Абхазская интернет-библиотека Apsnyteka

Олег Бгажба

Об авторе

Бгажба Олег Хухутович
(1.VIII.1941, г. Сухуми)
Археолог, историк, кавказовед, д-р. ист. наук, проф., действительный чл. АНА, почётный мастер спорта РА по баскетболу. Окончил абх. СШ № 10 им. Н. Лакоба г. Сухуми с золотой медалью (1958), затем – ист.-филол. ф-т СГПИ им. А. М. Горького с красным дипломом (1963), аспирантуру Ин-та арх. АН СССР (1967). В 1968 начал работать в отделе арх. АбИЯЛИ им. Д. И. Гулиа АН ГССР, затем – зав. отделом истории этого ин-та. Более 25 лет преподает в АГУ. Б. защитил канд. дис.: «Материальная культура средневековой Абхазии. VI–XIII вв.» (1972) и докт. дис. «История железообрабатывающего производства в Западном Закавказье нач. I тыс. до н. э. – середина II тыс. н. э» (1995) в Моск. ин-те арх. РАН. Б. проводил раскопки поселений, могильников, церквей в Мыку, Бедиа, Новом Афоне, крепостных комплексов древней и ср.-век. Абх. (Ачапара, Герзеул, Замок Баграта, пам. Цебельдинской культуры и др.). Прошёл стажировку по металлографии железа в лаборатории естественно-науч. методов Ин-та арх. АН СССР, куда был прикомандирован в 1973–1980. Провёл более 500 металлографических анализов железных и стальных изделий древней и ср.-век. Абх. Б. – первооткрыватель самых ранних для терр. бывшего СССР мечей из дамасской стали (III–IV вв.). Основные науч. интересы – арх., история ремесла (гончарное и кузнечное) Абх. и Кавк. в целом. На основе разработанной модели комплексного подхода (арх., история, металлография, этнология, фольклор, лингвистика) Б. пришёл к выводу, что терр. Абх. являлась одним из древних очагов металлургии железа и путей (зап.-кавк. путь) его диффузии из Малой Азии в Европу на фоне всего Причерноморья, Закавказья, Сев. Кавк., Поволжья, Средиземноморья. Б. выступал в качестве официального оппонента по защите канд. и докт. дис. и с докл. на междунар. конференциях антиковедов и византинистов. Принимал участие в написании учебного пособия «История Абхазии», выдержавшего два издания (1991, 1993). Является одним из авторов учебника «История Абхазии» для 10–11 кл. (2006), а также книги «История Абхазии с древнейших времён» (2007). За успехи в соцсоревновании в честь 50-летия Ленинского комс. Б. награждён грамотой През. ВС Абх. АССР (28.10.1968). Б. – автор более 150 науч. работ, в т. ч., 15 монографий. За значительный вклад в развитие абх. науки указом Президента РА Б. присуждено почётное звание «Засл. деятель науки РА» (2011). Учредитель Фонда «Абхазское историческое общество» (2023).
Соч.: Замок Баграта. Кавказ и Восточная Европа в древности. (Памяти Е. И. Крупнова). М, 1974; Очерки по ремеслу средневековой Абхазии. Сухуми, 1974; По следам кузнеца Айнара. Сухуми, 1982; Чёрная металлургия и металлообработка в древней и средневековой Абхазии (VIII в. до н. э. – XV в.). Тб., 1983; Обработка железа в древней Колхиде // Естественно-научные методы в археологии. М., 1989 (соавт.); History first – 18 century. Art, handicrafts and architecture // The Abkhazians. (Еd. by George Hewitt). London, 1999; История Абхазии. Сухум, 2007 (соавт.).
(Г. К. Шамба / Абхазский биографический словарь. 2015.)



Олег Бгажба

Статьи:


О Станиславе Лакоба

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

Борис Пастернак 

Если к этим славным словам Пастернака добавить еще и восточную мудрость, что у каждого своя правда, но истина всегда одна, то все сказанное с лихвой можно отнести к Славе Лакоба, которому сегодня исполнилось семьдесят лет, ибо правда у него всегда одна – это истина. «Ecce Homo!» – «Вот Человек!» – так восторженно воскликнул бы древний римлянин, узнав о нем. От себя добавлю – сегодня Человек родился!

Именно сегодня хочу напомнить о том, что связано с этим неординарным человеком, о чем мы уже успели подзабыть. Дошло до того, что новые научные подходы историка некоторые, мягко говоря, стали выдавать за свои, не ссылаясь на его имя.

Познакомился я со Станиславом Лакоба на квартире у археолога Льва Николаевича Соловьева летом 1968 г., более полувека назад. Юноша меня сразу поразил, когда заговорил о чопперах и чоп-перовидных орудиях нижнего палеолита, как бы предрекая появление на Кавказе один миллион шестьсот тысяч лет назад «Homo Erectus» («человека прямоходящего»). Неся в себе подобный археологический интерес, он не мог не участвовать в различных экспедициях: у Л. Н. Соловьева на неолитическом Кистрике; у меня в средневековых замке Баграта и крепости Герзеул; у Ю. Н. Воронова на неолитической Лемсе и апсилийском Цабале VI в. н. э.; у В. В. Бжания на неолитическом поселении в Хашупсе и в пещере энеолитического времени Юпсы, близ слияния рек Бзыбь и Гега. Сам он открыл, описал и опубликовал материалы двух палеолитических стоянок – Алгыт в Лыхны и Бержента в Верхней Эшере. Он передал мне и Юрию Николаевичу Воронову погребальный комплекс VII в.н.э. из урочища Пышта, рядом с усадьбой Таасина Авидзба, состоящий из ранней сабли, ножа-кинжала и фрагментов тонкостенной стеклянной посуды. Мы опубликовали этот комплекс в «Кратких сообщениях» Института археологии АН СССР, чем вызвали недовольство И.Сорокиной, которая считала, что подобное тонкое стекло характерно только до VI в. Также он собирал археологический материал на энеолитическом поселении Гуандра, которое ряд сезонов успешно раскапывал археолог Игорь Цвинария.

Однажды Слава передал мне два меча IV–VI вв. Как оказалось потом, после металлографического анализа, они были бракованными «дамасскими мечами», свидетельствующими о том, что верхнеэшерцы уже умели изготавливать самое смертоносное для того времени оружие в мире. Он не раз посещал места «Духа гор» в святилищах Напра и Дзына, где собрал большую коллекцию железных наконечников стрел домонгольского времени: наводящие ужас свистящие с дырочками, бронебойные, двурогие срезни – «абырзал» и др. Находясь в Ленинграде, он познакомился со всем цветом русской, советской археологии: Борисом Пиотровским, Абрамом Столяром, Павлом Борисковским, Кирой Скалон, Игорем Коробковым.

Высшее образование Станислав получил в стенах историко-филологического факультета Сухумского госпединститута. До специализации по истории, где куратором был Зураб Вианорович Анчабадзе, он увлекся творчеством Велимира Хлебникова и стал писать стихи в стиле японских хокку и танка, а также небольшие рассказы. Они своей глубиной и образной ассоциативностью слова будоражили мою душу и мозг, призывая к творчеству. Словом, как у нас говорят в Сухуме и сейчас, – они были мне по кайфу. Фазилю Искандеру так понравился его скорпион, который влез на белый цветок и умер от неожиданности, что он поместил стих в повести «Джамхух – сын оленя», образно назвав автора скорпиона древнеабхазским поэтом. А сюжет небольшого рассказа Лакоба о свободолюбивом буйволе он использовал в «Широколобом», который считал одним из лучших своих произведений в прозе.

Затем какое-то время Станислав работал в газете «Советская Абхазия». Его острому и зоркому перу принадлежат незабываемые интервью с Надеждой Мандельштам (кстати, ее последнее, которое ни одна из газет СССР не опубликовала из-за боязни, кроме газеты «Советская Абхазия»), с Виктором Шкловским – теоретиком литературы, ключевой фигурой русского формализма, с Семеном Липкиным – переводчиком Нартского эпоса абхазов, автора поэмы «Нестор и Сария». Затем он уделял неусыпное внимание охране памятников культуры Абхазии, работая с Валерием Касландзия и Вианором Пачулия.

Когда стали сгущаться грозовые тучи грузино-абхазской войны, Станислав передал в Москве прямо в руки академику Андрею Сахарову в январе 1989г. Абхазское письмо 1988 года. Тогда Сахаров в одиночестве защищал Абхазию, называя Грузию «малой империей», а мы у него недавно в знак благодарности «отняли» улицу. Аналогичное письмо им было передано и известному русскому писателю Валентину Распутину. К этому времени Станислав под руководством Г. А. Дзидзария защищал кандидатскую диссертацию, вскоре его избрали заведующим отделом истории Абхазского института на 1989 – 1996 гг. Интересно вспомнить, как он стал историком. В тот момент было вакантным только одно место историка. Владимир Дарсалия, по просьбе Г.А.Дзидзария, два часа уговаривал Станислава дать согласие. Я и Юрий Воронов шли поодаль, и в душе мы как археологи этого не хотели, но решили не вмешиваться, мол, пусть решает сам. В результате – видимо, так было угодно Богу – Станислав Лакоба стал историком.

Считаю важным напомнить о том, как было написано и вышло на пороге войны пособие «История Абхазии», которое инициировал Владислав Ардзинба на конкурсной основе. Срочно были созданы три творческие группы, в которые входил двадцать один человек. Победила группа Ю. Н. Воронова – С. З. Лакоба, куда входили я и Виталий Бутба. Введение о происхождении абхазского народа написали Владислав Ардзинба и Вячеслав Чирикба. Главным редактором попросили стать С.Лакоба. Однажды, еще в ту пору, Владиславу Григорьевичу почему-то срочно понадобилась краткая «История Абхазии» на десяти страницах, и он дал мне и Станиславу Лакоба две недели. Мы данный «краткий курс» написали за одну неделю, чем он был доволен. Этот текст нами был использован потом в качестве кратких выводов при написании учебника «История Абхазии» для старших классов, которую цитировал Владимир Владимирович Путин в полемике со своими грузинскими оппонентами в связи с Абхазией. Во время грузино-абхазской войны и в первые послевоенные годы в тяжелые минуты Станислав всегда находился рядом с Владиславом Ардзинба, да и потом занимал ответственные государственные должности. Затем он продолжил заниматься историей. Мы, историки, давно считаем его историком «новой волны», по крайней мере более четверти века, поэтому возникла необходимость остановиться и на некоторых авторских подходах и новых трактовках истории Абхазии нового и новейшего времени, которые сформулированы Станиславом Зосимовичем Лакоба с 80-х годов прошлого века и нашли свое воплощение в ряде научных изданий не только в Абхазии, но и в России, Японии, Великобритании, Германии. Итак, начну по порядку. Автор впервые:

за последние двести лет поставил под сомнение причастность Асланбея к убийству своего отца, владетеля Келешбея Шервашидзе (Чачба), предложив иную трактовку присоединения Абхазского княжества к России;

привел такое важное свидетельство, как упоминаемые царским генералом Рыкгофом обращенные к нему письма самого Асланбея, где он заявляет о своей невиновности и что в убийстве его отца замешаны посторонние люди;

после 1877 г. опубликовал на русском языке концепцию колонизации Абхазии, изложенную Якобом Гогебашвили в газете «Тифлисский вестник», известную под названием «Кем заселить Абхазию?»;

особое внимание уделил нравственной, этической стороне Лыхненского восстания 1866 г.; пришел к выводу, что коренное абхазское население не только не поддержало революцию 1905-1907 гг., считая ее «грузинской», а не «русской» революцией, но и выступило против таких «революционеров» на стороне правительства. В результате неучастия абхазского народа с него, по инициативе П.А.Столыпина, были сняты «виновность» и все ограничения, объявленные тридцать лет назад;

опубликовал архивные документы о террористическом налете большевиков на пароход «Цесаревич Георгий» у мыса Кодор (20 сентября 1906 г.) – с целью экспроприации во имя революции денег. Этой операцией руководил И. Сталин («Коба»), что впоследствии легло в основу повествования известного романа «Сандро из Чегема» Ф. Искандера;

отметил, что государственность в Абхазии была восстановлена не 31 марта 1921 года, а в мае 1918 г. на Батумской международной мирной конференции, и связано это с провозглашением 11 мая 1918 г. союзной Горской (Северо-Кавказской) республики, которая включала в себя и Абхазию. Это федеративное по своей сути государство тогда получило международное признание;

отметил, что Абхазский Народный Совет был создан в Сухуме 8 ноября 1917 г., то есть раньше, чем Национальный Совет Грузии, на открытии которого в Тифлисе 19 ноября 1917 г. от имени АНС ярко и содержательно выступил его депутат чеченец Асламбек Шерипов;

пришел к выводу, что Абхазия, будучи частью Горской республики, в нарушение всех договоренностей была оккупирована и аннексирована Грузией с 17-19 июня 1918 г. до марта 1921 г. со всеми вытекающими отсюда последствиями: дважды разгонами АНС, карательными операциями, арестами и преследованиями депутатов Абхазского парламента;

предложил новый подход к истории провозглашения независимой ССР Абхазия, которое состоялось 31 марта 1921 г. несмотря на противодействия Сталина и Орджоникидзе, что связано с успешной дипломатической миссией Е. Эшба и Н. Лакоба, которые, по заданию Ленина, способствовали через абхазскую диаспору (Р. Орбай и др.) заключению 16 марта 1921 г. Договора о дружбе Советской России с Ататюрком, в результате чего Батумская область (Аджария) перешла к Советской Грузии, а Абхазия была провозглашена в Батуме независимой республикой;

применил политическую формулу о том, что еще до образования СССР, провозглашенная 31 марта 1921 г. ССР Абхазия почти год была формально независимой как от Советской России, так и от Советской Грузии;

привел документы из личного архива Н. Лакоба об изоляции Л. Троцкого в Абхазии в 1924–1925 гг., его роли в создании первой Конституции «суверенной» Абхазии (1925 г.) и драматических событиях на III съезде Советов Абхазии;

предложил, что одной из главных причин многодневного «Дурипшского» схода 18–26 февраля 1931 г. на самом деле было всеобщее недовольство народа преобразованием договорной ССР Абхазия в автономную республику в составе Грузинской ССР (19 февраля 1931 г.), а вопрос о колхозах был лишь верхушкой айсберга, лежавшей на поверхности требований, что послужило поводом к выступлению;

в виде отдельной книги дал подробный «Ответ историкам из Тбилиси» в 2001 г. на их «Разыскания по истории Абхазии / Грузия» – по поводу пособия «История Абхазии» 1991 г.

Таков далеко не полный перечень новшеств профессора АГУ, главного научного сотрудника Абхазского института, академика АМАН, заслуженного деятеля науки РА, лауреата Госпремии им. Д. И. Гулиа Станислава Зосимовича Лакоба, значительно изменивших наши представления по многим политическим событиям и личностям нового и новейшего времени. Но и этого вполне достаточно, чтобы оценить тот весомый вклад, который он внес в развитие исторического абхазоведения.

Олег БГАЖБА, доктор исторических наук, профессор АГУ, академик АНА и АМАН

(Республика Абхазия. 2 марта 2023 г.)


Десять лет спустя

Недавно филолог по образованию и историк по-нашему недоразумению Алексей Луманович Папаскир разродился в местном издательстве огромным опусом с ко многому обязывающим названием «Очерки возрождения и реабилитации истории Абхазии» (672 с.). Естественно, в таком многостраничье у подобного автора вполне могут быть ляпсусы. На один из таких неоспоримых ляпсусов не без интереса отреагировал недавно по интернету его однофамилец, историк З. Папаскири. Вместе с тем, хочется отметить, что они оба выступают против нашей «Истории Абхазии».

Научным редактором названного фолианта, к сожалению, является известный в Абхазии академик-филолог. Данное обстоятельство дает возможность им хвалить друг друга на исторической ниве, как говорится – «дуть в один ачарпын».

Прикольно (выражаясь словами тинейджеров) и то, что я, вслед за С. Лакоба, не раз уже отвечал неугомонному Папаскир лет 10 назад в «Нужной газете». Поэтому позволю себе вновь напомнить Алексею Лумановичу, «патриарху школы дилетантов» в историческом абхазоведении, о малоприятном, чтоб освежить его память, которая, видимо, притупилась от чрезмерного присутствия желчи в организме. Мой  ответ вполне может прозвучать как бы выстрелом из прошлого. Но, как известно, без прошлого – нет будущего. Между тем, в данной книге мало нового – все та же старая незаслуженная грязь, которая льется автором на всех и вся, а не только на меня одного.

Ответы печатаются с некоторыми сокращениями. 

Опять двадцать пять...

Приблизительно каждые две недели, начиная с 15 ноября с.г., являюсь читателем завлекательных сказок «тысяча и одной ночи» об истории Абхазии в периодической печати (газета «Единая Абхазия» №№ 15–17 за 2010 г.). В результате чтения «сказки» Шахерезады (А. Папаскир) я узнал несколько «новостей» о себе. Оказывается:

– я занимаюсь историей, являясь «археологом»;

– я привержен проводить в жизнь сомнительные версии З. Анчабадзе и Ю. Воронова, тем самым представляю отжившую советскую, а по сути, грузинскую историческую школу, поэтому:

– я – консерватор и «опираюсь на отрицательные документы» (не совсем понятно, что за отрицательные документы).

Хотелось заметить моему столь ретивому оппоненту:

1. Да, я археолог по своей научной исторической привязанности, потому как невозможно стать археологом, не будучи историком. Археология – историческая наука, а не филологическая, как у А. Папаскир. Между тем, я руковожу отделом истории АбИГИ (а не археологии) около 15 лет, а мой оппонент читает лекции в АГУ на филологическом факультете. Не касаясь, вслед за ним, его книги («Обезы». Сухум, 2005), считаю необходимым отметить, что данная книга содержит в себе ряд домыслов, догадок, в общем, суждений ненаучного характера, поэтому А. Папаскир и было предложено, в том числе и мной, выходить на защиту степени доктора исторических наук с докладом (неоднократно отредактированном, кстати, мной же). Я считал (как выяснилось, ошибочно), что, несмотря на свое филологическое образование, Папаскир, тем не менее, за много лет осуществил изыскания, которые вполне заслуживали степени доктора исторических наук. Что и произошло. Навстречу пошли Академия Наук Абхазии и члены специализированного научного Совета. Однако, к сожалению, как это часто бывает в жизни, решение узкой научной проблемы отнюдь не свидетельствует о широте знаний и кругозоре мышления.

2. Я, а тем более Юрий Николаевич Воронов, который всю жизнь посвятил служению историческому абхазоведению, никогда не могли быть проводниками идей советской грузинской исторической школы. Нам приходилось бороться в своих публикациях на страницах научных журналов, в СМИ и на международных конгрессах (международные форумы в Вани в 80-х гг. или византинистов в Москве в 1991 г.) против грузинских историков и археологов (например, М. Лордкипанидзе, О. Лордкипанидзе) относительно стереотипов о Колхидском, Лазском и Грузинском царствах и др. Вместе с тем, я закончил аспирантуру в Москве, где защитил кандидатскую и докторскую диссертации и, вообще, являюсь первым абхазским доктором Российской Академии Наук. Что же касается Зураба Анчабадзе и тех «филиппик», которые посыпались в его адрес из щедрой руки Папаскир, то в 1959 г. он сделал ощутимый прорыв в абхазоведении, в частности, в истории раннесредневековой Абхазии, когда убедительно показал процесс образования в VIII в. единой абхазской феодальной народности – оплота Абхазского царства, тезис, вызывающий резкое неприятие у современных грузинских историков. Ему тогда за это и многое другое не дали защищать докторскую диссертацию в Тбилиси, пришлось ехать в Москву. Чем занимался тогда Папаскир и что он сделал полезного в то тяжелое время, ведь ему тогда было уже за тридцать?

Не усмотрел также Папаскир (хотя это и «ежу понятно») того, что учебное пособие «История Абхазии» 1991,1993 гг., написание которого было инициировано Первым Президентом В.Г. Ардзинба (главный редактор – С. Лакоба, один из основных авторов – Ю. Воронов) и наш с С. Лакоба школьный учебник 2006 г. в корне отличаются (как небо и земля) от предыдущих, написанных в контексте истории Грузии. О концепции нашего учебника в сконцентрированном виде мы написали в аннотации к нему. Например, в школьном учебнике касательно Абхазского царства введены новые главы «Абхазия и Хазария», «Абхазия и Алания», «Абхазия и Армения». Говорится о том, что название – Абхазское царство – сохранялось в письменных византийских и грузинских источниках еще долгое время после X в. и что само название Грузия появилось лишь в XV в. Да будет известно А. Папаскир, что в школьном учебнике как раз использованы работы А. Новосельцева относительно периодизации истории позднеантичной и раннесредневековой Абхазии и Г. Меликишвили относительно отличительных особенностей «горского феодализма», который придавал мощь Абхазскому царству в его завоевательной Восточной политике. Папаскиру не нравится в академическом московском издании «Абхазы» глава, посвященная истории средневековой Абхазии, написанная Г. Амичба, но он почему-то не называет фамилии автора, а по контексту статьи получается, что ее якобы написал я, что говорит о предвзятом отношении лично ко мне. Между прочим, в качестве положительного примера приводится историк Ю. Аргун, который на самом деле является известным абхазским этнологом и одним из ответственных редакторов критикуемого А. Папаскир академического сборника.

3. Меня также обвиняют в консерватизме. Не вижу в этом ничего предосудительного, ибо консерватизм как раз может хорошо пригодиться сегодня для сохранения наших абхазских ценностей, апсуара. Говорю об этом не в унисон с некоторыми современными бормотологами, и, будь я помоложе, то стал бы инициатором создания партии консерваторов в предстоящих разного ранжира выборах. Вместе с тем, наш учебник – не догма или истина в последней инстанции. Он обязательно должен модернизироваться, пополняться новыми фактами и обогащаться новыми идеями. Уже через год после его издания мы внесли в него некоторые дополнения и учли ряд замечаний. Будь я консерватором в отрицательном смысле слова, ретроградом, т.е. в понимании А. Папаскир, то выступил бы против названия главы «Абхазское царство в VIII–XIII вв.» с подглавами: «Абхазское царство при Леонидах» и «Абхазское царство при Багратидах», – в недавно вышедшем учебнике И. Кокоскир «История Абхазии» для 5–9 классов, рецензентами которого являются С. Лакоба и автор этих строк. Так стоило ли А. Папаскир зря «переводить чернила».

Поэтому, чтоб не заниматься кляузами и не критиковать Анчабадзе, Воронова, Амичба, которые все находятся в мире ином, не теряя зря время и портя нервы, Алексей Луманович взял бы да и написал бы свой школьный учебник, ибо наш он считает устаревшим и вредным. Единомышленники в этом ему помогут, так что, как говорится, и «карты в руки».

(«НУЖНАЯ ГАЗЕТА», 21 декабря 2010, № 49)

Не превращайте научную полемику в дешевый сериал

После новогодних праздников меня «порадовал», видимо, решив так передать поздравления, своей очередной статьей с анонсированным продолжением (газета «Единая Абхазия» № 1 от 26.01.2011) новоявленный сторонник «ненасильственного» переселения абхазов в XIX в. А. Папаскир. В статье, для поддержания своих более чем сомнительных тезисов, автор переходит на личности. Используя богатый опыт графомана, А. Папаскир не гнушается и передергиванием фактов, и прямыми оскорблениями, и голословными обвинениями в адрес авторов школьного учебника «История Абхазии», цинично облекая все это в наукообразную и патриотическую форму, естественно, возвеличивая себя до небес, хотя, как мудро говорят в народе, «не надо прыгать выше своего зада» (простите за мою порой интеллигентность). Жаль, что давно нет Ю.А. Жданова (сухумский врач-психиатр; 1886–1969), который, думаю, с профессиональным интересом ознакомился бы как с последними публикациями А. Папаскир, так и с ним самим.

Создается впечатление, что А. Папаскир готов полемизировать бесконечно, не отвечая на поставленные перед ним вопросы, апеллируя при этом к руководству Республики Абхазия, действующим российским политикам, абстрактным или малоизвестным российским ученым, то ли филологам, то ли историкам, то ли политологам. Поэтому, чтобы не превращать полемику с ним в сериал «Санта- Барбара», когда к середине забываешь то, что было вначале, чтобы не запутывать простые вопросы вместо решения сложных, до окончания опусов моего неугомонного оппонента предпочту пока воздержаться от подробного реагирования на его  высосанные из пальца претензии. .

Р. S. Все-таки остается непонятным, чем занимался А. Папаскир в 1959 г. и что он отрабатывает сегодня?

(«НУЖНАЯ ГАЗЕТА», 1 февраля 2011, № 4)

Заслуженный деятель науки РА, доктор исторических наук РАН
Олег Бгажба    

_________________________


Поэтами рождаются, историками становятся

Позволю себе вольность несколько перефразировать крылатое выражение Цицерона, заменив слово «оратор» на «историка». При этом, «не будем называть имен», выражаясь словами опять-таки того же небезызвестного философа, ибо всем и так все будет понятно. Речь идет о популярном местном журнале «Сухум» – «журнале литературы, науки и публицистики» (данные рубрики в самом содержании журнала отсутствуют). В основном он придерживается познавательного, образовательного направления, что является весьма положительным явлением в нашей сложной «перевороточной» действительности. Но когда принцип научности по каким-то причинам иногда нарушается (имею ввиду исключительно историческую тематику), то в результате невольно наступает гуманитарная научная дисгармония в содержании журнала, как это произошло в последнем его выпуске (№ 4, 2019 г.), в большой статье с броским претенциозным названием «Анакопийское сражение: миф и реальность» (с. 185–242 – почти 60 с. в двухсот сорока пяти страничном журнале). В ней по ходу дела затрагивается ряд важнейших проблем раннесредневековой истории Абхазии VII–VIII вв. и преподносятся читателю (не следует забывать, что он может вдруг оказаться и профессионалом) в субъективной интерпретации, где не дифференцируются первоисточники, сообщения поздних летописцев и авторов-комментаторов событий. В подобных случаях, например, известный и чтимый кавказовед А.П. Новосельцев воздерживался от обращения с материалами «Картлис цховреба» до VII–VIII вв., поскольку нельзя доказать, что терминология XI в. соответствует номенклатуре более ранней эпохи… и т.д.

Создается впечатление, что оба автора статьи не являются профессиональными историками. Журнал же легко все свел к ни к чему не обязывающей отписке либерально-демократического толка, что «за достоверность несут ответственность сами авторы статей, их мнение не всегда совпадает с точкой зрения редколлегии». В результате, при определенных условиях создается лазейка для эрзаца в науку.

Между тем, в таких неординарных случаях, как воздух, просто необходима объективная рецензия от профессионала, а редактор журнала, будучи известным абхазским поэтом-академиком, но не историком, «взял под свою ответственность» данную публикацию, о чем он прилюдно поведал членам Ученого Совета АбИГИ, отвечая на заданный прямой вопрос одним из членов Совета о наличии рецензии.

На журнал также может ложиться еще одна очень важная ответственность. Как показывает жизнь, он фактически входит в рекомендованный АНА список научных журналов для публикации необходимых статей защищающих диссертации в Абхазии по гуманитарным наукам. Поэтому я как Председатель Диссертационного Совета для защит кандидатских диссертаций по историческим наукам при АбИГИ АНА буду впредь с предубеждением относиться к статьям, опубликованным в журнале «Сухум» по соответствующим наукам вплоть до непринятия их на предзащите в список необходимых для защиты публикаций, если они предварительно не рецензировались специалистами или же не апробировались в соответствующих отделах Абхазского института или кафедрах АГУ. К этому призову и остальных членов Совета.

P. S. Уверен, что все стороны от подобного объективного подхода только выиграют.

____________________________


«Немного о многом»: реплика на одну статью из одного сборника

Недавно увидел свет сборник тематически разноплановых, в основном ранее опубликованных (к сожалению, не везде имеются четкие указания первоисточника) статей (иногда дополненных) М.К. Хотелашвили – Инал-ипа «История и этнография Абхазии» (496 с.), руки которой долгие годы работы в Абгосмузее соприкасались с материальной культурой абхазского народа. Сборник сопровождают известные фамилии автора предисловия, главного редактора, четырех рецензентов, специалистов в своих областях.

