Главная » Алфавитный каталог авторов » А » Cтатьи, выступления

В. Ш. Авидзба

Cтатьи, выступления:

• Некоторые проблемы периодизации абхазской литературы
• Русская литература и абхазское просветительство
• О первых публикациях абхазской художественной литературы
• Особенности кавказского просветительства XIX—XX вв.
• М. Хашба: жизненный путь и творческая судьба
• Абхазский институт гуманитарных исследований им. Д. Гулиа: история, проблемы, перспективы
• Основные направления кавказоведческих исследований в Абхазии
• Жизнь, отданная народу
• Великая миссия ученого и политика
• Абхазский народ, язык, письменность
• Россия и абхазское просветительство (вторая половина XIX — начало XX вв.)
• Место и роль русского языка в Республике Абхазия
• Сын Апсны
• «Шарда-аамта» («Долгие лета») — мост веков
• Об Алексее Джения
• Об А. С. Пушкине
• Страницы истории центра абхазоведения
• Состояние и перспективы абхазоведческой науки
• Есть ли будущее у абхазоведения?
• Обращение от Абхазии
• 20-летие победы в Отечественной войне народа Абхазии
• Борьба за историческую память (интервью)

НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ АБХАЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

      Современный этап развития литературоведческой мысли характеризуется пересмотром многих устоявшихся оценок и подходов, вызванных новым прочтением художественной продукции национальных литератур. Поиск свежих исследовательских принципов в свою очередь продиктован произошедшими изменениями в социально-исторической, политической, идеологической и т. д. сферах.
     К числу литературоведческих проблем, представляющих общетеоретический интерес на нынешнем этапе и требующих специального рассмотрения, относится периодиология в истории литературы вообще, и в частности, периодизация историко-литературного развития советской эпохи. Сегодня стало очевидным, что господствовавшие до недавнего времени, утвердившиеся каноны и схемы не выдержали проверку временем. Чрезмерная структурированность, необоснованное дробление на большое количество периодов и размельчение историй литератур на отдельные куски не способствовали верному их описанию и созданию адекватной картины историко-литературного процесса.
     Между тем, не случаен факт возникновения самой проблемы — выработки единых теоретических и методологических принципов в отношении периодизации национальных литератур. Во-первых, споры о периодизации, как правило, возникают в переломные исторические эпохи, а во-вторых, они предшествуют написанию истории национальных литератур уже на новом этапе. Подтверждением тому могут служить дискуссии, разгоревшиеся в течение последнего десятилетия в республиках постсоветского пространства (1).
      При этом сложность теоретического разрешения вопроса и определение единой методологической концепции кроется не в отсутствии определенных наработок в научной литературе. Безусловно, неравномерность развития литератур и то, что оно может быть представлено не в виде лишь восходящей прямой, а зачастую носить характер ломаной линии, усложняет рассмотрение их под ракурсом стадиального развития и выявления неких всеобщих закономерностей.
      Выработка общепринятых, единых установок литературной периодизации во многом зависит от наличия четких критериев определения исходных элементов понятия «период». На сегодняшний день такие критерии отсутствуют. Были ученые и вовсе отвергавшие необходимость деления литературы на периоды, считая споры о периодизации «излишними» (2).
      Возражая подобной постановке вопроса, П. Сакулин писал: «Разумеется, в нашей науке есть вопросы неизмеримо более важные. Но ни один историк литературы не может обойтись без систематизации материала и, следовательно, без деления его на периоды.» (3).
      В самом деле, без деления литературной истории на составляющие ее периоды трудно установить видоизменения, происходившие в ней в процессе исторического развития. Литературный период позволяет отделить художественную продукцию по качественному признаку. П. Сакулин, ссылаясь на высказывания немецкого ученого Р. Мейера, определяет «период, как отрезок времени, которому можно приписать единство, и который с известной отчетливостью отделяется как от предшествующих, так и от последующих временных пространств. «Единство», законченность периода мыслятся, конечно, не как абсолютные, а как относительные: в истории — «все течет», и бытие находится в процессе непрерывного становления и движения. Но известная законченность — необходимый признак периода» (4).
      На основе анализа работ, посвященных проблеме литературной периодизации, Сакулин выделил следующие: смешанный тип, анналистический способ, гетерогенное деление на периоды и автогенная периодизация.
     В названной работе исследователь подробно останавливается на каждом и подвергает анализу, отмечая аргументы «за» и «против» для перечисленных выше подходов в определении литературного периода как понятия. Мы не считаем необходимым в данной работе приводить доводы ученого, и потому ограничимся лишь констатацией того, чему он отдавал предпочтение.
     Сам же он из названных методов периодизации литературы отдавал предпочтение последнему — автогенному, т.е. автономному принципу. Вот что он пишет по этому поводу: «Раз история литературная и история социальная являются «двумя сторонами одного и того же процесса», то, очевидно, в нашем случае нужно анализировать и делить по периодам именно ту сторону, которая называется историей литературной, а не историей социальной: у истории литературной своя природа и свои формы проявления. Для этого не нужно всецело базироваться только на «формальных особенностях сменяющихся литературных течений», а брать литературную жизнь в целом, как органический и в известном смысле самостоятельный процесс. На него надо перенести центр тяжести. И тогда широкие до необъятности формулы получат более конкретное содержание, не порывающее притом с его социологическими основами» (5). И далее: «Последователям историко-социологического метода ничто не мешает думать, что объектом нашего изучения является сама литература, ее сложная жизнь. В ее явлениях нужно искать автогенного принципа для периодизации. Правда, литературная жизнь еще не обследована нами с должной полнотой и научностью» (6).
     Нам кажется, что сделанная ученым оговорка не случайна, ибо литературная жизнь, о которой пишет он, и проблема ее периодизации слишком сложные синтетические явления, чтобы считать единственно верным методом литературной периодизации автогенный принцип. Хотя мы в целом согласны с мнением исследователя, что при определении различных периодов литературы, необходимо исходить из закономерностей развития самого объекта — литературы, а не внешних факторов. В то же время, пренебрежение другими принципами и абсолютизация лишь автономного подхода неминуемо приводит нас к другой крайности. Ведь литературный процесс, даже одного периода, является динамичным и внутри него могут действовать различные эстетические системы. Именно это обстоятельство имел в виду Ю. Тынянов, когда писал: «...и текучими здесь оказываются не только границы литературы, ее «периферия», ее пограничные области — нет, дело в самом «центре»: не то, что в центре литературы движется и эволюционизирует одна исконная, преемственная струя, а только по бокам наплывают новые явления, — нет, эти самые новые явления занимают самый центр, а центр съезжает на периферию.
     В эпоху разложения какого-нибудь жанра — он из центра перемещается в периферию, а на его место из мелочей литературы, из ее задворков и низин выплывает в центр новое явление» (7).
     При определении главного, опорного принципа литературной периодизации следует исходить из конкретного национально-художественного материала. «Точные критерии периодизации, — пишет Г. Гамзатов, — национального, регионального и мирового литературного процесса, критерии, которые бы в полной мере учитывали внутренние закономерности развития словесного искусства, могут быть найдены и определены лишь на основе конкретного литературоведческого анализа художественных ценностей, с привлечением обширного историко-культурного материала, но никак не путем переноса на литературу общеисторической периодизации» (8).
     Сказанное не исключает того, что литературное творчество детерминируется воздействием различных исторических, социальных, идеологических, эстетико-философских и, конечно, собственно литературно-художественных факторов. Поэтому без учета всех этих факторов вряд ли возможно объективно установить многообразные формы видоизменений, исторически происходящих, в процессе развития художественного мышления внутри каждой литературы.
     При делении литературы на периоды целесообразно исходить из того, какой из вышеназванных факторов оказывает на нее доминирующее воздействие. Так, можно признать верной историческую периодизацию, если «сама история до известной степени устанавливает периодизацию литературы, когда литературные изменения в основном совпадают с историческими» (9).
     В советскую эпоху этот принцип получил наибольшее признание и был доминирующим. Наиболее полно эта точка зрения выражена в работе Б. Реизова «Вопросы периодиологии в истории литературы». Он, постулируя данное утверждение, со всей категоричностью писал: «Итак, единственно правильным принципом периодизации литературного процесса нам кажется принцип исторический. Согласно этому принципу, периоды определяются не как господство (абсолютное или относительное) того или иного литературного направления, школы или школки, но как неизбежная реакция литературы на судьбу народа, государства, зоны цивилизации или всей планеты» (10).
      Позволим себе возразить против подобной интерпретации литературного периода, поскольку переход от одной литературной эпохи, от одного литературного периода к другому не всегда совпадает со сменами исторических эпох. Более того, в истории известны факты, когда сама литература становится как бы стимулятором изменений исторического хода событий. Так что, даже при непрекращающемся взаимодействии и взаимовлиянии действительности и литературы не приходится говорить о неизменном совпадении литературных и исторических эпох и отрезков. Этот факт отмечался самими классиками марксизма, которые писали, что «относительно искусства известно, что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим развитием общества, и следовательно, также и с развитием материальной основы последнего, составляющей как бы скелет его организации» (11).
     Литературная жизнь более динамична и гибка, тогда как общественно-политиче-ские системы в силу своей консервативности, масштабности и инерционности менее подвижны и менее изменчивы. Поэтому, как отмечалось выше, при членении литературы на периоды в первую очередь необходимо исходить из самого материала литературного процесса. Данный принцип учитывает не отдельные исторические, эстетические, содержательные, формальные, языковые и т.п. стороны литературного процесса, а позволяет охватить их в совокупности и отразить некий итог, как промежуточный результат истории литературной культуры.
     В завершение обзора литературы по проблеме периодизации художественной литературы считаем необходимым остановиться и на мнении по данной проблеме известного теоретика литературы Ю. Борева. Он в своей книге «Эстетика» пишет: «Периодизация художественного развития: поколение, век, период, эпоха (стадия). Другими словами, необходимо членение процесса на мелкие и крупные этапы» (12). В самых общих чертах, предлагаемая схема предполагает включение в каждую из них следующих определений: «поколение» — «минимальный этап художественного развития», который равен сроку деятельности «ровесников, современников, создателей наименьшего исторически завершенного отрезка художественного развития, временной масштаб которого равен среднему времени активной творческой жизни художника»; далее — «век» — «крупный» отрезок исторического времени, достаточный для существенных изменений в социальной жизни и для проявления влияния этих изменений на тип и содержание художественного мышления (13).
     Под «художественным периодом» автор рассматривает «историческое время господства в литературном развитии «психологического типа» героя и автора. Сюда он включает художественные направления (античность, средние века, ренессанс, барокко, классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм и т.д.) (14).
     При определении понятия «художественная эпоха» Ю. Борев в целом разделяет идею Гегеля о «глобально-стадиальном членении художественного процесса на три крупных эпохи: символическое, классическое, романтическое искусство» (15).
     Нетрудно заметить, что предложенная схема членения художественного процесса основана на охвате огромного количества материала. И это не могло не отразиться на исследовании как в плане терминологического разнобоя, так и зыбкости, чрезмерной условности хронологических границ («поколение», «век») между различными частями литературы. Поскольку нас интересует понятие «период», то включать в него то же понятие не имеет смысла. Точно также, понятие «поколение» слишком расплывчато. Невозможно представить при диахронном освещении литературы, чтобы в течение определенного исторического времени не создавали бы свои произведения представители, по крайней мере, трех поколений. Трудно представимо также, чтобы появление или уход с исторической сцены того или иного направления точно совпадал и с началом или концом соответствующего века.
     Но работа Ю. Борева может быть плодотворно использована в другом аспекте. А именно, выделяемый им микроэтап — «поколение» с успехом рассматривается критической литературой. Более того, оно внутри себя может быть еще и разбито и на более мелкие этапы (например — десятилетия). С другой стороны, есть все основания для того, чтобы согласиться с той частью его утверждений, когда литературная эпоха может включать в себя несколько периодов.
     Теперь обратимся непосредственно к материалу абхазской литературы. Как и большинство литератур, именуемых младописьменными, она зародилась на рубеже XIX—XX вв. В историях молодых литератур, написанных в советскую эпоху, наблюдалось чрезмерное дробление на периоды. Иногда их количество доводили до 8. Таким образом, по существу, каждому литературному десятилетию отводился отдельный период.
      В настоящее время в работах ученых обнаруживается тенденция сокращения числа периодов в истории младописьменных литератур. На наш взгляд, подобный подход больше соответствует историко-литературным реалиям вышеназванных литератур, поскольку позволяет четче очертить контуры их развития, и, следовательно, точнее систематизировать собственно литературную историю.
     В проходившей в конце 50-х—начале 60-х годов в абхазском литературоведении, на страницах журнала «Алашара», дискуссии выдвигались различные точки зрения относительно периодизации национальной литературы (16). Однако, несмотря на все различия аргументов, выдвигаемых авторами статей, им не удалось найти рационального зерна при членении литературно-художественного материала на периоды. Такое, в первую очередь, произошло потому, что исследователи придерживались в основном хронологии исторических событий: октябрьская революция, гражданская война, индустриализация, коллективизация, Великая Отечественная война, период оттепели и т. д. Стало быть, при переносе на литературный процесс перечисленных событий, во главу угла ставились изменения в сфере тематической. Поэтому и получалось, что в соответствии с историческими отрезками литературе отводился соответствующий ей отдельный период.
     Подобный поверхностный подход не мог определить динамику изменений художественного процесса на более глубинном уровне. Даже если не говорить о трудноуловимом процессе, каким является состояние художественного мышления, все же принцип тематической периодизации вряд ли можно использовать при выполненин подобной задачи. Как известно, литературные произведения, посвященные той или иной теме, зачастую пишутся позднее исторических событий, описанных в них. В частности, в абхазской литературе многие произведения, освещающие тему Великой Отечественной войны, были созданы в 50—70-е годы. В таком случае, стоит ли выделять в качестве отдельного периода этот (1941—1945 гг.) отрезок времени? Но если и выделять, то тогда к какому периоду отнести произведения, посвященные теме войны, опубликованные гораздо позже? С таким же успехом можно привести примеры, когда произведения, посвященные революционным событиям, коллективизации были изданы много лет, а иногда десятилетия спустя после соответствующих исторических этапов. С другой стороны, не выдерживает критики и попытка определить начальный период абхазской литературы в рамках 1912—1917 гг. и 1917—1921 гг. Ведь наличествующий литературный материал — два стихотворных сборника, несколько рассказов, одна драма и стихи (в основном) начинающих молодых поэтов, опубликованные в газете «Апсны», не дает оснований для утверждения, что это стало первым, прочно заложившим основы национальной литературы, периодом. О первых десятилетиях мы можем говорить, как о времени, когда происходит процесс первоначального формирования и накопления элементов абхазской литературы: появляются новые жанры, совершенствуется, оттачивается профессиональное писательское мастерство и т.д.
     Между тем, мы считаем, что до сих пор не решен вопрос о точной дате начала абхазской литературы. Все исследователи без исключения, так или иначе, касавшиеся вопроса истории зарождения абхазской литературы, ведут отсчет времени с 1912 года — выхода в свет первого сборника стихов Д.И. Гулиа «Стихотворения и сатиры». Ни в коей мере не умаляя значения этой книги, необходимо заметить, что такая датировка все же искажает факт первой публикации художественного произведения. Известно, что в вышедшем еще в 1908 году учебнике «Книга для чтений на абхазском языке для абхазских училищ» содержатся первые оригинальные литературные произведения как самого Д. Гулиа, так и произведения учебно-нравоучительного, дидактического характера А. Чукбар и Н. Патейпа. Об этом писали Х. С. Бгажба (17) и Г. А. Дзидзария. Последний, в частности, говоря о содержании этого учебника, отмечал: «Учебник состоит из трех частей. Первая и вторая части взяты из книг Л. Н. Толстого «Новая азбука» и К. Э. Шельцеля «Книга для чтения» и являются их точным переводом с изменением лишь собственных имен. Для третьей части был написан ряд оригинальных статей, а сказки записаны со слов сказителей. В качестве переводчиков значатся в основном А. И. Чукбар и Н. С. Патейпа, авторами статей — они же и Д. И. Гулиа. В составлении книги участвовали также Д. Т. Маргания и Н. В. Ладария. Обращает на себя внимание и тот факт, что в учебнике содержатся известные стихи Д. И. Гулиа «Весна», «Какой милый человек» и «Две еле шли, третий не догонял». Следовательно, подчеркивал ученый, стихи основоположника абхазской литературы впервые увидели свет не в 1912 году, когда вышел его сборник стихов, как это долго утверждалось, а гораздо раньше» (18). Несмотря на то, что это мнение Г.А. Дзидзария высказал более 20 лет назад, его голос не был услышан. К сожалению, и мы в своих ранее вышедших работах придерживались устоявшейся доктрины. Факт первой публикации художественного произведения не может не быть началом зарождения литературы.
     В монографии У. Б. Далгат «Фольклор и литература» были даны в основном ответы относительно закономерностей развития новописьменных литератур. В этой работе автору удалось, на наш взгляд, определить стержневые компоненты в системе молодых литератур и выявить механизмы их внутреннего развития. Исследователь на основе детального анализа младописьменных литератур приходит к следующему заключению: «таким образом, — пишет она, — на уровне младописьменных литератур в свою очередь формируются две различающиеся системы: а) литературно-неопределившаяся и б) литературно-определившаяся» (19).
     Обозначенные системы можно рассматривать в виде стадиального развития новописьменных литератур, поскольку литературно-неопределившаяся система свойственна всем литературам, переживающим стадию накопления, когда определяется собственно литературная субстанция. Другими словами, происходит формирование национальной художественно-литературной системы. И этот отрезок литературы можно определить как период. Следующий же период в молодых литературах (уже литературно-определившихся) имеет качественно иную сущность в сравнении с предыдущим. В частности, значимость индивидуально-творческого начала самого творца произведения приобретает гораздо большие масштабы. На этом этапе литературы творческая личность проявляет гораздо меньшую зависимость от воздействия фольклора в таких компонентах, как идейно-эстетический, сюжетно-композиционный.
     Однако сказанное вовсе не означает, что легко установить точные границы между отдельными литературными периодами, в силу постепенности перехода от одного художественного состояния к другому. Более того, в каждом отдельном литературном периоде могут встречаться элементы, характерные как для предыдущего, так и для последующего этапа. И все же, при всей сложности точного определения границ между периодами литературы, можно более или менее точно определить специфические особенности каждого из них.
     Так, например, абхазскую литературу с 1908 года — времени выхода первой книги до середины 50-х годов, на наш взгляд, нужно определять как еще литературно-неопределившуюся. Иначе говоря, на этом отрезке времени абхазская литература проходила этап своего формирования. Начиная со второй половины 50-х годов абхазскую литературу можно отнести к числу тех литератур, которые прошли этап своего становления.
     Таким образом, рассматривая периодизацию абхазской литературы мы считаем, что ее можно представить в следующем виде: предлитературный этап — 1860-е г. — 1908 г.,
1908 г. — середина 1950-х годов — первый период, вторая половина 1950-х годов — по настоящее время — второй период.
     Для более четкого обоснования данного положения предстоит анализ литературного материала, учитывающий идейно-тематический, художественно-воззренческий, сюжетно-композиционный уровень и язык самих произведений. Нам представляется, что подобный анализ подтвердит вышесказанные предположения. В то же время, не исключено, что, по мере дальнейшего роста литературно-художественной продукции, может произойти слияние этих периодов в единое целое.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Барабаш Ю. Я. К проблеме «концы — переходы — начала» в связи с одной сковородинской реминисценцией у И. Котлеровского // История национальных литератур Вып. III. М., 1998. С. 12; Мамий Р. Г. К проблеме типологии и периодизации национальных литератур // Актуальные проблемы общей и адыгской филологии: Тезисы докладов. Майкоп, 1988. С. 54; Панеш У.М. Об актуальных проблемах систематизации литературного процесса. Там же. С. 60.
2. Перетц В. Н. Краткий очерк методологии истории русской литературы. Пг., 1922. С. 19.
3. Сакулин П. Н. Филология и культурология. М., 1990. С. 55.
4. Там же.
5. Там же. С. 64.
6. Мамий Р. Г. Ук. соч. С. 66.
7. Тынянов Ю. Н. Литературный факт // Поэтика. История литературы. Кино. М., Наука 1977. С. 257-258.
8. Гамзатов Г. Г. Национальная художественная культура в калейдоскопе памяти. М 1996. С. 7.
9. Лихачев Д. С. Введение // История русской литературы XI-XVII веков. М., 1985. С. 7.
10. Реизов Б. Г. Вопросы периодологии в истории литературы // История и теория литературы. Л., 1986. С. 275.
11. Маркс К., Энгельс Ф. Об искусстве. В 2-х томах. Т.1. М., 1983. С. 165.
12. Борев Ю. Б. Эстетика. М., 1988. С. 356.
13. Там же. С. 356-247.
14. Там же. С. 357.
15. Там же. С. 357.
16. Бгажба Х. С. Периоды абхазской литературы // Алашара. 1960. № 2. (на абх. яз.). С 90-92; Гублия Г. К. К вопросу о развитии абхазской литературы // Алашара. 1959 . № 6.
(на абх. яз.). С. 70-73; Зантария В. Заметки о периодах развития абхазской литературы // Алашара. 1959. № 5. (на абх. яз.). С. 111-113; 11, 100-102, 12, 94-95; 20, 93-94.
17. Бгажба X. С. Бессмертное имя. Поиски и находки. Сухуми: Алашара, 1977 (на абх.яз.). С. 19.
18. Дзидзария Г. А. Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции. Сухуми: Алашара, 1979. С. 198-199.
19. Далгат У. Б. Литература и фольклор. М., 1981. С. 381.

V. SH. AVIDZBA
SOME PROBLEMS OF DIVIDING ABKHAZIAN LITERATURE INTO PERIODS

Working out common theoretical and methodological principles with regard to dividing national literatures into periods is a topical question which the article deals with. On studying the division of Abkhazian literature into periods, one can single out two but it is quite possible that these periods may become a whole as works of fiction increase in number.

Проблемы истории, филологии, культуры. Выпуск XIII. — Москва-Магнитогорск, 2003. — С. 505-511.
_________________________________


РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА И АБХАЗСКОЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО

     Общеизвестно, что XIX век в истории взаимоотношений России и кавказских народов был непростым. На протяжении нескольких десятилетий Казказ являлся театром военных действий. С одной стороны, эти события вели к трагическим последствиям – массовому и насильственному переселению в Турцию и другие страны. Но, с другой стороны, данная эпоха бы ознаменована созданием условий для формирования у кавказских народов просветительских умонастроений. В начале просветительские идеи распространялись среди горцев медленно, однако со временем они оформились в мощное течение, благодаря чему произошли значительные изменения в культурно-исторической жизни народов. Не стала исключением и Абхазия, просветительский процесс был вызван ее включением в российское цивилизационное пространство. Данное событие не было обойдено исследователями, которые на основе многочисленных фактов показали в своих работах характер и результаты этого процесса. Абхазский историк Г.А. Дзидзария в частности отмечает, что “для нарождавшейся здесь (в Абхазии. – В. А.), и вообще на окраинах России, национальной интеллигенции на первых порах была особенно характерна просветительская деятельность, проявление просветительской идеологии” [Дзидзария 1979, 4].
     Культурное влияние России выражалось в двух формах: вошедшие в состав империи народы изучались в историческом и этнографическом плане, и для них создавалась письменность на национальных языках. В итоге это позволило народам остаться в процессе истории и во многом решить проблему культурного отставания от цивилизованного мира.
     Р.Ф. Юсуфов рассматривает процессы культурного возрождения присоединенных к России народов в русле “продолжения и развития европейского российского Просвещения”. Он считает, что изучение истории, быта, нравов и духовной культуры присоединенных народов давало возможность вести общественное сознание этноса на уровень современного научного знания” [Юсуфов 2005, 368].
     Благодаря этнографическим исследованиям удавалось сохранить совокупность знаний о народах и их историческом опыте, они же затем становились “источником развития национальной литературы” [Юсуфов 2005, 345, 368].
     Другой формой культурного взаимодействия, или, как об этом говорил Услар, “морального сближения с чужим народом, покоренным силою оружия или дипломатическими трактатами” [Услар 2002, 1], было просвещение народов посредством создания условий для распространения грамотности (открытие церковно-приходских и светских школ, духовных семинарий и различных специализированных училищ) и создания письменности на национальных языках (алфавитов, азбук, букварей, грамматик, переводных произведений и т.д.).
     Уместно вспомнить слова В.Г. Белинского о письменности: “Письменность служит, хотя и не всегда, естественным переходом от словесности к литературе; ею иногда как бы оканчивается словесность и начинается литература. Письменность оказывает великую услугу словесным произведениям народа, освобождая их от непосредственной принадлежности лицам и избавляя от опасности погибнуть навсегда с лицами вследствие разных случайностей” [Белинский, 1981,507].
     Далеко не все верили в то, что со временем народы, чьи история и культура изучались, для которых составлялись алфавиты, азбуки, смогут создать свои национальные литературы. Даже зачинатель абхазской письменности, автор первого абхазского алфавита и абхазской грамматики П.К. Услар писал: “Самостоятельной литературы они (горцы. – В. А.), по самому положению своему, иметь не могут и никогда иметь не будут. Пока они не в состоянии будут читать русских книг, им нечего читать, кроме переводов с русского. Выбор книг для переводов должен быть сделан с осмотрительностью. Каждая книга непременно должна заключать в себе новые полезные знания” [Услар, 2001, 27].
     И поэтому можно сделать вывод о том, что, исходя из целей, которые ставили перед собой пионеры распространения грамотности среди горцев Кавказа, возникновение национальных литератур является фактом неожиданным и побочным. Между тем создание письменности для этих народов, которая должна была пройти ряд промежуточных этапов, объективно приводило к необходимости создания и литературы на этих языках.
     Исторически сложилось так, что становление абхазской литературы сопровождалось процессом просвещения масс, созданием образовательных учреждений – церковно-приходских школ и светских учебных заведений. Процесс этот протекал далеко не безболезненно и одномоментно, поскольку проходил в условиях политической нестабильности. Но, несмотря на объективные препятствия, образование среди абхазского населения постепенно набирало силу.
     Несомненно, что особая роль в дальнейшем развитии абхазского просветительства и в целом культуры принадлежит алфавиту и грамматике П.К. Услара и “Абхазской азбуке” (1865), созданной под руководством И.А. Бартоломея. Без этих книг невозможно представить дальнейшее усовершенствование абхазской письменности и продвижение на пути к созданию художественной литературы. Появились они не случайно, а вследствие их острой необходимости для обучения абхазских детей в уже открывшихся школах.
     До 1892 г. учащиеся школ Абхазии могли приобретать навыки письма и чтения на родном языке только по изданиям П. Услара, И. Бартоломея и переводу “Краткой священной истории”. Перевод последней был осуществлен Обществом восстановления православного христианства на Кавказе и издан в Тифлисе в 1866 г. Г.А. Дзидзария на основе исторических данных показал значение бартоломеевского букваря для просвещения народных масс Абхазии. Он писал: «В нашей специальной литературе нередко встречается мнение, что первый абхазский букварь не дошел до школ. Однако это не совсем верно. Тем более нельзя согласиться с утверждением, что этот учебник не получил практического применения ввиду школ и учительских кадров... На протяжении почти трех десятилетий он был первым и единственным абхазским учебником для учащих и учащихся. Из оставшихся к началу 1867 года 2.262 экземпляров абхазского букваря, например, было распространено (“выдано по предписанию” и продано) 456. В 1868 году только в Самурзаканской Абхазии, где в это время функционировало уже 11 школ, было получено официально 50 экземпляров этого учебника. В отчете “Общества восстановления православного христианства на Кавказе” за 1866 год отмечалось, что в Абхазии “большая... часть детей училась только по азбуке русской и абхазской”, а в Самурзаканском округе, в частности, учащиеся, “знающие абхазский язык, выучились читать и писать по-абхазски и свободно рассказывают содержание статей, помещенных в абхазском букваре”... В 70-х и 80-х годах началась деятельность целой плеяды замечательных абхазских учителей со специальным образованием (Григорий Шервашидзе, Григории Эмухвари, Виссарион Инал-ипа, Фома Эшба, Виктор Гарцкия, Давид Аджамов-Багратуни, Мелитон Бжания и др.).
     Эти педагоги и другие представители абхазской интеллигенции, в том числе и Д. Гулиа, будучи сами учащимися, изучали родной язык по букварю Бартоломея» [Дзидзария, 1975, 2].
     Проведение в жизнь мероприятий, связанных с просвещением, имело громадное значение для кавказских народов, позволивших впоследствии им не оказаться на задворках истории, а выступать в качестве субъекта на мировой культурной арене каждый со своим этническим лицом. “Объединение очагов становления письменности и художественной литературы (в каждом из них разыгрывалась своя драма индививидуализации человека) в единый и полицивилизационный процесс – общая тенденция всечеловеческой истории. И, наконец, главная особенность российского просвещения – выход на циональных литератур страны на всечеловеческий уровень через посредство русской литературы” [Юсуфов 2005, 395].
     Таким образом, просветительство как культурное направление распространялось среди кавказских народов через российский культурный канал. Если на первых порах эту миссию непосредственно выполняли сами представители русской интеллигенции, то вскоре начинает прокладывать свой путь на ниве образования и просвещения первое поколение национальных кадров. Это давало его представителям возможность принятия цивилизации через русскую культуру, поскольку, как отмечал А.Дж. Тойнби, “в культурном плане Россия предлагает им кратчайший и самый легкий доступ в современный мир...” [Тойнби 2002, 229].
     Следует отметить, что классическое европейское просвещение XVII–XVIII вв. и просветительство, распространившееся среди народов, вовлеченных в российскую цивилизацию, наряду с основополагающими, концептуальными сходствами, имеют и существенные различия. Европейское просвещение базировалось на иной историко-культурной основе, выдвинув на передний план “идеи демократии, общественного прогресса, равенства, труда на благо общсства, свободного развития личности” [Володин 1987, 307], т.е. европейское просвещение начинало свой новый путь не с нуля, а явилось естественной эволюцией очередного этапа духовного развития в общечеловеческом развитии. В этом плане оно является “периодом интенсивного влияния естествознания на гуманитарную мысль и обратного воздействия гуманитарной мысли на естествознание, в конечном итоге на деятельностные способности индивида, на сознательно-волевые качества инициативной личности. Организующее воздействие перешло в Новое время от религии к гуманитарному знанию” [Юсуфов 2005, 118]. Оно предложило и осуществило реформирование сложившихся общественных взаимоотношений, включая весь комплекс отношений к окружающему миру, природе, религии, человеку и т.д. А просветительство, в которое были вовлечены народы России, прокладывало свой путь с нулевой отметки, с создания письменности, школ и др. Богатейшее духовное наследие этих народов (фольклор, этические нормы морали) не могло априори воздействовать на решение просветительских задач на начальном этапе. Их влияние на культурное развитие народов стало возможным после прохождения “ученического” этапа, вслед за распространением письменности и грамоты среди населения.
     Значительное воздействие на абхазское просветительство оказывала русская литература. В различных учебниках, хрестоматиях и других книгах для обучения были опубликованы произведения русской детской литературы в переводе. По сути, они являются первыми художественными текстами, зазвучавшими на абхазском языке. Высоко оценивая произведения, напечатанные в первой “Абхазской азбуке”, изданной под руководством И.А. Бартоломея (1865), X. Бгажба писал: “Абхазский перевод стоит на высоком уровне, он сделан тщательно и, как первый опыт, заслуживает внимания. При этом нужно заметить, что переводы составлялись с крайней осторожностью: трудные русские обороты избегались, каждая фраза, переведенная с русского на абхазский одним абхазцем, проверялась обратным переводом с абхазского на грузинский – другим переводчиком” [Бгажба 1987, 23-24].
     Первые произведения абхазской литературы были переводными. Национальная литература зарождалась в трех ипостасях: переводная, детская и религиозно-христианская. Эти факторы взаимообусловлены и внутренне взаимосвязаны. Именно в таком синкретизме литература прошла свой более чем полувековой исторический путь (1860–1910-е гг.). И анализ начального этапа абхазской детской литературы свидетельствует о том, что рождение национальной литературы не может быть случайным и внезапным. Оно – исторически обусловленное явление, результат подвижнической работы определенной группы людей, которые осознали значимость просвещения для своего народа.
     Рассказы и статьи, помещенные в азбуках, книгах для чтения и др., являются наказами о практической пользе и необходимости учебы, назиданием, как должен вести себя ученик в различных местах и как он должен относиться к своей первейшей задаче – учебе. Среди них есть небольшие дидактические рассказы, которые имеют признаки художественного повествования: они сюжетны и содержат диалог между персонажами. В частности, в основе одного из них лежит диалог отца с сыном.
     Егo содержание сводится к наставлению о необходимости учиться и проявлять послушание. Рассказ со схожим сюжетом был опубликован в 1861 г. в “Детском мире” К.Д. Ушинского под названием “Дети и роща”. При том, что обнаруживается некоторая разница в деталях, нетрудно установить, что абхазский текст является переводным. В финале дается моральный вывод: “Детям стало стыдно; они пошли в школу, и хотя пришли поздно, но учились прилежно” [Ушинский 1989, 25].
     Следующие за этими маленькими рассказами статьи непосредственно обращены к учащимся; в них говорится о том, каким должен быть хороший ученик. В этих наставлениях подробно, в деталях, описано поведение примерного учащегося: как собираться в школу, какие принадлежности необходимо брать с собой, в каком виде они должны быть, как надо обращаться с книгами, а также дается совет – начинать свой день с мольбы к Богу, чтобы он увеличил познания, отмечается, что каждый учащийся должен заботиться о своем внешнем виде, который должен быть всегда опрятным, и что следует хорошо вести себя в классе и т.п. Статьи затрагивают практические вопросы, начиная от гигиены, педагогики и до духовных потребностей и, таким образом, служат своеобразным сводом правил поведения, которые должен соблюдать каждый учащийся.
     При составлении букваря были использованы тексты из учебной литературы, предназначенной для русских школ, хотя нельзя исключать и того, что некоторые из них могли быть написаны самими составителями.
     Следующая часть книги состоит из переводов на абхазский язык произведений русской литературы. В ней мы встречаем такие произведения, как: “Бедняк”, “Лягушка и бык”, “Орел и куры”, “Барс и медведь”, “Орел и крот”, “Хозяин и собака”, “Муха и пчела”, “Хвастливый заяц”, “Орех и арбуз”, “Маленький вор”, “Маленький лгун”, “Добрый сын”, “Нерадение”, “Бедный мальчик”.
     Несложно установить, что 8 из 14 перечисленных произведений являются переводами басен И.А. Крылова, помещенных в “Детском мире” К.Д. Ушинского. В их числе “Фортуна и нищий”, “Лягушка и вол”, “Заяц на ловле”, “Собака”, “Орел и куры”, “Орел и крот”, “Муха и пчела”. При переводе названия первых четырех произведений были изменены соответственно на “Бедняк”, “Лягушка и бык”, “Хвастливый заяц”, “Хозяин и собака”. Изменения в заглавиях обусловлены стремлением переводчиков облегчить усвоение детьми содержания произведений. Поэтому некоторые слова заменены более употребительными синонимами (вол – бык, нищий – бедняк),
     Не случайным является сам факт обращения составителей и переводчиков произведений для азбуки к басням И.А. Крылова. Такие качества большинства его басен, как поучительность, познавательность при незамысловатости сюжета сделали их хрестоматийными практически с момента их публикации. Причем включение басен Крылова или же использование их в виде изложения сюжетной линии в прозе характерно было и для русской педагогики того периода. В частности, мы встречаем их в большом количестве в книгах К.Д. Ушинского, а также басни Эзопа в азбуке и книгах для чтения Л.Н. Толстого. Зарождавшаяся абхазская литература также часто обращалась к переводам басен Крылова. На наш взгляд, для этого имелось нссколько причин. Во-первых, сам жанр басни, как известно, относящийся к малой эпической форме, изначально обладает дидактичностью и сатиричностью с “прямо сформированным моральным выводом, придающим рассказу аллегорический смысл” [Гаспаров 1987, 46], во-вторых, басни, созданные гением И.А. Крылова, несут в себе “целый нравственный кодекс, на котором воспитывались поколение за поколением” [Арзамасцева, Николаева 2005, 112]. Поэтому они как ничто другое подходили к решению особых задач, отвечавших запросам детского воспитания. Ведь не случайно, отвечая на вопрос, что нужно читать детям, В.Г. Белинский писал: «Из сочинений, писанных для всех возрастов, давайте им “Басни” Крылова, в которых даже практические, житейские мысли облечены в такие пленительные поэтические образы...» [Белинский 1978, 56].
     Факты говорят и о том, что абхазская литература просветительского этапа была непосредственно связана с библейскими сюжетами и христианской моралью. Нет другой книги, вышедшей к этому времени, в которой не было бы материала, непосредственно не относящегося к христианской тематике. Вспомним полное название азбуки К. Мачавариани и Д. Гулиа – “Абхазская азбука. Молитвы, 10 заповедей и присяжный лист”. Более того, в первом поэтическом сборнике Д. Гулиа “Стихотворения и частушки” имеется ряд произведений, которые в той или иной мере посвящены религиозной тематике (“Нищий”, “Молния”, “Владимир”, “Слово воскресшего”, “Самое значимое из учений”). Естественно, они по понятным причинам в советский период не вошли ни в одно из изданий писателя. А такие хрестоматийные произведения, как “Ходжан Большой”, “Абрскил”, в изданиях этого периода публиковались не полностью, а со значительными сокращениями. Сокращениям подвергались именно те части текста, в которых звучала религиозная тема.
     Свидетельством неразрывной связи в образовательном процессе религиозных и литературных произведений может служить следующий документ. В одном из номеров журнала Сухумской епархии “Сотрудник Закавказской миссии” напечатана статья “Школьный вечер в Поквешах”. В ней читаем: «21-го ноября 1912 года в здании Поквешской школы Обществом восстановления Православного Христианства на Кавказе устроен был по инициативе школьного совета школьный вечер... Вечер открыт был пением народного гимна “Боже, Царя храни”, который присутствовавшие выслушали стоя. Во время исполнения гимна в волшебном фонаре были показаны портреты Их Императорских Величеств. Затем последовало исполнение религиозно-нравственного отделения вечера. Учениками старшего отделения школы были прочитаны и переданы народу на абхазском языке, сопровождаемые показыванием соответствующих картин истории: о жизни первых людей в раю, об изгнании их из рая, история Иосифа, Рождество Христово, Крещение Господне, Сретение Господне, Страдания Господа Иисуса Христа, Воскресение и Вознесение Его. Затем были прочитаны в лицах и в одиночку детьми следующие стихотворения и басни: “Дружно”, “Любящий отец”, “Кому быть охотником”, “Не ел, а хвастает”, “Вечерняя заря весною”, “Моя родина”, “Грамотей”, “Птичка”, “Осиротевшая птичка”, “Лебедь, щука и рак”, “Песня земледельца”, “Песня птички”, “Шоссе и поселок”; затем в лицах: “Мать и дети”, “Волк и журавль”, “Пойманная птичка”, “Крестьянин и петушок”, “Любопытный”. На абхазском языке прочитаны были в лицах: “Волк и ягненок”, “Козленок, ягненок и теленок”, “Зеркало и обезьяна”, “Волк и кот”, “Один идет, а другой за ним” (абхазская сказка). Особенное внимание присутствовавших в этом отделении привлекли басни “Крестьянин и работник”, “Котик и петушок”, “Волк и ягненок”, “Козленок, ягненок и теленок”. При чтении этих басен и рассказов присутствовавшие не могли удержаться от смеха, на всех лицах выражалось искреннее удовольствие. Вечер закончился вторичным пением народного гимна» [Ст. А. 1913, 108-109]. Все перечисленные произведения взяты из школьных книг.
     В книге Д.И. Гулиа и К.Д. Мачавариани “Абхазская азбука” (1892) напечатаны четыре “рассказа-миниатюры”. Исследователь абхазской детской литературы Д.С. Джинджолия, указывая на их источники, утверждает, что рассказ о мальчике, попросившем отца купить очки, в ответ на что отец приобрел сыну букварь, взят из книги Я. Гогебашвили (1876). Трудно с точностью определить, откуда взят сюжет этого рассказа, который, кстати, встречается под названием “Детские очки” в книге К.Д. Ушинского “Вторая послe азбуки книга для чтения” (1864). А педагогические книги Ушинского увидели свет задолго до появления грузинского букваря Я. Гогебашвили, и потому не исключено, что сам Гогебашвили мог заимствовать данный рассказ из книги Ушинского.
     В основе сюжета другого рассказа – о змее, пожелавшей жить с крестьянином, но убитой последним, – безусловно, лежит басня И. Крылова “Крестьянин и змея”.
     Рассказы небольшие, состоят из трех-пяти предложений и повествуют об одном событии. Иногда это – описание происшедшего факта, иногда диалог двух персонажей. Тексты в соответствии с установкой, предъявляемой азбуке, дидактичны и развлекательны.
     В “Абхазской азбуке и статьях для чтения и письма” (1906) опубликовано 19 произведений, которые могут быть отнесены к детской художественой литературе. Два из них – “Что у тебя” и “Птичка” – являются первыми известными публикациями произведений в стихотворной форме. Остальные 17 произведений являются детскими рассказами. Можно утверждать, что рассказы “В школе и дома”, “Горшок котлу не товарищ”, “Спор животных”  взяты из учебников К.Д. Ушинского, “Добрый Ваня”, “Семь прутьев” и “Лгун” – из русских книг для чтения Л.H. Толстого, и, наконец, “Хвастливый заяц” и “Муха и пчела” являются баснями И.А. Крылова, но взяты они из “Абхазской азбуки” 1865 г. Основная текстовая часть крыловских басен в обеих книгах (1865 и 1906) совпадает, за исключением незначительной редакции: например, во второй книге, в том месте, где звери обращаются к зайцу, вместо слова “заяц” встречаем “косой”, и в обеих баснях отсутствует завершающая их часть, где выражен моральный вывод и дидактизм произведений.
     О качестве переводов из книг К. Ушинского и Л. Толстого можно сказать, что они на абхазский язык осуществлены адаптированно: изменены имена героев, сокращен текст и упрощен сюжет и т.д. В этой же азбуке мы также встречаем уже упоминавшиеся два рассказа-миниатюры из азбуки К. Мачавариани и Д. Гулиа.
     Следующая книга, в которой были опубликованы переводные и оригинальные произведения, вышла в 1908 г. в Тифлисе под названием “Книга для чтения на абхазском языке для абхазских училищ”, изданная Управлением Кавказского учебного округа. Составители учебника ставили перед собой следующие задачи: “Прежде всего, дать учащимся в начальных училищах Абхазии материал, на котором они совершенствовались бы в беглости, выразительности и сознательности чтения.., во-вторых, возбудить в народе интерес к школьному обучению... и, в-третьих, наконец, сообщить через посредство книжки полезные и необходимые для жизни сведения...” [Книга для чтения 1911, 2].
     Если сравнивать задачи, которые ставили перед собой комиссия под руководством И. Бартоломея, а затем К. Мачавариани и Д. Гулиа и составители азбук, изданных позже, то может показаться, что они не изменились. И во второй половине XIX в., и в начале XX в. решались одни и те же задачи. Однако, это не так. Во-первых, речь идет об абхазских школах, число которых к 1911 г. значительно увеличилось, и в них преподавался абхазский язык. В этом плане стоит обратить внимание на то, что данный учебник в отличие от предшествовавших был издан без параллельного перевода текстов на русский. Это говорит о том, что в абхазских церковно-приходских и земских начальных школах преподавали учителя-абхазы, для которых не было надобности иметь перевод текстов внутри одной книги, поскольку они могли для сравнения использовать оригиналы учебных пособий, откуда они были переведены. Подтверждением тому может служить выход в свет учебника “Родная жизнь” на русском языке, составленного С. А. Алферовым и А. И. Чукбаром. В этой книге, как отмечали ее составители, “кроме ряда произведений Пушкина, Лермонтова, Крылова, Жуковского, Никитина, Ушинского и др. (всего 23), почти весь остальной материал (84 статьи), значительная часть которого написана А. И. Чукбаром, составлен на местном материале” [Родная жизнь 1910, 3].
     Относительно источников “Книги для чтения...” и характера переводов произведений составители книги сообщают следующее: Большинство статей I и II частей взяты из книг К. Э. Шельцеля - “Книга для чтения”, ч. 1 и 2 из гр. Л. H. Толстого “Новая азбука”. Некоторые из этих статей представляют точный перевод русских статей, с изменением лишь собственных имен, другие несколько изменены; для третьей части несколько статей было составлено переводчиками по плану, указанному собирателями статей, прямо на абхазском языке, и, наконец, сказки записаны со слов народных рассказчиков по возможности с буквальной точностью» [Книга для чтения 1911, 3].
     Известно, что составителями этой книги были А. И. Чукбар и Н. С. Патейпа. И переводы на абхазский язык всех произведений осуществлены ими. Ими же написаны и некоторые оригинальные произведения. Всего в книге опубликовано 69 произведений различных жанров. При этом в прозе – 54 произведения, а в стихотворной форме – 15. Из 56 переведенных произведений из русской литературы 44 были прозаическими, а 12 – поэтическими. Оригинальных произведений опубликовано восемь, из них пять рассказов и три стихотворения. В учебнике также было опубликовано два фольклорных сюжета и три статьи. Как показывают приведенные
количественные данные, впервые в абхазскую книгу включалось столь большое количество литературного материала.
     Переводы принадлежат перу А. Чукбара (29 произведений) и Н. Патейпа (26 произведений). Фольклорные материалы записаны братом Д. И. Гулиа – Иваном Гулиа (две сказки). Что касается оригинальных произведений, то они написаны Д. Гулиа – два стихотворения и три детских рассказа, Н. Патейпа и Д. Ладариа по одному и две статьи написаны Д. Т. Мааном.
     Как и в предыдущих книгах подобного типа, мы и здесь сталкиваемся с большим количеством переводов, сделанных не только из указанных в предисловии книг, но также и из книги К.Д. Ушинского. В числе переведенных произведений встречаются басни И.А. Крылова “Зеркало и обезьяна”, “Волк и ягненок”, “Две бочки”, “Волк и кот”, “Свинья под дубом”. Переводы некоторых из них – “На мышку и кошка зверь”, “Зеркало и обезьяны”, “Волк и кот”, “Свинья под дубом” – осуществлены в стихотворной форме. Нельзя не согласиться с оценкой, которую дал Г. А. Дзидзария качеству перевода этих произведений. Он пишет: “Это – первый профессиональный перевод на абхазский язык стихов великого баснописца” [Дзидзария 1979, 199].
     Если мы ранее встречали переводы басен Крылова исключительно в прозаической форме, то здесь впервые мы имеем уже стихотворную форму, которая соответствует оригиналу. Несомненно, что это является новой для создававшейся литературы ступенью.
     Следующей книгой, в которой были опубликованы литературные произведения, была “Абхазская азбука” (“Апсуа нбан”), изданная в Тифлисе в 1909 г. В азбуке было напечатано шесть дидактических рассказов: “Лгун”, “Кадыр на дереве”, “Отец и сыновья”, “Хвастливый чурек”, “Собака”, “Два мальчика”. В книге также размещены миниатюры: “Старик и садовник” и “Детские очки”. Источником перевода рассказов “Лгун”, “Отец и сыновья” послужили произведения из толстовских книг для чтения.
     Таким образом, до выхода в свет первого поэтического сборника Д. И. Гулиа “Стихотворения и частушки” в 1912 г. в различных азбуках и других школьных учебниках было опубликовано свыше 100 детских произведений. Подавляющее большинство из них явились переводами басен И. А. Крылова и литературного материала, взятого из учебников и книг для чтения К. Д. Ушинского, Л. H. Толстого, К. Э. Шельцеля и др. В то же время были опубликованы и оригинальные произведения в виде нравоучительных, назидательных рассказов-очерков Д. И. Гулиа, Н. Патейпа, Н. Ладария, А. Чукбара и три стихотворных произведения Д. Гулиа.
     Воздействие русской литературы на абхазское просветительство отражается и в первой абхазской газете “Апсны” (1919–1921). С самого начала в газете наиболее значимой проблемой было обозначено народное просвещение. В своих мемуарах редактировавший газету Д. И. Гулиа, упоминая о характере газеты и отмечая ее предназначение как просветительской пишет: «Абхазская пресса возникла после 1917 года. Первая газета “Апсны” (“Абхазия”) стала выходить с 1919 года при меньшевиках. Мое участие в этой газете выразилось в ее редактировании. Газета эта, можно сказать, была по преимуществу литературной, где помещали молодые поэты свои произведения: стихи, рассказы, пьесы и др.» [Гулиа 2003, 416].
     В выявленных нами номерах газеты было опубликованы 117 поэтических произведений (113 на абхазском и четыре на русском языках), свыше 30 прозаических произведений и пять – драматических. Если брать во внимание, что формат самой газеты не отличался особым размером, то становится ясно, что такое количество (свыше 150) художественных произведений, несомненно, позволяет нам говорить о том, что художественная литература в ней была представлена довольно широко.
     Опубликованные в газете “Апсны” 35 произведений малой прозы по своим историко-генетическим и контактно-типологическим характеристикам можно классифицировать на три основные группы: произведения, сюжеты которых основаны на авторском вымысле, произведения, в основе которых лежат фольклорные мотивы и сюжеты, и, наконец, переводные произведения. Свободное и произвольное использование авторами рассказов фольклорных источников, выраженное в усеченности сюжета и композиции, в чрезмерно кратком их изложении, не позволяют всегда точно идентифицировать их с оригиналом.
      Авторами или переводчиками произведений малой прозы выступали представители двух поколений – старшего, занятого в основном преподавательской и другой просветительской деятельностью (Д. Гулиа, С. Чанба, П. Шакрыл, Н. Патейпа, М. Булия) и общественной деятельностью (3. Бения, Б. Хаджимба, Е. Ачба, Ш. Емхаа, М. Агрба), и младшего – учащимися различных учебных заведений (М. Лакербай, М. Хашба, М. Чалмаз, Д. Дарсалия, Е. Маан, Е. Чачхалия, Т. Лагулаа, И. Гадлия, Л. Шамба, Н. Кокоскерия и др.). Не все перечисленные из обеих групп авторы стали профессиональными писателями. А к этому моменту лишь Д. Гулиа, С. Чанба и П. Шакрыл имели определенный индивидуальный творческий опыт. Отсюда и проистекает особенность произведений почти всех художественных произведений, в том числе и малой прозы – дидактизм с ярко выраженной нравоучительной направленностью. В этом смысле все они продолжают предыдущий, начальный этап абхазской литературы.
     Безусловно, и после установления советской власти в Абхазии просветительские тенденции в различных сферах духовной жизни народа имели дальнейшее развитие. Но это было уже следующим этапом его культурного развития. Учитывая важные выводы И.С. Брагинского о том, что “вненационального просвещения нет, и не было” и, что оно “не только литературное явление, но особая эпоха в истории культуры” [Брагинский 1973, 304, 309], можно говорить и о других сторонах, например, о воздействии русской литературы на возрождение абхазского театрального и музыкального искусств. Но это уже тема другого исследования. В заключение заметим, что на заре возникновения школьного образования в Абхазии и затем зарождения абхазской художественной литературы роль русской литературы, вначале – детской, дидактической, а затем и классической, была весьма значительной.

