Главная » Алфавитный каталог авторов » К » А. Крылов. Религия и традиции абхазов » Глава I

Глава 1. ЭВОЛЮЦИЯ ТРАДИЦИОННЫХ ИНСТИТУТОВ АБХАЗОВ В ХХ В.

§1. Традиционные институты в ХIХ в.

Особенности современной ситуации в Абхазии во многом предопределены историческими причинами, характером социально-экономических процессов XIX-ХХ вв., произошедшей за этот период эволюцией таких традиционных социальных институтов, как фамильно-патронимические структуры, традиционное судопроизводство, сельские сходы, роль в обществе старейшин и т.п.

Абхазское княжество, вошедшее в состав Российской империи в 1810 г., представляло собой вытянутую вдоль моря территорию, ограниченную с одной стороны Главным Кавказским хребтом, с другой - морским побережьем. В Абхазии, как и у соседних родственных адыгских народов (а также у большинства северокавказских горцев) феодальные отношения не получили значительного развития. Здесь не было прикрепления людей к земле, крепостничества: свободные абхазские крестьяне жили согласно своим традициям, законам “горской демократии” и моральным нормам апсуара[1].  Это предопределило с одной стороны схожесть этнопсихологии абхазов и не знавших крепостничества народов региона, а с другой - большие различия в этнопсихологии с населявшими соседние княжества картвелами.

В течение многих веков абхазы затрагивались внешними влияниями в весьма небольшой степени, так как населяли в основном горные и предгорные районы, отделенные от морского побережья широкой полосой малярийных болот. Издавна их жизнь была полна всевозможных лишений и опасностей. Суровый полувоенный быт выработал у этого народа такие черты национального характера, как почитание традиций, глубокое уважение предков, жрецов и старейшин, обеспечивших сохранение культурного своеобразия и выживание этого немногочисленного народа, свободолюбие, независимость суждений, философское отношение к смерти, присутствие духа в любых ситуациях и культ геройства.

К началу ХIХ в. абхазы продолжали жить объединявшими свободных крестьян (и одновременно воинов) вольными обществами - Ахчипсоу, Дал, Цабал, Псху и т.д., численность каждого из которых составляла несколько тысяч и более человек. В условиях постоянной нестабильности использовавшие принципы взаимопомощи и взаимовыручки вольные общества обеспечивали своим членам определенную защиту и безопасность как перед лицом многочисленных внешних угроз, так и от бесчинства и грабежей собственной знати. Они состояли из кровнородственных групп: фамилий (ажвла) и родов (абипар)[2]; отношения между разными обществами и внутри них строились на основе традиционного права абхазов, хранителями которого выступали жрецы и старейшины.

В течение веков степень централизации Абхазского княжества зависела прежде всего от личного авторитета владетельного князя. Довольно часто владетельные князья Чачба (Шервашидзе) и местная знать фактически не контролировали вольные общества либо имели на них весьма ограниченное влияние. Так, французский ученый Фредерик Дюбуа де Монпере, побывавший  на Кавказе в 1833 г., характеризуя правление тогдашнего абхазского владетельного князя Михаила прямо указывает, что “народ, во главе которого он стоит, является скорее его властелином, чем он сам властелином народа” (243, с.119).

Красноречивое свидетельство об особенностях взаимоотношений между знатью и крестьянством в среде абхазо-адыгских народов в середине XIX в. оставил нам Т. Лапинский, который особо подчеркнул, что князья и дворяне не пользуются в стране, за небольшим исключением, влиянием и уважением, не допускаются на народные собрания, в которых даже рабы могут принимать участие (246, с.159).

Адаты горцев, составленные русской администрацией на основании опросов их самих в 1845 г., также являются бесспорным свидетельством того, что власть князей и дворян на Западном Кавказе обеспечивалась их моральным авторитетом, а не социальной принадлежностью. “Князья не имеют никакой власти над дворянами, духовенством и простым свободным народом; сословия сии повинуются некоторым образом воле их, единственно из уважения к так называемому ими высокому титулу их, которое ниспослано им, как они верят, от самого Аллаха, и сие оказывают они  более тому из них, который приобрел славу своим умом, мудростью в советах, справедливостью, честностью, бескорыстием, прямодушием и храбростью, такому князю они повинуются почти слепо и воля его или приказание для них закон” (182, с.133).

Большая степень самостоятельности абхазских вольных обществ от княжеского дома самым непосредственным образом повлияла на развитие событий после вхождения Aбхазии в состав России. С формально-юридической точки зрения оно было законным и добровольным: в 1810 г. в ответ на просьбу абхазского владетельного князя Георгия Чачба  (Шервашидзе) о принятии российского подданства император Александр I издал манифест о “навечном” включении княжества в состав Российской империи.

В последующие несколько десятилетий обстановка в Абхазии была крайне нестабильной: Турция, под протекторатом которой с ХVI в. находилась Абхазия, используя в своих целях часть местной знати, не принявшую российской ориентации, стремилась вернуть контроль над абхазским побережьем Черного моря.

В течение длительного времени большинство абхазских вольных обществ отказывалось признавать над собой верховную власть российского престола и повиноваться собственному владетельному князю. Заявления о покорности делались лишь под угрозой применения военной силы и носили формальный характер. Основной причиной постоянных конфликтов абхазов с российскими властями были летние грабительские набеги на русские поселения, в ответ на которые зимой в горы направлялись карательные экспедиции, разорявшие селения горцев. При этом активное участие в экспедициях принимали соседние абхазские общества, часто выставлявшие в распоряжение властей сотни всадников, привлеченных возможностью пограбить оказавшихся в трудном положении соседей. Последнее говорит не только о раздробленности вольных обществ, низком уровне консолидации и этнического самосознания абхазов того времени, но и о том, что нормы традиционной абхазской морали распространялись в этот период лишь на объединявшую родственников и их ближайших соседей общину.

В грабеже абхазы (в первую очередь представители княжеского и дворянского сословий) издавна видели источник дополнительного дохода и возможность для молодых проявить свою удаль. Набеги на села, кражи скота, работорговля и разбой на дорогах на протяжение веков были для Абхазии привычной картиной, о чем напоминает традиционное абхазское пожелание собеседнику при расставании: “Вернуться тебе живым после дороги”.

Ситуация изменилась в 1864 г.: после окончания Кавказской войны последовала отмена автономного статуса Абхазии (пользовавшейся до этого  полным самоуправлением во внутренних делах). Незадолго до того в России было отменено крепостное право; при проведении земельной реформы в Абхазии российские власти совершенно не учитывали традиций местного населения, не знавшего крепостной зависимости. В итоге массовое недовольство вылилось в восстание абхазов 1866 г.

Восстание 1866 г. было жестоко подавлено, власти начали выселение наиболее беспокойной части абхазов в Турцию. После русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и активного участия в ней абхазов-махаджиров и их сторонников среди местного населения на стороне Турции, насильственное выселение стало для властей основным средством “замирения” Абхазии. Исходя из собственных интересов махаджирству всячески способствовали власти Османской империи и протурецки настроенная часть абхазской знати.

Махаджирство - массовое выселение в Турцию, превратилось для абхазов в национальную трагедию, оставившую  глубочайший отпечаток в их  исторической памяти. В целом с начала ХIХ в. из родных мест уехало более половины абхазов, причем центральная часть абхазского этноса (гумская) переселилась в Турцию почти поголовно. В результате прежде компактная, вытянутая вдоль моря этнотерритория абхазов оказалась разделенной на две части: северо-западную (бзыбскую) и юго-восточную (абжуйскую).

Покинутые абхазами земли начали активно заселяться греками и армянами из Турции, крестьянами разных национальностей из европейской части России и выходцами из соседних районов Грузии (в основном мегрелами), что привело к формированию полиэтничного по характеру населения современной Абхазии.

К концу ХIХ в. российским властям жесткими репрессивными мерами удалось прекратить грабежи и разбои на дорогах. Включение Абхазии в общероссийский рынок сопровождалось строительством  коммуникаций и портов, способствовало развитию местной экономики. Сельское абхазское население, в отличие от пришлого, затрагивалось процессом капиталистической модернизации в весьма небольшой степени. Тем не менее относительно стабильная обстановка и ускоренное экономическое развитие в конце ХIХ - начале ХХ вв. привели к постепенному преодолению извечной разобщенности абхазских общин и фамильно-патронимических групп.

Размыванию былой патриархально-родовой замкнутости способствовало и возвращение в родные места части махаджиров. За годы изгнания многие из них утратили старые родовые связи. К тому же махаджирам было запрещено селиться в местах прежнего проживания; они оказывались в совершенно новом для себя окружении. Необходимость как-то регулировать отношения с новыми соседями привела к перенесению части привычных фамильно-патронимических норм  на отношения между соседями. Близкие отношения и тесная взаимопомощь соседей, почти священный принцип соседской солидарности глубоко укоренились в селах и стали одной из характерных черт абхазской национальной психологии.

В начале ХХ в. начинается рост численности ориентированной на русскую культуру абхазской интеллигенции, ускоряется процесс формирования национального самосознания абхазов. Однако сознание подавляющего большинства сельских абхазов продолжало оставаться патриархальным: они продолжали сохранять приверженность религии и обычаям своих предков.

§ 2.  Традиционные институты в 1920-х - 1980-х гг.

В течение советского периода в результате систематического переселения в основном грузинского населения и ассимиляции мегрелами жителей Самурзаканской Абхазии (нынешнего Гальского района) абхазы превратились в меньшинство, составляющее около 100 тыс. чел. (менее 20% населения Абхазии по данным всесоюзной переписи населения 1989 г.[3]).

Произошедшие в советский период глубокие социальные преобразования привели к значительным изменениям жизни и быта абхазов. Практически сразу после установления советской власти абхазские коммунисты, прекрасно знавшие уклад жизни и традиции местного населения, начали осуществлять меры, направленные на ликвидацию “реакционных пережитков”, к которым были отнесены суеверия, воровство, кровная месть, насильственное умыкание девиц, разорительные свадьбы, похороны и поминки, знахарство, ворожба, религиозные предрассудки и т.п.

 В конце 1922 г. были созданы уездные и центральная примирительные комиссии, целью которых было прекращение кровной вражды между разными фамилиями. В борьбе против обычаев прошлого советские власти стремились использовать авторитет и влияние абхазских старейшин. В середине 1920-х гг. по всей Абхазии были проведены крестьянские сходы, осудившие кровную месть и потребовавшие полностью искоренить ее путем жестокого наказания виновных в убийствах (вплоть до расстрелов). Вскоре после этого масштабы кровной мести начали заметно сокращаться: в 1927 г. было 177 убийств на ее почве, в следующем  - почти в два раза меньше - 92 (151, с.142). Позднее случаи кровной мести стали единичными, однако в течение всего советского периода эта норма традиционного права продолжала сохранять определенное влияние в среде абхазов.

Социальные изменения и систематическая борьба советских властей с “вредными” традициями  привели к исчезновению некоторых из них, другие принимали отвечавшие духу времени формы. К примеру, советы старейшин были созданы при колхозах и совхозах, где они активно участвовали в решении производственных задач и в разнообразных идеологических мероприятиях, которые, по замыслу властей, должны были постепенно заменить собой устоявшиеся веками традиции и обычаи. В сфере традиционного права произошел полный отказ от обычаев аталычества (воспитание чужых детей с младенчества в своей семье) и усыновления ребенка из враждебной семьи (чаще всего насильственного), которые до революции являлись “наиболее широко распространенным и эффективным методом замирения общественной среды” (104, с.129).

Многие функции старейшин, ведавших прежде практически всеми делами собственной фамильно-патронимической группы, перешли в ведение созданных по территориальному принципу советов. Однако роль фамильно-патронимических групп и старейшин в советский период не свелась до уровня бытовых вопросов и семейных отношений.

В сельских органах власти влияние традиционных институтов продолжало оставаться весьма весомым: председателями колхозов, совхозов и сельсоветов избирались, как правило, представители наиболее уважаемых местных фамилий и родов. К примеру, в селе Атара-Абхазская  (родовом гнезде самой многочисленной абхазской фамилии Квициния[4]), почти все посты в сельской администрации в течение советского периода оставались в руках местных квициниевцев. При этом наблюдалось определенное соперничество между разными абипарами внутри этой фамилии за контроль над наиболее важными постами.

Некоторые традиции абхазов в советский период получили дальнейшее развитие. В первую очередь это относится к принципу соседской солидарности, который был распространен не только на этнических абхазов, но и на приезжавших в сельские районы  Абхазии на постоянное жительство представителей инонационального населения, селившихся в абхазских селах, либо рядом с ними.