Отдавая должную дань изданному труду, вместе с тем, хотелось бы сделать некоторые ремарки на впервые изданную в сборнике статью «Еще раз о Келасурской стене, а вернее, Великой Абхазской стене (Апсуаа рбаа-ду)», с. 296-337, ибо в ней автор часто незаслуженно не обходит «особым вниманием» меня, а главное, моего коллегу Юрия Воронова  (его давно нет вместе с нами), который около полувека назад с шагомером прошел около 100 км стены, впервые нанеся ее всю на карту, вместе с 279 планами башен с указанием их фронта, тем самым еще больше повысив существовавший задолго до него огромный интерес к этому замечательному наследию прошлого. Без его работы вряд ли бы вышла данная статья, которая порой уводит от основной темы с помощью исторических, археологических, этимологических, топонимических и этнографических отвлечений, а затем снова, как бы после не всегда удавшейся джазовой импровизации, возвращается к ней, естественно, уже с несколько видоизмененной репризой.

  1. В Синайской рукописи Х в., не ровеснице данного памятника, фрагмент которой приводится в данной статье на с. 329, говорится, что «персы возвели также стену Клисуры, когда они строили ворота в Осетии…», при этом не говорится конкретно о месте, где построили «стену Клисуры». Согласно тексту Х в., она могла быть построена только после 523 г., т.е. упразднения персами Картлийского царства, когда Византия в отместку им способствовала официальному принятию христианства в Лазике (523 г.), Апсилии (конец 20-х – начало 30-х годов VI в.), Мисиминии (556 г.) и Абасгии (к 548 г.).    
    Клисура, после Синайской рукописи, согласно Джуаншеру (XI в.), упоминается как пограничная оборонительная система уже в V в., и играла важную роль во взаимоотношениях Вахтанга Горгасала (около 456–503 гг.) с византийским императором Львом (457–474 гг.). Джуаншер упоминает Клисуру 7 раз, причем дважды как границу «Греции и Картли» (говоря современным языком, Абхазии и Грузии), которую обычно большинство комментаторов связывает по созвучию с рекой Келасур. Вслед за Ю. Вороновым я выступил против подобной локализации, ибо тогда основная часть Апсилии вместе со знаменитой цебельдинской культурой в V–VIII вв. автоматически бы отходила к Лазике. В любом случае, если считать строителями византийцев или персов, делить на две части Апсилию в VI в. некорректно. Та же Клисура упоминается Джуаншером в связи с нашествием арабов в VIII в., и была расположена в районе, как мы считаем, Цихе-Годжи – Археополиса (Нокалакеви в Лазике), аналогом которого является крепость Тцибила (Цабал) в Апсилии.   
  2. «Клейсуры»  Прокопия (скорее всего, это название перекликается с Клисурой Джуаншера) были построены Юстинианом в VI в. против персов и их северокавказских союзников в Лазике (Джуаншер знал об этом), в Апсилии, Мисиминии, Авасгии, даже в Армении и составили условно внутренний «Кавказский лимес». Это вполне нормальные крепости: Археополис, Тцибила, Тцахир, Трахея и т.д., далеко не «постройки временных фортификационных сооружений…», как, со ссылкой на работу В. Леквинадзе почти полувековой давности, считает в своей статье на с. 310 М.К. Хотелашвили – Инал-ипа. Позднее в VIII в. Феофан Хронограф писал, что аланы, в связи с детективной историей, связанной с псевдозаложничеством Льва Исавра в 711 г., внезапно вторглись в «авасгские клисуры: многих взяли в плен, а страну опустошили». 
  3. Легко рассуждать по данной проблеме, сидя в кабинете, как это сделал в свое время М. Гунба, на которого ссылается автор данной статьи, не разобравшись в карте Келасурской стены, составленной Ю. Вороновым в полевых условиях, посчитал возможным усомниться в направлении фронта башен. Чаще всего сначала возводились башни, а затем между ними встраивалась стена. Часть из них имеют бойницы для огнестрельного оружия. Кстати, он является одним из тех, кто проводит границу между Абхазией и Грузией в VI в. по реке Келасур и по Келасурской стене. Правда, автор рассматриваемой статьи не приемлет границу по реке, а видит ее по поперечной стене, поэтому данное мнение выглядит каким-то неопределенным. 
  4. Действительно, я раньше датировал Келасурскую стену VI в., приписывая ее строительство византийцам. Потом у меня изменилось мнение, но я затем никогда конкретно не датировал стену XVII в., как мне инкриминируется  в рассматриваемой статье, о чем, обещаю, смогу поговорить более предметно после археологических раскопок, которые уже ведутся.    
  5. В статье порой (скорее всего, из-за личностного отношения к Ю. Воронову) автор в пылу критики приписывает нам то, чего не было на самом деле. Например, на стр. 310 написано, будто бы я и он в 2000 г. собрали подъемный материал у трех башен Келасурской стены на Багбаранском участке позднесредневекового времени. Извините, но это мы сделали полвека назад, ибо в 2000 году Ю. Воронова, уже как 5 лет, к сожалению, убили враги абхазского народа, и мы не собрали «подъемный  материал», а полностью раскопали внутри не три, а две башни без фундамента. Сам материал сравним с керамикой ранее найденной краеведами В. Орелкиным и В. Юшиным у Приморской башни № 1 Келасурской стены, который включал в себя, в частности, фрагменты поливной керамики зеленого цвета и пифосов, украшенных вдавлениями пальцев по налетному валику, как на Замке Баграта (XI–XII вв.). Это были первые раскопки двух башен, № 47 и № 51 (если не считать керамики  XI–XIII вв. из шурфов А. Миллера 1907 г., на уровне фундамента Приморской башни № 1, о чем в статье ничего не говорится), с разрезами и археологическим материалом, опубликованные в совместной книге «Памятники села Герзеул и его окрестностей», Сухум, 1980, на которую нет ссылки в данной статье. Кстати, ее с персидской версией естественней было бы опубликовать вскоре после З. Алексидзе и Л. Хрушковой, ибо насколько я знаю, она написана автором давно, даже было желание прочитать доклад на ежегодной сессии Абхазского института, но что-то помешало. 
  6. Главное – исторически трудно обосновать такую бурную строительную деятельность персов в Апсилии и Мисиминии шестого века. Здесь персы были мимолетно (в 550 г., летом несколько месяцев в Апсилии и в 555–556 г. – полгода в Мисиминии). Вообще, древнеабхазские племена, особенно апсилы, являлись союзниками византийцев, на них распространялась сфера их владычества. Основной театр боев с персами у них происходил как раз именно в Лазике, где были и клисуры Юстиниана. За такое короткое время персы вряд ли могли построить Келасурскую стену в Апсилии, которая абсолютно не напоминает по кладке Дербентскую стену в Дагестане – сам видел. 
  7. Пока Келасурская стена в главных своих узловых частях по всей длине не будет раскопана археологами, – а они уже несколько последних лет ведутся, – я воздержусь сейчас что-либо говорить, ибо время различных гипотез уже прошло, а их и так очень много. Персидских материалов по Келасурской стене археологами пока, увы, не найдено, ибо если бы персы даже находились здесь в течение 9 лет (между 562 и 571 гг.), как написано в статье, то они что-то оставили бы свое у данной стены, которую будто бы строили. Но персов там в Апсилии в это время просто скорее всего не было. Ведь в Тцибиле (Цабале), будучи летом пару месяцев у нас, они оставили в башне № 2, где апсилы устроили персам бойню, монету Кавада II и железный конский панцирный набор, т.е. сведения письменного источника (550 г.) подтвердились археологами. 
  8. Что же касается мало увязываемой с темой стены локализации автором крепости мисимиан Тцахар в Адзгаре, мне это представляется большим преувеличением, даже со ссылкой на Ш.Д. Инал-ипа. Ибо, по Агафию, тогда пламя сожженного Дакиком по приказу его полководца Мартына Тцахара, который по болезни остался в крепости Цабал и с удовольствием оттуда наблюдал за происходящим, должно было быть высотой более 1,5 км из-за закрывавшей панораму близлежащей горы. А это, мягко говоря, маловероятно.

Вместе со всем сказанным выход данного сборника считаю полезным.

Олег Бгажба,
археолог, заслуженный деятель науки РА

___________________________


«Без гнева и пристрастия»

После победы народа Абхазии в Отечественной войне 1992–1993 годов, несмотря на сложившийся в стране дефицит научных профессиональных кадров, в последнее время более интенсивно стало развиваться историческое абхазоведение. Это явление вполне закономерное, а главное, естественное, ибо абхазский народ вздохнул свободно и, соответственно, также продолжил мыслить.

Вместе с тем следует отметить и то, что историческое абхазоведение уже имело ряд объективных и интересных наработок относительно, например: автохтонности абхазов, их государственности и политической истории, тесных культурных связей с мировыми цивилизациями Средиземноморья, Малой Азии и соседними кавказскими народами. И все это вопреки тому, что в свое время оно не только испытывало влияние советской грузинской исторической школы, но и находилось, говоря спортивным языком, под ее двойным прессингом.

В нынешних условиях свободы, как ни парадоксально, стало проявляться, через обратную связь мышления, влияние данной школы на монографии, брошюры, статьи ряда абхазских авторов (историков и филологов) за последние четверть века. Нет надобности их называть, ибо мы все хорошо знаем друг друга. Вместе с тем следует отметить, что подобные работы, конечно, пишутся искренне, но, тем не менее, без достаточного понимания той истины, что не все патриотичное – научно и не все научное – патриотично.

Причины кроются не только в стремлении сохранить свою идентичность, но и в примордиалистском (более субъективистском) подходе, доминировавшем в советской идеологии. Как видно, он используется и в нынешних условиях. Данный подход утверждает, что этничность возникает автоматически на основе таких показателей, как язык, внешние физические черты и облик, религия, особенности бытовой и поведенческой культуры. В отличие от него, конструктивистский (более объективистский) подход делает акцент на активной, творческой интерпретации людьми окружающей реальности. С этой точки зрения данные объективные показатели в комплексе служат не более чем сырьем для такого рода интерпретации.

Примордиалистский подход делает весьма актуальной проблему престижности и исключительности прошлого, которые обычно считались или считаются бесценным источником аргументов, облегчавших успешное проведение борьбы народа за свою независимость. Слишком идеализируя данный путь в познании истины, по нему пошли в последнее время некоторые наши абхазоведы, при этом вольно или невольно создав определенную школу, которую я позволю себе назвать не иначе как «школа дилетантов» в историческом абхазоведении. Среди ее последователей имеются разные по ранжиру научной степени и положения люди. Пишут они, к сожалению, в основном для внутреннего пользования, друг на друга положительные рецензии, что, естественно, приводит к вредному явлению – варке в собственном соку. Видимо, в данном случае, грузинский пример оказался заразительным. Безусловно, в нашей истории есть что нужно показывать с гордостью, ничего при этом не преувеличивая и не приукрашивая. Приведем, к примеру, мегалитическую культуру (дольмены, кромлехи), с уникальным автохтонным обрядом «воздушных» захоронений; пицундского епископа Стратофила – на 1-м Никейском соборе (325 г.), где его в том числе подпись на шести языках узаконила догматы мировой христианской религии; самые ранние для бывшего СССР «дамасские» мечи (III–IV вв.) из Абхазии; три ответвления Великого шелкового пути (Мисимианский, Апсилийский и Абазгский), проходивших через Абхазию в VI–VIII вв.; двоюродное братство абхазского царя Леона II и византийского императора Льва Хазара в VIII в. по материнской хазарской линии и мн. др.

Между тем непродуктивно, сидя в кабинете, невинным росчерком пера проводить этнополитические границы намного шире, чем они есть на самом деле. Например: проведение границы Абхазского царства в X–XI вв. между Азовским и Каспийским морями, т. е. тогда на северо-западе зихам (причерноморским адыгам) места не остается; противоречивый перенос со ссылкой на Птолемея границы Азиатской Сарматии южнее отрогов Кавказского хребта, на территорию Абхазии; проведение границы между раннесредневековыми Грузией и Абхазией в V в. н. э. по р. Келасур – в обоих случаях территория Абхазии значительно обкрадывается... Иногда Абхазское царство в XI в. даже величается империей – при этом не называется, кто был императором; или «абхазская» школа церковного зодчества подается без византийского контекста; упоминается мифическое Колхидское царство в VI в. до н. э., которое, как известно, являлось на самом деле тогда XIX сатрапией Персидской державы и посылало ей «каждые пять лет по 100 мальчиков и девочек»; в некоторых работах даже присутствует вредный налет узкого регионального «патриотизма», или иногда пытаются решать сложные этногенетические проблемы исключительно с помощью народной этимологии... и т. д.

Поэтому, если наше молодое государство хочет вообще существовать, ему нужно как можно скорее «повернуться лицом к науке». Только подобный конструктивный подход поможет стать и историческому абхазоведению на качественно новые рельсы. Тем более появилось талантливое и мыслящее молодое поколение. Нужна естественная смена элит во всех сферах жизнедеятельности. Неординарных людей необходимо всячески поощрять и помогать на государственном уровне, как поступали наши мудрые деды даже в тяжелые времена 30-х годов ХХ века, что позволит выйти из создавшейся в результате войны лакуны.

В таком случае «школа дилетантов» сама изживет себя, ибо в нынешних условиях развития современной науки, требующей бо́льшей ответственности, она смотрится анахронизмом.

Историческое абхазоведение должно занимать достойную нишу в мировой науке, а это место надо завоевать и отстоять не на словах, а на деле, тем более оно по всем параметрам вполне этого заслуживает. Словом, нужны профессионалы!

___________________________


«Метаморфозы» не по Овидию

Книга историка Г. Д. Гумба «Нахи: вопросы этнокультурной истории (I тысячелетие до н. э.) увидела свет в 2016 г. в Сухуме, после обсуждения ее рукописи на расширенном заседании отдела истории Абхазского института гуманитарных исследований АНА (06.10.2015, протокол № 3), на котором вместе с положительными отзывами были сделаны и критические замечания.

Одним из условий публикации данной книги под грифом Абхазского института было пожелание автору отказаться от параграфа «Соаны Страбона», ибо он историко-географически и в научном смысле не вписывался в основную канву работы. В историческом абхазоведении данная проблема давно решена в жесткой полемике Ю. Н. Воронова с грузинскими оппонентами в пользу санигов (одно из многочисленных древнеабхазских племен), а не сванов. Позднее ее поддержали, далее развили Г. А. Сангулия и другие абхазские ученые. Между тем Г. Д. Гумба противоречиво пытается связать «соанов» Страбона так отдаленно с нахами Центрального Кавказа. Автор внял нашему совету, и книга вошла в жизнь с грифом Института. 

Через год (2017 г.) та же книга была переиздана в другом государстве, в Москве, под тем же грифом Абхазского института, но теперь с дополнением исключенного по ранней договоренности с автором параграфа «Соаны Страбона», о чем не были заранее уведомлены ни отдел истории, ни Ученый совет Абхазского института, т. е. в подобной метаморфозе Институт не участвовал, а гриф его между тем остался. 

Ни для кого не секрет, что гриф, особенно в нашей с вами действительности, является своеобразным индикатором научности работы, поэтому его все, естественно, хотят видеть на титульных листах своих любых по качеству трудов, начиная с академиков до младших научных сотрудников.

_________________________


История изучения средневековых памятников Абхазии

Одним из важнейших этапов истории Кавказа, в том числе и Абхазии, является средневековье. Для конкретного понимания этого сложного отрезка времени немаловажную роль играет археология. Ведь всесторонне изучая памятники (материальной) человеческой культуры, советские археологи не только восстанавливают конкретную древнюю и средневековую историю современных народов СССР; этим самым они содействуют выявлению того истинного вклада, какой внесли все советские народы, в том числе и народы Кавказа, в общую сокровищницу мировой культуры с древнейших времен. А в этом плане процесс историко-культурного развития Кавказского перешейка очень показателен. Кавказ - это не только неповторимо своеобразный этнографический музей. Многонациональный Кавказ - это один из древнейших очагов культуры нашей страны и всей Европы. И этот тезис прежде всего был высказан археологами.

К сожалению, имеющиеся в наличии археологические памятники интересующего нас времени на территории Абхазии изучены еще недостаточно. Поэтому в данный момент судить об эпохе средневековья этого края можно основываясь лишь на материалах сравнительно небольшого количества исследованных памятников.

На территории Абхазии имеются следующие группы памятников средневекового времени: поселения, могильники, крепостные сооружения, замки, храмы, дворцы и мосты.
Поселения средневекового времени известны во многих пунктах Абхазии (Сухуми, Новый Афон, Лыхны, Гагра, Хашупсе и др.).
Могильники интересующего нас времени обнаружены в Цебельде, Сухуми, Новом Афоне, Гагра и др.
Крепостные сооружения на территории Абхазии представлены богато: Анакопийская, Великая Абхазская стена, Хашупсинская, Цебельдинская н др. Эти оборонительные сооружения тесно связаны с историей Абхазии и являются для нас первостепенным источником.

В ранний период, до образования Абхазского царства, характерными крепостными сооружениями были родовые крепости, являвшиеся политическими и стратегическими центрами отдельных племен.

К более поздней поре раннего средневековья относятся некоторые крепости, имевшие большое государственное значение, например, закрывавшие горные проходы, ведущие в Абхазию, или путь, ведущий вдоль морского побережья. К ним относятся крепость в г. Гагра, мощные стены второй линии обороны Анакопии, многие сооружения, входящие в линию Абхазской стены.

В период развитого средневековья усиливается расчленение Абхазии на феодальные владения. Поэтому господствующим типом стали феодальные замки на возвышенных местах. Хорошим примером такого замка является замок Баграта. В ущелье, западнее р. Гумиста расположен замок Адзаба, в ущелье р. Бзыби замок Хасанта-Абаа.

В ряде перечисленных крепостных сооружений и др. пунктах Абхазии установлено наличие производственных мастерских: гончарных печей, печей для выжигания извести.
Более многочисленны в Абхазии архитектурные памятники, как и на всей территории Кавказа. К северо-западу от границ Абхазии они встречаются значительно реже. По сведениям, приведенным В. П. Пачулия, в Абхазии насчитывается 280 отдельно расположенных памятников и ансамблей. Подавляющее большинство из них относится к категории храмов. На многих холмах, бывших местом почитания языческих божеств, стояли небольшие простейшие архитектурные храмы, вернее часовни. В местах, известных как экономические и политические центры Абхазии, высятся прекрасные, сложной архитектуры храмы, частично пострадавшие от времени, полуразрушенные, частично сохранившиеся полностью и имеющие даже следы фресковой росписи. Наиболее известны из таких храмов Пицундский, Лыхненский, Драндский, Моквский, Ведийский.
Значительно реже встречаются в Абхазии архитектурные сооружения гражданского назначения. К ним относятся дворцы, каменные жилища абхазских феодалов, например, в с. Лыхны, около Нового Афона, недалеко от г. Гали и др.
Редким образцом путевых сооружений является Беслетский мост (Х-XI вв.) близ Сухуми. Имеются сведения о следах устоев других каменных мостов.

В данной статье мы пытаемся дать краткий очерк историко-археологического изучения памятников средневековья на территории Абхазии.
Наследие материальной культуры народа данной территории привлекало к себе внимание многих иностранцев, приезжавших в Абхазию в разное время в качестве путешественников, торговцев, миссионеров, послов и т. д. Они знакомились с краем, с его культурным, политическим и экономическим состоянием, что нашло отражение в их путевых заметках, отчетах, описаниях и зарисовках. Следует иметь в виду, что все эти свидетельства порой носят крайне неоднородный и случайный характер, в них часто встречаются поверхностные наблюдения и противоречивые суждения. Но вместе с тем их работы содержат богатый и разнообразный фактический материал, имеющий большое значение для: всестороннего изучения истории края.

Первые свидетельства иностранцев об Абхазии относятся к XVII в.
С целью пропаганды католицизма, начиная с 1626 г. вплоть до конца XVII в., в Грузию интенсивно направлялись миссионеры. В числе прибывших в Абхазию были итальянские монахи Арканджело Ламберти, Иосиф Цампи и художник Кристофоро Кастелли. За время своего пребывания они изучали страну, народ, его язык и обычаи.

В 1654 г. Ламберти издал в Неаполе "Сообщение о Колхиде", а в 1657 г. "Священную историю колхов". Наряду с освещением истории края и его населения, значительное место отводится описанию церковной организации, монастырей и церквей, религиозных праздников.
Здесь впервые упоминается Илорский храм XI в., как особая святыня абхазов и мегрелов, известная по всей Западной Грузии; дается его описание и приводятся легенды, связанные с ним.
Перу Иосифа Цампи принадлежит очерк о становлении христианства в Мегрелии, в котором дано также подробное описание некоторых храмов, в частности Бедия, Мокви, Илори, их убранства, обрядов жертвоприношения и проведения религиозных праздников. Свой труд Цампи подарил побывавшему в Абхазии и Мегрелии в 1672 г. французскому коммерсанту Жану Шардену. В 1687 г. Шарден издал в Лионе книгу4, в которую включил сочинение Цампи.

Но ни один из перечисленных "исследователей" не ставил и не мог поставить, в силу условий своего времени, перед собой археологических задач. Все они, в основном, были представителями духовенства, и это определяло круг их интересов. Эти люди, если и наблюдали какие-либо памятники материальной культуры, то ограничивались лишь фиксацией их наружного состояния. Однако их скромный труд нельзя предавать забвению.

После длительного перерыва, вызванного турецкой экспансией в Закавказье, в XIX в. снова наблюдается оживление интереса к Абхазии. В 1833 году ее посетил швейцарский ученый-археолог и натуралист Фредерик Дюбуа де Монперэ. Результатом многостороннего изучения Кавказа, населяющих его народов, их жизни и культурного наследия явился многотомный труд "Путешествие вокруг Кавказа", изданный в Париже в 1839 - 43 годах5. Это фактически первая научная работа, в которой описаны средневековые памятники архитектуры: Пицундский, Гагринский, Лыхненский храмы. Многие из этих памятников после Дюбуа, вследствие деятельности "Общества восстановления христианства на Кавказе", потеряли свой первоначальный облик.

Человек большой эрудиции и добросовестности, Дюбуа в некоторых выводах был поспешен. Объясняется это тем, что до него в этой области было сделано очень мало. Отсутствие археологического материала заставило его основывать свои выводы почти исключительно на литературных данных и свидетельствах древних авторов. Иногда он ссылается на своих предшественников: Шардена, Де-ля Мотре, Ротье, Мурие. Однако и эти последние дают весьма ограниченные сведения.

Ошибочным является предположение Дюбуа о местонахождении древнего города Диоскурии. Вопреки указаниям Страбона и Арриана, он помещает Диоскурию не на берегах Сухумской бухты, а у реки Скурча - Мармара (Кодорский мыс). Такой вывод Дюбуа тесно связан с его версией о происхождении Келасурской стены, которая, по его мнению, должна была защищать именно Диоскурию и ее колонии, что не оправдывается современными изысканиями. Можно считать установленным, что постройка грандиозного сооружения - Великой Абхазской стены - осуществлена не ранее VI в., когда Диоскурии уже не было.
Несмотря на все это, труд Дюбуа представляет собой большую ценность для специалиста, занимающегося изучением средневековой истории Северо-Западного Кавказа.

С XIX века, после того, как в русское подданство вошли Карталино-Кахетинское царство, а затем в 1810 г. и Абхазия, наряду с усилением политических и экономических связей России с Кавказом, проводятся первые попытки русских ученых по изучению истории и культуры кавказских народов. Для обследования архитектурных памятки, ков в 1838 г. Абхазию посетил профессор Нордман, который напечатал в Петербурге статью "Путешествие по Закавказскому краю". В ней он дает перечень сорока трех архитектурных памятников Абхазии с кратким их описанием. В этот перечень вошли Пицундский, Лыхненский, Илорский храмы и многие другие исторические объекты, заинтересовавшие Нордмана.

С более широкими задачами Грузию, а также Абхазию, посетил в 1847 г. академик Броссе. К изучению памятников он привлек грузинского историка Платона Иоселиани. Результатом исследования Броссе явился трехтомный труд в форме отчетов. Давая описание древних архитектурных сооружений, он главное свое внимание заостряет на древнегрузинских надписях, сохранившихся как на архитектурных памятниках, так и на произведениях чеканного искусства.

Интересны по своему содержанию и "Путевые заметки" П. С. Уваровой. Муж ее, археолог А. С. Уваров, был одним из организаторов Московского Археологического общества. "Путевые заметки" Уваровой носят описательный характер. Автора привлекает все: и экзотическая природа, и люди с их нравами, обычаями, и архитектурное творчество местного населения. Средневековые памятники Абхазии Уварова описывает с большой любовью и подробностью. Она во многом соглашается с Дюбуа по части объяснения назначения и происхождения Келасурской стены. Ее путевые заметки и описания христианских памятников- храма Симона Кананита в Пицунде, Лыхнах, церкви в имении Воронова, Келасурской стены - дают ценные сведения для изучения архитектурных памятников средневековой Абхазии.

Автор, скрывшийся под инициалами И. Н., в своей книге "Абхазия и в ней Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь" (1898 г.) касается некоторых исторических памятников Абхазии. Фактически эта работа слишком вольно копирует труд архимандрита Леонида (Кавелина), изданный под тем же названием в 1885 г. Упомянутые авторы впервые опубликовали памятники греческой письменности, найденные в развалинах Анакопийской крепости на Иверской горе. Этим надписям посвятил специальную работу акад. В. В. Латышев, в которой они получили полную расшифровку.

Заслуживает внимания камень с греческой надписью, которая переводится так: "...месяца марта... 6.437, индикта 2... Боже небесный, крепкий и бессмертный, упокой его. Аминь. Троица единосущная Христа боже, спаси боже недостойного твоего Евстафия пресвитера, написавшего (сие) Аминь".
Поставленная в надписи цифра 6.437 соответствует, по общепринятому счету, 929 г. н. э. Этот документ, несомненно, свидетельствует о существовании в данной местности христианства, богослужение в 30-х годах X в. (в царствование Константина Багрянородного) совершалось пресвитерами, говорившими и писавшими по-гречески.

Перевод другой плиты с надписью гласит: "Построена помыслом бога и богородицы и великим счастьем Константина Мономаха, великого царя и самодержца римлян содействием Евгения протоспафария Деспота и Федора Валанти, таксиарха Касы, сия дивная... лета 6.554 в месяце феврале, индикта 14-го".
Эта надпись датируется первой половиной XI в. "После покорения Ани, - пишет В. В. Латышев, - прекрасное стратегическое положение этой крепости могло внушить Константину Мономаху мысль сделать ее одной из операционных баз на побережье, и в этих видах, он, вероятно, и отдал протоспафарию Евгению и таксиарху Федору повеление ремонтировать укрепления или вновь построить какие-либо необходимые крепостные здания, а для удовлетворения религиозных потребностей гарнизона воздвигнуть церковь, которой раньше в самой крепости, быть может, вовсе не было".

Поворотным моментом в развитии кавказоведения и, в частности, в изучении археологии Абхазии явился V Археологический съезд, состоявшийся в Тифлисе в 1881 г. "Его влияние на общее развитие историко-археологического и этнографического изучения всего Кавказа в дореволюционный период было исключительно велико. Съезду предшествовала тщательная и глубокая подготовка, произведенная Подготовительным комитетом, объединившим усилия крупнейших ученых России, занимавшихся изучением Кавказа. Была разработана обширная и весьма разнообразная программа, как самого съезда, так и работ Подготовительного комитета. Впервые в план подготовительных работ к съезду были включены задачи изучения не только памятников христианских и классических, но и первобытных времен".