ЛИТЕРАТУРА

Абхазский букварь (Апсшэа нбан). Тифлис, 1865. (Составлен под руководством И. А. Бартоломея.)
Абхазская азбука. Молитвы, 10 заповедей и присяжный лист / Сост. К. Мачавариани и Д. Гулиа. Тифлис, 1892.
Арзамасцева И. Н., Николаева С. А. Детская литература: Учебник. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2005.
Бгажба Х. С. Труды. Кн. 1: Этюды и исследования. Сухуми, 1987.
Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1981. Т. III.
Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1981. Т. VI.
Брагинский И. С. К вопросу о национальном своеобразии эпохи Просвещения: (Вместо послесловия) // Просветительство в литературах Востока: Сб. статей. М., 1973.
Володин А. И. Просвещение // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. Гаспаров М. Л. Басня // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.
Гулиа Д. И. Сочинения. Стихи, рассказы, фольклорные и этнографические записи, переводы, учебник, письма. Сухум, 2003.
Дзидзария Г. А. И. А. Бартоломей и первая абхазская книга // Советская Абхазия. 1975. 6 авг.
Дзидзария Г. А. Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции. Сухуми, 1979.
Книга для чтения на абхазском языке, для абхазских училищ. Тифлис, 1911.
Ст. А. Школьный вечер в Поквешах // Сотрудник закавказской миссии. 1913. № 7. 1 апр.
Родная жизнь: Книга для чтения в старших отделениях начальных школ, в которых обучаются дети абхазцы / Сост. С. Алферов, А. Чукбар. Тифлис, 1910.
Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории. Сборник / Пер. с англ. М., 2002. Услар П. К. Этнография Кавказа. Языкознание: Абхазский язык. Сухум, 2002 (репр. изд.).
Ушинский К. Д. Педагогические сочинения: В 6 т. М., 1989. Т. III.
Юсуфов Р. Ф. История литературы в культурфилософском освещении. М., 2005.

Русский язык в странах СНГ и Балтии. Международная научная конференция. Москва, 22-23 октября 2007 г. – Москва: Наука, 2007. – С. 524-534.
_________________________


О ПЕРВЫХ ПУБЛИКАЦИЯХ АБХАЗСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

     Вопросы возникновения абхазской письменности и национальной художественной литературы освещались в целом ряде исследований (1). В них, как и в обобщающих работах по истории абхазской литературы, последовательно утверждается мысль о том, что она «с самого начала своего зарождения творчески питалась из источников русской классической и советской литературы, училась у нее. Одним из источников, питавших абхазскую литературу, была и грузинская литература. Но главную роль в зарождении абхазской литературы сыграла сама абхазская жизнь с ее национальными традициями, песнями, сказками, легендами и преданиями» (2).
     Несомненно, перечисленные факторы — фольклор, русская и грузинская литературы на разных этапах, в той или иной степени сыграли определенную роль в становлении абхазской литературы. Однако, на наш взгляд, они не объясняют причину и характер появления на исторической сцене самой национальной литературы. Поскольку абхазский фольклор, русская и грузинская литературы существовали задолго до того, как появились первые литературные произведения индивидуальных авторов на абхазском языке, но тогда они никак не стимулировали ее зарождение.
     По этому поводу В. В. Кожинов отмечал, что «литература и фольклор — разные стихии. Они могут развиваться в теснейшем взаимодействии, но могут иметь и более или менее независимое развитие. И уж, во всяком случае, устное народное творчество не может непосредственно “превратиться” в литературу» (3).
     Исходя из такой аргументации, перечисленные факторы могли стать питательной почвой лишь тогда, когда появились более или менее подходящие историко-культурные условия для возникновения абхазской художественной литературы. В этом смысле наиважнейшим шагом в зарождении абхазской литературы следует считать создание самой абхазской письменности в начале 60-х годов XIX столетия. Это было изначальным и необходимым условием появления и литературы.
     Закономерно, что становление абхазской литературы сопровождалось процессом просвещения масс, созданием образовательных учреждений — церковно-приходских школ и светских учебных заведений. Процесс этот протекал далеко не безболезненно, поскольку проходил в условиях политической нестабильности и сложнейших общественно-политических отношений между кавказскими народами и двумя державами — Россией и Турцией. Но даже несмотря на такие объективные препятствия, образование среди абхазского населения постепенно набирало силу, число овладевших грамотой увеличивалось. О том, что книги П. Услара и особенно И. Бартоломея непосредственно сыграли в этом процессе значительную роль, говорят выявленные А. П. Дудко архивные документы. Он, в частности, пишет, что «некоторые ученики как Окумской, так и других Самурзаканских школ, знающие абхазский язык, выучились читать и писать по-абхазски и свободно рассказывают содержание статей, помещенных в абхазском букваре. В остальной части Абхазии также изучался детьми абхазский язык. В том же отчете указывается, — продолжает А. Дудко, — что в школах остальной Абхазии дети читают по-русски и по-абхазски, и что они изучали абхазскую и русскую азбуку» (4).
     Поскольку речь идет о 80-х годах XIX в., то очевидно, что А. Дудко имел в виду именно азбуку, созданную комиссией И. Бартоломея, ибо другой азбуки вообще не было. Без книг П. Услара и И. Бартоломея невозможно представить какое-либо дальнейшее усовершенствование абхазской письменности и продвижение на пути к созданию абхазской художественной литературы.
     В своей работе «Пути развития абхазской детской литературы во взаимодействии с русской советской детской литературой» Д. С. Джинджолиа справедливо пишет об основоположнике абхазской литературы Д. И. Гулиа: «Начиная с юношеских лет, работая преподавателем абхазского языка, создавая для детей стихи, рассказики, он по сути становится детским писателем раньше, чем автором книг для взрослого читателя» (5). Стало быть, говоря о начальном этапе абхазской литературы, необходимо учитывать и те детские произведения Д. И. Гулиа, которые он печатал в различных школьных учебниках еще до выхода в свет его первого сборника стихов в 1912 г.
Об этом писал и Г. А. Дзидзария: «... стихи основоположника абхазской литературы впервые увидели свет не в 1912 году, когда вышел его сборник стихов, как это долго утверждалось, а гораздо раньше» (6). На первых публикациях Д. Гулиа мы подробнее остановимся ниже. Вместе с тем необходимо сказать и о том, что произведения для детей писались и переводились на абхазский язык преимущественно из русской литературы и другими деятелями — А. Чукбар, Н. Патейпа, Д. Ладария и др.
     Здесь вполне уместно вспомнить слова В. Шкловского: «очень часто новая литература притворяется детской литературой» (7). Для подтверждения верности этого наблюдения обратимся к «Абхазскому букварю», составленному под руководством И. Бартоломея. Анализируя его структуру, X. С. Бгажба писал: «“Абхазский букварь” И. Бартоломея, составленный на трех языках (абхазском, русском и грузинском), не походит на обычные буквари. Он не иллюстрирован, буквы последовательно не изучаются. Сначала даются краткие сведения о произношении собственно абхазских согласных. Затем идет лексический материал из односложных, двусложных, трехсложных и многосложных слов, материал для чтения: фразы, легкие детские рассказы, басни и небольшие извлечения из ветхозаветной книги» (8).
     Как видим, первые произведения абхазской литературы были переводными. Однако, при этом никем из исследователей не было сделано попытки более детального анализа этих произведений.
     Абхазская литература зарождалась в трех ипостасях: как переводная, как детская и как религиозно-христианская. Все перечисленные факторы взаимообусловлены и внутренне взаимосвязаны. Именно в таком синкретизме литература прошла более чем полувековой исторический путь (1860—1910-е), целенаправленно преодолевая отставание в деле просвещения абхазского общества. И анализ начального этапа абхазской детской литературы наглядно свидетельствует о том, что такие значительные для народа события, каким является рождение национальной литературы, не могут быть случайными и внезапными. Это — исторически обусловленное явление, результат подвижнической работы определенной группы людей, которые осознали значимость просвещения для своего народа.
     В небольшом предисловии к «Абхазскому букварю», написанном руководителем комиссии И. Бартоломеем, дана краткая справка об истории его создания и названы имена тех, кто был причастен к его составлению. Он пишет: «Букварь этот составлен в 1862 году комиссией, состоявшей под председательством моим из членов: Д. П. Пурцеладзе и В. Г. Трирогова, при содействии природных абхазцев: священника Иоанна Гегия, прапорщика Георгия Курцикидзе и дворянина Симеона Эшба. Абхазский текст пересмотрен и исправлен в 1865 году князем Константином Георгиевичем Шервашидзе, а в 1864 году князем Григорием Александровичем Шервашидзе, по предложению которых бзыбское произношение, сначала принятое в букваре, заменено общеабхазским. Причем, комиссия пришла к убеждению, что составленная генерал-майором Усларом азбука более соответствует точному выражению абхазского языка, чем первоначально составленная самой комиссией» (9).
     Как видим, в данном пояснении нет ни слова о структуре букваря, о том, откуда переведены художественные произведения и кто является автором назидательных статей и рассказов о пользе образования, помещенных в нем. Между тем, они занимают заметное место — 51 страницу из 188 страниц книги. Здесь напечатаны два дидактических рассказа и две статьи, 14 переводных произведений и 4 наставления христианско-религиозного толка. Дидактические рассказы, статьи и нравоучительные наставления не озаглавлены, тогда как каждое из переводных произведений имеет заглавие.
     Рассказы и статьи повествуют о практической пользе и необходимости учебы, объясняют, как должен вести себя ученик в различных местах, как он должен относиться к своей первейшей задаче — учебе. Первые два рассказа имеют признаки художественного повествования: они сюжетны и содержат диалог между персонажами.
     Следующие за этими маленькими рассказами статьи непосредственно обращены к учащимся. В этих наставлениях подробно, в деталях описано поведение примерного учащегося: как собираться в школу, какие принадлежности необходимо брать с собой в школу, в каком виде они должны быть, как надо обращаться с книгами, а также дается совет ученикам — начинать свой день с молитвы, обращенной к Богу, чтобы Он увеличил их познания, и т. п. То есть эти статьи затрагивают практически все вопросы, начиная от гигиены, педагогики и до духовных потребностей и, таким образом, служат своеобразным сводом правил поведения, которые должен соблюдать учащийся.
     Следующая часть книги состоит из переводов на абхазский язык произведений русской литературы. В ней мы встречаем такие произведения, как: «Бедняк», «Лягушка и бык», «Орел и куры», «Барс и медведь», «Орел и крот», «Хозяин и собака», «Муха и пчела», «Хвастливый заяц», «Орех и арбуз», «Маленький вор», «Маленький лгун», «Добрый сын», «Нерадение», «Бедный мальчик».
     Примечательно, что ни в одном случае не указан автор переводимого произведения. Но подобные явления в школьных книгах были скорее характерными, нежели исключением. Причина этого, на наш взгляд, кроется в стремлении составителей книг не загромождать учебный материал перечнем имен и фамилий, поскольку целью этих книг было — дать азы для усвоения навыков чтения. И для достижения этой цели составители таких учебников пренебрегали понятием авторского права.
     Нами установлено, что 7 из 14 перечисленных выше произведений являются переводами басен И. А. Крылова. В их числе «Фортуна и нищий», «Лягушка и вол», «Заяц на ловле», «Собака», «Орел и куры», «Орел и крот», «Муха и пчела». При переводе названия первых четырех произведений были изменены соответственно на — «Бедняк», «Лягушка и бык», «Хвастливый заяц», «Хозяин и собака». Несомненно, что эти изменения в заглавиях обусловлены стремлением переводчиков облегчить усвоение содержания произведений детьми.
     Не случаен сам факт обращения составителей и переводчиков произведений для азбуки к басням И. Крылова. Такие содержательно-формальные качества, какими обладают большинство его басен, как поучительность, познавательность при незамысловатости сюжета, сделали их подлинно хрестоматийными. Причем включение басен Крылова или же использование их в виде изложения сюжетной линии в прозе характерно было и для русской педагогики того периода. В частности, мы встречаем их в большом количестве в книгах К. Д. Ушинского, азбуке и книгах для чтения Л. Н. Толстого.
     Характерной особенностью перевода на абхазский язык встречающихся в «Абхазской азбуке» 1865 года басен И. Крылова является то, что они осуществлены исключительно в прозаической форме. Это важно еще и потому, что этим фактом опровергается принятое до сих пор положение о том, что абхазская литература начинается якобы с поэзии.
     На самом же деле, среди произведений, которые содержатся в различных школьных учебниках до 1968 г., мы не встречаем ни одного стихотворного. Исключение составляют лишь два стихотворения, опубликованные в изданной в 1906 году «Абхазской азбуке и статьях для чтения и письменных работ». Первое стихотворение «Птичка» является переводом детского стиха В. Жуковского, другое — «Что у тебя?», скорее всего, также является переводным, поскольку имеется и русский текст, хотя источник нам не удалось установить. Мы полагаем, что появление на начальном пути зарождения национальной литературы именно прозаической формы имеет свое историческое и эстетическое обоснование. При всем богатстве и жанровом разнообразии абхазского фольклора самым распространенным все-таки был жанр устного рассказа. Объясняется это тем, что «устный рассказ быстро и оперативно откликается на актуальные с точки зрения народа темы и события» и при этом он «не претендует на художественное обобщение» (10).
     Поэтому и переводимые с русского языка произведения, будь то литературная басня или произведения церковно-учительной литературы, излагались в форме рассказа, по стилю очень близкого к устному. Данный вывод позволяет устранить, как было уже сказано, широко распространенное мнение о первичности стихотворной, поэтической формы на начальном этапе абхазской литературы.
     Что касается возникновения поэтической формы в абхазской литературе, то очевидно, что авторы первых стихотворений «стремились к некоторой необычности и нестандартности по отношению к ораторской и разговорной речи» (11). Иначе говоря, стихотворная форма в оригинальных произведениях абхазской литературы появляется как своего рода оппозиция по отношению к прозе.
     А до этого исторического момента литературная работа на абхазском языке шла почти исключительно в форме прозы, и она должна была проделать еще длинный, почти полувековой путь своего созревания.
     В 1892 году К. Д. Мачавариани и Д. И. Гулиа издают книгу под названием «Абхазская азбука. Молитвы, 10 заповедей и присяжный лист». В кратком предисловии к книге, сделанном ее авторами, мы читаем: «...По мере знакомства ученика с буквами, мы даем для письма и чтения сначала отдельные слова, затем фразы, потом употребительнейшие пословицы и поговорки, и наконец цельные рассказы (выделено нами. — В. А.). Молитвы дадут прекрасный материал для чтения и научат абхазских детей молиться Богу на их родном языке» (12).
     В этой книге напечатаны четыре «рассказа-миниатюры», которые подробно рассмотрены в упоминавшейся выше диссертационной работе Д. С. Джинджолиа. Правда, при этом исследовательница, указывая на их источники, утверждает, что рассказ о мальчике, попросившем отца купить очки, а в ответ получившем букварь, взят из книги Я. Гогебашвили (1876). Трудно определить, с абсолютной точностью, откуда взят сюжет этого рассказа, но необходимо отметить, что он встречается под названием «Детские очки» в книге К. Д. Ушинского «Вторая после азбуки книга для чтения», изданной в 1864 г. То есть педагогические книги К. Ушинского увидели свет задолго до появления грузинского букваря Я. Гогебашвили, и потому нельзя исключить возможности того, что данный рассказ был переведен из книги Ушинского.
     В основе сюжета другого рассказа — о змее, которая пожелала жить вместе с крестьянином, но была им убита, — безусловно, лежит басня И. Крылова «Крестьянин и змея».
     Рассказы эти невелики по объему, состоят из 3-5 предложений и повествуют об одном событии. Иногда это описание произошедшего факта, иногда — диалог двух персонажей. Тексты дидактичны и развлекательны.
     В 1906 году издается «Абхазская азбука и статьи для чтения и письменных работ». В книге не указаны авторы. «Первый ее раздел состоит из первой части букваря Мачавариани и Гулиа (1-25 стр.), а второй — из маленьких статей, предназначенных для чтения и письменных работ (25-59 стр.), составленных Ф. X. Эшбой» (13). О том, что в качестве соавтора этой азбуки, а именно составителем и автором рассказов и статей, помещенных в книге, был один из пионеров абхазского просвещения Ф. X. Эшба, указывает и Г. А. Дзидзария (14).
     В этой азбуке опубликовано 19 произведений, которые могут быть отнесены к детской художественной литературе. Два из них «Что у тебя?» и «Птичка» — первые известные нам публикации произведений в стихотворной форме. Остальные 17 произведений — это детские рассказы. С большой долей вероятности можно утверждать, что рассказы: «В школе и дома», «Горшок котлу не товарищ», «Спор животных» взяты из учебников К. Д. Ушинского, а «Добрый Ваня», «Семь прутьев» и «Лгун» — из книг для чтения Л. Н. Толстого, наконец, «Хвастливый заяц» и «Муха и пчела» являются баснями И. А. Крылова, но взяты они из «Абхазской азбуки» 1865 года.
     Относительно качества переводов произведений, взятых из книг К. Ушинского и Л. Толстого, можно сказать, что они осуществлены достаточно вольно: изменены имена героев, сокращен текст и упрощен сюжет и т. д. В этой же азбуке мы также встречаем уже упоминавшиеся два рассказа-миниатюры из азбуки К. Мачавариани и Д. Гулиа.
     Следующая книга, в которой были опубликованы переводные и оригинальные произведения, вышла в 1908 году в Тифлисе под названием «Книга для чтения на абхазском языке для абхазских училищ» («Апсуа швквы апсуаа рышколкуа рзы»), изданная Управлением Кавказского учебного округа. К сожалению, не удалось обнаружить первое издание этой книги, и потому мы пользуемся вторым изданием, вышедшим в 1911 году. Но поскольку оно сопровождено предисловием к первому изданию, мы можем говорить о том, что содержательная часть второго издания не претерпела каких-либо существенных изменений или дополнений.
     Стоит несколько подробнее остановиться на предисловии, которое несет дополнительную информацию о целях, структуре и источниках публикуемых в ней произведений.
     Так, составители учебника ставили перед собой следующие задачи: «Прежде всего дать учащимся в начальных училищах Абхазии материал, на котором они совершенствовались бы в беглости, выразительности и сознательности чтения.., во-вторых, возбудить в народе интерес к школьному обучению... и, в-третьих, наконец, сообщить через посредство книжки полезные и необходимые для жизни сведения...» (15).
     Если сравнивать цели, которые ставили перед собой комиссия под руководством И. Бартоломея, а затем К. Мачавариани и Д. Гулиа, с задачами составителей данной азбуки, то может показаться, что они не изменились. Однако это не так. Во-первых, речь идет об абхазских школах, число которых к 1911 году значительно увеличилось, причем в них уже преподавался абхазский язык. В этом плане стоит обратить внимание на то, что в данный учебник, в отличие от предшествовавших, не были включены параллельные тексты на русском языке. Это говорит о том, что в функционировавших абхазских церковно-приходских и земских начальных школах преподавали учителя абхазы, для которых не было надобности иметь перевод текстов внутри одной книги, поскольку они могли для сравнения использовать оригиналы учебных пособий, откуда они были переведены. Подтверждением тому может служить выход в свет учебника на русском языке под названием «Родная жизнь. Книга для чтения в старших отделениях начальных школ, в которых обучаются дети абхазцы», составленного С. А. Алферовым и А. И. Чукбаром. В этой книге «кроме ряда произведений Пушкина, Лермонтова, Крылова, Жуковского, Никитина, Ушинского и др. (всего 23), почти весь остальной материал (84 статьи), значительная часть которого написана А. И. Чукбаром, составлен на местном материале» (16).
     Несмотря на то, что на титульном листе в начале книги не указаны фамилии составителей, доподлинно известно, что ими являлись А. И. Чукбар и Н. С. Патейпа. Подтверждением служит то обстоятельство, что перевод и изложение в обработке большинства произведений на абхазском языке осуществлены ими. Ими же написаны и некоторые оригинальные произведения. Добавим к сказанному, что составители как переведенные, так и оригинальные произведения определяют термином «статья». Мы же в своем обзоре, квалифицируя их жанровую природу, исходим из наличия или отсутствия элементов художественности — наличия вымышленных героев, диалога между ними, сюжета и т. д.
     Всего в книге опубликовано 69 произведений различных жанров. Переводы принадлежат перу А. Чукбара (29 произведений) и Н. Патейпа (26 произведений). Фольклорные сказания записаны братом Д. И. Гулиа — Иваном Гулиа (2 сказки). Что касается оригинальных произведений, то они написаны Д. Гулиа — 2 стихотворения и 3 детских рассказа, Н. Патейпа и Д. Ладариа по одному рассказу и две статьи написаны Д. Т. Мааном.
     Как и в предыдущих книгах подобного типа, мы и здесь сталкиваемся с большим количеством переведенных произведений, взятых не только из указанных в предисловии книг, но также из книги К. Д. Ушинского. В числе переведенных произведений встречаются басни И. Крылова «Зеркало и обезьяна», «Волк и ягненок», «Две бочки», «Волк и кот», «Свинья под дубом». Переводы некоторых из них — «На мышку и кошка зверь», «Зеркало и обезьяна», «Волк и кот», «Свинья под дубом», осуществлены в стихотворной, поэтической форме. Нельзя не согласиться с оценкой, которую дал Г. А. Дзидзария качеству перевода этих произведений. Он пишет: «Это — первый профессиональный перевод на абхазский язык стихов великого баснописца» (17).
     Если ранее мы встречали переводы басен Крылова исключительно в прозаической форме, то здесь впервые имеем уже стихотворную форму, которая соответствовала оригиналу. Несомненно, что это является новой для создававшейся литературы ступенью.
     В то же время в этой книге опубликованы первые оригинальные стихи Д. И. Гулиа «Весна», «Двое не могли идти, третий не догонял», «Какое милое существо!», его же рассказы «Необходимо учиться», «Неученый сын», «Как жить», а также рассказы Н. Патейпа «Шелководство» и Д. Ладария «Хорошее вино».
     Последние произведения представляют собой развернутое повествование. И хотя в них явственно проступает публицистическое начало, элементы художественности налицо. В них действуют вымышленные герои, которые рассуждают о преимуществах просвещения, новых, имеющих утилитарное значение видов деятельности, о принципиально ином отношении к ведению домашнего хозяйства. Тем не менее, есть основания признать эти произведения художественными, ибо они являются плодом вымысла авторов. Эти произведения по своей жанровой принадлежности занимают некое промежуточное положение между рассказом и очерком. В них обнаруживается и образное отражение современной авторам действительности в сочетании с попыткой публицистического описания некоторых нравов общества.
     Следующей книгой, в которой были опубликованы литературные произведения, была «Абхазская азбука» («Апсуа нбан»), изданная в Тифлисе в 1909 году. В азбуке было напечатано 6 дидактических рассказов: «Лгун», «Кадыр на дереве», «Отец и сыновья», «Хвастливый чурек», «Собака», «Два мальчика». Помимо них, в книге также размещены миниатюры «Старик и садовник» и «Детские очки». Источником перевода рассказов «Лгун» и «Отец и сыновья» послужили произведения, помещенные в толстовских книгах для чтения.
     Таким образом, до выхода в свет первого поэтического сборника Д. И. Гулиа «Стихотворения и частушки» в 1912 г. в различных азбуках и других школьных учебниках было опубликовано свыше ста детских произведений. Они послужили тем фундаментом, на котором выросла абхазская литература, и потому очень важно сделать более детальный анализ литературного процесса в этот период. Наряду с этим был осуществлен перевод целого ряда христианских книг, которые также требуют специального изучения. Это даст возможность определить движущие силы и характер развития абхазской литературы на начальном этапе ее развития.
__________________________

1 См.: Делба М. Основатель абхазской литературы Дмитрий Гулиа. Сухум, 1937; Бгажба X. С. Очерки об абхазской литературе. Сухуми, 1940; Инал-ипа Ш. Д. Из истории абхазской литературы. Сухуми, 1961; Абхазская литература (краткий очерк). Сухуми, 1968; Очерки истории абхазской литературы. Сухуми, 1974; История абхазской литературы. Книга первая. Сухуми, 1986 (на абх. яз.); Бгажба X. С. Труды. Книга первая. Этюды и исследования. Сухуми, 1987 и др.
2 Очерки истории абхазской литературы. Сухуми, 1974. С. 3-4.
3 Кожинов В. В. Современная жизнь традиций. Размышления об абхазской литературе // Дружба народов. 1977. № 4. С. 251.
4 Дудко А. П. Из истории дореволюционной школы в Абхазии (1851—1917 гг.). Сухуми, 1956. С. 54-55.
5Джинджолиа Д. С. Пути развития абхазской детской литературы во взаимодействии с русской советской детской литературой. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1991. С. 9.
6 Дзидзария Г. А. Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции. Сухуми, 1979. С. 199.
7 Шкловский В. Б. О теории прозы. М., 1983.С. 315.
8 Бгажба X. С. Указ. соч. С. 23.
9 Абхазский букварь. Апсшва нбан. Составлен под руководством И. Бартоломея. Тифлис, 1865. С. 1.
10 Зухба С. Л. Типология абхазской несказочной прозы. Майкоп, 1995. С. 291-293.
11 Авидзба В. Ш. Абхазский роман. Сухум, 1997. С. 32.
12 Гулиа Д. И. Сочинения. Сухум, 2003. С. 17.
13 Конджария В. X. Из истории развития абхазского литературного языка. Сухуми, 1984. С. 9.
14 Дзидзария Г. А. Указ. соч. С. 110.
15 Книга для чтения на абхазском языке для абхазских училищ. 2-е издание. Тифлис, 1911. С. 1.
16 Дзидзария Г. А. Указ. соч. С. 199.
17 Там же.

Международные Ломидзевские чтения. Изучение литератур и фольклора народов России и СНГ: Теория. История. Проблемы современного развития. Материалы Международной научной конференции 28-30 ноября 2005 г., г. Москва. — Москва: ИМЛИ РАН, 2008. — С. 68-77.
_________________________

ОСОБЕННОСТИ КАВКАЗСКОГО ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВА XIX—XX ВВ.

Аннотация:
     В статье в сопоставительном плане рассматривается история кавказского просветительства XIX—XX вв., которое, по мнению автора, при всех специфических особенностях каждой национальной версии имело и общие генетические, и типологические черты. Утверждается, что в ранних учебных книгах для детей содержатся литературные произведения, которые и стали первой ступенью в истории возникновения и формирования национальных литератур.

Ключевые слова:
     Просвещение, просветительство, культурное взаимовлияние, распространение знаний, создание письменности, детская литература.

     В научной литературе встречаются два термина – «Просвещение» и «Просветительство», которым придается синонимический характер употребления. Согласно авторитетным энциклопедическим изданиям [1: 540; 42; 307; 823], термин «Просвещение» использовался в европейских языках – немецком, английском, французском, испанском и др. Он обозначал идейно-философское и культурное движения в странах Запада с конца XVІІ до начала XІX в. Утвердился же данный термин и окончательно вошел в научный оборот после публикации известной статьи И. Канта «Ответ на вопрос: что такое просвещение?» [2: 33].
     В русском языке оба слова происходят от одного корня – «свет» и терминологически обозначают интеллектуальное движение, имевшее место в истории разных стран и народов, в котором отчетливо просматривается повышенный интерес к образованию, воспитанию и их распространению среди широких масс. Все просветительские учения и идеи, как отмечал Н.А. Айзенштейн, типологически в основном сходны «прежде всего своей особой концепцией исторического прогресса» [3: 11].
     Поскольку данное явление носит практически общемировой цивилизаторский характер, оно даже при самых общих исходных принципах представляет собой довольно пеструю картину, вытекающую из различия национальной жизни: в воззрениях, в подходах, в стоящих перед каждым народом исторических задачах и, в конечном счете, в результатах, не говоря уже о том, что оно в разных частях света протекало хронологически в разные эпохи.
     Как известно, Просвещение не является только литературным явлением. Оно как философское, культурное и литературное явление возникло в странах Западной Европы. Его центр перемещался из одной страны в другую, охватывая большие пространства и вовлекая в процесс преодоления традиционного средневекового мировоззрения все новые и новые народы. Затем просветительские идеи получили широкое распространение по всему миру, проявляя себя в различных странах с неидентичным культурно-историческим опытом и укладом. Данный процесс не носил синхронного характера и протекал разновременно. Как пишет по этому поводу Д. С. Комиссаров: «Просветительское движение на Востоке в целом, … не только отличается от Просвещения на Западе, которое, как известно, также не было однородным, но в разных регионах имеет свои специфические черты. В одних странах просветительство развивалось интенсивно, в других этот процесс в силу особых обстоятельств оказался замедленным; в одних странах просветительские реформы привели к более глубоким преобразованиям, в других они внесли лишь незначительные изменения в структуру общества и литературу. Но типологическое единство несомненно» [4: 5-6].
      Когда И. Кант отвечал на поставленный вопрос, то он в сущности Просвещения видел не просто распространение знаний, а гораздо большее – развитие человеческого разума вообще и большую степень гражданской свободы. В этой связи он утверждает: «Если задать вопрос, живем ли мы теперь в просвещенный век, то ответ будет: нет, но мы живем в век просвещения. Еще много недостает для того, чтобы люди, при сложившихся в настоящее время обстоятельствах, в целом были уже в состоянии или могли оказаться в состоянии надежно и хорошо пользоваться собственным рассудком в делах религии без руководства со стороны какого-то другого. Но имеются явные признаки того, что им теперь открыта дорога для совершенствования в этом, препятствий же на пути к просвещению или выходу из состояния несовершеннолетия, в котором люди находятся по собственной вине, становится все меньше и меньше» [2: 33].
     Несомненно, что когда мы говорим о кавказском Просветительстве, мы имеем несколько иное состояние, чем то, о чем здесь говорит философ. В свое время академик Н. И. Конрад для более точной и верной идентификации совокупности просветительских проявлений и повлекших за ними результатов предложил различать два явления и соответствующие им термины – «просвещение» и «просветительство» [см. об этом: Айзенштейн, с.11]. К первому он относил классическое европейское Просвещение, а ко второму – весь арсенал просветительских проявлений и культурные процессы, вызванные, прежде всего, национально-освободительным движением, реформами восточных стран и народов.
     Кавказское просветительство по своему характеру больше подходит ко второму типу, хотя и оно внутри себя обладает целым рядом специфических особенностей. Европейское Просвещение и Просветительство у народов, вовлеченных в российское цивилизационное поле, наряду со сходствами концептуального характера, имеют существенные различия. В свою очередь, и на Кавказе у одних народов (армян, грузин, азербайджанцев и в определенной степени у народов Дагестана) имелся богатый опыт письменно-литературной традиции, тогда как другим предстояло пройти этот путь, осуществить прорыв, предварительно создав письменность на родных языках. В этой работе речь будет идти о просветительстве в литературах, получивших название – младописьменных.
     Европейское Просвещение базировалось на богатых историко-культурных традициях и выдвигало на передний план «идеи демократии, общественного прогресса, равенства, труда на благо общества, свободного развития личности» [5: 307]. То есть, оно начинало свой новый путь не с нулевой отметки, а являлось продолжением уже имевшегося идейного наследия, хотя зачастую отношение к ней было нигилистическим. Но тем самым, оно претворяло очередной этап духовного развития в общечеловеческом прогрессе. Европейское Просвещение предложило и во многом осуществило реформу общественных взаимоотношений, включая и весь комплекс отношений к окружающему миру, природе, обществу, религии, личности.
     Для многих кавказских народов стартовой площадкой Просветительства стало создание письменности и алфавитов, издание букварей, различных книг для чтения и хрестоматий, открытия школ. Имевшаяся в культурном арсенале богатая народная литература не могла на этом начальном этапе Просветительства априори воздействовать на решение поставленных задач, хотя бы потому, что в этой сфере действовали лишь только одиночки. Благотворное влияние фольклора становится возможным после прохождения «ученического» этапа, вслед за распространением письменности и грамоты среди населения.
     Просветительство у народов Северо-Кавказского региона и Абхазии характеризуется следующими особенностями: во-первых, – это создание письменности и сети учебных заведений (школ, училищ) для обучения на родных языках, издание учебно– педагогической литературы (букварей, учебников, хрестоматий); во-вторых, – изучение истории, культуры, этнографии и создание собственно художественных произведений. Таким образом, исследования просветительских проблем XІX в. позволяют нам говорить о новом качестве культурного взаимовлияния России и кавказских народов. С самого начала этого культурного взаимообмена в нем принимали участие не только деятели русской культуры, но и представители коренных народов, как правило, в большинстве своем получившие образование в российской образовательной среде. Главным же итогом этого взаимовлияния стало, как отмечал Р.Ф.Юсуфов, то, что оно позволило «вывести общественное сознание этносов на уровень современного научного знания» [6: 368]. Нельзя сказать, что кавказское просветительство является малоизученной темой. Имеется целый ряд разысканий, специально посвященных данной кавказоведческой отрасли. В особенности это касается адыгского Просветительства, которое исследовано в работах А.Х.Хакуашева, Р.Х.Хашхожевой, К.М.Шикова, Ш.Х.Хута, З.М.Налоева и др. Проблемы регионального и национального просветительства в различных аспектах освещены в трудах Г.Г.Гамзатова, Н.Г.Джусойты, Г.А. Дзидзария, Х.С.Бгажба, Ш.Х. Салакая, В.Б.Тугова, А.И.Караевой и др.
     Однако, на наш взгляд, в этом вопросе еще рано ставить точку, ибо остаются еще немало вопросов, которые ждут своего ответа. В первую очередь, это относится к материалам, которые за весь советский период так и не были опубликованы, а тем более не изучены по идеологическим соображениям. Как известно, господствовавшая тогда коммунистическая идеология в силу свого воинствующего атеистического подхода замалчивала письменные памятники и материалы, в которых была отражена религиозная тематика. С другой стороны, остаются невыясненными вопросы, связанные с общими закономерностями просветительства как явления; не исследованы до конца вопросы генетических и типологических связей между национальными версиями просветительства.
     Анализируя характер адыгского просветительства, А.Х.Хакуашев заключает следующее: «Развитие просветительского движения адыгского народа в первой половине XIX в. шло по двум направлениям. Деятели первого направления (Ш. Ногмов, Н. Шеретлук и У. Берсей) свою просветительскую деятельность строили на основе родного языка. Своей главной задачей они считали создание национальной письменности, организацию школьного дела, широкое просвещение народных масс, научную разработку актуальных проблем языка, истории и фольклора, переводы художественных произведений других народов на родной язык, развитие культуры и литературы своего народа…
     Второе направление, представленное деятельностью С. Казы-Гирея, Хан-Гирея и С.Адиль-Гирея, развивалось на инонациональной основе, главным образом на русском языке...» [7: 256–257].
     Уместно заметить, что данный вывод является очень точным и во многих отношениях соответствует картине других национальных разновидностей просветительства. Мы разделяем точку зрения М.Ш. Кунижева об «общеадыгском просветительском движении» [8: 18], но с определенными оговорками. Конечно же, этническое родство, языковое единство позволяло людям, владевшим грамотой, без труда читать и понимать содержание книг, независимо от того, кем являлся автор книги – адыгейцем, кабардинцем или черкесом. В то же время, необходимо заметить, что у адыгских народов литературы на родных языках зародились не одновременно, а на разных исторических этапах. Так, несмотря на то, что первые опыты адыгейской литературы приходятся на середину XІX в.(«Букварь черкесского языка», изданный в 1853 г. в Тифлисе Умаром Берсеем), реальное развитие она получает лишь после 1917 г. Литература на черкесском языке также зарождается в 20-х годах прошлого столетия и связана она с созданием новой письменности, выходом в свет первых букварей, учебников и хрестоматий и началом издания газеты «Черкесская жизнь» [9: 324].
     Несколько иную картину мы наблюдаем в отношении зарождения кабардинской литературы. Если в Адыгее и Черкесии предпринятые попытки по созданию письменности, изданию букварей не привели в силу различных причин к зарождению литературы, то иную картину мы наблюдаем в отношении Кабарды. Здесь указанные выше два направления просветительства удалось объединить в единое целое. Изданные К.Атажукиным в 1865 году «Кабардинская азбука», а затем и книги для чтения [10: 10] получили довольно широкое по тем временам распространение и, более того, дали новый импульс просветительству, позже получившему название баксанского культурного движения. «Созданные баксанскими просветителями учебники содержат передовые для своего времени идеи, – пишет Ю.М.Тхагазитов, – утверждают гуманизм, идеи патриотизма и общечеловеческого братства (общность адыгов с греками, хеттами и др.), т.е. людьми разных национальностей и разных вероисповеданий, разновременных цивилизаций, общность нравственных максим, отличающихся их общечеловеческой направленностью» [11: 114].
     Для наглядности продолжим обзор просветительского материала у других кавказских народов. Практически схожую картину мы видим и в отношении абазинской литературы, которая также зародилась в 20-30-х годах ХХ в. Причем, первые абазинские писатели «начинали писать на черкесском языке, а с введением абазинской письменности обратились к родному языку» [12: 4].
     Один из ее исследователей, В.Б.Тугов, говоря о первых шагах абазинской литературы, пишет: «Молодая литература зарождалась не только на страницах газеты, но и в первых букварях и учебниках. Первые автодидакты, безусловно, опирались на опыт русских авторов, но соотносили материал с бытом и жизнью своего народа, с особенностями природы, с национальным характером мышления детей. А в этом у них не было предшественников, как и не было литературных традиций. Создатели букварей, учебников и учебных пособий, строя книги на местном материале, накапливали известный литературный опыт: им приходилось прибегать к собственному творчеству и обрабатывать фольклор. Буквари и учебники Т.Табулова почти целиком исходили из местного материала, были доступны и понятны детям…»[13: 73–74].
     При анализе культурной предыстории осетинской литературы Н.Г. Джусойты выделяет наиважнейшие факторы, способствовавшие возникновению национальной литературы. Таковыми он определяет: «распространение христианства в Осетии, создание школ для подготовки национальных кадров христианского богослужения, создание церковной переводной литературы на осетинском языке и, наконец, привлечение представителей осетинской феодальной знати на службу в русской армии. Второй ряд факторов, – продолжает он, – это распространение школьного образования (отчасти на родном языке), научный интерес к истории, языку, этнографии и фольклору осетинского народа» [14: 27–28].
     В истории абхазского просветительства мы наблюдаем во многом сходные явления, хотя оно имеет и некоторые отличительные особенности. В 1865 г. выходит первая «Абхазская азбука», подготовленная комиссией под руководством лингвиста и генерала И.А. Бартоломея, которая содержит и первые собственно литературные опыты. В 1892 г. К.Мачавариани и Д.Гулиа выпускают в свет «Абхазскую азбуку. Молитвы. 10 заповедей и Присяжный лист», в 1906г. Ф.Эшба издает «Абхазскую азбуку и статьи для чтения и письменных работ», в 1908г. печатается «Книга для чтения на абхазском языке для абхазских училищ», составленная А.Чукбаром и Н.Патейпой, которая затем переиздается в 1911 г., А.Чочуа в 1909 г. издает свою новую «Абхазскую азбуку», которая в доработанном виде переиздается в 1914 г. Данный перечень можно продолжить и дополнить и другими книгами, изданными не только на абхазском, но и на русском языке. Как видно из приведенных примеров, каждая из национальных литератур имеет свою хронологическую последовательность. Одни литературы возникают уже в XIX веке, другие позже – в 20-30-х годах XX в. При этом следует заметить, что между выходом первой книги и возникновением литературы на том или ином национальном языке, пролегают различные отрезки времени. В одних случаях они не столь значительны, в других же – этот срок охватывает вековой промежуток.
     Из обзора начального этапа «новописьменных» кавказских литератур можно сделать следующие выводы: несмотря на некоторые отличительные, специфические в каждом отдельном случае условия и особенности в указанных регионах – Абхазии, Адыгее, Кабарде, Осетии, Черкесии, – явственно выступают набирающие силы идеи просвещения. Для реализации задач, которые ставило просвещение, создаются письменность на национальных языках, азбуки, книги для чтения, переводы религиозных книг, пишутся грамматики этих языков, появляются художественные переводы (в основном для детей), записываются фольклорные произведения, появляются первые оригинальные произведения художественной литературы, также преимущественно для детей.
     Теперь остановимся на материале, который публиковался в различных книгах – азбуках, хрестоматиях и пособиях для чтения. Как и подобает аналогичным изданиям, в них наряду с собственно азбучным материалом, печатались дидактические тексты, предназначенные для обучения и воспитания детей. Среди них мы находим достаточное количество произведений басенного жанра. Такие примеры мы встречаем в абхазской просветительской литературе, в адыгской, в осетинской, абазинской, карачаевской и т.д.
     Приведем несколько примеров. По наблюдению Ш.Хута в «Букваре черкесского языка» У.Берсея опубликовано «12 басен на адыгейском языке, написанные им, а также арабские варианты 8 басен в переложении на адыгейский язык…»[15: 163].
     Такие же примеры имеют место в осетинской литературе. Как отмечает Н.Г.Джусойты, в книгу основоположника осетинской литературы К.Хетагурова «Осетинская лира» («Ирон фандыр», 1899) вошли три басни Крылова – «Гуси», «Волк и журавль», «Ворона и лисица», — представляющие «вольные переложения одноименных басен Крылова» [14: 277].
     Примеры переводов басен И.Крылова мы встречаем и в зарождавшейся карачаевской литературе [16: 54].
     Содержательные качества басни, отмеченные еще В. Белинским, – «житейская и обиходная мудрость, уроки повседневного опыта в сфере семейного и общественного быта» – как нельзя лучше подходят образовательному процессу [17: 395]. И потому они неизменно являются обязательной составной частью школьных учебников. Из сказанного вытекает, что младописьменные литературы свои первые шаги делали именно в связи с процессом просвещения и первые литературные произведения появлялись в книгах, предназначенных для обучения. В этой связи вряд ли можно согласиться с довольно распространенным мнением, согласно которому детская литература воспринимается как второстепенное явление в общелитературном процессе, и, что еще хуже, когда некоторые исследователи и критики отказывают ей в праве на искусство слова, ссылаясь «на ее невысокий, по их мнению, художественный уровень» [18: 17].
     Стало быть, детскую литературу в новых литературах необходимо рассматривать в качестве начального этапа их становления. Она стала тем основанием, на котором сумела сформироваться та или иная национальная литература, ибо, как правило, первые детские книги – это «сочинения учебного моралистического содержания: азбуки, буквари, энциклопедии, правила поведения в обществе и т.п.» [19: 91].
     Следовательно, некоторая недооценка памятников детской литературы вообще и в особенности для младописьменных литератур может привести к неверному пониманию их историй, этапов и тенденций развития.
     Для подтверждения данного вывода приведем известную мысль В.Г. Белинского, который, рассуждая о закономерностях осуществления того или иного национально значимого явления, писал: «Осуществление идеи в факте имеет свои непреложные законы, из которых главнейший – последовательность и постепенность. Ничто не является вдруг, ничто не рождается готовым; но все, имеющее идею своим исходным пунктом, развивается по моментам, движется диалектически, из низшей ступени переходя на высшую. Этот непреложный закон мы видим и в природе, и в человеке, и в человечестве… Тот же закон существует и для искусства. У искусства есть свой вечный, – продолжает Белинский, – неизменный идеал совершенства, составляющий предмет эстетики, как науки изящного; но искусство не вдруг, а постепенно достигает своего идеала, – и история искусства есть картина моментов его развития» [20: 7–8].

