Главная » Алфавитный каталог авторов » М » О. В. Маан. Статьи

О. В. Маан

Статьи

Выдающийся просветитель

Лица Апсны

В нынешнем году [2019] исполняется 140 лет со дня рождения одного из первых просветителей, детского писателя и публициста, ученого-гуманиста, общественно-политического и государственного деятеля Абхазии первой половины XX в. Андрея Максимовича Чочуа (1879 – 1965). Педагогическая и культурно-просветительская деятельность А. М. Чочуа охватывает как дореволюционный, так и советский периоды. После окончания в 1897 г. Сухумской горской школы (где в разные годы учились Ф. Х. Эшба, Д. И. Гулиа, Н. С. Джанашиа, С. Я. Чанба и др.), в 1901 г. и Тифлисской школы садоводства Тифлисского учительского института в 1905 г., А. М. Чочуа возвращается в Абхазию и начинает работать учителем.

А. М. Чочуа был членом полномочной делегации, которая в 1907 г. ездила с ходатайством к наместнику Кавказа И. И. Воронцову-Дашкову о снятии с абхазов «виновности» перед Российским самодержавием. «Виновность» более, среди прочего, негативно отразилась и в деле просвещения народа. Поэтому в кругу интересов А. М. Чочуа с самого начала его трудовой деятельности ведущее положение начала занимать сфера народного просвещения, культуры и науки. В истории национальной культуры А. М. Чочуа занимает весьма почетное место не только как педагог-практик, но и как педагог-просветитель, внесший огромный вклад в ее развитие. А. М. Чочуа был неустанным организатором образования, которое, как известно, признано одной из основных ценностей человека. Выступления А. М. Чочуа на страницах печати и перед аудиторией были посвящены таким злободневным проблемам, как совершенствование педагогической подготовки учителей и улучшение условий их работы, необходимости изучения родного языка в национальной школе, а также критике отживших свой век обычаев прошлого и многим другим. С 1913-го по 1921 гг. он был инспектором (директором) Сухумского горского училища. По инициативе А. М. Чочуа в селах Лыхны, Атара, Отобая, Адзюбжа были открыты школы (в с.Адзюбже начальником Сухумского военного округа полк. Венцлером в 1910 г. собственноручно был заложен фундамент строившегося школьного здания). По почину А. М. Чочуа в 1915 г. была открыта и учительская семинария в Сухуме, впоследствии ставшая alma mater для многих будущих абхазских писателей и поэтов. Не менее значителен вклад А. М. Чочуа в разработку и издание национальной учебной литературы. Уже в 1909 г. абхазские дети начали обучаться по составленному им букварю. «Абхазский букварь» А.Чочуа дополнялся и переиздавался много раз до недавнего времени; в него вошли произведения, которые не утратили значения до сих пор, они и сейчас используются в учебных книгах, хрестоматиях, сборниках. Им были составлены и учебники по абхазскому языку для начальной школы. В 1920 г. А. М. Чочуа выпустил две книги для чтения по абхазскому языку (для второго и третьего года обучения). В соавторстве с В. Маан им также составлены книги для чтения по русскому языку для 2–4-х классов, получившие практическое применение в 30-х и 40-х гг. ХХ в.

А. М. Чочуа вошёл в абхазскую литературу как первый детский писатель. Среди изданных им книг можно назвать: «Самоучитель русского, абхазского и грузинского языков» (Сухум, 1926), «Рассказы для детей» (Сухуми, 1962), сборник рассказов, басен и сказок «Правде нет цены» (Сухуми, 1984). Им опубликованы многочисленные статьи о развитии просвещения, науки и культуры в Абхазии. Часто выступал с проблемными статьями на страницах республиканских газет. В 1918–1921 гг. А.М. Чочуа отказался сотрудничать с меньшевистской Грузией, за что подвергался гонениям.

В 1925–1931 гг. А. М. Чочуа занимал пост Наркома просвещения ССР Абхазии, где проявил себя как талантливый и энергичный организатор народного образования. Он активно занимался созданием не только абхазских школ, поддержкой их учебной литературой и обучением учителей, но и созданием других национальных школ (армянских, греческих, грузинских, русских и др.), снабжал их учебниками и методической литературой. По личной инициативе А. М. Чочуа в 20-х – начале 30-х гг. в Абхазии было создано около 15 различных техникумов и училищ. Особая роль принадлежит А.М. Чочуа в развитии абхазоведения. В 1925–1927 гг. он являлся председателем Академии абхазского языка и литературы, созданной по инициативе акад. Н.Я.Марра. А.М. Чочуа активно поддерживал передовых представителей абхазской интеллигенции, взявшихся за создание трудов по истории и культуре абхазов, организовывал рецензирование и подготовку к печати их работ. С его именем также связано становление и развитие двух первых высших учебных заведений Абхазии – Всесоюзного института субтропических культур и Сухумского педагогического института, первым директором которых он являлся. В 1938–1948 гг. А. М. Чочуа возглавлял Абхазский научно-исследовательский институт языка и истории имени Н. Я. Марра (ныне АбИГИ им. Д.И. Гулиа). Будучи знакомым со многими видными учеными Советского Союза, поддерживая с ними тесные связи, А. М. Чочуа расширял контакты с различными научными учреждениями СССР. Немалое место в его работах занимают историко-этнографические материалы. Так, весьма ценные сообщения этнографического характера содержатся в составленных на основе юношеских воспоминаний А.М. Чочуа, его «Избранных сочинениях», изданных в 1987 г. В них автор привел описание около двадцати спортивных состязательных игр для детей и взрослых, причём ряд игр, связанных исключительно с бытом и социальным строем абхазов, – алабакурс, ахылпахас, джит, аркьыл, аимцакьачара и др., разнообразных дохристианских обрядов (до двадцати) и молений в честь традиционных божеств, способов ведения охоты, сословных взаимоотношениях в абхазском обществе ХIХ – начала ХХ в. и т.д. Эти сведения как этнографический источник не потеряли своей значимости и сегодня.

Абхазский народ хранит память о своем выдающемся просветителе и политическом деятеле. В центре г. Сухума стоит памятник А.М. Чочуа, его имя присвоено одной из сухумских улиц, Сухумской и Адзюбжской средним школам. В 1976 г. было завершено издание собрания его сочинений в трех томах, в которых нашли свое отражение все основные вехи жизни и общественно-творческой деятельности А. М. Чочуа. Он неоднократно избирался депутатом Абхазской АССР, Грузинской ССР и Союза ССР, а с 1948 по 1958 г. был Председателем Президиума Верховного Совета Абхазской АССР. В период господства в Абхазии грузинской коммунистической власти в 50–60-х гг. А. М. Чочуа выступал против топонимических переименований населенных пунктов Абхазской АССР на грузинский лад.

Плодотворная и самоотверженная просветительская деятельность А. М. Чочуа способствовала подъему национального самосознания абхазов, приобщению его к ценностям культуры через просвещение. А. М. Чочуа был убежден в том, что идею национальной независимости абхазского народа необходимо развивать, прежде всего, на ниве просвещения и таким путём формировать будущее нации. Это чрезвычайно актуальная задача и для нашего времени, потому что каждая страна и каждый народ сильны в первую очередь культурой и духовностью. И для того, чтобы наше независимое государство заняло достойное место в мировом сообществе, нужно, говоря вслед за А. М. Чочуа, готовить и иметь в различных областях по-настоящему образованных людей, которые по сути определяют качество самого народа и всей его жизни во всех ее проявлениях.

(Республика Абхазия, 13.06.2019)

___________________________________________________

Олег Хухутович Бгажба: портрет ученого и учителя

1 августа 2021 года – день восьмидесятилетнего юбилея доктора исторических наук, профессора АГУ, действительного члена АНА, заслуженного деятеля науки, одного из наиболее известных абхазских археологов, историков, кавказоведов, почетного мастера спорта РА по баскетболу Олега Хухутовича Бгажба. Он родился в 1941 г. в г. Сухуме, в семье известных ученых. Его отец – крупный абхазский языковед-филолог, академик АНА Х. С. Бгажба, мать – первая среди абхазок ботаник-цветовод, кандидат наук Т.А. Чочуа. Один из дедушек юбиляра был народным героем абхазов, это – Салуман Бгажба, о котором поют песни. Другой дед был народным просветителем и государственным деятелем Абхазии – А.М. Чочуа.

В 1958 г. О. Бгажба окончил Сухумскую школу № 10 им. Н. Лакоба с золотой медалью, в 1963 г. – историко-филологический факультет СГПИ им. А. М. Горького с красным дипломом. В 1967 г. окончил аспирантуру Института археологии АН СССР под руководством лауреата Ленинской премии кавказоведа Е.И. Крупнова, где произошло окончательное становление его профессиональных интересов. В 1968 г. О. Бгажба был принят на работу в отдел археологии АбИЯЛИ им. Д. И. Гулиа АН ГССР, а впоследствии он стал и ныне является заведующим отделом истории этого института, по просьбе В.Г. Ардзинба. В 1972 г. он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Материальная культура средневековой Абхазии VI–XIII вв.» и в 1995 г. докторскую диссертацию, посвященную истории железообрабатывающего производства в Западном Закавказье (начало I тыс. до н. э. – середина II тыс. н. э.), в Московском институте археологии РАН. В своих квалификационных работах он использовал естественно-научные методы в археологии (петрографический, спектральный, металлографический методы). На основе металлографического анализа (по методике проф. Б.А. Колчина) им были открыты самые ранние дамасские мечи III-IV вв. н.э. на территории бывшего СССР. О. Бгажба провел первые раскопки в 1961 г. под руководством М.М.Трапша вместе с Ю.Н.Вороновым цебельдинских могильников, а затем раскопки поселений, могильников, церквей в Мыку, Бедиа, Новом Афоне, Лыхны, крепостных комплексов древней и средневековой Абхазии в Ачапара, Герзеуле, замке Баграта, Великой Абхазской стены,Анакопийской крепости. Он также принимал участие вместе с Соловьевым Л.Н. в исследовании Гагрского могильника в поиске могилы генерала Каца Маан, его сына Титу Маан и невестки, у входа в Гудаутский парк вместе с Л.А. Шервашидзе. Широкую известность и признание у специалистов получили его совместные с Ю. Н. Вороновым исследования замечательных памятников материальной и духовной культуры древнеабхазской народности апсилов, где он был заместителем руководителя Цебельдинской экспедиции Ю.Н.Воронова. С его семьей он имел давние и долгие связи, с ним – творческие контакты. Здесь же он был зам. директора Цебельдинского Заповедника. Он также вел раскопки вне Абхазии, участвовал в исследовании аланских памятников, в составе Северокавказской экспедиции, в отряде под руководством В.А. Кузнецова.

В 1973 – 1980 гг. О. Бгажба прошёл стажировку по металлографии железа в лаборатории естественно-научных методов Института археологии АН СССР. Им проведено более 500 металлографических анализов железных и стальных изделий древней и средневековой Абхазии с VIII в. до н.э. по XV в. н.э. На основе разработанной модели комплексного подхода О. Бгажба удалось доказать, что территория Абхазии являлась одним из древних очагов металлургии железа и путей его диффузии из Малой Азии в Европу на фоне всего Причерноморья, Закавказья, Северного Кавказа, Поволжья, Средиземноморья.

Отдельно следует сказать о его наставнической деятельности в Абхазском университете, где он читает лекции более 50 лет, в начале в качестве доцента, а потом профессора. Как педагог О. Бгажба обладает редкой способностью раскрывать лучшие стороны личности своих учеников. Он легко дарит идеи. Ему одинаково легко удается найти контакт и с большой аудиторией, и с отдельным студентом, и с начинающим ученым. О. Бгажба выступал в качестве официального оппонента по защите кандидатских и докторских диссертаций и с докладами на международных конференциях по древности, античности и византинистики. По инициативе В.Г. Ардзинба им был написан ряд глав учебного пособия «История Абхазии», выдержавшего два издания (1991, 1993). Он также является одним из соавторов с С.З. Лакоба изданного в 2006 г. учебника «История Абхазии» для старших классов, переизданного и дополненного в 2015 г., по которому занимаются и по сей день. Научная деятельность О. Бгажба отмечена правительственными наградами – грамотой Президиума ВС Абхазской АССР (1968), почетным званием «Заслуженный деятель науки РА» (2011), орденом «Ахьдз-Апша» II степени. Перу О.Бгажба принадлежат более 200 научных работ, в том числе 15 монографий. Он же автор глав многих коллективных монографий и книг, энциклопедических статьей и рецензий. О. Бгажба ведет ответственную работу в Академии наук Абхазии, является председателем Археологической комиссии и членом Президиума АНА.

О. Бгажба пришлось пройти в жизни немало сложностей и трудностей. Одной из невосполнимых утрат для него стала преждевременная смерть его сына Андрея, очень способного и одаренного экономиста, и это стало для него тяжелейшим ударом. Но, несмотря на жизненные невзгоды, он всегда приветлив, а общение с ним для собеседника легко и полезно.

Научная деятельность О. Бгажба признана как в нашей стране, так и за рубежом. Он – многосторонне одаренный и широко эрудированный археолог-историк. Предельно доброжелательным и уважительным является его отношение к молодым аспирантам и научным сотрудникам, с которыми он щедро делится своими знаниями. Много сил отдал О. Бгажба подготовке национальных научных кадров. Под его руководством написано большое число дипломных и кандидатских работ, тематика которых по исследуемым проблемам и по хронологии является очень широкой. Многие из его учеников с успехом работают ныне в Абхазском институте гуманитарных исследований АНА.

Исключительная интеллигентность, отзывчивость, постоянная готовность помочь, мягкий юмор, простота – вот качества, которые отличают этого замечательного человека и ученого. Будучи человеком долга и чести, О. Бгажба остается верен своим принципам до конца. Поздравляя великолепного ученого О. Бгажба с достойной уважения восьмидесятилетней датой, хотим пожелать ему успешной работы, новых научных достижений, жизненной энергии, бодрости и крепкого здоровья.

Г. А. САНГУЛИЯ, археолог, заместитель министра культуры РА
О. В. МААН, доктор исторических наук, профессор

(Республика Абхазия. 04.08.2021)

___________________________________________________

Традиционные спортивные состязания как элемент культуры абхазов

Национальные игры

В сохранении народных обычаев и традиций существенное место принадлежит состязательным видам спорта и играм. Их социальные функции были значительно шире.

Популярными среди абхазов были конные скачки и различные игры на конях. Не менее любимым занятием абхазов была стрельба в цель под названием «аимтахара». По словам русского офицера Ф. Торнау, абхазы пользовались славой отличных стрелков. Они проводили и другие соревнования. Итальянец Ламберти в XVII веке писал, что абхазская молодежь никогда не сидит без дела, а проводит время, то упражняясь в употреблении пики, то подбрасывая вверх тяжелые предметы, то перескакивая через канавы, чтобы научиться ловкости. Традиционные спортивные состязания абхазов обычно приурочивались к датам народного календаря. Так, к Пасхе у абхазов проводились состязания по борьбе, метанию камней, джигитовке, в танцах и пении, игре в мяч «аимцакьачара».

В женскую Пасху (первое после Пасхи воскресенье) наиболее популярными у абхазов были скачки и состязания лошадей в беге. Ряд этнологов видит в такого вида состязаниях отголосок культа плодородия, древнего аграрно-магического ритуала, символизировавшего противоборство зимы и лета. По мнению В. Ардзинба, в древности подобные состязания «имели функцию стимуляции и регенерации продуктивных сил космоса в критические периоды жизни... прежде всего весной» (Ардзинба В.Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М., 1982. С.80). На связь таких состязаний у абхазов с земледелием указывает также то, что накануне праздничных скачек готовились лепешки из кукурузной муки «акәакәар», после чего совершали моления за успех скакуна и его седока.

У многих народов традиционными состязаниями сопровождались и погребальные торжества. Такие игры символизировали противоборство между зимой и летом, доброго начала вселенной против злых ее сил. Вместе с тем считалось, что они сопутствовали человеку в критический переломный момент его судьбы в качестве незримых покровителей общины, охранителей ее благополучия. Возникновение таких поминальных состязаний относится ко времени развития земледелия и аграрных культов.

В годовщину после смерти состоятельные абхазы устраивали конные соревнования, среди которых центральное место занимал «атарчей». Проводились и состязания в стрельбе в цель. Таким образом, непременную часть погребальной церемонии после смерти адыгского воина составляли скачки и стрельба в цель. Но эти обряды, по Хан-Гирею, «со дня на день уменьшаются, в Черкесии и иных племенах вовсе прекратились со времени усиления исламизации».

По условиям игры «атарчей», один из конников, получив от девушки шарф или другой предмет – «атарчей», пускался вскачь, остальные участники скачек бросались за ним вдогонку, стараясь отобрать у него «атарчей» (им служил специальный предмет из нанизанных на нем каштанов либо фундука). «Атарчей» часто переходил из рук в руки. Удержавший «атарчей» на определенное время выходил победителем. О проводившихся на поминальных торжествах абхазов конных и других соревнованиях также высказывались С. Басария, Н. Джанашиа, Ш. Инал-Ипа и другие. Их сообщения подтверждают, что вышеотмеченные поминальные состязания являлись неотъемлемой частью культа предков абхазов.

Состязательные игры (скачки, бой лошадей на дыбах, борьба, стрельба в цель и т. д.) широко бытовали и в составе свадебного обряда абхазов. Об этом сообщают И. Аджинджал, Н. Джанашиа, Ш. Инал-ипа. Приведенные данные дают основание считать, что через подобные состязания прослеживается связь между календарной и поминально-свадебной обрядностью абхазов.

К традиционным играм абхазов относится и игра в мяч под названием «аимцакьачара», напоминающая современное регби, в которой участники делились на две мужские команды. Ученые обратили внимание на то, что в традиционных состязаниях мужских коллективов прослеживаются «реликты мужских организаций». Здесь же следует отметить, что деление участников на две группы соревнующихся со стороны невесты и жениха во множестве встречается и на свадебных торжествах многих других народов, что дает основание усматривать в их организации трансформированный пережиток древних мужских союзов.

К состязательным играм абхазов следует также отнести конную игру в мяч под названием «ачымпыл». Считаю нужным подчеркнуть, что эта игра была привнесена извне: конная игра в мяч («конное поло») являлась любимой игрой византийской знати XII-XIII веков и была заимствована европейцами у арабов. От них, очевидно, эта игра попала и на Кавказ.

Большой любовью у абхазов пользовалась и другая конная игра. По правилам игры, в центре площадки ставили длинный шест 10 и более метров, с прикрепленными к нему ценными предметами. Всадник, вооруженный луком или ружьем, на полном скаку должен был выстрелом сбить тот или иной предмет. Поразивший цель, становился победителем, а сбитый предмет доставался ему в награду. Эта игра, которая обычно проводилась в память об усопшем, на Кавказе была известна черкесам, осетинам, чеченцам, ингушам, а также народам Средней Азии. «Кабах» или «Хәабахә», как называют его осетины, был занесен на Кавказ из Средней Азии, где он встречался у огузов в Средние века и сохранился почти до наших дней у таджиков, узбеков и туркмен.

Среди игр на конях особой известностью пользовалась «игра на конях по-абхазски» (8суала ачырхъмарра9. Эту игру проводили и мегрелы, особенно жители левобережья Ингура, которые называли ее «аԥхазур лааԥ» – «абхазская игра». Интересно, что когда в начале XX в. в Поти устраивались конные состязания, мегрелы, особенно женщины и девушки, спрашивали: «А абхазы примут участие в соревнованиях?». Если становилось известно, что абхазы будут участвовать в скачках, место соревнований заполнялось зрителями.

Словом, в традиционном абхазском обществе широко были распространены состязательные игры, которые занимали высокий общественный статус, выполняли важные социальные функции и имели военно-прикладное значение. Несомненно, что традиционные игры как элемент народной культуры абхазов обладают культурно-воспитательным потенциалом, обеспечивающим формирование этнокультурной и социальной идентичности. Они являются культурным инструментом сохранения традиционных ценностей, обеспечения преемственности и динамичности развития абхазской культуры.

(Республика Абхазия, № 135 (3596). 21 декабря 2017 г.)

___________________________________________________

О книге П. Б. Алан «Волшебная Абхазия»
(Воронеж, 2016, 151 стр.)

Общеизвестно, что в сфере туризма в настоящее время широко используются такие дискурсивные жанры, как брошюра, проспект, буклет, справочник, путеводитель, каталоги, статьи и другие. Все они могут быть отнесены к письменно-информативным жанрам, так как в них преобладает функция сообщения, информирования потенциальных туристов. Дискурсивные жанры туристических проспектов, брошюр и путеводителей являются наиболее распространенными, а, следовательно, востребованными печатными периодическими информационно-справочными изданиями, используемыми в турбизнесе.

