религий (см. например: 150, 205, 252). В некоторых отечественных публикациях начался пересмотр оценки традиционной религии славян и крещения Руси, которое стало рассматриваться рядом авторов как первопричина всех бед современной России. Сторонники этой точки зрения видят выход из нынешнего общественного кризиса в возврате к первоначальной вере славян (см., в частности, серию книг “Щит Дажьбога” и т.п. издания). Некоторые авторы отмечают рост влияния традиционной религии у народов Сибири и Дальнего Востока (252, с.43-44).
Важнейшей основой данной книги стали работы отечественных и зарубежных религиоведов, которые во второй половине ХХ в. в основном на африканском материале разрабатывали теорию традиционных религий. Взрыв интереса к традиционным африканским религиям в эпоху деколонизации был закономерным: в эти годы заново осмысливалось историческое прошлое африканских народов, их самобытные традиции и культура. Во многих университетах Африки традиционные религии были введены в ранг академической дисциплины, крупнейшими центрами по их изучению стали университеты Ганы, Заира, Кении, Нигерии, Уганды других стран.
Специализировавшиеся на изучении африканских традиционных религий отечественные и зарубежные ученые (Э. Дамман, Дж. Данква, Б. Идову, А. Кагаме, Ю.М. Кобищанов, Д. Мбити, Ч.М. Мулаго, Дж. Пэрриндер, Б.И. Шаревская, Г.А. Шпажников и др.) критически пересмотрели многие из господствовавших прежде представлений (см. подробнее: 170). В частности, они показали неприемлемость использования для научного анализа бытующих в религиоведении терминов религиозного происхождения (идолопоклонство, язычество, примитивные религии и т.п.), так как эти термины не только унизительны для человеческого достоинства, но и совершенно не отражают существующей реальности (208, 229, 231, 266).
По мнению одного из наиболее авторитетных ученых Африки кенийца Дж. Мбити, при изучении традиционных религий не пригодны и такие распространенные термины, как “анимизм”, “тотемизм”, “фетишизм” и т.п., ибо “эти и им подобные термины наглядно свидетельствуют о том, как превратно истолковывали африканские религии чужеземцы” (268, с. 10).
Многие из африканских ученых являются приверженцами теории прамонотеизма и основывают свой анализ традиционных религий на ее основе (Ч.М. Мулаго, Дж. Данква, А. Кагаме и др.). Б. Идову предлагает использовать для обозначения традиционных религий африканских народов термин “диффузный монотеизм” на основании того, что в Африке монотеизм допускает веру в силы, наделенные Богом такой властью, что для практических нужд к ним часто обращаются как к независимым существам (266, с.40).
Учитывая, что вся использованная автором религиоведческая и этнологическая литература принадлежит к разным, часто отрицающим друг друга школам и направлениям, автор стремится использовать то ценное, что содержится в каждой из использованных им работ. Критика же тех или иных авторов и направлений современного религиоведения и этнологии являются отдельной и поистине безграничной темой, освещение которой не входит в задачу данной книги.
В процессе работы автором были использованы труды таких отечественных и зарубежных ученых-кавказоведов, как Ю.Д. Анчабадзе, Н.Г. Волкова, А.Н. Генко, Ж. Дюмезиль, М.О. Косвен, Л.И. Лавров, В.Ф. Миллер, Я.С. Смирнова и др. В качестве источников для сравнительного анализа был привлечен широкий круг литературы, посвященной традициям и религиям разных народов мира с древних времен и до наших дней.
В поиске параллелей, того общего и особенного, что имеется в обычаях и религии современных абхазов и других народов мира, были использованы работы о славянах А.Н. Афанасьева, Н.Н. Велецкой, Б.А. Рыбакова и М. Семеновой[10] (45, 63, 188, 189, 193), о древних евреях С.М. Дубнова (85), о древних греках В.В. Латышева (157), о хаттах В.Г. Ардзинба и В.В. Иванова (41, 42, 43, 96, 97, 98), о народах Месопотамии Е.В. Антоновой (35, 36). Интересные сведения для сопоставительного анализа содержались в воспоминаниях Л.Я. Люлье и Т. Лапинского (163, 246). Оба они в середине ХIХ в. долгое время находились на Кавказе и оставили довольно подробные описания родственных абхазам адыгов. Причем если Л.Я. Люлье находился на русской службе, то Т. Лапинский был “по другую сторону баррикад”: будучи сторонником отделения Польши от Российской империи, он воевал в 1857-1859 гг. на стороне горцев против русской армии.