Примечания:

1. Философский энциклопедический словарь. М., 1983; Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. Т. 6. М., 1971.
2. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987; Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003.
3. Кант И. Сочинения: в 6 т. Т. 6. М., 1966. 743 с.
4. Айзенштейн Н.А. К вопросу о просветительстве в Турции // Просветительство в литературах Востока. М., 1973.
5. Комиссаров Д.С. От составителя // Просветительство в литературах Востока. М., 1973.
6. Володин А.И. Просвещение // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.
7. Юсуфов Р.Ф. История литературы в культурфилософском освещении. М., 2005. 435 с.
8. Хакуашев А.Х. Адыгские просветители. Нальчик, 1978. 259 с.
9. Кунижев М.Ш. Адыгейская литература // Литература народов России. XX век. Словарь. М., 2005.
10. Темирова Р.Х. Черкесская литература // Литература народов России. XX век. Словарь. М., 2005.
11. Хашхожева Р.Х. Поиски и находки. Избранные статьи. Нальчик, 2000. 415 с.
12. Тхагазитов Ю.М. Духовно-культурные основы кабардинской литературы. Нальчик, 1994. 248 с.
13. Бигуаа В.А. Абазинская литература // Литература народов России. XX век. Словарь. М., 2005.
14. Тугов В.Б. Очерки истории абазинской литературы. Черкесск, 1970. 276 с.
15. Джусойты Н.Г. История осетинской литературы: В 2 т. Т. 1. Тбилиси, 1980. 322с.
16. Хут Ш.Х. Первые шаги письменной адыгейской литературы на языках других народов // История адыгейской литературы: В 3 т. Т. 1. Майкоп, 1999.
17. Караева А.И. Очерк истории карачаевской литературы. М., 1966. 320 с.
18. Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 3. М., 1978. 614 с.
19. Арзамасцева И., Николаева С. Детская литература. М., 2005. 576 с.
20. Мотяшов И.П. Детская литература // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.
21. Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 6. М., 1981. 678 с.

Вестник Адыгейского государственного университета. Серия «Филология и искусствоведение». Выпуск 10. – Майкоп, 2008. – С. 123-129.
_____________________________


М. ХАШБА: ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ И ТВОРЧЕСКАЯ СУДЬБА

     Единственным абхазским писателем, чье литературное творчество хронологически совпадает с советской эпохой, пожалуй, был М. Л. Хашба. Его литературный дебют приходится на конец 1910-х годов и завершается в начале 90-х годов прошлого столетия. Он был свидетелем и участником многих исторических событий советской эпохи, ставших переломными. В его творчестве в той или иной степени отразилась суть происходивших преобразований: социально-экономической, идеологической, культурной, нравственной и т. д. Поэтому исследование его жизненного пути и творческого наследия представляет несомненный интерес.

     Мушни Лаврентьевич Хашба родился 23 апреля (по старому стилю) 1903 г. в селе Пакуаш Кодорского участка (ныне Очамчырский район) Абхазии. В 1911 году он был принят в местную церковно-приходскую школу. В те времена в этом учебном заведении работали известные во всей Абхазии педагоги, снискавшие славу народных учителей: П. Чарая, А. Чкотуа, Т. Хашба, М. Кецбая и др. Это обстоятельство, как впоследствии будет отмечено будущим писателем, самым благоприятным образом отразилось на успешном приобретении навыков свободно читать и писать на родном — абхазском и на русском языках. Свидетельством качественного обучения учащихся в Пакуашской церковно-приходской школе может служить то, что многие ее выпускники смогли продолжить свое образование, а некоторые из них пробовали свои силы и на литературной ниве. Они публиковали в газете «Апсны» различные материалы: публицистические статьи, корреспонденции, стихотворения, короткие рассказы, записи фольклорных произведений. Поскольку имена этих авторов забыты, или почти забыты, считаем уместным хотя бы перечислить их. Это - Омар Чачаа, Моисей Булиа, Теда Хашба, Михаил Лoгya, Михаил Салия, Мария Чачхалия, Бабочка Хашба (младшая сестра М. Л. Хашбы), Матрона Цурцумия, Михаил Кучберия, Ольга Хашба и др. Наряду с работой, непосредственно связанной с обучением учащихся, в школе организовывались и другие культурные мероприятия, на которые приглашалось и взрослое население села. Об одном из таких мероприятий писала газета «Сотрудник закавказской миссии». В статье «Школьный вечер в Поквешах» читаем: «Приглашенные на вечер начали собираться с 4-х часов дня. К шести часам школьное здание было уже полно народом, и начался вечер. Вечер открыт был пением народного гимна “Боже Царя Храни”, который присутствовавшие выслушали стоя. Во время исполнения гимна в волшебном фонаре были показаны портреты Их Императорских Величеств. Затем последовало исполнение религиозно-нравственного отделения вечера. Учениками старшего отделения школы были прочитаны и переданы народу на абхазском языке сопровождаемые показыванием соответствующих картин истории: о жизни первых людей в раю, об изгнании их из рая, история Иосифа, Рождество Христово, Крещение Господне, Страдания Господа Иисуса Христа, Воскресение и Вознесение Его. Затем были прочитаны в лицах и в одиночестве детьми следующие стихотворения и басни: “Дружно” (стих, читано в лицах), “Любящий отец” (в лицах), “Вечерняя заря весною”, “Моя родина” (статья), “Грамотей” (в лицах), “Птичка”, “Осиротелая птичка” (в лицах), “Лебедь, щука и рак” (в лицах), “Песня земледельца”, “Песня птички” (в лицах), “Шоссе и проселок”; затем в лицах: “Мать и дети”, “Волк и журавль”, “Пойманная птичка”, “Крестьянин и работник”, “Стрекоза и муравей”, “Квартет”, “Котик и петушок”, “Любопытный”. На абхазском языке прочитаны были в лицах басни: “Волк и ягненок”, “Козленок, ягненок и теленок”, “Зеркало и обезьяна”, “Волк и кот”, “Один идет, а другой за ним” (абхазская сказка). Особенное внимание присутствовавших в этом отделении привлекли басни: “Крестьянин и работник”, “Котик и петушок”, “Волк и ягненок”, “Козленок, ягненок и теленок”. При чтении этих басен и рассказов присутствовавшие не могли удержаться от смеха, на всех лицах выражалось искреннее удовольствие. Вечер закончился вторичным пением народного гимна» (1).
      О том, что описанное выше событие не было единичным, а носило систематический характер, писал позже в своих мемуарах и сам писатель. «По инициативе Петра Чарая, здесь (в школе. — В. А.) изначально был организован литературный кружок, куда была вовлечена вся школа. В этом кружке силами учеников проводились литературные утренники. Во время их проведения часто инсценировались басни И. А. Крылова “Волк и кот”, “Обезьяна и очки”, “Волк на псарне”, “Квартет” и т. д. В инсценировках участвовали, как правило, все учащиеся, которые исполняли одну-две роли. Не было случая, чтоб кто-либо из нас оставался без поручения, не занятый ничем» (2).
     Мушни Хашба проходил «свои университеты» в период, когда абхазские школы начинали снабжаться различными учебниками и учебными пособиями. В них, наряду с оригинальными произведениями детской литературы, большое место занимали произведения для детей, написанные выдающимися русскими писателями. В ту пору чаще других на абхазский язык переводились произведения детской литературы из «Новой Азбуки» Л. Н. Толстого, «Родного слова» К. Д. Ушинского и других учебных пособий, а также басни И. А. Крылова. Так, в изданной в 1908 г. (повторное издание 1911 г.) «Книге для чтения для абхазских училищ» из шестидесяти девяти опубликованных в ней произведений и дидактических статей пятьдесят четыре являлись переводными. В предисловии к I изданию этой книги читаем: «...большинство статей взяты из книг К. Э. Шельцеля — “Книга для чтения”, ч. 1-я и 2-я; и гр. Л. Н. Толстого — “Новая азбука”; некоторые из этих статей представляют точный перевод русских статей, с изменением лишь собственных имен,... другие несколько изменены..., для третьей части несколько статей было составлено переводчиками по плану, указанному собирателями статей прямо на абхазском языке... и, наконец, сказки записаны со слов народных рассказчиков по возможности с буквальной точностью» (3).
     В книге мы встречаем известные басни И. Крылова: «Зеркало и обезьяна», «Волк и кот», «Свинья под дубом» в переводе А. Чукбара, «Волк и ягненок», «Две бочки» в переводе Д. Ладария, «На мышку и кошка зверь» в переводе Н. Патейпа и др., а также короткие рассказы: «Прохожий», «Скворец», «Богач и бедняк» и т.д. в переводах тех же авторов. Это — наглядное свидетельство того, как русская литература оказывала существенное и благотворное влияние на становление молодой абхазской литературы, в том числе и на раннее творчество самого М. Хашбы. Характер этого влияния был обусловлен дидактической, нравоучительной направленностью переводимых произведений. Абхазская литература на заре своего возникновения играла прикладную просветительскую роль, выполняя педагогические, воспитательные функции. Это исходило из самой потребности развития школьного образования. То есть, из необходимости создания учебников для абхазских школ и соответственно — создания произведений для детей, продиктованного самой исторической реальностью. Стало быть, доминирующей ее функцией была воспитательная. И это как раз тот случай, когда меткое наблюдение В. Шкловского о том, что «очень часто новая литература притворяется детской литературой» (4), находит свое подтверждение.
      М. Хашба был любознательным учеником. Он живо и легко схватывал все новшества, которые он получал в тех учебных заведениях, где обучался. Между тем времена были нелегкие, и не раз над юношей надвигалась опасность вынужденного отлучения от учебы. Тем более, что отец М. Хашбы умер рано (1917 г.), когда мальчику шел пятнадцатый год. На плечи матери полностью легли заботы, связанные с воспитанием и обучением детей (в семье их было четверо).
     В 1915 г. М. Хашба поступает в Очамчирское высшее начальное училище. Годы учебы в училище совпали с суровыми годами Первой мировой войны. Война ухудшила экономическое положение гражданского населения. И М. Хашбе в 1917 г. пришлось на некоторое время прервать учебу из-за финансовых затруднений. Мать не смогла обеспечить его школьной формой (а отец мальчика в это время был арестован царскими чиновниками). Его спасла свершившаяся в России революция, после которой ему удалось окончить училище и в 1918 г. поступить в Сухумскую учительскую семинарию. Здесь он оказывается в кругу будущих писателей — И. Когониа, И. Папаскира, Д. Дарсалиа и др. А преподавали в семинарии известнейшие педагоги того времени во главе с Д. И. Гулиа, который прививал семинаристам интерес к художественному слову, к литературе. В разные годы в семинарии работали также Г. Барач, С. П. Басария, П. С. Шакрыл.
     В 1918-1921 гг. в Абхазии господствовала грузинская меньшевистская власть, которая оккупировала страну и проводила националистическую политику. В этой связи необходимо напомнить о том, что в г. Сухуме учительская семинария была одним из немногих, если не единственным учебным заведением, в котором могли обучаться абхазские дети, а прославленная Горская школа была закрыта. Несмотря на неволю, в которой находился абхазский народ, молодые семинаристы с оптимизмом смотрели на его будущее. Этот оптимизм заключался в участии и осуществлении многих начинаний, которые противостояли силам, стремившимся подавить волю народа. Одним из таких направлений было обращение к литературному творчеству. Семинаристами был создан литературный кружок, в котором они знакомились с произведениями друг друга и лучшие, на их взгляд, стихотворения и рассказы печатались в издаваемом рукописном журнале «Утренняя звезда». Именно в эти годы и начал писать свои первые произведения М. Хашба. Начал он свой путь в литературу с поэзии. Ранние его стихи представляли собой переложения из абхазского фольклора, зачастую подражание произведениям писателей старшего поколения (Д. Гулиа, С. Чанба), или же — являлись вольными переводами из русской литературы (И. А. Крылов).
      Будучи 16-летним юношей-семинаристом, М. Хашба публикует свое первое стихотворение в издававшейся тогда абхазской газете «Апсны» (№ 21) под названием «Абхазы». Всего в вышедших 85-ти номерах этой газеты (5) (выходила с 1919 по 1921 г.) М. Хашбой опубликовано пятнадцать стихотворений, один рассказ, две статьи, одна пьеса и одно записанное им фольклорное произведение.
     После установления советской власти объективно улучшились дела в сфере образования. Новая власть для укрепления своей идеологии была заинтересована в том, чтобы широкие массы овладели грамотой. В 1923 г. М. Хашба закончил учебу в семинарии и в том же году берется за весьма ответственное дело — становится редактором абхазской газеты «Апсны капш» («Красная Абхазия»). Проработав в этом качестве более года, проявив при этом незаурядные способности журналиста, он направляется руководством Абхазии на учебу в Москву, в Государственный институт журналистики. Он обучался в этом высшем учебном заведении с 1924 по 1927 год. Находясь в столице, М. Хашба оказался под впечатлением масштабных революционных преобразований, и неудивительно, что он безоговорочно принял идеи революции. Конечно же, годы, проведенные в Москве, стали для молодого журналиста и писателя годами возмужания и профессиональной зрелости. Тогда в институте с ним учились молодые поэты Иосиф Уткин, Иван Молчанов; журналисты Павел Мануйлов и Петр Белявский, которые позднее стали известными всей стране. В Москве будущий писатель штудирует труды властителей дум эпохи — классиков марксизма-ленинизма, что несомненно повлияло на эволюцию его взглядов и наклонностей, которые были им приобретены в условиях Абхазии. Заметное влияние марксизма, приверженность к идее социализма и материалистическое понимание истории отчетливо чувствуется во всем дальнейшем творчестве М. Хашбы. В его художественных произведениях и публицистических статьях уже не встретишь тему, посвященную богу, что имело место в некоторых ранних произведениях. Можно с уверенностью утверждать, что именно здесь завершается процесс формирования общественно-политических взглядов писателя.
     Завершив учебу в ГИЖе, М. Хашба возвращается в Абхазию; он вновь начинает работать в газете «Апсны капш», занимая должности заместителя редактора (1927—1932), затем ответственного редактора (с 1932 г).
     Журналистская деятельность М. Л. Хашбы заслуживает самой высокой оценки. Помимо привычной, повседневной работы редактора он неустанно занимался вопросами создания и укрепления материально-технической базы издательства. В частности, благодаря его усилиям был получен линотип, на котором установили абхазскую клавиатуру. Эту сторону деятельности М. Хашбы затрагивает в своей книге один из его сподвижников и коллег М. С. Шалашников, который в 30-х годах прошлого века долгое время редактировал газету «Советская Абхазия». Он писал: «Обычно встречи происходили в кабинете тогдашнего ответственного редактора газеты “Апсны капш” Мушни Лаврентьевича Хашбы. Хашба звонил мне и говорил: “Заходи, Миха! У меня сидят Самсон Яковлевич Чанба и Дмитрий Иосифович Гулиа”. Я торопился повидать уважаемых товарищей, потому что всегда дорожил их советами. Одна из таких встреч запомнилась особенно... Поводом для встречи послужило то, что М. Хашба получил из Москвы первые матрицы абхазского шрифта для линотипа. Это было знаменательное событие не только в истории абхазской полиграфии, но и всей духовной жизни республики» (6).
     Подтверждением заслуг М. Хашбы в этой области служит и оценка, данная Ш. Д. Инал-ипой, который отмечал: «Исключительны заслуги М. Л. Хашбы в расширении, модернизации и совершенствовании полиграфической базы в нашей республике. Его пытливому уму и изобретательности мы обязаны преодолением многих препятствий на пути к механизации набора абхазского текста. Ценой больших усилий ему удалось приобрести «умную», весьма дорогую и сложную наборную машину-линотип» (7).
     Журналистикой М. Хашба занимался практически на протяжении всей своей активной деятельности. До 1945 года он являлся бессменным ответственным редактором газеты, затем редактором журналов «Алашара» (1955—1963) и «Амцабз» (1957—1975). Он также являлся инициатором многих литературных периодических изданий, выходивших в 20-х — 30-х годах. Это и поэтические сборники «Созвездие», и литературно-художественный журнал «Апсны капш».
     Другой важной стороной биографии М. Л. Хашбы являлась работа на важных государственных постах. С 1928 года он входил в состав ЦИКа Абхазии; в 1938—1957 гг. был секретарем Президиума Верховного Совета Абхазии, а в 1963—1971 гг. — председателем Верховного Совета Абхазии. М. Л. Хашба по совместной работе хорошо знал многих государственных деятелей и представителей творческой интеллигенции той поры: Н. А. Лакобу, А. М. Чочуа, Д. И. Гулиа, С. Я. Чанбу, С. П. Басария и др.
    При всей многогранности деятельности М. Л. Хашбы, основным делом его жизни можно считать литературу, ибо именно в этой сфере он проявил себя и свой талант наиболее полно. После упомянутых выше публикаций М. Хашба в 1923 г. издает бытовую комедию «Коротание ночи», а в конце 20-х годов пишет рассказы. Появление этих произведений придало новый импульс развитию абхазской литературы, особенно прозы. Нужно сказать, что именно в малой прозе созданы самые значительные произведения писателя. В наследии М. Хашбы нет произведений, относящихся к крупным эпическим жанрам — повести и роману, хотя более поздние его произведения — авторские сказки — зачастую достигают до ста и более страниц.
     В абхазской литературе стал заметным событием выход ранних рассказов М. Хашбы. В 1928 г. в серии библиотечки «Апсны капш» был издан рассказ «Расскажи-ка, писарь, что это за кампания», а на следующий год сборник «Алло», куда, помимо этого произведения, вошли одноименный рассказ «Алло», «Я говорил, что Ацуныхва ни к чему, но...» и «Почему я должен обижать тебя». За исключением последнего рассказа, который стоит несколько особняком и имеет «фольклорные истоки» (8), в остальных произведениях, вошедших в сборник, отчетливо ощущается, что автор является приверженцем концепции возможности и даже необходимости глобального переустройства мира и связанных с ней социальных преобразований. Художественное осмысление эпохи, именовавшейся «эпохой великого перелома», в русской советской литературе к этому времени уже имело определенные традиции, однако для абхазской прозы отображение коллизий новой жизни носило не только печать актуальности, но было поистине новаторским. И этот новый шаг в развитии абхазской прозы был сделан М. Л. Хашбой. Трудно не согласиться с мнением В. Бигуаа, когда он пишет, что: «воссоздавая картину быта абхазской деревни того времени в соответствии с принципами “социалистического реализма” М. Хашба впервые в абхазской литературе создал образ “кулака”, т. е. зажиточного крестьянина Бадры, выступающего со своими единомышленниками — Калашом, сельским попом и другими против мероприятий советской власти» (9). Он своими рассказами осуществил резкий поворот тематической направленности и идейно-художественного содержания в сторону изображения современной действительности. Реалии действительности, обусловленные коммунистической идеологией, — тотальное переустройство общественной жизни, предполагали не только изменения в социально-хозяйственной сфере, но и в общественном сознании. В этом смысле рассказы М. Хашбы несут в себе некий отпечаток пропагандистской направленности, декларативности. Вместе с тем, нужно отдать должное писателю в том, что он, благодаря новаторским поискам, сумел создать художественно правдоподобные образы и в целом картину жизни абхазского крестьянства. Для этого он широко использует элементы комизма, причем самые разные его оттенки. Смех, невольно возникающий при чтении этих произведений, вызван авторским юмором, иронией, насмешкой, каламбуром и сатирой.
     Дело в том, что декларируемые автором новации общественного устройства противопоставлены веками складывавшимся традициям народа: его обычаям, его мировоззрению и привычкам. Причем это противопоставление носит контрастный, непримиримо противоборствующий характер, хотя в этих произведениях пока еще напрямую не встречаем понятий «классовая борьба» и «классовый враг». При этом все же очевидно, каким персонажам отдает свое предпочтение автор. Это люди новой идейной закалки, стоящие за радикальные общественные изменения. Соответственно, остальные персонажи даны как сила, препятствующая дальнейшему прогрессу, и поэтому они высмеиваются в произведениях («Алло», «Расскажи-ка, писарь, что это за кампания»...). В то же время сатирическому изображению подвергаются не только представители старшего поколения, но и люди, которых выдвинуло новое время (Дзадз в «Я говорил, что Ацуныхва ни к чему, но...», Андрей Шарба в «Расскажи- ка, писарь...»).
      Безусловно, исторически неизбежное разложение патриархальной культуры абхазского общества протекало болезненно. Однако причиной многих потрясений как раз и стал насильственный характер предпринятых тогда мер. Ибо проводимые мероприятия — борьба с религией, создание коллективных хозяйств и многое другое — осуществлялись не по убеждению людей, а директивно и планово, по заданию высших партийных руководителей. Осуществлялись же эти мероприятия в очень короткие сроки. Поэтому вполне естественно, что люди не могли и не хотели, отбросив в сторону привычный образ жизни, безоговорочно принять навязываемые им новые порядки и потому старались оказать пассивное или активное сопротивление. В соответствии с новой коммунистической доктриной такие люди должны были оказаться во враждебном лагере, и называли их не иначе как кулаками и классовыми врагами, со всеми вытекающими отсюда последствиями, идущими под флагом беспощадной классовой борьбы и ликвидации кулачества как класса.
     Как известно, эта тема в литературе 20-х — 30-х годов занимала значительное место, а зачастую бывала и главенствующей. При этом в большинстве произведений понятие «кулак» и его последующая оценка носили исключительно отрицательный смысл, являясь практически ругательным. Весьма аргументированы соображения В. Кожинова, в которых дается анализ исторических форм данного понятия. Он пишет: «Нельзя не упомянуть о том, что проблема “кулака” исключительно сложна. Из “Толкового словаря” Владимира Даля можно узнать, что этим словом обозначался “перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, особенно в хлебной торговле, на базарах и пристанях, сам безденежный, живет обманом, обсчетом, обмером”... Сложными путями слово “кулак” к 1920-м годам кардинально изменило свое значение; им стали обозначать крепкого хозяина... А заряд законной ненависти в слове остался... И нелегко теперь понять, — продолжает исследователь, — почему многие писатели 20-х — 30-х годов воспринимали этих людей в виде неких чудовищ и считали вполне уместным палить из трехдюймовок по деревням. Главное тут ведь даже не в самом по себе применении винтовок или артиллерии против людей, не желающих, допустим, отдать хлеб. В конце концов, только серьезное и глубокое исследование конкретных обстоятельств способно ответить на вопрос, было то или иное из подобных явлений выражением абсолютной необходимости, либо результатом безответственного произвола. Главное в другом — в самом понимании и оценке таких явлений писателями. Вот здесь, как мне представляется, двух мнений быть не может» (10).
     Справедливости ради нужно отметить, что в Абхазии процесс коллективизации протекал не так грубо и ожесточенно, как это имело место во многих других регионах СССР. Антиколхозные выступления в Абхазии не были значительными и долгими, а их последствия репрессивными в отношении их предводителей и организаторов. Но несмотря на это в абхазской художественной литературе той эпохи «антикулацкая» тема заняла одно из ведущих мест. Конечно, тут сказались в определенной степени и отсутствие литературного опыта, и то обстоятельство, что освещавшие эту тематику поэты и писатели (в основном молодые) были выпестованы новой коммунистической идеологией (11).
     В то же время этих авторов, в том числе и М. Хашбу, нельзя упрекнуть в сознательном искажении действительности. Наоборот, они были глубоко убеждены в исторической верности и перспективности предлагаемых и осуществляемых мер. И вера в возможность построения коммунистического, на их взгляд, справедливого общества подобными способами было заблуждением, но искренним. Ведь в реальности, как отмечает К. Г. Юнг, «каждое время имеет свою однобокость, свои предубеждения и свою душевную жизнь» (12). И абхазские писатели не были исключением, тем более что такому заблуждению способствовали сами жизненные реалии: абхазских писателей не могли не поражать масштабы происходивших изменений и связанный с ними энтузиазм масс. Разглядеть же за внешними проявлениями суть многих процессов они не сумели. Но ведь и сегодня многое остается неясным и потому давать ту или иную оценку этой эпохе проблематично.
     Ведь советская эпоха в истории носит отнюдь не только мрачный оттенок. В действительности этот период характеризуется грандиозными по своей значимости историческими событиями, которые самым благоприятным образом сказались на всех сторонах жизни — экономике, образовании, культуре, искусстве и т. д. Поэтому прав Ю. М. Тхагазитов, когда пишет: «Советская эпоха была сложнейшим, внутренне глубоко противоречивым и многогранным целым, подлинную сущность и неоднозначность которого еще долго будет стремиться постичь и духовно преодолеть человечество» (13).
     Необходимо учитывать, как пишет В. Бигуаа, что «многие мастера слова искренне верили в “новую жизнь”, хотя часто и заблуждались. Большое место имело и романтическое отношение к действительности. Они считали, что именно победа социализма приведет к торжеству правды, добра, социальной справедливости и т. д. Тем более это было характерно для писателей — представителей малочисленных народов Кавказа, которые получили возможность всесторонне развивать национальную культуру в советское время. Они поверили и в лозунг большевиков — “право нации на самоопределение”, и в идею свободного развития каждого народа. И за честное служение социализму (что означало, по их убеждению, служение народу) часть писателей пострадала, она была репрессирована, уничтожена. И сегодня упрекать, — продолжает В. Бигуаа, — например, С. Чанбу и В. Агрбу и других в порочности их убеждений и исключить их из истории абхазской литературы несправедливо и безнравственно» (14).
     Стало быть, и к произведениям литературы нужно подходить не с точки зрения того, насколько полно и верно они воспроизводят действительность, а придавая значение прежде всего тому, насколько они состоятельны художественно и какое влияние оказали на дальнейшее развитие национальной литературы.
     В этом смысле стоит учесть, что рассказы М. Хашбы «Расскажи-ка, писарь, что это за кампания», «Алло», «Я говорил, что Ацуныхва ни к чему, но...» отличались не только своей сатирической направленностью, а вообще открывали новую страницу в истории малых эпических жанров абхазской литературы. Прежде всего это касается системы образов, созданных в произведениях; они определены в соответствии с канонами жанра рассказа — лаконично и точно. При этом для раскрытия образов писатель использует авторскую речь и речь самих персонажей, их оценку друг друга. Тексты произведений изобилуют стилистическими фигурами усиления как гиперболического, так литотного характера. Наличие в них слов отрицательного смысла, чрезмерно большого количества эпитетов, метафор и других идиоматических выражений, которые используются для создания портретных характеристик героев, изначально выявляет в произведениях авторскую установку на назидательность. В сюжетах произведений отсутствуют мелкие подробности, но зато автор эффективно внедряет их при создании портретов героев. Во многом благодаря им и раскрывается смысл рассказов, а не только и не столько через совершаемые ими действия.
     Другой активный этап творчества М. Хашбы приходится на вторую половину 50-х годов. Но перед этим (в конце 30-х — начале 50-х гг.) М. Хашба написал небольшое количество стихотворений, в основном посвященных военной тематике, а также перевел на абхазский язык повесть Л. Н. Толстого «Хаджи-Мурат» (1936). Видимо, занятость на службе и военное лихолетье, помноженные на усиление рецидивов культа личности, не давали ему возможности продолжать свою творческую деятельность.
     Однако в середине 50-х годов М. Хашба вновь заявляет о себе как о непревзойденном мастере жанра рассказа. Он один за другим публикует такие произведения, как: «Рассказ Мактата», «Рождение любви», «Соль с перцем», а чуть позже
— «Соукар», «Джатма», «Шрам» и др.
     Второй период творчества М. Хашбы отличается от первого тем, что в поздних произведениях писатель более широко использует фольклорные сюжеты, поэтику. Использует же М. Хашба фольклор различными способами: иногда то или иное народное сказание выступает в качестве внесюжетного элемента, иногда оно насквозь пронизывает всю композицию произведения, в другом же месте служит связующим звеном различных сюжетно-композиционных частей произведения.
     Многие рассказы М. Хашбы написаны на основе воспоминаний, они имеют биографические истоки; фактически мы часто видим художественно оформленные события, реально имевшие место в жизни (рассказы «Джатма», «Шрам», «Почет гостю» и др.).
     Произведения посвящены различным темам. Так, рассказы «Соль с перцем» и «Соукар» ярко и красочно повествуют об идиллической колхозной жизни; тема любви — главное в рассказе «Рождение любви»; негативные явления, подобные воровству, ненасытности, жадности, бичуются в рассказах «Шрам», «Новое направление» и «Джатма».
     В те же годы (с середины 50-х гг.) М. Хашба обращается и к жанру литературной сказки. Им изданы два сборника авторских сказок «Аджир и Каймытхан» (1984) и «Мурзакан Гечба» (1988). В основе этих произведений лежат известные сказочные сюжеты. Однако это далеко не фольклорная запись, а произведения, в которые автор, используя сказочные сюжеты в качестве исходного материала, вносил существенные изменения и в результате создавал новые авторские сказки.
     Новизна их заключается прежде всего в том, что писатель путем комбинации различных сказочных сюжетов выстраивает одну сквозную сюжетную канву. При этом он вносит значительные изменения в их композиции, путем создания мелких подробностей и детализации событийной стороны сюжета. Таким образом М. Хашбе удается создать вполне оригинальные (хотя и имеющие фольклорные истоки) увлекательные авторские сказки.
     Итак, можно подвести некоторые итоги творчества М. Л. Хашбы. Им издано двенадцать книг художественных произведений: «Детская сцена» (1920), «Коротание ночи» (1924), «Расскажи-ка, писарь, что эго за кампания» (1928), сборник рассказов «Алло» (1929), рассказ «Алло» отдельной книжкой (1929), «Избранные» (1957), сборник рассказов «Соукар и другие» (1971), «Избранное» (1976 и 1983), «Аджир и Каймытхан» (1984), «Мурзакан Гечба» (1988). В серии «школьной библиотеки» вышел отдельной книгой рассказ «Алло» (1985) и книга воспоминаний «В дни весенние» (1996 и 1977).
     Перу М. Хашбы принадлежат переводы на абхазский язык произведений русской литературы: повесть «Хаджи-Мурат» Л. Толстого (1936 и 1978), роман А. Фадеева «Молодая гвардия» (1961), отрывки романа Д. Мордовцева «Прометеево потомство», басни И. Крылова; грузинской литературы: роман «Гвади Бигва» Л. Киачели (1974), прозаическое переложение поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре» и стихотворения Н. Бараташвили; кабардинской литературы: повесть А. Кешокова «Следы на утренней росе» (1959), а также произведений мировой классической литературы — «Старик и море» Э. Хемингуэя (1959), рассказы Р. Тагора. В архиве писателя хранятся неизданные рукописи переводов — романа «Рудин» И. Тургенева и «Приключения Чиполлино» Дж. Родари.
     Бесспорно, что М. Л. Хашба своими произведениями и переводами оставил заметный след в истории абхазской литературы, и их исследование не исчерпывается данной статьей.
____________________

1 Ст. А. Школьный вечер в Поквешах // Сотрудник Закавказской миссии. 1913. № 7, 1 апреля. С 109.
2 Хашба М. В дни весенние. Воспоминания. Второе дополненное издание. Сухум, 1977. С. 14. (На абх. яз.).
3 Книга для чтения для абхазских училищ. Управление Кавказского Учебного Округа. 2-е изд-е. Тифлис, 1911. С. 2—3.
4 Шкловский В. Б. О теории прозы. М., 1983. С. 315.
5 Письмо Д. И. Гулиа Комиссару Народного образования Абхазии С. Я. Чанба // Дмитрий Гулиа. Сочинения. Сухум, 2003. С. 241. (На абх. яз.).
6 Шалашников М. С. Потомки Абрскила. Сухум.,1977. С. 50
7 Инал-ипа Ш. Д. Талант и труд // Страницы абхазской литературы. (Статьи, очерки, выступления). Сухум, 1980. С. 173.
8 Очерки истории абхазской литературы. Сухум, 1974. С. 55.
9 Бигуаа В. А. Абхазская литература в историко-культурном контексте. Исследования и размышления. М., 1999. С. 190.
10 Кожинов В. В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1990. С. 41—42.
11 Авидзба В. Ш. Абхазский роман. Сухум, 1997. С. 48.
12 Юнг К. Г. Психология и поэтичсскостворчество // Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 114.
13 Тхагазитов Ю. М. Поэт и время // Али Шогенцуков. Стихотворения. Поэма. Роман в стихах. Нальчик, 2000. С. 11.
14 Бигуаа В. А. Указ.соч. С. 189.