Рассматриваемая в настоящей рецензии работа как раз и относится к такому разработанному вообще жанру туристического дискурса, как путеводитель, а в нашем случае это путеводитель по Абхазии. Его автором и составителем является известный в республике ученый-агроном Пактико Багратович Алан.

Справочное издание П. Б. Алан «Волшебная Абхазия» содержит весьма исчерпывающую и свежую общую информацию о нашей стране. Данное издание включает сведения из истории Абхазии, описание ее достопримечательностей, в том числе по каждому из регионов, – от г. Гагра и Гагрского района до г. Гал и Галского района республики. Описания эти краткие, но дающие основные представления о важнейших местах Абхазии, заслуживающих внимания посетителей. Автор очень доступно рассказывает о наиболее ярких природных объектах, археологических и архитектурных памятниках античной и Средневековой Абхазии, культурной жизни страны в новое время. Тем самым излагается история Абхазии во все периоды его тысячелетней истории. Автор дополняет свое повествование интересными рассказами и легендами страны Апсны. Работа читается легко и приятно. Читатель может почерпнуть из путеводителя массу полезных сведений, что поможет ему сориентироваться в местах, которые хочет посетить. Как и любой традиционно современный путеводитель, справочное издание П. Б. Алан снабжено иллюстрациями, дополняющих представление об Абхазии. В путеводителе П. Б. Алан отсутствует тенденциозность, автор старается обходить полемические вопросы истории страны, так как их подробное исследование не входило в его задачу, тем более что работа не является научным изданием. В книге, таким образом, декларируется объективность и по возможности исчерпывающий характер преподносимой информации. По моему мнению, автор отвечает на ожидания читателя, что важно в тех случаях, когда путеводитель предназначен для аудитории, уже имеющей некоторые представления об Абхазии. Относительно формата издания, которая составляет 84 × 108/16, следует отметить, что если многим она покажется неудобной, то книгу необязательно носить с собой в сумке, а можно с успехом использовать в домашней обстановке.

Говоря о многих достоинствах путеводителя «Волшебная Абхазия», необходимо обратить внимание на некоторые, на мой взгляд, неточности, ошибочные положения или упущения, содержащиеся в работе. Прежде всего хочу отметить, что несмотря на то, что в книге П. Б. Алан дана как общая карта Абхазии, так и по всем его районам, что само по себе ценно, они невысокого качества, на которых мало что можно разобрать . Описывая события, связанные с арабским нашествием на Абхазию, автор пишет, что «...в Абхазию вторглись полчища арабов во главе с полководцем Мурваном Кру» (с. 14). Однако, сомнительно, что во главе арабских войск, вторгшихся в Абхазию стоял сам Мурван, так как по имеющимся в моем распоряжении историческим материалам, Мурван-ибн -Мухаммед в Абхазии не бывал. Говоря о западноабхазском этническом подразделении садзов, П. Б. Алан называет их «племенем», что вряд ли может соответствовать действительности, так как племя, как известно, является категорией первобытного общества. Тогда как садзы фиксируются в исторических источниках в период позднего Средневековья и разумеется не являлись племенем в строгом смысле этого слова. Если же автор пишет о том, что в «на месте села Гечрипш в далекие времена было поселение древнеабхазского племени садзов (джигетов)»(с. 35), то речь должна идти, очевидно, не о садзах, а о санигах, которые и являются предшественниками и предками садзов на данной территории. Хотя и санигов, как население позднеантичной Абхазии, нельзя назвать племенем, точнее было бы их именовать «этнотерриториальным образованием», или же «этнополитическим союзом». Если же писать о санигах как о племени, то данный термин следовало бы взять в кавычки. По поводу этимологии топонима Гагра автор отмечает, что данное название «происходит от имени старинного абхазского рода гаата» (с. 39) (возможно это опечатка и автор имел в виду «гагаа»). Хотя должен сказать, что более предпочтительной и общепринятой в абхазоведении является точка зрения о происхождении слова «Гагра» из более раннего «гакыра», что значит «держащее побережье». Давая перевод названия генуэзской торговой фактории «Каво де Буксо», существовавшей на месте нынешнего г. Гудаута, автор пишет, что оно означает «Пальмовая гавань» (с. 55), однако на самом деле с итальянского языка «Каво де Буксо» переводится как «Самшитовый карьер» (cavo-cava – «карьер», «копи»). Говоря о «турецком господстве» (с. 17) в Абхазии П. Б. Алан отмечает, что «за два года до падения Константинополя в 1451 году турецкие войска захватили Сухум» (с. 89). Но более соответствующей истине датой первого появления турок у берегов Абхазии, и это мнение в абхазоведческой науке считается общепризнанной, является 1454 г., что подтверждается сведениями итальянских источников, описывающих рейд турецкого флота на Черном море в указанном году. Кроме того, вряд ли следует говорить о турецком господстве в Абхазии в течении 300 лет, так как туркам удалось установить нечто вроде протектората в целом лишь над узкой прибрежной полосой Кавказа. Любое же стремление османов к продвижению вглубь Абхазии или в другие регионы Западного Кавказа сталкивалось с военным сопротивлением. Описывая Илорскую церковь, автор пишет, что в середине ХVII в. возле нее «устраивались большие ярмарки, куда съезжались жители Абхазии» (с. 132). На самом деле, расположение Илорского храма недалеко от морского побережья привлекало не только абхазов, но и торговцев из Мегрелии и Имеретии, а также турецких купцов, высаживавшихся на берегу моря в Гудаа и Очамчыре.

По моему мнению, наряду с историческими экскурсами, для лучшего ознакомления с Абхазией, можно было бы также дать краткие сведения об обычаях и традициях абхазов, кухне, описать рекомендуемое поведение в различных ситуациях, рассказать об этнических особенностях абхазов, в сжатой форме сказать об Апсуара – этой основы, ядра традиционно-бытовой культуры нашего народа.

В заключение следует особо отметить и то, что данный путеводитель может быть рекомендован читателю для знакомства с нашей страной, и послужить визитной карточкой об абхазском народе. Название книги соответствует ее содержанию, поскольку в ней много разнообразных данных о прошлом и настоящем Абхазии. В целом, настоящее издание является, по моему мнению, вполне достойным подарком туристам и просто интересующимся историей и культурой абхазского народа. Мне также представляется, что данный путеводитель не уступая другим путеводителям по Абхазии, будет способствовать развитию и укреплению традиции путешествии и экскурсии в Абхазии, раскрытию туристско-рекреационного потенциала нашей республики. При наличии заинтересованности со стороны органов власти республики и при правильном подходе к формированию мероприятий по развитию курортного и туристско-рекреационного комплекса, наша страна может расcчитывать на увеличение туристического потока и повышение значимости индустрии туризма в экономике Абхазии.

16.12.2016

___________________________________________________

Из истории фамильных имен абхазов

Со времени усиления роли мужчин в обществе, стремления к восполнению потомства и наследования собственности происходит закрепление кровно-родственной связи в сохранении памяти о единстве своего происхождения в общем эпониме. Отсчет родства по поколениям мужской линии знаменует начало истории фамилии.

Цель статьи - история возникновения некоторых абхазских антропонимов, связанных с ними легенд и преданий главным образом на примере района дельты главной реки Абхазии - Кодора, и расположенного здесь же села Адзюбжа - одного из самых значительных и древних населенных пунктов не только Абжуйской, т. е. серединной, но и всей Абхазии в целом.

До массового выселения абхазов в Турцию наиболее многочисленными по обе стороны низовья реки Кодор и в селе Адзюбжа являлись фамилии: Джикирба, Допуа, Кациа/Кацаа/, Маан. В настоящее время наиболее многочисленными являются фамилии Габуниа, Допуа, Дочиа, Жваниа, Камкиа, Карчава, Кациа и др. До махаджирства в этом районе проживали также эмигрировавшие в Турцию роды: Бадиаа, Зыхуаа/Зухба/, Басныкаа/Баснык-ипа/, Дбараа, Хуатышьаа, Гыцаа, Леиаа, Хециаа, Бгаа и переселившиеся позднее в другие районы Абхазии-Чамиаа, Папаа, Мкуабаа, Гогуаа, Ешаа Арахамиаа и др. Еще ранее, согласно "Памятникам грузинского права", в местности Ашьашла (район Скурчи) проживала фамилия Шамба (дается в грузинской форме Шамбия): в документе названы Таваза Шамбия, Машутиа Шамбия, Куакуалиа Шамбия, а также Учакочи Чучурия(1). В Адзюбже по данным Ш. Д. Инал-Ипа проживала ныне вымершая фамилия Швныхуаа (Шъныхъаа) (см. Инал-Ипа Ш. Д. Антропонимия абхазов. Маикоп, 2002. С. 334.).

Определение времени появления в Абхазии родоначальников тех или иных фамилий, в частности, тех из них, которых принято считать мегрельскими, помимо мегрелов, переселившихся после махаджирства и в период Советской власти, практически невозможно. Причины же их появления являлись разнообразными. Но главная причина, очевидно, заключалась в отсутствии у низших категорий абхазского крестьянства (амацуразку, ахую), пленников, купленных или похищенных и их потомства своего родового имени (фамилии)(2), которые со временем могли получить фамилию по имени отца по форме: сын такого-то. Впоследствии эти фамилии с формантом "ипа" мегрельские священнослужители ввиду сложности восприятия абхазских фамильных имен, а также и потому, что абхазские фамилии были политически "нежелательны" нарекали мегрельскими фамилиями (например, родовое имя Адгуа-ипа было переделано в Яшвили, Согум-ипа (Согум-ипацъа) в Сабекиа, Мазлоу в Бзиава, Мцвагуача (Мцъаяъача) в Дочиа, даже фамилия негров Абаш была записана как Абашидзе): ими действительно являлись лица мегрельского происхождения, еще в феодальный период, попадавшие в Абхазию впоследствии воспринимавшие язык, обычаи местного населения и переходившие в категорию коренной национальности.

Следствием подобных миграций мегрелов в Абхазию, продолжившиеся со второй половины XIX века, было взаимопроникновение этих народов, чем в частности, можно объяснить наличие среди современного населения республики немало обабхазившихся мегрельских фамилий. По свидетельствам старожилов одними из первых в районе Адзюбжи появились носители фамилии Тевзадзе (впоследствии записавшиеся как Тиваз, Тивазба), Рогава: позднее, в том числе с появлением в Адзюбже Кодорского лесозавода - Кобалия, Сичинава, Тордия, Чхапелия, Цинадзе, Габелая, Букия, Меркатия, Чедия, священник Меладзе и др. Следует оговориться, что здесь в тексте речь идет о мегрелах и носителях мегрельских фамилий, живших только в селе Адзюбжа. Ряд носителей фамилий: Сичинава, Чхапелия, Абашидзе встречаются и в других районах Абхазии, они знают свои абхазские родовые (фамильные) незафиксированные наименования, замененные грузинскими церковнослужителями на фамилии грузинских этнических групп, например, фамилия Басник-ипа была переделана на Сичинава, Кужираа - Чхапелия и др.(3).

Грузинский историк конца XIX в. Дм. Бакрадзе, относительно фамилии Кациа писал: "Слово Кациа существует доселе в Имеретии, Мингрелии как собственное имя человека. "Архонт" Кациа показывает, по моему мнению, что в то время, когда составлена надпись, имя Кациа в Западной Грузии уже было в употреблении"(4). В этой связи отметим, что в низовьях Кодора вплоть до махаджирства существовало поселение Кацикыт(5). В Турции проживают представители фамилии Кацаа/Акац/, причем они принадлежали, по утверждению, представителя абхазской диаспоры Орхана Шамба к этнографической группе абхазов - "цвидже", занимавшее до выселения в Турцию территорию ниже племени "ахчипсы", т. е. в ущелье притока реки Мзымта - Цвыдзыпсы (Цъзыпсы).

Поэтому, видимо, не обязательно выводить мегрельских и абхазских носителей фамилий Кациа из одного корня, так как они могли образоваться самостоятельно друг от друга. С разрастанием фамилий из ее древа выделялись отдельные семьи (или разделялись сыновья) и переселялись на новые места жительства. Одна из отделившихся ветвей фамилии, по имени ее родоначальника могла образовать патронимию Кац-ипацъа (Кац - имя, распространенное в прошлом у абхазов), то есть "сыновья Каца" (создание же хозяйств и очагов вне пределов родовых владений являлось достаточным основанием для смены фамильного имени именем главы семьи). Впоследствии название патронимии Кац-ипацъа превращалось в Кацаа, Кациа. Надо отметить также, что между носителями фамилий Кациа - мегрелами и абхазами отсутствуют какие-либо родственные связи.

Согласно полевым материалам, записанным этнографом Л. Х. Акаба в селе Члоу в июле 1963 года от председателя колхоза села Команды Камкиа, "когда Камкиевы приехали в Абхазию, у них не было никакой аныхи, и однажды один из них заболел. Пошли к прорицательнице. Она сказала, что надо поехать на прежнее местожительство и пожертвовать Клюшкар - ныхе золотую модель люльки (под Клюшкар - ныхой имеется в виду "икона" в селе Кулишкари в Западной Грузии, откуда и считаются выходцами Камкиевы). Они так и сделали. Кроме того, они отдали три рубля серебром и одного поросенка. Камкиа (Очамчырский район) и Канкия (Гудаутский район) - это одна и та же фамилия. Они приехали из Одиши (прадед современных представителей этой фамилии). Они пришли сначала к Маан в Адзюбжу. Затем младший брат отправился в село Гуп к Маршану. Средний брат отправился в село Кочара (Куачара)".

Потомки же Османа Камкиа (записано автором этих строк весной 1998 года) утверждают, что их предок - выходец из Садзена.

Согласно материалам истории выходцами из Садзена являются представители фамилии Гвинджиа (Гунджьиа)(6), одна из ветвей фамилии Апшцба(7). Согласно народному преданию фамилия Апшцба вышла из местности Рица, где находится одноименное озеро(8). Указанная фамилия в форме Пшыцаа, Пшьысба ныне встречается и в селе Бармыш Гудаутского района.

Согласно фамильному преданию рода Допуа, они являются выходцами из села Псху (под которым иногда понимается и Северный Кавказ) и первоначально носили родовое имя Думанаа (Думановы)(9). При этом заметим, что сама фамилия Допуа, наряду с такими как Ануа, Джопуа, Тарба и другими, принадлежат согласно представлениям абхазов к числу древних абхазских антропонимов. Поэтому логичнее полагать, что с переселением Думановых на территорию низовья Кодора они приняли фамилию Допуа.

Предки Делба (Делаа) - выходцы из Бзыбской Абхазии. Первоначально они проживали в селе Лдзаа и носили фамилию Саманаа (живут Саманаа и ныне в селе Лыхны). Переселившись в Адзюбжу лет триста назад они вначале жили в междуречье Малого и Большого Кодора, а затем к северу от храма Мармал -абаа. Ведя свое происхождение от родоначальника Джышаныху, компактно населяют центральную часть Адзюбжи.

Искусствовед А. К. Кация от ныне покойного жителя Адзюбжи Леварсана Бирамовича Джикирба (1893 г. р.) также располагает информацией о том, что фамилия Делба, а также Джикирба, Маан, Ченгелиа, Амзцба и Амзалакиа когда-то вышли из Лдзаа, близ Пицунды.

В районе низовьев Кодора ранее встречались (а некоторые встречаются и сейчас) фамилии, в которых нашли отражение прозвища людей, связанных с растительным миром, поклонением космосу, географическими названиями ср. напр. фамилию Балан, встречающуюся ныне как в Абхазии так и среди македонских абхазов в Греции(10), с местностью Балан в Адзюбже. Название адзюбжского поселка Джобриа старожилы также увязывают с проживавшим там некогда родом Джыбраа (Джьыбраа).

В основе фамилии Лапсандзе (вар. Апсандзе) лежит одно из почитаемых у абхазов дерево-тотем - пихта (апса). В основе фамилии Амзцба и Амзалакиа (в настоящее время носители фамилии Амзцба пишутся как Муцба: фамилия же Амзалакиа фиксируется в топонимии села Адзюбжа в форме Мызлакиа), населявших в древний период долину Куараша (Малого Кодора)(11) лежит слово "амза" в значении луна, это же слово лежит в названии "амза-цла", букв. "луна-дерево", также почитаемого с древних времен. Со священным грабовым деревом, занимавшим в религиозных представлениях абхазов второе место после дуба, связано происхождение фамилии Хециа. До махаджирства, по сообщению старожила Леварсана Кациа, фамилия проживала на правобережье Кодора - в местности Аджбна. Хециа из абхазского языка буквально переводится как "грабов". Вместе с тем, по объяснениям адзюбжских старожилов "у анцва мать из мингрельского княжеского рода Мхеидзе, по-абхазски - Хециа"(12). Следует заметить, что Мхеидзе буквально переводится как "не рожающая", а Хециа имеет другое значение ("грабов").

По устному сообщению историка Г. А. Амичба, фамилия Акшба первоначально звучала как Агшба (Аяшба). Вместе с тем есть сказание: "Единственная сестра семи братьев и Акшба Георгий"(13). Такие сказания по данным фольклористов возникают в эпоху позднего средневековья. И, следовательно, форма фамилии Аяшба (от "аяш" - по абх. "тополь") является более древней и восходит к почитанию тополя как тотемного дерева фамилии Агшба-Акшба.

Происхождение фамилии Абухба (Абахуба) по преданию связывают с тем, что некогда в походе одна женщина из рода Адлейба родила сына у подножья скалы, а посему новорожденному дали имя Абаху (абахъ - "скала" по-абх.) и все потомство последнего стало именоваться Абахуба(14).

С термином ацан (ацан - название карликового племени, некогда согласно легенде, населявшего Абхазию) весьма созвучна фамилия Цаа-Цаава. С названием ацан Ш. Д. Инал-ипа сопоставляет фамилию Цанба, топоним Цандрипш(15). По сведениям же некоторых информаторов, фамилия Цаава в прошлом звучала как Цащажъаа.

В среде адзюбжского рода Чанба бытует сказание о том, что их предки вышли из Псху. Причина их выселения оттуда, как сказывают, такова: после женитьбы по так называемому феодальному "праву первой ночи" молодожен должен был в первую ночь уступить невесту местному князю.

Один из рода Чанба этого не позволил. Он убил князя и, естественно, затем его род скрылся. Часть из них по пути осела в нынешнем Гудаутском районе, а другие двинулись дальше и поселились на правобережье Кодора (Кацикыт). Здесь со временем не стало хватать пастбищных земель. Тогда Чанбовы купили земли на левобережье Кодора (в селе Атара) и переселились туда.

По словам Чанбовых, из села Атара, они издавна жили в поселении Чанааркыт (ныне на территории села Атара). Также считают; под выше приведенным событием убийство князя, имеется в виду сообщение, приведенное в "Истории Абхазии", а, именно, что "в середине XVIII в. крестьяне Дбар и Чанба убили князя, пытавшегося обесчестить девушку"(16). По словам нынешних старожилов Адзюбжи из рода Чанба в Атаре у их предков возникли проблемы с водой. Один из Чанба по имени Едгиат решил снова возвратиться в Кацикыт. Запряг арбу и двинулся на старое место. По пути его догнал родной дядя Куаташь (дед Самсона Яковлевича Чанба) и стал настаивать, чтобы тот вернулся обратно. Поднявшийся спор был услышан членами рода Допуа. Узнав в чем дело, один из них предложил: "У нас один центр (Атары и Адзюбжи), мы дадим тебе землю и вода близка, оставайся!". И Едгиат таким образом остался на земле, выделенной ему в Допуакыте. Место же, где они сегодня живут, называется Чанаа рхабла - "поселение Чанбовых". Сейчас их там насчитывается пять хозяйств.

Происхождение фамильного имени Чанба исследователи увязывают с одним их перечисляемых турецким путешественником Евлией Челеби (XVIIв.) абхазским "племенем Чанды"(17). По утверждению старожила Ашуба Зинаиды Тычовны, она встречала в Западной Грузии (в Цаленджихе примерно в 1940-х годах) носителей фамилии Чаниа, которые знают, что их фамилия происходит от фамилии Чанба. О том же свидетельствуют и, например, представители фамилии Ахобадзе из Западной Грузии (абх. Ахуба).