Политические взгляды Т. Лапинского и отсутствие у него полноценного образования не могли не отразиться на его книге: в ней содержится множество несуразностей (армяне и грузины рассматриваются как один народ и т.п.), на каждой странице чувствуется буквально патологическая русофобия автора. Тем не менее, записи дневникового характера содержат ценные наблюдения о порядке функционирования традиционных институтов у адыгов, об особенностях положения местного дворянства, о религиозной ситуации, причем дается (редчайший случай) подробное описание традиционного моления адыгов середины ХIХ в.
Ритуалы и обрядовая практика традиционных абхазских святилищ и действующего на территории Абхазии осетинского святилища Ирон дзуар свидетельствуют о несомненной близости и сходстве религиозных представлений этих двух народов. Для выявления общего и особенного в традиционной религии абхазов и осетин, наряду с данными полевых исследований, в работе используется широкий круг осетиноведческой литературы, в первую очередь работы В.И. Абаева, В.П. Алексеева, В.Н. Басилова, Ю.С. Гаглойти, В.С. Газдановой, Ф.Х. Гутнова, Б.А. Калоева, М.В. Кантария, В.П. Кобычева, Г.А. Кокиева, Л.П. Семенова, В.Х. Тменова, В.С. Уарзиати, Л.А. Чибирова и др.
Обширный материал для сопоставительного анализа дает грузинская историческая наука. Большинство трудов по рассматриваемой проблематике были опубликованы на грузинском языке, поэтому автор был вынужден ограничиться в основном работами тех авторов, которые печатались на русском (Н.К. Абакелия, Ш. Амиранашвили, В.В. Бардавелидзе, С.И. Бахиа, И.А. Джавахишвили, Т.К. Микеладзе, Д.И. Ониани, Т.А. Очиаури, А.К. Сохадзе, В.М. Чиковани, Ж.Г. Эриашвили и др.).
В последние годы наблюдается рост внимания отечественной науки к народам Кавказа. Среди работ по религиоведческой и этнологической проблематике необходимо отметить недавно опубликованные книги и статьи об адыгах И.Л. Бабич, кабардинцах Н.М. Емельяновой, народах Дагестана Т.Ф. Сиверцевой, В.О. Бобровникова, М.Ю. Рощина и ряда других авторов (см.: 46, 56, 57, 76, 89, 194, 195).
Важнейшей основой данной работы стали труды ученых-абхазоведов. Религия и традиции абхазов вызывали постоянный интерес исследователей и эта тема обширно представлена в абхазоведческой литературе. При разработке темы автор стремился опереться на достижения отечественного абхазоведения, превратившегося во второй половине ХХ в. в одно из основных направлений кавказоведения.
При написании работы был использован разнообразный круг абхазоведческой литературы. Большой интерес с точки зрения исследуемой проблематики представляли многочисленные путевые заметки, дневники и воспоминания таких посещавших Абхазию в ХIХ - начале ХХ вв. путешественников и очевидцев, как Ф. Брун, Ф. Дюбуа, Н. Карлгоф, Н.П. Колюбакин, П.С. Уварова и др. Особенно ценными были работы тех дореволюционных авторов, которые долгое время проживали на Кавказе и оставили подробные сведения о быте и нравах абхазов того времени (А.Н. Введенский, А.Н. Дьячков-Тарасов, Г.А. Рыбинский, Ф.Ф. Торнау и др.).
В начале ХХ в. начинается систематическое изучение религии и традиций абхазов такими учеными и просветителями как С.П. Басария, Д.И. Гулия, Н.С. Джанашиа, Н. Ладария, Н.Я. Марр, Г.Ф. Чурсин и др. Однако вскоре их работа была прервана: в течение нескольких десятилетий воинствующего атеизма и массовых репрессий данная тема находилась под запретом и фактически не разрабатывалась. Многочисленные публикации 1930-1950-х гг. об изживании “реакционного наследия прошлого” имели не научный, а откровенно пропагандистских характер.
Во второй половине 1950-х гг. в условиях смягчения советского политического режима научное изучение Абхазии возобновляется. На фоне быстрого развития республики в качестве всесоюзной здравницы происходит формирование советской школы абхазоведения. На этот период приходится плодотворная деятельность таких выдающихся ученых, как И.А. Аджинджал, З.В. Анчабадзе, Г.А. Дзидзария, М.М. Трапш, Ш.Д. Инал-ипа и др. Наряду с трудами этих классиков советского абхазоведения наибольший интерес с точки зрения рассматриваемой проблематики представляли работы Л.Х. Акаба, Ц.Н. Бжания, Ю.Н. Воронова, М.М. Гунба, Г.В. Смыра, Г.З. Шакирбай, К.С. Шакрыл и др.