Национальные культуры в современном мире. Литература, Фольклор. По материалам Международной научной конференции 22-26 октября 2003 г. Республика Абхазия, г. Сухум. — Москва-Сухум: АбИГИ, 2012. — С. 29-45. 
_____________________________


АБХАЗСКИЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ ИМ. Д. ГУЛИА: ИСТОРИЯ, ПРОБЛЕМЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ

      Известно, что Абхазия, как и весь Кавказ в целом, издревле привлекала внимание зарубежных ученых. В трудах античных и средневековых авторов, европейских историков и путешественников нового времени имеется много ценных сведений об абхазах и Абхазии. Естественно, что более полные и достоверные факты истории, культуры, языка абхазского народа получили свое освещение в работах ученых, представлявших российскую академическую школу 19 в. Здесь уместно особо выделить мероприятия, связанные с созданием письменности для горских народов Кавказа. Их позитивные последствия были поистине удивительны. Издание П.К. Усларом в 1862 году "Грамматики абхазского языка" и комиссией, возглавляемой И.А. Бартоломеем в 1865 г. "Абхазского букваря" имели колоссальное значение в формировании абхазской интеллигенции на рубеже 19-20 веков.
     Однако, становление собственно абхазоведческой науки связано с другим, более поздним периодом истории Абхазии и другими именами ученых. Оно берет свое начало с момента создания Академии абхазского языка и литературы. Решение об ее учреждении было принято 11 октября 1925 года Наркомпросом Абхазии. И хотя, лишь спустя полгода, 26 мая [Сагария, 1997, с.2] был утвержден Устав академии, именно первая дата стала точкой отсчета, откуда берет свое начало история нашего института.
     Обосновывая необходимость и важность создания Академии абхазского языка и литературы, ее инициатор, академик Николай Яковлевич Марр неоднократно обращался к руководству республики. Вот что он писал в одном из писем, адресованном Председателю Совета Народных комиссаров Абхазии Нестору Аполлоновичу Лакоба: "Недостаточное знакомство с условиями работы и наличными сейчас планами самого общества (Абхазское научное общество – В. А.), поскольку я не имел случая встретиться с его председателем Барачем, не дает мне возможности быть полным хозяином вопроса, но одно могу утверждать: необходимо усилить исследовательскую часть общества, посвященную науке о человеке, о языке и эпосе, фольклоре, народных песнях, сказках, преданиях, верованиях и т.д. равно как памятниках материальной культуры: Не беда, что нет ученых специалистов, пусть на первых порах будут любители и соревнователи, при некоторой руководственной программе и они могут сделать большое дело (именно то, что сейчас нужно). Конечно, для будущего времени приливу собственных научных сил посодействует командирование двух или более молодых абхазов к нам для занятий, а пока надо пользоваться всеми готовыми научными силами, которые могут быть использованы в этих целях вне Абхазии. Вообще было бы хорошо абхазоведной секции АбНО обзавестись немедленно помещением для оборудования лаборатории по языковедной, этнографической и археологической работе" [Бгажба, 1961, с. 197-198].
      В результате совместных усилий Н.Я. Марра, тогдашней абхазской интеллигенции и руководства республики было решено учредить Академию абхазского языка и литературы. Именно с момента открытия этой Академии и началось систематическое и планомерное изучение истории, языка, духовной и материальной культуры абхазского народа. Другими словами, основы научного изучения в области гуманитарного абхазоведения связаны с открытием в 1925 г. Академии абхазского языка и литературы. Но принятие такого решения в середине 20-х годов руководству Абхазии, конечно же, давалось нелегко. В связи с этим приведу несколько строк из воспоминаний проф. И.В. Мегрелидзе, который со слов Д.И. Гулиа записал диалог между Н.Я. Марром и Н.А. Лакоба: "На ужине тамада Нестор Лакоба спросил у гостя: "Николай Яковлевич, наша академия на самом ли деле академия?" Н. Марр твердо ответил: "Во Франции стоит договориться двум трем ученым и академию организует под каждым деревом. Вы правительство, ученые я, Д. Гулиа и другие – договорились, абхазский народ поддерживает нас, открыли академию, почему она не настоящая?!" [Мегрелидзе, 1985, с.13].
      Сомнения Нестора Аполлоновича, безусловно, не были беспочвенны. Он хорошо осознавал весь груз ответственности предпринимаемого дела, ибо к тому времени, если говорить словами Р. Гамзатова, "не пером была написана история горских народов – она написана кинжалами, серпами, копытами коней; надмогильными памятниками. Не чернилами написаны горские песни – они написаны были слезами и кровью" [Гамзатов, 1980, с.5].
      В свою очередь и уверенность Н.Я. Марра имела свое обоснование. Он тогда, как никто другой, знал и предысторию вопроса, и современное состояние абхазоведения. Вот что он писал по этому поводу в своей работе "Абхазоведение и абхазы": "Одно обстоятельство мы можем отметить и утверждать сейчас же. Сами абхазы или краеведы, опирающиеся на показания абхазов, вот кто главные работники; судя по этой библиографии ("Библиография абхазской литературы по общественным наукам" – В. А.), им принадлежат и качественно лучшие абхазоведные материальные работы" [Марр, 1938, с.231]. С другой стороны, он в то же время понимал, что "Абхазия: еще непочатое поле для исследователя. Абхазоведение пока, собственно, и не начинало организованно вестись" [Марр, 1938, с.231].
     Таким образом, слова Х.С. Бгажба о том, что, "зарождение и становление научного абхазоведения неразрывно связано с именем академика Н.Я. Марра" [Бгажба, 1987, с.75], вполне соответствуют действительности.
     Вначале деятельности Академии было всего четыре штатных сотрудника. Почетным председателем был сам Н.Я. Марр, председателем сперва – А.М. Чочуа, затем – Д.И. Гулиа. Несмотря на малое количество работавших в этот период в академии, с ее именем "связано опубликование ряда важнейших работ, не потерявших своего значения и до наших дней" [Салакая, 1982, с.10]. Среди них: "Русско-абхазский словарь" Н.Я. Марра (1926), "101 абхазская песня" (1929) и "Песни кодорских абхазцев" (1930), К.В. Ковача, "Божество охоты и охотничий язык у абхазов (1926), "Культ козла у абхазов" (1928), "Материалы по абхазской грамматике. Дополнение и разъяснения к книге П.К. Услара "Абхазский язык" (1927) Д.И. Гулиа и другие.
      В кратком обзоре деятельности Академии абхазского языка и литературы, написанном в 1928 году ее председателем Д. Гулиа, говорится о том, какие важнейшие задачи ставило перед собой данное учреждение. И нужно сказать, что за короткое время существования Академии (1925-1930) были решены не только многие внутренние организационные вопросы, но и налажены контакты с научными учреждениями страны и целым рядом ученых, в том числе и за ее пределами.
      28 мая 1930 года Народный комиссариат просвещения Абхазии принял постановление о преобразовании Академии абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и литературы. А чуть позже – 5 августа 1931 года "Во избежание параллелизма и в целях концентрации научных сил" Президиум ЦИКа Абхазии принимает решение о слиянии Абхазского научного общества с Научно-исследовательским институтом абхазского языка и литературы, получившим с этого момента новое наименование – Абхазский научно-исследовательский институт краеведения (АбНИИК)" [Салакая, 1982, с.10].
     Руководство институтом осуществлял директорат в составе: А.К. Хашба (директор), В.И. Кукба (зам. директора) (кстати, оба являлись учениками Н.Я. Марра) и С.Я. Чанба (зам. директора). Структурные подразделения – сектора возглавляли: Кукба В.И. – сектор языка и литературы, А.В. Фадеев – общественно-исторический, Н. Бибиков, а позже В.Г. Семенов – народного хозяйства, А.А. Колаковский руководил тогда ботанической секцией.
     Позже наименование Абхазского института менялось несколько раз – 1935 г. – Институт абхазской культуры, с 1939г. – Абхазский научно-исследовательский институт языка и истории имени ак. Н.Я. Марра, с 1950 г. – Абхазский институт языка, литературы и истории, который с 1960 г. и поныне носит имя Д.И. Гулиа, и наконец, с 1994 г. – Абхазский институт гуманитарных исследований Академии наук Абхазии.
     С 1934 года Институт начинает издавать свои "Труды". Они выходили до 1963 года и составили 34 тома, затем – до 1972 года издавались тематические сборники по различным научным направлениям, а с 1972 года – "Известия" Абхазского института языка, литературы и истории. Данная серия выходила до 1988 года и составила 17 томов. К началу грузино-абхазской войны последний – 18 том, который так и не увидел свет, находился в издательстве "Мецниереба". С 2000 г. возобновлено издание печатного органа Института под названием "А8суа07аара" ("Абхазоведение"). Первый выпуск филологической серии уже издан, исторический же сборник находится в производстве.
      30-е годы в истории Института были годами формирования абхазской научной интеллигенции. На этот период приходится начало научной деятельности ученых, имена которых впоследствии стали широко известны за пределами Абхазии. Это: А.К. Хашба, В.И. Кукба, К.С. Шакрыл, Х.С. Бгажба, Г.А. Дзидзария, чуть позже их ряды пополнили Ш.Д. Инал-ипа, Б.В. Шинкуба. Следует сказать и о том, что по-прежнему неоценимый вклад в абхазоведение вносили представители российской науки. Среди них: Л.Н. Соловьев, А. Фадеев, А. Олонецкий. За короткий отрезок времени были изданы такие фундаментальные работы, как: "Материалы по истории Абхазии" (Л. Соловьев, И. Антелава, А. Фадеев), "Борьба за Абхазию в первом десятилетии XIX в." (Г.А. Дзидзария); "Сборник абхазских пословиц:" (Д. Гулиа), "Абхазские сказки" (Хашба А.К., Кукба В.И.) книга "Абхазская народная поэзия", составленная Д. Гулиа и Х. Бгажба, сборник "Абхазских сказок" (составители К.С. Шакрыл, Х.С. Бгажба) и целый ряд других.
      Отмечая значимость становления абхазских научных кадров этого периода, выдающийся абхазский историк Г.А. Дзидзария писал: "С появлением собственных высококвалифицированных специалистов в жизни Абхазского института наступает творческий перелом. Если в момент организации в институте работало фактически 3 человека (разумеется, без научных степеней), то к началу 40-х годов в нем трудится уже довольно большая и хорошо подготовленная группа исследователей, среди которых несколько кандидатов наук" [Дзидзария, 1972, с.119].
      Между тем, прокатившиеся в этот период по стране чудовищные репрессии не обошли и Абхазию. Более того, абхазскому народу тогда был нанесен по силе и последствиям особенно тяжелый удар. В результате репрессивных акций Абхазия и ее народ лишились большинства научной и творческой интеллигенции. Среди реприсированных имена Арсения Константиновича Хашба, Виктора Иосифовича Кукба, Семена Михайловича Ашхацава, Симона Петровича Басария, Самсона Яковлевича Чанба и многих других. И это не случайно: Нужно особо подчеркнуть, что с момента создания Абхазского института он становится не только центром абхазоведения, одновременно он становится выразителем чаяний абхазского народа. Именно в этом коллективе в периоды, когда решалась судьба абхазов, в моменты, когда ставился далеко не риторический вопрос "быть или не быть?" абхазскому народу, он получал поддержку и понимание. Примеров тому можно привести много. Но считаю достаточным упомянуть из них лишь один. Так, в 1947 году, когда страну захлестнула новая волна репрессий, тогда молодые ученые Абхазского института К.С. Шакрыл, Г.А. Дзидзария, Б.В. Шинкуба обратились с письмом в ЦК ВКП(б), где они просили защитить абхазский народ от произвола властей. Известно, что в то время в Абхазии проводились акции, преследовавшие цель ассимиляции абхазов: осуществлялось массовое переселение грузин в Абхазию, обучение в учебных заведениях переводилось на грузинский язык, узаконивались околонаучные теории о том, что абхазы – это грузинская этнографическая группа и что Абхазия вообще не что иное, как административная область Грузии, или даже район. Согласитесь, в столь сложной обстановке, а тем более, когда страной руководил И.В. Сталин, обращаться с письмом подобного содержания в ЦК по меньшей мере было небезопасно. Но это было, как было и то, что почти систематически через каждые 10 лет (1957, 1967, 1977-78, 1989) наш народ выступал со справедливыми требованиями избавить его от притеснений со стороны Грузии. И все это находило, как отмечалось выше, понимание и поддержку в Абхазском институте. В этом смысле уместно вспомнить А.И. Герцена, который, имея в виду Грецию и ее ученых, писал, что "ее мыслители, ее историки, ее поэты были прежде всего граждане, люди жизни, люди общественного совета, площади, военного стана: оттого это гармонически уравновешенное, прекрасное своим аккордом, многостороннее развитие великих личностей, их науки и искусства" [Герцен, 1985, с.122].
      Эти слова вполне соотносимы с корифеями абхазской науки. Удивительное сочетание профессионализма и патриотизма, которые не переходили в себявосхваление – черты, присущие большинству сотрудников, – в конечном счете, всегда определяло лицо Института в прошлом, настоящем и, я надеюсь, – в будущем. Но это тема особая, как в целом и сама полная история, пока еще ждет своего исследователя.
       Наступление периода, известного в истории под названием "оттепели", позитивным образом воздействовало на укрепление кадров и материально-технической базы Абхазского института. Этот исторический отрезок ознаменован становлением новых абхазоведческих школ: в области этнографии его представляли – Ш.Д. Инал-ипа, И. А. Аджинджал, Л.Х. Акаба, Ц.Н. Бжания, Е.М. Малия, Р.К. Чанба, И.М. Хашба, Г.Г. Тарджман-ипа, Ю.Г. Аргун, В.Л. Бигвава, Г.В. Смыр, Т.А. Ачугба М.С. Тхайцухов и др., в области археологии – М.М. Трапш, Г.К. Шамба, Л.А. Шервашидзе, Ю.Н. Воронов, О.Х. Бгажба, М.М. Гунба, В.В. Бжания, Л.Г. Хрушкова, С.М. Шамба, И.И. Цвинария и др. в области фольклористики – Ш.Х. Салакая, С.Л. Зухба, А.А. Аншба, В.Б. Агрба, Р.А. Хашба, в области литературоведения – В.В. Дарсалия, М.Г. Папаскир, В.Л. Цвинария, М.Т. Ласурия, Н.П. Лакоба, И.И. Квициния, Р.Х. Капба.
      Абхазскую историческую науку подняли на новую высоту Г.А. Дзидзария, А.Э. Куправа, А.Ф. Хонелия, Б.Е. Сагария, Г.А. Амичба, А.О. Тулумджян, С.З. Лакоба, и др., лингвистическую – Л.П. Чкадуа, Т.П. Шакрыл, М.М. Циколия, Ш.К. Аристава, В.Х. Конджария, Г.З. Шакирбай, Н.В. Аршба, А.Д. Хеция, В.А.Касландзия, Т.Х. Халбад, В.Е. Кварчия, Л.Р. Хагба, С.М. Начкебия, Л.Х. Саманба.
      Между тем, казалось бы даже в относительно благоприятное время, в 1972 году в Институте функционировало всего четыре отдела – языка, литературы и фольклора; истории и экономики; археологии, этнографии и искусства, в которых работали всего 39 научных сотрудников [Дзидзария, 1972, с.119-120]. Гораздо позже стали функционировать самостоятельно отделы – фольклора, этнографии, искусства, экономики. Доброе слово нужно сказать в адрес тех, кто занимался вопросами экономики. Это – Б.Ш. Ашуба, Н.Е. Бушина, Р.М. Лагвилава, А.М. Миквабия, А.Р. Гулиа, В.Ш. Аршба, О.Е. Войцеховская-Брендель. Следует также отметить работу отдела искусства, возглавляемого А.Х. Аргун, где плодотворно работают М.М. Хашба, А. К. Кация, С.М. Сакания, др.
       В этот период издается большое количество фундаментальных работ в области абхазоведения. Из их числа назову лишь небольшое количество монографий: Дзидзария Г.А. "Махаджирство и проблемы истории Абхазии в 19 в.", "Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции", Сагария Б.Е. "Национально-государственное строительство в Абхазии (1921-1931 гг.)", Аджинджал И.А. "Из этнографии абхазов", Инал-ипа Ш.Д. "Абхазы", "Вопросы этнокультурной истории абхазов", Акаба Л.Х. "Из мифологии абхазов". Бжания Ц.Н. "Из истории хозяйства и культуры абхазов", Малиа Е.М. "Народное изобразительное искусство Абхазии". Хашба М.М. "Трудовые песни абхазов", Хашба И.М. "Абхазские народные музыкальные инструменты", Чанба Р.К. "Земледелие и земельные отношения в дореволюционной Абхазии", Аргун Ю.Г. "Быт и культура современных абхазов", Тарджман-ипа Г.Г. "Культура и быт абхазов, проживающих в Аджарии", Трапш М.М. "Труды" в 4-х томах, Шамба Г.К. "К истории Абхазии в раннеантичную эпоху", Бгажба О.Х. "Черная металлургия и металлообработка в древней и средневековой Абхазии", Воронов Ю.Н. "Археологическая карта Абхазии", Гунба М.М. "Атарские гончарные печи", Цвинария И.И. "Поселение Гуандра", Шамба С.М. "Монетное дело на территории Абхазии", Аншба А.А. "Вопросы поэтики абхазского нартского эпоса", "Абхазский фольклор и действительность", Салакая Ш.Х. "Абхазский народный героический эпос", "Абхазский нартский эпос", Зухба С.Л. "Абхазская народная сказка", "Абхазское народное поэтическое творчество", Хашба Р.А. "Абхазский детский фольклор", Агрба В.Б. "Абхазская поэзия и устное народное творчество", Дарсалиа В.В. "Абхазская советская драматургия", "Абхазская проза 20-60-х годов", Цвинария В.Л. "Творчество Б.В. Шинкуба. Лирика. Эпос. Поэтика", Н. П. Лакоба "Самсон Чанба", М.Т. Ласурия "Творчество И. Когония и развитие эпических жанров в абхазской советской поэзии", Капба Р.Х. "Михаил Лакербай", Аргун А.Х. "История абхазского театра", Бгажба Х.С. "Из истории письменности в Абхазии", "Бзыбзский диалект абхазского языка", Шакрыл К.С. "Очерки по абхазо-адыгским языкам", Чкадуа Л.П. "Глагольная префиксикация в абхазском языке", Шакрыл Т.П. "Морфология синтаксических образований в абхазском языке (по материалам высказывающей (истинностной) речи", Конджария В.Х. "Из истории абхазского литературного языка", Килба Э.К. "Речь батумских абхазов", Циколия М.М. "Абжуйский диалект абхазского языка" Хеция А.Д. "Неологизмы в абхазском языке", Хагба Л.Р. "Коррелятивные конструкции с обстоятельственными элементами при глаголах абхазского и абазинского языков", Кварчия В.Е. "Ойконимы Абхазии", "Словарь абхазского языка" группы составителей, Аршба Н.В., Начкебия С.М. "Словарь языка Д.И. Гулиа" и многое другое.
       Особо хочется отметить совместные проекты, осуществленные с рядом других научных учреждений. В частности, в результате совместных исследований сотрудников Абхазского института с учеными из Института этнографии (ныне этнологии), научно-исследовательского Института и музея антропологии при МГУ, киевского Института геронтологии были опубликованы коллективные монографии "Феномен долгожительства" (1982) "Абхазское долгожительство" (1987). Этой теме посвящены и работы американских ученых Сулы Бенет "Абхазы – долгожительский народ Кавказа" (1974). "Как жить, чтобы стать столетним. Образ жизни народов Кавказа" (1976), и Полы Гарб "Абхазские долгожители" (1986)
       Таким образом, 80-е годы были весьма обнадеживающими, ибо в этот период в Институте начинают свою работу перспективные исследователи, получившие образование в лучших научных центрах страны. Это – Адлейба Д.Я., Джонуа Б.Г., Бганба В.М., Дбар С.А., Когониа В.А., Джапуа З.Д., Габния Ц.С., Кация Р.Н., Бжания Д.С.,Джопуа Т.Ш., Ладария А.Г., Шинкуба А.Е., Пачулия В.М., Маан О.В., Чкок Э.М., Гумба Г.Д., Гумба А. Р., Барцыц М.М. и целый ряд других.
      К сожалению, им не суждено было беспрерывно продолжить опыт, унаследованный старшими поколениями, точно так же, как мне не удается осуществить плавный переход от прошлого к настоящему. И этим препятствием является война: Она прервала осуществление намеченной "Программы развития абхазоведения", которая была принята Ученым Советом Абхазского Института. Были уже первые результаты, начали издаваться капитальные труды и материалы по истории и культуре, такие как: "История Абхазии", "Абхазия. Документы свидетельствуют".
       Эта война, чего мы так не хотели, стала неизбежной, ибо не оставалось ничего, кроме как защитить свою Родину. И в этот решающий момент весь груз ответственности, вместе со своим народом, суждено было разделить директору Абхазского института В.Г. Ардзинба. В критический момент новейшей истории Абхазии, когда выбрать было не из чего – или покориться или исчезнуть, что одинаково приводило к одному и тому же результату – завершению своей истории. А чтобы этого не произошло, необходимо было приложить максимум физических и интеллектуальных усилий. Мы никогда не должны забыть, что в этой сложнейшей для народа Абхазии обстановке руку помощи протянули братские народы – абазины, адыги, чеченцы, русские, армяне, осетины и др. В результате мы получили нерушимый сплав народа-победителя, освободившего Родину от оккупантов, но к сожалению и разрушенную страну. В ходе войны погибли сотрудники института, талантливые молодые исследователи: историк В.Ф. Бутба, археологи М.Х. Хварцкия и Л.М. Когония.
      Коварству оккупантов не было предела, они пытались сделать из нас манкуртов, то есть лишить народ исторической памяти, и для этого 20 октября 1992 г. уничтожили Абхазский институт языка, литературы и истории им. Д.И. Гулиа Одновременно было подожжено и здание Центрального Государственного Архива Абхазии.
       Говорят, что "рукописи не горят", однако, я вслед за В. Шкловским позволю себе возразить этому и повторить, что, "это оптимистическая ошибка" [Шкловский, 1981, с.76]. Рукописи горят, да еще как горят. Спросите у сотрудников Института, и они вам скажут правду о том, как горят: фундаментальная научная библиотека, ценнейшие архивные экспедиционные материалы, рукописи книг, архивные фонды и, наконец, – документация, содержащая историю самого института!
      Мне, конечно же, в очередной раз не хотелось сыпать соль на рану:, но это тоже история и она наша история, а ее, как известно, нужно знать и помнить.
      Безусловно, тяжело было ученым приходить в сожженный дотла Институт. Однако они сумели преодолеть этот психологический барьер и начали работать для того, чтобы с нуля, заново начать собирать фольклорный, этнографический материал, заново начать археологические раскопки, чтобы вновь заговорили древнейшие памятники, заново писать свои исследования. Одним словом, был начат процесс восстановления Института. И в это непростое время первым, кто начал это дело был Президент Абхазии В.Г. Ардзинба. Это благодаря его поистине отеческой заботе, сегодня Институт располагает компьютерной техникой и целым рядом редких энциклопедических изданий. Свои личные библиотеки Абхазскому институту подарили Ш.Д. Инал-ипа и С.М. Шамба. Особо теплые слова хочется сказать в адрес тех ученых, которые завещали свои личные библиотеки нашему институту. Это известные ученые: московский этнолог – Волкова Наталья Георгиевна, археолог из Казани – Халиков Альфред Хасанович. Книги, представляющие большую ценность, подарил итальянский ученый, профессор Джео Пистарино. Конечно же, руку помощи, как всегда, протянули Институты и вузы из братских республик. Пользуясь случаем, хотелось бы поблагодарить руководство и сотрудников Адыгейского, Карачаево-Черкесского, Кабардино-Балкарского, Северо-Осетинского институтов гуманитарных исследований, а также университеты Майкопа, Нальчика, Карачаевска, которые оказывали и продолжают оказывать всестороннюю помощь в деле восстановления Института. В результате подобных, поистине благотворительных акций на сегодняшний день библиотечный фонд составляет около 20 тысяч книг. Следует сказать и о том, что большую организационную работу в этот период провели руководившие тогда институтом В.В. Дарсалия и Э.К. Килба.
       Хотя восстановление Института продолжается, но уже можно отметить, что сделано немало. Проводятся комплексные экспедиции в районах Абхазии по сбору лингвистического, фольклорного и этнографического материалов. Возобновлены археологические раскопки. И хотя еще далеко не достаточны выделяемые на эти цели средства, можно с удовлетворением отметить, что полученные материалы превзошли все ожидания. Так, в результате экспедиций начала функционировать фонотека, археологами обнаружены новые уникальные памятники. Начато формирование архива Института.
       Сегодня обо всем этом вряд ли возможно было бы говорить, если бы не постоянное внимание и помощь руководства страны и целого ряда руководителей организаций. Среди которых Таможенный комитет РА (председатель – Кобахия А.А.), Абхазское морское пароходство (генеральный директор – Ардзинба З.Д.), главы администраций районов: Гульрипшского (Харазия А.Р.), Гудаутского (Таркил С.Р., Шамба Л.Н.), Очамчирского (Джопуа Х.Р.), Абхазмостострой (директор Казанба И.П.).
      Как известно, Абхазия сегодня находится в полублокадном положении. И в этих условиях понятно, что есть опасность окончательного разрыва контактов с учеными из других стран. Однако, благодаря нашим коллегам из Российской Федерации нам удается участвовать в различных научных форумах.
      И первым, кто начал сотрудничать с нашим Институтом, является Институт Востоковедения РАН. Его директор, академик Ростислав Борисович Рыбаков оказывает материальную и моральную поддержку нам. В настоящий момент мы находимся на стадии разработок интересных совместных проектов. А сотрудник этого Института Крылов А.Б. по результатам проведенных в Абхазии экспедиций защитил докторскую диссертацию по проблеме традиционной религии абхазов. Я полагаю, что это только начало работы в этом направлении. Мы надеемся также выработать и договориться и с другими Институтами, и, прежде всего с АРИГИ, КБИГИ, КЧИГИ, Институтом археологии РАН и др. В этом плане имеется широкое поле деятельности, а работ – непочатый край.
      Естественно, что у Абхазского института гуманитарных исследований им. Д.И. Гулиа имеется очень много и других проблем, от решения которых зависит его будущее. Это прежде всего – кадровая проблема. В послевоенный период замедлился приток свежих сил. В отличие от довоенного периода, у нас отсутствует своя издательская база, слаба и материально-техническая база в целом. В этом смысле мы вправе ждать поддержки от мирового научного сообщества. Я надеюсь, что вашему примеру последуют и ученые, и научные учреждения других стран.
      Гласит же мудрая адыгская пословица: "От несчастий и невзгод Нас согласие сбережет".
      И в подтверждение тому, отмечу что Дж. Хьюит сумел силами сотрудников нашего Института и ряда зарубежных ученых подготовить и издать в 1999 г., нашумевшую книгу "The Abhazians", которая и по сей день является первой ласточкой в планируемой серии "Народы Кавказа".
      Скажем прямо, в очень непростое время сотрудниками Абхазского института разрабатывается ряд очень важных научных тем. В их числе: подготовка многотомного издания "Памятники абхазского фольклора", участие в осуществлении государственной программы развития абхазского языка. И, наконец, совместно с другими академическими институтами и сотрудниками Абхазского государственного университета и мы приступили к написанию первой части "Энциклопедии Абхазии" – "Абхазского биографического словаря".
       Могу с гордостью отметить, что своим самозабвенным трудом ученые АбИГИ подают пример профессионального отношения к делу. Чтобы не быть голословным, отмечу, что даже в послевоенное время ежегодно нами издаются десятки книг и монографий, сотни статей. Особо плодотворно работают Касландзия В.А., Саманба Л.Х., Аргун А.Х., Капба Р.Х., Квициния П.К., каждый из которых опубликовал по несколько книг.
       Не могу так же не сказать и о самоотверженном труде работников библиотеки Института: Маргания Е.В., Агрба Т.И., Галагутова В.М. Чамагуа Н.Р., которые фактически заново восстанавливают библиотечный фонд. Хотелось бы особо отметить кропотливую работу оператора Чамагуа Л.Р. Без ее усилий и старания вряд ли сегодня можно было бы говорить об успехах Института в издании научных трудов.
       За свою 75 -летнюю историю Абхазский институт видел многое, в ней были и счастливые, и горестные периоды. Будем надеяться, что лучшее все же будет впереди. И это вполне по плечу поколению нынешних ученых. Абхазский поэт, лирик Т.Ш. Аджба, о судьбе которого мы так ничего не знаем до сих пор, в одном из своих стихотворений – раздумье о своем народе, писал:
 
    "Сильны и возвышены
    Наши мысли,
    Значит, и предок
    Был мудрецом!
    И мы из великого
    Времени
    Вышли
    И к великому
    Вместе
    идем".

     На этой оптимистической ноте позвольте завершить мне свое выступление и еще раз поблагодарить всех вас, особенно гостей, за участие в нашей конференции.

Литература:

Бгажба, 1961 – Бгажба Х.С. К истории Абхазского института // Труды Абхазского института. Вып. 32. Сухуми. – 1961. Бгажба, 1987 – Бгажба Х.С. Труды. Книга первая. Этюды и исследования. – Сухуми, 1987.
Гамзатов, 1980 – Гамзатов Р. Антология дагестанской поэзии. Т. I. – Махачкала. – 1980.
Герцен, 1985 – Герцен А.И. Сочинения в двух томах. том 1. М., 1985.
Дзидзария, 1972 – Дзидзария Г.А. Расцвет науки // Абхазская АССР в братской семье советских народов. Сухуми, 1972
Марр, 1938 – Марр Н.Я. О языке и истории абхазов. – М.–Л., – 1988.
Мегрелидзе, 1985 – Мегрелидзе И.В. У истоков абхазоведения. – Сухуми. – 1985.
Сагария, 1998 – Сагария Б.Е. Абхазской Академии наук – быть! // Республика Абхазия. №54. 27 июня 1997.
Салакая, 1982 – Салакая Ш.Х. Центр абхазоведения. Сухуми, 1982
Шкловский, 1981 – Шкловский В. Энергия заблуждения. М., 1981
______________________________


ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ КАВКАЗОВЕДЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ В АБХАЗИИ

      Приступая к освещению обозначенной темы, считаю нужным предварительно остановиться на двух неожиданных и, на первый взгляд, странных вопросах: первый, – что такое кавказоведение, из чего оно состоит, и второй – имеет ли Абхазия отношение к кавказоведению?
     Первый вопрос в последнее время актуализирован многими современными исследователями. Делаются попытки уточнить объект и структуру кавказоведения. Один из таких авторов П. А. Кузьминов, рассуждает следующим образом: «Одни понимают кавказоведение как историю народов, проживающих на Кавказе, и в этом смысле оно синонимично краеведению или регионоведению. Вторые видят в кавказоведении совокупность исторических дисциплин (этнологию, археологию, источниковедение, историю и др.), занимающихся исследованием различных сторон жизни северокавказского социума. Третьи считают, что это научная литература, анализирующая историю изучения народов Кавказа, и в том смысле кавказоведение – это история исторической мысли, концепции, науки» (1).
     Мне не представляется продуктивным такое дробление. Поскольку такой путь не способствует охвату всех данных о народах Кавказа: их истории, памятников материальной и духовной культуры, которые имеются в большом количестве, начиная с древнейших времен. Таким образом, кавказоведение, на мой взгляд, многодисциплинарно и представляет собой совокупность всех данных, о населявших этот регион, естественно, включая сюда и историю научного осмысления, которая по понятным причинам, возникла позднее и берет свое начало со второй половины XVIII в. (2)
     Ответ на второй поставленный вопрос будет следующим: абхазы, как один из коренных народов Кавказа, чья история в этом регионе мира насчитывает несколько тысячелетий, несомненно, являются объектом существующей кавказоведческой литературы, получившей название абхазоведение. А с того момента, когда абхазские авторы вступили на тропу осмысления кавказоведной проблематики Абхазия становится и субъектом кавказоведения. Безусловно, формирование и становление абхазоведения, как части более обширной кавказоведной области, на первых порах испытывала трудности «роста», что легко объясняется низким уровнем просвещения и первоочередной задачей – сбором наличного материала всего культурного наследия народа, которым были заняты пионеры абхазоведения.
     Нужно подчеркнуть, что в становлении абхазоведения особая роль принадлежат таким известным исследователям, как К.П. Услар и И.А. Бартоломей, чьи работы по разработке грамматики абхазского языка, алфавита и букваря невозможно переоценить. Заметный след в абхазоведении оставили такие авторы, как: И. И. Пантюхов, Ф. А. Заводский, А.Н. Дьячков-Тарасов, В.И. Чернявский, Г.А. Рыбинский, П.С. Уварова, Н.М. Альбов, К.Д. Мачавариани, П. Г. Чарая и многие другие. Отдельно следует сказать о самих абхазах, которые оставили ценные свидетельства об этнографических особенностях, о состоянии просвещения и отдельных страницах истории Абхазии – С.Т. Званба, А.М. Эмухвари (Эмхаа), Н. В. Ладария и др.
     Несмотря на драматическое развитие событий на Кавказе во в XIX веке, и особенно во второй её половине, проводившиеся здесь мероприятия, связанные с распространением просвещения, имели позитивное значение. «Главная особенность российского просвещения, как отмечает Р.Ф. Юсуфов – выход национальных литератур страны на всечеловеческий уровень через посредство русской литературы» (3).
     В русле поднятой темы, нельзя обойти молчанием и деятельность научно-организационных и культурно-просветительских обществ, которые в разные годы функционировали в Абхазии. Это: «Сухумское общество сельского хозяйства» (1898 г.), «Абхазская переводческая комиссия» (1892 г.), «Общество распространения просвещения среди абхазов» (1810 г.), Бзыпский комитет этого общества (1913 г.), «Общество любителей и исследователей природы населения Сухумского округа» и ряд других (4). Эти общества в разные годы осуществляли издание журналов «Вестник Сухумского общества сельского хозяйства», «Черноморское сельское хозяйство», «Черноморский селянин», «Хутор», «Труды курортной комиссии», газет – «Сухумский вестник», «Сухумские вести», «Сухумский листок», а также учебная литература на абхазском языке и переводы отдельных богослужебных книг в т.ч. и «Евангелие» (5).
     Обращает на себя внимание, что в этот период количество абхазских авторов в русскоязычной прессе увеличивается. Там мы встречаем имена С. П. Басария, Д. И. Гулиа, Н. С. Патейпа, А. И. Чукбара, А. М. Эмухвари, К. Барциц, С. М. Ашхацава, В. Г. Адлейба и др. Таким образом, налицо количественный и профессиональный рост абхазской творческой интеллигенции. А в 1912 году выходит первый оригинальный сборник поэтических произведений Д.И. Гулиа.
      Именно в этот сложный исторический момент абхазская интеллигенция была охвачена энтузиазмом накопления знаний о прошлом своего народа и поиском путей его будущего. Впервые в научный оборот вводится термин «абхазоведение». И связано это с именем академика Н. Я. Марра, чей вклад не только в абхазоведение, но и кавказоведение в целом несомненен, несмотря на все известные ошибки и просчеты, допущенные им в своем «новом учении» в языкознании.
     В январе 1916 г. Н.Я. Марр в Сухуме прочел лекцию на тему «Кавказоведение и абхазский язык». Несколько позже данная лекция была опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения» (май 1916 г.). Именно в ней впервые и появился новый термин «абхазоведение».
     В первые годы советской власти в Абхазии немало внимания уделялось науке. В 1922 г. на базе Сухумского общества сельского хозяйства создается Абхазское научное общество (АБНО). В состав этого общества входили Г. Барач (председатель), Н. А. Лакоба, С.Я. Чанба, А. М. Чочуа, Д. И. Гулиа, Н. Акиртава, Д. И. Алания и др. Общество издавало свои «Труды» и «Известия». В 1924 г. по инициативе АБНО был проведен I съезд краеведов Черноморского побережья и Западного Кавказа. В 1925 г. опять же по инициативе Н. Я. Марра – отдельное научное учреждение – Академия абхазского языка и литературы. В разные годы работой академии руководили А.М. Чочуа и Д.И. Гулиа. Академия за короткий срок выпустила в свет книги Н.Я. Марра «Русско-абхазский словарь» (1926), сборник К. В. Ковача «101 абхазская песня» (1929) и «Песни кодорских абхазцев» (1930), историко-этнографические работы Д.И. Гулиа (6).
     28 мая 1930 г. Наркомпрос Абхазии принял постановление о преобразовании Академии Абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и литературы. 5 августа 1931 г. ЦИК Абхазии принимает решение о слиянии Абхазского научного общества с Научно-исследовательским институтом абхазского языка и литературы.
     Новое научное учреждение получает название – Абхазский научно-исследовательский институт краеведения (АБНИИК). Руководство института возлагается на новые кадры – А.К. Хашба и В.К. Кукба (ученики Н. Я. Марра). В 1935 г. институт вновь переименован – уже в Институт абхазской культуры, и включен в систему АН СССР, ему присвоено имя Н. Я. Марра.
     В 1941 г. после создания АН ГССР институт включен в систему этой академии. В 1950 г. был переименован в Абхазский институт языка, литературы и истории и перестал носить имя Н. Марра после известной «свободной» дискуссии по вопросам языкознания и выхода в свет брошюры И. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». С 1960 г. институт носит имя Д. И. Гулиа. В 1994 г. институт был последний раз переименован в Абхазский институт гуманитарных исследований и введен в структуру Академии наук Абхазии.
     Конечно же, беглый перечень переименований не передает историю центра абхазоведения, каким является Абхазский институт. У этого научного учреждения были взлеты и падения, вызванные различными объективными историческими причинами. Наиболее тяжелыми, к примеру, были конец 1930-х гг. – первая половина 50-х гг. и 90-е годы прошлого столетия.
     В обоих случаях сложности имели один источник – Грузия. В первом случае насаждалась и пропагандировалась мысль об отсутствии этнической самобытности абхазов, навязывалась идея о том, что абхазы не что иное, как одно из грузинских племен, а «язык абхазов, как и язык других грузинских племен – мегрелов, лазов, сванов, – является родственным языком грузинского языка» (7). Более того, придумывались всякого рода «новые учения» об истории абхазов, о том, что, якобы, они только в XVII в. появились на территории Абхазии с Северного Кавказа и т.п. Любопытно, но если даже следовать этому фантастическому «открытию», то все равно Абхазия оставалась бы объектом кавказоведения.
     Во втором же случае, в период грузино-абхазской войны 1992 – 1993 гг. оккупационные силы не нашли ничего лучшего, как сжечь Абхазский институт и Абхазский государственный архив. Несомненно, что эта варварская акция беспрецедентна в том смысле, что преследовала цель – лишить абхазский народ исторической памяти. В огне пожара сгорели фундаментальная научная библиотека, в фондах которой хранились издания XVII в., ценнейшие архивные и экспедиционные материалы, рукописи книг, лексический фонд абхазского языка, документация, содержащая историю самого института. А уничтожение государственного архива не только не поддается какому-либо численному подсчету, но и разумному объяснению.
     Как известно, на судьбу не жалуются, ибо это бессмысленно. Несмотря на всякого рода сложности и искусственно чинимые препоны, Абхазский институт в различные периоды своей нелегкой истории в зависимости от обстоятельств, выполнял свое предназначение – исследование истории и культуры абхазского народа. Не буду утомлять вас долгим перечислением имен ученых и их работ. Остановлюсь лишь на самых известных. Имена таких ученых, как Г.А. Дзидзария, Ш.Д. Инал-ипа, Х.С. Бгажба, М.М. Трапш, З.В. Анчабадзе, К.С. Шакрыл, Ю.Н. Воронов, Г.К. Шамба и многих других широко известны в научных кругах далеко за пределами Абхазии. Их труды и раньше, и сейчас востребованы и пользуются спросом среди серьезных ученых-кавказоведов.
     Это происходит потому, что их исследования не носили локального местнического характера, а каждая, в зависимости от тематики, отражала общекавказский контекст. За примерами далеко ходить не нужно. Остановимся на наиболее наглядном. Может ли, скажем, исследование только одной национальной версии эпоса о нартах представлять научную ценность? Возможно, что да, но при этом такое исследование будет страдать национальной ограниченностью и вряд ли автор подобного труда сумеет сделать обобщающие выводы. Известный абхазский фольклорист и эпосовед Ш.Х. Салакая, присутствующий здесь, потому и стал признанным ученым, что он хорошо знаком с образцами мирового фольклора и различными эпическими сказаниями народов Кавказа и, в первую очередь, с различными национальными версиями нартского эпоса.
     По аналогии с этим и строятся работы наиболее видных абхазских ученых в области филологических и исторических дисциплин. С другой стороны, есть ученые, чьи исследования напрямую касаются истории других народов Кавказа. Одним из них был воспитанник армянской исторической школы, ученик академика Гагика Хореновича Саркисяна – В.Ф. Бутба, жизнь которого, по всей видимости, оборвала война. Он не успел многого, но изданные его диссертация, статьи и тезисы, несомненно, свидетельствуют, что в его лице кавказоведение потеряло талантливого кавказоведа. Другие двое воспитанников армянской исторической школы Р.А. Хонелия и Г.Г. Гумба успешно занимаются разработкой сложных кавказоведческих тем, широко используя армянские письменные источники.
     Я понимаю, что вас интересует вопрос – а что же сейчас делается в Абхазском институте?
     Тяжелые послевоенные годы для научной интеллигенции и, в особенности, абхазоведов-гуманитариев стали своеобразной проверкой на прочность их преданности к своей профессии. Отсутствие какой-либо исследовательской базы, архивных материалов, научной библиотеки и, даже здания, а также потеря собственных библиотек и рукописей не сломили их, выдержали все испытания и приступили к работе. Шаг за шагом шел тяжелый восстановительный процесс. Приступили к проведению комплексных фольклорно-этнографических и археологических экспедиций, к изданию книг, начал издаваться печатный орган института «Абхазоведение». Со временем начался процесс налаживания утерянных контактов с коллегами из РФ.
     На начальном восстановительном этапе серьезную помощь оказали коллективы аналогичных научных учреждений и учебных заведений Северного Кавказа, Ростова, Москвы, Санкт-Петербурга, которые передавали в дар книги для научной библиотеки.
     Поначалу сотрудничество носило эпизодический характер, но с 2001 г., оно стало более системным, осмысленным и взаимовыгодным. По результатам многолетних экспедиций по районам Абхазии А.Б. Крыловым в Институте востоковедения РАН была защищена докторская диссертация на тему «Религия и традиции абхазов (По материалам полевых исследований 1994 – 2000 гг.)». Проведенная в Сухуме в 2001 г. международная научная конференция, посвященная 75-летнему юбилею института, стала заметным явлением, дав мощный импульс по налаживанию контактов с академическими учреждениями России и ее регионов. Были заключены договора с целым рядом академических институтов и вузов РФ.
     В большинстве случаев эти договора носили не формальный характер, а явились основой для совместной плодотворной исследовательской работы. На территории Абхазии начали проводиться регулярные археологические раскопки памятников, принадлежащих различным историческим эпохам. Такие экспедиции проводятся совместно с учеными из Института археологии РАН, Музея Востока, Института востоковедения РАН. Результаты этих экспедиций публиковались в солидных журналах и сборниках. Ряд лет мы проводили совместные экспедиции по Абхазии с учеными из Института этнологии и антропологии. В результате этого сотрудничества издан сборник статей «Послевоенное абхазское село» и капитальный труд «Абхазы» в серии «Народы и культуры». Имеются еще несколько совместных сборников, которые находятся в производстве.
     В последние годы в Сухуме, на базе нашего института, были проведены такие научные форумы, как: конференции археологов, посвященные памяти Ю. Н. Воронова и М. М. Трапша, конференции, посвященные В. Г. Ардзинба, З. В. Анчабадзе, Иналиповские чтения и ряд других. Практика этих конференций показывает, что, несмотря на все сложности организационного и материального порядка, они дают возможность для обмена опытом, поиска для новых исследовательских и профессиональных взаимоотношений.
     В свою очередь, за послевоенное время сотрудниками АБИГИ им. Д. И. Гулиа издано около 300 книг (в числе которых монографии, сборники статей, учебники и учебные пособия для школ и вузов Абхазии, сборники материалов и т.д.).
     Конечно, в силу сложившейся ситуации, о которой говорилось выше, особое внимание уделяется нами переизданию абхазоведческих, ставших библиографической редкостью, сборников материалов – архивных, фольклорных и этнографических записей. Естественно, работаем и в плане создания обобщающих работ. Занимаемся написанием многотомных «Грамматики абхазского языка», «Истории Абхазии», «Истории абхазской литературы», и 12-томного свода текстов «Абхазского народного поэтического творчества». Приступили и к осуществлению проекта «Абхазской энциклопедии».
     Новые политические реалии обязывают абхазоведов ко многому. Если совсем недавно Абхазию называли не иначе как самопровозглашенной республикой, то сейчас она, благодаря, прежде всего, России, вышла на путь признания. Это обстоятельство повышает ответственность абхазских ученых-гуманитариев и требует от их работ соответствующего мировым стандартам качественного наполнения.
     Абхазоведческая, а шире, кавказоведческая тематика разрабатывается и на кафедрах Абхазского государственного университета. Там полнокровно функционируют кафедры истории, археологии и этнологии, языка и литературы, а также ряд общественных кафедр, занимающихся исследованием актуальной абхазоведной проблематики в свете требований сегодняшнего дня.

(1) Кузьминов П.А. Кавказоведение на грани веков // Материалы международной научной конференции «Кавказоведение: опыт исследований». – Владикавказ, 2006, с.5
(2) Черноус В.В. Интеграционные традиции и перспективы отечественного кавказоведения // Материалы международной научной конференции «Кавказоведение: опыт исследований». – Владикавказ, 2006, с. 149.
(3) Юсуфов Р.Ф. История литературы в культурно-философском освещении. М., 2005, с. 395.
(4) См.: Смыр Л. Г. Сухумское общество сельского хозяйства (1898 – 1922г.г.) – М., 1996.
(5) См.: Бебия Е. Г. Периодическая печать Абхазии (1904 – 1917). – Санкт-Петербург, 1997.
(6) См.: Салакая Ш. Х. Центр абхазоведения. – Сухуми, 1982.
(7) Делба М. К. К вопросу изучения языка и истории абхазов. – Сухуми, 1951, с.9.