В фамилии абхазского дворянского рода Маргания "мы имеем два образовательных суффикса, - писал акад. Н. Я. Марр, - один позднейший менгрельский - "иа", а другой наличный и в сванских фамилиях - "ан". Основа "марг" - яфетического (кавказского) происхождения, хайское слово (хайский язык - древне-литературный язык Армении), сохранившейся в грузинском в значении "звезды" (в груз: "мемарге" - "звездочет"), а фамилия букв. значит "сын звезды". Но в абхазском языке она проявляется без менгрельского нароста - "иа", но с утратой группы в виде Маан (Марган), мн. Маанаа(18). Следует при этом отметить, что старшее поколение абхазов никогда не говорит Марганиа, а только Маан. В своей работе "Самурзаканцы или мурзаканцы" С. Басария приводит факты о том, как Маан было переделано на "менгрельский" лад - в Марганиа(19). Так же как Инал-ипа было переделано в Иналискуа, Иналишвили, Лакр-Лакербая, Эмхи-Эмухвари и др. Вместе с тем, если во второй части антропонима Маан видеть сванское "ан" (не отрицая факты языковых встреч сванского с абхазским), то частица "ан" присутствует в целом ряде фамилий у абхазов - Ануа, Нанба, Званба, Анба, Андырбыуа,Тванба, Миканба, Барканаа, Барганджиа и других. В абхазском языке "ан", как известно, обозначает - "мать". В этой связи "ан" сопоставим с теонимом "нан" - культом великой матери плодородия, существовавшим в Малой Азии во времена хаттов и хеттов (III - II тыс. до н.э.). У абхазов "нан" - мать, богиня, аныха - святилище, нанщъа - языческий праздник в честь великой животворящей матери, Анана-Гунда - богиня пчеловодства и др. При этом и первая часть антропонима "Маан" - "Ма" являлась у хеттов названием великой Богини - матери богов, образ которой также связан с представлениями о производительных силах природы. Культ малоазийской богини - "Ма" был широко распространен на территории проживания древних синдов (синды, как принято считать, являлись одним из непосредственных предков современных адыгов), от нынешнего города Анапы до города Новороссийска. Об этом свидетельствуют археологические данные(20). По-видимому, культ богини "Ма" был почитаем и в среде абхазов. Трудно сказать, насколько приведенное здесь суждение о происхождении фамилии Маан соответствует действительности. И над этими вопросами исследователям еще придется поразмышлять, хотя связь данного ономастикона с древним населением Малой Азии исключать полностью, видимо, не следует.

На примере генеалогии фамилии можно проследить связи абхазов с народами Северного Кавказа. Так, фамилия Черкезиа своим происхождением связана с термином, употребляемым для обозначения всех адыгов - "черкес". Фамилия Качарава, а также Карчава (Йарчаа) по всей видимости, связана с названием "карачай" (къарачайлыла - самоназванием карачаевцев). Абхазскими по происхождению являются и такие ныне балкарские фамилии, как Джапуев, Апсуваев...

Относительно генезиса балкарского рода Апсуваевых балкарка Шамсия Апсуваева рассказала автору этих строк: "Наш фамильный род Апсуваевых из Абхазии. Мы из абхазского рода Маан (Маргания). Нашего предка, переселившегося когда-то в Приэльбрусье, звали Огурлу. Переселившись на нынешнюю территорию Приэльбрусья, Огурлу называя себя "апсуа", основал фамильный род Апсуваевых:. Огурлу Маан был выходцем из села Адзюбжа.... В настоящее время связи между Апсуваевыми и их адзюбжскими родственниками не прерываются. Еще в советский период один из братьев Апсуваевых - Ачахмат (отец Шамсии Апсуваевой) получил образование в Сухуме. В последующие годы, вплоть до 1990 г., а затем и после завершения боевых действий, с 1993 года представители Апсуваевых ежегодно гостят в селе Адзюбжа.

Отметим также, что один из племянников Шамсии - Альберт Апсуваев в настоящее время является имамом мечети в Приэльбрусье (села Эльбрус, Терскол, Байдаевка, Тегенекли, Нитрина), а двоюродная сестра Шамсии - Мариам Апсуваева после завершения войны 1992-1993 гг. восстановила свою исконную фамилию Маан.

В книге А. Мусукаева "К истокам фамилии" приводится предание о том, что некогда в районе нынешнего села Кенже (в Кабардино-Балкарии) во владениях князя Каширокова появился молодой человек. Не назвав своего имени, он сказал, что ему пришлось в связи с чрезвычайными обстоятельствами покинуть Абхазию и что он хотел бы наняться на работу к князю:. Молодой человек показал себя в работе, оказался добрым и отзывчивым и скоро стал известным в округе как опытный и удачливый охотник. Не раз приносил с охоты подстреленных оленей и делился охотничьими трофеями с князем и односельчанами. Со временем его стали называть Бляниховым от прозвища "Бляна"(21).

Абхазы на протяжении веков, как известно, поддерживали тесные этнокультурные связи с осетинами(22). Многовековое территориальное соседство приводило к этническому взаимопроникновению, частичной этнической инфильтрации в ту и другую сторону, и нередко к полной ассимиляции. Например, роды Алания, Осия, Шармат и другие, - как полагает Ш. Д. Инал-Ипа, являлись потомками переселившихся некогда в Абхазию групп осетино-алано-сарматского происхождения. Об этом говорят сами фамильные имена (Осия - от груз. "оси" или абх. "ауапс" - осетин); родовое имя "Шарамат" связано, по-видимому, с названием "сармат"; фамилия Алания также этнического происхождения - от "алан"(23). Фамилии, производные от Шармат и Алан, встречаются и ныне в селе Адзюбжа в форме Шаматава и Маланиа.

Согласно фамильному преданию, предки ныне проживающего в Адзюбже рода Канхуа, переселились в Абхазию в XIX веке по причине кровной мести. Со слов Канхуа Сурама Быджговича, его дед, Селым Канока, черкес, выходец из села Джамбачей (ныне относится к Красногвардейскому району Краснодарского края) вынужден был приехать в Абхазию по причине убийства. Здесь он поменял фамилию Канока на Канхуа и записался абхазом(24).

Видимо, к этой же группе фамилий, можно отнести и фамилию Жван, принявшую по К. Д. Мачавариани, грузинскую форму Жвания(25). Эта фамилия, звучащая по-абхазски как Жьениаа (Жьаниаа), сопоставима с одним из адыгских (шапсугских) этнонимов жанэ (жанеевцы) - названием племени, некогда жившего в долине Цемезь, примыкающей к Суджук-Кальской (совр. Новороссийской) бухте и вдоль берегов Черного моря до Пшады(260. Носители фамилии Жанаа (Жанава), однокоренной с Жениа также выходцы из Шапсугии, представитель которой Басиат поселился в селе Джгиарда в XIX веке и уже тогда говорил по-абхазски.

Примечания

1. Памятники грузинского права. Т. III. // Церковные законодательные памятники (XI-XIX вв.) Тб., 1970. С. 331, 435.
2. Инал-Ипа Ш. Д. Абхазы. М., 1995. С. 406.
3. Смыр Г. Основные особенности абхазских фамилий. Сухум, 2000. С. 34.
4. Абхазия и в ней Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь. 1898. Сост. И. Н. С. 122.
5. Пахомов А. Исторические записки по истории Абхазии и князей Шервашидзе // Исторический вестник. Тб., 1957. С. 280.
6. Инал-Ипа Ш. Д. Садзы. М., 1995. С. 160.
7. Дзидзария Г. А. Труды. Сухуми, 1988. Т. I. С. 368.
8. Зухба С. Л. Абхазское народное поэтическое творчество. Сухуми, 1981. C. 190-191.
9. Кварчиа В. Е. Материалы топонимики Очамчирского района Абхазской АССР. Сухуми, 1988. Ч. 1. С. 29.
10. Сагария Б. Е. Трагедия македонских абхазов. 1995. Спб. С. 17.
11. Инал-Ипа Ш. Д. Вопросы этно-культурной истории абхазов. Сухуми, 1976. С. 336.
12. Джанашиа Н. С. Статьи по этнографии Абхазии. Сухуми, 1960. С. 23.
13. Избранные произведения писателей Советской Абхазии. Тб., 1938. С. 137-142.
14. Инал-Ипа Ш. Д. Очерки по истории брака и семьи у абхазов. Сухуми, 1954. С. 22.
15. Инал-Ипа Ш. Д. Памятники абхазского фольклора. Сухуми, 1977. С. 181.
16. Анчабадзе З. В., Дзидзария Г. А., Куправа А. Э. История Абхазии. Учебное пособие. Сухуми, 1986. С. 68.
17. Бгажба Х. С. Этюды и исследования. Сухуми, 1974. С. 178.
18. Марр Н. Я. О языке и истории абхазов. М. - Л., 1938. С. 64-65, 108.
19. Басария С. Самурзаканцы или мурзаканцы//Материалы по истории Абхазии. Сухуми, 1990. Вып.1. С. 29-30.
20. Крушкол Ю. С. Древняя Синдика. М., 1971. С. 177-180.
21. Мусукаев А. И. К истокам фамилии. Предания и легенды. Нальчик, 1992. С. 78-79.
22. Инал-ипа Ш. Д. К абхазо-осетинским этнокультурным связям // Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967. С. 216-217.
23. Там же. С. 223.
24. Тхаицухов М. Генеалогия абазинских фамилии как историко-этнографический источник // Известия АИЯЛИ. Т. XV. Сухуми, 1989. С. 107-108.
25. Басария С. Самурзаканцы или мурзаканцы // Материалы по истории Абхазии. Сухуми, 1990. Вып. 1. С. 30.
26. Люлье. Черкессия. Историко-этнографические статьи // Материалы по истории черкесского народа. 1990. С. 11.

(Абхазоведение. История, Археология, Этнология. Вып. II, с. 189-198. Сухум, "Алашара", 2003 г.)

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida/ru.)

___________________________________________________

Миграционные процессы в средневековье из Юго-Восточной Абхазии

По территории Юго-Восточной Абхазии (совр. Галский и Очамчырский районы — исторические области Самурзакан и Абжуа) в течение многих веков пролегал путь различных народов и культур, двигавшихся преимущественно, как об этом свидетельствует древняя и средневековая история Западного Кавказа, с юга-востока на северо-запад. Данная территория, исходя из своего приграничного положения с Западной Грузией, с давних времен являлась зоной экономических и политических контактов, родственных взаимоотношений мегрелов и абхазов, ярче всего проявляющихся во взаимных браках.
Взаимная инфильтрация населения в ту и другую сторону, как и переселение малых и более значительных групп людей в обе стороны Кавказского хребта, происходила постоянно, причем иногда она носила интенсивный характер.
Исследователи отмечают, что этнографическая группа абхазов–абазин в период зрелого Средневековья переселилась на северную сторону Кавказского хребта главным образом из северозападных частей исторической Абхазии. Данное обстоятельство находит свое отражение как в языке, так и в преданиях самих абазин [1, с. 23].
Имеющиеся материалы свидетельствуют, однако, и о том, что часть нынешних абазин некогда проживала в Юго-Восточной Абхазии и оттуда мигрировала на Северный Кавказ.
В связи с перемещением части абхазоязычного населения из Юго-Восточной Абхазии на север, бесспорно, большой научный интерес представляют самурзаканские и абжуйские фамилии у абазин. К таковым относятся: Абыджба-Биджев, Ахсалба-Ксалов, Абсава-Апсов, Багба-Багов, Бжаниа-Бежанов, Гергия-Гергев, Дзигуа-Дзугов, Кецба-Капов, Кикория-Киков, Когониа-Кагов, Куарчиа-Курачинов, Тхаицук-Тхайцухов, Туква-Тугов (Туков), Хубуа-Хубиев, Чкотуа-Чкатуев (Чикатуев), Шоуа-Шаов и др. Анализ имеющегося материала показывает, что ряд фамилий, которые здесь встречаются, имеются у абазин, но не бытуют в настоящее время среди юго-восточных абхазов. К ним относятся Кешелава (Кешев, Кешаев), Кикава (Киков), Кулава (Кулов), Маткава (Матков), Цеквава (Цеков) и т.д. Ученые указывают также на названия двух сел в Галском районе — Гагида и Сида [2, с. 149].
В первом случае корень «гаги» соответствует абазинской фамилии Гагиев (Гаги). Название Сид (Сида) по своей форме идентично абазинской фамилии Сид (Сид-Ипа) (в русской транскрипции Сидов, кабардино-черкесской — Сидаков). По данным Л. И. Лаврова, Сидовы (по абхазо-абазински — Сидаа) причисляли себя к роду абхазских князей Маршан [3, с. 172–173].
В топонимике Юго-Восточной Абхазии присутствуют десятки других абхазо-абазинских антропонимов. Так, абазинская фамилия Тамби и Там (Тамбиев, Тамов) находит свою параллель в названии села в Абжуа — Тамшь (т.е. община рода Там). Село Мыку (Моква) увязывается с фамилиями Мукба и Мыкба (Муков) [4, с. 149]; в верховьях р. Кодор-гора Гуагуа идентично фамилии Гогуа (абх.) и Гвагва (Гогов, абаз.) [2, с. 149; 3, с. 353]. Название области Дал (расположенной на пути к Клухорскому перевалу, через который абазины постепенно переселялись на Северный Кавказ еще с эпохи бронзы) соответствует абазино-кабардинской фамилии Далов; топоним Лата увязывается с абазинским антропонимом Латов (у адыгов — Лотоко) [5, с. 175] и др.
В целом, от Галского района Абхазии до Северного приюта зафиксировано свыше 40 топонимов, большая часть которых интерпретируется на абхазо-абазинских языках [2, с. 150]. Упомянем и известное в Юго-Восточной Абхазии святилище Кьачныха, т.е. святилище фамилии Кьач, аналогичное абазинской фамилии Кячев [1, с. 93; 6, с. 152].
Не исключено, что среди представителей абхазской этнической общности, мигрировавших на Северный Кавказ, могла быть и некоторая часть собственно мегрелов, особенно тех, кто находился с самурзаканцами и абжуйцами в родственных или брачных отношениях. На это могут указывать, например, такие антропонимы, представленные у абазин, как Кулава, Кикория, Маткава, Цеквава, Хубутия и др. Хотя количество мегрелов, переселившихся вместе с абазинами-тапанта из Юго-Восточной Абхазии, должно было быть незначительным, так как в период примерно до XIV в. прямые абхазо-картвельские (мегрельские) контакты были довольно слабыми, что, по мнению специалистов, прослеживается на примере небольшого объема картвельской лексики в общеабхазском языке [7, с. 66–67].
Дополнительным аргументом, говорящим в пользу миграции предков абазин из Юго-Восточной Абхазии, является то, что ряд заимствований в мегрельском языке, как считают специалисты, больше напоминает северные, т.е. абазинские, нежели южноабхазские формы. Ср. мегрельское Кєауа ‘маленький топорик’, которое, как указывает В. А. Чирикба, формально ближе к тапантскому Коауа ‘то же’, чем к абжуйскому аjкоауа, бзыпскому Аjк’оау.
Ср. с этой точки зрения также мегрельское расха ‘плетеная хижина’ с ащх., тапантским bасg’’а ‘плетенка’, bzi в мегрельском ckеbzi ‘ритуальный сыр’ с тапантским bzi vs абхазским bzijа ‘хороший’.
Эти и некоторые другие факты, по мнению В. А. Чирикба, могут указывать на то, что вопреки общепринятому (в основном, в исторической литературе) мнению, согласно которому предки абазин-тапанта мигрировали на Северный Кавказ с территории Западной Абхазии (где исторически зафиксирован исконный для этого региона садзский диалект абхазского, напрямую не связанный с тапантским), представляется более вероятным, что «они проживали прежде именно в юго-восточной части Абхазии на территории либо древней Миссиминии (ущелье реки Кодор), либо Апсилии» (охватывавшей совр. Очамчырский и Галский районы Абхазии), т.е. в любом случае в непосредственном соприкосновении с мегрелоязычным ареалом [7, с. 78]. Можно предположить, что именно оттуда, из Юго-Восточной Абхазии, предки тапантовцев перешли приблизительно в XIII–XIV вв. через Клухорский перевал. Интересно в связи с этим отметить, что тапантский диалект имеет такие мегрельские заимствования, которые отсутствуют как в бзыпском (т.е. центральном), так и в садзском (западном) диалектах абхазского языка, ср. тапантское Ка ‘да’, абжуйское Ко< мегр. Ко ‘да’ [Там же].
Если в основе миграции абхазов на север видеть недостаток земельных угодий, то таким периодом в местной истории действительно были XIV–XV вв., когда Абхазия, особенно ее юговосточной часть, в том числе горных долин р. Кодор, переживала экономический расцвет и резкий демографический подъем, когда под сельское хозяйство использовались все удобные для этого земли и в некоторых местах начались эрозийные процессы [8, с. 120].
Свою негативную роль в переселенческом движении, надо полагать, сыграли и военно-политические события: нашествие на Абхазию в 1440 г. турок-османов, которое сопровождалось истреблением или порабощением местного населения. С этого времени, по мнению Ш. Д. Инал-Ипа, и начинается переселение значительных групп абхазоязычного населения на Северный Кавказ [1, с. 144].
Таким образом, все известные историко-этнографические и языковые данные служат подтверждением миграции абазин-тапанта на Северный Кавказ из Юго-Восточной Абхазии, пик которой пришелся на XIV–XV вв. Решающее значение для переселения абазин из Юго-Восточной Абхазии, как свидетельствуют материалы, имели причины экономического и отчасти политического характера.

Библиография

1. Инал-Ипа Ш. Д. Ступени к исторической действительности. Сухум, 1992.
2. Тхайцухов М. С. Очерки истории абазин конца XVIII–XIX вв. Сухум, 1992.
3. Лавров Л. И. Классовое расслоение и племенное деление абазин в XVIII–XIX вв. // Советская этнография. 1948. № 4.
4. Лавров Л. И. Абазины // Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
5. Коков Дж. Из адыгской (черкесской) ономастики. Нальчик, 1983.
6. Инал-Ипа Ш. Д. Антропоним абхазов. Майкоп. 2002.
7. Чирикба В. А. Абхазские заимствования в мегрельском языке // Абхазоведение. Сухум, 2009. № 3.
8. История Абхазии. Сухум, 1991.
9. Кварчия В. Е. Топонимика Абхазии (на абх. яз.). Сухум, 2002. (нет в тексте).

(Лавровский сборник. Материалы XXXIV и XXXV среднеазиатско-кавказских чтений 2010–2011 гг. Этнология, история, археология, культурология. СПб.: МАЭ РАН, 2011. С. 18-22)

___________________________________________________

Миграционные потоки абхазов

Научные исследования

В VIII–ХIII веках, в эпоху Абхазского царства, Абхазия была плотно заселена. Уже тогда часть населения стала переселяться за пределы своей этнической территории – на Северный Кавказ, в Мегрелию, в Византийскую империю и другие земли. Абхазское царство, располагавшееся между Византией, Арабским Халифатом и Хазарией, не только сумело сохранить независимость, но и, опираясь на сильную центральную власть, стало осуществлять широкую военно-политическую экспансию в соседние страны.

Так, на востоке оно присоединило к своим владениям практически всю территорию исторической Западной Грузии, ослабленную нашествием арабов, и одновременно включилось в борьбу за картлийские земли. Об этом идет речь в следующих работах: Анчабадзе Ю. Д. Абхазы // Адыгская (черкесская) энциклопедия (год издания – 2006); Анчабадзе Ю. Д. и Соловьева Л. Т. Новые труды по кавказоведению. Рец. на: Г. В. Цулая.

Завоевания абхазов на востоке дали толчок к переселению определенной части абхазской феодальной знати с ее окружением в центральные области Эгриси.

Наиболее активная фаза передвижения знатных абхазов в Эгриси и Картли пришлась на период наивысшего усиления Абхазского царства, когда на территории современной Грузии впервые возникают известные княжеские фамилии: Марушисдзе, Варданисдзе – обе фамилии происходят от абхазской фамилии Марщан. Сравните Варданисдзе с ветвью Марщан, называемой Варданыжвлара, т. е. род Вардан; Бараташвили – от Качиба-дзе-Гечба. Согласно исследованиям Д. В. Гвритишвили, предки Бараташвили, носившие фамилию Качибадзе, «прибыли в Картли из Абхазии в X–XIII веках» (Гвритишвили Д.В. Из истории социальных отношений в позднефеодальной Грузии. (Сатавадо-сеньори). – Тб., 1961. C. 77). Фамилии Мачабели, Анчаписдзе происходили от Ачба; Чачасдзе, Чачибая, Чанчибадзе – от Чачба; Абазасдзе – от этнонима абхазо-абазин – абаза; Аманелисдзе – от Амаан-Маан, Cанишвили-Асанидзе-Асанбадзе – от Санба – Цанба; Аршисдзе – Аршиасдзе – от Аршба. Феодалы Аршисдзе являлись наместниками восточных округов Абхазского царства (Кахети). Видимо, с ними связан и топоним Ареш – Ариши, а также родовое имя владетелей этой области – Аришиани.