Характерной чертой советской школы абхазоведения (как и для всех общественных наук в Советском Союзе) было стремление четко разграничить “прогрессивные” социальные явления и “реакционные”, причем выработка путей и способов скорейшего изживания последних включалась в задачу ученых. В большинстве работ, посвященных религии и традициям абхазов, авторы не столько изучали окружающую их действительность, сколько опираясь на труды классиков марксизма-ленинизма и указания местных партийных органов, разоблачали “реакционную” сущность религии, тех или иных традиций и социальных явлений, объявляли их либо полностью изжитыми, либо доживающими свои последние дни.
Отпечаток подобного подхода в той или иной степени несут на себе практически все написанные в советский период работы, в том числе и труды серьезных исследователей. Наглядным примером подобного подхода является монография Г.В. Смыра с характерным для того времени названием “Ислам в Абхазии и пути преодоления его пережитков в современных условиях” (200). Собранный в ней богатый фактологический материал, до сих пор представляющий большой научный интерес, намного уступает по своему объему рассуждениям о вреде религии, а также предложениям о путях “преодоления пережитков ислама” в Абхазии.
Излишняя (часто вынужденная) заидеологизированность советских абхазоведов служила помехой для объективного описания сохранявшихся традиций и дохристианской религии абхазов. Лишь в немногих работах содержались упоминания о традиционных молениях и обрядах (наибольшее внимание этой теме было уделено в трудах Ш.Д. Инал-ипа, И.А. Аджинджала, Л.Х. Акаба, Г.В. Смыра и некоторых других ученых). Характерно, что по идеологическим соображениям эти авторы были вынуждены постоянно подчеркивать факт совершения молений до революции, либо “еще в недавнем прошлом”. Это должно было свидетельствовать: ныне традиционная религия не существует, в советской Абхазии ей на смену пришла “массовая нерелигиозность, свободомыслие и атеизм”. Некоторые из ученых до сих пор продолжают настаивать на этой точке зрения (см.: 202)
Большинство посвященных религии абхазов работ базировалось на описаниях дореволюционных авторов. Несмотря на свою несомненную научную ценность, этот круг источников никак не отражал всей полноты бытовавших религиозных представлений и ритуальной практики абхазов. Работы большинства дореволюционных авторов несут на себе явный отпечаток православного мировоззрения и убеждения, что только их собственная вера является единственно истинной. Поэтому они упрощенно трактовали религии других народов как языческие, как идолопоклонство и т.п. Некоторые из описывавших традиционную религию на рубеже ХIХ-ХХ вв. авторов были материалистами, смотрели на религиозные представления абхазов как на “сказки”, и также считали их языческими, не слишком вдумываясь в значение этого термина (Н.С. Джанашиа и др.).
Возможно, что и абхазские собеседники предпочитали тогда не рассказывать “чужакам” о своих религиозных представлениях. Подобное не является чем-то необычным и в этом плане весьма характерно замечание А.Б. Зубова о том, что люди повсюду предпочитают “сообщить назойливому “бледнолицему” какие-нибудь сказки, в которые сами не особенно верят, говорить о внешней стороне обрядов, но избегать всего, что касается духовной сути” (94, с.186). Это подтверждается свидетельством абхазского просветителя Н.С. Джанашиа, который совсем не был “чужаком” для опрошенных им односельчан из села Адзюбжа, в числе которых была и его мать, Гыча Джанашиа. Тем не менее, собеседники Н.С. Джанашиа “наотрез отказывались рассказывать нужные для моих целей сказки лишь потому, что “запрещается при дневном свете сказки рассказывать!”. Раньше мною записанные сказки с трудом удалось проверить: так всесильна сила веками сложившегося суеверия!” (80, с.19-20). Думается, что трудности, возникшие у Н.С. Джанашиа при общении с односельчанами в первую очередь были вызваны нежеланием его собеседников говорить на сакральные темы с человеком, который относился к их религиозным представлениям как к “сказкам” и “суевериям”, то есть без должного такта и уважения.