Подготовительная работа к съезду была связана с осуществлением серии экспедиционных работ по заранее разработанному плану.
Одними из деятельных участников в этой, своего рода "археологической кампании", внесшими большой вклад и в изучение средневековых памятников Абхазии, были историк Д. 3. Бакрадзе, и любители древностей В. Чернявский и А. Введенский.
Одного из замечательных грузинских ученых того времени Дмитрия Захарьевича Бакрадзе давно интересовали абхазские памятники. В 1859 г. он впервые посетил Абхазию. Результатом его поездки по Западной Грузии явилась статья, в которой он дает всестороннее описание районов древней культуры и памятников, приводит имевшиеся на них древние надписи16. При вторичном посещении Абхазии в 1865 г. он тщательно знакомится с ризницей Илорского храма, в которой особо отмечает золотой потир высокохудожественного исполнения. Это была, как он выяснил, бедийская напрестольная чаша, которая после запустения Ведийского храма XVII в. попала в Илори. Д. Бакрадзе был первый из исследователей, который увидел и описал эту чашу. Третий раз он побывал в Абхазии в 1886 г. Тогда он увидел бедийскую чашу без ножки, которая к этому времени была уже утрачена.
Им же в 1875 г. написана его замечательная работа "Кавказ в древних памятниках христианства", в которой делается ценный обзор памятников христианства на Кавказе, в том числе и Абхазии.

Одним из любителей археологии Абхазии был В. И. Чернявский - по профессии натуралист-зоолог. Он приехал в Сухуми на постоянное местожительство в 1870 г. с целью изучения Черноморской береговой фауны. Прожив здесь более 40 лет, он много времени посвятил выявлению и изучению местных памятников, печатал заметки в "Известиях Императорского Российского Географического Общества", в газете "Черноморский вестник". В. Чернявский считал, что Великая Абхазская стена заходит в море у устья реки Келасури и доходит до Сухумской крепости. Кроме того, впервые им были исследованы подводные иены на дне Сухумской бухты против устья р. Беслетки.

Следует отметить и заслуги другого любителя абхазской археологии А. Н. Введенского. Он взялся составить археологическую карту Абхазии, произвести подробное описание развалин в Келасури, собрать местные предания о башнях-крепостях и других древних сооружениях.
А. Н. Введенский сделал замечания на записку С. В. Чернявского о памятниках Западного Закавказья.
Так А. Н. Введенский считал, что остатки фундаментов, лежащие на водоразделе рек Келасури и Беслетки, по всей вероятности, "служили основанием древних заводских построек", так как, по преданию абхазцев, в этом месте добывали свинец.
В 12 км от реки Бзыби им зафиксированы также остатки храма Хаджала-бей (по своему плану напоминающего Пицундский). В народе ходили слухи, что в нем находятся какие-то свертки. А. Н. Введенский подозревал: не спрятаны ли в этом храме "пергаменты" - старинные письменные памятники - из библиотеки Пицундского патриарха.
Эти сообщения, безусловно, заслуживают интереса и внимания.

80-е годы XIX в. характеризуются заметным оживлением в археологическом изучении Кавказа, в том числе и Абхазии, вызванным работами V Археологического съезда. В Закавказье к этому времени уже деятельно работало организованное в Тифлисе Кавказское общество, любителей археологии, которое было тесно связано с Московским археологическим обществом.

Первые серьезные начинания в области археологического изучения Абхазии в дореволюционный период тесно связаны с именем В. И. Сизова. Еще в 1886 г. он принял на себя поручение Московского археологического общества заняться исследованиями восточного побережья Черного моря. Сизов произвел раскопки на территории Сухуми, давшие конкретный материал, указывающий на то, что город находится на месте обширного древнего поселения, существовавшего до нашей эры.
При изучении Сухумской крепости он установил, что нижние части ее относятся к римскому времени. Верхнюю часть стены, свалившуюся в сторону моря, он отнес к развитому средневековью (XI -XII вв.). Сизов кратко охарактеризовал черепки поливной посуды и указал на их местное происхождение.

По заданию Московского археологического общества в 1888 году памятники Абхазии посетил архитектор А. М. Павлинов. Он побывал в Пицунде, Мокве, Бедия, Илори, в Кутаиси и составил краткие описания находящихся там церковных сооружений. Как указывает Павлинов, эти сооружения представляют смесь, сочетание центрально-купольной системы с базиличной, в которых эффект сосредотачивается у алтаря и над ним. Однако нам кажется ошибочным следующий вывод Павлинова: "Церкви эти.., хотя и принадлежат Кавказу, но, вероятно, построены греками". Не умаляя роли Византии, нельзя также не учитывать ту местную традицию в архитектуре, которая уже прочно установилась к X -XII вв. в постройках большинства церквей на территории Абхазии.

В предреволюционные годы полезной была и деятельность "Общества любителей и исследователей природы и населения Сухумского округа". Им был организован музей, где имелся и археологический отдел. Кроме того, в дореволюционные годы работала Сухумская церковно-археологическая комиссия, в круг интересов которой входили христианские памятники Абхазии. Комиссия издала брошюру О. Ермолаевой о Ведийском храме.

Таким образом, до революции, несмотря на неблагоприятные условия, отдельными путешественниками, любителями и историками проведена полезная работа по изучению исторических памятников средневековой Абхазии. Но по сравнению с многообразием и богатством памятников средневековья эти работы были отрывочны, эпизодичны. Ни один из перечисленных исследователей никаких больших археологических и историографических задач перед собой не ставил. Основной упор делался на христианские памятники, а бытовые памятники (жилища, различные хозяйственные строения и др.) не изучались.

В дореволюционное время не было возможностей для планомерного историко-археологического изучения средневековых памятников Абхазии. На это мероприятие тогда не отпускались средства и все зависело от инициативы отдельных обществ и любителей старины.
Только после победы Великой Октябрьской социалистической революции в России в 1917 г. и после установления Советской власти в Абхазии в 1921 г. появились благоприятные условия для историко-археологического изучения края.
В 20-х годах были сделаны первые шаги в области изучения абхазской археологии, предпринятые М. М. Иващенко и В. И. Стражевым, а работы К. Кудрявцева, С. М. Ашхацава и Д. И. Гулиа дали первые наброски истории Абхазии.

Общее оживление краеведческой работы было связано с созданием в 1922 г. Абхазского научного общества. В конце апреля этого же года начал функционировать музей Общества, который пополнился к этому времени ценными археологическими экспонатами.
В 1925 г. Абхазское научное общество поручило проф. А. С. Башкирову произвести археологическое обследование северной части побережья Абхазии. Ученым были обследованы Сухуми и его окрестности, Пицундский мыс, Лыхны, район реки Псырцха.
Интересные результаты были получены А. С. Башкировым при обследовании Сухумской (турецкой) крепости, расположенной на берегу моря близ порта. Расчистка берега, подмываемого морем, выявила здесь три культурных наслоения:

а) слой турецкого времени (XVI -XVIII вв.), состоящий из обломков местных керамических изделий: плоских черепиц, водопроводных труб, кувшинов и пр.;
б) слой XI -XIII вв., состоящий из поливной посуды, разнообразной окраски и орнамента;
в) слой римского времени - II -IV вв. с хорошо изготовленной краснолаковой посудой.

Увязывая эти слои с древними кладками, Башкиров дает найденным развалинам следующее объяснение:
"Анализируя фрагмент древней стены, мы видим в конструкции ее кладки явные признаки византийской архитектурной традиции. По аналогии с другими памятниками эти традиции весьма близки к X - XI вв., следовательно к этой эпохе можно отнести открытые монументальные фрагменты стен. Но эпоха X -XII вв. использовала материал более древнего времени, принадлежащий к архитектурным сооружениям, пришедшим, очевидно, к этому времени в руинное состояние и построенным в эпоху позднеримскую II -IV вв. н. э. Таким образом, изучая комплексы руин юго-западной башни старинного укрепления, мы видим здесь остатки трех культур: турецкой, византийской и римской".

Как справедливо отмечает археолог Л. Н. Соловьев, собственно говоря, Башкиров видел здесь кладку стен только двух эпох: стены турецкого времени, лежащей уже в море, и стен, обнаженных в результате морского прибоя, которые Башкиров ошибочно посчитал относящимися к византийскому времени, на деле они принадлежат римскому Себастополису.
На Иверской горе (Новый Афон) внимание Башкирова привлекли развалины крепости, которые он приписал Анакопии. Храм же на вершине горы он относит к VIII -IX вв.
Кроме того, А. С. Башкиров сделал описание Пицундского и Лыхненского храмов, датируя их XI -XII вв. В Лыхны его также привлекли руины дворца владетельных князей Шервашидзе-Чачба, на которые до этого обращалось очень мало внимания. А между тем его архитектурная структура, если уже молчат письменные источники, дает нам весьма интересные детали о том, что он имеет свою историю. "Дворец разрушен по приказанию русских властей после восстания в Лыхнах в 1886 г." и с этого момента не был заселен. Башкиров подробно описал руины этого своеобразного бытового памятника, когда-то обширного и, по меньшей мере, двухэтажного богатого дворца.
Кроме того, Башкиров в Пицунде исследовал еще ряд бытовых памятников: Пицундский акведук, являющийся монументальным сооружением, и следы городища. "На поверхности огороженного пространства,- пишет Башкиров, - нет никаких фрагментов древних построек, но холмистая и неспокойная почва говорит опытному глазу археолога о том, что в ней скрываются архитектурные фрагменты и иные следы большой культурной жизни... При земляных садовых работах в почве были сплошь находимы архитектурные фрагменты и черепки.., были открыты остатки храма с мозаичными полами".
Следует сказать, что Башкирову принадлежит большая заслуга в деле развертывания археологических изысканий в Абхазии.

Значителен вклад в археологическое изучение Абхазии М. М. Иващенко, обследовавшего и некоторые средневековые памятники (Келасурская стена и развалины крепости в сел. Псху).
Великую Абхазскую стену он рассматривает как своеобразный и интересный памятник, вокруг которого возникает много споров. Ссылаясь на неопределенность данных, Иващенко скептически относится к существованию сплошной стены31, хотя еще Дюбуа, Уварова, Чернявский и др. настойчиво указывали на существование сплошной стены.

Как и многих других исследователей М. М. Иващенко волнует вопрос, кем и когда была построена стена. Он считает, что ее воздвигли византийцы при Юстиниане (VI в.). Она предназначалась для защиты Абхазии от набегов соседних горских племен. Но вряд ли византийское правительство осуществляло возведение такого грандиозного сооружения для защиты Абхазии; вероятнее, что оно преследовало свои далеко идущие цели. Прежде всего, нужно было защищать свои владения от вторжения "варварских племен" со стороны Северного Кавказа.
Следует подчеркнуть, что если даже это грандиозное фортификационное сооружение и возводилось по инициативе и под руководством Византии, то создавалось оно местным населением, из местных строительных материалов и с учетом местного опыта возведения оборонительных сооружений в горных условиях. "В силу этого обстоятельства, такой выдающийся памятник материальной культуры, как Великая Абхазская стена, должен быть признан творением местных народностей, в первую очередь, абхазов и грузин".
В статье М. М. Иващенко "О направлении Келасурской стены" оставался неясным вопрос о том, где именно ее конец.

Большого внимания заслуживает работа, проведенная Л. Н. Соловьевым по изучению оборонительных сооружений средневековой Абхазии. Автор касается таких важных памятников, как: Гагрская, Анакопийская крепости и Келасурская стена.
По выявлению и описанию исторических памятников значительную работу провели местные краеведы и работники Абгосмузея. Одним из неутомимых краеведов был И. Адзинба, умерший в 1942 г.

В 1958 г. опубликована его книга "Архитектурные памятники Абхазии", которая знакомит читателя со многими ранее неизвестными в литературе памятниками. Интересна по своему содержанию глава "Десять дней по Великой Абхазской стене". Он провел большую работу по регистрации остатков стены и по установлению ее общего направления. Адзинба считает, что она опирается двумя концами на побережье Черного моря. Однако, это спорный вопрос, который разрешат, по-видимому, дальнейшие исследования. Автор стремится выяснить связь стены с перевальными путями через Главный Кавказский хребет. Относительно датировки стены он соглашается с Иващенко.

В начале 30-х годов в Абхазии был создан более прочный фундамент для организации археологических исследований. В это время был основан Абхазский научно-исследовательский институт (АбНИИ), в дальнейшем переименованный в Абхазский институт языка, литературы и истории им. Д. И. Гулиа АН Грузинской ССР. С деятельностью этого института связаны сдвиги в области археологических изысканий в Абхазии. Однако средневековые памятники долго оставались вне поля зрения археологов.

В марте 1952 г. Абхазским институтом языка, литературы и истории АН Грузинской ССР был исследован небольшой участок, прилегавший к развалинам южной стены Сухумской крепости. Здесь было выявлено четыре культурных слоя, два из которых относятся к средневековому времени. Первый слой, характеризующийся в основном обломками керамических вещей, датируется XVI -XVIII вв. Второй можно отнести к XI- XIII вв., о чем свидетельствуют обломки стеклянных браслетов, черепки, покрытые глазурью различной окраски, фрагменты простой посуды из красной и серовато-черной глины.

Сухумская крепость подвергалась раскопкам и в последующие годы. В 1958 г. археологами Л. Н. Соловьевым и Л. А. Щервашидзе была начата работа по исследованию древних оборонительных стен в южной части крепости, которую они завершили в 1959 г. Снаружи у северного угла башни № 1 ими было найдено большое количество кубиков от стенной мозаики; некоторые из них были вмазаны в небольшие куски штукатурки. "Найденные остатки стенной мозаики по своему виду близки Цромской мозаике VII в. По-видимому, вблизи башни № 1 находилось помещение, украшенное мозаикой. Возможно это был храм, так как рядом археологи вскрыли несколько христианских погребений".

В 1954 г., в связи с подготовкой "Очерков по истории Абхазии". Абхазский институт языка, литературы и истории поручил археологу М. М. Трапш произвести раскопки в Замке Баграта, который своей загадочностью давно привлекал многих исследователей.
В том же 1954 г. проводились рекогносцировочные работы в крепостном дворе Замка Баграта, в результате которых были обнаружены большие глиняные кувшины, обломки поливной керамики, фрагменты грубой кухонной посуды, железные наконечники стрел и др. В 1955 году экспедиция института вскрыла весь крепостной двор замка, а в июле 1955 г. было закончено исследование наружной стороны крепостной стены.

К средневековому периоду, наряду с перечисленными выше находками, относятся также обнаруженные в крепостном дворе Замка Баграта три погреба с большими глиняными кувшинами, предназначенными для хранения продовольственных запасов, главным образом вина и воды. Время сооружения замка датируется началом X в., т. е. периодом существования Абхазского царства. Это место, очевидно, не раз было ареной жарких схваток с захватчиками, о чем свидетельствует пролом в стене замка и значительное количество разновременных наконечников стрел, обнаруженных с наружной стороны крепости. Некоторые из них согнуты, видимо, во время удара.

Замок Баграта, по-видимому, был крепостью-убежищем для местного привилегированного общества. Результаты раскопок дают основание считать, что у средневековых жителей нынешнего Сухуми были хорошо развиты гончарное, ткацкое ремесла, военное дело и скотоводство. Материал раскопок очень ценен. Однако замок Баграта требует еще дальнейшего изучения, в частности, анализа кладок стен.
В 1957- 58 гг. комплексной археологической экспедицией были проведены раскопки в районе Нового Афона. Было установлено, что в этом районе в средние века существовали город и крепость Анакопия, остатки которой сохранились на Иверской горе. Крепость состоит из двух основных линий обороны. Первая линия укреплений - цитадель с двумя башнями располагается на вершине горы, вторая находится ниже цитадели и состоит из двух крепостных стен: южной и западной.
Все это свидетельствует о хорошей продуманности в постройке крепостных сооружений.

Археологическими раскопками, произведенными в башнях южной стены второй линии обороны, установлены три основных разновременных культурных слоя. Первый слой может быть отнесен к X -XII вв. Второй же к VIII -IX вв. Третий слой в целом является основным строительным слоем башен и стен второй линии обороны. Он относится к VII в. Таким образом, на основании археологических исследований этих трех слоев, можно отнести постройку второй линии обороны к VII в.
Внутри крепости была также изучена небольшая церковь XI в. зального типа с выступающей полукруглой абсидой.
Большое внимание привлекают найденные монеты, свидетельствующие о тесных связях местного населения с другими странами.

Одним из интереснейших древних городов Абхазии является Пицунда. Археологические раскопки там начали проводиться в 1952 г. Институтом истории им. И. А. Джавахишвили АН Грузинской ССР (вначале совместно с Абхазским институтом). Эти раскопки продолжаются и в настоящее время. Однако средневековый слой там выражен слабо.
Особенно ценным открытием археологов следует считать Пицундскую мозаику и древнейший храм на территории акрополя. Абсида храма многогранна и отличается разновременными наслоениями, что дает возможность археологам считать храм памятником эпохи распространения христианства в Абхазии, т. е. пятого шестого веков.
Во время археологических раскопок на территории Пицунды 1955г. была найдена вислая печать Абхазского владетеля VIII века, на которой имеется надпись "Константинос Абасгиос", т. е. "Константин Абхазский".

В 1957 г. вышла в свет работа Р. О. Шмерлинг, посвященная датировке росписи замечательного Ведийского храма, который был воздвигнут на рубеже X-XI вв. царем Багратом III. Как указывает Р. О. Шмерлинг "вместо имеющих большое научное значение обозначений должностей и имен, сопровождавших в свое время изображения, фрагментированная и размытая живопись сохранила лишь обрывки отдельных букв, смысловая связь между которыми в основном утрачена".
С Ведийским храмом связана чаша золотого потира с ктиторской надписью Баграта, царя Абхазии, и его матери царицы Гурандухт, которые пожертвовали чашу построенной церкви. До начала 30-х годов чаша хранилась в церкви Илори; после была передана в краеведческий музей в Сухуми. Сейчас находится в музее в Тбилиси.
В русском переводе надпись гласит: "Христе! Святая Богородица, будь заступницей перед сыном твоим Баграту абхазскому царю и матери его царице Гурандухте, пожертвовавшим сию чашу, украсившим сей алтарь и поставившим сию святую церковь. Аминь!".

В последние годы искусствоведом Л. А. Шервашидзе было раскрыто несколько неизвестных храмов47 средней величины: около Сухуми в сел. Бедия и сел. Речхо-Цхири (оба в Гальском районе) и в Октомбери (Сухумский район). Эти памятники относятся к XIV -XV вв. эпохе, слабо освещенной в отношении средневекового строительства.
Одному из важных христианских памятников Восточной Абхазии - Илорскому храму посвящена монография А. К. Кация.

В плане изучения средневековых архитектурных памятников Абхазии интересна на наш взгляд и работа, проведенная В. А. Кузнецовым по исследованию северного Зеленчукского храма. Хотя он непосредственно занимается памятниками аланской культуры на Сев. Кавказе, однако исследователь касается и некоторых средневековых памятников Абхазии. Тесно связанный с группой абхазских храмов X в. (Лыхны, Пицунда) и имеющий с ними одинаковые истоки, северный Зеленчукский храм указывает на интенсивные политические и культурные сношения Абхазии с западной частью Алании.
Археологические раскопки, проведенные за последние десять лет, дали богатый материал, свидетельствующий о высокой культуре Абхазии.

Деятельность Абхазского института языка, литературы и истории по исследованию памятников средневековья в Абхазии тесно связана с работой Абхазского совета Грузинского общества охраны памятников культуры и Абхазского госмузея краеведения. Популяризации архитектурных памятников культуры Абхазской АССР большое внимание уделяет В. П. Пачулиа, который выявил ряд интересных объектов старины. Особо следует отметить замечательный Герзеульский архитектурный комплекс (развалины крепости, дворца, оборонительных стен, башен, водопровода и т. д.), который доселе был неизвестен в научной литературе.

Летом 1964 года археолог Л. Н. Соловьев и искусствовед-археолог Л. А. Шервашидзе поставили перед собой задачу: пройти по линии Великой Абхазской стены в тех местах, где она уходит вглубь гор и еще никем не описана, и приступили к ее разрешению. Ими была обнаружена линия укреплений вместе с башнями, входящая в общий комплекс всей Великой Абхазской стены по Панавскому хребту. Они высказали предположение, что Великая Абхазская стена нераздельно связана с Великой Абхазской дорогой, которая кратчайшим путем соединяла Сухуми с берегом реки Ингур, т. е. с восточной границей Абхазии.
Можно надеяться, что в скором времени будут получены еще более интересные результаты.

В исторических исследованиях средневековой Абхазии до сих пор очень слабо привлекался археологический материал. Его скудность явно ощущается в упомянутых выше трудах Ашхацава, Д. Гулиа и К. Кудрявцева, в Кратком очерке истории Абхазии А. В. Фадеева. Археологический материал используется в капитальных исследованиях Ш. Д. Инал-ипа и 3. В. Анчабадзе, посвященных подробному и систематическому изложению истории и этнографии Абхазии, а также в соответствующих главах коллективного труда по истории Абхазии. Как видно из вышеизложенного, в истории изучения средневековых памятников Абхазии намечается ряд этапов:

  • первый этап (XVII - 80-е г. XIX в.) характеризуется постепенным ростом интереса к средневековым памятникам Абхазии, сбором информации о них и регистрацией этих памятников при чисто визуальном описании;
  • второй этап (80-е годы XIX в. o 1921 г.) приводит к некоторому оживлению археологического изучения Абхазии, накоплению археологического материала, вызванному как работами подготовительного комитета к V археологическому съезду, так и дальнейшими научными изысканиями ученых после самого съезда. Скромный, но полезный труд путешественников, миссионеров привлек внимание ученых, заинтересовал их и дал стимул к дальнейшим исследованиям;
  • третий этап (1921 - 30-е годы), начавшийся после установления Советской власти в Абхазии, тесно связан с работой Абхазского научного общества. Наблюдается значительное повышение интереса к средневековым памятникам Абхазии, дальнейшее накопление археологического материала;
  • четвертый этап (начиная с 30-х гг. XX в. по настоящее время), неразрывно связанный с деятельностью Абхазского научно-исследовательского института истории, языка и литературы им. Д. И. Гулиа, характеризуется планомерной, целенаправленной работой в археологическом изучении Абхазии, появлением своих местных национальных кадров. Произошли существенные изменения и в самой методике полевых исследований. Вместо шурфов, небольших квадратных колодцев, узких траншей стали применяться раскопки широкой площадью.

Абхазские памятники средневековья еще недостаточно исследованы. Всестороннее изучение таких важных памятников средневековой Абхазии, как Великая Абхазская стена, Анакопия, Замок Баграта, Сухумская крепость и др., дает нам возможность поставить много нужных проблем и решить много спорных вопросов.Весьма интересно воссоздать картину защиты средневекового города, выявить уровень фортификационного искусства Абхазии, более точно датировать некоторые укрепления.

Картина средневекового города будет неполной, если пройти мимо хозяйственной его жизни, развития различных ремесел, как-то: гончарного, кузнечного дела, ткачества. На примере же глазурованной керамики необходимо показать художественное мастерство народа. По материалу, способу приготовления, орнаменту и т. д. целесообразно проследить тесные связи, которые существовали в то время между Абхазией и др. средневековыми государствами. Не менее интересным является вопрос о вооружении средневекового воина-абхазца.

Обязательно нужно остановиться и на христианских памятниках архитектуры средневековой Абхазии, где наряду с влиянием Византии, можно выявить свою кровную национальную школу.
Всю эту сложную картину невозможно воссоздать без привлечения археологического материала.

(Опубликовано: Материалы по археологии Абхазии. Тбилиси, 1967, с. 115-128.)

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
________________________________________________


Александр Лукин: полвека служения Абхазии

Имя в истории нашей науки

Без археологов-профессионалов и связанных с ними одной цепью настоящих краеведов археология как историческая наука немыслима. Вот и у нас – не будь таких энтузиастов-краеведов, как А. Лукин, В. Чернявский, И. Адзинба, В. Орелкин и др., было бы проблематичным зарождение и развитие абхазской археологии.
Сегодня слово об Александре Лукиче Лукине – недавно исполнилось 130 лет со дня его рождения. Родился он 16 марта 1882 г. в Прибалтике, в городе Аренсбурге (ныне Куресааре), на острове Сааремаа, рос в чужой семье в Виндаве (ныне Вентспилс) и в Риге. С одиннадцати лет работал на известной фарфоровой фабрике Кузнецова. Осенью 1895 г. поступил в Петербургскую военно-фельдшерскую школу, которую закончил в 1899 г. Затем служил фельдшером в Николаевском кавалерийском училище. Дважды был заключен в тюрьму за протесты против произвола властей.
Осенью 1905 г. А. Лукин приезжает в Абхазию, с которой связал всю свою жизнь. Здесь он сначала служил фельдшером в г. Сухуме, а вскоре после ареста С. Орджоникидзе занял его место фельдшера в Гудаутской сельской больнице. До 1931 г. А. Л. Лукин продолжал медицинскую службу, долгое время работал заведующим Гудаутским здравотделом.
Знакомство со своеобразным бытом абхазского народа, стремление понять наблюдаемые здесь явления культурно-исторического порядка естественно привели Александра Лукина, неординарно мыслящего и образованного человека, к занятию местной этнографией и археологией.
В 1907 г. было положено начало знаменитой «коллекции Лукина», до наших дней являющейся одним из основных источников по археологии Северной Абхазии. Широко известна эта коллекция стала с 1924 г., когда А. Лукин выступил с сообщением «О раскопочных материалах из Гудаутского района» на краеведческом съезде в Сухуме, который имел большое значение для развития науки в Абхазии. Он же был одним из организаторов в Гудауте отделения Абхазского научного общества (АбНО) в 1922 г. В 1925 г. по поручению АбНО А. Лукин обследовал место находки погребения бронзового века в урочище Аапста, собрал и передал богатый инвентарь этого погребения в Сухумский музей.
В 1936 г. Александр Лукин передал в Эрмитаж, а в 1941 г. опубликовал в «Трудах» Эрмитажа сведения о большой части собранных им к тому времени в Абхазии предметов эпохи бронзы и раннего железа.
В 1955 г. он опубликовал статью «Эшерская находка», представив уникальные материалы, на которые так же, как и на «эрмитажные», ссылаются все археологи-кавказоведы, занимающиеся эпохой поздней бронзы и раннего железа, т.е. колхидо-кобанской историко-культурной общностью.
Оценивая роль А. Лукина в деле исследования северо-западной части Абхазии, необходимо признать, что именно он положил начало систематическому собиранию и изучению материалов по археологии Абхазии. До его работ исследование материалов носило спорадический характер.
А. Лукин первый дал систематическую сводку материалов, относящихся к III – I тыс. до н.э., поставил вопрос о преемственности производственных традиций эпохи бронзы в позднейших памятниках, исследовал в Абхазии памятники эпохи неолита (Кистрик, который нашел местный врач Г. Линтроп).
Он много внимания уделял изучению традиционных обычаев и религии абхазов, считая, что корни этих явлений уходят в далекое дохристианское прошлое.
Умер А. Лукин 3 мая 1955 г. Полвека прожил он в Абхазии, верой и правдой служил и творил для ее народа и стал, без преувеличения, первым среди равных краеведов нашей страны.
Давайте вспомним об этом скромном русском человеке, положим цветы на его могилу, если, конечно, она будет найдена, и проведем научную конференцию, посвященную ему. Не следует забывать в жизни всех и вся, это контрпродуктивно.

(Опубликовано: газета "Республика Абхазия", № 36. 02.04.2012.)

(Перепечатывается с сайта: http://gazeta-ra.info.)
______________________________________________


Проникая в глубь времен

Абхазия на XXVII Крупновских чтениях в Махачкале

В Махачкале состоялись XXVII Крупновские чтения, уже более 40 лет собирающие известных кавказоведов в различных археологических центрах Кавказа и в Москве. Эти чтения посвящены выдающемуся археологу-кавказоведу Евгению Игнатьевичу Крупнову, кстати, моему и Вадима Бжания научному руководителю. В форумах подобного рода всегда активно участвуют археологи Абхазии со своими докладами. Их тезисы были опубликованы в репрезентативном сборнике материалов международной конференции – всего более 150 докладов по археологии каменного, бронзового, железного веков и средневековья.
Следует отметить, что абхазской тематики касались в своих докладах не только наши археологи, но и их российские коллеги. Некоторые доклады были совместными. Кратко ознакомлю с ними и прокомментирую некоторые из них.

Так, мой северокавказский брат, этнолог Б. Бгажноков в докладе «Кавказские дольмены в мифологической традиции народов Кавказа» считает, что черкесские и абхазские предания подкрепляют гипотезу, согласно которой культуру дольменов могли принести на Кавказ пришельцы из Корсики и Сардинии, и это, по его мнению, нисколько не противоречит версиям, акцентирующим внимание на роли местных традиций в данном процессе. Лично я сторонник гипотезы восприятия и утверждения идеи дольменотворчества местным абхазо-адыгским населением по мере знакомства с ней в результате морских контактов с другими народами мира (своеобразная эстафета идеи – вспомним «школу бродячих сюжетов» в фольклористике).