Миграционные потоки абхазов в Средние века были направлены не только в сторону Картли, но и на территорию нынешней Юго-Западной Грузии, и это, наряду с колонизационными процессами, было обусловлено и другими самыми разными причинами. Так, согласно исследованию Т. Путкарадзе, в период с V по ХVII вв. на территорию Аджарии из Абхазии переселились трое братьев Шервашидзе, бежавших от кровной мести. В Аджарии их потомки стали именоваться Шавадзе. С братьями Шервашидзе народное предание связывает возникновение в Аджарии нескольких высокогорных селений – Шавадзееби, Гобадзееби, Хуциентеби.

Миграция абхазов на территорию современной Грузии продолжалась и в ХI–ХIII веках, но она была уже не столь активна. В последующие периоды в Эгриси и Картли переселились, например, абхазы Адымба–Думба. Именно с этой фамилией связано происхождение грузинской фамилии Думбадзе. Обращает на себя внимание и фигурирующая в грузинском историческом документе середины XV века запись «Гиорги Капшас-дзе», а также «люди рода Капшас-дзе», которую историк С. Какабадзе переводит буквально как «человек рода Капша». Сравните Капшас-дзе с абхазским дворянским фамильным именем рода Капшь, а также местностью Капшькыт (буквально «село Капша»), расположенной на границе сел Окум и Чхуартал в историческом Галском (ныне Ткуарчалском) районе Абхазии.

Интересно, что с IХ века именно абхазский язык считался наиболее престижным, и на нем говорили царский двор и высшая аристократия нынешней Западной Грузии. Даже в окружении царицы Тамар заметную роль играли представители абхазской знати, и они-то в первую очередь говорили на своем языке. Более того, царица Тамар, как известно, нарекла своего сына Георгия вторым абхазским именем Лаша. Впоследствии имя Лаша стало его первым именем. Следует при этом обратить особое внимание, что имя Лаша было известно картвелам еще в раннем Средневековье. Об этом свидетельствует датируемая VIII веком надпись, высеченная на подножии креста церкви в селе Тбиси Тетрицкаройского района (в исторической Нижней Картли (по-грузински Квемо-Картли), расположенной в южной части современной Грузии, юго-западнее Тбилиси). Надпись гласит: «Святая Троица, помилуй строителя его Лашу» (Корпус грузинских надписей. Т. 1. Сост. Н. Ф. Шошиашвили. – Тб., 1984. С. 104–106 (на грузинском языке). Некоторые авторы, например, Л. Ахаладзе, утверждают, что «имя Лаша в абхазской ономастике не встречается, а в грузинской оно известно еще за четыре столетия до рождения Лаши-Георгия». Готов согласиться со второй частью данного высказывания, но при этом хочу отметить, что первая его часть явно ошибочна, или таким образом читающий надпись сознательно вводился в заблуждение. Поскольку в действительности имя Лаша присутствует в антропонимии абхазов и, как подчеркивает Ш. Д. Инал-ипа в работе «Антропонимия абхазов», относится к историческим и ныне бытующим мужским престижно-благозвучным абхазским именам.

Следовательно, имя Лаша, которое ничего не означает на грузинском языке, а с абхазского языка переводится как «свет, светоч», действительно было известно в среде картвелов, по крайней мере, уж точно с раннего Средневековья. Производным от имени Лаша является, кстати, и наличествующий в Восточной Грузии (Пшавии) топоним – святилище «Лашарис гори».

Вместе с тем считаю нужным подчеркнуть, что абхазское имя Лаша сегодня довольно распространено и среди грузин, в том числе и среди молодежи. И носители этого имени зачастую и не догадываются о его происхождении.

Абхазский язык, как я уже отметил, являлся престижным языком царского двора и высшей аристократии нынешней Западной Грузии. Академик Н. Я. Марр отмечал, что абхазский язык «еще более чем территориально, господствовал социально», и им владела часть западногрузинской знати даже в первой половине ХIХ века. В среду картвелов проникали специфические формы абхазской материальной и духовной культуры, традиции, поведенческие нормы абхазского этикета.

А в конце XIX века в Грузии абхазов называли французами Кавказа. Показателем почтительного отношения мегрелов к абхазам является и тот факт, что обильно накрытый стол они ассоциировали с гостеванием абхазов в мегрельском доме. Сосед или родственник, посетивший семью, стол в которой ломился от обилия и разнообразия пищи, произносил слова восхищения: «Какой шикарный стол! Вы ждете абхазов?». «Громадное культурное влияние абхазов, – писал историк К. Кудрявцев, – мы можем наблюдать почти во всех областях жизни и даже быта картвелов».

Таким образом, некоторые документальные материалы о миграционно-колонизационных процессах абхазов, приведенные выше, явно свидетельствуют о присутствии абхазов в раннем Средневековье на территориях исторической Западной, Восточной и Юго-Западной Грузии. На это указывает и многочисленный топонимический и антропонимический материал. Подтверждают довольно значительное этнокультурное влияние абхазов на картвелов, в том числе на образование в Картли новых феодальных фамильных имен, происшедших от абхазской знати, и грузинские документы.

То, что уже в VIII веке в картлийской среде встречается абхазское имя Лаша, позволяет сделать некоторые предварительные выводы. Человек с именем Лаша вряд ли мог быть простого звания, скорее всего, это был представитель знатного, феодального сословия, а возможно, даже царского происхождения.

(Республика Абхазия, № 110, 14-15 октября 2014 г.)

___________________________________________________

Абхазские этнографические реалии в грузинской интерпретации

Изучение традиционно-бытовой культуры абхазов при сравнительном и сопоставительном анализе с картиной мира соседних народов может дать в руки исследователя ценные материалы, свидетельствующие о взаимодействиях и этнокультурных заимствованиях. Однако не всегда факты тождественности или схожести элементов бытовой культуры соседствующих народов являются следствием их контактов, взаимовлияния, диффузии культурного достижения из одной этнической среды в другую. Например, обычай избегания, сущность которого заключалась в различного рода запретах (молчании, закрывании лица, запрет на имя, полное скрывание и т.п.), которые налагались на женщин и мужчин в различных жизненных ситуациях: между обручением и свадьбой, во время свадьбы, после свадьбы. Особенно строго обычаи избегания касались женщины (невестки) в отношении родственников мужа. Этот обычай, существующий практически у всех народов Кавказа, вообще нельзя объяснять заимствованиями. Интересно в этой связи, что мегрелы, например, Цаленджихского района Западной Грузии, обычай избегания называли «абхазским обычаем».

Далее примеры относятся к материальной культуре, семье и хозяйству абхазов. По утверждению некоторых грузинских этно-графов, у абхазов «в глубине (центре) переднего двора, боковой стороной к воротам стоял большой дом «аюны ду». У грузин дом «ода» аналогично занимал центральное место жилого комплекса, но в отличие от абхазского, он всегда стоял лицевым фасадом к воротам. Абхазский обычай, ставить жилище боковым фасадом к воротам находит сходство с обычаем горцев Северо-Западного Кавказа».

Эти факты, мягко говоря, не соответствуют действительности. Прежде всего, неверно утверждение о том, что абхазы строят основной дом боковым фасадом к воротам, так как основной дом абхазы всегда располагали и сейчас располагают передней стороной к главным воротам: у бзыбцев основной дом обычно ставят лицом к югу; у абжуйцев ориентиром служит дорога. Такой принцип расположения является характерным также для всей Западной Грузии. В отличие от этого, у адыгов жилой дом внутри двора был поставлен задней или боковой стороной к улице, что явилось у них в значительной мере результатом влияния ислама. Отсюда следует, что расположение основного жилища абхазов по отношению к воротам, вопреки тенденциозным утверждениям грузинских этнографов, отличалось от аналогичного расположения главного дома у адыгов.

С утверждением некоторых грузинских этнографов о незнакомстве абхазов с каменным строительством никак нельзя согласиться еще и потому, что замки, крепости, башни, городища, встречающиеся в каждой абхазской общине, а также княжеские дворцы, жилища некоторых феодалов, возведены из камня. Такие массивные каменные дома еще в первой половине ХIХ в. имелись, например, у князя Таташа Маршьан в селе Лата и Омара Анчабадзе в селе Сакьан.

Немаловажно, что к эпохе неолита восходят многочисленные дольмены, разбросанные по всему Черноморскому побережью, от г. Анапы на юго-восток: южной границей дольменов считается с. Гуада в Абхазии. В Мегрелии, а тем более в Восточной Грузии, дольмены отсутствуют. Это говорит о том, что строителями дольменов в далеком прошлом являлись предки абхазов и адыгов. Дольмены, хотя и не относятся непосредственно к жилой архитектуре, но тем не менее свидетельствуют о том, что строительство из камня (каменное зодчество) было также известно абхазо-адыгскому населению издревле.

Грузинские этнографы утверждают, что «в старину абхазская семья, так же как и семьи горских народов Северного Кавказа, была полигамной. Мужчина мог одновременно иметь двух, даже трех жен, независимо от вероисповедания каждой из них (будь то мусульманка или христианка)».

Однако известно, что традиционная абхазская семья была моногамной. Даже абхазские мусульмане, как писал русский офицер и ученый Ф. Торнау, имели не более одной жены, и «многоженство у жителей из магометан не в обыкновении». Случаев многоженства в Абхазии не встречалось, даже к двоеженству прибегали в исключительных случаях, причем вторую жену (авартъа), чаще приводили в случае бесплодия первой жены. Традиции моногамной семьи продолжали существовать у абхазов несмотря и вопреки длительному присутствию в Абхазии турок и их религии ислама, допускавшего и даже поощрявшего многоженство. То же самое мы наблюдаем, в частности, у кабардинцев, где также укоренившийся обычай имел преобладающую силу над мусульманством, вследствие чего редкий кабардинец имел более одной жены.

Один из типов пахотного орудия у абхазов носит название «аккъа0ан». Русский академик Гюльденштедт в 1773 г. обнаружил в Абхазии пахотное орудие, которое названо им «котен» или «котен-мача». Грузинские авторы считают слово «аккъа0ан» производным от грузинского гутани – плуг. Однако, термин «гутани» общекавказское слово, которое бытует у многих народов Кавказа в разных вариациях. Все абхазские орудия принадлежат к одному основному типу, имеющему широкое распространение по всему Кавказу, и типологически восходят к древнейшему шумерскому орудию пахоты (шумеры –древнее население Южной Месопотамии, создавшее одну из древнейших цивилизаций в долине Тигра и Евфрата, во II тыс. до н. э. В результате смешения шумеров с аккадами сформировалась народность вавилоняне; современные государства, включающие земли Месопотамии – Ирак, Сирия, Турция). Относительно же «мача» считалось, что оно связано с грузинским «ман3уа», с названием одного из видов плуга в Грузии. На самом деле, в термине «котен мача», как писал Ц. Н. Бжания, мы имеем выражение «акуа0ан ма3», т. е. «малый акуатан», от абхазского слова «ама3».

Нужно сказать, что и сейчас у горцев-мтиулов, хевсуров сохранилось пахотное орудие под названием «ачача». Последний термин вызывает несомненный интерес в связи с его созвучием с абхазской владетельской фамилией Ачачба.

При изучении пищи карачаевцев и балкарцев некоторые этнографы отмечают, что в начале ХХ в. среди них получают известность бобовые – фасоль и горох, «называемые общим грузинским термином кудару. Последние к карачаевцам и балкарцам проникли через сванов и кабардинцев, о чем свидетельствуют названия эбзе кудору и черкес кудору».

У карачаевцев и балкарцев и сегодня фасоль называется «кудору». Но, весьма сомнительно, что происхождение слова «кудору» грузинское, так как они называют фасоль «лобио», что производно от мегрельского «льебиа» (то же). На Кавказе только в абхазском языке (а также у абазин) есть основа слова «кудору» – «куд», что значит, как известно, фасоль (русское «фасоль» производно от арабского «фаусулиан» и турецкого «фасулу»: абхазы перенесли на фасоль название более древней бобовой культуры, которая называлась у них «акуд»).

Таким образом, у сванов нет слова «кудору», но карачаевцы называют фасоль «эбзе кудору» («сванская фасоль»).

В связи с этим укажем на абхазское название сванов – ашъануа, что дословно означает «местонахождение страны ашуов». Есть мнение, что ашуа – это «далекие предки абхазов, абазин и убыхов». Термином ашуа (ашъуа) и сегодня абхазы называют жителей Северо-Западного Кавказа. в том числе и абазин. Отсюда можно сделать вывод о том, что в местах, занятых в настоящее время сванами, в далеком прошлом проживал народ ашэуа, название которых перешло на пришлых племен картвельского языкового корня. Надо полагать, что от этого народа (предков абхазов) и сохранилось слово «куд», которое перешло и к карачаевцам, но уже под названием «сванская фасоль». Аналогичным абхазскому названию фасоли словом «къвыд» называется эта культура и у родственных абхазам абазин. Другими словами, «куд» мог быть заимствован и от абазин черкесами, а от них – балкарцами и карачаевцами.

При этом и в основе термина «эбзе», которым карачаевцы и балкарцы называют сванов, лежит корень «бз», отражающий название народа, живущего в этих местах до сванов. То есть, очевидна связь термина «эбзэ» с самоназванием абхазо-абазин – «абаза».

В целом на сегодня может быть выявлен и включен в активный научный оборот целый ряд абхазских этнографических элементов и абхазской этнографической лексики за исторический период, доказывающий активное присутствие абхазского этноса в нашем регионе

(Республика Абхазия, 2015 г., № 45-46)

___________________________________________________

О книге В. Л. Бигуаа «Вопросы традиционной религии и бытовой культуры абхазов»
(Сухум, 2012, 301 стр.)

Новая книга известного специалиста в области народной культуры абхазов В. Л. Бигуаа «Вопросы традиционной религии и бытовой культуры абхазов», продолжает изучение вопросов этнографии абхазов. Нельзя сказать, что данная тема является новой в абхазоведении: ею в свое время занимались не только автор рецензируемой работы, но и проф. Ш. Д. Инал-Ипа, другие признанные этнографы И. А. Аджинджал, Л. Х. Акаба. Наличие подобных исследований, однако, не исключает в дальнейшем попыток ее нового осмысления. С этой точки зрения, несмотря на то, что вопросы традиционно-бытовой культуры абхазов достаточно хорошо освещены в этнографическом абхазоведении и имеют довольно богатую традицию в нашем абхазоведении, автор для решения поставленных задач, широко использует работы своих предшественников, в известной мере дополняя их новыми полевыми материалами, собранными им в различные годы исследовательской работы. Исследование состоит из введения, трех разделов и заключения. Во введении автор не только определяет цели и задачи исследования, но и обращается к дефениции термина Апсуара. По его убеждению, Апсуара – это ядро традиционной культуры абхазов, это способ этнического самосознания и самоутверждения, саморегуляции и самодостаточности. Данное определение совпадает в полной мере с определением, предложенным в свое время Ш. Д. Инал-Ипа. Однако автором использован новый понятийный аппарат и его дефиниция порядком короче, чем у проф. Ш. Д. Инал-Ипа. Там же В. Л. Бигуаа выделят в Апсуара семь субкультур(культур): апсуа-дгыл (этноэкологической), апсщэа(этнолингвистической), апсуабзазара (бытовой), апсуадоуха (духовной), апсуалейшэа (нормативной), ацъгей-абзией(обрядовой), ахьзи-ахьымдзги (правовой). Автором дается и структурно-схематическое изображение Апсуара.
Нетрадиционный подход В. Л. Бигуаа к изучаемым им вопросам проявляется уже в том, что в первой главе рассмотрены вопросы традиционной религии абхазов, хотя это вытекает из названия работы. Автором делается небезуспешная попытка реконструирования системы абхазского политеизма как такового, определяется его типология, выявляются паралелли в религиях других древних народов, особенно Кавказа и Ближнего Востока, с которыми древние предки абхазов находились в тесных этнокультурных взаимоотношениях. Причем, опыт реконструирования традиционной религии абхазов, которую В. Л. Бигуаа называет супремотеизмом, осуществляется в абхазоведении впервые. В то же время, разработка данной темы может считаться завершенной тогда когда она будет снабжена соответствующими материалами ритуальной практики. В своей же работе автор рассматривает только одну из них – моление божеству кузни и кузнечного ремесла – Ажьираныхуа.
Второй раздел монографии В. Л. Бигуаа посвящен бытовой культуре абхазов. Здесь рассмотрены хозяйство (земледелие, скотоводство, пчеловодство, охота), материальная культура (жилище, одежда, пища), семейный быт (структура, внутрисемейная организация в том числе и возрастные категории), общественный быт абхазов. В основу главы «Семейный быт» автором положена его предыдущая работа – «Абхазская традиционная семья и действительность». Здесь, что весьма важно, вопросы семьи и семейного быта также впервые рассмотрены автором в этнодемографическом аспекте. Нужно при этом иметь в виду, что понятие-термин «структура семьи» в литературе не однозначно. Этнографы и демографы обычно включают сюда состав семьи (численный, поколенный, родственный, иногда также национальный и социальный), социологи – характер связей между членами семьи, т. е. внутрисемейные отношения. Автор, на мой взгляд, совершенно правильно синтезировал оба подхода, точнее обосновал такой синтез, так как он предпринимался и ранее. Подобного рода синтез обеспечивает не только большую полноту, но и большую глубину исследования объекта. Ведь такие показатели, как, скажем, поколенный или родственный состав семьи, сопрягаются с такими характерными для нее связями, как взаимоотношения между поколениями, категориями родственников и т. д.
Другая важная проблема, поднятая В. Л. Бигуаа в монографии, это система отношений традиционного абхазского общества - «Общественный быт». Данная проблема в абхазоведении также уже была предметом исследования. Интересующая нас тема рассмотрены в капитальном труде проф. Ш. Д. Инал-Ипа «Абхазы», а также в коллективной монографии «Абхазы», изданной в Москве в 2007 г. (переиздана в 2012 г.). Однако, проблема общественного быта, излагаемая в работе В. Л. Бигуаа отличается от традиционного исследования уже потому, что она изложена ученым, главным образом, в его структурном аспекте. Автор также стремится доказать, что важнейшим регулятором взаимоотношений членов абхазского общества была соционормативная культура, «определяющая границы поведения каждого». А что может быть более убедительным доказательством последнего тезиса, чем данные, говорящие о том, что в основе подобного поведения лежала психологическая установка на то, «что делать можно и нельзя, что следует и не следует делать, что красиво и некрасиво». При этом обращается внимание и на то, что система нравственной культуры абхазов в общественном быту не только действовали, но в известной мере действуют и до настоящего времени.
В целом же, монография В. Л. Бигуаа «Вопросы традиционной религии и бытовой культуры абхазов» – очень серьезное исследование, заслуживающее положительной оценки. Продуманная концепция, интересная постановка вопросов, богатый фактический материал делают ее весьма полезной для всех кто интересуется традиционной культурой абхазов. Можно соглашаться с В. Л. Бигуаа, можно с ним не соглашаться в каких-то вопросах, однако важно, что автор предлагает собственное видение проблемы бытовой культуры абхазов, заставляет заново обратиться к вопросу о сути поставленных вопросов. Отвлекаясь от частностей (в книге имеются досадные погрешности, опечатки), монографию нельзя не признать несомненной удачей автора. Остается пожелать В. Л. Бигуаа завершить работу над задуманным им проектом монографии – «Апсуара – ядро традиционной культуры абхазов», частью которой и является рецензируемая работа.

(Эхо Абхазии, 17 сентября 2013 г.)