Кавказ спустя 20 лет: геополитика и проблемы безопасности. — Владикавказ, 2011. — С. 231-236. 
________________________

ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ НАРОДУ

     Уходящий XX век дал немало ярких имен, внесших значительный вклад в различные отрасли духовной и культурной жизни абхазского народа. Особое место среди них по праву принадлежит «патриарху абхазской филологии» [Инал-ипа, 1980, с. 239] видному лингвисту-кавказоведу К. С. Шакрыл.
     Масштабы его общественной и научной деятельности поражают своей широтой. По существу не было ни одного сколько-нибудь значимого события в истории Абхазии, на которое К. С. Шакрыл не откликнулся бы и не принял бы самое активное участие. Упорной и настойчивой борьбой за сохранение абхазского народа, развитие его культуры и языка, отстаиванием его самобытной истории была насыщена вся его долгая и трудная жизнь
     Между тем, основной сферой деятельности К. С. Шакрыл была научно-педагогическая работа. Благодаря его настойчивому стремлению к получению образования и проявленным им в юношеские годы решительности и трудолюбия, преодолев все превратности судьбы, он сумел получить образование.
     Родился Константин Семенович Шакрыл в селе Лыхны, 20 мая 1899 года. В 1917 году окончил Лыхненское двухклассное училище и в том же году поступил в Сухумскую учительскую семинарию. Однако, на 3-м году обучения по семейным обстоятельствам вынужден был оставить учебу и заниматься хозяйством в родном селе. В эти годы, несмотря на тяжелейшие испытания, выпавшие как на долю родины и его народа в целом, так в частности и на его семью, он активно включается в общественную работу. Стремясь быть полезным своему народу, Константин Шакрыл работал в сельских школах Абхазии, входил в состав первой абхазской театральной труппы. В своих воспоминаниях основоположник абхазской литературы Д. И. Гулиа писал: «Особо выделялись в труппе К. Шакрыл, М. Хашба и Василий Маан. Они всеми силами содействовали успеху первой в Абхазии государственной смешанной передвижной труппы». [Гулиа, 1983, с. 193].
     В 1925—1926 гг. К. С. Шакрыл экстерном сдал экзамены в Сухумском педагогическом техникуме, а затем в 1932 г. поступил и в 1936 году с отличием окончил исторический факультет Сухумского педагогического института. И с этого времени вся его дальнейшая творческая судьба, так или иначе, была связана с Абхазским институтом. Начав работу в 1936 году в Абхазском научно-исследовательском институте им. Николая Яковлевича Марра, он приступает к научно-изыскательной работе в области абхазского языкознания. Сначала, в 1937 году, он детально разрабатывает библиографический обзор трудов по абхазскому языку.
     Освоив работы своих предшественников, К. С. Шакрыл берется за написание учебника по фонетике и морфологии абхазского языка для V—VI классов, который был опубликован в 1938 г., а в 1941 г. — «Краткого синтаксиса абхазского языка». Данные учебники, выдержав более десятка изданий сыграли неоценимую роль в истории изучения абхазского языка и в формировании абхазской лингвистической традиции. Создавая эти учебники, ему приходилось прокладывать неизведанные до сих пор пути — попутно разрабатывать на абхазском языке основные лингвистические и учебные термины и понятия. Предложенные К. С. Шакрыл около 200 терминов и грамматических понятий получили в дальнейшем всеобщее признанаие [Инал-ипа, 1980, с. 247-248]. Среди них: азххәаа — «подлежащее», азҳәа — «сказуемое», ахьыӡҟа — «существительное», аҟаҵарба — «глагол», аҟазшьарба — «прилагательное», аҳәаақәҵа — «определение», аҳәоу — «предложение», ацынгыла — «приставка», ашьҭынгыла — «послелог» и т.д.
     В 1947 г. К. С. Шакрыл защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук на тему «Аффиксация в абхазском языке». Безусловно, такое продуктивное начало научной деятельности Константина Семеновича была обусловлено его богатым опытом педагогической работы. Начиная с 1921 года, он непрерывно, в течение 10 лет, проработал в школах Гудаутского района Абхазии.
     Во времена репрессий и преследований, как известно, абхазский народ оказался под двойным гнетом. С одной стороны, довлела административно-командная система центра, а с другой — националистические амбиции грузинских политических и интеллектуальных кругов. И даже в эти страшные времена, тогда еще молодые ученые Абхазского института Георгий Алексеевич Дзидзария. Баграт Васильевич Шинкуба и Константин Семенович Шакрыл обратились с письмом в ЦК ВКП(б), в котором излагали вопиющие факты нарушения прав абхазского народа. В этом письме, в частности, отмечалось, что так называемая «реорганизация» абхазских школ, по существу, означала их перевод на грузинский язык обучения. Говорилось также о массовом переименовании исконно абхазских топонимических названий на грузинский лад. Одним словом, в письме отчетливо проводилась мысль о том, что в Абхазии проводится ассимиляторская политика. [Абхазия: Документы, 1992, с. 331-536.]
     После этого письма, как это было свойственно сложившейся системе, его авторы подверглись гонениям и различного рода партийным разбирательствам. В частности, К. С. Шакрыл вынужден был тайно покинуть Абхазию, поскольку над его жизнью нависла реальная угроза физической расправы. Вот, например, что читаем в характеристике, данной ему тогдашним руководством института за подписями его директора В. Ивардава и секретарем парторганизации А Мелиховым: «Товарищ Шакрыл слабо работает над повышением своего лингвистического кругозора и идейно-теоретического уровня, не проявляет необходимых качеств к самостоятельной научно-исследовательской работе и не имеет перспектив для дальнейшего роста как полноценного научного сотрудника.
     За попытку дезинформации ЦК ВКП(б) и клевету на Абхазскую партийную организацию тов. Шакрыл решением ЦК КП(б) Грузии от 8 августа 1947 года объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку».
     Понятно, что подобная характеристика по существу являлась ничем иным, как доносом. И поэтому К. С. Шакрыл перебирается в Москву, где с 1949-го по 1951 гг. работает в Московском институте национальных школ Академии педагогических наук РСФСР. Затем, в 1951—1955 гг., продолжил свою научную деятельность в стенах Черкесского научно-исследовательского института, сперва — заместителем директора по научной работе, и некоторое время — исполняющим обязанности директора института. И только после смерти Сталина, с наступлением так называемой «оттепели», К. С. Шакрыл смог вернуться в Абхазию и продолжить работу в родном институте. Здесь он с 1955 по 1976 гг. заведовал отделом языка. В 1971 году защитил докторскую диссертацию. А с 1976 года и до конца своей жизни (1992 г.) продолжал работу в качестве старшего и ведущего научного сотрудника.
     Круг научных интересов К. С. Шакрыл был весьма широк и разнообразен. Он занимался разработкой как конкретных вопросов грамматики абхазского языка, так и глобальных сторон абхазско-адыгского языкового единства в их диахронном и синхронном измерениях. Его перу принадлежат работы в области диалектологии абхазского языка, в которых ученый отслеживает специфику фонетических и лексических особенностей диалектов абхазского языка.
     В исследовательской работе К. С. Шакрыл особое место занимают решения основных проблем, связанных с грамматическим строем абхазского языка — категории наклонения, времени, вида, переходности и непереходности глагола, словоформы существительного, структуры числительного, сложного предложения и т. д. Результатом изысканий ученого стали монографические работы: «Аффиксация в абхазском языке» (1961), «Соответствия русским предлогам в языках Западного Кавказа» (1952).
     Значителен вклад К. С. Шакрыл в деле сравнительно-исторического исследования абхазско-адыгского языкового единства. Изучению данной проблемы посвящены более 10 работ, в числе которых такие монографии как «Некоторые лексические и звуковые соответствия в абхазско-адыгских языках» (1968), «Очерки по абхазо-адыгским языкам» (1971).
     В этих работах приводится более 500 лексических параллелей, наблюдаемых между абхазо-адыгскими языками, выводится ряд регулярных звуковых соответствий между ними; устанавливаются типологические и материальные тождества. Одновременно отмечаются и различия, которые возникли после распада абхазо-адыгского праязыка. Все положения и выводы аргументируется на большом фактическом материале. Результаты данных исследований важны не только для данной семьи языков, но и для всего кавказского языкознания.
     К. С. Шакрыл является, по существу, первым ученым, выступившим с критикой термина «иберийско-кавказские языки». Опираясь на труды видных лингвистов, исследователей кавказских языков (Н. Трубецкой. Ж. Дюмезиль и др.). К. С. Шакрыл утверждал, что, как в смысле генетического родства, так и в географическом понимании, данный термин не вносит «ничего, кроме терминологической путаницы в определении данных языков. [Шакрыл, 1968. с. 4.]
     Как известно, этот термин был введен в научный оборот грузинской лингвистической школой с 1946 года. Затем, после дискуссии на страницах журнала «Вопросы языкознания» в 1955—1956 гг., он получил широкое распространение. В Тбилиси начал выходить «Ежегодник» иберийско-кавказского языкознания. В одном из номеров данного журнала, в своего рода с программной статье «"Ежегодник", его назначение и общелингвистические установки» А. С. Чикобава дан критический анализ использовавшихся терминов: «кавказские языки», «яфетические языки Кавказа», «грузино-шароматские языки» и «палеокавказские языки». Между тем, аргументированного объяснения и ответа на вопрос — почему термин «иберийско-кавказские языки» является предпочтительным — все же не было получено. Только в сноске А. С. Чикобава поясняет, что «у нас же термин «иберийские языки» употребляется как синоним картвельских языков». [Чикобава, 1974, с. 25.]
     Несмотря на то, что данный термин в течение некоторого времени получил определенное применение в научном мире, все же, в скором времени лингвистический мир европейских стран поостыл к нему и перестал его употреблять. Однако и сейчас делаются определенные попытки реанимировать его. В частности, в вышедшем в 1998 году в Махачкале, сборнике тезисов IX Международного коллоквиума Европейского общества кавказоведов, данный термин вынесен в заглавие большинства работ грузинских языковедов. Несомненно, что это является результатом очередной волны, как сказал Ю.Д. Анчабадзе, «мифологизированного представления — о некой патерналистской роли Грузии» по отношению ко всем другим кавказским народам. Мне представляется, что столь представительный форум ученых языковедов сможет определенным образом повлиять на дальнейший ход дискуссии и постарается поставить точки над «i».
     Значителен вклад К. С.Шакрыл и в области лексикологии и лексикографии. Он был инициатором, соавтором, а также главным редактором коллективных словарей: «Русско-абхазского словаря» (1964), 2-х томного «Словаря абхазского языка». (1986—1987). На сегодняшний день неизданной остается последняя работа ученого — «Словарь бзыбского диалекта абхазского языка», вобравший в себя около 10 тысяч словарных единиц.
     К. С. Шакрыл проводил не менее плодотворную работу в области абхазской фольклористики. Он был неутомимым собирателем и составителем текстов абхазского фольклора. В 1940 г. он вместе с академиком X. С. Бгажба составил и издал I том «Абхазских сказок». II том был издан им в 1968 г. К. С. Шакрыл является также составителем сборников: «Абазинские сказки» (совместно с Т. Табуловым, 1955), «Сказы Маадана Саканиа» (1970), «Неиссякаемый источник» (1989). Особую ценность представляет изданный К. С. Шакрыл совместно с Б. В. Шинкуба и Ш. Д Инал-ипа сборник "Нарт Сасрыкуа и его девяносто девять братьев”, представляющий собой свод текстов о Нартах — об одном из самых древних и ярких эпосов мира. Подстрочный перевод на русский язык также был осуществлен ими.
     К. С. Шакрыл принадлежал к плеяде ученых, для которых научные принципы были превыше всего. Так, он в числе первых высказал мнение о необходимости графического упорядочения лабиализованных звуков абхазского языка. И сегодня мы являемся свидетелями правоты патриарха абхазской филологии, чье имя всегда будет служить примером патриотизма и гражданственности, скромности и принципиальности.

ЛИТЕРАТУРА

Абхазия: Документы, 1992 — Абхазия: Документы свидетельствуют. 1937—1953 гг. Сборник материалов. Сухум. 1992.
Анчабадзс, 1998 — Анчабадзс Ю. Грузины и абхазы. Путь к примирению. М., 1998.
Гулиа, 1983 — Гулиа Д. И. Собрание сочинений В 6-ти т. Т. 3. Сухуми. 1983.
Инал-ипа, 1980 — Инал-ипа Ш. Д. Страницы абхазской литературы. Сухуми. 1980.
Чикобава, 1971 — Чикобава Арн. «Ежегодник», его назначение и общелингвистические установки // Ежегодник иберийско-кавказского языкознания. Тбилиси. 1974
Шакрыл, 1971 — Шакрыл К. С. Некоторые лексические и звуковые соответствия в абхазско-адыгских языках. Сухуми. 1968.

Современные проблемы кавазского языкознания и фольклористики. Материалы международной научной конференции, посвященнной 100-летию со дня рождения доктора филологических наук К. С. Шакрыл (28-30 мая 1999 г., Сухум). — Сухум: АбИГИ, 2000. — С. 3-8.
________________________

ВЕЛИКАЯ МИССИЯ УЧЕНОГО И ПОЛИТИКА

       Народная мудрость гласит: «Эшера – родина героев». Подобные пословицы не являются метафорой, за ними стоят имена и подвиги реальных людей. К их числу принадлежит и Владислав Григорьевич Ардзинба.
      По окончании исторического факультета Сухумского государственного педагогического института Владислав Ардзинба поступил в аспирантуру Института востоковедения Академии наук СССР. Он проработал в стенах этого элитного академического учреждения с 1969-го по 1988 год, занимаясь изучением истории, культуры и религиозных верований древних народов Малой Азии, в частности хаттов и хеттов.
      В 1971 году защитил кандидатскую, а в 1985 – докторскую диссертацию. Кому-то может показаться, что область научных интересов Владислава Ардзинба является не только редкой, но и узкой. Между тем, даже для неспециалиста, хотя бы в общих чертах знакомого с его основными трудами, очевидно, что их автор является ученым широчайшего кругозора. Посудите сами: в основе его докторской диссертации «Ритуалы и мифы древней Анатолии» лежат клинописные тексты, относящиеся к XVII-XII векам до н. э., перевод и интерпретация которых осуществлены им же. В его работах очень широко использованы данные археологии, этнологии, фольклора.
      В 1987 году В. Ардзинба был назначен заведующим сектором идеологии и культуры Древнего Востока Института востоковедения АН СССР, а на следующий год вернулся в Абхазию, где был избран директором Абхазского института языка, литературы и истории им. Д. И. Гулиа (ныне -Абхазский институт гуманитарных исследований в им. Д. И Гулиа Академии наук Абхазии), и возглавлял его до 1999 года.
      Работая в Москве В. Ардзинба не порывал своих связей с Абхазией. Другое дело, что эти связи для ученого такого масштаба носили несколько необычный характер, ибо, приезжая в Абхазию, он не ходил по коридорам обкома партии и кабинетам его обитателей, а приходил в АбНИИ и Абхазский музей, где общался со своими коллегами, делал сообщения. Владислав Григорьевич принимал участие в археологических экспедициях, проводимых на территории Абхазии. Он всегда старался помочь землякам, содействуя публикаций статей в престижных научных журналах и в подготовке научных кадров. В. Ардзинба оказал поддержку известному абхазскому ученому Ш. Д. Инал-ипа, который подвергся жесточайшему давлению из-за его книги «Вопросы этнокультурной истории абхазов». Владислав Григорьевич поддерживал связи не только с уже известными, но и с еще непризнанными, начинающими учеными Абхазского института, а став президентом республики, воплотил в жизнь мечту научного мира Абхазии, основав Академию наук Абхазии.
       Что касается самих работ Владислава Ардзинба то такие его монографии и труды как: «Ритуалы и мифы древней Анатолии», «О некоторых новых результатах в исследовании истории, языков и культуры древней Анатолии», послесловие к книге Дж. Маккуина «Хетты и их современники в Малой Азии», «Некоторые сходные структурные признаки хаттского и абхазо-адыгских языков», «Хеттская культура», «Хеттская дипломатия», «Нартский сюжет о рождении героя из камня», как, впрочем, и другие работы навсегда останутся для исследователей настольными книгами, без которых невозможно обойтись.
     Общеизвестно, что Владислав Григорьевич занялся политикой далеко не по собственной воле и желанию. У него были серьезные планы по усовершенствованию научно-организационной деятельности института и расширению его связей и контактов с ведущими научными учреждениями России и мира. Была разработана специальная программа по развитию всех без исключения отраслей абхазоведения. Под его руководством тогда были изданы: сборник материалов «Абхазия: документы свидетельствуют. 1937-1953 гг.» и учебное пособие «История Абхазии».
      В. Г. Ардзинба вошел в большую политику в один из самых сложных периодов истории Абхазии, и борьба за законные права народа Абхазии стала делом его жизни. Он внес значительный вклад в создание юридической базы равноправного развития народов СССР; по его инициативе и при непосредственном участии был выработан и принят ряд законов, а также поправок к Конституции СССР, закреплявших суверенный государственный статус бывших автономных республик.
      В 1990 году В. Г. Ардзинба был избран Председателем Верховного Совета Абхазии и стал проводить курс на реализацию права народа на самоопределение. Однако наступали тревожные времена. Абхазию ожидали суровые испытания. Неожиданно быстро рухнула страна под названием СССР, и для Абхазии и ее народа в очередной раз встал вопрос – быть или не быть.
      Всем памятно выступление Владислава Григорьевича на I съезде народных депутатов Верховного Совета СССР. Событие это стало эпохальным уже потому, что впервые на самом высоком уровне было сказано о проблемах абхазского народа и о взаимоотношениях Абхазии с Грузией. И с этого момента стало понятно, что Абхазия в лице В. Ардзинба получила своего покровителя, защитника интересов народа, а оппонирующая сторона – злейшего, по их мнению, врага.
      В Верховном Совете Владиславу Григорьевичу удалось объединить усилия представителей бывших автономных республик по расширению их прав, по сути, уравнению их прав с союзными республиками в обновленном союзе. Но, как известно, исторические процессы имели другое направление, которое в конечном итоге привели к разрушению страны. Летом 1989 года в Абхазии произошло первое открытое столкновение на этнической почве. И в этот час Владислав Ардзинба приложил неимоверные усилия для того, чтобы предотвратить кровопролитие. Он добился, чтобы в Абхазию для разведения противостоящих сил и предотвращения дальнейших столкновений были направлены войска под командованием Шаталина. Можно с уверенностью сказать, что и тогда он защитил Абхазию.
      Пришедшие в этот период к власти в Грузии силы, по существу, начали проводить неприкрытую националистическую политику. Все отчетливее был слышен грохот надвигающейся войны. Когда она началась, в первые же часы Председатель Верховного Совета обратился к гражданам Абхазии: «Мы должны выстоять в этот трудный час, и мы выстоим, мы нанесем поражение тем, кто сеет смерть и разрушение в Абхазии» – и принял решение о проведении мобилизации. Конечно же эти слова придали уверенность тем, кому была небезразлична судьба Абхазии. С началом агрессии Грузии против Абхазии в 1992 году В. Ардзинба стал председателем Государственного комитета обороны и возглавил национально-освободительную борьбу. Он уверенно вел народ к конечной цели – освобождению Апсны от оккупантов. Каждый день войны для него, главнокомандующего уже самоопределившейся, независимой страны, был и историей, и вечностью, каждая человеческая утрата болью отзывалась в его сердце.
      26 ноября 1994 года В.Г. Ардзинба был избран первым президентом Республики Абхазия, а 3 октября 1999 года – на второй срок.
      Нелегким выдалось послевоенное время. Фактически сразу по окончании войны Абхазии была объявлена блокада. В этих условиях приходилось строить основы государства. Нет практически ни одного дела государственной значимости, к которому Владислав Григорьевич Ардзинба не был бы причастен. Это и создание государственной символики Республики Абхазия – герба, флага и гимна, принятие Конституции, формирование органов власти, создание законодательной базы, армии и многое другое. Для осуществления этой миссии он отдавал всего себя и, в конечном итоге, пожертвовал здоровьем. В самые кризисные моменты Владислав Григорьевич весь груз ответственности за судьбу народа взваливал на свои плечи. В нем была сила, которую он унаследовал от своих предков, аджировцев, чей героизм был воспет в народной песне.
       Владислав Ардзинба в своей деятельности старался опровергнуть устоявшееся мнение о том, что политика – дело грязное, стремился быть не только принципиальным, но и честным. Трудно судить, насколько ему удалось выдержать этот свой принцип, ибо, как мы знаем, ему приходилось иметь дело с такими политическими деятелями, которые вовсе не руководствовались нравственными категориями. Но смело можно утверждать, что В. Г. Ардзинба свой долг и взятые на себя обязательства перед страной и народом выполнил честно, сполна и безукоризненно.
_______________________________


АБХАЗСКИЙ НАРОД, ЯЗЫК, ПИСЬМЕННОСТЬ

Уважаемые коллеги! Дамы и господа!

     Позвольте мне начать свое выступление с благодарности всем организаторам и прежде всего хозяевам в лице: Департамента культуры города Москвы, руководства и сотрудников Центральной универсальной научной библиотеки им. Н. А. Некрасова, Федерации мира и согласия, московским национально-культурным обществам, а также представителям абхазской стороны — посольства Республики Абхазия в России, Министерства культуры РА и Национальной библиотеки Абхазии им. И. Г. Папаскир и всех участников за организацию столь важного мероприятия.
     Проведение книжно-иллюстративной выставки и круглого стола «Книги Абхазии: гордость нации», посвященные 100-летию выхода в свет литературного сборника Д. И. Гулиа «Стихотворения и частушки», помимо их символической юбилейной значимости являются свидетельством дружественных отношений России и Абхазии и плодотворного сотрудничества в культурной, образовательной и научной сферах. Есть все основания полагать, что впредь такое сотрудничество будет только расширяться и углубляться.
     Обозначенная тема моего выступления «Абхазский народ, язык, письменность» слишком обширна и сложна, чтобы в течение отведенного времени охватить ее полностью. Но я постараюсь сосредоточить внимание на наиболее главных, узловых моментах исторического и культурного развития нашего народа.
     Начало истории абхазского этноса уходит в глубокую древность. В исторической науке относительно этногенеза абхазов существует три основных подхода: «один акцентирует их автохтонное происхождение; другой основан на представлении о том, что предки абхазов некогда мигрировали на ныне занимаемую территорию; третий допускает, что в этногенетическом процессе имело место взаимодействие двух вышеназванных факторов» (1)
     Здесь уместно отметать, что одним из сторонников миграционной концепции происхождения был и Д. И. Гулиа, 100-летие выхода в свет литературного сборника которого мы отмечаем сегодня. Он был человеком энциклопедических знаний, выступал как истинный просветитель своего народа. Наряду с литературным творчеством создавал труды по истории и этнографии Абхазии, по языку и фольклору. В 1925 году Д. И. Гулиа издал свой труд «История Абхазии», т. I, в котором он обосновывал тезис об эфиопско-египетском происхождении абхазов, согласно которому «предки абхазов якобы переселились на Кавказ из северо-восточной Африки» (2). Миграционная теория происхождения абхазов имеет еще две разновидности. Если первая из них — гипотеза, гласящая о малоазийском происхождении абхазов, основывается на определенных научных аргументах, то другая, утверждающая о появлении нашего народа на данной территории в позднем средневековье (XVII
в.) ни имеет под собой никакой сколько-нибудь серьезной почвы и является продуктом политики и намеренного пропагандисткого измышления, которая обосновала бы претензии Грузии на данную территорию. К сожалению, и по сей день есть немало грузинских историков, придерживающихся, а то и развивающих эту, по сути антинаучную, ничего не имеющую с историей гипотезу. Тем более, что существует достаточно большое количество письменных источников античности, которые позволяют безошибочно утверждать, что в классическую эпоху абхазы проживали на данной территории.
     Какая бы из вышеназванных подходов к этногенезу абхазов не была более верна, несомненно одно, что они имели определенное отношение и были участниками создания этих древних культур. Академик Н. Я. Марр писал по этому поводу: «... в абхазской устной литературе и сейчас, когда работа только что начата собиранием ее памятников, мы находим очевидно давно сложившийся общий во многих отношениях литературный язык; что же касается содержания, то оно отражает древнейшую религию кавказских коренных народов, астральный культ с поразительной жизненностью. Вообще абхазская живая старина, — продолжает он, — не только словесная, но и реальная, дает такую беспримерную полноту об этой древнейшей религии не одного Кавказа, а всего древнего Востока, колыбели европейской цивилизации ...» (3).
     Верность мысли Марра подтверждается тем обстоятельством, что абхазы являлись наряду с некоторыми кавказскими народами создателями монументальных эпических памятников о Нартах и Абрскиле, которые типологически и генетически обнаруживают сходства с аналогичными творениями древности и античности.
     Не менее интересным периодом в истории Абхазии является период греческой колонизации, начавшейся в VI в. до н.э. Как отмечают исследователи, в этот период предки абхазов «оказались в фокусе интересов античной цивилизации, стимулировав создание древнейших письменных источников о регионе, сделав его местом действия одного из самых популярных мифов об аргонавтах, приплывших в поисках волшебного золотого руна в страну Колхов — Колхиду. Следует обратить внимание на имя одного из персонажей мифа — Апсирта, сына колхидского царя Аэта. Это древнейший антропоним, сопоставимый с самоназванием абхазов апсуа (4).
     В этот период здесь основываются такие города как Диоскурия, Гиенос. Несколько позже, в начале нашей эры здесь образовываются раннеклассовые государственные образования. В период раннего средневековья происходит процесс консолидации абхазских народностей, тем более, что такая необходимость возникла из-за длительных войн, которая вела Абхазия с византийской империей и Сасанидским Ираном.
     В Абхазию христианство начало проникать достаточно рано. Об этом свидетельствует то, что один из апостолов Симон Кананит принял мученическую смерть в Псырдзхе (ныне Н. Афон), где и был погребен. На рубеже III—IV вв. в Питиунте (ныне Пицунда) образовалась наиболее ранняя христианская община на Кавказе. В 325 году епископ питиунский Стратофил представлял эту общину на
1-ом Вселенском соборе в Никее (5). В качестве официальной религии христианство в Абхазии было признано в 30—50-х годах VI в.
     В 737—738 гг. арабский полководец Мурван-ибн Мухаммед, прозванный Глухим, преследуя грузинских правителей, вторгается в Абхазию. Он был остановлен у стен Анакопии (Н. Афон). В этом сражении абхазы одержали победу, после чего правитель Абхазии Леон I получил от византийского императора наследственную власть. Считается, что к этому времени «окончательно и стабильно сложился единый абхазский народ», а страна Абхазия «представляла собой одно из могущественных государственных образований в кавказском регионе, которое проводило весьма активную внешнюю политику», она еще в начале VIII века через династические браки устанавливает межгосударственные отношения с Хазарией» (6).
     В этот период окончательно складывается Абхазское царство, которое ведет активную внешнюю политику, совершает удачные военные походы и расширяет свои границы. Со временем столица государства переносится в Кутаиси, а Анакопия сохраняет место второго стольного города. Необходимо отметить, что в этот период имело место значительный культурный подъем. На территории Абхазского царства «строится свыше десятка крупных архитектурных сооружений — христианских храмов в Пицунде, Алахадзы, Лыхны, Псырдзхе, Илоре, Мокве, Бедии и т.д.
     Однако, с течением времени происходит политическое ослабление и угасание Абхазского царства. По поводу того, когда именно оно прекратило свое существование в исторической науке имеются разногласия. Одни считают, что это произошло в 978 году, когда был свергнут абхазский царь Феодосий Слепой и новым царем был провозглашен Баграт III. Другие же полагают, что оно просуществовало еще 3 века. Сторонники второй версии обосновывают данный тезис тем, что в титулатуре последующих царей абхазы названы первыми, а сын царицы Тамары и осетинского царевича Давида Сослана — Георгий (IV) «носил абхазское эпитетное имя «Лаша», которое переводится с абхазского как «светлый».
     Именно тогда абхазы соприкасаются с Древней Русью. В древнерусских памятниках они именуются обезами. С течением времени Абхазское царство распадается на ряд мелких царств. На его территории образовываются Имеретинское царство, Мегрельское, Сванетское княжества. Сама же Абхазия, являясь независимой, ведет постоянные войны с вновь образовавшимися этнополитическими государствами.
«В XIV—XV вв. на побережье Абхазии располагались генуэзские торговые фактории. Они были основаны в Гагре (Какари), Алахадзы (Санта-София), Пицунде (Пецонда), Гудауте (Каво-ди-Буксо), Анакопии (Никоффа), Сухуме (Севастополь), Тамыше (Таманса), у устья реки Ингур (Санта-Анджело). Все они подчинялись г. Кадифе (Феодосия) на Крымском полуострове, где находилась резиденция главного консула Генуи» (7).
     В позднесредневековый период имело место вторжение Турции на территорию Абхазии и ее вмешательство во внутреннюю жизнь княжества. «С середины XVI в. (в 1555 г.) Абхазия и все Западное Закавказье оказалось под сферой влияния Османской Турции. В ряде прибрежных пунктов они основали свои опорные базы. В Сухумской крепости разместили военный гарнизон (1578 г.), у устья реки Ингур — в Анаклии — возвели крепость (1723 г.)» (8).
     К концу XVIII в. Владетелю Абхазии Келешбею удается на короткое время проводить самостоятельную внешнюю политику, он стремился к достижению полной свободы и независимости. Однако, Абхазия, как и весь Кавказ, стала яблоком раздора двух могущественных держав: России и Турции. В результате заговора он был убит в своей резиденции, в Сухумской крепости в 1808 г. После чего владетелем становится его сын Асланбей. Тем временем, другой сын Келешбея — Сефербей (Георгий) обращается к российскому императору Александру I с просьбой о принятии Абхазии в подданство России. И российский император Александр I в своей грамоте от 17 февраля 1810 г. признал Георгия (Сефербея) «наследственным князем абхазского владения под верховным покровительством, державою и защитою Российской империи». Летом 1810 г. Асланбей был выдворен из Сухума, а Сефербей возведен в ранг правителя. Таким образом, произошло присоединение Абхазии к России.
     С этого момента до 1864 г. Абхазия находилась в составе Российской империи на правах «автономии», поскольку ею управляли владетели. Однако, в 1864 г. владетель Михаил был выслан в Воронеж, после чего управление Абхазией перешло к царской администрации. В целом, в этот период во взаимоотношениях России и Абхазии имели место события, которые по своим последствиям и характеру являлись диаметрально противоположными. С одной стороны, мухаджирство — насильственное изгнание значительной части коренного народа за пределы страны, а с другой — просветительство, которое в итоге и позволило сохраниться абхазскому народу.
     После русско-турецкой войны 1877—1878 гг. абхазский народ был объявлен виновным населением, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Таковым он оставался до 1907 г., когда царь Николай II своим указом отменил решение. В документе — обращении к абхазскому народу, сделанном Наместником Его Императорского Величества на Кавказе, генерал-адъютантом, графом Воронцовым-Дашковым, в частности, говорится, что «тяжесть наказания испытана им (т. е., народом) в полной мере. Зная поведение коренного населения, я не мог не обратить внимания на то, что оно искренно старалось загладить прошлое в полной мере своего долга в отношении нашего Августейшего Монарха. Мне особенно приятно было в этом убедиться в смутное время 1905 г., когда абхазы с честью вышли из испытания... Между жителями Сухумского округа нет теперь деления на виновных и невиновных. Старая вина предана забвению. Приветствую Вас с великой Царской милостью и твердо верю в то, что абхазцы виновными против своего Государя Императора никогда и не при каких обстоятельствах более не будут». Документ датирован 11 мая 1907 г. (9).
     И действительно, когда началась Первая мировая воина сотни абхазов встали на защиту России. Многие из них отдали свои жизни, многие были награждены различными знаками отличия, а четверо стали полными кавалерами Георгиевского креста. Но, как известно, свершившаяся в России революция свела на нет все усилия участников этой войны, и они долгое время были преданы забвению.
     После развала Российской Империи Абхазия вошла в Союз объединенных горцев Кавказа, чуть позже в Юго-Восточный Союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов Степей. В самой Абхазии был создан представительный орган государственной власти — Абхазский народный Совет. Как известно, в этот исторический отрезок события развивались драматически и с калейдоскопической скоростью. Так, 11 мая 1918 г. была провозглашена Северо-Кавказская республика (Горская республика), куда и вошла Абхазия. Однако, в июне того же года грузинские войска оккупировали Абхазию, ее территория была объявлена генерал-губернаторством, а Абхазский народный Совет разогнан.
     В 1921 г. абхазские повстанческие отряды Кераз совместно с IX Красной Армией изгнали с территории Абхазии представителей грузинского оккупационного режима — меньшевиков и власть в свои руки взял Ревком Абхазии во главе с Е. А. Эшба. Было объявлено о создании Советской Социалистической Республики Абхазия (ССРА). С некоторыми оговорками таковой Абхазия просуществовала до 1931 г. Уже укоренившийся в Кремле И. Сталин, как это делалось тогда, без согласования с народом, включил Абхазию в состав Грузинской ССР на правах автономии, после чего она стала Абхазской АССР (10).   
     Во второй половине 30-х годов Абхазия вместе со страной испытывала все тяготы репрессивно-государственной машины с той разницей, что была уничтожена большая часть абхазской национальной элиты во главе с ее руководителем Н. А. Лакоба.
     С началом Великой Отечественной войны абхазы вместе с другими народами встали на защиту Отечества. На полях сражений погибло около 7 тысяч этнических абхазов. Но невзирая на все это и в послевоенный период продолжалась политика, «направленная на подавление абхазской национальной культуры и образования» (11).
Закрывались абхазские школы. А абхазский язык был объявлен диалектом грузинского языка и т. д. Все это не могло не вызывать возмущения и сопротивления со стороны представителей народа. В 1947 г. абхазские ученые Г. А. Дзидзария, К. С. Шакрыл, Б. В. Шинкуба обратились с письмом в ЦК КПСС, в котором констатировались факты дискриминации абхазской культуры, языка и народа в целом.
     С наступлением хрущевской оттепели, ситуация в некоторой степени изменилась в лучшую сторону. Однако, в несколько завуалированной форме продолжалось этнодемографическое освоение территории Абхазии со стороны властей из Тбилиси, чинились всякого рода препятствия по развитию абхазской национальной культуры. Это вызывало протестное настроение в среде абхазов, которые каждое десятилетие — 1957, 1967, 1978, 1989 гг. — проводили различные акции-митинги, демонстрации, забастовки и т. д.
     После распада Советского Союза Грузия во второй раз за столетие решила военным путем прибрать к рукам Абхазию, оккупировав часть ее территории. Тяжелая, кровопролитная война, продолжавшаяся в течение 13 месяцев завершилась победоносно 30 сентября 1993 г. Агрессор был изгнан с территории Абхазии, которая ценой больших потерь отстояла свою независимость. Здесь уместно напомнить, что агрессор старательно и беспощадно уничтожал и очаги культуры. В частности, были намеренно сожжены Государственный архив Абхазии и Абхазский научно-исследовательский институт. Уместно отметить, что в эту победу свою значимую лепту внесли представители народов Кавказа, казаки и люди доброй воли из разных городов России, которые пришли на помощь истекавшему кровью абхазскому народу. Положительный итог войны был достигнут еще и потому, что во главе Абхазии стоял широкообразованный человек, известный ученый-хеттолог, многие годы проработавший в Москве — в Институте востоковедения — В. Г. Ардзинба.
     Но и послевоенная жизнь для народа Абхазии складывалась далеко не сладко. В лихие 90-е нам была объявлена экономическая и информационная блокада. И лишь к началу нового XXI в. ситуация стала меняться в лучшую сторону, стали восстанавливаться экономические и культурные связи с Российской Федерацией. А после августовских событий 2008 г., когда Грузия совершила очередную военную агрессию в отношении Южной Осетии, Россия нашла в себе мужество признать эти государства — Южную Осетию и Абхазию, как суверенные. Это произошло 26 августа 2008 г., а 17 сентября того же года в Москве был подписан Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи между Российской Федерацией и Республикой Абхазия. Примеру России в дальнейшем последовали Никарагуа, Венесуэла, Науру, Вануату и Тувалу. Надеемся и верим, что процесс этот будет иметь продолжение.
     Такова вкратце истории абхазского народа. Теперь о языке.
     Абхазский язык (апсуа бызшэа) составляет подгруппу абхазо-адыгской группы северокавказской семьи языков. Ближайшими родственными ему языками являются абазинский, адыгейский, кабардино-черкесский языки, а также недавно вымерший убыхский язык.
     Некоторые ученые допускают, что общим языком абхазо-адыгской группы в древности мог быть вымерший хаттский язык, на котором говорило население древней Малой Азии на рубеже III—II тысячелетия до н. э.
     Абхазский язык относится к языкам со сложной системой согласных звуков. В одном из его диалектов — бзыпском, наличествует 67 фонем. В то время как система гласных минимальна — имеет всего лишь 2 полногласные фонемы — а и ы (12).
     В лексическом составе современного абхазского языка преобладают исконные слова. Но за последние полтора века в язык вошло большое количество неологизмов, которые представляют собой кальки с соответствующих русских терминов. Помимо этого в абхазском языке имеются заимствования слов из картвельских языков, турецкого и арабского, а также наблюдаются более ранние пласты лексики из адыгского и староосетинского (аланского) происхождения.
     Состав традиционной топонимии Абхазии достаточно однороден и зиждется на собственно абхазском или родственных адыгских языках. В настоящее время функционируют два диалекта — абжуйский и бзыпский, хотя до мухаджирства имели место три. Помимо названных, бытовал и садзский диалект, носители которого были выселены в Турцию.
     В Республике Абхазия абхазский язык является государственным. Значительное количество носителей этого языка проживают и за ее пределами: в Аджарии, Турции, Сирии, Иордании, незначительно — в Западной Европе (Германии, Голландии, Бельгии, Швейцарии, Великобритании) и США.
     Абхазский язык привлекал и привлекает достаточное внимание с точки зрения его изучения со стороны ученых разных стран. Начало научного изучения было положено немецким ориенталистом Г. Розеном в небольшой по объему работе. «Однако подлинное научное и обстоятельное описание абхазского языка принадлежит выдающемуся русскому исследователю-кавказоведу, генералу П. К. Услару, создавшему первую грамматику абхазского языка, литографическое издание появилось в 1862 г., типографская версия — в 1887 г). Эта работа вошла в золотой фонд кавказоведения и сегодня не утратила своей научной значимости» (13). Называлась эта работа «Этнография Кавказа. Языкознание. Абхазский язык».
     В дальнейшем абхазский язык изучался такими исследователями, как: Н. Марр, П. Чарая, Н. Яковлев, А. Генко, А. Дирр, Ж. Дюмезиль, В. Люкассен, М. Циколия, К. Ломтатидзе, Б. Джанашия, А. Шагиров, А. Абдоков, М. Кумахов, С. Старостин, Г. Шлидт, Г. Деетерс, К. Боудл и мн. другими.
     С 20-х гг. прошлого века начинают формироваться национальные кадры — специалисты по изучению абхазского языка. Это Д. Гулиа, А. Хашба, В. Кукба, X. Бгажба, К. Шакрыл, Ш. Аристава, Л. Чкадуа, Т. и Е. Шакрыл, Т. Халбад, В. Конджария, В. Бганба и многие другие, которые продолжают успешно работать в настоящее время.
     Вопрос письменности более сложный. Среди ученых есть, которые считают, что предки абхазов пользовались письменностью. Это, прежде всего нашумевшая Майкопская плита, датируемая ХШ—ХП вв. до н.э. и Сухумская керамическая плита II в. до н.э. За дешифровку этих памятников взялся известный ленинградский языковед Г. Ф. Турчанинов, который и прочел их тексты на абхазском языке, названный им как ашуйское письмо. Вот, что он пишет в связи с проделанной над текстом работой: «В 1968 г. в моих руках оказался второй памятник — Сухумская надпись II в. до н. э. Общность дукта письма этого памятника с Майкопской надписью, общность ряда слов и форм обоих памятников не оставили сомнения в том, что на протяжении целого тысячелетия (с XIII по II вв. до н. э.) на обширном пространстве от Аквы (Сухум по-абхазски. — В. А.) до Майкопа звучала одна и та же древняя речь, и употреблялось одно и то же письмо... Стало совершенно очевидным, что письмо, называемое мною «колхидским», можно с достаточным основанием именовать и «древнеабхазским» (14). Поначалу гипотеза Г. Турчанинова была принята с оптимизмом и воодушевлением, но с течением времени к ней начали относиться
скептически.
     Ученые, отвергающие данную гипотезу, делятся на две группы. Первая группа — это те, которые исходят из принципа «этого не могло быть по определению», вторые же считают, что ученый дешифровал текст на слишком современном языке. Положение усугубляется тем обстоятельством, что специалистов-эпиграфистов в современной лингвистической науке не так уж и много. Поэтому аргументы «за» и «против» должны быть аргументированы на основе, прежде всего специфичных лингвистических данных.
     Другая попытка прочтения на древнеабхазском языке предпринята современным исследователем, лингвистом В. А. Чирикба. Он подверг анализу памятник поздней античности (V в. н. э.) и имевшиеся трактовки письма и сделал следующий осторожный вывод: «Изложенная здесь попытка прочтения надписи на древнеабхазском языке представляет собой, конечно, гипотезу. Однако, ввиду нахождения надписи в Абхазии, ее негреческий язык, возможность ее прочтения на местном языке, то есть на абхазском, весьма высока и, во всяком случае, представляется вполне законной альтернативой гипотезе ее прочтению на древнеосетинском (аланском) языке» (15).
     Существуют и другие косвенные свидетельства о наличии абхазского письма. Так, в старославянском памятнике «Житие Константина-Философа», написанном в 80-х гг. IX в. читаем: «Мы же многы роды знаем, книгы оумеюща и Богу въздающа своим языком каждо. Яве же суть си: Ормени, Перси, Авазги, Иверы, Соугди, Готьори, Обри, Тоургии, Козари, Аравляни, Егуптяни, Соури и инии мнози» (16).
     «Ссылка на абхазов, как имеющих христианское богослужение на родном языке содержится и в книге баварского автора XV в. Иоханна Шильтбергера» и др. (17).
     В дополнение к сказанному можно упомянуть еще один источник грузинских средневековых письменных источников, в котором упоминается считающийся утерянной книга «Жизни абхазов», о которой грузинский летописец пишет, что в ней более подробно написано о сущности жизни абхазов и политических событиях VIII—X вв.(18). Ответа на вопрос — что за источник, на каком языке написан, невозможно получить не найдя его.
     Думаю, специалисты не опустят руки и дальше будут продолжать поиски следов более раннего абхазского письма, ибо слишком много косвенных свидетельств о его существовании, которых не брать в расчет нельзя. Будет ли им сопутствовать удача —  посмотрим. Не исключено, что это вопрос времени.
     Что касается ныне реально действующей абхазской письменности, то она берет свое начало с упомянутого выше Петра Карловича Услара, который занимался разработкой письменности для горских народов Кавказа. Он в 1862 году разработал для абхазского языка алфавит на русской графической основе, написал грамматику абхазского языка и издал в Тифлисе. С тех пор абхазский алфавит неоднократно претерпевал существенные изменения. В 1926 году был осуществлен переход на латинскую графику, на так называемый «аналитический» алфавит Н. Я. Марра. Через два года под руководством Н. Ф. Яковлева был составлен другой алфавит, тоже на латинице, но более усовершенствованный. В 1938 году был осуществлен перевод абхазского письма на грузинскую графическую основу, а в 1954 году вновь была возвращена кириллица, которая с незначительными изменениями действует по настоящее время.
     В 1865 году выходит первая «Абхазская азбука» («Апсшэа нбан»). Ее подготовила комиссия во главе с другим генералом и ученым И. А. Бартоломеем, в которую входили, как писали тогда, природные абхазцы — И. Гегия, Д. Маргания, С. Эшба, Г. Курцикидзе.
     В этой азбуке собственно художественные произведения занимают немалое место. Естественно, это были тексты для детей, что подтверждает верность наблюдения В. Шкловского, констатировавший, что «очень часто новая литература притворяется детской литературой». В Бартоломеевской азбуке содержатся два дидактических рассказа, две статьи, 14 переводных произведений и 4 наставления христианско-религиозного толка. Главным методическим ориентиром — источником для составителей данной азбуки были учебники К. Д. Ушинского, которые получили широкое распространение в России как раз в начале 60-х годов XIX в. В частности, среди опубликованных в этой «Абхазской азбуке» встречаются басни И. А. Крылова в прозаическом изложении. В их числе «Бедняк», «Лягушка и Бык», «Орел и Куры», «Барс и Медведь», Орел и Крот», «Хозяин и Собака», «Муха и Пчела», «Хвастливый заяц» и др.
     Следующей книгой на абхазском языке был перевод «Краткой священной истории», осуществленный той же комиссией и изданный в 1866 году.
     Второй абхазский букварь был издан смотрителем Сухумской горской школы К. Д. Мачавариани и его учеником Д. И. Гулиа в 1892 г. под названием «Абхазская азбука. 10 заповедей и Присяжный лист». В данной азбуке опубликовано 4 коротких рассказа, предназначенных для учащихся.
     Большее количество произведений мы встречаем в изданной в 1906 году «Абхазской азбуке и статей для чтения и письма». В ней опубликовано 19 произведений детской художественной литературы, среди которых два являются первыми публикациями в стихотворной форме. Остальные 17 в основном являются переводами из учебников К. Д. Ушинского и Л. H. Толстого.
     Следующее учебное пособие вышло в 1908 году под названием «Книга для чтения на абхазском языке для абхазских училищ», которая была составлена А. Чукбар и Н. Патейпа. Перевод большинства текстов с русского языка было осуществлено ими же. Всего в книге было опубликовано 69 произведений различных жанров. Из них в прозаической форме написаны 54 произведения, в стихотворной форме — 15. В данном учебном пособии было опубликовано 56 переводных произведений, и 8 оригинальных, 2 фольклорных сюжета и 2 статьи.
     Стоит подчеркнуть, что впервые оригинальные произведения Д. И. Гулиа увидели свет именно в этой книге. Это такие стихотворения как: «Весна», «Двое еле шли, третий не догонял», «Какое милое создание!», которые позже вошли в первый литературный поэтический сборник «Стихотворения и частушки» 1912 года, а также его рассказы «Необходимо учиться», «Неученый сын» и «Как жить».
     В 1909 году была издана новая «Абхазская азбука», автором которой был А. М. Чочуа. В ней опубликованы 6 дидактических рассказов, часть из которых были переведены из толстовских книг для чтения.
     Наряду с учебной литературой имело место издание переводов на абхазский язык христианских религиозных текстов. Это, помимо уже упомянутой «Краткой священной истории», — «Божественная литургия Иоанна Златоуста» (1907), «Требник» (1907), «Служебник» (1907), «Евангелие» (1912) и др. Одним из переводчиков названных книг выступал и Д. И. Гулиа. Следует отметить также и такие издания, как: сборник «Абхазских пословиц», составленный Д. И. Гулиа и учебник по арифметике Ф. Х. Эшба. Обе книги были изданы в 1907 году.
     Как видим, первые произведения художественной литературы, зазвучавшие на абхазском языке были переводными. Возникновение же национальной литературы было реакцией на нужды времени. Абхазская литература зарождалось в трех ипостасях: как переводная, как детская, и как религиозно-христианская. Эти факторы взаимообусловлены и внутренне тесно взаимосвязаны. Именно в таком синкретизме абхазская литература проходила свой начальный, подготовительный этап, который протекал в течение полувека (1862—1912 гг.).
     Анализ начального этапа абхазской детской литературы наглядно свидетельствует, что такое значительное событие для народа, каким является рождение национальной, письменной художественной литературы не может быть случайным и внезапным. Оно — исторически обусловленное явление, результат подвижнической деятельности определенной группы единомышленников, которые осознавали значимость просвещения среди своего народа, несли ответственность за проделанную ими работу.
     Но необходимо было сделать следующий значимый шаг. Издать произведения, содержащие настоящую литературу, не имевшую прикладного педагогического характера. И на этот шаг решился Д. И. Гулиа. В 1912 г. в Тифлисе, в Типографии канцелярии Наместника Его величества на Кавказе выходит первый поэтический сборник на абхазском языке Д. И. Гулиа, который и стал тем первенцем, фундаментом на котором в дальнейшем и создалась абхазская литература. Издание было осуществлено Обществом распространения грамотности среди абхазцев. Этот небольшой по объему сборник включал в себя 29 стихотворений, написанных поэтом в разные годы, самое раннее из которых датировано 1906 годом. Следует сказать, что четыре произведения из этого сборника не вошло ни в одно издание советского периода. Это такие стихи, как: «Нищий», «Молния», «Владимир», «Самое полезное из знаний». Причиной же была их тематика — неприкрытая религиозная направленность.
     Среди 29 стихотворений, большинство из которых являются оригинальными, встречаются и переводные, или написанные по мотивам произведений других авторов. В частности, стихотворение «Весна» является переводом произведения русского поэта А. В. Кольцова «Урожай», а стихотворение «Человек» — грузинского поэта М. Гуриели. Переводы эти были вольными, поскольку Д. Гулиа специально в подзаголовке отмечает, что они подражательны. Как отмечают все исследователи без исключения, значение этой книги трудно переоценить. Потому что это была настоящая художественная литература. Тематика вошедших в книгу произведений была самая разнообразная. Здесь мы встретим и обличительную сатиру, и жизнеутверждающий оптимизм и христианскую мораль. И все они объединены одной стрежневой мыслью — просветительской.
     Буквально в следующем, т. е. в 1913 году Д. Гулиа издает свой второй сборник «Переписка юноши и девушки». Именно в этой книге появляется первая поэма в абхазской литературе. Встречается также и жанр частушки, к которому он вернется в более поздний период своего творчества, в начале 1930-х годов.
     Все исследователи творческой биографии Д. Гулиа солидарно отмечают масштабную и многогранную значимость его личности. Отмечают, что он «центральная фигура не только в истории литературы, но и всей национальной культуры абхазского народа..., что с ранних лет он твердо и непоколебимо встал на путь просвещения родного народа и до самых последних дней своей долгой, плодотворной жизни ни разу не сворачивал с избранного пути» (19).
     До установления Советской власти в Абхазии выходят еще несколько небольших сборников художественных произведений на абхазском языке. Среди них опять мы встречаем переводы пьес, осуществленные Д. Гулиа с грузинского. Это "Проклятый день" В. Баланчивадзе (1919), "Двое голодных" Д. Ацкурели (1920), с русского — "Да здравствует свобода!" Д. Захарова (1920), его же два "Абхазских календаря" за 1920 и 1921 годы, были изданы также драма С. Я. Чанба "Махаджир" (1920) и пьеса М. Л. Хашба "Сцена для детей" (1920). Всего до советизации Абхазии на абхазском языке по нашим данным было издано 32 книги. В течение двух лет (1919—1921) издавалась первая абхазская газета "Апсны" ("Абхазия"), которую в основном редактировал Д. И. Гулиа. В ней было опубликовано достаточно большое количество литературных произведений разных жанров — лирики, прозы и драмы.
     В этот период произошло одно очень важное событие, которое ускоряло издание печатной продукции. А именно — «в 1919 году по заказу А. М. Чочуа в тифлисской словолитне Мадера впервые отливаются гарнитура абхазского шрифта в целях создания стационарного издательства в Абхазии» (20).
     После установления Советской власти в Абхазии 4 марта 1921 года, новая власть расширяет сеть учебно-просветительских учреждений, создает органы партийных изданий и организовывает работу издательства. 18 мая 1921 года при Наркомпроме Абхазии был организован Главполитпросвет, а в январе 1922 года при нем начала работать редакционно-издательская коллегия (21).
     В 1930 г. начинает работу Абхазское государственное издательство (АбГИЗ), которое в 1963 году ликвидируется и вместо него при Газетно-журнальном издательстве Абхазской АССР создается книжно-издательский сектор. Однако очень скоро стала очевидной неэффективность подобного реформаторства и уже в следующем 1964 году создается государственное издательство "Алашара". Последний раз издательство было переименовано в 2007 году и ему было возвращено первое название АбГИЗ.
     В советский период с разной степенью регулярности выходили газеты на абхазском зыке "Апсны капш" ("Красная Абхазия") и "Апсны", поэтический альманах "Ецваджаа" ("Созвездие") (1928). Это издание возобновлено Ассоциацией писателей Абхазии в 2004 году. Издавались журналы "Апсны капш" (с 1933 г.), "Литературный журнал" (с 1939 г.). С 1955 года выходит общественно-политический журнал, орган союза писателей Абхазии "Алашара" ("Свет") и детский журнал "Амцабз" ("Пламя") (с 1957 г.).
     В Советское время, несмотря на все известные сложности, укрепились писательские кадры, абхазская литература преодолела этапы своего становления и развития. Многие авторы переводились на разные языки мира. К примеру, новеллы М. А. Лакербай были переведены на 27 языков мира, а известный роман Б. В. Шинкуба — на многие европейские и восточные языки. Имена авторов переведенных на различные языки можно продолжить, но дело не в этом. Главное здесь, что издание произведений абхазских авторов имели тенденцию качественного улучшения и количественного увеличения. И в настоящее время этот процесс не прерван, а наоборот наполнился новым качеством — переизданием собраний сочинений. Здесь можно отметить одно очень важное полезное нововведение — издание литературного наследия ушедших из жизни авторов. Одним словом, жива и развивается национальная литература, основы которой 100 лет назад заложил Д. И. Гулиа, а раз так, несомненно, что она имеет будущее.
     Книга — великое изобретение человечества, а с момента изобретения книгопечатания И. Гутенбергом, она стала мощнейшим рычагом его развития. Благодаря книгопечатанию стало возможным закрепление и распространение научных исследований, различного рода информации. Оно способствовало развитию образования, унификации орфографии, содействовало развитию литератур на национальных языках.
     Автор "Литературной газеты" Екатерина Глущик, в статье, посвященной проблемам современного книгоиздания вполне справедливо замечает, что "из всех видов искусств самым развивающимся является чтение..." (22).
     Сейчас много споров по поводу того, за кем будущее — за книгой или электронной техникой. В конце концов, это дело вкуса и привычки. Жаль, что многие издания отказываются от бумажной версии и полностью переходят на электронный ресурс. В этом отношении я целиком согласен с мыслью Владимира Зайцева — бывшего президента Российской библиотечной ассоциации и директора Российской национальной библиотеки, который в одном из своих интервью заявил: " Человечество за свою историю накопило интеллектуальный потенциал, который выражен в настоящее время в основном в печатной форме. И вряд ли человечество откажется от книг, в которых хранится вся мудрость мира. Библиотека является социальным институтом".
     Одним из таких социальных институтов, куда ходили и ходят за постижением знаний, является гостеприимно принимающая нас Центральная универсальная научная библиотека им. Н. А. Некрасова. Хочу особо поблагодарить всех сотрудников и руководство этого храма за прекрасно организованное мероприятие и пожелать всем вам здоровья, благополучия и успехов. В завершении хочу привести пример того, что между Абхазией и Некрасовской библиотекой давно существовали и существуют хорошие отношения. Узнав, что я еду сюда, сотрудник нашего института, известный поэт, переводчик, литературовед, академик М. Т. Ласурия показал мне копию документа-акта, который гласил, что он со своим тогдашним сокурсником по Литературному институту Д. Ахуба передали в дар вашей библиотеке 328 экземпляров книг на абхазском и русском языках. Он очень тепло отзывался о сотрудниках вашего учреждения. Тепло упомянул имя Элеоноры Николаевны Канонихиной, которая, как я понимаю, была директором библиотеки. Продолжая эти традиции, я в свою очередь хотел бы передать в дар некоторые издания Абхазского института.