Наибольшим деформациям подверглись фамильно-родовые институты абхазов во время массовых репрессий  1930-х - 1940-х гг. Проводимый тогда властями Грузии курс на скорейшую грузинизацию абхазов вылился в совершенно одиозные формы национальной дискриминации, абхазы были лишены возможности свободно пользоваться родным языком, почти поголовно были уничтожены абхазская партийная и государственная верхушка, интеллигенция. Систематическим преследованиям подвергались жрецы традиционных абхазских святилищ: в ряде случаев были поголовно уничтожены все взрослые мужчины, принадлежавшие к жреческим фамилиям. 

В ходе массовых репрессий пострадали практически все абхазские села: многие крестьяне были обвинены в троцкизме, пропаганде поповщины и т.п. Объявленные врагами народа крестьяне расстреливались на территории Абхазии либо направлялись в сибирские лагеря, из которых возвратились лишь единицы; их семьи были лишены гражданских прав и почти всего имущества.

Репрессии в абхазских селах проводились руками местных властей, многие представители которых по разным причинам (из соображений личной безопасности, по карьеристским соображениям и т.п.) предпочли забыть о собственной национальной и фамильно-родовой принадлежности. В годы репрессий доносы на родственников и соседей не были редкостью, но они безусловно осуждались обществом. Уже в 1950-е - 1960-е гг., во времена хрущевской оттепели, абхазы получили возможность проявить свое отношение к лицам, известным доносительством и участием в репрессиях. При этом были использованы нормы традиционного абхазского права: большинство непосредственных участников репрессий и их семьи потеряли в глазах общества “свое лицо”, были подвергнуты всеобщему бойкоту и изгнаны из собственного рода.

Наиболее скомпрометированные были наказаны  изгнанием: под давлением односельчан они были вынуждены вместе с семьями уехать из родных мест (иногда за пределы Абхазии). Некоторые из наиболее активных участников репрессий так и не были прощены, но большинство их детей и внуков позднее получили возможность вернуться в родные места.

Сохранению сильного влияния традиций способствовало то обстоятельство, что подавляющее большинство абхазов продолжало проживать в сельской местности, где они с момента рождения постоянно находились в окружении своей семьи и родственников, с детства впитывали традиционные устои нравственного поведения. Не удивительно, что в советский период уровень преступности (проявлявшейся в основном в мелком воровстве, хулиганстве и драках молодежи) в среде абхазов был очень низок и не шел ни в какое сравнение с уровнем преступности в среде городского населения и оторванных от родных мест переселенцев. Картину не изменила даже наблюдавшаяся с 1960-х гг. устойчивая и все возраставшая по своим масштабам миграция абхазской молодежи в города, так как и после переезда абхазы-горожане сохраняли  прочные связи с родными селами: они обязательно присутствовали на фамильных торжествах, часто проводили в родительском  доме отпуска и выходные, помогали родственникам в обработке земли и т.п.

Поражением советских властей закончилась борьба против тех обычаев, в следовании которым абхазы видели пользу и здравый смысл. Например, власти в течение семи десятилетий безуспешно боролись против проведения массовых застолий, даже полностью запретили (специальным постановлением абхазского обкома Компартии Грузии в 1969 г.) проводить “аиныхра” - поминальные угощения (100, с.51). В данном случае их неудача объяснялась совсем не непреодолимой страстью абхазов к публичным застольям, а тем, что эти застолья  не являются самоцелью: они были и до сих пор остаются действенным средством сохранения  сплоченности фамильно-патронимических групп и поселково-соседских общин.

Партийные и государственные органы Абхазии стремились бороться с отжившими и реакционными по их мнению пережитками при помощи всемерной пропаганды новых “социалистических” по форме и содержанию традиций и обрядности. По инициативе властей проводилось всеобщее празднование государственных и пролетарских праздников, вводились новые обычаи (посадка в селах деревьев в честь новорожденных, торжественные проводы в армию и встреча демобилизованных, поездки молодоженов в оплачиваемые колхозом туристические путешествия, праздники дней рождения колхозов и совхозов, всевозможные профессиональные чествования виноградарей, чаеводов и т.п.).

Вдобавок к подобным официальным нововведениям с 1960-х гг. в образовавшейся прослойке разбогатевших торговцев, “цеховиков”, государственных служащих, имевших большие неофициальные доходы, и т.п., наблюдалось стихийное распространение нравов, совершенно чуждых абхазским культуре и обычаям. Абхазские нувориши советского образца, подобно своим грузинским “коллегам”, строили себе при жизни роскошные надгробные памятники, записывали прощальные речи с нравоучениями живым на магнитофон для последующего всеобщего прослушивания на собственных похоронах, на их могилах зажигался “вечный огонь”, на поминках выставлялись портреты усопших во весь рост, с пистолетом, телефонной трубкой, рогом вина и другими атрибутами “настоящего мужчины” в руке, их родственники многие годы носили траур и фотографии усопших на своей  груди (100, с.53-54).

Несмотря на повсеместное распространение в среде абхазов современного образования и проводившийся в течение всего советского периода курс властей на превращение абхазского общества в социалистическое, базовые традиционные институты: ажвла, абипара, особое положение старейшин, строгая регламентация поведения человека в семье и обществе, а также приверженность религии своих предков, у абхазов в целом сохранились.

§ 3.  Роль традиционных институтов в социальной жизни абхазского этноса после распада СССР

Новые обычаи и обрядность, как официозные, так и распространившиеся стихийно под влиянием извне, в подавляющем большинстве безболезненно исчезли с распадом СССР. Однако некоторые заимствования (нарочитая демонстрация скорби на похоронах, многолетний траур, ношение на груди фотографий покойных родственников и т.п.), несмотря на крайне негативное к ним отношение абхазских старейшин, живы до сих пор.

Оказались весьма устойчивыми и определенные порожденные социалистическим строем особенности в психологии людей. В Абхазии наблюдалась  картина, характерная для всего постсоветского пространства: после распада СССР в самые короткие сроки общественная, т.е. “ничейная” по мнению граждан собственность, была повсеместно разворована. Весьма распространенной в Абхазии (даже там, где не было военных действий) стала картина, когда были разграблены и  разобраны на стройматериалы такие бывшие объекты государственной собственности, как гостиницы, дома отдыха, санатории, школы, больницы, колхозные коровники и другие строения, всевозможные общественные здания и т.п.

Продолжает оставаться распространенным определенное социальное иждевенчество: даже в тех случаях, когда жители в состоянии решить какие-то проблемы самостоятельно (например, засыпать щебенкой выбоины на дороге), они предпочитают ждать, когда вместо них это сделают власти (села, района, города и т.п.).  Показательно при этом, что в абхазских селах еще сохраняется память о том, что в прошлом крестьяне путем киараза - то есть совместно собственными усилиями решали подобные проблемы (ремонт дорог, укрепление берегов рек и т.п.).

Предки современных абхазов были известны своим бережным отношением к природе родной страны, которая ими буквально обожествлялась. Их потомки во многом его утратили: развал природоохранительных государственных структур после распада СССР наглядно показал сложившееся у значительной части местного населения совершенно варварское отношение к природным богатствам. Например, повсеместно распространенные ныне хищнические методы лова рыбы (глушение взрывчаткой, травля химикатами, электротоком и т.п.) привели к почти полному исчезновению жизни во многих реках Абхазии.     

Пришедшие на смену социализму экономические трудности постсоветского периода также повлекли за собой изменения некоторых абхазских традиций. Это касается появившихся в последние годы особенностей в проведении фамильных сходов. В советские времена каждый из родичей стремился провести его у себя дома.  Роль хозяина на сходе была очень почетной и свидетельствовала об уважении к этому человеку всех его однофамильцев, ради этой чести люди с готовностью шли на большие материальные расходы.

Теперь хроническая нехватка денег привела к тому, что большинство людей стремится избежать почетной роли хозяина фамильного схода. Некоторые фамилии не проводят сходы много лет. Другие увидели выход в преобразовании  схода в собрание однофамильцев. Оно проводится не в доме одного из них, а в каком-нибудь общественном помещении (клубе, школе и т.п.), где родственники обсуждают и решают накопившиеся у них проблемы, но не проводят никакого застолья.

В постсоветской Абхазии очень немногие имеют достаточные средства для того, чтобы сыграть полноценную по абхазским меркам свадьбу с многими сотнями гостей и обильным угощением. Поэтому наиболее распространенной стала практика заключения браков путем похищения невесты. Чаще всего такое похищение является формальным: жених заранее договаривается обо всем со своей избранницей. В этом случае семья жениха получает возможность избавиться от проведения разорительной свадьбы и может ограничиться “кампанией” - т.е. застольем для нескольких десятков близких родственников и друзей. После похищения невесты и проведения “кампании” брак считается заключенным, свадьбу же можно сыграть через несколько лет - когда появятся деньги (либо не играть ее вовсе). Подобные продиктованные временем изменения некоторых традиций имеют вынужденный характер и вряд ли они сохранятся, если в будущем положение людей изменится к лучшему.

В течение всего советского периода сохранялась территориальная раздробленность бзыбцев и абжуйцев[5], районы проживания которых были разделены между собой большим массивом многочисленного полиэтнического (в  основном грузинского) населения. Географическая разорванность абхазского этноса способствовала сохранению значительных диалектных различий (в бзыбском диалекте, например, 68 звуков, а в абжуйском - “лишь” 59) и определенных культурных и психологических особенностей.

Распад СССР и последовавшие вслед за ним драматические события привели к массовым миграциям населения и изменению этнической карты Абхазии. После грузино-абхазской войны значительная часть центральной Абхазии (нынешний Гульрипшский район) из-за поголовного бегства грузинского населения почти полностью обезлюдела и вновь начала заселяться абхазами: выходцами из сожженных сел и глухих отдаленных районов; крестьянами, которые вытеснялись из абхазских сел в процессе возврата родовых прав на землю; потомками махаджиров, возвратившимися на свою историческую родину из Турции и арабских стран.

В случае дальнейшего возрастания численности абхазского населения на территории Гульрипшского района, может исчезнуть более чем столетняя “разорванность” абхазского этноса, что создаст условия для ускоренной нивелировки различий между бзыбцами и абжуйцами. Пока же эти различия сохраняются и оказывают значительное влияние на политическую жизнь Абхазии: бзыбцы и абжуйцы ревностно следят за сбалансированным и справедливым представительством своих групп в органах центральной власти.

Из опыта моего общения с бзыбцами можно заключить, что послевоенный расклад в государственных структурах Абхазии в целом их вполне устраивает. Абжуйцы же довольно часто не упускали возможности поворчать на “засилье бзыбцев”, сложившееся во время войны, когда государственные структуры Абхазии находились в городе Гудаута - центре бзыбской Абхазии.

Учитывая потенциальную опасность противопоставления бзыбцев и абжуйцев, нынешнее политическое руководство Абхазии явно стремится обеспечивать сбалансированное представительство двух групп населения в государственных органах. Кстати, удачное в этом плане происхождение сыграло, видимо, не последнюю роль в политической судьбе нынешнего президента Абхазии В.Г. Ардзинба: он является представителем многочисленной фамилии и уроженцем села Нижняя Эшера, расположенного почти посередине между территориями бзыбцев и абжуйцев, что в равной степени устраивало и тех, и других.

Одним из последствий распада СССР стало значительное изменение роли и степени влияния на общество традиционных абхазских институтов. В настоящее время продолжает сохраняться деление абхазского этноса на отдельные ажвла и абипары. Насчитывается более, чем шестьсот абхазских фамилий, члены которых считают себя потомками одного предка и называют друг друга братьями и сестрами. Браки между однофамильцами считаются кровосмесительством и категорически запрещены. Численность многих ажвла совсем незначительная, многочисленные же, “сильные” ажвла, насчитывают  более сотни семей. По общему признанию абжуйская фамилия Квициния (Куцниа) остается, по-видимому, самой многочисленной: по подсчетам самих квициниевцев, она состоит из более чем 320 семей, объединяющих около 1200 человек.

Сейчас абхазские ажвла довольно аморфны: связи между разбросанными по всей стране однофамильцами часто не слишком прочны. Многие из них вообще не знают друг друга, не знают названий абипар, входящих в состав собственной ажвла и т.п. Это делает вполне обоснованным высказанное в беседе с автором в 1996 г. мнение абхазского ученого П.К. Квициния  о том, что “биосоциальной единицей абхазского народа является все-таки род, а не фамилия”. Впрочем, это утверждение относится в первую очередь к крупным абхазским фамилиям, в то время как небольшие по численности часто вообще не имеют внутреннего деления на абипары и в большинстве своем достаточно монолитны.

О том, насколько важную роль играют родовые структуры в жизни абхазского этноса наглядно свидетельствовали данные анкетирования населения Бзыбской Абхазии, проведенного нами в 1997 г. В его ходе 43,5%  из числа 852 опрошенных абхазов указали, что принимают участие в фамильных и родовых сходах постоянно, еще 21% - время от времени. Иначе говоря, по результатам анкетирования почти 2/3 (64,4%) от общего числа современных абхазов в той или иной степени продолжают оставаться “встроенными” в традиционные фамильно-родовые структуры.