Археолог из АГУ А. Габелия в докладе вновь коснулся проблемы взаимоотношения кобанской и колхидской культур, считая вполне возможным рассматривать на основе бытовых памятников Абхазии эти культуры отдельно, при этом не отрицая их видимого сходства. Я же сторонник колхидо-кобанской историко-культурной общности с ее ярко выраженным абхазским локальным вариантом.

Археолог Г. Сангулия доложил о Джгиардинском кладе железных мотыгообразных орудий VI-IV вв. до н. э., использовавшихся для обработки каменистой почвы, столь характерной для Абхазии.

Московский археолог-кавказовед А. Скаков и его абхазский коллега А. Джопуа рассказали о новой и довольно редкой находке золотого подражания статеру (золотой монете) Александра Македонского в Западном Закавказье из Джантухского могильника близ Ткуарчала. Е. Армарчук и Р. Мимоход из Института археологии РАН проинформировали о раскопках христианского храма Х-ХI вв. в с. Веселом Адлерского района, относящегося к кругу памятников «вписанного креста» (Лыхны, Северный Зеленчук и др.) и представляющих абхазскую школу византийского церковного зодчества периода расцвета Абхазского царства.

Археолог Р. Барциц в своем докладе коснулся уникальной Мчиштинской наскальной крепости VIII в. в северо-западной Абхазии. Хотя на этот счет существует и иная точка зрения, например, отца Дорофея (Дбар), считающего, что данный памятник имеет культовое назначение.

Ученые АбИГИ О. Бгажба, С. Сакания, А. Агумаа рассказали о новых открытиях, которые связаны с охранными археологическими раскопками Бедийского храма конца X в., детища и усыпальницы абхазского царя Баграта II (978 –1014 гг.). Кроме того, из этого доклада грузинские оппоненты могут убедиться, что данные археологические работы проводились на должном научном уровне и ни о каком разрушении памятника, о чем они говорят, не может быть и речи.

Д. Белецкий из Северной Осетии и А. Виноградов из Москвы доложили о Бамборском (Айлага-Абыку) храме как о «купольном зале» и заказе абхазского царя Георгия II (992/3 – 959/60 гг.), т.е. внесли уточнения в хронологию и интерпретацию памятника, ранее сделанные Л. Шервашидзе и Л. Хрушковой.

Тот же исследователь А. Виноградов уже в ином докладе «Заметки о культе Святого Евстафия на Кавказе» безосновательно относит Блаженного Евстафия Апсилийского (738 – 740 гг.) к византийцам, а не к апсилам (древним предкам абхазов), как это общепринято в абхазоведении.

Абхазские археолог А. Джопуа и историк В. Нюшков ознакомили с новыми материалами Цебельдинской культуры из мощного Атара-Тамыш-Кындыг-Аракичского керамического центра средневековой Абхазии, который снабжал несколько сот лет соответствующей продукцией не только свою страну, но и прилегающие территории.

А. Мастыкова из Института археологии РАН рассказала о женском уборе апсилов и средиземноморском влиянии (II-VII вв.), тем самым продемонстрировав, как и под чьим влиянием менялась местная женская мода у апсилиек в течение 600 лет.

Археолог из АбИГИ З. Хондзия доложил о новых разновременных археологических находках из поселка Бзыпты, куда входят раннеантичные и позднеантичные топоры цебельдинского облика, наконечники копий разных типов, схожие с ачмардинскими, куланырхвскими, хушипсинскими и цибилиумскими, 6 железных христианских крестов и абхазские хозяйственные ножи «ахысба».

Доклад Л. Хрушковой из МГУ, опубликованный в вышеупомянутом сборнике, посвящен раскопкам в Питиусе (совр. Пицунда) в 2007 – 2009 гг. Автор доклада не преминула вновь еще раз повторить грубейшую исследовательскую ошибку – невинным росчерком пера локализовать Сотириуполис Константина Багрянородного (сер. X в.) в Пицунде, тем самым, говоря современным языком, опять лишить Абхазское царство основной его территории в период расцвета – от Пицунды до района Трапезунда в Турции. Об этом научном ляпсусе и его последствиях в современной науке и политике я уже не раз и не два писал (в газете «Республика Абхазия», Известиях АНА «Абхазоведение», вып. 4, в Интернете).

На мой взгляд, перечисленные доклады с XXVII Крупновских чтений могли бы заинтересовать любознательного абхазского читателя.

(Опубликована: Республика Абхазия. № 57. 25.05.2012.)

(Перепечатывается с сайта: http://gazeta-ra.info/)
________________________________________________


Слова улетают, как ветер, – написанное остается

Исполнилось сто лет со дня рождения известного художника (члена Союза художников СССР с 1970 г.) и краеведа Абхазии Владимира Сергеевича Орелкина, около 45 лет служившего верой и правдой своей любимой Родине.

Древние римляне ничего не говорили об ушедших в мир иной, или говорили только хорошее. Но не только поэтому мне хочется сказать хорошее об этом неординарном человеке, а потому, что он на самом деле заслуживает самых добрых слов.

Знал я его давно, даже не помню с каких пор, а познакомил нас близкий ему и мне человек – Юрий Воронов. Последний раз я встретился с В.Орелкиным лет 35 назад в крепости Цабал. Как сейчас помню, мы с Юрием Вороновым, начальником Цебельдинской экспедиции, препарировали 555-е и 556-е погребения самого большого в Восточном Причерноморье местного апсилийского могильника. Вдруг перед нами предстал верхом на коне Владимир Сергеевич (ему тогда уже было трудно из-за болезни передвигаться пешком). Он несколько часов беседовал с нами. Чистый горный воздух, холодная родниковая вода, а главное – раскопанные уникальные бусины, одна – китайская с иероглифами времен династии Суй (VI в. н.э.) и другая – мозаичная из Александрии Египетской (I в. до н.э.) с изображением красивого женского лица (возможно, Клеопатры), привели его в восторг. Через несколько месяцев, увы, В. Орелкина не стало. Видимо, чувствуя приближение кончины, он решил в последний раз взглянуть на те места, где когда-то, много лет назад, участвовал в экспедиции М. Трапш.

Родился Владимир Сергеевич 27 июля 1912 г. в г. Николаевске (ныне – Пугачев) Саратовской области. В 1936 г. окончил отделение живописи Татарского художественного техникума в Казани.

В Абхазию он приехал 24-летним, молодым художником и с 1937 года навсегда связал с ней всю свою жизнь. Потом пришла Великая Отечественная война и увела его на фронт, где он получил контузию… После войны, в 1947 году, на участке, полученном его матерью, сельской учительницей, он собственноручно построил домик, где и поселился со своей семьей. Однажды, в 1949 г., В. Орелкин позволил себе в кругу «друзей» рассказать анекдот про Берия, за что угодил на «Архипелаг ГУЛАГ» (г. Норильск). Он еще целый год не знал, что после смерти Сталина его реабилитировали, ибо там просто не было навигации. Трудно пришлось тогда его супруге Елене Алексеевне с двумя детьми – вначале она работала секретарем у известного композитора К. Ковача, потом сестрой милосердия в военном госпитале, преподавателем.

Возвратившись на материк, в свою Абхазию, В.Орелкин написал знаменитую картину «Затмение солнца», помещенную на третьем форзаце журнала «Апсны Аказара» (1990, №3), где впечатляюще изображена уходящая за горизонт вереница заключенных, среди которых интеллигент в очках, Владимир Сергеевич. А на небе дым от костров собрался в виде профиля «отца всех народов» с курительной трубкой. Фотографию этой картины видел А. Солженицын, и она ему понравилась.

Вообще художественное наследие В. Орелкина многогранно и выразительно. Он участвовал во всесоюзной и республиканских выставках. Многие его картины связаны с древнеабхазскими фольклорными сюжетами: «Очаг нартов», «Абрскил разрывает цепи» и т.д. Тонкий график В. Орелкин с удовольствием иллюстрировал книги и журналы (например, «Весна в Сакене» Г. Гулиа, «Детские стихи» Ш. Цвижба, журнал «Амцабз»). Много сил он также отдал оформлению музеев Абхазии (Абхазский госмузей, Гагрский музей оружия и т.д.). Десять лет работал штатным хранителем таких крупных археологических объектов, как Великая Абхазская стена, комплекс памятников села Эшеры.

Многие археологи и этнографы Абхазии обращались к нему за помощью для оформления своих публикаций. Так, в четырехтомном труде М. Трапш имеется 350 таблиц и рисунков, выполненных В. Орелкиным.

Но больше всего хочется рассказать о его увлечении древней историей и археологией Абхазии. Он был непременным участником таких комплексных археологических экспедиций, как Анакопийская (1957-1958 гг.), Себастопольская (1959 г.), Цебельдинская (1960 –1967 гг.) и по Великой Абхазской стене. Им опубликованы статьи: в журнале «Советская антропология» (совместно с Л. Соловьевым) – о гроте Хупынипшахуа эпохи верхнего палеолита, где были найдены «жезл начальника» из орнаментированного линейным узором предплечья пещерного медведя, костяные гарпуны на лосося, древнейшие останки, которым около 20000 лет, а также в «Известиях» Абхазского института языка, литературы и истории – о знаменитом Гуарапском камне с разновременными изображениями на нем символов и предметов. В. Орелкин плодотворно работал вместе с В. Пачулиа и Ю. Вороновым над Сводом архитектурных памятников Абхазии, для которого им была написана глава «Памятники генуэзской колонизации».

Главный труд его жизни, по его словам, – рукопись «Язык и древняя культура абхазов в историческом этногенезе», которую высоко оценил в письменном отзыве ученый-лингвист с мировым именем, доктор филологических наук, друг Абхазии и ее Первого Президента В. Г. Ардзинба – В. Иванов и рекомендовал ее «к скорейшему изданию». Мне самому данная работа понравилась, и я согласен с мнением известного специалиста. Оставил В. Орелкин после себя и исторические повести: «Келасурская стена», «Леон», «Трахейская битва» и др., часть из которых опубликована в абхазских переводах.

В. Орелкин был не только интересным, но и гостеприимным человеком. С ним с удовольствием общались и рассказывали о новых достижениях в науке, искусстве такие известные для Абхазии личности, как академик М. Коростовцев (египтолог), дважды доктор наук Б. Поршнев (философ, историк), скифолог А. Тереножкин (археолог), Г. Турчанинов (эпиграфист-дешифровщик знаменитой Майкопской надписи), Вяч. Иванов и др.

Умер В. Орелкин в доме у моря на Каштаке в январе 1975 г.

Закончу свою статью об этом содержательном человеке, истинном русском интеллигенте словами из его же стихотворного обращения к древним предкам абхазов:

«…я долго блуждал по вашим еле заметным теперь следам, собирая то оброненный кремневый клинок, то угли от зажженного вами костра, то чутко вслушивался в ваш далекий шепот, когда-то давший названия и вершинам, и рекам, и плодам, и травам. Я охотился за вашими следами по ущельям и пещерам, по излучинам рек, в альпийских лугах и в приморских низинах – охотился для того, чтобы вы не скрылись в тени забвения, для того, чтобы показать вас воочию далеким детям детей ваших и чтобы они знали, какими были их прародители и отцы…».

(Опубликовано: Республика Абхазия, № 84, 2012 г. Перепечатывается с сайта: http://gazeta-ra.info/.)
_________________________________________________


Изучение истории Абхазии в ХХ веке

Историкам адресованы три мудрые заповеди Цицерона: первая - воздержаться от лжи, вторая - не утаивать правды, третья - не давать никакого повода заподозрить себя в пристрастии или предвзятой враждебности. Они злободневны всегда и, особенно, в нынешних условиях диктатуры "демократии".

XX век оказался в жизни общества противоречивым. Это нашло отражение и в интеллектуальной сфере. История Абхазии не исключение. Она прошла за последнее столетие большой и сложный путь развития.

В изучении истории Абхазии в XX веке можно выделить три периода: 1) досоветский - начало XX в. - 1921 г.; 2) советский - 1921 -1991 гг.; 3) постсоветский - после 1991 г. до конца XX века.

В досоветский период, если не считать своеобразного обобщения и систематизации различных сведений по истории Абхазии, сделанных К. Мачавариани в "Путеводителе..." 1913 г., подлежали описанию лишь отдельные факты по истории страны.

Уже тогда (вернее, со второй половины XIX века) наметились два противоположных подхода к древней и средневековой историй Абхазии. С одной стороны - общеевропейский объективный (Ф. Дюбуа де Монпере, архимандрит Леонид Кавелин - в будущем старец Оптиной пустыни и др.) и узконациональный тенденциозный (Дм. Бакрадзе и др.), предтеча антинаучной миграционной "теории" П. Ингороква.

Победа советской власти в Абхазии в 1921 году стимулировала абхазоведческие изыскания. Она воспринималась здесь как освобождение от чужеродного режима "демократической" Республики Грузия (1918-1921 гг.). Всю работу тогда координировало Абхазское научное общество (АбНО), образованное в 1922 г., а в 1925 г., по инициативе Н. Марра, была создана местная Академия.

Романтики 20-х годов были еще свободными в написании истории Абхазии, что не лишало ее противоречивости. С одной стороны, прослеживалось игнорирование местной культуры и переоценка иноземного влияния (К. Кудрявцев, 1922), с другой - наоборот, преувеличение "couleur locale" (С. Басария, 1923; С. Ашхацава, 1925).

Вкладом в местную историографию является "История Абхазии" Д. Гулия (1925), которая, несмотря на ошибочность тезиса об африканском происхождении абхазов, до сих пор представляет интерес по насыщенности материалов.

В 1931 г. статус Абхазии понизили от союзной республики (СС Абхазия) до автономной в составе Грузинской ССР. Но пока Нестор Лакоба пользовался добрым расположением Сталина, закручивай! гаек здесь происходило медленнее, чем по всему Союзу (наприме темпы всеобщей коллективизации). Историческая наука Абхазии ей не ощутила на себе всей прелести двойного пресса тоталитарной системы, деформированной в местных условиях грузинским национализмом.

В 1931 году на базе АБНО и Академии был создан Абхазский научно-исследовательский институт краеведения (ныне Абхазский институт гуманитарных исследований AHA), в котором открыли отдел истории, функционирующий по сей день. Отделом в разное время руководили: А. Фадеев, А. Мелихов, 3. Анчабадзе, Ш. Инал-ипа, Куправа, Б. Сагария, С. Лакоба и др.

В 30-е годы А. Фадеев (в будущем зав. сектором феодализма Института истории АН СССР) впервые поставил и правильно решил ряд важных вопросов древней и средневековой истории Абхазии.

В 40-е годы С. Джанашия также посвятил ряд ценных трудов тем же проблемам. Он был основоположником советской грузинской исторической школы, для которой характерно, с одной стороны, отличное знание первоисточников, с другой - порой небеспристрастное комментирование их. Тогда же И. Антелава в "Очерках истории Абхазии ХVII - XVIII вв." (1949 г.) исследовал довольно сложные взаимоотношения Абхазии с султанской Турцией, а также специфику местного "горского" феодализма, который наметился еще с начала эпохи Абхазского царства. Наладилась работа историков и в Сухгоспединституте им. Горького (ныне АГУ), госмузее, госархиве (естественно, до его сожжения). Ныне госархивом руководит Н. Иониди, возрождая его из пепла. Благодаря А. Тария, был сохранен Абгосмузей во время абхазо - грузинской войны (1992-1993гг).

В начале 50-ых годов появилась книга литератора П. Ингороква "Георгий Мерчуле - грузинский писатель X в.", лишившая абхазский народ не только родины, но и истории, что вызвало всенародное возмущение. Готовилась депортация абхазов. Подобная трагедия paнее произошла с греческим и армянским населением Абхазии. Среди абхазских ученых, кто первый в своих публикациях развенчал антинаучную "теорию" П. Ингороква, были историк 3. Анчабадзе и филолог Бгажба (1956). Их тогда поддержали грузинские исследователи Ломтатидзе, Н. Бердзенишвили, Г. Соселия.

В последующих своих работах 3. Анчабадзе поставил и реи одну из важнейших проблем средневековой Абхазии - о времени и условиях образования абхазской феодальной народности, paccсмотрев автохтонную теорию происхождения древнейшего ядра абхазского рода и т.д.

Итогом исторического абхазоведения начала 60-х годов явил "Очерки по истории Абхазской АССР" (в двух частях: 1960; 1964). Показательно само название и то, что о раннем средневековье писал не 3. Анчабадзе, а М. Лордкипанидзе, "яркий" представитель грузинской национальной исторической школы, считающей Абхазское царство Западногрузинским, хотя подобного названия в письменных источниках не существует. Это тот самый случай, когда желаемое выдается за действительность.

Раннему этапу средневековья Абхазии в 60-е годы посвящены работы М.Гунба, Г. Амичба. Причем последний затем перевел все материалы грузинских письменных источников об Абхазии и абхазах.

В 70-х - начале 80-х годах книга Ш. Инал-ипа "Вопросы этнокультурной истории абхазов" была, мягко говоря, "притчей во языцех". Под давлением Тбилиси она подверглась незаслуженной критике частью абхазских ученых, хотя концептуально выглядела объективно, если не считать отдельных ее звеньев. Первыми поддержали Ш. Инал-ипа известные востоковеды В. Ардзинба и Э. Грантовский.

Подобные околонаучные инсинуации происходили тогда и с работами Р. Хонелия, Ю. Воронова и совсем недавно на защите докторской диссертации С. Шамба в Ереване. Создаётся впечатление, что известное постановление за подписью М. Суслова относительно Абхазии действует и сегодня. Во всяком случае книга Ю. Воронова "Колхида на рубеже средневековья" увидела свет не в Москве, а в Сухуме через четверть века после того, как была принята издательством Восточная литература.

В начале 80-х годов вышел коллективный труд (Г. Дзидзария, Б. Сагария, А. Куправа и др.) "История Абхазской АССР 1917-1937 гг.". Во второй половине тех же 80-х стало событием учебное пособие "История Абхазии", 1986 г. (3. Анчабадзе, Г. Дзидзария, А. Куправа). Книга выходила с трудностями. Кому-то не нравилось одно только название и текст 3. Анчабадзе, написанный на уровне 1964 г., что свидетельствует об ужесточении позиции Тбилиси к истории Абхазии.

Г. Дзидзария широко известен своими фундаментальными исследованиями, ставшими классикой. Это прежде всего "Махаджирстство...", "Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции" и мн. др.

А. Куправа ранее был опубликован ряд обобщающих работ по истории Абхазии советского периода.

Со второй половины 80-х годов наступила "горбачевская перестройка", вскоре переросшая в перестрелку в Абхазии. Предварительно здесь пришлось противостоять жесткому идеологическому прессингу со стороны средств массовой информации Грузии, в котором особую активность проявляли грузинские историки. Так, М. Лордкипанидзе сделала свои обобщения о "двуаборигенности" в работе "Абхазия и абхазы", позднее получившую достойную отповедь в экспресс-очерке Ю. Воронова "Абхазы - кто они?".

Для советского периода был характерен набор приоритетных тем, например: связанных с крестьянской реформой, хотя в Абхазии не было крепостного права; с событиями первой русской революции, хотя абхазы как "виновное" население не могли в ней участвовать и т.д.

Мало кому известно, что Конституция Абхазской АССР принималась позже других, 6 июня 1978 года, вопреки воле абхазского народа, то есть он в ее принятии не участвовал.

К концу советского периода был защищен ряд кандидатских диссертаций, выходящих из рамок контекста истории Грузии (И. Агрба, Г. Гумба, В. Бутба). Кандидатская диссертация В. Бутба недавно посмертно издана.

Отрадно отметить, что в работах наших российских коллег, занимающихся кавказской тематикой (В. Марковин, В. Кузнецов, В. Ковалевская, Е. Алексеева, А. Крылов и др.) абхазский народ достойно представлен среди других родственных и соседних народов.

Известным популяризатором абхазской истории был В. Пачулия.

К концу советского периода появилась объективная необходимость написать и издать "Историю Абхазии". Учебное пособие. 1991 г., ответ, редактором которой является С. Лакоба, историк новой волны. Это был прорыв. Впервые Абхазия приобрела собственную историю, написанную в контексте мировой историиГ Большую часть ее древнего и современного периодов написали Ю. Воронов и С. Лакоба, а отдельные главы В. Ардзинба, В. Чирикба, Б. Сагария, О. Бгажба, Р. Кация, Р. Гожба, Д. Гулиа (внук Д. Гулиа), В. Бутба и др.

В книге содержится ряд принципиально новых оценок нашего исторического прошлого и настоящего, основанного на документальных материалах, которые ранее попросту игнорировались в виду запрета или интерпретировались односторонне, с пристрастием.

В объективной переориентации истории Абхазии XIX и XX вв. сыграли работы С. Лакоба, без которых невозможно осмыслить нынешнюю политическую ситуацию. Он первым дал научно аргументированный монографический ответ из Страны Восходящего солнца историкам Тбилиси на их пространные "Разыскания по истории Абхазии, Грузия" (2000 г.), в которых чуть ли не с эпохи камня декларируется целостность Грузии.

Так, грузинские историки через 10 лет отреагировали на учебное пособие "История Абхазии", к которому уже появился "Ключ..." удачно подобранный М. Квициния.

В своих "Разысканиях..." наши оппоненты ничего нового не предложили. Ассортимент все тот же: миграционная "теория" П. Ингороква (очень популярна и ныне из-за своей простоты), двуаборигенность в Абхазии, отсутствие абхазской государственности при наличии Абхазского царства, ассоциированное членство абхазской феодальной народности в грузинской и т.д. Да и авторы все те же, неуемные в абхазском вопросе: М. Лордкипанидзе, Н. Ломоури, Э. Хоштария-Броссе, М. Инадзе, 3. Папаскири и иже с ними. Лишь один из тбилисских историков - Г. Анчабадзе - находится на позиции автохтонности абхазов, продолжая дело отца. Несколько особняком по содержанию, но не по названию стоит книга Г. Цулая. А в период хрущевской оттепели грузинских ученых на стороне абхазов было гораздо больше. В это время неоценимую помощь абхазским аспирантам оказывал А. Хонелия.

Некоторые абхазские историки и политологи в пылу полемики могут необъективно удревнять абхазскую государственность до II в. н.э. или односторонне негативно, а главное, незаслуженно оценивать работу отдельных политических деятелей Абхазии и ученых.

Выгодно смотрятся недавние книги Г. Амичба, Е. Аджинджал, Д. Дбар, Д. Чачхалия, посвященные истории, культуре, христианской идеологии в раннесредневековой Абхазии.

Неоценимой в нынешней ситуации является книга "Абхазия -документы свидетельствуют. 1937-1953 гг.". Б. Сагария, Т. Ачугба, В. Пачулия и ряд их других публикаций, а также Ю. Аргуна.

Российской периодической печатью об Абхазии и абхазах в конце XIX - начале XX вв. и кавказской диаспорой успешно занимается Р. Гожба.

Следует отметить книгу А. Куправа о народных сходах Абхазии как отдельном, но судьбоносном общественно-социальном институте.

Фальсификации истории Абхазии посвящен сборник статей М. Хварцкия.

Вышло несколько книг Ю. Воронова: "Белая книга" - о жестокостях войск Госсовета Грузии с историческим очерком, энциклопедическая "Древняя Апсилия" и др.

Появились работы и по историографии истории XIX и XX вв. Абхазии (И. Дамения, М. Куправа).

Как выход из контекста истории Грузии можно назвать и ряд публикаций о взаимоотношении Абхазского царства с Аланией, Хазарским каганатом и т.д. (И. Агрба, О. Бгажба и др.).

Прорывом на международную арену явилась книга "The Abkhazians" ("Абхазы"), изданная в Лондоне и Нью-Йорке под редакцией британского академика Джорджа Хьюитта, ставшая первой из 24-х-томной серии "Кавказский мир". Историческую часть писали: Г. Шам-ба. О. Бгажба, С. Лакоба, Ю. Анчабадзе, В. Чирикба и др. Ею пользуются дипломаты многих стран.

В АГУ функционирует кафедра истории, археологии и этнологии Абхазии (ею руководили 3. Анчабадзе, А. Куправа, Г. Амичба, ныне - А. Хашба). На всех факультетах читается курс лекций по истории Абхазии на русск. и абх. языках. Л. Смыр издала книгу о деятельности Сухумского общества сельского хозяйства (1858-1922 гг.). Есть работы у В. Бигуаа, Г. Амичба, переведенные с абхазского на турецкий в Стамбуле.

Полезна и научно-пропагандистская деятельность исторического общества им. Г Дзидзария, руководимого Б. Сагария и Г. Смыр.

Абхазская историческая наука последнего десятилетия отличается политизированностью, которую следует воспринимать как вынужденную ответную реакцию оппонентам из Тбилиси.

Война с ее тяжелыми последствиями отрицательно сказалась на общем габитусе исторической науки в Абхазии. Наши историки были лишены своей насущной пищи после пиротехнических упражнений, проведенных новоявленными Геростратами в госархиве Абхазии и Абхазском институте. Ряд талантливых историков, например: В. Бутба, В. Анцупов и др. пали на поле брани. Безвременно ушел и Д. Адлейба, продолжавший дело своего отца А. Адлейба. Произошёл разрыв между старшим и младшим поколениями. Среднее - не блещет здоровьем. Смена поколений грядет долгой и болезненной. Хотя и существует плеяда историков Э. Чкок, С. Салакая А. Лепсая, Р. Агрба, Г. Айба, А. Авидзба, Б. Аргун, Д. Джонуа, Д. Канделаки, А. Студеникин и др. но этого далеко не достаточно, чтобы не было коллапса науки. Нужны не только специалисты по всем периодам истории, но и могущие работать над первоисточниками, по исторической географии.

Руководству Абхазии необходимо сделать все, - чтобы данный процесс происходил более безболезненно, ибо государство, не развивающее науки, обречено превратиться в колонию. Словом, нужна госпрограмма развития исторической науки Абхазии, о необходимости которой ранее писал А. Папаскири, занимающийся проблемой "обезов" русских летописей.

Надежда и на помощь наших коллег из головных институтов России по подготовке кадров, но и самим не надо плошать.

Все это поможет наладить здесь интеллектуальную жизнь, и историческая наука Абхазии только тогда потечет животворным потоком по своему свободному руслу, а историки займутся чистой наукой.

И трудно согласиться с теми политологами, а их нынче много, которые считают, что в современных условиях "не надо обращать внимания" на то, что пишут историки. А если они это делают согласно трем заповедям Цицерона Марка Туллия, то тогда, как же быть? Ведь всем хорошо известно, что без прошлого, нельзя осмыслить настоящее и наметить ориентиры на будущее.

(Опубликовано в: Кавказ: история, культура, традиции, языки. Сухум, 2004, с. 15-20.)

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
_______________________________________________________


Беззаветный рыцарь науки, самоотверженный патриот Абхазии

К 70-летию со дня рождения Ю. Н. Воронова

15 лет как нет с нами Юрия Николаевича Воронова – выдающегося ученого-кавказоведа, государственного и общественного деятеля, одного из лидеров национально-освободительного движения абхазского народа, кавалера главного гражданского ордена Республики Абхазия – «Ахьдз-Апша» I степени (посмертно).

Родился Юрий Николаевич 8 мая 1941 года в горном абхазском селе Цабале (Цебельде), около одноименной крепости, упоминаемой прославленными византийскими историками Прокопием и Агафием, в семье потомственных русских дворян, близко знавших Герцена и Огарева, издателей знаменитого «Колокола» (1857–1865 гг.). Поэтому не по доброй воле его предки «свили дворянское гнездо» в горной части Абхазии, в знаменитом ныне Кодорском ущелье. Прадед его Николай Ильич Воронов был председателем «Кавказского отделения Императорского Русского Географического общества», издателем периодических «Известий» этого общества (ИКОИРГО), газеты «Кавказ» и «Сборника сведений о кавказских горцах» (ССКГ); дед Юрия Николаевича – его тезка – известный ботаник (38 видов и один род растений носят его имя). В свое время усадьбу Вороновых с грустной историей «Вишневого сада» и с романтическим названием «Ясочка» посетила графиня П. Уварова (тогда председатель Московского Археологического общества) и провела рядом с ней раскопки известной в науке «вороновской» церкви, где была найдена знаменитая каменная алтарная преграда с рельефными изображениями (конец VI – начало VII веков) сюжетов Ветхого и Нового Завета.