     Благодарю за внимание!

1 Бгажба О. Х. Ранние этапы этнической истории. // Абхазы. — М., 2012. — С. 57).
2 Там же. С. 57.
3 Марр Н. Я. Кавказоведение и абхазский язык. // О языке и истории абхазов. — М.-Л., 1938. — С. 126).
4 Бгажба О. X. Указ. соч. — С. 63.   
5 Бгажба О. X., Лакоба С. З. История Абхазии. — Сухум, 2007. — С. 106).
6 Амичба Г. А. Средневековый период (VI—XVIII вв.). // Абхазы. — М., 2012.
7  Амичба Г. А. Указ. соч. — С. 70.
8 Там же. — С. 72
9 Салакая С. Ш. Абхазия в годы аграрной реформы П. А. Столыпина. — Сухум, 2012. — С. 60.
10 Лакоба С. З. Абхазия в XIX — начале XX в. // Абхазы. — М., 2012.
11 Чирикба В. А. Советская Абхазия в 1921 — начале 1991 гг. // Абхазы. — М., 2012. — С. 92.
12 Чирикба В. А. Абхазский язык. // Абхазы. — М., 2012.
13 Там же. — С. 24   
14 Г. Ф. Турчанинов. Открытие и дешифровка древнейшей письменности Кавказа. — М., 1999. — С. 25.)
15 Чирикба В. А. О новом прочтении «Келасурской» надписи // Абхазоведение. Серия: Археология. История. Этнология. — Сухум, 2011. — С. 156.
16 Папаскир А. Л. Обезы в древнерусской литературе и проблемы истории Абхазии. — Сухум, 2005. — С. 339.
17 Чирикба В. А. Абхазский язык. // Абхазы. — М., 2012. — С. 38.
18 См.: Амичба Г. А. Средневековая Абхазия в грузинских нарративных источниках. — С. 10 и др.
19 Салакая Ш. Х. Литература // Абхазы. — М., 2012. — С. 435.
20 Гумба А. Р. Из истории развития книгопечатания в Советской Абхазии. — Сухуми, 1990. — С. 8.
21 Там же. — С. 12.
22 Глущик Е. 100 000 писателей и один режиссер // ЛГ. № 29 (6331). 20-26 июля, 2011. — С. 7.
____________________________


РОССИЯ И АБХАЗСКОЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО
(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX — начало XX вв.)

     История взаимоотношений России и Абхазии насчитывает тысячелетний период. Более ранняя его часть менее исследована, а более поздняя из-за наличия большего количества документальных свидетельств, считается более изученной. Следует отметить, что в конце XVIII—начале XX вв. взаимодействия в различных аспектах России и Абхазии становится наиболее интенсивными, охватывая дипломатические, экономические, культурно-просветительские и другие стороны. Безусловно, одной из причин более интенсивных взаимоотношений было усиление мощи Российской империи и расширение ее географических границ. С другой же стороны, и сама Абхазия в этот период могла проводить более или менее самостоятельную внешнюю политику.
     Во взаимоотношении России и Абхазии имели место события, которые по своему характеру были диаметрально противоположными — от крайне негативных до крайне позитивных. Я имею в виду, с одной стороны, махаджирство, а с другой, — просветительство, которое позволило, на мой взгляд, сохраниться абхазскому этносу. Именно на последнем остановлюсь подробнее. Бесспорно, что Абхазия, войдя в 1810 году в состав Российской империи, неизменно попадало в Российское культурно-цивилизованное пространство, как и другие кавказские народы. Видный абхазский историк Г. А. Дзидзария по этому поводу писал, что: «... для нарождавшейся здесь (в Абхазии. - В. А.), как и вообще на окраинах России, национальной интеллигенции на первых порах была особенно характерна просветительская деятельность, проявление просветительской идеологии» [Дзидзария, 1974; 4].
     Культурное влияние со стороны России выражалось в двух формах: вошедшие в состав империи народы изучались в плане их исторического прошлого, особенностей быта и нравов и среды географического обитания, а также создавалась письменность на национальных языках и открывались учебные заведения, что сделало возможным формирование национальной интеллигенции.
     Рассматривая процессы культурного возрождения присоединенных к России народов в «русле продолжения и развития европейского и российского Просвещения» Р. Ф. Юсуфов констатирует, что изучение истории, специфики быта, нравов и духовной культуры позволило «вывести общественное сознание этноса на уровень современного научного знания [Юсуфов, 2005; 368].
    Историко-этнографические исследования, в которых давались описания быта и нравов, какие бы цели не преследовали их авторы, объективно служили делу сохранения совокупности знаний о народах; их историческом опыте и создавали условия для возникновения краеведения, формированию национальной интеллигенции, а позже и возникновению литературы.
    Другой формой культурного взаимодействия, или как об этом говорил создатель абхазского и ряда других кавказских алфавитов и исследователь языков барон П. К. Услар, «морального сближения с чужим народом, покоренным силою оружия или дипломатическими трактатами» было непосредственное просвещение народов посредством организации условий для распространения грамотности среди населения. В Абхазии этот процесс сопровождался открытием церковно-приходских и светских (министерских) школ, духовных семинарий и различных специализированных (сельскохозяйственных) училищ, а также созданием письменности на национальных языках (алфавитов, азбук, букварей, грамматик и переводных произведений).
     Процесс просвещения масс был далеко не безболезненным и не быстрым, поскольку протекал в условиях политической нестабильности и сложнейших общественно-политических отношений. Но, несмотря на все препятствия, образование среди абхазского населения постепенно набирало силу и число, овладевавших грамотой увеличивалось. Из довольно большого количества публикаций, свидетельствующих об этом, сошлюсь на две статьи. Так, князь А. М. Эмухвари (Эмхаа), печатавший некоторые свои материалы под псевдонимом «Апсуа» в газете «Черноморский вестник» (№№ 132, 135, 1898) опубликовал статью под названием «Абхазцы и их потребности», где пишет: «Дело народного образования в Абхазии идет довольно успешно. Почти в каждой общине Сухумского округа имеется школа, или министерское одно или двухклассное нормальное училище, или церковно-приходское (тоже одно или двухклассное), или школа грамоты» [Эмухвари, 2008; 499].
     Известный просветитель К. Д. Мачавариани в работе «Народные смуты в Абхазии», опубликованной в газете «Голос» (№№ 198, 199; 1878) сообщает следующее: «...В самом Сухуме существовала двухклассная горская школа с приготовительным классом и женская прогимназия. Одних кандидатов к поступлению в горскую школу состояло до 70-ти мальчиков. Родители абхазских девочек, учащихся в прогимназиях, с особым удовольствием вносили ежегодно по 10 рублей в пользу этого заведения. Девочки эти, под руководством лучших преподавательниц, выписанных из петербургского николаевского сиротского института, оказывали блестящие успехи и в ближайшем будущем готовили из себя умных и честных матерей и полезных гражданок своей родины. Абхазцы были настолько прочувствованы пользой образования своих детей, что привилегированное сословие само принимало участие в доставке материалов для некоторых школ. Немало абхазских детей, окончивших курс учения в горской школе, в настоящее время воспитывающихся в средних учебных заведениях» [Мачавариани, 2005; 597].
     Бесспорно, что особая роль в абхазском просветительстве и в целом развития культуры принадлежат П. К. Услару и И. А. Бартоломею. Созданные Усларом алфавит и работы по грамматике абхазского языка и составленная комиссией, возглавляемой Бартоломеем «Абхазской азбуки» послужили тем толчком, который вызвал к жизни образование на родном языке. Без этих книг невозможно представить историю абхазской письменности и продвижение на пути к созданию абхазской литературы. Именно они способствовали развитию практического обучения на родном языке. Конечно, в дальнейшем букварь совершенствовался, вносились изменения и дополнения, но это, ни в коей мере, не умаляет его роли, как первого шага в деле обучения на абхазском языке.
     Нет сомнения, что до 1892 года, когда был издан новый букварь, составленный К. Мачавариани и Д. Гулиа, учащиеся школ Абхазии могли приобретать навыки письма и чтения на родном языке только по вышеназванным изданиям П. Услара, И. Бартоломея и переводу «Краткой священной истории» (1866). Перевод последней был осуществлен Обществом восстановления христианства на Кавказе и издан в Тифлисе в 1866 г. Г. А. Дзидзария, на основе конкретных исторических данных показал значение бартоломеевского букваря для просвещения народных масс Абхазии. Он пишет: « В нашей специальной литературе нередко встречается мнение, что первый абхазский букварь не дошел до школ. Однако это не совсем верно. Тем более нельзя согласиться с утверждением, что этот учебник не получил практического применения ввиду школ и учительских кадров...
     На протяжении почти трех десятилетий он был первым и единственным абхазским учебником для учащих и учащихся.
     Из оставшихся к началу 1867 года 2.262 экземпляров абхазского букваря, например, было распространено («выдано по предписанию» и продано) 456. В 1868 году только в Самурзаканской Абхазии, где в это время функционировало уже 11 школ, было получено официально 50 экземпляров этого учебника. В отчете «Общества восстановления православного христианства на Кавказе» за 1866 год отмечалось, что в Абхазии «большая часть... детей училась только по азбуке русской и абхазской...» [Дзидзария, 1975; 2].
     Проведение в жизнь мероприятий, связанных с просвещением, несомненно, имело громадное значение для кавказских народов, позволившим впоследствии им не оказаться на задворках истории, а выступать в качестве субъекта мировой культурной арены, каждый со своим этническим лицом. «Объединение очагов становления письменности и художественной литературы (в каждом из них разыгрывалась своя драма индивидуализации человека), в единый полицивилизационный процесс — общая тенденция всечеловеческой истории. И, наконец, главная особенность российского Просвещения — выход национальных литератур страны на всечеловеческий уровень через посредство русской литературы» [Юсуфов, 2005; 395].
     Следует отметить, что классическое Европейское Просвещение XVII—XVIII вв. и Просветительство, распространившееся среди народов, вовлеченных в российскую цивилизацию, наряду с основополагающими, концептуальными сходствами, имеют и существенные различия. Европейское Просвещение базировалось на иной историко- культурной основе, выдвинув на передний план идеи демократии, общественного прогресса, равенства, труда на благо общества, свободного развития личности» [Володин, 1987; 307].
     Абхазское просветительство состоит из нескольких направлений — это непосредственно российские авторы, которые пишут об Абхазии. Их вклад в исследование истории и культуры абхазского народа значителен. Одно перечисление их имен может занять не одну страницу. Поэтому остановлюсь на самых известных из них, которые, в обозначенный исторический период, своими работами сумели значительно восполнить знания о стране и культуре народа. Это — И. Пантюхов, И. Аверкиев, Ф. Заводский, А. Н. Дьячков-Тарасов, А. Иокимов, В. И. Чернявский, Г. А. Рыбинский, П. С. Уварова, Н. М. Альбов и многие другие. Невозможно обойти имя грузина по происхождению, писавшего на русском языке К. Д. Мачавариани. Заслуживает внимания также работы С. Г. Баратова, П. Чарая, Н. С. Данашия, С. Эсадзе и др.
     Отдельно следует остановиться на творчестве природных абхазов, писавших на русском языке. Здесь, помимо упомянутого выше публициста А.Эмухвари, необходимо назвать С. Т. Званба, чьи работы сделали автора первым абхазским этнографом. Следует упомянуть имя и Н. В. Ладария, который в 1891 г. в «Историческом вестнике», выходившем в Санкт-Петербурге, опубликовал очерк-рассказ «На заре моей жизни». Конечно, как по количеству, так и по объему творческого наследия абхазов на русском языке в XIX в., значительно уступает, скажем, адыгскому просветительству, где представлены творения, в том числе и литературные, видных деятелей культуры: Ш. Ногмова, С. Казы-Гирея, с. Хан-Гирея, С. Адиль-Гирея, У. Берсея, К. Атанжукина и других.
     Но с началом XX в. картина меняется, и количество пишущих на русском языке увеличивается. Это связано с возникновением периодической печати в Абхазии. Здесь начинают выходить журналы: «Вестник Сухумского общества сельского хозяйства» (1904), «Черноморские сельское хозяйство (с приложением «Черноморский селянин») (1905), «Известия Сухумского общества сельского хозяйства» (1904), «Сотрудник Закавказской миссии» (1912).
     На страницах этих изданий наряду с российскими авторами печатались и представители абхазской интеллигенции: Н. С. Патейпа, А. Н. Чукбар, К. И. Барциц, А. М. Эмухвари и др. Вслед за журналами с 1908 года в Абхазии начали выходить и различные русскоязычные газеты: «Сухумский листок объявлений» или просто «Сухумский листок» (1908—1917), «Сухумский вестник» (1910—1912), «Сухумские вести» (1911—1912», «Черноморский край», «Гагринская газета» (1913—1914). В них со своими статьями выступают основоположник абхазской литературы Д. И. Гулиа, С. Ашхацава, С. Басария, С. Чанба, Вл. Адлейба, А. Чукбар, Д. Алания, М. Тарнава, К. Барциц, А. Чочуа и др. [см. Бебия, 1997].
     Но более важным было другое направление — это тексты, написанные непосредственно на абхазском языке. С ними мы встречаемся уже в первом абхазском букваре 1865 года. В этой книге были опубликованы переводы произведений К. Д. Ушинского, басни И. А. Крылова. Количество переводных произведений увеличивается по мере выхода в свет других букварей и учебников: «Абхазской азбуки. Молитв. 10 заповедей и Присяжного листа» К. Мачавариани и Д. Гулиа (1892), «Абхазской азбуке и статей для чтения и письма» Ф. Х. Эшба (1906), «Книги для чтения на абхазском языке для абхазских училищ» Н. Патейпа и А. Чукбар (1908 и 1911). В этих изданиях встречаются переводы детских произведений Л. Толстого, К. Ушинского и новые уже стихотворные переводы басен И. Крылова. Именно названные буквари и книги послужили основой для зарождения профессиональной художественной литературы, появление которой не заставило себя ждать и в 1912 году Д. И. Гулиа издает поэтический сборник «Стихотворения и частушки».
     Возникновение абхазской литературы было реакцией на нужды времени. И первые переводные произведения сыграли решающую роль в зарождении национальной художественной литературы. Суммируя анализируемый материал, мы приходим к выводу о том, что абхазская литература зарождалась в трех ипостасях: как переводная, как детская и как религиозно-христианская. Все эти факторы были взаимообусловленными и внутренне взаимосвязаны. Именно в таком синкретизме абхазская литература начинала делать свои первые шаги.
     Таким образом, абхазское просветительство как значительное культурное явление на рубеже XIX—XX вв. в истории Абхазии имеет российское культурно-цивилизационное происхождение и развитие. Если на первых порах просветительскую миссию непосредственно выполняли представители русской интеллигенции, то вскоре начинает прокладывать свой путь на ниве образования и просвещения поколения абхазских национальных кадров. Это давало возможность принятия цивилизации через русскую культуру, поскольку, как отмечал А. Дж. Тойнби «в культурном плане Россия предлагала кратчайший и самый легкий доступ в современный мир...» [Тойнби, 2002; 229].

Литература

1. Бебия Е. Г. Периодическая печать Абхазии (1904—1917). — Санкт- Петербург, 1997.
2. Дзидзария Г. А.  И. А. Бартоломей и первая абхазская книга // Советская Абхазия, 1975, 6 августа.
3. Дзидзария Г.А. Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции. — Сухуми, 1979.
4. Мачавариани К. Д. Народные смуты в Абхазии // Абхазия и абхазы в Российской периодике (XIX — нач. XX вв.) . Книга I. Составители Агуажба Р.Х., Ачугба Т. А. — Сухум, 2005.
5. Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории. Сборник. — М., 2002.
6. Эмухвари А. М. Абхазцы и их потребности // Абхазия и абхазы в Российской периодике (XIX — нач. XX вв.). Книга II. Составители Агуажба Р.Х., Ачугба Т. А. — Сухум, 2008.
7. Юсуфов Р. Ф. История литературы в культурфилософском освещении. — М., 2005.
____________________________


МЕСТО И РОЛЬ РУССКОГО ЯЗЫКА В РЕСПУБЛИКЕ АБХАЗИЯ

     Уважаемые коллеги!

     Позвольте начать свое выступление со слов благодарности Организационному комитету за предоставленную возможность принять участие в работе столь представительного Второго Ставропольского Форума Всемирного русского народного собора и пожелать всем участникам плодотворной работы.
     Предлагаемое вашему вниманию сообщение предполагает прежде всего изложение современного состояния русского языка в Республике Абхазия. Однако в данном случае вполне уместен беглый исторический экскурс, ибо то, что сегодня Абхазия в плане состояния образования является такой, какой она есть — велика роль русской педагогической школы. Напомню, что поистине неоценимую роль в создании письменностей для некоторых народов Кавказа, в том числе и абхазов, сыграл П. К. Услар. Созданный им и изданный в 1862 г. абхазский алфавит и грамматика абхазского языка, заложили основы новой абхазской письменной культуры. Затем последовало (1865) создание «Абхазского букваря», разработанного комиссией, возглавляемой И. А. Бартоломеем с участием первых абхазских учителей. К рубежу XIX—XX вв. сформировалась целая плеяда абхазских национальных кадров, кому под силу была разработка новых букварей, различных учебников и учебных пособий, а также осуществление переводов художественных произведений прежде всего для детей. Это Д. Гулиа, Ф. Эшба, А. Чукбар, Н. Патейпа и другие. В разные периоды становления абхазской школы как досоветской, так и советской большой вклад вносили такие видные педагоги из России как С.Алферов, А. М. Давидовский, Н. О. Дробышевский, В. П. Данкевич, М. С. Турский, А. М. Ципурский и А. П. Дудко и целый ряд других.
      Их подвижнический труд не пропал даром. Благодаря этому получила развитие абхазская литература, журналистика и другие виды культуры. Русский язык в Абхазии в советскую эпоху получил широкое распространение. Он имел применение практически во всех сферах жизнедеятельности. В этом плане ситуация не изменилась и в постсоветский период, после грузино-абхазской войны 1992—1993 гг.
     В Конституции Республики Абхазия, принятой в 1994 году, закреплено, что «Русский язык наряду с абхазским признается языком государственных и других учреждений.
     Государство гарантирует всем этническим группам, проживающим в Абхазии, их право на свободное использование родного языка». (Конституция РА. Сухум, 1994. С. 4). Свидетельством тому, что процитированная статья Конституции не является формальностью, отмеченной только на бумаге, являются следующие цифры: из 169 общеобразовательных школ Абхазии 63 — абхазские, 51 — русские, 39 — армянских, 17 — абхазо-русских (т.е. имеются два сектора: абхазский и русский) и одна русско-армянская школы. Такая же картина наблюдается и в вузах Абхазии — Абхазском государственном университете и Сухумском открытом институте. В этих учебных заведениях более половины специальности приходится на русский сектор. Более того, в определенной мере абхазская школа и абхазские сектора в вузах несколько условны, поскольку многие предметы изучаются на русском языке. Так, в средних и старших классах абхазской школы, наряду с русским языком и литературой, большинство предметов преподаются на русском языке. Подобная картина наблюдается и в высшей школе, хотя там количество предметов преподающихся на абхазском языке несколько больше.
     В Абхазском государственном университете функционируют кафедры русского языка и литературы, ежегодно объявляется набор по этой специальности. Программа обучения предмета соответствует вузовской программе Российской Федерации.
     Абхазские ученые, в том числе и гуманитарии, значительную часть своих работ пишут, издают на русском языке. Все это говорит о том, что русская культура и русский язык в Абхазии занимают прочное место, и что республика была и остается в Российском образовательном пространстве.
     Безусловно, знание любого языка имеет разные уровни. Конечно, распространенность русского языка среди населения Абхазии не означает, что все говорящие знают его в совершенстве. Никто не проводил специальных исследований по вопросу степени знаний русского языка в Абхазии, но визуальные наблюдения говорят о том, что достаточно высокий процент составляют те, кто владеет им на хорошем уровне.
     Если сравнить состояние русского и абхазского языков в Абхазии, то как раз в тревожном положении окажется именно абхазский язык, поскольку число не владеющих родным языком среди абхазов (особенно в городах) чрезмерно велико и имеет тенденцию к увеличению. Предпринимаемые меры по исправлению этой ситуации — принятие закона о государственном (абхазском) языке совершенно не схожи с теми мероприятиями, которые проводятся в ряде бывших советских республик и никак не могут угрожать роли и месту русского языка. Но это уже другая тема.
     Из сказанного выше может сложиться впечатление, что в современной Абхазии у русского языка не существует никаких проблем. На самом деле это не так. Если в советские времена конкурс на специальность «русский язык и литература» в университете было одним из самых больших, то сегодня желающих поступить туда меньше в разы. Как известно, после крушения Советского Союза происходит очевидное сужение русского культурного пространства. Для того, чтобы понять, каковы причины этого процесса необходимо осмыслить современность в целом и конкретно, чем вызваны подобные тенденции.
     То, что русская культура и русский язык в недавнем прошлом имели большое воздействие в мире является фактом, не нуждающимся в доказательствах. Материалы об этом часто публикуются в «Литературной газете» (глав. ред. Ю. Поляков). Из множества публикаций на данную тему приведу всего один пример. Так, профессор Института иностранной литературы академии общественных наук Китая Лю Вэньфэем с беспокойством говорит: «Русский язык теперь у нас стал «малым языком», как немецкий, французский и тому подобные, и единственным «большим» иностранным языком является английский. Будет жаль, если такая гегемония английского языка продолжится» («ЛГ», № 46, 2013).
     Такое положение дел наблюдается отнюдь не только в КНР, но и с государствами и народами, с которыми Россия имеет вековые связи. Не вижу необходимости «сыпать соль на рану», но отрицать очевидное невозможно.
     В то же время, вряд ли стоит подвергать сомнению, что Россия является государственно-культурным образованием. В этом положении дел многое зависит от самой России. От того насколько велик ее потенциал. Здесь уместно сказать и о той объединительной роли русского языка в сфере формирования культурного пространства, которая, к сожалению, во многом утеряна.
     Для творческой интеллигенции многих народов русский язык был средством выхода в мир. Лучшие образцы созданных на национальных языках произведений переводились на русский язык и тем самым становились достоянием широкой публики.
    Вот что пишет по этому поводу председатель Союза писателей Башкортастана Равиль Бикбаев: «Советская переводческая школа завоевала мировое признание и являлась прочной основой для развития литературных связей. Эта великая школа в годы так называемой перестройки, в век перевертышей почти полностью была разрушена». Данный автор не одинок в подобного рода оценках. Об этом говорят практически все представители творческой элиты национальных республик России и стран, образовавшихся после распада Советского Союза.
     Наблюдается очевидный процесс уменьшения роли книги в жизни современного человека и резкое падение читательского интереса. Президент России В. В. Путин в своем выступлении в Российском литературном собрании привел ужасающую цифру о том, что среднестатистический человек в России чтению книг отводит всего 9 минут в сутки. И это при том, что Россия является одной из самых читающих в мире страной.
     Безусловно, такая тенденция имеет место и в Абхазии. В 90-е годы Абхазия оказалась в блокаде не только в экономическом, но и в культурном смысле слова. Тогда прекратилось поступление книг из России. В результате даже у специалистов было очень смутное представление о современном литературном процессе. С началом функционирования Посольства РФ в Абхазии и работы Россотрудничества ситуация меняется в лучшую сторону. Открыт «Дом русской книги», «Дом Москвы» в Сухуме. Надеемся эти хорошие начинания будут иметь продолжения.
     Не могу обойти стороной и другой важный вопрос — подготовку кадров высшей квалификации через аспирантуру и докторантуру. Вся научная интеллигенция Абхазии практически получила свое образование в России, в российских вузах и в академических институтах выполняли свои квалификационные работы. И сейчас имеют место подобные примеры. Однако они недостаточны. Если с подготовкой кадров по абхазоведчиским дисциплинам мы как-то можем сами справляться, то специалистов других направлдений — это вряд ли возможно. Ведь университетские курсы должны вести специалисты высокой квалификации. Скажем, даже по специальностям по русскому языку и литературе, не говоря о дисциплинах естественнонаучного направления, у нас нет другой возможности, кроме того как готовить их в России. Однако, некоторая неопределенность в системе образования самой России, чрезмерный бюрократизм создают препоны для решения этой наиважнейшей проблемы. Мы очень рассчитываем, что эти и другие вопросы будут решены в обозримом будущем. Надеемся на то, что работа данного форума так же будет способствовать этому процессу.
     Позвольте еще раз поблагодарить организаторов форума за предоставленную возможность участвовать в его работе.

     Благодарю за внимание!
_________________________

СЫН АПСНЫ

В дни 135-летия со дня рождения великого сына Абхазии в Сухуме, там, где он похоронен, был торжественно открыт новый памятник Дмитрию Гулиа. Автор – известный скульптор Станислав Иванба.

На этом месте стоял гранитный, монументально-грациозный памятник, который 45 лет украшал столицу Абхазии. По общему мнению, он был одним из лучших литературных памятников в СССР. Однако во время грузинской оккупации Сухума памятник был расстрелян и изуродован, отчего и возникла необходимость установить новый.

…О Дмитрии Гулиа сказано и написано немало. Но говорить и писать о нём можно бесконечно – потомкам и культуре в самом широком и глубоком смысле этого слова он оставил колоссальное наследие. Разгадать, понять всю масштабность его деяний – дело ещё не одного поколения.

С самого детства ему пришлось испить горькую чашу народной трагедии, оказавшись в четырёхлетнем возрасте на чужбине, в Турции. Туда, как и большинство абхазов, была изгнана его семья. Вернувшись на родину, родные Д. Гулиа с большим трудом устроили его в Сухумскую городскую школу. После её окончания, в 17-летнем возрасте, он вместе со смотрителем школы К. Мачавариани подготовил и выпустил в свет в 1892 году «Абхазскую азбуку. Десять заповедей. Присяжный лист».

В 1907 году Д. Гулиа издаёт сборник «Абхазские пословицы, загадки и скороговорки», принимает самое деятельное участие в работе Комиссии по переводу религиозной литературы на абхазский язык, благодаря чему на этом языке «заговорили» христианские книги: «Требник» (1907), «Божественная литургия Иоанна Златоуста» (1907), «Важнейшие праздники православной церкви» (1910), «Нотный обиход абхазских литургийных песнопений» и, наконец, новозаветное «Святое Евангелие» (1912).

Начало второго десятилетия XX века для Абхазии ознаменовано двумя важнейшими историческими событиями, ставшими точкой отсчёта в её истории. Первое – разрушительное. Стихийное бедствие в 1911 году – выпадение небывалого снега – повлекло за собой большие потери и жертвы. Второе – событие культурного характера,  оказавшее созидательное воздействие на дальнейшую историю народа. Им стало издание Д. Гулиа первого поэтического сборника «Стихотворения и частушки» (1912). Ни в коем случае не преуменьшая роли всей печатной продукции на абхазском языке, сыгравшей важную подготовительную роль для зарождения и становления собственно абхазской художественной литературы, можно смело утверждать, что именно первая книга Гулиа стала качественно новым, этапным явлением. С неё берёт начало утверждение литературных традиций абхазского народа.
В стихах этого сборника подняты важнейшие этические вопросы человеческого бытия. Причём осмыслены они в полной гармонии с господствовавшим в то время народным мировоззрением. И, что важно, морально-нравственное содержание произведений вполне соответствовало сознанию читателя. Но это не значит, что стихи Дмитрия Гулиа того времени были прямолинейными, назидательно-дидактическими. Анализируя одно из стихотворений этого сборника и отмечая зрелость его ранних произведений и очевидность в них ярко выраженного личностного начала, известный критик В. Кожинов писал: «Только что начали вырабатываться поэтический стиль и самые принципы абхазского стихосложения, но тут же сразу возникает в стихе сложный, полный драматизма смысл. Даже не верится, что это одно из первых творений рождающейся литературы».

В 1913 году Д. Гулиа издаёт свою вторую книгу «Переписка юноши и девушки», впитавшую в себя всё богатство народного юмора. Однако, несмотря на тесную связь творчества писателя с народной жизнью и с её духовной составляющей – фольклором, его произведения всё же изменяли у читателей и слушателей взгляд на мир. Прежде всего, он пытался донести до сознания людей мысль, что только через образование, путём просвещения можно обеспечить достойное существование в этом мире. Как человек весьма требовательный к себе, автор эту миссию – просвещение народа – с честью выполнял во всех своих начинаниях.

В 1919 году выходит первая абхазская газета?– «Апсны», редактором которой становится Д. Гулиа. В течение двух лет читатели получили 85 номеров. На страницах этой газеты редактор выступает как поэт, писатель, публицист, но что ещё важнее – здесь состоялись литературные дебюты многих  писателей, которые в последующем займут своё место в абхазской литературе: И. Когониа, И. Папаскир, М. Лакрба, М. Хашба, О. Демерджипа, Д. Дарсалиа.

Примечательно, что все они были учениками Д. Гулиа в Сухумской учительской семинарии, где он вёл курс абхазского языка. В?результате его наставнической деятельности только за два года (1919–1921) было издано 11 книг на абхазском языке! Все произведения, включённые в эти книги, первоначально публиковались в газете «Апсны». Если до начала её издания число пишущих на абхазском языке исчислялось единицами, то авторами газеты становятся более 70 человек.

С установлением советской власти в Абхазии он издаёт серию книг по истории и этнографии Абхазии и абхазскому языку: «История Абхазии» (1925), «Божество охоты и охотничий язык у абхазов» (1926), «Материалы по абхазской грамматике» (1927) и др.

Известный учёный-лингвист Н. Марр писал: «Бесспорный факт, что до сегодняшнего дня никто в таком масштабе, как Гулиа, не интересовался одновременно прошлыми судьбами и настоящим бытом Абхазии, ни один учёный ни в Европе, ни на Кавказе… не удосужился и не скоро удосужится для составления работы, по глубине искреннего интереса подобной той, которая уже готова у Д. Гулиа».

В 30-е годы он вновь возвращается к литературному творчеству. Из всех произведений того периода можно выделить роман «Камачич», который публиковался в журнале «Апсны капш» («Красная Абхазия»). Автор справедливо предпослал данному произведению подзаголовок «Из быта абхазов», ибо в ней полнокровно изображена абхазская действительность дореволюционного периода.

Д. Гулиа работал и творил не покладая рук до конца своего долгого литературного пути. И на всех этапах тема Родины и судьбы народа занимала в его творчестве центральное место. В ответ на ложную интерпретацию грузинскими историками исторического прошлого Абхазии он, будучи уже глубоким стариком, создаёт стихотворение «Вот, кто я…» (1957). Там, отвечая на вопрос журналиста, поэт, в частности, говорит:

Я – …Сын земли. Точнее – сын абхазский
и потомок тех, кто отгонял
от Кавказа воинов арабских,
голову перед шахом не склонял.
По наречью – люди Адыгеи
и черкесы – это братья мне.
Я потомок тех, кто не сгорели
за тысячелетия в огне…
Я – абхазец!
Сын родных ущелий,
сын земли,
где пращуры лежат.
Всякий,
кто идёт к добру, как к цели,
близок мне,
как будто кровный брат!

Конечно же, жизнь людей, а тем более людей творческих, гораздо сложнее любых схем. И судьба Д. Гулиа не исключение. На своём многотрудном жизненном пути он неоднократно оказывался между беспощадными жерновами исторических обстоятельств. И поэтому ему не всегда удавалось делать и писать то, что хотелось. Иногда приходилось и отступать от своих принципов. По этому поводу верную, на мой взгляд, оценку даёт один из исследователей его творчества Ш. Салакая. Говоря о роли «патриарха литературы» и месте в сложнейших исторических условиях, он отмечает: «Такое особое положение Д. Гулиа обязывало его к нестандартному, неординарному образу действий: любой свой поступок, любой шаг он должен был трезво, хладнокровно продумать, все­сторонне взвесить и точно сбалансировать, а не идти напролом, в лоб. Причём такие требования предъявлялись именно к нему как к неофициальному, неформальному лидеру нации и не к кому-либо иному. В противном случае обвинения против него, в отличие от любого другого члена общества, пусть даже самого высокопоставленного, могли обернуться непоправимой трагедией не только и не столько для него персонально, сколько для его народа в целом».

Культурно-историческое наследство, оставленное Д. Гулиа потомкам, несомненно, помогло преодолеть очень серьёзные испытания последних лет, когда на карту в очередной раз была поставлена дальнейшая судьба народа. Теперь, когда великая Россия признала нас как состоявшееся государство, мы снова получили возможность заняться созидательным трудом, хотя испытание свободой тоже дело не из лёгких… Но и здесь нам поможет пример великого Дмитрия Гулиа.

Литературная газета, № 11, 2009 г.
__________________________


«ШАРДА-ААМТА» («ДОЛГИЕ ЛЕТА») — МОСТ ВЕКОВ

(О жизни и творениях Б. В. Шинкуба в просранстве истории)

Будет — вечно молодая —
Наша жизнь полным-полна
Все пышнее расцветая,
Пусть проходит, как весна.