В отношениях между различными ажвла, как и внутри них, могут возникать острые конфликты и противоречия. В течение всего советского периода (как и до него), подобные конфликты решались на основе традиционного права,  причем даже в тех случаях, когда это вступало в противоречие с действующим законодательством. Виновному даже мог быть вынесен смертный приговор его родичами, однако такие случаи не характерны для традиционного права, они были и остаются буквально единичными.

Об одном подобном случае нам рассказал в 1997 г. К. Авидзба из села Нижняя Эшера. По его словам, примерно в 1980 г. сход фамилии Авидзба приговорил к смерти родственника за умышленное убийство однофамильца. На вопрос о том, как сочеталось подобное решение с нормами советского законодательства наш собеседник дал ответ, который показательно характеризует особенности современной абхазской психологии: “там, где сход, старшие решают - органы бессильны”. По словам К. Авидзба, приговор старейшин был без колебаний приведен в исполнение родственниками приговоренного, причем правоохранительные органы предпочли либо не вмешиваться во внутри фамильные дела, либо вообще ничего не узнали о данном деле.

Жестокое решение, принятое, фамилией Авидзба, является совершенно исключительным с точки зрения традиционного права и было продиктовано умышленным характером преступления. Большинство опрошенных старейшин твердо настаивало на том, что сход однофамильцев не может приговаривать к смерти своего родственника и формула “род не наказывает смертью” (П. Квициния, село Атара Абхазская) продолжает оставаться одной из основных в традиционном абхазском праве. Наиболее суровым из возможных - “высшим” наказанием, продолжает оставаться изгнание преступника и его семьи из родного села, либо из пределов Абхазии.

И все же большинство из стариков в принципе признавало возможность наказания виновного человека смертью (например убийцы, насильника,  кровосмешенца-“амахагья”, распутной женщины и т.п.). Однако в этом случае приговор выносится и приводится в исполнение близким родственником преступника (отцом, братом) по своему собственному решению. Если род и общество сочтут подобные действия  обоснованными,  они не только не осудят подобного убийства, но и “молча одобрят” его.

С точки зрения абхазских старейшин, к тяжким преступлениям относятся как уголовные преступления, так и действия, “позорящие род”. Нетерпимыми считаются женская распущенность и нетрадиционная сексуальная ориентация. По словам одного из старейшин, “первый же родственник, узнавший о подобной гадости (речь шла о принадлежности к гомосексуалистам - А.К.) должен немедленно убить виновного, так как это - немыслимый позор для всего рода” (В. Зантария, село Тамыш).

За действия, позорящие род, могут быть наказаны родители виновных: за то, что “неправильно воспитали своих детей”. Так, в 1996 г. в селе Тамыш фамильный сход Зантария наказал общественным бойкотом на три года отца дочери, которая была возвращена мужем в родительский дом по причине ее “недостойного поведения” (В. Зантария, село Тамыш).

Старейшины могут принять решение об изгнании человека, виновного в случайном убийстве своего родственника. В фамилии Квициния, например, бывали случаи убийства (но буквально единичные за весь советский период) своих однофамильцев из числа представителей другой абипары. Преступления не были  преднамеренными и наказанием стал приговор старейшин к изгнанию виновных с их семьями за пределы Абхазии.

Виновные изгонялись собственной абипарой и этого было достаточно, чтобы потерпевший род удовлетворился такой мерой. Однако, в случае, если бы потерпевшие не согласились с принятым решением и посчитали наказание, которое выносится виновному его родом, слишком мягким, некоторые из собеседников не исключали возможности возникновения кровной мести между абипарами внутри одной ажвла. Все же, по мнению большинства собеседников, подобное развитие событий можно предположить лишь теоретически, в реальности же дело до этого никогда не доходит и господствует формула: внутри фамилии “род на род не воюет” (П. Квициния, село Атара-Абхазская).

Безусловно, что убийство родича - человека одной крови, является тягчайшим с точки зрения традиционного сознания и права. Даже когда такое убийство не является умышленным или обстоятельства дела не очевидны, оно влечет за собой тяжкие последствия для виновного (либо просто заподозренного в преступлении человека), да и для всех родственников.

О показательном примере подобного рода автору рассказали несколько представителей одной из самых многочисленных в Абхазии фамилии Барцыц. По их словам, в конце 1970-х гг. грузовиком был сбит Манча Барцыц, который скончался от полученных травм. В его смерти был обвинен проживавший в селе Блабурхуа Шота Барцыц, принадлежавший к другому роду фамилии, чем потерпевший.

Сам подозреваемый не считал себя виновным: согласно не слишком убедительному объяснению представителей его рода, “Шота дал руль своему родственнику, который и совершил наезд, а затем, покрывая истинного виновника, взял вину на себя”. Подозреваемый произнес очистительную клятву в святилище (о том, как это делается будет рассказано в последующих главах), но это не убедило родственников погибшего в его невиновности. Решением советского суда он был приговорен к восьми годам заключения. 

Вскоре после своего выхода на свободу Шота Барцыц  погиб в автокатастрофе примерно на том же месте, где был сбит Манча. Родственники последнего увидели в этом подтверждение  виновности Шота, который, по их мнению, был наказан высшими силами за ложную клятву в святилище. Однако род последнего с этим так и не согласился, и рассматривал гибель Шота как случайность.

Впоследствии, на специальном сходе фамилии Барцыц, стороны пошли на мировую и предпочитают больше не обсуждать данного внутри фамильного конфликта (при этом каждая из сторон осталась при своем мнении). После трагических событий грузино-абхазской войны дело утратило свою актуальность, однако прохладное отношение между абипарами внутри данной ажвла продолжает сохраняться. Данный случай получил столь широкую огласку и настолько негативно сказался на фамилии Барцыц, что она получила у окружающих устойчивую характеристику “разобщенной”. Когда абхазы хотят показать бесплодность бесконечных споров,  отсутствие единства и желания пойти на компромисс в каком-либо деле, они могут сказать: “Ну вы прямо как Барцыцы”.

По сравнению с ажвла, отношения между родственниками внутри абипар куда более тесные: все они прекрасно знают друг друга, так как регулярно встречаются на родовых сходах и по разнообразным торжественным случаям (на свадьбах, похоронах, поминках и т.п.).

Абхазская абипара управляется старейшинами и имеет чрезвычайно важные социальные и экономические функции. Род обеспечивает социальную защиту своих членов путем материальной поддержки нуждающихся, улаживает всевозможные конфликты, в которых замешаны его представители. В случае необходимости весь род встает на защиту чести своего оскорбленного сородича.

Большую роль в обществе играют сложившиеся в среде абхазов устойчивые стереотипы восприятия тех или иных ажвла и абипар. Если свои фамилии собеседники всегда характеризуют самым положительным образом, то по отношению к многим другим  преобладает негативная оценка, явно выделяются те черты, которые осуждаются традиционной абхазской моралью. Различные абхазские фамилии определялись собеседниками-абхазами как жадные, ненадежные, скотокрады, неуправляемые, непредсказуемые, нерасторопные, разобщенные, упрямые, тугодумы, остроглазые (т.е. имеющие дурной глаз), сумасшедшие, (в более мягкой форме - сверх эмоциональные), кровосмешенцы (недостаточно строго соблюдающие экзогамию), длинноухие (опрашиваемые вообще затруднились объяснить происхождение данной характеристики).

Внутри многих фамилий также существуют определенные стереотипы восприятия тех или иных абипар. Отдельные роды могут рассматриваться как “менее качественные”, даже второсортные по отношению к остальным, если его родоначальником был когда-то усыновленный член рода, хотя и имевший все права, но чуждый по крови, а также если образ жизни родоначальника не отвечал общепризнанным нормам: род такого-то - “торгаша” в отличие от рода такого-то - “трудяги” и т.п.

Большинство стереотипов восприятия чужих родов и фамилий сложились в прошлом и свидетельствуют о чрезвычайно развитом у абхазов чувстве исторической памяти. Многие абхазы знают происхождение и обстоятельства биографии родоначальника и наиболее видных представителей собственной фамилии (хотя, естественно, они довольно часто сильно идеализируются).

Историчность сознания может проявляться повседневно и в самых  разных ситуациях. Например, летом 1995 г. мне довелось услышать, как молодые муж и жена, давно живущие в Сухуме, в шутливой перепалке в качестве аргументации использовали события 120-летней давности: упрекали друг друга в том, что фамилия одного из них (Айба) - “писарская”, т.е. составляла списки выселявшихся с родины махаджиров и тем “способствовала” их отъезду с родины, а у другого (Габлия) - “махаджирская” - т.е. “покинувшая родину на произвол судьбы”.

Большое влияние на положение различных абхазских ажвла оказала недавняя грузино-абхазская война: практически  все погибшие на ней абхазы и обстоятельства их гибели хорошо известны соседям и односельчанам. Те фамилии, представители которых отличились в боях, а также имеющие наибольшее количество погибших, пользуются подчеркнутым уважением. Здоровые мужчины, не принявшие участия в войне (совершенно независимо от причин и мотивов) рассматриваются как трусы, опозорившие свой род и откровенно презираются окружающими. Возвратившиеся на родину из числа “пересидевших войну в безопасности” столкнулись с повсеместным осуждением своих односельчан и общественным бойкотом. В результате многие из них не смогли ужиться в родных селах и были вынуждены переезжать на новые места - подальше от своих родственников и односельчан.

Судьбы абхазских ажвла и абипар, как и любых социальных организмов, складываются по-разному. Некоторые постепенно исчезают - вымирают, растворяются в среде “сильных” фамилий. Другие увеличиваются численно, и немалую роль в этом играет удачливость родителей в плане рождения сыновей - продолжателей рода. Поэтому до сих пор в селах (да и в городах) для многих абхазов лишь рождение сыновей делает брак по настоящему счастливым. Возможно что в этом заключается одна из причин зафиксированной нашим анкетированием многодетности абхазов: многие родители, уже имеющие несколько дочерей, надеются, что в конце концов у них родится наследник. Согласно традиционному праву, отсутствие в семье сына - наследника и продолжателя рода, может стать для мужа уважительной причиной для развода, либо послужить основанием для “ввода в дом” второй жены[6]. Впрочем, случаи двоеженства  сейчас, как и в прежние времена, у абхазов весьма редки.

§ 4. Сословно-феодальное деление абхазского общества в XIX веке и его роль в современных условиях

Особенности нынешнего положения различных фамилий во многом обусловлены тем местом, которое они занимали в социальной структуре абхазского общества в прошлом.  Принадлежность предков к былому высшему сословию Абхазского княжества продолжает служить предметом гордости для их потомков. Это проявилось в ходе анкетирования, когда многие из респондентов-абхазов на вопрос о своей фамилии, не подразумевавший сведений о былом социальном положении их предков, подчеркивали  свою принадлежность именно к княжеским и дворянским сословиям. Однако в настоящее время - после эмиграции и массовых репрессий 1930-1940-х гг., княжеские и дворянские фамилии в своем большинстве совсем малочисленны.

В самом благоприятном положении оказались представители былого сословия свободных крестьян-анхаю[7], на принадлежность к которому также указали в анкетах некоторые из респондентов. Преимущества анхаю проявились в наибольшей степени в ходе произошедших в Абхазии в постсоветский период изменений в системе землепользования. Для того, чтобы понять причины этого явления, необходимо остановиться на особенностях сословного деления абхазского общества в прошлом.

В течение всего периода нахождения Абхазии в составе Российской империи (1810-1917 гг.) здесь сохранялось сильное влияние прежнего сословно-феодального деления общества. Как указывал в начале ХХ в. А.Н.Дьячков-Тарасов, абхазское общество состояло из князей, дворян, свободных крестьян-анхаю, а также зависимых сословий - ахоуйю (крепостные) и ахашалов (рабы, пленные)[8].

Князья и дворяне находились на вершине общественной пирамиды, но социальный статус анхаю также был весьма высок. Анхаю были одновременно и крестьянами, и воинами, распространенной была практика аталычества - воспитания княжеских и дворянских детей в крестьянских семьях, с которыми устанавливались отношения “молочного” родства. Часто поддержка анхаю решала исход феодальных усобиц, так что князья и дворяне стремились укреплять свои связи с наиболее многочисленными и влиятельными крестьянскими фамилиями. 

Характеризуя земельные отношения в Абхазском княжестве, А.Н. Дьячков-Тарасов отмечал, что “по древнему абхазскому обычаю, все сословия, кроме “ахашал”, имели право на владение земельной собственностью” (88, с.65). Для того, чтобы стать земельным собственником, абхазскому крестьянину достаточно было расчистить участок от леса для посева, сада или усадьбы, после чего он делался его потомственной собственностью. Тот же автор подчеркивает, что “заросшие земли” считались общенародным достоянием и только впоследствии, при русском владычестве, представители владетельного княжеского дома Чачба (Шервашидзе) присвоили себе право вырубки и продажи ценной древесины в прежних общественных лесах, расположенных в окрестностях села Лыхны и русского укрепления Очамчира (88, с.65-66).