Юрий Николаевич впитал в себя лучшие традиции своих предков и с детства приобщился к археологии, когда подносил для зарисовок артефакты из апсилийских погребений матери Светлане Васильевне. Учился он в цабальской (цебельдинской) и в сухумской школе №3 (тогда в ней находилась восстановленная абхазская школа). Окончил восточное отделение Ленинградского государственного университета по специальности «египтология» (1965 г.). Но зов предков вернул его в Абхазию. Его многогранный талант со всей полнотой раскрылся в Абхазском Институте гуманитарных исследований АНА. А когда его Родина, Абхазия, оказалась в опасности, он ушел в политику и был избран депутатом I Парламента РА, а затем вице-премьером правительства РА. Являлся действительным членом Российского Географического общества и членом-корреспондентом Славянской академии.

11 сентября 1995 года Юрий Николаевич в расцвете творческих сил и энергии был злодейски убит у порога своего дома наемными убийцами, врагами Абхазии. Его всенародно похоронили рядом с Государственным музеем РА в центре г. Сухума, символично рядом с дольменом, которому около 5000 лет.

Ю. Н. Воронов достиг всего благодаря своему неординарному таланту и неимоверному трудолюбию («Ни дня без строчки», образно говоря словами Ю. Олеши), данными от Бога. Жизнь и судьба Юрия Николаевича в чем-то перекликается с прославленным римским историком Плинием Старшим (I в. н.э.). Примечательно, что Институт истории АН СССР поручил для очередного свода «Древнейшие источники по истории народов СССР» именно Юрию Николаевичу комментировать высказывания по древней Колхиде этого римского историка.

Плиний Старший первым сообщил о племенах апсилов, населявших территорию Абхазии, от которых берет свой корень самоназвание абхазов – «апсуа». Юрий Николаевич с помощью раскопок самого большого в Причерноморье могильника Цибилиум (более 500 захоронений) первый углубил на 300 лет наши знания об апсилах после упоминаний Плиния Старшего о них, ибо археологом был выявлен второй ярус (II в. до н.э.) этого могильника.

Ю. Воронов блестяще защитил в Москве, несмотря на тщетные потуги своих всесильных тогда тбилисских оппонентов, кандидатскую и докторскую диссертации: кандидатская диссертация – «История Абхазии с древнейших времен до раннего средневековья» (1971 г.); докторская – «Восточное Причерноморье в железном веке (вопросы хронологии и интерпретации памятников VIII в. до н.э. – VIII в. н.э.)» (1975 г.), – ее защита продолжалась шесть часов под председательством академика Б. Рыбакова, и ей не смогли помешать 12 «черных» отзывов из Тбилиси.

Юрий Николаевич – автор более 500 научных работ и 30 монографий. А 85 тысяч единиц археологических материалов Цебельдинской экспедиции, которую он возглавлял последние 15 лет своей жизни, и около 2500 машинописных страниц его годовых тем научных исследований сгорели вместе с архивом Абхазского института в безжалостном пожарище войны от рук грузинских «гвардейцев», новоявленных геростратов.

Широкую мировую известность получили его книги: «Тайна Цебельдинской долины», «Древности Сочи и его окрестностей», «В мире архитектурных памятников Абхазии», «Диоскуриада – Себастополис – Цхум», «Колхида на рубеже средневековья», «Древняя Апсилия», «Могилы апсилов» и др., материалы цебельдинских раскопок недавно изданы на французском языке в Англии («Цибилиум I»).

Круг научных интересов Ю. Н. Воронова был широк – древняя, начиная с эпохи камня, и средневековая археология и история Кавказа, Причерноморья, Средиземноморья, Поволжья и Малой Азии, политология. В своих исследованиях Юрий Николаевич следовал трем заповедям, которые Марк Тулий Цицерон (106 – 43 гг. до н.э.) оставил историкам: воздержаться от лжи, не утаивать правды, не давать никакого повода заподозрить себя в пристрастии и в предвзятой враждебности, чего не скажешь о некоторых современных историках. Многие из его научных выводов были сделаны впервые в кавказоведении.

Ю. Н. Воронов определил для Восточного Причерноморья и сопредельных территорий на основе памятников Абхазии наиболее узкую границу перехода бронзового в железный век, составил наиболее объективные для своего времени, в основном пригодные и ныне, хронологические схемы для памятников урартского, скифского, античного (ранняя и поздняя античность), византийского времени, нашел ключ к датировке (VI в.) широкого круга раннехристианских церквей и ранневизантийских крепостей Причерноморья типа Цебельдинского археолого-архитектурного комплекса.

Им была открыта и раскопана неолитическая стоянка Лемса (Цебельда), зафиксирован, обмерен и зарисован ряд ранее неизвестных науке дольменов.

Юрий Николаевич всегда объективно отстаивал автохтонность абхазского народа – по крайней мере более 5000 лет, с III тыс. до н.э., с эпохи культуры дольменов.

Он не был согласен с тем, что в Восточном Причерноморье в ранней (Колхидское царство) и поздней (Лазское царство) античности существовали государства в полном смысле этого слова. Самую раннюю полнокровную абхазскую государственность в регионе Юрий Николаевич связывал с Абхазским царством (VIII-X вв.).

Он дифференцировал эллинистическую керамику Абхазии на местную, греческую и «местную» греческую, в то время как все исследователи выделяют по сей день только местную и привозную. Юрий Николаевич проследил на материалах Цибилиумского могильника начало и динамику процесса официальной христианизации древнеабхазского населения. Фактически, как показывают материалы, она произошла с запаздыванием почти на 100 – 150 лет от официального принятия христианства в регионе в 30 – 50-е гг. VI в. (похожее наблюдалось в Древней Руси после X в.). Он выделил абхазо-аланскую школу церковной архитектуры в рамках византийского, а не грузинского, зодчества периода Абхазского царства, за это ему специальным постановлением тогдашнего секретаря ЦК КПСС по идеологии М. Суслова запретили печататься в московских издательствах. Он первый обошел, описал и нанес на карту вместе с сотнями башен всю Келасурскую (Великую Абхазскую) стену – 160 км.

Его «Археологическая карта Абхазии» более 40 лет и по сей день является настольной книгой для любого археолога.

Ю. Н. Воронов идентифицировал три ответвления Великого шелкового пути, проходившие через Абхазию (Абасгию, Апсилию, Мисиминию) в VI – VIII вв.

Им было по-новому, в положительном историко-культурном аспекте рассмотрено значение генуэзской колонизации в XIII – XV вв.

Юрий Николаевич участвовал под руководством академика Б. Пиотровского в раскопках урартского города-крепости Тейшебаини (Кармир-блур в Армении), был руководителем отряда Северокавказской археологической экспедиции (СКАЭ) ИА АН СССР и Цебельдинской археологической экспедиции (Цебельда стала его своеобразной Троей).

С Ю. Вороновым с удовольствием общались и консультировались по археологии Абхазии и Кавказа такие известные ученые, как Б. Пиотровский, Е. Крупнов, В. Марковин, В. Кузнецов, О. Джапаридзе, Я. Боузен, Д. Бранд, Дж. Хьюитт и др.

Он один из основных авторов учебного пособия «История Абхазии», выдержавшего два издания – в 1991 и 1993 годах. Будучи первым после войны (обладатель удостоверения №1) профессором Абхазского государственного университета, он читал лекции студентам АГУ, Сорбонны (Франция), Кембриджа (Англия), Генуи (Италия), Варны (Болгария).

Во время Отечественной войны народа Абхазии (1992-1993 гг.) через свою «Белую книгу», опубликованную еще до окончания войны, а также через многочисленные статьи и выступления в СМИ России и других государств, он поведал миру об этой жестокой войне. Ю. Н. Воронов участвовал в переговорном процессе, в том числе 3 сентября 1992 г. – на самом высоком уровне (в кругу президентов Б. Ельцина, В. Ардзинба и интервенциониста Э. Шеварднадзе). Юрием Николаевичем составлены многие, принятые затем проекты законов и положений по культуре и науке (например, проект Положения и Устава АНА по поручению Первого Президента Абхазии В. Ардзинба).

Юрия Николаевича Воронова сегодня нет вместе с нами, но его книги, статьи продолжают выходить в свет в Сухуме, Москве, Лондоне и др. Большую работу по увековечиванию научного наследия Ю. Н. Воронова, которое составит 7 томов по 40 п.л. каждый, проводит его вдова Светлана Владимировна Воронова. Уже опубликованы три тома, четвертый и пятый готовятся к печати. В 2006 г. в честь 65-летия Юрия Николаевича в г. Сухуме была проведена I абхазская международная археологическая конференция, собравшая до 150 специалистов-кавказоведов от палеолита до позднего средневековья. Материалы этой конференции опубликованы во внушительном по размеру сборнике.

Протоиерей из Москвы отец Александр Салтыков писал, что человек получает после смерти то, к чему стремилась его душа, и душа Юрия Николаевича успокоилась в познании Вечной Истины и Высшего Добра. Поэтому он всегда будет связующей нитью между прошлым, настоящим и будущим.

Известный русский интеллектуал и патриот Вадим Кожинов образно, но не без основания, назвал Юрия Николаевича «историком Евразии», а Абхазию – «ее центром, ядром».

О таких, как Юрий Николаевич Воронов, вполне можно сказать, что, живя во второй половине XX века, он, в отличие от многих, сумел заглянуть в своих суждениях в XXI век.

(Опубликовано: газ. "Республика Абхазия", № 49, 7-9 мая 2011 г.)
_______________________________________________________


Так где же все-таки находился Сотириуполь Константина Багрянородного?

Общеизвестно, что корректная работа над историческими первоисточниками и вслед за этим объективная их интерпретация – необходимое условие в познании истины, которая особенно важна в наше политизированное время, когда, сидя в кабинете, только одним, казалось бы «невинным» росчерком пера ученый специально или по недоумию может лишить народ части его исторической территории.

К сожалению, до сих пор продолжают действовать некоторые отрицательные стереотипы и традиции национальных исторических школ советского времени (в нашем случае - грузинской, которая отложила определенный отпечаток на мышление части известных абхазских историков и ряда других исследователей историко - культурного наследия Абхазии).

В этом аспекте ошибочная локализация встречающихся в античных и средневековых письменных источниках тех или иных географических наименований приобретает решающее значение (например, «клисуры» Прокопия - по реке Келасур, Трахеи – в Гагре, Бухлоона - в верховьях Кодора и т.д.).

Одним из таких хрестоматийных примеров является локализация Никопсиса (Никопсия) в Новомихайловском близ Туапсе, а вслед за ней и Сотириуполиса - в регионе Питиунт - Себастополис, которые упоминаются у византийского императора и одновременно известного ученого Константина Багрянородного (913-959 гг.) в произведении «Об управлении империей». О локализации Никопсиса и Сотириуполиса существуют различные точки зрения – дискуссия продолжается уже более века, в зависимости от расположения этих географических названий на карте вырисовываются и границы Абхазского царства в период его могущества и наибольшего расцвета.

Недавно опубликованная статья Л. Хрушковой, «Где находился Сотириуполис? Из истории церковной организации Западного Закавказья» (Вестник РГНФ, 2006. №1), претендующая на беспристрастный анализ большого количества научной литературы по данной проблеме, истину в последней инстанции и «новизну», не только ее (проблему) не разрешила, но и лишь повторила ошибки исследователей прошлых лет, которые затем были ею растиражированы в книге «Le monuments chrétiens de la côte orientale de la mer Noire ABHAZIE IV – XIV sièckle»(2006, Turnhout, Belgium, p 93-95) и как бы ненароком в телепередаче канала «Абаза». Поэтому критический разбор сделанных автором выводов весьма актуален.

Характерная черта научных публикаций Л. Г. Хрушковой – с одной стороны, серьезная библиографическая база исследования с привлечением иностранных авторов, скрупулезный искусствоведческий анализ, определенный археологический опыт, с другой – избирательное цитирование первоисточников, игнорирование некоторых основополагающих работ по тематике исследования вплоть до завуалированного плагиата, что приводит данного исследователя к тиражированию собственных ошибочных мнений и, даже, ляпсусов, уже давно опровергнутых (например, отрицается доказанная путем археологических раскопок Ю. Воронова и О. Бгажба пятигранность апсиды церкви №3 церковного комплекса Цибилиума), к неуверенности в некоторых датировках (например, датировка октогональной церкви Себастополиса менялась в течение 2-х лет три раза в разных публикациях). Обо всем неоднократно писалось в научной литературе, средствах массовой информации.

Такой же подход проявлен Хрушковой и в ее «исследовании» о локализации Сотириуполиса.

Ее далеко не оригинальный вывод о нахождении Сотириуполиса на территории Пицунды, навязывается в преамбуле к статье. Для того чтобы снять противоречия между авторской локализацей Сотириуполиса и данными первоисточника (Константин Багрянородный) количество городов с одноименным названием произвольно удваивается.

Константин Багрянородный в X в. описал путь в виде перипла вдоль берега Черного моря от Фессалоники до Кавказского побережья, и был более чем конкретен в нем (описании), указав расстояния между различными географическими пунктами, которые не приводятся при цитировании описаний византийского императора Л. Хрушковой, поскольку они также произвольно считаются ею «конечно слишком условными», а сам первоисточник проблемным в истолковании, для чего противопоставляются границы Авасгии (Абхазского царства), «эриставства Апхазети» и территории, населяемой абасгами (абхазами).

В трактате «Об управлении империей» в неусеченном виде написано (выделено нецитируемое Л. Хрушковой): «За Таматархой, в 18 или 20 милях, есть река по названию Укрух, разделяющая Зихию и Таматарху, а от Укруха до реки Никопсис, на которой находится крепость, одноименная реке, простирается страна Зихия. Ее протяженность 300 миль…Побережье от пределов Зихии, то есть от реки Никопсиса, составляет страну Авасгию - вплоть до крепости Сотириуполис. Она простирается на 300 миль».

Таким образом, согласно описанию византийского императора:

  1. Сотириуполис – однозначно локализуется как пункт близ юго-восточной границы Авасгии, причем в этом смысле не столь принципиально на территории какого государственного образования он находился – Авасгии или византийской фемы Халдия.

  2. Под Авасгией, учитывая протяженность страны (300 миль), следует совершено определенно понимать Абхазское царство периода его расцвета, а не территорию расселения этнической единицы (абасгов), т.к. к середине X в. абасги, апсилы, миссимиане и саниги уже почти 200 лет составляли единую абхазскую феодальную народность.

  3. Протяженность страны Зихия и страны Авасгия одинакова. Река Никопсис – граница между этими странами, на ней находится одноименная крепость (город).

Следуя тексту первоисточника, очевидно, что ключевым моментом для локализации Сотириуполиса является определение местонахождения крепости Никопсис, как пограничного пункта между Абасгией и Зихией и, как известно из других источников, места захоронения Симона Кананита, апостола Христа. В разные эпохи историки в зависимости от политической конъюнктуры размещали эту границу в разных местах.

Так в к.VIII - IX вв. византийские церковные историки считали, что Никопсис расположен в районе реки Абаск (Бзыбь-Хашупсе-Псоу) и является пределом власти Византийской империи в противовес сепаратизму Леона II.

В XIII в. могила Симона Кананита, а, следовательно, и Никопсис местополагалась ими в Пицунде, поскольку здесь размещалась резиденция автокефального Абхазского каталикосата.

В XIX в. русские монахи Ново-Афонского монастыря объявили для поднятия престижа своей обители местом захоронения Симона Кананита Анакопию, отождествив ее с Никопсисом. Таким образом, следуя логике источника, Бзыбская Абхазия перемещалась на территорию Зихии, а Апсилия – в Абазгию, что противоречит другим первоисточникам.

В конце XIX в. Ф. Бруном Никопсис был локализован в Новомихайловском, впоследствии это предположение было подхвачено представителями грузинской и абхазской исторических школ, видевших в Никопсисе северо-западную границу сначала Абхазского царства, а затем – «царства абхазов и картлийцев». Тогда, следуя логике первоисточника: Сочи - Туапсинское побережье связывалось с Абасгией/Абахзией, граница зихов отбрасывалась к Новороссийску, а Таматарха не должна была находиться на месте своей общепризнанной локализации. Очевидно, что противоречие, существующее между первоисточником и этой локализацией, делает ее уязвимой, объявление же ее общепризнанной, как это заявляет Л. Хрушкова, по меньшей мере, выглядит натяжкой. Понимая это, она вслед за некоторыми авторами заявляет об условности некоторых данных источника, поскольку, например, Константин Багрянородный «пользовался трудами древних авторов в том числе, и Прокопия Кесарийского», который якобы ошибался «в описании границ между племенами».

Описывая историографию вопроса, Л. Хрушкова игнорирует мнение Ю. Воронова о локализации Никопсиса и Сотириуполиса, высказанное им в 1988 г. на XV Крупновских чтениях, поддержанное тогда северо-кавказскими коллегами и введенное в научный обиход (в 1991 г. оно было использовано Г. Литавриным и А. Новосельцевым в комментариях ко 2- му изданию произведения Константина Багрянородного, в 1992 ее поддержал С. Малахов). По справедливому мнению Ю. Воронова средневековые византийские и грузинские письменные источники (Епифаний Кипрский, Константин Багрянородный, Леонтий Мровели и др.) единодушно помещают Никопсис вблизи границы между Абасгией и Зихией (Джигетия – грузинских источников) на территории последней. При этом следует учитывать, что по данным разновременных письменных первоисточников эта граница была практически стабильна на протяжении VI-XVIII вв.

Так, согласно Прокопию Кесарийскому граница (VI в.) между зихами и абасгами проходила западнее Питиунта (в районе современной Гагры). В XVII-XVIII вв. Анакопия и Пицунда рассматривались как пункты абхазов и джигетов, река Капоэти (совр. Бзыбь) как пограничная между Абхазией и Джигетией. Аналогичная картина была характерна, по мнению Ю.Воронова, не только в эпоху Константина Багрянородного, но и для второй половины VIII в. («Житие Або Тбилели», 786 г.): «Границей этой страны (Абасгии) является море Понтийское, обиталище христиан до пределов Халдии; в ней находится Трапезунт, поселение Апсар и гавань Навсай». В этом источнике Нафсай (Никопсис) и Трапезунт выступают как пограничные пункты Абасгии (К. Кекелидзе, Ю. Воронов и др.). О том, что и в X в. границы Абасгии простирались до тех же пределов, сообщает Константин Багрянородный: крепость Адарнуци (Артануджи) расположена в бассейне Чороха и «является ключом к Авазгии».

Вывод о достаточной стабильности границ в течение такого длительного времени подтверждается и данными византийского императора о расстояниях, которые в наше время могут быть легко проверены с помощью технических средств по современным картам (например, курвиметром), что и было сделано Ю. Вороновым. Его расчеты показали, что Константин Багрянородный пользовался милей равной 1481,5 м, соответствующей римской миле (состоящей из 1000 «римских геометрических пассов», т.е. 1000 двойных шагов). В результате протяженность побережья Зихии и Абасгии, по Ю. Воронову суммарно составила 890 км (по 445 км - каждого), т.е несколько больше суммы современных каботажных расстояний между Анапой и Трапезунтом (800 км). Поэтому он локализует Никопсис в зоне между современными Гаграми и Адлером (точнее в п. Цандрипш), а Сотириуполис – не в секторе Сухум – Пицунда, где его помещает большинство авторов (Ю. Кулаковский, В. Болотов, З. Анчабадзе и др., а ныне и Л. Хрушкова), а в районе Трапезунта.

Если, по Ю. Воронову, считать Цандрипш Никопсисом, то он был крайним юго-восточным религиозным центром Зихии (Джигетии), ближе других стоявшим к Византии и к христианским государствам Закавказья. Ныне в Цандрипше имеются развалины базилики и крепости (после 555 г.), а в окрестностях зафиксировано свыше 2-х десятков поселений и храмов, очерчивающих Никопсийское епископство. Недавно высказанная точка зрения А. Горста и В. Семененко предлагает локализовать Никопсис в районе рек Псезуапсе – Шахе и крепости Годлик Сочи - Адлерского района. С их мнением, но с оговорками согласен и о. Дорофей (Д. Дбар), В. Пищулина локализует Никопсис в районе реки Мзымта.

В продолжение сопоставлений Ю. Воронова я сравнил описания данного берега у разных авторов: Плиния Секунда, Флавия Арриана, Псевдо-Арриана, Константина Багрянородного, с реконструкциями Ю. Воронова, Л. Хрушковой и современными каботажными расстояниями. При этом особое внимание уделялось сравнению пропорций расстояний с пропорцией расстояний Константина Багрянородного. Использовались измерение по картам с помощью курвиметра, современная морская лоция.

ТАБЛИЦА

В настоящей таблице сопоставляются расстояния разных авторов, описывавших в разные исторические эпохи ту же береговую линию, что и Константин Багрянородный, кроме того, приводятся данные и современной морской лоции. При переводе единиц измерения расстояний у разных авторов в современные метры использовались максимальные величины, за исключением "римского геометрического пасса" равному 1,4815 м., которым, по моему мнению, мерили берег Плиний Старший и византийский император Константин Багрянородный. При разделении береговой линии на две части был взят принцип: юго-восточная граница Абхазского царства (р. Апсар) - местность близкая к современной границе Абхазии - последний пункт северо-восточной границы описываемого автором берега. Далее полученные расстояния сравнивались большее с меньшим и определялась пропорция соотношения 2-х частей берега друг с другом. Наконец, рассчитывалась разница в расстояниях в современных мерах.

В результате проведенного анализа пропорции оказались близкими у всех авторов (за исключением расстояний Л. Хрушковой) независимо от того, сколько было метров в шаге, стадиях, милях и километрах, на что многие исследователи не обращают внимание. Максимальная выявленная разница в протяженности между двумя частями исследуемого берега составила около 50 км (за исключением Л. Хрушковой - 296 км), что вполне объяснимо как естественными изменениями очертания береговой линии (по моему мнению, в меньшей степени), так и некоторой неопределенностью крайнего пункта северо-восточной границы берега (например, Коркондама у Псевдо-Арриана) и колебанием границ раннегосударственных образований периода до VIII в. Следовательно, разными авторами (за исключением Л. Хрушковой) берег описан практически одинаково, его разделение на две приблизительно равные части согласно первоисточникам позволяет локализовать границу между Авасгией (Абхазское царство) и Зихией в X в., при их одинаковой протяженности, в районе Гагра – Адлер. Если локализовать Никопсис в Новомихайловском, то тогда территория Зихии сокращается примерно на одну треть, а локализация Сотириуполиса в Пицунде сокращает территорию Авасгии примерно на две трети, поскольку, по Константину Багрянородному, «страна Авасгия» простирается «вплоть до крепости Сотириуполис». Таким образом, Сотириуполис Константина Багрянородного, как ориентир юго-восточной границы Авасгии никак не мог находиться на месте Пицунды.

Примечательно, что Пицунда во всех письменных и картографических источниках называлась этимологически одинаково (даже грузинское название Пицунды – Бичвинта, которое неоднократно упоминается и обозначено на карте в книге Л. Хрушковой) нигде не зафиксировано ее другого названия, в отличие, например, от Сухума (Диоскуриада-Себастополис) или некоторых других географических пунктов. Даже генуэзские карты не фиксируют Сотириуполис в Пицунде, хотя это название еще существовало в письменных источниках XIII – XIV вв.

Чтобы показать свою объективность Л. Хрушкова лукаво сетует на слабую осведомленность древних авторов о северо – восточной части побережья Черного моря, которая предопределена, по ее мнению, самой природой (сложной географией местности) и дикостью племен, населявших эти труднодоступные места «со времени Notitia dignitatum» (V в.) до XIX в., т.е. ситуация там за четырнадцать столетий в этом аспекте фактически не изменилась. Данная апелляция к «особой дикости» предков абхазо - адыгских племен со ссылкой на авторов с позднеантичного до нового времени напоминает мнение современного грузинского историка Д. Мусхелишвили, согласно которому абхазо- адыгские племена (джики – зиги) появились в первых веках нашей эры на территории Колхиды (колхов - имеются в виду древнекартвельские племена) «на фоне разбоя и геноцида». Между тем все это не дает достаточного основания Л. Хрушковой, видимо, претендующей на бледнолицость, утверждать о слабой осведомленности Константина Багрянородного, который, будучи отличным ученым, очень хорошо знал труды своих предшественников: Страбона, Флавия Арриана, Прокопия Кесарийского, которого она незаслуженно обвиняет в противоречивости и неосведомленности при описании племен, и др.

Л. Хрушкова также считает, что Сотириуполис – Пицунда был удачно близко расположен к Константинополю. Удобен и кратчайший путь из Сотириуполиса в Аланию: «вверх по течению р. Бзыбь через перевал» (а вы знаете: какая она судоходная). Плыть напрямую по морю в то время было практически возможно, но чрезвычайно опасно – необходимо преодолеть три течения. Во времена Константина Багрянородного гораздо удобнее было плыть из Константинополя в Трапезунт вдоль берега по течению. Через Трапезунт Византия проводила свою политику на Кавказе (например возможна такая схема воздействия Константинополь – Трапезунт – Фасис – Себастополис – Анакопия – Питиунт и далее, а по ответвлениям Великого шелкового пути, особенно Даринскому, самому удобному пути (через Апсилию) в Аланию. Примерно этими путями, скорее всего, шли первые проповедники христианства Симон Кананит и Андрей Первозванный.

Показательно, что некоторые трехнефные церкви Трапезунта – Абхазии – Алании (например, церковь Хрисокефалос – Лыхненский и Северный Зеленчукский храмы) в плане имеют крестовокупольную форму, т.е. «вписанного креста», что, несомненно, свидетельствует о единстве историко – культурных и религиозных связей, которые, учитывая хронологию строительства церквей, позволяют судить о движении христианства в Аланию скорее всего через Сотириуполис близ Трапезунта, чем через Сотириуполис –Пицунду.

Недавно найденная в Болгарии свинцовая печать середины XI в., принадлежавшая «Николаю протоспафарию, хрисотриклинию и стратигу Сотириуполиса и Анакопии», на которую так уповает Л. Хрушкова, не может с достаточным основанием свидетельствовать, что надпись «Сотириуполис» на печати – это именно Пицунда.

Итак, Сотириуполис Константина Багрянородного некорректно локализовать в Пицунде, в особенности путем удвоения географических наименований, так как:

  • Во-первых, последствием ее является либо отрицание всего текста источника в отношении определения юго-восточной границы Авасгии - она перемещается к Пицунде, тем самым отсекается территория Абхазского царства периода его расцвета от Пицунды до района Трапезунта, а современная территория Республики Абхазия – от Пицунды до Ингура, либо вступление в неразрешимое противоречие с текстом источника. В таком случае возникают резонные вопросы: какому государству принадлежала территория от Сотириуполиса (Пицунды) до Апсара – района Трапезунта и какой народ жил от Сотириуполиса (Пицунды) до Ингура?

  • Во-вторых, в результате такой локализации этническая граница абасгов проходила вне их главной крепости и первоначальной столицы Анакопии.

  • В-третьих, поскольку Константин Багрянородный в X в. не мог знать об «эриставстве Апхазети», не описывал народ авазгов (абхазов), а описал страну Авасгию. Термин «эриставство Апхазети», т.е. воеводство, появился в XVIII в. у Вахушти Багратиони при надуманном описании административно-территориального деления Абхазского царства по национальному признаку, которое, к сожалению, вошло в основу работ многих представителей советских исторических национальных школ. Экстраполировать конструкции XVIII в. на X в. в данном конкретном случае вряд ли оправдано.

  • В-четвертых, данный подход приводит к реанимации ошибочного тезиса о том, что Пицунда может являться границей между Абхазским (Новомихайловское – Пицунда) и Цхумским (Пицунда – р. Галидзга) воеводствами, который льет воду на пресловутую теорию двуаборигенности в Абхазии. Между тем Цхумского воеводства в X в. как такового не было, ибо само название Цхум появилось только в середине XI в.