Многие дореволюционные авторы зачастую подробно, но совершенно не критически фиксировали все сообщаемые им сведения о религиозных представлениях абхазов. В результате, в опубликованных во второй половине ХIХ - начале ХХ вв. работах (позднее составивших основу для советского абхазоведения) восторжествовало представление о бесчисленном количестве богов у абхазов. Это представление было едко высмеяно в начале 1920-х гг. абхазским просветителем и общественным деятелем С.П. Басария, подчеркивавшим, что абхазы верят в одного Бога (47, с.57). Однако во время массовых репрессий 1930-х гг. он был вынужден отказаться от своей собственной трактовки традиционной религии абхазов в качестве “правильной веры”.
По сути, у дореволюционных авторов речь шла не только и не столько о реальной религии абхазов, сколько об их мифологии, фольклоре и сказках. Удивительно, но многие из авторов, описывавших “религиозные верования” абхазов и упоминавшие, что в числе встречавшихся им людей были и жрецы традиционных святилищ, опрашивали кого угодно: князей, пастухов, местных православных священников, учителей, крестьян и т.п., но не жрецов (хотя, быть может, как и в случае с Н.С. Джанашиа, те и сами не слишком то хотели общаться с ними на сакральные темы).
Применявшаяся дореволюционными авторами при описании религии абхазов терминология (“язычество”, “языческие верования” и т.п.) имела оценочный, а не научный характер, несла в себе явно негативный оттенок. Согласно определению, данному в недавно вышедшем Этнологическом словаре, “язычество - богословский по своему происхождению термин в русском языке, охватывающий все виды религиозных верований, не относящиеся к мировым религиям” (236, с.191). Первоначально этот термин возник в иудаизме: язычниками называли всех людей нееврейского вероисповедания и происхождения, что весьма близко по значению “варварам” у древних греков и римлян. Позднее ортодоксально настроенные приверженцы мировых религий зачастую называли язычниками не только представителей других вероучений, но и те течения в собственной религии, которые, по их мнению, искажали истинную веру.
На недопустимость использования получившей столь широкое распространение в науке богословской терминологии негативно-оценочного характера справедливо указывало большинство ученых, занимавшихся изучением традиционных религий. Об этом же писал крупнейший отечественный религиовед С.А. Токарев: “Об употребляемых иногда обозначениях - “языческие религии” “идолопоклонство” и т.п. - нечего и говорить: им место разве лишь в церковно-миссионерской литературе, а никак не в научной[11]” (206, с.24). Это в полной мере относится к утверждению дореволюционных и современных авторов о “языческой религии” абхазов.
Большинство авторов, использовавших заимствованный из богословия термин язычество, обозначали им политеизм, который противопоставлялся монотеизму, представленному иудаизмом, христианством и исламом - этими по определению М. Малерба “тремя великими религиями откровения” (247, с.65). По мнению одного из основателей современного религиоведения голландского профессора К. Тиле, “основная религиозная мысль политеизма есть признание во всех проявлениях божеств высшего истока; в монотеизме же она состоит не только в том, что “существует только один Бог”, и не в том, что “мой Бог - единственный”, но предполагает утверждение, что “Бог, который заявляет о себе во всех этих проявлениях, - Единственный, и Ему я поклоняюсь” (251, с.174).
Насколько отвечают реальности представления о том, что абхазы поклонялись множеству богов? Собранные в течение нескольких лет полевых исследований в Абхазии данные о религиозных представлениях и ритуалах в традиционной религии абхазов никак не подтверждают распространенного до сих пор мнения политеизме (язычестве) абхазов. Исходя из того, что религиозные представления меняются крайне медленно, есть все основания заключить, что господствовавшая в дореволюционной, а затем в советской науке богословская по своему происхождению трактовка религии абхазов в качестве языческой не отвечала реальности.
Опора советских абхазоведов преимущественно на описания традиционной религии абхазов, сделанные дореволюционными авторами, с последующим анализом этих изначально зачастую не слишком достоверных сведений на основании трудов классиков марксизма-ленинизма, превратило многие работы по данной теме в продукт искусственных умственных построений, весьма далекий от реальной действительности. В результате представление о том, что религия абхазов является языческой, что в ней имеется множество богов и т.п. продолжает господствовать до сих пор. Например, в изданном уже после распада СССР учебном пособии “История Абхазии” утверждается: “итогом развития религиозной системы абхазов явилось четкое оформление пантеона языческих божеств по главе с Верховным Богом Анцэа” (106, с.149). Этой же точки зрения придерживается Г.В. Смыр (202) и многие другие современные абхазоведы.