Анхаю были свободны в выборе своего места жительства, но они должны были выполнять некоторые повинности в пользу князей и дворян в ответ на “оказываемое им покровительство”. В течение года крестьянин несколько дней посвящал обработке земли патрона, подбивке кукурузы и уходу за овощами; он также приносил одну-две корзины винограда из своего сада, а в праздник барана. Анхаю, недовольный своим патроном, имел право свободного перехода в другое селение, к другому покровителю (88, с.66).

Сословие анхаю пополнялось за счет беглецов из других районов Кавказа. О том, как это происходило, можно судить по записанному нами летом 1998 г. в селе Ачандара фамильному преданию Ахба. По словам семидесятипятилетнего В. Ахба, предки ахбовцев были родом из аула Апсау (ныне Малокувинское), расположенного в Карачаево-Черкессии, где и поныне ахбовцев насчитывается больше, чем в Абхазии. Три брата Ахба бежали оттуда после того, как они по какой-то причине убили богатого и знатного человека (отрезали ему голову косой).

Некоторое время братья жили в горной долине Псху, но затем решили переехать ближе к  морскому побережью. Они пришли к абхазскому князю Шараху Ачба,  попросили у него землю и преподнесли ценный по тем временам подарок - убитого ими оленя. Князь был настолько доволен подарком, что в ответ подарил братьям ружье, расспросил о причине бегства из родных мест и выделил старшему брату землю в селе Ачандара, среднему - в Бзыби, а младшему - в Абжуйской Абхазии.

Нельзя не заметить, что повинности анхаю в пользу абхазских феодалов не были слишком обременительными. К тому же они не слишком строго соблюдались крестьянами, многие из которых вообще их не выполняли. Современная устная традиция полна сюжетами, подчеркивающими свободолюбие и независимость анхаю по отношению к князьям и дворянам.

Согласно фамильному преданию Квициния, записанному нами в 1996 г. в селе Атара-Абхазская, примерно сто лет назад  местный князь Чачба потребовал от одного из квициниевцев уплатить ему дань за много лет и послал за ней своих слуг.  Крестьянин отказался отдавать своего быка (именно на него “положил глаз” князь), слуги попытались настаивать на своем, но крестьянин их побил и выгнал. После этого в село приехал сам разгневанный князь, но также получил решительный отпор со стороны крестьянина, считавшего его требования необоснованными. В перебранке крестьянин надел на голову князя подойник  и с позором прогнал со своего двора.

Интересно, что описанный случай остался в памяти квициниевцев совсем не тем, что они опозорили князя, а тем, что на состоявшемся позднее сходе, где старейшины обсуждали конфликт между князем и крестьянином (факт сам по себе весьма показательный: князь ищет справедливости на сельском сходе), один из крестьян - Джалачир Квициния, говорил в защиту своего родственника восемь часов подряд. Последнее вспоминается потомками как пример выдающегося ораторского мастерства представителя своей фамилии (выражение “может говорить от рассвета до заката” до сих пор означает высшую похвалу для абхазского оратора).

Составлявшие полную собственность своего господина безземельные рабы-ахашалы могли перейти в сословие ахоуйю. Если хозяин разрешал женитьбу, то ахашал превращался в ахоуйю и таким образом получал право приобретать землю путем расчистки. Однако и после этого бывший ахашал был обязан отрабатывать барщину от трех до пяти дней в неделю, его жена (даже если она происходила из свободных крестьян) становилась домашней прислугой в господском доме. Поэтому семьи, относившиеся к зависимым сословиям, селились обыкновенно вблизи усадьбы своего патрона (88, с.66).

В угоду собственной прихоти хозяева давали многим из ахашалов грузинские княжеские фамилии (Абашидзе и т.п.), хотя, разумеется, приобретенные рабы не имели с ними ничего общего, а часто даже не были этническими грузинами. Возможно этой же причиной объясняется тот факт, что  представители одной и той же абхазской фамилии, проживавшие в разных районах Абхазии  могли  относиться  к разным социальным слоям: например, П...я Очамчирского района считались ашнакума[9] и занимали промежуточное положение между дворянами и анхаю, в то время, как П...я из села Лыхны относились к зависимому сословию.

Показательно, что потомки зависимых сословий в ходе анкетирования ни разу не указали на социальную принадлежность своих предков. Ныне в подавляющем большинстве они относят себя к анхаю и воспринимают любое сомнение собеседника в их принадлежности к этому сословию как тяжкое оскорбление. Их знакомые и односельчане во избежание конфликтов предпочитают не затрагивать этой опасной темы в присутствии представителей былых зависимых сословий. Однако в любом из посещенных нами сел абхазские крестьяне прекрасно знали о происхождении каждой из проживающих в ней фамилий и в кругу своих близких часто едко высмеивали тех, кто необоснованно завышал свой социальный статус (не исключая и тех потомков анхаю, которые указывают на свое якобы дворянское происхождение). 

Социальная дифференциация феодального общества порождала определенные различия в психологии представителей различных сословий. Князья и дворяне, например, рассматривали торговлю (но, никак не скотокрадство, разбой и работорговлю, составлявшие для них один из основных доходов на протяжение многих веков) как совершенно презренное занятие. Свободные крестьяне-анхаю считали для себя зазорным продавать продукты своего труда (по законам гостеприимства их могли дарить пришельцу - “гостю”, но никак не продавать) и также презирали людей, занимавшихся торговлей.

У зависимых сословий отношение к торговле было иным. Как подчеркивает абхазский историк Г.А. Дзидзария, до революции большинство келасурских торговцев составляли ахоуйю, остальные же были подданными мегрельского князя (83, с.200). В отношении различных слоев к торговле социальная психология тесно переплеталась с национальной: зависимые сословия состояли в основном не из абхазов, а представителей других народов (большей частью - мегрелов и их потомков). Мегрелы же, как считается в Абхазии (да и на Кавказе в целом), наряду с музыкальной одаренностью и способностями к наукам и искусствам, отличаются пристрастием к торговле и всевозможным денежным операциям, что никак не относилось к достоинствам в традиционном абхазском обществе.

Сформировавшиеся веками стереотипы восприятия тех или иных народов дают о себе знать до сих пор: абхазы никак не считают воинскую доблесть качеством, свойственным мегрелам (в отличие, например, от сванов) и часто характеризуют этот народ как “аферистов”, “торгашей”, “проходимцев” и даже “евреев Кавказа” (последнее, впрочем,  является констатацией торговых способностей, но не носит оскорбительного характера: на Кавказе антисемитизма практически не было).

Мегрелы же, в свою очередь, нередко называют с их точки зрения непрактичных в деловых вопросах абхазов “дикими” и “тугодумами”. Так что в психологии зависимых сословий, большинство которых происходило именно из мегрелов, можно увидеть былое влияние  мегрельской этнопсихологии.

Юридически права абхазов на землю были закреплены лишь в начале ХХ в. Это произошло после того, как российские  власти в 1907 г. сняли обвинение в “виновности” с большинства абхазских крестьян и им было предоставлено право владеть землей на правах собственности. После этого было проведено “обмежевание” - передача обрабатываемой земли в частную собственность крестьянам.

Межеванию земель в Абхазии препятствовала бюрократическая волокита: оно проводились на основе общего для Российской империи земельного   закона,   принятого 9 ноября 1905 г.,  но  первые работы начались только в 1909 г., а  “инструкции по поземельному устройству населения Сухумского округа” были опубликованы властями еще позднее - лишь в январе 1914 г. Начало первой мировой войны привело к прекращению работ по закреплению прав частной собственности на землю в Абхазии.

Предпринятые властями Российской империи шаги по реформе земельных отношений проходили в условиях глубокого кризиса феодально-помещичьего землевладения в Абхазии. В начале ХХ в. местные газеты были полны объявлениями о продаже имений за долги, за невзносы по займам платежей и т.п. Создание в Абхазии крестьянских инвестиционных банков, в которых население могло брать денежные ссуды, привело к переходу в собственность анхаю значительной части земель, выкупленных ими у разорившихся феодалов и помещиков.

О том, какие крупные суммы могли тратиться анхаю на покупку земли у обнищавших феодалов, позволяет судить купчая, сохранившаяся в селе Ачандара у семьи Хагба. Согласно этому документу, датированному 3 марта 1916 г., местный крестьянин Смел Хагба купил у нескольких князей Маргания  полученный теми в наследство обмежеванный участок земли в селе Ачандара размером около одной десятины за одну тысячу рублей[10].

В советский период земля стала государственной собственностью, в конце 1920-х гг. в Абхазии началась коллективизация сельского хозяйства. Первоначально власти стремились показать крестьянам, что им выгодно вступать в колхоз. Как вспоминает один из армянских крестьян, бывший очевидцем коллективизации в Абхазии,  тем, кто первыми вступал в колхозы и добровольно сдавал свой скот и инвентарь, оставляли 1 га земли в качестве приусадебного участка. “Неимущим  выделялись лошадь, корова, а также мука, сахар и галоши, за которые они рассчитывались позднее с сельпо” (К. Варжданян, село Эштуха). В проведении коллективизации была заинтересована самая неимущая часть населения - вчерашние батраки, слуги, наемные рабочие из помещичьих хозяйств и т.п., среди которых абхазы составляли лишь незначительное меньшинство.

В отличие от неабхазского населения, большинство анхаю имели крепкие хозяйства и обладали значительными по размерам родовыми земельными угодьями. Они упорно отказывались вступать в колхозы. Чтобы сломить сопротивление анхаю власти год от года увеличивали налоги на “кулацкие хозяйства”[11] и постепенно все больше урезали размеры приусадебных участков, оставляемых за крестьянами после вступления в колхоз (до 0,5-0,25 га).

Несмотря на экономическое давление со стороны властей, анхаю в течение нескольких лет отказывались передавать свои родовые земли в коллективную, по сути государственную собственность. На состоявшемся в феврале 1931 г. общем крестьянском сходе они приняли решение не вступать в колхозы, затем поднялись на святилище Дыдрыпш и там от имени всего абхазского крестьянства принесли клятву исполнить принятое решение.

В условиях проводившейся властями политики сплошной коллективизации и начавшихся массовых репрессий подобные антиколхозные акции крестьянства ставили под вопрос само существование немногочисленного абхазского этноса. Лишь непререкаемый авторитет у населения главы Абхазии Нестора Лакоба позволил ему убедить большинство анхаю в необходимости прекратить сопротивление и вступить в колхозы. Окончательная победа колхозного строя в республике произошла уже после убийства Н. Лакоба, когда Лаврентий Берия[12] в конце 1930-х гг. уничтожил наиболее предприимчивую и социально активную часть абхазского крестьянства.

Во время репрессий оставленный семьям “врагов народа” приусадебный участок урезался до 0,15 га, конфисковывались скот, продовольствие и инвентарь. Лишенные гражданских прав изгонялись из колхоза и никуда не принимались на работу, чем фактически обрекались на вымирание. Большинство из них смогло выжить лишь благодаря скрытой поддержке своих родственников. В то же время, многие однофамильцы и односельчане репрессированных воспользовались случаем и заняли их родовые земли. Часто отношение к  принадлежавшей ранее “врагам народа” земле было откровенно хищническим:  на ней нещадно вырубался лес и сады, без всяких удобрений выращивался табак, который быстро истощал почву и делал ее совершенно бесплодной. 

Несмотря на посеянную властями разобщенность в среде абхазского крестьянства и казавшуюся безоговорочной победу коллективизации, сильное влияние родовых прав на землю сохранилось в многих абхазских селах. Формально за семьями анхаю оставалось лишь 25-50 соток земли, остальная - перешла в собственность колхозов и “без разрешения властей на ней нельзя было посадить ни одного дерева” (В. Хагба, село Ачандара). Однако, даже в этих условиях довольно часто, “при проведении сельскохозяйственных работ председатель или бригадир считали необходимым получить разрешение на их проведение у той семьи, которой земля принадлежала до коллективизации” (Л. Хагба, село Ачандара).

Многие крестьяне продолжали обрабатывать родовые земли своими “семейными бригадами” и тем самым оставляли ее в собственном пользовании. Весьма распространенной была практика, когда крестьяне, которые получали землю от советских властей, предварительно выкупали ее у прежних владельцев (естественно, что подобная плата в тех условиях чаще всего была чисто символической), а уже после этого оформляли нужные документы в колхозной конторе.

Сохранение значения родовых прав на землю проявилось уже в середине 1950-х гг., когда по выражению одного из крестьян, после смерти И.Сталина “подросшие дети репрессированных отобрали свои земли обратно у тех, кто при колхозах заявлял, что земля теперь общая и под этим предлогом занял землю не заплатив ее хозяевам-анхаю” (А. Хагба, село Ачандара). Позднее многие старики стремились не поминать старых обид и не рассказывали о них молодежи (даже когда те просили указать на былых обидчиков). Все же земельные конфликты периода 1930 - 1940-х гг. дают о себе знать до сих пор: именно они часто объясняют “холодные” отношения, либо отсутствие таковых между нынешними соседями и даже между разными абипарами внутри одной проживающей в селе фамилии.