___________________________________________________

Отзыв на рукопись работы Я. В. Чеснова «Прометоиды. Философско-антропологическая реконструкция долгожительской культуры»

Одно из основных мест в проблематике этнографических изысканий на Кавказе ведущего научного сотрудника Института Философии РАН, кандидата исторических наук Я.В. Чеснова, занимает тема кавказского долгожительства. Данной проблематике посвящена и очередная монография Я. В. Чеснова «Прометоиды. Философско-антропологическая реконструкция долгожительской культуры». Ее изучение проводилось на примере классической страны долгожителей – Абхазии. В основу работы положен огромный и уникальный абхазский этнографический материал, собиравшийся им в течении многих лет. Материалы других этносов, в том числе Южного и Северного Кавказа привлекаются автором для сопоставления.
В работе исследователь на особое место выдвинул проблему лидерства прометоидного типа личности, людей создающих нравственные ценности «кавказства», предполагающего следование аскетизму, принятие риска и выполнения общественных обязанностей. Для раскрытия сути феномена долгожительства автор применил предложенный им метод философско-антропологической реконструкции.
Я. В. Чеснов подробно рассматривает экологические, экофильные и спациализационные ориентации абхазской культуры – представления о вселенной, правила поведения в горах, на охоте, запреты регулирующие отношения с природой, направленные на сотрудничество с ней, породившего, согласно автору, феномен долгожительства. Совершенно справедливо отмечается, что природа (апсабара – досл. «то, что видит душа»), не просто среда обитания, но «говорящий источник этических и эстетических ценностей, формирующих поведение человека». Именно через нравственное освоение окружающего пространства осуществляется лидерство прометоидной личности.
Весьма ценны выводы и наблюдения автора о многих особенностях жизнедеятельности человека в абхазской культуре, выражающиеся через пищевые запреты, этикетно-поведенческие нормы, в том числе проведенный анализ иерархии проявления структуры аламыса (сердцевины Апсуара – абхазства), представления о народной анатомии и многое другое.
Согласно автору, природные ресурсы долгожительства могут быть чрезвычайно различными. И поиск нужно вести в направлении ресурсов самого человека. В своем исследовании автор показывает, что невозможно каким-либо одним фактором (например, взаимосвязью «пища — долголетие») пытаться объяснить такое сложнейшее явление, как долгожительство. Причину этого явления следует скорее искать в образе жизни населения – укладе жизни, форме хозяйственной деятельности, обычаях, обрядах, социальных отношениях членов сообщества, типе семьи, воспитании детей, характере жилища, освоения окружающего пространства, типе одежды, питании, отношении с природой, миром, верованиях, поверьях, знаниях, языке, фольклоре как знаково-символическом выражении культуры.
Реконструируемая автором женская культура свидетельствует о высокой роли женщины в долгожительской культуре (жизнеохранительные и витальные функции). Автор безусловно прав в том, что социализация детей направлена на достижение предписанного идеала, в результате которого вырабатывается «рациональная жизнедеятельность организма».
Несомненный интерес вызывают разделы книги, где речь, в частности, о социальном статусе молодых мужчин у абхазов, народной медицине, о ритуальных, символических функциях абхазских посохов-алабащь. Автор приводит известные значения слова алабащьа – «палка крови» (И. А. Аджинджал), «палка братства» (Ш. Д. Инал-Ипа). Существует также точка зрения о том, что алабаща буквально значит «палка-нога» (от алаба «палка» и ашьа (ашьапы) «нога»). Не исключено, что слово алабаща переводится дословно и как «палка смерти» (алаба «палка», ащьы «смерть»). Целесообразно, на наш взгляд, дать и абхазское название простой палки – «алаба баша». В качестве пожелания хотелось бы обратить внимание и на некоторые другие моменты терминологического порядка. Так, автор слово «анышэара» употребляет в значении «умереть», но точный его перевод «примирение». Русскому выражению «резать землю» следует дать его абхазский перевод «анышэпкара». Выражение «чтобы ты взбугрил землю» (в смысле пожелания могилы), по- абхазски звучит как «аныщэ афара», то есть съедание землей.
Надлежит отметить, что монография Я. В. Чеснова привлекает внимание эрудицией автора, его профессиональным мастерством этнолога. Работа, отличающаяся богатством содержания, важностью рассматриваемых в ней вопросов, научной новизной, ценностью высказанных положении и глубиной суждений, на всем протяжении читается с неослабевающим интересом. Прекрасный знаток традиционно-бытовой культуры народов Кавказа, Я. В.Чеснов детален и скурпулезен в своем исследовании. Серьезное научное исследование Я. В. Чеснова с присущим только ему видением проблем феномена долгожительства, безусловно вызовет читательский интерес и несомненно является значительным вкладом в кавказоведение.

10.08.2011

___________________________________________________

О монографии Ю. Г. Аргун «Дал. Цабал. Прошлое и настоящее». Историко-этнологическое исследование. – Сухум. 2011, 187 стр. (на абх. яз.)

Настоящая работа известного абхазского этнолога, проф. Ю.Г. Аргун «Дал. Цабал. Прошлое и настоящее. Историко-этнологическое исследование», посвящена актуальному, но малоизученному аспекту абхазской этнологии – быту и культуре населения Кодорского ущелья, особой этнографической группы абхазов – дальцев и цабальцев. Книга Ю.Г. Аргун написанная с учетом всей имеющейся художественной и научной литературы, начинается с освещения истории верхней части Кодора, – с периода каменного века вплоть до современности. Особое внимание в работе уделено событиям ХΙХ–ХХ вв. – вопросам выселения абхазов Дала и Цабала в результате колонизаторской политики царской России, быту, материальной и духовной культуре жителей Кодорской долины до и после выселения из родных мест.
Важными в работе являются характеристики психологического склада, социальных отношении, хозяйственных занятии, а также проблемы абхазской диаспоры в целом, их репатриации и т. д. Ценность для этнолога представляют разделы о семейных, свадебных, похоронных и др. обычаев и обрядов жителей Дала и Цабала. Несмотря на ассимиляционные процессы, зарубежные абхазы, по справедливому мнению автора, сохранили этническое лицо, основные черты традиционно-бытовой культуры, важнейшей основой которой является Апсуара и абхазский язык. Наиболее же действенным условием для их сохранения, как считает Ю. Г. Аргун, является возвращение абхазов на историческую Родину. И этот процесс, – призывает автор, – необходимо ускорить, во избежание полной ассимиляции абхазов. Для репатриации соотечественников, у Абхазии есть главное условие – существование независимого государства. В этой связи Ю. Г. Аргун выдвигает ряд существенных и важнейших положении, которые облегчат соотечественникам возвращение на Родину.
Необходимо подчеркнуть, что книга Ю. Г. Аргун выполнена на высокопрофессиональном уровне и свидетельствует о том, что речь идет о серьезном исследовании этнографии зарубежных абхазов. Многие из ключевых вопросов по этнографии дальцев и цабальцев и проблемы их репатриации органы власти республики и читатели несомненно почерпнут из содержательной книги проф. Ю. Г. Аргун, которая является значительным вкладом в корпус исследовании как по зарубежной абхазской диаспоре, так и традиционной и современной культуре абхазского народа.

21.02.2011

___________________________________________________

Рецензия на рукопись работы М.Х.-Б. Кишмахова «Братья из Медовеи» (Историко-этнографический очерк и материалы о роде Тлябыча)

Новая книга известного специалиста в области этнической истории народов Северо-Западного Кавказа М. Х.-Б. Кишмахова «Братья из Медовей». (Историко-этнографический очерк и материалы о роде Тлябыча) продолжает изучение вопросов истории и этнологии населения указанного региона. Эта книга примечательна в свете неослабевающего общественного интереса к этнической истории народов Кавказа, важностью приобщения подрастающего поколения к историческим знаниям,
пропаганды генеалогических знаний и обращения к своим историческим корням.
В рецензируемом труде М. Х.-Б. Кишмахова, посвященной весьма актуальной тематике этнокультурной истории народов западнокавказского региона, предпринята небезуспешная попытка воссоздания одной из важных сторон истории абазинского народа на примере отдельно взятой фамилии Тлябыч (абх. Тлябычаа).
Рецензируемая книга М. Х.-Б. Кишмахова состоит из небольшого раздела «от автора», двух частей, девяти глав и примечаний. Она написана на основе богатой источниковедческой базы и литературных данных, а также скурпулезного рассмотрения архивных материалов.
Автор излагает свое видение тех или иных вопросов истории народов региона, многие из которых к настоящему времени все еще остаются дискуссионными. В частности, М. Х.-Б. Кишмахов, вопреки утверждениям некоторых историков о том, что массовое переселение предков абазин с Бзыбско-Тупасинского сектора побережья Черного моря на Северный Кавказ имело место после монгольского нашествия в ХΙV в., справедливо полагает, что миграции абазин (в том числе большими массами) в места их нынешнего расселения, имели место и в более ранние периоды. Различные источники и специальная литература подтверждают, что миграции предков современных абазин на северную сторону Кавказского хребта были длительными и происходили как из северо-западных частей исторической Абхазии, так и из ее юго-восточных областей. Другими словами, в составе переселенцев были самурзаканцы, абжуйцы, бзыбцы, садзы, ахчипсуйцы, псхувцы и другие этнографические группы абхазов.
Одними из наиболее важных являются материалы исследования, касающиеся истории общества Медовей и ее населения до середины ХΙХ столетия, т. е. вплоть до окончания Кавказской войны. Автор чрезвычайно тщательно, на основе достоверных источников, изучил образ жизни, общественные отношения, занятия, материальный и духовный быт населения Медовейской Абхазии, состоявшей из обществ Чужгуча, Аибга и Ахчипсоу. Из последнего селения, расположенного в горной долине верховьев р. Псоу современной Абхазии и являлись, как установлено М. Х.-Б. Кишмаховым, выходцами предки современного рода Тлябычевых, появившихся на Северном Кавказе после восстания в Абхазии в 1866 г. Несомненный научный и познавательный интерес представляют генеологические связи Тлябичевых с абхазским родом Чамагуа, откуда происходила жена родоначальника Тлябичевых на Северном Кавказе Такужа Тлябыча. Автор приводит обширный и убедительный материал о истории самого рода Чамагуа, часть генов которых содержат ныне живущие в Адыгее, Карачаево-Черкесии и в других местах России представители фамилии Тлябычевых. В работе заинтересованный читатель найдет немало страниц, рассказывающих о родословной фамилии Тлябич, их жизни после переселения на Северный Кавказ, о поколениях этой незаурядной фамилии и ее ярких представителях.
Работа М. Х.-Б. Кишмахова «Братья из Медовеи». (Историко-этнографический очерк и материалы о роде Тлябыча) – серьезное, очень нужное и полезное исследование, заслуживающее положительной оценки. Она написана на высоком научно-теоретическом уровне, очень живо и популярно, хорошим литературным языком. Несомненно, к исследованию М. Х.-Б. Кишмахова будут обращаться историки и этнологи, так или иначе соприкасающиеся с изучением прошлого и настоящего родственных абхазов, абазин и адыгов. Книга М. Х.-Б. Кишмахова может быть рекомендована к печати как глубокое научное исследование, знакомящее нас с малоизвестными проблемами, обогащающие наши знания по этнокультурной истории народов Северо-Западного Кавказа.

___________________________________________________

Отзыв на работу А. Н. Бройдо «Непокорный умирает стоя»
(Сухум, 2010, 151 стр.)

Монография А. Н. Бройдо «Непокорный умирает стоя» посвящена изучению особенностей культуры, в том числе этнической психологии абхазского этноса, сквозь призму Апсуара – основы всей традиционно-бытовой культуры народа. Несомненный интерес для этнолога представляют разделы книги, посвященные истории складывания и формирования Апсуара; иерархии ценностей и структуры Апсуара, традиции Асасра – гостеприимства и т. д. Автор предлагает собственную дефиницию термина Апсура. По ее убеждению Апсуара – это абхазский этос, т. е. обобщенная характеристика абхазской культуры, выраженная в устойчивой системе господствующих духовных ценностей и норм поведения. Автор дает определение понятия «аламыс» как основы основ абхазской морали и духовности. Развитие сердцевины Апсуара – аламыса – индивидуального высоконравственного абхазского поведения, среди качеств которого на первом месте стоят искренность (ац6ьара), мужество (аха7ара) и благовоспитанность (аамсҭашәара), относится, как мы полагаем, еще к периоду становления у абхазов раннефеодальных отношений.
Заслуживающим внимания специалистов представляется рассмотрение А. Н. Бройдо комплекса религиозных представлении абхазов – Адинхаҵара. Данная совокупность религиозных верований абхазов, по мнению А. Н. Бройдо, стала одним из феноменов решения руководства и народа Абхазии вступить в вооруженную борьбу с войсками Госсовета Грузии. Автор исследования справедливо отвергает, как не соответствущие действительности, сведения широко распространявшиеся пропагандистской машиной Республики Грузия о том, что в ходе грузино-абхазской войны 1992–1993 гг. грузины-христиане, якобы сражались в лице абхазов с исламской угрозой. Вся религиозная жизнь абхазского этноса дает яркий пример веротерпимости и мирного сосуществования различных религий в духовном и повседневном быту нашего народа, что являлось одним из важнейших факторов его общественной консолидации.
Несомненной заслугой А. Бройдо является осмысление большого материала, накопленного в ходе полевых исследований поведения и образа жизни абхазов. Тем ценней представляется безусловно верный вывод автора о том, что Апсуара , вопреки утверждениям некоторых современных абхазских авторов, представляет собой не комплекс застывших форм, а живой и развивающийся организм, обеспечивающий проблему физического и духовного выживания абхазского этноса.
По тем или иным вопросам, затрагиваемым А. Н. Бройдо в своей книге, могут быть разные мнения. Однако важно, что автор предлагает свое видение и взгляд на проблему культурных и ментальных особенностей абхазского народа. Ее дальнейшее и всестороннее изучение в свете новых данных является, несомненно, важной и актуальной задачей научного абхазоведения.
В целом следует сказать, что монография А. Н. Бройдо является заметным исследованием в абхазоведении и заслуживает высокой оценки. Оно будет полезным не только для специалистов, историков и этнографов, но и для широкого круга читателей.

09.07.2015

___________________________________________________

Отзыв на автореферат диссертации Сангулиа Элисо Вячеславовны
на тему «Абхазская свадьба: традиции и новации» (Сухум, 2020), представленной на соискание
ученой степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.07 – этнография, этнология и антропология

Свадьба и свадебные обычаи абхазов являются частью этнической истории нашего народа и представляют собой ценный источник для изучения его культуры и образа мышления в прошлом, его этносоциальных традиций. В то же время совершенно очевидно, что для малочисленного абхазского этноса проблема создания семьи и вступления в брак принадлежит к числу важнейших вопросов, что в первую очередь, относится к молодому человеку брачного возраста.

В этой связи особенно актуальной является тема диссертационного исследования Э. В. Сангулиа «Абхазская свадьба: традиции и новации», к изучению которой автор справедливо подходит с точки зрения осмысления ее эволюции в период глобальных изменении в современном мире.

Автор исследования приводит многочисленные конкретные материалы, на основании которых можно констатировать, что традиционная абхазская свадьба, как и вся бытовая культура в целом, значительно видоизменилась, вследствие чего утрачиваются многие элементы традиционности в ее проведении. Все это является типичным для современного постиндустриального общества, поскольку с превалированием рыночных, материальных ценностей, вытесняют духовно-нравственные ценности. Основываясь на полевых этнографических наблюдениях Э. В. Сангулиа утверждает о том, что в настоящее время многие свадебные обряды абхазов сохраняются в значительно упрощенном виде и чаще всего только как средство поддержания национальной самобытности.

Вместе с тем нельзя не отметить тот положительный факт, что в абхазском обществе возвращается интерес к традиционному свадебному обряду как важнейшему событию личной жизни. Как верно отмечается дисертантом, в абхазской свадьбе, сохранившей ряд архаических элементов, фиксируются, в частности, такие ее элементы, как осыпание молодой монетами и конфетами, ввод невесты в дом под звон скрещивающихся над ее головой кинжалов и т. д. Правда, связанные с ними древние религиозно-магические мотивы забыты или переосмыслены, в результате чего приобрели развлекательный характер. На самой же свадьбе, например, не всегда соблюдается порядок рассаживания, мужчин и женщин часто сажают за один стол, и даже жениха и невесту также сажают за один (отдельно накрытый) стол. Кроме того, тосты тамады на свадьбах все больше формальные, лишены элементов красочности, народного юмора, и порой скучны. Тем не менее искусство тамады еще не утрачено полностью.

Сложность в сохранении традиционных форм обусловлена также урбанизационными процессами. Как справедливо отмечает Э. В. Сангулиа, развитие городской инфраструктуры способствовало массовому оттоку сельского населения, особенно молодежи в городскую среду. Процесс урбанизации усилился, главным образом, с середины ХХ в. А в условиях современного города становится невозможным соблюдение многих традиционных элементов брачной обрядности в полном объеме. В первую очередь, это происходит по причине снижения роли родственной группы в проведении и подготовке свадебного торжества.

При всех изменениях в современной абхазской свадьбе, что подробно излагается и обосновывается соискателем, существуют наиболее устойчивые элементы свадебных обычаев, отражающие сохранение базовых нравственных и духовных ценностей и представлении о сущности брака и значения семьи в абхазском обществе.

Очевидно, что значительная трансформация абхазской свадебной обрядности не сводится лишь к забвению или существенному изменению всех ее традиционных черт и заменой их новыми формами обрядности. Процесс намного сложнее и будущее в нем принадлежит органическому сочетанию положительных элементов народных традиции с лучшими обрядовыми явлениями современности. Данный вопрос, на основе в том числе исследования Э. В. Сангулиа, нуждается в активном и широком обсуждении общественностью с целью оптимизации, рационализации всего цикла обрядов и церемонии абхазской свадьбы. В частности, очень злободневным является поднятый диссертантом вопрос о сокращении затрат на свадебное торжество.

Судя по автореферату, диссертант успешно выполнила стоявшую перед ней задачу и благодаря основательному знанию используемых материалов, сумела осуществить интересную научную работу. Можно вполне согласиться с тезисом Э. В. Сангулиа, в котором убедительно высказана мысль отказа от инновации, противоречащих нормам абхазского этикета обрядов, таких как: вывод невесты из гостиницы или салона красоты; усаживание жениха и невесты в центре свадебного зала; медленный танец жениха и невесты; присутствие родителей невесты на свадьбе у дочери и т. д. Исходя из всего вышеизложенного, считаю, что работа Э. В. Сангулиа соответствует уровню кандидатской диссертации и обладает несомненной практической значимостью, так как может способствовать сохранению и возрождению национальных обычаев абхазов среди молодого поколения. Материалы автореферата диссертации могут быть использованы в учебный пособиях, обобщающих исторических трудах, аналитической деятельности.

В целом автореферат позволяет сделать вывод о том, что диссертация Э. В. Сангулиа «Абхазская свадьба: традиции и новации» выполнена на достаточно высоком научном уровне, представляет собой самостоятельное завершенное исследование, отвечает всем требованиям, предъявляемым к диссертационным исследованиям, а ее автор, Сангулиа Элисо Вячеславовна, заслуживает присуждения искомой степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.07 – этнография, этнология и антропология.

23.06.2020

___________________________________________________

Весомый вклад в абхазскую историографию

На соискание Государственной премии им. Г. Дзидзария

Комплексный анализ этнической истории абхазского народа в контексте этнополитических и миграционных аспектов традиционно привлекает внимание ученых, стремящихся увидеть в неоднозначных событиях и явлениях прошлых эпох объективные причины современных процессов. Ибо на данном этапе новейшей истории, в условиях межнациональной и межгосударственной напряженности пути решения возникших проблем однозначно следует искать на основе новых знаний в области истории этносов, чтобы адекватно осмыслить создавшуюся ситуацию при принятии оптимальных решений. Без объективного и всестороннего исследования этнической истории народов проблематичными остаются как сохранение и развитие этноса, так и урегулирование этнополитических конфликтов и установление всеобъемлющего взаимосогласия и мира.

В этом аспекте рецензируемый труд доктора исторических наук Т. Ачугба «Этническая история абхазов XIX – XX вв. Этнополитические и миграционные аспекты» является весьма своевременным и однозначно актуальным исследованием. Она состоит из введения, пяти глав, заключения и приложения.

Монография опирается на богатейшие литературные данные, архивные материалы, письменные источники, в том числе периодические издания на разных языках и, конечно же, на полевые этнографические материалы. Примечательно, что полевые материалы автором собирались с 70-х годов минувшего века в районах Абхазии, среди этнической группы абхазов Аджарии, абхазской диаспоры Турции и абхазских репатриантов, вернувшихся из разных стран мира на историческую Родину. В процессе полевых работ было опрошено более 300 информаторов. Проблема изучалась комплексно, во взаимосвязи с вопросами истории, быта и культуры народа, а также во взаимосвязи с представителями других народов.