Подобные умозаключения объективно не носят чисто умозрительного или академического характера и вполне могут сыграть свою отрицательную роль в процессе признания независимости Республики Абхазия при определении ее политических границ и нанести вред ее целостности.

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
______________________________________________________


Где проходила "Клисура" Джуаншера?

Проблемы, связанные с исторической географией часто создают много спорных вопросов, ибо у некоторых историков время от времени возникает непреодолимое желание с помощью пера и бумаги провести этнополитические границы там, где нужно заказчику. Таким, казалось бы, невинным способом присваиваются не только чужие территории, но и целые страны. Подобными "кабинетными упражнениями" занимаются в своем недавнем вышедшем сборнике и некоторые историки из Тбилиси (Мусхелишвили Д., Хоштария-Броссее Э., Папаскири З., Берадзе Т.)(1).

Одним из таких спорных вопросов является и локализация Клисуры грузинских летописей. Название Клисура, как известно, происходит от греческого слова "клейсура", что означает "теснину", "ущелье", "узкий проход". Византийцы в пограничных районах империи стали укреплять такие проходы. Поэтому данное название перешло на крепости, построенные в этих ущельях. Существовало даже специальное название клейсурарх - "начальник заставы"(2).

Древнейшие сведения о Клисуре можно почерпнуть у грузинского историка XI в. Джуаншера Джуаншериани, когда он использует более ранний источник "Житие и деятельность Вахтанга Горгасала" (V в.). Речь идет о договоре между византийским императором Львом I (457- 474 гг.) и картлийским царем Вахтангом Горгасалом (около 456-503гг.), по которому Вахтанг получил "страну между Эгрис-цкали и Клисурой", а остальную Абхазию... возвратил грекам(3) . Незадолго до смерти Вахтанг завещал своим младшим сыновьям Леону и Мирдату "ту землю, которая расположена между Эгрис - Цкали и Клисурой",- собственность их матери - гречанки. Вскоре после гибели Вахтанга, его старший сын Дачи "взял у Мирдата землю Греции между Эгрис - Цкали и Клисурой, доставшуюся Мирдату после смерти матери и взамен передал ему Джавахети"(4).

Более конкретные указания на местонахождение Клисуры можно встретить у того же Джуаншера, когда он описывает события 30-х годов VIII в., связанные с вторжением известного арабского полководца Мурван Кру (Глухого) в Эгриси - Лазику и Апшилетию - Апсилию: "Узнав о том, что картлийские цари (Мир и Арчил): отправились в Эгриси и оттуда же переместились в Абхазию, пошел (Мурван Кру) следом за ними и разорил все города и крепости страны Эгриси. Разрушил и ту трехоградную крепость, что есть Цихе-Годжи, преодолел пограничную Клисурскую твердыню... и когда Глухой вступил в Клисуру, которая в то время являлась границей между Грецией и Грузией, разорил город Апшилии Цхум, затем подступил к Анакопийской крепости"(5).

После поражения Мурвана в 737-738 гг. под Анакопией Клисура упоминается в том же источнике при разделе (под наблюдением византийского императора Льва Исавра) власти между картлийскими царевичами Миром и Арчилом и владетелем абасгов Леоном I (дядя первого абхазского царя Леона II). Обращаясь к Леону I, Арчил подчеркнул: " Известно, что теперь уже начались заселяться земли наши, расположенные выше Клисуры. Поеду и обоснуюсь в Цихе-Годжи и Кутаиси". А в ответ Леон сказал: "Дал мне Кесарь сию страну наследственно благодаря вашим усилиям. Отныне она является моим наследственным владением от Клисуры до реки Большой Хазарии, куда достигает хребет Кавказа"(6).

Итак, Клисура упоминается Джуаншером семь раз: трижды наряду с рекой Эгрис-Цкали как граница некоего пространства, захваченного Вахтангом Горгасалом, затем отданного в наследство и обмененного на иную территорию; дважды в связи с Цихе-Годжи и Цхумом как граница "Греции и Грузии" и по одному разу как рубеж, "выше которого находились Цихе - Годжи и Кутаиси" и как восточная граница владений Леона I Абасга, простиравшихся до "реки Большая Хазария" на западе.

Комментируя данный источник, нельзя выпускать из виду, что он писался в XI в., для которого характерна своя, отличная от V-VIII вв. географическая номенклатура. Между тем, она очень подвижна и быстро меняется даже в пределах короткого времени(7). Вместе с тем также ясно одно, что автор пользовался сведениями, полученными из более ранних летописей и документов. У исследователей отношение к материалам "Картлис Цховреба" до VII-VIII вв. не однозначное(8). Во всяком случае необходимо быть очень осторожным в комментариях и учитывать существующие противоречия в мнениях специалистов.

Большинство исследователей при интерпретации этих пассажей, на основе созвучия названий, связывают Клисуру с р. Келасур, рядом с которой находится приморская часть Келасурской (Великой Абхазской) стены(9).

Особняком стоит мнение Ю. Воронова, который справедливо считает неправомочным связывать созвучие топонимов "Клисура" (от греческого "клейсура - "укрепленное ущелье") и "Келасур" (от турецкого "кала" - город - крепость и "сур" - песок)(10). От трактовки данного источника зависит решение важнейших вопросов источниковедения истории Апсилии: если Клисура и Келасур - одно и тоже, то тогда все византийские источники и материальная культура Апсилии оказываются ложными - местных раннеклассовых образований не существовало, а было два государства Греция и Грузия, граница между которыми проходила по современной р. Келасур, где греками (по логике рассуждений) и были сооружены соответствующие оборонительные заслоны, преодоленные арабами по пути в Анакопию (737 г.). Также недостоверными должны быть признаны многочисленные итальянские и грузинские источники и соответствующие материалы по архитектуре и археологии позднесредневековой Колхиды. Неправильная трактовка данного историко-географического вопроса даёт возможность некоторым комментаторам даже склоняться к мысли, что Вахтангу Горгасалу византийским императором была выделена территория между Клисурой (р. Келасур) и Эгрис - Цкали (р. Ингур). Говоря современным языком, граница между Абхазией и Грузией должна была бы проходить в то время по р. Келасур, тем самым часть Апсилии тогда отходила бы к Грузии, другая же - к Абхазии (Абасгии)(11), что не соответствует историческим реалиям. В результате получалось, что одним только росчерком пера ликвидируется в V-VIII вв. целое древнеабхазское раннеклассовое образование, давшая миру замечательную Цебельдинскую культуру, материалы которой не только легли в основу трех кандидатских и трех докторских диссертаций (Трапш М. М., Шамба Г. К., Логинов В. А., Воронов Ю. Н., Хрушкова Л. Г., Бгажба О. Х.), но и могли украсить экспозиции многих музеев. Между тем византийские (Прокопий, Агафий, Максим Исповедник, Феофан Хронограф и др.) и армянские ("Ашхарацуйц" и др.) письменные источники VI-VIII вв. н. э. очерчивают восточную границу Апсилии с Лазикой по р. Ингур. Абасгия тогда представлялась таким же раннеклассовым образованием, как Апсилия и Лазика. В этой связи важно отметить, что в источниках ни разу не упоминается о каких - либо самостоятельных санкциях лазских царей по отношению "вассальным" апсилам и абасгам. Во всех случаях карательные экспедиции совершали византийцы ("Трахейская битва", противостояние у стен Тцибилы). Они "свое право на господство" в Колхиде основывали "на правах своего подданного лазского царя"(12). Независимое Абхазское царство состоялось не позднее 786г.(13). Если даже граница между "Грецией и Грузией" проходила по р. Келасур, тогда "греки" (имеются ввиду византийцы), по логике вещей должны были бы построить Келасурскую стену для отражения персидских и позднее арабских вторжений. Однако и фронт (фас), если взять, к примеру, именно приморский участок, Келасурский отрезок стены, направлен почему-то против самих же "греков" (соответственно - вход в башни находится с обороняющей стороны). Вместе с тем Вахтанг Горгасал, как справедливо считал Ю.Воронов, вообще, не дошел до Апсилии, ибо продвигался из Осетии (Алании) через Дарьяльское ущелье к Цихе-Годжи по "Абхазской дороге" (имеются ввиду номенклатура XI в.), когда под Абхазией подразумевалось все Западное Закавказье, а не конкретный Даринский путь, т. е. дорога через Апсилию, с запада на восток, а не совсем с точностью наоборот, как считает большинство абхазских и грузинских комментаторов(14). В таком случае путь его следования совпадал бы с направлением наступления византийцев, которые ранее в свою очередь, подвигались с востока на запад, скорее всего, по той же "Абхазской дороге" (иного пути не могло быть), а это противоречит не только источнику, но и здравому смыслу(15). Касательно более поздних событий 30-х годов VIII в., связанных с вторжением арабского полководца Мурвана, внутренняя логика самого источника позволила Ю. Воронову верно утверждать, что Клисура как оборонительная система преодолевается после или в результате взятия Цихе - Годжи и что "вступление в Клисуру" Мурвана свидетельствует о глубине (эшелонированности) укреплений, распределявшихся по обширной территории в несколько линий. Всё это подтверждается и византийскими источниками (Прокопий и Агафий), что позволило ученому однозначно локализовать Клисуру Джуаншера в долине р. Риони, включая в её оборонительную систему Цихе-Годжи и Шоропани на востоке. Пространство до Клисуры и Цихе-Годжи перешло Леону I Абасгу вместе с короной брата Арчила Мира и его племянницей Гурандухт.

Сопоставление Эгрис-Цкали этого источника с Ингуром или Галидзгой, т.е. с пространством, входящим в границы "страны Апсилии и Мисиминии", не получало всеобщего признания и раньше - некоторые авторы даже сопоставляют Эгрис-Цкали грузинских источников с нижним течением р. Чорохи(16). Возможность отожествления Эгрис-Цкали раннесредневекового времени с верхним и средним течением Риони подчеркивается и тем фактом,что центральные области Эгрис-Лазики в I-VI веках (Плиний, Птоломей, Прокопий, Агафий), расположившиеся в окрестностях Кутаиси (Мохерисис), после VIII в. переместились на запад к берегам Ингура (древний Хобос), перенеся сюда и наименование Эгрис-Цкали. На ту же возможность указывает и сопоставление того места из "Жития Вахтанга Горгасала", где повествуется о том, что арабы, отступая от Анакопии, миновав Цихе-Годжи, "разбили лагерь между двумя смежными реками, которые с тех пор "стали называться Цхенис-цхали и Абаша(17), с "Мученичеством Арчила", свидетельствующем о том, что упомянутый лагерь арабов располагался от "Эгрис-Цкали до Цхенис-цкали", т. е. Эгрис-цхали помещается восточнее Цихе-Годжи. Показательно и то, что, говоря об отъезде Вахтанга в Персию при перечислении эриставов картлийского царства, хронограф упоминает в Западном Закавказье лишь эристава "Внутренней Эгриси и Сванети"(18), при этом явно оставляя "Внешнюю Эгриси" - приморские районы Лазского царства до линии Клисуры и связанного с нею Цихе-Годжи во власти Византии(19).

Что же касается наличия близ устья р. Келасур Келасурской стены в VI-VIII вв., то ни архитектурные особенности, ни археологические материалы не свидетельствуют об этом времени. Так, раскапывая три башни Келасурской стены Багмаранского участка, мы с Ю. Вороновым убедились, что они однослойные, построены без фундамента булыжной кладки(20), но не квадровой, как, например, крепости Цабал (VI в. н. э.) и Анакопия (VII в. н. э.), им сопутствует позднесредневековый материал (поливная керамика, пифосы с налепным валиком в виде медальонов и т.д.). Подобную керамику краевед В. Чернявский находил у приморского участка Келасурской стены в начале XX в. Между тем некоторые исследователи не учитывают сказанного и ошибочно припысывают постройку Келасурской стены персам между 553 и 568 гг. (21).

Таким образом, Клисура Джуаншера не имеет никакого отношения к Апсилии, а значит и к территории нынешней Абхазии.

Примечания

1. Разыскания по истории Абхазии // Грузия. Тб., 2000.
2. Прокопий Кесарийский. Кн. II. Спб. 1880.С. 148.
3. Картлис Цхореба. Т. I. Тб., 1955. С. 148; Амичба Г. А. Абхазия и абхазы средневековых грузинских повествовательных источников. Текст, перевод, предисловие, примечание Тб., 1988. С. 45.
4. Картлис Цхореба. С. 203-205.
5. Цулая Г. В. Летопись Картли. Перевод, введение и предисловие. Тб., 1982. С. 37; Амичба Г. А. Абхазия и абхазы средневековых грузинских повествовательных источников. Тб., 1988. С. 49.
6. Амичба Г. А. Абхазия и абхазы средневековых грузинских повествовательных источников. Тб., 1988. С. 47-53.
7. Новосельцев А. П. Генезис феодализма в странах Закавказья. Москва, 1980.
8. Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историография (V-XVII). I. Тб., 1945. С. 185; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тб., 1959. С. 32; Гунба М. М. Абхазия в первом тысячелетия нашей эры (социально-экономические и политические отношения). Сухуми, 1985. С. 163-167; Ингороква П. Е. Краткий обзор истории грузинской литературы // Мнатоби. №4. Тб., 1939. С. 105-136.
9. Анчабадзе З. В. Из истории средневековой Абхазии (VI-XVII вв.). Сухуми, 1959. С. 93; Гунба М. М. Абхазия в первом тысячелетия нашей эры. 1985. С. 201-213; Инал-ипа Ш. Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. Сухуми, 1976. С. 245; Берадзе Т. Ш. Вахушти Багратиони и вопросы исторической географии Одиши // Историческая география Грузии. Т. IV. Тб., 1971. 71-72.
10. Воронов Ю. Н., Бгажба О. Х. Главная крепость Апсилии. Сухуми, 1986; Воронов Ю. Н. Колхида на рубеже средневековья. Сухум, 1998. С. 73-74.
11. Гунба М. М. Абхазия в первом тысячелетия нашей эры. Сухуми, 1985. С. 164.
12. Воронов Ю. Н., Бгажба О. Х. Цибилиум - один из узлов Кавказского лимеса эпохи Юстиниана // В. В. №48. М., 1986. С. 70-71.
13. Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. 1959. С. 60, 90-92.
14. Воронов Ю. Н. Древняя Апсилия. Сухум, 1998. С. 75.
15. Воронов Ю. Н. Древняя Апсилия. С. 152, 75-76.
16. Цулая Г. Мровели Леонтии. Жизнь картлийских царей. Извлечение сведений об абхазах, народов Сев. Кавказа и Дагестана. Москва, 1979. С. 63.
17. Цулая Г. В. Летопись Картли. 1982. С. 38.
18. Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. 1959. С. 132.
19. Воронов Ю. Н. Древняя Апсилия. 1998. С. 78.
20. Бгажба О. Х., Воронов Ю. Н. Памятники села Герзеул. Сухуми, 1980. С. 48. Табл. 33.
21. Хрушкова Л. Г. Раннехристианские памятники Восточного Причерноморья (IV-VII века). М., 2002. С. 41; Alekidzez. Za constzuction de la d, apzes la nouveau manusczit sinaitique № 50 // ТМ. 2000. Т. 13. Р. 673-681.

(Опубликована в : Абхазоведение: История, Археология, Этнология. Вып. II, с. 62-68. Сухум, "Алашара", 2003 г.)

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
_____________________________________________________


Реверс, или оборотная сторона медали

Не могу не откликнуться на огромную статью Л. Хрушковой, доктора исторических наук, профессора МГУ, бывшего ведущего научного сотрудника Абхазского института, с обязывающим ко многому названием: «История и памятники Абхазии, современное международное измерение», опубликованную в газете «Чегемская правда» 10 июля 2012 г., № 26 (398).

Сразу же хочу отметить, что в статье на фоне неполной популяризации достижений абхазской археологии «в современном международном измерении» дается скрупулезно полная техничная самореклама с фактическим призывом вновь использовать возможности Л. Хрушковой на ниве археологии христианских памятников Абхазии из-за отсутствия специалистов (хотя у нас они имеются,  например, С. Саканиа и др.).

Между тем в «измерение» профессора МГУ не попал известный абхазский археолог И. Цвинария, зав. отделом археологии Абхазского института, кстати, участник международных конференций (например, недавно в Турции). А археолога С. Шамба, своего соавтора, рецензента, во многом помогшего ее возвращению в Абхазию, она почему-то не вспомнила – видимо, сейчас он ей не нужен. И так со многими поступает. Ничего не сказано также и о книге «Искусство Абхазского царства VIII–ХI вв. Христианские памятники Анакопийской крепости» (Санкт-Петербург, 2011, 271 с.). Это совместный российско-абхазский проект на грант фонда Президента РФ, в котором от абхазской стороны участвовали археолог О. Бгажба и историк А. Агумаа (небезынтересно, что именно он в основном написал подробный отчет с рисунками и таблицами о раскопках Л. Хрушковой в Пицунде в 2007 г. для Археологической комиссии при Президиуме АНА). В этом исследовании российские коллеги доктора исторических наук Л. Хрушковой делают поправку к датировкам ее работ по данной тематике на целых полтысячелетия. И это неудивительно. Она не до конца в свое время (1977 г.) постигла азы археологии в Цебельдинской экспедиции у Ю. Воронова, до этого Л. Хрушкова считалась искусствоведом и носила фамилию мужа – Гельбак. Через два года работы в экспедиции она, к сожалению, возомнила себя законченным археологом и в тайне от всех, а главное, от руководителя, отдала в печать (моветон в науке) в советский академический журнал «Византийский временник» статью о недораскопанных трех церквях Цибилиума (опубликована в 1982 г., № 43). Статья содержала, мягко говоря, научные неточности и ляпсусы (а их более десятка), которые были выявлены Ю. Вороновым и мной в результате дораскопок уже без нее данного храма церковного комплекса Цибилиума (в течение трех лет). Например, вновь состоявшемуся археологу не удалось идентифицировать пятигранность апсиды, и она придала ей вид полукруга, тем самым исказила датировку памятника. Затем мы дали большую статью (1,5 п. л.) в тот же журнал, показали все огрехи Л. Хрушковой на планах храмов (ее и нашем) и в выводах. К нашему удивлению, журнал опубликовал статью (1987 г., № 48) – у них это не практиковалось, т. е. во имя истины он высек сам себя.

Между тем она, ничего не исправив, неукоснительно, уже более 30 лет, занимается дезинформацией – публикует везде свои ошибки (к сожалению, на них ссылаются), в том числе и, так как она пишет, «на западных языках» (хотя таких языков в науке не существует). Эта незавершенность в обучении археологией чувствуется в ее работах, когда она касается интерпретации и хронологии некоторых конкретных памятников Абхазии. Поэтому ее датировки их неуверенны – могут меняться три раза в течение двух лет (например, октогональная церковь Себастопалиса).

По хронологии памятников Цебельдинской культуры уже давно, несмотря на желание Л. Хрушковой, нет никакой дискуссии, ибо «широкая датировка» Ю. Воронова принята научной общественностью. Сегодня она лишь более дробна в своих звеньях (Гей–Бажан, Казанский–Мастыкова). И апсилийская культура не прекращала своего существования в VI в. (в таком случае получается, что лазская культура ее заменила), как хочется Л. Хрушковой с ссылкой на Мишеля Казанского, чтобы зацепить Ю. Воронова. Кстати, не для того Казанский приезжал из Парижа в Абхазию официально оппонировать нашему сотруднику В. Нюшкову (который тоже не упоминается в статье) в защите кандидатской диссертации, чтобы выступить против «широкой хронологии» или бытования апсилийской культуры (II–VIII вв.). Ни о каком завершении апсилийской культуры в VI в. вообще и речи не было. Защита прошла нормально и на должном уровне.

В своей статье Л. Хрушкова полностью открещивается от какой-либо связи с Грузией. Между тем первые две ее книги (одна опубликована в Тбилиси – 1980 г., другая в Сухуме – 1988 г.) не вышли бы без благословения грузинских ученых (в первой рецензент – доктор исторических наук Г. Мамулия, во второй – редактор и автор предисловия, доктор  искусствоведения – Нико Чубинишвили). Скорее всего, заранее вымаливая эту благосклонность, она хуже всех выступила на совместном заседании отделов археологии и истории Абхазского института против нашумевшей в Грузии книги Ю. Воронова «В мире архитектурных памятников Абхазии» (Москва, 1979 г.). Эту раритетную сегодня книгу, которую даже сжигали на костре в Тбилиси, назвала простым «путеводителем» (протокол данного заседания имеется в личном архиве Ю. Воронова). Известно, что в разгар грузино-абхазской войны она почему-то уехала в Тбилиси. Следует отметить, что в Предисловии к своей монографии «Раннехристианские памятники Восточного Причерноморья в IV–VII веках» (Москва, 2002 г.) на с. 5 Л. Хрушкова с горечью сетует на то, что после окончания грузино-абхазской войны 1992–1993 гг. «...частные научные архивы и библиотеки просто уничтожались». (Возникает вопрос: кем? Победителями, что ли?)

Л. Хрушкова благодарит во всех своих последних публикациях Кабинет Министров РА за финансовую поддержку и «патронаж» Пицундских раскопок 2007–2008 гг., которые были субсидированы больше субсидирования шести археологических экспедиций Абхазского института вместе взятых, чтобы сделать грубейший исторический, а в данном случае и политический (антиабхазский) вывод, локализовав Сотириуполис Константина Багрянородного в Пицунде, тем самым отдавая территорию Абхазского царства в середине X в. (период его расцвета) от Пицунды до бассейна р. Чорохи (где находится современная Борчка) средневековой Грузии. Об этом она неоднократно писала, на «западных», в том числе, следуя ее классификации, на «северо-западном» (русском), по отношению к Абхазии, языках. Я уже не раз выступал против данной ошибочной и вредной точки, если не сказать «кочки», зрения на страницах научного журнала «Абхазоведение», СМИ Абхазии, Интернете, но не получил с ее стороны никакой реакции.

Право, вовсе не грешно и даже очень похвально участвовать Л. Хрушковой в различных международных программах и проектах, но вопрос в том, какая, а точнее, насколько объективная информация об абхазских памятниках ранневизантийского времени доносится до малоинформированного западного, в том числе российского, читателя. Иначе получится самовосхваление и нередкая дезинформация.

Л. Хрушкова, насколько мне известно, человек двойственный, умеет с выгодой для себя манипулировать людьми, используя их противоречия, иногда для пущей убедительности может пустить жалостливую слезу. Она также не любит ссылаться на некоторые ранее исследованные Ю. Вороновым раннехристианские памятники Абхазии и Краснодарского края, выдавая их за свои открытия. Сейчас она бросила якорь в МГУ и стала профессором. Что ж – это похвально для нее и многообещающе для МГУ.

Но однажды в Абхазии Л. Хрушкову ее двойственность, на рельсах которой она всегда выезжала, подвела, когда она была снята с работы «за неблаговидные поступки во время оккупации г. Сухум, несовместимые с пребыванием в Абхазском институте» (Приказ № 3 от 05 апреля 1994 г.). Это отнюдь не секрет – но есть, к сожалению, у нас сердобольные люди, которые на подобный факт закрыли глаза, оформили ей гражданство и отворили ей двери Пицундского храма для раскопок. Сейчас она своей статьей вновь колотится в двери других храмов раннесредневековой Абхазии.

Честно говоря, мне не хотелось писать обо всем этом, но меня, как археолога, она вынудила данной своей статьей посмотреть на оборотную сторону ее медали.

Р. S. В качестве совета Л. Хрушковой – не следует искажать фамилию известного российского археолога, друга Абхазии В. Эрлиха – ведь он может еще пригодиться, чтобы «воды напиться».

(Опубликовано: "Чегемская правда", 31 июля 2012 г.)

Статья Л. Хрушковой: История и памятники Абхазии: современное международное измерение.
______________________________


Не рецензия, но больше реплики
Заметки по поводу статьи Э.В. Ртвеладзе «ΔΑΡΕΝΗΣ ΆΤΡΟΠΌΝ: маршрут византийского посольства Зимарха по Средней  Азии и Кавказу» // ПИФК. 2015. 1, 354–364 (PDF; 170 Кб)

Памятники

Топоры-молотки

Копья

Мечи

Кинжалы

Ножи

Псалии

Фибулы

Всего

Брили

14

2

2

1

-

-

-

19

Куланурхва

2

-

-

1

2

1

1

7

Эшерские кромлехи

-

1

-

-

1

-

-

2

Гуад-иху

5

8

-

-

1

-

-

14

Сухумская Гора

5

1

-

-

-

-

-

6

Итого:

26

12

2

2

4

1

1

48

HTML-текст:

НЕ РЕЦЕНЗИЯ, НО БОЛЬШЕ РЕПЛИКИ

В известном российском академическом журнале «Проблемы истории, филологии, культуры» (В честь 80-летия Г. А. Кошеленко) (Москва – Магнитогорск – Новосибирск, 2015. № 1 (47). С. 354–364) вышла статья акад. АН Республики Узбекистан, иностранного члена Национальной Академии Грузии, зав. отделом истории искусств Института искусствоведения АН Республики Узбекистан Ртвеладзе Эдуарда Васильевича на интересную тему: «ΔΑΡΕΝΗΣ ΆΤΡΟΠΌΝ» маршрут византийского посольства Зимарха по Средней Азии и Кавказу».

Меня уже более четверти века интересует данная проблема, поэтому появилось естественное желание высказаться по поводу опубликованной статьи, в которой говорится также о двух западно-закавказских сегментах Великого шелкового пути: Даринском и Мисимианском (возникли как следствие византийско-персидских войн VI века), проходивших тогда там, где проживали древнеабхазские племена апсилы и мисимиане (т.е. по территории современной Республики Абхазия), ибо в данной части статьи, к сожалению, вместе с наукой присутствует и политика, связанная с нынешним, далеко не простым, состоянием грузино-абхазских отношений после войны 1992–1993 гг.

С. 354. В аннотации к статье, где говорится и о западно-закавказском участке Даринского пути, Трапезунт назван «городом грузинской Лазики» (примерно тоже на С. 355 – только теперь уже без слова «грузинской»). Между тем, не существует ни одного письменного источника времен Зимарха (569–571 гг.), где бы данный город относился к «грузинской Лазике», да и просто бы назывался «городом Лазики». Как известно, Трапезунт VI–VII вв. был центром Восточной Византийской провинции «Первая Армения», а до этого зависел от Римской империи. Вместе с тем на той же С. 355 я узнал интересные сведения «об обращении согдийцев в христианство, произошедшего далеко на западе от места их коренного обитания в Средней Азии, в городе Севастополисе (Диоскуриаде), локализуемом в районе современного города Сухуми». Если говорить правду, то корректнее писать г. Сухум, а не г. Сухуми, ибо название Сухуми употреблялось лишь между 1936–1993 гг., т.е. до того времени, когда Абхазия вышла из Автономной республики в составе Грузинской ССР и стала независимой Республикой Абхазия. До 1931 г. г. Сухум был также столицей, но тогда (с 1921 г.) Советской Социалистической Республики Абхазия – ССР Абхазия.

Ключевое слово «Севастополис» (С. 354) встречается у Э. Ртвеладзе в таком виде в нескольких местах. Но под таким названием город значится на гэнуэзских картах XIII–XV вв. и документах того времени. Конечно же, лучше использовать римско-византийское название Себастополис, как в первоисточнике (не «ва», а «ба» – правда, все зависит от того, кто и как переводит).

С. 357. В начале страницы, где говорится о достижениях археологов по этой проблеме, хорошо было бы вспомнить, например, В. Б. Ковалевскую и др., а также отметить, что Цебельдинской экспедицией Ю. Н. Воронова во второй половине 80-х годов XX в. на участке Даринского пути в одном из местных апсилийских (древнеабхазских) захоронений Цибилиумского могильника (по дороге в Рогаторию) найдена китайская бусина с иероглифами VI в. (Бгажба О. Х., Лакоба С. З. История Абхазии. С древнейших времен до наших дней. Учебник для 10-11 классов. Сухум, 2006. – С. 121).

С. 357 – ссылка 17. То, что Маниах – «начальник согдиитов»; было опубликовано мной в начале 2000 годов, – тогда я, в отличие от Э. Ртвеладзе, в этом не сомневался (см. Бгажба О. Х., Лакоба С. З. История Абхазии… – с. 118).