После распада СССР в Абхазии не было проведено земельной реформы, формально продолжают существовать колхозы и совхозы. В условиях экономической изоляции Абхазии большинство колхозов фактически распалось и, как констатировал один из опрошенных, “продолжают существовать лишь на бумаге” (В. Ахба, село Ачандара). В настоящее время по инерции продолжает обрабатываться лишь незначительная часть бывших колхозных угодий, обширные плантации зарастают сорняками, вырождаются и используются окрестными крестьянами для выпаса скота.

В течение нескольких лет произошла продиктованная жизнью переориентация сельского хозяйства Абхазии с выращивания ориентированной на союзный рынок продукции (чай, табак, цитрусовые и т.п.) на культуры, обеспечивающие повседневное пропитание крестьянских семей. В результате на полях страны вновь, как и в дореволюционные времена, воцарились кукуруза и фасоль, возросло производство овощей, быстрыми темпами увеличивается поголовье скота и птицы. 

В постсоветской реальности земля превратилась в основной источник существования для большинства местного населения. По образному выражению одного из опрошенных, “теперь народ ищет свою землю” (В. Ахба, село Ачандара). В Абхазии, особенно в предгорной ее части, где сохранилось исконное абхазское население, в массовом порядке началось “огораживание” земли.

 В ходе “огораживания” в многих селах земли предков вернулись в собственность анхаю, причем этот процесс затрагивал как бывшие колхозные поля и пастбища, так и земельные участки, отобранные у анхаю во время коллективизации и перешедшие в собственность других владельцев на основе решений местных советских властей. О том, как происходил процесс возврата родовых земель позволяют судить следующие характерные примеры, собранные нами путем опроса жителей различных сел Бзыбской Абхазии.

После распада СССР в селе Ачандара один из крестьян Ахба решил продать свой дом, который был построен более двадцати лет назад на выделенном колхозом участке. Об этом узнала фамилия Гунба, которой до революции 1917 г. принадлежала земля, на которой стоит дом. Они заявили крестьянину, что не согласны на продажу вместе с домом своей земли. Владелец дома не оспаривал права фамилии Гунба на земельный участок, так как получил его решением колхоза, но без согласования с прежними владельцами.  В результате ему пришлось довольствоваться тем, что Гунба выкупили у него стоимость построек “за приемлемую для них цену” (В. Хагба, село Ачандара). 

В селе Дурипш несколько десятилетий проживал крестьянин Шакрыл, переехавший из соседнего села Лыхны. После окончания грузино-абхазской войны потомок прежних владельцев земли Тарас Цужба, ныне проживающий в селе Куланурхуа, заявил о своих правах на землю проживающих в Дурипше шакрыловцев на основании того, что она принадлежала его предкам еще до махаджирства. Особенно подчеркивалось то обстоятельство, что домовладелец Шакрыл, сознавая, что живет не на своей земле, завещал похоронить себя на земле предков в селе Лыхны.

 Разногласия между шакрыловцами и цужбовцами по вопросу о принадлежности земельного участка вызвали острый конфликт: “молодые уже начали хвататься за автоматы”. Однако старейшинам обеих фамилий удалось избежать кровопролития: они договорились, что Тарасу Цужба будет возвращен один гектар земли под посевы кукурузы, остальная же земля останется в распоряжении проживающих в селе Дурипш шакрыловцев (С. Шакрыл, село Лыхны).

В селе Куланурхуа семья Есава примерно четверть века назад купила у колхоза дом, в котором до этого располагалась школа (для нее было выстроено новое здание). Им же отошел и земельный участок, на котором она стояла. При этом Есава получили землю от колхоза и не заплатили ее прежним хозяевам (о чем теперь горько сожалеют). После распада СССР о своих правах на участок заявили местные шакрыловцы, выступавшие от имени живущей в городе Гудаута вдовы одного из своих родственников, дети которой уехали из Абхазии в Россию (то есть, по мнению Есава, в этой земле не нуждавшейся).

Под энергичным нажимом претендентов на землю, семья Есава (они принадлежат к небольшой - около 15 хозяйств, фамилии) была вынуждена отдать лучшую половину своего участка своим односельчанам - многочисленным и воинственным шакрыловцам (Ф. Есава, село Ачандара). Примечательно, что в данном случае права шакрыловцев были далеко не бесспорными: в прошлом земля в округе принадлежала фамилии Цужба и шакрыловцы получили ее в награду за службу абхазскому владетельному князю и властям Российской империи уже после махаджирства. Хотя Цужба до сих пор  не заявили о своих правах на землю в селе Куланурхуа, вряд ли следует исключать возможность этого в будущем.

В течение нескольких лет работы в Абхазии нам не приходилось слышать о том, чтобы возврата земель потребовали потомки князей и дворян. В центральной части села Ачандара, например, многие семьи живут на небольших участках земли, которые в прошлом были выделены зависимым фамилиям в пользование местным князем Ачба. После революции эти участки превратились в приусадебные и перешли в собственность проживавших на них ахоуйю и ахашалов. Последние, к тому же, за годы советской власти значительно расширили свои участки за счет бывших княжеских земель.

 По мнению опрошенных нами местных крестьян (тут необходимо подчеркнуть, что все они были из сословия анхаю), потомки Ачба имеют право возвратить себе землю, которая была когда-то предоставлена княжеской фамилией в пользование зависимым сословиям. Об этом же нам сказал жрец святилища Дыдрыпш Заур Чичба: “Княжескую землю забрал колхоз после революции, но Дыдрыпш знает, кому она принадлежит по праву. Если Ачба потребуют вернуть свою землю обратно - то живущие на ней люди должны будут выкупить ее или отдать законным владельцам”. Однако, несмотря на свои неоспоримые права на землю в глазах местного общества, сохранившиеся немногочисленные потомки княжеского рода проживают в городе, не связаны с землей  и пока не проявляют никакого интереса в возврату былой собственности своих предков.

Наряду со старыми родовыми землями в собственность анхаю возвращаются и те земли, которые когда-то были куплены их предками у князей и дворян. В настоящее время эти земли также рассматриваются крестьянами как родовая собственность.

После февральской революции 1917 г. князья Ачба продали окрестным анхаю большой участок земли в долине реки Аапста. Причем, как утверждают потомки крестьян, Ачба принимали в качестве платы только золотые монеты и их предки были вынуждены продать большое количество скота для того, чтобы купить плодородную и удобную для обработки землю. Позднее этот участок перешел в колхозную собственность, на нем были разбиты знаменитые ачандарские виноградники. После распада СССР  крестьяне вновь разделили поле между потомками тех фамилий, которые когда-то купили участки у князя. Во время этого раздела произошел следующий характерный случай.

Когда старшие делили поле на участки (к тому времени оставленные без ухода виноградники выродились и были вырублены), к ним подошел подросток Ахба - ученик местной школы и заявил, что здесь есть принадлежащая ему земля. Поначалу взрослые посмеялись над мальчиком: как он может помнить дела столь давних лет? Однако тот сумел показать границы своего земельного участка и забил колышки, обозначавшие его размеры. После этого старшие признали за подростком права на данный участок (Л. Хагба, село Ачандара).

Мальчик сумел сориентироваться на ровном поле благодаря тому, что отец (умерший за несколько лет до этого) приводил его на это место еще в раннем детстве и показывал границы фамильного участка внутри колхозного виноградника. То же делают все местные крестьяне и таким образом, то есть исключительно посредством устной традиции, абхазами из поколения в поколение передаются сведения о размерах и расположении родовых земель, зачастую находящихся на большом расстоянии от их дома.

Подобная практика весьма эффективна: на основании опросов абхазских крестьян, проживающих в предгорной части страны, можно сделать вывод, что несмотря на бурные события ХХ в. и отсутствие каких-либо карт земельных угодий, споры между крестьянами, претендующими на одни и те же участки земли, являются довольно редкими. Примечательно, что по убеждению опрошенных нами представителей ачандарского сельсовета такие карты и не требуются: “все крестьяне знают свои владения и сами решают все возникающие проблемы” (Г. Хагба).

За членами рода сохраняются все права на свой участок внутри родовых земель в случае их отъезда из родного села, но они могут передать его своим родственникам по собственному желанию. При этом абхазские крестьяне явно стремятся избежать любых потенциальных конфликтов, которые могут возникнуть в будущем. Вот показательный пример подобной щепетильности в земельных вопросах, которая может показаться стороннему наблюдателю несколько преувеличенной.

В середине 1970-х гг. одна из проживавших в селе Ачандара семей переехала в город. Свой участок внутри родовых земель уезжавшие хотели передать своим родственникам даром. Однако те не согласились: “в этом случае при  изменении обстоятельств сами переселенцы или их потомки могли потребовать эту землю обратно”. Крестьяне предпочли выкупить землю, при этом ее высокая стоимость (20 тысяч рублей - тогда стоимость нескольких легковых машин) была определена совместно прежними владельцами, их родственниками-покупателями и родственниками-посредниками. Последние присутствовали и при передачи денег в оплату земельного участка.

Вся описанная выше операция была проведена внутри узкого круга родственников и ее обстоятельства не афишировались, так как, по мнению информанта, “соседи могли счесть ее позором из-за того, что внутри фамилии деньги отдавали при свидетелях”. Как свидетельствует приведенный случай, крестьяне предпочли понести большие расходы и привлечь к участию в операции своих родственников, что сделало совершенно бесспорными их права на приобретенный участок и гарантировало от возникновения возможных трений и конфликтов внутри собственной фамилии.

В случае возникновения земельного спора (между разными ажвла или между несколькими претендентами внутри одной из них) распространенным  способом его решения является присяга в святилище. Каждый из претендентов со своими поручителями из числа родственников должен присягнуть в том, что “это - его земля” - то есть принадлежала его предкам. По твердому убеждению многих опрошенных крестьян, если претендент и его родственники не уверены в своей правоте - то они никогда не дадут в святилище подобной клятвы, а отказавшийся от присяги одновременно отказывается и от претензий на земельный участок.

§ 5. Особенности земельных отношений в постсоветской Абхазии

В тех селах, где анхаю возвратили себе родовые земли, их обширные земельные угодья (включая лес и пастбище) чаще всего прилегают непосредственно к усадьбе, что в значительной степени облегчает ведение хозяйства. Несмотря на обилие свободных земель в постсоветской Абхазии, выгодное положение анхаю было совершенно очевидным во многих селах.

В настоящее время крестьяне села Ачандара, располагающие небольшими приусадебными участками (среди них не только потомки бывших ахоуйю и ахашалов, но и практически все поселившиеся на чужих родовых землях при советской власти), вынуждены выращивать кукурузу на полях, которые расположены на далеком расстоянии от их домов и отделены от села горными отрогами. К тому же они должны охранять свои расположенные в безлюдной местности поля от потрав дикими зверями (в основном от медведей и кабанов)  и проживать там по два-три месяца в году.

В отличие от коренных местных анхаю, использующих на топливо деревья со своего участка по мере надобности, а также заготавливающих сено на расположенных рядом с домом покосах, остальные вынуждены косить и рубить лес на дрова на противоположном от села берегу реки Аапста, что отнимает у них большое количество времени и сил. 

Имеющие небольшой приусадебный участок в наибольшей степени страдают и от утраты многих навыков ведения сельского хозяйства в советский период, что мешает интенсивной эксплуатации земли. Например, дешевизна яйца и куриного мяса (в течение нескольких десятилетий они завозились из других республик СССР, либо производились на построенной в Абхазии птицефабрике) привела к тому, что крестьянам было невыгодно держать птицу в своем хозяйстве. Навыки ее содержания большинством крестьян были утрачены и в настоящее время в селах Абхазии из-за очень высокой смертности  выживает лишь незначительная часть цыплят,  в то время, как завозимое извне яйцо и куриное мясо стало недоступным по цене для подавляющего большинства местного населения.

Острота земельных противоречий в Абхазии в постсоветский  период была смягчена несколькими факторами. В первую очередь тем, что многие прежние владельцы земли погибли во время махаджирства, революции, репрессий 1930 - 1940-х гг. Как правило их потомки не проживают в родных селах, не знают о своих родовых угодьях, либо не проявляют стремления к их возвращению в свою собственность. Несмотря на это, те крестьяне, чьи права на владение землей в постсоветской реальности оказались сомнительными, не могут чувствовать себя комфортно.