Особенно прискорбным было то обстоятельство, что в имевших место исторических условиях советские абхазоведы были лишены возможности сопоставить данные письменных источников с реальной действительностью. В результате с большим сожалением приходится констатировать, что в настоящее время отсутствует сколько-нибудь объективное представление о роли и месте религии и традиций в социальной жизни абхазов в ХХ в. В частности, не имеется научного описания совершавшихся в советский период молений, церемоний и ритуалов (проклятие, очистительная присяга в святилище и т.п.), а также многих сохранявшихся традиционных социальных институтов. Одной из задач данной работы является попытка по мере возможности заполнить этот имеющийся в науке пробел.
Уже в первые постсоветские годы было опубликовано несколько работ, которые положили начало процессу переосмысления роли религии и традиций в жизни современных абхазов. К ним относится прежде всего объемная книга Л.Л. Регельсона и И.И. Хварцкия “Земля Адама”, в которой ее авторы на основании сопоставления библейских текстов с абхазской мифологией попытались доказать, что Абхазия является колыбелью человеческого рода, что дохристианская религия абхазов представляет собой реликт добиблейского монотеизма и что православие и эта религия “по сути составляют одну и ту же веру” (185, с.555). Главным недостатком данной работы является ее оторванность от реальной действительности. Несмотря на это она сыграла безусловно положительную роль уже хотя бы тем, что способствовала росту интереса к поднятой теме в среде абхазских ученых и интеллигенции.
Вскоре после своего выхода книга “Земля Адама” была подвергнута разгромной критике со стороны недавнего выпускника Троице-Сергиевой семинарии, представителя православного абхазского духовенства Д. Дбара. В своей статье, включенной позднее в изданный в Москве Православным братством святого апостола Симона Кананита сборник публикаций данного автора, он утверждал, что Л.Л. Регельсон (по мнению Д. Дбара только он может рассматриваться как истинный автор “Земли Адама”) своей книгой “только усугубил и без того существующий хаос в религиозном сознании современных абхазов” (79, с.95).
Констатировав полную беспомощность, по его мнению, современной этнографии в деле изучения религии абхазов, Д. Дбар сделал попытку дать ей свою собственную трактовку с точки зрения ортодоксального православия, с позиций, “возрождающейся богословской школы” (79, с.155-156). Аналогичные попытки имели место лишь до революции 1917 г. и в этом плане нужно отдать должное смелости молодого автора: уже одно это обстоятельство делает данную публикацию интересной.
Д. Дбар рассматривает традиционную религию абхазов как “современную народную или натуралистическую религию”, утверждает, что она появилась “в силу падшести человеческой природы” и отражает то мировоззрение абхазов, которое сформировалось в “период помрачения религиозного сознания с вытекающими отсюда традициями и обрядами” (79, с.105, 111).
Согласно концепции Д. Дбара, возникшая путем заимствования из иудаизма, развитой персидской ангеологии и т.п. древняя религия абхазов была изжита “совершенно естественным образом” после принятия абхазами христианства. Затем в ХVII в., как утверждает этот автор, “абхазы испытали возрождение неоязычества в связи с ослаблением христианства”. Подобное “неоязычество” по мнению Д. Дбара “наполнялось христианским содержанием” ибо возникло на христианской основе: “после того как в преклонных годах умирали оставшиеся со своим народом священники из абхазов, их функции стали исполнять их потомки, так называемые “самозванные священники” ... Затем эти “самозваные священники” с постепенной утратой христианского сознания становятся “жрецами” в святилищах, которые вновь возникли вначале на месте развалин христианских храмов, а затем и вне их ограды” (79, с.131,135,137,146). По мнению данного автора, общая первоначально христианская основа - “единый, общий, православный корень” объясняет сходство различных обрядов и жертвоприношений, имеющих место у самых разных народов: абхазов, болгар, греков, сербов, грузин, осетин и других (79, с.146).
Теория “неоязычества” получила довольно широкое распространение. В середине XIX в. с ее позиций рассматривал современную ему религию адыгов Т. Лапинский: “после ухода генуэзцев, у которых адыги переняли христианскую веру, они “впали в непонятную религиозную путаницу, в результате которой сохранился только символ христианства - крест. Этот божественный символ и поныне свято чтят даже сегодня ... часто я бывал удивлен тем, что видел крест, вышитый или вплетенный в намазлык (коврик, используемый мусульманами для моления). Обращенный в новую веру мусульманин - наклоняет голову и касается лбом креста, не представляя его значения. И в самом деле, никто из туземцев не смог мне объяснить его значения. Он священ, так как его носил Иесха (Иисус), сын великого Тха[12] (Бога). В большом божественном почете здесь и Мара (Мария), которую почитают как Тха-нан (матерь Божию). Но кем она является - матерью Бога-отца или Бога-сына они не знают и кроме этого имени и креста, не имеют ни малейшего представления о христианской вере” (246, с.81-82).