Научная новизна труда заключается в том, что это первая обобщающая работа, в которой сделана попытка на конкретно-историческом примере показать основные факторы, детерминировавшие специфику этнических процессов среди абхазов. Автором впервые в абхазоведческой и зарубежной науке показаны место и роль политических событий и миграционных процессов в этнокультурной истории абхазского народа в течение последних двух столетий. Исследователь убедительно показал, что в многовековой истории абхазского народа последние два столетия являются самыми трагическими. Абхазы – невинная жертва этнополитических и миграционных процессов, спровоцированных чужими государствами; во второй половине XIX века более 3/4 абхазского населения была депортирована, и только лишь малой части абхазского народа, оставшейся после махаджирства на исторической родине, удалось сохранить абхазское национальное самосознание.

Анализ пройденного пути убеждает, что в условиях всемирной глобализации государственная независимость Абхазии, ее международное признание, компактное расселение абхазского этноса на своей Родине – гарантия сохранения и возрождения абхазской нации. В труде на примере конкретных исторических фактов и явлений показано, что сохранение этнической идентичности абхазов – важнейшая миссия Абхазского государства. От сохранения и этнокультурного развития абхазского народа непосредственно зависит как само существование Абхазии в качестве политической единицы, так и проживание коренного населения на этой земле.

Монография Т. Ачугба имеет теоретическое и практическое значение в изучении как общих закономерностей развития этноса, так и весьма важных проблем истории абхазского народа. Она расширяет представление об этнополитической и этнодемографической истории Абхазии. Выводы работы, а также введенный автором в научный оборот целый ряд документов и материалов используются абхазскими и зарубежными этнологами, историками, политологами, политиками. Они могут быть использованы при написании обобщающих трудов по этнополитической и этнокультурной истории абхазского народа, при составлении учебников для средних учебных заведений, учебных пособий, в курсах лекций по истории, этнологии и культурологии Абхазии в вузах, на семинарских занятиях.

Результаты работы могут быть использованы Парламентом и Правительством РА при составлении национальных программ по возрождению и развитию абхазского языка, культуры, этнической самобытности абхазов, а также при подготовке официальных документов по полномасштабному урегулированию грузино-абхазского этнополитического конфликта.

Несмотря на высокую оценку рецензируемого труда, считаем необходимым высказать несколько замечаний и пожеланий.

1. На наш взгляд, в труде мало внимания уделено дискриминационной политике, проводимой грузинскими меньшевистскими властями в годы оккупации Абхазии в 1918 – 1921 гг.
2. Несмотря на то что в книге представлены картосхемы и таблицы, снабжение монографии соответствующими фотоматериалами, несомненно, обогатило бы данное издание.

Кроме того, есть отдельные технические опечатки.

Несмотря на вышеперечисленные замечания и пожелания, подчеркнем, что базовые положения и окончательные выводы рассмотренной книги опираются на всесторонний анализ разнообразных источников и объективных достижений предшествующей историографической традиции, являются результатом полностью самостоятельного авторского труда и вносят существенный вклад в изучение этнической истории абхазского народа.

Как нам представляется, издание фундаментального труда Т.Ачугба «Этническая история абхазов XIX– ХХ вв.Этнополитические и миграционные аспекты», безусловно, является уникальным событием в абхазской историографии и несомненно заслуживает присуждения Государственной премии им. Г.А. Дзидзария.

Ю. АРГУН, зав. отделом этнологии АбИГИ, кандидат исторических наук, профессор.
О. МААН, ст. научный сотрудник отдела этнологии, кандидат исторических наук, доцент.

(Республика Абхазия, № 67 (2668), 21-22 июня 2011 г.)

___________________________________________________

О термине «абаза»

Страницы истории

Наименования племен Северо-Западного Кавказа античного и последующего периодов (помимо узкоэтнического) имели широкое собирательное значение. Например: колхи, саки персидской клинописи, скифы, савроматы, меоты, аланы и др. Таким же, употреблявшимся как в узком, этническом, так и в собирательном смысле, является и термин абаза – генетически также весьма древнего происхождения.

В науке существуют различные точки зрения о происхождении термина абаза. Нам кажется, что наиболее приемлемой яляется версия о том, что слово абаза происходит от абхазо-адыгского слова абыз – язык, то есть абаза означает одноязычные. От термина абаза производны ее варианты – абазг, абаск, абазх, апсил, апсуаа.

В период консолидации апсилов, абазгов и других абхазских этнополитических образований, в VIII в. складывается абхазская феодальная народность. Грузины называют нас апхази; это слово происходит от более древнего абазх. Отсюда русское абхазы и Абхазия. Исключительно для грузинских источников характерно и словосочетание Апхазта самепо (Абхазское царство), тогда как византийцы называли ее Абасгия (Абазгия). В русских источниках ХII в. («Повесть временных лет») абхазы назывались абезами (обежане, абзой), а Абхазия – Обезъ. Термин Обезъ с ХII по ХV вв. употреблялся и в политическом смысле для обозначения многоэтнического закавказского государства, куда входили: часть Причерноморской Адыгеи, Абхазия, территория, населенная картвелами, мегрелами и сванами, Северная Армения, Албания (Гаргарея – в античных и армянских источниках), занимаемая в то время лезгинами, Цанария (Кахети), населенная в основном вайнахскими племенами, и часть Осетии. Древнегрузинские источники для обозначения абхазов, помимо апхази, используют и термин апсар, который идентичен названию апсуа – самоназванию абхазов (так тождественны друг другу термины грузин и картвели, армянин и щай).

В Передней Азии и Восточной Европе абхазов и абазин также именовали: абаза. Турецкий автор Эвл. Челеби (ХVII в.) на территории Черноморского побережья Кавказа и прилегающих гор к юго-востоку от нынешнего Туапсе вплоть до Мегрелии (р. Фаша, ныне Риони), указывал 15 абазских (абхазских) обществ. Их население, судя по названиям, было абхазским, убыхским и адыгским. На некоторых картах ХVII в. все население от Геленджика до Мегрелии (адыги, убыхи, абхазы) также названы абазой.

Население на указанной полосе черноморского берега называли абазой, потому что термины абхаз, абаза, абадзе имели обобщенное значение: так назывались у черкесов все «племена» (как они известны в русской литературе ХIХ в.) абхазские в широком смысле слова, включая сюда и убыхов. То есть, это было культурно-бытовое единство близкородственных адыгов, убыхов и абхазов (в том числе и садзов).

Собственно садзы (cопостав-ляемые с древними санигами) в российской этнографической литературе называются причерноморскими абазинами, так как турки и садзов (абхазов) и убыхов называли одним термином – абаза. Грузины называли садзов джиками, что происходит от убыхского термина джыхи; отсюда и русское джики и Джигетия (которая называлась еще Малой Абхазией). От имени джики происходит мегрельская фамилия Джикия и грузинская Джикидзе. Сам термин джики происходит от более раннего зихи. З. В. Анчабадзе считал, что под именем зихи в раннефеодальную эпоху выступали не только адыгские (черкесские) племена, но и этническая группа, состоящая в ближайшем родстве с абхазами. Не случайно, что зихи явились одним из основных компонентов в этногенезе современных абхазов и адыгов. Примечательно, что адыги называли абхазов именем азега (что связано с зихами античных авторов).

Если в грузинских и византийских источниках этноним джики (зихи) выступает иногда как собирательное наименование адыгских, а нередко и шире – абхазо-адыгских племен, то по мере уточнения сведений об этнической ситуации в регионе (c ХVI в.) им стали обозначать только абхазскую народность садзов. Важно, что джиги называли себя садзами (асадзуа, садзуа), а также азегами, т. е. названием абхазов, встречавшимся в этнографической литературе ХIХ века.

Иногда в число народов объединяемых в источниках этнонимом абаза включаются и западные адыги, соседствовавшие с убыхами. Правда, адыгов в абазу включали не всегда. Так, М. Медичи в первой половине ХIХ в., считая западных адыгов абазой, отмечал, что «абазы, обитающие в районе Анапы, отличаются от остальных».

В период позднего Средневековья, в соответствии с географическим расселением, термин абаза закрепляется за абазинским народом, который сложился на Северном Кавказе из мигрировавших туда абхазов (некоторое время после переселения они имели единый этноним – апсуа). За абхазами же Абхазии закрепляется термин абхазы.

Однако вплоть до конца ХIХ в. наблюдалось смешанное употребление этих двух этнонимов, а термин абаза (абазины) употреблялся в широком смысле, обозначая их и абхазов исторической Абхазии. Сама Абхазия в большинстве иностранных источников, вплоть до середины ХIХ в., также называлась Абаза.

(Республика Абхазия, № 97 (3274), 04.09.2015)

___________________________________________________

Абхазы и славяне (русы) в Х–ХV вв.

В период наивысшего усиления и могущества Абхазского государства (царства) в середине Х в., ее северо-западная политическая граница по р. Кубань соседствовала с русским Тмутараканским княжеством на Таманском полуострове. Согласно акад. Н. Я. Марру, армянские источники X в. часто помещали Руссию рядом с Абхазией, а царей Руссии и Абхазии изображали в одинаковых одеждах.

Как и абхазы, женщины русов носили корсеты. Абхазские воины в прошлом носили прическу в виде пучка волос, оставляемого на макушке «ахыцэкукун». Такую же прическу имел и князь Святослав. Архитектура жилища русов, по свидетельству русского этнографа Л. И. Лаврова, была западно-кавказской. Русы имели фундучные знамена, исключительно характерные для абхазов и адыгов. Похоронный обряд русов аналогичен абхазо-адыгскому. Совпадает в деталях культ коня. Как абхазы и адыги, русы практиковали аталычество – систему приемного родства. У русов в Крыму и на Хортице был культ священных деревьев, заимствованный ими у черкесов и абас-жан.

Вызывают интерес и такие, например, лексические параллели: русск. «лаять», абх. «ала», абаз. «ла» – собака; русск. «рать», абх. «ар» (войско); русск. «парус», абх. «апра», восходящее к архаичной абхазо-адыгской основе со значением «летать» и др.

Соседство абхазов и русов давало возможность не только для отдельных инфильтраций, но и более значительных миграций абхазов на славянские территории. В самом Тмутараканском княжестве обитали касоги, аланы, русы, хазары, греки, обезы (абхазы и абазины), армяне. Взаимоотношения русских поселенцев с местными народами, несмотря на отдельные локальные войны, свойственные тому времени, оставались добрососедскими: земледельцы и скотоводы общались друг с другом, осваивали производственный опыт соседей. Соседи-горцы знакомились с русским ремесленным производством, изучали сельскохозяйственную культуру.

Активное сотрудничество Абхазии («Обезъ» русских летописей) с Древней Русью подтверждается фольклорным сюжетом Х в. «Сказания о Лукояне Берендеевиче», который бывал в Обезском царстве. А по одному из абхазских преданий старые абхазские дворяне «водили лихие набеги в Закубанье». Военные походы совершались не только с целью захвата добычи, но и для завязывания новых контактов с соседними народами.

Тесные абхазо-русские культурные связи выявляет сооруженный в 1037 г. в Киеве храм Святой Софии, типологически связанный с пятинефным Мыкуским (Моквским) храмом в Абхазии (967 г.)

Сведения о контактах абхазов с Киевской Русью содержатся в известиях 1153–1154 гг. русских летописей, где сказано: «обезы (абхазцы), народ на Кавказе… из их страны едут в Киев по Черному морю и Днепру». Лаврентьевская летопись под 1154 г. повествует о брачных связях русских с абхазами. Н. Карамзин в своей «Истории государства Российского» пишет, что русский князь Изяслав был женат на княжне «Абассинской», т. е. абхазо-абазинке.

В Патерике Киево-Печерской лавры (XIII–X вв.) сообщается о том, что в период строительства великой Лаврской церкви (80-е годы XI в.) в Киев прибыли мастера греки и обезы, которые привезли мусию, материал для мозаики. Им и был украшен алтарь храма. Абхазские художники, участвовавшие в росписи Печорского монастыря, по завершению работы приняли монашество и остались в обители.

В VIII в. славянские племена были в той или иной мере втянуты в торговые обороты Причерноморья. Русы вывозили меха бобров (первой статьи русского экспорта) и черных лисиц, а также мечи «из самых отдаленных частей страны славян» на рынки Черноморья, в том числе и на рынки Абхазского царства. Довольно высокую долю древнерусского экспорта составляло собранное в больших размерах путем дани («полюдье») продовольствие (хлеб, рыба, мясо). К ней добавлялись рабы, челядь из пленных или попавших в тяжелую кабалу людей.

В Новгороде, Смоленске и других древнерусских городах были найдены самшитовые гребни X – XV вв., которые были сделаны новгородскими мастерами из самшита, вывезенного с берегов Абхазии – ближайшего к Новгороду места, где он произрастает.

Самшитовые гребни бытовали в Новгороде в течение пяти столетий, чаще всего эти находки встречаются в слоях XIII в. Из абхазского самшита изготовлялись не только гребни, которыми новгородские женщины расчесывали волосы. В Новгороде была также найдена маленькая круглая самшитовая шкатулка, у которой еще не выточена внутренняя полость. Она по каким-то причинам не была обработана до конца, выброшена или потеряна новгородским мастером. Самшитом инкрустировали изделия из капа.

Из Абхазии в древнерусские города отправлялись некоторые деликатесы и, прежде всего, грецкий орех, о чем говорят найденные в том же Новгороде скорлупы грецких орехов. Наибольшее число этих находок приходится на XII век. В тот период в Древнюю Русь ввозили дорогое оружие, предназначенное для русской феодальной аристократии.

Основная доля древнерусского вывоза падает на сырье, но вывозились из Руси и ремесленные изделия, ювелирные украшения и льняные одежды. Уже в начале XII в. в Закавказье было известно, что льняные одежды «ценою каждая в золотую монету» вывозятся из страны «русов». Вывоз такого товара, как льняные ткани, дает возможность безошибочно определить место их изготовления: Владимиро-Суздальская, Новгородская и Смоленская земли. В основном только эти области производили лен-долгунец, так как в силу природных условий на юге Руси эта культура почти не произрастала.

(Республика Абхазия, № 94 (3271), 18.08.2015)

___________________________________________________

К вопросу о племени кораксов

В литературе неоднократно высказывалось мнение относительно отождествления реки Коракс (или Корак) Птолемея и реки Кодор (К. Маннерт, Дюбуа, Томашек, В. Латышев, Л. Ельницкий, Ш. Инал-ипа, Ю. Воронов и др.). Ряд других авторов (М. Иващенко, Б. Куфтин, Н. Ломоури) придерживаются мнения, что Коракс древних – это не р. Кодор, а древнее русло р. Бзыбь. Ссылаясь, в частности, на сведение А. Введенского о том, что в ущелье р. Бзыбь, против Бамборской поляны, находились остатки древней стены «идущей от берега моря в глубь», исследователи полагают, что «стена эта, идущая по направлению к бассейну Бзыби с большой вероятностью может быть названа стеной кораксов» (хотя сам Введенский ясно говорит, что стена уходила в глубь моря, а не в ущелье р. Бзыбь). Анализ публикации, имеющих отношение к кораксам, содержится в работах Ю. Воронова «К вопросу о локализации кораксов и их крепости в Абхазии», В. Бутба «Племена Западного Кавказа по «Ашхарацуйцу» и здесь нет необходимости их приводить. В 1966-1967 гг. искусствовед А. Кация занимался исследованием Бзыбской цитадели, у входа в одноименное ущелье; обследовав цитадель в среднем течении реки, он никаких непрерывных стен здесь также не обнаружил. Что касается Н. Ломоури, по-прежнему считающего, что кораксы локализовались «примерно в Бзыбском ущелье» (Ломоури Н. Абхазия в античную и раннесредневековую эпохи. Тб. 1997. С. 8), то не исключено, что и в Бзыбском ущелье могли размещаться представители (или некоторая часть) этого племени, так как расстояние между истоками рек Чхалта (правого притока р. Кодор) и Бзыби составляет примерно 2-3 км, и рядом с которыми в радиусе 5-7 км находятся также истоки рек Амткиала, Восточной Гумисты и Келасура. Здесь же пролегали естественные перевальные тропы, которыми пользовались скотоводы. Там же проходил и Марухский перевальный путь.

Основное же местоположение кораксов, как это считает и большинство исследователей, располагалось скорее всего по р. Кодор (по Ю. Воронову в среднем течении Кодора, где находится крепость, сопоставляемая им с Кораксийской). Следует также вспомнить, Птолемей упоминает на реке Корак(с) населенный пункт Наана, что соответствует современному с. Наа на берегу р. Кодор (Ш. Инал-ипа, В. Бутба). Необходимо в этой связи обратить внимание и на то, что абхазы называют Малый Кодор – Кудры вторым наименованием Куараш (абх. Ҟәараш). А в верховьях Кодора и поныне существует озеро Куараш, и вытекающая из нее одноименная река Куараш – правый приток р. Чхалта. Само название Куараш с абхазского языка переводится как «белокаменный берег» (от «аҟәара» – берег, русло, и «ш» – указание на беловатость камня). По созвучию с этим названием (Ҟәараш) античные авторы, видимо, и называли ее Кораксом (отсутствие в греческом звука «ш», который, очевидно, был заменен на «с» или на сочетание «кс»). Поэтому вряд ли должна вызывать сомнение связь названия р. Коракс с племенем кораксов (абх. ҟәарашаа).

Античные историографы начала н. э., писавшие о кораксах, помещают их как в горной полосе, так и на побережье. Плиний Секунд, например, сообщает: «…кораксы с… городом Диоскуриадою…». Из чего следует, что кораксы частично занимали и морское побережье Абхазии», являясь, таким образом, жителями вообще бассейна р. Кодор. Об этом может говорить и ныне существующая в низовье р. Кодор (в сторону моря от автодороги) местность, которая и сегодня называется неабхазским населением Корас(и) (на наличие топонима Кораси в низовье р. Кодор первым указал Ш. Инал-ипа). При этом, конечно, следует отдавать себе отчет в том, что использование топонимического материала, когда это касается отдаленного прошлого, требует большой осторожности. Тем не менее, наличие как в верховье, так и в низовье р. Кодор названии Куараш (так же как это название присутствует во втором наименовании р. Кудры), видимо, не случайно и свидтельствует о том, что именно в бассейне р. Кодор находилось основное географическое местоположение кораксов.

(ХLV Итоговая научная сессия (24–26 апреля): Тезисы докладов. – Сухум: АбИГИ, 2001)

___________________________________________________

Разведывательные работы в Абжуйской Абхазии
(в соавторстве с И. И. Цвинария и А. И. Джопуа)

Осенью 2005 года экспедиция Абхазского института гуманитарных исследований провела разведывательные работы в Абжуйской Абхазии. Они проходили в селе Члоу, на участке И. К. Джопуа, где на поверхности земли был найден шлифованный каменный топор. На этом месте была обнаружена зернотерка ладьевидной формы и небольшое количество фрагментов керамики, относящихся в основном к средневековью. На удлиненной средней террасе этого участка зафиксированы пять курганов из каменной насыпи разных диаметров и высоты. Характерно, что курганы не зафиксированы в нижних и верхних террасах реки Дуаб.

Совместно с антропологом П. Квициния и московским археологом В. Эрлихом в с. Пакуаш на участке Пачулиа была зафиксирована церковь в плохом состояний. Стены были снесены трактором в общую кучу, следы фундамента не прослеживаются. Зафиксировано несколько тесанных известняковых камней. Церковь обнесена каменной стеной, которая местами хорошо сохранилась. По словам хозяев, во время работы техникой были вскрыты несколько каменных ящиков, где обнаружены коллективные захоронения. Скелеты погребенных хорошо сохранились.

В черте города Ткуарчал, на берегу реки Аалдзга (в смыве русла), местным жителем Гудом Гуадзабиа был найден бронзовый наконечник копья, который вручил нашей экспедиции его сын Антолий Гуадзабиа. Длина копья 24,3 см,ширина самой широкой части 5,4 см. Наконечник черный четырехгранный – длина 11,8 см, ширина черенка по плоскости лезвия 2,5 см.

Из села Атара экспедиции были переданы: железный топор цебельдинской формы, который датируется ранним средневековьем, и керамический кувшин красно-коричневого цвета этой же эпохи.

В селе Адзюбжа, в местечке Балан нами был поднят подъемный материал в виде керамики, каменных грузил и каменные орудия разного предназначения. Здесь зафиксировано поселение эпохи бронзы.

Район Адзюбжи представляет для исследователей значительный научный интерес. Достаточно сказать, что в 1978 – 79 гг. раскопки могильников в пос. Балан выявили множество золотых украшений, а так же серебряных и бронзовых предметов. Особняком среди них стоит уникальнейшая бронзовая конская маска III в. до н. э., очевидно, греческого происхождения. Безусловно, такую роскошь мог позволить себе только военачальник.