Важная роль в регулировании земельных отношений принадлежит сельским советам старейшин.  В селе Ачандара, например, при рассмотрении земельных споров местный совет старейшин стремится учитывать как древние родовые права на землю, так и сложившиеся в советский период реалии. Совет принял решение, что земельные участки надо оставить тем, кому они были даны в советское время согласно действовавшим тогда законам, а не выгонять их. Как пояснил нам член совета старейшин В. Ахба, “на нашей ахбовской земле сейчас живет Царгуш, этот участок в полгектара ему дал колхоз, он на нем построил дом и обустроил хозяйство. Нельзя же его сейчас выгонять”. В то же время старик подчеркнул, что в данном случае нет и речи об отказе от прав ахбовцев на родовые земли своих предков: “Пусть он живет, но пусть знает, что это моя, дедовская земля”. 

 Несмотря на формальное признание законности прав на землю, полученную в годы советской власти, в определенных случаях совет старейшин Ачандары  принимает решение об изъятии земли у нынешних владельцев.  “Если совет решает, что у прежнего хозяина мало земли, а у тех, кто живет на его родовых землях - много, то он говорит: “отдай его, дедовскую землю” и нынешний владелец ее отдает” (В. Ахба, село Ачандара).

Ачандарский совет старейшин признает за прежними хозяевами родовых земель право отобрать ее у нынешних владельцев и в том случае, если “они не пользуются выделенной землей и запустили ее. Тогда прежние хозяева могут забрать землю обратно и пользоваться ею сами, или передать для обработки своим родственникам” (В. Ахба, село Ачандара).  В случае же, если спор по поводу земли является сложным и запутанным, и члены сельского совета старейшин (одним из семи его членов является жрец святилища Дыдрыпш Заур Чичба) не имеют по нему единодушного мнения, то они вместе с заинтересованными сторонами “идут к Дыдрыпшу, который и решает дело” (В. Ахба, село Ачандара). 

В сложившейся в предгорной Абхазии ситуации, не имеющие обширных родовых земель крестьяне вынуждены просить ее в пользование у местных анхаю. Последние зачастую не в состоянии обрабатывать все свои обширные угодья и могут дать нуждающимся землю в пользование, причем совершенно бесплатно. Однако труд на чужой земле неминуемо ведет к понижению социального статуса человека. Моральная зависимость, в которую попадает проситель, воспринимается весьма болезненно. К тому же, нынешние владельцы на следующий год могут отказать просителю в выделении земли для обработки (это может быть сделано по самому незначительному поводу) и те будут вынуждены опять просить ее у других и тем самым  унижаться как в собственных глазах, так и в глазах окружающих.

 Не удивительно, что если судить по многим обследованным нами селам Бзыбской Абхазии, большинство таких крестьян после окончания грузино-абхазской войны предпочло  переехать на новое место жительства: в “трофейные” дома и квартиры.  Подобная весьма значительная по своим масштабам внутренняя миграция населения была стихийной и превратилась в наиболее распространенное средство решения возникших в постсоветский период земельных противоречий внутри абхазского крестьянства.

Некоторые шаги по смягчению земельной проблемы были предприняты абхазским правительством. Например в селе Атара-Абхазская из-за неправильной обработки земли в советский период (в результате глубокой вспашки верхний плодородный слой почвы был перемешан с нижним) низкая урожайность не позволяла крестьянам прокормить свои семьи. После окончания грузино-абхазской  войны специальным распоряжением властей жителям этого сильно пострадавшего во время боевых действий села было выделено в пользование (на пять лет без уплаты каких-либо налогов) около ста гектаров ныне пустующей плодородной земли в окрестностях села Адзюбжа.

Особенностью произошедшего в постсоветский период процесса возврата родовых земель крестьянами-анхаю был его в целом мирный характер. В большинстве случаев владельцы родовых земель не требовали быстрого выселения тех, кто проигнорировав традиции и права прежних хозяев, поселился на них в советское время. Чаще всего они оставляли нынешним домовладельцам небольшой участок для того, чтобы те были в состоянии вести на нем приусадебное хозяйство. Подобное решение могло устроить стариков: они получали возможность “дожить свой век” в том месте, где нередко провели всю свою жизнь.

Однако более молодые, лишившиеся достаточного по размерам земельного участка для пропитания семьи (либо сознавая свое зависимое  положение, когда этого не произошло), в подавляющем большинстве случаев предпочли переехать на новое место жительства. Естественно, что такой выход стал возможен лишь в условиях  послевоенной Абхазии, когда после бегства части населения, в стране оказалось в наличии большое количество брошенных домов, квартир и земельных участков. 

§ 6. Традиционное право, кровная месть и проблема поколений

В настоящее время уважение к традициям сохраняется прежде всего в среде сельского населения, у людей старшего и среднего возраста, и в гораздо меньшей степени - в среде абхазской молодежи, сформировавшейся в условиях жестокой общественной ломки 1980-х - первой половины 1990-х гг. Все большее число молодых абхазов начало отказываться от традиционной морали апсуара, проявлять пренебрежение к старшим и даже ко всему своему роду. Поначалу формы такого неуважения были не слишком демонстративными. К примеру, с мест проведения фамильных ритуальных застолий стало пропадать вино, находившееся там в закопанных в землю кувшинах. В результате в настоящее время вино приносится непосредственно перед началом совершения обрядов и общественного застолья (Т. Ласурия, село Кутол).

После окончания грузино-абхазской войны стремление молодежи жить “своим умом” приняло организованные формы. Например, в селе Лдзаа  был создан  совет ветеранов войны 1992-1993 гг. В отличие от местного совета старейшин, занимающегося урегулированием конфликтов в среде лиц старшего и среднего поколения, совет ветеранов ведает делами молодежи. Обоснованием подобного разделения по поколениям послужило распространенное у молодежи убеждение, что она лучше стариков знает свои проблемы и может решать их собственными средствами. Однако, как показывает действительность, недавнее боевое прошлое не всегда может компенсировать отсутствие у молодежи достаточного жизненного опыта.

Имеется немало примеров того, как попытки представителей абхазской молодежи самостоятельно, без участия старших использовать традиционные по форме методы урегулирования конфликтов в своей среде, не только их не решают, но и приводят к трагическим последствиям.

Летом 1998 г. на озере Рица состоялась попытка примирения между молодыми выходцами из фамилий Авидзба и Барцыц. По одной из версий, конфликт между ними возник из-за того, что во время застолья Авидзба украл у Барцыца оставленный тем без присмотра пистолет, однако был позднее изобличен и побит физически более сильным потерпевшим. Хотя факт воровства был неоспорим, Авидзба, отличавшийся буйным неуравновешенным нравом, отказался признавать за собой какую-либо вину и не скрывал враждебности к своему обидчику.

Бутба, который был родственником одного и близким другом другого конфликтующего, решил добиться примирения враждующих сторон. Он выступил посредником и договорился, что Авидзба и Барцыц со своими родственниками встретятся в окрестностях озера Рица, где проведут церемонию примирения. Во время встречи вновь вспыхнула ссора, которая привела к перестрелке. В ее ходе было тяжело ранено несколько человек, принадлежащих к обеим сторонам конфликта, к тому же Авидзба застрелил одного из Барцыцев,  после чего сбежал. 

Большая доля вины за случившееся лежит на молодом Бутба, который не сумел выполнить взятые на себя обязанности посредника и не обеспечил безопасность церемонии. О легкомысленности Бутба свидетельствует то, что перед встречей он не обезоружил конфликтующих, да и само выбранное им пустынное место встречи в горах подходило скорее для пирушки, но никак не для примирения враждующих сторон. По убеждению опрошенных нами абхазских старейшин трагедии бы не произошло, если бы Авидзба и Барцыц провели примирение в родительском доме одного из них, где само присутствие старших по возрасту родственников служит сдерживающим фактором для излишней горячности молодежи.

Старейшины фамилии Барцыц потребовали, чтобы род преступника наказал виновного мерой, которая по их мнению была бы соответствующей совершенному им преступлению (то есть казнили бы его сами, либо передали пострадавшему роду). Однако фамилия Авидзба ответила, что не в состоянии выполнить это требование, так как не может разыскать убийцу (возможно, что он скрылся на территории России). Таким образом, в результате самонадеянности молодежи, незначительная сама по себе ссора между Авидзба и Барцыцем может вылиться в длительный конфликт, даже кровную месть между двумя многочисленными  и связанными между собой тесными родственными узами абхазскими фамилиями.

В прошлом кровная месть в Абхазии была важнейшей составной частью традиционного судопроизводства. Играя роль жестокого, но необходимого в определенных исторических условиях регулятора социальных отношений, она порождала многочисленные жертвы, могла длиться десятки лет, в нее оказывались втянутыми все мужчины враждующих фамилий. Нельзя сказать, что в постсоветской Абхазии кровная месть вновь стала распространенным явлением, однако тенденция к ее возрождению обозначилась довольно четко.

Сознание большой потенциальной опасности возрождения института кровной мести сделали борьбу с этим социальным явлением одной из главных задач Совета старейшин Абхазии. Часто только благодаря авторитету и экстренным действиям Совета старейшин Абхазии удается не допустить начала кровной мести,  либо прекратить ее на начальном этапе. Вот один из показательных примеров кровной мести в современных условиях и примененного старейшинами способа ее урегулирования.

В мае 1997 г. в центре Сухума был убит молодой танцор фольклорного ансамбля  Кварчия. Убийство носило явно демонстративный характер: Вардания, близкий друг погибшего, вызвал его с репетиции и на глазах у многочисленных свидетелей расстрелял из автомата.

По одной из версий, действия убийцы были продиктованы тем, что погибший, “с которым они были близки как братья”, был причастен к краже: якобы он попросил друга приехать на отцовском автомобиле в определенное место, а затем отвлек внимание Вардания для того, чтобы его сообщники угнали машину.  Возмущенный Вардания посчитал, что только смерть прежнего друга будет достойным наказанием за его вероломство. После совершенного дерзкого убийства, он, вместе со своими друзьями, помогавшими ему осуществить задуманное, скрылся. 

В ответ Кварчия, продолжавшие настаивать на невиновности своего убитого сородича, сожгли в Сухуме два дома, принадлежавших фамилии Вардания. Похоронив убитого, его вооруженные родственники (около 60 человек) приехали в село Кутол, где в доме своего друга  скрывался убийца.  Однако кутольцы восприняли нашествие вооруженных чужаков враждебно и отказались выдать убийцу и его сообщников. Начало нового кровопролития - уже между фамилией Кварчия и кутольцами удалось предотвратить благодаря приезду в село представителей Совета старейшин Абхазии. При их посредничестве стороны договорились, что Кварчия откажутся от кровной мести, а убийца с сообщниками сдастся правоохранительным органам, которые проведут следствие и определят наказание всем виновным на судебном заседании (П. Адзинба, г. Сухум).

В некоторых случаях отец, узнав, что его сын совершил тяжкое преступление и стремясь отвести от рода и семьи угрозу мести, сам наказывает виновного. Летом 1998 г. в одном из абхазских сел Очамчирского района отец убил своего младшего сына за то, что тот изнасиловал девочку-односельчанку, затем убил ее и спрятал тело в лесу. Позднее сын во всем признался отцу, который, потрясенный услышанным, застрелил его и похоронил без оплакивания.

Обычай хоронить тело преступника без оплакивания и совершения других надлежащих церемоний имел место у многих народов древности. Как подчеркивал французский историк Нюма Фюстель де Куланж, для древних греков и римлян “одного предания тела земле было недостаточно. Нужно было еще соблюсти определенные издавна обряды и произнести установленные заклинания .... Без них души были обречены на бродяжничество” (114, с.334). 

Обычай похорон тела без необходимой церемонии оплакивания сохраняется у абхазов и имеет глубокое символическое значение: преступник не только заканчивает свое физическое существование в этом мире, но и его душа обрекается на вековечные муки (что гораздо страшнее самой смерти). Поэтому закономерно, что в описанном случае потерпевшая сторона посчитала себя удовлетворенной: отец сам наказал преступника-сына смертью за смерть: то есть по местному выражению “обрубил все концы” и таким образом предотвратил кровную месть, которая в данном случае была практически неизбежной. Такой трагический шаг не был осужден обществом, а рассматривался как обоснованный и истинно мужской поступок.

Подобные  случаи сыноубийства единичны, гораздо чаще родители ставят кровное родство выше любой вины своих отпрысков и не только не наказывают, но и стремятся любыми способами помочь им избежать наказания. Показательно, что на посещенном нами в сентябре 1997 г. сходе жителей Пицунды министр внутренних дел Абхазии А. Кчач подчеркнул: “одной из основных причин, препятствующих улучшению криминогенной ситуации, является сложившееся у абхазов отношение к преступникам. Родственники встают на их сторону даже в том случае, если они отпетые преступники и все об этом знают. При этом они готовы идти на открытый конфликт с органами МВД: здание Пицундского отделения милиции даже обстреливалось из гранатомета”.