Как видно из приведенной цитаты, содержащаяся в ней концепция “неоязычества” Т. Лапинского спустя почти полтора столетия была почти целиком повторена Д. Дбаром. Разница между этими авторами состоит лишь в том, что Т. Лапинский (истовый католик) видел источник традиционной религии в католичестве, а православный Д. Дбар - в православии.
Еще одним автором, разделявшим концепцию “неоязычества” был выдающийся французский ученый Ж. Дюмезиль: “Нартовский эпос погружен в мир полурелигиозных-полуфольклорных верований, в котором осетины жили еще в начале ХХ в. За мусульманством одних и православием других распознаются древнейшие пережитки язычества, следы византийского христианства, привнесенного средневековой Грузией и вскоре утраченного и как церковь и как учение, а также своего рода вторичного язычества образовавшегося в период между крахом Византии и сравнительно недавним наступлением двух великий религий. Бог, Хуцау[13], - это и Аллах, и христианский бог, единый бог, который носит также примечательное название Хуыцеутты Хуыцау (“Бог богов”). Небо, земля, потусторонний мир населены множеством существ, которые, просят их о том или нет, гораздо чаще самого бога вмешиваются в жизнь людей” (244, с.12).
Как видно из приведенной цитаты, Ж. Дюмезиль, в отличие от Д. Дбара, датирующего наступление “неоязычества” ХVII в. и Т. Лапинского, относящего его к XV в., затрудняется дать сколько-нибудь определенную дату и относит образование “вторичного язычества” к весьма длительному историческому периоду.
Некоторые ученые связывают наступление эпохи “вторичного примитивизма” в Закавказье с монгольскими завоеваниями ХIII в., вызвавшими нарушение этнической инфраструктуры местных народов и культурную их дезинтеграцию (219, с.149-150). В подобной “культурной дезинтеграции” можно было бы увидеть объяснение “вторичного язычества” на Кавказе. Однако сделать это мешает то обстоятельство, что имеющиеся письменные источники ХIII в. красноречиво свидетельствуют о том, что это время не могло быть периодом формирования “неоязычества”, либо “вторичного язычества”. На основании анализа средневековых источников авторы коллективной монографии “История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца ХVIII в.” приходят к обоснованному выводу о том, что в ХIII в. христианство никак не было доминирующим и в среде народов Кавказа продолжало сохранять большое влияние язычество (109, с.235).
Таким образом, если следовать теории “неоязычества”, то начало его формирования нужно отнести не к периоду монгольских завоеваний, а к значительно более раннему времени. Именно так делает Г.В. Смыр в своей докторской диссертации “Эволюция религиозных верований у абхазов” (202). Нельзя не заметить, что предложенная в данной работе атеистическая трактовка эволюции религии абхазов во многом совпадает с концепцией Д. Дбара, написанной с позиций богословских.
Диссертация Г.В. Смыра представляет собой серьезное научное исследование, причем разработку данной темы этот плодотворный и признанный ученый продолжал на протяжении нескольких десятилетий. Несмотря на безусловные достоинства этой работы, она отражает и многие слабости, которые были характерны для советского абхазоведения в целом. К тому же она несет на себе явный отпечаток нынешнего острого грузино-абхазского конфликта, когда автор осмысливает события средневековья с точки зрения постсоветских политических реалий и исходя из психологии современного человека.
Г.В. Смыр относит утверждение раннего христианства среди абхазов к первым векам нашей эры и утверждает, что оно было господствующим в среде абхазов до конца Х в. (203, с.25). По мнению этого автора, процветанию христианства в Абхазии способствовало то обстоятельство, что в это время большинство духовенства, включая возглавлявших абхазскую церковь епископов, были абхазами и богослужение велось на абхазском языке (иногда и на греческом).
По утверждению Г.В. Смыра, подрыв позиций христианства в среде абхазов начинается в ХI в. и объясняется тем, что в это время “была допущена национально-политическая ошибка - провозглашение Баграта III царем объединенного Абхазо-Грузинского государства” (203, с.25). Под влиянием политических событий и после перехода абхазской церкви в подчинение грузинской церкви наступает ее упадок, так как богослужение было переведено на грузинский язык, а грузинское духовенство вытеснило абхазское и греческое. “Далеко не религиозная и нередко открытая антиабхазская деятельность священнослужителей всех рангов из феодальной верхушки Западной Грузии отталкивала народные массы” (203, с.27) и, таким образом, подрывала позиции христианства в Абхазии.