     Не боясь высоких эпитетов и не жалея превосходных степеней можно говорить долго и писать много о Баграте Васильевиче Шинкуба. Но в наш век, век преходящих вкусов это стало явлением обыденным, своеобразной печатью времени. Прославители своих кумиров, адресуя им высокопарные слова не в состоянии предвидеть того, что они не выдержат проверку временем. К сожалению, затаскав вполне приличные слова и понятия, используя их к месту и не к месту, превратили их в штампы и начали восприниматься иронически в качестве своеобразных ярлыков.
     Но, рассуждая о жизни и творчестве Б. В. Шинкуба мы вряд ли рискуем попасть в подобную западню. Гораздо труднее объять и понять смысл его творений, выраженных языком вместившего в себя одновременно черты своей эпохи, в которой он жил, и мудрость, пройденного народом исторического пути, и вместе с тем обращенного будущим поколениям. С его имением связан небывалый и пока неповторенный взлет абхазской литературы, и во многом, благодаря ему, она сумела преодолеть национальные границы, достаточно громко заявив о себе в многоголесье мировой литературы.
     Баграт Шинкуба представляет собой эпоху не только в плане истории своей национальной литературы, но и в самой истории тоже.
     «Баграт Васильевич Шинкуба — писатель в подлинном значении этого слова, хорошо известный каждому просвещенному человеку. В его творчестве воплощена такая духовная сила, воздействие которой с течение времени будет возрастать
и, я убежден, оставит, след в народном самосознании» (1). Эти зоркие и точные слова принадлежат известному теоретику, историку литературы и литературному критику В. В. Кожинову. Соглашаясь с ним в оценке общественной значимости
литературного наследия Б. Шинкуба и его прогнозе — животворного воздействия на будущие поколения, мы все же не можем не задать себе следующие вопросы: что же все-таки кроется в этом, в чем причина подобного литературного успеха, где и в чем искать побудительные мотивы незаурядного литературного дарования? Ведь если мысленно обозреть и домашние условия в детские годы, и состояние культурного развития, и уровень национальной литературы, то на первый взгляд не видно той питательной силы, из которого пророс бы поэт, ставший «первым преобразователем и первым теоретиком той системы стихосложения, которая в настоящее время занимает по существу господствующее положение во всей абхазской поэзии» (2), явился автором «историко-философского» (3) и, наполненного стихией народной жизни, романов.
     Б. В. Шинкуба родился накануне события, во многом изменивший ход мировой истории — Октябрьской революции, 12 мая 1917 года, в селе Члоу Очамчирского района.
     И прожил он долгую жизнь, находясь в гуще эпохальных событий. Советская эпоха, как известно, удостоилась самых противоречивых оценок и эпитетов, от самых восторженных до самых уничтожительных. Не вдаваясь в эту дискуссию, скажу одну очень простую истину — историю вообще, и советскую эпоху, в том числе, нужно воспринимать такой, какой она есть, другой истории попросту нет. Как известно, любой художник неотделим от культурно-исторического развития своего народа, состояния ее культуры и словесности своей эпохи. Но истинный талант, всегда пробьет себе дорогу, открывая безграничную силу поэтического слова. Таким даровитым и плодовитым был, безусловно, и Б. В. Шинкуба. Имевшая место смена одной исторической вехи другой, к счастью, не произошла мгновенно. И заявленное политиками переустройство мира невозможно было осуществить в одночасье. Еще некоторое время жизнь народа протекала в обычных, традиционных формах общественного существования. Она предполагала существование живительной среды для бытования богатейшего фольклора, начиная от колыбельных песен, захватывающих легендарных сюжетов, многочисленных сказок и преданий и величественными эпическими сказаниями о богатырях нартах и демиурге Абрскиле.
     Маленький Баграт застал все это краем своего детства, и оно заложило в его душе неизгладимые впечатления, которые во многом определили его творческую судьбу. Хорошо известно, эти сказания не только выполняли эстетическую функцию, являясь народной литературой, но одновременно были своеобразным учебником жизни, постигая который воспитывались поколения. Баграт Шинкуба хорошо усвоил эти первые свои уроки и трепетно-уважительное отношение к его величеству — Слову зародилось в нем еще в раннем детстве.
     Об этом сам поэт не раз говорил в своих воспоминаниях и статьях. Вот, что он пишет в одной из них: «В детстве я не раз видел и слушал чудесных мастеров устного словотворчества. Они были первыми, кто открыл мне волшебный мир народных сказаний, возбудил интерес к художественному слову» (4).
     Позже все это он опишет в своем, во многом автобиографическом романе «Рассеченный камень». А пока нашему герою предстояло еще найти свою тропинку в литературу, подать свой голос в ней. А для этого, без сомнения, недостаточны были названные условия и даже необыкновенное дарование и чутье к художественному слову. Смею предположить, что и до и во времена Шинкуба, наверняка, были люди литературно одаренные, которые были лишены возможности созидания, и поэтому не нашли дороги в литературе по той простой причине, что они не имели возможности учиться. В этом смысле, будет справедливым отметить, что советский строй, на начальном своем этапе, открывал новые страницы истории, положительно решая вопросы образования масс, способствовал возникновению новых творческих и созидательных возможностей. В данном случае неважно, какая идеологическая подоплека была заложена в этом. Гораздо важнее то, что возможность получить бесплатное образование получили широкие слои — дети самых недоступных сел и деревень. В их числе был и Баграт Шинкуба. Вспоминая о первых волнительных своих шагах в школу, в конечном счете, позволившим ему проторить путь в литературу, он пишет: «Учила нас русская женщина Анна Дмитриевна Ушакова. Она не знала ни одного слова по-абхазски, мы не знали русского языка. Но, представьте себе, занимались прекрасно. Учились и она, и мы.
     У этой доброй русской женщины я впервые увидел портреты великих русских писателей А. Пушкина, Н. Гоголя, М. Лермонтова и Л. Толстого. Здесь впервые я взял в руки их сочинения.
     Анна Дмитриевна оказалась страстной поклонницей и знатоком русской классической поэзии. Вне классной программы она выбирала стихи, давала нам и мы изучали их и декламировали. До сих пор в моих ушах звучит мелодия Никитинского пейзажа:

В синем небе плывут под полями
Облака с золотыми краями
Чуть замечен над лесом туман,
Теплый вечер прозрачно румян... (5)

     Признаемся, сам по себе факт, приведенный Б. Шинкуба относится к разряду удивительнейших и невероятнейших, который современной педагогической наукой может быть воспринято как недоразумение. Но не верить ему у нас нет никаких основании. Тем более, искрившаяся в душах детей тяга к новому, неизведанному предполагала не только наличие любопытства, обычной детской любезности, но проявление воли, преодоление самих себя в достижении новых знаний. В этой связи, нельзя не сказать о большой роли русской литературы и в целом культуры, которую они плодотворно оказывали на абхазскую литературу с самого начала, с ее первых шагов, затем и на ее основателя Д. Гулиа, позже на Б. Шинкуба и многих других поэтов и писателей. Скажу прямо, они сегодня служат путеводной звездой, несмотря на некоторый разрыв (надеюсь, непродолжительный) творческих контактов и связей. В этом есть своя закономерность. Как подчеркивает Ким Рехо: «Россия по природе своей евразийская держава, и это геополитическое и геоэкономическое положение страны обуславливает и специфику ее культуры. Не случайно евразийцы рассматривали русскую культуру не просто как часть европейской, но и как самостоятельную евразийскую культуру, вобравшую в себя достижения великих потоков мировой цивилизации — Запада и Востока» (6).
     Чрезвычайно широкий диапазон восприятия чужих культур и одновременно щедрая, готовая делиться плодами своего духовного богатство — есть непременное характерная особенность русской культуры на протяжении все ее истории. В литературе же это происходит, как известно, путем перевода художественных произведений. И вовсе не случайно великий А. С. Пушкин изрек фразу: «Переводчики — почтовые лошади просвещения» (7).
    Если ретроспективно бросить взгляд на начало второй половине XIX века, то увидим, что именно они, неопытные переводчики, не имевшие какого-либо литературного опыта и не стремившиеся увековечить свои имена в абхазской литературе, и, наверное поэтому, не оставившие никаких документальных свидетельств о своей созидательной работе, впервые испытали на себе муки рождения слова, переводя на абхазский язык И. Крылова и К. Ушинского и других для бартоломеевской азбуки, а далее и других учебников. Безусловно, важной культурно-литературоведческой задачей для нас является снятие с этих деятелей печальную тень незаслуженного забвения, заново открыть для себя их имена и плоды их созидательной деятельности, которые, в конечном счете, стали тем толчком, которое сдвинуло с места и привело в движение дело общенациональной значимости, запечатлевшее родное слово в книге, обессмертив его. В результате этого скромного для них, но подвижнического для народа труда и родилась абхазская литература. То обстоятельство, что эти переводы в большей степени носили характер дидактический и познавательный, нежели эстетический, не должно нас смущать. Предыстория национальных литератур, принятых обозначать как младописьменные, предполагала именно такой путь — от литературы детской, переводной к сознательно-индивидуальному творческому акту. Можно привести много примеров, подтверждающие правоту этих слов. Но в данном случае, считаем достаточным остановиться на одном из них, известный кабардинский фольклорист и литературовед 3. Налоев в своих исследованиях, посвященных произведениям баксанского просветительского центра отмечал: «Одной из важнейших, исторически обусловленных особенностей литературно-художественных материалов баксанских изданий является преобладание в них утилитарной, т. е. практической функции над эстетической. Все они родились из практических потребностей пропаганды просвещения, необходимости учиться, изучать науки и не на чужом, арабском, а на родном кабардинском, языке. Зачастую эти произведения даже не осознавались как художественные явления: просто их авторы... обращались к народу, разъясняя ему ту истину, что национальное существование в современных условиях в непременно связано с просвещенностью нации.. .» (8).
     Но вернемся к Б. Шинкуба. Он после окончания сельской школы поступает в 1931 г. в Абхазский педагогический техникум. К этому времени он уже знаком с бессмертными поэмами И. А. Когониа, видел основоположника абхазской литературы Д. И. Гулиа — этого живого классика и непререкаемого авторитета. Все это накладывает на впечатлительную натуру юноши определенные, но вполне осязаемые ощущения — тягу к творчеству. И он берется за нее. Нужно заметить, что Баграт Шинкуба начал писать достаточно рано, в 12-13 летнем возрасте. В начале, как это часто бывает, он писал стихи подражательного характера или явное переложения на мелодию народных песен. Однако уже в этом возрасте им написано произведение, которое будет опубликовано и войдет в первый его поэтический сборник «Первые песни» (1938г.).
     Начинающий поэт находится под бдительным вниманием людей, являвшимися не новичками в абхазской литературе — Д. Гулиа, С. Чанба и др. Он смущенно слушает советы своих старших наставников и понимает, что ему необходимо глубже проникнуться в таинство стиха, расширять свой поэтический и литературный кругозор, и самое главное — работать неустанно над собой. Решая эти задачи, он не сразу и не намеренно, но постепенно начинает осознавать, что писать, как писали и пишут абхазские поэты его не может удовлетворить. И Шинкуба начинает поиск своего собственного стихотворного языка. В результате появляются раскованные, звучные стихотворения, в которых мелодичный стих гармонирует с содержанием произведений.
     Между тем, абхазская литература на этом отрезке своей еще небогатой истории, переживала не лучшие времена. Несмотря на то, что количество поэтов и писателей росло, рождались новые литературные жанры, начал выходит литературный журнал, она все более и более начинала испытывать идеологический диктат. Создавались такие условия, когда художник, вольно или невольно, становился инструментом политической конъюнктуры. В эти годы Абхазия на себе испытывала всю жестокость административно-командной системы коммунистической державы в виде репрессий. Уже был отравлен руководитель Абхазии Н. А. Лакоба, состоялся открытый суд по показательному делу 13-ти его сторонников, которые были объявлены «агентами иностранных разведок», «убийцами», «диверсантами», «террористами» и т. д. Все они были расстреляны.
     Волна репрессий коснулась и творческой интеллигенции: были расстреляны или осуждены: писатели В. Агрба, Л. Лабахуа, С. Чанба, Ш. Цвижба, ученые — А. Хашба, С. Ашхацава, В. Кукба и др. Вся республика оказалась окутанной в мрачную атмосферу недоверия и подозрительности. В этих условиях занятие литературой и наукой становилось небезопасным делом; каждая неосторожность или двусмысленность в тексте, могла быть воспринята как преднамеренное вредительство. Даже авторы произведений, написанных по всем канонам социалистического реализма, не могли быть гарантированы от карательных методов. В этой ситуации, определенную защиту и одновременно творческую свободу, хотя и не полную, можно было найти в разработке тем, связанных с дореволюционным прошлым, а также использование сюжетов и мотивов, навеянных устными преданиями. Поэтому неслучайно, что такое значительное эпическое полотно, каким является роман «Камачич», создавалось Д. Гулиа в эти годы. Фольклорная основа присутствует и во многих стихотворениях Б. Шинкуба, который после окончания педагогического техникума в 1935 году поступает в Сухумский государственный педагогический институт. К этому времени он уже не просто пробующий свои силы в поэзии молодой человек, а подающий большие надежды талантливый поэт, произведения которого уже печатаются в периодической печати. По свидетельству Ш. Д. Инал-ипа первые публикации Б. Шинкуба вышли в свет в 1935 году, когда их автору было 18 лет (9). Затем, в 1938г. выходит первый поэтический его сборник «Первые песни», который был серьезным шагом одаренного поэта в литературу. Этим сборником поэт продемонстрировал неисчерпаемость поэтических возможностей абхазского языка. На молодого поэта обратили внимание все, кто хоть как-то был связан или следил за литературным процессом. Но высказывания в его адрес были хотя и частыми, но весьма сдержанными. Вот как отзывался о нем М. Делба, ставший немного позже одним из руководителей республики: «Из абхазских писателей следует указать на Баграта Шинкуба, как на начинающего и самого молодого поэта Абхазии. Шинкуба не плохо работает пером и художественным словом. Он заметно растет» (10).
     Вот, что называется, вся оценка. Учитывая атмосферу эпохи в этом нет ничего удивительного — работал инстинкт самосохранения, отдаленно напоминающий чеховского героя Беликова, для которого, как известно, были ясны лишь запретительные циркуляры и газетные статьи, а обо всем остальном говорил «... да как бы чего не вышло». И в нашем случае была та же опасность — как бы чего не выдало это молодое дарование. Этим самим я не желаю никого осуждать, а всего лишь констатирую факт — так было! Но сожалеть по этому поводу не приходится, ибо такое сдержанное отношение вовсе не помешало его дальнейшей творческой судьбе.
     В первом сборнике Б. Шинкуба было опубликовано всего 14 стихотворений. Конечно же, в него не вошли многие написанные им к тому моменту произведения. Между тем, несмотря на то, что он стремился держаться как можно ближе к художественной правде в его творчестве имели место и конъюнктурные вещи — своеобразный отпечаток времени. Но именно здесь были опубликованы стихотворения, ставшие жемчужинами абхазской поэзии: «Старинная колыбельная», «Первому поэту», «Осенний сад», «Луна», «В белой кофточке» и другие.
     В творчестве поэта и тогда и после ощущается поиск вечно нового и лучшего. В этом смысле, безусловно, верны слова поэта-академика М. Ласурия, которые характеризуют творчество Б. Шинкуба следующим образом: «Постоянная неуспокоенность, жадное стремление «преодолеть неопределенное», идти вперед, не удовлетворяясь достигнутым, всегдашнее сознание своего долга перед людьми, литературой и самим собой сопровождают Баграта Шинкуба на всем протяжении его творческого пути...
     Расширение рамок поэтического содержания и переосмысление народных легенд и преданий и художественное воплощение современности, и выражение интимных и сложнейших душевных движений, и воспитание нового духовного, общественного, интеллектуального сознания, — продолжает он, — потребовало и полной реформы абхазского стиха. Свободный, раскованный, гибкий, непринужденно и как будто бы просто и естественно льющийся шинкубовский стих во всей полноте выражает многогранность и сложность современного человеческого сознания и мироощущения» (11).
     Окончив педагогический институт, в 1939 году Баграт Шинкуба поступает в аспирантуру Института языкознания АН ГССР.
     Насколько эти годы были для поэта благотворными и продуктивными в плане духовного и профессионального роста свидетельствует это стихотворение:

О годы детства, вы ушли куда?
В какую сторону свернула та дорога,
Где нет уже меня? Сгорели города
И замки детских снов. Так что ж тревога

Сжимает сердце? Я давно уже знаю:
Тоска по детству мне стеснила грудь.
Я будущее каждый день встречаю,
Но прошлого, увы, мне не вернуть.

     Заметим, что Б. Шинкуба было 22 года, когда он писал эти строки. Возраст для поэта, конечно же, не юношеский, но и не настолько зрелый, чтобы проявлять ностальгические чувства по ушедшему детству. Одновременно это стихотворение говорит и о том, что он уверен в себе, в своих силах настолько, что готов ежедневно встречать будущее и любые сюрпризы не смогут пошатнуть устоявшиеся его морально-этические принципы и не позволят свернуть с избранного пути.
     Годы проведенные в Тбилиси для Б. Шинкуба также оказались плодотворными. Здесь он сближается с грузинским поэтом Ревазом Маргиани. Всю свою жизнь они вместе пронесут уважение друг к другу, истинную дружбу, духовную близость и трепетное отношение к поэтическому слову. Здесь он увлекается поэзией классика грузинской литературы Николоза Бараташвили, которая стало для него объектом перевода на многие десятилетия. Конечно же, нужно сказать и о том, что Б. Шинкуба, проходя аспирантуру, прежде всего, был занят исследовательской работой. Свою диссертационную работу на тему «Именное словообразование в абхазском языке», он успешно защитил в 1945 году. Наряду с квалификационной работой его интересуют теоретические проблемы абхазского стихосложения, которым он посветил несколько своих статей.
     Тем временем, Советскому Союзу предстояли серьезные испытания — началась Великая Отечественная война. Ясно, что победа над коричневой чумой — фашизмом ковалось на полях сражений. Но не стоит преуменьшать роли поэзии в этой великой победе. Не вдаваясь в подробное освещения этой значительной темы, укажу лишь на значение стихотворения В. Лебедева-Кумача «Вставай, страна огромная», ставшая поистине солдатским гимном, и упомяну имена М. Исаковского, А. Суркова, А. Твардовского, К. Симонова, произведения которых получили всеобщее признание. Абхазские поэты и писатели не стояли в стороне в этой священной войне: многие из них и оружием и пером защищали свою строну от захватчиков. И здесь поэтический голос Б. Шинкуба выделялся своей зрелостью. В ней проявились новые черты эпического повествования.
     Еще накануне войны поэт напишет стихотворение «Шарда-аамта» — «Долгие лета». Это произведение — своеобразный гимн, молитва и одновременно тост. в котором он просит, чтобы люди жили в любви, мире и дружбе. Чтобы души людей были светлыми, и чтобы не было между ними распрей, сполна наслаждаясь дарами матери-природы.
     Однако, исторический ход событий был иным, вместо благоденствия людей ждали смерть и разрушения. На мой взгляд, война не может быть источником вдохновения. Недаром сказано: «когда пушки гремят — музы молчат». Но вопреки этому афоризму история литературы наполнена произведениями героического пафоса. Распутать данное противоречие несложно, ибо в основе таких произведений всегда лежат такие священные понятия как: родина, народ, честь, слава, доблесть и другие, а они не могут оставить никого равнодушными, в особенности поэтов.
     Поэт Б. Шинкуба в годы военного лихолетья создает целый ряд произведений, ставшие классикой абхазской литературы. Это стихи: «Абхазским войнам», «Партизан», цикл стихов, посвященных Герою Советского Союза Владимиру Харазия: «Отец», «Завещание» и «Воспоминания героя», «Думы воина», «Сухум», «День великой победы». В годы войны им была создана поэма «Меч», которая по единодушному мнению исследователей творчества Шинкуба, была «самым крупным лиро-эпическим произведением абхазской литературы военного времени» и где изображены мужество и героизм русского офицера Леонида Лунина в «глубокой преемственной связи с исторической традицией народа» (12).
     И после того, как война была завершена, Шинкуба не раз возвращается к этой теме и создает такие проникновенные стихи, как «Мой ветер» и «Солдат и его сын».
     В сороковые годы в творчестве Б. Шинкуба наметилась тяга к созданию крупных эпических жанров. М. Ласурия отмечает, что в творческом развитии поэта эти годы «явились переходными к большой эпике — поэме, роману в стихах. Он создает ряд баллад на темы народных преданий и легенд. В них проглядывается будущий мастер в разработке больших эпических полотен» (13).
     Если его эпические произведения «Дитя», «Гунда-прекрасная», «Свирель», «Рица» были пропитаны родными фольклорными сюжетами, то поэмы «Домой» и «Меч» построены на авторском вымысле. Позже он осваивает и более сложный жанр, каковым является роман в стихах. Произведения стихотворного эпоса «Мои земляки» и «Песня о скале» имеют различную историческую и художественную основу. Если первое из них повествует о жизни послевоенных годов, то второе, ставшее «громадным событием в абхазской литературе» (14), можно с определенной долей условности назвать историческим. В романе «Песня о скале» наблюдается, обнаруживается связь поколений, как указывал В. Цвинария в нем «поэт указывает свое умение связывать поэтическим словом далекое с близким, прошлое с настоящим и будущим» (13). Это характерная черта творений Б. В. Шинкуба.
     В беседах о литературе иногда приходится слышать утверждения о том, что Б. Шинкуба больше поэт, нежели прозаик (или, по крайне мере, подобный вопрос ставится). На мой взгляд подобного рода утверждения и вопросы несостоятельны и непродуктивны. Как невозможно представить абхазскую литературу без поэзии Б. В. Шинкуба, также невозможно вообразить его творчество без романов «Последний из ушедших» и «Рассеченный камень». Здесь естественным образом одно проистекает из другого.
     Переход от поэзии к прозе вовсе не обязателен для всех поэтов. Но как литературное явление оно следует определенным творческим закономерностям и в то же время, в каждом конкретном случае происходит индивидуально, в соответствии с творческими задачами художника и его способностями. Общеизвестна пушкинская строка — «о чем, прозаик, ты хлопочешь?» Безусловно, она написана в момент наивысшего вдохновения и творческой удачи, когда ему вдруг показалось, что стихами он сможет выразить буквально все. Но ему же принадлежит и следующее высказывание о прозе: «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ничему не служат» (16).
     Ту же мысль еще ранее высказал И. В. Гете: «А дело обстоит просто, — сказал он, — чтобы писать прозу, надо иметь, что сказать» (17).
     Так вот, Б. В. Шинкуба было что сказать своим «Последним из ушедших», вышедшим на свет в 1974 году.
     Причем между рождением замысла романа и его реализацией прошли десятилетия кропотливого поиска материалов, работы мысли и художественного воплощения. Поскольку о его романистике здесь представлен доклад уважаемой Маргариты Глебовны Ладария, я не буду подробно останавливаться на ней. Подчеркну лишь некоторые обобщающие моменты. Писатель сумел «выйти за рамки
социально-исторической конкретности и придать своему произведению обобщенно-философский» смысл и общечеловеческое звучание. Трагические последствия исхода убыхского народа, как и любого другого — это невосполнимая потеря для человечества, каким бы он малочисленным не был. Автор подводит нас к мысли, что при такой развязке — уходе с исторической арены целого народа есть вина всех: и агрессоров, и политических подстрекателей, и даже самого народа.
     Второй роман Б. В. Шинкуба «Рассеченный камень» — это автобиографическое произведение, в котором прозрачно угадываются многие персонажи и прежде всего его главный герой Лаган. Но это не значит, что в художественном плане данное произведение ущербно. Один из исследователей «Рассеченного камня» К. К. Султанов отмечает: «Вглядываясь в черты отшумевшего мира, Шинкуба пробивается к заветному смыслу далекой реальности, улавливая нравственную высоту детства — значит открыть значительное в том, что казалось когда-то незаметным, высокое — в обыденном, глубинное — в привычном. Страна детства предстает как само национальное бытие в его родовой и причудливой сущности, в его первичности и первозданности. Вернуться памятью к детству — значит разгадать глубинные пласты человеческого существования, угадать субстанцию народной жизни, разглядеть основы бытия и то равновесие внутреннего и внешнего, частного и общего, местного и общечеловеческого, которое детство инстинктивно отстаивает. Так, автобиографическая форма оказалась достаточно емкой, чтобы вместить в себя, впитать биение вечных вопросов (жизнь и смерть, человек и природа, добро и зло, свет и тьма)» (19), — заключает К. Султанов.
     Б. Шинкуба дал своему роману название, корнями уходящее в фольклор, в историю и символизирующий состояние его народа. Смысл жизни самого Б. В. Шинкуба заключался в том, чтобы этот, лежащий на холме камень вновь стал цельным, т. е. народ не был разделенным, его движение в истории — из прошлого в настоящее и затем будущее не носило бы прерывистый характер.
     Б. В. Шинкуба, несомненно, выдающийся поэт и писатель. Но даже при этом трудно было бы себе представить стал бы он так широко представлен миру, если бы не русские писатели и не русская литература. Русская литература выполняло роль посредника, и дала возможность читателям ознакомиться с гениальными творениями писателя. В этой связи, нельзя с благодарностью не упомянуть имена: Р. Казаковой. Л. Мигдаловой, Э. Александровой, В. Потаповой, Б. Ахмадулиной, Е. Николаевской, М. Алигер, А. Межирова, Л. Озерова, В. Державина, Б. Серебрякова, В. Луговскога, Э. Балашова, С. Куняева, Е. Евтушенко, Ю. Нейман и, конечно же, К. Симонова и Я. Козловского и др.
     Произведения Б. Шинкуба всегда находились в поле зрения ученых. О них писали: В. Кожинов, Н. Байрамукова, У. Далгат, Г. Ломидзе, 3. Караева, Н. Надъярных, К. Султанов, 3. Османова.
Конечно же, и в абхазском литературоведении есть немало работ, где скрупулезно проанализированы многие его произведения. Но даже при этом перед нами стоят очень важные задачи: во-первых, — издание его сочинений в полном объеме и, во-вторых, — создание обобщающих работ, в которых детально будет рассмотрены факты его биографии и свежим взглядом рассмотрены его творения. Конечно, задача нелегкая, но необходимая. Завершу свое выступление словами все то же Гете: «Разумеется, человечество в целом идет вперед, но молодежь-то все начинает сначала, и любой индивидуум должен пройти через все эпохи мировой культуры» (20). И в этой мировой культуре отдельная страница по праву принадлежит Баграту Васильевичу Шинкуба, чей 90-летний юбилей мы с вами сегодня отмечаем.

Литература

1. Кожинов В. В. О творчестве Баграта Шинкуба // Баграт Шинкуба. Избранные произведения в 2-х томах Т. I. — М., 1982. — С. 3.
2. Цвинария В. Л. Абхазское стихосложение. (Метрика. Ритмика.Композиция). — Сухуми, 1987. — С. 209.
3. Бигуаа В. А. Абхазский исторический роман. История. Типология. Поэтика. — М., 2003.
4. Шинкуба Б. В. Собр. соч. Т. VI. — Сухум. 2008. — С. 5
5. Там же.
6. Ким Рехо. Диалог культур: Лев Толстой и Лао-цзы // Восток в русской литературе XVIII — начала XX века. Знакомство. Переводы. Восприятия. — М., 2004. — С. 83.
7. Кузищин А. С. Мысли о литературе. — М., 1988. — С. 157.
8. Налоев З. М. Из истории культуры адыгов. — Нальчик, 1978. — С. 157.
9. Инал-ипа Ш.Д. Страницы абхазской литературы. — Сухуми, 1980. — С. 223.
10. Делба М. Основатель абхазской литературы Дмитрий Гулиа. — Сухуми, 1937. — С. 56.
11. Ласурия М. Т. Творчество И. А. Когония и развитие эпических жанров в абхазской советской поэзии. — Сухуми, 1979. — С. 110.
12. Очерки истории абхазской литературы. — Сухуми, 1974. — С. 127.
13. Ласурия М. Т. — Указ. соч. — С. 116.
14. Там же. — С. 123.
15. Цвинария B. Л. Указ. соч. — С. 83.
16. Пушкин А. С. Указ. соч.  С. 51.
17. Эккерман И. П. Разговоры с Гете. — С. 209.
18. Авидзба В. Ш. Абхазский роман. — Сухум, 1997. — С.113.
19. Султанов К. К. Национальное самосознание и литература // Способность к диалогу. Часть первая. — М., 1993. — С. 70.
20. Эккерман И. П. Указ. соч. — С. 196.
_____________________________


ОБ АЛЕКСЕЕ ДЖЕНИЯ

     21 февраля Алексею Камуговичу Джения исполнилось бы 70 лет. И несмотря на то, что прошло достаточно времени с того злополучного дня, когда по нелепой случайности не стало Алеши Джения, люди знавшие его не могут свыкнуться с этим фактом. Действительно, трудно себе представить, что на собраниях общественности, сухумских кофейнях не появится этот добрый и мудрый человек. Всякий раз ловишь себя на мысли, что не хватает одного оратора, или собеседника, чья взвешенно-аргументированная речь или острый юмор смогли бы ободряюще повлиять на аудиторию...
     Лично мне на всю жизнь запомнилась одна из встреч с ним. Было это в самом начале войны, на второй день после того, как грузинская и абхазская стороны договорились о разводе войск. Утром я с группой друзей подошли к зданию, где размещался Народный форум. Но оказалось, что там уже никого не было. Один молодой человек, из числа собравшихся здесь людей, на повышенных тонах начал ругать руководство Народного форума, обвиняя его во всех грехах. Обстановка и без того была непростой, а тот крикливый юноша вольно или невольно накалял ситуацию, внося панику среди людей. Но вдруг заговорил незаметно появившийся Алеша Джения. Он со свойственным ему спокойствием сказал: «Сейчас не время разбираться между собой по таким мелочам. Самое главное сейчас — изгнание врага, который дошел уже до нашей столицы. Вот прогоним его, и затем спокойно разберемся». Эти слова возымели магическое воздействие на всех присутствовавших. У них заблестели погасшие было глаза, к ним вернулась надежда в конечном положительном исходе, навязанной нам войны...
     Однако, как бы не было тяжело осознавать, но сегодня нет с нами Алексея
Камуговича Джения. Абхазы о таких случаях говорят: «То, что предначертано судьбой, того не миновать». К сожалению данная поговорка является неопровержимой аксиомой.
     Несмотря на то, что Алексей Джения не будет больше радовать нас своими новыми произведениями, оставленное им богатое литературное наследие навсегда останется золотым фондом абхазской литературы.
     Внешне жизненный творческий путь Алексея Джения схож с биографиями многих абхазских писателей. Родился он в селе Ачандара 21 февраля 1930 года. В 1949 году он окончил среднюю школу в родном селе. Затем учился на филологическом факультете Тбилисского государственного университета, который окончил в 1955 г. В 1973—79 годах Джения окончил курсы в Московском Литературном институте им. А. М. Горького.
     А. К. Джения работал в редакциях газеты «Апсны капш», журнала «Алашара», был главным редактором Государственного издательства Абхазии, возглавлял литературную часть Абхазского драматического театра им. С. Я. Чанба. На каких бы должностях не работал Джения его всегда отличала трудолюбие, доброжелательность и принципиальность. Наверное самыми плодотворными годами в истории журнала «Алашара» было время, когда его главным редактором был именно А. Джения. Редактируемый им журнал не просто заполнялся определенным материалом, а отбирались лучшие художественные творения. На страницах журнала устраивались дискуссии, в которых высказывались различные мнения и обсуждались актуальные темы, касающиеся истории развития абхазской литературы.
     А.К. Джения был всегда в числе тех, кого волновала судьба своего народа. Он был непримиримым борцом за отстаивание права абхазского народа. Ему приходилось быть участником и организатором различных акций, направленных против политической, демографической, культурной и т. д. экспансии систематически проводимой Грузией в отношении Абхазии и его народа.
     При всех огромных заслугах А. Джения в общественной жизни, все же главным в его жизни оставалось литературное творчество. В его жизни не раз бывало, когда он отказывался от всяких должностей и полностью сосредоточивался на творчестве. Для него не характерно, наблюдаемая за некоторыми писателями явления, когда после литературного дебюта, свыкнувшись с мыслю об известности своей персоны, они снижали требовательность к себе. И как результат снижалось качество их произведений. У А. Джения мы наблюдаем обратный процесс. Эволюции его творчества присущ постоянный поиск новых художественных решений. Свои первые произведения А. Джения начал публиковать по существу после окончания средней школы. С 1949 г. эти рассказы и повести начинающий писатель публиковал сначала в газете «Апсны капш», а затем и в журнале «Алашара». Первый сборник своих произведений молодой писатель издает в 1960 году под названием «Мы горное село». Можно смело утверждать, что своей творческой зрелости А. Джения достиг после издания третьего сборника — «Нельзя топтать цветы» (1967 г.). Именно с выходом этой книги стало ясно, что абхазская литература в лице Алексея Джения получила талантливого и самобытного прозаика. На этом этапе ему лучше удавались произведения малой эпической формы — рассказы. Но по мере приобретения литературного опыта писатель приступает к освоению более крупных форм эпики — повестям, а позже и к романному жанру. Так, в 1971 году А. Джения издал роман «Тайна леса», в котором на основе документального материала повествует о реальном историческом лице, командире партизанского отряда Датико Куаговиче Зухба. События разворачиваются в период Великой Отечественной войны, в белорусских лесах. Следующий роман «Восьмой цвет радуги», вышедший в 1976 году, также отражает военный период, но уже повествует о событиях в тылу. В романе показаны характеры тех, кто ожидал весточки от родных, которые находятся на фронте.
     Безусловно, самыми значимыми произведения в творчестве Алексея Джения являются повесть «Не бери на себя греха, брат» и роман «Анимарах — божество двоих». В них автору удалось раскрыть внутренний мир своих героев использовав сложные литературные приемы, каковым в частности является внутренний монолог.
Трудно объяснить и такой любопытный факт — почему литературная критика и абхазское литературоведение в целом, уделяли мало внимания ниях его имени в обзорных публикациях нет серьезных исследований творчеству А. Джения. За исключением нескольких статей и упоминаний его имени в обзорных публикациях, нет серьезных исследований творческого наследия одного из самых видных прозаиков абхазской литературы.
     По существу пророческими оказались слова незабвенного Артура Аншба, который в 1979 году писал: «Последние произведения А. Джения наглядно свидетельствуют о  постоянном росте его таланта. И это дает основание предположить, что произведения, которые будут написаны им, будут лучше тех, что уже создано им». Смею предположить, что абхазское литературоведение вернется к исследованию творчества одного из лучших абхазских прозаиков, будут изданы неопубликованных его работы и избранные его произведения и таким образом, будет исправлен существовавший до сих пор изъян.

(2000 г.)
__________________________


ОБ А. С. ПУШКИНЕ

       Уважаемые друзья!
       Сегодня мир, полагаю, далеко не только поэтический, отмечает очередную дату со дня рождения Пушкина. Само это событие, говорит за себя. Прошло 176 лет со дня гибели Александра Сергеевича Пушкина, а человечество продолжает отмечать день его рождения. Это свидетельство того, что 214 лет назад родился не просто обычный человек, а произошло чудо. Своими творениями Пушкин разрушил привычные мерки времени и пространства и связанные с ними понятия. Потому как, сколько бы времени ни прошло, созданные им сокровища словесной мудрости не потеряют своей значимости, мирно пересекая государственные и национальные границы, завоевывая умы и сердца людей.
     Об Александре Сергеевиче Пушкине написано в сотни раз больше, чем написал он сам. Среди них большое количество исчерпывающе содержательных работ. Но, на мой взгляд, в них не достает одного — нет объяснения того, с чем связано явление поэта Пушкина. Логически-рассудочно детерминированный подход, исходящий из фактов его биографии о влиянии на юного Пушкина няни Арины Родионовны, Г. Державина («Старик Державин нас заметил / И в гроб сходя благословил») или его дяди («— Мой дядюшка — поэт / На то мне дал совет / И с музами сосватал») не могут до конца удовлетворительно ответить на поставленный вопрос.
     Конечно же, эти примеры говорят о том, что каждый из них сыграл большую и важную роль в становлении поэта. Но, на мой взгляд, исходить нужно из того, что Пушкин просто не мог не стать поэтом, потому как он им родился. Читаешь его произведения и не ощущаешь никакого насилия автора над собой. Такое впечатление, что они сами посещали его разум и душу, а не сам он их искал. Об этом свидетельствует и раннее творчество Пушкина — в основном состоящее из посланий, писем и посвящений. Его письма, написанные стихами — лучшее свидетельство того, что это для него это было не необходимостью, а потребностью.
     Поражает кругозор и осведомленность раннего Пушкина. Стихи, написанные им в 15-16-летнем возрасте пестрят именами классиков литературы античной эпохи и европейских литераторов, цитатами из их произведений и их героями. Создается впечатление, что Пушкин еще совсем молодым определенно знал, что его жизненный путь будет связан лишь поэтическим вдохновением, и что судьбой ему предначертано оседлать Пегаса. Еще, будучи молодым, он отчетливо осознает, что выбираемый, им сознательно или помимо его воли, путь не легок и тернист. И, вопреки своему же утверждению — «Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое», он идет по предначертанному свыше — первому пути. Об этом свидетельствуют такие строки:

«Держись, держись всегда прямой дороги
Ведь в мрачный ад дорога широка».

     Или — «Поэтов хвалят все, питают лишь — журналы».
     А в посвящении «К другу стихотворцу» читаем:
    
«... не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштейну французов побеждать,
Меж тем, как Дмитриев, Державин, Ломоносов,
Певцы бессмертные, и честь и слава россов».

     Таким образом, Пушкин отдает дань своим предшественникам, но все же понимает,  его поэзия — это новое слово в литературе, и что эта литература новая. Улавливается голос неудовлетворенности в отношении предшествовавшей ему литературы:

«Но, да не будет воскресенья
Усопшей прозы и стихов».

Или другое:

«Писали слишком мудрено,
То есть и холодно и темно,
Что очень стыдно и грешно!»

     Гениальность Александра Сергеевича Пушкина проявляется во всем: в языке, в мысли, в многоплановости, в точности и непосредственности. Он искренен, когда говорит: «Я петь пустого не умею». Ему веришь, когда он жертвует своей душой:

«Ах! Ведает мой добрый гений
Что предпочел бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие своих творений».

     Фазиль Искандер таким образом определяет, что есть Пушкин вообще. Это «пушкинская улыбчивость, пушкинская бодрость, пушкинская мудрость, его обузданная вольность, даже плодоносная грусть». И далее приходит к выводу: «Такое скопление великих талантов в одном человеке не может быть случайным, а может быть только путеводной звездой, как не может быть случайностью разумность человека вообще и разумность Пушкина в особенности».
     При всей многоликости и разносторонности творчества А. Пушкина,
особый приют его счастливой поэзии принадлежит свободе, желая «воспеть
Свободу миру». Свое предназначение в этом вопросе он рассматривает очень
объемно и широко:

«Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей».

И делает главный вывод:

«И неподкупный голос мой
Был ухо русского народа».

     Как я сказал выше, о Пушкине написано столько, что вряд ли даже современные пушкиноведы смогут прочесть все. Но, это не значит, что больше нечего сказать о нем. Поэтому, изучают, исследуют и пишут и сейчас. Это бесконечный процесс, который невозможно остановить, прервать. Об этом очень точно сказал писатель Юрий Поляков: «Читаешь Пушкина, — говорит он, — и словно уходишь в толщу культурного слоя, переполненного сокровищами всесильного слова. Думаешь о Пушкине и понимаешь, что твои мысли — лишь эхо, отзвук давно уже вымышленного, сказанного и написанного о национальном гении России. Пушкин — космос, почти загроможденный чуткими научными аппаратами, иные из которых и запускать бы не следовало. Но это нормально, правильно: у «светского евангелия» и должно быть столько разночтений, толкований, комментариев, что своим объемом они стократ уже превосходят сам боговдохновенный первоисточник. Ведь у каждого человека каждого времени, каждого прозрения и каждого заблуждения — свой Пушкин».
     Несколько слов про заблуждающихся, тех, кто ретроспективно пытается совершить прогулки с Пушкиным, кто полагает его устаревшим и не актуальным, кто считает, что ранняя его лирика — это не поэзия и так далее. К счастью, таковых немного, но, тем не менее, они есть и, наверное, еще будут. Мне представляется, что осмеливающиеся отвергнуть Пушкина, не столь наивны, чтобы не понимать несопоставимость их самих с ним. Однако, здесь другое, хоть так, через скандал остаться в истории. В этом смысле их нельзя считать заблуждающимися. Модное сегодня слово «пиар» достигает цели. Но все это случайное и преходящее. Гораздо важнее, что не утерян интерес к жизни и творчеству Александра Сергеевича со стороны серьезных исследователей, которые ответственно, взвешенно и скрупулезно ведут поиск разгадки его феномена, уточняют детали жизни. Приведу единственный пример. Недавно в «Литературной газете» была опубликована статья Всеволода Чубукова «Подлинное место последней дуэли А. С. Пушкина можно считать установленным». Автор сам, ознакомившись со всем корпусом сведений об этой трагедии, сделав необходимые измерения, констатирует, что «место дуэли находится на 85—100 метров южнее установленного монумента», у Коломяжской дороги. Он же сообщает и другую любопытную вещь: «Выстрелы прозвучали, когда солнце уже скрылось за горизонтом, после чего в течение считанных минут очень быстро вечерние сумерки переходили в темноту. Астрономическая обсерватория Петербурга на запрос о заходе солнца в тот день 1837 года сообщила: «Заход солнца — 16:59». День был ясным, солнечным. Значит, последние отблески только что зашедшего солнца могли отсвечиваться на снегу. Это обстоятельство, на несколько мгновений, продлило короткий световой день, предоставив противникам возможность сделать по одному прицельному выстрелу. Думаю, что при их безрезультативности и подготовке к повторным, последние могли быть не произведены вообще или были бы сделаны в наступившей темноте. Тогда исход дуэли мог быть иным», — полагает Чубуков. Но, увы!
     А.С. Пушкина в Абхазии чтят давно, начиная с основоположника абхазской литературы, кончая начинающими авторами. Интерес к его произведениям проявляли и проявляют и поэты и прозаики. Его переводили и переводят. Но об этом вы хорошо знаете, и я не буду на нем останавливаться. Хочу обратить ваше внимание на одно забавное совпадение и на нем завершить свое выступление. В абхазском языке есть выражение, якобы сказанное звандрипшским попом: «Делайте то, что я вам говорю, но не делайте того, что я делаю». Конечно, не нужно искать каких-то заимствований и влияний, но очень близкое к этому мы встречаем в уже упомянутом стихотворении «К другу стихотворцу». Вот эти строки:

«В деревне, помнится, с мирными, простыми,
Священник пожилой и с кудрями седыми,
В миру с соседями, в чести, довольстве жил
И первым мудрецом у всех издавна слыл.
Однажды, осушив бутылки и стаканы,
Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;
Попалися ему на встречу мужики.
«Послушай, батюшка, — сказали простаки, —
Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе; да что ж сегодня сам...»
«Послушайте, — сказал священник мужикам, —
Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне не подражайте».

     Так что, читайте Пушкина!
    