В том же выступлении А. Кчач упомянул другой  показательный случай, когда родственники одного из парней, который  участвовал в коллективном изнасиловании малолетней, предложили ее родителям “мирно решить конфликт” путем женитьбы на девочке одного из насильников. Совершенно очевидно, что подобный отказ представителей старшего поколения от принципа наказания преступника собственным родом  находится в полном противоречии с традиционным правом абхазов и моральным кодексом апсуара.

В постсовесткой реальности советы старейшин стали важным инструментом урегулирования кровной мести и других конфликтов. Наглядный тому пример дают  события, произошедшие в селе Атара-Абхазская в 1997-1998 гг.  Во время обследования этого села летом 1995 г. у нас состоялся примечательный разговор с молодыми атарцами. Тогда наши собеседники рассказали, что несколько их односельчан - молодых участников прошедшей войны, пристрастилось к наркотикам. Наркоманам постоянно требовались деньги, в селе и его окрестностях начались кражи и грабежи.

За подобные преступления виновные обычно изгоняются своими односельчанами, но в данном случае молодежь поступила по-своему. Было проведено собрание ветеранов войны 1992-1993 гг., участники которого ограничились тем, что “в решительной форме потребовали от наркоманов отказаться от их пагубной привычки и тем самым решили проблему наркомании в селе” (С. Квициния, село Атара-Абхазская).

Как показали последующие события, проведенная на собрании молодых односельчан воспитательная беседа не оказала на местных наркоманов никакого влияния. Летом 1997 г. три не скрывавших своих лиц под масками (как это практикуется в подобных случаях) вооруженных автоматами атарских наркомана средь бела дня ограбили два дома в соседнем поселке Дача армянского села Аракич.  Когда местные женщины попытались оказать грабителям сопротивление, они открыли стрельбу и ранили одну из них, затем наркоманы ранили еще одного мужчину-армянина. После этого грабители  возвратились в Атару-Абхазскую, и по словам своих односельчан, “обкурились и напились до одурения”, а затем разошлись по домам и легли спать.

Той же ночью в селе Аракич на пороге своего дома был убит армянин - бывший председатель местного колхоза. Жители армянского села обвинили в этом убийстве атарских наркоманов, грабивших их накануне. Узнав о выдвинутом против них обвинении в убийстве, вооруженные наркоманы скрылись в окрестных лесах. Согласно выдвинутой беглецами версии, убийство бывшего председателя, который недавно возвратился в родное село (во время войны он сотрудничал с грузинской администрацией и был вынужден бежать чтобы избежать мести со стороны абхазов), было совершено местными армянами, использовавшими удобный случай для сведения счетов со своим стремившимся вернуть былое влияние соперником.

Вызванные для  расследования дела сотрудники районной милиции  начали обыски в домах наркоманов, но были ими захвачены и разоружены. Хотя наркоманы отпустили милиционеров, после этого они оказались в конфликте не только с местными армянами, но и с абхазской милицией, лишившейся семи автоматов. Действия наркоманов обострили отношения местных абхазов и армян, к тому же могли начаться столкновения между милицией, стремившейся возвратить свое табельное оружие и арестовать преступников, и вооруженными наркоманами и их сторонниками. Для того, чтобы избежать дальнейшего обострения обстановки и возможного кровопролития к решению конфликта были привлечены местные старейшины, а также представители Совета старейшин Абхазии, начавшие переговоры с боевиками-наркоманами, армянами и милицией.

В результате посреднической деятельности старейшин, милиция получила обратно свое оружие. В ответ на это милицейские начальники пообещали не арестовывать боевиков-наркоманов и провести объективное расследование обстоятельств убийства армянина. По мнению многих атарцев, грабежи и бесчинства в армянском селе были продиктованы стремлением местной молодежи “наказать предателей” - то есть лиц, сотрудничавших во время войны с грузинской администрацией.

Старейшины сочли доводы атарцев справедливыми и “сделали выговор”  представителям милиции за то, что они допустили возвращение в армянские села “запятнавших себя сотрудничеством с грузинами” людей (поименный список последних из 26 фамилий жителей села Аракич был составлен после войны и убитый входил в их число). Как заявили атарцы, они примут собственные меры, от которых “предателям не поздоровится” в случае, если милиция и в дальнейшем будет оставаться безучастной к возвращению  в армянские села лиц, некогда сотрудничавших с грузинскими властями.

Все втянутые в конфликт стороны договорились, что следствие по делу  в селе Аракич будет проведено местной милицией. Несмотря на очевидную вину атарских наркоманов в совершенных ими в армянском селе грабежах, следствие затянулось, вскоре один из преступников вместе со своей семьей сбежал в Россию.  В данном случае старейшинам удалось погасить потенциально опасный конфликт, однако платой за это стал фактический отказ от наказания грабителей-наркоманов, что само по себе вряд ли будет способствовать укреплению дружеских чувств между проживающими в соседних селах абхазами и армянами.

В тех абхазских селах, где традиционные устои сохранились в наибольшей степени и молодые с большим уважением относятся к мнению старших, крестьяне имеют возможность не допустить вовлечения местной молодежи в криминальную среду. Например, в селе Ачандара после войны несколько молодых парней, как и их атарские сверстники,  пристрастились к наркотикам и начали выращивать коноплю. Родственники и односельчане несколько раз скашивали посевы и требовали, чтобы наркоманы отказались от своего пагубного увлечения. Однако их увещевания не действовали, так как сильным влиянием у молодых пользовался наркоман, приезжавший в село из Гудауты, который и пристрастил ребят к наркотикам во время грузино-абхазской войны.

В один из таких очередных приездов, крестьяне избили “гудаутца” и заявили, что если он посмеет еще раз приехать в село - то его непременно убьют. Одновременно односельчане предупредили местных наркоманов и их родителей о том, что они несут ответственность перед обществом за свое поведение и за поведение своих близких, что если молодые не прекратят употреблять наркотики, то они сами, и их родители с семьями, будут изгнаны из родного села. Действия ачандарцев принесли результат: “гудаутец” больше не посмел появиться в селе, а его местные приятели перестали употреблять наркотики (Л. Хагба, село Ачандара).

В прошлом изгнание из родного села было в Абхазии распространенным наказанием за тяжелые преступления. Применяется оно и сейчас. К примеру, на состоявшемся 9 сентября 1997 г. сходе жителей Пицунды было констатировано, что после войны только из расположенного в ее окрестностях села Лдзаа за кражи было изгнано пять человек.

 Изгнанию может подвергнуться не только сам виновный, но и его родственники. В селе Тамыш в начале 1980-х гг. фамильный сход наказал изгнанием майора милиции, брат которого совершил убийство, так как тот был обязан принять своевременные меры по перевоспитанию своего младшего брата - известного в селе хулигана, но не сделал этого. Осужденный за подобную бездеятельность, майор был изгнан из родного села: ему пришлось  продать дом и переехать в другой район Абхазии. Только после грузино-абхазской войны изгнанный получил прощение своих родственников (В. Зантария, село Тамыш).

В зависимости от тяжести преступления старейшины могут приговорить виновного к различным видам наказания. Наиболее мягким является устное порицание, выраженное провинившемуся его старшими родственниками. Более серьезные проступки наказываются общественным бойкотом на определенное время (от одного года до нескольких лет): совершивший преступление остается жить в родном селе, но как бы отвергается обществом (с ним не здороваются, не общаются, не приглашают на торжества и т.п.).

Совершившего тяжкое преступление могут изгнать из родного села на несколько лет. Однако в последующем, если виновный в течение определенного ему срока общественного бойкота или изгнания, будет вести себя безупречно и осознает свою вину, то он получает прощение. В случае же, если он не исправится и опять совершит преступление, то родственники могут наказать его пожизненным изгнанием за пределы Абхазии (В. Зантария, село Тамыш).  

Война и послевоенная разруха способствовали росту уровня криминализации абхазской молодежи. Многолетняя российская блокада Абхазии еще больше осложнила положение местного населения, усугубила экономический кризис и проблему безработицы. В этих условиях тенденция разрыва молодежи с традиционной абхазской моралью и социальными институтами еще больше усилилась, ее формы приобретают все более вызывающий характер.

В последние годы четко обозначился духовный разрыв между разными поколениями внутри абхазского этноса, вызванный совпадением целого комплекса причин. Значительная часть прошедшей грузино-абхазскую войну молодежи “вышла из-под влияния старших”. Как посетовал один из абхазских старейшин, даже в таком патриархальном селе, как Ачандара, “молодежь в своем большинстве ушла из села, поселилась на занятых участках и в городских квартирах, где начала жить без присмотра старших и не соблюдая традиций” (В. Ахба, село Ачандара). Видимо, определенную роль в этом сыграло то, что многие наши собеседники называли “стремительным уходом стариков” - когда в течение короткого времени (всего за несколько лет), умерли наиболее авторитетные абхазские долгожители, не сумевшие пережить краха привычного им мира. Зачастую те, кто занял их место из нынешнего поколения 50-60-летних, были внутренне не готовы к новой для себя роли, пользовались в обществе куда меньшим авторитетом, чем ушедшие “патриархи” и не смогли остановить бегства молодежи из сел после грузино-абхазской войны.

Оторвавшаяся от родной среды часть абхазской молодежи получила в Абхазии название поколения “сидящих на корточках”: картина, когда группы молодых людей часами просиживают в полном безделье у обочин дорог, стала привычной. Отрыв от старших родственников и повседневного труда сделал эту часть абхазской молодежи уязвимой  для вовлечения в криминальную среду. Особенно пагубным стало широкое распространение наркомании, которая не только влечет за собой рост преступности, физическую и духовную деградацию самих наркоманов, но и ведет к резкому увеличению численности смертей новорожденных, а также рождений детей с аномалиями и врожденными уродствами.

В условиях изоляции Абхазии от внешнего мира весьма значительным фактором воздействия на общество стали воцарившиеся с конца 1980-х гг. на транслируемых в Абхазии российских телеканалах дешевые телесериалы, которые без преувеличения превратились в феномен социальной жизни на всем постсоветском пространстве. Они весьма способствовали распространению поведенческих штампов, совершенно чуждых абхазской национальной психологии.

Для многих людей, особенно для молодого поколения, засматривавшегося “мыльными операми” с детства, показываемая в них жизнь и приторные страсти превратились в олицетворение счастливой жизни, под их влиянием происходит формирование идеалов и внутреннего мира молодежи. Герои телесериалов становятся властителями дум, заменяют собой в молодых умах занятых повседневными заботами и крестьянским трудом старших родственников и родителей - носителей традиций, которые кажутся безнадежно отсталыми и устаревшими.

В молодежной среде особенно сильно чувствуется разочарование тем, что общая  во время грузино-абхазской войны надежда на скорое разрешение всех личных и общественных проблем путем военной победы, не оправдалась. Оторванная от труда на земле часть абхазской молодежи оказалась в положении невостребованной обществом и болезненно переживает собственную “ненужность”. При этом, однако, лишь весьма незначительная часть молодежи посчитала для себя приемлемым вернуться к крестьянскому труду (да и наивно надеяться, что получившая современное образование молодежь вернется к  сохе и мотыге своих далеких предков).

В результате сочетания целого комплекса причин в молодежной среде явно теряется интерес к традициям, национальной культуре, духовным ценностям собственного народа, которые замещаются самыми примитивными штампами западной культуры. Заимствованная модель поведения наглядно проявляется во время многолюдных свадеб, на которых особенно много подростков и молодых людей: очень часто они ведут себя подчеркнуто развязно, курят и много пьют на глазах у своих взрослых родственников, громко разговаривают, перебивают старших, никак не реагируют на сделанные в их адрес замечания и призывы к порядку.

Подобным же образом ведут себя и многие представители “золотой” молодежи из среды современной абхазской политической элиты, обучающиеся в различных учебных заведениях Северного Кавказа. Их поведение настолько не соответствует сложившемуся веками представлению об абхазах, что часто вызывает искреннее недоумение у воспитанных куда более патриархально северокавказских однокашников. Еще 15-20 лет назад подобную картину было бы невозможно себе представить. Так что упреки абхазских стариков по поводу падения нравов местной молодежи никак не сводятся к обычному старческому брюзжанию и зачастую вполне справедливы. Впрочем, подобные упреки старших поколений в адрес младших (“молодежь нынче не та...”) во многом порождены и имеющейся в любом обществе разницей в психологии людей различного возраста. Упреки в адрес молодежи высказывались на протяжение всей истории человечества и если представить, что, следуя их логике, каждое из последующих поколений было хуже предыдущего, то люди уже давно должны были бы деградировать и возвратиться к животному состоянию.

Духовный разрыв между поколениями получил наибольшее развитие у абхазов, в чем, по-видимому, не последнюю роль сыграла легкость переезда из родного дома на новое место жительства в силу оказавшегося в обилии в послевоенной Абхазии брошенного жилья. Для представителей других общин получить даром “трофейную” недвижимость куда сложнее (зачастую это просто невозможно): в этом плане более выгодное положение абхазов способствовало размыванию традиций и никак не пошло на пользу их народу в целом.