Сложившиеся условия, по мнению Г.В. Смыра, облегчили проникновение в Абхазию ислама, “с которым абхазы были знакомы с первой половины VIII в.”. По утверждению этого автора суннитский ислам в Абхазии “был распространен не позже 1578 г.” и результатом этого стала “общность” религии Абхазии и Турции. Итогом же эволюции религиозных представлений, по мнению этого ученого, стала “массовая нерелигиозность, свободомыслие и атеизм” современных абхазов (203, с.27-30, 51).
В своей диссертации Г.В. Смыр по сути пересматривает ранее преобладавшее в абхазоведении положение о том, что вплоть до советского периода религия абхазов представляла собой некую “смесь христианства, ислама и язычества”. Согласно предложенной данным исследователем схеме, у абхазов по крайней мере несколько столетий безусловно господствовало христианство, затем - ислам, что уже само по себе не оставляет возможности сохранения сколько-нибудь заметного влияния в обществе традиционной религии.
Грузинская историческая школа дает собственное объяснение появлению “вторичного язычества”. Большинство ее представителей отвергает преобладающее в науке мнение о том, что культура дольменов, возникшая в эпоху ранней бронзы, была связана с древнейшим абхазо-адыгским этносом и, таким образом, абхазы населяли Западный Кавказ со времен глубокой древности. В грузинской науке возобладало мнение, что современные абхазы появились на территории Абхазии совсем недавно: в ХVI-XVII вв., и произошло это вследствие “дезинтеграции Грузии, начавшейся в ХVI в.” (91, с.12-13; 162, с.9). Согласно данной теории, отсталые племена с северного Кавказа (адыги, дагестанцы, осетины и другие) заняли “исторические земли Грузии”. Таким образом, наступление “вторичного язычества” объясняется грузинскими учеными тем, что пришедшие на смену исконному картвельскому христианскому населению переселенцы приносили с собой свои языческие верования (91, с.13; 162, с.9).
Теория об имевшем место в ХVII в. переселении населения с севера к югу от Кавказского хребта появилась лишь в середине ХХ века (П. Ингороква и его последователи). На ее полную научную несостоятельность указывали многие ученые (см.: 38, 102). Еще в середине XIX в. народы Кавказа сохраняли память о событиях XVII в. и об имевших место в то время миграционных процессах с юга на север, а не наоборот, как утверждают ныне многие грузинские историки. Об этом, в частности, писал Л.Я. Люлье: “абхазские племена переселились с южного на северный склон Кавказского хребта в конце XVII столетия с предварительного согласия кабардинцев, которые уступили им часть своих земель. Причиной этого переселения были внутренние раздоры и отчасти недостаток земли на прежнем их месте жительства” (163, с.9). И далее: “адыгские племена вместе с абхазскими должны быть если не первобытными, то по крайней мере древнейшими жителями морского побережья. Племена, переселившиеся на северный склон, хорошо помнят места, на которых жили их предки” (163, с.13).
Легко заметить, что изложенная концепция грузинских ученых представляет собой теоретическое обоснование для деятельности наиболее радикальных, шовинистических политических течений в современной Грузии. Можно лишь сожалеть, что подобные взгляды полностью разделяются грузинским духовенством (см.: 295, 09.01.1999), что на их основе ведется преподавание истории в школах Грузии, и разделить оценку работающего в Москве грузинского ученого Г.В. Цулая, который охарактеризовал подобные не имеющие исторической основы теории как “тиранию намеренного искажения фактов, выдачу заведомого невежества в качестве академической истины” (219, с.9).
Концепции “привнесения язычества дикими горцами” противоречат религиоведческие изыскания многих грузинских историков, свидетельствующие о сохранении большого влияния дохристианской религии в среде картвелов. Например, Ж.Г. Эриашвили на основании проведенных полевых исследований подробно описывает функционирование традиционных святилищ в Хевсуретии и прямо указывает, что “указанные обычаи сегодня действуют” (233, с.18).