     Благодарю за внимание!
____________________________________


СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ЦЕНТРА АБХАЗОВЕДЕНИЯ

     Как известно, наука об Абхазии и абхазах имеет довольно давнюю историю. Но долгое время они оставались лишь объектом исследования иностранных авторов. А с того момента, когда абхазские авторы приступили к осмыслению истории и культуры своего народа, Абхазия становится и субъектом в научном мире. Безусловно, формирование и становление абхазоведения как части более обширной кавказоведной области на первых порах испытывала трудности «роста», что легко объясняется низким уровнем просвещения и первоочередной задачей — сбором наличного материала всего культурного наследия народа, которым были заняты пионеры абхазоведения.
     Сведения об абхазах и Абхазии встречаются у античных авторов — древнегреческих и древнеримских. В средние века имеется немалое количество письменных источников Византийского периода, грузинской и армянской историографии. Наиболее подробные сведения периода средневековья встречаются у турецкого путешественника Эвлия Челеби в его знаменитой «Книге путешествий». Большое количество различного рода данных о нашем народе встречаем в работах западноевропейских и особенно российских авторов.
     Нужно особо подчеркнуть, что в становлении абхазоведения особая роль принадлежат таким известным исследователям, как П. К. Услар и И. А. Бартоломей, чьи работы по разработке грамматики абхазского языка, алфавита и букваря невозможно переоценить. Заметный след в абхазоведении оставили такие авторы, как И. И. Пантюхов. Ф. А. Заводский, А. Н. Дьячков-Тарасов, В. И. Чернявский, Г.А. Рыбинский, П. С. Уварова, Н. М. Альбов, К. Д. Мачавариани, П. Г. Чарая и многие др. Особо следует сказать о самих абхазах, которые оставили ценные свидетельства об этнографических особенностях, о состоянии просвещения и отдельных страницах истории Абхазии — С. Т. Званба, А. М. Эмухвари (Эмхаа), Н. В. Ладария и др. Несмотря на драматическое развитие событий на Кавказе в XIX в., и особенно во второй ее половине, проводившиеся здесь мероприятия, связанные с распространением просвещения, имели позитивное значение.
     В русле поднятой темы нельзя обойти молчанием и деятельность научно-организационных и культурно-просветительских обществ, которые в разные годы функционировали в Абхазии. Это «Сухумское общество сельского хозяйства» (1898 г.), «Абхазская переводческая комиссия» (1892 г.), «Общество распространения просвещения среди абхазов» (1810 г.), Бзыпский комитет этого общества (1913 г.), «Общество любителей и исследователей природы населения Сухумского округа» и ряд др. Эти общества в разные годы осуществляли издание журналов «Вестник Сухумского общества сельского хозяйства», «Черноморское сельское хозяйство», «Черноморский селянин», «Хутор», «Труды курортной комиссии», газет — «Сухумский вестник», «Сухумские вести», «Сухумский листок», а также учебную литературу на абхазском языке и переводы отдельных богослужебных книг, в том числе «Евангелия».
     Обращает на себя внимание, что в этот период количество абхазских авторов в русскоязычной прессе увеличивается. Там мы встречаем имена С. П. Басария, Д. И. Гулиа, Н. С. Патейпа, А. И. Чукбара, А. М. Эмухвари, К. Барциц, С. М. Ашхацава, В. Г. Адлейба и др. Таким образом, налицо количественный и профессиональный рост абхазской творческой интеллигенции. А в 1912 г. выходит первый оригинальный сборник поэтических произведений Д. И. Гулиа.
     Именно в этот сложный исторический момент абхазская интеллигенция была охвачена энтузиазмом накопления знаний о прошлом своего народа и поиском путей его будущего. Впервые в научный оборот вводится термин «абхазоведение». И связано это с именем академика Н. Я. Марра, чей вклад не только в абхазоведение, но и кавказоведение в целом несомненен, несмотря на все известные ошибки и просчеты.
     В январе 1916 г. Н. Я. Марр в Сухуме прочел лекцию на тему «Кавказоведение и абхазский язык». Несколько позже данная лекция была опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения» (май 1916 г.). Именно в ней впервые и появился новый термин «абхазоведение». В этой статье он писал: «В частности, в абхазской устной литературе и сейчас, когда работа только что начата собиранием ее памятников, мы находим, очевидно, давно сложившейся общий во многих отношениях литературный язык; что же касается содержания, то оно отражает древнейшую религию кавказских коренных народов, астральный культ с поразительной жизненностью. Вообще, — продолжает Н. Марр, — абхазская живая старина, не только словесная, но и реальная, дает такую беспримерную полноту об этой древнейшей религии не одного Кавказа, а всего древнего Востока, колыбели европейской цивилизации, что одно это обстоятельство должно было бы обеспечить за абхазоведением самостоятельное существование в ряде исторических научных дисциплин, входящих в состав кавказоведения» [Н. Я. Марр. Кавказоведение и абхазский язык // ЖМНП. 1916, № 5, май. с.].
     В первые годы советской власти в Абхазии немало внимания уделялось науке. В 1922 г. на базе Сухумского общества сельского хозяйства создается Абхазское научное общество (АБНО). В состав этого общества входили Г. Барач (председатель), Н. А. Лакоба, С. Я. Чанба, А. М. Чочуа. Д. И. Гулиа, И. Акиртава, Д. И. Алания и др. Общество издавало свои «Труды» и «Известия». В 1924г. по инициативе АБНО был проведен I съезд краеведов Черноморского побережья и Западного Кавказа. В 1925г. опять же по инициативе Н. Я. Марра открывается отдельное научное учреждение — Академия абхазского языка и литературы. В разные годы работой академии руководили А. М. Чочуа и Д. И. Гулиа, а секретарем Академии был П. С. Шакрыл. Академия за короткий срок выпустила в свет книги Н. Я. Марра «Русско-абхазский словарь» (1926), сборники К. В. Ковача «101 абхазская песня» (1929) и «Песни кодорских абхазцев» (1930), историко-этнографические работы Д. И. Гулиа. Именно с этой даты, то есть создания Академии абхазского языка и литературы, берет свое начало история нашего института. Поскольку тогда научной работой был предан характер системности и планомерности.
     28 мая 1930 г. Наркомпрос Абхазии принял постановление о преобразовании Академии Абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и литературы. 5 августа 1931 г. ЦИК Абхазии принимает решение о слиянии Абхазского научного общества с Научно-исследовательским институтом абхазского языка и литературы.
     Новое научное учреждение получает название — Абхазский научно-исследовательский институт краеведения (АБНИИК). Руководство института возлагается на новые кадры: А. К. Хашба и В. К. Кукба (ученики Н. Я. Марра). В 1935 г. институт вновь переименован — уже в Институт абхазской культуры — и включен в систему АН СССР, ему присвоено имя Н. Я. Марра.
     В 1941 г. после создания АН ГССР институт входит в систему этой академии. В 1950 г. он был переименован в Абхазский институт языка, литературы и истории и перестал носить имя Н. Марра после известной «свободной» дискуссии по вопросам языкознания и выхода в свет брошюры И. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». С 1960 г. институт носит имя Д. И. Гулиа. В 1994 г. институт был последний раз переименован в Абхазский институт гуманитарных исследований и введен в структуру Академии наук Абхазии.
     Конечно же, беглый перечень переименований не передает историю центра абхазоведения, каким является Абхазский институт. У этого научного учреждения были взлеты и падения, вызванные различными объективными историческими причинами. Наиболее тяжелыми, к примеру, были конец 1930-х гг., первая половина 50-х гг. и 90-е гг. прошлого столетия.
     В обоих случаях сложности имели один источник — Грузию. В первом случае насаждалась и пропагандировалась мысль об отсутствии этнической самобытности абхазов, навязывалась идея о том, что абхазы не что иное, как одно из грузинских племен, а «язык абхазов, как и язык других грузинских племен: мегрелов, лазов, сванов — является родственным языком грузинского языка». Более того, придумывались всякого рода «новые учения» об истории абхазов, о том, что якобы они только в XVII в. появились на территории Абхазии с Северного Кавказа и тому подобное.
     Во втором же случае в период грузино-абхазской войны 1992—1993 гг. оккупационные силы не нашли ничего лучшего, как сжечь Абхазский институт и Абхазский государственный архив. Несомненно, что эта варварская акция беспрецедентна в том смысле, что преследовала цель — лишить абхазский народ исторической памяти. В огне пожара сгорели фундаментальная научная библиотека, в фондах которой хранились издания XVII в., ценнейшие архивные и экспедиционные материалы, рукописи книг, лексический фонд абхазского языка, документация, содержащая историю самого института.
     Как известно, на судьбу не жалуются, ибо это бессмысленно. Несмотря на всякого рода сложности и искусственно чинимые препоны, Абхазский институт в различные периоды своей нелегкой истории в зависимости от обстоятельств выполнял свое предназначение — исследование истории и культуры абхазского народа. Не буду утомлять вас долгим перечислением имен ученых и их работ. Остановлюсь лишь на самых известных. Имена таких ученых, как Г. А. Дзидзария, Ш. Д. Инал-ипа, Х. С. Бгажба, М. М. Трапш, З. В. Анчабадзе, К. С. Шакрыл, Ю. Н. Воронов, Г. К. Шамба и многих других широко известны в научных кругах далеко за пределами Абхазии. Их труды и раньше, и сейчас востребованы и пользуются спросом среди серьезных ученых-кавказоведов.
     Это происходит потому, что их исследования не носили локального местнического характера, а каждая, в зависимости от тематики, отражала общекавказский и даже общемировой контекст.
     Немного о том, что делается в Абхазском институте сейчас.
     Тяжелые послевоенные годы для научной интеллигенции и, в особенности, абхазоведов-гуманитариев стали своеобразной проверкой на прочность их преданности к своей профессии. Отсутствие какой-либо исследовательской базы, архивных материалов, научной библиотеки и, даже, некоторое время здания, а также потеря собственных библиотек и рукописей не сломили их, выдержали все испытания и приступили к работе. Шаг за шагом шел тяжелый восстановительный процесс. Приступили к проведению комплексных фольклорно-этнографических и археологических экспедиций, к изданию книг, начал издаваться печатный орган института «Абхазоведение». Со временем начался процесс налаживания утерянных контактов с коллегами из РФ.
     На начальном восстановительном этапе серьезную помощь оказали коллективы аналогичных научных учреждений и учебных заведений Северного Кавказа, Ростова, Москвы, Санкт-Петербурга, которые передавали в дар книги для научной библиотеки. Поначалу сотрудничество носило эпизодический характер, но с 2001 г., оно стало более целенаправленным и взаимовыгодным. Этому послужила проведенная в Сухуме в 2001 г. международная научная конференция, посвященная 75-летнему юбилею института, которая стала заметным явлением, и дана мощный импульс по налаживанию контактов с академическими учреждениями России и ее регионов. Были заключены договора с целым рядом академических институтов и вузов РФ.
     В большинстве случаев эти договора носили не формальный характер, а явились основой для совместной плодотворной исследовательской работы. На территории Абхазии начали проводиться регулярные археологические раскопки памятников, принадлежащих различным историческим эпохам. Такие экспедиции проводятся совместно с учеными из Института археологии РАН, Музея Востока, Института востоковедения РАН. Результаты этих экспедиций публиковались в солидных журналах и сборниках. Ряд лет мы проводили совместные экспедиции по Абхазии с учеными из Института этнологии и антропологии. В результате этого сотрудничества издан сборник статей «Послевоенное абхазское село» и капитальный труд «Абхазы» в серии «Народы и культуры», которая, кстати, недавно переиздана в исправленном виде. Имеются еще несколько совместных сборников, которые находятся в производстве.
    В последние годы в Сухуме, на базе нашего института, были проведены такие научные форумы, как конференции археологов, посвященные памяти Ю. Н. Воронова и М. М. Трапша, Г. К. Шамба, конференции, посвященные К. С. Шакрыл, В. Г. Ардзинба, 3. В. Анчабадзе, Иналиповские чтения и дважды проводили конференцию с Институтом мировой литературы им. А. М. Горького РАН на тему «Национальные культуры в современном мире. Фольклор. Литература», ряд др. Практика этих конференций показывает, что, несмотря на все сложности организационного и материального порядка, они дают возможность для обмена опытом, поиска для новых исследовательских и профессиональных взаимоотношений.
     Сотрудники Абхазского института принимают участие в работе научных форумов, которые проводятся в республиках Северного Кавказа — Адыгее, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Чечне, Ингушетии, Северной Осетии, Дагестане, а также — Москве, Санкт-Петербурге, Ростове, Пятигорске. В последнее время наши ученые получили возможность участвовать в конференциях, проводимых в таких странах как: Турция, Болгария, Азербайджан, Южная Осетия и т.д.
     В свою очередь, за послевоенное время сотрудниками АбИГИ им. Д. И. Гулиа издано около 400 книг (в числе которых монографии, сборники статей и материалов, учебники и учебные пособия для школ и вузов Абхазии и т. д.).
     Конечно, в силу сложившейся ситуации, о которой говорилось выше, особое внимание уделяется нами переизданию абхазоведческих, ставших библиографической редкостью, сборников материалов — архивных, фольклорных и этнографических записей. Естественно, работаем и в плане создания обобщающих работ.
     Занимаемся написанием многотомных «Грамматики абхазского языка», «Истории Абхазии», «Истории абхазской литературы» и 12-томного свода текстов «Абхазского народного поэтического творчества». Приступили и к осуществлению проекта «Абхазской энциклопедии» и энциклопедии «Абхазская мифология». Сегодня уже можно говорить о том, что первая часть «Абхазской энциклопедии» - «Биографический словарь» завершена и находится на стадии редактирования.
     Произведены серьезные структурные изменения — открыты новые отделы: энциклопедии, политологии и конфликтологии, источниковедения. В стенах института проводятся защиты кандидатских и докторских диссертаций.
     Новые политические реалии обязывают абхазоведов ко многому. Если совсем недавно Абхазию называли не иначе как самопровозглашенной республикой, то сейчас она, благодаря, прежде всего России, вышла на путь признания. Это обстоятельство повышает ответственность абхазских ученых-гуманитариев и требует от их работ соответствующего мировым стандартам качественного наполнения.
     Мы занимаемся поиском материалов об Абхазии по всему миру. Однако, этому процессу во многом препятствует политическая неопределенность, т. е. наша частичная признанность. Страны Евросоюза, которые на словах являются приверженцами свободы личности, создают всякого рода препоны и препятствие для свободного передвижения по странам западного мира. У нас есть сведения о странах и архивах, где хранятся или могут храниться интересующие нас материалы. В этой связи возникает кадровая проблема. Здесь нужны квалифицированные специалисты со знанием языков и истории этих государств. Мы и пытаемся их решать по мере сил и возможностей.
     В завершении позвольте поздравить Президиум и коллектив Академии наук Абхазии с 15-летним юбилеем и пожелать им здоровья и успехов. Мира и добра вам, укажаемые коллеги!
   
     Благодарю за внимание!
______________________________    
 

СОСТОЯНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ АБХАЗОВЕДЧЕСКОЙ НАУКИ
 
     Когда мы говорим о современном состоянии абхазоведения, в определенном смысле являющегося частью сложносоставной и объемной востоковедной науки, то точкой отсчета служит распад Советского Союза. Явление, которое оценивается по-разному не только представителями различных политических элит, но и учеными гуманитариями — экономистами, обществоведами, юристами и т. д. Оценки сторон столь диаметрально противоположны — от самых восторженных, до самых трагически-сочувственных, что вряд ли имеет смысл в данном случае заниматься анализом этих суждений. Уместно в этой связи напомнить высказывание В. В. Путина о том, что «те, кто стремится восстановить Советский Союз не имеет ума, а те, кто не сожалеет о том, что он распался, не имеет души».
      Распад некогда общей для нас страны имел разные последствия для разных народов и государств. На Южном Кавказе он привел к известным региональным конфликтам, в том числе к открытому военному противостоянию между Грузией и Абхазией. Несмотря на одержанную победу в этой неравной схватке, Абхазия оказалась потерпевшей стороной. Поскольку она отражала агрессию, а стало быть, на ее территории проходили боевые действия, Абхазия подверглась большим разрушениям. Экономический ущерб никто не собирался и не собирается возместить. Но ситуация усугубляется еще и тем, что были уничтожены очаги культуры и образования. Так, в частности, 22 октября 1992 года без всякой военной необходимости были сожжены и практически уничтожены Абхазский научно-исследовательский институт (который я представляю) и Государственный архив. Тем самым Абхазии, наряду с людскими потерями, был нанесен тяжелый, невосполнимый культурный ущерб. В огне пожарищ сгорели практически все сведения об истории и культуре абхазского (и не только) народа. Собственно это варварская акция и преследовала единственную цель — лишить абхазский народ исторической памяти.
     Несмотря на тяжелейшее послевоенное положение, страна, вдобавок ко всему оказавшаяся в экономической и информационной изоляции, начала предпринимать определенные шаги к восстановлению утраченного. Первым президентом Республики Абхазия В. Г. Ардзинба было принято решение о создании Академии наук Абхазии (1997). Была проведена соответствующая организационная работа — «создан оргкомитет по подготовке и проведению учредительного собрания Академии. Объединенным Ученым Советом разового функционирования с участием отраслевых Академий наук Российской Федерации 30 октября 1997 года был избран первый состав действительных членов Академии наук Абхазии» (1).
     Главной целью созданной Академии первоначально являлось организационное укрепление и координация деятельности научно-исследовательских институтов Абхазии, а затем — разработка фундаментальных и прикладных тем в области гуманитарных и естественных наук. В настоящее время в республике функционируют 7 академических институтов, в числе которых и Абхазский институт гуманитарных исследований им. Д. И. Гулиа — единственное научное учреждение гуманитарного профиля, который собственно и занимается исследованием абхазоведческой проблематики. В институте в настоящее время функционирует одиннадцать отделов и две лаборатории.
     Тяжелые послевоенные годы для научной интеллигенции и в особенности абхазоведов-гуманитариев стали своеобразной проверкой на прочность, их преданности к своей профессии. Отсутствие какой-либо исследовательской базы, архивных материалов, научной библиотеки и даже здания, а также потери собственных библиотек и рукописей не сломили их, выдержали все испытания и приступили к работе. Шаг за шагом шел тяжелый восстановительный процесс. Приступили к проведению комплексных фольклорно-этнографических и археологических экспедиций, к изданию книг, начал издаваться печатный орган института «Абхазоведение». Со временем начался процесс налаживания утерянных контактов с коллегами из Российской Федерации.
      На начальном восстановительном этапе серьезную помощь оказали коллективы аналогичных научных учреждений и учебных заведений Северного Кавказа, Ростова, Москвы, Санкт-Петербурга, которые передавали в дар книги для научной библиотеки. Нельзя не сказать и о том, что этнолог Н. Г. Волкова (Москва) и археолог А. Х. Халиков завещали свои личные библиотеки в дар нашему институту, что было исполнено. Итальянский ученый, профессор Джео Пистарино также подарил нам 160 томов сборников материалов (2). Все эти книги были доставлены в Сухум, несмотря на чинимые бюрократические препоны.
     Поначалу сотрудничество носило эпизодический характер, но с 2001 года оно стало более системным, осмысленным и взаимовыгодным. По результатам многолетних экспедиций по районам Абхазии Крыловым А. Б. в Институте востоковедения РАН была защищена докторская диссертация на тему «Религия и традиции абхазов (По материалам полевых исследований (1994—2000 гг.)». Проведенная в Сухуме в 2001 году международная научная конференция, посвященная 75-летнему юбилею института, стала заметным явлением, дав мощный импульс по налаживанию контактов с академическими учреждениями России и ее регионов. Были заключены договора с Институтом востоковедения, Институтом мировой литературы им. А. М. Горького, Институтом этнологии и антропологии им. Миклухо-Маклая, с Северо-Кавказским научным центром высшей школы Южного Федерального университета (Ростов-на-Дону), Институтом материальной культуры (Санкт-Петербург), с рядом республиканских научно-исследовательских институтов гуманитарного профиля Северокавказского региона, Магнитогорским государственным университетом, а совсем недавно с институтом антропологии им. Д. Н. Анучина Московского Государственного университета им. М. В. Ломоносова.
     В большинстве случаев эти договора носили не формальный характер, а явились основой для совместной плодотворной исследовательской работы. На территории Абхазии начали проводился регулярные археологические раскопки памятников, принадлежащих различным историческим эпохам. Такие экспедиции проводятся совместно с учеными из Института археологии РАН, Музея Востока, Института востоковедения РАН. Результаты этих экспедиций публиковались в солидных журналах и сборниках. Ряд лет мы проводили совместные экспедиции по Абхазии с учеными из Института этнологии и антропологии. В результате этого сотрудничества издан сборник статей «Послевоенное абхазское село» и капитальный труд «Абхазы» в серии «Наооды и культуры». Имеются еще несколько совместных сборников, которые находятся в производстве.
      В последние годы в Сухуме, на базе нашего института были проведены такие научные форумы как: конференции археологов, посвященные памяти Ю. Н. Воронова и М. М. Трапш, конференции посвященные З. В. Анчабадзе и В. Г. Ардзинба, Иналиповские чтения и ряд других. Практика этих конференций показывает, что, несмотря на все сложности организационного и материального порядка, они дают возможность для обмена опытом, поиска для новых исследовательских направлений и способствуют налаживанию нормальных человеческих и профессиональных взаимоотношений.
     В свою очередь, за послевоенное время сотрудниками АбИГИ им. Д. И. Гулиа издано около 250 книг (в числе которых монографии, сборники статей, учебники и учебные пособия для школ и вузов Абхазии, сборники материалов и т.д.).
     Конечно, в силу сложившейся ситуации, о которой говорилось выше, особое внимание уделяется нами переизданию абхазоведческих, ставших библиографической редкостью сборников материалов — архивных, фольклорных и этнографических записей. Естественно работаем и в плане создания обобщающих работ. Занимаемся написанием многотомных «Грамматики абхазского языка», «Истории Абхазии», «Истории абхазской литературы» и 12-томного свода текстов «Абхазского народного поэтического творчества». Приступили к осуществлению проекта «Абхазской энциклопедии», для чего на первых порах готовим отраслевые энциклопедические словари.
     Новые политические реалии обязывают абхазоведов ко многому. Если совсем недавно Абхазию называли не иначе как самопровозглашенной республикой, то сейчас она, благодаря, прежде всего России, вышла на путь признания. Это обстоятельство повышает ответственность абхазских ученых-гуманитариев и требует от их работ соответствующего мировым стандартам качественного наполнения.
     Безусловно, сделано не мало. Но это ни в кой мере не должно давать повода для успокоения. Наоборот, необходимо наращивать взятый темп и укрепляться организационно, количественно и качественно, преодолевая стоящие и возникающие перед нами сложные проблемы. А они есть и их немало. Прежде всего это относится к подготовке кадров высокой квалификации практически по всем дисциплинам абхазоведения. Частично эту проблему решает открытая при Академии наук Абхазии аспирантура, но о требуемых объеме и качестве, к сожалению, пока говорить не приходится. Отсутствие практически книгообмена, слабая техническая оснащенность и малодоступность к сети Интернет, ограниченные возможности посещения библиотек и архивов не позволяют молодым (да и не только молодым) ученым надлежащим образом заниматься избранной специальностью.
     В решении этих задач на помощь нам приходят коллеги из указанных выше и других институтов и вузов. Помогают нам в обеспечении книгами, подготовкой кадров, своим участием в работе диссертационных советов, оппонированием защищаемых диссертаций. В этой связи, хотелось бы особые слова благодарности сказать в адрес Института востоковедения, в котором и раньше и сейчас с особой теплотой и пониманием относятся к нашим проблемам, оказывая помощь в решении практически всех указанных выше проблем. Это и сбор научной литературы и обучение студентов в Восточном университете и аспирантуре. С другой стороны, такое отношение объясняется тем, что в стенах этого института на протяжении 20 лет работал, стал видным ученым-хеттологом основатель современного абхазского государства, первый президент нашей страны В. Г. Ардзинба — вечная ему память.
     Решение проблем, стоящих не только перед учеными-гуманитариями Абхазии я вижу, прежде всего, в сотрудничестве, а не в затворничестве. Как известно, А. П. Чехову принадлежит известная фраза, несущая, казалось бы несложную, но глубокую мысль: «Национальной науки не бывает, как не бывает национальной таблицы умножения». Неангажированный подход даже к самым сложным и спорным историческим событиям позволяет ученым разных стран найти пути для выработки концепции реальной, а не мифологизированной или ущербной истории.
     Мне хочется верить в то, что 7-ой Конгресс востоковедов России даст возможность выйти на новые рубежи обновления гуманитарной востоковедной мысли и послужит делу плодотворного сотрудничества, по крайней мере, в среде ученых.
___________________
1 Салакая Ш. Х. Наука. // Абхазы. Серия «Народы и культуры». — М.,: 2007. — С. 444.
2 Об этом подробнее см.: Авидзба В. Ш. Абхазский институт гуманитарных исследований им. Д. И. Гулиа: история, проблемы, перспективы. // Кавказ: история, культура, традиции, языки.
_____________________________


ЕСТЬ ЛИ БУДУЩЕЕ У АБХАЗОВЕДЕНИЯ?

     Прежде чем приступить к основной части своего сообщения, хочу объясниться. Когда я собрал и ознакомился с материалом для написания доклада о состоянии и перспективах абхазоведческой науки, то сперва не очень поверил, но перепроверив, убедился в правильности данных. И тогда у меня возник вопрос, которым, я решил озаглавить тему своего выступления. А дело вот в чем: на сегодняшний день в должности научных сотрудников разного уровня в институте работает 89 человек. Посмотрим на их средний возраст: по отделу языка это составляет 67 лет; отделу истории 54,4 года, отделу искусства (3 чел.) 56 лет; отделу энциклопедии 41 год; отделу этнологии 61 год; отделу политологии и конфлитологии 37 лет; отделу литературы 65 лет; отделу фольклора 59 лет; отделу археологии 59 лет; по диалектологической лаборатории 44 года; отделу аспирантуры 64 года. Средний же возраст научных сотрудников в целом по институту составляет 54 года. Хочу обратить внимание на то, что средний возраст в отделах, определявшие лицо абхазоведения: языка, фольклора, литературы, археологии, этнологии является пенсионным или предпенсионным, если исходить из 60-летнего возраста, т. е. когда уходят на пенсию мужчины. Но в этих отделах работают и представительницы прекрасного пола, которые уходят, как известно, на пенсию в 55 лет.
     Немного лучше выглядит картина в отделах истории, искусства, энциклопедии, но в двух последних работают всего по трое сотрудников, а отдел политологии и конфлитологии — новое формирование в структуре института, и там подобраны новые кадры, чем и объясняется его относительно молодой возраст. Но в целом картина, согласитесь, не настраивает на оптимистический лад.
     Теперь несколько цифр о квалификации научных сотрудников института. Из 89 ученых 16 докторов и 34 кандидатов наук. Если вычесть из этого числа двоих докторов наук, наших адыгейских коллег, которые приняты на полштата, как членов диссертационных советов, получается 14 докторов наук. Стало быть, количество остепененных ниже 50%, точнее — 42,7%. Для академического научного учреждения, конечно же, такой показатель настораживает. И, естественно, наряду с констатацией того факта, что абхазоведение, было и пока есть, не может не возникнуть вопрос: а будет ли оно в будущем? А ведь самому термину «абхазоведение» без малого сто лет. Он вошел в научный оборот в 1916 году и связан с деятельностью Н. Я. Марра, чье имя, как писал X. С. Бгажба, «золотыми буквами вписано в историю абхазской культуры».
     Я не буду в данном случае перечислять заслуги и достижения наших предшественников, благодаря кому абхазоведение состоялась, как отрасль мировой гуманитарной науки. Здесь не место такого рода отступлениям, ибо, как говорила Шахразада царю Шахрияру - «это совсем другая история» и история эта весьма богатая.
     Не могу обойти молчанием публичные высказывания некоторых деятелей о том, что в Абхазии нет науки. Это утверждение неверно в корне, поскольку изданные свыше 250 книг сотрудниками нашего института опровергают подобные утверждения. А если учесть, что они писались и издавались при отсутствии необходимых для творческой работы условий, то их значимость возрастает вдвойне. В этом случае попытки создания нелицеприятного образа абхазоведения не красят самих критиков. Но в такого рода утверждениях есть одно рациональное зерно, которое сами критики почему-то недосказали.
     Цели и задачи Абхазского института на современном этапе должны соответствовать современному положению дел. Они должны быть расширены для того, чтобы служить государственным интересам, не оставаться в рамках привычной колониально-провинциальной иерархии. Лично мне чуждо столь характерное для многих тотальное отрицание прошлого. Наши предшественники вопреки всем препонам выполнили свой долг. Никто ведь не сможет оспорить тот факт, что все представления об Абхазии, ее истории, культуре и т. д., которые имеются сегодня у нас, имеют один источник и проистекают из работ абхазоведов.
     Но сегодня на повестке дня стоят вопросы, которые должны быть адекватны историческому моменту. Когда имеет место процесс признания Абхазии как субъекта международного права, о ее истории и культуре должны узнать во всем мире, как впрочем, и мы должны расширять свои знания об этом мире. Поэтому наряду с дипломатическими и политическими усилиями, необходимо использовать научный и культурный потенциал.
     Безусловно, имеются положительные примеры того, в каком направлении и как совершенствовать научно-организационную работу института. Скажем, биографический словарь Абхазской энциклопедии, которую мы завершаем и академическая история Абхазии, к которой мы приступили, являются государственными проектами, т. е. на их реализацию целевым образом спущены государственные средства. Без иронии и подхалимства хочу выразить благодарность правительству за то, что данные программы получили поддержку. Но, к сожалению, пока это носит эпизодический характер. Для того, чтобы абхазоведческая наука реализовывалась в полную силу, нужен комплекс мер, который кардинальным образом изменит ситуацию. Нужны новые идеи, ресурсы и, естественно, люди, которые все это выполнят в жизнь. И здесь государство должно принимать самое деятельное участие. Оно должно знать, что ей нужно определить перечень проектов, являющихся приоритетными. Мы со своей стороны готовы участвовать в разработке такого рода проектов, вместе с правительством. В этой связи стоит прислушаться к многократно высказанному мнению Е. К. Аджинджал о необходимости выработки тщательно разработанных среднесрочных и долгосрочных научных программ, где должны быть определены приоритетные направления, подкрепленные информационно и финансово. Для чего он предлагает подготовить кадры науковедов — т. е. специалистов по теории науковедения и управлению научно-исследовательских работ. Такие специалисты могли бы определить место и роль различных академических институтов Абхазии и предлагать государству и научному сообществу первостепенные задачи научной деятельности. Существующая же система планирования не выдерживает критики, поскольку строится по принципу, делаем столько на сколько дали денег. Для сотрудников нашего института оплата труда никогда не являлась и сейчас не является единственным стимулом, главным в этом деле было и есть чувство долга. Но на хлеб насущный все же нужно зарабатывать. Помимо этого, нужно же покупать необходимые для работы литературу, канцелярские товары и прочее. Вот потому и приходится работать одновременно в нескольких местах. Очевидно, от этого и КПД не столь высокий. Другими словами из-за нехватки времени никто не может полностью реализовать себя ни на одной работе. Я не вижу смысла перечислять, что необходимо вести полнокровную исследовательскую деятельность. На это не хватило бы отведенного регламентом времени. И потом, сетовать и плакать — позиция довольно жалкая и неприемлемая для нас. Но по этому поводу скажу следующее: если научному работнику мы не можем платить такую зарплату, которая позволяла бы ему жить в достатке, приобретать все необходимое для работы, лечиться, отдыхать, молодым — жилье, то хотя бы должны иметь на рабочем месте, в коллективном пользовании тот минимум, что необходимо для выполнения своих профессиональных обязанностей. Это — научная литература, компьютеры, доступ к сети Интернет, автотранспорт для проведения экспедиции и т. д.
     Один из видных деятелей Пражской весны (1968) Чеслав Цисарж видимо не от воодушевляющего впечатления сегодняшней Чехией пишет: «Наибольшую опасность представляет дефицит научно разработанных программ и проектов, которые, гармонично сочетая интересы разных слоев, стали бы частью политики и как таковые были бы признаны обществом...
     Недостаток способных, образованных и умных профессионалов зажигает «зеленый свет» перед дилетантами и бездарностями, ведет к непродуманным, наносящим прямой вред решениям».
     Возникает традиционно сложный вопрос: что делать? А. И. Солженицын в известной своей работе «Как нам обустроить Россию?» писал: «Непосильно трудно составить какую-либо стройную разработку вперед: она, скорее всего, будет содержать больше ошибок, чем достоинств, и с трудом поспевать за реальным ходом вещей. Но и нельзя вовсе не пытаться». Конечно, масштабы того, о чем говорил Солженицын и того, о чем говорю я сейчас, на первый взгляд, трудно сопоставимы, но и аналогию нельзя не заметить.
     Абхазская наука в целом, и абхазоведение, в частности, должны будут определять состояние нашего государства. Поэтому, как вытекает из вышесказанного, не откладывая в долгий ящик, должна быть разработана комплексная программа развития науки в Абхазии, в которую, на мой взгляд, наряду с другими положениями необходимо включить следующие пункты:
1) Подготовка научных кадров-гуманитариев со знанием классических, европейских и восточных языков;
2) Пропаганда научных знаний внутри страны и за рубежом.
(Осуществление переводов наиболее значимых работ на английский, арабский и др. языки);
3) Создание краеведческих центров в районах Абхазии, которые для придания просветительского импульса должны заниматься собиранием, сохранением и распространением информации.
4) При Академии наук Абхазии создать издательство для издания научной литературы;
5) Практиковать кратковременные стажировки в зарубежные страны, а у нас организовать годичную стажировку перед поступлением в аспирантуру;
6) Для сохранения культурной памяти необходимо, чтобы в городах висели портреты видных ученых Абхазии, а не только рекламные щиты всякого рода ООО или ЗАО.
     Наконец, отвечу на свой же каверзный вопрос — есть ли будущее у абхазоведения? Я, конечно же, не оракул, но уверен в том, что абхазоведение имеет будущее. Просто потому, что оно необходимо нашему народу. Такая уверенность имеет историческое объяснение. Вряд ли кто предполагал, что после того как институт был обезглавлен в 30-е годы, вынес унижение в 40-е — нач. 50-х годов, а затем был и вовсе уничтожен в 1992 году, он сможет подняться на ноги. Но такое чудо произошло. И наконец, есть талантливая молодежь, вокруг которой, я надеюсь, сплотится коллектив единомышленников.
____________________________


ОБРАЩЕНИЕ ОТ АБХАЗИИ
(директор АбИГИ Василий Шамониевич Авидзба)

     Уважаемый президиум!
     Уважаемые коллеги!

     Позвольте мне от имени научной общественности Республики Абхазия приветствовать участников этого солидного научного форума — VII съезда российских востоковедов, посвященного 110-летию создания общества востоковедов РАН. Несомненно, он внесет свою значимую лепту в дело налаживания утерянных связей между ориенталистами, как живших в недавнем прошлом в одной стране, так и учеными дальнего зарубежья.
     Приходится признать, что нынешнее время, именуемое постсоветским, далеко от стабильности. Известные войны и череда конфликтов в различных регионах бывшего СССР и сопряженные с ними сложности политического и экономического характера являются серьезной преградой плодотворного научного сотрудничества. И такой значимый форум, как юбилейный конгресс востоковедов, имеющих прочные позиции в деле изучения истории и культуры Востока, будет несомненно служить процессу вхождения в нормальную исследовательскую колею; определит новые приоритетные направления в востоковедной науке; сможет в определенной мере восстановить разорванные былые научные связи; позволит обмениваться опытом и достижениями различных научных школ.
     Надо отметить, что ещё до официального признания нашей республики, Российская Академия наук в 2005 г. подписала Соглашение о научно-техническом сотрудничестве с Академией наук Абхазии. Этот без преувеличения смелый шаг способствовал установлению договорных отношений между различными институтами России и Абхазии. Соглашение позволило осуществить ряд очень важных совместных научных проектов, содействовало повышению квалификации научных работников Абхазии и подготовке молодых кадров. Я верю в то, что налаживающиеся связи будут углубляться и расширяться. Надеюсь, что традиции сотрудничества с абхазской научной интеллигенцией, заложенные Институтом востоковедения РАН, станут хорошим примером и для других институтов. Это позволит осуществить совместные взаимовыгодные исследовательские проекты. При доброжелательном, взаимоуважительном сотрудничестве можно будет реализовать самые амбициозные планы.
     Надеюсь, что наше участие в работе VII Конгресса востоковедов России позволит, с одной стороны, расширить наши представления о современном востоковедении, а с другой — многим учёным даст возможность узнать, что из себя представляет абхазоведение сегодня, каковы его достижения и перспективы.
     Пожелаю VII Конгрессу востоковедов России успешной работы, а его участникам здоровья, благополучия и новых свершений.
___________________________


20-ЛЕТИЕ ПОБЕДЫ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ НАРОДА АБХАЗИИ

      Дорогие соотечественники!
      Дорогие гости!
     
     Позвольте мне от имени научного сообщества поздравить народ Абхазии со светлым праздником — 20-летия его Победы в Отечественной войне и поблагодарить наших многочисленных гостей за то, что приехали к нам, разделить этот праздник вместе с нами. Несомненно, День Победы навсегда останется всенародным, государственным праздником, который позволил выйти на путь реальной независимости и возрождения государственности. Он является свидетельством того, что и в современном мире справедливость имеет шанс на победу. Одновременно чувство радости неразрывно сплетено с грустью и печалью, как поется в известной песне: «это праздник со слезами на глазах». Потому как для достижения победы отдали свои жизни тысячи сынов и дочерей Абхазии, братских народов Кавказа и других регионов России. Мы обязаны помнить всегда их имена, их подвиг и должны передавать память о них подрастающим поколениям, чтобы они могли ценить и понимать, что за их свободную жизнь погибали люди.
      В достижении Победы велика роль ученых Абхазии. Они ковали ее и на полях сражений, и на политико-дипломатическом фронте. Не умаляя заслуг других, не ошибусь, если скажу, что ученые были в авангарде депутатского корпуса Верховного Совета РА. А борьбу народа в войне возглавил именитый ученый Владислав Григорьевич Ардзинба, который останется в истории как основатель возрожденного современного абхазского государства.
     Прожитые 20 послевоенных лет тоже оказались нелегкими. Абхазия стала свободной, но с разрушенной экономикой, будучи непризнанной мировым сообществом, на нее были возложены блокадные санкции. Все это вкупе с реваншистскими, террористическими действиями Грузии препятствовало развитию Абхазии. Но несмотря на это, государственное строительство не прекращалось, ибо историческое предвидение, стратегически выверенные цели позволили, на мой взгляд, верно определить курс нашей страны. Ситуация стала заметно улучшаться, когда Россию возглавили нынешние руководители. Чаша их терпения была переполнена августовскими событиями 2008 года, когда Грузия в очередной раз развязала войну в Южной Осетии. За что она была принуждена к миру и последовало признание Южной Осетии и Абхазии со стороны Российской Федерации. Этот момент, несомненно станет новой отправной точкой в нашей истории, я надеюсь, длительной и благополучной.
     Оценивая состояние сегодняшнего миропорядка, эксперты приходят к неутешительным выводам. Во многих регионах имеют место неподдающиеся моральному объяснению кровопролитные войны и противостояния, наблюдается очевидная нестабильность экономики даже в самых развитых странах мира, а также хаотичные, непоследовательные политические решения, что не может не вызывать обеспокоенности. Восторженно встреченная еще совсем недавно глобализация, как безусловное и безальтернативное благо, начала восприниматься как «формирование планетарного кочевнического дома» (Б. Тарасов).
В этой связи российский философ А. С. Панарин с сожалением констатирует: «Создается впечатление, что терпение мирового духа истощилось, и он с растущим ожесточением все быстрее вращает колесо событий».
     В этой непростой ситуации ключевым понятием для Абхазии (как впрочем, и для любой страны) становится ответственность. Абхазия несет ответственность перед теми, кто погиб за ее свободу, теми, кто пришел ей на помощь, перед Россией и другими странами, которые, несмотря на давление, признали ее государственный суверенитет, перед Южной Осетией, перед родителями погибших и т. д. Эту ответственность, соразмерно с занимаемым положением, должны разделить все, кто считает Абхазию своим отечеством.   
     Для этого у нас есть все необходимое: немалый исторический опыт государственного строительства, взаимотерпимость, патриотизм, достаточно высокий интеллектуальный потенциал. Нам необходимо использовать позитивные традиции нашего народа для создания разумного общественного устройства. Для этого можно воспользоваться даже кажущимися, на первый взгляд, нашими недостатками, — небольшой территорией и малочисленностью. В маленьком, по территории и населению обществе, можно осуществить прорыв гораздо быстрее, и построить самодостаточное благополучное государство.
     Естественно, мы должны опираться и на достижения мировой культуры и науки, на те незыблемые максимы, которые никогда не теряют своей актуальности. В подтверждении своей мысли приведу слова известного ученого-синолога и писателя Вячеслава Рыбакова, который, изучив пути развития идеологии Китая с древнейших времен до наших дней, пришел к следующему выводу: «Все на свете, и, в первую очередь, будущее, создается не теми, кто против, а теми, кто за... Хлеб растят те, кто За урожай. Битву выигрывают те, кто За победу. В космос летят те, кто За полет. Открытия делают те, кто За знания. Великие книги пишут те, кто За людей. Страну возрождают те, кто За страну». Думаю, найти более точные и емкие по смыслу слова трудно. Нужно стараться претворять их в жизнь.

Ҳаҭыр зқәу ҳауаажәлар!
Гәыкала ишәыдысныҳәалоит Аиааира ду 20-шықәса ахыҵра иазку амш лаша. Аԥсуаа ҳахьыҟазаалакгьы ҳаԥсадгьыл — ҳ-Аԥсны ҳазгәдуны ҳазхәыцлар, имаҷ-иду излаҳалшо ала хацхраалар, хахшыҩ еилаҵаны иныҟәаҳгалар, иҳалшоит ҳҳәынҭқарра наӡа ашьақәыргылара. Усҟан егьыртгьы пату иҵегьы иҳақәырҵо иалагоит. Ҳада аҳ деимуааит Аԥсынра!

Иҭабуп шәахьысзыӡырҩыз!

Благодарю за внимание!

29.09.2013 г.
________________________

БОРЬБА ЗА ИСТОРИЧЕСКУЮ ПАМЯТЬ (интервью)

– История Института берёт своё начало с 1925 года, когда была создана Академия абхазского языка и литературы. Организатором, инициатором и идейным вдохновителем был Н.А. Марр. Раньше наше здание находилось совершенно в другом месте. На берегу моря. В 1992 году во время грузинской оккупации оно было сожжено. Причём подожжён был институт намеренно. Это ясно потому, что через полчаса подожгли Государственный архив. Одновременно оба здания полыхали, и к ним не подпускали никого, чтобы спасти материалы, документы, рукописи, – они всё просто уничтожили.

– Наивный, может быть, вопрос. Зачем они даже не вывезли, но просто сожгли архив?

– Дело в том, что Абхазский институт, его сотрудники вели не только исследовательскую работу, но занимали и определённую политическую позицию. Достаточно упомянуть нашего первого президента Владислава Ардзинба, который был в тот период директором. Могли это сделать даже просто назло ему. Но, пожалуй, уничтожение исторической памяти, следов, которые оставили абхазы в мировой истории, – это главная цель сожжения архива. В какой-то степени они её достигли: есть вещи, которые просто невозможно восстановить, – фольклорные рукописи, рукописи известных учёных не только по истории и культуре Абхазии, но и по кавказской истории в целом. Мы сейчас не можем даже опись провести, потому что сгорела картотека. Всё, что собирал Георгий Алексеевич Дзидзария, Шалва Денисович Инал-ипа и все другие учёные, всё там лежало. Более того: некоторые учёные, оставшиеся в Сухуме при оккупации, отнесли свои рукописи в институт, понадеявшись, что это место безопаснее.

– Какова сейчас ситуация с гуманитарной наукой в Абхазии? Какие достижения, открытия за последнее время вы могли бы предъявить? Какие проблемы стоят перед абхазской филологией? В частности перед вашим институтом.

– Самое главное достижение в том, что, несмотря на ту трагическую ситуацию, о которой говорилось выше, сотрудники института, особенно старшее поколение, не опустили руки, продолжили свою работу. Представьте себе, архивы как таковые отсутствуют, а библиотечный обмен хотя и имеет место быть, но совершенно не в такой степени, как, скажем, в советские времена. Тем не менее наши сотрудники стараются в среднем десять-пятнадцать книг ежегодно издавать. Я думаю, что это показатель. Я давно не считал, но точно более трёхсот книг после войны мы выпустили. В связи с тем, что произошло, мы стараемся издавать сборники документов. Не знаю, интересно ли вам, но мы, допустим, издали недавно четыре книги «Материалов ООН об Абхазии». По лингвистике тоже, выпускаем словари русско-абхазский и абхазско-русский, словарь омонимов абхазского языка и т.д.

– Ваши издания финансирует государство?

– Я не могу пожаловаться, что государство нас бросило. Я спрашивал, например, коллег из Майкопа: мы получаем, как минимум, в три раза больше средств от государства, чем они. Это однозначно. Другое дело, что не всё написанное надо издавать через бюджет. Люди ищут и спонсоров.

А вот что касается проблем. Самая большая проблема – кадровая. Конечно, есть более-менее молодые люди, которым сейчас под сорок лет, которые полюбили науку и будут ею заниматься, но всё же их не так много. Небольшие зарплаты не привлекают молодёжь в науку. До войны у нас был всплеск интереса к археологии, сейчас почему-то туда не идут. Получше картина в истории и этнологии. Хуже с литературоведением, к сожалению. Для занятия литературоведением, как вы понимаете, нужно очень много читать. А чтение сейчас вытесняется чем-то другим – компьютером, Интернетом и т.д.

– Кого из абхазских писателей вы бы посоветовали обязательно узнать нашим читателям?

– Ещё в 1958 году в Москве выходила антология абхазских писателей. Она пока на русском языке единственная. У нас тоже есть свои классики, начиная с Дмитрия Гулия. Его, конечно, надо знать. Самсона Чанба надо знать. Безусловно, поэмы Иуа Когония, который, к сожалению, очень молодым умер. Потом Баграт Шинкуба. Далее. Ивана Тарба возьмём, Алексея Гогуа, Мушни Ласуриа. Очень плохо переводится, но очень был талантливый Таиф Аджба – что называется «поэт об Бога». Его увезли враги из дома во время войны, и так он и пропал без вести.

– А в современном литературном процессе есть какие-то значительные имена?

– Я думаю, что Мушни Ласуриа, который много переводил Пушкина, перевёл «Евгения Онегина», лермонтовские поэмы, библейские тексты, Шота Руставели перевёл. Он очень широко образованный человек, знает и чувствует русскую поэзию и грузинскую. Потом – Виталий Амаршан, Алексей Гогуа. А из молодых мы лучше пока повременим, а то они зазнаются. Есть талантливые девочки, которые писали неплохие вещи, – поэтесса Гунда Сакания, но сказать, чтобы это было нечто общественно значимое, пока нельзя. Была очень талантливая поэтесса, погибла в бою – Саида Делба. Стихи её, к сожалению, до войны особо не издавали. Она при жизни не видела ни одной своей книги.

– А как вам со стороны видится ситуация с гуманитарной наукой в России?

– Гуманитарная наука немножко непохожа на так называемые «точные науки» – вывел формулу и пошёл дальше. Здесь надо каждый раз повторять: каждому исследователю надо пройтись и по исследованиям предшественников, и, естественно, по оригиналу, находя новые материалы, которые ранее были не известны. Если мы будем относиться к гуманитарной науке так, как мы сейчас к ней относимся, от этого общество, народ, страна обязательно проиграют. Когда-нибудь на каком-то витке истории придётся возвращаться, но уже нужно будет догонять, восполнять потери. Есть какое-то нехорошее ожидание, предчувствие, что вот-вот последнее поколение уйдёт и наука уже больше не возродится. И уже ни за какие деньги некоторые вещи нельзя будет вернуть.

Автор Евгений БОГАЧКОВ

Литературная Россия, № 44. 02.11.2012.
_______________________________