С. 361. Исходя из того же Менандра, Мисимианская (Миндимианская) дорога проходила не через Мамисонский перевал по долине реки Риони, как полагает Э. Ртвеладзе, а, скорее всего, через перевал Накра вдоль ущелья реки Ингур, ибо на его правом берегу, согласно Агафию (VI в.), находилась пограничная с лазами крепость мисимиан (родственных древнеабхазским племенам апсилам) Бухлоон – Буколус (совр. Пахулан). Менандр четко подчеркнул, что дорога Миндимианская следовала вблизи сванов, которые в VI в., согласно Прокопия Кесарийского, обитали восточнее мест их нынешнего пребывания. Он также сохранил и конкретные указания на то, что Даринский путь проходил западнее Мисимианского и выходил прямо в Апсилию – Зимарх попал туда после того, как оставил слева дорогу Миндимианскую и отправился по дороге Даринской (см. Бгажба О. Х., Лакоба С. З. История Абхазии… – С. 119, 120.).

С. 362. В тексте статьи названия города Севастополис – Цхуми написаны через дефис как адекватные в VI в. Но название Цхуми не могло быть тогда – оно появилось в XI в. в средневековых грузинских письменных источниках. В VI в. город, как известно, назывался Себастополис, т.е. такие названия город имел в разные промежутки времени.

С. 363. Корректнее писать не река Кадор, а река Кодор.

С учетом сделанных замечаний и пожеланий статья, на мой взгляд, выиграла бы.

P. S. Позвольте теперь поведать одну грустную историю. В 2000 г. моя статья «Абхазия и Великий шелковый путь» была передана Томохико Уяма, профессором Центра славянских исследований Университета Хоккайдо, в японский журнал «Археология и Великий шелковый путь». Но, как мне стало известно потом, по милости Э. Ртвеладзе, моя статья, к сожалению, не была опубликована в японском журнале. Поэтому она увидела свет в другом месте несколько позднее (см. Бгажба О. Х. Абхазия и Великий шелковый путь // Труды Абхазского Государственного Университета (АГУ). Часть II. Сухум, 2003 – С. 18–25; а также в одной из соответствующих глав под тем же названием в "Истории Абхазии" (см. С. 117–122), где я пишу о древнеабхазском участке Даринского пути, проводя его через Клухорский перевал, Апсилию, вдоль Кодорского ущелья, Себастополис, Фазис, Трапезунт в Константинополь, т. е. пишу об этом раньше, чем Э. Ртвеладзе сейчас, но не вижу никакого упоминания о себе – no comment.

Бгажба О. Х.
Академик АНА,
доктор исторических наук РАН,
зав. отделом истории Абхазского института гуманитарных исследований АНА,
проф. АГУ.
_________________________


Обработка железа в древней Колхиде
(в соавторстве с Л. С. Розановой, Н. Н. Тереховой)

Открытие способов получения железа и освоение приемов его обработки - важнейший рубеж в истории развития древних цивилизаций. Однако, хотя специальные исследования по проблемам истории черной металлургии и металлообработки ведутся давно, многие вопросы еще остаются нерешенными.

Первые находки железных изделий связаны с культурами Малой Азии и восходят к III тысячелетию до н. э. В зону древнейших очагов металлургии железа входило и Закавказье. О начале железной металлургии здесь существуют противоречивые мнения. Датировка ранних железных изделий из закавказских памятников является предметом острых дискуссий. Большинство исследователей считает наиболее приемлемой датой рубеж II -I тысячелетий до н. э. Ряд грузинских ученых (Р. М. Абрамишвили, К. Н. Пицхелаури, И. А. Гзелишвили, Д. А. Хахутаишвили) склонен "удревнять" ее до XIV в. до н. э. Принимая эту дату, грузинские металловеды считают, что в XI-X вв. до н. э. на территории Грузии уже умели получать разные сорта стали и владели приемами термообработки.

Для других областей Закавказья сведения по технике металлообработки либо отрывочны, либо вообще отсутствуют. Поэтому вопрос о приоритете тех или иных центров в развитии здесь железообработки и о путях распространения технических знании остается пока открытым.

В настоящей статье мы хотели бы обобщить полученные в последние годы данные по истории обработки черных металлов на территории Колхиды (в географическом значении этого понятия). Этот регион, охватывающий Западное Закавказье, весьма разнообразен по физико-географическим характеристикам 2. Фактор благоприятных природных условий во многом определил его важную роль в развитии металлургии железа. Из четырех основных рудообразующих минералов железа на территории Колхиды обнаружено три (гематит, магнетит, лимонит), из которых первые два содержат до 65-70% железа. Около 10 железорудных проявлений насчитывается, например, в Абхазии 3.

Древние производственные центры базировались на сырьевых источниках различного типа. Так, в приморской полосе Колхиды в качестве сырья использовались магнетитовые пески, мощное месторождение которых находится между устьями рек Супса и Натанеби-Чолоки. Здесь обнаружено скопление сотен железоплавильных мастерских первой половины I тысячелетия до н. э.4

С использованием магнетитовых песков некоторые исследователи связывают халибский способ добывания железа ("несколько раз промывали речной песок их страны, добавляли к нему какое-то огнеупорное вещество и плавили в печах особой конструкции"; полученный таким образом металл имел цвет серебра и считался нержавеющим) 5.

Железоделательные центры горных и предгорных районов Колхиды были приурочены к богатым железорудным источникам. Широко использовался гематит. Сосредоточение мастерских по выделке железа обнаружено, в частности, в бассейне рек Хоби и Очхомури. Самая древняя из них отнесена к IX в. до н. э.6 Древнейшие на территории Колхиды сыродутные горны были ямного типа с воздуходувными мехами. Дно имело полусферическую форму, стенки были выложены камнем. Шлак не выпускался, он скапливался на дне. В мастерской находилось от одной до нескольких печей 7.

Ценная информация о качестве металла, о технологии производства изделий, а, следовательно, об объеме знаний и мастерстве кузнеца, может быть получена на основании металлографических исследований кузнечной продукции. Большая серия железных предметов из различных районов Абхазии была изучена в лаборатории естественнонаучных методов Института археологии АН СССР 8. Обобщая результаты проведенного исследования, мы привлекаем данные, полученные при микроскопическом анализе железных изделий из других областей Колхиды 9.

Исследованная нами коллекция насчитывает 148 предметов. Хронологические рамки изучаемого периода - с VIII-VII по II в. до н. э. Материал разделен на два хронологических этапа - предантичный (VIII- VII - первая половина VI в. до н. о.) и античный (вторая половина VI-II в. до н. э.) -с целью выявления местных традиции и анализа их динамики в период греческой колонизации.

Изучаемая кузнечная продукция происходит из следующих археологических памятников: Куланурхва (Абхазия) - могильник VIII - VI вв. до н. э. колхидской и скифской культур. Раскопки М. М. Трапша 10. Металлографически исследовано семь предметов из двух погребений (4 и 5), датируемых VII-VI вв. до н. э. Эшерские кромлехи (Абхазия) - культовые погребальные сооружения, использовавшиеся па протяжении многих столетий. Нижней датой является первая половина II тысячелетия до н. э., а находки предметов начала нашей эры дают основание автору раскопок Г. К. Шамба считать, что кромлехи были известны еще в начале первой половины I тысячелетия н. э.11 Для анализа взято два предмета VIII-VII вв. до н. э. Эшерский могильник (Абхазия) -памятник VI в. до н. э. Раскопан Г. К. Шамба. На анализ взят один предмет. Эшерское городище - античное поселение в 10 км от г. Сухуми. Раскопки Г. К. Шамба12. Поселение многослойное, зафиксировано три культурных слоя: ранняя античность, ранний и поздний эллинизм до рубежа нашей эры. Для анализа взят 21 предмет из слоев V-II вв. до н. э. Гуад - иху - поселение и могильник близ г. Сухуми. Дата -VIII -II вв. до н. э. Раскопки М. М. Транша13. Для исследования отобрано 22 предмета. Сухумская Гора - поселение и могильник VIII-II вв. до н. э. Раскопки М. М. Трапша и А. Н. Каландадзе 14. Металлографически исследован 41 предмет. Келасури-Авадхара Мачара-Мерхеули - эллинистические поселения IV-II вв. до н. э. в долине р. Келасури. Раскопки Ю. Н. Воронова15, Металлографически исследовано девять предметов. Брили - могильник (Рача - горный район Западной Грузии). Представлен разновременными погребениями, большая часть которых совершена по обряду кремации. Раскопки Г. Гобеджишвили. Металлографическое исследование было проведено грузинскими металловедами16, изучено 19 предметов. Самые ранние из них - кинжал и наконечник -датируются VIII-VII вв. до н. э., остальные изделия-VII-VI вв. до н. э. Шлиф изготавливался на самом предмете, а не на вырезанном из него образце. Вани (Имеретия) - многослойное античное городище VI -II вв. до н. э.17 Найдены различные изделия из черного металла18. Металлографически изучено 26 предметов 19.

Коллекция железных изделий раннего, предантичного, периода (VIII-первая половина VI в. до н. э.) включает топоры-молотки, кинжалы, мечи, копья, ножи, псалии и фибулу. Общее количество металлографически исследованных предметов составляет 48. Они происходят из пяти археологических памятников (табл. 1).

Таблица 1. Распределение исследованных изделий предантнчного времени по памятникам

Памятники

Топоры-молотки

Копья

Мечи

Кинжалы

Ножи

Псалии

Фибулы

Всего

Брили

14

2

2

1

-

-

-

19

Куланурхва

2

-

-

1

2

1

1

7

Эшерские кромлехи

-

1

-

-

1

-

-

2

Гуад-иху

5

8

-

-

1

-

-

14

Сухумская Гора

5

1

-

-

-

-

-

6

Итого:

26

12

2

2

4

1

1

48

Топоры-молотки. По ряду признаков можно выделить три типа. Тип 1 - со слегка изогнутым корпусом удлиненно-вытянутых пропорций*1, с овальным отверстием, находящимся почти в середине корпуса. Обух четырехгранный с плоским бойком. Представлен двумя экземплярами из Куланурхва20. Тип 2-е дуговидно изогнутым корпусом. Обух, расширяющийся к бойку, по длине составляет 1/2 часть лезвия. Топоры этого типа происходят из Брильского могильника. По способу оформления отверстия и обуха выделяются экземпляры с ромбовидными выступами и слегка выпуклым бойком21, а также с бойком грибообразной формы22. Один топор имеет фигурно оформленный обух 23. К типу 3 мы относим топоры с коротким обухом, составляющим часть лезвия, и с расширенным трапециевидным лезвием. Происходят из могильников Гуад-иху и Сухумская Гора.

При металлографическом исследовании выявлены следующие технологические схемы: 1) целиком из железа изготовлено три топора из Гуад-иху (рис. 1, 325) и Сухумской Горы (рис. 1, 244, 336); 2) из малоуглеродистой стали отковано восемь топоров, происходящих из могильника Брили (ан. 68, 71, 74-79), из среднеуглеродистой стали отковано шесть топоров (четыре - из Брили, два - из Сухумской Горы (69, 70, 72, 243, 249), микротвердость структурных феррито-перлитных составляющих 236 кг/мм2; 4) из высокоуглероднстой стали изготовлено два топора из Куланурхва и Брили (67, 91); 5) локальная цементация представлена семью топорами из Куланурхва (90), Брили (73), Гуад-иху (рис. 1, 40, 326, 328, 330), Сухумской Горы (рис. 1, 278). Термообработка обнаружена на пяти топорах: из Куланурхва (91), Брили (69) 24, Гуад-иху (рис. 1, 40, 326, 328). Микротвердость мартенсита 420 кг/мм2.

Сопоставление технологических схем с типами изделий не выявило какой-либо взаимосвязи. Во всех типах в основном представлены изделия из стали мягкой, средней и твердой, полученной как непосредственно в горне, так и путем цементации готового изделия. Металл отличается чистотой в отношении шлаковых включений, мелкодисперсностью структуры. В изделиях всех типов выявлены термообработанные экземпляры. Структура закаленных изделий свидетельствует о том, что мастера в равной степени использовали мягкую (40, 69) и твердую (326, 328) закалку.

Близки в технологическом отношении к рассмотренным топорам типов 1 и 2 некоторые экземпляры из могильника в Самтавро, которые также изготовлены целиком из мало- или среднеуглеродистой стали, или имеют цементированное лезвие25. Однако структуры термообработки на них не обнаружено.

Разнообразная, часто сложная форма топоров с территории Колхиды требовала совершенного владения техникой пластической обработки металла, использования различных приспособлений. При конструировании тела топора использовался ряд последовательных операций. После предварительного нагрева заготовки вытягивался обух. Утолщенная часть обушка получалась путем высадки. Грибообразную форму бойку придавали свободной ковкой, что требовало особого мастерства. Зафиксирован прием наварки бойка шляпкообразной формы26, при формовке фигурного обуха использовались различные штампы.

При повторном нагреве заготовки с помощью специальных приспособлений пробивалось отверстие, чаще всего овальной формы. На некоторых топорах из Брили заусенцы, получавшиеся при этом, были преобразованы в ромбовидные выступы28. Затем заготовка снова нагревалась и вытягивалось лезвие. Завершали изготовление топора обработка поверхности, шлифовка, полировка и заточка лезвия.

Наконечники копий. Целых экземпляров нет, поэтому трудно судить о соотношении длины пера и втулки. Все же по размерам пера различаются наконечники с коротким и длинным пером.

Первые имеют перо листовидной формы длиной 10-13 см. Большая часть имеет срединное ребро, ромбовидное сечение (Гуад-иху, 323, 324, 315. 327; Эшерский кромлех, 130). У одного экземпляра из Гуад-иху (316) ребро отсутствует (сечение линзовидное). Наконечники копий с длинным пером представлены тремя экземплярами из Гуад-иху (длина пера 22,5-27 см; 313, 314, 318). По-видимому, среди исследованных грузинскими металловедами наконечников копий из Брили один (83) относится к первому типу, другой (81) - ко второму (к сожалению, о форме и размерах этих наконечников судить трудно из-за плохого качества публикации, отсутствия масштаба) 29. Одним экземпляром представлен втульчатый наконечник копья или дротика, 'имеющий четырехгранное перо (Сухумская Гора; рис. 1, 255). Такой же известен среди материалов старшей группы погребений из Гуад-иху.

При металлографическом исследовании выявлено пять технологических схем: 1) целиком из железа - один наконечник (Гуад-иху; рис. 1, 316); 2) целиком из малоуглеродистой стали - один (Брили, 81); 3) целиком из среднеуглеродистой стали - пять (Гуад-иху; рис. 1. 313, 314, 324, 327; Брили, 83); 4) поверхностная цементация - четыре (Гуад-иху; рис. 1, 315, 323; Эшерский кромлех, 130; Сухумская Гора, 255); 5) пакетование - один (Гуад-иху, 318).

Микротвердость феррита 187 гк/мм2, микротвердость феррито-перлитных структурных зон 206, 221, 236, 254 кг/мм2. На всех исследованных образцах металл отличается высоким качеством: отсутствие шлаковых включений, следов перегрева, равномерность зерен структурных составляющих. Взаимосвязь между типами изделий и технологическими схемами не прослеживается.

Конструктивная схема предполагает следующую последовательность операций. Сначала формовалась втулка. Для этого заготовка-брусок нагревалась, один конец расковывался, сворачивался на специальной оправке и сваривался. Затем заготовка снова нагревалась, вытягиванием противоположного конца придавалась необходимая форма рабочей части. Заключительная операция включала шлифовку, полировку, заточку лезвия. Четко выраженное ребро жесткости на некоторых экземплярах свидетельствует об использовании специальных приспособлений: наковальни с желобком, обжимки соответствующего профиля.

Мечи и кинжалы. Исследовано два меча из Брили (82, 84) 31. Оба однолезвийные. Один имеет изогнутый корпус. Изготовлены в единой технологической схеме - из малоуглеродистой стали. Ручка и лезвие выведены из единой заготовки. Сохранившееся на одном из мечей перекрестье (82) закреплено с помощью кузнечной сварки.

Два кинжала происходят из Брили (80) 32 и Куланурхва33. Кинжал из Брили фрагментирован, имеет вытянутое треугольное лезвие. Вдоль средней осп кинжала по всей длине проходят желобки. Изделие из Куланурхва сохранилось полностью. Клинок треугольной формы имеет ребро жесткости (сечение ромбовидное). Плоская рукоятка заканчивается сегментовидным расширением.

Как показало микроскопическое исследование, кинжал из Брили изготовлен из высокоуглеродистой стали (0,7% С) и термически обработан. Кинжал из Куланурхва откован из мягкой стали, клинок подвергнут цементации, содержание углерода на лезвии 0,9 %. В заключение был закален. Качество металла и ковочных операций высокое.

Целый кинжал из Куланурхва изготовлен из единой заготовки. Вначале сформована рукоять, в которой в горячем состоянии пробиты отверстия для гвоздей. Затем при повторном нагреве вытянуто лезвие, на котором с помощью специальных штампов выведено ребро жесткости. На клинке из Брили желобки выведены также с помощью штампа.

Ножи. Исследовано четыре ножа различных типов. Массивный нож типа 1 - с изогнутой спинкой - происходит из Эшерских кромлехов (рис. 1. 131). На рукояти имеются три отверстия для крепления костяных пли деревянных обкладок. Нож типа 2 происходит из могильника Гуад-иху (рис. 1, 319). Это небольшой серповидный фрагментированный нож. При переходе лезвия в черенок хорошо выражен уступ. К типу 3 относится нож из Куланурхва, имеющий слегка изогнутую спинку и прямое лезвие. В месте крепления костяной рукояти сохранились железные стерженьки (92) 34. Тип 4 представлен ножом из Куланурхва, имеющим прямую спинку и прямое лезвие (93) 35.

На основании металлографического исследования можно заключить, что все ножи изготовлены по единой технологической схеме. Основой была заготовка из железа или мягкой стали. После формовки лезвие подвергалось цементации, благодаря чему содержание углерода на рабочей части увеличивалось до 0,5% (131), а у ножа из Куланурхва (93)-до 1 %, в соответствии с чем возрастала и твердость. Два ножа (92 и 319) были закалены. Заготовка для массивного ножа (131) сварена из нескольких полос. Металл отличается чистотой в отношении шлаковых включений и мелкозернистостью, свидетельствующих о тщательном выполнении ковочных операций.

Конструктивная схема несложна. Сначала формовалась рукоять, в которой в горячем виде пробивалось отверстие, затем вытягивался клинок и затачивалось лезвие.

Псалии. Исследован один псалий из Куланурхва (96) 36. Он изготовлен из железной заготовки и подвергнут цементации, позволившей получить твердую сталистую поверхность (концентрация углерода достигает 0.8%). Формовочные операции: круговая ковка для придания стержню круглого сечения, уплощение средней части, пробивка в горячем виде круглых отверстий, изгиб одного из концов.

Фибула. Происходит из Куланурхва (95) 37. Откована из среднеуглеродистой стали. Заготовкой послужил стержень круглого сечения. Один конец был загнут в петлю, другой уплощен. Игла не сохранилась.

Подводя итоги технологическому исследованию железных изделий предантичного времени с территории Колхиды, приходим к следующему заключению.

Основным материалом для изготовления поковок служила сталь разных сортов (табл. 2). Из 48 изученных изделий этого периода всего четыре изготовлены из железа (8%), остальные - из стали. Использовалась мало-, средне- и высокоуглеродистая сталь. Сталь получали различными способами: цементацией крицы, заготовки и готового изделия.

Таблица 2. Технологическая характеристика железных изделий предантичного времени

категория

Железо

Сталь

Всего

Из них
термо
обрабо
танные

Мало
углеро
дистая

Средне
углеро
дистая

Высоко
углеродистая

Поверхностная
цементация

Локальная
цементация

Пакети
рование

Топоры-молотки

3

8

6

2

-

7

-

26

5

Копья

1

1

5

-

4

-

1

12

-

Кинжалы

-

-

-

1

1

-

-

2

2

Мечи

-

2

-

-

-

-

-

2

-

Ножи

-

-

-

-

-

4

-

4

2

Псалии

-

-

-

-

1

-

-

1

-

Фибулы

-

-

1

-

-

-

-

1

-

Итого:

4

11

12

3

6

11

1

48

9

 

Широко использовалась различного вида термообработка. Среди изделий, которые по количеству углерода способны воспринять закалку, 26,4% оказались термообработаны. Если учесть, что многие изделия Брильского могильника и Гуад-иху происходят из погребений с трупосожжением, можно думать, что этот процент был гораздо выше.

Характерной особенностью железообработки рассматриваемого периода было использование монолитных заготовок. Всего у пяти изделий (три топора, копье и массивный нож) заготовка оказалась сваренной из нескольких полос чаще всего однородного металла. Использование монолитных заготовок свидетельствует о развитости металлургического производства, позволяющего получать достаточно объемистые крицы. Металл отличается чистотой. Немногочисленные включения шлака и равномерная мелкодисперсная структура - результат тщательной обработки крицы.

Технологические схемы, которыми пользовались местные кузнецы, следующие: 1) целиком из железа; 2) целиком из специально полученной стали; 3) поверхностная цементация готового изделия; 4) локальная цементация рабочей части; 5) пакетование.

Первые две технологические схемы представлены наибольшим количеством изделий (30). Цементация готового изделия занимает второе место (17). Технология пакетования не характерна для местного кузнечного производства в рассматриваемый период (одно изделие).

Взаимосвязь между технологическими схемами и категориями не прослеживается. Выявленные технологические схемы изготовления изделий представлены в равной степени в материалах всех памятников, расположенных как в горной, так и в прибрежной части Колхиды.

На основании технологических исследований можно заключить, что уровень развития железообработки в предантичный период на территории Колхиды был достаточно высоким и характеризовался технологическим единообразием. С уверенностью можно говорить о существовании нескольких очагов железообработки, о чем свидетельствуют типологические различия в некоторых видах изделий (это особенно хорошо видно на примере топоров).

Коллекция изделий античного времени (вторая половина VI -II в. до н. э.) включает следующие категории изделий: топоры-секиры, копья и дротики, мечи, стрелы, ножи, шилья, цалды, орудия типа "флакс", псалии, мотыги, сошники, сечки, скобы, гвозди. Они найдены на памятниках Гуад-иху, Сухумская Гора, Эшерское городище, Эшерский могильник, Мерхеули-Мачара, Авадхара, Келасури, Вани (табл. 3).

Топоры-секирки. Исследовано 14 экземпляров. Топоры-секирки представляют модификацию топора-молотка предшествующего периода. Характерным признаком является сильно расширенное асимметричное лезвие с округлым краем. Обушковая часть- в виде молоточка. Проушина пробита, заусенцы, получившиеся при этом, преобразованы в ромбовидные выступы. Обушок короткий, составляет 1/2 длины лезвийной части.

По общим пропорциям, включающим соотношение ширины лезвия и общей длины изделия, можно выделить два типа. К типу 1 отнесены пять топоров-секирок, имеющих удлиненные пропорции. При переходе от проушины к расширяющейся части лезвия имеется узкий длинный перехват (рис. 2, 245, 248-250 - Сухумская Гора; 304 - Гуад-иху).

К типу 2 отнесено девять коротких топоров-секирок с сильно расширенным лезвием. На большинстве экземпляров этого типа ширина лезвия совпадает с общей длиной изделия. Молоточковидная часть обушка, как правило, выделена очень четко (рис. 2, 41, 246, 247, 276, 277 - Сухумская Гора; 43 - Эшерское городище; 301-Гуад-иху; 138, 189 -Авадхара).

При металлографическом исследовании установлено, что при формовке топоров-секирок использовались следующие технологические схемы:

1) целиком из железа изготовлено два топора (Сухумская Гора, 246, 247); 2) из малоуглеродистой стали откован один (Сухумская Гора, 41); 3) из высокоуглеродистой стали - два (Авадхара, 139, 189); 4) поверхностная цементация представлена одним изделием (Сухумская Гора, 277); 5) локальная цементация выявлена на четырех (Сухумская Гора, 245. 246, 248, 249); 6) пакетование отмечено на четырех (Эшерское городище, 43; Сухумская Гора, 250; Гуад-иху, 301, 304).

Таблица 3. Распределение исследованных железных изделий античного времени по памятникам

 

Памятники

Топоры-секирки

Топоры хозяйственные

Копья и дротики

Мечи

Ножи

Орудия типа "фланс"

Гуад-иху

2

-

1

3

-

-

Сухумская Гора

9

-

16

2

4

1

Эшерское городище

1

-

3

-

7

-

Эшерский могильник

-

-

-

-

-

-

Мерхеули-Мачара

-

2

2

-

-

1

Авадхара

2

-

-

-

-

-

Келасури

-

-

1

-

-

-

Вани

-

1

12

-

-

-

Итого:

14

3

35

2

14

2

 

Микротвердость феррита 143-181 кг/мм2, микротвердость ферритоперлитных структурных составляющих 206-274 кг/мм2. Термообработка зафиксирована на восьми экземплярах. Пять термообработанных топоров происходят из Сухумской Горы (245, 246, 248, 277), два- из Гуад-иху (301, 304), один - из Эшерского городища (43). Структуру мартенсита, мартенсита-троостита (микротвердость 420-946 кг/мм2) - результат твердой закалки - сохранили топоры из Сухумской Горы. Менее четкую структуру термической обработки сохранили изделия из погребений Гуад-иху с частичной кремацией и из Эшерского городища (мпкротвердость 322, 383 кг/мм2).

При формовке топоров типа 1 использовались две технологические схемы: локальная цементация и пакетование. Из пяти топоров этой технологической группы четыре оказались термообработанными. При изготовлении топоров типа 2 применялись все шесть технологических схем. Термообработанными оказались четыре изделия.

Технологическое и конструктивное единообразие топоров типа 1 и территориальная близость памятников (Сухумская Гора, Гуад-иху) могут свидетельствовать об их хронологической близости.

Как показало микроскопическое исследование, металл топоров-секирок, как правило, отличается высоким качеством: шлаковых включений незначительное количество, зерно однородное. Нарушение температурного режима не отмечено.

Операции при формовке тела топора производились в следующей последовательности: сначала из заготовки выводился обух, затем пробивалось отверстие, и, наконец, вытягивалось лезвие. Каждая операция сопровождалась нагревом заготовки до необходимой для пластической деформации температуры. Судя по отсутствию следов перегрева, мастеpa хорошо знали качество и свойства используемого металла. Последняя операция включала заточку и шлифовку изделия.

 

Топоры-цалды

Мотыги

Сошники

Сечки

Шилья

Наконечники стрел

Костыли, скобы, гвозди

Псалии

Всего

-

1

1

-

-

-

-

-

8

3

-

-

-

-

-

-

-

35

-

1

-

1

-

5

3

-

21

-

-

-

-

-

-

-

1

1

-

-

-

-

-

-

-

-

5

-

-

-

-

-

-

-

-

2

-

-

-

-

-

1

-

-

2

-

-

-

-

-

-

13

-

26

3

2

1

1

1

5

16

1

100

 

Хозяйственные топоры. К этой категории отнесены два изделия из поселения Мерхеули-Мачара (рис. 2, 735, 142). Одно из них (142) является как бы переходной формой от топоров-молотков к топорам-секиркам. Оно имеет четырехгранный обух, квадратный в плане, составляющий по длине 1/2 лезвия; овальное отверстие, выполненное путем пробивки; асимметрично расширенное лезвие. Другой топор (135) более массивен. Обушок четырехгранный, по длине составляет 1/3 лезвия; отверстие овальное, выполненное пробивкой; лезвие несколько опущено по отношению к осевой линии корпуса.

При микроскопическом исследовании выявлены две технологические схемы: 1) локальная цементация (142); 2) односторонняя поверхностная цементация (135) с выходом на острие стали (микротвердость феррита 143 кг/мм2, феррито-перлита 295 кг/мм2).

Первый топор (142) изготовлен из металла высокого качества и подвергнут термообработке (твердая закалка, микротвердость 420 кг/мм2). Второй (135) обнаружил следы перегрева (структура видманштетта). Металл загрязнен шлаковыми включениями. Размеры зерен неоднородны.

К категории хозяйственных топоров, по-видимому, можно отнести и орудие из Вани 38. Изделие сформовано из малоуглеродистой стали.