О том, насколько сильное сопротивление еще в конце ХIХ в. встречало христианство со стороны приверженного традиционной религии грузинского населения горной части Грузии пишет В.М. Чиковани: “Сила многовековой традиции и влияние служителей общинных святилищ на местное население часто создавали непреодолимые препятствия для работы посланников православной церкви. Народ избегал прямых контактов с ними, нередко проявляя открытую враждебность, направленная миссионерами против священнослужителей традиционных культов борьба вынуждала dekanoz-ов и xevisber-ов (так у автора – А.К.)[14] искать соответствующие средства для защиты своих традиционных прав. Противоборство между миссионерами и жрецами этих святилищ носило бескомпромиссный характер и часто перерастало в рукопашные бои” (225, с.18-19).
Таким образом, как показывают изыскания многих грузинских ученых, теория об исконном превосходстве цивилизованных христиан-картвелов над соседними “варварами-язычниками” (весьма схожая с аналогичными расистскими теориями о “превосходстве” одних рас или народов над другими) не получает подтверждения и есть все основания утверждать, что как и у многих других народов Кавказа в среде современных грузин, прежде всего в горных районах, традиционная религия продолжает сохранять сильное влияние.
Собранные в течение нескольких лет полевых исследований в Абхазии материалы свидетельствуют о том, что трактовка существующей ныне традиционной религии абхазов исходя из имеющихся теорий (неоязычество, “смесь” нескольких религий, ее полное вытеснение более поздними религиями либо свободомыслием и атеизмом) не могут служить удовлетворительным объяснением этого сложного исторического феномена. Попытка дать собственный анализ этого явления на основе в первую очередь максимально подробного описания объективно существующей традиционной религии, в ее тесном взаимодействии и неразрывном единстве с традиционными социальными институтами абхазов, предлагается автором в данной книге.
------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Названия “Грузия” и “грузины” скорее всего происходят от персидского “Гурджистан” и “гурдж” (“Страна волков”, “волк”), они появляются впервые в русских летописях и документах в XV веке.
[2] От “апсуа” – самоназвания абхазов.
[3] По словам местных армян-амшенов, приезжавшие на отдых в Абхазию “ереванские армяне” часто считали их не совсем “чистокровными” и “истинными”. Они называли амшенов “шур твац”: “перевернутыми”, “не настоящими” армянами. Тем не менее, как подчеркивали наши собеседники, многие из них стремились жениться на амшенках, так как тем были свойственны трудолюбие и хорошее воспитание (выгодно отличавшие их в глазах потенциальных женихов от “эмансипированных” ереванок).
[4] Описание Ганахлебы - одного из обследованных нами в 1996 году сел с мегрельским населением см.: 136, с.12-13.
[5] То есть не садиться за общий стол, где находятся мужчины, а стоя рядом наблюдать за происходящим, подавать блюда и убирать грязную посуду.
[6] В Абхазии продолжается хождение российского рубля. В связи с постоянными колебаниями российской национальной валюты некоторые данные даются в переводе на доллары США.
[7] Введенный правительством России в конце 1994 г. запрет на пересечение российской границы для мужчин от 16 до 65 лет действовал до сентября 1999 г.
[8] Чечня занимала совершенно особое положение среди образовавшихся на постсоветском пространстве непризнанных государств. Анализ этой специфики не входит в задачу данной книги.
[9] 22 октября 1992 г. в контролируемом грузинскими властями Сухуме были одновременно сожжены Государственный архив и Абхазский научно-исследовательский институт.
[10] В прошлом и в настоящее время некоторые отечественные авторы при публикации своих работ ограничивались указанием своего имени и фамилии. По этой причине иногда в данной книге у ряда цитируемых авторов отсутствует отчество.
[11] Хотя мировое религиоведение в целом отказалось от подобной устаревшей терминологии, для многих отечественных ученых она стала настолько привычной, что ею продолжают пользоваться до сих пор. См., например, интересную монографию Л. Тойдыбековой: (205).
[12] В оригинале у Т. Лапинского Бог-Творец обозначался словом “Tha”. Такое написание близко к общему у абхазо-адыгских народов произношению имени Бога, чего не скажешь о механически избранной переводчиком форме “Тха”.
[13] В литературе на русском языке встречаются различные написания имени осетинского Бога-Творца: Хуцау, Хуыцау и т.п. Мною прежде использовалось написание Хсау, которое, по мнению проживающих в Абхазии осетин, наиболее близко своему осетинскому оригиналу. Думаю, что целесообразнее все же использвать наиболее распространенное написание Хуцау.
[14] “Деканоз” – жрец, “хевисбери” – первоначально “полноправный член общины”, позднее – “служитель святилища”.