Все известные в районе дельты Кодора древние поселения расположены исключительно на левобережье, на территории совр. Адзюбжи, и это объясняется тем, что она располагает благоприятными защитными формами рельефа (высокие плато, естественные холмы).

В 60-е годы группа ученых во главе с М. М. Трапш пероизвела осмотр местности в районе Ашьашла с. Адзюбжа, где было выявлено укрепленное поселение четырехугольной формы, с крупными естественными откосами со всех сторон. На нем найдены обломки пифосов, горшков, кувшин, кухонной посуды, каменных орудий, кремневая бусина, куски раствора со стен строения, керамические шлаки, глиняная обмазка (Полевая запись М. Трапш хранится в отделе древней истории Абгосмузея).

В 2004 году совместная абхазско-российская экспедиция во главе с Ю. В. Горловым и Д. С. Бжания провела разведывательные работы на этом участке. На заложенном шурфе обнаружен мощный культурный слой с многочисленными находками.

В 1980 году на дне бухты Скурча, на глубине 7 – 8 метров и на расстоянии примерно 60 – 70 м от берега моря искусствоведом А. Кация были зафиксированы какие-то сооружения на известняковой кладке.

Приведенные данные указывают на актуальность и необходимость проведения археологических исследований как на суше, так и на дне моря указанного района, что дает надежду на открытие новых страниц древней истории и культуры Абхазии.

(50-я Итоговая научная сессия (25–27 апреля). Тезисы докладов. – Сухум: АБИГИ, 2006)

___________________________________________________

Вопросы истории зарубежных абхазов и этнической ситуации в Абхазии в ХV – нач. ХХ вв. в трудах проф. Ш. Д. Инал-Ипа

В очередной IV том трудов почетного члена Адыгской Международной Академии наук, доктора исторических наук, профессора Шалвы Денисовича Инал-ипа вошли две его монографии, увидевшие свет в 90-х годах ХХ века, – «Зарубежные абхазы» и «Ступени к исторической действительности».

Труд «Зарубежные абхазы» (135 с.), тзданный в Сухуми в 1990 г. – первое в абхазоведческой науке этнографическое исследование проблем зарубежной абхазской диаспоры с момента ее возникновения в первой половине ХIХ в. и вплоть до конца ХХ в.

В нем Ш. Д. Инал-ипа характеризует политико-культурную жизнь абхазской диаспоры в Турции в первой половине ХХ в., особо подчеркнув заметное воздействие на нее Кемалистской революции. Та часть абхазов, которая являлась приверженцами султана, с приходом новой власти, опасаясь за свои жизни, вынуждена была бежать за пределы Турции. Большинство из них перебралось в Грецию. Новые беды принесла греко-турецкая война (1919 – 1922 гг.), в которой погибло много абхазов. В числе виднейших сторонников М. Кемаля-паши (Ататюрка) Ш. Д. Инал-ипа называет Рауфбея (Рауфа Орбая, Ашхаруа), сообщая достаточно подобные сведения о его политической деятельности. Детально выясняя профессиональные занятия абхазов Ш. Д. Инал-ипа, среди просвещенной части абхазской диаспоры отмечает Мустафу Бутба – создателя букваря для абхазов, проживающих в Турции, художницу Ачба, философа из Канады Мурата Ягана [1], поэта, ученого и просветителя Омара Бейгуаа-Бигуаа (Бюйюка), которого автор особо выделяет среди деятелей абхазского происхождения. Не остались в стороне и факты, говорящие о наличии в Турции абхазов-журналистов, парламентариев, представителей деловых кругов и т. д. Но особо абхазы были представлены на военной службе. Об этом можно судить по тому, что среди заявлений иммигрантов (бежавших во второй половине ХΙХ в. с Северо-Западного Кавказа в османские земли от репрессии царизма или покинувших родину в условиях военно-колониального управления) к османским властям от лиц, принадлежавших к неаграрным слоям абхазо-северокавказского населения, преобладали просьбы о приеме в армию [2].

В монографии Ш. Д. Инал-ипа «Зарубежные абхазы» нашли отражение сведения о численности абхазов, география их расселения и размещения в странах Ближнего Востока, Северной Африки, Балканском полуострове (Болгарии, Греции, Македонии, Косовской области в Сербии), Западной Европе, США. Опираясь на различные источники, Ш. Д. Инал-ипа склоняется к мысли, что в Турции, где проживает наибольшее количество наших соотечественников, их насчитывается не менее 100 тыс. чел., что перекликается с цифрами, приводимыми О. Бейгуаа. В результате проведенного Ш. Д. Инал-ипа исследования впервые удалось осветить многие стороны рассматриваемой темы, изучены, например, такие элементы жизнеобеспечения, как поселения, жилища, пища, а также брачные и семейные отношения. Проанализированы вопросы духовной культуры зарубежных абхазов, уделено место важному этническому признаку – этническому самосознанию, степени его сохранности, а так же состоянию абхазского языка. Нужно при этом с сожалением отметить, что в отличие от абхазов, живущих в Турции, сохранивших к настоящему времени родной язык, абхазы из Сирии и Иордании, утеряли его. Это результат ассимиляции значительной части абхазов среди арабов и того, что абхазы Сирии постепенно стали считать родным языком черкесский. По справедливому замечанию А. В. Кушхабиева, в течение 100-летнего периода совместного проживания, произошло вытеснение абхазского языка черкесским по причине численного преобладания черкесов и смешанных абхазо-черкесских браков [3].

При изучении вопросов абхазской диаспоры Ш. Д. Инал-ипа большое внимание уделяет фамильно-родовому составу абхазов в Турции и арабских странах. Автор приводит в работе перечень абхазских фамилий в Сирии, состоящий из более чем 35 антропонимов и более 120 абхазских фамилии, встречающихся в Турции, многие из которых ныне в Абхазии не фиксируются. Некоторые дворянско-княжеские фамилии приводятся ученым с их патронимическими ответвлениями. Именно то, что в Сирии, Иордании, Египте абхазами до наших дней в качестве родового имени используется общеабхазское этническое название «Абаза», служит основным показателем этнической индивидуальности абхазов и отличает их от окружающего арабского населения.

Важное место в работе «Зарубежные абхазы» заняли обращения вынужденных мигрантов к руководству Абхазской АССР уже в первые годы после установления советской власти с просьбой о возвращении на историческую родину. Однако их мечтам о возвращении не суждено было сбыться из-за противодействия правительства Грузии. В Приложении от имени «Комитета по делам абхазцев-махаджиров» помещено «Обращение к абхазскому народу и ко всем другим народностям, населяющим Абхазию» за 1920 г., и послание от имени кавказской общины в Сирии Генеральному секретарю ЦК КПСС, председателю Президиума Верховного Совета СССР М. С. Горбачеву от 1989 г. Между тем, тот факт, что зарубежные абхазы, неоднократно заявлявшие о своем желании возвратиться на историческую родину, не воспользовались такой возможностью, появившейся после признания Абхазии Российской Федерацией в 2008 г., подтверждает то, что массовые миграции населения не происходят по причине идеологической пропаганды или подъема патриотических настроений. Только острые социально-экономические и политические причины (войны, дискриминационные меры, репрессии), природные катастрофы (засуха, землятресения, наводнения и т. п.), а также техногенные катастрофы, могут вынудить к переселению весь народ [4].

Следует отметить, что со времени выхода в свет книги «Зарубежные абхазы» прошло немало времени. За этот период, на основе установления более тесных связей между потомками изгнанников и исторической родиной, в научный оборот введены новые письменные и полевые этнографические источники, позволяющие дополнять наши сведения о быте и культуре абхазов, живущих вне страны своего происхождения. Однако значение книги проф. Ш. Д. Инал-ипа определяется прежде всего тем, что она способствовала удовлетворению серьезных потребностей широкой общественности в монографическом описании генезиса и положения абхазов за рубежом в ХIХ – ХХ вв. Книга не устарела, сохраняет свою актуальность и научную ценность, – этим, в том числе, вызвано и ее настоящее издание.

Вторая работа Ш. Д. Инал-ипа «Ступени к исторической действительности» (Сухум, 1992, 148 с.), включенная в данный том Собрания его научных трудов, является как бы логическим продолжением «Зарубежных абхазов». Дело в том, что насильственное выселение основной части абхазского населения в султанскую Турцию в процессе и после завоевания царской Россией Кавказа, привело, как известно, к катастрофическому сокращению численности коренного народа на исторической Родине. Резко отрицательно сложившейся для абхазов демографической ситуацией решили воспользоваться коммунистические власти Грузии, при которых особенно усилилась политика захвата абхазских земель и ассимиляции оставшегося абхазского населения. Для обоснования притязаний на абхазские земли в грузинской историографии была выдвинута концепция, согласно которой на территории Абхазии с древних времен проживали как абхазы, так и грузины. С другой стороны, большинство современных грузинских историков пишут о массовых переселениях «черкесов-апсуа» в Абхазию из Северного Кавказа в период позднего Средневековья. По их мнению, это происходило в XVI – XIX вв., говорят они также о непрерывных миграциях в XIII – XVIII вв. Современные абхазы рассматриваются этими авторами как прямые потомки северокавказских переселенцев, смешавшихся с местным грузинским и грузинизированным населением. Вначале основной массой мигрантов считались представители адыгских племен, но впоследствии больше стали писать об абазинах, как наиболее близких абхазам в этническом отношении. Однако, проф. Ш. Д. Инал-ипа, на основе анализа большого количества нарративных источников приходит к выводу о том, что рассуждения о пришлости абхазов являются глубоко ошибочными, носят явно политизированный характер и не имеют ничего общего с этноисторической реальностью. Они несостоятельны и потому, что абхазов на нынешней территории их проживания фиксируют античные источники с первых веков н. э. (Плиний, Арриан и др.).

Для обоснования своей точки зрения об автохтонности абхазов Ш. Д. Инал-ипа обращается к письменным источникам с ХIV – начала ХV вв. до конца ХVIII в. (в числе которых – испанский Аноним, И. Галонифонтибус, М. Меховский, Дж. Лукка, Эвл. Челеби, Арк. Ламберти, Як. Рейнеггс и др.). Их сведения содержат убедительные доводы в пользу того, что миграции больших масс населения с севера на юг, на территорию Абхазии в позднее Средневековье, не происходили. Если бы действительно имело место крупное вторжение несколькими волнами из-за Кавказского хребта, кардинальным образом изменившее этнокультурное и хозяйственное развитие Абхазии, то это не осталось бы вне поля зрения многочисленных грузинских письменных источников и иностранных авторов, посещавших страну в этот период. Между тем, – пишет Ш. Д. Инал-ипа, – «имеется много свидетельств тому, что в рассматриваемый период абхазы локализовались там же, где проживают и сегодня».

Значительное место в «Ступенях к исторической действительности» занимают вопросы этнокультурной ситуации в Юго-Восточной Абхазии периода позднего Средневековья. Согласно доводам Ш. Д. Инал-Ипа, в междуречье Кодора и Ингура, за исключением узкой прибрежной полосы этой части страны (где Ш. Д. Инал-Ипа допускает возможность преобладания в тот период мегрельского языка), население, можно не сомневаться, «состояло сплошь из собственно абхазов – непосредственных апсилийских потомков». Ученый отмечает, что данных, говорящих о радикальном изменении этнической ситуации в Юго-Восточной Абхазии в указанную эпоху, не существует. Для доказательства своей точки зрения, автор обращался и к абхазскому топонимическому материалу. В работе «Ступени к исторической действительности» Ш. Д. Инал-ипа привел более сорока названий рек и речек, главным образом в Самурзакани, свыше пятидесяти названий гор и горных местностей, более двадцати названий укреплений, оград и населенных пунктов, около двадцати топонимов, производных от абхазских фамильных групп, столько же – топонимов, связанных с религиозным культом абхазов, и т. д. При этом, большинство из топонимов, существовало на самурзаканской географической карте, несомненно, значительно раньше ХVΙΙ–ХVΙΙΙ вв. В этой связи сошлюсь на указание прекрасно владевшего абхазским языком акад. С. Н. Джанашиа, который отмечая множество абхазских топонимов, считал, что «в Гальском районе с древнейших времен проживали абхазы» [5]. В изданной в 1988 г. В.Зухбая и Х.Зантарая книге «Гали», также приводится целый ряд названий абхазского происхождения (например, Алашара, Ашта, Аисырра, Анаара, Патархуца, Шашиквара, Апсха-идзых и др.). Однако авторы обходят неудобный для них вопрос этнической принадлежности этих и других наименований полным молчанием.

Со своей стороны считаю необходимым отметить, что из зафиксированных мною более чем 2 тыс. топонимов и микротопонимов Юго-Восточной Абхазии, мегрельских названий, по мнению специалистов-абхазоведов, сравнительно немного. По их мнению, примерами мегрельских топонимов служат, в частности, Цкургили, Олагуана, Набешь, Накодор, Латашькиар, Гуалан, Джамгуаргуал, Дабакур, Сатамашо, Цхенцкар, Папанцкур и др. Появление части этих и других географических названий в приморской части региона относится, по-видимому, в основном только к периоду оккупации этих земель мегрельскими Дадианами.

Данные топонимики Юго-Восточной Абхазии доказывают, по верному заключению Ш. Д. Инал-ипа, о том, что отмечаемая Ламберти и некоторыми другими авторами абхазо-мегрельская лингвистическая граница по Кодору в середине XVII в. отражает исторически ограниченный период, связанный с временным расширением отдельными мегрельскими владетелями пределов своего княжества за счет узкой прибрежной части Абжуа и Самурзакана. Из этого, по моему убеждению, следует, что мегрельские названия, фиксируемые лишь в приморской полосе Юго-Восточной Абхазии, говорят о том, что начиная с XIV – XV вв., происходило не столько ее «этническое освоение» и «интенсивное заселение мегрельскими элементами» (З. В. Анчабадзе), сколько необоснованное утверждение того, что указанная территория Абхазии этнически является мегрельской.

В своей работе Ш. Д. Инал-Ипа приводит и многие другие логически обоснованные сведения, которые указывают на то, что абхазы, вопреки мнениям грузинских историков, не переселились в первый раз с Северного Кавказа в места их нынешнего проживания в ХVΙΙ в.; они проживали здесь и ранее этого времени (в основном в горных и предгорных частях), а незначительные переселения на север и обратно происходили всегда, однако в ХΙV – ХVΙΙΙ вв. превалировал отток населения на север (предки абазин).

После переселения части абхазов на Северный Кавказ, особо интенсивными становятся, надо полагать, миграции в юго-восточный регион Абхазии мегрельского населения. И в то же время, активно распространяемая в грузинской исторической науке точка зрения о проживании «грузин» в Абхазии не только в Средние века, но и вообще во все времена в преобладающем количестве, о «двуаборигенности» Абхазии, не подтверждается ни одним источником. Документы говорят наоборот о многочисленности абхазов не только в древности, но и в период позднего Средневековья (Эвл. Челеби, Макарий, З. Чичинадзе).

В заключительной VI главе работы «Ступеней к исторической действительности» Ш. Д. Инал-ипа освещает вопросы изменения этнической ситуации в Абхазии во второй половине ХIХ и начале ХХ вв. в результате махаджирства и последовавшей за ним массовой колонизации страны представителями разных народов. Приведенный автором материал весьма убедительно свидетельствует о том, что вследствие длительной демографической экспансии, Абхазия из однородной в языковом и этническом отношениях, превратилась в многонациональную страну, где по данным Всесоюзной переписи 1989 г. удельный вес абхазов в общем количестве населения Абхазии был доведен до 17 %.

Заканчивая обзор труда «Ступени к исторической действительности», считаю необходимым отметить, что большую роль в подготовке книги к печати сыграла супруга ученого М. К. Хотелашвили-Инал-ипа. При этом в главу III «О том, где зарыта собака», ученый собирался включить большой материал, касающийся состояния хозяйства и культуры абхазов в период позднего Средневековья, но не успел ее полностью подготовить. Однако, чтобы эти сведения не были утеряны для науки, М. К. Хотелашвили-Инал-ипа, по согласованию с Ученым советом Абхазского института гуманитарных исследований им. Д. И. Гулиа АН Абхазии внесла их в настоящее издание, в качестве «Приложения».

В целом монография проф. Ш. Д. Инал-ипа «Ступени к исторической действительности», на мой взгляд, – важнейший вклад в изучение проблемы этнической ситуации в Абхазии периода как зрелого и позднего Средневековья, так и Нового времени. Аргументированные заключения Ш. Д. Инал-ипа убедительно опровергают теорию, выдвинутую П. Ингороква об изменении этнического состава населения позднесредневековой Абхазии.

Следует подчеркнуть, что столь разноплановые работы ученого позволяют судить о том, что его научные интересы были разносторонними, его профессиональная квалификация чрезвычайно высока, что во всех сферах этнологического знания, которыми ему приходилось заниматься, он обладал глубокими, основательными познаниями. Публикуемые в IV томе труды профессора Ш. Д. Инал-ипа, внося существенную лепту в разработку диаспорных вопросов и социально-экономического и политического развития Абхазии ХV – начала ХХ вв., останутся теми академическими работами, к которым не раз будут обращаться исследователи, изучающие историю и этнографию абхазского народа.

[1] Чирикба В. А. Абхазский мудрец из Вернона. В кн.: Мурат Яган. Я пришел из-за гор Кавказа. – Краснодар. 2002. С. 304 – 316.

[2] Чочиев Г. В. Отражение проблем этносоциальной адаптации северокавказских иммигрантов в их обращениях к османским властям (вторая половина ХΙХ века) // Первые Международные Иналиповские чтения. – Сухум. 2011. С. 312.

[3] Кушхабиев А. В. Очерки истории зарубежной черкесской диаспоры. – Нальчик. 2007. С. 158.

[4] Кушхабиев А. В. Очерки истории зарубежной черкесской диаспоры... С. 280.

[5] См.: Эзугбая М. Х. Национальность? В паспорте исправлено... // Абхазия. № 3, 4 февраля 1991 г.

(Инал-Ипа Ш. Д. Труды. В ХI томах. Том IV. Зарубежные абхазы. Ступени к исторической действительности. – Сухум, 2017)

___________________________________________________

Рецензия на: Кишмахов М. Х.-Б., Куджев М. А. Куджи: Родословные связи (Историко-этнографические записки). Карачаевск, 2018

Работа М. Х.-Б. Кишмахова и М. А. Куджева «Куджи: родословные связи» (Историко-этнографические записки)» (Карачаевск, 2018) посвящена истории и культуре одной из древних фамильно-родовых групп Северо-Западного Кавказа Куджба-Куджев, которая вплоть до середины ХIХ века проживала в горных обществах исторической Абхазии – Ахчипсы, Псху, Бзыбской долине, Цабале и ряде других мест.

В книге есть краткое вступление, историческое обозрение и два раздела; первый раздел состоит из двух частей (подразделов или параграфов), а второй – из девяти частей и заключения. Первую часть труда, названную «Леонти Мровели о народах Кавказа и о правителе Куджи» (Кишмахов, Куджев 2018: 15–23), М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев начинают с сообщения грузинского историка ХI века Леонтия Мровели об имени одного древнеколхидского правителя, деятельность которого относится к первой половине III в. до н. э. Его звали Куджи. С именем этого легендарного правителя авторы и связывают происхождение рода и фамилии Куджба, Куджев. Данное положение заслуживает особого внимания, и нельзя, разумеется, исключать версии возникновения фамильного имени Куджба от эпонима Куджи, хотя научно доказанным оно будет считаться лишь с появлением новых дополнительных материалов по этому вопросу.

Авторы считают, что в ходе исторического процесса, неоднократного дробления патронимического рода Куджи и по иным обстоятельствам выделяются другие фамильные образования – Ахба, Ахуба, Джениа, Куджба, Маан, Маршан, Чичба (встречающиеся в Абхазии, Аджарии, Турции, Сирии), Акучба, Акудзба (Адыгея), Кудашев, Кудашир, Куджев и Кужев (Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия), Джанаев, Джео (Карачаево-Черкесия) и др. Этот вопрос, как и проблема происхождения термина Куджи, М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев подробно анализируют в первой части второго раздела своего труда, о об этом мы будем говорить ниже.

Во втором параграфе первого раздела – «Из истории Абасгии (Абхазии) с античной эпохи и до нового времени» (Кишмахов, Куджев 2018: 24–38), М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев повествуют о поездке будущего византийского императора Льва Исавра в Аланию через Апсилию, об Анакопийской битве, победе абасгов во главе с Леоном I над арабами. Далее они, со ссылкой на «Карлис цховреба» констатируют, что имело место присоединение к владениям Леона II земель, лежавших на востоке, – вплоть до Лихского (Сурамского) хребта, а также говорится о перенесении столицы Абхазского государства на территорию нынешней Западной Грузии (Эгриси).