Способствуя криминализации абхазской молодежи, российская блокада осложняет межэтнические отношения в Абхазии. Прежде отношение абхазов  друг к другу и к представителям других национальностей большей частью основывалось на одних и тех же принципах. В повседневном бытовом общении все определялось тем обстоятельством, ведет ли человек себя  “достойно” с точки зрения абхазской морали апсуара. Если да, он пользовался уважением соседей-абхазов совершенно независимо от своей национальной принадлежности.

Проблема состояла в том, что психология, воспитание и образ жизни   инонационального населения чаще всего совершенно не соответствовал абхазским нормам поведения человека в семье и обществе. Это вызывало неуважение, которое проявлялось в основном в том, что представители других национальностей, равно как и не уважаемые абхазы, не приглашались на семейные торжества, их могли подчеркнуто холодно приветствовать на улице (или не поздороваться вовсе), к ним не ходили в гости и т.п.

Социальная незащищенность и разобщенность нынешнего русскоязычного населения, не имеющего ничего подобного абхазским фамильно-патронимическим структурам, лишенного поддержки своих абхазских соседей и фактически брошенного на произвол судьбы нынешним российским руководством, делает эту часть населения особенно уязвимой для криминальных элементов. В милицию потерпевшие обращаются крайне редко: эффективность ее работы весьма невысока, а сам факт такого обращения может привести к мести со стороны преступников.

Как ни парадоксально (особенно на фоне процветающей в многих постсоветских государствах русофобии), многолетняя российская блокада Абхазии не привела к ощутимому ухудшению отношения абхазов к местной русской общине. Дело в том, что блокада осложнила положение русского населения, в котором преобладают люди пенсионного возраста, в куда большей степени, чем положение  связанных с родными селами абхазов.

Грузино-абхазская война коренным образом изменила этническую карту Абхазии и положение национальных общин. Численность прежде самой крупной в Абхазии  грузинской общины сократилась в несколько раз - с прежних 240 тыс. до примерно 100 тыс. чел., в основном мегрелов, сосредоточенных в юго-восточном Гальском районе. Военное поражение привело к фактическому превращению занимавших до этого привилегированное положение грузин в граждан “второго сорта”: произошло их почти полное вытеснение с доходных мест и из правительственных структур Абхазии.

К тому же абхазы склонны распространять принцип коллективной ответственности за принесенные войной бедствия на сохраняющееся грузинское население, и оно постоянно сталкивается с откровенной неприязнью. Исключение в этом плане составляют лишь те немногочисленные грузины, которые принимали участие в военных действиях на стороне абхазов либо, являясь  членами абхазских семей, занимали во время войны проабхазскую позицию. Впрочем, бытовую неприязнь испытывает на себе лишь незначительная часть грузин: в Гальском районе, где сосредоточено их подавляющее большинство, абхазское население практически отсутствует.

Абхазы, вынужденные в прошлом в условиях систематического переселения в страну грузинского  населения постоянно бороться за свое национальное выживание, превратились в самую многочисленную общину, занявшую безусловно господствующее положение в политической жизни. Несмотря на сохраняющееся до сих пор определенное представительство всех общин Абхазии во властных органах, после войны наблюдается явная  “абхазизация” государственного аппарата. И в экономической сфере абхазы, прежде никогда не отличавшиеся здесь активностью и традиционно считавшие торговлю и наемный труд постыдными занятиями, также в значительной мере вытеснили представителей других общин - прежде всего с престижных и доходных должностей.

§ 7. Сельские сходы, старейшины

В послевоенной Абхазии  деятельность центральных властей сосредоточена в первую очередь в области внешней политики, обороны, таможенных сборов, а также на решении таких проблем, как поддержание работоспособности изношенного коммунального хозяйства, обеспечение работы транспорта, завоз муки, выпечка бесплатного хлеба для пенсионеров и т.п. Избранный властями курс на децентрализацию государственного механизма способствовал повышению роли абхазских традиционных институтов, прежде всего в сельской местности. В первую очередь это относится к сельским сходам, в ведение которых на местах перешли вопросы пользования  земельными, лесными и водными ресурсами (не имеющими статуса государственной собственности), а также благоустройство, ведение дорожных работ, помощь пострадавшим от военных действий, частично - школы и медицинские учреждения.

В советский период деятельность сельских сходов сводилась в основном к автоматическому одобрению решений властей, они имели откровенно декоративный характер. После проведения подобных сходов власти отчитывались об успехе очередного идеологического мероприятия, а крестьяне, периодически осуждавшие на сходах “вредные обычаи”, продолжали  следовать этим обычаям в повседневной жизни.

В новых условиях сельские сходы стали важным механизмом местного самоуправления, который обеспечивает решение многих повседневных проблем сельских жителей. В случае принятия, например, решения о проведении ремонта в школе, дорожных работ и т.п. на сходе назначаются специальные уполномоченные от сел по их организации. Здесь же определяется степень участия в работах каждой семьи (в зависимости от числа мужчин).

Обычно в работе сельских сходов принимают участие представители районной администрации. Хроническое безденежье вынуждает власти и местных жителей решать проблемы совместными усилиями. При проведении дорожных работ сельский сход обычно обеспечивает предоставление бесплатной рабочей силы, а районные власти выделяют соответствующую технику и горючее.

В послевоенный период главы сельских администраций,  колхозов и вновь созданных агрофирм, как правило, избираются на сельских сходах. Сельские же сходы обычно основываются на решениях, принятых ранее старейшинами местных наиболее многочисленных и уважаемых фамилий: собеседники не могли припомнить ни одного случая, чтобы в последние годы сельские сходы не согласились с мнением старейшин. Решения сходов о всевозможных реорганизациях бывших колхозов и совхозов, кадровые назначения и т.п. должны в последующем утверждаться в районе. Чаще всего такое утверждение ныне происходит почти автоматически и, судя по словам опрошенных нами крестьян, степень влияния районной администрации  на ситуацию в селах является весьма ограниченной.

Наряду с сельскими, в послевоенной Абхазии действуют районные советы старейшин. Их работу призван координировать Совет старейшин Республики Абхазия, первоначальный состав которого из 13 человек был определен на специальном собрании старейшин со всей Абхазии. Вскоре после этого, в августе 1993 г., решение о создании республиканского совета старейшин было утверждено специальным постановлением Совета министров Абхазии.

В последующем в состав республиканского совета старейшин были включены представители семи районных советов и таким образом его численность увеличилась до 60 человек (среди них оказались и совсем молодые, но пользующиеся общественным авторитетом люди). Для руководства работой совета старейшин Абхазии был избран президиум. Наряду с абхазами, в состав совета были включены представители других проживающих в Абхазии народов.

В уставе Совета старейшин указывается, что целью этого органа является содействие органам исполнительной власти всех уровней, воспитание патриотизма у молодежи, разрешение возникающих межэтнических, межродовых, межличностных конфликтов. В  задачи совета входит также изучение, распространение, пропаганда “прогрессивных морально-этических норм” народов Абхазии,  оказание содействия соответствующим органам в решении социальных проблем, развитие дружеских связей с советами старейшин Северного Кавказа, Юга России и других регионов.

Состав советов старейшин всех уровней (от республиканского до поселкового) формируется “с учетом рекомендаций трудовых коллективов” из числа известных своими третейскими способностями авторитетных лиц. Решения советов старейшин всех уровней базируются в первую очередь на моральном авторитете его членов, однако, если понадобится, они могут подкрепляться мерами принуждения со стороны государственных органов “в случаях, предусмотренных законодательством”.

В беседе с автором летом 1995 г. председатель республиканского совета старейшин П. Адзинба определил в качестве одной из основных задач этой организации пропаганду национальных традиций, обычаев и “искоренение чуждых абхазскому духу явлений”. Совет старейшин Абхазии принимает активное участие в законодательной деятельности: он вносил свои предложения в ходе обсуждения в парламенте страны закона о языке, выступал активным сторонником восстановления исторической топонимики и т.п.

В ходе обсуждения возможных путей решения демографической проблемы (особенно остро стоящей у абхазов), республиканский совет старейшин высказался за отмену унаследованного от советских времен закона, запрещавшего многоженство. После отмены этого закона в Абхазии больше нет никаких юридических препятствий к многоженству, хотя власти так и не приняли специального постановления о легализации этого института.

Острота демографической проблемы для абхазского этноса вызвана многими факторами и вряд ли снятие запрета на многоженство может сколько-нибудь заметно повлиять на ситуацию. В настоящее время, под влиянием целого комплекса причин социально-экономического и психологического характера, у абхазов особенно велика доля представителей репродуктивных возрастов, которые отказываются от создания семьи и рождения детей.

Совет старейшин Абхазии высказался за введение определенных мер принуждения, призванных побудить молодых к созданию собственной семьи. В частности, совет одобрил и всемерно пропагандирует опыт тех абхазских фамилий (Адзинба, Квадзба и другие), которые на своих сходах приняли решение о том, что не женившиеся после 25 лет люди должны платить ежегодный и весьма значительный по нынешним абхазским меркам штраф. Получаемые средства предназначаются в помощь многодетным семьям той же фамилии, что и оштрафованные.

В сложившейся реальности совет старейшин Абхазии вынужден уделять первостепенное внимание решению конфликтов между различными абхазскими фамилиями. Особенно беспокоит старейшин рост влияния в обществе криминалитета, утрата молодежью нравственных основ. По мнению председателя Совета старейшин Абхазии П. Адзинба, высказанному во время одной из наших встреч летом 1997 г., утрата традиций и рост негативных процессов в современном абхазском обществе во многом объясняются произошедшими социальными изменениями: “В прошлом абхазы воспитывались трудом. Сейчас это нарушено, изменился образ жизни, повсюду люди занимаются торговлей, молодые оторваны от земли, труда, утрачивается апсуара поэтому часто деньги добываются любыми, чаще всего неправедными путями”.

Несмотря на подчеркнуто уважительное отношение властей к мнению старейшин, их влияние на районном и республиканском уровне чувствуется куда в меньшей степени, чем в селах. В то же время, в постсоветской реальности советы старейшин различных уровней стали, пожалуй, единственной структурой, которая в состоянии прекращать кровную месть, добиваться примирения сторон и их согласия на то, чтобы меру ответственности конкретных виновников убийств определили  соответствующие судебные органы.

В постсоветский период роль старейшин и традиционного права в жизни абхазского этноса стала совершенно очевидной. Некоторые из абхазских фамилий даже приняли и зафиксировали письменно (что само по себе является новым явлением, так как вплоть до последнего времени это делалось из поколения в поколение исключительно устным образом)  специальные, основанные на традиционном праве, кодексы поведения своих членов. Примером такого рода кодекса являются документы, принятые в 1994 г. на сходе фамилии Барцыц в селе Блабурхуа (см. Приложения 2 и 3).

Нынешние абхазские власти строят новую государственность на основе сочетания сохраняющихся элементов советского государственного механизма,  западной демократии и традиционных абхазских институтов. Одним из проявлений этого курса стало избрание депутатом и работа в парламенте Абхазии председателя Совета старейшин страны П. Адзинба, активное участие старейшин в деятельности государственных структур.

В настоящее время традиции и старейшины пользуются наибольшим влиянием сельских районах Абхазии. И так было на протяжении многих веков: именно сельская глубинка выступала хранителем национального духа, традиций и культуры абхазов. Однако ныне и в городах наблюдается определенный рост влияния традиций, так как после войны произошло массовое переселение сельского населения с традиционной психологией и укладом жизни в столицу и другие города Абхазии. Укреплению связей горожан с родными селами способствует и российская блокада: только благодаря поддержке родственников и односельчан абхазы (как и местные армяне) получают основные продукты питания.

В многих селах управление делами фактически перешло в ведение советов старейшин. Нисколько не преувеличенной в этом отношении представляется оценка роли советов старейшин, высказанная членом одного из них в селе Ачандара: “Советы старейшин есть в каждом селе. Сейчас вся администрация села состоит из двух молодых парней - главы администрации (сына председателя местного совета старейшин) и секретаря, совет администрации насчитывает четыре человека. В советское же время в колхозной администрации и сельсовете было около 50 человек. Без советов старейшин администрация ничего не может сделать” (В. Ахба, село Ачандара).

Несмотря на то, что в течение советского периода истории традиционные институты абхазов претерпели значительные изменения, они продолжали оказывать большое влияние на повседневную и общественную жизнь абхазов. После распада СССР их значение резко возросло. В ходе грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. традиционные институты во многом обусловили этническую сплоченность, способствовали мобилизации  людского потенциала абхазов на ведение боевых действий, что в значительной мере предопределило их исход.

В послевоенный период традиционные институты стали важным инструментом психологической реабилитации и социальной защиты абхазов. В абхазских селах они превратились в действенный механизм  самоуправления, в ведение использующих традиционное право старейшин фактически перешла значительная часть местного судопроизводства.