Наконечники копий и дротиков. Составляют наиболее представительную коллекцию, включающую изделия различных типов. К типу 1 относятся копья, имеющие узкое листовидное перо ромбического сечения (рис. 3, 260, 262, 270, 272, 275 - Сухумская Гора; 312 -Гуад-иху; 203, 205 - Эшерское городище). К этому же типу относятся пять наконечников копий из Ванн39. Тип 2 включает копья, имеющие листовидное перо, широкое в основании, с резко сужающимся к острию лезвием, с округлым срединным ребром (рис. 3, 271, 283 - Сухумская Гора; исследовано также семь копий из Вани40). К типу 3 отнесены шесть копий, имеющих вытянутое листовидное перо без срединного ребра (линзовидное сечение). В пределах этого типа различаются наконечники с длинным (30 см; 26, 285 - Сухумская Гора); средним (22- 23 см; 25, 254 - Сухумская Гора; 134 - Мерхеули-Мачара) и коротким (11 см; 274 - Сухумская Гора) пером.

Единичными экземплярами представлены следующие наконечники: Из Мерхеули-Мачара происходит наконечник копья, втулка которого проходит через все перо (рис. 3, 133). Конец пера обломан. Черешковый наконечник копья из Келасури (рис. 3, 268) имеет плоское узкое перо с параллельными гранями и черешок круглого сечения. У черешкового наконечника копья из Сухумской Горы - плоское перо треугольной формы с округлым концом (рис. 3. 273). На Эшерском городище найден небольшой втульчатый наконечник дротика (рис. 3. 13) с коротким ромбовидным в сечении пером и круглой в сечении, расширяющейся к концу втулкой. Необычно по форме изделие типа дротика из Сухумской Горы (рис. 3, 258). Оно имеет длинное четырехгранное острие, переходящее постепенно в круглую втулку, расширяющуюся к концу. Два идентичных по форме и близких по размерам наконечника дротиков из Сухумской Горы (рис. 3, 259, 261) имеют короткое плоское линзовидное в сечении листовидное перо и длинную круглую в сечении втулку.

Как показало микроскопическое исследование, при изготовлении наконечников копий и дротиков использовались следующие технологические схемы: 1) целиком из железа изготовлено шесть наконечников (Мерхеули-Мачара, 133; Сухумская Гора, 260, 261, 272, 274, 284); микротвердость железа, как правило, очень низкая (135, 143, 151 кг/мм2); на этом фоне обращает на себя внимание металл, из которого изготовлен наконечник копья из Сухумской Горы (272) - это высокофосфористое железо с высокой твердостью (254, 274 кг/мм2); 2) из малоуглеродистой стали откованы одни наконечник из Эшерского городища (микротвердость 193 кг/мм2) и три - из Вани; 3) из среднеуглеродистой стали - девять (Сухумская Гора, 254, 258, 275; Эшерское городище. 13, 205; четыре - из Вани); микротвердость 221, 236 кг/мм2; 4) из высокоуглеродистой стали - девять (Сухумская Гора, 271; Келасури. 268; Гуад-иху, 312; Мерхеули-Мачара, 134; пять - из Вани); микротвердость 254, 274 кг/мм2; два экземпляра оказались закаленными: один - из Келасури (твердая закалка, микротвердость мартенсита 642, 946 кг/мм2), другой - из Вани (мягкая закалка)41; 5) поверхностная цементация обнаружена на четырех наконечниках (Сухумская Гора, 26, 259, 262, 273); микротвердость цементированного слоя 236 кг/мм2; 6) пакетование прослежено на трех наконечниках (Сухумская Гора, 25, 270, 285). Различаются три вида пакетования: из трех железных полос (270), из чередующихся пяти полос мало- и среднеуглеродистой стали (25), сочетание железной и стальных полос (285). В последнем случае железная полоса, обеспечивающая вязкость, помещалась в центре, а остальные (среднеуглеродистая сталь) располагались по краям с выходом на острие (микротвердость железа 170 кг/мм2, стали - 236 кг/мм2).

В пределах одного типа встречаются разные технологические схемы. Из двух близких по форме наконечников дротиков (Сухумская Гора 259, 261) один сделан из железа, а другой - с использованием цементации.

При изготовлении наконечников копий типа 3 использовались четыре технологические схемы (целиком из железа; из среднеуглеродистой стали: из высокоуглеродистой стали с последующей закалкой; цементация)

Железо, как правило, загрязнено шлаковыми включениями, а сталь обычно отличается высокой чистотой. Нарушения температурного режима, за редким исключением, не обнаруживаются.

При формовке наконечников копий и дротиков соблюдалась та же последовательность операций, что и в предшествующий период.

Мечи. В исследованной коллекции - два меча из Сухумской Горе (рис. 3, 256, 257). Оба имеют вытянутое листовидное лезвие, линзовидное в сечении, с плавно закругленными плечиками и короткой рукоятью прямоугольного сечения. Различаются они размерами и оформлением рукояти. Длина одного 52 см, на плоской рукояти - два отверстия для заклепок, крепивших обкладку. Длина другого 43 см, рукоять заканчивается коротким прямоугольным навершием. Один (256) откован целиком из железа (микротвердость феррита 116, 122 кг/мм2), другой - 131,5 из среднеуглеродистой стали (микротвердость 236 кг/мм2). Металл обоих мечей отличается чистотой в отношении шлаковых включений.

Конструктивная схема проста: оба меча вытянуты из монолитной заготовки. В процессе ковки заготовка несколько раз нагревалась. Поскольку следы перегрева не обнаружены, можно считать, что ковка велась в правильно выбранном для этого сорта металла температурном интервале.

Наконечники стрел. Исследовано пять наконечников, найденных на Эшерском городище (рис. 3, 11, 14-16, 206). Два из них (11, 15) принадлежат к одному типу: с плоским пером овального сечения. Остальные - различных типов. Один (14) - трехлопастный, второй (206) - двухлопастный, третий (16) имеет четырехгранное перо. Черешок у всех четырехгранный.

Как установлено на основании микроскопического анализа, при изготовлении стрел применены четыре технологические схемы: 1) из неравномерно науглероженной стали изготовлены два однотипных наконечника (И, 15; микротвердость 135, 193 кг/мм2); 2) из железа откован один (14); 3) использование поверхностной цементации выявлено на одном (16; микротвердость феррита 143 кг/мм2, феррита с перлитом -236 кг/мм2); 4) наварка обнаружена на одном (206). В последнем случае железные лопасти были наварены на стержень из высокоуглеродистой стали (микротвердость феррита 206 кг/мм2, стали - 274 кг/мм2). С технологической точки зрения целесообразнее было наварить стальные лопасти на железную основу.

Металл большинства изделий отличается хорошим качеством, хорошо прокован и освобожден от шлаковых включений. Кузнечные операции при изготовлении наконечников стрел сводились к плющению металла, приданию заготовке четырехгранной формы, сварке. Наибольшую сложность представляла конструкция изделия 206, поскольку сварка железа и высокоуглеродистой стали, являлась трудной операцией, требовавшей хорошего знания температурных режимов, нагрева разных сортов металла. В данном случае эта операция была осуществлена качественно.

Псалии. Исследован обломок псалия из Эшерского могильника (213). Как показало микроскопическое изучение, изделие было сформовано из железной заготовки и подвергнуто поверхностной цементации.

Ножи. Исследовано 14 ножей. По форме различается несколько типов: 1) с прямым лезвием (режущая часть и спинка параллельны); 2) с изогнутым лезвием (так называемые серповидные); 3) сегментовидные (с выгнутой спинкой и прямой режущей частью).

К типу 1 относится шесть ножей: три - из Гуад-иху (рис. 4, 302, 320, 321); один - из Сухумской Горы (рис. 4, 241); два - из Эшерского городища (рис. +, 207, 212). Целые экземпляры, позволяющие судить о размерах, происходят из Гуад-иху (320, 321). Рукоять одного из них (321) отделена от режущей части уступом. У другого рукоять не выделена, лезвие заострено. Остальные ножи сохранились в обломках. На некоторых остались отверстия для крепления обкладок рукояти. Один (207) имеет кольцевое завершение рукояти.

Ножей типа 2 - шесть: три - из Эшерского городища (рис. 4. 9, 209, 211) и три - из Сухумской Горы (рис. 4, 238-240). Они различаются размерами и оформлением рукояти. У целого ножа с Эшерского городища (9) лезвие отделено от рукояти валиком шириной 5 мм. Рукоять имеет волютообразное завершение - возможно, стилизованное изображение бараньих рогов. Еще один нож с Эшерского городища (209) имеет короткое сильно изогнутое лезвие и петлеобразное завершением рукояти. У третьего (211) сохранились отверстия для крепления обкладок. Два ножа из Сухумской Горы (239, 240) отличаются тем, что имеют уступ при переходе от короткой рукояти к режущей части; третий (238) сохранил только обломок лезвия.

К типу 3 относятся два ножа из Эшерского городища (10, 210).

Как показало микроскопическое исследование, ножи можно разделить на две технологические группы. Первая отличается разнообразием технологических схем, связанных с целенаправленным улучшением рабочих свойств изделия: 1) целиком из стали (321); 2) сварные из двух, трех и более слоев (207, 212, 302); 3) с применением локальной цементации лезвия (241, 320). В эту технологическую группу входят ножи типа 1. При их изготовлении использовалась в основном средне- и высокоуглеродистая сталь хорошего качества, отличающаяся чистотой в отношении шлаковых включений, мелкодисперсностью структурных составляющих. Микротвердость различных сортов стали 236, 274, 322, 350 кг/мм2. Сорбитообразное состояние перлита в сочетании с высокой твердостью и некоторых ножах, видимо, свидетельствует о том, что они подвергались термической обработке. Однако, поскольку они происходят из погребений с частичным сожжением, характер термообработки определить труд но. В сварных изделиях применялось сочетание мягких и твердых сортов стали и железа с выходом на рабочую часть стали.

Вторую технологическую группу составляют изделия, выполненные по единой технологической схеме - целиком из малоуглеродистой сырцовой стали (микротвердость 151, 170, 206 кг/мм2) без использовании каких-либо приемов по улучшению рабочих качеств. Металл большинства орудий отличается загрязненностью шлаковыми включениями. Эта технологическая группа объединяет ножи типов 2 и 3.

С конструктивной точки зрения ножи всех типов просты, за исключением двух (207) с усложненным оформлением рукояти.

Орудия типа "флакс" использовались для подрезки виноградной лозы. В исследованной коллекции - два орудия: из Сухумской Горы (рис. 4, 42) и Мерхеули-Мачара (рис. 4, 132). Они близки по форме, отличаются размерами. Экземпляр из Сухумской Горы боле крупный, имеет длинное изогнутое лезвие и втулку с несомкнутым краями. Орудие из Мерхеули-Мачара имеет короткое лезвие и втулку с несомкнутыми краями. На втулке - отверстие для крепления рукояти.

Как показало микроскопическое исследование, основой при изготовлении орудий служила пакетная заготовка: в одном случае (42) -из полос железа и стали, в другом - из полос железа. По-видимому, использование подобной заготовки имело целью сделать орудие упругим. Рабочие качества изделий были улучшены дополнительными приемами: орудие из Сухумской Горы было подвергнуто твердой закалке (микротвердость мартенсита 514 кг/мм2), а изделие из Мерхеули-Мачара - односторонней поверхностной цементации, благодаря чему на лезвие образовался твердый сталистый слой (микротвердость 297 кг/мм2). Технологические схемы и высокое качество исполнения всех операций согласуются с функциональным назначением орудий и свидетельствуют о профессиональном мастерстве кузнеца.

Топоры-цалды (клювовидные топоры) предназначались для рубки кустарников, корчевания сорняков. Исследовано три топора из Сухумской Горы (рис. 4, 242, 251, 252). Орудия имеют клювовидное лезвие, проушину и обух и в профиль напоминают обычные проушные топоры-молотки. Однако лезвие у них расположено перпендикулярно к обушковой части, значительно вытянуто и загнуто на конус. Все три исследованных топора различаются лишь длиной и толщиной лезвия. Лезвие в сечении треугольное. Ширина его у всех одинакова. Проушина пробита, имеет овальную форму. Обушок короткий, почти квадратной формы, пятка прямо срезана.

Как показало микроскопическое исследование, технологией изготовления двух орудий (251, 252) была локальная цементация, причем одно из них подвергли закалке (на лезвии - структура мартенсита, микротвердость 464 кг/мм2). Третье изделие (247) отковано из пакетной заготовки - чередующихся слоев железа и малоуглеродистой стали (микротвердость 206,221 кг/мм2). Металл отличается чистотой в отношении шлаковых включений, мелкозернистостью структурных составляющих.

Конструктивные особенности орудий предполагают многократный нагрев заготовки. Последовательность кузнечных операций была следующей: сначала формовали обушок, при повторном нагреве пробивали отверстие, затем заготовку нагревали вновь и вытягивали ось лезвия. Лезвие готового изделия подвергали науглероживанию, а иногда и закалке. Пакетование заготовки в данном случае должно было придать изделию упругость.

Мотыги. Исследованы две мотыги разных типов. Одна происходит из Эшерского городища (рис. 4, 140), другая (рис. 4, 303) -из поселения V-II вв. до н. э. Гуад-иху. Мотыга из Эшерского городища - треугольной формы, с широким слегка закругленным лезвием. Орудие из Гуад-иху, видимо мотыга-тесло, имеет удлиненные пропорции. В центре расположена проушина овальной формы, обушок плоский. Лезвие слегка закруглено и изогнуто.

Обе мотыги изготовлены из железа, но различного сорта. Орудие из Эшерского городища отковано из очень мягкого железа (микротвердость 122. 128 кг/мм2). Мотыжка из Гуад-иху сформована из двух полос очень твердого железа (микротвердость 274 кг/мм2), возможно высокофосфористого. Твердость металла соответствует высокоуглеродистой стали и вполне согласуется с возможностью использования орудия в качестве тесла. Металл в обоих случаях сильно загрязнен шлаковыми включениями, структура крупнозернистая.

Конструктивная схема обоих изделий несложна. Большего количества операций и, следовательно, нагревов заготовки требовало орудие из Гуад-иху.

Сошник. Происходит из поселения Гуад-иху (рис. 4, 315). Орудие имеет клинообразную форму. Согласно микроскопическому исследованию, лопасть сошника подверглась локальной цементации, в результате чего приобрела структуру высокоуглеродистой стали (микротвердость 274 кг/мм2). Металл высокого качества, хорошо освобожден от шлаковых включений. С конструктивной точки зрения орудие простое: сначала формовалась па оправке втулка, затем вытягивалась и науглероживалась лопасть.

Сечка. Найдена одна сечка на поселении Келасури (рис. 4, 267). Имеет лезвие закругленной формы. В месте крепления рукояти сохранился выступ. Откована из железа, хорошо освобожденного от шлаковых включений. Режущая часть подвергнута локальной цементации (микротвердость 254 кг/мм2).

Шило, представленное в коллекции, происходит из Эшерского городища (рис. 4, 202). Один конец круглого сечения, другой - квадратного. Средняя часть как бы перекручена. Изделие отковано из малоуглеродистой стали хорошего качества (микротвердость 181 кг/мм2). При изготовлении орудия использовались круговая ковка, кручение, придание заготовке четырехгранной формы. Все ковочные операции, требовавшие промежуточного нагрева заготовки, проводились в правильно выбранном температурном интервале.

Скобы, костыль, гвоздь. Исследовано несколько предметов, связанных со строительным делом. Скоба с сохранившимся в ней гвоздем (Эшерское городище) представляет собой пластину с загнутым концам (рис. 3, 204). На противоположном конце сохранились отверстия для крепления и гвоздь.

Пластина, как показало микроскопическое исследование, была откована из пакетной заготовки, состоящей из чередующихся слоев железа и разных сортов стали (мало-, средне- и высокоуглеродистой, микротвердость феррита 116, 151 кг/мм2, феррито-перлитной структуры - 206, 221 кг/мм2).

Скобы из Вани (четыре) изготовлены из стали (малоуглеродистой - одна, среднеуглеродистой - две, высокоуглеродистой - одна) 42.

Гвоздь из Эшерского городища был сформован из стальной заготовки (среднеуглеродистая сталь, микротвердость 221 кг/мм2). Из стали различных сортов наготовлены гвозди из Вани (из малоуглеродистой - семь, среднеуглеродистой - один, высокоуглеродистой - один) 43.

Костыль из Эшерского городища (рис. 4, 208) откован из мягкого железа со следами случайной науглероженности (микротвердость 160 кг/мм2). При изготовлении описанных изделий использовались операции плющения, изгиба, пробивки и высадки (шляпка гвоздя).

Подводя итоги технологическому исследованию железных предметов античного времени с территории Колхиды, мы приходим к следующие выводам.

По сравнению с предшествующим периодом значительно расширяется ассортимент кузнечной продукции. Появляются новые категории изделий: топоры-секирки, топоры-цалды, орудия типа "флакс", строительные детали и т. д. В пределах единой категории увеличивается количество типов (ножи, копья, дротики).

В технологическом отношении чрезвычайно стойко сохраняются традиции предшествующего времени. По-прежнему основным материалом при изготовлении кузнечного инвентаря была сталь различных сортов мало-, средне- и высокоуглеродистая, которую получали как науглероживанием крицы, так и цементацией заготовки или готового изделия. Количество железных изделий, как и в предшествующий период, незначительно (13 из 100). Используемые заготовки, как правило, монолитные. Сталь отличается высоким качеством, чистотой в отношении шлаковых включений.

Таблица 4. Технологическая характеристика железных изделий античного периода

 

категории

Железо

Сталь

Цементация

Пакетование

Сварка

Всего

В том числе
термо
обработаны

Мало
углеро
дистая

Средне
углеро
дистая

Высоко
углеро
дистая

Поверх
ностная

Локальная

Топоры-секирки

2

1

 

2

1

4

4

 

14

8

Копья и дротики

6

4

8

8

6

-

3

-

35

2

Мечи

1

-

1

-

-

-

-

-

2

-

Наконечники стрел

1

2

-

-

1

-

-

1

5

-

Ножи

-

8

1

-

-

2

3

-

14

2

Топоры хозяйственные

-

1

-

-

1

1

-

-

3

1

Орудия типа "флакс"

-

-

-

-

1

-

1

-

2

1

Топоры-цалды

-

-

-

-

-

2

1

-

3

1

Псалии

-

-

-

-

1

-

-

-

1

1

Мотыги

2

-

-

-

-

-

-

-

2

-

Сошники

-

-

-

-

-

1

-

-

1

-

Сечки

-

-

-

-

-

1

-

-

1

-

Шилья

-

1

-

-

-

-

-

-

1

-

Скобы

-

1

2

2

-

-

1

-

5

-

Гвозди

-

7

2

2

-

-

-

-

10

-

Костыли

1

-

-

-

-

-

-

-

1

-

Итого:

13

25

14

12

11

11

13

1

100

16

 

Технологические схемы изготовления изделий в основном те же, что и в предшествующий период: целиком из железа, целиком из стали, поверхностная цементация, локальная цементация, пакетование (табл.4). И количественное соотношение между технологическими схемами близко тому, что было в ранний период. Так, наиболее распространены первые две технологические схемы; на втором месте цементация готового изделия; на третьем - пакетование. Хотя пакетованных изделий значительно больше по сравнению с ранним периодом, эта технология не стала характерной для рассматриваемого региона. Новой по сравнению с предшествующим временем является технология наварки. Однако она представлена одним наконечником стрелы (206) и скорее всего связана с конструкцией изделия.

Таблица 5. Технологическая характеристика железных изделий древней Колхиды

 

категории

Железо

Сталь

Цементация

Пакетование

Сварка

Всего

В том числе
термо
обработаны

Мало
углеро
дистая

Средне
углеро
дистая

Высоко
углеро
дистая

Поверх
ностная

Локальная

Куланурхва

-

-

1

1

1

4

-

-

7

3

Эшерские кромлехи

-

-

-

-

1

1

-

-

2

-

Эшерский могильник

-

-

-

-

1

-

-

-

1

-

Эшерское городище

3

9

3

-

1

-

1

4

21

1

Гуад-иху

3

-

5

1

2

7

-

4

22

7

Сухумская Гора

10

4

6

1

6

8

-

6

41

8

Мархеули-Мачара

1

-

-

1

2

1

-

-

5

1

Авадхара

-

-

-

2

-

-

-

-

2

-

Келасури

-

-

-

1

-

1

-

-

2

1

Брили

-

11

5

2

-

1

-

-

19

2

Вани

-

12

6

6

2

-

-

-

26

1

Итого:

17

36

26

15

16

23

1

14

148

24

 

Доля термообработанных изделий раннего (26,4%) и позднего (24,1%) периодов близка (при подсчете исключены изделия из железа и малоуглеродистой стали). Тепловой обработке подвергались качественные изделия, такие как топоры-секирки, ножи, топоры-цалды, орудия типа "флакс".

Все ковочные операции, отличавшиеся большим разнообразием, проводились искусно, в правильном температурном интервале, выбираемом в соответствии с различными сортами металла.

Несмотря на то, что кузнечная продукция представлена на памятниках не равнозначно и трудно судить о степени распространенности тех или иных технологических схем в пределах одного памятника, обобщение результатов исследования по всему рассматриваемому периоду (VII-II вв. до н. э.) выявило ряд закономерностей (табл. 5).

Прежде всего, на наиболее ранних памятниках (Брили, Куланурхва, Эшерские кромлехи) отсутствуют изделия, изготовленные целиком из железа или в технологии пакетования. Все технологические схемы в конечном итоге обеспечивали изделиям стальную рабочую поверхность, которая в ряде случаев подвергалась дополнительной операции - термообработке.

Технологические характеристики железных изделий из поселений и могильников прибрежной части северной Колхиды (Гуад-иху, Сухумская Гора, Эшерское городище), откуда получено наибольшее количество материалов, в целом близки. Однако термообработанные изделия происходят в основном из Гуад-иху и Сухумской горы. Среди железного инвентаря Эшерского городища термообработанным оказалось только одно изделие.

Существует мнение, что на Эшерском городище было поселение, основанное греками 44. В Гуад-иху н на Сухумской Горе и в период античной колонизации продолжали существовать поселки местных племен, занимавшихся различными промыслами, в том числе н железообработкой. По-видимому, здесь длительное время сохранялись древние традиции обработки черного металла.

Показательно, что такая категория изделий, как топоры-секирки, представляющая дальнейшее развитие местного типа секиры-молотка и являющаяся продукцией местных мастеров, сохраняет и в технологии традиционные приемы. Это относится к приему термической обработки. Как в ранний, так и в поздний период наибольшее количество термообработанных предметов приходится именно на топоры-молотки и топоры-секирки (ср. табл. 2 и 4). Единственное термообработанное изделие из Эшерского городища также было топором-секиркой. Большая часть этих изделий происходит из Сухумской Горы. Возможно, там находился один из центров их изготовления.

В целом коллекция железных изделий с территории Колхиды может рассматриваться как продукция развитого кузнечного производства - имеющего многовековые традиции. В VII-VI вв. до н. э. местные мастера уже владели основными приемами обработки железа, получали различные сорта стали и хорошо знали ее свойство повышать твердость в зависимости от различных способов тепловой обработки.

Аналогичная картина обнаружена при исследовании кузнечной продукции из памятников кобанской культуры Северного Кавказа.

Литература:

1. Тавадзе Ф. Н., Сакварелидзе Т. Н., Абесадзе Ц. Н., Двали Т. А. К истории железного производства в древней Грузии //Реставрация, консервация, технология музейных экспонатов. Тбилиси, 1977. Т. 2; Инанишвили Г. В. Исследование процесса получения структуры и некоторых свойств железа древней Грузии: Автореф. дис. канд. тех. наук. Тбилиси. 1975.

2. Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида. Тбилиси, 1979. С. 7-11.

3. Гзелишвили И. А. Железоплавильное дело в древней Грузии. Тбилиси, 1964. С. 14, 15; Семенов В. Полезные ископаемые и минеральные воды Абхазии // ТАНИН. Сухуми, 1934. Вып. 2.

4. Хахутаишвили Д. А. К истории древнеколхидской металлургии железа//Вопросы древней истории: Кавказско-Ближневосточный сб. Тбилиси, 1973. Вып. IV.

5. Там же. С. 173.

6. Хахутаишвили Д. А. Новооткрытые памятники древнеколхидской металлургии железа//КСИА. М., 1977. Вып. 151. С. 29-31.

7. Там же. С. 31.

8. Бгажба О. X. По следам кузнеца Айнара. Сухуми, 1982; Он же. Черная металлургия и металлообработка в древней и средневековой Абхазии. Тбилиси, 1983. С. 1-102.

9. Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства.

10. Трапш Л. М. Памятники колхидской и скифской культур в с. Куланурхва Абхазской АССР. Сухуми, 1961. С. 1-23; Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства...

11. Шамба Г. К. Эшерские кромлехи. Сухуми, 1974. С. 1-20.

12. Шамба Г. К. Предварительные итоги работ на Эшерском городище // КСИА. М., 1977. Вып. 151. С. 23-29.

13. Трапш М. М. Древний Сухуми. Сухуми, 1969. Т. 2.

14. Там же. С. 12-25; Каландадзе А. Л. Археологические памятники Сухумской Горы. Сухуми, 1953. С. 90, 91.

15. Воронов Ю. Н. Древности Военно-Сухумской дороги. Сухуми, 1977. С. 1-30.

16. Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства... Рис. 5, ан. 80, 81.

17. Лордкипанидзе Г. А. Колхида в VI-VII вв. до н. э. Тбилиси, 1978; Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида.

18. Лордкипанидзе Г. А. Оружие и орудия производства//Вани. Тбилиси 1976 Т I С. 167-190.

19. Тавадзе Ф. Н. К истории железного производства... С. 34; Тавадзе Ф. Н., Лордкипанидзе Т. Н., Инанишвили Г. В. Результаты исследования железных предметов обнаруженных в Вани//Вани. Тбилиси, 1976. Т. II. С. 215-220.

20. Трапш М. М. Памятники колхидской и скифской культур... С. 23. Табл. XIII, 7,

21. Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства... Табл. V, 67 69 70 - Там же. Табл. V, 71-73.

22. Там же. Табл. V. 75.

23. Сохранность большинства топоров не позволила исследовать структуру лезвий. Кроме того, многие топоры происходят из погребений с трупосожжениями. Можно полагать, что количество закаленных изделий было гораздо больше. Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства... Табл. XVIII, 3,

24. Там же. Табл. V, 72, 73.

25. Там же. Табл. V. 75.

26. Там же. Табл. V, 67, 69.

27. Там же. Табл. V, 81, 83.

28. Трапш М. М. Древний Сухуми... Рис. 4, 3.

29. Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства... Табл V 82 84

30. Там же. Табл. V, 80.

31. Трапш М. М. Памятники колхидской и скифской культур... Табл. XIII, 3,

32. Тавадзе Ф. Н. и др. К истории железного производства... Табл. VI 92 " Там же. Табл. VI, 93.

33. Там же. Табл. VI, 96. Там же. Табл. VI, 95.

34. Тавадзе Ф. Н., Сакеарелидзе Т. Н., Инанишвили Г. В. Результаты исследования Рис. 155, 13; 157, 5.

35. Там же. Рис. 155, 1-5.

36. Там же. Рис. 155, 5-12.

37. Там же. Рис. 156, 1-8.

38. Там же. Рис. 155, 20-23; 158 3-6

39. Там же. Рис. 155, 14-19; 157, 6-8. 14 Воронов Ю. Н. Об Эшерском городище//СА. 1972. № 1. С. 120; Он же Диоскуриада-Себастополис-Цхум. М., 1980. С. 110.

40. Терехова Н. Н. Кузнечная техника у племен кобанской культуры Северного Кавказа в раннескифский период //СА. 1983. № 3. С. 110-128.

(Опубликовано в: Естественно-научные методы в археологии. М., 1989. с. 117 - 139.)

(Перепечатывается с сайта: http://www.kolhida.ru.)
_________________________

Некоммерческое распространение материалов приветствуется; при перепечатке и цитировании текстов указывайте, пожалуйста, источник:
Абхазская интернет-библиотека, с гиперссылкой.

© Дизайн и оформление сайта – Алексей&Галина (Apsnyteka)

Яндекс.Метрика