Сложившуюся для Абхазского государства благоприятную внешнеполитическую ситуацию, результатом которой было образовано само царство абасгов, авторы справедливо объясняют наличием дружественных отношении между абасгами и Византией.

Существенным фактором абхазо-византийских отношений, как и отношении абасгов с хазарами, были династические связи, и М. Х-Б. Кишмахов и М. А. Куджев это подчеркивают. Причем, в абхазо-византийских отношениях, в частности, династические связи и браки абхазских престолонаследниц с византийскими кесаревичами занимали существенное место, особенно Х–ХII вв.

Очевидно, что абхазо-византийские отношения менялись в зависимости от политической ситуации. Однако, эти взаимоотношения, как правило, носили добрососедский характер, играя важную роль в культурно-экономическом и политическом развитии Абхазии. В период наивысшего подъема Абхазского государства в Х в., Византия поддерживала с ней союзнические отношения, используя возможности Абхазии как на Северном Кавказе, так и борьбе против арабов в Закавказье.

Как пишут М. Х-Б. Кишмахов и М. А. Куджев, в период царствования абхазского царя Феодосия Слепого (в конце X в.) политика абасгских царей по захвату чужих земель приводит к слиянию Абасгии (Абхазии) с картлийским княжеством, сохранившим название – «Абхазское царство». Кроме того, использовалось название «Царство абхазов и картвелов». На Руси оно было известно под названием «Обезы». По сведениям источников, в рассматриваемое время Абхазское царство превратилось в новое образование с признаками федеративного устройства. А на монетах второй половины ХΙ в. появляется надпись «царь абхазов и картлов» (Капанадзе 1955: 51, 55, 56).

Авторы отмечают, что тесные связи и между Абасгией и Аланией поддерживались вплоть вплоть до монгольского нашествия и получили дальнейшее развитие в период христианизации алан, что, как считают многие исследователи, произошло при участии Абхазского царства. Приводят авторы рецензируемой работы и материалы, доказывающие существование этнокультурных взаимосвязей между абхазами (обезами) и славянами.

М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев приделживаются мнения, что миграции предков абазин на северные склоны Кавказского хребта происходили «уже с началом агрессивной политики Рима по отношению к Абасгии в антично-раннесредневековое время, в том числе и в ходе естественного миграционного процесса». По археологическим данным, отдельные факты переселения предков абазин на Северный Кавказ, в частности в Теберду и Кяфар, имели место уже в III – II тыс. до н. э.

Кроме того, в кавказоведческой науке является общепризнанным, что предки абазин являются выходцами как с территории нынешней Абхазии, так и прилегающих к ней с северо-запада земель Черноморского побережья, исторически также являвшихся частью Абхазии. Об этом мы находим сведения у таких авторов, как: Я. Потоцкий, П. Бутков, С. Броневский, Ф.Торнау, Л. Люлье, А. Берже, Н. Каменев, Е. Вейденбаум, Е. Фелицын, Г. Мерцбахер, Н. Бартольд, П. Ковалевский, Ф. Красильников, С. Басария, Н. Яковлев, Л. Лавров, К. Ломтатидзе, А. Генко, Е. Алексеева, Е. Данилова и др. А акад. С. Н. Джанашиа и вовсе называл абазин «захребетными абхазами» (цит. по: Анчабадзе 2000: 35).

При этом в различных источниках и специальной литературе немакло подтверждений, что предки современных абазин в период зрелого Средневековья мигрировали на северную сторону Кавказского хребта как из северо-западных частей исторической Абхазии, так и из юго-восточной части страны. Другими словами, в составе переселенцев были самурзаканцы, абжуйцы, бзыбцы, садзы, ахчипсувцы, псхувцы и другие. Следовательно, в формировании абазинского этноса – помимо абазгов и других территориальных групп – приняли участие и апсилы.

Едва ли при этом следует отрицать, что основное движение предков тапантовцев происходило в ХΙV – ХV веках (т. е. в период существования Золотой Орды) и пополнение их абхазами не прекращалось и в более поздние времена (Ломтатидзе 1944: 4). Начало переселения предков абазин – ашхарцев приходится на ХVII в. и позже (Генко 1955: 8). Здесь же стоит отметить наличие у абазин-ашхарцев социального термина «агыруа» (букв. ««мегрел»), обозначавший у абхазов касту домашней прислуги. Это слово возникает в Абхазии, видимо, не ранее начала XVII века, когда он и был усвоен ашхарцами до своего переселения. Отсутствие достаточного количества удобной земли, прежде всего пастбищных мест для скота, могло послужить одной из основных причин передвижения абхазов на север. Это может соответствовать истине, и, как указывают археологические памятники, такая ситуация наблюдалась в Абхазии, судя по всему, именно XIV – XV веках (Воронов 2014: 152).

Свою негативную роль в переселенческом движении сыграло и вторжение в Абхазию в середине ХV в. турок-османов (Шенгелия 1974: 126, 251), которое, как пишет Ш. Д. Инал-ипа, сопровождалось истреблением или порабощением местного населения. Это событие, по его мнению, коснулось главным образом Юго-Восточной Абхазии и привело к серьезным этно-демографическим изменениям в указанном регионе (Инал-ипа 1989). С этого времени, как отмечает Ш. Д. Инал-ипа, и «начинается переселение значительных групп абхазоязычного населения на Северный Кавказ» (Инал-ипа 1992: 144). При этом наличие абхазо-абазинских параллелей, объясняется, по-видимому, тем, что некогда часть нынешних абазин из Юго-Восточной Абхазии по перевальным путям ушла на Северный Кавказ именно в связи с разгромом абхазо-апсилийских потомков турками в середине ХV века. Ш. Д. Инал-ипа также предполагает, что переселение происходило наиболее интенсивно в основном в ХΙV – ХV веках, во время существования Бедийского княжества, которое не способствовало ни политическому, ни социальному, ни экономическому развитию абхазского народа с его более жесткой, чем у абхазов, социальной организацией и, особенно, широким размахом работорговли за счет местного населения (Инал-ипа 2002: 271 – 272). Вместе с тем не исключено, что в основе миграции части абхазов на Северный Кавказ могли лежать и религиозные мотивы. Переселение началось с момента появления в Абхазии турок-мусульман и было, как считают некоторые авторы, связано с попыткой сохранения христианской веры. Родоначальником известной на всем Северном Кавказе многочисленной фамилии Иуан (Ионовы) был переселившийся из Абхазии православный священнослужитель Анакопийского храма Симона Кананита – Иоанн Алшунба (Дбар 2006: 10).

Следующий важный раздел работы М. Х.-Б. Кишмахова и М. А. Куджева – «Из этнографии рода». В первой его части «Происхождение эпонима Куджи и о родословных его связях» (Кишмахов, Куджев 2018: 39– 69) авторы, детально разбирая существующие в научной литературе точки зрения на образование эпонима Куджи, дают собственное историко-лингвистическое обоснование данного вопроса. Они не согласны с мнением об иранском происхождении имени Куджи, а склоняются к мысли о ее местном происхождении от абхазо-абазинского акуджма – «волк». Такое же мнение ранее было высказано и Ш. Д. Инал-ипа. Принимая во внимание данную точку зрения, в то же время вряд ли можно отрицать ираноязычное влияние, прослеживаемое не только в антропонимии абхазов, но и в топонимии, изобразительном искусстве; определенное сасанидское влияние чувствуется также в женском уборе, вооружении апсилов.

Есть основания полагать, что на территорию Абхазии вместе с иранской религией проникали и ее носители. Например, в Абхазии в VΙ веке была заметной община иранского огнепоклонства (Барцыц 2009: 64). В то же время можно лишь предполагать, что термин «куджи» местного происхождения, впрочем, как и то, что само название имеет иранские корни. Обоснованного решения данного вопроса нет, и вряд ли это возможно доказать однозначно.

В рассматриваемой первой части раздела «Из этнографии рода» приводятся сведения, свидетельствующие о том, что от эпонима Куджи были образованы названия населенного пункта Куджаа-хабла в районе Цабала (что зафиксировано в источниках первой половины XIX века) и общества Куджба в среднем течений реки Бзыбь (середина XIX века). Отмечается, что Куджбовы доминировали и в горном обществе Псху, где располагается древнее абхазское святилище Инал-куба.

Весьма важен вопрос о времени перемещения рода Кудж на Северный Кавказ. Это, по мнению М. Х.-Б. Кишмахова и М. А. Куджева, имело место несколько раз: в начале XVIII века; более многочисленная – в начале XIX века, после вступления Абхазии под покровительство России (1810 г.); третье переселение произошло по окончании Русско-горской (Кавказской) войны и «административно-земельных реформ в Абхазии 1866–1867 гг.». При этом, если основное количество абхазов было выселено в Османскую империю, то малая ее часть, в том числе из рода Кудж / Куж / Кудз / Кудашир переселилась в пределы бассейна Большого Зеленчука. Несколько их семейств в то время появляются в аулах Апсуа, Кувинский и др., а затем и в Кабарде. После поселения на Северном Кавказе, Куджи, судя по источникам 70-х годов XIX века, значатся, как «аамыста ду», т. е. большие (первостепенные) дворяне.

Приводимые М. Х.-Б. Кишмаховым и М. А. Куджевым данные свидетельствуют о выселении в Османскую империю после Лыхненского восстания (с апреля по июнь 1867 года ) десятков тысяч абхазов, в числе которых были и Куджбовы. Интересны сообщения о том, что в иноязычной среде представители этого рода сумели сохранить свои этнические традиции и обычай, а братья Нахарбей и Асланбей Куджба, проживавшие в городе Хендек (Турция), основали школу «Апсуара», где этикету обучались многие абхазы и абазины из округов Ески-Шеер, Адапазар, Дюздже, Измид и др.

В материалах, включенных в книгу, например, в документе «Копия рапорта Его Императорскому Высочеству Главнокомандующему Армией, Командующему войсками Кубанской Области от 22-го Августа 1864 года № 1343», говорится о 105 семействах из общества Псху, изъявивших желание поселиться в Кувинском ущелье на Северном Кавказе. К документу прилагается список псхувцев, переселенных в аул Кувинский на реке Большой Зеленчук.

В следующем параграфе «Из преданий старейшин» (Кишмахов, Куджев 2018: 70–102), приводятся легенды о переселении части Куджбовых в начале XVIII века вместе с князьями Заурумовыми (выходцы из рода Маршан) на Северный Кавказ из общины Куджба Иашта в верховьях реки Бзыбь Западной Абхазии. В этой части книги приводятся сведения о гостеприимстве Куджбовых, о посещении прежних мест жительства в Абхазии, о различных – радостных и печальных – событиях. Представлены также генеалогические схемы Куджевых и Кужевых Карачаево-Черкесии. Авторы сообщают, что начало роду Куджевых на Северном Кавказе в XIX веке положили трое сыновей Грыуа: Камса, Безит и Нагой и др. В этом же параграфе речь идет об участии 77 Куджевых и Кужевых из Черкесии в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, а вернулись с войны лишь 26 человек.

Интересна третья часть второго раздела работы, посвященная материальному быту рода Кудж и особенностям культуры его жизнеобеспечения (Кишмахов, Куджев 2018: 103–138). Характеристика хозяйственных занятий и материальной культуры абхазов и абазин подтверждает, что наши предки до завоевания их земель царской Россией владели всеми необходимыми в их природно-климатических условиях знаниями и практикой агрокультуры и природоохраны. Авторы убедительно показали сравнительно высокий уровень развития материальной культуры и жизнеобеспечения горцев.

В четвертой части работы – «Отношение рода к религии, традициям и обычаям» (Кишмахов, Куджев 2018: 139–187), исследуются вопросы состояния христианства на территории Абхазии вплоть до середины XVII века, пока абхазы не оказались под воздействием Османской империи; постепенного перехода абазин Северного Кавказа в XVIII – начале XIX столетия на исламскую суннитского толка веру, положения Абхазской церкви в период существования Грузинской Демократической Республики и оккупации в 1918 году Абхазии, включения Абхазской Церкви в состав Грузинской и неопределенного состояния Абхазской Церкви в настоящее время.

Авторы показали религиозное состояние абазин, их традиции, нравы и обычаи, в том числе среди Куджевых и Кужевых на Северном Кавказе, а также общественные отношения, этикет гостеприимства, адат и суд по обычаям абазин, цикл преданий, посвященных исторической личности Куджба Капыте. После середины XIX века, как пишут М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев, резкие различия общественных отношений абазин с царскими правовыми нормами, религиозными убеждениями, обычаями и нравами, из-за притеснений военно-казачьих администраций, управления горцами по системе «круговой поруки» и т. д., послужили причинами миграции абазин, в том числе рода Кудж под видом «поклонения гробу Магомета». В книге перечислены имена абазин, посетивших в 1859 и 1860 годах святые места и не вернувшихся на родину.

В следующей части труда «Предвестие беды» (Кишмахов, Куждев 2018: 188 –195), речь идет о периоде сталинских репрессии, жертвами которых стали многие представители семьи Куджевых-Кужевых.

В шестой части второго раздела «Их души обитают над облаками» (Кишмахов, Куджев 2018: 196–260) рассказывается о Куджевых и Кужевых, которые были участниками советско-финской войны 1939– 1940-х годов, Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, а также о молодом поколении Куджевых, принимавших участие в иных военных конфликтах, в ликвидации катастрофы на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года.

В другом параграфе книги – «Из публикации в печати» (Кишмахов, Куджев 2018: 261–351) приведены статьи разных авторов, документальные очерки, легенды и предания об общине Куджба Иашта и роде Куджба-Куджевых-Кужевых.

В восьмой части второго раздела «Жить на земле – не поле перейти» (Кишмахов, Куджев 2018: 352–419), рассказывается о писателе Джуме Ахуба-Куджба и его творчестве, а также о других многочисленных представителях рода Куджевых-Кужевых.

Специальный параграф книги посвящен народному творчеству рода Куджев-Кужев (420–434).

В «Заключении» (Кишмахов, Куджев 2018: 435–437) подводится итог проведенного авторами исследования. В частности, подчеркивается, что представители фамильно-родового объединения Кудж и родственные им носители других фамилий в наши дни принимают активное участие в жизни абхазского, российского общества и государств Передней Азии. Среди них ученые, писатели, юристы, врачи, педагоги, деятели культуры и искусства, военные, специалисты народного хозяйства и др., получившие высокие звания заслуженных деятелей России, Абхазии, Сирии, КБР, КЧР и других регионов, где живут представители рода.

В конце монографии помещено Приложение, а также список информантов, список основных сокращений и основные исторические даты (Кишмахов, Куджев 2018: 438–650).

Не останавливаясь отдельно на некоторых, на наш взгляд, пробелах и упущениях, которые легко устранимы, отметим лишь, что фамилия Джанаев, о которой сказано на с. 21, встречается не только в Карачаево-Черкесии, но и в Северной Осетии-Алании. На той же странице говорится о выделении из патронимического рода Куджи в числе других и фамилий Акудзба, из чего следует, что Куджба и Акудзба, а также Куадзба (Кишмахов, Куджев 2018: 364) – одного происхождения. Нужно, однако, заметить, что фамилия Куадзба является частью рода Ардзинба / Адзинба, и они по сей день считаются братскими фамилиями, а потому едва ли Куадзба происходит от рода Куджи. На с. 27 авторы пишут о переносе Леоном II своей столицы в современный Кутаис. Однако речь должна идти об образований второго после Анакопии стольного города – Кутатиса (впоследствии Кутаис), что соответствует сообщению грузинского историка ХVIII века Вахушти Багратиони (Амичба 1989: 69). Там же сообщается, что в 786 году Леон II объявил себя независимым царём. Следует при этом подчеркнуть, что еще в 765 году Абхазия провозгласила себя независимым государством, а в 786 году Византия признала общеабхазское феодальное государство – Абхазское царство (Ачугба 2016: 24).

На стр. 58–59 авторы, как уже отмечалось, приводят документ от 1864 года, в котором речь идет о псхувцах, изъявивших желание поселиться в Кувинском ущелье. Ниже, на стр. 62–63, М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев помещают «Список псхувцев, переселенных в 1866 году во вновь образованный аул Кувинский на реке Большой Зеленчук», который был извлечен ими из книги Ш. Д. Инал-ипа «Антропонимия абхазов» (Инал-ипа 2002: 341–343). Однако в указанной книге Ш. Д. Инал-ипа этот документ значится как «Список псхувцев, переселившихся в Кувинское ущелье на реке Большой Зеленчук», без указания года переселения. Поэтому список, скорее всего, относится не к 1866 году, когда псхувцев уже не было на своей родине, а к 1864 году, ибо к началу августа 1864 года корреспондент газеты «Кавказ» писал о Псху, как о бывшей земле псхувцев (цит. по Ачугба 2018: 151). М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев в нескольких местах труда (стр. 70, 71, 175 и др.), пишут о княжеской фамилии Маршания, тогда как ее следовало бы писать Маршан или Амаршьан. В работе имеется также ряд повторов, в частности, когда речь идет о гостеприимстве, об основании братьями Куджба в Турции школ по изучению норм апсуара. И, конечно, авторам, создавшим столь значительный по объему труд (650 машинописных страниц), желательно было бы в конце книги представить и перечень использованных источников и литературы.

В целом, М. Х.-Б. Кишмахов и М. А. Куджев успешно выполнили поставленную перед ними задачу: они ввели в научный оборот новые фактические данные и разнообразные источники. Значительно обогащают работу включенные в текст книги карты, дающие представление о расселении западнокавказских народов на различных этапах своей этнической истории. Вне всякого сомнения, перед нами работа, в которой удачно соединены серьезный научный поиск и заинтересованный рассказ об истории фамильно-родового объединения Кудж и родственных ему носителях других фамилий. Труд М. Х.-Б. Кишмахова и М. А. Куджева «Куджи: родословные связи» может быть оценен как существенный вклад не только в историю и этнографию отдельного рода, но и в связанный с изучением этнокультурной истории народов Северо-Западного Кавказа раздел этнографии.

Книга будет особенно полезной для подрастающей смены, глубина и основательность научных взглядов которых во многом зависят от овладения знаниями по истории собственных фамилий.

Литература

• Амичба 1986: Сообщения средневековых грузинских письменных источников об Абхазии / Тексты собрал, перевел на русский язык, предисловием и комментариями снабдил Г. А. Амичба. Сухуми, 1986.
• Анчабадзе 2000: Анчабадзе Г. З. Изучение вопросов этнической истории абхазов на фоне грузино-абхазского конфликта //Аспекты грузино-абхазского конфликта. Вып. 2: Материалы грузино-абхазской конференции. Конобеево (Московская область). Август, 1999. Ирвайн, 2000.
• Ачугба 2016: Ачугба Т. А. История Абхазии в датах. Сухум, 2016.
• Ачугба 20118: Ачугба Т. А. Абхазия: депортация абхазов (ХХ в.). Cухум, 2018.
• Барцыц 2009: Барцыц Р.М. Абхазский религиозный синкретизм в культовых комплексах и современной обрядовой практике. М., 2009.
• Воронов 2014: Воронов Ю. Н. Научные труды. Т. ΙV. Сухум, 2014.
• Генко 1955: Генко А. Н. Абазинский язык. Грамматический очерк наречия тапанта. М., 1955.
• Дбар 2006: Иеромонах Дорофей (Дбар). Краткий очерк истории Абхазской православной церкви. Новый Афон, 2006.
• Инал-ипа 1989: Инал-ипа Ш. Д. О моем народе, его истории и Отечестве // Советская Абхазия. 16 сентября. Сухуми, 1989.
• Инал-ипа 1992: Инал-ипа Ш. Д. Ступени к исторической действительности. – Сухум, 1992.
• Инал-ипа 2002: Инал-ипа Ш. Д. Антропонимия абхазов. Майкоп, 2002.
• Капанадзе 1955: Капанадзе Д. Г. Грузинская нумизматика. Тбилиси, 1955.
• Комнина 1965: Комнина А. Алексиада. М., 1965.
• Ломтатидзе 1944: Ломтатидзе К. В. Тапантский диалект абхазского языка. Тбилиси, 1944.
• Шенгелия 1974: Шенгелия Н. Н. Османские источники истории Грузии XV–XIX вв. Тбилиси, 1974 (на груз. яз.).

(Вестник Академии наук Абхазии. № 9. Сухум, 2019)
___________________________________________________